Еда в детстве
The food on the childhood
Я бы хотел сначала рассказать о фантазиях по поводу еды.
Не потому, что люблю их, но они занимали большое место в моей жизни.
Меня невероятно поразил «Онегин» уже в мои 12 лет.
Вот эти строчки:
Конечно, не один Евгений
Смятенье Тани видеть мог;
Но целью взоров и суждений
В то время жирный был пирог
(К несчастию, пересоленный);
Да вот в бутылке засмоленной,
Между жарким и бланманже,
Цимлянское несут уже;
За ним строй рюмок узких, длинных,
Подобно талии твоей,
Зизи, кристалл души моей,
Предмет стихов моих невинных,
Любви приманчивый фиал,
Ты, от кого я пьян бывал!
Особенно отпечаталось в башке двустрочие:
Между жарким и бланманже
Цимлянское несут уже…
Тут рад, если пожрешь картошки, а там – бланманже! Жизнь столь примитивна и жалка, а строчки Пушкина кипят жизнью. Меня ошеломил этот контраст.
Вот начитаюсь «Онегина» - и весь в мечтах с утра до вечера пью вино.
Эти же фантазии странным образом перекочевывали на любовь. Бегу кросс, а мечтаю о большой любви. Полюбить Татьяну – вот это да!
И еще – мысли о пироге: почему пересолили?
Почему такие фантазии? Тут я просто обязан упомянуть о жестокости того времени: 60-ых годов прошлого века, - жестокости, навсегда поразившей меня.
Все было отмерено! И эмоции, и еда.
Не забуду, как дядя Ваня прямо потребовал, чтоб мне не давали второй тарелки манной каши.
А тогда на завтрак я чуть не все школьные годы ел именно ее.
Я оказался у этого неприветливого дяди только потому, что тогда, в 1969-ом, умирал мой отец – и я был вынужден ночевать у него.
Утром я пошел в школу и поел каши. Тетя Маруся хотела дать мне еще каши, но ее муж запретил. Конечно, это сущий пустяк, но он потряс мое воображение! Такой бедности уже не было, но строжились по глупости.
Я не могу понять, почему такие пустяки играли столь большую роль.
Так смешно вспоминать, что его рассердило предложение тети дать мне еще каши!
Разве не странно, что 15-летнему подростку не дают наесться?
Почему дядя не хотел, чтоб я думал о нем хорошо?
Потом в 1990-ые годы дядя очень страдал: так сильно упал уровень жизни, так мало значила пенсия.
Неужели он не понимал, что в жизни любой может оказаться в тяжелой ситуации?
Кажется, главная забота взрослых в 60-ые была – не забаловать ребенка!
Тут уж и школа, и родственники явно перестарались.
Да, пусть недоедает, пусть при минус двадцать бегает в школу в одном свитере! (именно этот свитер – на фото). Ни фруктика, ни игрушки – ничего!
Мы жили, как на войне. Да, родители перенесли трудности военного быта на нашу мирную жизнь. Но ведь не было необходимости так накручиваться!
Как-то никому не приходило в голову, что жизнь может быть еще чем-то, кроме выживания.
Меня на всю жизнь поразили трудности нашего выживания. Я так и не могу понять причин этого. Зачем превращать свою жизнь в тяжелейшее испытание? Неужели так надо?
При этом мне всегда объясняли, что я слишком избалован и слишком хорошо живу.
С едой всегда было трудно. Взять простой суп. Я теперь понимаю: суп было трудно сделать потому, что мясо было очень дорогое. Мама получает в месяц 90 рублей, а кило мяса дороже трех рублей.
Почему я так думаю? Да, пожалуйста, расскажу.
Уже в 8-м класса я после тренировки, просто не подумав, съел небольшой кусок мяса.
Я съел и пошел заниматься уроками.
Мама вернулась с работы. Как же я удивился, когда застал ее в слезах!
- Как ты мог съесть все мясо! - горько вздыхала она. - Почему ты не подумал обо мне? Я тоже хочу есть.
- Но кусочек был небольшой, мама!
- Ты - эгоист!
Наверно, так было на войне, которую прошла мама: мясо делили поровну - и до конца братской дележки никто к нему не прикасался.
Казалось бы, чего проще наделать холодца и есть его вволю, - но мама, как и многие мои родственники, не любила рациональных решений. Всё должно быть трудно!
Мне очень нравился рыбий жир, но почему-то его перестали давать уже в 10 лет. Мне сказали, что я уже взрослый – вот и все.
Так трудно было после тренировки не поесть вдоволь мяса, рыбы вообще не было, а колбаса была ужасной.
Что же мы ели мясного? Вдоволь поесть можно было только холодца из свиных ножек.
Ножки варились 5-7 часов! Помню, мама оставляла их вариться на всю ночь.
Ходило и нехорошее выражение, привлекшее мое юное внимание своей простой рифмой.
Переведем его скромно:
Пипец!
На холодец!
Я говорю это современному читателю, который не имеет представления о таких ежедневных лишениях.
И с одеждой, и с обувью были постоянные мучительные проблемы!
Да, так бедно мы жили. К счастью, яблоки я ел круглый год.
Арбуз - только раз в год: где-то осенью.
Виноград? Не ел.
Мандарины или апельсины штучку-две давали только раз в год: к Новому году.
Как я был поражен, когда в каком-то нашем фильме в начале 80-ых увидел, что в Москве продают бананы!
Я их начал есть только в 90-ые.
Рыба? Только треска.
Картошка, капуста, каши, суп - это была основная еда - и уклониться от нее было невозможно.
Селедка «под шубой» - только на праздник.
О балыке ходили легенды.
Так все и говорили:
- Откуда у меня балык? Я, что, в райкоме работаю?
((Районный комитет КПСС Коммунистической партии Советского Союза))
Мама не знала, что и делать: денег не хватало даже на еду. Уж про одежду я и не говорю!
Помню, мама договорилась со школьной столовой, где я после занятий мог обедать за сущие копейки.
И что? Морально я этого не выдержал: я не смог там питаться. Мне всего лишь надо было пред всеми признать, что я беден - и я этого не смог. Я предпочел куцые обеды мамы.
Но почему «куцые»? Картошки ешь, сколько хочешь.
Есть в школьной столовой. Ну, что тут было такого? От школьников таких же, как я, оставался суп - и я мог его есть вволю.
А я не смог. Я видел, что мы живем куда хуже других, - но мне было невыносимо признать это перед одноклассниками.
Конечно, я съедал все мамины супы, но все же у меня не было ощущения, что она умеет готовить. Но как ее в этом обвинить? Мама часто делала то, что приходилось делать, - и ее пальто, как и ее супы, мне не нравились. И вообще ешь, не чтобы порадоваться еде, а чтобы потом пойти читать!
Да, мама готовила плохо – и что? Как могла. А детстве столько было невыносимого, что и вообще не до еды! Мама очень старалась. Это качество мамы я понял только сейчас, когда мы в съестном раю.
Она сшила для зимы пальто на вате – и качество этого пальто ужаснуло соседку. Она мне сказала очень обидные слова: «Твоя мама тебя не любит».
Если честно, прежде всего и больше всего мне нравилась свобода. Вот захочу сладкого - и сделаю себе блины. Налью дешевого кефира, разбавлю водой, туда муки, немножко соли и сахару, размешать - и пеки!
Сливочное масло дорогое, так я на маргарине. Зато дешев сахарный песок.
Мне нравилось, что все делаю сам.
Блинами можно легко наесться до отвала!
Мама просто не справлялась с готовкой еды: настолько трудно было на работе в госпитале. Увы, все мое детство - пустоватые щи, да пшенная каша.
Не наелся? Свари картошки.
Когда я пошел в школу, еще был только один выходной - и по воскресеньям мама делала голубцы. Ну, господа! Это мне казалось верхом гастрономических радостей.
Особенно много проблем было почему-то вокруг еды и после школы! И это при том, что мои родственники не были бедными.
Когда в 20 лет я ушел из Академии и приезжал в Лугу, брат мне прямо говорил:
- Ты ездишь сюда только для того, чтоб поесть.
Конечно, он уже делал вид, что вовсе забыл о словах мамы: она, будучи убежденной коммунисткой-идеалисткой, потребовала давать мне приют в обмен на получение им квартиры после ее смерти.
Из Луги позвонили в Питер - и там мне перекрыли приятное знакомство: дядя Леша потребовал, чтоб я больше к ним не приходил.
- Мы не дворяне! - строго сказал этот вечно пьяный дядя.
- Но я прихожу не к вам, а к тете! - заметил я.
- Все! Разговор окончен. Больше не приходи.
Я больше не заявлялся, а эта сердобольная тетя, жена дяди, умерла черед несколько лет.
Кстати, о ее смерти мне не сообщили - и теперь я даже не знаю, где ее могила на лужском кладбище.
Как ни редко я приезжал в Лугу, получалось навязчиво.
Приеду – у брата стоит прекрасно накрытый стол, и Вова серьезно говорит:
- Видишь, к нам придут родственники. Так что ты поешь супу и не приходи домой до позднего вечера.
Когда он говорил «родственники», он имел в виду настоящих родственников, а не бродяг, вроде меня.
В начале 1980-х я понадобился брату (я был похож на него лицом – и потому я сдал за него экзамены по математике и немецкому языку. Так он получил неполное техническое высшее образование – и это помогло ему в работе на «Химике»: химическом заводе в Луге) - и мы вроде как сблизились. И что? Опять конфликт из-за еды!
Живу у Вовы. Как-то утром звонит моя тетя и строго отчитывает, что без спроса поел супу!
- Валентина Ильинична! - я пытаюсь извиниться. - Я приехал в полночь. В электричке провел три с половиной часа! Суп был готов! Почему мне нельзя было его поесть?
- Потому что ты не у себя дома, Гена!
Хорошо! Опять к брату не езжу.
Этот случай меня особенно поразил! Тетя, она – директор Дома престарелых, а Галя – завскладом. И вот директор находит время на работе, чтоб позвонить и уличить племянника, что он, будучи дома у завсклада, съел тарелку супа!
Директору неприятно, что у ее завсклада съели тарелку супа!!
Конечно, мне не понять столь большой неприязни ко мне: я все же учился в университете!
Но мои родственники навсегда решили, что я – только лентяй – и уже по мере сил со мной боролись. Особенно неприятно было им узнать, что я учу иностранные языки: тогда это считалось пустым времяпровождением, ведь все контакты с иностранцами были запрещены.
Конечно, это прощено тыщу раз, - но это унижение забыть невозможно.
Именно этот случай заставил меня на следующий год снять номер в отеле в центре Луги.
А потом я не ездил: закрутила перестройка.
А что потом? Мы всей семьей приехали в Лугу в декабре 1992-го. Вова вел себя столь странно, что больше жена не ездила в Лугу.
Я стал избегать родственников.
В середине 80-ых годы появилось единственное доброе воспоминание о Луге: в народном театре поставили мою инсценировку по повести Васильева «А завтра была война». Мою пьесу авторской версии предпочла Наталья Николаевна Никулина, режиссер театра. Немыслимо себе и представить, чтоб она или кто-то корили меня едой! А ведь я жил у нее и ее знакомых.
И последний штрих: в 1993-м я возвращался из Праги с чехом Павлом. Мы заехали к Вове. Как же Павел возмутился, когда ему дали кофе, а мне нет!
Да, это было больше двадцати лет назад, но это говорит о наших отношениях с Лугой.
Итак, тема еды в детстве закрывается только в мои сорок лет.
Это еще надо дожить!!
Эта тема куда актуальнее, чем кажется: современное обилие продуктов после детства, полного лишений, - настоящий рай.
И сейчас никто тебе не скажет, что ты кого-то объедаешь.
Итак, тема «Еда в Луге» затянулась до моих сорока лет.
Как я был бы рад услышать, что я неправ!