Личный сайт писателя Геннадия Ганичева

Переводы с английского

Стихи

* * *

Оглавление

* * *

Хильда Дулиттл, Вечер

Hilda Doolittle, Evening

Бродский, Мелодия из Белфаста

Joseph Brodsky, Belfast Tune

Джон Китс, Море

John Keats, On the Sea

Ро́берт Ге́ррик, Собирайте роз бутоны

Robert Herrick, Gather ye rosebuds

Элизабет Барретт Браунинг, Сонеты с португальского.

Elizabeth Barrett Browning,

Sonnets from the Portuguese XIV

Э́мили Эли́забет Ди́кинсон. Два стиха

Emily Dickinson

Эдгар Альберт Гест, Вот сентябрь

Edgar Albert Guest, It's September

Уильям Блейк, Тигр

William Blake, The Tyger

Уитмен, Пока!

Walt Whitman, So Long

Наталия Крейн, Влюбилась я в консьержки сына

Nathalia Clara Ruth Crane, Oh I’m in love with the janitor’s boy

Эрнест Хьюм, Осень

Thomas Ernest Hulme, Autumn

Беккет, что бы я делал без…

Samuel Beckett, what would I do without

И́рвин А́ллен Ги́нзберг, Окно госпиталя

Irwin Allen Ginsberg, Hospital Window

ПЕРЕВОДЫ

* * *

Хильда Дулиттл

Вечер

Свет переходит

от лепестка к лепестку,

от цветка к цветку -

анемоны, что широки

под солнцем,

тускнеют –

лепестки загибаются внутрь,

их голубые кончики тянутся

к более синей сердцевине –

и где же они, цветы?

Бутоны кизила белы ещё,

но тени уходят

от их корней -

чернота ползёт от корня к корню,

лист каждый

темнит тот лист, что в траве,

тень ищет тень,

и вот оба: и лист,

и его тень исчезли в траве.

* * *

Бродский

Мелодия из Белфаста

Тут вот девушка из города, что опасен, –

и она выбирает короткую стрижку,

чтобы, не думая, суметь спастись,

когда дело доходит до драки.

Воспоминанья в пакет она сложит

и собирает для дома торф.

Тут же и пищу себе готовит:

и пушка на взводе, и обед готов.

Жаль, небес тут поболе, чем, скажем,

земли. Посему и девы манера впери’ться,

и манера сказать так сетчатку окрасит,

будто лампа, когда ее переключить.

Юбка стеганая достаёт до колен.

Так скроена, что поймает и вопль.

Снится, она то ли убита, то ль влюблена,

ведь город так мал и наполнен болью.

* * *

Джон Китс

Море

А море вечно шепчет у брегов,

Храня пустынность их в волны накатах –

Их звуки призрачны, и ворожит Геката,

Когда волна затопит мириады гротов.

А часто моря нрав умерен так и мягок –

Не сдвинет с места маленькой ракушки:

Так днями и лежит она себе в песке:

Ветров небесных таковы повадки.

О, вы! Уставшие и думать, и смотреть,

Давайте-ка сюда на эту дикость моря!

Уж одурели вы от городского шума,

Вполне насытились его однообразьем.

Сюда! Пещеру слушай – и не знаешь горя.

Прислушайся, как нимфы будут петь.

* * *

Ро́берт Ге́ррик

Собирайте роз бутоны, если то возможно.

Время, как оно летит!

Нынче улыбается наш цветочек нежный,

Завтра – отцветёт.

* * *

Элизабет Барретт Браунинг

Сонеты с португальского.

14. Любить ты должен? Нет, конечно.

Любить ты должен? Нет, конечно.

Ну, только для любви самой. Не говори

«Люблю её улыбки, взгляда ради,

Ради манеры говорить так нежно,

Что, мол, тебе так хорошо со мной,

И видеть ты меня, конечно, рад».

Что, дорогой, на это мне сказать?

Всё это, так сказать, само собой,

Но что стоит за тем на самом деле?

Не жалость ли? Но то не для меня.

Любви не надо мне, чтоб слезы вытирала.

Ты полюби меня ради любви самой.

Иной любви мне будет просто мало.

В любви откроешь вечность – я с тобой.

* * *

Э́мили Эли́забет Ди́кинсон. Два стиха

Хоть бы одно спасти мне сердце

Жизнь прожита не зря

Хоть одному даровать радость

Или его утешить в горе

Или выпавшего птенца

Поднять опять в гнездо

Жизнь прожита не зря

Я дважды всё теряла

У смерти на краю.

Стояла дважды нищей

Я перед Бога дверью!

И ангелы ко мне сходили

Сторицей воздавая –

Ты Бог или грабитель?

Опять, опять бедна я!

* * *

Эдгар Альберт Гест

Вот сентябрь.

Вот сентябрь - и сады запылали златым и красным огнем,

В ночи очень много росы, а утро пронзительно хладом;

И в саду так приятно идти: шалфей нас зовёт ярко-красный,

И смеются нам с клумб старомодные добрые астры.

Вот и ножки детей: снова в туфельках вы и чулочках, -

И на солнышке: всё же там-то уже потеплей, - задремала собачка.

Вот и сентябрь. Кукурузные стебли взросли так высо’ко!

Посмотри: отовсюду виднеются щечки красные яблок.

Только ужин закончился, глядь, опускает уж темнота,

И луна в темноте велика, и желтеет она на окраинах града.

Так приятны детишки: когда перед сном все в молитве.

Юрк в своё одеяльце! Так милы они все в постельках.

Вот сентябрь - и, кажется, нежность, покой уж укрыли

Живущее, словно б оно зов Старухи Зимы услыхало.

Тащится медленно Та: нелегко: снег и лёд – всё в мешке.

А смотри-ка: а что же вон там показалось, вон там вдалеке?

О, цветочки! Совсем небольшие, а выглядеть чудом хотят.

Пусть мороз лепестки их кусает. Пусть цветочки поспят.

Уж сентябрь! И полнота в нем, и зрелость этого года;

Всем работам конец. Всё докончить позволит погода.

С чего же нам тужить? Всё живое растёт и красиво.

Всё оно, наконец, предстаёт нам в одеждах прекрасных.

Я молюсь: ведь могу я гордиться собой, улыбаться.

А когда-то придет золотой мой сентябрь, может статься.

* * *

Уильям Блейк

Тигр

Тигр, твой взор горит во тьме,

В чащи темной глубине.

Как ужасна красота!

Не создание ль Творца?

Огнь пылает в очесах –

Он в глубинах, в небесах.

Он на крыльях вознесётся.

Он земному не даётся.

Кто Он был? С таким искусством

Твоё сердце создавал он!

Сердце же когда забилось,

Чудо дивное явилось.

Чей был молот? Верно, Бога.

Для великого мозг создан.

Кто могучею рукой

Ужас выковал такой?

В восхищеньи звезды сникли,

Небеса в слезах поникли –

Бог же только улыбнулся:

Тигр! В тебе явил Он милость.

Тигр, твой взор горит во тьме,

В чащи темной глубине.

Как ужасна красота!

Не создание ль Творца?

* * *

Уитмен

Пока!

Прощаясь, я объявляю о том, что будет после меня.

Я помню, что сказал это еще до того, как распустились почки,

Я возвещаю весело и решительно о приближении моей смерти.

Когда Америка выполнит, что обещано,

Когда по Соединенным Штатам Америки пройдут сотни миллионов выдающихся личностей,

Когда остальные смирятся пред ними и воздадут им,

Когда породы совершенных матерей засвидетельствуют величие Америки –

Вот это для меня и моих близких будут должные плоды.

Я сам добился своего успеха сам,

Я воспел тело и душу, я воспел войну и мир,

и песни мои - о жизни и смерти,

И песни о рождении, и я показал, что у человека

много рождений.

Я предлагал всем мой метод добиться успеха, я шел уверенным шагом;

Пока мое наслаждение жизнью еще не достигло предела, я шепчу «До встречи!».

И в последний раз я касаюсь рук молодых людей.

Я объявляю о новых поколениях,

Я объявляю о торжестве справедливости,

Я объявляю о бескомпромиссной свободе и равенстве,

Я объявляю об торжестве честности и гордости.

Я объявляю, что идентичность Соединенных Штатов Америки – единственная в мире.

Я объявляю Союз Штатов все более и более компактным, неразрывным,

Я объявляю о великолепии и величественности США,

пред которыми померкнет вся предыдущая история человечества.

Я провозглашаю нашу способность быть вместе, я говорю, что оно должно быть безграничным, свободным,

Я говорю, что ты еще найдешь друга, которого искал.

Я объявляю о приходе мужчины или женщины, которые, возможно, будут одним целым в понимании друг друга, (Так завещаю!)

Я объявляю о великом человеке, подвижном, как природа, целомудренном, любящем, сострадательном, полностью защищенном.

Я объявляю о жизни, которая будет насыщенной, страстной, духовной, смелой,

Я объявляю о конце моей жизни, который легко и радостно встретит свое воплощение.

Я объявляю о множестве юношей, прекрасных, очень высоких, с нежной кровью,

Я объявляю о расе великолепных и свирепых стариков.

О, гуще толпа и движенье быстрее - (Пока!)

О, они слишком близко,

Я предвижу слишком многое, будет куда больше, чем я думаю,

Мне кажется, я умираю.

Напрягите голос и издайте для меня последний звук,

Поприветствуйте меня - поприветствуйте дни еще раз. Крикните знакомое еще раз.

Я весь – электрический заряд, наполняющий воздух,

Я смотрю наугад, впитывая быстро каждое мгновение,

Стремительно приближаюсь, но ненадолго

останавливаюсь,

Доставляя любопытные послания-конверты,

Эфирное семя жарко сверкает, падает в грязь,

Я ничего не знаю, подчиняюсь своему приказу, никогда не осмеливаюсь подвергнуть его сомнению,

Из века в век еще прорастают семена, которые уходят,

Войскам, покидающим войну, я сообщаю задачи, которые я поставил перед ними,

Женщинам прошепчу моё завещанье, и там - кое-что о себе,

их привязанность я объясню пояснее,

Молодым людям я предлагаю свои проблемы – это без шуток! – думать их заставляю,

Так я иду, ненадолго шумливый, красноречивый, заметный, противоречивый,

После меня - мелодичное эхо, страстно желаемое (смерть делает меня по-настоящему бессмертным).

Лучшее во мне проявляется, когда меня больше не видно, потому что к смерти я постоянно готовился.

Чего еще больше? Что я останавливаюсь и медлю, и медлю и болтаю что-то?

Словно б это не последнее прощание.

Мои песни для всех умолкают, я покидаю них,

Из-за завесы, за которой я прятался, я обращаюсь лично к вам.

Друг, это не книга,

Тот, кто прикасается к этому, прикасается к мужчине

(Сейчас ночь? мы здесь одни?)

Ты обнимаешь меня, и я тот, кто обнимает тебя,

Я спрыгиваю со страниц в твои объятия - смерть зовет меня вперед.

О, как баюкают меня твои пальцы,

Твое дыхание окутывает меня, как роса, твой пульс баюкает мой слух,

Я целиком погружён в тебя;

Чудесно, хватит.

Хватит импровизировать и секретничать

Хватит ускользающего настоящего, хватит подытоженного прошлого.

Дорогой друг, кто бы ты ни был, прими этот поцелуй,

Я дарю его специально для тебя, не забывай меня,

Я словно б работал весь день, чтобы какое-то время отдохнуть,

Мои многочисленные воплощения зовут меня

Мои восходящие аватары, - но и другие, несомненно, ждут меня,

Неведомая сфера, но более реальная, чем мне снилось, более непосредственная, освещает меня пробуждающими лучами - Пока!

Помни мои слова, я могу снова вернуться,

Я люблю тебя, я отхожу от реальности,

Я свободный от тела, торжествующий, мертвый.

* * *

Наталия Крейн

Влюбилась я в консьержки сына,

А сын консьержки в меня;

На охоту собрался на остров пустынный –

Не так далеко от нас.

Остров тот без людей, но с деревьями пряными,

Поближе к заливу Шипсхед;

Местечко что надо, как раз для двоих,

Там будем мы жить всегда.

Влюбилась я в консьержки сына,

И он по горло занят:

Нашел он в подвале старый диван –

И плот из него мастерит.

Умчит он меня, - а что дальше, понятно:

Не зря же он рыжий такой.

Что же я? Подчинюсь я, конечно:

Придётся в постели дрожать.

В день побега я кратко родным отпишу, -

Неприятно мне их раздражать:

- «Я отплыла на остров в заливе Шипсхед

С рыжим мальчик, сыном консьержки».

* * *

Эрнест Хьюм

Осень

Осенней ночи хлад меня коснулся,

Когда я дом покинул.

И красноватая луна склонилась на плетень,

Как краснорожий фермер.

Кивнув ей, я всё говорил,

И вкруг неё задумчивые звезды собрались,

И лица их, как у мальчишек городских, белели.

* * *

Беккет

что бы я делал без этого мира, безликого, нелюбопытного

где жизнь длится лишь мгновение где каждый миг

уходит в пустоту в незнание был ты или нет

что бы я делал без этой волны куда неизбежно

вместе уйдут и тело и тень

что бы я делал без этой тишины где замирают шепот

картины жажда помочь ближнему и любить его

что бы я делал без этого неба что парит

над своим балластом праха

что бы я сделал и что я делал вчера и позавчера

выглядывая из своего тусклого света в поисках другого

блуждающего как я кружащегося вдали от всего живого

в судорожном пространстве

среди безмолвных голосов

что наполняют мою скрытность

* * *

И́рвин А́ллен Ги́нзберг

Окно госпиталя

В прозрачных сумерках тонкая дымка, похожая

на ленты сигаретного дыма, мимо серебристых ребер Крайслер-билдинг что изящно сужается к верхушке иглы, более высокая антенна Эмпайр-Стейт фоткает молочно-белый свет среди черных и белых кварталов аренды, покрывающих небо над Манхэттеном, офисы новой постройки с темными стеклами в голубоватых небесах --

Восток 50-е и 60-е годы, покрытые замками и водонапорными башнями, семиэтажные дома с гудроновыми крышами над Йорк-авеню, конец мая - зеленые деревья вокруг медицинской беседки Рокфеллеров с голубым куполом-- Геодезическая наука у кромки воды--

Машины проезжают по Ист-Ривер-драйв и паркуются у овальных дверей больницы Нью-Йорка, где цветут идеальные тюльпаны, символизирующие здоровье тысяч больных душ, трепещущих в больничных палатах. Мост Триборо, оранжевые крыши пентхаусов со стальными шипами, закат окрашивает реку, отражается в нескольких окнах Бронкса, блеск магниевых паров, он пятью этажами выше 59-й улицы под выкрашенными в серый цвет эстакадами моста. Ниже по течению реки, когда Моне увидел Темзу 100 лет назад, на 14-й улице дымили трубы "Кон Эдисон", а очертания Бруклинского моста терялись в современном тумане -- Трубы, торчащие в небо, видны девять огромных дымовых труб -- Здание ООН висит под оранжевым краном, и красные фонари на вертикальных аллеях под деревьями становятся зелеными в области моего черепа с легкой болью в моих нервах. Дим дхарма, я возвращаюсь к этому зрелищу после недель отравленной усталости, мои бедра, живот, грудь и руки покрыты рубцами от оспы, головные боли в задней части шеи утихают, правая бровь, щека, рот парализованы -- из-за приема неправильного лекарства у меня слишком сильно вспотел лоб, я был беспомощен, охватил свою ярость от горла до простаты, скрежеща челюстями и сжимая анус, но не издал плачущего крика ужаса при виде робота Маягуэса.

Мировое «я» миллиарды тонн металла больно выгрузило металл из Пномпеня в Након Тханом, Сантьяго и Тегеран. Свежий теплый ветерок в окне, день избавления от боли, машины плывут вниз по эстакаде моста, и бесчисленные окна в стенах зданий, умноженные на милю вглубь пепельно-нежного неба, завораживают мой пустой разум. Чайка пролетает одна, бесшумно расправив крылья над крышами

* * *