Письмо Савонаро́лы
1485 год. Ученый монах Джиро́ламо Савонаро́ла пишет письмо:
Приветствую тебя, брат Февроний! Сейчас я преподаю и проповедую в городке Сан-Джиминьяно: именно там на проповеди мы и познакомились. Твои мнения меня очень заинтересовали – и я хотел бы продолжить наш спор в письме. Я смогу оказаться во Флоренции только через год, но как раз в твоем монастыре Сан-Марко.
Прежде всего, позволь сказать, что твоя судьба, вся твоя жизнь не только во мне, но во всех нас, твоих братьев, вызывают величайшее сочувствие.
Подумать только: ты был вынужден спасаться бегством из Византии. Исчезла столь славная империя! Мы так и не имели возможности поговорить о науке Византии. Сейчас мы, именно мы, такие вот скромные монахи Священной римской империи, открываем античность – и это происходит благодаря таким людям, как ты: именно византийские хроники рассказывают нам о мире с четвертого века. Какую огромную традицию ты привез вместе с собой из Византии. Что бы мир знал о своей истории без ваших анналов?! Да ничего.
О чем бы я хотел попросить тебя, мой дорогой брат Февроний? Я бы попросил тебя излишне не восторгаться Флоренцией, но видеть и неприятные стороны твоего города.
Начну с мелочей. Что ты нашел в картине «Весна», я не понимаю: весь смысл, все построение этой картины Боттичелли противоречит новой живописи, ее характеру и фальшивому величию. Это какая-то архаика, стилизация явно устаревших приемов. Ссылки на Полициано особенно странны: с каких это пор картины становятся знаменитыми только потому, что иллюстрируют литературные произведения? Более того! Этот легкомысленный человек по имени Анджело Амброджи́ни (надеюсь, ты знаешь, что Полициано – только его прозвище) вошел в доверие к Медичи. Свою поэму «Стансы на турнир» он посвящает Джулиано, брату самого Лоренцо Медичи. В картине «Весна» Боттичелли воспевает любовницу Медичи Симонетту Веспуччи. Какое неслыханное бесстыдство! Смазливенькая дамочка поставлена в центр государственной жизни Флоренции! Просто разгул эпикурейства! Нельзя радоваться этой распущенности. Тем более, нам, монахам, остается только ужасаться этим современным нравам.
Как ты ни возвеличиваешь Медичи, по мне они - тираны с порывами благотворителей. Даже и меценаты они именно потому, что тираны: они хотят скрыть свою сущность за блеском искусства.
Я и письмо-то тебе посылаю не общей почтой, а с нашим верным братом. Медичи наверняка приказал вскрывать письма! Какая же тут свобода? Какое же счастье, что мы - не его рабы! Мы не его рабы, поверь, только потому, что мы - рабы Божьи.
Теперь о политическом устройстве Флоренции. У нас в Италии что ни государство, то свой «строй». Мы колеблемся между тиранией и народовластием (название «демократии») – и форм так много, они столь разнообразны, что лишь потомки с высоты веков сумеют как-то особенно их назвать и классифицировать. Исторически очевидно, что тирании более долговечны. Демократия греков существовала недолго, а вот Риму больше двух тысяч лет. Нынешняя Священная римская империя лишь по названию продолжает славу древнего Рима.
Греки видели в государстве какие-то идеальные то ли схемы, то ли сущности – и чуть ли не надзвездные! Известно выражение Платона: «Космос - универсальное государство». Но это – мечты философа, - а что на самом деле? Посмотрим, кто же составлял такое государство. Рабы и свободные люди. Девиз вторых: «Прекрасно не заниматься никаким низким ремеслом, так как свободному человеку не свойственно жить в зависимости от других».
Вот мнение Аристотеля: «Неизбежно приходится согласиться, что одни люди - повсюду рабы, другие - нигде таковыми не бывают».
Кажется просто невероятным, что такое унижение одного человека другим было в порядке вещей! Это были свободные и рабы по природе, априори – и одних полагалось унижать, а другие могли ходить в афинскую картинную галерею, проводить время в библиотеках или в умных беседах.
Платон нигде не называет рабов рабами по природе, а допускает рабство только в качестве печального результата столь же печального исторического развития; Аристотель, независимо ни от какого исторического происхождения рабства, прямо считает, что раб является рабом по природе и что никакими мерами нельзя раба сделать свободным. Так!!
Аристотель: «Полис есть общность людей, вырастающая из их естественных отношений. А эти естественные отношения являются, с одной стороны, отношениями мужа и жены, и с другой стороны, - господина и раба». Аристотель доказывает, что раб, являясь собственностью господина, является его частью и составляет с ним нечто целое, а будучи его частью, он получает от этого и свою пользу, и что противоположность господина и раба разлита по всей природе.
А что такое град Рим начала нашей эры? Рим наполнен миллионным плебсом, который давно обезземелен и разучился работать, который вечно бездельничает и горланит на выборах, требуя себе бесплатного хлеба и зрелищ, этого мяса и крови гладиаторов и зверей, этой сладострастной одури пылкого и невоздержного духа древних итальянцев. Но все это бунтующее и неугомонное исступление социальной и личной плоти пронизано тончайшими и невидимыми, однако, острейшими и всесильными токами юридического абсолютизма и обожествленной императорской власти.
Когда земля, капитал, войско и государство сосредоточиваются в одних руках, всегда ищите мистицизма, символизма, диалектики и мифологии. Так было и в эпоху античного цезаризма.
Нашей эпохе дано открыть Рим заново и заново прояснить пути становления Христа. Риму было уже 753 года, когда явился наш Спаситель. В основе империи был некий «порядок, taxis»: принцип, условие и сущность общественного устройства людей. В основе этого устройства – закон. Я напомню важное утверждение ученого того времени: «Итак, кто требует, чтобы закон властвовал, требует, кажется, того, чтобы властвовало только божество и разум, а кто требует, чтобы властвовал человек, привносит в это свое требование своего рода животный элемент, ибо страстность есть нечто животное, да и гнев совращает с истинного пути правителей, хотя бы они были и наилучшими людьми; напротив, закон - это уравновешенный разум».
В этом вопросе меня интересует аспект государственности. Христос появился при тиранах! В этот период римская государственность перешла к цезаризму – и даже его мистика (мистика цезаризма!) была мистикой именно этой самой государственности. Обезличенной государственности: то государство различало отдельных людей только как субъектов права!
Итак, императорский Рим - царство государственной мистики – и в ней просто-напросто нет отдельного индивидуума! И тут приходит наш Спаситель! Конечно, эта госмашина не могла его переварить: она могла только бороться с ним.
С точки зрения того Рима, того государства человеку, если он вообще хотел выжить, оставалось лишь приспособиться к государственным механизмам. То государство - это не наши эфемерные итальянские «государства», даже не Священная римская империя, - но гигантский механизм, претендующий на весь мир. Некое всеобъемлющее мировое целое.
А каков дух этого государства? Тут экзальтация, энтузиазм, истерия, сладострастная чувственность, упоение, - но всё завязано на мощь, всесилие, всевластие римского мирового правительства. Империя в душах! Обручение мощи империи с необычайно расцветшей экзальтацией! Это мы находим в римском чувстве жизни и красоты.
Но красоты совсем не божественной! Эта красота знает социальное только на стадии человека природного. Эта красота - языческая: она опирается на то, что присуще человеку, - но она не поднимается над человеком: в этой красоте нет намека на божественное.
А что делает Рим, наш родной католический Рим? В лице наших художников, подвижников церкви, он объединяет абсолютное (хотя и формальное) послушание с сомнительной истерией видений якобы божественной природы. Так Франциск Ассизский видит себя среди лиц святой Троицы, а Данте помещает свою Беатриче на апокалиптическую колесницу! Помнишь, Февроний, что имелось в виду? Колесница символизирует собою вселенскую церковь, ее везет Грифон-Христос и окружают ангелы, евангелисты и пророки («Чистилище», двадцать девятая песнь).
Рим – торжество цезаризма - и мы к этому катимся. Но Рим - это пронизание горячего социального мяса и крови холодными иглами и стальными, хотя и невидимыми, узами юридической теократии, - а Флоренция – эпикурейское государство, где царит прихоть власти.
Подумай об этом, брат. Я верю, мы встретимся еще не раз. Я приеду в твой Сан-Марко – и мы продолжим нашу беседу. Прощай.