​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ ЛЮБОВЬ ​​ НА ​​ СВЕЖЕМ ​​ ВОЗДУХЕ

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ (пьеса в одном действии)

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ ДЕЙСТВУЮЩИЕ ​​ ЛИЦА:

Васильев Сергей Семёнович. Около 50 лет, модельер.

Его мать Анна Сергеевна. 70 лет.

Его жена Вера Николаевна. 50 лет.

Его дочь Светлана. 23 года.

Астахов Александр Петрович, отец Веры, 70 лет.

Сестра Анны Сергеевны Валентина Сергеевна, 65 лет.

Горелова Лидия Григорьевна. Менеджер, 29 лет.

Брат Лидии Володя, 23 года.

Актеры сидят в зале в первом ряду и поднимаются на сцену по мере необ-

ходимости.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 1 сцена.

20 августа 2000 ​​ года. Воскресенье. Николай ​​ Петрович ​​ звонит ​​ Валентине

Сергеевне.

Николай Петрович: Как ты там, Валечка?

Валентина Сергеевна: Ничего. Опять ​​ тяжелый ​​ день ​​ был. Меня доканает эта

жара. Был у Веры?

Николай Петрович: Да. Ни мужа, ни дочери, а она делает операцию. Я очень за

нее переживаю. Я не самый трусливый человек, но я дрожу от страха.

Валентина Сергеевна: У ​​ тебя ​​ Верка ​​ совсем ​​ шальная. Позвони ещё сегодня, хорошо?

Николай Петрович: Позвоню.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 2 сцена.

Городская больница. Вера Николаевна ​​ и Светлана в палате.

СВЕТА: Ну, что наш богатей: прилетит или нет?

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Думаю, нет. Я ему не сообщала.

СВЕТА: Ему позвонила бабушка.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Анна Сергеевна?!

СВЕТА: Да! Представляешь, мамочка. Такие финтили.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Я не хочу его видеть, Светочка, не хочу!

СВЕТА: Я тоже не хочу. Подожди, он нас ещё распечёт за квартиру.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: От него можно всего ожидать. У тебя вид совершенно ​​ измученный.

СВЕТА: Тут у тебя толкучка, да ещё конкурс продула.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Когда тебе не везёт, ты становишься нетерпимой.

СВЕТА (с отчаянием): Мама, что со мной будет? Я ведь привыкла быть первой.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Привыкай к другому.

СВЕТА: За последние три ​​ года ​​ я ​​ не ​​ выиграла ​​ ни ​​ одного ​​ конкурса. Ты

представляешь! И ты! Почему ты решилась делать эту операцию, не посоветовавшись со мной?

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Почему ​​ надо думать, что операция пройдёт плохо? Света, я ​​ ещё вот о чём тебя попрошу: пожалуйста, не приходи ко мне ​​ завтра. Я ​​ не хочу больших волнений перед операцией.

СВЕТА: Мама, да ты гонишь меня!

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Да. Пожалуйста.

СВЕТА: Какая же ты легкомысленная! Разве так можно?

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Светочка, я тебя прошу.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 

(Света молча уходит)

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 3 сцена.

Квартира Анны Сергеевны. Входит Сергей Семёнович.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ (обнимает мать): ​​ Привет! ​​ Как дела?

АННА СЕРГЕЕВНА: Здравствуй. Спасибо, что прилетел.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Вот духи (неловко протягивает). Извини, в спешке не купил чего получше.

АННА СЕРГЕЕВНА: Спасибо. Трудно было отпроситься?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Наврал ​​ с три короба, будто речь идёт о жизни и смерти жены.

АННА СЕРГЕЕВНА: Может, ты и прав. Никто не знает. Вера не хотела звонить, а я не удержалась. И Свете в Италию ​​ позвонила. Так ​​ что ​​ она, наверно, уже прилетела. Проиграла там конкурс.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Так она была в Италии?! Очень интересно.

АННА СЕРГЕЕВНА: Да.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Вот это сюрприз, вот это доченька! Где нашла деньги ​​ на поездку?

АННА СЕРГЕЕВНА: Твои сдали квартиру. На полгода.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Так мне ещё и жить негде! Спасибо большое.

АННА СЕРГЕЕВНА: Живи у меня.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ничего ​​ себе! Делают, что ​​ хотят. Это ​​ на ​​ Веру не похоже. Почему ты ​​ не ​​ сказала ​​ раньше? В  ​​​​ июне, когда  ​​​​ звонила, и  ​​​​ сказала

б! Ну, Верка! Всё что-нибудь ​​ отмочит. Я уже её боюсь. Ей-богу, боюсь. Ты как узнала об операции?

АННА СЕРГЕЕВНА: Мне сообщила Валя.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: А Валя?

АННА СЕРГЕЕВНА: От отца Веры.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Целая интрига. Тайны мадридского ​​ двора. Почему ​​ ты ​​ не сказала раньше? В июне, когда звонила, и сказала б!

АННА СЕРГЕЕВНА: Приступ был в июне. Я тебя берегла.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Видишь, какая ​​ каша ​​ заварилась. И ​​ Свете звонить поздно. Она у дедушки?

АННА СЕРГЕЕВНА: Да.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ладно. Сейчас давай спать. Уже поздно.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 4 сцена.

Понедельник, 21 августа. Утро.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ (звонит): Николай ​​ Петрович, это  ​​​​ вы? Здравствуйте. Можно Свету?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Здравствуйте. Вы ​​ прилетели, Сергей ​​ Семёнович? Вот ​​ вам Света.

СВЕТА: Это я, папа. Здравствуй.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Кто сдал квартиру: ты или мама?

СВЕТА: Мы обе.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Светочка, это ​​ твои ​​ проделки. Хорошо, тебе ​​ нужны деньги, но ведь ты знаешь: я - ответственный квартиросъёмщик.

СВЕТА: Папа, я только ​​ что прилетела. Из Милана вчера днём. И не надо меня

распекать!

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: ​​ -Почему ты не выиграла, зайчик? Ты поехала такая радостная.

СВЕТА: ​​ -Мой профессор заболел.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: ​​ -Причем тут твой профессор?

СВЕТА: ​​ -Папа, без моего профессора в жюри у меня и не было шансов на первое место. Уже то, что я - шестая, попала в призеры, - большое достижение.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: ​​ Надо же! А я и не знал. А ​​ почему ​​ мама ​​ в ​​ больнице? Почему ты мне не сообщила, что она больна? Мы разве не договаривались?

СВЕТА: Папа, ты укатил ​​ в ​​ Париж ​​ и ​​ оставил нас с нашими проблемами. Иди  ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 

сейчас в больницу к маме.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я лучше тебя знаю, куда мне идти.

СВЕТА: Ты уверен, папочка?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Слушай, да ​​ что ​​ с ​​ тобой! Что ты себе позволяешь? Где я тебя увижу?

СВЕТА: Пересечёмся где - нибудь. (кладёт трубку)

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 5 сцена.

Квартира Николая ​​ Петровича.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Наконец-то с отцом поговорила. Ты в Италии хоть пробовала ему позвонить?

СВЕТА: Конечно, не пробовала: не ​​ до ​​ него было. Дедушка, я не хотела, чтобы

он прилетал. Мама не хотела этого в Петербурге, а ​​ я в Милане.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Он не любит маму, и ты не можешь ему этого простить.

СВЕТА: Да, любви у них нет, это точно, но есть и прочие отягчающие обстоя-

тельства: когда папа ​​ делает смелые жесты для жены, он на самом деле делает их для любовницы.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ (смеётся): Фантазёрка!

СВЕТА: Это я - то фантазёрка? Куда, ты думаешь, он пойдёт после мамы?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Никто не знает.

СВЕТА: Никто не знает, но я - то, я знаю: попрётся к своей Лиде.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Что за Лида?

СВЕТА: Сестра Володи.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: А! Так ​​ она ​​ его сестра! Знал бы, поговорил с ним. Он ещё будет здесь?

СВЕТА: Он здесь ​​ был два раза, и каждый раз ты был неприступен. А Володька, кстати, не дурак: даёт частные уроки гармонии и на ​​ хорошем ​​ счету ​​ в

консерваторской аспирантуре. Лида - его ​​ сестра, и папа увлечён ею уже целый год.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Спасибо, Светочка. Почему ты так откровенна сегодня?

СВЕТА: Может, потому, что не в духе. Мне иногда стыдно, что ​​ у ​​ меня ​​ такой

папа. Мама, между прочим, всё это знает, и, скорее всего, поэтому не звонила

папе.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Если б только это! Она решилась на операцию, не посоветовавшись ни с кем. Я этого профессора ​​ хорошо ​​ знаю, так ​​ что ​​ тем ​​ более, стоило посоветоваться со мной. И ещё эта Лида! Откуда она взялась?

СВЕТА: Она с шестнадцати лет была моделью, а потом поступила на экономический. Теперь менеджер в магазине готового платья. На Невском.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Всё знает, всё! Ай да Света!

СВЕТА: Ты б ​​ мог ​​ это ​​ знать, будь ты повнимательней. Ты ведь занимал какой-топартийный пост, мимо тебя проходили тысячи людей. Ты бы мог ​​ научиться понимать их, а ты их просто не замечал.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Ты и меня критикуешь!

СВЕТА: Дедушка, а с ​​ мужчинами без критики никак. Так вот, знай её имя Горелова Лидия Григорьевна, 29 лет.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Всего на шесть лет старше тебя!

СВЕТА: Да, но мне не чета: девушка с головой и деньгами.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Бедный Сергей Семёнович! Неужели влюбился?

СВЕТА: Похоже на это.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Ещё б неделю назад я посмеялся, но не сегодня. Значит, и мама знает?

СВЕТА: Конечно.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Ну, день больших разоблачений!

СВЕТА: Я имею право его критиковать: с шестнадцати лет смотрю за ним.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Семь лет! Это много.

СВЕТА: Да, дедушка. Он жесток ​​ с ​​ мамой, так что я верно делаю, что его разоблачаю. Что делать, если ​​ ни ​​ мама, ни ​​ папа ​​ не ​​ думают, как ​​ сохранить

семью? Мне приходится ​​ быть ​​ взрослее ​​ их. Я б на месте мамы боролась за

папу. Нарочно тебе это говорю, потому что знаю: и ты такого же мнения.

Надо бороться! Она ​​ всё ​​ пустила на самотёк ​​ - ​​ и вот папа летит к любовнице, изображая, будто летит к жене. Хватит ​​ этого ​​ вранья, хватит! И ​​ другой

лжи не надо: не говорите мне больше, будто я талантливая. Всё! Ты собирался в больницу?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Да.

СВЕТА: Так иди. Возьми свитер.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Я взял.

СВЕТА: Беги. Я тут буду до обеда.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 6 сцена.

Сергей Семёнович и Вера Николаевна в больнице.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Здравствуй.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Здравствуй.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я тебя еле нашёл: корпуса разбросаны не пойми, как. Ты хоть рада, что меня принесло?

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Я не хотела тебя видеть, поэтому и не звонила.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Меня?! Почему? Я с подарком (протягивает флакон).

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Спасибо ​​ за духи. Ты всегда унижал меня, всегда. Я больше не хочу жить. Я устала жить.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Перестань! Верка, что с тобой? Тебя, никак, в коридоре

разместили? Денег нет на операцию, что ли? Да ​​ вы ​​ правильно ​​ сделали, что

сдали квартиру.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Нет, конечно. Просто, в палате тесно, вот я тут и ​​ отсиживаюсь.

Да ведь ты разрушил нашу семью, ты! Ты богатый и довольный, зарабатываешь в десять раз больше меня и в ​​ Париж ​​ полетел, чтобы ​​ иметь ​​ ещё больше. Ты набираешь ​​ всё ​​ больше ​​ и ​​ больше, и ​​ что мне остаётся, как не

склониться пред твоим величием? Ты модный модельер, а я сварливая жена.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Вера, да что с тобой!

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Всё, уходи. Вон идёт папа, я не хочу, чтоб вы встречались.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Что, не увижу тебя до операции!?

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Приходи в четыре.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Хорошо. (уходит)

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 7 сцена.

Валентина Сергеевна звонит Анне Сергеевне.

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Анечка, как ты? Я только что говорила с Колей. Оказывается, у Серёжи роман с какой-то молодой дурой.

АННА СЕРГЕЕВНА: Да что ты говоришь!

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Вот приезжай, я тебе всё расскажу.

АННА СЕРГЕЕВНА: Обязательно приеду, Валечка.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 8 сцена.

Квартира Николая Петровича. Володя звонит Свете.

ВОЛОДЯ: Привет! Прикатила?

СВЕТА: Привет. Ещё вчера. Ты откуда?

ВОЛОДЯ: Из библиотеки. Ты будешь сегодня в консерве?

СВЕТА: Я должна заглянуть в консерваторию.

ВОЛОДЯ: Давай пересечёмся. Я ведь соскучился.

СВЕТА: Настроение поганое.

ВОЛОДЯ: Ну, уж! Этого явно ​​ недостаточно, чтоб ​​ избегать ​​ любимого ​​ мужчину. Может быть, он тебя утешит. Очень может быть.

СВЕТА: Ты что-то расхрабрился. Давай в час пересечёмся у 205-ой аудитории.

ВОЛОДЯ: Давай.

СВЕТА: Иди за учебники, теоретик! Пока.

ВОЛОДЯ: Пока.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 9 сцена.

Магазин готового платья, где ​​ работает ​​ Лида. Её ​​ бюро ​​ менеджера. Входит

Сергей.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Привет!

ЛИДА (очень удивившись): Привет. Серёжка, это  ​​​​ ты?! Я  ​​​​ очень ​​ рада. Какими

судьбами?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Захотелось тебя увидеть.

ЛИДА: Да ты что! Я ведь поверю. Почему не позвонил?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: ​​ Сдуру. Ты ​​ можешь ​​ верить: мне ​​ на самом деле надо тебя увидеть. Кстати, я из Парижа привёз пару моих новых платьев (протягивает свёрток). Давай посмотрим. (разворачивает их)

ЛИДА (повесив их на плечики): Сколько просишь?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: За ​​ сколько уйдёт. Пусть отвисятся здесь. Не выставлять же сразу.

ЛИДА: Лучше сразу. Сегодня придут деловые дамы. Как обычно по понедельникам.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ну, как ​​ знаешь. Отметим встречу? Ко мне нельзя: квартира сдана. Без моего ведома.

ЛИДА: Не очень-то ​​ твои с тобой считаются. Можно ко мне. Брат появится не

раньше двух. Я не видела тебя с конца мая, а ​​ сейчас конец августа. Почему

ты был уверен, что тебя помню?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Мне ничего не оставалось, как надеяться. Мне ​​ надо ​​ верить, что ты меня ждёшь.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 10 сцена.

Городская больница. Койка в коридоре. Николай Петрович и Вера ​​ Никола-

евна.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Спасибо, что пришёл, папа. Смотри, что  ​​​​ подарил  ​​​​ Серёжа (протягивает духи) Отнеси домой. Ты что такой весёлый?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Разговорился со Светиком - и вдруг ​​ стало ​​ легко. Надо же, какое утешение!

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Света откровенничает, когда она не ​​ в ​​ духе. Говорили ​​ о Лиде? (остолбеневшему отцу) Что ты молчишь? Это когда-то мне было страшно говорить об этом. Теперь не страшно.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Это ​​ увлечение или больше? (робко) Может, не будем говорить об этом. В такой день.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: А ​​ какой ​​ он ​​ такой, папа? Если мне хочется утешиться, то лучшего рецепта, чем критика мужа, не придумаешь.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Так это увлечение?

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Не знаю.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: А ​​ кто ​​ знает? Если все мы так слепы, то, может, и Сергей слеп в своей любви? Или он не видит твоей любви, или не ​​ хочет ​​ знать ​​ о ней, ​​ или ему наплевать на свою семью? В чём же дело, Верочка?

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Не знаю. Я не могу его винить.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Почему?

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Нет сил. Нет сил ревновать. Нет сил жить.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Переломи себя. Нельзя идти на серьёзную операцию с такими мыслями. Почему ты такая, Вера? Разве ты ​​ не ​​ достойна ​​ другой ​​ жизни, других мужчин? Ты ​​ только захоти жить лучше - и я тебе помогу. Почему ты никогда этого не хотела? Зачем ты мучалась?

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Я не страдала, папа. Не придумывай. Я люблю тебя и дочь и умру с этой любовью.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Зачем тебе Сергей?

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: С ним связаны все мои лучшие мечты. Да, он не ​​ муж, но ​​ и других не ​​ надо. Он ​​ не ​​ муж, но ​​ отец хороший. Я хоть за Светочку не боюсь: вы, в случае чего, её поддержите.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Если б ты боролась за него!

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Лет десять назад я ещё била посуду, потом перестала.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Почему?

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Не педагогично. Зачем учить дочь ненависти? Я просто ​​ отказалась от ​​ любви ​​ к мужчинам. Уже тогда. (она ласково сжимает ладонями

руку отца). Если не умру, буду совсем другой. Я, папа, наверно, опять захочу

любви, но сейчас это мне странно.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Да тебе не странно, а страшно. Вот ты и ​​ несёшь, невесть что.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Так ты понял, папа! Мне на самом ​​ деле ​​ страшно. Когда-то было страшно, что не могу удержать мужа, а теперь страшно, что и жизнь не удержать. Папа! Неужели нет защиты? На кого мне надеяться? Я хочу жить!

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Подожди. Не волнуйся, не плачь. Может, стоило подождать с операцией?

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Да ​​ что ​​ ты! Я ​​ тебе не говорила, что месяц назад сказал

хирург. «Последняя возможность». Так и сказал.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Неужели так? Почему ты лгала мне, и Свете, и всем?

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Не хочу, чтобы вы ​​ волновались. Не ​​ хочу. Но ​​ слушай ​​ меня! Если я ​​ умру, ты ​​ не расскажешь Свете об этом разговоре. Мне так жаль

оставлять тебя и Свету. Я не хочу этого, папа. Я не хочу.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Подожди. Не плачь.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Уходи сейчас. Уходи. Пожалуйста, уходи.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Я ещё зайду.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: До Серёжи. Он будет в четыре.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Я ухожу. Ухожу. До свидания.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Всего.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 11 сцена.

​​ Квартира Лиды.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Смотри, записка.

ЛИДА: Да? Я не заметила. (читает) Брат был здесь. Придёт в три.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Именно в три?

ЛИДА: Если пишет в три, значит, не уверен в ​​ себе. Может прийти и раньше.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Не удивительно, что в его комнате такой бардак. У ​​ меня дочь такая же: вроде, консерваторская девица, а в комнату войти страшно.

ЛИДА: Её звать Света?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да. Откуда ты это знаешь?

ЛИДА: Она здесь бывает.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Это не смешно! Что ей здесь делать?

ЛИДА: Свидания с моим братом.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Лидка, это не смешно!

ЛИДА: Я не шучу.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Как его зовут?

ЛИДА: Володя.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Подожди, я ​​ что-то ​​ слышал! Как-то Вера спрашивала Свету: «Как там твой Володя?» И это - тот самый Володя. Значит, моя жена всё

о нас знает! Вот это Света!

ЛИДА: Она у тебя скрипачка, а мой брат - будущий композитор.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Как же всё запутано! Представь, перед отлётом из Парижа я видел очень странный сон и не мог понять, зачем он. Теперь понимаю. Какая-то девушка подошла и поцеловала меня, а я не знал, что сказать.

ЛИДА: Сон - то вещий: ты видел меня. Серёженька, так уж ты не знал, что ​​ сказать? Это на тебя не похоже. Ты обнял её?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Не пришло в голову.

ЛИДА: Почему?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я не догадался, что это ​​ была ​​ ты. Как ​​ ты ​​ думаешь, сон зловещий или обещает долгую любовь?

ЛИДА: Не надо об этом. Раз ты не догадался, что это я искала тебя! Я ​​ сама

не вижу снов и другим не советую.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ты их видишь, но потом забываешь.

ЛИДА: Наверно. Меньше думай о девушках. Что с Верой Николаевной?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Она в больнице.

ЛИДА: Это серьёзно?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Никто не знает. Я был у неё. Выглядит хорошо.

ЛИДА: Не надо сегодня.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Почему?

ЛИДА: Не надо.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Извини.

ЛИДА: За что?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: За то, что раздеваю.

ЛИДА: Ты этого не умеешь. Ты на самом деле прилетел ко мне?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Конечно, Лидочка. Конечно.

ЛИДА: Почему ты прилетел?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я люблю тебя.

ЛИДА: Всё ты ​​ врёшь. Мне ​​ ещё идти на работу сегодня. Осторожно с причёской. Лучше я сама разденусь. Ты ничего не умеешь.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Лучше я тебе помогу.

ЛИДА: Я знаю, ты любишь оказывать дамам такого рода услуги, но сейчас этого не нужно.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Так уж и не нужно? По-моему, просто необходимо. Слушайся меня - и всё будет хорошо.

ЛИДА: Не спеши! Вот привычка сваливаться на ​​ голову. Вот ​​ он ​​ я, люби ​​ меня. Прилетел - и говорит про любовь. Что, в Париже не наговорился?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Некогда. Там вкалываю. С утра до вечера. Я там как белка в колесе.

ЛИДА: Что ты там делаешь?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Что получается, то и делаю. Кстати, я ​​ тебе ​​ туфли ​​ привёз. (вынимает из сумки) Смотри, какие.

ЛИДА (приятно поражена): Очень хорошие. Ещё успею поносить ​​ в ​​ этом ​​ году. (серьёзно) Ты когда - нибудь научишься это расстёгивать?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Буду чаще расстёгивать - вот и научусь. Иного ​​ способа нет.

ЛИДА: Значит, ты - сторонник традиционных методов обучения?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да. Учи меня, учи дурака! Кто ещё, кроме тебя?

ЛИДА: Так уж больше и некому? Неужели законная супруга ​​ не ​​ привила ​​ эти

полезные навыки?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Как видишь, нет.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 12 сцена.

Николай Петрович один в своей квартире. Звонит Валентине Сергеевне.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Я только что пришёл от Веры - и не могу придти в ​​ себя. Что творится ​​ с моей дочерью! Поспешила с операцией, а теперь сама не

рада. Как ты себя чувствуешь?

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Я ​​ не люблю жару, ты знаешь. Скоро Аня позвонит. Уговариваю её прийти ко мне. Я с ней просто посижу - мне уже легче.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Так я тебя до сентября не увижу?

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Да, Коленька, да. Пока что я совсем не в форме. Позвонишь вечерком?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Обязательно. Сегодня ​​ Светочка ​​ порадовала, а ​​ так ведь меня все, все забыли! Я же хорошо знал этого профессора, что делает ей операцию, - а теперь он даже не догадался мне позвонить... Валя, вот ​​ что ​​ значит ​​ молодость! Света, вроде, жалуется, что конкурс продула, а сама ходит весёлая, красивая. Ну, надо бежать ​​ в магазин: ​​ хоть что-то куплю к обеду. Я вечерком звякну, ладно?

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Позвони. Только не очень поздно.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 13 сцена.

Анна Сергеевна одна в своей квартире. Звонит сестре.

АННА СЕРГЕЕВНА: Валя, это ты?

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Я, Анечка. Так у Верочки всё плохо?

АННА СЕРГЕЕВНА: Серёжа что-то не звонит. Не знаю. Наверно, плохо.

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Почему Вера всё переиграла? Ведь операция назначалась на декабрь. Спасибо, Анечка, что позвонила: мне так тошно.

АННА СЕРГЕЕВНА: Да я же знаю, Валя, я поэтому и звоню. Вот попробуй, пойми мою невестку! Тайком от всех принимает такие важные решения. Ты меня ждёшь, Валечка?

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Конечно. Когда появишься? Можешь у меня переночевать, ведь Серёжа, наверно, хочет остаться один. Как он? Париж сказывается?

АННА СЕРГЕЕВНА: Стал красивее.

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Серьёзно?! Он не влюбился там? Я не ​​ верю, что ​​ Света права. Наверняка, он кого - нибудь там нашёл.

АННА СЕРГЕЕВНА: Надеюсь, нет. Париж, похоже, его подкрутил. Он приехал весёлый и лёгкий. Я ещё не видела его таким.

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Точно, у него там кто-то есть. Ты спроси его прямо.

АННА СЕРГЕЕВНА: Время неподходящее.

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: А что квартира? Обиделся?

АННА СЕРГЕЕВНА: Что ты, Валя! Он их поддержал. Он покладистый, слишком покладистый. Поэтому у них такой брак. Другая жена при другом муже не решилась бы на операцию без его согласия.

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Опять ты звонила в Париж?

АННА СЕРГЕЕВНА: Конечно, я. Сто сорок рублей за пять минут разговора. ​​ Четверть пенсии. Как ты, Валечка? Температуришь?

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: До ​​ температуры ​​ дело не дошло, но из дома выйти не решусь. Скоро приедешь?

АННА СЕРГЕЕВНА: Да, уже собираюсь.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 14 сцена.

Квартира Лиды. Она и Сергей Семёнович.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ (уже надел рубашку и застёгивает её пуговицы): Где твой кот? А, забыл! Тоже на даче. Ревнивец, каких мало.

ЛИДА: Не придумывай. Он не опускался до столь низких чувств.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ну, уж! Помню, как на меня ​​ набросился. Он ​​ меня ​​ не ​​ любит. Может, он любит тебя. Или твоего брата.

ЛИДА: Он любит мою маму, потому что она его балует.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: А, вот как! Выходит, больше любят тех, кто балует. Нас мало просто любить, нас надо ещё и баловать. Какое открытие!

ЛИДА: Ты же так не считаешь.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Конечно, Лидочка. Я уверен, баловать надо женщин.

ЛИДА: Тут ты прав.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Так моя дочь здесь бывает?

ЛИДА: Да. И, скорее всего, будет сегодня.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Это почему?

ЛИДА: Потому что этих свиданий давно не было.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Откуда ты знаешь?

ЛИДА: Я не знаю, я догадываюсь.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ну и квартирка! Содом и Гоморра.

ЛИДА: Не надо ​​ столь ​​ сильных ​​ красок. Света ​​ - ​​ первая, кого он сюда водит. Как он обходился раньше, я не знаю. Разве не ​​ лучше, что ​​ они ​​ делают

это на виду? Представь, она связалась бы с наркоманом. А так всё-таки мой

брат. Давай пойдём.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Мне надо позвонить маме.

ЛИДА: Лучше с улицы. У них близкие отношения: у Светы и Веры Николаевны?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Точно ​​ не ​​ знаю, но, по-моему, да. Кажется, они знают обо мне куда больше, чем я.

ЛИДА: Неужели бывает и такое?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да.

ЛИДА: Тогда у них очень близкие отношения.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я думаю, так оно и есть.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 15 сцена.

Консерватория. Света ждёт Володю.

ВОЛОДЯ (подходит): Привет! Ты уже ждёшь.

СВЕТА: Пять минут.

ВОЛОДЯ: Извини. Только что с экзаменов и перед этим три дня вкалывал ​​ на

даче.

СВЕТА: А я конкурс просадила. Хорошо тебе, Володька: можно не искать деньги на конкурсы и пальцы беречь не надо.

ВОЛОДЯ: Что я пред тобой? Грубый мужик. Ты мне указываешь на преимущества мужика пред Прекрасной Дамой - такой, как ты.

СВЕТА: Ну, ври, ври! Мели Емеля - твоя неделя.

ВОЛОДЯ: Я говорю ​​ то, что ​​ думаю. Я ​​ люблю ​​ тебя и мне приятно лишний раз

сказать об этом. Светка, я только ​​ что ​​ из ​​ дома! У ​​ моей ​​ сестры ​​ кто-то

был: новые туфли ​​ под ​​ кроватью. Или ​​ вернулся твой отец, или у неё новый

мужчина.

СВЕТА (мрачно): Папа вернулся. Как ты догадался заглянуть под её кровать?

ВОЛОДЯ: Я всегда так делаю. Это самое интересное место в квартире: сестра

туда прячет подарки.

СВЕТА: Ей дарят?

ВОЛОДЯ: Да. Чаще всего обувь.

СВЕТА: Разная обувь?

ВОЛОДЯ: Да.

СВЕТА: Разная обувь - разные мужчины.

ВОЛОДЯ: Конечно. Это моя сестра. Моя любимая сестра.

СВЕТА: Она что, шишка в своём магазине?

ВОЛОДЯ: Один из менеджеров. Там их пять, не меньше: большой магазин. Спасибо Лидке: только благодаря ей я и мама живём.

СВЕТА: Она красивая?

ВОЛОДЯ: Ты же её видела!

СВЕТА: А твоё мнение брата?

ВОЛОДЯ: Красивая.

СВЕТА: Изменяет моему папе?

ВОЛОДЯ: Откуда я знаю!

СВЕТА: Так ты не знаешь?

ВОЛОДЯ: Нет.

СВЕТА: Пока папы ​​ не ​​ было, в ​​ эти три месяца появлялась новая обувь под

диваном?

ВОЛОДЯ: Нет. Я летом ​​ её ​​ мало ​​ вижу: мотаюсь между дачей и консервой. Как

​​ твой отец в Париже живёт?

СВЕТА: Мне не рассказывает.

ВОЛОДЯ: Почему? Может, ты не спрашиваешь?

СВЕТА: У нас не близкие отношения.

ВОЛОДЯ: Жаль. Он тебя не любит?

СВЕТА: По-моему, любит. Я его не люблю.

ВОЛОДЯ: За что?

СВЕТА: За измены маме.

ВОЛОДЯ: Да, тут сложно. Почему он прилетел? У вас в семье что-то стряслось

за последнее время?

СВЕТА: Мама в больнице.

ВОЛОДЯ (испуганно): Это серьёзно?

СВЕТА: Думаю, очень. Сегодня маму оперируют.

ВОЛОДЯ: Ну, надо же! Именно сегодня. У меня мама тоже прихварывает, но пока до больницы дело не доходит. Пойдём ко мне?

СВЕТА: Я зайду только на минуту: посмотреть туфли.

ВОЛОДЯ: Давай.

СВЕТА: Маме духи, а любовнице туфли! Вот это папа!

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 16 сцена.

Сергей Семёнович звонит Анне Сергеевне из телефонного автомата.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Мама, это ты?

АННА СЕРГЕЕВНА: Я, сыночка.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Что ты делаешь?

АННА СЕРГЕЕВНА: Собираюсь к сестре.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Передай ​​ Валентине Сергеевне привет. К Вере пойду ещё раз позже, надеюсь и Светочку где - нибудь выловить. Вечером встретимся?

АННА СЕРГЕЕВНА: Нет. Переночую там. Как Вера?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Поговорили мало: вытурила. Правда, пришёл Николай Петрович. Новое свидание назначено на четыре. Надеюсь на больший успех.

АННА СЕРГЕЕВНА: И ни минутой раньше или позже?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Тебе это смешно?

АННА СЕРГЕЕВНА: Конечно. Вы оба уморительно ​​ пунктуальны. И ​​ что ​​ Вера: ни жалоб, ни упрёков?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: С какой стати, мама? Это не её стиль.

АННА СЕРГЕЕВНА: Это не ваш стиль. Ладно, Серёжа! Ты в каком настроении? Валя хотела б тебя увидеть. Говорят, у тебя тут какая-то зазноба.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Мама, да что за фантазии! Не знаю, что со мной будет

вечером. Просто не знаю.

АННА СЕРГЕЕВНА: Ты позвони своей тёте, хорошо? Я там буду.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Позвоню.

АННА СЕРГЕЕВНА: Всего доброго.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 17 сцена.

Квартира Николая Петровича. Входит Света.

СВЕТА (строго): Что папа подарил маме?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Духи.

СВЕТА: Так! Лиде туфли, а ​​ маме ​​ духи. Иерархия ​​ ценностей. Теперь ​​ посмотрим, что-то он ​​ подарит мне. Смотри, что я нашла (протягивает Николаю Петровичу журнал).

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ (разглядывая фото): Кто это?

СВЕТА: Это Лида. Рекламирует платье.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Да она красива! Она и сейчас такая картинка?

СВЕТА (строго): Мне она не нравится. А папа-то, а? Каков озорник! (растерянно) Как мама?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Расплакалась.

СВЕТА: Бедненькая! Это ужасно! Мы её любим, а это как раз тот случай, когда

любовь не помогает. Я чувствую, дедушка, всю огромность, всю слабость ​​ нашей любви. Чувствую, но не могу ничего изменить.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Если б ты мне раньше доверилась, деточка моя! Мы вместе отговорили б маму от операции, мы б смогли ей больше помочь.

СВЕТА: Дедушка, давай исходить из того, что есть.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Ты вот винишь папу, а мне некого винить, кроме себя. Некого. Это мы сделали ситуацию безвыходной. Мы сами.

СВЕТА: Так всегда ​​ было. Все ​​ всегда ​​ всё путали. Разве ты и бабушка жили

иначе? Пойдём на кухню. Ты борщ разогрел?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Сейчас поставлю. Мы-то строили коммунизм и верили в то, что это нужно, а вот чем вы занимаетесь, понять невозможно. Я даже не ​​ могу ​​ винить ​​ Сергея, потому что ​​ кругом ​​ такое ​​ творится. Почему ​​ же ​​ они всё-таки вместе, твои родители? Как ты думаешь, они любили друг друга? Прости, что я такой доверчивый. Я задаю глупые, детские вопросы, но ведь кто-то же должен их задавать.

СВЕТА: Дедушка, спасибо тебе ​​ за ​​ эту ​​ доверчивость! Я ​​ уверена, они люби-

ли. Наверняка, они любили, а потом это прошло. Уже после моего появления. Я сама думаю, почему они вместе. Неужели я - результат их забытой любви? Я

думаю об этом, и мне неприятно, что они так мало любят друг друга.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: По-моему, они очень давно не любят.

СВЕТА: Похоже, что так, или ​​ мы ​​ ничего ​​ в ​​ любви ​​ не понимаем. Заметь, они

очень любят при этом вместе пить чай, вместе ​​ заявиться ​​ куда-нибудь ​​ в

гости, - но это и всё, что они любят делать вместе.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Помню, Светик, как я удивился, когда встретил их на выставке Бородина.

СВЕТА: Это композитор?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Нет, это художник. Современный.

СВЕТА: Он с бородой?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Как раз нет. И бриться любит.

СВЕТА: Чего ж он тогда Бородин? (подумав) Итак, мы остановились на том, что папа и ​​ мама ​​ любят вместе посещать вернисажи. Причём, я сама видела, они очень хорошо изображают единство душ.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Научились! Но ​​ почему ​​ утром ​​ ты ​​ говорила, виноват папа? По-моему, они очень похожи, и если в чём-то виноват он, то и она ​​ разделяет его вину. Я ей десять лет говорю: «Вера, как ты терпишь?»

СВЕТА: Так ты знал, что он изменяет?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Я догадывался, а знаешь ты.

СВЕТА: Он изменял и, значит, он виноват. Ведь маме не пришло в голову ​​ изменить! Раз не изменила, то любила. И как нам ещё думать? Знаешь, какой-нибудь мужик, другой, а не ты, сказал бы: «У неё не было ​​ возможности ​​ изменить!» Но это не так. Я сама вижу, что мама любит. Любит! Так сказать,

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 

Рассудку вопреки,

Наперекор стихиям.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Здорово сказано. Но попробуем понять его последний роман. Когда всё началось?

СВЕТА: Когда вся эта музыка началась?! А я тебе скажу. Папа, он ведь ​​ глупый, он совсем ​​ не ​​ умеет скрывать. В тот день, когда он встретил Лиду, он

не заметил, что у мамы новая причёска. И потом он в какой-то год ​​ очень

изменился. Я боялась, мама сразу заметит, но она уже научилась многого не

замечать.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Чтобы не расстраиваться. А то ведь с ума сойдёшь. Когда это было?

СВЕТА: В мае прошлого года.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Что же ты мне раньше не сказала?!

СВЕТА: Дедушка, я живу у тебя только два месяца. Раньше я не видела в тебе союзника. В упор не видела. Мы ещё не были друзьями.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: А теперь друзья?

СВЕТА: Да.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Видишь, как  ​​​​ хорошо ​​ всё ​​ складывается: папа ​​ получает контракт, ты вынуждена сдать квартиру и переселяешься ко мне - и оказывается, что это очень хорошо.

СВЕТА: Это на самом деле очень хорошо, дедушка. Как тебе мой борщ?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Очень хорошо. Кто научил тебя готовить? Мама?

СВЕТА: Мама? Мама разучивала. Почему она такая рассеянная? Она всегда была такой?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Нет, что ты! В школе она была ​​ собранной ​​ девочкой. Училась хорошо. Но ты - то, Светик, ты - то почему такая умная? Я думал, ты только скрипачка...

СВЕТА (перебивает): Скрипичка или скрипучка!

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Ну, зачем ты так? А ты ещё всё понимаешь и обеды ​​ хорошие готовишь. Откуда это, кто тебя научил?

СВЕТА: Я сама. Мои родители - путаники, каких свет не видел. Они ​​ во ​​ всём

запутались. Где только ​​ можно. Такие люди уже никого не научат, а вот разучить - это они могут. (серьёзно) Я тебе скажу ​​ что-то ​​ важное. Может, не

вовремя, но я должна сказать. Я бросаю скрипку.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ (с ужасом): Да ты что!

СВЕТА: Да, дедушка. С меня хватит. Я бездарна. Я ещё не знаю, куда денусь, но дальше так нельзя.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Да ты что?! Я и все мы верим в тебя.

СВЕТА: Не надо мне подслащивать пилюлю. Не надо мне врать.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Да ты что! Играй! Играй всю жизнь. Ты ведь любишь скрипку.

СВЕТА: Не люблю.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Да любишь! Сыграй сейчас что-нибудь.

СВЕТА: Почему ты так говоришь?! Ты ведь не выносишь моего пиликанья.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Глупая, любимая девочка! Играй! Как тебя ​​ не ​​ любить? Кто тебя не любит?

СВЕТА (растроганно): Ты серьёзно?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Конечно. Расскажи ​​ ещё ​​ о ​​ романе Сергея Семёновича. Уж очень мне интересно.

СВЕТА: Сначала папа ​​ не знал, что влюбился. Он помогал Лиде, скажем так, из

лучших чувств. Помогал, помогал, да вдруг её захотел.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Что, что?

СВЕТА: Да, захотел. Но если б только захотел! А то получилось хуже.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Как это хуже?

СВЕТА: Да вот так, дедушка: захотел, но не получил. Бывает хуже, но реже.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Откуда у тебя, внученька, такие мысли? Сама догадалась?

СВЕТА: Сама. Хватит. Ты очень взволнован. Я и так много сказала.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: А о себе? Ну, хоть слово о себе. Ты любишь Володю?

СВЕТА: Похоже, что да.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Ты уверена?

СВЕТА: Не знаю. Почти ​​ уверена. Ты ​​ ведь ​​ понимаешь: о себе откровенничать

трудно.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Хорошо. Раз ​​ тебе трудно, не надо. Но ты знай: что ты такая умная - самый большой ​​ подарок. Только ​​ умные ​​ не ​​ всегда ​​ счастливые. Мог ли надеяться, что в моей жизни будут такие подарки?

СВЕТА: Что толку, что умная? Это не всегда помогает. Тут ты прав.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Я ещё хочу сказать. Я вдруг поверил, что Сергей Семёнович лучше, чем я о нём думал. И что до твоих папы и мамы, ​​ то тут не без любви!

СВЕТА: Конечно. Он любит маму, но по-своему, любит, потому что с ней ​​ легко и не ​​ надо ​​ волноваться. Ему ​​ очень комфортно с мамой, очень. А с Лидой - как на вулкане. Я тебе расскажу, как я их вычислила. Он говорил ​​ с ​​ Лидой по телефону при маме, при мне! Он нас совсем уж за дур считает.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Он звонил ей при вас?

СВЕТА: Он нет, но она, глупая, звонила! Конечно, якобы по делам.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: По особо важным делам.

СВЕТА: Конечно, по особо! По ​​ слишком ​​ важным ​​ делам. Знаешь, я сразу поняла, они крутят любовь где-то на «свежем» воздухе. Я долго думала, где б это могло быть, пока папа как-то не объявил, что поедет на два дня в санаторий «Дюны».

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Любовь ​​ на Финском заливе! Неплохо придумано. Конспираторы.

СВЕТА: Они и сейчас наверняка на взморье. Я их знаю. Дедушка, я должна идти.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Куда?

СВЕТА: На свидание.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Чего тебе пожелать?

СВЕТА: Глупый ты. Молчи. Я приду вечером.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: До вечера.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 18 сцена.

Сергей Семёнович и Лидия в машине.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Может, наденешь очки? Что-то солнце разгулялось.

ЛИДА: Я люблю такое солнце. Ты кажешься каким-то монстром в своих огромных зеркальных очках. Я тебя боюсь. Куда ты так несёшься?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Боишься, разобью твою колымагу?

ЛИДА: Подари машину ​​ поновее. Иные мужчины так и делают. Если нас остановят, меня лишат прав. Я дала тебе немножко порулить, а ты ​​ понёсся ​​ сломя голову.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Но это же набережная! Здесь не едут ​​ медленно. Сколько раз мы здесь были!

ЛИДА: Не нагоняй патетику. Да, мы здесь были.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Узнаёшь нашу любовь?

ЛИДА: Конечно, болтун. Конечно. Вера Николаевна давно в больнице?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Не говори об этом сегодня. Пожалуйста.

ЛИДА (строго): Нет, мы будем говорить об этом.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: У неё пошаливает сердечко всю жизнь, а этот раз что-то очень серьёзное. Что, никто не знает.

ЛИДА: Ты говорил с врачом?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Нет.

ЛИДА: Да ты его и не искал!

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Когда искать?! Сегодня операция.

ЛИДА: Ты уже был в больнице?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Конечно. В четыре велено прийти ещё раз.

ЛИДА (настойчиво): Но кто же знает, в чём дело?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Никто.

ЛИДА: И отец Веры Николаевны?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Он не знает.

ЛИДА: А может, знает? Спроси его прямо.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да кто я ему, чтоб спрашивать прямо?

ЛИДА: Ну и семья! И всё равно, Серёжа, ты равнодушен к жене. Мне это неприятно.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ (умоляя): Что ​​ ты ​​ со ​​ мной ​​ делаешь! Ты заставляешь понять, что её не люблю, что я слабый и неверный. Но ​​ разве ​​ тебе ​​ упрекать

меня в ​​ неверности? Пусть ​​ бы ​​ это ​​ делала ​​ моя мама или моя жена! Но не

ты. Не ты.

ЛИДА (с горечью): Ты не понял!

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Чего?

ЛИДА: Ты привлекаешь, пока ​​ ты романтичен. Прилететь из Парижа в мои объятья - это здорово...

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ (прерывая): А когда мой романтизм кончается, тебе хочется меня оскорбить.

ЛИДА: Нет! Ты без изюминки. В тебе ни респекта, ни порыва.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Прекрати. Пожалуйста. Мне больно.

ЛИДА: Что тебе больно? Ты берёшь от жизни всё, что можно.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Что на тебя нашло? И именно ​​ сегодня! Я ​​ боюсь ​​ за ​​ жену; этого уже ​​ много. Я ​​ люблю ​​ тебя, но это не делает мой страх меньше. Я

жду от тебя защиты: именно сегодня, в первый и последний раз в моей жизни... Какая уж тут романтика! (меняя тему) Они романтичны, твой Володька и

моя Света? Как ты думаешь?

ЛИДА: Я не ​​ шпионю. Никогда и ни за кем. Вова свободен, даже если этого не

хочет. Я его не понимаю, но желаю ему добра. Я уверена, он ​​ мог ​​ бы ​​ найти

девушку лучше твоей дочери.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Лидка, ты агрессивна сегодня. Она тебе не нравится?

ЛИДА: Она слишком горда для девушки, живущей на чужие деньги.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 19 сцена.

Больница. Николай Петрович и Вера Николаевна.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Это ты, пап? Здравствуй.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Здравствуй.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Посиди до Серёжи. Я что-то боюсь одиночества.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Это же естественно! Я буду здесь рядом до ​​ операции ​​ и потом дождусь результата.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Зачем ты? Живи, будто ничего не происходит. Дело ​​ житейское.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Не ври. Мы переживаем за тебя.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Говорил со Светой?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Да. Очень ​​ много. Обо ​​ всём. Самые ​​ сердечные ​​ разговоры после смерти жены.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Меня тоже спасают разговоры с дочерью. Я ​​ попросила ​​ её сегодня не ​​ приходить, а ​​ теперь жалею. Она чем взрослее, тем умнее и тем

несчастливей. Со взрослостью в ​​ ней ​​ появилось ​​ что-то ​​ разрушающее, она

обостряет там, где ​​ стоило ​​ б обойтись без этого. Я боюсь, она будет несчастлива. В четырнадцать, когда она выиграла первый большой ​​ конкурс, она ​​ была очень милой, очень лёгкой, а ​​ теперь она язвительная.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Верочка, а я её помню только ребёнком. И вдруг ​​ в ​​ один день она ​​ становится взрослой! Представь моё изумление. Я не мог мечтать о такой дружбе. Что ты думаешь о ​​ Володе? Мне ​​ кажется, она ​​ его ​​ не ​​ любит, хоть об этом и не знает.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: И я так думаю. Просто Володя оказался ближе ​​ других. Это ещё не ​​ настоящий ​​ выбор. Ты ​​ чувствуешь, папа, какие у нас хорошие будут разговоры, когда я выйду из больницы?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Наговоримся вдоволь. Это хорошо, что вы живёте у меня.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Как ты думаешь, где сейчас Серёжа?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Занят любовью на свежем воздухе.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Так ты всё знаешь! Здорово.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Почему ты смеёшься? Плакать надо.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Ты меня рассмешил. Что мне делать, папа, как ​​ не ​​ смеяться? Это длится ​​ целый ​​ год, и ​​ конца ​​ этому не видно. Что, ты думаешь, меня больше всего злит в этой истории? Нет, не то, что мне изменил мой ​​ муж: он делал это ​​ раз десять. Меня злит, что она его не любит. Его держат за дурачка, а он этого не понимает. Что он ей подарил?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Туфли.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Вот-вот! Его несёт незнамо куда, но при этом у него ​​ вид солидного мужчины. Я его увижу через сорок минут.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Он так пунктуален?

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Только ​​ со ​​ мной. Я ​​ подкрашу ​​ губы к его приходу. Ты не против?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Я?! Я против. Баловать - только портить.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Так это ты называешь «баловать»! Очень интересно. Когда у него только начали появляться эти девчата, я боялась, сойду с ума. Но чем я кончила? Мой муж меня забавляет. Забавляет, как никто. Мне с ним всё веселее.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Он знает, что ты в курсе?

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Ему ​​ нельзя ​​ знать так много. Он сразу растеряется, если

узнает так много.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: А может, это нам и надо, чтоб он растерялся?! Растеряется - и вернётся в семью.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Нет, папа. Он ​​ что-то такое приятное думает о себе - и я

боюсь выводить его из этого неведения. Да пусть о себе ​​ думает, что ​​ хочет! Вольному воля.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Это же плохо, доченька! Мужика надо за жабры и воспитывать. Может, и Серёжу ещё можно подправить?

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Как? Попросить грешить меньше? Но он берёт только ​​ то, что плывёт в ​​ руки, он ​​ не ​​ рыщет, неизвестно где. Эта девушка Лида сама на распутье, потому и попала в его сети. Она ищет мужа, но Серёжа ​​ - ​​ явно ​​ не

та кандидатура. Она его бросит. И очень скоро. Ты был у неё в магазине?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Я хожу только в продуктовые, ты знаешь.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Забыл, как в детстве любил меня водить по женским магазинам? Лида работает в магазине одежды ​​ на ​​ Невском, в ​​ отделе ​​ готового

платья.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Буду знать. Я всё помню! Мне ​​ нравилось, когда ​​ ты ​​ сама себе покупала подарки. Вот выйдешь, куплю тебе что-нибудь дорогое. У меня есть заначка.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Ты не экономь. Лучше покупай фрукты себе и Свете. Обещаешь? Правда, папа, питайся лучше! Живи ​​ для ​​ себя. Хватит ​​ жить  ​​​​ для  ​​​​ кого-то. Вы едите салаты?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Нет, Света их не любит.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Очень нездорово. Как меня положили, так ​​ с ​​ четверга ​​ ни одного салата?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Ни одного. Мы едим огурцы.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Этого мало. Что сегодня ели?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Борщ.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Хороший?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Да.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Света это умеет. Где она сейчас?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: На свидании.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Она ​​ не играла сегодня? После каждого проигранного конкурса она порывается бросить скрипку.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Думаю, и на этот раз не бросит.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА (после молчания): Ну, иди, папочка.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Я не могу.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Иди, иди. До свидания.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Я б сидел тут до утра.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Нельзя. Если что, не забудете меня?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Зачем ты?

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Извини. Ты смотри ​​ за ​​ Светой, хорошо? Сам ​​ не ​​ болей. Жара спадает?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Начнёт спадать через неделю. Ну, пока (обнимает).

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: До свиданья, папа. До свиданья.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 20 сцена.

Квартира Лидии. Володя один. Звонок в дверь.

ВОЛОДЯ (открывает дверь): Пришла? Входи. Я уж не надеялся.

СВЕТА: Я же сказала, что приду. Пообедал?

ВОЛОДЯ: Вроде бы, да.

СВЕТА: Вроде бы! Признавайся, что ел на обед.

ВОЛОДЯ: Сделал себе яичницу.

СВЕТА (укоризненно): Кто у вас обычно готовит?

ВОЛОДЯ: Мама. Она на даче.

СВЕТА: Слушай, не трогай ​​ меня. Пожалуйста, не ​​ трогай. Я тебе обед сготовлю, только не трогай.

ВОЛОДЯ: Ты откуда сейчас?

СВЕТА: От дедушки.

ВОЛОДЯ: Так я ​​ и ​​ поверил! Твой ​​ обед ​​ обычно ​​ длится час, а прошло целых

два. Где ты была?

СВЕТА: Ездила к маме в больницу.

ВОЛОДЯ: Врёшь.

СВЕТА: Вру. Не устраивай ​​ мне допросов. Я первый раз в жизни поговорила с

дедушкой душевно. Ты понимаешь, как это много?

ВОЛОДЯ: А раньше? Что тебе мешало откровенничать с ним?

СВЕТА: Моя глупость. Я оставляла его одного и бежала ​​ то ​​ в ​​ консерваторию, то к тебе. Я решила всё изменить, всё! Никакая я не скрипачка!

ВОЛОДЯ: Кто же ты?

СВЕТА: Я дочь моей мамы и внучка моего дедушки. Кстати, я ещё и дочь моего отца!

ВОЛОДЯ: Я никогда не понимал, что ты на него взъелась.

СВЕТА: Мне страшно. Хочется всё бросить и бежать к маме. Не ​​ обнимай ​​ меня. Ты что, не видишь, что со мной происходит?

ВОЛОДЯ: Не отпущу.

СВЕТА: Пусти, дурак.

ВОЛОДЯ: Я тебя не отпущу, пока ты не успокоишься.

СВЕТА: Так папа ​​ был ​​ здесь! На каком диване это было: на твоём, на её или

на мамином?

ВОЛОДЯ: Кончай!

СВЕТА: Я уверена, они на Финском заливе. Уже приехали.

ВОЛОДЯ: Какое тебе ​​ дело? Я ​​ им ​​ завидую: свежий ​​ воздух. А мы тут, в центре, задыхаемся. Любовь на свежем воздухе! Здорово придумано. Я б тоже ​​ так

хотел. Представь, у нас ​​ была ​​ б тачка и мы покатили туда же. Светка, чего

ты такая строгая? Тебя ведь все любили, все баловали.

СВЕТА: Кто тебе это сказал?

ВОЛОДЯ: Это моё впечатление. Ты - нежный, избалованный ​​ ребёнок. Скрипачек других и не бывает.

СВЕТА: Это глупо. Я обижусь.

ВОЛОДЯ: Чего обижаться? Я ​​ завидую. Со ​​ мной ​​ никто не носился. Нас двое у

одной мамы, а ты одна у мамы, папы, бабушки и дедушки.

СВЕТА: Где твой отец?

ВОЛОДЯ: Я его не ​​ видел. Лидка, та ​​ хоть ​​ видела. Это ​​ не ​​ смерть, но ​​ тоже

страшно. Где он, кто он, не знаю.

СВЕТА: Отпусти меня.

ВОЛОДЯ: Зачем?

СВЕТА: Я хочу играть!

ВОЛОДЯ (изумлённо и радостно): Конечно, конечно! Играй.

СВЕТА: Я уже неделю её, проклятую, в руки ​​ не ​​ брала, решила, всё, хватит ​​ с

меня - и вдруг опять хочу.

ВОЛОДЯ: Молодец! Знаешь, что хотеть. Бери вот мою школьную. Играй! Лучше играть на скрипке, чем на моих нервах.

(Света торопливо, кое-как ​​ настраивает ​​ скрипку ​​ и  ​​​​ играет «чакону» Баха. Одинокий, пронзительный, но и любящий, и примиряющий голос).

СВЕТА: ​​ Как?

ВОЛОДЯ: Неотразимо. И ты, и ​​ твоя ​​ скрипка ​​ - всё чудесно. Посвящается маме, да?!

СВЕТА: А ты думал, тебе?

ВОЛОДЯ: Глупая! Я не мог так думать. Мне вот тоже не по себе: и я ​​ начинаю

бояться за ​​ твою ​​ маму ​​ вслед за тобой. Правда, мне это естественнее, чем

тебе: я привык бояться за свою.

СВЕТА: Спасибо. Ты можешь меня обнять.

ВОЛОДЯ: Пожалуйста (обнимает). Это весьма великодушно. Смотри в зеркало! Мы похожи на две обнявшиеся скрипки.

СВЕТА (смеётся): Точно. Похожи!

ВОЛОДЯ: Тебе веселей?

СВЕТА: Да.

ВОЛОДЯ: Это как у Бетховена: через страдания к радости. Сходим в больницу

к маме.

СВЕТА: Она просила не приходить.

ВОЛОДЯ (удивлённо): Серьёзно?

СВЕТА: Я только вчера была у неё. Она показалась какой-то бесчувственной.

ВОЛОДЯ: Она старалась такой себя изобразить. Чтобы ты меньше волновалась.

СВЕТА: Я ещё порепетирую?

ВОЛОДЯ: Конечно.

СВЕТА: На меня ​​ что-то нашло. Мне так больно! Я сойду с ума, если не наиграюсь. Что будет с мамой? Я так боюсь, Володька, так боюсь! У меня ​​ уже ​​ не

будет таких близких людей.

ВОЛОДЯ: Играй! Я тебя прошу.

СВЕТА: Ты меня торопишь?

ВОЛОДЯ: Ты неотразима, когда играешь.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 21 сцена.

Сергей Семёнович и Лида на заливе.

ЛИДА: У тебя всё плохо дома, вот ты и примчался. А не ​​ ко ​​ мне. Почему

ты солгал?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ты не позвонила ни разу за два месяца. Я ведь не спрашиваю, почему.

ЛИДА: Не спрашиваешь, потому что тебе всё равно.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Нет! Не ​​ спрашиваю, потому ​​ что ​​ взрослый. И лгу, где надо, потому что взрослый. Отчего ты до такой степени не уверена в себе?

ЛИДА: Мне кажется, ты меня не любишь.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Пожалуйста, не говори ​​ так. Мне ​​ надо ​​ верить, что ​​ тебя люблю. Ты не представляешь, как это хорошо: верить в тебя.

ЛИДА: Тебе приятно верить - и ты веришь. Так во всём. Ты делаешь со ​​ мной

то, что тебе приятно.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да! Я именно это и делаю. Но я делаю это потому, что это и тебе нравится. А то не так? Тебе что, неприятно со мной?

ЛИДА: Мне это всё менее приятно.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да что ты! (умоляя) Лидка, прошу: будь романтичней. Откуда эта суровость?

ЛИДА: На меня ​​ находит, знаешь ли. В какие - то моменты вдруг трезво смотрю на тебя. Мне она самой неприятна, эта трезвость. Извини, а разве можно ​​ на мужчин смотреть иначе?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: С чего ты взяла, будто тебя не люблю?

ЛИДА: Потому что разлюбил. Потому что некрасивая. Потому что у меня большой нос. Мало ли ещё, почему!

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Это ​​ уже ​​ глупость. Прежде ​​ ты обвиняла себя, что глаза маленькие и губы нечувственные, а вот дело дошло ​​ и ​​ до ​​ носа. С ​​ такими

мыслями не ​​ то, что ​​ нельзя ​​ работать в бизнесе, но и жить невозможно. Ты

красива, и ты знаешь об этом!

ЛИДА: Я ведь ​​ сравниваю ​​ себя ​​ с Клаудия Шиффер, так что на счёт себя не

заблуждаюсь. Серёжа, у меня, что ни день, неприятности, и я не хочу ​​ делать

вид, будто у ​​ меня всё хорошо. Меня в пятницу опять вызывали в налоговую

полицию. Наш бизнес им кажется левым.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ну и что? И мне всю жизнь объясняют, что я недостаточно разный и что у меня нет «больших» идей. Это плохо, но это всё ж ​​ лучше, чем полное забвение. Мы ​​ всё-таки ​​ работаем, хоть ​​ уже ​​ целые толпы о работе только мечтают. Ну да, меня ругают, но это всё-таки известность.

ЛИДА: Я устала. Везде ​​ технологии, команды, спешка, а я б хотела меньше уставать. Это ненормально, что я, женщина, должна так много работать.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Зато мы свободны.

ЛИДА: Свобода сдохнуть от этой лошадиной работы? Покорно благодарю.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да! Я тебя понимаю. Произнёс это слово «свобода» ​​ - и вижу, что несвободен. Ты измотана здесь, а я в ​​ Париже, но ​​ скоро ​​ мы ​​ будем

вместе. Но почему так, Лида? Ты ведь менеджер, женщина с положением...

ЛИДА: Да какое там положение! Магазин ​​ не ​​ оправдывает ​​ себя. Меня ​​ могут

уволить в ​​ любой момент. Покупают мало - это всё решает. (неожиданно). Никак, накрапывает? Пойдём в машину.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Выходит, ты виновата, что население неплатёжеспособно.

ЛИДА: Да. Круг богатых людей не настолько велик, чтоб оправдать существование такого большого магазина, как наш.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Всё так, и всё равно глупо думать о ​​ собственной ​​ бездарности: такой слабости ​​ наша жизнь не прощает. Как нам жить, если мы не уважаем ни себя, ни друг друга?

ЛИДА: Любить себя ​​ было ​​ б ​​ ещё ​​ хуже. Наверно, надо ​​ любить ​​ других; я не

знаю. Я не умею любить ни себя, ни других. Каково мне жить с таким недостатком! Я тебе завидую: для тебя полюбить очень легко.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Глупо, Лида. Если уж говорить о тех, кого я люблю, то это, прежде всего, женщины, что носят ​​ мою одежду. Как приятно, что ты в ​​ моей!

Слушай, знаешь, о чем я мечтаю, чем я занимался в Париже?

Я ​​ уже создал платье – да такое, что на него все обратят внимание. ​​ Буквально все. ЛИДА: Опять твои мечтанья!

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: ​​ Да, это моя мечта. И я близок к ее осуществлению.

Несколько раз уже появлялись модели, которые могли бы выразить мою идею, меня всегда чуточку опережали, потому что прежде мне не хватало чисто технических возможностей. Наконец, новые технологии позволили создать платье из материала, напоминающего человеческую кожу.

Идея такова платья появилась ещё 20 лет назад, когда я хотел понравиться одной особе, которой я не нравился.

ЛИДА: О ком это ты так романтично? О жене?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: ​​ Да, о ней. В этом платье я б всегда чувствовал себя в её объятьях - и это особенно важно с возрастом, когда почувствовать себя в чьих-то объятьях всё труднее.

ЛИДА: Ты мне как-то говорил, что, мол, теперь меня обнимают женщины, тепла которых ты не чувствуешь. ​​ (с жаром) Потому что в это время в душе они обнимают кого-то другого. Что-то, мол, ​​ навсегда ушло из твоей близости с женщинами…

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да все не так!

Я вернул это неуловимое чувство радости быть любимым. Хоть, правда, теперь я больше надеюсь на свои творческие способности, чем на женщин.

Длинные, сделанные, балансирующие между манекеном и проституткой женщины – вот мой мир. Я его создаю, но и он создает меня. Когда вижу их на улице, сразу узнаю. Знаю, платью нужна мягкость: только она освобождает от неприятных сторон жизни, она дает почувствовать, что жизнь может быть иной.

ЛИДА: ​​ Видишь, целая поэма? А что на мне - твоего? ​​ Разве только этот развинчивающийся поясок.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да. Это ​​ моя идея. Кто её украл? Часто вижу такие пояски в Париже и где угодно - и что? Я за них не получил ни ​​ копейки. Вот ​​ где моя бездарность: не ​​ могу ​​ доказать, что ​​ моё - это моё, не могу защитить его.  ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ (мягко) Милый мой Лидусик! Часто вспоминаю тебя и обязательно в моих

платьях. Обязательно. Все они продиктованы тобой!

ЛИДА: Комплиментщик. Мне кажется, ты называешь любовью твоё личное ​​ процветание.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Глупая! Любовь - это чувство, что ​​ хранит ​​ себя ​​ и ​​ знает предел самому ​​ себе. Оно огромно, но ​​ обозримо и понятно. Я выражаю мою любовь в одежде. А для тебя, похоже, любовь - порыв ​​ весьма ​​ растрёпанных чувств.

ЛИДА (решительно): Поедем.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Куда?

ЛИДА: В больницу. К ней.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Можно ещё погулять.

ЛИДА: Какой ты хладнокровный! Я тебе завидую. А я думаю о твоей жене, я боюсь за неё.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Нет, я ​​ не холоден, Лидочка! Просто, я слишком предан работе, много думаю о том образе, что несу в мир. Моя холодность - ​​ результат моих мыслей.

ЛИДА: Не всё ли равно, откуда она взялась, если она есть? Ты ​​ хочешь ​​ сказать, что именно ​​ поэтому ты поборник строгого стиля в моде, поэтому так

любишь сложный раскрой пиджаков?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да, поэтому. Кто-то мне совсем недавно сказал: если есть дизайн, зачем эстетика? И я подумал о нас: мы сами - часть дизайна, но ​​ не

эстетики нашего дурного времени. Мы только украшаем жизнь наших покупа-

телей, но эстетически они нас не воспринимают.

ЛИДА: Серёжа, кто придумал ​​ все ​​ эти слова? Не мы же, практики. Мы думаем о силуэте, а уж если потом кто-то скажет, что он эстетически хорош, так это

пусть на ​​ его совести и остаётся. Если твоё платье «сексуально», то это не сама сексуальность, а только линии, воссоздающие её. Одежда ​​ должна ​​ воссоздавать духовную сложность ​​ и ​​ особенности её обладателя - вот к чему мы стремимся.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Здорово! Наконец-то ​​ мы ​​ вырулили на интересный разговор. Мы же профессионалы, Лидка! Нам сам чёрт не брат.

ЛИДА: Скажи, Серёжик: что ты так любишь трепотню с бабами? Или твой семейный опыт располагает к этому?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: В ​​ семье ​​ этого ​​ просто ​​ нет. Вера на такое не способна. Она уже лет десять не раскапывает мои чувства.

ЛИДА: И вот чем этого кончилось: появились Лиды.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Лиды!?

ЛИДА: Ну да! Нахлынули девчата.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ты что-то сегодня в ударе. Как ты обворожительна, когда несёшь покой и уверенность! Но это редко.

ЛИДА: Да, я ​​ не такая.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ты не такая из вредности. Ты можешь быть такой. И тогда в тебя начнут верить!

ЛИДА: Я очень ​​ хочу, чтоб ​​ какой-нибудь спонсор поверил в меня. А то едва

свожу концы с концами.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ну, ты ​​ скажешь! Кто ​​ тебе ​​ поверит, что ты бедствуешь? У тебя работа, машина и дача.

ЛИДА: У меня мама и брат, которых мне надо кормить.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да ведь они тебе благодарны за то, что ты их кормишь. В моей жизни ​​ как раз не хватает таких естественных, простых чувств. Дождя

уже нет, тёплый ветер. Давно мы здесь не ходили, да?

ЛИДА: С мая.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Прости мне мою ложь. Тут под добрым ветром прости. Я боюсь потерять и тебя, и жену, и потому волнуюсь, потому лгу. Не оставляй меня одного сегодня.

ЛИДА: Ты не один.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: А вечером?

ЛИДА: Серёженька, я должна ​​ возвращаться ​​ в офис. У меня ещё и дела бывают. Я тебе говорю прямо: до восьми буду там, и ты мне не звони.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: На восемь назначена операция.

ЛИДА: Именно на восемь?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да.

ЛИДА: Надо же, какое совпадение! В восемь я вернусь с работы к себе - и ты можешь мне позвонить.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Раньше нет?

ЛИДА: Раньше там будут твоя дочь и мой брат заниматься ​​ любовью. На ​​ том

же самом раздвижном диване, где лежали и мы.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ты так спокойно об этом говоришь. Это моя дочь.

ЛИДА: Это мой брат.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Почему мир так тесен?

ЛИДА: Ты уже вздыхал по этому поводу. О ​​ б этих двух романах все - всё давно

знают.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: И моя мама?

ЛИДА: Она не знает.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Думаю, да.

ЛИДА: Расскажи ей всё. По моей просьбе.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Что рассказать?

ЛИДА: Скажи, вокруг тебя много красивых женщин, и ты этим пользуешься.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ну, знаешь ​​ ли! Моя ​​ работа - одевать красивых женщин, а не спать с ними. Это я никогда не путал.

ЛИДА: И в моём случае?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ты - исключение.

ЛИДА: Сколько их было, таких исключений? Всё. Возвращаемся.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Дождь ​​ обещал, обещал, а так и не собрался. Странно, Лидка: я так много любил, верил, что люблю, а теперь чудится, ничего не было. Я люблю как в первый раз и говорю об этом, чтобы ты поверила.

ЛИДА: Мне поверить трудно.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: А ​​ ты ​​ постарайся. Я ​​ не ищу любовь: это она меня находит. Да, тебе трудно верить, но что же ты без этой веры?

ЛИДА: Я хочу сесть за руль. Назад машину веду я.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 22 сцена.

 ​​ ​​ ​​​​ Анна Сергеевна в квартире у сестры.

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: И ​​ Николай Петрович тоже в полной растерянности от Веры. И в смысле денег он ​​ бедствует. Они ​​ переселились ​​ к ​​ нему, а ​​ Вера ​​ платит, когда захочет и когда вспомнит. У него пенсия ничтожная. Света перед конкурсом пиликала с утра до вечера, и ​​ он ​​ мне ​​ каждый ​​ день ​​ жаловался: «Болит голова!» И ​​ всё ​​ равно ​​ он её терпит, потому что считает очень талантливой. И ты уверена в её таланте?

АННА СЕРГЕЕВНА: Уверена. В отличие от тебя. Так ты перезваниваешься с Николаем Петровичем?

Валентина Сергеевна: Как ​​ видишь. Я даже решусь тебе сказать такую вещь: мы больше, чем друзья. Он ​​ сейчас, наверно, только что от дочери. Позвони ему.

АННА СЕРГЕЕВНА: Хорошо. (звонит) Что-то никто не подходит. Что это значит «больше, чем друзья»?

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Подожди ещё. То и значит: сердечные друзья...

Что, его нет?

АННА СЕРГЕЕВНА: Что-то тихо. А! Вот ...Здравствуйте, Николай Петрович.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Это вы, Анна Сергеевна? Здравствуйте.

АННА СЕРГЕЕВНА: Я вам не помешала?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Что вы! Я уже с лестничной площадки слышал, кто-то звонит. Едва успел. Я только что от Веры.

АННА СЕРГЕЕВНА: Как она держится?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Вроде, ничего. Спасибо вам за звонок в Париж: всё-таки лучше, что ваш сын приехал.

АННА СЕРГЕЕВНА: Видимо, Вера не хотела, чтобы он приезжал. Я позвонила на свой страх и риск. Значит, вышло хорошо?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Да! Спасибо. Вы спасли ситуацию, а ​​ то ​​ вышло ​​ б совсем неприлично. Я сам, её отец, не мог предположить, что она согласится на операцию.

АННА СЕРГЕЕВНА: Мне она говорила, что давно знает этого профессора, а вы его знаете?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Да. Веселовский очень известен в медицинских кругах. Он в мае вернулся со стажировки в Штатах. Когда-то я с ​​ ним ​​ много ​​ общался: когда ещё ходил в начальниках.

АННА СЕРГЕЕВНА: Вспоминаете ваше прошлое?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Да будь оно неладно! Я своей нищенской пенсией за него расплачиваюсь. Ну, давайте надеяться, с Верочкой всё кончится хорошо.

АННА СЕРГЕЕВНА: Будем ​​ надеяться ​​ на ​​ лучшее. Вы не хотите поговорить с

Валей? Я звоню от неё.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Не ​​ сейчас. Я ​​ позвоню ​​ Валечке ​​ позже. Сейчас мне надо поскорей принять лекарства. До свиданья.

АННА СЕРГЕЕВНА: До свиданья. (кладёт трубку) Он тоже в совершенном замоте и взбудоражен. Все в страхе, все! Ну, Вера! Ну, характерец!

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: В ​​ том ​​ году ​​ она ​​ ещё не жаловалась на сердце, так

ведь? Всё странно в этом браке, всё. Даже болезни.

АННА СЕРГЕЕВНА: Не ​​ такого ​​ брака ​​ я желала моему сыну. И мы ещё старые

стали, помочь не можем. Раньше хоть в Крым ездили, а теперь и это дорого.

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Поедем на неделю в ​​ «Дюны»: там в санатории знакомая работает.

АННА СЕРГЕЕВНА: А денег хватит?

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Конечно. Чего ты у Серёжи денег не попросишь на какой-нибудь круиз в Турцию?

АННА СЕРГЕЕВНА: Да что ты! Что Вера, что Сергей бедствуют; по их меркам, конечно. Я когда ​​ говорю ​​ с ​​ ними, впечатление, будто ​​ это самые бедные люди. Серёжа и в Париж покатил на заработки. Он не видит там никаких ​​ красот, только работает с утра до вечера.

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Он так говорил?!

АННА СЕРГЕЕВНА: Да. И ​​ я ему верю. А Верочка? Она носит такие колготки, что мне смотреть стыдно. Зато уж Света щеголяет во всём новом и ​​ модном. Она пользуется мобильным телефоном, может взять такси, словно б у неё есть деньги. Они такие, Валя. И Вера, и Серёжа имеют свою жизнь на стороне, Серёжа и дома-то никогда не обедает. Это не брак, а непонятно, что. Ты серьёзно про «Дюны»?

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Да, Анечка. Конечно. Неделю осилим точно. Анечка, а Серёжа много изменял?

АННА СЕРГЕЕВНА: Открыто нет.

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: А «закрыто»?

АННА СЕРГЕЕВНА: Никогда ничего ​​ не ​​ расскажет. Никогда. Уж ​​ не надеюсь

дожить хоть до чьей - то откровенности.

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: И Серёжа? Он тоже скрытный?

АННА СЕРГЕЕВНА: Мне ​​ обидно, что ​​ он скрытный из вежливости. Он старается придерживаться приличий, а получается очень холодно. Сам он не ​​ чувствует, как это плохо, что мало о нём знаю.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 23 сцена.

Сергей Семёнович и Вера Николаевна в больнице.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Опять в коридоре! Как прошёл день?

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Хорошо. Папа был ещё раз. Солнце светит. Хорошо.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Вроде, дождик ​​ собирался, но передумал. Как Николай Петрович? Не видел его полгода.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: ​​ У него сердечная связь с твоей тётей.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да что ты говоришь!

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Да. Он стал веселее. Как и я.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Смотри, как всем захотелось любви! И ты, я вижу, меня ждала: и тушь, и тени, и губы хорошо подкрашены. Спасибо. Хоть и не в честь меня, спасибо.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Ты б хотел, чтоб это было для тебя?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Почему нет?

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Потому что от тебя пахнет очень хорошими духами.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я из Дома Мод.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: А! Всё та же песня. Кто тебя там омолаживал в Доме Мод?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Верунчик, может, у ​​ меня ​​ и ​​ есть поклонницы, но мне это всё равно. Ты знаешь.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Да, Серёженька, я знаю.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да что ты всё не про то! Куда ты загоняешь наши ​​ отношения? Что с тобой случилось в эти два месяца? Может, какая - то трагедия у Светы?

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: У ​​ Светуньчика ​​ всё хорошо. Она живёт с молодым человеком, которого ты знаешь. Это Володя, он приходил к ней в дни рождения.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Не ​​ будем раскапывать личную жизнь нашей дочери. Принципиально. Пусть это не станет нашим стилем.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Я ​​ - о другом, Серёжа. Я к тому, уж не пахнешь ли ты духами сестры этого молодого человека? Её ведь зовут Лида, так ведь?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да, её ​​ зовут ​​ Лида. Она ​​ когда-то ​​ была ​​ моделью ​​ моих платьев. Мы перезваниваемся, потому что она работает в магазине готового платья ​​ и иногда даже продаёт мой товар. Это мой деловой партнёр. Может, она и тебе платья заказывает? Ты ведь портниха с именем.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Для неё я шить не буду.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Это почему?

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: По кочану и кочерыжке!

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Что за детство! И почему ты мне не позвонила? Почему ты переложила это на мою маму. Тебе это не кажется странным?

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Да всё странно, Серёженька, всё! И твоя бесконечная ​​ ложь тоже. Ну, будь ты ​​ благодушным! Будь ​​ великодушным, раз уж идёшь со свидания. Мне самой эта операция - какой-то досадный ​​ случай. Почему ​​ я ​​ согласилась на неё? Я не уверена, что я права.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ты всегда старалась больше работать, чтобы ​​ меньше ​​ зависеть ​​ от меня.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Тебя устраивает эта версия?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Нет. Что сказал врач?

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Что он сказал?! «Ваша задача минимум - ​​ быть ​​ красивой, задача максимум - соблазнить мужа».

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ну, расшалилась!

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Где твоя мама?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: У сестры.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Поехала ​​ сплетничать ​​ обо мне. А ты почему туда не поедешь?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я, знаешь ли, не приглашён. Будь ты серьёзней!

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Ты меня любишь?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Конечно. Иначе ​​ как бы мы прожили вместе двадцать пять лет? Сейчас я чувствую это ​​ особенно ​​ остро. Поэтому ​​ надеюсь, всё ​​ обойдётся. Ты выйдешь ​​ отсюда ​​ и ​​ опять ​​ начнёшь ​​ меня соблазнять. Очень жалею, что ты перестала работать в этом направлении.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Ты любишь меня, Серёжа?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Я ведь поверю.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Поверь, пожалуйста. В моей жизни нет ничего, что бы ​​ мешало тебя любить.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: А мне показалось...

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Что?! Что тебе показалось?

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Что ты влюблён.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я и влюблён. В тебя.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: Хорошо. Спасибо. Тогда иди. Лучше, если б ты пошёл к ​​ Анне Сергеевне.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я ей позвоню.

ВЕРА НИКОЛАЕВНА: До свиданья.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Пока.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 24 сцена.

Квартира Лиды. Света и Володя рядом. В руке Светы скрипка.

ВОЛОДЯ: Ты пойдёшь?

СВЕТА: Сначала позвоню дедушке. Уже сколько?

ВОЛОДЯ: Шесть. Ты могла бы от меня звонить не по мобильнику?

СВЕТА: Хорошо. Два часа до операции. (набирает номер) Дедушка, это ты?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Я.

СВЕТА: Был у мамы?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Да. Ты скоро домой приедешь?

СВЕТА: Уже еду. Представь, я играла на скрипке. Два часа.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Поздравляю. Так едешь ко мне или нет?

СВЕТА: Еду. До скорого. (кладёт ​​ трубку) Пока, Володька. Спасибо ​​ за ​​ свидание. Позвони завтра.

ВОЛОДЯ (разочарованно): Позвоню.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 25 сцена.

У подъезда Света встречает отца.

СВЕТА: Папа, это ты?! Как ты сюда попал?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Это я.

СВЕТА: Ты меня ждал?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да.

СВЕТА: Ты знал, что я здесь?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Догадывался. Прости меня.

СВЕТА: Что-то новенькое! За что?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я утром тебя отругал. Вот возьми. (протягивает духи)

СВЕТА: Спасибо. Так у тебя муки совести?! Как это ​​ приятно, папа! И ​​ маме, и

мне духи?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да. И твоей бабушке.

СВЕТА: А кое-кому туфельки?! Папа, это что за иерархия ценностей?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ну, разгромила в пух и прах. Только и остаётся, что ​​ голову пеплом посыпать.

СВЕТА: Ну! Отругай меня, как обычно. Скажи, что я вру.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Не сегодня, Светик. Не сегодня.

СВЕТА: Почему?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Мне ​​ страшно. Я ​​ не хочу, чтоб мама умерла. Если б я мог отменить операцию, я б это сделал тысячу раз.

СВЕТА: Если мама умрёт, ты виноват в её смерти!

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Не говори этого.

СВЕТА: Почему? Разве это не так?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Как мне жить с такой правдой? Мне что, сойти с ума ​​ или застрелиться?

СВЕТА: Зачем стреляться, если есть Лида?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Какая же ты дрянная девчонка! Я ведь твой отец. Ну, будь ты великодушней: ты же со свидания!

СВЕТА: Я не со свидания, а с репетиции.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я представляю, как ты ​​ его ​​ разочаровала, твоего ​​ Володю! Он даже ни разу тебя не обнял? Это, знаешь ли, жестоко.

СВЕТА: Он слушал музыку - и какую музыку, папа! Тебе ​​ этого не понять. Он ведь любит музыку. В отличие от тебя.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: А дедушке и всему миру ты уже сообщила, что начала репетировать?

СВЕТА: Какая тонкая ​​ ирония! Ты ​​ мне ​​ всегда говорил: «Я не собираюсь тебя

кормить до ста лет». ​​ Мой ироничный, мой красивый, мой неотразимый ​​ папа! Не бойся! Пойду на панель, или в кабак, или встану в переходе метро.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Света, ну не лезь в ​​ бутылку! Ты ​​ знаешь, я ​​ тебя ​​ люблю вопреки всем твоим выходкам. Ты бы звякнула мне из Италии и прикатила б в Париж! Гульнули б на славу.

СВЕТА: Папа, ты такой ​​ скряга, что гульнуть ​​ «на славу» с тобой никак не получается. Я продула конкурс, так что весь день проплакала и было не ​​ до

гуляний.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Где проплакала?

СВЕТА: В Милане.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Красивый город. Там и плакать - то приятно.

СВЕТА: Философ! Я ходила ​​ по этому красивому городу вся в слезах. Прихожу

в номер - звонит бабушка: у мамы ​​ операция. Представь: не ​​ мама ​​ звонит, - а

бабушка.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: И мне позвонила именно она.

СВЕТА: Я всё ​​ бросаю ​​ и лечу. И вот мы опять все трое вместе! Папа, почему

нам надо очень испугаться, чтобы почувствовать, что мы - одна ​​ семья? Почему по-человечески ​​ у ​​ нас ​​ не ​​ бывает? Тебя, что, так злит, что мы сдали квартиру?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Конечно. Ведь квартира моя.

СВЕТА: Она не твоя, папа, она наша! Я не могла не участвовать в конкурсе, а

для этого ​​ нужны деньги. Я потому ещё так плакала, что угрохала уйму денег.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Какой ​​ тяжёлый ​​ день! Все ​​ истерзаны страхом. Прихожу к маме, а она сидит красивая. Представляешь? Если б ты знала, как это страшно! Это ведь очень трудно: бояться за красивую женщину! Почему она не придумала для меня другой казни?

СВЕТА: Ты её казнишь десять лет.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Чем?

СВЕТА: Тем, что не любишь.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Люди и вообще - то мало любят!

СВЕТА: Вот именно, папа! Люди казнят друг друга, но ты бы мог стать исключением для мамы. Она этого ждала. Она и сейчас этого ждёт.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Это невозможно.

СВЕТА: Что невозможно, папа? Любить ​​ свою ​​ жену и мою маму? Ты и меня не любишь.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: И тебя? Это уж слишком.

СВЕТА: Ты меня не хвалишь. Ни разу не ​​ сказал, что ​​ я ​​ талантлива. Я ​​ ведь

скрипачка, папа, я не из железа.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я не ​​ люблю ​​ музыку. Что ​​ тут ​​ сделаешь, Светочка? Ну,не люблю я твоё пиликанье, чёрт тебя дери.

СВЕТА: Что ж ты такое говоришь?! Я умру с горя.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Не надо, Светик. Не надо! И так день тяжёлый.

СВЕТА: Ты - как корова в посудной лавке: зашел в мою душу и ​​ всё ​​ разрушил. Маму не пощадил, теперь я? Я пойду к дедушке, папа. Отпусти меня.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Пока.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 26 сцена.

Володя в одиночестве слушает на пластинке «Чакону» Баха.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 27 сцена.

Сергей Семёнович звонит маме.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Валентина Сергеевна, это вы? Здравствуйте. Можно маму?

АННА СЕРГЕЕВНА: Серёженька, был у Веры?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Как же, мамочка? ​​ Был. И со Светой хорошо поговорил. Вера выглядела очень хорошо. Даже маникюр, и тот был! Ты думаешь ночевать у сестры?

АННА СЕРГЕЕВНА: Не у «сестры», Серёженька, а у «тёти». Да. Сегодня  ​​​​ особенно день ​​ тяжёлый. Уже  ​​​​ почти восемь, операция вот - вот начнётся. В её положительном ​​ результате ​​ никто не уверен, а ты «хорошо» поговорил с Верой. Неужели она тебя не отругала?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Нет.

АННА СЕРГЕЕВНА: О чём же вы говорили?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я ей объяснил, что её люблю.

АННА СЕРГЕЕВНА: Это твой стиль. Типично мужской. Ложь превыше всего!

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 

Тьмы низких истин нам дороже

Нас возвышающий обман.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: И ты, мама! Только что ​​ меня ​​ доченька ​​ расчехвостила, а теперь ты.

АННА СЕРГЕЕВНА: Как ты её нашёл? Признавайся.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я знал, что она на свидании, и знал, где. Подкараулил.

АННА СЕРГЕЕВНА: У неё какой-токонсерваторский ​​ мальчик. Не ​​ отстаёт ​​ от

своего папы!

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Если ты всё знаешь, скажи откровенно: ты - мой союзник?! Ты за Веру или за меня?

АННА СЕРГЕЕВНА: Как тебе не стыдно? Неужели ты можешь предположить, что я тебя люблю меньше кого-то?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Мама, я  ​​​​ люблю  ​​​​ её, как  ​​​​ сумасшедший. Что  ​​​​ мне  ​​​​ делать, что? И Веру люблю, но Веру немножко. Если б ​​ не ​​ Лида, у ​​ меня ​​ не хватило б духу прервать работу по контракту, я на самом деле прилетел только ради неё, но ​​ сейчас... сейчас мне просто ​​ страшно. Как никогда. Может, люблю Верку со страху. Если она умрёт, я не переживу. Неужели я так привык к ней? Вот сижу один ​​ в ​​ пустой ​​ квартире, света ​​ не ​​ зажигаю, смотрю в ​​ окно и думаю о Вере. Разве я мог себе представить, что мне будет так больно? Я бы хотел приехать к вам.

АННА СЕРГЕЕВНА: Не надо, сыночка. Увидимся завтра. Я так устала, что ​​ хочу спать.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Спокойной ночи.

АННА СЕРГЕЕВНА: До завтра. Прости, Серёжа. Просто кружится голова.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 28 сцена.

Николай Петрович у себя дома один. Входит Света.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Уже полдевятого! Где ты была?

СВЕТА: Представь, выхожу - и налетела на папу. Разболтались.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Я ​​ просто себе места не нахожу. Как Володя? Дал порепетировать?

СВЕТА: Да, он очень ​​ милый, но ​​ мне ​​ кажется, он меня не понимает. Мы почему-то каждый сам по себе, и это никак не изменить. Что-то сейчас ​​ с ​​ мамой! Уже и ​​ я ​​ боюсь. Дедушка, я сегодня научилась страху, и Володька, он в чём-то меня утешил. Я ведь его с шестого класса знаю. Мальчик с большими ушами, всегда обритый ​​ наголо, очень умный. Потом мы узнали, что его папа военный. Его папу в Чечне убили, когда Володька был в восьмом классе.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Так вы знакомы лет десять?

СВЕТА: Да. И все эти десять лет он пытался ​​ за ​​ мной ​​ ухаживать. Как ​​ видишь, небезуспешно. Сначала очень ​​ робко. Первые ​​ три года. Смотрит своими

глазищами! Дедушка, я, может, и люблю его за эти милые воспоминания.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Очень возможно. Я тоже с бабушкой на заводе четыре года работал, а женились только после войны.

СВЕТА: Я ждала ​​ от любви гораздо большего, а это только дружба с бурными

сценами в перерывах. Где особые чувства, где полёт? Одна проза. Уже кормлю

его супом. Что ​​ ты ​​ предлагаешь? Ещё лет тридцать так его кормить? Ой, как боюсь за маму! Не могу говорить.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: И я.

СВЕТА: Мне с ним тепло, а этого мало. Позвони Валентине Сергеевне.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Это зачем?

СВЕТА: Тебе станет легче.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Ты уверена?

СВЕТА: Да. Позвони.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Я позвоню, а потом пойду.

СВЕТА: Куда?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Куда глаза глядят. Я не могу быть дома: так волнуюсь.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 29 сцена.

Сергей Семёнович звонит Лиде.

ЛИДА: Что ты сюда звонишь? Уже чуть не полночь. Я ​​ на ​​ работе. Мне ​​ иногда

ещё и работать надо!

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я должен тебя видеть.

ЛИДА: Даже должен! У ​​ меня ​​ тут ​​ налоговая ​​ полиция, а он должен меня видеть. Серёжа, мне некогда.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ты что, до утра останешься в магазине?

ЛИДА: Нет, конечно. Минут через десять мы едем купаться.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: С кем?

ЛИДА: С мальчиками из налоговой полиции. Это работа.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: А если кто-то из них тебя захочет?

ЛИДА: Я надеюсь, не захочет. Я так тебе нужна?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Очень нужна. Не оставляй меня сегодня. Пожалуйста.

ЛИДА: У меня будут неприятности, если я не поеду.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Приезжай ко мне потом, как накувыркаетесь. Мне плохо. Мне страшно. Я люблю тебя.

ЛИДА: Серёжка, да что с тобой?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я без тебя сдохну.

ЛИДА: Ещё никто так со мной не говорил. Что-то новое. Тебе на самом ​​ деле

плохо?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да.

ЛИДА: Но ведь я на работе, Серёжа! Я боюсь потерять место.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Всё равно едь ко мне.

ЛИДА: Я и так весь день с тобой прогуляла б. Ну, хорошо! Никуда не поеду, жду тебя. Приезжай.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 30 сцена.

Света одна играет на скрипке.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 31 сцена.

Лида и Сергей Семёнович гуляют по Петербургу.

ЛИДА: Давай просто походим. Серёга, ты ​​ слишком ​​ носишься ​​ с ​​ собой. Слишком. Ты один был у мамы?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да, один. Я ​​ помню ​​ хорошо ​​ своё детство. Любил смотреть в окно. Лет до пяти. Сижу и смотрю на небо. Темнеет, а свет не включаю. Приходит мама: «Ты почему в темноте?» ​​ И сейчас, перед

нашей встречей, сидел ​​ в ​​ темноте пару часов совсем один. Почему я люблю

тебя даже сегодня? Мне так хочется любить жену. Я привык к ​​ ней. Даже ​​ не

думал, что привык ​​ до ​​ такой степени. Мы лет двадцать не говорили о любви, просто жили рядом - и в этом была вся наша жизнь. Я ​​ не ​​ знаю, почему

мы были ​​ вместе, почему ​​ в ​​ этом была вся моя жизнь, но теперь, когда она

уходит, мне страшно.

ЛИДА: Ваши отношения хоть когда-то были страстными?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Разве что первые пару лет. Она долго верила, что ​​ любит меня страстно, но каких мне усилий стоило поддерживать эту её иллюзию! Хозяйство её сразу поглотило, она хорошо готовила - и моей ​​ страстности уже не ​​ требовалось. Но ​​ я ​​ никогда не говорил ей правды: я всегда мирно врал ради мира в семье.

ЛИДА: Она тебя любила, а ты ей это великодушно прощал. Ты был только зрителем!

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Понимающий ​​ зритель - это очень много. Я просто раньше её понял, что она меня не любит. Потом и она поняла, что любовь - ​​ только иллюзия и ​​ не ​​ стоит слишком бороться за то, чего нет. Твоя мама знает о твоих романах?

ЛИДА: Мои романы?! Их было не так много.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ты всегда имела успех.

ЛИДА: Возможно. Но я ​​ не ​​ умела ​​ им ​​ пользоваться. В моей жизни было мало

красивых мужчин, а сама ​​ я ​​ не ​​ доверяла ​​ моей ​​ красивой ​​ мордашке. Ну, и

что, что я ​​ смазливенькая?! Это ​​ нисколько не облегчает мою жизнь. Придёт

какой-нибудь мужик из налоговой полиции ​​ и ​​ намекает, мол, попробуй ​​ не

отдайся.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Фу, какая мрачность. Ты ли это, Лидка?

ЛИДА: Это я, Серёжа, это ​​ я. Я ​​ серьёзней, чем ты думаешь. У меня к тебе какая-то непростительная ​​ слабость, я ​​ всё  ​​​​ меньше  ​​​​ понимаю, зачем  ​​​​ мне

это. Раньше я ​​ верила, что ​​ ты тоньше, красивей, изящней, романтичней. А теперь ты мужик мужиком. Прилетел, туфельки всучил и взял меня, как девку.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Какая ​​ отповедь! Можешь не поверить, но мне приятно это слышать: я чувствую, что ты права. Твоя суровость меня утешает.

ЛИДА: Опять врёшь?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Нет.

ЛИДА: Нет?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Клянусь.

ЛИДА: Тогда это очень приятно. Ты всё-таки не дурак.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Мне, наконец, хочется понимать женщин, хочется ​​ их ​​ уважать.

ЛИДА: Лучше поздно, чем никогда.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Не ​​ говори. Смотри, забрели ​​ к ​​ больнице. Шли, вроде, наугад, а вот! Попробуем узнать об операции.

ЛИДА: Так мы ​​ всё ​​ это ​​ время шли к твоей жене! (смотрит на часы) Серёжка, час ночи! Я устала, как собака. Смотри, на пятом этаже горят окна. Что там?

 ​​​​ (край сцены освещается, мы видим скамейку и на ней человека)

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я ​​ думаю, операционная. Ой, как ​​ сердце ​​ сжалось: я будто вижу силуэт Веры. Вот-вот услышу её голос.

ЛИДА: Не надо. Я тоже чувствительна. Серёжа, возьмём такси и разъедемся по

домам. Мне завтра на работу. Утром придёшь в ​​ больницу, обнимешь ​​ жену ​​ и

полетишь в Париж. Не надо идти в парк: какой-тобродяга на скамейке.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: А мне почему-то хочется с ​​ ним ​​ поговорить. Подойдём ​​ к нему, скажем только два слова, а потом на такси.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ (подходят к скамейке)

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Здравствуйте.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ (они слышат, что человек на скамейке плачет)

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Здравствуйте.

ЧЕЛОВЕК (грубо): Что вам?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Мы ​​ пришли ​​ в ​​ больницу, хотим узнать результат операции. А может, операция ещё идёт.

ЧЕЛОВЕК: Операция была только одна: с моей дочерью.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Николай Петрович, это вы?! Простите, я не узнал вас сразу.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Это я. ​​ Вера умерла.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ (возмущённо): Вы уверены?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Я говорил с сестрой. Остановилось сердце.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Неужели?...

ЛИДА: Пойдём на такси. Николай Петрович, мы довезём вас до дому.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Спасибо. Не нужно. Уходите. Пожалуйста.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Пойдём, Лида. ( уходят)

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 32 сцена.

(Свет гаснет. В темноте слышна скрипка. Света одна в тёмной квартире)

СВЕТА( говорит в темноту громко ): Где ты, дедушка? Что с тобой?

(она останавливается, смотрит в окно и слушает темноту)

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 33 сцена.

30 декабря 2000 года. Сергей Семёнович из аэропорта звонит Лиде.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Привет!

ЛИДА: Привет. Это ты, Серёжа?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я.

ЛИДА: Прилетел?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Как видишь. Звоню прямо их аэропорта.

ЛИДА: Лучше бы ты этого не делал.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Почему?

ЛИДА: Потому что Новый Год и мне не до тебя.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да ты что, Лидка! Это я, твой дорогой Серёжа.

ЛИДА: Не звони мне больше и не ищи меня.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Как это понимать?

ЛИДА: Как знаешь. Оставь меня.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Мы что, и на Новый Год не встретимся?

ЛИДА: Нет, конечно.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да что это с тобой? Тебя нельзя увидеть? Давай, я  ​​​​ подъеду в магазин. Мне надо сказать что-то важное. Очень важное.

ЛИДА: Говори это по телефону. Тут сейчас никого нет. Если кто заявится ​​ в

офис, повешу трубку. Ты уж не обижайся.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Куда ты уходишь на Новый Год?

ЛИДА: Куда надо, туда и ухожу.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: А куда тебе надо?

ЛИДА: Серёжа, отстань! Опять прилетел и права качает. Что за манера! Позвонишь мне где - нибудь десятого, не раньше.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Что произошло?

ЛИДА: Просто куча дел, не до тебя.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я привёз новые платья.

ЛИДА: Зачем ты ​​ путаешь ​​ сердечные ​​ и  ​​​​ деловые  ​​​​ отношения? Если  ​​​​ есть

платья, завози и ​​ не обязательно, чтобы я их принимала. Перед Новым Годом не до работы. Ты всегда выбираешь неверный ​​ тон ​​ разговора. Почему ​​ ты ​​ сразу ​​ претендуешь ​​ на  ​​​​ близость? Ведь тебя долго не было. Ты помнишь свою жену?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я её и не забывал. Мне почему-то очень её жаль. Не ожидал от себя такой жалости.

ЛИДА: Это хорошо, что тебе её жаль. Это мне приятно. Меня потрясла вся эта

история. Серёжа, ты меня ​​ сделал ​​ свидетелем ​​ ужасных ​​ событий и даже не

раскаиваешься по этому поводу. Зачем она это сделала? Хотела смерти ​​ или

надеялась, что всё уладится?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Попробуй, пойми. Всё-таки больше похоже на скрытую форму самоубийства. Лидка, столько кругом смертей, что голова кружится: смена поколений слишком интенсивна. Я вдруг ​​ почувствовал, что и сам в этом водовороте. Тогда в августе я этого ещё не видел столь ясно. Прихожу к ней

утром в больницу - сидит какой-тостриженый воробей, а глаза ​​ печальные

да ещё ​​ неприязненно на меня смотрит.

А ко второй встрече она уже готовилась: уже, вижу, и жена, и женщина, уже - вызов ​​ и ​​ мне, и ​​ смерти, и ​​ всем, и всему. Я этого не понимаю.

ЛИДА: Вы прежде говорили о смерти?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Никогда. Правда, мы ​​ просто избегали друг друга последний год. Ведь она всё знала о нас и была уверена, что я ​​ тебя ​​ люблю. Тебя, кстати, считала недостойной моей любви.

ЛИДА: Может, так оно и есть. Серёжка, лучше б ты этого мне не ​​ говорил. Мне

неприятно вспоминать, что мы были близки в день её смерти.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я любил и люблю ​​ тебя. По-моему, я ​​ соблазнил ​​ тебя ​​ со страха. Мне так ​​ одиноко ​​ было ​​ в ​​ тот день! Я уже предчувствовал что-то

ужасное. Ты заметила мой страх? Я поэтому и не мог тебе позвонить из Парижа, что ещё ​​ этот тсрах мучает меня.

ЛИДА: Ты так хорош в небольших дозах, когда не надо вникать в твои проблемы!

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ты меня дозируешь!

ЛИДА: Да! Я делаю твою работу. Дозируй себя сам. Я устала от твоих ​​ наскоков.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Мне больно это слышать.

ЛИДА: Привыкай к ​​ боли. Летом у тебя была жена и любовница, а теперь одна

умерла, а другая прозрела. Так что плохо твоё дело.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да ты что, Лидка!

ЛИДА ( в тон ): Да ты что, Серёжка!

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ты кончай!

ЛИДА ( в тон ): Ты кончай.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Иди к чёрту.

ЛИДА: Иди к ​​ чёрту. (меняет ​​ тон, устало): Серёжа, я ​​ устала. Отпусти ​​ меня. Я

ведь не твоя раба.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Но ведь ты ​​ меня ​​ любишь! Да, я  ​​​​ тебя ​​ люблю, но ​​ ты ​​ не представляешь, с каким ​​ ужасом я каждый раз открываю эту любовь. Это каторга - тебя любить.

ЛИДА: Утомил. Ты ведь ездил в Париж на заработки. Купил, что хотел?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ты помнишь, чего я хотел?

ЛИДА: Конечно, помню. Ауди.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да, я купил Ауди. Может, прокачу тебя в «Дюны»?

ЛИДА: ​​ Мне некогда. Позвони ​​ десятого; может, договоримся. В Париже всё уладилось после похорон?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: В среду похоронил жену, а в четверг уже вышел на работу. Там мне посочувствовали.

ЛИДА: Ты намекаешь на моё бессердечие? Мне это надоело.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Нам на самом деле никак не продвинуться в нашей дружбе. Я говорю о духовной стороне наших отношений.

ЛИДА: Даже такие тонкости! Крутим роман больше года, регулярно затаскиваешь меня в постель, а всё не продвинуться.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Мне всё чудится, мы вот-вот поймём друг друга. Этого не происходит. Мне всё труднее надеяться.

ЛИДА: Серёжа, идёт клиент, так что я кладу трубку. Пока.

​​ (Сергей Семёнович долго смотрит на свой мобильный телефон, не веря, что тот молчит. Отключает его и кладет запазуху)

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 34 сцена.

Анна Сергеевна одна в своей квартире. Входит Сергей Семёнович.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Здравствуй, мама.

АННА СЕРГЕЕВНА: Здравствуй. Хорошо долетел? Я думала, ты прилетишь немножко раньше.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Как уж получилось. Звонил Лиде.

АННА СЕРГЕЕВНА: Я так и поняла.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я просто не человек после разговоров с ней. За что мне

это наказание? В Париже, казалось, забыл о ​​ ней, а ​​ только ​​ прилетел, опять

всё снова. От неё одно спасение - работа. Боюсь, тут такой работы не найти: чтоб занимала целиком. Иначе от этого наваждения не ​​ спастись. Что ​​ я ​​ всё о себе? Ты-то как?

АННА СЕРГЕЕВНА: Хорошо.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ты не очень переживала эту смерть.

АННА СЕРГЕЕВНА: Я больше переживала за тебя. Это естественно ​​ для ​​ матери. Твой брак ​​ я считала неудачным с самого начала. Вера всегда противопоставляла себя и тебе, и мне.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Это верно, но это и жестоко.

АННА СЕРГЕЕВНА: Всё жестоко: и твой брак, и твоя неприличная ​​ страсть ​​ к

этой вертихвостке. И жестоко, и неприлично.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Это на самом деле неприлично, мама?

АННА СЕРГЕЕВНА: Да. Начать с того, что Вера и Света всё знали о твоём романе.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Знали куда больше, чем я сам!

АННА СЕРГЕЕВНА: Можно без пикантных подробностей.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Нет, ты ​​ не ​​ права. Я, наверно, любил Веру. Как умел. Иначе откуда в Париже, где целая ​​ культура ​​ вокруг ​​ женщин, у ​​ меня ​​ появилось

чувство, будто я  ​​​​ раздавлен  ​​​​ её  ​​​​ смертью? Может, я ​​ должен ​​ был ​​ развлечься, найти кого-нибудь в Париже, но я и не искал. Я не мог ​​ хотеть ​​ её смерти, не мог ​​ думать, что ​​ она ​​ умрёт, но ещё мешьше я мог знать, что её смерть разрушит меня. ​​ Я весь в руинах, я мёртв и не надеюсь воскреснуть.

АННА СЕРГЕЕВНА: Это не по поводу Веры, уверяю тебя.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Неужели я её не любил? Тогда я просто сумасшедший.

АННА СЕРГЕЕВНА: Ты ​​ не ​​ сумасшедший, сыночка, ты просто вернулся из Парижа. Потом, тебе пятьдесят, ты вступаешь в полосу ​​ старости, а ​​ я ​​ уже ​​ как

двадцать лет в ней. Ты не можешь примириться с тем, что ты не юный. Серёженька, тебе уже скоро пятьдесят. Тебе уже ни к чему ​​ бегать ​​ за молоденькими дурами.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Неужели ты права, мама, и всё ушло? Иду по улице и вдруг останавливаюсь с  ​​​​ ясным  ​​​​ чувством, что  ​​​​ меня  ​​​​ нет. Такое  ​​​​ тревожное

чувство, что не могу идти.

АННА СЕРГЕЕВНА: Переходный ​​ возраст. Тебя ​​ и в двадцать, и в тридцать, и в

сорок крутило ​​ также. Я ​​ надеялась, брак ​​ тебя ​​ приведёт ​​ в ​​ чувство, но нет! Тебе всё так и не повзрослеть.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я очень тяготился этим браком, но вот жена умерла - ​​ и

мне плохо.

АННА СЕРГЕЕВНА: Ты ещё не пришёл в себя. Будь мудрей, спокойней.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я бы хотел на ней жениться, мама. ​​ Это меня вылечит.

АННА СЕРГЕЕВНА: Она этого не хочет. Она, как всё это ​​ поколение, просчитывает все ​​ плюсы ​​ и ​​ минусы, и минусов у тебя получается куда больше. Для твоей Лиды брак - тяжёлая, неблагодарная работа...

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да ещё и рисковое дело! Кто её надоумил, что это так?

АННА СЕРГЕЕВНА: Сама догадалась. Такая вот догадайка, как и все ​​ они. Зато

мы брака не боимся: Николай Петрович вот-вот сделает предложение Вале.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Вот уж не ожидал! Так они знакомы?

АННА СЕРГЕЕВНА: Да. А ты не знал?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Нет. Для меня это была тайная связь. Вот оно что! Света всё пересказывает дедушке, а дедушка - твоей сестре. Поэтому ты всё знаешь.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 35 сцена.

Квартира Николая Петровича. Входит Света.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Пришла! Значит, папа приехал?

СВЕТА: Знаю. Знаю даже, что его отбрила Лидка, так что Новый Год проведу с

ним. А ты его проведёшь с тётей Валей?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Да. Так что, Светик, мы всё друг о друге знаем.

СВЕТА: Я подозреваю, что не всё. Ты давно дружишь с Валентиной Сергеевной?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Не просто дружу, а даже кое-что задумал с ней ​​ на ​​ пару. Что, не расскажу.

СВЕТА: Что-то грандиозное?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Конечно. Иначе не стоило б и затеваться.

СВЕТА: Значит, ты задумал жениться.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: С чего ты взяла?

СВЕТА: А что ещё могут задумать два пожилых человека? Я ​​ вот ​​ от ​​ Володи

узнала, что Лида собралась замуж за какого - то бизнесмена, который её обхаживает уже три года. С этой возможной ​​ свадьбой ​​ я ​​ ещё ​​ могу ​​ примириться, хоть папу ​​ очень ​​ жаль. Дедушка, откуда ​​ у него такая способность

любить это падшее созданье?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Ты уж её разукрасишь!

СВЕТА: Что мне ещё о ней думать? Главное открытие в другом: папа ​​ страстнее, чем я ​​ думала. Ладно, хватит ​​ об ​​ этом, лучше обсудим твою женитьбу. В чём-то эта идея меня окрыляет, но всё-таки мне трудно к ней привыкнуть.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Для ​​ меня этот брак естественен. По мне, быть женатым - как дышать.

СВЕТА: Ты считаешь это достаточным обоснованием?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Да, Светик, да! Разве не лучше прямо так ​​ и ​​ объявить? Ты столько времени ​​ любила Володю, а мы даже не знали об этом. По-моему, это ложное понимание загадочности.

СВЕТА: Ты уверен, что найдёшь себя в браке?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Не знаю. Мне только ясно, что иначе нельзя.

СВЕТА: Да тебе просто скучно одному!

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Нет, Света! Это духовный поиск.

СВЕТА: Ты женишься ​​ со страха. Боишься, что в Новый Год останешься один -

вот и женишься. И потом, это же ​​ мучительное ​​ чувство: любовь. Зачем ​​ тебе

мучаться?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Ничего подобного! Я ​​ люблю ​​ без ​​ мучений, в ​​ своё ​​ удовольствие. Спасибо тебе ​​ за этот разговор. Ты была очень близкой летом, и

как жаль, что после смерти Веры мы больше не говорили ​​ по-приятельски. И

вот опять мы хорошо говорим. Спасибо тебе, Светочка!

СВЕТА: ​​ Я не хотела говорить о смерти, а о чём-то другом просто ​​ не ​​ могла. Все эти ​​ месяцы я видела Володю раза три, не больше, и держала его на

«комсомольском расстоянии». Так ведь вы говорили, да? Почему я не хочу любви, почему не  ​​​​ могу ​​ говорить ​​ о ​​ ней, дедушка? Может, потому, что ​​ узнала

смерть? От меня ушли ​​ волнения ​​ любви. Я ​​ боялась, они ​​ вовсе ​​ исчезли, но

нет: они пришли ​​ к ​​ тебе. Мы ​​ что, сообщающиеся сосуды? Тут какой-то закон

физики.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Я ​​ до этой ужасной смерти не верил в любовь. Разве мог думать, что полюблю ещё кого-то, кроме тебя и Верочки? Но вот сначала ушла Вера, а потом и ты ​​ замкнулась в свою скрипку.

СВЕТА: Во мне что-то оборвалось! Я не могла ни с кем говорить, никого видеть. Только скрипка, только ​​ работа. Я ​​ не хотела тебя обидеть, но просто

всё так вышло... Почему ты просто не поедешь к тете ​​ Вале ​​ и ​​ не ​​ поселишься ​​ у неё?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Это не так просто.

СВЕТА: Прости. Я как ​​ услышу ​​ слово «брак», так ​​ мороз по коже. Мне жалко и

тебя, и себя, и просто не ​​ знаю, что ​​ и ​​ думать. Я ​​ и ​​ Володьку - то ​​ потому

бросила, что он, скотина, брака ​​ хочет. Ну, какая ​​ свадьба, дедушка? Голы, как

соколы.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Он тебя любит.

СВЕТА: Ну и что?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Я считал ваш роман счастливым.

СВЕТА: Какой же он счастливый, если Володя романа не хочет, а хочет ​​ брака? Мы - двое нищих: он сидит на шее у сестры, а я у тебя и папы.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Мы нашли бы деньги на свадьбу! Мы были б рады!

СВЕТА: Вы - то были ​​ б рады, но не я. Нет! Он не мой первый и не мой последний мужчина, так что обойдёмся без трагедий. Я - не мама: я не буду ​​ цепляться ни за первую любовь, ни за первого встречного. Это мама держалась

за папу, пыталась за него бороться, но мой ​​ стиль ​​ другой: пусть ​​ за ​​ меня, кто хочет, борется. Слушай, как ​​ обидно, что ​​ мы ​​ при маме не вели этих разговоров! Всё чудится, она войдёт - и мы поговорим втроём.

(Звонок в дверь. Света в недоумении смотрит на Николая Петровича. Звонят

ещё. Света открывает. Входит Сергей Семёнович)

СВЕТА: Папа! Как приятно!

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Здравствуйте. (подходит к ​​ Николаю ​​ Петровичу) Я ​​ решил нарушить табу. Вы не против?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Что вы! Очень рад.

СВЕТА: Мы говорили ​​ о ​​ маме. Никогда не привыкну к её смерти. Папа, почему

это произошло? Может, потому, что мы все жили в ​​ какой-то жуткой ​​ изоляции? Помнишь август? Что ни разговор, то тет-а-тет и обязательно столкновение, выясняловка. Так больше нельзя! Мы близкие люди, и мы ​​ должны ​​ быть

ближе. Вот, папа, ещё сюрприз: Николай ​​ Петрович ​​ женится. Лучше поздно, чем никогда. Так ведь, дедушка? Представь, ты ​​ будешь ​​ женат! Что ​​ тут  ​​​​ плохого, если подумать?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ (смеётся): Если подумать! Ну, Светик!

СВЕТА: Ещё поговорим ​​ о ​​ браке? Твоё появление, папа, как я понимаю, только

обогатит дискуссию.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ (решительно): Лучше попьём чаю.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 36 сцена.

Коридор консерватории. Света спешит, её останавливает Володя.

ВОЛОДЯ: Привет!

СВЕТА: Привет. Я спешу.

ВОЛОДЯ: Поговорим.

СВЕТА: Я не могу. Я готовлюсь к конкурсу, Володька, мне не до тебя.

ВОЛОДЯ: Я знаю, почему ​​ ты меня избегаешь. Прилетел твой отец, и Лидка

его отбрила. Она сама рассказала. Кстати, он обиделся? Чего ты молчишь?

СВЕТА: Не надо про папу.

ВОЛОДЯ: Я понимаю: он любит. Так что речь ​​ идёт ​​ не ​​ об ​​ обиде, а, скажем, о

ревности. Но я ​​ никогда ​​ не верил, что это любовь с её стороны, никогда. Я

поговорю ещё?

СВЕТА: О чём?

ВОЛОДЯ: О любви.

СВЕТА: Тогда говори. Ты, наконец, стараешься делать то, что мне нравится.

ВОЛОДЯ: Да пойми ты: я б первый хотел, чтобы Лида любила твоего отца. Тогда и нам было б легче любить друг друга. Я не верю в новую страсть моей сестры, не верю, что она любит - и мне трудно в ​​ этом ​​ признаться, потому что я ​​ сам люблю её. И потом, мне кажется, Лида мало любит маму; мне и это ​​ трудно ей простить.

СВЕТА: Почему она не любит маму?

ВОЛОДЯ: Она любит, но мало. Мама моя сердечница, ей кажется, она скоро ​​ умрёт.

СВЕТА: Этого ты не говорил раньше.

ВОЛОДЯ: Я не хотел тебя тревожить.

СВЕТА: Да ты уж потревожил. Володька, ты понял или нет? Я ​​ ещё ​​ вернусь ​​ к

тебе, но после  ​​​​ конкурса: сейчас ​​ я ​​ люблю ​​ скрипку. Ну, вот ​​ такая ​​ я! Ты

рассказал про маму - и мы стали ближе. Она что, на самом деле может умереть?

ВОЛОДЯ: Может, конечно. Сердечная недостаточность.

СВЕТА: Одни и те же беды сплачивают нас и разъединяют, но не делают лучше. Володя, мне надо идти.

ВОЛОДЯ: Пока.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 37 сцена.

Володя проходит через город. Его любовь переполняет его.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 38 сцена.

Лида в своем офисе. Входит Володя.

ЛИДА: Что случилось?

ВОЛОДЯ: Мама послала: просит, чтобы Новый Год отпраздновали вместе.

ЛИДА: Аргументация всё та же?

ВОЛОДЯ: Да.

ЛИДА: «Я умру скоро, так что будем вместе хоть раз», да? Ты ​​ не ​​ пытался ​​ ей

объяснить?

ВОЛОДЯ: Нет. Ты ведь знаешь: под Новый Год у неё всё обостряется. И в ​​ чём

я могу её убедить? Я сам в таком волнении!

ЛИДА: Светка турнула?

ВОЛОДЯ: Не без этого.

ЛИДА (покровительственно): Ну, совсем-то она тебя ​​ не ​​ бросит. У ​​ неё ​​ как

конкурс, ​​ так она ​​ тебя ​​ бросает. Приступы ​​ независимости. Сколько раз это

было?

ВОЛОДЯ: Она, как ты ​​ с её папой, играет со мной в кошки - мышки. Меня пугает и затягивает эта симметрия. ​​ Ты б его любила, а ​​ она ​​ б ​​ меня! Представляешь, как бы было здорово!

ЛИДА: Дурак. Просто дурак.

ВОЛОДЯ: Что мне остаётся, как не быть примитивным? Мне же больно.

ЛИДА: Ну, уже и расплакался! Володя, я не могу помочь! Я ​​ не ​​ могу ​​ изобразить, что люблю ​​ Сергея, только потому, что тебе так удобней. Я не могу, не должна этого делать. Серёжа умный, хороший, но какой же он муж?

ВОЛОДЯ: А твой ​​ мужик ​​ что?! Ты ​​ его ​​ и года не знаешь. Подумаешь, начальник! Пляшешь под его дудку. Ты ведь с головой и деньгами. Ты на самом деле хочешь за него замуж?

ЛИДА: Да.

ВОЛОДЯ: Почему? Он же ​​ тебя ​​ не ​​ любит. Пригласи его на Новый Год! Посидим вчетвером.

ЛИДА: Не могу, Володя, не могу. Ну, уходи, пожалуйста. Уходи, дурашечка.

ВОЛОДЯ: Пока.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 39 сцена.

31 декабря. Восемь часов вечера. Квартира Валентины Семёновны. Входит Николай Петрович.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Привет. Только  ​​​​ что  ​​​​ видел ​​ Сергея ​​ Семёновича. Весёлый. Идёт встречать Новый Год с дочерью.

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Это ​​ что-то новое. На самом - то деле, надо же им когда - то сближаться. Коля, да ты хорошо выглядишь! Или задумал что-то приятное?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Сразу не скажу, не надейся. Придёт Анна Сергеевна?

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Аня обещала. Как тебе уходящий?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Самый тяжёлый в моей жизни. Так припекло! Не знаю, как и пережил всё это. Только благодаря тебе.

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА ( нежно ): Вот всегда так: придёт ​​ - ​​ и ​​ трепету ​​ нагонит. (смеётся) Трепетунчик ты мой! Ты можешь меня обнять.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: А! Так тебе ​​ это приятно?

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Очень.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ (звонок в дверь. Входит Анна Сергеевна)

АННА СЕРГЕЕВНА: С Новым Годом!

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: С Новым Годом, Анечка. Смотри, какой красивый сегодня наш Коля. (Николаю Петровичу) Что ты молчишь? Ты не ​​ поздравил ​​ сестру ​​ с Новым Годом.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Мы вчера друг друга поздравляли. По телефону.

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Может, ты ​​ сам ​​ расскажешь, зачем мы позвали Аню, или это сделаю я?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Давай ты.

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Лучше объявить сразу. Анечка, мы решили жениться.

АННА СЕРГЕЕВНА: Так это правда? Поздравляю.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Слишком много событий: и Новый Год, и это.

АННА СЕРГЕЕВНА: Это очень серьёзно. Но и приятно тоже.

ВЕРА СЕРГЕЕВНА: Не ​​ будь ​​ это ​​ серьёзно, мы ​​ бы ​​ тебя не пригласили. Наша

жизнь стала интереснее, а потому, что ​​ мы ​​ решили ​​ быть ​​ вместе. Казалось

бы, это просто, но, Анечка, всё гениальное просто.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Как сказала бы Света, есть чем заняться, есть, о чём подумать.

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Коля, расскажи, за что меня любишь.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Что тут сказать? Просто люблю.

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Анечка, как я ему благодарна! Весь этот год ​​ говорит мне о ​​ любви ​​ - и я, дура, наконец, поверила. И мне любить захотелось. Скажи, Коля, только откровенно: ты сам это с любовью догадался или кто надоумил? Мы хотим знать.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: ​​ Конечно, сам. Не ​​ понимаю, почему ​​ столь ​​ простая ​​ мысль пришла так ​​ поздно, но ​​ спасибо, что ​​ она вообще пришла. Спасибо уже и на этом. Хоть поздно, ​​ а хорошо. Очень хорошо.

АННА СЕРГЕЕВНА: А ​​ у ​​ молодёжи всё рухнуло: Лида покинула Серёжу, а Света Володю. Разве не удивительно? У них ничего не получается, а у ​​ вас ​​ всё. Я знаю Колю ​​ больше двадцати лет, и я всё надеялась, что вы как-то сблизитесь, ​​ но жизнь превзошла мои самые смелые фантазии.

ВЕРА СЕРГЕЕВНА: До ​​ этого ​​ года ​​ мы мало виделись. Так ведь, Коленька? Кажется, только на свадьбе у Веры.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Ты мелькнула, ​​ как прекрасное виденье, хоть и не затмила мою жену. А год назад, в театре, мы сидели рядом! Причём, какой-то дурацкий любительский спектакль с необычным названием...

АННА СЕРГЕЕВНА: «Любовь на свежем воздухе». ​​ Это же история моего сына!

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Точно, точно!

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА ( Николаю Петровичу ): Ты ещё дружишь со Светой?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Нет. Ей ​​ некогда дружить: готовится ​​ к конкурсу. Без Веры нам не понять друг друга. Я всё-таки думаю, это смерть матери ​​ её ​​ так ​​ изменила: слишком большое потрясение.

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Хватит о грустном. Пойдём на кухню закусим, а ​​ потом накроем стол в комнате.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 40 сцена.

Действие переносится в квартиру Васильевых. Света с воодушевлением ​​ играет на скрипке. Входит Сергей Семёнович.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Привет! (Света молча кивает и продолжает играть) ​​ Наконец-то Новый Год встречаю в своей квартире да ещё вместе с тобой! Долго ещё играть будешь?

(Света продолжает играть. Сергей ​​ Семёнович ​​ усаживается и ​​ внимательно слушает. Наконец, Света кончает играть. Она в изнеможении)

Что, будем жить вместе?

СВЕТА (вытирает пот ​​ полотенцем ​​ и смотрит на отца, словно бы не узнавая

его) Да, папа. (смотрит на часы) Три часа до Нового Года.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ты ​​ уже ​​ переоделась! Если ​​ б ты знала, какая ты красивая! Играла, как на концерте, а слушателей не было. Разве не обидно?

СВЕТА: Слушателей легко представить. Это вездесущая материя.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ты не хотела, чтоб тебя слушал твой Володя?

СВЕТА: Нет. Да какой он «мой», папа!

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Тебе не жаль, что у вас ничего не получилось?

СВЕТА: Нисколько. Может, будет жаль, когда появится опыт. А так ведь Володя - чуть ли не первый.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Почти первый?

СВЕТА: Да. ​​ Мне ещё не с кем его сравнивать. И ты, смотрю, один-одинёшенек?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да.

СВЕТА: Знаешь, почему она так с тобой крутит? В тебе есть ​​ что-то ​​ неприличное, и за это тебя любить трудно.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Скажешь тоже! Мне что, обидеться?

СВЕТА: Я тебе ​​ серьёзно. Нет, папочка, Лидка-зараза - это возмездие. Как

ни крути! Как ты бросал своих полюбовниц?! А вот вытолкали и тебя!

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Откуда ты это знаешь? Что за фантазии? Я будто говорю с твоей мамой!

СВЕТА: Это не ​​ удивительно. Яблочко ​​ от яблони недалеко падает. То всё ты

бросал, а вот бросили и тебя! И мама, и я знали ​​ о ​​ твоих ​​ похождениях ​​ и

бурно их ​​ обсуждали. (решительно) Плюнь ​​ ты ​​ на неё! У неё роман, а ты таешь как свеча. Тебе что, больше делать нечего? Это глупо, наконец.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Что тут глупого? Как обидно знать, что никто не придёт и не обнимет!

СВЕТА: А я и бабушка? Мы - то всегда тебя приласкаем.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я так привык её любить!

СВЕТА: А, так ты привык! А забыл, сколько лет меня от сладкого отучали? Мучали ребёнка! Каково теперь, папочка? Теперь вот сам попробуй, каково ​​ без

сладенького!

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Светочка, это не смешно. Мы же не дети.

СВЕТА (смеётся): Лидку захотел! Не получишь. Да, папа: мы не дети. Мы гораздо хуже: мы - взрослые. Ты привык её любить, а привычки бывают вредные. Я вот смотрю, и Володька ​​ привык ​​ к ​​ моему ​​ супу и моему телу. Нет, папа! Нельзя смотреть на женщин так практично.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Хорошо, ты права, но мне ещё не привыкнуть к такой правоте: она кажется слишком жестокой. Я сам ​​ вижу, мои ​​ отношения ​​ с ​​ Лидой

скатились до какой-тосерости, но я не могу ничего изменить в этом.

СВЕТА: Ещё и вину какую-то придумал!

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Как ​​ ты ​​ думаешь: неужели ​​ Николай Петрович отчасти не уверен, что я виноват в смерти Веры?

СВЕТА: Что за ​​ фантазии! Все ​​ не ​​ так ​​ глупы, как ​​ тебе ​​ кажется. Какие ​​ б

чувства ни были у дедушки, он их скроет ради ​​ меня. Ради ​​ всех ​​ нас! Чтоб

нам же ​​ жить ​​ спокойнее. Да, ты изменял. Но ведь все изменяют! Зато ты был

забавен в своих изменах и ​​ глупостях. Ты ​​ вообразил ​​ себе ​​ Лиду ​​ этакой

прекрасной феей, а она просто меняет мужчин, просто подыскивает себе, что

получше.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Она ​​ совсем ​​ не такая. Совсем. Представь, она не верит в себя, даже не считает себя красивой.

СВЕТА: Так я и поверила. Она изображает себя такой, чтобы держать тебя на

коротком поводке. Пред кем ты унижаешься? Тебе не стыдно? Что ты, что ​​ Володька, что Николай ​​ Петрович ​​ - ​​ сущие ​​ дети в любви. Вас воспитывать и

воспитывать. Да, хороший он человек, мой Володя, но сущий ребёнок. А я хочу

мужчину. Может, выиграю конкурс - тогда мужика встречу? (решительно) Выиграю - и полюблю. Хоть немножко, а полюблю.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Выпьем за маму?

СВЕТА: Конечно. Ведь она с нами. Уже десять. Ты её помнишь?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Конечно. (чокаются) Помню красивой. И что я любил её мало? По глупости, конечно. Вот сижу, а чудится, она напротив - и ​​ так ​​ хорошо! Ты себе не представляешь, как хорошо!

СВЕТА: Спасибо. Мне вообще приятно, что ты стараешься мне ​​ понравиться. Ты бы мог ​​ постараться и любить маму побольше, но раз не получилось, я тебя

прощаю. Я вот сколько старалась любить Вову, а так ничего и ​​ не ​​ получилось. Хорошо отвечать любовью на любовь, но это не всегда выходит. Что-то

мешает! Мне, к примеру, обидно, что этот ребёнок хочет меня ​​ чисто ​​ по-мужицки, без лишних предисловий. Я ещё не готова к таким испытаниям. Я хочу чувствовать себя герцогиней, а не девкой. Может, это и глупо, да ведь ​​ это я.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Тебя унижает обнажённое желание.

СВЕТА: Да, да, да. Если это ​​ и ​​ удовольствие, то ​​ я ​​ ещё ​​ его ​​ не ​​ раскусила. Страстно, грубо люблю пока что только скрипку. Полюблю ли этак ​​ какого-нибудь мужчину? Бог весть. Я что-то не уверена. Да ты побледнел. Ревнуешь, что ли?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Может быть, мне почему-то было б обидно, люби ты его на самом деле. В нём что-то безликое, скучное. Он говорит о любви?

СВЕТА: Очень примитивно. Но ​​ он старается! При его усердии во всём он и о

любви когда-нибудь заговорит с интересом. Может, доживу и до ​​ такого. Папа, да забудем ​​ их! Ты Лидку, а я Володьку! Поживём без любви. Это тоже полезный опыт. Для меня любить мужчину - ​​ это ​​ только ​​ слабость. Непростительная слабость.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Когда красивая девушка, тем более, моя дочь, говорит, что может жить ​​ без любви, мне не по себе. Быть с тобой один на один в Новый

Год - это роскошный подарок, но в тебе что-то твёрдое, тебя будто что-то

унижает в человеческом существовании.

СВЕТА: Наверно. Я слишком люблю скрипку. Прежде, когда играла, всегда ​​ плакала: казалась себе романтичной и талантливой. А теперь играю со стиснутыми зубами, в озверёже. Я уже не надеюсь себе ​​ понравиться! Может, это ​​ и ​​ не так плохо. Хватит, папа. Обсудим что-нибудь попроще. Ты как, доволен, что

буду жить с тобой?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Конечно. У нас ведь три комнаты.

СВЕТА: А что пиликаю, ничего? Дедушка уезжает к жене, а я сюда. Его квартиру решено сдать. (посмотрев  ​​​​ на  ​​​​ часы, удивлённо) Новый ​​ Год ​​ всего ​​ через час! Ещё чуть-чуть - и начнётся новая эра, эпоха, тысячелетие. А ​​ ты ​​ ведь

змея, да?! Так что этот год твой.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Что главное мы принесём в эту новую эру? Ты не думала?

СВЕТА: Память о маме.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Верно. Светочка, мог я надеяться, что мы так душевно поговорим?

СВЕТА: А в Париже?! Ты что, там не выговорился?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Было некогда.

СВЕТА: Так я и поверила!

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я работал.

СВЕТА: Ну, смотри. Если врёшь, то это на твоей совести. Надо позвонить ​​ бабушке.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Давай.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 41 сцена.

Света звонит Николаю Петровичу.

СВЕТА: Это ты, дедушка?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Я.

СВЕТА: Поздравляю с Новым Годом.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Хорошо. Передать поздравление бабушке и тёте и от Сергея Семёновича?

СВЕТА: Передай. Как они?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Щебечут.

СВЕТА: Я знаю! Всегда, как ​​ встретятся, часов пять говорят без передыху. Ты

меня простил?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Да за что?

СВЕТА: Я тебя не сразу поняла с твоим браком. Прежде он ​​ казался ​​ просто

несуразным, а теперь всё загадочнее. Нет, это ты хорошо придумал: брак!

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Почему ты извиняешься? Наоборот, после твоей критики ​​ у меня появилось много новых мыслей о браке, о женщинах.

СВЕТА:  ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ На старости я сызнова живу,

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Минувшее проходит предо мною.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Так, что ль?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Именно так.

СВЕТА: Я почему-то думала, что в этой поздней, нагрянувшей любви есть какой-то вызов всей эпохе - и это меня озадачивало. Но теперь вижу в твоём проекте что-то неотразимое. Как я теперь понимаю, твоя связь вызревала десятилетиями, пока вот так достойно не завершилась. Вы не просто хотите быть рядом, но именно в ​​ этой ​​ старомодной ​​ форме. Что ​​ ж, в ​​ добрый ​​ путь. Вольному воля. У ​​ вас, как ​​ я ​​ понимаю, и ​​ Новый Год, и свадьба – всё ​​ вместе?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Да.

СВЕТА: Могли б сказать мне и папе. Мы б поздравили.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Вам это неинтересно.

СВЕТА: Как это неинтересно? Институт брака в кризисе во ​​ всём ​​ цивилизованном мире, а  ​​​​ тут ​​ два ​​ старых, беспомощных ​​ человека ​​ бросаются ​​ его ​​ спасать. Это уже подвиг!

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Что ​​ за юмор, Света? Мы вовсе не чувствуем себя старыми и беспомощными. Что за риторика?

СВЕТА: Дедушка, да будь ты насмешником, как и вся наша эпоха! Легче будет.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Это не моя эпоха! Я в ней не живу: я в ней доживаю, я ​​ в ней выживаю.

СВЕТА: Всё равно это подвиг: жить да ещё ​​ жениться! Других ​​ подвигов ​​ уже

быть не может. Старое поколение, прошедшее войну и тоталитаризм, не может

примириться с крушением старых институтов.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Ну, болтунья! Я тебя! Папу развеселила? Не забыла?

СВЕТА: Его не надо веселить, потому что нам и так хорошо. Мы говорили ​​ и

о маме, и ​​ о ​​ вас. Ваш ​​ брак ​​ явно озарил и нашу жизнь: и нам стало интересней и веселее.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Очень хорошо. Ты передашь ему наши поздравления?

СВЕТА: Конечно. Дедушка, пять минут до Нового Года! Нет, уже ​​ три. Ну, пока! С Новым Годом!

 ​​ ​​ ​​​​ 

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 42 сцена.

10 января 2001 года. Сергей Семёнович звонит Лиде.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ звонит. В магазине долго не отвечают.

ЛИДА: Здравствуйте. Магазин готового платья.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Лида, это я.

ЛИДА: Ты? Привет.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ты ещё помнишь обо мне?

ЛИДА: Почему нет? Я только что выпроводила хорошего ​​ клиента, так ​​ что ​​ в

прекрасном настроении.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Так я могу с тобой поговорить?

ЛИДА: Почему нет?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Чем я обязан такому счастью?

ЛИДА: Я одна.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Одна? А где же он?

ЛИДА: Прилетит завтра.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Так ты не выходишь замуж?

ЛИДА: Я!? И не надейся. Я хочу быть одна, совсем одна.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ты уже это говорила.

ЛИДА: Может, это болезнь, и ​​ она пройдёт, но пока что ничего менять не хочу. Лучше расскажи, что нового.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Помнишь того старика на скамейке?

ЛИДА: В августе? Это отец твоей жены. Что с ним?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Он ​​ женился ​​ и ​​ всем объясняет, что он счастлив. «Наконец-то дожил до настоящей любви и радости». Так и говорит. Это ли не диво?

ЛИДА: Это приятно.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Видишь! А ​​ я, наоборот, вхожу в критический период отношения к женщинам. Нет, я всё ещё понимаю, что женщин надо баловать, но уже нет сил на это. На тебе, Лида, кончается моё снисхождение к женщинам, а ​​ то возможно и большее: я вовсе отхожу от вашего брака.

ЛИДА: Надо ж! Звучит, как отречение. Очень похоже на просьбу о свидании.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Серьёзно?

ЛИДА: Да! И я готова пойти тебе навстречу, а то ты, чего доброго, вовсе откажешься от женщин. Представь, какая потеря для цивилизации!

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Что верно, то верно. Мы поговорим о любви?

ЛИДА: Только о ней.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Так ты меня любила в августе?

ЛИДА: Да. Ты милый. Я уже тогда решила: совсем забывать тебя не ​​ надо. Немножко можно, но ​​ совсем ​​ не надо. Серёга, мой в начале февраля улетает на

три недели. Позвони. Только не делай из всего ​​ этого ​​ проблему. Мы ​​ можем

встретиться, но не больше.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Зачем мне больше?

ЛИДА: Так ты ​​ стал ​​ благоразумен? Не так романтичен, как когда-то, но хотя

бы благоразумен.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Скажи, он был летом?

ЛИДА: Да кто?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Он. Ты не думала о нём в августе, когда мы были вместе?

ЛИДА: Нет. Пока. Я спешу. Позвони.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Обязательно.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 43 сцена.

Анна Сергеевна и Света в квартире Анны Сергеевны. Они пьют чай.

СВЕТА: Мне так приятно было услышать, что ​​ вы ​​ хотите ​​ со ​​ мной ​​ поговорить. Может, что-то случилось, а я не знаю? Всё хорошо с дедушкой?

АННА СЕРГЕЕВНА: Нет, Светочка, всё хорошо. Я просто хотела с тобой поговорить. Тебе понравился Новый Год?

СВЕТА: Конечно. Мы жалели, что вас не было. А ​​ может, и ​​ нас ​​ стоило ​​ пригласить на свадьбу. Всё-таки, мои тётя и дедушка.

АННА СЕРГЕЕВНА: Нет, Света. Это немолодые люди, для них всё сложно.

СВЕТА: Уже сдали его квартиру?

АННА СЕРГЕЕВНА: Да. Я хотела с тобой поговорить вот о чём. Я хотела б помочь и тебе, и сыну. Пока я ещё могу помочь.

СВЕТА: Как же?

АННА СЕРГЕЕВНА: Ты и Серёжа должны решить. Я ему ещё не говорила. Если вы не против, я хотела бы пожить с вами, а эту квартиру сдадим. Конечно, если вы согласны потесниться.

СВЕТА: Я бы очень хотела быть рядом с ​​ вами, но ​​ ведь ​​ вам ​​ будет ​​ очень

трудно. Я иногда ​​ пиликаю, хоть ​​ большей ​​ частью репетирую в консерватории, ведь дома этого папа не любит. Он может, знаете, ​​ заявиться среди ночи, может просто исчезнуть на несколько дней. Он трудный человек... Анна Сергеевна, на ​​ самом деле ​​ я очень хочу, чтобы вы пожили у нас: мне некогда готовить, а папа привередничает. Нужен кто-то, кто бы для него готовил и ему стирал. Так что я бы даже вас очень ​​ попросила жить у нас. Так будет легче всем! Нам очень не хватает мамы. Хоть раньше у нас дома всегда было шумно, всегда пахло ​​ скандалом, это всё ж лучше, чем сейчас: папа никак не привыкнет жить один.

АННА СЕРГЕЕВНА: Ты думаешь, я смогла б помочь?

СВЕТА: Конечно. Только вы. Скажите, вы до сих пор осуждаете маму?

АННА СЕРГЕЕВНА: Я не смею никого осуждать. Просто не смею. Да, многое в их браке меня шокировало, но это, наконец, их дело.

СВЕТА: Я думала в детстве: неужели люди ​​ живут ​​ вместе ​​ только ​​ для ​​ того, чтоб мучать ​​ друг друга? Зачем мне быть свидетелем драмы близких людей? Я тысячу раз хотела поговорить об этом с вами ​​ или ​​ с ​​ дедушкой. Не решилась. Разве я могла хотеть таких отношений мамы и папы? Когда он открыто изменял с Лидой, я подговаривала маму на бунт, я ей ​​ говорила, надо бороться! А она терпела.

АННА СЕРГЕЕВНА: Ты не знаешь всего. У твоей мамы в юности был несчастный роман, когда она ​​ встретила ​​ Серёжу. Она безумно любила человека намного старше её, но ничего из этого не получилось.

СВЕТА: Он её отверг?!

АННА СЕРГЕЕВНА: Нет. Он погиб в аварии. Несчастный случай.

СВЕТА: Ух, как интересно! Но кто он был?

АННА СЕРГЕЕВНА: Потом расскажу. Ты куда-то спешишь?

СВЕТА: Надо на репетицию. Оставайтесь здесь.

АННА СЕРГЕЕВНА: Я позвоню вечером.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 44 сцена.

20 января. Квартира Валентины Сергеевны. Она и Николай Петрович.

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Ты, вроде, сегодня селёдку покупал. Где она?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: В холодильнике, внизу.

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Я искала и что-то не нашла.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Да вот она!

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Вижу. Не по ​​ глазам. Надо ​​ распробовать. Если ​​ понравится, ещё купим.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Тебе звонила Аня?

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Да. У ​​ Светы ​​ всё прошло. За неделю выкарабкалась из гриппа. Здоровая девочка.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Папа помог?

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Да. Это первый раз Сергей выказал ​​ такую ​​ заботу ​​ о дочери. Аня сегодня к ним переезжает.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Конечно, в самую маленькую комнату. Десятиметовую.

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Конечно. Это уж их проблемы, ты туда не суйся.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Неужели Аня хотела этого?

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Конечно. Тоже, как  ​​​​ я, устала  ​​​​ жить  ​​​​ одна. Мы ​​ боялись, Сергей женится на даме с Невского - тогда б и вовсе всё ​​ разрушилось.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Странно! Со стороны кажется, у них такой страстный ​​ роман, а на ​​ самом деле не пойми что. В результате таких недоразумений все

живут, как на вулкане, жизнь переполнена потрясениями. У нас такого ​​ было

меньше, хоть мы и прошли войну. Совсем уж никакой надёжности. Летом слишком жарко, а зимой непременно эпидемия гриппа. Слушай, а я надёжен? Я несу ​​ в твою жизнь хоть какую-то уверенность?

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Конечно, Коля. Если б ещё и тут всё расклеилось, было б совсем плохо.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Нет, не расклеится, потому что ты, Валька, правильный человек. Ты умеешь ​​ философствовать ​​ и на всё смотришь немножко равнодушно. Так и надо.

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Что-то  ​​​​ ты  ​​​​ придумываешь. Я  ​​​​ просто  ​​​​ больше, чем ты, скрываю. На самом деле я всю жизнь боюсь.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Чего?

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: За Анечку.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Ты её любишь.

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Да. Ладно, Коля! Я пойду позвоню Ане, а ты пока посиди здесь. Селёдка мне не понравилась.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 45 сцена.

Света и Володя в квартире Сергея Семёновича.

СВЕТА: Хорошо, что ты ​​ пришёл! Я только что гриппом переболела, неделю ни-

кого не видела. Папа тут крутился вокруг меня. Не ожидала от него такой сердечности.

ВОЛОДЯ: Почему не бабушка?

СВЕТА: Мы от неё скрыли. Бабушка искала кому сдать квартиру. Нашла. Она с завтрашнего дня ​​ будет жить здесь, в моей комнате. А я в этой маленькой. Ты никогда не был в этой квартире?

ВОЛОДЯ: Почему? Был. Три года назад. На твоём дне рождения.

СВЕТА: Надо же! А я уже и забыла. Сейчас пробовала пиликать - ​​ и ​​ не ​​ могу. Ещё нет сил.

ВОЛОДЯ: Почему ты решилась меня пригласить? Это жест отчаяния или ты хочешь меня очаровать?

СВЕТА: Что ты придумываешь, Володька? Зачем мне тебя очаровывать? Ты и так ​​ готовенький. Я дня ​​ три ​​ лежала совсем в жару, не помнила себя. Я бы тебя

чаще видела, но ты ​​ ведь ​​ сам ​​ виноват: зачем ​​ предложил ​​ жениться? Я, было, усомнилась в  ​​​​ твоих ​​ умственных ​​ способностях, но ​​ потом ​​ поняла: ты

просто не ​​ знаешь, чего  ​​​​ хочешь. Что  ​​​​ тебе  ​​​​ надо? Счастье, вечную  ​​​​ любовь, брак? Мне всё ​​ это ​​ даёт музыка. А твоя музыка, что она тебе даёт? Ты ведь не любишь искусство!

ВОЛОДЯ: Я?! Почему?

СВЕТА: Музыка не даёт тебе всего.

ВОЛОДЯ: Мне всего и не надо. Это моя работа, а не моя жизнь.

СВЕТА: У меня всё наоборот. Ведь у меня всё ​​ есть, всё! Любимые ​​ папа, ба-

бушка и дедушка, работа, счастье. Правда, успехов особых нет, но тут уж ничего не поделаешь.

ВОЛОДЯ: Не прибедняйся.

СВЕТА: Я бездарна, Вова. Мне таланта не хватает, а не ​​ замужества. Лучше ​​ б

ты изменил ​​ мне ​​ с ​​ пианисткой, чем предложил брак! Я б это тебе быстрей

простила. Как у тебя дома?

ВОЛОДЯ: Мама в больнице, сестра на работе. Ты не зайдёшь?

СВЕТА: Не сегодня. Мне не до нежностей: вкалывать надо. С мамой серьёзно?

ВОЛОДЯ: Она уже ​​ в ​​ больнице ​​ по ​​ двадцатому разу. Это наша рутина. Я боюсь, но и в страхе есть рутина. Сколько можно ​​ бояться? Светка, никогда ​​ б ​​ не подумал, что ты, папа и бабушка сможете жить вместе!

СВЕТА: Представь себе! Почему нет? Папа - интересный ​​ человек. Куда ​​ интересней, чем я думала.

ВОЛОДЯ: Слушай, я пойду.

СВЕТА: Можем попить чаю.

ВОЛОДЯ: Да не нужно! Я тоже спешу. На самом-то деле!

СВЕТА: Ну, пока.

ВОЛОДЯ: Пока.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 46 сцена.

15 марта. Санаторий «Дюны». В номере у окна Лида и Сергей Семёнович.

ЛИДА: Что ты улыбашься?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да ​​ ведь уже весна. Всё начинает таять. Помнишь, мы были тут в августе, накрапывало, а потом сразу стало жарко. И эта смерть! А ​​ мы живы и ​​ болтаем ​​ как ни в чём ни бывало. Это странно. Но как ​​ чудесно любить тебя! Мы можем быть вместе. Ты этого не хочешь?

ЛИДА: Если б не хотела, мы б не встретились. Что тебя не устраивает в наших встречах? Почему  ​​​​ ты  ​​​​ хочешь  ​​​​ того, чего  ​​​​ не  ​​​​ может  ​​​​ быть: брака, ​​ счастья, ещё бог весть чего? Это какой-толожный романтизм. Тут ложь, а ложь - это жестоко.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Так уж и жестоко? Самое жестокое, что мы ещё не вместе.

ЛИДА: Ты видишь, что я красива, а что я ещё ​​ и ​​ работаю, ты ​​ отказываешься

замечать.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ты на самом деле красива.

ЛИДА: Вот, вот. Ты не ​​ видишь, что ​​ быть красивой - моя работа. Я б не была

такой красивой, не требуй этого начальство. В отпуске я экономлю на парфюмерии.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Так ты не хочешь этой высоты! Может, тебе просто приятней, когда он, а не я, говорит, что ты красива?

ЛИДА: Кто он?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Борис Николаевич. Так, кажется, его зовут.

ЛИДА: Ты и это знаешь.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Конечно. В ​​ Париже ​​ он был в нашем ателье, присматривал платья. Ты хочешь выйти за него замуж?

ЛИДА: Представь себе.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Но он не хочет!

ЛИДА: Не надо об этом. Это на самом деле слишком жестоко.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ты всегда думаешь о нём. Даже со мной.

ЛИДА: Хватит тебе. Из-за твоих таких вот выходок я каждый раз говорю себе: «Это наша последняя встреча!» А ты будто не видишь моих ​​ сомнений, ты

не ценишь ​​ нашу ​​ дружбу. Серёжа, говори ​​ о ​​ любви. У нас столько красивых

воспоминаний!

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Разве тебе так приятно быть переходящим призом?

ЛИДА: Серёженька, не требуй большего, чем можешь получить.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Так никогда?

ЛИДА: Замужество? Никогда.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Я пошёл.

ЛИДА ( спокойно ): Уходи.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ (Сергей Семёнович уходит)

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 47 сцена.

21 августа. На ​​ квартире ​​ Сергея ​​ Семёновича отмечают год со дня смерти

его жены. За столом он, его мать и его тётя с мужем. Из соседней ​​ комнаты

слышны звуки скрипки.

АННА СЕРГЕЕВНА ( Валентине Сергеевне ): Как голова?

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Плохо. Болит.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Опять плюс тридцать. Наш обычный август.

АННА СЕРГЕЕВНА: Валя, приляг в моей комнате. Отдохни.

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Анечка, давай начинать. Полдень. Уже можно.

АННА СЕРГЕЕВНА: Ты ведь знаешь, Света и ​​ Серёжа ​​ раньше ​​ одиннадцати ​​ не встают. Такие полуночники. (Сергею Семёновичу) Серёжа, начнём?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Хорошо, мама. (кричит) Светочка! Мы начинаем.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ (Света вбегает и торопливо усаживается)

СВЕТА: Папа, говори что-нибудь.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ (ей тихо): Я не знаю, что сказать.

СВЕТА ( решительно ): Скажи, что маму помнишь и любишь.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Хорошо. (громко) Мама, Валентина Сергеевна, Николай ​​ Петрович и доченька! Год ​​ назад ​​ умерла Верочка. И для меня, и для нас ​​ всех это большая потеря. Я предлагаю за неё выпить. (встаёт) Я ни с кем не чокаюсь только потому, что это не принято.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ (все пьют молча. Воцаряется долгое молчание)

СВЕТА (отцу): Уже неделя прошла, а ты забыл меня поздравить.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Извини. Я знал, что ты выиграешь конкурс.

СВЕТА: Ты пил беспробудно всю эту неделю.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ (виновато улыбаясь): Прости, Светочка. (тёте) Как вы себя чувствуете, Валентина Сергеевна? Мама, предложи ей отдохнуть в моей комнате.

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА: Спасибо. Мне лучше. Я слышала,ваша ​​ коллекция ​​ имела успех.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Спасибо. Почему вы с Николаем Петровичем не пришли ​​ напоказ? (матери) Впрочем, я даже тебя, мама, не смог уговорить.

СВЕТА: Что за успех, папа?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Моей коллекции. Магазин Лиды закупил её целиком.

СВЕТА: Магазин, где работает эта самая Лида.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Спасибо за уточнение. Ты что-то слишком любезна сегодня. Хочешь, я тебе сделаю подарок?

СВЕТА: Какой?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Скатай в Европу. Я тебе путёвку куплю.

СВЕТА: Какая Европа, папа! Вкалывать ​​ надо. Меня ведь в оркестр приняли. До

весны накатываем программу, а там гастроли в Швецию.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Почему туда, Светочка?

СВЕТА: Они заказали программу и под неё и пригласили.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Тебе везёт. Поздравляю.

СВЕТА: Спасибо.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: И я поздравляю. Жаль, что с нами нет Веры. Представляешь, как мама бы обрадовалась!

СВЕТА: Спасибо, дедушка. Мне тоже очень не хватает мамы. Как ты это лето?

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ: Съездили в Дюны. А вообще тяжело: столько воспоминаний. Ну, мы пойдём, а то Вале совсем плохо.

ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА (встаёт): Да, Анечка. Мы пошли. (Свете и Сергею) ​​ До свиданья.

СВЕТА: Всего доброго.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Надеюсь скоро увидеть.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ (Николай Петрович и Валентина Сергеевна уходят)

СВЕТА: Ей не хуже, мама?

АННА СЕРГЕЕВНА: Нет. Обычная летняя история. Жару не переносит.

СВЕТА: Папа, ты почему ​​ вчера ​​ пришёл, а ​​ не ​​ приехал? Ты ​​ разбил свой Ауди, признайся.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Да, разбил.

СВЕТА: Может, пора вернуться к трезвому образу жизни, а то не только ​​ Ауди, а и голову разобьёшь. Ты совсем расклеился без мамы.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Не ругай меня сегодня. Мне тоже тяжело.

АННА СЕРГЕЕВНА: Светочка, ты на самом деле слишком строга.

СВЕТА: А что, бабушка? Как с ним ещё разговаривать? Я строга, но справедлива. Папа, разве я не имею права тебя журить? Я ведь тебя люблю.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Конечно, Светочка, конечно. Кто ​​ же, как не ты? У меня никого нет, кроме вас.

СВЕТА: Что твоя Лида? Она, кажется, вышла замуж. Когда была свадьба?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Неделю назад.

СВЕТА: Так вот почему ты всю неделю в загуле! Её муж Борис Николаич?

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ: Ты и это знаешь!

СВЕТА: Потому что ​​ его ​​ зовут как бывшего президента. Да не переживай ты

так, папа!

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ (с болью): Я не ​​ могу ​​ её ​​ забыть, Светочка. Не ​​ могу. Хочу, очень хочу - и не могу. Мне мало одной работы, я запутался. Я уже ​​ ничего не понимаю.

АННА СЕРГЕЕВНА: Успокойся, Серёженька. Побудь с нами.

СВЕТА: Мы тебя любим, папа.

СЕРГЕЙ СЕМЁНОВИЧ (послушно кивает): Хорошо. Я вас тоже люблю.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 

​​ Конец

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 2000