Пустынный день.

Второй час дня – и все убежали на обед.

Сегодня моя очередь – сидеть одному.

Наш офис довольно душный, на двадцатом этаже, под самым небом, ​​ так что ничего удивительного, что, оставшись один, ​​ думаю о ​​ высоких материях.

-Что там с тобой?! Подними трубку!

-А я что, не поднимаю?

-Нет. Что у тебя в голове? Давай работай.

-Хорошо.

Шеф всегда вот так неожиданно вынырнет.

Боги умирают оттого, что рождаются среди людей.

Они задыхаются в людях, не успевают почувствовать в себе божественное и взлететь.

Так каждому юноше в страшные минуты жизни приходит в голову, что он бог. Ему кажется, он летит высоко-высоко.

-Перезвоните позже.  ​​ ​​​​ Через ​​ час. ​​ 

Жаркое лето. ​​ 

Такое жаркое, что птицы не могут взлетать высоко: они судорожно стелятся по крышам домов, они кажутся такими беспомощными с высоты моего двадцатого этажа.

А почему сам себе ​​ я никогда не казался богом?

Как ни странна, ужасна, неприлична была эта мысль, она выросла в образ, заполнивший всю мою жизнь.

Что это за образ?

Святого Себастьяна?

Я не понимаю.

-Я не могу просчитать это так быстро! ​​ Это в районе ста тысяч.

Но не фальшива ли эта высота мыслей?

Столько ложной божественности рождается в моей душе из элементарного страха перед жизнью!

Я просто плыву по течению, и мои мысли мне не принадлежат.

Теперь мне кажется, божественное – в приятии жизни: только тогда у тебя есть шанс приблизиться к ее пониманию.

Когда ты сгораешь в ней каждый день – и каждый день снова возрождаешься. Когда преодолеваешь боль и просто небольшие чувства ради ощущения огромного.

Кто-то идет.

-Шарахнем кофе?

-А что, шефа унесло?

-Вроде, да.

-А я и не заметил. Пожалуй. ​​ 

-Уперся. ​​ На час, не меньше.

Почему-то, когда я пью кофе, небо, как бы на всякий случай, меняет свои оттенки.

Словно тут, за окном, совсем рядом материализуются моя грусть и моя лень – и мне неприятно узнавать в них самого себя.

Я вспомнил, откуда пришло мое жалкое ощущение божественности: из образа, ставшего знанием: ​​ я все помню Святого Себастьяна с русской иконы.

Не просто помню, но не могу отделаться от этого образа.

Именно этот образ ​​ заставил почувствовать свою смертность, саму близость смерти, подтолкнул ​​ мечтать о близости богини.

Конечно, странная, вычурная ​​ мечта, но она очень помогает мне целыми днями сидеть в офисе.

Именно эта мечта заполняет пустое пространство постылой работы и меняет его на нечто более человечное, более приемлемое: уже и занавесочки не кажутся такими казенными, уже и улыбки коллег более не ранят меня.

Опять кого-то несет.

Опять он.

-Ты чего, написал отчет?

-Конечно. ​​ Я ведь еще вчера начал над ним биться.

-Вот ты и размечтался!

-Не говори!  ​​ ​​​​ Мечтаю, но ​​ без всякого удовольствия.

-А чего ты ​​ кофе-то так молоком разбавляешь?! Ребенок, что ли?!

-Представь себе. Как хочу, так и делаю.  ​​​​ Ты чего приперся?

-Я хочу намылиться.

-Это рискованно, - резонно ответил я. – Еще и трех нет. ​​ Шефа может принести.

-Я все равно пойду.

-Иди. ​​ Я сделаю, в случае чего, вид, что не знаю, где ты.

Вся моя жизнь пронизана ​​ какими-то странными мечтами - ​​ и я уже отказываюсь признать их пустыми.

Вот мечтаю о богине.

Но почему богиня?  ​​​​ 

Потому что мечтать о земной женщине куда тяжелее.

Может ли любовь к земной женщине быть огромной? Что-то не верю.

Не верю, потому что люблю, как умею, мою жену.

Это не богиня, но зато очень приятная дама. Она мне нравится как раз тем, что она - не богиня, что не вторгается в мои мечты, что не мешает мечтать об иной: большой любви.

-Такой заказ я не могу принять. Позвоните позже. Все-таки, это слишком ответственно.

Потому что надо проводить через финансовый отдел, а там сейчас никого нет.

И всяк день - мысли о богине, когда жены нет рядом.

Сижу в бюро у компьютера, а думаю о моей будущей божественной любви. Думаю, потому что помогает работать!

Сегодняшний день мечтаний посвящу одному, зато капитальному вопросу: а будет ли она любить меня?

Хорошо ещё и то, что моя жена догадывается о моих мечтаниях - и не ревнует, и - поддерживает их по мере сил. Она видит, что никогда не предпочту ей земную женщину.

И на самом деле, это так! Уж как люблю балет, но исполнительницы кажутся измученными.

Мне и не приходит в голову их любить.

И как любить кожу и кости!?

Нет, я люблю сами красивые движения, а тех, кому эти движения принадлежат, забываю.

Поиски божественного вокруг себя и завели меня в любовь к собственной жене. Атис не любил Кибелу, он просто жил с ней, пока не перебрался к другой. А богиня возьми, да и накажи его!

А знал ли он, что связался с богиней?

Теперь свяжешься с бабой и думаешь: да уж не богиня ли она, чего доброго? Свяжись с такой! Себе дороже.

Вот сидишь перед окном, и вдруг оттуда, с неба, такое тепло, будто я - в объятиях греческой богини!

Но вот мне стыдно, что мечтаю о таких глупостях.

Да что это я, на самом-то деле!

Жалкие, шальные мысли, - а все со скуки.

Когда чудится, что касаешься чего-то божественного – только тогда и живешь.

Эта игра ума слишком забавляет меня, но чудится, о ней знаю не только я, она веселит еще кого-то.

-Перезвоните позже: у нас обед.

-Слушай, я ухожу.

-А ты-то могла бы посидеть! Я остаюсь один в отделе. ​​ А если шеф?

-Он не придет.

-С чего ты взяла?

-Я знаю.

Вот коллега ​​ бросает свой ​​ небожественный взгляд в зеркало, а потом ​​ торопливо одевает ​​ пальто.

-Пока.

-Пока.

Весь день какой-то ​​ приятный шелест крыльев. Откуда он? Конечно, только работа моего воображения: я вижу небо - и слышу птиц, и вижу их полет.

И нет бы мечтать о девушке!

А то – о своей жене.

Я хочу мечтать именно об этом, земном и простом, - но получается - о божественности: именно она зовет меня.

Только она, а не земное.

А что же моя работа?

Наверно, я люблю ее.

И потому, что дает независимость, и потому, что не мешает мечтать.

2002