-6-
УЖАС БЫТИЯ
Цитаты из Ницше:
«То, отчего погибла трагедия: учение Сократа о нравственности, диалектика, довольство собою, - разве не может быть этот сократизм признаком упадка?... Нравственность должна быть тайным инстинктом самоуничтожения... Понятия, соответствующие духу Аполлона - только завеса, скрывающая царство Диониса. Аполлон - торжествующее бытие, созданное, чтобы закрыть ужас бытия».
Ницше. «Происхождение трагедии из духа музыки». (20, 78-81 = двадцатый источник, страницы 78-81, список литературы в конце работы).
«Экстаз - это полнота счастья, в которой крайнее страдание и ужас уже не чувствуются как контрасты, но как обязательные нюансы в океане света. Сами вещи являются к нам, желая сделаться символами - и на крыльях символа летишь к истине». Ницше. (16, 161).
«Я действительно силён, чтобы обратить в свою пользу самый беспокойный и гибельный опыт, чтобы извлечь из него приращение сил». (там же, стр.162)
Не случайно цитаты из Ницше, хорошо знакомые Блоку (первую, кстати, встречаем в его записных книжках), предваряют наше повествование о «Снежной Маске» (в дальнейшем СМ), цикле стихов, написанном зимой, в начале 1907 года: мы, как-никак, в «ницшеанском» периоде творчества Блока.
Кстати, цикл написан ровно 74 года назад, когда поэту было 27, как и мне сейчас. Что-то непоправимо юношеское в этом цикле: Блок прощается с юностью, да всё никак не простится.
Что ещё толкает писать, так именно эта нынешняя зима начала восьмидесятых: снег уже с начала ноября - и питерские дворы и улицы переполнены сугробами. Я б не стал писать о поэте, не будь он так близок.
К тому же меня разозлила фраза некоего исследователя о моём Блоке: «Любовная игра захватила поэта, но не поколебала его чувств к Любови Дмитриевне». (13, 68).
Брякнуто расхоже, но я рассердился. Осерчал, так и пишу.
Прежде всего, не надо изображать Блока этаким молодым современным человеком. СМ написал человек, не знающий мясорубок революции и мировых войн. В герое цикла (кстати, назовём его «я», а героиню «ты», как это делает признанный блоковед, работающий в тартусском университете З. Г. Минц: именно она раскрывает путь Блока, хоть указывает на концепцию пути Максимов) современный человек проглядывает, но он лишь намечен - и не будем его судить по нашей мерке. Ощущая эту стену, всё ж укажу и на ясное родство: по ужасу. Ужасу бытия.
Мы в самом трудном периоде жизни Блока, речь идёт о становлении поэта: именно об этом СМ.
Поскольку текст стихов буквально кишит цитатами, и мы будем к ним прибегать.
Блок ещё не стал самим собой, он более прислушивается к другим - и цитаты, эта живая стена, этот хор, совершенно необходимы.
О чём свидетельствуют современники и близкие?
Родственник Георгий Петрович Блок: «Мне, знавшему его отца, было ясно, что мучительство, которому подвергал себя отец в своём беспримерном одиночестве, это мучительство с ним не умерло: оно продолжало жечь и сына». (13, 36). Веригина, мемуаристка из круга поэта: «Мне хорошо известно, что Блок часто впадал в состояние истерики» (14, 202).
Любовь Дмитриевна: «Эта наша зима была жизнь вне жизни». (9, 209).
Корней Чуковский: «Самоё слово «гибель» Блок произносил тогда очень подчёркнуто». (там же).
Всё говорит о том, что с Блоком происходило ужасное, - но не странно ль, что я с такою силой чувствую его ужас?
Я вышел из метро в толкучку Невского в самую метель и попал в атмосферу СМ, в стихию снежных хлопьев. Бал в центре Невского, устроенный снегом! Кружатся маски прохожих. А дамы - настоящие или бумажные!? «Тут, - говорит Веригина о вечерах «бумажных» дам, - не было ничего настоящего - лишь беззаботное кружение масок». (9, 209). Блок посещает эти балы, но не доверяет их «кружению»: он вкладывает в стихию природное начало, осмысляет её, как хаос, царящий в обществе, как силу, порождающую культуру.
Новалис: «Общество – хаос» (3, 151)
Блок: «Стихия таит в себе семена культуры, как полноту возможностей, то первозданное состояние, из которого возник мир» (7, 62).
Мы приводим мысли, которые Блок разделял:
Фридрих Шлегель: «Хаос есть та плодотворная запутанность, из которой мог возникнуть мир». (22, 37)
Шеллинг: «Хаос - запутавшееся обилие». (там же).
Людвиг Тик: «Да здравствует прекраснейший хаос возвышенной гармонии!» (3, 120).
Максимов, признанный блоковед: «Самоотдача стихии - путь, соответствующий общему замыслу блоковской поэзии». (7, 74).
Хор этих голосов звучит во мне, когда сквозь метель пробираюсь к университету, но иду медленно: я заворожён: сам снег рождает строчки СМ.
Человек, написавший: «Встань, огнедышащая мгла!... Убей меня!», остро чувствовал надвигающийся хаос. Это влияние не только Ницше, но и всей эпохи. В частности, Блок впитал слова Вячеслава Великолепного, мимо «башни» коего я и прохожу, о необходимости «огненной смерти в духе» (18, 58). Где, как не в хаосе, взять силы, если «самые истоки духовно душевной жизни отравлены» (18, 23) и «культура стала системой тончайших принуждений?» (18, 12).
И всё же поэту, вышедшему из девятнадцатого века, трудно согласиться с столь явным преобладанием хаоса: Блок признаётся, что СМ «субъективна до последней степени» (9, 207), - но нам эта «субъективность» не кажется нарочитой: она скорее характерна.
«Вращение метелей вокруг «ты», как и кружение самой «снежной маски», - отмечает Минц, - не есть путь к чему-то, а представляет собой реализацию внутренней сущности «метельного» мира» (2, 25). Итак, пути нет. Лишь метель, лишь хаос окружают меня.
Однако ж, надо двигаться к альма матер. Чуточку темнеет - и я, как персонаж цикла, в живом мраке под фонарём даже и в лунном круге, серебристом и зачарованном. Дворцовая. Вот где на самом деле вьюга! Сбились мы, что делать нам? Мост перехожу с трудом. Вот и филфак. Лестница вверх, лестница вниз - и я в длиннющем, пустом коридоре. Это мой дом. Я думаю так не потому, что скитаюсь и просто нет своей жилплощади! Нет! Мне приятно так думать именно потому, что в начале века Блок был где-то рядом; - и не просто был, а даже жил. Он ведь родился здесь в ректорской семье.
Я нашёл пустую аудиторию и смотрю в темнеющее окно.
Вчера был в гостях, наугад открыл первую попавшуюся книжку и прочёл: «...это любовь, в которой приходит своё утверждение никому не ведомым, каким-то прекрасным чертам любимого человека, любовь, как призвание, как выход одинокого в люди» (6, 119).
О чём хотел сказать автор? Или о том, что в любви прекрасные черты человека оттаивают и проясняются? В СМ мы этого не находим. Даже конкретных персонажей, и тех нет: какие-то тени, - и всё-таки мы готовы поверить Минц, утверждающей, что «в СМ говорится о достигнутом счастье «холодной» любви, объединившей героев» (2, 17).
Неужели Блок, искавший направления и смысла в бессмыслице стихийных сил (Максимов,7, 60), находит любовь!? Смысл СМ всё-таки в любви.
Из записных книжек поэта. 20 января 1907 года: «Одна Наталья Николаевна (Волохова! Ей-то и посвящён цикл) - русская, со своей «русской» случайностью», с мелкими рабскими привычками и огромной свободой. Серебристые бесконечные паутины и пыль в глазах. Декорации. Мы чудовищно устали».
А вот запись от 26 мая 1908 года: «Не было любви. Была влюблённость». Сумбурная юношеская влюблённость. О, нет! Ещё будет влюблённость, но без Ницше и Вячеслава за спиной.
Но что было тогда, в 1907? Только влюблённость, не страсть? Об этом категорически заявляет Веригина: «Чувство к Волоховой было в высшей степени интеллектуальным, собственно романтика встречи подменяла собой чувство. Блок любил не её живую, а в ней свою мечту. Волохову Блок обрёк на нежность, на отчуждённость от всего земного, жизненного». (14, 198).
Об ином свидетельствует письмо поэта жене: «В вас обеих (то есть в Любови Дмитриевне и Наталье Николавне) роковое для меня. Если тебе, Люба, больно - ничего, так надо. Свою руководимость и незапятнанность, несмотря ни на что, я знаю». (8,188).
Поэт взывает к пониманию, он, сам разрушая, просит жену не разрушать. Он ещё не уверен, что разрушать надо. Позже, в «Песне Судьбы», прямо прозвучит: «Всё самое заветное, самое нежное - надо разрушить!» (21,148). В СМ Блок разрушает любовь, но он ещё не привык к этому.
Любовь в СМ остаётся на уровне стихии. Права Минц: «Движение «я» и «ты» к окончательной «последней» встрече и составляет лирический сюжет цикла. «Я» улетает в тот мир, где «снежная маска» пребывает исконно. Мир «ты» описывается как будущее состояние героя» (2, 22). Женский персонаж не отделён от метели, Блок нигде не указывает на конкретность любви. Это недоверие не только к Наталье Николавне, но и к самой любви. Ответ находим в самой СМ: после стиха «Прочь...» исчезают не только посланцы неба, но и весь рай. Или «она», или «рай»; компромисс невозможен.
Минц раскрывает и «механику» СМ: «он» падает вниз и вперёд в сферу «ты»; «я» движется из старого мира (=неба) в «её» мир. Пространства неба, «её» и «его» составляют непрерывное множество. Странно понимать это в сих филологических катакомбах! Словно б непрерывность человеческих связей (между Блоком и мной) качественно та же, что и пространство СМ.
Не удивительно, что через семь лет Блок напишет «Чёрную кровь», цикл, где проклинается любовь, но в СМ Блок прощается с юностью и юношеским представлением о любви.
В СМ общие понятия (метель, любовь и пр.) предпочитаются конкретным; эта абстрактность заставляет вспомнить музыку. СМ переполнен музыкой! В записных книжках тех лет мы находим цитату из Ницше: «В творчестве поэт совершенно сливается с первобытно единым, снимает с него копию посредством музыки» (20, 80).
Не удивительно ли, что за «первобытно единое» поэт принял питерскую метель?! В здешних зимах всегда есть недели, когда атмосфера СМ царит во всём городе. И сейчас я слышу колдовское кружение снега, «рог, закованный в снега», я слышу красоту. Красоту стиха, очень конкретную, и шелестящую красоту дам, явившихся на вечер в бумажных масках. Как сказал Эдгар По, «в музыке душа более всего приближается к созданию неземной красоты». (4, 139) Мы добавим: в музыке СМ.
Я сижу в тёмной аудитории, не включая света. За окном метель. На всём этаже ни души. Да ведь это - красота ужаса! Неудивительно, что профессиональный музыкальный критик услышал в СМ и «постоянное жуткое пение рогов метели и ночи» (11, 54) и «звуковое напряжение предчувствия конца» (11, 56). Совершенно прав Тынянов, указывающий на преобладание музыки в стихах Блока. Мы уверены, Символ, развоплощая слово Блока, привёл его к сложным словесно - музыкальным построениям СМ.
«Его слово не выдержало эмоциональной тяжести и предалось на волю песенного начала» (Тынянов, 5, 119).
Здесь хочется думать, будто ты спрятался не на факультете филологии, а в самой филологии. Блок при его любви к ходьбе не раз забредал в такую метель.
Как живо метель на Дворцовой подхватила меня! Я сразу догадался, что люблю, но до сих пор не знаю, кого. Люблю потому, что в метель хочется любить.
Музыка стиха в СМ - это музыка не только любви, но и смерти. «Убей меня, как я убил когда-то близких мне!», - говорит поэт «огнедышащей мгле». «Я первый, - говорит Блок, - так давно хотевший гибели, вовлёкся в серый пурпур, серебряные звёзды, перламутры и аметисты метели» (8, 189).
Не смерть, но Смерть: огромное, растущее, неразличимое. Догорающий последний крест, белая пристань, пустота - всё говорит, что в СМ есть гибкая, развитая семантика смерти. «И погибнуть мне весело!».
Это уже влияние немецких романтиков, любимых поэтом. Блоку была знакома мысль Новалиса: «Смерть даёт почувствовать себя прекрасной и радостной!» (3, 193). Столькие в Серебряном Веке провозглашали радость смерти, упивались ею. «Сжечь себя дотла в своём создании! Творить из последнего отчаяния!» - говорит Блок.
Вот уже его другая ипостась: мрачный, спивающийся пророк. Такое понимание смерти пришло из немецкой культуры.
В этом хаосе метели поэт где-то рядом, и я не могу не видеть, как «под магическим воздействием радости хаос образов разливается в море забвения» (3, 181). Герой СМ тонет в метельном, стихийном ужасе бытия.
Это подтверждает и Минц: «Постепенно забвенье становится основным состоянием «я» (2, 51). «Через весь цикл последовательно проведено определение будущего состояния героя как смерти. Смерть всё больше становится реальностью того мира, куда пришёл «я» (2, 54).
Я выхожу в снег. Метёт вовсю. Всё, что я могу - это идти наугад, идти до полного изнеможения. Идти, чтоб не сойти с ума. Идти, чтоб потом опять писать эту работу о Блоке.
Плохой вы утешитель, Александр Александрович. Мы оба на распутье. Мы оба только и знаем, что эту метель. Будет ли ещё в моей жизни ощущение такой близости с вами, давно умершим человеком? Сохраню ли это понимание, это братство?
Не разгадать живого мрака,
Которым стан твой окружён.
И не понять земного знака,
Чтоб не нарушить снежный сон.
1 января 1907 года
Январь 1981
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Александр Блок. Стихотворения, поэмы, театр. Москва, 1968
Зара Григорьевна Минц. Лирика Александра Блока. Тарту, 1969
Избранная проза немецких романтиков. Том первый. Москва, 1979.
Эстетика американского романтизма. Москва, 1977.
Тынянов. Поэтика. Москва, 1977
Пришвин. Кладовая солнца. Ленинград, 1978
Максимов. Поэзия и проза Александра Блока. Ленинград, 1975.
Соловьёв. Поэт и его подвиг. Москва, 1968
Горелов. Гроза над соловьиным садом. Ленинград, 1973
Тимофеев. Творчество Александра Блока. Москва, 1963
Блок и музыка. Москва - Ленинград, 1972
Блок в портретах и документах. Ленинград, 1972
Долгополов. Александр Блок. Ленинград, 1978
Венгров. Путь Блока. Москва, 1963
Громов. Блок и современники. Москва - Ленинград, 1966
Машбиц - Веров. Русский символизм и путь Александра Блока. Куйбышев, 1969
Крук. Поэзия Александра Блока. Москва, 1970
Вячеслав Иванович Гершензон. Переписка из двух углов. Петербург, 1921
Андрей Белый. Между двух революций. Ленинград, 1934
Александр Блок. Записные книжки. Москва, 1965
Полное собрание сочинений Александра Блока. Том 7. Москва, 1961
Берковский. Романтизм в Германии. Ленинград, 1973