Перевод​​ 

.

Бодлер

.

Маленькие поэмы в прозе

.

* * *

* * *

.

1

.

Чужой

.

- Кого ты любишь больше всего,​​ загадочный​​ человек, скажи?​​ Твоего​​ отца, твою​​ мать, твою​​ сестру​​ или твоего​​ брата?

- У меня нет ни отца, ни матери, ни сестры, ни брата.

- Твои друзья?

-​​ На этот момент я не знаю, что значит это слово.

- Твоя родина?

- Я не знаю, на какой широте она расположена.

- О красоте?

- Я бы с радостью полюбил ее,​​ будь это​​ богиня​​ или какая​​ бессмертная.

- Золото?

- Я ненавижу его так же, как вы ненавидите Бога.

- Эй ! что же тебе нравится, необычный ты чужак?

- Я люблю облака… облака, что плывут​​ ... там ... чудесные облака!

.

* * *

* * *

.

2

.

.

Отчаяние старушки

.

Сморщенная старушонка очень обрадовалась, увидев этого милого ребенка, с которым все веселились, которому все хотели угодить; это милое существо, такое же хрупкое, как и она, старушонка, и, как и она, беззубое и безволосое.

.

И она подошла к нему, желая улыбнуться ребёнку. При этом выражение своего лица она старалась сделать приятным.

.

Но испуганный ребенок не желал ласк дряхлой доброй женщины и наполнял дом своими воплями.

.

Тогда добрая старушка ушла в своё привычное вечное одиночество и плакала в уголку, говоря:​​ «Ах, для нас, несчастных старых баб, прошло время нравиться даже невинным; мы ужасаем маленьких детей, которых хотим любить!».

.

* * *

* * *

.

3

.

Покаянная​​ молитва​​ художника

.

Как проникновенны поздние осенние дни! Ах,​​ трогательны​​ до боли! ибо это​​ некие​​ восхитительные ощущения​​ – и их неясность​​ не исключает​​ их​​ интенсивности; и нет более острого​​ жала, чем у Бесконечности.

.

Великое наслаждение​​ утопить свой взор в​​ необъятности​​ неба и моря! Одиночество, тишина, ни с чем не сравнимая​​ чистота​​ лазури! маленький дрожащий парус на горизонте, который своей малостью и уединенностью​​ так похож на​​ мое​​ жалкое​​ существование, монотонная​​ мелодия​​ прибоя​​ – и уже не понять, то ли у них мои мысли, то ли у меня их мысли, - ведь​​ я быстро растворяюсь​​ в величии мечты.

- Да, они думают, - говорю я,​​ -​​ но музыкально и живописно:​​ без​​ словесных​​ аргументов, без силлогизмов, без дедукций.

.

Между тем эти мысли независимо от того, исходят ли они от меня или исходят от вещей, вскоре становятся слишком интенсивными. Энергия​​ неги созерцания​​ ​​ ​​ создаёт дискомфорт, но это страдание​​ позитивно. Мои​​ слишком​​ напряженные нервы​​ только и могут, что вибрировать​​ резко и​​ болезненно.

.

С этого момента​​ меня потрясает​​ глубина неба; его прозрачность​​ выводит​​ меня​​ из себя. Бесчувственность моря,​​ его всё то же​​ зрелище вызывают мой протест… Ах!​​ Что ж, получается, мне​​ нужно вечно страдать и вечно убегать от прекрасного!​​ Природа, безжалостная​​ волшебница, всегда побеждающая соперница, оставь меня! Перестань искушать мои желания и мою гордость!​​ Исследование​​ прекрасного - это​​ анализ, в котором​​ художник кричит от​​ испуга, прежде чем потерпеть поражение.

.

* * *

* * *

.

4

.

Шутник

.

В​​ Новый​​ год​​ Париж​​ словно​​ бы​​ взрывается:​​ и​​ хаос грязи и снега, пересеченный тысячами карет,​​ и​​ сверкание​​ игрушек​​ и конфет,​​ а проявлений​​ жадности​​ ​​ ​​ и отчаяния так много,​​ что они бросаются в глаза. Париж буквально бредит! Всё словно создано для того, чтобы потрясти самого равнодушного человека.

.

Посреди этой сутолоки​​ и​​ сильного шума​​ резво​​ трусил​​ осел,​​ которого погонял​​ кнутом​​ какой-то мужик.

.

Когда тротуар огибал угол здания,​​ красивый джентльмен в​​ лаковых​​ перчатках,​​ в​​ жёстко​​ затянутом галстуке – казалось, он буквально замурован в его совсем новую одежду -​​ церемонно​​ раскланялся перед ничем не примечательным​​ зверем​​ и, сняв шляпу, сказал​​ ослу:​​ «Примите мои наилучшие пожелания!»,​​ -​​ а затем​​ с самодовольным видом​​ повернулся​​ к каким-то своим спутникам, явно ожидая и от них одобрения и своей шутки, и своего самодовольства.

.

Осел не​​ заметил этого красивого шутника​​ и продолжал рьяно бежать туда, куда звал его долг.

.

Но я-то, я неожиданно ужасно разозлился на этого изысканно одетого идиота: мне показалось, он был настоящей квинтэссенцией современного духа Франции.

.

* * *

* * *

.

5

.

Две комнаты в одной

.

Это комната,​​ что​​ похожа на мечту,​​ это​​ поистине комната​​ духа, где застоявшийся воздух​​ слегка окрашен в розовый и синий цвета.

.

Душа​​ в этой комнате отдыхает​​ в ванне​​ лени,​​ ароматизированной​​ сожалением и​​ желанием.​​ –​​ Это​​ что-то​​ сумеречное, голубоватое и розоватое; сон, полный желаний,​​ во время​​ помрачения души.

.

У мебели формы​​ удлиненные,​​ она словно бы в прострации и томлении. Кажется, и сама мебель погружена в мечты. ​​ Она, сказали б мы, ведёт жизнь​​ сомнамбулы: словно б и не мебель это, а​​ растение и минерал. Ткани говорят, но мы их не слышим; так говорят​​ цветы, небеса, заходящие солнца.

.

На стенах​​ нет​​ художественного безобразия. Если мы возьмём​​ чистую​​ мечту, впечатление,​​ еще не подвергшееся изучению, если возьмём​​ определенное​​ искусство или искусство​​ позитивное, - то такие стены - настоящее​​ кощунство.​​ В этой комнате​​ всё​​ обладает​​ достаточной ясностью, но в то же время​​ гармония тут​​ восхитительно​​ непрояснена.

.

Здесь есть тончайший аромат – и выбор его​​ самый​​ ​​ ​​ изысканный. ​​ К аромату​​ примешана​​ очень легкая влажность​​ – и в этой​​ атмосфере​​ дремлющий дух убаюкивается ощущениями парника.

.

Муслин​​ – как​​ дождь перед​​ окнами и перед кроватью; он льется снежными каскадами. На этой кровати​​ возлежит​​ Идол, владычица снов. Но​​ почему​​ она​​ тут? Кто​​ её​​ привел?​​ Что за​​ волшебная сила усадила ее на этот трон мечтательности и сладострастия?​​ Какая разница? вот​​ она! я узнаю’​​ ее.

.

Вот эти глаза, пламя которых пронизывает​​ сумерки; эти​​ хитрые​​ и ужасные глаза, которые я узнаю’​​ по их пугающей злобе! Они притягивают, порабощают, пожирают взор​​ неосторожного, который​​ их созерцает. Я часто изучал их, эти черные звезды,​​ которые вызывают​​ любопытство и​​ приказывают​​ ими​​ восхищаться.

.

Какой​​ доброжелательный​​ демон​​ окружил меня​​ тайной, тишиной, покоем​​ и ароматами?​​ О блаженство! то, что мы обычно называем жизнью, даже​​ когда мы думаем, что мы счастливы до конца,​​ не имеет ничего общего с той высшей жизнью, о которой я теперь знаю и которой наслаждаюсь минута за минутой, секунда за секундой!

.

Нет!​​ Больше​​ нет​​ минут,​​ нет​​ секунд! Время исчезло;​​ это царит сама Вечность, вечность наслаждений!

.

Но страшный, тяжелый стук в дверь​​ раздался -​​ и, как в​​ кошмарных​​ снах, мне показалось,​​ будто меня ударили мотыгой по​​ животу.

.

И​​ вот​​ вошел​​ какой-то Призрак.​​ Это судебный пристав​​ – он собирается меня пытать​​ во имя закона;​​ а вот​​ гнусная наложница: приходя,​​ она​​ кричит, как она​​ страдает, и к​​ моим страданиям добавляет мелочи своей жизни;​​ это и​​ мальчишка-рассыльный​​ директора газеты, который​​ объявляет​​ о​​ продолжении​​ рукописи.

.

Спальня, как в раю, идол, повелительница снов, Сильфида, как говаривал великий Рене, - все это волшебство исчезло​​ после​​ грубого​​ удара этого Призрака.

.

Ужас! я помню!​​ я помню!​​ Да!​​ эта хибарка, где жила​​ вечная​​ скука – они на самом деле​​ мои. Вот​​ дурацкая,​​ ​​  ​​​​ пыльная, облупившаяся мебель;​​ заплёванный​​ камин без пламени и углей; печальные окна, где дождь прочертил борозды в пыли; рукописи,​​ все в помарках​​ ​​ или неполные; альманах, где карандашом отмечены зловещие даты!

.

И этот​​ запах другого мира, от которого я пьянел с​​ моей доведённой до совершенства​​ чувствительностью, -​​ увы! его заменяет​​ вонючий​​ запах табака, смешанный,​​ я не знаю, с каким​​ тошнотворным запахом плесени. Сейчас здесь​​ всё​​ дышит прогорклостью​​ разорения.

.

В этом​​ мире​​ тесном, но таком полном отвращения мне улыбается только один​​ знакомый​​ предмет: фляга​​ с​​ опием; старая и ужасная подруга; как и​​ у​​ всех​​ подруг, увы,​​ у неё много ласк и предательств.

.

О, да! Время​​ снова вернулось;​​ Время теперь властвует; и вместе с​​ этим​​ отвратительным стариком вернулся​​ демонический кортеж Воспоминаний,​​ Сожалений,​​ Судорог,​​ Страхов,​​ Тревог,​​ Кошмаров,​​ Ярости и Неврозов.

.

Уверяю вас,​​ каждая секунда отныне​​ четко​​ и торжественно выделена, и каждый тик-так​​ говорит: -​​ «Я​​ – Жизнь!​​ невыносимая, неумолимая​​ Жизнь!».

.

В человеческой жизни есть только одна​​ Секунда, на которую возложена миссия сообщить​​ некую добрую​​ ​​ ​​ новость,​​ новость определенно​​ хорошую – и​​ у каждого​​ она вызовет какой-то​​ необъяснимый страх.

.

Да!​​ Время царит;​​ оно снова безжалостно правит миром.​​ И оно​​ толкает меня,​​ словно б я был каким-то​​ быком, своим двойным​​ остриём. -​​ «Вперёд, упрямая скотина!​​ Потей же, раб! Живи же, проклятый!».

.

* * *

* * *

.

6

.

У каждого в жизни своя ноша

.

Под​​ каким-то​​ большим серым небом, на​​ какой-то огромной пыльной равнине,​​ в бездорожье,​​ - не то, что без травы: без дерна! -​​ без​​ репейника, без крапивы,​​ - там-то​​ я встретил нескольких мужчин, которые шли сгорбившись.

.

И у каждого​​ на спине​​ была​​ огромная​​ химера, такая​​ же тяжелая, как мешок с мукой или углем, или​​ амуниция​​ римского пехотинца.

.

Но​​ если бы монструозный​​ зверь​​ сидел неподвижно! Нет! Он​​ охватывал человека своими упругими и мощными мышцами​​ и давил на​​ него; он вцеплялся двумя огромными когтями в грудь​​ несчастного;​​ фантастичная голова​​ зверя поднималась над лбом человека​​ и походила на те ужасные шлемы, как​​ это было в античности: ими​​ воины надеялись​​ еще более напугать врага.

.

Я спросил одного из этих людей. Я, наконец, настойчиво​​ спросил его, куда​​ ж​​ они идут​​ этаким​​ макаром. Он ответил мне, что ни он, ни другие ничего этого​​ не знают, но очевидно​​ только то,​​ что​​ они куда-то идут. Потому и идут, что не идти не могут.

.

Любопытно отметить, что ни один из этих​​ странников​​ ​​ ​​ не выглядел раздраженным по отношению к свирепому зверю, висевшему у него на шее и прикрепленному к спине: он трактовал его​​ как часть себя. Все эти усталые и серьезные лица​​ совсем не​​ отчаивались.​​ Купол​​ неба​​ был в сплине, ноги​​ погружены​​ в пыль​​ столь​​ же​​ безутешной​​ земли, как ​​ ​​ небо,​​ - а​​ они​​ всё​​ шли со смирившимися​​ физиономиями​​ людей, обречённых​​ всегда надеяться.

.

И​​ вот​​ кортеж прошёл​​ мимо меня и удалялся всё больше в​​ горизонт:​​ туда, где​​ из-за​​ округлой​​ поверхности​​ планеты любопытному​​ человеческому​​ взгляду ничего не видно.

.

Какое-то время​​ я упорно​​ хотел​​ понять​​ эту тайну,​​ но вскоре неодолимое​​ Безразличие​​ овладело мною – и я устал от него больше, чем сами​​ эти путники от своих давящих​​ химер.

.

* * *

* * *

.

7

.

Шут и Венера

.

Какой замечательный день! Огромный парк нежится под палящим взглядом солнца, как молодость под владычеством Любви.

.

Всеохватывающий​​ экстаз вещей не​​ обнаруживает себя никакими звуками; сами воды​​ словно заснули.​​ Это царство огромной тишины – и как же сильно оно отличается от шума праздников, которые устраивают люди!

.

Постоянно растущий свет заставляет предметы​​ искриться​​ все больше и больше,​​ взволнованные цветы​​ жаждут в энергии своего цвета​​ соперничать с лазурью небес,​​ а жар​​ делает​​ ароматы видимыми​​ – и они, как дым,​​ поднимаются к небу.

.

Между тем​​ в этом всеобщем наслаждении я увидел​​ некое обиженное существо.

.

У ног​​ какой-то огромной статуи​​ Венеры один из этих​​ фальшивых шутов, один из тех добровольных​​ буффонов, которым поручено смешить королей, когда их одолевают​​ Угрызения совести или​​ Скука,​​ облаченный в яркий и нелепый костюм, украшенный рогами и колокольчиками,​​ -​​ прижавшись​​ к пьедесталу,​​ этот шут​​ поднимает​​ взор, полный​​ слёз,​​ к бессмертной богине.

.

Его взор говорит:​​ «Я​​ – самый забытый,​​ самый одинокий​​ среди​​ людей,​​ я​​ лишен​​ любви и дружбы​​ – и в этом мне далеко даже до самого​​ несовершенного среди​​ животных.​​ Но​​ я, я​​ тоже создан для того, чтобы понимать и чувствовать бессмертную​​ Красоту! Ах! Богиня! пожалейте мою печаль и мой бред!».

.

Но​​ Венера​​ неумолима. Она​​ смотрит​​ куда-то​​ вдаль своими мраморными глазами.

.

* * *

* * *

.

8

.

Собака и флакон

.

«- Моя красивая собака, моя хорошая собака,​​ славная ты​​ моя,​​ иди-ка сюда и понюхай​​ этот флакон.​​ Отличный​​ аромат! Я купил его​​ у лучшего парфюмера города».

.

И собака, виляя хвостом​​ (что, я полагаю, у этих бедных существ соответствует​​ смеху​​ и улыбке), подходит и с любопытством кладет свой мокрый нос на​​ открытый флакон; затем, внезапно испуганно отступив,​​ пёс​​ лает на меня, что означает упрёк.

.

«А,​​ жалкая псина!​​ Если​​ бы я предложил вам пакет экскрементов, вы бы с наслаждением обнюхали его и,​​ возможно, сожрали. Так​​ вы, вы-то​​ сами, недостойный​​ спутник моей печальной жизни,​​ - вы – как​​ публика: ей​​ никогда не следует преподносить изысканные ароматы: они​​ приводят​​ ее в бешенство,​​ -​​ а тщательно подобранные отбросы».

.

* * *

* * *

.

9

.

Плохой стекольщик

.

Есть натуры​​ до конца​​ созерцательные и совсем​​ непригодные к действию​​ – и, между тем,​​ они, движимые таинственным и неизвестным​​ мотивом, иногда действуют с быстротой, на которую​​ – казалось бы -​​ они сами​​ вряд ли​​ были бы​​ способны.

.

Например, есть такие, кто​​ из боязни, что​​ консьерж​​ сообщит​​ печальную​​ новость, трусливо бродит​​ битый час перед дверью дома, не смея войти. Есть такие, кто хранит письмо пятнадцать дней,​​ так его и не распечатав. Иному надо сделать что-то важное в течение полугода, а он-то делает это через год! Так вот, все они, влекомы силой, которой невозможно противостоять, вдруг бросаются действовать! Так с тетивы срывается стрела. Ни моралист,​​ ни врач,​​ претендующие на всезнание,​​ не могут объяснить, откуда​​ столь​​ безумная энергия​​ столь внезапно​​ находит на​​ эти ленивые​​ и сладострастные​​ души. Как же эти люди, неспособные​​ выполнять самые простые и​​ самые​​ необходимые дела, в​​ какую-то​​ минуту​​ обретают изумительную смелость и свершают​​ действия самые​​ нелепые, а​​ часто​​ и​​ самые опасные?

.

Один из моих друзей, самый безобидный мечтатель из когда-либо существовавших, однажды поджег лес, чтобы, по его словам, посмотреть, так ли легко огонь загорается, как​​ это​​ обычно утверждают. Десять раз подряд эксперимент​​ не удавался,​​ но​​ на​​ одиннадцатый​​ он удался слишком​​ уж​​ хорошо.

.

Другой зажжет сигару рядом с пороховой бочкой, чтобы посмотреть, чтобы узнать, чтобы испытать судьбу, чтобы заставить себя проявить энергию, чтобы​​ изобразить из себя​​ азартного игрока, чтобы познать радость​​ беспокойства,​​ волнения, страха. А другой это сделает просто так:​​ по прихоти​​ или​​ просто со скуки.

.

Это​​ особый​​ род энергии,​​ он порожден​​ скукой​​ и мечтательностью; и те, в ком она проявляется так​​ открыто, в общем, как я уже сказал,​​ - это​​ самые ленивые​​ люди, и это​​ мечтатели каких свет не видел.

.

Иной​​ до того​​ застенчив, что опускает глаза даже перед мужскими взглядами.​​ Ему​​ приходится собирать всю свою бедную волю, чтобы войти в кафе или пройти​​ в театр на спектакль:​​ контролеры кажутся ему наделенными величием Миноса, Эака и Радаманта. И ​​ тот же человек​​ внезапно прыгает на шею​​ какому-то​​ проходящему мимо него старику и​​ со всем пылом​​ целует его на глазах у изумленной толпы.

.

-​​ А почему? Потому что... потому что эта физиономия была ему​​ слишком уж​​ симпатична? Возможно. Но более правомерно предположить, что он сам не знает,​​ почему.

.

Я не раз становился жертвой этих​​ выходок​​ и​​ этих​​ порывов, которые позволяют нам верить, что в нас вселяются злобные​​ Демоны​​ -​​ и​​ они​​ заставляют нас выполнять​​ вопреки нам самим​​ свои самые​​ дурацкие​​ желания.

.

Однажды утром я встал угрюмый, грустный, уставший от​​ ничегонеделанья –​​ и​​ тут​​ мне​​ показалось,​​ будто мне предстоит​​ свершить что-то великое, грандиозное, - но я,​​ увы, открыл окно!

.

(Заметьте, пожалуйста, что дух​​ мистификации​​ у некоторых людей​​ -​​ не результат какой-либо работы или​​ ее сочетания с чем-то еще, но итог случайного вдохновения – да, его тут много. Тут есть и огонь желания. Это состояние медики считают истерией, - а по мнению других, кто медиков поумней, в этом состоянии есть что-то демоническое, что, преодолевая наше сопротивление, толкает нас совершать действия опасные и непристойные).

.

Первым человеком, которого я​​ заметил​​ на улице, был стекольщик, чей пронзительный,​​ дисгармоничный​​ крик​​ поднялся​​ до меня сквозь тяжелую и грязную парижскую атмосферу.​​ При этом, впрочем,​​ невозможно​​ сказать,​​ с чего​​ я воспылал к этому бедному человеку​​ столь же​​ внезапной, сколько​​ и деспотичной ненавистью.

.

«​​ - Эй, эй!»​​ - и я крикнул ему, чтобы он поднимался. Однако я не без некоторого​​ злорадства​​ размышлял, что, поскольку​​ моя​​ комната на шестом этаже, а лестница очень узкая, мужчине, должно быть, нелегко подняться​​ -​​ и​​ как​​ надежно​​ ему надо​​ закрепить углы своего хрупкого товара, чтоб не разбить стекло о​​ лестницу.​​ Наконец он появился: я​​ проэкзаменовал​​ с любопытством все его стекла и спросил:​​ «- Как? у вас нет цветных​​ стёкол?​​ А где​​ розовые, красные, синие стекла, волшебные стекла, окна рая?​​ Бессовестный! Вы смеете​​ бродить по бедным кварталам,​​ а​​ у вас даже нет окон, из которых можно было бы увидеть жизнь​​ прекрасной!». И я решительно​​ вытолкал его​​ на​​ лестнице, где он споткнулся​​ и заворчал.

.

Я​​ вышел​​ на​​ балкон,​​ схватил небольшой цветочный горшок, и,​​ когда мужчина снова появился в дверном проеме​​ дома, я уронил свое боевое орудие перпендикулярно: так, что оно попало​​ на​​ задние кромки​​ его​​ крюков. От шока он упал и​​ в итоге разбил все свое бедное​​ переносное​​ состояние.​​ Треск был такой,​​ словно хрустальный​​ дворец​​ разнесло​​ молнией.

.

И, опьяненный своим безумием, я яростно кричал ему:​​ «Жизнь прекрасна!​​ Жизнь прекрасна!»

.

Эти нервозные шутки не лишены опасности, и за них часто можно дорого заплатить. Но какое значение имеет вечность проклятия тому, кто за одну секунду обрел бесконечность наслаждения?

.

* * *

* * *

.

10

.

Час ночи

.

Ну,​​ наконец-то!​​ Один!​​ Теперь слышно только, как катится несколько запоздалых и​​ измученных фиакров.​​ На​​ несколько​​ часов​​ нам обеспечена​​ тишина, если не​​ покоем.​​ Свершилось! Нет​​ тирании​​ человеческого лица​​ -​​ и теперь я буду страдать только от​​ самого​​ себя.

.

Наконец-то​​ мне позволено расслабиться в​​ этой ванне​​ ​​ ​​ тьмы!​​ Начну с того, что ключ в замке поверну два раза.​​ Мне кажется, что этот поворот ключа​​ добавит мне​​ одиночества​​ и укрепит баррикады, которые в настоящее время отделяют меня от мира.

.

Ужасная жизнь! Ужасный город! Подведем итоги дня. Я​​ встречался с несколькими писателями, один из которых спросил меня, можно ли поехать в Россию по суше (он, несомненно, считал Россию островом). Я​​ любезно​​ спорил с редактором журнала, который на каждое возражение отвечал:​​ «Это​​ у нас​​ партия честных людей»,​​ намекая, что​​ во​​ всех​​ остальных​​ газетах работают подлецы. Встретился этак с​​ двадцатью людьми, пятнадцать из которых мне неизвестны. Со всеми, не разбирая, здоровался за руку, а сам-то при этом забыл купить перчатки.​​ Чтобы​​ убить время, во время ливня​​ я поднялся​​ к​​ циркачке-прыгунье, которая попросила меня нарисовать ей костюм Венерочки.​​ Ухаживал за театральным режиссером, который​​ отпустил меня со словами:​​ «Возможно, Вам было бы неплохо обратиться к​​ X.... Это самый тяжелый, самый глупый и самый известный из всех моих авторов. С​​ ним,​​ возможно,​​ вы бы до чего-то и договорились. Сходите к нему, а потом мы увидим». ​​ Хвастался​​ (а с чего бы?) несколькими подлыми поступками, которых я никогда не совершал, и​​ при этом​​ трусливо отрицал некоторые другие​​ гадости, которые я совершал​​ с радостью: я имею в виду то же​​ ​​ ​​ хвастовство и оскорбления других людей. А еще, когда мне легко было помочь, а я не помог. А вот дал письменную рекомендацию​​ человеку, над которым можно разве что посмеяться. Ух! Может, уж и хватит для одного дня?​​ 

.

Недовольный всеми и недовольный собой, я хотел бы искупить свою вину и​​ снова обрести гордость в​​ тишине​​ и одиночестве​​ ночи. Души тех, кого я любил, души тех, кого я воспевал,​​ дайте мне силы, поддержите меня,​​ защитите​​ меня​​ от миазмов​​ мира.​​ И​​ Ты, Господь!​​ Смилуйся и дай​​ мне написать несколько прекрасных стихов, которые​​ мне самому​​ докажут, что я не последний из людей, что я не​​ хуже​​ тех, кого презираю!

.

* * *

* * *

.

11

.

Маленькая любовница и надоедливая баба в одном лице

.

«Вот что,​​ моя дорогая:​​ вы утомляете меня без меры и без пощады! Что вы так​​ вздыхаете? Вы что, страдаете больше, чем​​ шестидесятилетние побирушки​​ и старые нищенки, которые собирают корки хлеба у дверей кабаре?

.

Когда​​ б​​ ваши вздохи выражали раскаяние, они​​ бы ещё​​ оказали вам некоторую честь!​​ Но​​ вы же объелись вашим​​ благополучием, вы устали отдыхать! Сколько можно болтать зря, мол, люби’те меня, мне это так нужно, ах, утешьте меня там, приласкайте меня сям! Итак,​​ я хочу попытаться​​ вас​​ вылечить. Сделаем пару попыток во время какого праздника.​​ Далеко​​ ходить не надо.

.

Взгляните, пожалуйста,​​ внимательно​​ на эту прочную​​ клетку из​​ железа, за которым​​ мечется, воет как проклятый, трясет решетками, как взбешенный изгнанием орангутанг. Он с​​ совершенством​​ имитирует​​ то круговые прыжки тигра, то​​ неуклюжие движения белого медведя.​​ Это волосатое чудовище​​ в чем-то похоже на вас.

.

Это чудовище - одно из тех животных, которых обычно называют «мой ангел!». То есть женщина. Другой монстр, тот, кто кричит во все горло, с палкой в руке, - это муж. Он заковал свою законную жену в цепи, как зверя, и он показывает ее на окраинах, в ярмарочные дни, с разрешения магистратов, само собой.

.

Будьте очень осторожны! Посмотрите, с какой прожорливостью (возможно, непритворной!) она разрывает живых кроликов и​​ пищащих​​ птиц, которых бросает​​ ей провожатый.​​ «Пойдем, - говорит он,​​ -​​ нельзя​​ же​​ съесть все добро за один день».​​ И, произнеся это мудрое слово, он жестоко вырывает у​​ неё​​ добычу​​ – и​​ разорванные​​ кишки​​ только​​ мгновение остаются в зубах свирепого зверя​​ (я имею в виду женщину).

.

А что дальше? А вот что. Надо хорошенько шарахнуть её палкой: пусть успокоится!​​ Как иначе, если​​ она​​ таращит глаза, полные​​ вожделения,​​ на похищенную еду?​​ И​​ это не​​ палка из​​ комедии! Слышали,​​ как затрещали кости, несмотря на накладные волосы?​​ Ух, у неё уже и глаза на лоб, она​​ воет так воет. В своей ярости она вся искрится, как железо, которое куют.

.

Таковы брачные обычаи этих двух потомков Евы и Адама. Это​​ дела твоих рук,​​ Господи! Эта женщина, несомненно, несчастна, хотя, в конце концов, возможно,​​ щекочущее​​ наслаждение​​ славой ей ведомо. Есть несчастья более непоправимые и​​ уж награды за них никакой. Но в том мире, куда​​ она была​​ брошена, она никогда​​ и​​ не могла поверить, что женщина заслуживает другой судьбы.

.

Но вернемся к нам,​​ моя​​ дорогая, да и​​ драгоценная! Глядя на​​ ужас ада нашего мира, что я должен думать​​ о вашем прекрасном аде? ​​ Ткани, на которых вы  ​​​​ отдыхаете, столько же​​ мягки, как ваша кожа,​​ вы​​ едите​​ только вареное мясо​​ -​​ и​​ ваша прислуга даже заботливо разрезает его на кусочки.

.

И что могут значить для меня все эти маленькие вздохи, которые наполняют твою ароматную, крепкую​​ и​​ кокетливую грудь? И все эти​​ ужимочки, вычитанные​​ из​​ книг, и эта​​ напуская вечная​​ меланхолия​​ – нет, это внушит зрителю​​ не жалость, а совсем другие чувства.​​ По правде говоря, мне иногда хочется научить вас, что​​ же​​ такое настоящее несчастье.

.

А вот увидеть​​ бы​​ вас, моя нежная​​ и деликатная, с ногами в грязи и​​ чтоб глаза на лоб – и вы смотрите в небеса, словно б прося у них короля! Ей-богу, как​​ молодая​​ лягушка,​​ что​​ взывает к идеалу.​​ ​​ Меня-то вы считаете за дурака, а вот бойтесь​​ журавля,​​ у которого в клюве вы хрустнете! Он вас​​ сожрет и убьет​​ за милую душу!

.

Поэт-то я поэт, да ведь​​ я не так глуп, как вам хотелось бы верить! Если вы слишком часто будете утомлять меня своим​​ «драгоценным»​​ нытьем, я​​ сочту вас за​​ надоедливую бабу! Я вас​​ выброшу​​ в окошко, как пустую бутылку».

.

* * *

* * *

.

12

.

Толпы

.

Не каждому дано как бы принимать ванну, будучи в толпе: наслаждаться пребыванием в толпе - это искусство. И только такой человек – так сказать, за счет человечества – может закатить себе пир, повысить себе жизненный тонус только потому, что он в толпе. Волшебная фея еще в колыбели вдохнула в него вкус к переодеванию и ношению маски, ненависть к домашнему очагу и страсть к путешествиям.

.

Быть среди множества людей и быть в одиночестве – это равные и взаимозаменяемые условия для активного и плодовитого поэта. Кто не умеет заполнить свое одиночество, тот не умеет быть и одиноким в толпе, где каждый занят своим делом.

.

Поэт наслаждается этой несравненной привилегией, он может - по своему хотению - быть как самим собой, так и другим. Как блуждающие души ищут тело для своего воплощения, он, когда захочет, он воплощается в прохожих. Воплотится в любого и его поймёт! А если что-то в нём и не поймет, так только потому, что и понимать-то это не стоит.

.

Одинокий и задумчивый прохожий извлекает исключительное опьянение из этого всеобщего общения. Тот, кто легко как бы обручается с толпой, испытывает лихорадочное наслаждение от общения с ней, тогда как его навечно лишены и эгоист, закрытый, как сундук, и ленивый, что, как моллюск, спрятался в свои створки. «Женатый» на толпе воспринимает все профессии прохожих, как свои собственные, а все радости и несчастья, которые преподносят ему обстоятельства, - его собственные радости и несчастья.

.

То, что люди называют любовью, - это очень мало, очень ограничено и очень слабо по сравнению с этой непередаваемой оргией, с этой святой проституцией души. Душа отдает себя целиком поэзии и милосердию – и тому неожиданному, что случается, и тому неизвестному, что является ей.

.

Полезно иногда научиться у счастливцев этого мира! Хоть на мгновение смирите своё самолюбие и поймите: есть счастье, превосходящее ваше – и оно шире и утончённей. Основатели колоний, пастыри народов, священники-миссионеры, изгнанные на край света, несомненно, что-то знают об этом таинственном опьянении толпой. На лоне огромной семьи, созданной их гением, они порой посмеиваются над теми, кто жалеет их: этим глупцам кажется, что судьба таких подвижников слишком беспокойна,​​ а воздержание для них тяжело.

.

* * *

* * *

.

13

.

Вдовы

.

Вовенарг говорит, что в общественных садах есть аллеи, переполненные​​ преимущественно​​ несбывшимися мечтами​​ неудачливых​​ изобретателей, несостоявшихся знаменитостей, разбитых​​ сердец,​​ - и​​ всеми этими бурными и​​ так и не раскрывшимися​​ ​​ ​​ душами. Чудится, мы слышим, как в них​​ все еще гремят последние​​ отзвуки​​ душевных​​ гроз.​​ ​​ Эти души прячутся​​ от дерзких взглядов людей, которые веселы и прогуливаются просто так.​​ В этих​​ тенистых местах аллей встречаются те, кто жизнью покалечен.

.

Именно в эти места особенно любят направлять свои жадные домыслы​​ поэт и философ: тут они любят пастись.​​ ​​ Если есть места, которые они​​ не посещают из​​ презрения (как​​ на это​​ только что​​ намекнул), то это, прежде всего,​​ те места, где много радости: это мельтешение пустоты не может их привлечь. Наоборот, их страстно​​ влечёт всё​​ слабое,​​ разрушенное, сиротливое, наполненное горечью.

.

Тут​​ их опытный глаз никогда не ошибется. В этих жестких или​​ понурых​​ чертах лица, в этих глубоко посаженных и тусклых глазах,​​ или в блеске последних вспышек борьбы,​​ читаемом на лице,​​ в этих глубоких и многочисленных морщинах, в этой походке, то​​ медленной, то порывистой, поэт​​ сразу​​ прочитывает​​ ​​ множество​​ легенд об обманутой любви, о​​ невоспетой​​ и незамеченной​​ преданности, о неоправдавшихся​​ усилиях,​​ о​​ голоде​​ и холоде, которые​​ ​​ переносили​​ молча и смиренно.

.

Замечали ли вы иногда вдов на этих одиноких скамейках,​​ этих​​ бедных вдов?​​ Скорбят они или нет, их легко узнать.​​ При этом​​ в скорби бедного человека​​ ​​ ​​ всегда чего-то не хватает; наверно, отсутствие хотя бы какого-то подобия​​ гармонии​​ делает его еще более печальным. Он​​ словно бы боится проявить свою боль, он сдерживает проявление​​ своей боли.​​ А уж если богатому больно, весь мир узнает об этом.

.

Как определить меру печали? Кто печальней из вдов: та,​​ что​​ тащит за руку малыша, с которым не может поделиться своими мечтами, или та, которая совершенно одинока? Я не знаю… Однажды мне случилось в течение долгих часов следить за одной старушкой​​ такого рода, на ее лице ясно читалось страдание. В ней чувствовалась сила характера;​​ она не горбилась, а​​ в​​ её​​ маленькой поношенной шали, во всем​​ её​​ существе​​ была​​ гордость стоика.

.

Было очевидно,​​ что своим​​ абсолютным​​ одиночеством​​ она обречена на привычки​​ заброшенной старушки, а​​ ее мужская стойкость придавала таинственную пикантность​​ всему ее облику. Я не знаю,​​ как она питалась и​​ в каком убогом кафе. Я последовал за ней в читальный зал и долго наблюдал за ней,​​ когда она​​ искала в газетах новости,​​ которые бы казались ей очень личными и очень важными. При этом глаза ее живо блуждали, а ведь когда-то они​​ горели от слёз.

.

Наконец, во второй половине дня, под прекрасным осенним небом​​ –​​ о, это такие небеса, с которых снисходят​​ сожаления и воспоминания​​ -​​ она села в сторонке​​ от толпы,​​ в саду, чтобы послушать​​ один из тех концертов, чья​​ бесплатная​​ полковая музыка радует​​ население Парижа.

.

Без сомнения,​​ для неё​​ это было​​ маленькое излишество, - может, единственная радость​​ –​​ для​​ этой невинной старушки (все же отметим ее рафинированность). Утешение,​​ заработанное​​ чредой​​ ​​ ​​ тяжелых дней без друга, без общения, без радости, без​​ человека, которому можно довериться. ​​ Долгие годы Бог позволял ей выживать, как уж она сумеет,​​ –​​ выживать​​ триста шестьдесят пять раз в год.

.

Еще один​​ случай:

.

Я не могу сказать, что мне так уж приятно смотреть на толпу у ограды​​ площадки публичного концерта, - но мне это определенно любопытно. Оркестр бросает в ночь праздничные песни: они все о каких-то военных триумфах или о страстной любви.​​ Платья​​ поблескивают в движении,​​ взгляды встречаются.​​ 

Бездельники,​​ уставшие от ничегонеделания,​​ вяло болтаются туда-сюда с видом,​​ будто​​ наслаждаются музыкой.​​ Это царство​​ богатства​​ и счастья, тут всё дышит ​​ ​​ беззаботностью и​​ удовольствием, всё позволяет себе не просто жить, но наслаждаться жизнью.​​  И что портит эту прекрасную картину, так это сброд, что за оградой и прижался к ней, бесплатно – благодаря ветру - ловя обрывки музыки. Этим людям сверкающая сцена кажется огромной разожженной печью.

.

Всегда интересно​​ посмотреть,​​ как​​ радости богатых людей отражаются в​​ глазах​​ людей бедных.​​ Но в тот день​​ среди​​ людей в​​ блузах​​ и​​ ситце​​ я увидел существо, благородство которого резко контрастировало со всем его банальным​​ окружением.​​ 

.

Это была высокая, величественная женщина и такая благородная во всем своем облике, что я не припомню, чтобы когда-либо видел подобную ей в коллекциях аристократических красавиц прошлого. От всей ее личности​​ исходил аромат​​ высокой​​ добродетели. Ее лицо, печальное и похудевшее,​​ выражало глубокий​​ траур​​ – и этому трауру соответствовала ее одежда. Она тоже, как и​​ плебс,​​ с которым​​ она смешалась и который она​​ не видела,​​ - и она​​ смотрела​​ на сверкающий мир за оградой. Ее взор был​​ глубок, она​​ слушала,​​ мило покачивая головой.

.

Необычное видение! «Наверняка,​​ -​​ сказал​​ я себе,​​ -​​ именно такая​​ бедность​​ -​​ если​​ для такого человека бедность вообще существует – не​​ должна допускать​​ жалкой расчетливости, жалкого убожества быта: это читается в ее​​ благородном​​ лице.​​ Почему же тогда она добровольно остается в среде,​​ от которой так сильно отличается?».

.

Движимый​​ любопытством, я​​ прошел рядом с ней – и тут я, кажется, догадался, в чём же дело. Оказывается, пожилая вдова держала за руку ребенка​​ - и он, как она,​​ был​​ одет​​ в​​ черное. Какой скромной ни была плата за вход,​​ этих денег,​​ думаю, все ж хватило​​ бы​​ какую-нибудь игрушку! Так решила мать. Мало ли что захочется ребенку.

.

И она​​ пешком с ребенком вернется домой. Она будет​​ размышлять​​ и мечтать​​ одна, всегда одна. Она не доверит ребенку свою боль, ведь он – такой эгоистичный​​ непоседа, лишенный кротости и терпения. Как с ним разделить одинокие страдания, ведь он – еще животное, как собака или кошка?

.

* * *

* * *

.

14

.

Старый​​ акробат

.

Праздник – и повсюду​​ был народ, который​​ валялся​​ на траве,​​ бродил тут и там и развлекался. Это было​​ одно​​ из тех​​ продолжительных празднеств, которые должны были восполнить времена, когда погода была плохой. Тут были и акробаты,​​ и​​ фокусники,​​ и​​ укротители зверей,​​ и бродячие торговцы.

.

Именно в​​ такие дни,​​ мне кажется, что люди забывают обо всем​​ – и​​ о​​ горе, и о​​ труде; они становятся​​ похожими на​​ детей. Для малышей это​​ каникулы,​​ когда школа вспоминается, как страшный сон.​​ Для взрослых это перемирие, заключенное со злыми силами жизни, передышка​​ в решении бесконечных житейских проблем.

.

И даже светский​​ человек,​​ и человек​​ интеллектуального труда – и те едва ли избегнут влияние такого праздника: так оно огромно.​​ ​​ И они невольно впитывают свою долю этой атмосферы беззаботности.​​ Да и​​ я, как истинный парижанин, никогда не упускаю возможности осмотреть все​​ ревю во всех​​ бараках, которые​​ красочно выглядят в​​ эти​​ торжественные времена.

.

Правду сказать,​​ бараки чудесно​​ конкурировали: они пищали, мычали, орали. Смесь криков,​​ грома духовых инструментов в оркестрах,​​ и взрывов​​ ракет.​​ Гротескные​​ клоуны,​​ чьи​​ парики​​ перевязаны​​ красной​​ лентой, артисты в амплуа насмешников – все их лица, смуглые от ветра, дождя и солнца, гримасничали. Они​​ 

с апломбом уверенных в своем успехе​​ комедиантов бросали​​ в публику такие заготовленные фразы​​ и шутки, как у​​ такого​​ солидного и​​ увесистого​​ комика, как Мольер.​​ Геркулесы, гордые громадностью своих​​ членов (такими громадными,​​ что они, казалось, были​​ без лбов и без черепов) походили на​​ орангутангов; они величественно возлежали в майках, выстиранных накануне специально для этого представления.​​ 

Танцовщицы, прекрасные, как феи или принцессы, прыгали и​​ делали кульбиты​​ под светом фонарей, которые наполняли их юбки искрами.

.

Свет, пыль, крики, радость, суета – всё слилось в одно. Одни тратили, другие зарабатывали, и те и другие одинаково веселы. Дети цеплялись за нижние юбки своих матерей, чтобы достать какую-нибудь сахарную палочку;​​ или​​ они​​ забирались на плечи своих отцов, чтобы лучше рассмотреть​​ фокусника, блистающего так, словно б он был богом.​​ И повсюду​​ царил,​​ забивая все прочие запахи,​​ запах жареного. Вот уж настоящий фимиам этого праздника!

.

В конце​​ -​​ в​​ самом​​ дальнем конце​​ бараков (этот последний барак, казалось,​​ стыдился того, что он сам себя изгнал из всего великолепия​​ праздника именно тем, что он - последний),​​ -​​ я увидел бедного​​ старого акробата -​​ сгорбленного,​​ совсем​​ дряхлого, похожего на человеческую развалину. Он​​ прислонился​​ ​​ ​​ к одному из столбов своей хижины. Эта​​ хижина​​ была​​ более жалкой, чем у​​ совсем уж озверевшего дикаря. Там было​​ два огарка свеч,​​ оплывшие и дымящиеся, - и они-то​​ слишком хорошо освещали бедственное положение​​ акробата.

.

Везде радость,​​ барыш, разгул; везде уверенность в завтрашнем дне; везде неистовый​​ взрыв​​ жизненных сил, - а тут​​ абсолютная нищета!​​ Нищета,​​ выряженная в дополнение​​ к полному ужасу, комическими лохмотьями. Нужда преобладала над​​ искусством,​​ нужда заостряла​​ контраст. Он не смеялся, несчастный! Он не плакал, не танцевал, не жестикулировал, не кричал;​​ и песен никаких он​​ не пел, ни веселых, ни грустных;​​ он не умолял. Он был безмолвен и неподвижен. Он​​ отрёкся; так короли​​ отрекаются от престола.​​ Он смирился с судьбой.

.

Но каким глубоким, незабываемым взглядом он​​ как бы бродил​​ по толпе и огням,​​ - а их​​ бурлящая волна​​ ​​ ​​ останавливалась​​ в нескольких шагах от его отталкивающего​​ убожества! Я почувствовал, как мое горло сжалось, как мне захотелось закричать от ужаса.

В глазах стояли слезы, но я был так смущён, что они не хотели течь. Слезы восстали!​​ 

.

Что делать?​​ Поговорить с ним? Но какой смысл спрашивать несчастного? А что​​ любопытного? Что может быть чудесного​​ в вонючей тьме, за рваной занавеской? Правду сказать, я не осмелился. Может, вас рассмешит​​ причина моей застенчивости, но я​​ ​​ ​​ признаю’сь,​​ что​​ я боялся унизить его. Наконец, я​​ было​​ решился​​ – как бы мимоходом –​​ положить​​ немного денег на одну из его досок, надеясь, что он угадает мои намерения,​​ - но тут в мою сторону невесть, по какой причине (случилось что?) накатила​​ большая толпа и унесла меня далеко от акробата.

.

Когда я вернулся домой, я все еще был​​ одержим​​ этим видением,​​ - и​​ я попытался проанализировать свою​​ внезапную боль. Я​​ подумал:​​ «Я​​ видел образ старого литератора, пережившего​​ своё​​ поколение,​​ - и как это поколение ценило его шутки! И вот​​ старый​​ поэт без друзей, без семьи, без детей. Он​​ унижен​​ своей нищетой и​​ неблагодарностью​​ общества: мир его забыл и не хочет входить в его​​ барак!».

.

* * *

* * *

.

15

.

Торт

.

Я путешествовал. Пейзаж,​​ который проплывал за окном,​​ поражал необычайным​​ ​​ ​​ величием и благородством.​​ И в этот момент что-то произошло в моей душе: мои мысли замелькали с той же лёгкостью, как и пейзажи, проносящиеся мимо. ​​ Вульгарные страсти, такие как ненависть и любовь​​ дилетанта, теперь казались мне такими же далекими, как облака, проплывающие на дне пропасти под моими ногами.​​ Моя​​ душа казалась мне такой огромной и​​ такой​​ чистой, как купол неба,​​ в который я был завёрнут.​​ Воспоминания о​​ всём​​ земном​​ приходили в мое сердце только ослабленными и приглушенными, как звон колокольчика​​ каких-то​​ зверей,​​ которых я не видел, словно б они​​ паслись далеко-далеко, на​​ другом​​ склоне горы. ​​​​ Под мной было​​ маленькое​​ неподвижное ​​ озеро, черное​​ от своей огромной глубины,​​ - и по нему​​ иногда пробегала тень облака, похожая на отражение мантии​​ какого-то​​ воздушного гиганта,​​ пересекающего небо. ​​ И я помню, что это торжественное и редкое ощущение, вызванное большим, совершенно бесшумным движением, наполняло меня радостью,​​ смешанной со страхом.​​ Одним словом, благодаря захватывающей красоте, которой я был окружен, я чувствовал себя в совершенном мире с самим собой и со​​ вселенной. Я​​ даже верю, что в​​ этом​​ совершенном блаженстве и полном забвении всего земного зла я перестал находить​​ нелепыми даже те​​ газеты,​​ которые​​ берутся​​ утверждать, что человек рождается​​ добрым. Увы, природу человека не исправить – и,​​ когда​​ она​​ возобновила свои требования, я​​ возмечтал, как бы отдохнуть и удовлетворить​​ аппетит,​​ ведь поднимался я так долго.​​ Я вытащил из кармана большой ломоть хлеба, кожаную кружку и флакон с каким-то​​ настоем, который​​ именно​​ в​​ это​​ время​​ аптекари продавали туристам, чтобы​​ те перед употреблением смешивали этот настой с водой из снега.

.

Я спокойно резал свой хлеб, когда​​ едва заметный​​ шум заставил меня поднять глаза. Передо мной стояло маленькое существо в​​ лохмотьях. Оно было​​ черным, взъерошенным,​​ его​​ впалые глаза​​ были​​ яростными и будто бы​​ умоляющими – и взором он​​ пожирал кусок хлеба. И я услышал, как он выдохнул низким, хриплым голосом:​​ «Торт!».​​ Я не мог удержаться от смеха, услышав, каким словом​​ он хотел почтить мой почти белый хлеб, и отрезал для него красивый ломтик, который я ему предложил. Он медленно приблизился, не спуская глаз с предмета своего вожделения; затем, схватив кусок рукой, резко отступил, как будто боялся, что мое предложение не было искренним или что я уже раскаиваюсь в нем.

.

Но в то же мгновение на него упал еще один маленький дикарь, появившийся неизвестно откуда и настолько похожий на первого, что его можно было бы принять за его брата-близнеца. Вместе они​​ давай​​ кататься​​ по земле, сражаясь за драгоценную добычу, и, несомненно, ни один из них не хотел пожертвовать половиной ради своего брата.​​ Первый в ярости схватил второго за волосы; последний схватил его зубами за ухо и выплюнул изо рта​​ маленький кровавый комочек с превосходным ругательством на наречии. Законный владелец пирога попытался вонзить свои маленькие коготки в глаза​​ выхватившему кусок хлеба. Тот в свою очередь​​ изо всех сил​​ одной рукой​​ старался​​ задушить своего противника, а другой попытался сунуть в карман приз боя.​​ Но​​ тут, охваченный отчаянием, побежденный выпрямился и ударом головы в живот повалил победителя на пол. Какой смысл описывать отвратительную борьбу? Она​​ на самом деле длилась дольше, чем, казалось, обещали их детские силы. Торт​​ переходил из рук в руки и каждый момент​​ перекладывался из кармана в карман, -​​ но, увы, при этом​​ он также менял​​ и​​ свою​​ величину. Когда, наконец, измученные, задыхающиеся, окровавленные, они остановились из-за​​ изнеможения,​​ то, правду сказать,​​ больше не было предмета битвы:​​ кусок хлеба исчез! Остались одни​​ крошки,​​ которые походили на​​ песчинки;​​ их уже стало не отличить от песчинок. ​​ 

.

Это зрелище​​ отвлекло меня от​​ пейзажа, и​​ та​​ тихая радость, которая бушевала в моей душе до того, как я увидел этих маленьких человечков, полностью исчезла. Я​​ довольно долго оставался грустным из-за этого, постоянно повторяя: «Итак, есть прекрасная страна, где хлеб называется​​ тортом, – и это лакомство​​ настолько редкое,​​ что его кусочка​​ достаточно, чтобы вызвать​​ настоящую​​ братоубийственную войну».

.

* * *

* * *

.

16

.

Часы

.

Китайцы видят время в зрачке котов.

.

Однажды миссионер, прогуливаясь по пригородам Нанкина, заметил, что забыл свои часы, и спросил маленького мальчика, который час.

.

Мальчик из Поднебесной сначала замялся, а потом он радостно воскликнул: «А сейчас я вам скажу», - и убежал. Совсем скоро он вернулся, держа на руках сильного большого кота – и, когда он заглянул коту прямо в глаза, он без колебаний заявил: «Близко к полудню». И это было правдой!

.

Для меня, когда я наклоняюсь к прекрасной Её величество кошке, то она для меня сразу и достойная представительница женской половины человечества, и гордость моего сердца, и аромат моей духовности. Днём ли, ночью, среди бела дня, в плотной тени в ее обожаемых глаз я всегда ясно вижу время: всегда один ​​ и тот же час: огромный и торжественный. Этот час, это время – они огромны, как космос, там ни минут, ни секунд. Этот время неподвижно, оно не фиксируется, как это на наших человеческих часах, – и, между тем, это время так легко, как вздох, и оно столь быстро, что ты не успеешь и глазом моргнуть.

.

Если какой надоеда вдруг заявится в то время, когда я смотрю на восхитительный циферблат кошачьих глаз; пусть это даже какой-нибудь нечестивый и​​ нетерпимый Гений; пусть какой-то Демон (чтоб его!) придет и скажет мне: «На что ты так пристально смотришь? Что ты ищешь в глазах этого существа? Ты что, увидел там время, ты, блудливый и праздный смертный?», - и я без колебаний отвечу: «Да, я вижу время; оно - Вечность»".

.

Не правда ли, мадам, это поистине достойный мадригал – и он столь же похвальный, сколько и высокопарный, как и вы? ​​ Ей-богу, мне было приятно украсить мыслью мой вычурный комплимент. Взамен я ничего у вас не прошу.

.

* * *

* * *

.

17

.

В океане твоих волос​​ 

.

Позволь мне долго-долго вдыхать запах твоих волос,​​ зарыться​​ в них всем лицом​​ – так жаждущий погружает лицо в воду родника. Позволь разворошить твои волосы – о, как они дивно пахнут! - и тогда из волос взовьются​​ воспоминания.

.

Если бы ты могла​​ знать всё, что я вижу, всё, что я чувствую, всё, что я слышу в твоих волосах! Моя душа​​ плывёт​​ по ароматам, как души​​ иных​​ людей​​ растворяются в​​ музыке.

.

В твоих волосах​​ – огромная​​ мечта,​​ и она​​ полна парусов и мачт. В них​​ великие моря, муссоны которых переносят меня в​​ чудесный край, где​​ небо лазурнее,​​ чем в Париже, - а как​​ благоухают фрукты, листья и​​ кожа людей!

.

В океане твоих волос​​ я вижу гавань:​​ там много грустных песен, там​​ вечное тепло, - и сильные люди​​ всех наций, - а​​ корабли всех форм,​​ какие только можно вообразить. Как смотрятся на фоне огромного неба эти тонкие и сложные конструкции!

.

Я​​ ласкаю​​ твои волосы – и возвращаюсь в​​ томление долгих часов: я будто​​ на диване, в​​ большой каюте​​ ​​ ​​ прекрасного корабля, я​​ убаюкан​​ легкой боковой качкой, - а вокруг​​ цветочные​​ горшки и освежающие гаргулеты.

.

В​​ жаре​​ твоих волос​​ я​​ вдыхаю запах табака, смешанного с опиумом и сахаром; в ночи твоих волос я вижу сияние бесконечной тропической лазури; на пушистых берегах твоих волос я опьянен​​ смешанным​​ ​​ ​​ запахом смолы, мускуса и кокосового​​ масла.

.

Позволь мне долго кусать твои тяжелые черные косы. Когда я​​ покусываю​​ твои упругие, непокорные волосы, мне кажется, что я​​ вкушаю​​ воспоминания.

.

* * *

* * *

.

18

.

Приглашение к путешествию

.

Говорят, это потрясающая страна,​​ страна​​ Кокания, которую я мечтаю посетить со старой подругой. Уникальная страна, утопающая в туманах нашего​​ Севера!​​ А еще ее​​ можно было бы назвать Востоком Запада, Китаем Европы:​​ настолько горячая и своенравная фантазия проявила себя в ней, настолько терпеливо и упорно​​ эта страна​​ иллюстрировала​​ эту фантазию​​ своей​​ мудрёной и деликатной​​ растительностью.

.

Настоящая страна​​ Кокания – это​​ где всё​​ красиво, богато, тихо,​​ искренне;​​ там​​ роскошь​​ заключается в​​ удовольствии видеть, что кругом царит порядок;​​ там​​ жизнь​​ удобна и нежна,​​ и​​ дышится там легко;​​ там невозможны​​ беспорядок, суматоха и непредвиденные обстоятельства; где счастье​​ обручено​​ с тишиной;​​ там​​ сама​​ еда​​ поэтична,​​ в меру​​ жирна и увлекательна одновременно;​​ там​​ всё​​ так​​ похоже на тебя, мой дорогой ангел.

.

Ты знаешь эту лихорадочную болезнь, которая овладевает нами в​​ нужде, которая так​​ холодна?​​ Эту​​ ​​ ​​ ностальгию​​ по стране,​​ в​​ которой мы не были, но которую было бы​​ любопытно посетить? Этот край так​​ похож​​ на тебя,​​ там​​ всё​​ красиво, богато, тихо и​​ искренне,​​ там​​ фантазия​​ воздвигла​​ и​​ раскрасила​​ этакий западный Китай​​ – и​​ дышать​​ там легко,​​ и​​ счастье​​ там​​ – в​​ тишине. Вот​​ где бы нам поселиться, вот где бы нам и закончить свои дни!

.

Да, именно туда​​ бы нам, туда, чтобы дышать с удовольствием, чтобы​​ мечтать, чтобы потерять представление о времени в​​ бесконечности​​ ощущений. Какой-то музыкант написал​​ «Приглашение на вальс», - а кто бы нам написал «Приглашение в путешествие», которое можно​​ было бы​​ подарить любимой женщине, избранной сестре?

.

Да, именно в такой​​ среде, в таком мире​​ было бы хорошо жить:​​ там, где​​ время течёт​​ медленнее, но в​​ больше мыслей, где​​ бой​​ часов​​ возвещает о счастье с более глубокой и​​ более​​ значимой торжественностью, чем бой часов в нашей квартире.

.

Там на​​ светящихся​​ панно или на коже, позолоченной, темной и таинственной,​​ не бросаясь в глаза,​​ живут​​ знаменитые​​ картины, спокойные и глубокие, как души художников, которые их создавали.​​ Лучи заходящего​​ солнца, которые так​​ богато окрашивают столовую или гостиную, приглушаются красивыми тканями или теми высокими окнами, что разделены​​ свинцом​​ на множество​​ ячеек.​​ ​​ Мебель огромная,​​ вызывающая​​ любопытство, причудливая,​​ вся в замочных скважинах и секретах; таковы и​​ утонченные души. Зеркала, металлы, ткани,​​ ювелирные​​ изделия,​​ золото,​​ фаянса​​ – всё это для​​ глаз​​ складывается в​​ безмолвную и таинственную симфонию. От всех вещей, из всех углов, из щелей в​​ выдвижных​​ ящичках и складок тканей исходит неповторимый аромат: словно б это​​ запах​​ Суматры​​ – и он – как сама душа​​ квартиры.

.

Я тебе говорю, что настоящая​​ страна​​ Кокания – это там, где все богато,​​ блестит​​ чистотой, как​​ чистая​​ совесть, как​​ чудесная кухонная​​ посуда, как​​ великолепные серебряные и золотые изделия,

как​​ цветастая​​ бижутерия! Сокровища мира стекаются туда, как в дом трудолюбивого человека,​​ которого ценит весь​​ мир.​​ Это уникальная страна​​ выше прочих стран мира (так​​ Искусство превосходит​​ Природу)! Кокания подвластна мечте: именно мечта там всё​​ реформирует,​​ исправляет, украшает, переделывает.

.

И пусть они ищут​​ и​​ ищут, пусть они беспрерывно​​ ​​ ​​ раздвигают границы своего счастья, эти алхимики садоводства! Пусть они предложат цены в шестьдесят и сто тысяч флоринов тому, кто решит их амбициозные проблемы!​​ А я, я​​ уже​​ нашёл свой​​ черный тюльпан и голубой георгин!

.

Там эти несравненные​​ цветы! В Кокании я нашел​​ ​​ ​​ тюльпан. Там и георгин –​​ аллегория счастья. Разве не туда, в эту прекрасную страну, такую спокойную, погружённую в мечты, нам надо​​ бы отправиться, чтоб там​​ жить и цвести? Разве ты​​ сама – не цветок? Мне это очевидно. Разве ты мистически не соответствуешь цветку?

.

Мечты!​​ Всегда мечты!​​ И​​ чем целеустремленней и утонченнее душа, тем дальше мечты уводят ее от​​ реальной жизни.​​ В каждом​​ человеке​​ есть​​ естественный​​ опиум. Эта способность опьяняться

обновляется самим организмом. В течение всей жизни:​​ от рождения до смерти,​​ - разве мало​​ у нас часов,​​ наполненных​​ истинным​​ наслаждением, успешными и решительными действиями?​​ Будем ли мы когда-нибудь жить​​ в Кокании? Воплотится ли когда​​ картина нашей жизни там? Картина, которую нарисовал мой разум,​​ так​​ похожа на тебя!

.

Эти сокровища, эта мебель, эта роскошь, этот порядок, эти ароматы, эти чудесные цветы​​ -​​ это ты.​​ И​​ эти большие реки и тихие каналы​​ – тоже ты.​​ А эти огромные​​ идущие​​ корабли, груженые богатствами, и откуда доносятся монотонные​​ гудки​​ маневрирования, - это мои мысли, которые​​ то​​ спят, то приходят в движение вместе с дыханием твоей груди.​​ Ты нежно ведешь их к морю,​​ а оно – Бесконечность. Глубины​​ неба отражаются в чистоте твоей прекрасной души. Когда​​ же мои мысли,​​ утомленные зыбью​​ моря​​ и пресыщенные восточными​​ товарами, возвращаются в родную гавань,​​ -​​ они уже другие: они​​ обогащены, они​​ из бесконечности снова возвращаются к тебе.

.

* * *

* * *

.

19

.

Игрушка для бедных

.

Я хочу​​ вам подарить​​ идею​​ о невинном развлечении.​​ В мире так мало невинных забав!

.

Когда вы выйдете​​ утром на улицу​​ не просто сбегать куда-то по делу, а​​ с твердым намерением​​ серьёзно​​ прогуляться,​​ пусть в ваших​​ карманах будут детские игрушки. К примеру,​​ плоская​​ фигурка​​ Полишинеля,​​ что​​ приводится​​ в движение проволочкой; или​​ кузнецы,​​ что​​ бьют по наковаленке,​​ или​​ всадник и его лошадь, хвост которой​​ -​​ свистулька. Когда будете проходить мимо трактиров,​​ то у​​ деревьев​​ вы встретите​​ незнакомых​​ и бедных​​ детей.​​ Подарите им эту игрушку!​​ Вы увидите, как​​ от изумления​​ их глаза необычно​​ загорятся. Сначала они не решатся взять​​ эту игрушку:​​ они​​ засомневаются в своем​​ огромном везении.​​ Потом​​ их руки​​ живо схватят подарок​​ -​​ и они убегут! Так​​ делают кошки: вы им даёте кусок,​​ а они его хвать – и бегут съесть его далеко от вас: настолько они не доверяют человеку.

.

На дороге, за решеткой​​ большого​​ сада, в​​ глубине​​ которого виднелась​​ белизна красивого замка,​​ залитого​​ солнцем, стоял красивый, чистенький ребенок;​​ в​​ деревенской​​ одежде он выглядел не совсем естественно, как бы​​ кокетливо.

.

Роскошь, беззаботность и привычное зрелище богатства делают этих детей такими красивенькими,​​ словно б​​ они​​ были совсем другими: из другого теста, -​​ чем дети​​ среднего класса и дети​​ бедных людей.

.

Рядом с ним на траве лежала великолепная игрушка, такая же​​ хорошенькая, как и ее хозяин, покрытая лаком, позолоченная, одетая в пурпурное платье и покрытая перьями и​​ искусными стеклышками. Но ребенок не занимался своей любимой игрушкой!​​ Вот​​ ​​ ​​ на что он смотрел:

.

Оказывается, по другую сторону решетки, на дороге, между кустами чертополоха и крапивы, был еще один ребенок! Грязный, тщедушный,​​ чем-то замаранный. Это был​​ один из тех бродяг-изгоев,​​ в ком далеко не всякий бы​​ обнаружил бы красоту. Так только​​ глаз знатока угадает​​ настоящую​​ картину под​​ слоем​​ лаком.​​ Только такой мастер очистил бы вид мальчика​​ от отвратительной патины​​ нищеты.

.

Решётка, этот символический​​ барьер, разделял​​ два мира: проезжую дорогу и замок​​ - и​​ бедный ребенок показывал богатому свою игрушку​​ – и хорошенький мальчик​​ жадно рассматривал редкий и неизвестный​​ ему​​ предмет. Так вот, эта игрушка,​​ над​​ которой​​ маленький​​ грязнуля​​ так​​ суетился, размахивал​​ ею​​ и​​ потом опять​​ тряс в засаленной коробке, была живой крысой!​​ Его родители, верно,​​ не имели денег, а порадовать ребенка хотели.

.

Детям было весело! На какое-время они стали братьями. Они от души​​ смеялись друг над другом​​ – и сверкали их​​ зубы​​ одинаковой белизны.

.

* * *

* * *

.

20

.

Дары Фей

.

На великой ассамблее фей приступали к распределению даров среди всех новорожденных, появившихся на свет за последние двадцать четыре часа.

.

Все эти древние и капризные Сёстры Судьбы, все эти причудливые Матери радости и грусти выглядели очень по-разному: одни были мрачными и угрюмыми, другие – резвыми и лукавыми; третьи гляделись молодо, потому что таким было на роду написано; четвертые были старыми, потому что они уже родились такими.

.

Заявились все отцы, которые верят в фей, - и каждый со своим новорожденным на руках.

.

Дары, Способности, Счастливые случаи, непреодолимые Обстоятельства - те собрались у трибунала, как призы перед раздачей. Что здесь было особенного, так это то, что Дары были не наградой за приложенные усилия, а, напротив, милостью, дарованной тому, кто еще не жил, благодатью, которая могла определить его судьбу и стать источником как несчастья, так и счастья.

.

Бедные феи буквально сбились с ног, потому что толпа просителей была велика, а пространство между человеком и Богом было подчинено, как и в нашем реальном мире, ужасному закону Времени и тому бесконечному, что Время произвело: Дням, Часам, Минутам, Секундам.

.

Правду сказать, Феи были столь же ошеломлены, как министры в день аудиенции или служащие Ломбарда, когда в национальный праздник возможны беспроцентные выкупы. Мне даже кажется, что они время от времени поглядывали на стрелку часов с таким же нетерпением, как и судьи, которые, заседая с самого утра, не могут не мечтать об ужине, семье и своих любимых тапочках. Если в сверхъестественном правосудии есть немного поспешности и случайности, то что удивительного, что иногда то же самое происходит и в человеческом правосудии. Попади мы на ту раздачу Фей в качестве судей, и мы стали бы несправедливы.

.

Так что в тот день были совершены некоторые ошибки, которые можно было бы счесть странными, хоть именно благоразумие, а не прихоть была и характерной, и вечной чертой Фей.

.

Так мощь привлечь магнетически богатство была присуждена единственному наследнику очень богатой семьи, который, не будучи одарен ни чувством милосердия, ни каким-либо жаждой самых известных добродетелей, выросши, просто не будет знать, а куда же деть эти миллионы.

.

Так любовь к Прекрасному и Поэтическая сила были даны сыну какого-то угрюмого босяка – и что ему делать с эти даром? Разве ему хоть как-то помогут его способности? Разве это облегчит нужды его жалкого потомства?

.

Я забыл сказать, что раздача в этих торжественных случаях не может быть изменена и ни в коем случае нельзя отказаться от подарка Фей.

.

Вот все феи встали, полагая, что их трудовая повинность выполнена, ведь не осталось ни подарков, ни щедрости, которые можно было бы бросить всем этим маленьким людям – и тут один храбрый человек (думаю, это был бедный мелкий торговец) встал и схватил платье Феи (той, что оказалась в его досягаемости) из разноцветных паров и воскликнул:

.

«Эй, мадам! вы забываете нас! А как же мой малыш! Мы, что же, зря приехали?».

.

Фея была озадачена, ведь даров больше не было. Тут она вовремя вспомнила об одном хорошо известном, хотя и редко применяемом законе в её сверхъестественном мире, где только неосязаемые божества. Это Феи, Гномы, Саламандры, Сильфиды, Сильфы, Никсы, Ундины мужского и женского рода.

Они дружат с человеком и часто вынуждены приспосабливаться к его страстям. Так вот, речь о законе, данном феям на случай, о котором мы говорим: когда запас даров кончился. Этот дар - дополнительный и исключительный, - но тут еще вопрос, хватит ли фее воображения, чтобы сходу его создать.

.

Добрая фея ответила с самоуверенностью, достойной ее звания: «Я даю твоему сыну... я даю ему… Дар угождать!».

.

«Но как угождать? Почему угождать...? Чем угождать?», - упрямо твердил маленький лавочник, который, видно, был одним из тех обычных резонёров, неспособных подняться до логики Абсурда.

.

«Почему? - возразила разгневанная Фея, - «Да потому!». И она повернулась к нему спиной. Когда она догнала своих подруг, она им сказала: «Что вы думаете об этом тщеславном маленьком французе? Он еще меня спрашивает! Он получил​​ для своего сына все самое лучшее, - так чего же он еще хочет? Какой смысл обсуждать неоспоримое?».

.

* * *

* * *

.

21

.

Искушения или Эрос, Плуто​​ и​​ Слава

.

Прошлой ночью​​ два великолепных Сатаны и одна не менее необычная​​ Дьяволица поднялись по​​ той самой​​ таинственной лестнице, по коей​​ ад берет штурмом​​ душу​​ спящего человека​​ (он так слаб в это время)​​ и тайно общается с​​ ней. И​​ вот​​ они​​ этак славно возникли​​ предо мной, словно б на какой-то эстраде. От великолепия​​ этих трех фигур​​ несло серой, и всё оно было несколько скандальным. Они выделялись на мутном фоне ночи, а вид их был​​ такой​​ гордый​​ и властный, что сначала​​ я​​ принял их всех за настоящих​​ Богов.

.

Лицо Первого Сатаны​​ могло сойти как за лицо мужчины, так и за женское,​​ а также​​ в линиях его тела​​ было что-то от​​ мягкости​​ древних​​ Вакхов. Его прекрасные томные глаза​​ были темного неопределенного​​ цвета, они​​ напоминали фиалки, еще наполненные тяжелыми слезами​​ грозы. Его​​ губы приоткрывались​​ как теплые курильницы, откуда​​ ​​ ​​ исходил приятный аромат парфюмерии; и каждый раз, когда он дышал,​​ на губах​​ загорались насекомые​​ с запахом​​ мускуса – и они порхали в волнах​​ его​​ горячего​​ дыхания.

.

Вокруг его пурпурной туники в виде пояса была закручена мерцающая змея, которая, подняв голову, томно устремила на него свои угольные глаза. На этом живом поясе висели вперемежку флаконы, полные зловещих​​ жидкостей, блестящие ножи и хирургические инструменты.​​ В правой руке он держал еще один​​ флакон, содержимое которого​​ было ярко-красного цвета,​​ -​​ и на этикетке были написаны странные слова:​​ «Пейте, это моя кровь, идеальная и​​ сердечная»;​​ в левой​​ у этого Сатаны была​​ скрипка, которая, несомненно,​​ помогала ему распевать​​ о своих радостях и печалях, а тем самым​​ распространять своё​​ безумие и заражать им других, когда он загуливал на своих шабашах.

.

На​​ его​​ изящных щиколотках​​ волочилось​​ несколько колец рваной золотой цепочки. Это ему мешало,​​ он был вынужден​​ опустить глаза к земле​​ – и он самодовольно​​ рассматривал​​ свои​​ ногти на ногах,​​ - а они были​​ блестящими​​ и отполированными, как хорошо обработанные камни.

.

Он посмотрел на меня​​ до крайности​​ безутешным взором, при этом взор его меня коварно опьянял. Тут он мне​​ сказал​​ своим​​ певучим голосом: «Если ты хочешь,​​ - да,​​ если ты хочешь,​​ -​​ я сделаю тебя властелином душ!​​ Ты​​ будешь повелевать​​ живой материей,​​ - а ведь это куда​​ больше, чем​​ то, что​​ скульптор может сотворить​​ из​​ глины. Ты познаешь наслаждение​​ в​​ постоянном перерождении. Ты будешь переселяться в души других людей, - да так, что ты будешь при этом забывать самого себя. Ты будешь так воплощаться в других, что уже не будет понятно, где ты, а где другой человек».

.

И я ответил ему:​​ «Большое спасибо!​​ Мне нечего делать​​ с этой​​ толпой идиотов, которые,​​ конечно, ничем не лучше моего бедного​​ «я». Хоть кое-что постыдное и хранится в моей памяти,​​ я ничего не хочу забывать. Но как​​ бы​​ я​​ не узнал тебя,​​ одряхлевший монстр,​​ все​​ твои таинственные​​ флакончики и прочие​​ столовые причиндалы, и​​ эти​​ цепочки,​​ что​​ опутали​​ ​​ ​​ твои ноги! Вот символы, которые довольно ясно объясняют, что дружить-то с тобой не очень приятно.​​ Нет уж!​​ Твоих​​ подарков мне не надо».

.

У второго Сатаны не было ни этого одновременно трагического и улыбчивого вида, ни этих прекрасных вкрадчивых манер, ни этой нежной и​​ хорошо пахнущей​​ красоты.​​ Это был крупный мужчина с​​ большим лицом​​ без​​ глаз,​​ его​​ тяжелое​​ брюхо​​ свисало до бедер, а вся кожа была покрыта позолотой​​ и чем-то вроде​​ татуировки,​​ представляющей собой толпу​​ движущихся фигурок людей: убожество людей, их нищета, их ничтожество были представлены во всех мыслимых формах. Тут были​​ поджарые​​ человечки,​​ что​​ добровольно вешали себя на гвоздь; были​​ уродливые, худые гномики: их глаза умоляли дать милостыню выразительнее,​​ чем их дрожащие руки;​​ были и​​ старые матери с​​ уродцами, цепляющимися за их истощенные груди. Было​​ еще​​ много​​ других.

.

Толстый Сатана постучал кулаком по своему огромному животу, из которого затем раздался долгий и громкий металлический лязг,​​ - а после него неясный​​ стон​​ многочисленной толпы.​​ Он​​ смеялся, нагло​​ выставляя​​ свои испорченные зубы,​​ - и смех его был​​ огромным​​ и​​ глупым. Так везде на земле смеются грубые мужики, когда пережрут за ужином.

.

И​​ этот​​ тип​​ мне​​ говорит:​​ «Я​​ могу​​ такое, что принесёт тебе всё! И такое, что стоит всего! ​​ И такое,​​ что заменяет всё!». Он похлопал по своему​​ объёмистому ​​ животу​​ – и​​ звонкое эхо​​ в его брюхе прокомментировало​​ его грубые​​ слова.

.

Я с отвращением отвернулся и ответил:​​ «Зачем мне удовольствие, если оно станет причиной чьего-то несчастья? Это​​ богатство стало бы лишь такойже печальной драпировкой,​​ на которой запечатлены все несчастья людей! Это и​​ изображено​​ на твоей коже».

.

Что касается Дьяволицы, я бы солгал, если бы не признался, что с первого взгляда нашел в ней странное очарование. Чтобы дать определение этому очарованию, я не смог бы сравнить его ни с чем лучшим, чем с очарованием очень красивых женщин​​ во время климакса. Эти женщины​​ больше не стареют,​​ их​​ красота​​ хранит​​ трогательную​​ магию руин. ​​​​ Она выглядела​​ сразу и​​ властной,​​ и​​ какой-то расслабленной, а ее​​ взор,​​ хоть​​ и​​ усталый,​​ обладал​​ завораживающей​​ силой. Что поразило меня больше​​ всего, так это загадочность её​​ голоса: он напомнил​​ разные,​​ самые​​ изысканные​​ ​​ ​​ контральто,​​ - но в её горле была и​​ хрипотца. Так бывает от постоянного употребления водки.

.

«Хочешь ли ты узнать мою​​ мощь? -​​ говорит мне фальшивая​​ богиня своим очаровательным и​​ странным​​ голосом, - Слушай».

.

И​​ тогда​​ она​​ приставила ко рту​​ гигантскую трубу​​ – и она,​​ как мирлитон,​​ заползла на​​ заголовки всех газет​​ вселенной. Через эту трубу она выкрикнула мое имя​​ – и так моё имя​​ прокатилось по​​ всему огромному пространству​​ с грохотом ста тысяч раскатов грома.​​ И​​ вот моё имя​​ вернулось ко мне, отраженное эхом самой​​ далекой​​ планеты.

.

«Черт возьми!​​ -​​ ахнул я, наполовину покорённый. - Вот​​ это ценно!».​​ Но, когда я​​ более внимательно рассмотрел это соблазнительное андрогинное создание,​​ мне​​ почудилось, что я​​ её​​ узнал!​​ ​​ Как же! Это та, что напивалась​​ с​​ иными забавными​​ моими знакомыми! ​​ Хриплый звук меди​​ трубы Дьяволицы напомнил мне​​ о​​ продажной​​ трубе​​ духового оркестра.

.

Потому я ответил со всем своим презрением:​​ «Уходи!​​ Очень мне хочется иметь дело с​​ любовницей​​ тех, кого не хочу называть!».

. 

Конечно, таким смелым​​ отказом​​ я имел право гордиться, - но, к сожалению, я проснулся​​ -​​ и​​ вместе со сном меня покинули​​ мои силы. «Ей богу,​​ -​​ сказал я себе, -​​ как глупо тяжело задремать, чтобы​​ этак с ними цацкаться! Заявись они сейчас, когда я проснулся, я бы не стал так​​ церемониться с ними!».

.

И я громко взывал к ним, умоляя их простить меня.

Я​​ предлагал​​ им бесчестить​​ меня​​ часто,​​ сколько они хотят – лишь бы мне​​ заслужить их благосклонность. Верно,​​ я​​ сильно​​ их​​ обидел, потому что они так и не вернулись.

.

* * *

* * *

.

22

.

Вечерние сумерки

.

Темнеет. Великое умиротворение​​ нисходит в​​ несчастные души, уставшие от дневной работы, - а​​ их мысли теперь​​ сродни​​ нежным​​ и неопределенным​​ краскам​​ сумерек.

.

Между тем​​ с вершины горы до моего балкона​​ доносится​​ какой-то​​ громкий вой​​ – и он пересекает​​ прозрачную,​​ гладкую обнаженность​​ вечера. Это какая-то разноголосая толпа, что наделяет вечер жуткой гармонией: это​​ гармония то ли наступающих волн, то ли​​ пробуждающейся бури.

.

Мне кажется, это какие-то бедолаги (и вечер их не успокаивает!) – и они, как совы, оживают, глядя на ночь. Для них наступление ночи – сигнал начать свой шабаш!​​ Это​​ зловещее улюлюканье​​ доносится до нас из темного приюта​​ на горе.​​ ​​ По вечерам​​ мы курим и созерцаем покой огромной долины, усеянной домами,​​ - и​​ окна домов​​ говорят:​​ «Наконец-то​​ здесь мир​​ и радость в семьях!». Вот тогда-то​​ ветер​​ и​​ дует​​ с высоты​​ – и каждый раз я удивляюсь вою, который имитирует гармонию ада. ​​ 

.

Сумерки возбуждают безумцев. - Я помню, у меня было два друга, которых сумерки​​ делали совсем больными.​​ Один​​ вдруг не узнавал​​ дружеские и вежливые отношения и​​ мог по-варварски поступить​​ с первым встречным. Я видел, как он бросил​​ в голову​​ метрдотеля​​ прекрасно приготовленную​​ курицу: ему почудилось, в ее форме был​​ какой-то оскорбительный иероглиф. Вечер​​ был для него​​ предвестником​​ необычных страстей,​​ наступление вечера​​ баловало его, обещая нечто совсем уж соблазнительное.

.

Другой​​ мой приятель был с оскорбленным​​ честолюбием – и по мере приближения вечера он становился всё более резким, мрачным и агрессивным.

Снисходительный и​​ расположенный к людям​​ днём, он был безжалостен вечером. Причем эта неприязнь, эта неистовая вечерняя мания простиралась не только на других, но и него самого.​​ 

.

Первый​​ сошёл с ума и​​ умер: будучи близок к смерти, он не был способен узнать даже свою жену и ребёнка.

Второму моему приятелю всегда​​ беспокойно – и это​​ связано​​ с​​ его​​ постоянным недомоганием. Хоть награди его, хоть разнагради, хоть почитай его как принца какого, всё равно​​ сумерки зажгли бы в нем жгучую жажду мнимых почестей.​​ Ночь делала их сумасшедшими, но я-то из этого сделал свои совсем иные выводы. Да, нередко одна и та же причина порождает совсем разные следствия – и это меня всегда​​ интригует​​ и тревожит.

.

О ночь!​​ О​​ освежающие сумерки!​​ Вы для меня​​ –​​ сигнал, что пришло время душе радоваться!​​ Вы​​ освобождаете​​ от тоски!​​ А​​ одиночество​​ равнин,​​ а​​ каменные​​ лабиринты​​ столицы,​​ а​​ мерцание​​ звезд,​​ а  ​​​​ загорающиеся​​ фонари? Нет, вы, сумерки,​​ -​​ фейерверк богини Свободы!

.

Сумерки, как вы​​ милы​​ и нежны! Розовые отблески​​ еще маячат на горизонте: это​​ агония дня под победным шествием​​ ночи. Огни канделябров​​ накладываются​​ на последние​​ лучи​​ заката​​ и оставляют на них мутные​​ красные пятна. Какая-то невидимая​​ длань манит​​ из глубин Востока​​ тяжелые драпировки​​ – и эта картина повторяет​​ на свой лад​​ все сложные чувства,​​ которые борются в сердце человека

в торжественные часы​​ его​​ жизни.

.

Как это похоже на одно из тех странных платьев танцовщиц, где прозрачная​​ и​​ темная марля позволяет разглядеть приглушенное великолепие​​ яркой​​ юбки:​​ как будто​​ сквозь мрачное​​ настоящее​​ пробивается​​ восхитительное прошлое. Платье под марлей усыпано​​ мерцающими​​ золотыми​​ и серебряными​​ звездами: это​​ те огни фантазии, которые загораются​​ лишь в​​ глубоком​​ трауре Ночи.

.

* * *

* * *

.

23

.

Одиночество

.

Один газетчик-филантроп говорит мне, что одиночество вредно для человека; и в подтверждение​​ своего тезиса он​​ цитирует, как и все неверующие, слова​​ Отцов Церкви.

.

Я знаю, что​​ Демон охотно посещает засушливые​​ и бесплодные​​ места, и что дух убийства и похоти​​ каким-то чудом разгорается​​ в уединении. Но возможно​​ и то, это одиночество было опасно только для​​ души​​ праздной и​​ склонной к бреду: такая душа​​ населяет одиночество​​ своими страстями и химерами.

.

Несомненно, что болтун, чье высшее удовольствие в том, чтобы говорить с высоты кафедры или трибуны,​​ сильно​​ рисковал бы превратиться в дикого безумца, окажись он​​ на​​ пустынном​​ острове Робинзона​​ Крузо. Я не требую от моего газетчика​​ таких отважных доблестей​​ Крузо, но я прошу, чтобы он​​ заранее​​ не выдвигал обвинений любителям уединения и​​ связанной с ним​​ тайны.

.

В наших хакасских расах есть люди, которые высшую меру наказания​​ приняли бы с меньшим ужасом, если бы им было позволено​​ перед казнью разразиться с​​ ​​ ​​ высоты эшафота​​ пространной речью! При этом им важно было бы не бояться, что барабаны Сантерра в любой момент​​ их речь не прервали.

.

Я​​ их​​ не​​ оплакиваю, потому что полагаю, что их ораторские излияния доставляют им​​ наслаждение – и оно​​ равно тому, которое другие получают от молчания и благоговения; но я​​ их​​ презираю.

.

В​​ особенности​​ я желаю, чтобы мой проклятый газетчик позволил мне развлекаться, как я хочу.

​​ «Значит, вы никогда не испытываете, -​​ говорит​​ он мне тоном​​ этакого апостола,​​ -​​ потребности​​ разделить​​ ваши​​ ​​ ​​ удовольствиями​​ с другими?».​​ Ишь, какой​​ тонкий​​ завистник! Он знает, что я презираю его​​ радости – и вот​​ он вторгается в мои! Он хочет их изгадить.

.

«Это большое несчастье,​​ когда нет возможности побыть одному!..»,​​ -​​ говорит​​ где-то Ла​​ Брюйер, как бы стыдя всех, кто​​ хорошо чувствует себя в толпе. Он им намекает, что они боятся одиночества, потому что в уединении им не выдержать самих себя!

.

«Почти все наши несчастья происходят из-за того, что мы не​​ догадались​​ остаться в своей комнате», - говорит другой мудрец Паскаль.​​ Я​​ полагаю,​​ он​​ напоминает о существовании состояния сосредоточенности и благоговения​​ всем​​ тем обезумевшим, которые ищут счастья в движении и в​​ продаже себя: в этой​​ проституции, которую я мог бы назвать братской, если бы захотел говорить прекрасным​​ языком​​ моего века.

.

* * *

* * *

.

24

.

Мечты​​ 

.

Он сказал себе, прогуливаясь по большому​​ пустынному​​ парку: «Как она была бы прекрасна в придворном костюме​​ – и чтобы он был замысловатым и роскошным! И вечер был бы​​ прекрасен, а она бы спускалась по​​ мраморным ступеням дворца​​ и перед ней расстилался бы вид на​​ большие газоны​​ и​​ пруды! И, конечно, она казалась бы настоящей принцессой».

.

Позже, проходя по улице, он остановился перед магазином гравюр и, обнаружив в​​ папке​​ гравюру с изображением тропического пейзажа, сказал себе: «Нет!​​ Не во дворце я хотел бы​​ соединить​​ её​​ дорогую​​ жизнь​​ с моею!​​ Дворец нам не подошёл бы. Там​​ стены​​ все в каких-то золотых блёстках – и некуда​​ повесить​​ её портрет. ​​ Да и галереи больше подходят​​ торжественным приёмам, чем месту, где хотелось бы​​ уединиться. ​​ Нет,​​ именно​​ в тропиках​​ я должен остаться, чтобы​​ взрастить​​ мечту всей своей жизни».

.

И, анализируя детали гравюры, он мысленно продолжал: «А не лучше ли поселиться с ней на берегу моря​​ в​​ красивом​​ деревянном домике, окруженном​​ всеми этими причудливыми сверкающими​​ деревьями? Я забыл их​​ названия… и чтоб пахло​​ опьяняюще, чем-то таким, чего я не знаю...​​ а в домике чтоб​​ сильный аромат розы и мускуса...​​ дальше, за нашим​​ домом,​​ покачивались бы​​ на волнах верхушки мачт...​​ а наша​​ комната будет залита​​ розовым светом​​ – и его будут приглушать​​ жалюзи… и пусть пол будет​​ украшен​​ чистыми​​ циновками​​ с цветами, один вид которых пьянит… и пусть будут подушечки​​ с редкими элементами португальского рококо… а чтоб мебель была​​ тяжелая и тёмная, чтоб моя принцесса​​ отдыхала​​ б так​​ душевно… и будет она покуривать легонькую наркоту​​ в хорошо​​ проветриваемой комнате… ​​ И чтоб слышался​​ шум​​ птичек, опьяневших​​ от света, и трескотня негритяночек…​​ а ночью​​ пусть будет​​ аккомпанементом к моим​​ снам

жалобное пение​​ особых​​ музыкальных деревьев,​​ как​​ меланхоличные филао! Да, по правде говоря, это именно то место, которое я искал.​​ Зачем​​ мне​​ дворец?».

.

А​​ подальше​​ – он так и шел по широкой улице -​​ он​​ заметил​​ опрятную гостиницу, где из окна​​ с​​ пестрыми индийскими занавесками,​​ привлекающих внимание живостью красок,​​ выглядывали две смеющиеся головы. И​​ он​​ сразу​​ подумал:​​ «И что моя душа искала приключений так далеко, когда они так близко?​​ Наслаждение и счастье​​ -​​ в первом​​ же​​ попавшемся трактире. Они – в случайном​​ трактире! О, тут-то я развернусь в радостях любви! Настоящий​​ огонь​​ в камине,​​ радующий взгляд фаянс, неплохой​​ ужин, крепкое вино и очень широкая кровать с немного​​ жёсткими, но свежими простынями… Что может быть лучше?».

.

И,​​ вернувшись​​ домой один, в тот час, когда советы​​ Мудрости больше не заглушены жужжанием​​ внешней жизни, он говорит себе: «Сегодня​​ в мечтах​​ у меня было три дома, где я нашел равное удовольствие. Зачем​​ утруждать​​ мое​​ тело переменой​​ мест, если моя душа так ловко путешествует? И какой смысл в реализации​​ мечтаний, если​​ мечта​​ сама​​ по себе является достаточным удовольствием?».

.

* * *

* * *

.

25

.

Прекрасная Доротея

.

Палящее солнце заливает город своим прямыми, неумолимыми лучами;​​ сверкающий​​ песок ослепляет, море​​ блестит. Ошеломленный мир​​ малодушно​​ обмякает, уступая жаре,​​ и погружается в дремоту.​​ Этому миру​​ сладко​​ умирать: он,​​ полусонный,​​ наслаждается тем, что прощается со своей жизнью.

.

Но​​ Доротея, сильная и гордая, как солнце, идет​​ вперёд​​ по пустынной улице,​​ и она -​​ единственная живая под огромной лазурью​​ неба. Солнце превращает ее в​​ яркое черное пятно.

.

Она​​ идёт​​ вперед,​​ так мягко​​ покачивая своим​​ таким​​ стройным торсом, что он подчеркивает​​ ширину ее​​ бедер. Ее обтягивающее​​ светло-розовое​​ шелковое платье​​ живо вторгается в​​ темноту ее кожи​​ и​​ точно​​ лепит​​ ее длинную талию,​​ кругло-вогнутую​​ спину и​​ острый кадык.

.

Её​​ красный зонт​​ просеивает свет солнца – и её смуглому​​ лицу​​ эти блики придают кровавый оттенок.

.

Шевелюра ее волос кажется огромной, тяжелой и почти синей – и​​ изящную голову ей надо немного откидывать назад. Поэтому вид Доротеи​​ торжествующий и ленивый. Тяжелые подвески​​ таинственно позвякивают​​ в ее​​ маленьких,​​ милых ушах.

.

Время от времени морской бриз приподнимает угол ее​​ летящей​​ юбки​​ -​​ и​​ тогда сверкает​​ великолепная​​ нога. А​​ ​​ ​​ ее ступня​​ похожа на​​ ступни мраморных богинь, которых Европа хранит в своих музеях,​​ - и эти ступни​​ точно запечатлевают свою форму на мелком песке.

Доротея невероятно кокетлива! Ей доставляет​​ удовольствие,​​ когда​​ ею восхищаются,​​ - и это удовольствие​​ перевешивает гордость​​ женщины, которая свободна в своих поступках. Да так перевешивает, что она идёт босиком!

.

Вот так гармонично она​​ и​​ идет! Она излучает счастье жизни. Улыбка ее ослепительна. Такое ощущение,​​ 

будто, идя,​​ вдалеке​​ она видит​​ зеркало, отражающее ее походку и красоту.

.

В час, когда собаки​​ так страдают от жары, когда им кажется, что солнце их кусает, что же так мощно подвигает идти​​ ленивую​​ Доротею, прекрасную и холодную, как бронза?

.

Почему она покинула свой маленький, так кокетливо обставленный домик? Цветы​​ и циновки​​ без особых трат​​ превращают​​ домик в​​ идеальный будуар. Тут​​ она с таким удовольствием причесывается, курит, обмахивается веером​​ (а у неё​​ большие​​ веера из перьев)​​ или смотрит на себя в зеркало. Море​​ в сотне шагов​​ от ее домика – и оно перекликается с ее смутными мечтами, оно служит им​​ мощным​​ и монотонным​​ аккомпанементом. В​​ глубине​​ двора железный котел, в котором готовят рагу из крабов с рисом и шафраном,​​ - и из него​​ доносятся​​ волнующие ароматы.

.

Возможно, у нее назначена встреча с каким-нибудь молодым офицером, который​​ где-то в путешествиях​​ на далеких пляжах слышал от своих товарищей о знаменитой Доротее. Непременно​​ она,​​ простодушное создание, попросит его​​ описать ей бал в опере и спросит, можно ли пойти на него босиком. Ведь​​ на воскресных​​ танцах пожилые южноафриканки напиваются и дурят​​ от радости. Потом​​ еще раз​​ спросит офицера, все ли прекрасные дамы Парижа красивее, чем она.

.

Доротеей все восхищаются,​​ и​​ все её​​ балуют​​ -​​ и она была бы совершенно счастлива, если бы ей не приходилось складывать пиастр за пиастром, чтобы выкупить свою младшую сестру, которой уже исполнилось одиннадцать лет, которая уже взрослая и​​ уже​​ такая красивая! Добрая​​ Доротея, конечно, накопит, сколько надо. Увы,​​ хозяин ребенка так скуп, слишком скуп, чтобы понять иную красоту, кроме красоты экю!

.

* * *

* * *

.

26

.

Глаза бедных

.

Ах, вы хотите знать, почему я​​ сегодня​​ ненавижу вас. Вам, несомненно, будет легче​​ самой​​ понять это, чем мне объяснить вам,​​ ведь​​ вы,​​ думаю,​​ -​​ прекрасный пример женской непроницаемости, который только можно встретить.

.

Мы провели вместе​​ такой​​ долгий день,​​ а мне он​​ показался​​ коротким.​​ Как часто мы обещали друг другу, что все наши мысли будут общими и что отныне обе наши души станут​​ неразлучны! Да​​ в конце-то​​ концов,​​ что​​ оригинального​​ в этой мечте?​​ 

Уж кто только об этом не мечтал, но ни у кого мечта не сбылась.

.

Вечером, немного уставшая, вы захотели посидеть перед​​ новым кафе​​ на​​ углу​​ нового бульвара, еще полного гравия, но​​ уже​​ чудесно​​ демонстрирующего свое не​​ доведенное до конца​​ великолепие.​​ Кафе​​ искрился.​​ Газовое освещение, которое только что успели настроить,​​ проявило​​ весь​​ свой​​ пыл и изо всех сил светило​​ на стены, от белизны которых можно было ослепнуть. Ослепляли и зеркала, и золото палочек: и барабанов, и дирижера. Были и пажи с​​ пухленькими щёчками: они вели собак, - а те тащили их за поводки; дамы несли в руках соколов и улыбались;​​ нимфы и богини​​ несли​​ на головах фрукты, паштеты и дичь;​​ Гебы​​ и Ганимеды​​ несли​​ на вытянутых руках маленькие​​ амфоры​​ с​​ холодными​​ закусками в желе​​ или двухцветные​​ обелиск мороженого, причем цвета менялись… Тут​​ вся история и вся мифология​​ были​​ поставлены на службу​​ обжорству.

.

Прямо перед нами, на мостовой, сидел​​ приятный​​ мужчина лет сорока,​​ с усталым лицом, с седеющей бородой.​​ Одной​​ рукой​​ он​​ держал​​ маленького мальчика, а​​ в​​ другой​​ – какое-то​​ маленькое существо, слишком слабое, чтобы ходить. Он​​ сам​​ выполнял обязанности​​ прислуги​​ и выводил своих детей подышать вечерним воздухом. Все​​ они были​​ в лохмотьях. Эти три лица были необычайно серьезны, и эти шесть глаз смотрели на новое кафе с равным восхищением, но с разными оттенками​​ в соответствии  ​​​​ с их возрастом.

.

Глаза отца говорили:​​ «Как это красиво!​​ Как​​ же​​ это красиво!​​ Словно бы собрано всё золото нашего убогого мира, чтобы украсить​​ стены».​​ Глаза маленького мальчика​​ говорили: «Как красиво!​​ Как это красиво!​​ В такие дома могут входить​​ только​​ другие​​ люди: совсем не такие,​​ как мы». Что касается глаз самого маленького, то они были слишком очарованы,​​ чтобы выразить что-либо, кроме глупой и глубокой радости.

.

Певцы​​ говорят, что​​ удовольствие​​ делает душу доброй и смягчает сердце.​​ И на самом деле, в этот вечер песня​​ меня радовала, но еще меня так умиляли глаза этого​​ ​​ ​​ семейства – и​​ мне было немного стыдно за наши бокалы и графины: мне казалось, они​​ были​​ куда​​ больше, чем наша жажда.​​ Я​​ заглядывал в​​ ваши​​ очи,​​ моя​​ дорогая, чтобы прочитать в них свои мысли; я погружался в ваши такие прекрасные и такие странно нежные глаза, в ваши зеленые глаза, исполненные​​ Каприза и вдохновленные Луной​​ – и вдруг​​ вы говорите мне: «Эти люди невыносимы! Что они так жадно уставились?​​ Попросите​​ хозяина кафе убрать их отсюда!».

.

Как трудно​​ найти общее даже с вами, мой дорогой ангел! Какие же разные у нас мысли, хоть мы и​​ любим​​ ​​ ​​ друг друга!

.

* * *

* * *

.

27

.

Героическая смерть

.

Фансюль был замечательным шутом,​​ и​​ он был близок принцу. Но для людей,​​ по своему социальному статусу призванных смешить, всё серьезное неизбежно притягивает. Кому-то​​ может показаться странным, что идеи​​ родины и свободы деспотически завладевают мозгами​​ гистриона,​​ но​​ однажды Фансюль​​ вступил в заговор, организованный несколькими недовольными джентльменами.

.

Повсюду есть люди​​ с положением,​​ готовые донести властям об этих желчных личностях,​​ которые хотят свергнуть принцев и, ни с кем не советуясь, руководить обществом. ​​ Эти упомянутые господа​​ 

были арестованы вместе с Фансюлем и приговорены к верной смерти.

.

Мне кажется очень правдоподобным, что принц был почти зол,​​ когда выяснилось, что его​​ любимый​​ комик среди мятежников. Принц был ни лучше, ни хуже любого другого​​ принца, но он был​​ чрезмерно​​ чувствительным, - и это-то часто​​ делало​​ его более жестоким и деспотичным, чем​​ другие такие принцы.​​ Страстный любитель изящных искусств, к тому же​​ их​​ превосходный знаток, он был​​ буквально​​ ненасытен в​​ своих страстях, он предавался им до крайней степени.​​ К​​ людям и​​ их​​ морали он был довольно равнодушен, если не​​ безразличен.​​ Сам​​ настоящий художник, он​​ считал​​ опасным врагом только скуку. За странные​​ усилия, которые он предпринимал, чтобы убежать​​ от этого тирана людей света​​ или победить​​ его, у сурового историка принц заслужил бы прозвания «чудовище», если бы этот историк взялся погрузиться в исследование​​ удовольствия​​ или удивления (кстати, последнее -​​ одна​​ из самых тонких форм удовольствия).​​ Большим несчастьем этого принца было то, что у него никогда не было​​ театра, достаточно​​ огромного​​ для его гения.​​ Что ж, есть​​ такие​​ молодые Нероны, которые задыхаются в слишком узких рамках, их​​ имена и добрые порывы​​ воли​​ всегда будут игнорироваться грядущими веками.​​ Недальновидное провидение наделило​​ принца​​ способностями, которые не могли реализоваться в пределах его владений.

.

Внезапно​​ пробежал слух, что принц хочет помиловать​​ 

всех заговорщиков, а​​ источником этой молвы​​ стал​​ анонс​​ грандиозного​​ спектакля, в котором Фансюль должен был сыграть одну из своих главных и лучших​​  ​​​​ ролей, - и при этом говорили, что на спектакле​​ будут присутствовать​​ и​​ осужденные джентльмены.​​ Поверхностные​​ умы добавляли,​​ что, мол, принц оскорблён, и что речь идёт о «великодушных веяниях» в душе​​ принца.

.

Принц был​​ эксцентричен, так сказать,​​ естественно и добровольно, - и от него​​ можно было ожидать чего угодно: даже​​ добродетели, даже снисходительности!​​ 

Если б он нашел в этом​​ неожиданное удовольствие, тогда почему бы и нет. ​​ Но для тех, кто,​​ как я, смог глубже проникнуть в глубины этой​​ диковинной​​ и больной души​​ принца, было бесконечно более вероятно, что​​ он​​ хотел​​ посмотреть, а не добавляется ли чего-то нового к сценическому таланту человека, когда он​​ приговорён к смертной казни.​​ Принц​​ хотел воспользоваться случаем, чтобы провести физиологический эксперимент: ему было безумно интересно посмотреть, а как же​​ обычные способности художника: будут они улучшены или ухудшены? Или они вообще примут какую-то новую форму? Насколько и сам принц имел склонность к милости? Насколько мало или насколько много было способности прощать в его душе?​​ К сожалению, ничего такого пояснить не удалось.

.

Наконец, великий день наступил​​ - и​​ этот маленький​​ придворный​​ мир явил всю возможную пышность.​​ Вообразить-то было трудно – по крайней мере, когда это вдруг пред тобой явилось – что​​ привилегированный класс небольшого государства с ограниченными ресурсами может продемонстрировать​​ такое​​ великолепие​​ и​​ настоящую​​ торжественность.​​ Итак, это​​ всё​​ было​​ невообразимо и неотразимо и​​ из-за волшебства роскоши,​​ выставленной напоказ,​​ и​​ из-за морального и таинственного​​ антуража этой роскоши.

.

Господин​​ Фансюль​​ особенно преуспел в немых ролях или ролях с небольшим количеством слов. Такие роли​​ часто главные в драматических произведениях, в основе которых лежит сказка. Цель таких сказок -​​ символически изобразить тайну жизни.​​ Фансюль​​ выходил на сцену легко​​ -​​ и​​ всех поражала плавность его движений: она, казалось, была призвана укрепить​​ 

в благородной публике идеи​​ доброты​​ и всепрощения.

Когда мы говорим об актёре:​​ «О, это хороший актёр», мы​​ подразумеваем, что в его игре есть​​ искусство, усилия и​​ воля.​​ Только эти качества делают его актёром. ​​ Если​​ б артист​​ в работе над ролью взял за образец​​ лучшие статуи древности: представим себе, что они одушевлены, ходят и видят, - то по отношении к современному неясному пониманию красоты это показалось бы случаем особенным и уж совсем неожиданным. Именно​​ в тот вечер​​ Фансуль и играл такую совершенную​​ идеализацию – и она была​​ живой, возможной, реальной​​ - настоящей. Этот шут приходил, уходил, смеялся, плакал, бился в конвульсиях,​​ - и​​ вокруг его головы​​ был​​ несокрушимый​​ ореол!​​ Ореол, невидимый​​ для всех, но​​ я-то его видел. В этом ореоле​​ странно слились​​ лучи​​ Искусства и слава​​ Мученичества.​​ Фансюль​​ с необычайной грацией​​ привносил божественное и сверхъестественное даже в самые​​ сумасбродные​​ шутки.​​ Мое перо дрожит, и слезы, вызванные тем спектаклем, - он так и стоит в моей душе! -​​ наворачиваются на глаза, когда я пытаюсь описать вам этот незабываемый вечер. ​​​​ Фансюль убедительно и неопровержимо доказывал мне, что опьянение​​ Искусством более, чем что-либо другое, способно скрыть ужасы пропасти; что гений может разыгрывать комедию на краю могилы с радостью, которая мешает ему увидеть могилу. На краю своей жизни он играл​​ рай,​​ его игра​​ исключала​​ мысль о могиле и разрушении.

.

Вся эта публика, какой бы пресыщенной и легкомысленной она ни была, вскоре попадает под всемогущее господство​​ артиста. Больше никому не снились ни смерть, ни траур, ни мучения.​​ Ушла тревога, всех захватила страсть, которая рождается из созерцания​​ живого шедевра искусства. ​​​​ Взрывы восторга и восхищения многократно сотрясали своды здания, гром​​ аплодисментов не прекращался. Аплодировал и сам принц, опьяненный​​ игрой,​​ и весь его двор.

.

Однако проницательному​​ зрителю было ясно, что восторг принца не был полным. Так ли уж был побежден деспот в нем самом? Не был ли он​​ унижен​​ в​​ его​​ искусстве​​ принца​​ ужасать сердца и ошеломлять умы?​​ Не​​ разочаровался​​ ли он​​ в своих надеждах и​​ не были ли высмеяны его представления о свершающихся событиях? ​​ Подобные предположения​​ не совсем оправданы, но и​​ отрицать их до конца нельзя! Вот о чем я думал, когда видел лицо принца. Обычно лицо принца было бледным, но к этой бледности всё больше добавлялась новая: так белизна нового снега меняет белизну прежнего.​​ Его губы​​ сжимались все сильнее, а глаза загорались внутренним огнем, похожим на огонь ревности и злобы,​​ - и это было​​ даже когда он демонстративно аплодировал талантам своего старого друга, странного шута, который так хорошо​​ заговаривал смерть, будучи к ней близок. ​​ Я увидел, как в​​ какой-то момент я увидел, как Его​​ Высочество наклонился​​ к маленькому пажу, стоявшему​​ за ним, и​​ что-то ему шепнул. Озорное и красивое личико мальчика озарилось улыбкой,​​ а затем он​​ быстро​​ покинул ложу​​ принца: верно, поручение принца было​​ срочным.

.

Несколько минут спустя пронзительный, продолжительный свист прервал Фансюля в один из лучших моментов​​ его игры – и свист этот и для ушей, и для сердец был настолько не к месту, что всех очень поразил. А из того места, откуда​​ донесся этот свист, выражавший неодобрение игры,​​ в коридор с приглушенным смехом выбежал ребенок.

.

Потрясенный​​ Фансюль,​​ словно бы​​ очнувшись​​ от​​ сна,​​ в который он был погружен,​​ сначала закрыл глаза, затем почти сразу же снова открыл их​​ – и его глаза были огромны сверх всякой меры! Потом он​​ открыл рот​​ – и он дышал​​ судорожно, словно б задыхаясь. Потом он​​ пошатнулся немного вперед,​​ потом​​ немного назад​​ -​​ и затем замертво упал на​​ сцену.

.

Действительно ли свисток, быстрый, как меч, расстроил палача, то есть самого принца? Догадывался ли принц, что этот свист убьёт комика?​​ ​​ Что-то​​ сомнительно.​​ Сожалел ли он о своем​​ дорогом​​ и неподражаемом​​ Фансюле? Верить в это​​ человечно​​ и законно.

.

Провинившиеся джентльмены, эти желчные личности,​​ в последний раз наслаждались зрелищем комедии. В ту же ночь они были​​ казнены.

.

Со временем​​ несколько мимов, по праву пользующихся популярностью в разных странах, стали играть при дворе де ***; но ни один из них​​ по таланту и близко​​ не​​ напоминал​​ замечательных талантов Фансюля, ни один из них уже не был столь любимым фаворитом.​​ 

.

* * *

* * *

.

28

.

Фальшивые​​ деньги

.

Когда мы​​ уже удалялись​​ от табачной лавки, мой друг тщательно перебрал​​ и отсортировал​​ свои деньги.​​ В​​ ​​ ​​ левый карман жилета он сунул мелкие золотые монеты; в правый​​ -​​ мелкие серебряные монеты; в левый карман его​​ брюк он ссыпал горсть медной мелочи;​​ наконец, в правый карман положил​​ серебряную​​ монету​​ в два франка​​ – именно её​​ он особенно внимательно рассматривал.

.

«Уникальная по своей​​ тщательности раскладка!», - заметил я про себя.

.

Мы встретили бедняка, который, дрожа, протянул нам​​ свою​​ шапку. Я не знаю ничего более тревожного, чем немое красноречие этих умоляющих глаз:​​ чувствительный​​ человек, умеющий в них​​ читать,​​ увидит в этом взгляде​​ одновременно столько смирения и столько упрека!​​ Когда​​ собак​​ бьют, в их глазах появляются слёзы​​ – и тут есть что-то близкое​​ этим​​ умоляющим​​ глазам бедняка: та же глубина сложных чувств.

.

Милостыня​​ моего друга была куда​​ значительней, чем моя, -​​ и я​​ ему​​ сказал:​​ 

-​​ Вы правы, что дали так много; после удовольствия быть удивленным нет большего удовольствия, чем вызвать удивление.​​ 

-​​ Монета​​ была фальшивой, -​​ преспокойно​​ ответил он,​​ словно​​ б оправдываясь в своей расточительности.

.

Но в мой​​ жалкий​​ мозг,​​ что всегда в поисках чего-то необыкновенного​​ (как​​ утомляет такой «подарок»​​ природа!), внезапно пришла мысль, что подобное поведение моего друга может быть оправдано только желанием создать событие в жизни​​ бедняка. Поддельная​​ монета в руке нищего!​​ Тут последствия могут быть самые разные. Может быть, гибельные или еще какие. ​​ А если он её разменяет на настоящие монеты? тогда же он может угодить в тюрьму! К примеру, булочник или трактирщик, так тот просто арестует его как​​ фальшивомонетчика или, хотя бы, как​​ распространителя фальшивых денег.​​ А ну, как​​ поддельная монета​​ позволит​​ бедному​​ мелкому​​ спекулянту загулять на​​ несколько дней! И тут​​ мою​​ фантазию понесло невесть куда. ​​ Чего только я тут не надумал за моего друга! Я проиграл в голове​​ все возможные​​ варианты и их последствия.​​ 

.

Но​​ мой друг​​ внезапно прервал​​ полёты моей фантазии, повторив мои собственные слова:​​ «Да, вы правы:​​ нет​​ большего​​ удовольствия, чем удивить человека, дав ему больше​​ того,​​ на что​​ он надеялся».

.

Я посмотрел​​ на него в упор! Он сказал это так простодушно, что я ужаснулся. Ту же искренность выражало и сияние его глаз.​​ Я​​ ясно видел, что​​ по его разумению заниматься​​ благотворительностью​​ и хорошо обделывать свои дела можно​​ одновременно!

Можно сразу и зарабатывать деньги, и быть угодным Богу! ​​ Можно благодаря деньгам попасть в​​ рай! Так можно и бесплатно приобрести​​ патент на​​ благотворительность! ​​ Я​​ был готов​​ простить​​ ему​​ это его​​ стремление к преступному удовольствию, на которое, как я предполагал, он был способен​​ только сейчас.​​ Мне​​ ​​ ​​ только​​ показалось бы странным, необычным, что он развлекался тем, что компрометировал бедных. Но я никогда не прощу ему​​ нелепости​​ его расчетов!​​ Всегда непростительно быть злым, но надо же знать, что ты – такой!​​ Самый​​ неисправимый из пороков​​ -​​ это делать зло по глупости.

.

* * *

* * *

.

29

.

Великодушный​​ игрок

.

Вчера​​ в​​ бульварной толпе​​ я почувствовал, как меня коснулось​​ таинственное​​ существо.​​ Я​​ всегда хотел познакомиться​​ с ним - и я​​ сразу​​ его​​ узнал, хоть​​ никогда не видел. Несомненно,​​ и он хотел со мной познакомиться,​​ ведь​​ он мимоходом многозначительно подмигнул мне!​​ Я​​ поспешил подчиниться​​ этому зову.

Я​​ с осторожностью​​ последовал за ним и вскоре спустился вслед за ним в подземное, ослепительное​​ помещение, где сияла роскошь,​​ какой не было​​ ни одном​​ из лучших домов Парижа. Мне показалось странным, что я мог так часто проходить мимо этого престижного притона,​​ а​​ догадаться заглянут​​ в него​​ не сумел.

Здесь царила изысканная​​ атмосфера,​​ сразу тебя опьяняющая,​​ - и​​ почти мгновенно​​ она​​ заставляла тебя​​ забыть обо всех утомительных ужасах жизни.​​ Здесь​​ торжествовала​​ мрачная нега, подобная​​ той,​​ что​​ должны​​ испытывать​​ пожиратели лотоса, когда, высадившись на​​ незнакомом​​ заколдованном острове, озаренном сиянием вечного​​ полудня, они почувствовали, что под сонные звуки мелодичных водопадов​​ в них​​ рождается​​ желание никогда больше не видеть своих пенатов, своих жен, своих детей и никогда больше​​ в корабле​​ не подниматься на высокие​​ волны​​ моря.

.

Там были странные лица мужчин и женщин, отмеченные роковой красотой.​​ Мне​​ казалось, я уже видел​​ этих людей​​ в​​ какие-то​​ времена и в​​ каких-то​​ странах​​ (где и когда,​​ я не мог​​ вспомнить). Они​​ внушали мне скорее братскую симпатию, чем тот страх, который обычно возникает​​ в душе​​ при виде​​ чего-то​​ неизвестного. ​​​​ Если бы я попытался​​ как-то​​ определить своеобразное выражение их взглядов, я бы сказал, что никогда в жизни не видел​​ таких​​ глаз: они более энергично,​​ чем обычно,​​ сияют​​ от ужаса скуки и​​ бессмертного​​ желания чувствовать себя живым.

.

Мой друг в роли​​ хозяина и я, мы к моменту, когда уселись,​​ были​​ уже​​ старыми и​​ идеальными друзьями. Мы поели, выпили сверх всякой меры всевозможных​​ необыкновенных вин. Что​​ не менее удивительно, через несколько часов мне показалось, что я не более пьян, чем он. Однако игра​​ в карты, это сверхчеловеческое наслаждение, с разными интервалами прерывала наши частые возлияния. ​​ И вот,​​ что​​ я должен сказать:​​ я,​​ играя, потерял свою душу: я​​ отчасти​​ впал в какие-то​​ героические​​ беззаботность и легкость.​​ Душу не потрогаешь, она – вещь неосязаемая, часто бесполезная, а иногда до того мешает, что я ничуть не беспокоился по поводу такой утраты: как будто я потерял не душу, а, где-то гуляя,​​ свою визитную карточку.

.

Мы​​ медленно выкурили несколько сигар,​​ их​​ несравненный вкус и аромат​​ вызвали в наших душах ностальгию​​ по незнакомым странам, по неиспытанному счастью, -​​ и, опьяненный всеми этими​​ наслаждениями, я осмелился в приступе фамильярности​​ (казалось, не была ему неприятна), схватив бокал, наполненный до краев, воскликнуть: «За твое бессмертное здоровье,​​ Дьявол!».

.

Мы также​​ говорили о вселенной, ее создании​​ и​​ ее​​ будущем​​ разрушении;​​ о грандиозной​​ идеи​​ века, то есть​​ об идее​​ прогресса и совершенствования, и, в целом,​​ о​​ всех формах​​ человеческого​​ зазнайства.​​ На эту тему Его​​ Высочество не​​ уставало шутить​​ легко​​ и​​ неотразимо. Он​​ выражался​​ с​​ мягкой дикцией​​ и его​​ шутки были безмятежны – и такого​​ я не встречал ни у одного из самых​​ знаменитых моих​​ собеседников.​​ Он объяснил мне абсурдность различных философских учений,​​ чьи идеи​​ до сих пор овладевали человеческим мозгом, и даже соизволил доверить мне несколько​​ фундаментальных​​ принципов,​​ - но​​ мне не подобает делиться ни с кем​​ их преимуществами​​ и​​ особенностями.​​ Он ни в коей мере не жаловался​​ на дурную репутацию​​ во всех частях света​​ – и он​​ заверил, что больше всего заинтересован в уничтожении суеверий. Он​​ ​​ ​​ признался, что только однажды​​ ему показалось, что его власть поколебалась. ​​ Это был​​ день, когда​​ проповедник, более тонкий, чем​​ прочие его​​ собратья, воскликнул с кафедры: «Мои дорогие братья! Никогда не забывайте​​ вот чего:​​ когда вы слышите, как превозносят прогресс просвещения, то самый​​ изощренный​​ обман​​ дьявола​​ – это​​ убедить вас в том, что​​ этот прогресс​​ не существует!».

.

Конечно, из воспоминания​​ об этом знаменитом ораторе​​ мы пришли​​ к теме академий​​ -​​ и мой​​ необычный гость подтвердил мне, что во многих случаях он не брезговал вдохновлять перо, речь и совесть педагогов и что почти всегда​​ он​​ присутствовал лично, хотя и невидимо, на всех академических​​ заседаниях.

.

Потрясенный такой благожелательностью,​​ я спросил, есть ли у него новости о Боге и​​ не​​ видел ли он​​ Его​​ недавно.​​ Он ответил с беззаботностью​​ не без привкуса​​ некоторой грусти: «Мы приветствуем друг друга, когда встречаемся, но как два старых джентльмена, в которых врожденная вежливость​​ все же​​ не может полностью погасить память о былых обидах».

.

Сомнительно, чтобы Его Высочество когда-либо давал такую длительную аудиенцию простому смертному​​ -​​ и я боялся злоупотребить​​ его расположением. Наконец, когда дрожащий рассвет осветил окна,​​ этот знаменитый персонаж, воспетый столькими поэтами и обслуживаемый столькими философами, которые​​ и не догадываются, что​​ трудятся во славу Его, сказал мне:​​ «Я​​ хочу, чтобы вы сохранили обо мне добрую память. Я хочу​​ доказать вам, что я, о котором так много​​ плохо​​ говорят, что​​ порою я совсем не плох. Заметьте, я​​ воспользовался​​ одной из ваших вульгарных фраз.

Чтобы​​ как-то восполнить ту​​ непоправимую​​ утрату, которую вы причинили своей душе,​​ общаясь со мной,​​ я даю вам ставку. Вы​​ её​​ выиграли бы, если бы судьба была на вашей стороне. То есть вы получили бы​​ возможность облегчить, а то​​ и победить​​ – причем​​ на протяжении всей вашей жизни​​ -​​ эту​​ странную болезнь: Скуку. Оно -​​ причина​​ всех ваших страданий; оно -​​ источник всех ваших болезней и всех ваших жалких успехов.​​ Вы сами никогда не будете​​ способны​​ сформировать ваше​​ желание​​ до тех пор, пока я​​ лично​​ не помогу​​ вам его осуществить; вы будете властвовать над своими вульгарными собратьями; вам будут оказывать лесть и даже поклоняться;​​ серебро, золото, бриллианты, сказочные дворцы​​ – вы получите всё, вас будут​​ умолять принять​​ все эти дары, причем без малейших усилий с вашей стороны;​​ вы будете менять свою​​ родину и​​ место жительства​​ так часто,​​ сколько придёт вам в голову; вы будете без устали упиваться​​ негой​​ в прекрасных странах, где всегда тепло и где женщины пахнут так же приятно, как цветы, - и так далее, и тому подобное...»,​​ -​​ добавил он, вставая и прощаясь со мной с доброй улыбкой.

.

Если бы не боязнь унизить себя перед таким большим собранием, я бы с радостью пал к ногам этого великодушного игрока, чтобы поблагодарить его за его неслыханную щедрость. Но постепенно, после того как я покинул его, неизлечимое недоверие вернулось в мою душу.​​ Я​​ больше не смел верить в такое невероятное счастье и, ложась спать,​​ я​​ все еще​​ молился по своей​​ глупой привычке.​​ Я​​ повторял в​​ полусне: «Боже мой! Господи, Боже мой!​​ Пусть дьявол сдержит свое слово!».

.

* * *

* * *

.

30

.

Веревка.​​ 

.

«Иллюзии, - говорил мне мой друг,​​ -​​ возможно, столь же бесчисленны, как и отношения людей​​ между собой​​ или​​ отношения​​ людей​​ и вещей. И когда иллюзия исчезает, то есть,​​ когда мы видим бытие или факт в том виде, в каком они существуют вне нас, мы испытываем​​ какое-то​​ странное, сложное чувство:​​ наполовину сожаление, что призрак​​ исчез,​​ - а​​ наполовину приятное​​ удивление​​ перед​​ новизной​​ и​​ ​​ ​​ реальным фактом.​​ Если и существует очевидное, тривиальное, всегда похожее явление природы, в отношении которого невозможно ошибиться, то это материнская любовь.​​ Предположить мать без материнской любви так же трудно, как свет без тепла, -​​ так не вполне ли правомерно приписывать материнской любви все действия и слова матери, касающиеся ее ребенка? И все же послушайте эту небольшую историю, в которой я был необычайно озадачен самой естественной иллюзией.

.

Моя профессия художника побуждает меня внимательно рассматривать лица, физиономии, которые встречаются на моем пути. Если б вы​​ знали, какое наслаждение​​ даёт​​ эта​​ способность! Она​​ делает жизнь более яркой и значимой, чем​​ жизнь​​ других людей. В отдаленном районе, где я живу, и где между​​ зданиями все еще есть обширные заросшие травой пространства, я часто наблюдал ребенка​​ – и меня сразу​​ очаровало его лицо: оно было более страстным и шаловливым, чем у всех других детей.

Он не раз позировал мне​​ -​​ и я превращал его то в маленького​​ цыгана, то в ангела, то в мифологического амурчика. Я заставил его нести скрипку странника,​​ терновый венец, гвозди, которыми прибивали Христа к кресту,​​ и​​ факел Эроса.​​ Этот ребенок был так мил, так забавен, такое​​ большое удовольствие​​ доставлял​​ мне, что однажды я​​ умолил его родителей, бедных людей, уступить его мне​​ на какое-то время. Я​​ обещал​​ хорошо одевать его, давать ему немного денег и не​​ занимать его ни по каким другим делам, кроме чистки​​ моих​​ ​​ ​​ кистей и​​ выполнения моих нетрудных​​ поручений.

Когда этот​​ ребенок​​ был причесан и помыт, он​​ стал очаровательным, и жизнь, которую он вел в моем доме, казалась ему​​ каким-то​​ раем по сравнению с той, которую он пережил бы в отцовской трущобе. Только я должен сказать, что этот маленький человечек иногда удивлял меня необычными приступами ранней грусти и что вскоре у него появился неумеренный вкус к сахару и ликерам. Дошло до того, что однажды, когда я обнаружил, что, несмотря на мои многочисленные​​ призывы этого не делать, он все же​​ продолжил воровство в том же духе,​​ - и​​ я пригрозил, что отправлю его обратно к его родителям. Затем я​​ пошел​​ по делам – и они​​ довольно долго​​ удерживали меня вне​​ дома.

.

Каково же было мое изумление и ужас, когда, вернувшись домой, первое, что я увидел,​​ был мой маленький человечек! Этот шаловливый спутник моей жизни​​ висел​​ на панели шкафа! Его ноги почти​​ касались пола, а​​ стул, который он, несомненно, отодвинул ногой, был опрокинут рядом с ним. Его голова судорожно склонилась на плечо; его лицо​​ стало одутловатым,​​ а​​ его​​ широко раскрытые​​ глаза стали пугать​​ неподвижностью,​​ хоть​​ сначала​​ мне показалось, что они живые. Снять ребенка​​ было делом не таким простым, как вы могли бы подумать. Он​​ был уже жёстким и тяжелым - и​​ необъяснимое отвращение​​ мешало мне разом повалить его на пол.​​ Нужно было поддерживать его целиком одной рукой, а другой рукой перерезать веревку. Но​​ это ещё не всё!​​ Маленькое​​ чудовище воспользовалось прочной тонкой веревкой, которая глубоко вошла в​​ шею -​​ и теперь нужно было тонкими ножницами​​ перерезать​​ веревку между двумя выступами отека, чтобы освободить его шею.

.

Да! Я вам​​ не​​ сказал, что я громко звал на помощь,​​ но все мои соседи отказались прийти мне на помощь, верные в этом привычкам цивилизованного человека, который никогда, я не знаю почему, не хочет вмешиваться в дела повешенного. Наконец пришел врач, который заявил, что ребенок мертв уже несколько часов. Когда позже нам пришлось раздеть его для погребения, труп​​ его так затвердел,​​ что, отчаявшись согнуть конечности, нам пришлось порвать и разрезать одежду, чтобы снять ее с него.

.

Комиссар, которому я, естественно, должен был сообщить об​​ инциденте, посмотрел на меня косо и сказал: «Дело нечисто!».​​ ​​ Конечно, он был​​ движим​​ неискоренимым​​ желанием и государственной привычкой​​ во всех случаях​​ пугать как невиновных, так и виновных.

.

Оставалось выполнить одну​​ совершенно невыносимую​​ задачу, одна мысль о которой вызывала у меня​​ огромный страх: нужно было предупредить родителей. Мои ноги отказывались вести меня туда.

Наконец, я набрался духу и пошёл.​​ Но, к моему​​ большому​​ изумлению, мать была невозмутима,​​ в ее глазах не показалось​​ ни слезинки.​​ Я приписал эту странность тому ужасу, который она должна была испытать, и вспомнил известное изречение: «Самая ужасная горечь​​ -​​ немая». Что касается отца, он ограничился тем, что сказал​​ тоном то ли дурака, то ли​​ мечтателя: «В​​ конце-то​​ концов, может быть, так​​ оно​​ будет​​ и​​ лучше! В любом случае​​ это закончилось бы плохо!».

.

Между тем​​ тело​​ ребёнка​​ лежало на моем диване, и я​​ с​​ помощью​​ служанки​​ занимался последними приготовлениями​​ к погребению, когда мать вошла в мою мастерскую. По ее словам, она хотела увидеть труп своего сына. Правду​​ сказать, я не мог помешать ей, как бы сказать, «опьянеть»​​ от​​ её​​ несчастья,​​ отказать ей​​ в этом высоком и​​ мрачном утешении. Затем она попросила меня показать ей место, где повесился ее малыш. «О!​​ Нет,​​ нет,​​ мадам!​​ - ответил я,​​ -​​ Вам стало бы очень​​ больно».​​ И когда мои глаза невольно обратились к шкафу,​​ где мальчик повесился,​​ я с отвращением, смешанным с ужасом и гневом, увидел, что гвоздь остался в стене, а длинный конец веревки все еще болтался.​​ Я решительно бросился вперед, чтобы вырвать эти последние​​ следы​​ несчастья, и, когда я собирался выбросить их на улицу через открытое окно, бедная женщина схватила меня за руку и сказала неудержимым голосом: "О!​​ Месье!​​ Оставьте это мне!​​ Я​​ прошу вас!​​ Я​​ умоляю вас об этом!».​​ Тут​​ мне показалось, что ее охватило отчаяние. Она​​ настолько обезумела, что прониклась нежностью к тому, что послужило орудием смерти ее сына! Она​​ хотела сохранить​​ на память​​ гвоздь и веревку: эти ужасные, но дорогие ей​​ реликвии. - И она​​ забрала​​ их.

.

Ну,​​ наконец-то!​​ Все было​​ сделано. Мне оставалось только вернуться к работе, еще более энергично, чем обычно, чтобы постепенно прогнать​​ из воображения​​ этот маленький труп, который​​ засел в подкорке​​ моего мозга.​​ ​​ Призрак​​ беспокоил​​ меня своими большими неподвижными глазами.​​ Но на следующий день я получил пачку писем: одно от жильцов моего дома, еще несколько из соседних домов; одно с первого этажа; другое со второго; другое с третьего и так далее. Некоторые в полушутливом стиле, как будто стремясь замаскировать под явной насмешкой искренность просьбы; другие, в высшей степени наглые и безграмотные,​​ -​​ но​​ у них​​ всех была​​ одна​​ и та​​ же цель: заполучить от меня кусок​​ верёвки, которая задушила мальчика. Так верёвка получила некую странную сакральность.​​ Я должен сказать, что среди писавших​​ письма​​ было больше женщин, чем мужчин; но не все, поверьте, принадлежали к низкому и вульгарному классу. Я сохранил эти письма.

.

И тут внезапно​​ меня озарило:​​ я понял, почему мать так старалась вырвать у меня​​ верёвку! Именно ею​​ она намеревалась утешить себя».

.

* * *

* * *

.

31

.

Призвание​​ 

.

В​​ одном​​ прекрасном саду, где, казалось,​​ с удовольствием​​ задерживались лучи осеннего солнца, под уже зеленоватым небом, по которому плыли золотые облака, похожие на путешествующие континенты, четыре милых ребенка, четверо мальчиков,​​ явно​​ уставших от игр, беседовали друг с другом.

.

Один​​ сказал:​​ «Вчера меня повели в театр. В больших и печальных дворцах, в глубине которых можно увидеть​​ море и небо,​​ я видел​​ мужчин и женщин. Они​​ серьезные и грустные,​​ как все,​​ но​​ они куда​​ красивее, чем другие,​​ и одетые​​ они​​ гораздо лучше, чем те, кого мы видим повсюду,​​ и​​ разговаривают​​ они​​ певучим голосом.​​ Они угрожают друг другу,​​ друг друга​​ умоляют,​​ друг друга​​ жалеют,​​ и они часто кладут руку на кинжал, засунутый за пояс.​​ Ах, как это красиво!​​ Эти женщины гораздо красивее и​​ просто больше​​ тех, которые приходят к нам домой. Казалось бы,​​ у них большие глубокие​​ глаза, щеки у них​​ пылают,​​ выглядят​​ они​​ ужасно,​​ - но это нам не мешает​​ любить их.​​ Они нас пугают,​​ нам, глядя на них,​​ хочется плакать​​ -​​ и все же​​ нам так хорошо наблюдать за ними.​​ И что​​ уж совсем​​ необычно,​​ хочется на них походить:​​ быть одетыми,​​ как они,​​ и делать то же,​​ что они,​​ и говорить​​ хочется тоже, как они: говорить их​​ голосами...».

.

Один из четырех детей, который в течение нескольких секунд​​ отвлёкся от​​ речи своего товарища и с неподвижностью, которая​​ удивляла,​​ смотрел на небо,​​ - этот мальчик​​ вдруг сказал:​​ -​​ «Смотрите, смотрите туда...!​​ Вы его видите? Он сидит на этом маленьком облаке​​ в стороне – и оно как будто в огне и движется​​ так нежно! Вот мы на него смотрим – и он тоже как будто смотрит на нас».

.

«Да​​ кто ж​​ это?»​​ - спросили другие​​ дети.

.

«Это​​ Бог! -​​ ответил он с​​ уверенностью на сто процентов. – Жаль,​​ он уже очень далеко. Скоро​​ вы его​​ уже​​ не увидите.​​ Да, это он.​​ Он​​ путешествует​​ с целью​​ посетить​​ все страны.​​ Смотрите!​​ Он​​ уж​​ проходит​​ за той линией​​ деревьев, что почти у самого горизонта... а теперь​​ не дает его увидеть​​ колокольня...​​ жаль, мы его больше не видим!».​​ Ребенок​​ повернулся​​ и​​ долго​​ смотрел​​ на линию, отделяющую землю от неба,​​ - и в его​​ глазах​​ светилось невыразимое выражение восторга и​​ грусти.

.

«Ну, и дурак же ты​​ со своим добрым боженькой! Только ты его и разглядел!»,​​ - сказал третий​​ мальчик. Его​​ личико которого отличалось необычайной живостью и жизнерадостностью.​​ «Я-то​​ расскажу вам,​​ как со мной​​ случилось такое, чего никогда не случалось с вами!​​ И​​ это поинтереснее, чем ваш театр и ваши облака. Несколько дней назад мои родители взяли меня с собой в путешествие, и, поскольку в гостинице, где мы остановились, не хватило кроватей для всех нас, было решено, что я буду спать в одной постели с моей горничной».​​ Он привлек своих товарищей​​ поближе​​ и​​ зашептал:​​ «Это​​ что-то удивительное, знаете:​​ ты лежишь​​ не​​ один, а со своей горничной​​ в темноте.​​ Я-то не спал, а она спала – и мне было так забавно​​ проводить рукой по ее рукам, шее и плечам.​​ У нее руки и шея намного​​ больше, чем у любой другой женщины, а кожа, та​​ такая мягкая, такая нежная, что кажется​​ бумагой: то ли​​ писчей, то ли​​ папиросной. Мне было так​​ приятно, что я бы еще​​ долго продолжал, если бы не боялся! Я сначала​​ боялся разбудить ее, а потом боялся​​ у сам​​ не знаю,​​ чего.​​ Потом​​ я зарылся головой в ее волосы,​​ они спадали ей на спину, густые, как грива​​ лошади. Уверяю вас, они пахли так же приятно, как цветы в саду в это​​ время.​​ А вы-то сможете сделать, как я? А если сделаете, что увидите, что я сказал правду!».

.

Юный​​ автор этого потрясающего откровения​​ во время​​ рассказа​​ широко раскрывал глаза от изумления, которое он до сих пор​​ испытывал, а лучи заходящего солнца,​​ скользя​​ по​​ рыжим​​ завиткам​​ его взъерошенных волос,​​ создавали ему несколько скандальный​​ ореол страсти. Легко было догадаться, что тот не станет тратить свою жизнь на поиски божества в облаках!​​ Он​​ ​​ ​​ часто будет находить​​ своё​​ божество совсем​​ в других местах.

.

Наконец, четвертый говорит: «Знаете, что я почти не развлекаюсь дома,​​ меня никогда не водят на​​ спектакли. Мой опекун слишком скуп, а​​ Бог не заботится обо мне и моей скуке, и у меня нет хорошей горничной, чтобы побаловать меня. ​​​​ Мне часто казалось, что моим удовольствием было бы всегда ехать​​ куда глаза глядят! Ехать, не зная куда, никого не беспокоя,​​ -​​ и всегда видеть новые страны. Мне​​ везде и всегда плохо, и я всегда верю, что​​ там лучше,​​ где​​ меня еще нет.​​ Что ж!​​ На последней ярмарке в соседней деревне я видел трех мужиков, которые живут так, как я хотел бы жить. ​​​​ Вы,​​ думаю,​​ не замечали их: вы же – другие.​​ Они были высокие,​​ смуглые​​ и очень гордые, хотя и​​ были​​ в лохмотьях. У них был​​ вид, будто​​ им​​ никто не нужен. Их большие темные глаза стали совершенно блестящими, когда они​​ заиграли. Их​​ музыку​​ настолько удивительная, что иногда хочется​​ танцевать, иногда плакать или делать и то, и другое одновременно. Ты​​ сойдёшь​​ с ума, если​​ будешь​​ слушать​​ их музыку​​ слишком долго. Один,​​ водя​​ смычком​​ по​​ скрипку, казалось, рассказывал​​ про​​ своё​​ горе;​​ другой, барабаня своим маленьким молоточком по струнам маленького пианино, висевшего у него на шее на ремне, насмехался над жалобой своего соседа;​​ третий​​ -​​ шокировал:​​ он​​ время от времени барабанил​​ по​​ своим​​ тарелочкам с необычайной жестокостью.​​ Они были так довольны собой, что продолжали играть свою дикую музыку даже после того, как толпа рассеялась. Наконец они собрали свои деньги, погрузили багаж на спину и​​ поехали. Я, желая узнать, где они остановились,​​ я​​ следовал за ними​​ долго, до​​ самой​​ опушки леса​​ – и​​ только тогда​​ я​​ понял, что они​​ тут поблизости нигде не жили.

.

Тут один говорит:​​ «Развернем​​ палатку?».

.

А другой ему:​​ «Да ну!​​ Нет!​​ Ночь-то как хороша!».

.

Третий, подсчитывая​​ заработанные деньги, сказал:​​ - «Эти люди не чувствуют музыки, а их женщины танцуют, как медведи. К счастью, через месяц мы будем в Австрии, где найдем более​​ приветливых​​ людей».

.

Один​​ из двух других​​ сказал: -​​ «Возможно, нам лучше отправиться в Испанию, потому что​​ тут​​ сейчас сезон дождей. Удерем-ка до​​ дождей: так мы​​ намочим только горло».

.

«Видите, я всё помню. Затем они выпили каждый по чашке​​ водки​​ и заснули,​​ глядя на​​ звезды. Сначала я хотел​​ было​​ попросить их взять меня с собой и научить​​ играть на их инструментах, -​​ но я не​​ осмелился. Конечно, потому, что всегда очень трудно решиться на что-либо, а​​ еще​​ потому, что боялся, что меня поймают раньше, чем я окажусь​​ за пределами Франции».

.

Вид остальных трех товарищей​​ показал полное равнодушие к словам их друга – и я подумал, что этот мальчик​​ уже был кем-то неправильно понят. Я внимательно смотрел на него: в​​ его​​ взоре​​ и всём его​​ облике​​ было что-то​​ -​​ я не знаю,​​ как сказать – было раннее предначертание, ранний фатальный знак судьбы. Обычно это не вызывает симпатию, но -​​ я не знаю,​​ почему​​ – это​​ возбудило моё сочувствие к нему​​ до такой степени, что на мгновение​​ в моей голове вспыхнула​​ странная мысль,​​ что это,​​ может быть,​​ мой брат. Да, это мой брат, о котором я не знаю!

.

Солнце уже садилось. Наступила торжественная ночь. Дети разошлись, и каждый​​ пошел своей дорогой​​ в зависимости от обстоятельств и случайностей,​​ каждый​​ вершил свою судьбу,​​ шокировал​​ своих​​ близких. Кто шёл​​ к славе, а кто и​​ к бесчестию.

.

* * *

* * *

.

32

.

Тирс​​ 

.

Что такое тирс? В соответствии с моральным и поэтическим смыслом, это​​ условное изображение​​ божественности​​ в руках священников или жриц, прославляющих божество, – и при этом они -​​ исполнители и слуги​​ этого божества. ​​​​ Но​​ в действительности​​ это всего лишь палка! Палка – и больше ничего! Это​​ шест для хмеля,​​ подпорка для​​ виноградной лозы, сухая, твердая​​ и прямая. Вокруг этого посоха, создавая​​ причудливые​​ меандры,​​ играются​​ и резвятся стебли и цветы:​​ одни извилистые и убегающие, другие свисающие, как колокольчики или перевернутые чашечки.​​ И​​ удивительная слава​​ брызжет​​ из этой сложности линий и цветов​​ то​​ нежных, то​​ ярких. Нельзя ли сказать, что изогнутая линия и спираль стремятся к​​ линии​​ прямой и танцуют вокруг​​ нее​​ в немом обожании? Не кажется ли вам, что все эти нежные венчики, все эти чашечки, взрывы ароматов и цветов​​ исполняют фанданго​​ вокруг​​ божественной​​ палочки? ​​​​ Меж тем,​​ какой​​ наглый​​ смертный осмелится решить, были ли цветы и​​ виноград​​ созданы для посоха, или же посох​​ -​​ это лишь предлог, чтобы​​ показать​​ красоту​​ виноградных лоз​​ в и цветов? Тирс​​ -​​ это воплощение вашей удивительной двойственности, могущественного и почитаемого мастера. Вы – из свиты Вакха Красоты​​ таинственной и страстной.​​ Никогда нимфа, разгневанная непобедимым Вакхом, не обрушивала свой тирс на головы своих обезумевших спутниц с такой энергией и прихотью, с какими​​ вы​​ своим гением волнуете​​ сердца своих братьев.

Посох - это ваша воля, прямая, твердая и непоколебимая. Цветы​​ -​​ это​​ шествие​​ вашей фантазии, что подчиняется​​ вашей воле, это стихия женственного,​​ призванная очаровывать мужчин своими​​ пируэтами. Прямая линия и​​ линия​​ арабеска, намерение и выражение, сила воли,​​ выразительность речи, единство цели, разнообразие средств, всемогущее и неделимое сочетание гениальности​​ -​​ у какого​​ аналитика хватит​​ мерзкой​​ смелости разделить​​ все эти качества, отнять их у​​ вас?

.

Дорогой​​ Лист, сквозь туманы, через реки,​​ над​​ городами, где​​ фортепьяно воспевают вашу славу, где печатный станок передает вашу мудрость, где бы вы ни​​ были:​​ в великолепии​​ вечного города​​ или в туманах мечтательных стран,​​ где​​ утешаются​​ гамбринусом, а в песнях​​ импровизируют, выражая​​ все чувства​​ от восторга​​ до​​ невыразимой боли,​​ -​​ или​​ же​​ доверяя бумаге свои заумные размышления,​​ - везде вы -​​ певец вечных​​ страстных желаний​​ и тоски,​​ - вы -​​ философ, поэт​​ и артист,​​ - и​​ я приветствую вас в бессмертии!

.

* * *

* * *

.

33

.

Опьяняйтесь!

.

Нужно быть пьяным​​ всегда.​​ Это-то и есть самое важное.​​ Чтобы не чувствовать ужасного бремени​​ Времени, которое давит на ваши плечи и пригибает вас к земле. Нужно​​ опьяняться​​ без передышки.

.

Но​​ опьяниться-то​​ чем?​​ Уж это ваше дело! Что вам больше подходит, тем и опьяняйтесь.​​ Можно вином,​​ можно​​ поэзией, можно​​ и добродетелью. ​​ Найдите такое, чтобы оно довело вас до состояния опьянения.

.

И если иногда​​ то ли​​ на ступенях дворца,​​ то ли в​​ зеленой траве канавы,​​ то ли​​ в​​ мрачном​​ одиночестве своей комнаты вы​​ вдруг приходите в себя​​ и​​ опьянение уже прошло или​​ вовсе исчезло, спросите ветер, волну,​​ звезду, птицу, часы,​​ - спросите​​ всё,​​ что движется,​​ ​​ стонет, катится, поёт, говорит,​​ -​​ спросите​​ это всё,​​ сколько сейчас время.​​ И​​ ветер, волна, звезда, птица, часы ответят вам:​​ «Пора​​ входить в транс, пора опьяняться!​​ Чтобы не быть​​ вконец измученными рабами​​ Времени,​​ опьяняйтесь! Будьте в трасе всегда! Можно вином,​​ можно​​ поэзией, можно​​ и добродетелью. ​​ Да найдите же то, что вас опьяняет!».

.

* * *

* * *

.

34

.

Жаль!

.

Солнце​​ уже накатывало​​ сто раз, сияющее или печальное, из этого огромного морского​​ резервуара, края которого едва заметны; сто раз оно погружалось, сверкающее или мрачное, в свою огромную вечернюю​​ ванну. ​​​​ В течение многих дней мы могли созерцать другую сторону небосвода и расшифровывать небесный алфавит антиподов. И каждый из пассажиров стонал и рычал.​​ Создавалось впечатление, что приближение земли усиливает их страдания. «Когда же,​​ -​​ говорили они,​​ -​​ мы перестанем спать​​ таким «сном»,​​ что​​ сотрясается лопастями и​​ тревожится​​ ветром,​​ что гудит над нами? Когда​​ ж​​ мы сможем​​ по-человечески поесть​​ в неподвижном кресле?».

.

Тут были​​ и​​ такие, кто думал о своем домашнем очаге, кто сожалел о своих неверных и угрюмых женах и своем крикливом потомстве. Все они настолько​​ обезумели оттого, что не видели землю, что, я думаю, ели бы траву с большим энтузиазмом, чем звери.

.

Наконец показался​​ какой-то​​ берег​​ -​​ и, приблизившись, мы увидели, что это великолепная, ослепительная земля. Казалось, что музыка жизни доносится оттуда смутным шепотом, и что с этих берегов, богатых всевозможной зеленью, на многие​​ километры​​ разносится восхитительный запах цветов и фруктов.

.

Тотчас все развеселились, каждый​​ поклялся, что никогда не будет не в духе.​​ Все ссоры были забыты, все взаимные​​ гадости​​ прощены; дуэли были вычеркнуты из памяти, а обиды улетучились, как дым.

.

Только мне было грустно​​ – уж и не знаю, почему.​​ Подобно священнику, которого​​ лишили сана и тем самым​​ отняли его божественность, я не мог без мучительной горечи оторваться от этого моря, столь чудовищно соблазнительного, такого бесконечно разнообразного в своей пугающей простоте! Море,​​ мне​​ казалось,​​ заключает в себе человечество – и оно представлено в море со всеми его​​ играми, его манерами, его гневом и его улыбками, настроениями, агониями и экстазами​​ всех душ, которые жили, живут и будут жить!

.

Прощаясь с этой несравненной красотой, я чувствовал себя разбитым насмерть; и поэтому, когда каждый из моих спутников сказал:​​ «Наконец-то!», я смог крикнуть только: «Жаль!»

.

Между тем​​ это была земля! Земля со своим​​ шумом, страстями, удобствами, праздниками. Это была​​ некая​​ богатая и прекрасная земля, полная обещаний,​​ - и она​​ одаряла нас​​ таинственным​​ ароматом​​ розы и мускуса.​​ ​​ И​​ с этой земли​​ музыка жизни доносилась до нас в любовном шепоте.

.

.

* * *

* * *

.

35

.

Окна

.

Перед вами​​ открытое окно. В нем вы увидите куда меньше, будь окно закрыто.​​ Нет предмета более глубокого, более таинственного, более​​ взывающего к воображению, более мрачного,​​ но и​​ более​​ яркого, чем​​ закрытое​​ окно,​​ за которым стоит горящая​​ свеча. То, что мы видим​​ ярко освещённым, всегда менее интересно, чем то, что происходит за стеклом окна.​​ Там, в​​ этой дыре​​ за стеклом, освещена она или нет,​​ живут​​ люди – и они​​ мечтают,​​ они​​ страдают.

.

За несколькими крышами​​ я вижу​​ какую-то​​ женщину​​ в возрасте, уже​​ в​​ морщинах. Она​​ бедна,​​ она​​ всегда склоняется за каким-то занятием​​ и никогда не выходит​​ на улицу.​​ Её​​ лицо, ее одежда, её​​ движения – как же этого мало! – вдохновили меня изобрести​​ историю​​ жизни​​ этой женщины​​ – и уже эта история превратилась в легенду -​​ и иногда я​​ пересказываю ее​​ самому​​ себе​​ и при этом​​ плачу.

.

А будь на ее месте какой-нибудь​​ бедный старик, я бы​​ и по его поводу тоже легко что-то изобрёл бы.

.

И я ложусь спать​​ не просто так,​​ но​​ гордый тем, что жил и страдал в других​​ людях,​​ а не только копался в себе.

.

Может,​​ вы​​ меня спросите:​​ «А ты уверен, что эта​​ твоя​​ легенда​​ на самом деле отражает реальную жизнь этого человека?».​​ Но какая​​ мне​​ разница,​​ прав я или не прав? Не всё ли равно,​​ какова на самом деле​​ реальность​​ вне меня, если она помогла мне жить,​​ помогла мне почувствовать​​ себя,​​ помогла понять,​​ кто я и что я​​ за творение такое?

.

.

* * *

* * *

.

36

.

Желание​​ нарисовать

.

Человек может быть несчастлив в жизни, но этот человек счастлив, если он​​ художник,​​ если его творчество его воодушевляет!

.

Я​​ страстно​​ желаю​​ нарисовать ту,​​ что​​ появлялась у меня так редко и так быстро исчезала. Так путешественник неожиданно в ночи теряет свою прекрасную спутницу – и как же жалеет о ней! А она давно​​ уж исчезла!

.

Она красива, и более чем красива:​​ она​​ изумляет. В ней много темного, загадочного. В ней вдохновляет, прежде всего, её​​ ночь и её​​ глубина. Её​​ глаза - это две​​ логова, в которых смутно мерцает тайна, и её​​ взгляд озаряет, как молния: это вспышка во тьме.

.

Я бы сравнил ее с черным солнцем, если бы можно было​​ создать​​ такую​​ черную звезду,​​ чтоб она​​ излучала​​ свет и счастье.​​ Но​​ тут более естественно было бы​​ думать о​​ луне, которая, несомненно, оказала на нее свое​​ ужасное​​ влияние;​​ речь​​ не о​​ белой​​ луне идиллий, похожей на​​ какую-то​​ холодную невесту, а о зловещей и пьянящей Луне, висящей на дне грозовой ночи и​​ теснимой​​ бегущими облаками. Это​​ не мирная,​​ скромная​​ луна, посещающая сон чистых людей, а​​ луна, сорванная с неба, побежденная, но​​ бунтующая! Эту луну​​ даже​​ фессалийским​​ ведьмам​​ трудно заставить​​ танцевать на​​ объятой ужасом​​ траве!

.

В чертах ее​​ маленького лба вы прочтете​​ упрямство​​ и​​ стремление побеждать, а в​​ глубине этого тревожащего​​ лица​​ – необычные​​ ноздри, что своей подвижностью выражают​​ стремление​​ к неизвестному и невозможному. Из большого, красно-белого​​ и восхитительного рта, который​​ заставляет​​ мечтать о чуде, с невыразимой грацией вырывается смех. Этот рот похож на какой-то​​ великолепный цветок, распускающийся в вулканической местности.

.

Есть женщины, которые​​ вдохновляют​​ желание победить их и насладиться ими, -​​ но эта вызывает желание медленно умереть под её​​ взглядом.

.

.

* * *

* * *

.

37

.

Благодеяния луны

.

Луна​​ – это само воплощение каприза. Она​​ выглянула в окно, когда ты спала​​ в своей​​ колыбели, и​​ решила​​ так:​​ «Этот ребенок мне нравится».

.

И она мягко спустилась по своей лестнице​​ из облаков​​ и бесшумно прошла​​ через​​ окно. Затем она​​ простёрлась над тобой с мягкой​​ нежностью матери​​ -​​ и​​ лунный свет лёг на твоё​​ лицо. Твои​​ глаза​​ стали зелеными, а щеки необычайно бледными.​​ Когда ты увидела эту​​ посетительницу,​​ твои глаза так странно расширились.​​ Она​​ так нежно сжала тебе горло, что тебе​​ навсегда​​ расхотелось​​ плакать.

.

Между тем​​ радость луны всё больше​​ наполняла комнату​​ – и горящий фосфор разлился всюду: и казалось, будто яд начал светиться.​​ И​​ было видно, как​​ весь этот​​ одушевленный​​ свет думал и говорил: «Ты​​ навсегда отмечена​​ моим​​ поцелуем.​​ Ты будешь красива на мой манер. Ты будешь любить​​ то, что я люблю и​​ то,​​ что любит меня: воду, облака, тишину​​ и ночь; огромное​​ и​​ зеленое море;​​ воду – и​​ бесформенную, и постоянно меняющую формы. Ты будешь любить места, где ты не была. Ты будешь мечтать о​​ любовнике, которого никогда​​ не узнаешь.​​ Ты будешь любить​​ чудовищные цветы,​​ ароматы, которые​​ тебя заставят​​ бредить, котов, которые​​ нежатся​​ на пианино и стонут,​​ словно​​ женщины, хриплым и нежным голосом!

.

А еще​​ ты будешь любима​​ моими любовниками, за тобой будут ухаживать мои придворные. Ты будешь королевой зеленоглазых мужчин, чье горло я тоже сжимала​​ в своих ночных ласках. И они​​ любят море,​​ огромное, бурное и зеленое,​​ любят воду – и​​ бесформенную, и постоянно меняющую формы, любят​​ места, где их нет,​​ любят​​ женщин, которых​​ не знают,​​ любят​​ зловещие цветы, похожие на курильницы​​ какой-то​​ незнакомой​​ религии,​​ любят​​ ароматы,​​ что беспокоят душу,​​ любят​​ диких и​​ страстных​​ животных,​​ известных своим​​ безумием».

.

И именно поэтому,​​ моё окаянное,​​ дорогое,​​ избалованное дитя, я сейчас​​ и сижу у твоих ног: я​​ ищу​​ во всем твоем лице отблеск грозного​​ Божества,​​ вещей​​ крестной матери, ядовитой кормилицы всех лунатиков.

.

.

* * *

* * *

.

38

.

Какая из​​ женщин​​ настоящая?

.

Я знал​​ одну​​ Бенедикту! Она казалась сущим​​ идеалом, её​​ глаза излучали стремление к величию, красоте, славе и всему, что заставляет верить в бессмертие.

.

Но эта чудесная девушка была слишком красива, чтобы жить долго! Она умерла через несколько дней после​​ нашего​​ знакомства -​​ и именно я похоронил ее в тот день, когда весна​​ повсюду​​ размахивала своим кадилом - и​​ на кладбищах​​ тоже.​​ Это я, кто похоронил ее, надежно запертую в​​ гробу из​​ дерева​​ ароматного и нетленного,​​ из​​ какого​​ делают​​ сундуки​​ в​​ Индии.

.

Я смотрел на могилу​​ моего​​ сокровища,​​ когда​​ внезапно увидел​​ какую-то​​ маленькую особу, которая была необычайно похожа на покойную. ​​ Она​​ топала​​ по свежей земле​​ могилы​​ с истерической и странной​​ яростью и сказала, при этом разразившись смехом: «Это я​​ -​​ настоящая Бенедикта! Это я, а ты – известная скотина! И в наказание за твое безумие и слепоту ты будешь любить меня такой, какая я есть!».

.

Но я​​ в​​ бешенстве ответил:​​ «Нет! нет!​​ нет!». И чтобы еще больше подчеркнуть свой отказ, я так сильно ударил ногой по земле, что моя нога погрузилась по колено в​​ свежую могилу! Ногу не вытащить! Теперь​​ я​​ -​​ как волк​​ в капкане. Так вот и не выбраться (неужто это​​ навсегда?)​​ из​​ ямы​​ идеала.

.

.

* * *

* * *

.

39

.

Породистая лошадь

.

Она​​ так уродлива, но​​ все же​​ и в изяществе ей не откажешь!

.

Когти и​​ Времени,​​ и​​ Любви​​ оставили на ней свои следы и своими​​ жестокими методами​​ научили​​ лошадь​​ тому, что каждая минута и каждый поцелуй уносят молодость и свежесть.

.

Она​​ на самом деле​​ уродлива. Посмотреть – какой-то​​ муравей, паук! Ничего, кроме остова!​​ Но​​ она же –​​ дьявольское​​ варево,​​ магистр​​ волшебства,​​ само​​ колдовство!​​ Как ни крути, она изысканна.

.

Само​​ Время не могло нарушить ни сверкающей гармонии ее​​ бега, ни нерушимой элегантности ее фигуры.​​ Сама Любовь не изменила мягкости ее детского дыхания, а​​ Время не вырвало ничего из ее пышной гривы,​​ дикие​​ ароматы которой воплощают​​ всю​​ неистовую​​ жизненную мощь​​ французского​​ Юга:​​ Ним,​​ Экс, Арль, Авиньон, Нарбонна, Тулуза! Это​​  ​​ ​​ ​​​​ города, благословлённые​​ самим​​ солнцем,​​ города любви и очарования!

.

Время и​​ Любовь напрасно укусили​​ эту лошадь​​ своими​​ прекрасными зубами:​​ они ничуть не уменьшили​​ неясного, но вечного очарования​​ ее​​ мальчишеской груди.

.

Она,​​ может,​​ уже и наскакалась порядком, но не устала! Она хранит свой​​ героический характер. Вы непременно вспомните​​ лошадей знаменитых пород,​​ 

которых распознает глаз настоящего любителя, даже​​ если они​​ запряжены​​ в наемную карету или тяжелую повозку.

.

А еще эта лошадь​​ такая нежная и такая пылкая! Она любит, как любят осенью: словно б​​ приближение зимы зажигает в ее сердце​​ какой-то новый огонь. В ее нежности что-то от нежности рабыни, - но эта нежность вас никогда не утомит.

.

.

* * *

* * *

.

40

.

Зеркало

.

Входит​​ какой-то не человек, а чудовище​​ и смотрит на себя в зеркало.

.

«Зачем​​ вы смотритесь​​ на себя в зеркало, если​​ вам заранее понятно, что это вам будет неприятно?».

.

Это страшилище мне отвечает: «Месье, согласно​​ бессмертным принципам 89, все люди равны в правах. Следовательно,​​ я имею право возражать; с удовольствием или с неудовольствием, это зависит только от моей совести».

.

С точки зрения​​ здравого смысла я, несомненно, был прав; но с точки зрения закона он не ошибся.

.

.

* * *

* * *

.

41

.

Гавань

.

Порт - прекрасное место для отдыха для души, уставшей от житейских проблем. Широта неба, изменчивость облаков, волны, постоянно меняющие краски, мерцание маяков - всё это так радует глаз, от этого никогда не устаёшь. ​​ Стройные формы кораблей, их разнообразная оснастка так утешно колеблются в зыби волн! Вкус ритма и красоты воцаряется в душе.

А еще (и это прежде всего) есть таинственное и аристократическое удовольствие для того, у кого больше нет ни любопытства, ни амбиций, созерцать, лежа на террасе или облокотившись на каменную ограду набережной, все эти отправления и возвращения кораблей и думать: «О! Есть же люди, у которых еще есть силы желать, путешествовать, делать деньги».

.

.

* * *

* * *

.

42

.

Портреты любовниц

.

В мужском будуаре, то есть в курилке у какого-то элегантного игорного дома, курили и пили четверо мужчин. Уж точно, что они ​​ не были ни молодыми, ни пожилыми, ни красивыми, ни уродливыми; но, пожилые или молодые, они отличались той непременно узнаваемой чертой ветеранов радости, той неописуемой - я не знаю, как и сказать - той холодной, насмешливой печалью, которая ясно говорит: «Мы жили мощно - и сейчас мы ищем то, что могли бы любить и ценить».

.

Один из них завел разговор на женскую тему. Было бы​​ мудрее​​ вообще не говорить об этом,​​ но иные сознательные люди так устроены, что после выпивки не гнушаются и банальных разговоров. А мы? Мы просто слушаем того, кто говорит, как слушали бы танцевальную музыку.

.

«У всех людей, - сказал он, - есть возраст херувима: это время, когда из-за отсутствия дриад мы без отвращения целуем стволы дубов. Это первая степень любви. На второй ступени мы начинаем выбирать. Способность размышлять - это уже какое-то падение. Именно тогда мы со всей определённостью ищем красоту.​​ Что касается меня, господа, то я славен​​ тем, что давно​​ дожил до​​ климакса​​ третьей степени:​​ самой красоты​​ мне​​ уже недостаточно: мне надо,​​ чтоб она была​​ приправлена ароматами, украшениями и тому подобным.​​ Я бы даже признался, что​​ порой​​ я стремлюсь, как к неведомому счастью, к некоей четвертой степени: там уж будет​​ абсолютный​​ покой.

Но на протяжении всей моей жизни, за исключением возраста херувима, я был более, чем кто-либо другой, чувствителен к глупости​​ и​​ посредственности женщин: первая меня нервировала, вторая раздражала.

Что мне больше всего нравится в животных, так это их​​ простодушие. Так что судите сами, сколько мне пришлось​​ страдать от​​ моей последней любовницы.

.

Она была внебрачной​​ дочерью​​ принца.​​ Само собой, она красива – иначе что бы я на неё польстился?​​ Но она портила это прекрасное качество нездоровыми и​​ безобразными​​ амбициями. Она всегда хотела вести себя как мужчина. «Вы не мужчина! Ах,​​ будь​​ я мужчиной! Из нас двоих мужчина​​ - я!». ​​​​ Таковы были невыносимые припевы, которые исходили из этого рта!​​ Я​​ бы предпочёл, чтоб из него​​ вылетали​​ только​​ радостные​​ песни.​​ ​​ По поводу книги, стихотворения, оперы, которым я выразил свое восхищение​​ она говорила:​​ «А вы сами-то верите,​​ что это очень сильно?». А потом «аргументировала»: «А что вообще вы можете знать​​ о силе?».

.

В один прекрасный день она​​ взялась за​​ химию -​​ теперь между моим ртом и ее ртом я обнаружил стеклянную маску.​​ Она сделала меня​​ заикой!​​ Если я​​ ее немножечко​​ толкал​​ в​​ любовном​​ порыве, она​​ впадала в истерику, будто я ее изнасиловал…».

.

- И чем же все это закончилось?​​ – спросил​​ один из​​ собеседников.​​ -​​ Я не знал, что вы такой терпеливый.

.

-​​ Не иначе, как сам​​ Бог​​ вмешался!​​ -​​ продолжал рассказчик.​​ –​​ Он подсунул мне​​ лекарство​​ от этого​​ зла. Однажды​​ я застал эту​​ Минерву,​​ изголодавшуюся по​​ идеальной силе,​​ в интимной ситуации​​ с моим слугой!​​ Я был​​ вынужден​​ незаметно удалиться, чтобы не заставить их краснеть​​ от стыда. Вечером я уволил их обоих, выплатив им задолженность по зарплате.

.

-​​ Дело всё во мне!​​ -​​ продолжил он.​​ -​​ Я​​ могу​​ жаловаться только на​​ самого​​ себя.​​ На самом деле счастье жило​​ в моем доме,​​ а​​ я его​​ не узнал. В последнее время судьба предоставила мне наслаждение женщиной, которая была самым нежным, покорным и преданным из всех созданий…​​ Она была​​ всегда готова, но -​​ без энтузиазма!​​ «Я очень этого хочу, раз вам это приятно».​​ ​​ Это был её​​ обычный ответ.​​ Если лупить палкой стену или диван, у них было б больше вздохов, чем тех, что вырвались​​ из груди моей любовницы, а ведь я-то любил очень бурно.​​ ​​ Через год совместной жизни она призналась мне, что никогда​​ никакого удовольствия​​ не испытывала.​​ Мне опротивел этот неравный поединок​​ -​​ и эта​​ «неповторимая»​​ девушка вышла замуж. Потом мне взбрело в голову​​ увидеть ее снова​​ -​​ и​​ тут​​ она мне​​ говорит, показывая на шестерых прекрасных детей:​​ «Что,​​ мой дорогой друг, жена​​ ваша​​ все еще так же​​ девственна, как и ваша любовница?».​​ Она совсем​​ не изменилась. Иногда я​​ даже​​ жалею, что​​ её упустил:​​ мне​​ надо​​ было​​ жениться на ней.

.

Слушатели давай смеяться. Пришла​​ очередь​​ третьего. Он​​ сказал:

.

«Господа, я​​ знал​​ удовольствия,​​ мимо которых вы, похоже, прошли. ​​ Я хочу​​ сказать​​ о комическом в любви,​​ причем это​​ комическое​​ не исключает восхищения.​​ Думаю, я​​ восхищался своей последней любовницей больше, чем вы​​ ненавидели​​ или любили​​ своих. Все​​ восхищались​​ ею​​ так же сильно, как и я. Когда мы входили в​​ какой-нибудь​​ ресторан,​​ не проходило и пары минут, как​​ все забывали о еде​​ и смотрели на неё. ​​ И​​ гарсоны, и дама за стойкой испытывали этот заразительный экстаз,​​ заставлявший их забыть о​​ своих обязанностях. Короче говоря,​​ я жил некоторое время​​ бок о бок​​ с​​ настоящим феноменом. Она ела, жевала,​​ размалывала, пожирала, поглощала,​​ -​​ но​​ с поразительной легкостью и​​ беззаботностью.

Я рядом с ней был в экстазе – и довольно долго.​​ Удивительная у нее была манера​​ говорить: «Я голодна!»: нежная, мечтательная, английская и романтичная.​​ И она повторяла эти слова день и ночь, показывая самые красивые зубы в мире​​ – и эти слова сразу и делали вас нежным, и радовали.​​ Я мог бы сколотить свое состояние, выставляя ее на ярмарках в виде​​ прожорливого монстра.​​ Я хорошо ее кормил, и все же она бросила меня...​​ 

-​​ Наверняка,​​ к​​ поставщику​​ продуктов?​​ 

-​​ Да, что-то вроде этого! Какой-то​​ там из начальников умудряется​​ снабжать​​ этого бедного ребенка пайком, которого бы хватило​​ для нескольких солдат.​​ По крайней мере, я так полагал.

.

- Я, - сказал четвертый, - претерпел​​ ужасные​​ страдания​​ – и почему? Она была полной​​ противоположностью тому, в чем обычно упрекают всех​​ женщин. Как же вы не правы в ваших жалобах,​​ вы, слишком​​ счастливые​​ смертные! И вы еще​​ ​​ ​​ жалуетесь​​ на недостатки своих любовниц!

.

Это было сказано очень серьезно – и​​ человеком​​ с​​ приятной,​​ степенной​​ внешностью, с​​ лицом чуть ли не священнослужителя. Это лицо​​ печально освещалось​​ ​​ ​​ светло-серыми глазами. Этот взгляд​​ говорил то ли «Я хочу!», то ли​​ «Надо!», то​​ ли​​ «Я​​ никогда не прощу!».

.

«Если бы вы, нервные, как я вас знаю,​​ вы,​​ Г...,​​ а вы,​​ трусливые и легкомысленные, какими вы являетесь, вы двое, К... и​​ Я...,​​ - если бы вы​​ были бы связаны​​ одной моей знакомой​​ женщиной, вы бы сбежали, или​​ давно бы уже померли. Я выжил, как вы видите. Представьте себе​​ человека, неспособного​​ совершить ошибку в чувствах или расчетах; представьте себе​​ безотрадное​​ спокойствие характера; преданность без​​ шутки​​ и без​​ пафоса; мягкость без слабости;​​ силу​​ без насилия. ​​​​ История моей любви похожа на​​ какое-то​​ бесконечное путешествие по чистой и​​ гладкой, как​​ зеркало поверхности. Она однообразна до​​ головокружения. Это зеркало​​ отражало​​ все мои чувства и жесты с иронической точностью моего собственного сознания, так что я не мог позволить себе ни одного необоснованного жеста или чувства: меня караулил​​ немой упрек моего неразлучного призрака. Любовь казалась мне опекой.​​ Словно б я был неразумным ребёнком! Она​​ помешала​​ мне​​ совершить​​ столько​​ глупостей – и как​​ я жалею​​ об этом!

Вопреки моему желанию я отдал все долги! Столько преимуществ было в моём​​ безумии – и она лишила меня всех их! Она​​ холодно​​ и непреклонно​​ перечеркивала все мои прихоти.​​ В моей жизни не стало опасности, не стало интриги – какой ужас! И она за это не требовала благодарности!​​ Сколько раз я​​ едва​​ удерживал себя, чтобы не наброситься на нее с криком: «Будь несовершенна, несчастная!​​ Тогда бы мне было удобно​​ любить тебя, я бы так не злился!».​​ В течение нескольких лет я восхищался ею, при этом ее​​ ​​ ​​ ненавидя. И как только я умудрился не умереть!?

.

- Ах! – сказали слушатели. – Так как же вы расстались? Наверно, она умерла?

.

- Да!​​ Так дальше продолжаться не могло. Любовь стала для меня​​ слишком тяжёлым​​ кошмаром. Победить или умереть, как говорит политика,​​ -​​ такова была альтернатива, навязанная мне судьбой! Однажды вечером, в лесу... на берегу​​ какого-то​​ пруда... после​​ грустной прогулки…​​ ее глаза отражали​​ нежность неба, а​​ в​​ моей​​ душе разыгрался настоящий​​ ад…

.

- Вот-те раз!

.

- Как?

.

- Что вы хотите сказать?

.

- Это было неизбежно. У меня слишком сильное чувство справедливости, чтобы избивать, оскорблять или увольнять безупречного слугу. Но нужно было примирить это чувство с ужасом, который внушало мне это существо. Надо было​​ избавиться от этого​​ существа, не проявляя к нему неуважения. Что вы хотели, чтобы я сделал с ней, раз она была идеальной?

.

Трое других товарищей посмотрели на него неопределенным и​​ несколько ошалевшим​​ взглядом, как бы делая вид, что не понимают​​ сказанного товарищем,​​ но при этом​​ косвенно признавая, что они сами не чувствуют себя способными на​​ столь суровый поступок, хоть​​ и достаточно объясненный.

.

Затем были принесены новые бутылки, чтобы убить​​ Время, которое​​ всё​​ длится​​ и длится, и ускорить жизнь, которая течет так медленно.

.

.

* * *

* * *

.

43

.

Галантный Стрелок

.

Когда машина проезжала через лес, он остановился около какого-то тира,​​ сказав​​ себе, что было бы неплохо выпустить несколько пуль, чтобы убить​​ Время. Разве убийство​​ именно​​ этого монстра не является самым обычным и законным занятием каждого? ​​​​ - И он галантно предложил руку своей дорогой, восхитительной, но и отвратительной​​ жене,​​ -​​ этой таинственной жене, которой он обязан столькими удовольствиями​​ и​​ страданиями​​ -​​ и, возможно, также​​ он был обязан ей и​​ значительной частью своего гения.

.

Несколько пуль попали далеко от намеченной цели; одна из них даже вонзилась в потолок. Поскольку​​ очаровательное создание безудержно хохотало,​​ потешаясь над неловкостью своего мужа, тот резко повернулся к ней и сказал:​​ «Обратите внимание на эту куклу вон там, справа, с поднятым носом и с таким​​ высокомерным видом. Ну,​​ дорогой​​ мой​​ ангел,​​ мне​​ представляется, что это вы». Он закрыл глаза и спустил курок.​​ Головы куклы как не бывало.​​ 

.

Затем, поклонившись своей дорогой, восхитительной, отвратительной жене, своей неотвратимой и безжалостной​​ Музе и почтительно поцеловав ей руку, он добавил: «Ах!​​ Мой дорогой ангел, как я Вам благодарен за моё призвание поэта!».

.

.

* * *

* * *

.

44

.

Суп и облака

.

Моя маленькая сумасшедшая возлюбленная кормила меня обедом,​​ а​​ через открытое окно столовой я созерцал​​ облака, эти​​ чудеса​​ движущейся​​ архитектуры, созданные Богом​​ из паров. Как​​ чудесны​​ эти​​ сооружения из неосязаемого!​​ Созерцая, я сказал себе:​​ «Все эти фантасмагории почти так же прекрасны, как глаза моей прекрасной возлюбленной,​​ этого​​ маленького​​ ​​ ​​ зеленоглазого​​ чудовища, этой​​ сумасшедшей».

.

И​​ в этот момент она сильно кулаком шарахнула меня по спине -​​ и я услышал​​ её​​ хриплый, очаровательный голос. Он был​​ истеричным​​ и как будто охрипшим​​ от​​ алкоголя,​​ этот​​ голос моей дорогой маленькой возлюбленной,​​ оравшей:​​ «Да жри же​​ свой суп,​​ ё…​​ торговец​​ облаками!».

.

.

* * *

* * *

.

45

.

Тир​​ и​​ Кладбище

.

-​​ С​​ видом​​ на​​ кладбище, Эстаминет.​​ «Какой единственный в своем роде указатель!​​ -​​ сказал​​ себе​​ наш путник. –​​ Очень даже подходит, чтоб​​ утолить жажду! Несомненно, хозяин этого кабаре умеет ценить Горация и поэтов-учеников Эпикура. Возможно, он даже​​ не чужда​​ глубокая​​ утонченность древних египтян, застолья​​ которых не обходились​​ без скелета или без какой-либо​​ символа​​ краткости жизни».

.

Он вошел,​​ выпил кружку​​ пива​​ (его не смутил вид могил в окне)​​ и​​ принялся​​ медленно курить​​ сигару.​​ Потом им овладел каприз погулять по кладбищу, благо там царило щедрое солнце, а трава была высокой и зовущей.

.

Действительно,​​ на кладбище​​ разбушевались​​ свет и жара,​​ словно б опьяневшее солнце​​ разлеглось​​ на ковре​​ чудесных​​ цветов,​​ вскормленных​​ землёй, переполненной трупами.​​ Огромный шум жизни наполнял воздух:​​ жизни​​ бесчисленных насекомых, -​​ но этот шум регулярно​​ прерывался​​ треском выстрелов соседнего тира,​​ - и выстрелы были очень похожи на​​ звуки пробок шампанского, когда бутылку открывают. А кладбище при этом жужжало как бы под сурдинку, оттеняя звук выстрелов.​​ 

.

И вот​​ под солнцем, которое​​ напекало слишком голову,​​ под​​ жгучие​​ ароматы​​ Смерти,​​ путник​​ услышал голос, шепчущий​​ в​​ могиле,​​ у которой​​ он сидел. И этот голос говорил:​​ «Вы, в тире! Будь прокляты ваши мишени и ваши винтовки,​​ вы, беспокойные​​ живые! Как​​ мало​​ вы​​ заботитесь​​ о покойных и их божественном покое!

Пропадите вы с​​ вашими​​ амбициями,​​ с​​ вашими​​ расчетами,​​ вы,​​ нетерпеливые смертные, пришедшие учиться​​ искусству​​ убивать около​​ святилища​​ Смерти!

Вы жене знаете самого простого:​​ легко выиграть приз, легко​​ попасть​​ цель!​​ Как​​ же​​ всё​​ это​​ ничтожно​​ рядом​​ со Смертью! И что​​ вы​​ всё так​​ напрягаетесь,​​ что вы всё копошитесь! Если б вы поняли тщету ваших дел, вы б​​ реже тревожили бы сон тех, кто давно​​ достиг Цели, кто давно понял, что​​ истинная цель​​ нашей​​ отвратительной жизни​​ - Смерть».

.

.

* * *

* * *

.

46

.

Потеря​​ нимба

.

-​​ Э,​​ да​​ что​​ это!​​ Вы​​ – и​​ здесь, дорогой​​ вы​​ мой? Вы, в плохом месте!​​ Вы, пьющий квинтэссенции!​​ Вы, пожиратель амброзии!​​ Вот уж удивили, так удивили.

.

-​​ Друг ты мой, вы знаете мой ужас перед лошадьми и машинами.​​ Сейчас, когда я, сильно торопясь,​​ ​​ ​​ пересекал бульвар и прыгал по грязи через этот​​ движущийся хаос,​​ когда, чудится, смерть​​ несётся на тебя​​ со всех сторон,​​ я сделал резкое​​ движением​​ – и мой нимб​​ соскользнул с моей головы в грязь​​ щебёнки.

У меня​​ духу​​ не хватило поднять его.​​ Лучше уж​​ потерять свои знаки отличия, чем переломать себе кости. И потом, сказал я себе,​​ в этом​​ несчастье​​ можно найти и положительные стороны.​​ Теперь я могу бродить инкогнито,​​ могу отмочить какую-нибудь гадость – ну, стать настоящим негодяем,​​ как простые смертные.​​ Смотрите, я такой же, как вы.​​ 

.

- Вы должны хотя бы​​ продемонстрировать​​ этот​​ нимб​​ или​​ заявить о его пропаже в полиции.

.

-​​ Ну, уж нет! Мне​​ и так​​ хорошо.​​ Ведь только вы​​ узнали меня. К тому же​​ мне надоело моё​​ достоинство.​​ Я​​ с радостью думаю, что какой-нибудь плохой поэт подберет​​ мой нимб​​ и нагло​​ наденет его на свою голову.​​ Я его осчастливлю, - а это такое наслаждение!​​ Как же мне будет приятно посмеяться​​ над ним! Подумайте о​​ поэтах​​ X или Z!​​ Ну, и забавно же будет!

.

.

* * *

* * *

.

47

.

Мадемуазель Бистури

.

Пригород​​ заканчивался,​​ когда​​ под​​ миганием газовых фонарей​​ я почувствовал, как чья-то рука мягко​​ подхватила мою,​​ -​​ и я услышал голос, который сказал мне на ухо: «Вы врач,​​ месье?».

.

Я​​ заметил,​​ что​​ это была​​ немалых размеров, крепкая девушка с широко раскрытыми глазами, слегка​​ напомаженная, волосы развевались на ветру​​ с​​ завязками​​ ее шляпки.

.

« - Нет,​​ я не врач. Позвольте мне пройти.​​ 

- О,​​ нет!​​ Вы​​ -​​ врач. Я-то это вижу​​ ясно.​​ Идёмте-ка ко мне. Вы будете очень довольны мной! Идём.

-​​ Конечно, я пойду к вам, но​​ попозже:​​ после​​ настоящего​​ врача. Ну вас к чёрту!

-​​ Ха-ха!​​ –​​ она залилась смехом, вися у​​ меня на руке и разражалась смехом. – Да вы, доктор​​ – юморист!​​ Я​​ знала много людей​​ в этом роде. Пошли.»

.

Я страстно люблю​​ загадки, потому что всегда надеюсь их разгадать​​ – и тут​​ я позволил себе увлечься этой спутницей или,​​ вернее​​ сказать, этой нежданной загадкой.

.

Я​​ не описываю эту лачугу. Можно найти​​ описание​​ у​​ не одного​​ известного​​ французского​​ поэта прошедших веков. Только​​ отмечу​​ деталь, не замеченная Ренье:​​ на стенах висели​​ пара-тройка​​ портретов​​ знаменитых врачей.

.

Как​​ она меня побаловала!​​ Яркий огонь в большом камине, грог, сигары.

Предлагая​​ мне​​ всё это​​ и закуривая сигару, это забавное создание говорило мне:

​​ - Чувствуйте себя как дома, друг мой, устраивайтесь поудобнее. Это напомнит вам о​​ добром, что было в больнице,​​ и​​ о том​​ хорошем, что было в​​ юности.

-​​ Да что это? – продолжала она. – Где ж вы заработали седые волосы?! Да как же так?! Как это случилось?​​ 

Этого же не было​​ совсем недавно, когда вы​​ ходили в помощниках Л...​​ Помню, именно вы​​ ассистировали​​ ему в серьезных операциях. Вот он, человек, который любит​​ резать,​​ урезать и обрезать! Это вы протягивали ему инструменты,​​ нити​​ и губки.​​ После​​ операции он​​ с гордостью сказал, посмотрев на часы: «Я уложился в пять минут!».​​ ​​ 

- О, я вездесуща, - заявила дама. -​​ ​​ Я хорошо знаю​​ всех​​ этих​​ медиков.

.

Несколько мгновений спустя,​​ перейдя на «ты»,​​ она​​ опять за своё:​​ «Ты ведь врач​​ – так ведь,​​ дорогуша?».

.

Этот​​ идиотский​​ припев заставил меня вскочить на ноги.​​ 

-​​ Нет!​​ -​​ заорал​​ я​​ в ярости.

.

- Хирург,​​ так ведь?

.

- Нет!​​ Сто раз нет! Я тебе башку разнесу, е… м…

.

-​​ Подожди,​​ -​​ повторила она.​​ –​​ Я тебе докажу.

.

И она вытащила из шкафа пачку бумаг, которая была не чем иным, как коллекцией портретов выдающихся врачей того времени:​​ литографии​​ Морена.​​ Мы​​ могли видеть в течение нескольких лет​​ выставленными букинистами​​ на набережной Вольтера.

.

-​​ Вот!​​ Ты его​​ узнаёшь?

.

- Да!​​ – сказал я. - Это X. Имя​​ внизу. Я​​ знаю его лично.

.

-​​ А я знала, что ты его знаешь! Дальше.​​ Вот​​ З.​​ – он во время своей лекции сказал про Х.:​​ «Это чудовище,​​ у​​ которого на лице написано, какой он подлец».​​ Всё ​​​​  ​​​​ потому, что​​ Х. был другого мнения по какому-то вопросу.​​ Как мы смеялись над этим в школе, в свое время! Ты помнишь это?​​ 

-​​ А вот​​ К., который​​ доносил правительству о повстанцах, которых он лечил в своей больнице. Это было время беспорядков.​​ Такой​​ красивый, а такой бессердечный.

-​​ А вот​​ У.. Это какой-то​​ известный​​ английский​​ врач. Мы пересеклись​​ во время его поездки в Париж.​​ У него вид какой-то​​ девицы,​​ разве нет?

.

Только я тронул какой-то перевязанный пакет, лежащий тут же на столе-тумбе, она сказала:

- Подожди немного, - сказала она. – Тут вот стажёры, а тут экстерны.

. 

И она развернула веером​​ какую-то тучу​​ фото​​ с совсем​​ молодыми лицами.

.

-​​ Когда мы снова увидимся, ты подаришь мне свой портрет, не так ли, дорогой?

.

- Но, - сказал я ей,​​ оставаясь верным самому себе, своей навязчивой идее,​​ - почему ты считаешь меня врачом?

.

-​​ Потому что ты такой добрый и так хорош​​ с женщинами!

.

-​​ Особенная​​ логика!​​ – сказал​​ я себе.

.

- О!​​ Тут я мало​​ ошибаюсь в этом.​​ Я​​ знала​​ многих из них. Так​​ люблю этих​​ месье, что,​​ когда и​​ не болею,​​ порой навещаю их:​​ просто чтобы их увидеть.​​ Иные из​​ них мне​​ холодно говорят:​​ «Вы​​ же​​ совсем не больны». Но есть и другие, которые меня понимают: они понимают, что мне надо с ними позаигрывать.​​ 

.

- А когда они тебя не понимают...?

.

-​​ Чёрт побери!​​ Раз​​ я их излишне побеспокоила, я оставляю десять франков на камине. Как​​ же нежны, как хороши эти мужчины!​​ Как было мило встретить в больнице​​ Милосердия​​ маленького​​ стажёра: он​​ красив, как ангел,​​ а​​ вежлив-то как!​​ И как он вкалывает, бедняга! Его товарищи говорили мне, что у него нет ни гроша, потому что его родители​​ бедны и​​ ничего не могут ему послать.​​ Тут-то я и решилась!​​ В конце концов, я довольно красивая женщина, хотя и не слишком молодая. Я​​ ему​​ сказала:​​ «Приезжай ко мне! Можно и​​ почаще.​​ И не стесняйся; мне​​ деньги​​ не нужны». ​​​​ Ты​​ же​​ понимаешь, я​​ не прямо это сказала, а обставила множеством обиняков! Я боялась его унизить, этого милого ребёнка! А еще у меня было забавное желание, о котором я не решилась ему сказать! Я​​ б хотела, чтоб он​​ заявился​​ ко мне со своими медицинскими инструментами и в​​ фартуке,​​ немножко забрызганным кровью!

.

Она говорит это очень​​ искренне! Так​​ чувствительный​​ зритель​​ сказал бы актрисе,​​ к​​ которой он неравнодушен:​​ «Вот бы увидеть вас в костюме​​ в той вашей​​ знаменитой роли!».

.

Но я упёрся и стоял на своём: «Можешь ты вспомнить​​ то​​ время и​​ тот​​ случай, когда в тебе зародилась эта​​ необычная страсть?».

.

Как трудно было ей меня понять!​​ Насилу​​ мне это удалось.​​ Тогда​​ она​​ мне​​ ответила​​ с самым​​ грустным видом​​ и даже, насколько я помню,​​ при этом она​​ отвела от меня взор:​​ «Я​​ не знаю... я не помню».

.

Каких только странностей нет в большом городе, когда​​ ты​​ гуляешь по нему не просто так, а с интересом!​​ Жизнь​​ переполнена​​ невинными монстрами.​​ Мой Бог, мой Сеньор! Вы​​ -​​ создатель,​​ и​​ вы​​ –​​ хозяин.

Вы​​ - тот, кто создал​​ Закон и​​ Свободу. Вы​​ правитель,​​ вы создатель​​ принципа​​ невмешательства.​​ Вы​​ -​​ судья, который прощает.​​ Вы​​ определяете и причины, и следствия. Вы, возможно,​​ тот, кто вложил​​ в мой разум вкус ужаса,​​ чтобы​​ обратить мое сердце​​ к вере,​​ - так Вы преподнесли мне​​ исцеление на кончике клинка.​​ Господи, сжалься над нами, помилуй​​ нас,​​ безумных! О Создатель!​​ Могут ли монстры существовать​​ пред взором Твоим? Ты - единственный, кто знает, почему они существуют, как они возникли. ​​ Неужели этим монстрам надо было​​ возникнуть?

.

* * *

* * *

.

48

.

Только​​ бы за пределы этого мира

.

Эта жизнь​​ –​​ госпиталь – и там​​ каждый больной обуян​​ желанием​​ изменить место​​ постели.​​ Один​​ хотел бы страдать​​ от жара​​ печки, а​​ другой​​ верит, что выздоровеет у окна.

.

Мне кажется, что мне всегда будет хорошо там, где меня нет, и этот вопрос о переезде я постоянно обсуждаю со своей душой.

.

«Скажи мне, душа моя, бедная​​ подостывшая душа, что бы ты подумала,​​ очутись ты в​​ Лиссабоне? Там должно быть жарко, и ты бы там​​ наслаждался жарой, как​​ какая​​ ящерица. Этот город находится на берегу моря. Говорят, он из мрамора, и люди там так ненавидят растения, что вырваны с корнем​​ все деревья.​​ Вот тебе​​ пейзаж по твоему вкусу!​​ Пейзаж​​ сплошь​​ из света, минералов и​​ моря,​​ что их​​ отражает!».

.

И что? Моя душа не отвечает.

.

«Раз ты так любишь отдых и​​ глазеть, как движется что-то большое,​​ так​​ не хочешь ли ты поселиться в Голландии, этой блаженной​​ земле? Возможно, тебе будет​​ очень​​ интересно побывать​​ там,​​ ведь ты​​ часто восхищался​​ картинами​​ в​​ тамошних​​ музеях.​​ А не​​ подумываешь ли ты​​ о Роттердаме? Тебе же нравятся леса мачт​​ и корабли​​ у самых​​ домов?».

.

Моя душа остаётся безмолвной.

.

«Может,​​ тебе больше​​ улыбнулось бы​​ жить в Батавии?​​ Ко всему прочему, мы нашли бы там дух Европы, обрученный​​ с тропической красотой».

.

Ни слова.​​ –​​ Душа, а ты, чего доброго,​​ умерла​​ ль?

.

«Неужто​​ ты​​ застудилась​​ до такой степени, что радуешься только своему злу?​​ А коль​​ так, убежим в страны, которые​​ олицетворяют Смерть.​​ 

Бедная​​ душа!​​ Нам же надо как-то жить дальше. Давай махнём в​​ Торнео.​​ А то закатимся и подальше:​​ на край Балтики. А можно еще дальше​​ от жизни:​​ на полюс.​​ Там солнце лишь косо скользит по земле,​​ ночь куда длиннее дня – и это​​ чередование убивает​​ разнообразие и усиливает однообразие. И эта монотонность – уже на​​ половину небытие. Там мы сможем долго купаться во тьме. Чтобы развлечь нас, северное сияние​​ по​​ временам​​ будет посылать нам свои розовые​​ пучки, похожие на отсветы​​ фейерверка​​ Ада!».

.

Наконец,​​ в​​ моей​​ душе​​ прорвалась накопившаяся боль -​​ и​​ она​​ мудро​​ закричала: «Да всё равно, куда!​​ Только​​ бы за пределы этого мира!».

.

* * *

* * *

.

49

.

Бей бедняков!

.

В течение пятнадцати дней я был заперт в своей комнате и​​ был​​ окружён​​ модными в то время​​ книгами​​ (это было​​ шестнадцать или семнадцать лет назад). Я​​ ​​ ​​ хочу говорить о​​ книгах,​​ в которых рассказывается об искусстве делать​​ народы, толпы, людей​​ счастливыми, мудрыми и богатыми​​ – и всего​​ за двадцать четыре часа.​​ Так​​ я переварил - я​​ хочу сказать, проглотил​​ -​​ все измышления всех этих предпринимателей,​​ обещающих общественное​​ счастье: одни из них​​ ​​ ​​ советуют всем беднякам сделаться​​ рабами,​​ а другие их​​ убеждают, что все они​​ когда-то были королями.​​ 

Неудивительно, что я был​​ близок к состоянию, будто вот-вот голова закружится и я впаду в полный идиотизм.​​ 

.

Мне только​​ показалось, что​​ я почувствовал​​ в глубине моего разума неясный зародыш​​ какой-то​​ идеи,​​ что явно повыше рецептов добрых кумушек,​​ «справочник»​​ которых​​ я недавно просмотрел. Но это была всего лишь идея​​ какой-то​​ идеи, нечто бесконечно смутное.

.

И я вышел на улицу, раздираемый​​ жаждой.​​ Ибо​​ ​​ ​​ страстное жраньё​​ плохого чтива​​ порождает​​ не менее страстную​​ потребность в свежем воздухе и​​ в чём-то прохладительном.​​ 

.

Когда я собирался войти в кабак, нищий протянул мне свою шляпу с одним из тех незабываемых взглядов,​​ что​​ опрокинули бы троны,​​ кабы​​ бы дух пошевелил материю и​​ кабы​​ виноград созревал от взора гипнотизёра.

.

В то же время я услышал голос, который шептал мне на ухо,​​ - и я сразу его узнал:​​ это был голос доброго​​ Ангела или доброго​​ Демона​​ – этот голос со мной всегда. Раз Сократа​​ имел​​ доброго​​ Демона, почему бы мне не иметь своего доброго ангела? И​​ почему бы мне, как и Сократу, не​​ удостоиться​​ чести получить свой патент на безумие, подписанный​​ возвышенным Лелю и очень уж​​ сообразительным​​ Байярже?

.

Но есть та разница между демонами моим и Сократа, что его демон только​​ защищал, предупреждал,​​ мешал случиться плохому, а мой-то​​ советовал, подсказывал, убеждал.​​ Бедняга​​ Сократ! Его демон​​ только запрещал.​​ Мой​​ же всегда провозглашает: это​​ демон действия​​ и битвы.

.

И вот его голос шептал мне так: «Только тот равен другому, кто​​ это​​ доказывает, и только тот достоин свободы, кто умеет ее завоевать».

.

Я​​ сразу​​ прыгнул на своего нищего. Одним ударом кулака я​​ закрыл ему​​ глаз​​ фонарём, который за секунду стал большим, как​​ мяч. Я сломал один из своих ногтей, выбив ему два зуба. Раз​​ я не чувствовал себя достаточно сильным, так как был рождён​​ нежным и мало тренировался в боксе,​​ - и вот,​​ чтобы​​ побыстрей оглушить​​ этого старика, я схватил его одной рукой за ворот его одежды,​​ а​​ другой​​ за​​ горло!​​ И​​ я принялся​​ неистово​​ бить его головой о стену.​​ Должен признаться, что я​​ заранее огляделся,​​ убедившись, что​​ я в​​ пустынном​​ пригороде​​ и до​​ полицейских далековато.

.

Потом​​ ударом ноги в спину, достаточно​​ энергичным, чтобы сломать лопатки, я повалил этого ослабевшего шестидесятилетнего​​ старика. Потом я​​ поднял с земли​​ толстую ветку дерева и​​ ею​​ стал бить его с упорством повара,​​ когда он​​ хочет размягчить бифштекс.

.

И вдруг - о чудо! о​​ радость​​ философа,​​ убедившегося в​​ совершенстве​​ своей теории! - я увидел, как этот​​ дряхлый остов повернулся! Кто ж мог​​ заподозрить такое​​ в​​ совсем забарахлившей​​ машине! С взглядом, полным​​ ненависти (о, каким​​ многообещающим показался он мне!),​​ дряхлый бродяга​​ бросился на меня,​​ поставил фонари под оба глаза,​​ сломал мне четыре зуба, и этой же веткой дерева​​ хорошенько меня отштукатурил.

Итак, своим энергичным лечением я вернул ему гордость и жизнь.

.

Тут я давай делать ему изо всех сил сигнализировать, что​​ считаю дискуссию законченной. Поднявшись с удовлетворением софиста​​ в​​ портике, я сказал ему: «Сэр, вы мне ровня!​​ Окажите мне честь поделить​​ со мной мои деньги.​​ И​​ помните:​​ если вы действительно филантроп,​​ то​​ нужно применять​​ ко всем вашим собратьям, которые станут просить у вас милостыню,​​ именно эту​​ теорию, которую я имел несчастье опробовать на вашей спине».

.

Он заверил меня, что хорошо усвоил мою теорию и всегда будет​​ покорно​​ следовать моим советам.

.

* * *

* * *

.

50

.

Хорошие Собаки.

Мистеру Джозефу Стивенсу

.

Я никогда не краснел, даже перед молодыми писателями моего века, за свое восхищение Бюффоном,​​ но сегодня я не призову на помощь душу этого живописца​​ помпезной​​ природы.​​ Ну, уж нет!

.

Куда​​ охотнее я обратился бы к Стерну и​​ так бы ему​​ сказал: «Спустись с небес или поднимись ко мне с Елисейских полей, чтобы вдохновить меня​​ на строчки​​ в пользу добрых собак, бедных собак,​​ - но пусть эта​​ песнь будет​​ достойна​​ тебя, сентиментальный​​ проказник и​​ несравненный шутник! Возвращайся​​ верхом на этом знаменитом осле, который всегда будет сопровождать тебя в памяти потомков. И,​​ прежде всего,​​ пусть​​ у морды​​ этого​​ осла​​ будет аккуратно подвешено миндальное​​ печенье, которое он обессмертил!».

.

Долой​​ академическую​​ музу!​​ Долой эту​​ старую ханжу. Я взываю к​​ близкой мне​​ музе,​​ полной жизни​​ горожанке​​ – и пусть​​ она поможет​​ мне спеть о хороших собаках, о бедных собаках, о​​ грязных​​ собаках, от​​ которых​​ все​​ шарахаются, как чумных и вшивых. Все,​​ за исключением бедняка, с которым они связаны, и поэта, который смотрит на них​​ по-братски.

.

Тьфу​​ на пса-хлыща, этого тщеславного четвероногого, датчанина, кинга-чарльза​​ спаниеля, мопса или​​ еще какого негодяя, настолько очарованного собой, что он​​ без всякой скромности​​ бросается к ногам или коленям посетителя, как будто уверен, что​​ понравится, беспокойный, как ребенок, глупый, как лоретка, иногда ворчливый и наглый, как прислуга!​​ Тьфу особенное на​​ этих дрожащих и обезумевших четвероногих змей, которых мы называем​​ «левретками». В их острых мордах нет чутья, чтобы по следу найти друга, а​​ в их приплюснутых головах​​ ума ни капли, зато на них удобно​​ играть в домино!

.

Всех вас в собачью будку,​​ надоедливых​​ паразитов!

.

И пусть все вы сидите нежной-нежной будке!​​ Я пою собаку грязную, бедную, бездомную, бродячую,​​ собаку-пройдоху. Собаку, которой руководит инстинкт. Так инстинкт руководит бедняком, цыганом, бродячим артистом. Этот инстинкт чудесно​​ ведёт необходимость! Она – настоящая мать,​​ истинная​​ покровительница​​ интеллигенции!

.

Я​​ воспою несчастных собак:​​ либо тех, кто​​ одиноко​​ бродит по извилистым​​ задворкам​​ огромных городов, либо тех, кто​​ говорят​​ покинутому​​ человеку с горящими и одухотворенными глазами: «Возьми меня с собой​​ – и мы сотворим какое-то подобие​​ счастья!».

.

«Куда идут собаки?»,​​ -​​ однажды сказал Нестор Рокплан в бессмертном фельетоне, который​​ он,​​ конечно, забыл, и о котором​​ помним до сих пор только я и, возможно, Сент-Бев.

.

Куда идут собаки, спросите вы, невнимательные люди? Они идут по своим делам.

.

Они идут по делам, а то и на любовные свидания. Сквозь туман, сквозь снег, сквозь​​ грязь, под палящей жарой, под проливным дождем они идут,​​ они приходят, куда надо, они семенят,​​ пробираются​​ под машинами, возбужденные блохами, страстью, нуждой или долгом. Как и мы, они встают​​ рано утром и​​ начинают жить своей​​ жизнью​​ или​​ носятся​​ в свое удовольствие.

.

Есть такие, кто ночует на развалинах в пригороде и каждый день в назначенный час приходит​​ в надежде получить обычное воздаяние​​ у дверей кухни Пале-Рояля. Другие​​ целой стаей одолеют​​ расстояние более пяти лье, чтобы разделить трапезу, приготовленную для них​​ милостью​​ шестидесятилетних девственниц, чьи незанятые сердца отданы зверям, потому что глупые мужчины​​ их больше не замечают.

.

А есть и такие,​​ кто обезумел от любви, как иной негр! Такая собака​​ в определенные дни покидает​​ район города, где живёт обычно,​​ чтобы​​ порезвиться в течение часа вокруг​​ какой​​ красивой суки, немного неряшливой в своем туалете, но гордой и благодарной.

.

И все​​ собаки пунктуальны,​​ хоть у них нет ни​​ записных книжек,​​ ни​​ заметок, ни​​ портфелей.

.

Знаете ли вы ленивую Бельгию и восхищались ли вы, как и я, всеми этими​​ крепкими​​ собаками, запряженными в телегу мясника, доярки или пекаря? Своим торжествующим лаем​​ они​​ свидетельствуют о гордом удовольствии, которое они испытывают, соревнуясь с лошадьми.

.

Вот два​​ типа собак,​​ что​​ цивилизованы поболее прочих! Позвольте мне ввести вас в комнату отсутствующей собаки-артиста.​​ Кровать​​ из крашеного дерева, без занавесок,​​ какие-то​​ одеяла,​​ истасканные и полные клопов, два соломенных стула, чугунная печь, один,​​ два​​ музыкальных, пришедших в негодность​​ инструмента.​​ О,​​ как​​ печально видеть такую​​ мебель!

Но посмотрите, пожалуйста, на этих двух умных персонажей, одежда которых сразу и​​ потертая, и роскошная. Они​​ причесанных, как трубадуры или военные,​​ и​​ с вниманием​​ волшебниц​​ наблюдают за безымянным​​ варевом, которое кипит на зажженной плите. А​​ в центре​​ варева​​ стоит длинная ложка, очень похожая на высокие мачты, которые обычно возвещают​​ о завершении​​ стройки.

.

Разве не справедливо, что такие ревностные комедианты не отправляются в путь, не подкрепив свои желудки мощным и крепким супом? И разве вы​​ не простите немного чувственности этим бедным дьяволам, которым каждый день приходится сталкиваться с безразличием публики и несправедливостью режиссера, который​​ большую часть​​ заработка присваивает​​ себе на жизнь и один ест больше супа, чем​​ его​​ четыре​​ актера?

.

Сколько раз я с улыбкой и​​ нежностью​​ созерцал всех этих четвероногих философов,​​ любезных,​​ покорных или преданных рабов, которых​​ республиканский словарь​​ с таким же успехом мог бы назвать​​ служащими, если бы республика, слишком занятая счастьем людей,​​ нашла​​ время​​ воздать должное и​​ собакам!

.

И сколько раз я думал, что, возможно, где-то есть особый рай (да​​ кто​​ же​​  знает?)​​ для собак, чтобы вознаградить​​ их​​ мужество, терпение​​ и труд? Да,​​ особый рай для хороших собак,​​ собак​​ бедных, грязных​​ и​​ безутешных. Сведенборг​​ же настоятельно​​ утверждает, что есть​​ специальный рай​​ для турок и​​ специальный​​ для голландцев!

.

Пастухи Вергилия и Феокрита ожидали в награду за свои песни​​ в состязаниях​​ хорошего сыра, флейту от лучшего мастера или козу с выменем​​ полным молока. Поэт, воспевший​​ убогих​​ собак, получил в награду красивый жилет одновременно насыщенного и блеклого цвета, который заставляет вспомнить осенние солнца, красоту зрелых женщин и лето в День Святого Мартина.

.

Никто из тех, кто присутствовал в таверне на улице Вилла-Эрмоса, не забудет,​​ как неожиданно и быстро​​ ​​ ​​ художник снял с себя жилет в пользу поэта: он​​ ​​ ​​ хорошо понимал, что​​ это​​ хорошо и​​ достойно:​​ воспеть​​ бедных собак.

.

В​​ старые добрые времена какой-нибудь великолепный итальянский тиран предлагал божественному Аретино либо​​ кинжал, украшенный драгоценными камнями, либо придворную мантию в обмен на драгоценный сонет или любопытную сатирическую поэму.

.

И всякий раз, когда поэт надевает жилет художника, он вынужден думать о хороших собаках, собаках-философах,​​ о​​ лете в День Святого Мартина и​​ о​​ красоте​​ перезрелых женщин.

.

* * *

* * *

.

51

.

Эпилог

.

Доволен​​ я. На гору я взобрался​​ –​​ 

Париж расстался подо мной во всей красе.​​ 

Чистилище и​​ ад,​​ больница, лупанар…​​ 

.

Тут всяка гадость пышным цветом​​ расцветает.

Ты знаешь, Сатана,​​ как шеф​​ моих страданий,​​ 

я тут не для того, чтоб слёзы расточать,

.

но,​​ старый я пошляк любовницы то ж старой,​​ 

хочу упиться видом огромадной шлюхи,​​ 

чей адский шарм всё молодит, как встарь.

.

Хоть дрыхаешь с утра ты, мрачная старуха,​​ 

грипозна, тяжела, с своим отвратным шармом,​​ 

хоть вечером блеснёшь закатом ухарски,

.

тебя люблю, Париж! Раздолье тут ворам!

Я нечисть тут ценю: есть у неё свой шарм.

Вам это не понять: не та порода.

.

2024-2025