Бомж

Первая глава

 

Я еду в Москву утром на 8.12. Почему? Да очень просто: в это время с Нахабино электричка так живописно набивается, что контролерам проверить ее невозможно, - но до этой​​ узловой станции еще доехать надо.​​ 

Еду в Москву на работу. Вернее, работы нет, но в Москве я надеюсь ее найти.​​ 

Пока дохожу до станции и забираюсь на платформу с неконтролируемого конца, я в ужасном состоянии. И где я усвоил эти приемы бомжа? Нет, я никогда, никогда, никогда не призна'ю такую жизнь моей. Никогда.​​ 

Это мне, именно мне седьмой десяток, это я с нищенской пенсией, это я мечтал о Франции, о какой-то необычайной жизни, - а теперь, чтобы выжить, мне приходится обманывать государство.

Дайте мне денег – и я буду идеальным человеком. Ей-богу, идеальным. Что вы выталкиваете меня на обочину! Разве я не достоин лучшего?

 

Я еду с английской книжкой, ведь если я найду клиента, говорить с ним буду по-английски. Мужик напротив рассказывает по телефону своей​​ жене историю болезни тещи, а мне надо в оба смотреть, не идут ли контролеры. Вот запели певцы, вот ринулись нищие, вот побежали зайцы – и я вместе с ними.

Не жизнь, а сон. Ужасный сон.

 

Конечно, я не сразу заметил, как я стал ненужным. Какие-то незаметные​​ штрихи, едва уловимые повороты в моей жизни – и вот моя деловая жена рада, что я не прихожу домой, - а живу в съемной, убогой и шумной квартирке с обшарпанными стенами. Да, с уходом на​​ пенсию жизнь стала такой неромантичной. Нет, не странно, - обидно.

Почему я такой бедный? Что я сделал не так? Я всегда знал, что пенсия будет маленькой. Я много читал про яростных, стойких героев. Чудесные книги! В них описывается, как герой выживает в самых невероятных обстоятельствах. ​​ И вот я сам – такой герой.

 

Но здесь​​ мы прервем ход мыслей нашего героя.​​ 

Осточертели его причитания. Как там у Пушкина?

 

Но наш герой, кто б ни был он,​​ 

Уж верно был не Грандисон.

 

Да, наш герой не был чем-то особенным, но когда он начинал думать о себе, получалось нечто, совсем уж грустное! ​​​​ Так что постараемся не часто возвращаться к его мыслям о себе самом.

 

Вот он счастливо спасается от контролеров в пригородной электричке, вот едет в метро, моложавый и даже симпатичный, - а при этом думает о себе черт знает, что! ​​ Разве это не обидно? Зачем думать о себе плохо? Двадцать первый век сделал невинной шалостью бесплатный проезд.​​ 

 

Вот он вышел из метро – и его губы строго сжаты. Да, скоро работа. Красный кирпич Музея 1812 года веет коммунистической эпохой, когда он работал в Интуристе и процветал. ​​ Боже мой! Куда всё это ушло?​​ 

 

Мне трудно скрывать мою бомжеватость. Что подумает обо мне клиент? Трудно хорошо пахнуть, трудно изображать респектабельного и самоуверенного, - а без этого не найдешь клиента.​​ 

Мой страх, мой ужас стоят рядом со мной под колючим холодным ветром. Мне больно, но именно поэтому я улыбаюсь.

- Почему не спалось? – подумал он. – Почему, почему, почему? Мне все не привыкнуть к мысли, что я живу.​​ 

В конце концов, его нытье так надоело ему самому, что он себе приказал:

- Хватит​​ пищать, скотина! Иди работай.

Да, наш герой бывал суров с самим собой, но ненадолго.​​ 

 

- Вы говорите по-французски? – спросил он на английском первого подвернувшегося иностранца.

Тот остановился, изобразил испуг и строго спросил по-английски:

- Что вам надо?

- Я – гид. Предлагаю часовую экскурсию по центру.​​ 

- Не нужно, - так же строго ответил он и недовольно ушел.

 

Александр (так зовут нашего героя) взглянул на часы: уже одиннадцатый! Вроде, тепло, близко к нулю, но всё дело портит холодный ветер.​​ 

 

Но Москва, какой вызывающе красивой была предновогодняя Москва! ​​ Наш гид не замечал, как огромные яркие шары взывали радоваться, зеленела огромная елка, тысячи людей с необычайным воодушевлением сновали во все стороны, а ​​ Александру не приходило в голову радоваться вместе со всеми.

​​ 

- Да, ветер, - подумал он. – Если бы не он, ещё ничего.​​ 

Снующая толпа и ветер заставляют меня почувствовать эфемерность моего существования! Что-то такое со​​ мной происходит, что’ я не могу назвать моим при всем желании. ​​ Вроде, и этот иностранец. Француз?

- Вы спешите? – спросил он прохожего по-французски.

- Да, очень, - по-французски буркнул проходящий и опять уткнулся носом в свое легкое пальтишко, столь неподходящее для декабря.

- Черт с тобой! – буркнул себе под нос наш герой и​​ опять вернулся на свое прежнее место.

 

Он беспомощно кинулся к первому встречному, но это оказался русский. ​​ Александр прошел мимо.​​ 

И опять он вернулся к красному кирпичу музея – и громада здания, ему казалось, была готова раздавить его нескладную, маленькую фигурку.

 

Когда наш герой подошел к очередному прохожему, тот остановился и строго спросил по-английски:​​ 

- Что вам нужно?​​ 

Александр изобразил смущение и осторожно показал аккредитацию:​​ 

- Вам не нужна экскурсия? По центру Москвы.​​ 

- Нет, - строго ответил прохожий и выразительно сверкнул глазами. - Я спешу.​​ 

Пройдя метров десять вперед, он вернулся к нашему гиду и уже попросил:

- Что, парень? Пошли.

- Меня зовут Александр. Вам​​ нужна экскурсия?

- Да пошли! Чего ты? ​​ 

- Черт бы его взял, - подумал​​ Александр, но пошел.

 

- Вы откуда? – спросил он.

- Сейчас живу в Гвинее. А вообще из Южной Африки. Зовут Джон.

- А я – Александр.

 

Какое-то время они молчали, но вот наш экскурсовод начал было рассказывать о кремлевской стене – и тут Джон показал на ГУМ:

-​​ Там есть кафе?

- Конечно.​​ 

- Пошли.

 

- Вот и согрелись, - сказал весело клиент, когда вошли в ГУМ. – Кофе вы пьете?

- Конечно.

- Вот что он меня лимонит? – с грустью думал Александр. – Мне нужна экскурсия, а не болтовня. А ну, как ничего не даст? Мол, вам​​ и кофейку хватит.

- Нет, - решил он, посмотрев на Джона. – Даст двадцарик. Даст.

 

Они тепло, задушевно разговорились, наш герой съел и булочку, и винегретик – и тут он взглянул на часы: уже полдень!

У него моментально испортилось настроение:

- Джон, прости! Мне надо идти.

- Ты торопишься, Саша?

- Да!

Александр стал медленно одевать пальто. Да, он ждал, что ему заплатят! Спасибо за кофеёк и винегретик, но еще бы копеечку.​​ 

Еще утром, в метро, он мрачно вопрошал самого себя, зашибет он копеечку или нет. Его​​ ужасала мысль, что в съемную квартиру он может вернуться, не заколотив ни копейки.

Джон, видимо, в чем-то угадал мысли нашего героя: он с кряхтеньем, столь неожиданным для его крепкой фигуры, вытащил из какого-то внутреннего, глубоко сокрытого кармана пятерку. Посмотрел на нее, потом на Александра – и откопал еще бумажку.

Протянул обе гиду:

- Спасибо, Саша.​​ 

Наш герой вежливо кивнул и ушел.

 

О, он проклинал все на свете! Ухлопал два с половиной часа, а получил всего десятку! На российские рубли всего этак пятьсот пятьдесят, - а электричка стоит туда и обратно двести сорок!

Александр уже забыл, что ездит зайцем; мысленно он заплатил эти 240 рублей.

 

В ужасном настроении он встал на то же место. Мысль зашибить деньгу овладела им всецело.

Он стоял мрачнее тучи,​​ как услышал приятный женский голос:​​ 

- Вроде, мой знакомый.

- Вроде, да, - насилу улыбнулся Александр. - Я помню вас смутно.

Он даже не смотрел на женщину.

- А я – Ира. ​​ Из университета.

- Ира? – оживился он и поднял глаза. - Не Хмельницкая?

- Да, я. А ты​​ что тут делаешь, Сашка? Стоишь – и всё?

- Нет, не всё: ищу работу.

- По такому холоду?​​ 

- Да. Я – гид-переводчик. Летом у нас работы хватает, а вот зимой – зубы на полку.​​ 

- И ты уверен, что кого-то найдешь?

- Да, Ирочка! Представь себе. Сегодня 28​​ декабря – и иностранцы должны бы быть. Французы любят встречать Новый год не дома.

- Серьезно? – она опять улыбнулась. – Я не знала. Мне надо идти. По делу.​​ 

- Пока, Ирочка, - он шутливо улыбнулся.​​ 

- Пока, Сашка.

 

Вообще-то, она выглядела неплохо для седьмого десятка! ​​ Зубы, брови, макияж – все было на уровне. Наш герой не мог не заметить этого.

- Вот даже не спросил Ирку, что с ней, - думал он. – Это я всегда барахтался где-то посерединке, а вот пошел ко дну, - а она-то – москвичка. ​​ Сколько ж у нее пенсия? Тысяч двадцать. Собственно, моя пенсия в восемь тысяч рублей не позволяет мне не то что жить очень скромно, но просто выжить! ​​ Надо рассчитывать каждую копейку.

Его поразило, что за какую-то минуту разговора она умудрилась раза три поменять выражение лица. После безучастных лиц клиентов это бросалось в глаза.

 

Еще издалека он увидел человека, в чем-то отличавшимся от прочей толпы. За сотню метров жирно красовался огромный красный шарф, живописно обматывающий не только его голову, но необычное и, видимо,​​ дорогое пальто.​​ 

- Наверно, пальто лёгкое - и потому нужен этот громадный шарф, - решил наш герой и осторожно сбоку подошел к красноте шарфа.

Он как бы случайно спросил:​​ 

- Вам не нужна экскурсия?​​ 

Тот охотно остановился и удивленно посмотрел на​​ Александра:​​ 

- Экскурсия? Но у меня какой-то час, не больше.​​ 

По английскому языку прохожего было ясно, что он из Америки.​​ 

Незнакомец подумал и торжественно изрек:

- Можно!​​ 

Александр старательно улыбнулся:

- Двадцать долларов.​​ 

Американец удивленно на него воззрел, словно б, не веря своим ушам, и ответил:​​ 

- Десять.​​ 

- Какая жадная сволочь! - подумал наш герой, но человек в шарфе чуть ли не приказал:​​ 

- Начинайте! Кто это?​​ 

И он показал на конную статую Жукова.

- Жуков. А меня зовут Александр.

- А я –​​ Стив. ​​ 

 

- Это что за махина huge house? - спросил Стив.

- Это ГУМ.

И Александр пустился в свой обычный сказ про советскую эпоху, когда дефицитных товаров было много и их продавали только в ГУМе.

- Представляете, сотни женщин стоят с раннего утра за итальянскими сапогами! Видите то желтое здание вдалеке? В советское время там был КГБ.​​ 

 

Минут через пятнадцать, когда дошли до мавзолея, Александр спросил:​​ 

- А внутрь вы не хотите?​​ 

- Для чего? - шарф округлил глаза.​​ 

- Увидеть Ленина. ​​ Вот-вот закроют, но, если вы хотите, мы еще успеем.​​ 

- Не хочу, - отрезал американец. - Я - не коммунист.​​ 

 

Они дошли до Василия Блаженного - и про татар незнакомец слушать не захотел.​​ 

- Тут есть кафе? – прямо спросил он.

При этом он даже строго посмотрел на Александра с таким​​ видом, мол, надоел ты мне, парень, со своей болтовней.

Нашему гиду очень не нравилось, что Стив постоянно улыбается и диктует, как поступать. В ответ и он тоже​​ старательно улыбался, но в душе необычайно злился. «Сволочь! Гоняет за десятку». Такие ситуации​​ на работе возникали довольно часто, так что, злясь, он понимал, что привычно злится, что такие унижения обыденны, они - часть его работы - и тут уж ничего не поделаешь.​​ 

Своей интонацией он невольно дал понять, что рассказы про историю России ему порядком​​ надоели.

- Мы не зайдем в Василия Блаженного? Вы, кажется, этого хотели.​​ 

- А, да! Веселая игрушка. ​​ 

И он тяжко вздохнул:

- Знаете, нет сил. Что-то не хочется.

- ​​ Да, в ГУМе есть кафе.

- Пошли, - приказал американец.​​ 

Впрочем, он тут же поправился, как бы​​ смилостивившись:​​ 

- Я прошу вас. Угощаю.​​ 

 

Они пили кофе, когда клиент кивнул Александру:​​ 

- Какая-то женщина на вас смотрит.​​ 

Наш герой был рассержен: он вместе с этим клиентом уже полтора часа - и за какую-то десятку.​​ 

- Хоть бы дал двадцарик, гад, -​​ мрачно думал он. - Что меня манежить? У меня уже нет времени на вторую экскурсию.​​ 

- Посмотрите! - опять посоветовал американец.​​ 

- Или вы равнодушны к женщинам? - он весело улыбнулся. – Говорят, для России это нехарактерно.

Обернувшись, Александр увидел Иру. Она сидела одна в трех столиках от них и вежливо улыбалась.​​ 

- Вы, очевидно, знакомы! - изрек клиент и стал одеваться.​​ 

Сейчас экскурсовод разглядел, каким дорогим было его пальто.​​ 

Американец уже заворачивался в шарф, когда Александр вежливо спросил:​​ 

- А вы мне не дадите мою десятку?​​ 

- Конечно! - улыбнулся клиент. - Возьмите.​​ 

И он протянул скомканную зелёную бумажку. Александр быстро и бережно ее развернул: двадцарик! У него отлегло от сердца: не зря скатался в Москву!

- Вы спешите, Стив?

- Да, очень. Спасибо за компанию, Александр! Я как раз был не в духе.

 

Вторая глава

 

Ира сама подошла к столику​​ Александра:

- Что-то все же удалось?

Тут, наконец, наш герой обратил внимание на ее веселые кудряшки.

- Да, - почему-то весело ответил он. - А ты что здесь делаешь?

Конечно, для обоих это было огромным событием: встретить друга из юности!

- Зашла кое-что приобрести для корпоратива. Что за мужик с тобой сидел? Такой странный: шарф не по размерам.​​ 

- Это клиент. Уже второй за сегодня. Тоже американец. Этот Стив очень приятный, а вот первый Джон меня немного напугал. С чего-то взял - и мне доверился! ​​ Я его об этом не просил! ​​ Представь, сбежал в Россию... Скрывается! Я так и не понял, от кого, от чего. И взгляд у него - такой тихий-тихий, уставший...​​ 

- Устал​​ бегать! – заметила дама и беспечно засмеялась.

Да, они оба спешили радоваться встрече. Он, наконец-то оторвавший взор от пола, вырвавшийся из презрения к осточертевшему миру и надоевшей жизни, - и она,​​ вызывающе заблестевшая макияжем, озорничающая блеском​​ глаз.

- Думаю, да. ​​ Немножко заплатил, а я уже было решил, что не даст ни копья. Второй - понятнее!​​ 

И Александр кивнул на когда-то шикарную, но уже потрепанную сумку:

- Что ты всё за сумочку держишься? Большие деньги?​​ 

- Не очень большие.​​ 

И она​​ засмеялась:

- Работаю в конторе, где деньги считают.​​ 

- А где?​​ 

- Даже не хочу называть! ​​ Мне все равно, где, лишь бы платили. ​​ Ты-то как, Саша? Мне сказали, ты процветаешь. Правда, сказали лет двадцать назад! ​​ С тех пор о тебе ни слуху, ни духу.

​​ - Мне в​​ Союзе было хорошо, а сейчас – не очень.

- Это и мой случай, - усмехнулась Ирина. – Я вот тоже внешне, вроде, ничего, а на самом деле, надо начинать всё сначала, а мне уже шестьдесят пять!​​ 

- Но ты же – москвичка!​​ 

- Да, я – москвичка. Даже со своей квартирой! ​​ Долг по ипотеке​​ не выплачен.​​ 

- Почему «по ипотеке»? У тебя же прекрасная квартира. ​​ Помнишь, я как-то к тебе приехал?

- Помню. Конечно!​​ 

- Ты мне нравилась. Это-то помнишь?

- Конечно. Что-то у нас не получилось тогда, а потом, Сашечка, ты исчез с горизонта.​​ 

- Ну да! Я поступил в Интурист – и меня увлекла работа. ​​ Заработал на квартиру и женился.​​ 

- А куда делась квартира родителей?​​ 

- Отошла брату. По завещанию.​​ 

- А что же тебе?

- А мне ничего, Ира. Просто ничего. Мама так решила. Я же – успешный​​ сын.​​ 

- Ты где сейчас живешь? Ты ведь откуда-то из пригорода. ​​ Так там и живешь?

- Да. Всю жизнь так и прожил на станции «Чеховская».​​ 

Заметив ее удивленный взгляд, он уточнил:

- Отсюда ехать пару часов.

- Но почему же ты не перебрался в Москву?​​ 

- Не нашел москвичку. Ты же меня отринула!... ​​ Ира, если кроме шуток, там квартира была куда дешевле. И кто бы мне дал купить квартиру в  ​​​​ Москве с областной пропиской? ​​ Это и сейчас невозможно.

- Что же ты на мне не женился? Ты же мне нравился.

- В ИНЯЗе я вообще​​ об этом не думал. Женитьба! Мне хотелось интересных отношений, а не такой прозы. ​​ Я женился уже в тридцать пять лет! ​​ Тебя уже и след простыл.​​ 

Наверно, читателю стоит напомнить, что в Москве долго существовало знаменитое учебное заведение Московский​​ государственный педагогический институт иностранных языков имени Мори́са Торе́за. В разговоре ИнЯ́з. ​​ 

- ​​ Наши тридцать пять лет! ​​ - вздохнула Ирина. - Это же перестройка. Мои родители умерли, а я вышла замуж.​​ 

- Как дети?​​ 

- ​​ Детей не было, а брак распался. Бывший муж женился во второй раз – и он живет в моей квартире со второй женой.​​ 

- И ты так просто отдала квартиру?

- Если б не отдала, уже не жила бы. ​​ Лихие девяностые! Столько людей просто исчезло без следа. Мне муж такое бы и устроил, да я вовремя сбежала.​​ 

- Ну, да! Ты – не Екатерина Вторая. Такой лихой попался?

- Да, Сашенька, да. ​​ Вы, мужчины, - обманщики.​​ 

- И далеко твоя новая квартира?​​ 

- Полтора часа отсюда. Новостройки. ​​ Еще платить пару лет. Скажи, почему ты не снимешь​​ комнату в  ​​​​ Москве?​​ 

-​​ Нет денег, Ирочка! Тут однокомнатная квартира - не меньше тридцати тыщ, а у нас и за пятнадцать найдешь неплохую. А у меня пенсия – восемь тысяч!​​ 

И потом, живя в Москве, я перестану навещать семью! А я не хочу разрыва.

Дама от удивления обомлела.  ​​​​ Она как-то сразу погрустнела:

- Бывают такие маленькие пенсии? – спросила она.

- Я прописан в области! ​​ У нас часто такие пенсии. В девяностые Интурист распался – и уже каждый выплывал, как мог. Как видишь, я выкарабкался на берег без особого успеха.

- ​​ Так ты снимаешь жилплощадь! Бедный Сашка! А куда делась твоя квартира? ​​ Ты же купил квартиру!​​ 

- ​​ Ира, там живет моя жена и сын Ваня. ​​ Ему тридцать лет, он – инвалид.​​ 

- А кто у тебя жена?​​ 

- Жена Лариса - ИП: индивидуальный предприниматель. ​​ Тоже где-то когда-то​​ училась, а теперь ​​ торгует на рынке.​​ 

- У тебя жена – продавщица?!

Дама с ужасом смотрела на друга по университету.

- Да, Ирочка. У нее пельменная.

 

Какое-то время они молчали и смотрели друг на друга.​​ 

Ира онемела от удивления. Саша это понял – и говорил​​ осторожно, тщательно выбирая слова:

- ​​ Трудная ее жизнь, трудная.​​ 

- Зачем он для меня оправдывает жену? – подумала Ира. – Поглупел, что ли?

- Трудная жизнь, трудная работа, - продолжал Александр. - Ей не вписаться в мою жизнь, а мне - в ее. ​​ Как бы я стал​​ делить двушку? ​​ Жена тащит сына, а я не очень нужен. ​​ Я сам догадался, что не нужен. Не было ни суда, ни ругани: мне пришлось уйти – вот и всё.

- Саша, почему ты такой беззащитный? ​​ И эти идиотские клиенты, и без квартиры… Тебе никто не говорил уходить из​​ собственной квартиры!​​ 

- Не хватало, чтоб дело дошло до ругани! Сыну нужна моя комната, а я с женой жить не могу – разве этого мало? ​​ 

Они опять молчали.

- Мы научились жить бок о бок без любви, - рассказал наш герой, - просто по привычке. Я, знаешь, давно не мечтаю с кем-то спать, мне нравится стареть, - но мог я подумать, что стареть придется таким бедным? Это меня унижает. ​​ Нет, я мог бы вернуться: у ​​ нас нет неприязни друг к другу, - но и любви давно нет.​​ 

Александр ужаснулся самому себе: так откровенно говорить с незнакомым человеком! Но именно этот ужас его и воодушевлял.

- Понятно! Тебе просто не заработать на жилье в Москве…

- Вот так-то, Сашенька, - сказала она, подумав, - оба мы с тобой – лузеры, неудачники: оба остались одни, оба не очень​​ устроены. Я вовремя перебралась в технический перевод, так что не очень бедствую, но все равно быть одной – тяжело.

- И много работы?

- Не очень, Саша! С японского было бы много, а с французского – так себе…​​ 

Теперь читателю понятно, что оба моих персонажа​​ – с французского отделения ИнЯ́за.

- Давай, немножко походим по ГУМу, - сказала Ира, - а то вокруг нас нервно делает круги официантка: мы должны или что-то заказать, или уйти.

 

С третьего этажа они с восхищением смотрели на чудесное пространство магазина.​​ Хоть оба бывали здесь если не часто, то регулярно, но сам вид этой волшебной шкатулки их завораживал. К Новому году появились так много украшений, что часто архитектурный облик магазина едва угадывался.

Их слишком многое связывало с этим местом.

- Помню,​​ я тут купила итальянские сапожки! – призналась Ира. – Пришла, а тут такая очередь! К счастью, я была с мамой: переплатили в два раза. – зато купили сразу.​​ 

- Да, так мы живем, Ирочка. А все равно, как нас учили в университете: мир - божественный! Я стою в​​ этой столице огромной страны - и Москва невообразимо прекрасна в новогодние праздники.​​ 

Наш герой на самом деле так думал! ​​ Да, встреча очень изменила его.

- Ты сейчас улыбаешься, а вид у тебя был несчастный, когда ты стоял под ветром и вылавливал клиентов.

- Да, Ира! ​​ Вылавливать иностранцев трудно, но все же тут у меня нет конкуренции. ​​ Кто тут, кроме меня, выстоит на таком собачьем холоде!​​ 

- Ты мало получаешь в сезон?​​ 

- Не мало, Ирка, но недостаточно! На целый год явно не хватает. ​​ Я работаю, но я не зарабатываю. ​​ В Союзе я зарабатывал, а сейчас – нет.​​ 

- Да, такое бывает часто, - согласилась однокурсница.

- ​​ Эта работа гида создала мой социальный статус, но она же и раздавила меня.​​ 

- Это в чем?

- Я больше ничего не умею! ​​ Фирма наймет молодого человека – и он будет работать почти бесплатно! ​​ Я-то уже не могу весь день работать за пятьдесят баксов! ​​ 

Но для меня это еще не самое неприятное!​​ 

Александр внимательно посмотрел на собеседницу, оценивая, можно ли ей до конца открыться.

- ​​ Для меня куда хуже,​​ что я не могу победить в себе это ощущение бомжа. Словно б я отлучён от эпохи! Была какая-то жизнь, были друзья, интересная работа, были и счастье, и любовь, - но всё именно было.​​ 

Помнишь, как у Блока?

 

Всё это было, было, было,

Свершился дней круговорот.

Какая ложь, какая сила

Тебя, прошедшее, вернет?

 

В час утра, чистый и хрустальный,

У стен Московского Кремля,

Восторг души первоначальный

Вернет ли мне моя земля?

 

Всё ушло бесследно - и мне больно. Мне словно б нет места в этой новой жизни!​​ 

- Это страшно, Сашка! Неужели ты не понимаешь, что это только твои глюки? Не радоваться из-за каких-то денег! Нет, ты не прав.​​ 

- Я живу, Ира, я живу, - но жизнь-то - не моя. А где она, моя жизнь? Где?​​ 

Александра самого очень удивила его откровенность, но не менее она удивила и Ирину. ​​ Она поняла: он доверил ей свою тайну, которую не решался высказать никому.​​ 

- Саша, это история всего нашего поколения. Да, мы оказались на чужой территории. ​​ Очень многие, не только мы с тобой… часто ты видишь своих?

- ​​ Пару дней в неделю. ​​ В эти дни от обеда и ужина не отлучён.​​ 

 

- Ну, что с тобой? Чего ты замолчал? - она постаралась улыбнуться.​​ 

- Прости! Я такого наговорил... С три короба.​​ 

- Спасибо, Сашенька.​​ 

- За что?​​ 

- Ты всё тот же. Это ценно. Вот встретились – и не скучно. А​​ я из наших давно никого не видела.​​ 

- Да, Ирка! Такой курс попался: в начальство никто не вышел. ​​ Все пишут о революции в этом юбилейном году: круглая дата, что ни говори, - а вот кто заметил революции в наших жизнях? Кто заметил наши разрушенные души?

- Слушай, - Александр оборвал себя, - да что я всё ною? ​​ Будем романтичны! Дай мне руку.​​ 

- Зачем тебе? - она, смущённо улыбаясь, протянула.​​ 

- Странный жест, да? – сказал он. – А мне чудится, я ждал его всю жизнь.​​ 

- Спасибо, Сашка.​​ 

Она, наконец, заметила​​ его слезы:

- Чего ты, Сашка?​​ 

- Да так! – ответил он. - Мне надо ехать.​​ 

- Ну, я тебе позвоню, - сказал Александр – и они обменялись телефонами.

- А я тебя помню, Ира. Гораздо больше, чем думал.​​ 

- Знаешь, что изменилось за все эти годы, что мы не виделись? – сказал он. - Я не знал, что жить будет так больно. Я не знал, что буду жить без любви. ​​ Я вовремя тебя встретил: мне не хватает дружеских отношений. ​​ Я один, как никогда. Бывает же такое! Мне никак не привыкнуть к этому.

- И мне, Саша, не хватает дружбы. Наверно, ее всем не хватает. Я тоже в какой-то бездне и не могу из нее выбраться. И дело не только в деньгах. ​​ Ты куда едешь?

- На Ленинградскую.

 

Третья глава

 

Он забрался на платформу Ленинградская с удивительной легкостью. Пришла электричка. Александр вычислил контролеров: они сидели в третьем вагоне. ​​ Как обычно, он побежал в третий вагон, но уже с конца электрички: так, по его опыту, было всего удобнее убегать от контролёров.​​ 

Странно, что на душе его было необычайно светло. Обычно он возносил к небу проклятья и контролёрам, и всей жизни, а сейчас он только счастливо улыбался.​​ 

- Может, всё не так уж и плохо? - думал наш герой.​​ 

 

Вот он сидит и радуется своим мыслям.

Сегодня заработал аж тридцать баксов, так что завтра полежу. ​​ Мне радостно, что нас,​​ зайцев, много. Мы сидим и не смотрим друг на друга, как испытанные заговорщики. Конечно, это так! Мы все вот так годами бегаем от контроля. ​​ Ой, как хорошо!

И тут Александр счастливо засмеялся.​​ 

 

Я с утра был совсем сонный, совсем не понимал, что’ со мной, а вот Ира напомнила, что и прежде я жил. Любил ли я ее? Но я и не думал об этом! Интересная учеба, интересная жизнь, - чего еще желать? А женился из чувства долга, «по залету». Но почему было не жениться? Мама этого хотела. Она меня и подтолкнула к «решительным шагам».​​ 

И вдруг в начале девяностых, через пару лет после женитьбы, моя ситуация резко ухудшилась! Интуриста не стало! ​​ 

Я стал для себя призраком! Если б только для себя! И для мамы, и для брата, и для жены. ​​ Я сразу стал бедным и ​​ несчастным! И​​ разве я мог думать, что с концом​​ Советского Союза моя жизнь так круто повернется, так резко ухудшится?

И вот сегодня, только сегодня я вырвался из ощущения собственной призрачности. Но почему? Или я в юности любил Иру – и эта любовь догнала меня?

 

Да!​​ Тогда ты не знал, что любишь, - сказал Александр себе, - ты был бесчувственной скотиной! Ты искал в себя искусстве, в работе, но не в любви.​​ 

Боже, какие открытия на старости лет!

Спину прихватило; завтра не поеду.

Мне чудится, Ира и сейчас сидит рядом и смеется мне в лицо – и мне это ужасно нравится.​​ 

 

Контролеры! ​​ Тут наш герой отбросил романтичные мысли – и в ручейке зайцев поплелся в хвост поезда.​​ 

И ему повезло! ​​ Контролеры не дошли до них какой-то десяток метров – и в Нахабино вся разношерстная компания благополучно перебралась поближе к первым вагонам электрички.​​ 

И тут совесть, остатки которой не погибли с советской эпохи, грозно зашевелилась в нем – и вдруг зарычала, как вагнеровский дракон Фафнер:

- Да ты что же, гад, - говорил он себе, – что же тебе жаль каких-то двести рублей, когда заработал за полторы тысячи? ​​ Ты человек или кто? Зачем ты так рискуешь? Ехать зайцем в такое позднее время!

И так далее.

Наконец, муки совести улеглись – и наш герой вернулся к более интересным мыслям.

 

Почему вчера не спалось? Мне все не привыкнуть к мысли, что я живу. Люди вокруг меня заставляют почувствовать эфемерность моего существования - и вдруг я вырываюсь из ощущения собственной​​ призрачности и - живу. И тут уж я не могу уснуть от простого открытия моей жизни.​​ Но куда же она постоянно уходит, моя жизнь?​​ 

Как обычно, клиенты никакие, а какая была встреча! Кто бы мог подумать, что такое возможно! Я все равно поеду и буду работать, чтоб не опуститься до жизни на одну пенсию.​​ 

Каким я ей показался? Высоким и стройным или потертым бомжиком? Это ж подумать, я ее любил.​​ 

Да, да, я ее любил, а только сейчас догадался.

 

Эти мысли необычайно навились нашему герою.

 

Когда он вошел в съемную квартиру, то застал обычный шум соседей. ​​ 

 

- Чинят, строгают, рубят, гудит отбойник, жужжит дрель! – Александр привычно стервенел. - ​​ А то не знают, гады, что после одиннадцати вечера это запрещено. Ужо вам! Хозяйка меня предупреждала, что в доме и бомжатник, и дом свиданий...​​ 

 

- Прекратите! – грозно крикнул он стенам. - Прекратите! Я вам говорю.

В ответ раздался все тот же стук, но у Александра не было сил сердиться: он хохотал, как сумасшедший.​​ 

 

- Боже мой, какая интересная жизнь! – думал он и заходился от хохота.

 

В иные дни в ответ на шум соседей он дико орал, уподобляясь зверю: он​​ действительно верил, что, только услышав его дикий рев, соседи поверят в реальность его существования. ​​ Так он даже приучил​​ себя кричать от ужаса: этот выход для ужаса, царящего в моей душе, - казался ему самым подходящим.​​ 

 

Но не сегодня: он​​ всё, всё вспомнил!

- Ирочка! – затрепетал он. - Ничего не осталось от твоей цветущей красоты, ничего… И от меня ничего не осталось. Мы - руины, - и мы встретились на обломках нашей юности.  ​​​​ Казалось бы, нам ничего не остаётся, как умереть: тебе в своей убогой квартирке на выселках, - и мне, откровенному бомжу…  ​​​​ и вдруг я понимаю, что мы живем, что ничего еще не кончено! Да! Мы найдем силы в нас самих, нам только кажется, что наши души выжжены жизнью.​​ 

 

- Эй вы, гады! – радостно запел он. – Хватит стучать!​​ 

2018