Переводы

Бодлер

Вкус небытия

Печальный дух, любивший некогда сраженья!

Ты словно конь, забывший стремена,

Когда Надежда спит себе бесстыдно.

Лошадка старая, куда ж тебе волненья?

О, сердце! Ты очнись от власти отреченья!​​ 

Дух сломлен и устал. Всё, как у старика!

Ни дружбы, ни любви - убиты всё сомненья,

Умокли духовых и флейты песнопенья,

И мрачно, и темно, и на душе тоска!​​ 

И нет, Весна, всей прелести цветка!

Что ни минута, Время в бездну тащит!

Снегов огромных тяжесть велика,

Над миром я, стихией увлекаем,

Наш мир, мне чуждый, вдалеке маячит.​​ 

​​ 

И в этот миг меня стихия поглощает!

20-1-23

* * *

* * *

Бодлер

Музыка

Так часто музыка во мне звучит, как море!

Туда, к бледнеющей звезде,

Прорву туман и утону в эфире,

И поплыву к мечте!

И грудь, и легкие мои огромно дышат,

Несется парус в море,

Стихия в спину мне тревожно волны нижет,

Уносит ночь меня в простор.

Во мне кипит огромность страсти,

В щепы судёнышко растащит,

Я в ветре, бури я во власти,

Вот-вот – и бездна мощная утащит…

Вдруг тишина встает над морем.

То зеркало моё: отчаянья и горя.

19-1-23

* * *

* * *

Бодлер

Алхимия печали

Для одного ты жизнь и пламя,

Другому ты - печаль, Природа,

Для одного ты​​ -​​ памятник надгробный,

Другой: «Ты мощи Жизни знамя».​​ 

Таинственный Гермес

Мне предал дар Мидаса,

Страшит меня всечасно

Грустнейший алхимист.

Я на железо злато променяю,

Геенну раю предпочту,

А саван облаков

Откроет труп, мне милый.

И возведу большие саркофаги

Среди небесных берегов.

22-1-23

* * *

* * *

Поль Верлен

Шум кабаков, распутица асфальта,

Чернь облетевшего платана.

Несется​​ омнибус, ком грязи и железа,

Скрипит и кое-как сидит он на колесах.

Поводит фарами, что зелены и красны.

А работяги с трубками в их клубы потянулись.

Дымят они полиции в лицо.

С крыш капает, течет по стенам, скользко,

В асфальте дыры, стоки хлещут через край.

Да, вот мой путь! И приведет он в рай.​​ 

15-1-23

* * *

* * *

Поль Верлен

Амур на земле

Статуэтку​​ амура​​ ветр​​ сбросил в траву

В ​​ самом таинственном​​ парка ​​​​ углу.​​ 

Амур,​​ улыбаясь,​​ свой​​ лук​​ натянул -

И мы грезим о нем целый день наяву.

Прошедшей ночью ветер сбросил мрамор,

А утром ветерок его перевернул -​​ 

И имя мастера, хоть стертое, вернул:

Мы буквы, хоть с трудом, сумели разобрать.

Печален пьедестал без статуэтки милой.

В какую грусть меня вгоняет он!

Он из души моей сердечный вырвал стон.

Похож на позабытую могилу.

-​​ О,​​ как​​ же​​ грустно! Правда же? Скажи. ​​ 

И,​​ загрустив,​​ ты​​ глянешь​​ шаловливо

На​​ бабочку,​​ вспорхнувшую​​ пугливо.

И мы бредем в аллеи тишину. ​​ 

* * *

* * *

Верлен

Искусство поэзии

Да, музыки - ​​ прежде всего.

И для нее всё лучше – странность.

Пускай неясно и туманно,

Но чтоб без позы и легко.​​ 

Слова чтоб ясностью манили!

Чтоб выбор не был бы туманным!

Пусть строчки пьяно задурманят!

В неясности ясность запряги.

То за вуалью взор прекрасный,

Полуденный огромный свет,

Осеннее тепло небес,

И голубой созвездий хаос.

И нам – побольше бы деталей.

Не грубой краски, но оттенков,

Что красочных бегут оков,

Фантазии соединяя, с рогом - флейту.

Подальше от острот банальных!​​ 

А ​​ бессердечье, грубый смех?​​ 

Очам Лазури не надобно таких утех!

Не надо нам столь низкой кухни.​​ 

Ты красноречье смело задуши!​​ 

Не надо, в упоенья раже,

У точной рифмы быть на страже!

Она же убивает душу!

Кому нужна такая Рифма?

Глухому, пьяному? Кому?

Ну, разве дурню одному.

Таких пустых «сокровищ» тьма.

Я музыки всегда, везде взыскую!​​ 

И стих твой вдохновенный

Пускай зовет на край вселенной,

В иные небеса, в любовь иную!

Твой стих пусть будет авантюрой!​​ 

Вот стих твой, ветром обуян,

Летит! Вослед ему цветут и мята, тимьян.

А​​ прочее — литература!​​ 

16-1-23

* * *

* * *

Поль Валери​​ 

Погубленное​​ вино

Однажды в Океан -

Уж и не помню, где, когда –​​ 

Немного пролил я вина,

Небытию подарок.​​ 

Кому это угодно было?

Уж не стоит за этим божество?

Решило, не вино, а кровь пролил я

По воле сердца моего?​​ 

К прозрачности вернулось море,

Рассеяв дымку розы.

Вновь чист морской простор.

Но что же волны? Они пьяны!​​ 

Я вижу во глубинах моря

Богов фигуры как в тумане.

12-2-23

* * *

* * *

Стефа́н Малларме́​​ 

Явление

Луна в тоске, льют слезы и в мечтаньях серафимы.​​ 

Они в тиши цветов, в их пальцах их смычки.

Рыданья белые виол, что умирают, –

И плач скользит по венчикам лазури.

- Благословен в тот день твой первый поцелуй.

Так часто собственным мечтанием измучен,

Я запахом тоски со знаньем опьянялся –​​ 

И покидал меня тот аромат без сожаленья.

Мечты, о сердце! Всё Мечты твои ​​ 

Блуждал я, очи долу, по старой мостовой

Как ты явилась мне с копной златых волос

В тот вечер солнечный и ты смеялась

В яркой шляпе предстала феей мне

Ребенку-баловню давно ты так красиво снилась​​ 

Прошла ты и цветы из рук своих роняла

Так сладко снег струится звездным покрывалом​​ 

15-2-23

* * *

* * *

Альфред де Мюссе​​ 

Жорж Санд​​ ​​ 

В ночи так много звезд – и снова ты вернулась.​​ 

Прекрасен ангел мой! Глаза твои лазурны.

Любовь, сокровище моё, тебя я потерял!

Три года клял тебя и победить хотел, но ах!

Но ты с улыбкой нежной, ​​ с слезами на глазах,

Ты к моему склонилась изголовью.​​ 

Всего сказала ты два слова – и снова я властитель мира!​​ 

На грудь мне руку положи. ​​ Как глубока на сердце рана!

Пусть мне еще больнее станет, пусть умру, мой ангел,​​ 

Тобою нелюбимый, я умер бы в твоих объятиях сейчас

В ​​ небесном опьянении ​​ твоих чудесных черных глаз –​​ 

О, если бы на лбу твоем прекрасном мой поцелуй горел!​​ 

10-2-23

* * *

* * *

Рильке

Нарцисс​​ 

Нарцисс ушел.​​ Присущей ​​ красоте благодаря​​ 

Он к сущности своей поднялся шаг за шагом,

Что столь насыщенна, как аромат​​ гелиотропа.

Себя же созерцать предписано законом.​​ 

Он любит то, что иссякает, что​​ 

Не вернуть... Покинувшее ветер,​​ 

Оно ​​ хранит и ​​ образ, и восторг.​​ 

Но вот оно летит - ​​ и всё ушло в ничто.

13-2-23

* * *

* * *

Гейне​​ 

Сердце, сердце моё тревожно

Сердце, сердце моё тревожно,

Хоть вокруг радостный май.

Я стою, прислонившись к липе,

Высоко на старом Бастае.

Внизу голубеет города ров.

Он сверху особенно тих.​​ 

Мальчик в лодке гребет.

Он удит и свистит.

А выше дома и люди

Дружны в разноцветьи приятном,

Быки и луга, и лес –​​ 

Как игрушки, они занятны.

Служанки бельё полощут

И бегают по траве.

Мельница брызжет алмазами,

Шум ровный ее вдалеке.

На старой серой башне

Часовой свою будку пасёт:

Рыжеволосый парнишка

Болтается взад и вперед.

Играется он с ружьишком,

Штыком на закате сверкнёт.

Пусть дальше с ружьем он играет –

И пусть он меня убьёт.

13-1-23

* * *

* * *

Ингеборг Бахманн​​ 

Дорога​​ ​​ домой

Ночью​​ первоцветы,

Клевер надоевший,​​ 

Ноги все промокли,

Чтоб я легче шла.

А​​ вампир за мною

Детскими шажками.

Слышу, как он дышит;

Надоел-то как.

Что же ему надо?

Кто же мной обижен?

Как бы тут спастись мне?

Выход я не вижу.​​ 

Где растут былинки

Вкруг дыры утеса,

Вдруг сказал источник -​​ 

Голос ​​ ясен старческий:

«Чтоб тебе не сгинуть,

Ты не медли больше,

Не греми посудой,

А в луга спеши!

Плоть невинная умрет,

раз она любви не знает,​​ 

но в печали и в вине​​ 

ты себя познаешь».

Тут вампир озлился,

с ног меня сбивает,

вот уже летит он,​​ 

крылья расправляет,

тысячеголовый,​​ 

лик врага и друга,​​ 

затенен​​ планетой,

рвет кольцо Сатурна.

Родинка порвала​​ 

мне на шее кожу,​​ 

двери вдруг открылись -

тихо - зелень вижу.

Вот и луг зеленый

Блещет моей кровью.

Ночь ты шутовская,​​ 

ты глаза закрой мне.

8-2-23

* * *

* * *

Рильке

Пантера

В​​ Ботаническом саду, Париж

Мельканья прутьев перед ней бессчетны

Ей чудится, от клетки нет спасенья!

Усталость заставляет думать, прутьев тыща

И ими мир ее жестоко ограничен.​​ 

И мягкий ход шагов упругих, сильных,

Вращающихся в очень узком круге, -​​ 

Как танец силы вкруг своей средины,

Когда порыв огромный силой воли сужен.

Лишь иногда глаза свои откроет​​ молча,

Чтоб мир впустить, – и образ мира проникает​​ 

В неё, ​​ проходит молча​​ напряженье членов, -​​ 

Но вот, достигнув​​ сердца, умирает.

5-2-23

* * *

* * *

Джакомо Леопарди​​ 

Бесконечность

Как нравился мне этот холм безлюдный, ​​ 

забор, что мне мешал просматривать​​ 

далекий и​​ зовущий горизонт.

И созерцанье пространств огромных,​​ 

и погруженье в неземную тишину

и мой восторг перед покоем дивным​​ 

захватывают дух – и оттого

немножко страшно мне. Я слышу,​​ ветер

шуршит​​ среди растений,​​ 

вот в бесконечное молчанье входит шорох,​​ 

вот и вечность, вот и смерть,​​ 

вот настоящее, что живо, и звучит. ​​ 

И мысль моя растворена в огромном.

Так сладко утонуть в безмерном этом море.​​ 

9-2-23

* * *

* * *

Гарсиа Лорка

Неверная жена

И я увел ее к реке.

Был убежден, она невинна,

Она же скрыла, что уж в браке.

В Сант-Яго была уж ночь,

Фонари, сговорившись, погасли,

В ответ затрещали цикады.

Едва проулки миновали,

Коснулся я грудей уснувших –

И сразу они раскрылись,

Словно жасминные ветви.

И юбки её крахмал

Услышал я слишком ясно:

Словно десять кинжалов

Шелк разрезали разом.

Серебра луны лишены,

Очертанья деревьев росли,

Горизонт был похож на собаку -

И лай ее нёсся далеко от реки.

И мы прошли ежевику

Боярышник и камыши,

Под ее волосы в иле

Я сделал заранее ямку.

Я сдернул свой галстук,

Она же сняла свою юбку.

Я снял кобуру с револьвером,

Она все четыре лифа.

Что улитка или нард?

Кожа их не столь изящна,

Так кристаллы не блистают,

Озаренные луною.

И бедра ее ускользали,

Словно рыбы, когда их поймают.

Они то полнились светом,

То хладом они наполнялись.

Ночь эта неслась вперед

Лучшей своей дорогой:

Словно б лошадкой жемчужной

Без хомутов и уздечек.

Не скажу, не скажу, клянусь,

Я слов, нашептанных ею.

Мужчина, я понимаю,

Когда надо быть скромным.

В песчинках и поцелуях

Она от меня уходит.

Кинжалы утренних лилий

Рубят вдогонку ей ветер.

Я остался верен себе,

Как подобает цыгану:

Я подарил ей на память

Лучший соломенный атлас,

Но уж не стал влюбляться:

Она меня обманула,

Сказав, что еще невинна,

Когда мы пошли на речку.

14-1-23

* * *

* * *

Федери́ко Гарси́а Ло́рка

Бессонная ночь любви

Ночь, полнолуние, и мы вдвоем.

Я весь в слезах, считаем мы мгновенья.​​ 

Тебе смешно: твоим раздавлен я презреньем.

Как ​​ голуби на привязи, мы всё с тобой воркуем.

Луна зашла. С печалью хрусталя

Ты плакала: остались мы чужими.

И боль моя – агония ей имя -​​  

Лишь сердце твоему добавит боли.

Рассвет открыл, что мы с тобою рядом.​​ 

Рты наши у ручья холодной крови,

Что льётся без конца живым каскадом.

И солнце уж вошло на наш балкон закрытый,

И жизнь моя предстала мне кораллом,

Чьи ветви сердце мне открыли.

10-2-23

* * *

* * *

Оден

Похоронный блюз

Ты телефон обрежь, часы останови,​​ 

Пса, что не лаял, ​​ костью сочной надели.

И барабан, и ​​ клавиши - потише! Просят.​​ 

Вперед, скорбящие. Вот гроб выносят.

Так, самолеты: вам кружиться и стонать,

«Он умер» вам на небе написать.​​ 

Пускай голубок банты с крепом украшают,

А полисмены черные перчатки одевают.

Он был​​ всем для меня, он был вселенной,

Работы каждый час и отдых в воскресенье,

День, полночь, песня, разговор…

Вот нет любви. ​​ И где ее восторг?

Не надо больше звезд: ни видеть, ни желать!

Луну упаковать, а солнце разобрать!

И ​​ лес совсем убрать, и океан чтоб вылить.

Зачем мне это всё, раз некого любить!​​ 

24-1-23

* * *

* * *

Эдгар Аллан По

Духи Смерти

Твой дух пребудет одиноким

Средь мрачных мыслей о могильном камне;

Во всё толпа привыкла нос совать,

Но смерти тайный час ей не узнать.

И в одиночестве будь молчалив!

Совсем не одиночество оно:

То духи смерти, что тебя хранили

В жизни, вкруг тебя опять:

Тебя их воля тенью осенит,

Ты лишь молчание храни.​​ 

Ночь ясная нахмурится порой,

Когда на землю звезды не взирают.

Они на тронах, в высоте

Не обещают смертным света.

И, в сферах красных, без лучей,

Напомнят, что и ты измучен.

Так жар и лихорадки боль,

Всегда всю жизнь они с тобой.

Ты этих мыслей не избегнешь,

Виденья эти больше не исчезнут;

Твой дух теперь они населят,

Подобно утренней росе.

Но ветер тих – Его​​ дыханье,​​ 

И на холмах осел туман.

И это смутный символ тайны,​​ 

То необорный тайны знак.

Взгляни: и на ветвях туман.

И это – тайна! Тайна тайн.​​ 

9-2-23

* * *

* * *

Вильям​​ Йейтс

Когда ты стар и сед​​ 

Когда ты стар и сед,​​ и​​ часто во власти​​ снов,

И жмешься к камельку, возьми ты эту книгу

И медленно читай, и вспомни полный неги

Свой взгляд, что нынче так теней глубоких полн.

​​ 

Ты был и радостен, и мил, и нравился тогда ты многим!

Твою красу любили! Да, кто искренне, кто лживо.

Но странника в тебе любил лишь он один.

Как он любил печали, что в облике твоем порою пробегали!

Склонись же к камельку и​​ бормочи:

«Сама Любовь, - шепчи ты с легкой грустью, -​​ 

Шагала высоко по гребням гор,

Но скрылся лик Её в созвездиях ночных».

14-2-23

* * *

* * *

Вильям​​ Йейтс

Смерть

Без​​ страха​​ и​​ надежды:

Так зверь встречает смерть.

А человек конец свой ожидает,

Всего боясь, но и на всё надеясь.​​ 

Много раз он умирает,

Каждый раз смерть победит.

И гордость человека велика: 

Убийцам противостоит.

Смеётся он над ними,

Пока еще он дышит.

Пусть тело смерть обнимет,

Но жив ли он, сам человек решит.

13-2-23

* * *

* * *

Аполлинер

Осень

Мужик кривоногий​​ уходит в туман​​ 

За ним в мглу осени плетется бык

И прячут облака деревни что бедны ​​ 

Гундя ​​ себе под нос ​​ туда идет мужик​​ 

Верно песня любви и неверности

Про разбитое сердце поёт

Осень осень убийца ты летней поры

Скрываются в​​ туман​​ два серых силуэта

26-2-23

* * *

* * *

Аполлинер

Я вам ничего не скажу, когда вы уйдёте,​​ 

Но за летом придет снова осень,

И заплачу, Мадонна, заскулю, словно пёс,

И грустно вздохну я у вашей​​ двери.​​ 

Я вам ничего не скажу, когда вы уйдёте.​​ 

Пусть не будет меня, обо мне всё расскажет тебе.

Украшенья в домах ювелирных потеряют в престиже,

Без твоей красоты потускнеет и самый ​​ Париж.

Ваши ​​ ногти и зубы как забыть и Парижу об их красоте

Пусть не будет меня, обо мне всё расскажет тебе

Когда ночь без луны​​ ваши​​ волосы трогаю нежно

Если лунная ночь ты скучаешь одна без меня

Всё же раз вы ушли я скромно взираю на небо

Пока не найду там звезду пока не найду там ​​ тебя

Когда ночь без луны​​ ваши волосы трогаю нежно

А вот осень придет, шелест листьев сухих​​ 

Шелест вашего платья так мило напомнит:

Словно б вы были рядом. Я вспомню

Как бы в предчувствьи цветов свежих запах​​ 

А вот осень придет, шелест листьев сухих​​ 

О, Мадонна Беспечности, когда вы уйдёте,

Всё расскажет о вас, даже мертвые листья,

Вы же, женщина, верх легкомыслья,

В первый же вечер на танцах меня позабудьте.

О, Мадонна Беспечности, когда вы уйдёте.

25-2-23

* * *

* * *

Гийом Аполлинер​​ 

Мост Мирабо

Сена течет под мостом Мирабо

Наша любовь

Мост не забудь, напомни

Радость всегда придет после боли

Часы стучат снова ночь

Я живу еще один день прочь

Рука в руке замрем глаза в глаза

Это мост наших рук

Разлучиться нельзя

Волна так устала

Часы стучат снова ночь

Я живу еще один день прочь

Уходит любовь как бежит вода

Уходит любовь

Жизнь так медленна​​ 

Как жестока надежда 

Часы стучат снова ночь

Я живу еще один день прочь

Проходят недели ​​ и дни неизменно​​ 

Ни прошлое

Ни любовь не вернутся они

Под мостом Мирабо течет Сена

Часы стучат снова ночь

Я живу еще один день прочь

25-1-23

* * *

* * *

Чеслав ​​ Милош

Гимн

Никого нет​​ между мной и тобой.

Нет растения,​​ что​​ черпает​​ сок из​​ глубин​​ земли,​​ 

нет​​ животных, нет​​ людей,

нет​​ ветра,​​ чтоб​​ гулял​​ посреди облаков.

Самые красивые тела​​ - как ​​ прозрачное​​ стекло.

Самое сильное​​ пламя​​ - как​​ вода,​​ что​​ моет​​ усталые ноги путников.

Самые зеленые деревья​​ похожи на​​ свинец​​ расцветший​​ посреди ночи.

Любовь​​ -​​ песок, проглоченный пересохшими​​ от жажды​​ губами.

Ненависть​​ как​​ кувшин​​ с соленой водой​​ дается жаждущему.

Катитесь, реки;​​ возденьте к небесам свои​​ руки,

столицы! Я, верный сын черноземья,​​ туда и​​ вернусь,

словно б​​ и не было жизни,

как будто песни и слова​​ творили

не мое сердце, не моя кровь,

не​​ вся​​ моя​​ жизнь,

но​​ таинственный,​​ равнодушный​​ голос,

рев волн, хор ветров, осеннее качание​​ 

высоких​​ деревьев.

Никого между мной и тобой,

и мне​​ сила​​ дана.

Белые горы пасутся на равнинах земли,

до​​ моря идут​​ к своему водопою,​​ 

обновляются​​ солнца​​ всё больше

над долиной маленькой и темной реки, где я родился.

Ни мудрости, ни умения, ни веры​​ нет у меня,​​ 

зато ​​ моя​​ сила​​ мир в клочья​​ разрывает.

Разобьюсь о берега​​ мира​​ тяжелой волной,

разольюсь и​​ вернусь к вечным водам земли,

и молодая волна​​ пеной​​ закроет мой след. О тьма!

Украшенный первым​​ ​​ блеском зари,

как легкое​​ растерзанного животного

я,​​ качаясь, тону.

О, мир!​​ Сколько раз ​​ плыл​​ я​​ с тобой

очарованный, в ночи,

и голос звучал​​ над твоим испуганным костелом,

и кричал​​ тетерев,​​ и​​ шелест вереска в тебе ширился

и два яблока​​ сияли​​ на столе

или блеснули​​ открытые​​ ножницы​​ -

- и мы были похожи:

яблоки, ножницы, темнота и я -

под той же неподвижной

ассирийской, египетской​​ и римской

луной.

Весна сменяется весною, мужчины и женщины​​ занимаются любовью,

дети, взявшись за руки, словно в дрёме, бегут вдоль​​ стены,

пальцем, смоченным в слюне,​​ они​​ рисуют​​ какие-то страны,

формы меняются,​​ распадается​​ то, что казалось несокрушимым.

Но между государствами,​​ что восстают​​ со дна морей,

между погасшими улицами,​​ где

поднимутся горы​​ на месте​​ падшей планеты,

против того, что в прошлом и что будет

молодость защищает себя,​​ строгая, как солнечная пыль,

у нее нет​​ любви к добру,​​ но она и не​​ зла​​ 

всё​​ брошено под её ​​ огромные​​ ноги,

всё растоптано и расхожено.

Ваше дыхание, молодые, у руля истории,​​ 

и трясется слабый мир

и вы​​ утоляете​​ голод​​ и даете​​ другим соль, вино и хлеб.

Еще не слышен​​ рога глас,

что созовет​​ рассеянных по миру, лежащих​​ в долинах.

Последнее тележное колесо еще не​​ стучит по комкам дороги.

Нет никого​​ между мной и тобой.

24-2-23

* * *

* * *