ГРАФОМАНКА

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

ЕЩЕ НЕЖНЕЕ

1  ​​ ​​​​ Света звонит Виктору в час ночи.

- Ну, как ты?

- Ничего. Ложусь спать.  ​​​​ А ты?

- Знаешь, я вот в ​​ темноте села к зеркалу ​​ - и вдруг оно так огромно, высокомерно посмотрело на меня, что я испугалась. Казалось, вот-вот – и оно предстанет изящным кавалером, который вежливо заговорит.

- Фантазии приятной дамы.

- И оно мне говорит: «Что с тобой, странная, поющая девушка? Ты захотела стать взрослой?».

- Зеркало на самом деле чудесное.

- Еще прабабушкино. Чудом переплыло весь двадцатый век! Для чего, спрашивается? Думаю, чтоб охранять мою душу.

- У кого подкова на счастье, а у тебя – зеркало бабушки. Почему б тебе, Светунчик, не увидеть в нём свои жгучие, черные глаза? ​​ Кой-кого они заворожили.  ​​​​ 

Как чудесно, ​​ что мы можем говорить обо всём! Забыть свой возраст – и просто любить! Я не надеялся еще раз испытать такое.

- Здорово. ​​ Так тебе надо спать, Витька?

- Да. ​​ Знаешь, я только что смотрел новости по компу. Неожиданно компьютер завис – и красивое лицо ведущей остановилось и стало еще красивее.

- Ты к чему это?

- Ты красивей, чем она.

- Серьезно?

- Ну, да, - ответил он. – Что ж, буду спать.

- ​​ Давай. ​​ Пока.

2  ​​ ​​​​ Прощание Поспелова и Вики у него дома.

Едва он проснулся, ​​ позвонили из охраны:

- Александр ​​ Ефимович! ​​ 

- Привет. Это я.

- ​​ Вчера ​​ этот шантажист вчера уже звонил ​​ Виктории Николаевне; вполне возможно, он позвонит ​​ и сегодня.

- Называйте ее просто «Вика»!  ​​​​ Я же вас просил.

- Хорошо. ​​ Я могу прослушать их разговор?

- Конечно. Вы уже включили ваш мобильный?

- Да.

- Тогда держите мобильник при себе, - ответили из охраны.

Ничего не скажешь: Поспелов Александр Ефимович брился обстоятельно: предстояло выглядеть. Он разделял разные «выглядеть»: на концерте, когда тебе просто делают лицо, - и выглядеть на улице: не бросаться в глаза так, чтоб соблюсти собственное понимание корректности.

Прежде, ​​ проснувшись, он перепрятал пачку денег из пиджака в ящик стола: в его доме жила гостья, которой он побаивался: Кузнецова Виктория Николаевна.

Он с неприязнью повторил эти фамилию, имя и отчество про себя.

- Вика! – подумал он, лишний раз утверждаясь в неприязни. - Две недели их бурной любви – и что? У меня больше нет сил. Моя любовница – в моей квартире. ​​ «В постели ​​ с фетишисткой». С девушкой¸ что охотится за знаменитостями и их вещами. Как я до такого докатился? Мне не нужно такой близости, такого «счастья». Меня соблазнила разница в возрасте: почти двадцать лет. Свежатинки захотелось. И все бы ничего, но это ее безвкусие во всем, ее непонятная злость, ее незнание элементарных вещей! При этом она рядится в звезду. С ее появлением в меня просачиваются ​​ чужие фобии, чужие проблемы. Зачем они мне?

Вчера рядом с Викой привиделось, будто я - со Светкой! Настоящий кошмар. Зачем мне это надо? Почему так пренебрежительно о ней думаю: «Светка»? Какая же она для меня «Светка»? Почтительно будет «Светлана Юрьевна». А про Вику и знать не хочу, как она там по батюшке.

Зачем подпускаю женщин так близко? Почему я и Света не стали любовниками, не оправдали молву?

Он очень любил играть этими вопросами, хорошо понимая, что это только игра.

Мое имя не должно быть связано с Викой. Никогда никаких пересудов. Светик последний раз глянулась такой озабоченной. Взываю к ней рядом с Викой; это неприятно.

Когда встретил Вику год назад, сразу понял, что она любит. Нервные, кое-как взбитые кудряшки, а рядом с ними упрямая мальчишеская челка. Странно было думать, что этот подросток любит меня. Будто меня можно любить! Можно любить мой образ, мое пение, - это я еще понимаю, - но не меня же! Уже тогда я подумал, что между нами могло бы быть всё, хоть женщин не люблю. А две недели назад, когда она «попросилась» ко мне, я уже не мог устоять.

Почему она после всех наших скандалов не уехала сразу домой, в свой Торжок? Неужели надеется остаться здесь? Теперь неприятно, что она рядом. Куда ее деть? Вокруг меня «в мире эстрады» полно приблудных девушек, живущих, с кем получится, переходящих от одного мужчины к другому - и часто не как приз, а просто из лени или еще какой слабости. Таких девушек сотни, но этими же самыми сотнями они канут в небытие.

Но Вика – другая: она борется за более высокое положение. Сначала жила со Светой, теперь со мной. Я для нее – победа, очередной приз.

Он вымыл бритву под теплой, осторожной струйкой воды и еще раз всмотрелся в свое лицо.

Таким меня увидят другие. Волосы можно немножко покороче. А так ничего.

Стать кем-нибудь - вот девиз Вики. Занималась многоборьем; во всем, что ни делает, чувствуется тренировка. И в постели старается, будто на соревнованиях. В спорте не получилось, так, возможно, с постелью повезет больше; это у нее в башке. Но с кого началось это ожесточение честолюбия? Не верю, что с меня, не верю, что со Светки. Где эти ненасытные мальчики, так расшевелившие ее чувственность? Что она у себя в Торжке до нас делала? Мы не знаем. Теперь ее не представишь со случайным партнером, научилась просчитывать возможные неудачи.

Он услышал телефонный звонок, пропищавший коротко и ясно.

-  ​​​​ Явно не мне! Кто это нашей Вике названивает? Неужели он, ее хахаль? – усмехнувшись, подумал он.

Позвонили из ​​ охраны:

- ​​ Звонят Вике. Возьмите трубку. ​​ Записать их разговор?

- Да, - попросил Поспелов.

-  ​​​​ Я вас подключаю, Александр Ефимович! Слушайте. Пожалуйста, не выходите из ванны, пока не закончится разговор.

Он прослушал разговор и облегченно вздохнул: Вика скоро уедет! Зачем подпустил ее так близко? Тихонько лежит подо мной, такая же спокойная, как на улице, в толпе; только челочка немножко растреплется. Что же ей нравится в этой сексуальной, нежнейшей игре? Она может заниматься этим всю ночь напролет. Что с ней ни делай, сколько с ней ни делай, она всегда старается опередить твои мысли, всегда бежит впереди паровоза.

Надо, чтоб ее унесло поскорей, ведь может нагрянуть Сережик. Вот это будет тарарам!

Вика была одна в комнате, когда зазвонил телефон.

- Это Виктория Николаевна?

- Кто меня спрашивает? – испуганно спросила Вика.

- Ты не узнаёшь мой голос?

- Сеня, это ты?

- Конечно, я.

- Тебе что надо?

- Меня послала твоя мама.

- Я же ей писала, что скоро приеду.

- Ты ей написала год назад! Вика, как ты оказалась во всей этой компании?

- Сенька, ты откуда узнал этот телефон? Сюда звонить нельзя.

- Хочешь, я расскажу тебе, что с тобой происходит, где ты живешь? Ты в квартире Поспелова Александра Ефимовича.

- Какого еще Поспелова? – она попыталась притвориться.

- Вика, не дури! Я знаю о нем все: и возраст, и адрес. И что угодно. Еще неделю назад ты жила с Петровой Светланой Юрьевной. Со «Светиком». Знаешь, как ее зовут в газетах?! «Незабудка».

- Сенька, да ты что?! Откуда ты все это знаешь? Почему ты мне угрожаешь? Зачем тебе все это знать? Я не хочу, чтоб ты сюда звонил!

- Радуйся, что я не сообщил в милицию! В это же воскресенье ты поедешь домой. Поедешь вместе со мной! Ты долго жила у этой певицы?

- У какой еще певицы! Ты что?!

- Хватит придуряться. В качестве кого ты жила в ее квартире? Домработницы или любовницы? А может, всё сразу?!

- Отстань от меня, Сенька. Я не знаю. Я не могу говорить!

- Хорошо. Через час ты будешь в кафе «Минутка». Это рядом с тобой. Сто метров направо. Не заблудишься.

- Я?! В кафе? Да ты что, Сенька?

- Попробуй не приди! Я знаю: тебя унижают. Я слишком хорошо знаю. Или ты сама уедешь со мной, или я тебя умыкну против твоей воли. Твоя мать давно подписала заявление о пропаже дочери.

- Сенечка! Пожалуйста! Оставь меня. Уезжай домой. Я приеду.

- Ты поедешь со мной. Попробуй, не приди в кафе. Пока.

- Вот он, голубчик! – сказал Поспелов охраннику. – Это он уже звонил мне! Именно он.

- Он звонил с мобильного, так что застукать, где он, нельзя. ​​ Александр Ефимович, я, если вы не против, могу сфотографировать их в кафе. Если попросите.

- ​​ Конечно, сделайте фото. ​​ Мне нужно, чтобы он скорей убрался из Москвы.

- Тогда не стоит их торопить: и так все идет к этому, - посоветовал охранник.

- Вы думаете?

- Да. Кто знает, что ему взбредет в башку? По крайней мере, фотография не помешает. Меня Виктория Николаевна знает, но я найду человека, который сделает это фото в кафе.

- Договорились? – говоря с охраной, Поспелов ​​ никогда не упоминал ни имени, ни фамилии своего работника.

- Да. Он кажется слишком безобидным, этот Семен. По каким-то делам приехал в Москву, а завтра уже уедет. Так что тут нет проблемы.

- Так это «Сенька»! – подумал Поспелов. - Явно знакомый по Торжку. Он ее и увезет. Неужели свобода?

Он очень обрадовался. С плеч долой, из сердца вон! Надо ж, это какой-то ее дурачок Сенька ввязался ей помочь. Да, пожалуйста! Бери свою кралю, Сеня.

- ​​ У ​​ меня есть еще что-то для вас, ​​ - улыбнулся охранник. - Я нашел ваш шарф.

- Это как? ​​ - ахнул Александр Ефимович.

Любимый шарф ​​ бесследно исчез на одном из концертов.

- Да так. Продают в Интернете. ​​ Цена – сто баксов.

- В два раза дешевле. ​​ Но кто продает? Вы не можете узнать?

- Что толку узнавать? Я могу его купить. ​​ Если вы попросите.

- Это на самом деле мой шарф?

- Да. ​​ Я уверен. ​​ Можете сами посмотреть. ​​ 

- Платить кому-то сто долларов за свою собственную вещь? Это слишком.

- Но это единственная возможность получить шарф обратно.

- Ой ли?

- А вы этого не знали, Александр Ефимович? Галанов так же выкупил свое пальто.  ​​​​ Наверняка, продает посредник. Так что, если его заарестовать, мы ничего не добьемся. ​​ 

- Что вы предлагаете? ​​ Забыть про шарф?

-  ​​​​ Конечно. ​​ Это самое простое.  ​​​​ 

- Согласен. ​​ Спасибо за совет. ​​ Все равно, в другой раз рассказывайте мне о подобных случаях.  ​​​​ Мне много почты?

- Хватает.

- Что значит «хватает»? Больше или меньше, чем раньше?

- В месяц где-то сто писем.

- И ничего подозрительного не присылают?

- Ничего.

- Слава богу! – вздохнул Поспелов. – Меня потряс этот случай со Спилбергом.

- Я знаю. ​​ Можете не рассказывать.

Вика подняла голову и увидела улыбающегося Поспелова.

- ​​ Тебе кто-то звонил? – ​​ как бы добродушно спросил тот. - Не Светка?

Он сделал вид, что ничего не знает, но его снисходительность ​​ улыбки его выдавала.

- Что ты! Нет, конечно, - побледнела Вика. - Чего ты все недоволен? Я тебе надоела?

- С чего ты взяла, что я недоволен? Я улыбаюсь.

И тут же добавил уже строго:

- Я же просил этого телефона никому не давать. Самой, что ли, до этого не догадаться? Кто звонил? ​​ Явно какой-то мужик.

- Не скажу.

- Нельзя, чтоб знали, что ты живешь здесь, - наставительно, по-отечески сказал он. - Этого нельзя! Поняла?

- Да ты что, Сашка! – она старалась показать, что беззаботно улыбается, но у нее ничего не получилось. - Почему?

- Потому что у меня ощущение, будто меня вычисляют.

- Да кого ты все боишься?

- Мне есть, кого бояться. Что ты знаешь о моей жизни? Расскажи мне все об этом человеке!

- Не могу. Я тебя понимаю: ты не хочешь, чтоб кто-то из знакомых узнал, что у тебя в квартире живет женщина, - запинаясь от обиды, сказала Вика. - Почему? Может, я – твоя родственница?! Скажи, что это так!

- Это глупо! Я не могу.

- Почему, Саша? Возьми меня в свою команду! Ты обещал. Почему ты этого не сделаешь? Тогда все уладится.

- Неужели эти две недели он только врал? – подумала она. - Он устраивал всех своих дружков, а мне помочь не хочет. Неужели мужики никогда не говорят правду? Почему я поверила этому жлобу? Потому что хотела верить.

-Так не принято, - опять соврал он.

- Сволочь! Ты, Сашка, - просто сволочь. Использовал меня – и выбрасываешь.

- Девушка! – зло ухмыльнулся Поспелов. – Может, ты будешь выбирать выражения? А? Или как? Катись отсюда. Катись по-хорошему. Если человеческого языка не понимаешь.

- Что ты злишься? Разве я не имею права так сказать? Мы же пустились в море откровенности! Мы ведь друзья, да? Мы – свои, да? Навсегда?

- «Мы ​​ пустились в море откровенности»! – Поспелов с издевкой и удовольствием ввернул фразу Вики. - С чего ты взяла про откровенность? Какая еще откровенность? Что тебе надо, девонька?

- Ты еще вчера говорил это.

- Я что, твой банкир? Твой жених? Твой брат? Почему я должен решать твои проблемы?

- Но ты же обещал! Ты мне все обещал! Все, все, все! Неужели ты все это забыл? Скотина ты такая!

- Ого! Это уже не море, а «океан» откровенности! Иди ты, знаешь куда, со своими наскоками! Это не мое призвание – решать твои проблемы!

- Лощеная морда! Сволочь! Подонок! Гад!

- Ну, ты, дура! Кончай свои истерики! – строго прикрикнул он.

- Дурак!

- Хорош, Виконька! Хватит изрыгать на меня свои проклятья! Мне уже надоело. Давно надоело. Ты можешь убираться отсюда. Я буду только рад этому. Это тебе не гостиница.

- Ну, мой миленький дракончик! – Поспелов перестал кричать и поморщился. – Не понимаешь, что ли? Катись отсюда. Не умеешь ты жить в мире, так катись.

И он решил показать, что все знает:

- Эта сволочь, твой Сенька, всех нас шантажирует, - а тебе весело! То ты, Виконька, все играла в любовь, а вот пошли игры менее безобидные. Ты хочешь, чтоб я вызвал милицию, и вас арестовали: и тебя, и этого шантажиста? Ты этого хочешь? Собирайся. Ты что, не слышишь? Собирай свои вещички и уматывай!

Конечно, он знал, что вещи Вики уже собраны, и ей остается выйти за дверь.

- Саша, пожалуйста! Найди мне работу. Мало ли, что не принято! Главное, ты бы этого захотел.

- Тебе только показалось, будто я решаю всё. Ты мне нравишься, но устроить тебя не могу.

- Ты только играл со мной!

- Нет, не играл, - строго сказал он. ​​ Просто не могу тебя устроить; вот и всё. ​​ Я работаю с людьми подолгу, а ты работать не умеешь.

- Вика, я к тебе неравнодушен, - он знал, что откровенно лжет, и потому постарался произнести эту фразу с чувством, - но это ничего не меняет. Так быстро эти проблемы не решаются! Сейчас ты поедешь домой.

- Ты бы мог помочь, но ты не хочешь! Неужели ничего не случилось? Неужели эти две недели не перевернули тебя? Чего ты улыбаешься? Думаешь, лапши на уши навешал – и все?

Она хотела его ударить, но он легко увернулся.

- Ты использовал меня и выбрасываешь, как половую тряпку. Лощеная, наглая знаменитость! Значит, ничего у нас не было, и ты вернешься к своим мужикам?

- Да, да, да! – спокойно, зло, сухо крикнул он. – Да. Дурочка! Ты мне сто раз говорила, что изменишь мою «сексуальную ориентацию». На что ты надеялась? Думала, я всё брошу ради тебя? Что кривишься? Ты так мне говорила!

- Так вот что, Вика! – еще раз сказал он холодно и зло. – Теперь ты поняла, что любишь мужчин? ​​ Теперь ты оставишь Свету в покое?  ​​​​ Я, как любил мужчин, так и люблю: ты ничего не смогла в этом изменить. И всё! На этом поставим точку! Ты больше не будешь обсуждать со мной мою личную жизнь! Никогда. ​​ И катись отсюда, хватит твоих нотаций! Катись, как можно скорее. Придешь к нему в кафе, так и скажи: «Сенечка, увози меня! Увози, побыстрее!». ​​ А то вам обоим достанется на орехи! Дуй к своим торжковским, ярославским, вологодским и еще каким мужикам! Это будет лучше всего.

- Но ты забыл! Ты сам мне сказал, что моя любовь изменила тебя! Что твое призвание – любить женщин! Ты ведь сам это говорил. Ты меня обманул?

- Ты мне надоела. Не вздумай вернуться к Свете. Ты ей не нужна! Ты ее любишь? Да что я спрашиваю? Я и так знаю, что любишь, хоть она тебя прогнала. Что ты молчишь?

- Мне кажется, я ее люблю. Все равно ее люблю.

- Почему? – он был уверен, Вика лжет. - Я не понимаю этого рода привязанности. Между вами, действительно, какая-то особая связь? Как это получилось со Светой? Она кажется такой сдержанной! Ты много раз рассказывала, но я так ничего и не понял.

- Сдержанной?! Да ты что, Саша? Ты ничего о ней не знаешь.

- Почему это я не знаю? Я, как-никак, - ее друг и коллега!

- У нее коллег тыщи!

- И тем не менее! Я – особенный: я еще и друг. Я не думаю о ней, как ты, но каждый момент знаю, что она делает. Зачем мне это знание? Я не понимаю. А ты? Ты знаешь? Нет. Ты не знаешь. Что она делает сейчас?

- Сидит перед зеркалом и воображает о себе бог весть что.

- «Бог весть что»! Скажешь же! Неправда. Еще только утро. Она садится к зеркалу позже. Чаще всего где-нибудь к полуночи. Ты так и не стала другом.

-Ах, вот так! Почему это о ней ты знаешь больше меня? Вы когда-то жили вместе, так ведь! А теперь вместе меня совратили! Вы наверняка договорились, как бы меня побольше унизить.

- Опять ты со своими соплями и глупыми выдумками! Ты сама пришла и легла! Сначала под нее, а потом под меня. Милая девушка! Это твой выбор. Свету знаю с первых дней, как она сюда приехала.

Она пододвинулась к нему слишком близко, а это заставляло его быть особенно осторожным. Все их прелюдии были столь же яростными, как могла стать и эта.

- Ты не хочешь меня? – со злостью спросила она. – Не хочешь?

- Не хочу, золотце. Не хочу. И не надейся.

Он осторожно, но твердо ее отодвинул.

- Вы что себе позволяете, Виктория Николаевна? Почему тебе все нужно знать обо всех? Это дурной тон, знаешь ли.

- Ого! Это ты, Сашик, будешь учить меня благородным манерам? Премного благодарна. Ты уверен, это у тебя получится? Скажи, неужели она тебе никогда не нравилась? Не поверю. Помнишь, как мы были втроем?

- Втроем? Еще скажи, мы изобразили шведскую тройку! Фантазия у девушки разыгралась. Я часто появлялся у вас, но не с целью тебя поиметь!

- Да?! Кто поверит? Как ты меня в постельке кувыркал? Забыл, да? Сразу видно, давно об этом мечталось! У Светки дома ты просто побоялся! Кто положил мне руку на грудь? Разве не ты, скотина? Только я захоти, ты стал бы моим!

- Ты - дура! Всё! Знаешь, если я буду вспоминать, кому я там по пьянке руку на грудь положил! Вика! Ты все время переходишь границу. Все время. Какая неприятная особа. Что ж мне так не везет, а? Все женщины, с которыми я спал, оказывались дурами!

- Ты имеешь в виду меня или твою бывшую жену?

- Дура стоеросовая! Еще и жену приплела! Зачем ты с утра заводишь о ней бывшей супружнице? Это плохая примета.

- Сейчас ты опять скажешь, что у тебя больше не будет женщин.

- Молчи, змеюка, - ласково урезонил он. Он знал, что хамить надо вежливо. ​​ - После тебя буду огибать баб за семь верст. Знаешь, почему ты у меня была? Потому что ты – единственная, кто попросил меня о любви. Ты пришла ко мне и сказала: «Сашка, я хочу быть твоей». Сильный ход! Как ты догадалась, а?

- Я сообразительная.

Тут тревожно заверещал телефон, и Поспелов зло кивнул на аппарат:

- Это твой Сенька опять тебе названивает.

- Хотя нет, - сказал Поспелов, взглянув на экран определителя, - это Светка звонит из дома.

Он взял мобильник и вышел из комнаты, оставив Вику одну.

Жест, ясно говорящий:

- Убирайся!

- Это ты, Света?

- Это я, Саша. Ты куда-то исчезал.

- Да. Ты не знала, где я был? На гастролях. Во Владимире.

- На гастролях?! Их запланировано не было! Почему ты меня не пригласил? Я бы тоже прокатилась.

Светлана Юрьевна смело соглала, понимая, что со старым другом так будет лучше. ​​ Хоть они дружили много лет, они те же самые «много лет» врали друг другу.

Но оба хорошо знали, как надо лгать, чтоб сохранить дружбу.

- Подвернулась халтурка. Пригласили только меня.

- Куешь деньгу?

- Да. Что тут особенного? Работа как работа. Пригласили, посулили хорошие бабки – я и полетел. Обычный случай.

- Я тебе сто раз звонила. Ты себе не представляешь, что тут происходит, а посоветоваться, кроме тебя, мне не с кем.

- Чего ты меня пугаешь? Что там такое?!

- Наши письма читаются! Какой-то мужик позвонил мне и потребовал, чтоб я «отпустила» Вику. Будто я, злая королева, заточила в свой замок несчастную, бедную девочку.

- Когда ж это было?

- Прямо перед твоим бегством.

- Мне никто не звонил, но письмо прислали. Мерзкое. Мой охранник его прочитал. Успокойся, тебе ничего не угрожает. Я даже знаю, кто это сделал, но пока не могу тебе пересказывать: все-таки телефон. Придешь на репетицию, там и поговорим.

Поспелов и Светлана Юрьевна ​​ готовили совместный номер.

- Так это не страшно?

- Нисколько. Полно сумасшедших. На мой личный сайт постоянно присылают гадости. «Отзыв» уже боюсь открывать. Ты что, не знаешь, что Интернет – большая помойка?! Если на каждого реагировать, сил не хватит. Ставь определитель и подключай к телефону диктофон.

- Что это было, Саша? Этот идиот требовал, чтоб я больше не встречалась с Викой. Что ему надо, я не понимаю. Ведь у меня ее больше нет. В таких случаях определитель все проблемы не решит. И завести охрану, как ты, не могу: не те доходы. Как хорошо, что ты появился! А то мне даже не с кем посоветоваться по этому поводу. Как ты меня обрадовал!

- Он что-то рассказал о себе? Его случайно зовут не Сеня?

- Он ничего о себе не говорил. Я попросила Вику не появляться. Наши отношения и так не были идеальными, а еще это.

И про Вику она соглала: Вика просто исчезла – и Светлана Юрьевна не стала выяснять, куда.

- У тебя там кто-то есть?

- Есть. Водопроводчик. Виталий Николаевич. Симпатичный мужчина. Уже уходит.

- А чего ты своего не пригласила?

- Ты о ком?

- Светик, ты же знаешь, о ком я.

У ​​ Светланы Юрьевны был знакомый, уже ​​ много лет чинивший ее краны.

-  ​​​​ Тот, кажется, уволился.

- Пока, Светик.

Поспелов вернулся в комнату Вики.

- Видишь, и Светочка нам названивает! – пошутил он.

При этом он совсем невежливо поддал ногой приготовленный баул Вики.

- Чего ж ты ей не сказал, что я здесь? Испугался?  ​​​​ Сенька-дурак и ее шантажировал?

-  ​​​​ Да. ​​ Я ​​ скоро увижу ​​ Светку.

-  ​​ ​​​​ Сашка, а что у тебя за отношения со Светкой? Я ревную. Ты ее хочешь.

- Опять этот ложный пафос. Это слишком! Кстати, ты опять ко мне прижалась. Я же просил этого не делать!

- Это жестоко. Почему ты так изменился? Почему? Ты забыл! Ты пригласил меня поехать с тобой во Владимир. Я поехала: я думала, что я ​​ - член твоей команды.

- Ишь, как! ​​ Ты что, музыкант?

- Почему обязательно «музыкант»?  ​​ ​​​​ Разве у тебя нет обслуживающего персонала?

- Есть! Но это мои знакомые, и они работают со мной уже десять лет.

- Я поехала, потому что верила:  ​​​​ ты меня любишь! А ты, кого ты любишь? ​​ О тебе пишут, ты предпочитаешь мужчин. ​​ Ты любишь Светку!

- Вика, я тебя убью. Я все терплю твои выходки, но когда-нибудь так по твоей глупой башке шарахну!

- Но что мне делать? Я люблю вас обеих!

- Проститутка!

- Я? Я – проститутка? Ты чего, идиот?

- Вика, ты вынуждаешь меня сказать это.

- Жестокая скотина! Мне же больно.

- Гражданка! С вещами на выход!

Знание Поспеловым тюремного сленга пришлось кстати. Он довольно улыбался.

- Я собираюсь. Ты что, не заметил?

- Все, кажется, готово, - сказал Поспелов. - О чем ты говорила со Светкой чаще всего? О мужчинах?

- Дурак ты. Что ты понимаешь! Кому это интересно – мужчины?! Были темы и поинтересней.

- Например.

- О ее груди. Сашка, смешно, но все ее фобии сводятся к одному: «У меня большая грудь; поэтому все меня хотят».

- Тебя послушать, так все – идиоты! Все кругом – одни идиоты. Дуры-бабы! У вас что, других проблем не бывает? Никогда, что ли, не обсуждали проблему твоего трудоустройства, где тебе жить, где тебе питаться? Сидите и выдумываете ваши маленькие трагедии. В твоей жизни полно настоящих, больших проблем!

- Я тебе клянусь! Она мне часто говорила: «Моя грудь мешает мне работать». Она уверена, где-то к пятидесяти грудь начнет серьезно болеть, у нее будет рак груди, а в старости она сморщится до чего-нибудь неприличного.

Поспелов не выдержал и захохотал:

- Ну, бабы, у вас и комплексы!

- Да, мы, бабы, такие.

- Тут одна из причин, почему Света все-таки тебя бросила, - наставительно сказал Александр Ефимович. - Ты заставляешь ее вспоминать о каких-то подростковых комплексах! Да, так оно и есть! – И он шаловливо подмигнул Вике. - В твоих нежных ручках грудь кажется ей особенно огромной, особенно неуклюжей. Твои маленькие апппетичные грудки и – ее титьки трактористки!

- Грубый, недалекий мужик! Что ты из себя корчишь? Тебе не на сцене петь, а навоз таскать на ферме. Что ты себе позволяешь? Тебе нравится думать о женщинах, о сексе, нравится думать, что ты сам – женщина, ​​ - но ты ничего о нас не знаешь. И не хочешь знать. Поэтому так часто твои шутки, твои фантазии просто глупы.

- Про титьки трактористки ты сама мне рассказывала!

- Не придумывай!

- Я тебе говорю, дурочка! Я бы тебе не поверил, но Cветунчик часто об этом намекала. Она хорошо помнит, с каким ужасом еще в школе видела, как ее грудь растет, превращается в скопище страхов и волнений. Но, с другой стороны, женщина с большой грудью более чувственна и более уступчива.

- Еще одна мужская теория!

- Вика, ничего подобного! Уступчива в хорошем смысле слова: она где-то чувствует, что может больше дать мужчинам, может больше их принять.

- Она не могла тебе такое говорить. Не могла.

- А комочки, Вика?

- Что?! Тебе она говорила и про комочки?

- Конечно.

- Не верю.

- Мол, еще в школе у нее в правой груди нашли в них какой-то комочек. Потом его вырезали, и стало легче.

- Дурак! Не понимаю, как тебе удалось так легко меня получить! Ночью ты пришел ко мне в комнату и просто лег рядом. Ты обнял меня и сказал: «Я тебя люблю». И всё! Я сразу поверила. Неужели ты не понимаешь, как это много для меня: поверить кому-то вот так сразу? Я поверила, дура!

- Ты бы могла уйти и ночевать в машине. Как делают девушки, если они на самом деле хотят вести себя пристойно.

Ты не захотела этого. Чего ты не уехала в родной город? Не захотела быть «гордой», «чистой», «благородной»! Это всё твои слова, знаешь ли!

- Это жестоко! Я на самом деле поверила в твою любовь! Я влюбилась в тебя! Бывает такое! Понимаешь?

- Хорошо, я верю. Я не смог устоять.

И он вернулся к важной для него теме:

- Как ты думаешь, Света тебя разлюбила? Почему она тебя прогнала? Молчишь, деточка? А я тебе скажу! Тебе не приходило в голову, что ей просто надоело тебя содержать?

- Содержать! Еще этой ночью говорил, что любишь меня, а уже обвиняешь! Это жестоко. Что значит «содержать»? Я что, заказывала себе сережки с бриллиантами?

- Но ты ведь жила за ее счет!

- Нежность не переводится на деньги, подонок!

- Вика, подожди! Не плачь. Ладно, не буду, не буду.

- Поцелуй меня.

- Она к тебе неравнодушна, - Поспелов сжал ее плечи и поцеловал в шею, - но продолжать такие отношения она больше не может. Тем более, у нее появился мужчина.

- Ты врешь!

- Я тебе говорю!

- Сашка, это жестоко. Ты меня размазал. Просто размазал по стенке.

- Она скоро выйдет за него замуж, - ​​ смело фантазировал он, не догадываясь, как близок к истине. ​​ - Деточка, не плачь. Ну, ладно, ладно. Утри слезки, глупенькая. Прижмись ко мне.

- Это не смешно! Саша, это не смешно! Мне же больно! Сколько можно шутить? Мне же больно! У нее была сотня мужиков, но ей в голову не приходило выходить замуж. Ей и в голову не приходило! Ты все врешь. Но для чего? Ты хочешь, чтоб я умерла прямо здесь, в твоей роскошной квартире?

- Я как раз очень не хочу этого.

Он хотел, чтоб она во всем запуталась, чтоб она растерялась, – и он этого добился.

- Она выходит замуж, - повторил Поспелов. – Почему? Я и сам не могу этого объяснить. Может, она чувствует, что стремительно стареет? Она боится старости, слабости, публики, водопроводчика – всего, всего, всего!

- Мы любим друг друга! Любим. Это не то, что с тобой.

- Нет, Вика. Ты ей нравишься – это да, - но ей многое нравится. Она увидит красивого мужчину – и начинает волноваться.

- Что ты ее изображаешь, как какую-то жалкую поб-ядушку? Ты обо всех говоришь гадости! Нет, ты ее не любишь!

- С чего ты взяла, что у нас любовь? Мне это противно, унизительно. Чокнутая!

- О вас так пишут! Судя по газетам, вы уже лет десять как любовники. Теперь я понимаю: вам обоим нужна эта дымовая завеса! Ты скрываешь слабость к мужчинам, а Света – к женщинам. Неплохо устроились, господа знаменитости. Господа победители!

- Виконька! Мы так много говорили эти две недели, но сейчас не верю ни одному твоему слову. Почему ты только и умеешь, что врать? Ты мне две недели пела о какой-то необычайной любви ко мне. Где она, твоя любовь?

- Я люблю тебя, Сашка. Больше, правда, ненавижу.

Она беспомощно посмотрела на него:

- Саша, неужели я больше тебя не увижу?

- Я устал от тебя. Ты собралась, да? Поживи у себя дома, в своем прекрасном, далеком Торжке! Встретимся когда-нибудь. Чего ты всё плачешь? В тебе много хорошего. Тебя интересно слушать. Потом, в постели ты – очаровательный ребенок: у тебя все получается будто в первый раз. Знаешь, если честно, после печального опыта брака, я уже не надеялся испытать с женщинами хоть что-то подобное.

Он ​​ чувствовал, что непоправимо лжет, но его увлекал тяжеловесный, с потугой на романтизм стиль собственной речи.

- В твоей близости со Светой есть ложный, но неотразимый блеск, - так что ничего удивительного, что мне почудилась любовь. И сейчас чудится, но уже себе не верю. Я и не хочу, и не умею любить женщин, а после тебя эта слабость кажется вовсе недостойной. Ты была исключением, но больше таких исключений не будет.

- Ты хочешь сказать, в твоей жизни больше не будет женщин?! Так я тебе и поверила!

- Я не готов совсем отказаться от всех вас, но в больших дозах вы мне неприятны. Больших доз больше не будет! Я тебе клянусь.

- Но женщины - интересней, Сашик! Признайся, - наивно сказала Вика.

- Нет. Знаешь, какое чувство вы вызываете? Мне хочется гордо сказать: «Пусть будет любовь творчества, творческая любовь, - а этой жалкой похоти мне не надо!».

- Разве то, что мы делаем в постели, - не творчество?! Я так старалась! Как ты этого не заметил?

- Я иду на репетицию, - соврал он, подталкивая ее к выходу.

- Я должна уходить?

- Да, должна. Пожалуйста, поскорей. Мне еще надо собраться на репетицию.

- Я ухожу навсегда?

- Да. Навсегда.

- Я с первого дня знала, ты меня не любишь.

- Почему? – с презрением спросил он.

- Ты ни на минуту не отключал камеру. Ни на минуту.

Речь шла о камерах у входа в квартиру и у двери подъезда.

- Конечно! И не подумаю отключать! Она работает круглосуточно и наблюдает за всем, что происходит внутри дома и около него. Наблюдает так же за тобой, как и за мной. Как и за всеми, кто в доме. Вопросы безопасности для меня слишком важны. Я, знаешь ли, не хочу в один прекрасный день взлететь на воздух. Ты уходишь?

- Я ушла. Прощай.

3  ​​​​ Светлана проснулась.

Глаза Светланы еще слипались, когда она увидела грязную воду на дне ванны.  ​​ ​​​​ Это противоречило ее приятному настроению.

Надо ему позвонить.

Собственно, ​​ действие романа стоило начать двумя неделями ​​ раньше, когда ​​ Светлана Юрьевна встретила Виктора. ​​ Сейчас она могла думать только о нем.

По временам ​​ ей  ​​​​ даже казалось, что ей вообще никто не нужен, кроме него, ​​ - но потом здравость рассуждений возвращалась – и ​​ она сама понимала, что это только ее фантазии.

Это человек из другого мира. ​​ Разве кто-то из моих знакомых может улыбаться так мягко, как он?

Она знала, что он встает рано, и позвонила ему на мобильник.

- Привет! ​​ Витька, как ты?

- Привет, Светик! ​​ Я на работе.

- В субботу?

- Да. А что удивительного? ​​ Результаты аудита надо подать ко вторнику. ​​ Если выйти на работу в понедельник, не успеть.

- Тогда работай.

- Звони мне часто: ты мне не мешаешь.

- Пока, Витя.

- Пока.

Знакомы две недели, а уже «Витька». ​​ Почему мне это так надо, я ​​ не понимаю. ​​ 

Она не могла понять, почему так много думает о нем, откуда это странное воодушевление. ​​ Может быть, все решало то, что у него было лицо очень скромного человека. ​​ И это при том, что он закончил что-то такое по экономике в Англии, а сейчас работал в крупной фирме.

Опять ванна! Еще не успеешь проснуться, а уже. Кажется, такой хороший дом, но в туалет бросают то пакеты с очистками картошки, то еще что.

Ну и пусть

в сердце грусть,

пусть ночей не сплю, -

крутилась в ее голове любимая песня детства.

Ты пройдешь – отвернусь,

Словно не люблю.

Верю я, всё пройдет,

Верю я, счастье ждет,

Если в сердце есть любовь.

Почему именно эта песня? Кажется такой жалкой, советской, забытой, а с утра непременно вспоминается.

С туалетом ни недели без проблем. Вчера с утра позвонила в ЖЭК и строгим голосом потребовала водопроводчика.

Подожди, да где же извещение о квартплате? Прошлый раз заплатила и ​​ куда-то задевала. Я всегда кладу на стеллаж, а потом непременно куда-то ​​ девается.

Сходить прямо в ЖЭК и заплатить!

Как же было хорошо, когда у меня был свой человек, что разбирался в сантехнике! ​​ Теперь вот сражайся ​​ с жилконторой.

Обещал прийти в три, я, как дура, сидела, а он так и не пришел. Тот раз заявился пьяный, а мне пришлось сделать вид, что я рада. Пьяный мужик! Противный на редкость. Все что-то крутился вокруг меня. Никак не могу запомнить, как их звать: меняются слишком часто. Никаких чаевых не дала: и так высокая квартплата. Он скривился и исчез; теперь договаривайся с новым. Наверняка, они все заодно, они переговорили и уже все решили насчет меня. Но мне-то, мне что делать? Новый дом, квадратный метр полторы тыщи баксов, всю жизнь на квартиру угрохала, а жить невозможно. Не простоял и пяти лет, а трубы надо менять. Сколько сил ухлопала на обои, на ремонт, а у соседа наверху прорвало трубу - и мои стены в подтеках. Кто-то звонит в дверь. Кого принесло так рано?

- Кто там?

- Водопроводчик.

- Вы из ЖЭКа?

- Да. Вызывали – открывайте. Если не откроете, я уйду. Сегодня, как вы знаете, уважаемая барышня, суббота, и никто не работает. Я решил прийти, сам не знаю, почему.

- Спасибо большое, что пришли, – строго сказала она и открыла дверь.

Когда этот здоровенный, неуклюжий мужик вошел, Светлана Юрьевна не на шутку испугалась. Но что же ей оставалось, как не склониться перед сложившимися обстоятельствами?

- В конце концов, этот человек починит тебе ванну! – сказала она самой себе.

- Где же прежний? ​​ - спросила она, улыбнувшись.

- Вы имеете в виду Василия Федоровича? Уволился в прошлом месяце. Я – Виталий Николаевич. Как вас звать-то? Простите, забыл.

- Светлана Юрьевна. Вы пока что меня и не спрашивали, как меня зовут, - она постаралась улыбнуться.

- Так вот, уважаемая Светлана Юрьевна! – в свою очередь постарался улыбнуться водопроводчик. - Правила теперь новые. За приглашение работника ЖЭКа вы платите 400 рублей, за мою работу официально - 500 рубчиков. Ну, если сверху хоть на пиво подбросите, буду рад.

- Вы что, серьезно?!

- Куда уж серьезней. Такова селяви. Ничего не попишешь.

- Хорошо, Виталий Николаевич, - покорно согласилась она. - ​​ Так это не вы вчера говорили со мной по телефону?

- Я, конечно. ​​ Серебряников Виталий Николаевич.

- Спасибо, что повторили. Теперь запомню.

Она позвонила маме:

- Привет!  ​​​​ Как ты?

Мать и дочь разделяли три тысячи километров, но это не мешало чувствовать близость друг друга.  ​​​​ Дамы понимали, что такие звонки по мобильнику дороги, но не могли себе отказать в такой слабости.

Света понимала, что надо бы поскорей поставить стационарный телефон, чтоб звонки не были столь дороги, но все не получалось.

Сашка вообще советовал поставить в компе скайп.

- Всю ночь не спала, - ​​ ответила ​​ Людмила Викентьевна. – У нас зарядили дожди. ​​ А что у вас?

- ​​ К счастью, не жарко.  ​​ ​​​​ Представляешь, ванну опять залило!

- Очень даже представляю. Что там у вас в этой Москве такое: постоянно что-то происходит!

- Мама, ​​ у ​​ меня в квартире водопроводчик.

- ​​ Неужели наш прошлогодний ремонт оказался таким плохим?

- Очень плохим, мама.  ​​​​ Я ​​ же тебе говорю: ​​ все разваливается. ​​ 

- Ты же работаешь сегодня?

- ​​ Нет, мама: мой концерт ​​ - завтра.  ​​​​ Как ты себя чувствуешь?

- Плохо, - ​​ Света услышала ​​ глухой, после бессонной ночи особенно потускневший голос.

- Хочешь, приезжай сюда.

- Нет сил. ​​ Сейчас попробую уснуть.

- Давай, мамочка.  ​​​​ Пока.

- Уснуть! – подумала Светлана. – Да ведь там уже два часа дня.

Людмила Викентьевна могла приехать или сейчас, в конце лета, или через год: в Москве она выносила только лето.

И ​​ Светлана Юрьевна вернулась ​​ к мыслям о шебуршавшем водопроводчике.

- Был Василий, теперь Виталий, - подумала она. - Приходят какие-то мужики, а я открываю им дверь. Внизу охрана, но часто это не спасает. Вон тридцать вторую квартиру как обокрали! Вынесли всю технику. Мама рассказывала, один мужчина в 1984 году ходил по квартирам под видом водопроводчика и насиловал девушек. Мол, позвольте кранчик починить, а сам связывал руки и насиловал. Перед уходом заставлял девушек намыливать голову. В таком виде ты не побежишь в милицию.

Почему она по голосу она не догадалась, что это - совсем другой? Как все-таки опасно жить одной! Если б рядом была мама! ​​ На такие случаи Людмила Викентьевна очень бы пригодилась.

А если б рядом был он!

Как она мне сказала последний раз? ​​ «Теперь такое время: надо есть орешки: там - живое зерно».  ​​​​ «Мама, да кто тебе это подсказал?».  ​​​​ «Военрук Василий Павлович».  ​​​​ «Но это же дурак, мамочка!  ​​ ​​​​ Дурак, каких свет не видел. Раньше ты сама мне объясняла, что таких кромешных дураков еще поискать».

Последний раз она прочла целую лекцию о каком-то дуригане, необычайном лекарстве, спасающем сразу от всех болезней.

Сразу от всех?!  ​​​​ А чего мелочиться?  ​​​​ 

Я, доченька, работаю в Академии Альтернативной медицины, - и мы, альтернативщики, все сплотились вокруг нашего корня. ​​ Думаешь, легко его найти? Его выкапывают только в тайге ранней весной. Светочка, ты не знаешь, что это за корень! Он всем поможет, всем! Я тебя уверяю.

И это – моя мама! И с ​​ «МММ» ты говорила то же самое – пока не потеряла последние накопления. ​​ Ее крупно надули, а она сделала вид, будто ничего не было.

- У вас засор? – строго спросил водопроводчик, словно б во всем заранее обвиняя Светлану.

- Боже, какой идиот! – подумала она. – Это я должна ему объяснять, что произошло.

- Вчера залило ванну, - спокойно ответила она.

- Значит, вчера. Дежурный не приходил?

- Не приходил. Я ждала до полночи.

- Хорошо. Я посмотрю, - сказал Виталий Николаевич и ​​ опять с самым таинственным видом опять ушел в ванную.

Когда он уходил в ванну, она отметила, что он не такой уж неуклюжий, как ей показалось сначала, и скорее худощавый, чем жирный; к тому же, в его походке было что-то неуверенное – это и успокоило Светлану Юрьевну.

Все обойдется. Хоть пришел – уже хорошо. Вроде, даже не пьян: ​​ какая сила воли! Как раз вовремя. Вода так и киснет в ванне.

Что за удовольствие жить в таком бардаке? Попить кофе? Подожду, пока уйдет.

Сашка вернулся.  ​​​​ Опять закатится на Багамы со своим Сереженькой.

Сколько ​​ дать сверху этому дяденьке? ​​ За ​​ прокачку можно и не доплачивать: его работа.

О чем приходится думать! Почему трубы так часто засоряются? Виктор ​​ говорит, все мы варвары, и я тоже. «Чего ты хочешь? Сама заварку выливаешь в раковину! По-твоему, - сказал он, - засоряет раковину какая-то нечистая сила, а ты не виновата». «Витенька! – взмолилась ​​ я. - ​​ Я не могу думать о таких вещах! Просто не могу. ​​ Это выше моих сил».

Кажется, Витька рядом. ​​ Ему 39, ​​ а в очках выглядит совсем уж беспомощным. И папа – какой-то профессор.

Подошел после концерта с таким растерянным видом, словно заблудился. ​​ Он так выделялся из толпы, что я как бы случайно сама пошла ему навстречу.

Протянул букет и – молчит. ​​ Я уже не знала, что сказать, я просто сказала:

- Здравствуйте!

Это ничего не значило, но он совсем иначе посмотрел на меня: словно б сам звук моего голоса так его изменил.

Кто-то звонит.

Он!!

- Как твой водопроводчик?

- Спасибо, что позвонил.  ​​​​ До сих пор ​​ в ванной.  ​​ ​​​​ Почему ты позвонил?

-  ​​ ​​​​ Мне показалось, тебе неприятно, что ты не одна.  ​​​​ Скорее всего, тебе даже ​​ страшно.  ​​​​ Ты его увидела в первый раз?

- Вообще, да. ​​ 

- Ладно, не бойся. Позвони, когда он уйдет.

- Хорошо.

Этот разговор мало утешил – и Света позвонила другу.

- Позовите Поспелова.

- Пожалуйста, - вежливо ответил охранник.

Светлана Юрьевна не решилась звонить на мобильник, потому что Поспелов мог еще почивать.

- Привет.

- Сашка, как ты?  ​​​​ Я тебе уже пару недель названиваю.

На самом деле, эти две недели она была так увлечена Виктором, что звонила только пару раз.

-  ​​​​ Да ничего.  ​​​​ Что так взволнована?

- Я не одна.

- Полюбила, что ль, кого?

- Да нет! У меня водопроводчик.

- Ладно уж!  ​​​​ Не ​​ такая ты трусиха. ​​ Он наверняка подумал, что у тебя сиськи с силиконом: не соблазнился.  ​​​​ Я же тебе говорил: «Поставь камеру».  ​​​​ Хочешь, я тебе в подарок поставлю? Это недорого.

-  ​​​​ Потом, Сашик.  ​​​​ Что там с тобой такое, если ты сразу - про мои сиськи?!

- Светка, да что ты! ​​ Тебя же никогда это не коробило. Что сейчас-то случилось?

- Знаешь, без тебя мне звонил какой-то тип: что-то пугал меня Викой.  ​​​​ Ты ведь помнишь Вику?

Света не знала, ​​ что эти две недели Вика жила у Поспелова.

- Помню, - деланно-равнодушно ответил ​​ Александр Ефимович, но тут же решился сказать правду:

- Этот дурачок и мне угрожал.

- Так ты все знаешь?

- Да, знаю.  ​​ ​​​​ Это телефонный террорист.  ​​​​ Больше он звонить не будет.

- Серьезно?! – удивлению Светы не было предела. – Почему?

- Потому что я так сделал.

- Ты что, волшебник?

- Не без этого.

Она дружно засмеялись.

- Светка, придешь на репетицию?

- Обязательно. До вечера.

- Подожди, ​​ Светик, не клади трубку! ​​ Ты что, опять без тачки?

- И тачка сломалась, и прав лишили на год. ​​ Все – один к одному!

- Хочешь, я за тобой заеду?

- Не надо, Сашик. ​​ Спасибо. ​​ Не надо.

Как зовут водопроводчика? ​​ Кажется, ​​ Серебряников Виталий Николаевич. ​​ Да когда же его унесет?!

Водопроводчик укоризненно смотрел на Светлану Юрьевну:

- Вы думаете ремонт делать или ждете, пока все развалится?

- Ремонт?!  ​​​​ 

- Что вас так удивляет? Да, ремонт! Вы не ослышались.

- Я, знаете, сколько таких ремонтов делала?

Виталий Николаевич ​​ столь выразительно смотрел на Свету, что она почувствовала себя виноватой.  ​​​​ Он в свою очередь ​​ чувствовал, что неприятен, а потому не подходил слишком близко.

- Это были не ремонты, а ремонтики, - по-отечески распек он. ​​ - Что с них толку? Делать - так делать. ​​ Это вам не шутки. Я, поверьте, не всегда говорю вот так прямо. ​​ Какой-то месяц – и вы не узнаете вашей квартиры! А пока это не квартира, а халупа.

- Что вы можете сделать?

- Я?! Да всё! Все, что вы захотите. Настоящей квартире, как ваша, и ремонт нужен настоящий.

- Сколько раз бывало: я сделаю ремонт, а потом все насмарку: то сосед зальет обои, то наводнение в туалете.

- Это все пустяки! Ремонт нужен настоящий, а не какой-нибудь! На этом не экономят, дорогая Светлана Юрьевна! Простите, что я вас так называю.

- Прощаю.

- И не экономьте! – приказал Виталий Николаевич. - Это, знаете, как на душе экономить: себе дороже выйдет.

- Даже так! Вы нашли трогательное сравнение. Но на большой ремонт я так сразу не решусь.

- Подумайте. Я не тороплю. Можно номер вашего мобильника? У меня знакомая в дизайнерской фирме работает, я с ней тоже посоветуюсь.

- Вы думаете, надо?

В душе она кричала сама себе: - Что ты все поддакиваешь этому мужику? – но наяву послушно кивала головой.

- Я же вам говорю: делать - так делать! В ванную надо финскую технику, а не турецкую.

- Такое сделаете? – она принесла вырезанную из модного журнала страницу, где на потолке вместительной жилой комнаты красовались классические загогулины.

- Конечно. Давайте мне это фото. Я вам скоро позвоню.

- А это тоже сделаете? – она перевернула страницу журнала.

- Конечно. Нет проблем.

- Хорошо, - она послушно отдала фото.

- Так. Фото беру, - сказал Виталий Николаевич. – Сделаю ксерокопию. Можете дать сотни три сверху за труды.

- Вы починили? – почему-то виновато спросила она.

- Не видно, что ли? Кстати, я же вам не показал!

Они зашли в ванную.

- У вас барахлили оба крана. Привел в порядок. Плюс прокачка.

- Возьмите, - она протянула деньги. - Виталий Николаевич! Сколько можно мне их чинить? Три месяца не прошло!

- Со мной у вас все получится! ​​ Вам просто не везло с мужиками. Теперь повезло. Вы встретили меня – и у вас все получится. До свидания.

- Даже так! До свиданья. Я вам позвоню.

От счастья Светлана не могла прийти в себя: она самозабвенно мечтала о будущих хоромах, - но при этом ​​ почему-то легко забыла, что с ремонтом связаны и большие траты. ​​ Настоящий ремонт – мечта трех последних лет жизни.

Вот мужик! Только появился, сразу все понял. Ишь, какой деловой. А ну, как ограбит: с ремонта накачает баксов кусков на десять.

Если б подключился Витька!  ​​​​ Надо как-то его заагитировать.

Она вспомнила, как два года назад перестала встречаться с мужчиной, который не смог помочь ей с ремонтом.

- Ты просто лентяй, Степка! – она строго отчитала своего очередного поклонника. -  ​​ ​​​​ Ты ​​ ведь был в моей квартире, а ​​ ремонта так и не посоветовал.

И тут уж она высказала все, что думала:

- ​​ Ты просто дурак.

- Даже так? – спросил он на прощанье, горько улыбнувшись.

- Даже так.

Степа исчез навсегда, а Света поняла, что начинает уставать от этих регулярно сменяющихся мужичков.

Тут-то и появился Виктор.

- Витя, он ушел.

- Хорошо.  ​​​​ Я еду домой. Приезжай туда тоже. ​​ Приедешь?

- Да.  ​​​​ Ты не на тачке?

- Нет.  ​​​​ Сегодня поехал в метро.  ​​​​ Для разнообразия.  ​​​​ До скорого?

- Еду.

По слишком быстро установившейся традиции Света и Виктор встречались у него дома, но она понимала, что скоро пригласит его к себе.

Куда я бросила вчера колготки? Вчера так устала после репетиции, что голова кружилась. И на косметике не экономьте, Светлана Юрьевна!

А я возьму да и приеду. Как прошлый раз.  ​​​​ Витенька, я еду к тебе. Что за манера: оставлять меня с мужиком наедине. Любой так придет и скажет: ​​ «Я – водопроводчик». Этот все-таки с шармом.

Особенно можно не одеваться: тепло. Накину-ка я плащик светлоглазый. В прошлом году вышла по жаре в одном платьице ​​ - и так продуло, что не смогла работать. ​​ Так что лучше плащик.

Ей почудилось, как кто-то ласково сказал:

- Если б вы знали, как вы изящны в этом платье!

Уже через пару недель могут зарядить дожди, а пока чудесно. И все равно я в этом стареньком плаще: так чувствую себя более защищенной.

Это было ее давнишней привычкой: одеваться кое-как. Блистать только на концерте, потому что это входило в работу, а в прочее время приятней выглядеть дурнушкой.

А духи? «Палома Пикассо». Подороже. Это он оценит. В аэропорту отхватила очень дорогие. Глупо было б не похвастаться.

Все-таки мало накинула этому Виталию Николаичу. Всего ​​ 300. Девушка считает деньги! Он должен подумать именно так. ​​ 

4  ​​ ​​​​ Вика идет в кафе.

- Вы уходите, Виктория Николаевна? – вежливо улыбнувшись, спросил охранник.

Он, казалось, сочувственно смотрел на ее внушительный баул.

- Да.

- Всего доброго, - он открыл тяжелую дверь и дружески кивнул.

- Он что, следит за мной? – подумала она. - Только этого не хватало. Смотрит так, будто знает обо мне всё. Или ему так - полагается выглядеть?

И она постаралась успокоить себя:

- Скорее всего, так.

Она шла по улице и все не могла себе признаться, ​​ не могла признать тот простой факт, ​​ что ​​ телефонный шантажист – это друг ее детства Сенька. ​​ Она почему-то боялась, что он выйдет из-за любого угла и изо всей силы ее толкнет. Она укоряла себя: «Как это глупо так думать!», - и все-таки думала.

Но ей хотелось, чтобы он вышел!

Пусть бы взял ее вещи, их так тяжело нести.

Встреча с юностью! Еще год назад она бы была романтичной, а теперь ей страшно.

Что ему надо? Он любит меня или хочет унизить? Остается надеяться на лучшее.

Вика не понимала, как сильно смахивает на бродяжку с ее большим баулом и измученным выражением лица. ​​ Этот год жизни в Москве оказался для нее очень тяжелым, а главное, она не сумела ничего скопить. ​​ Она так старалась это время, столь многое делала из того, что ей не нравится, - а результат получился нулевым. ​​ Стоило так колотиться, чтоб получить эти понурые скитания!

До ​​ кафешки еще ​​ пилить и пилить. Ну, на билет до Торжка у меня деньги есть. На билет до дома и чашечку кофе. Почему я попадаю в ситуации, в которых что-то гангстерское?

Что со Светкой? Мы не виделись две недели, а она даже не стала меня искать.

Или даже обрадовалась, что я «потерялась».

Где эта скотина Сенька?

- Собственно, почему он – «скотина»? – спохватилась она. - На самом деле, мне приятно, что он приехал. Может, хочет меня «спасти». Это в лучшем случае. Почему нет? Пожалуйста. Я ​​ - не против. Прошло два года, как-никак! Я даже плохо его помню. Его забрали в армию, я ждала первый год, но на письма его отвечала кое-как. ​​ Просто было лень, хоть мама и требовала. Уже тогда подкатился к маме! Ничего себе. Он мне нравился. Такой вихрастый. Помню, в мае, перед уходом в армию, завез меня на мотоцикле в лес и обнял. Я еще спросила: «Почему ты не повезешь меня к себе домой? Там удобней», - а он ответил: «Там еще сестра и брат». Мы были знакомы всего месяц, получился бурный роман, и Сеня сразу понравился маме. Она просила, чтоб я его не забывала, - а я? Наверно, я его помнила.

Мама еще много о чем просила. От этого и сбежала в Москву. ​​ Неужели опять придется ее слушать? И всё же было б здорово, если б он силой посадил меня в машину и отвез в Торжок, к маме. ​​ Но разве уеду, не встретившись со Светкой? Неужели она вот так просто оттолкнет меня? ​​ Мамы боюсь: опять заставит сажать картошку.

Что за человек этот Сенька, что ему надо? «Лыцарь» на белом коне. Мой брат, пока не пропал, говорил «лыцарь», а не «рыцарь». Сохранила мама мои куклы? Забавно будет опять их увидеть. Теперь-то вижу: была только куклой тут, в Москве, мной попользовались и - выбросили. Я как мертвая. Кто вернет меня к жизни, сделает настоящей? Я сама этого не умею.

Может, Сеня? Он не сказал прямо, но все же прозвучало ясно, что он любит меня и ​​ спешит спасти. Здорово, если не врет.

Светка говорит, я красива со своей упрямой, мальчишеской челкой!

Но сейчас у меня нет челки.  ​​​​ Я просто очень устала. ​​ 

Она просила звать ее «девушка в розовом». После всех нежностей у нее на самом деле розовое тело. Будто роза цветет в моих руках. Все с причудами. С утра уложит меня в постель и целует долго-долго, будто последний раз в жизни. Я сначала боялась, а потом привыкла. Мужики так не могут. Светка любит всё розовое. Смешно. ​​ Розовые трусики, розовый пиджак, розовое платье.

Неужели все ушло? Неужели? Кто еще с утра будет делать для нее всё, что она захочет? Эти измученные домохозяйки, что работают даже в субботу?

А какие у нас прелюдии! Как обычно, ​​ раздеваюсь быстро и коротко, одежки мелькают туда-сюда.  ​​​​ Ведь надо рябить у нее в глазах - тогда раскочегарится. Говорят, так у военных требуют за минуту одеться.  ​​ ​​​​ А еще Светке надо показать попу, иначе загрустит.

Ринувшись в столицу, она была готова ко всему, даже самому ужасному. Разве что со скуки год ​​ назад она из чистой жажды приключений рванула в Москву и всё это время жила очень «интересно». Она получила все, чего хотела, но этого оказалось слишком мало. Была «большая любовь» с известным певцом, но вот от нее в пару недель ничего не осталось. Любовь с певицей длилась целый год, но теперь Вика не верила, что сможет ее увидеть. Она перестала верить в свою звезду, в свой дар, в свою красоту, она не жила, а устраивалась в жизни. С устройством так ничего и не вышло!

Она поставила сумку и присела на скамейку парка.

- Неужели Сенька в курсе всех моих похождений? – думала она. - Похоже, что да. Он знает, потому что любит. Поэтому и приехал, что любит. Нашел предлог. Одни ищут предлог от меня избавиться, а другие хотят меня видеть. Как мне хочется, чтоб он любил меня! Я смею в это верить, ведь он перед уходом в армию говорил, что любит, что боится оставлять меня одну. Что будет? Мама, я увижу тебя всего через пару дней. Я что-то не уверена, что хочу этого. Другое дело, что выбора нет. Меня все выталкивают, все гонят! А Сеня спасет.

Всем нравится мое тело, но не я сама. Это не может длиться долго, мне первой не выдержать такого унижения. Какой я всё-таки ребёнок с такими мыслями. Неужели я никому не нужна? Лет через двадцать мое тело станет маленьким, смешным, противным, никому не нужным. Даже мне. ​​ Сашка его не оценил. Я верила, он не сумеет от меня отказаться, а он запросто вышвырнул меня. Я-то думала, в работе он заводится, перегружается, - и снимает это напряжение только в близости. Нет, не так: ему не нужен постоянный партнер. Не нужен.

- Немножко секса, - улыбаясь, каждый раз говорил он и силой раздевал.

Правила игры диктовал он. ​​ Тут уж все решает, кто в этот момент окажется с ним рядом. Ему не очень-то нравятся женщины, поэтому в близости он так много экспериментирует, так заботливо старается разжечь себя, не пылая на самом деле. Если он со всеми дамами такой, так что же ему нужно? Скорее всего, не роман, не касания, не слова, но только эта животная огромная близость. Все равно с кем. А я? Хорошо им воодушевляться на сцене, но в чем найти радость мне? В близости с ними? В жизни им не нужен этот опасный азарт любви: им хватает того, что они о нем поют.

Стоит признать свое поражение: я ничем не удивила Сашку. Ничем. Я не дала ему больше, чем все эти мириады мужиков. Почему-то не люблю себе представлять, что они делают, раздевшись. И зачем думать о таком скучном? Пробовала даже смотреть об этом фильмы; больше пяти минут не выдержать.

Но зачем он бросился на меня? Он, как и все, ждал от меня больше, чем я могла дать. Новые впечатления, но их хватает ненадолго: две недели «страстной» любви, - а потом тебя вышибают пинком. Стыдно и страшно. Сколько еще в моей жизни будет таких Саш, таких грубых мужиков? Сколько ролей он сменил, когда был со мной в постели? Куда больше, чем на сцене. Грубый зверь со мной, а на сцене – лирический тенор. Этакий соловьишка.

Сашка сказал, ​​ что он поставил камеры, когда угнали второй джип. Были и другие неприятности: какая-то пьяная компания напала ​​ на него после концерта; едва, говорит, выпутался. Зачем все это произошло? Пусть бы и оставался таким далеким, манящим призраком. Неужели он со всеми в постели разыгрывает такие спектакли? Эти девушки, что танцуют в его песнях за его спиной, - они все могли бы быть его наложницами. Все. Но это ему не нужно.

Кто меня загонял в его постель? Разве я не могла в тот вечер вернуться к матери в Торжок? Светка дала на билет, и даже больше. Нет! Я сама попросилась. Как собачка.

Но он же шептал: ​​ - Я люблю тебя!

Зачем я поверила? Полюбил волк кобылу: оставил хвост да гриву.

Мне внушают, будто бы Сеня очень «стращал» и Поспелова, и Свету. ​​ Это ​​ только предлог, чтоб со мной разобраться. Вернее, разделаться. Что она о себе думает?

Сидит перед зеркалом и говорит себе:

- Какие у меня красивые, жгучие глаза!

Что со мной, бедной головушкой, будет? Что еще не было разбито в ​​ моей душе, Сенька доломает.

У меня было всего так много: любовь, надежда, близость, - почему не осталось ничего? Почему мою любовь мне ставят в вину? Они, чудится, прочли мои мысли и сделали все, чтоб меня унизить.

Я встретила Светку на гребне волны: она была уверена в себе, у нее всё получалось. Ей захотелось еще и меня! Девочку на побегушках, ​​ готовую слушать каждое ее слово. Я ей расставляла кремы, покупала цветы, напоминала, кому нужно позвонить. Да мне все равно, что я для нее делала, ведь я любила ее. Любила, хоть никогда не верила, будто и она также любит меня. Она любит шептать «Вика! Еще нежнее», но любить из минуты в минуту, каждое мгновение, она не умеет.

Последний раз Светка сунула мне пару тысяч; теперь кажется, она платила не просто так, а за близость.

Разве так все начиналось? Как-то после ее концерта я поднесла ей розу и попросила:

- Я хотела бы с вами поговорить.

- Подойдите к служебному входу, - ответила она.

Мы проболтали всю ночь, бродя из одного кабака в другой, потом мы ходили по музеям, а потом три дня провели в постели. Мы вставали только поесть: так было хорошо. Всего-то год назад, а кажется, вечность.

А с Сашкой? Уже первым утром он сказал, что для него, Поспелова, жить со мной – большая жертва. Я заплакала от ужаса. Он опомнился и попросил прощения.

5  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Бывшая жена ​​ звонит Виктору.

- Витя, это ты?

- Да, это я. Я на работе.

Найденову Виктору ​​ Васильевичу не нравилось, когда звонила его бывшая жена Галина Сергеевна.  ​​​​ Они давно были в разводе, но их связывал сын ​​ Колька. ​​ 

- Почему ты звони’шь? ​​ Ты не получила алименты?

- Получила.

- Ты ведь после смены. ​​ Ляг, поспи, - он постарался изобразить заботливость.

- Я лягу, не беспокойся.

- Что же ей нужно? – про себя гадал ​​ раздосадованный Виктор ​​ Васильевич, но терпеливо продолжал разговор:

- А что с мамой?

Престарелая ​​ мать Гали ​​ требовала постоянного ухода – и Галина Сергеевна разрывалась между работой и двумя домами.

- Ничего. ​​ 

- Что, Колька опять не спит ночами?

- Не спит. ​​ И работа стала какой-то каторгой!  ​​​​ Я-то думала, это ​​ тихая заводь.  ​​ ​​​​ Бывают же нормальные службы, а эта – сумасшедший дом. Вчера чуть не в полночь сообщили, кто-то везет несколько килограмм золота, так что мы на ушах стояли, пока его не нашли. Правда, всего триста грамм. Вез в желудке! И как ему не страшно? Потом нашли марихуану… И все эти камеры слежения. Неприятно! Нервотрепка. ​​ 

- Контролируется каждое твое движение! ​​ – ​​ сказала она самой себе, ​​ как бы и забыв, что говорит с бывшим супругом.  ​​​​ – ​​ У многих моих коллег видеонаблюдение даже в доме.  ​​​​ В пассажирском потоке надо постоянно кого-нибудь вылавливать, иначе создается впечатление, что мы не работаем, премиальных не получаем. Вот и идут в ход «новейшие технологии».  ​​​​ 

Виктору ​​ Васильевич знал способность супруги впадать в бессвязный монолог, так что он не обижался.

- Галя, - осторожно попросил он, - ​​ скажи прямо, что нужно.

- Колька просит, чтоб ты ему купил какую-то фиговину. Какую, я ​​ не понимаю. ​​ Так что приедь.

- А знаешь, - рассеянно добавила она, - ты две недели не давал о себе знать.  ​​ ​​​​ Не случилось чего? ​​ Это на тебя не похоже.

- Все нормально. ​​ Я позвоню.  ​​​​ Пока.

- Пока. ​​ 

И Виктор ​​ Васильевич сухо отключил телефон.

 ​​ ​​​​ 

Галина Сергеевна ​​ звонила от усталости - и Виктор ​​ Васильевич ​​ хорошо это знал. Звонила, ​​ лихо хватанув стопарик: в приливе человечности.

Он правильно подозревал, что в иных состояниях она его на дух не переносила.

Хватанет - позвонит.

А без стопочки может и наорать с пол оборота.

По всему этому он старался не общаться с женой, хоть и совсем с ней не разрывал.

Она же считала свое пьянство "человечностью" и как-то хитро гордилась им.

А что же он, Виктор ​​ Васильевич? ​​ В браке он был непримирим к ее, как он звал, ​​ "свинству", - а теперь только равнодушно ему улыбался.

6  ​​​​ Поспелов в церкви.

Александр ​​ Поспелов слушал церковную службу. Он зашел в церковь только на минутку, но с любопытством прислушивался к голосу священника. Его длинный, мягкий, белый шарф ласково обвивался вокруг его шеи.

Концерт завтра вечером, а пока что по теплу хорошо поболтаться по городу.

В церкви я никакой не Поспелов, а божий раб. Сашка, раб божий. Санек, что ты все голосишь? Иди сено косить. Живешь, как свинья, а туда же: в храм ходишь.

Почему такое мне приходит в голову? Так думал мой дед; так думаю и я. Мне есть, что замаливать; есть, в чем покаяться. Да, я греховен, но в строго определенных рамках: грешу «внутри» работы: в тех традициях, что уже сложились на эстраде.

Вот скажи ты мне, скотина (чаще всего он вот так строго обращался к себе, когда говорил сам с собой), почему ты не засветился на Преображение? Такие знатные праздники, а тебе хоть бы хны.

Мне так хорошо в церкви, а бываю тут редко. Вот буду строить дом за городом, так обязательно с домашней церковью. Чтоб было, где помолиться и ночью.

Не выстоять всю службу. Три часа! Мне и концерт такой не выдержать.

Да и вряд ли я кому нужен в столь больших дозах. Даже Ему, даже моим поклонникам.

Здорово пройтись пешком. Непременно набредешь на что-то необычное. ​​ Нищих, вроде, меньше стало. ​​ Столько знакомых только и ездят на машинах, ​​ про ходьбу забыли, ​​ а ведь это разрушает здоровье. Неужели я выгляжу чужим, слишком богатым? Но богатого во мне – только этот шарфик! Ни за что бы от него не отказался. Я хочу естественности и простоты. Вот уж чего никогда не добьешься с женщинами. С ними не бывает так хорошо, как тут.

Прекрасно поют! Потому что без техники: всех этих усилителей, осветителей, микрофонов - и для соратников. Как-то в заброшенной церквушке я ​​ попробовал было петь «Да исправится молитва моя», но ничего не получилось. Ничегошеньки.

Что бы делал без сцены? Мне так хорошо петь. Приятно, что меня так много в мире: меня слушают, любят, ценят.  ​​​​ Странно ​​ понимать, ​​ что ​​ это не дает уверенности, но ​​ загоняет в стресс. Да, успех не приносит покоя: наоборот, ты оказываешься на какой-то раскаленной сковородке.

В своих обычных мечтах вижу себя на тысячах кассет.  ​​​​ В какой-то момент слабости это ​​ переполняет мою чувственность, впадаю в сладкое забытье, погружаюсь в него все глубже - и, когда оргазм уходит, с удивлением вижу, что со мной было что-то необыкновенное, что моя простыня и я сам пахнем потом. ​​ В сущности, жалкие чувства – и почему надо их испытывать? ​​ В этом есть что-то до того бабье, что неприятно.

Принимаю ванну - и возвращается легкость. Освобождаюсь от воодушевления и могу просто почитать.

Почему в моем восторге – воображаемые слушатели, а не эти конкретные люди, что с такой робостью ​​ стоят сразу и рядом со мной и пред Ним? Почему с ними – совсем другие чувства: с примесью страха и отчаянья, с огромным желанием преодолеть этот страх?

Прошло столько лет, а у меня нет надежного, постоянного друга. ​​ Я уж не говорю «любовника». Что мне мой ​​ Сережка? Я не знаю, где он, слишком часто. И не сказать, как это опасно по нашим временам: может, я уже болен СПИДом? Не знаю. Думаю, что нет. Уже не могу, не должен не рисковать.

Почему бы не приспособить в любовники знакомого или поклонника? Не получается! Сколько раз пробовал – не получается: они хотят своего, а не моего экстаза. Да, они - со мной, но думают не обо мне: они в каких-то своих мечтах. Жаль, мы все неисправимо грубы и скучны в самом интимном, все, что мы можем, - это калечить друг друга. Поэтому всё, что происходит между нами, - с примесью ужаса.

Не странно ли, что начинаю понимать людей именно сейчас, когда полностью в них разочаровался?

Нет, я разочарован не вообще в людях, а в себе, в сложностях, которыми меня наделяла природа. ​​ Эти «сложности» сделали меня певцом, но они же превратили мою жизнь в ад.

Завтра  ​​​​ на репетиции встречу Светку. Мы не болтали две недели! Испытание для нашей дружбы.

Я ей как-то сказал:

- Светка! Ты знаешь, что наша дружба бессмертна?

Она ответила сразу, словно б ожидала этого вопроса:

- Знаю.

Из всех женщин приятна только она. Может, потому, что она не была моей женщиной?! Я спал с Викой, потому что ее не уважаю; я поступил с ней нехорошо, но она сама на это нарывалась.

Так и говорят: на кого нарвешься. Это только эпизод, больше такого не будет. Тут я на самом деле слетел с катушек; этого она и хотела.

Светка, Светочка, Светунчик! Нельзя хотеть друга. Нельзя хотеть человека, который так много понимает в тебе. Она далеко от меня, но читает мои мысли. Я часто говорю с ней, а она со мной, - но вместе нам быть нельзя.  ​​ ​​​​ 

Когда-нибудь и она изменит мне: уйдет в обычный женский идеал: замужество, дети, ребенок.  ​​​​ Что с ней было эти две недели? Как куда-то провалилась. ​​ Я должен знать, где она, если хочу ее сохранить. ​​ Да уж не отцовские ли это чувства? ​​ 

Поспелов приятно задрожал от смеха.

Она не хочет устроиться в искусстве, - нет: она просто ждет, как бы пристроиться к какому-то лопоухому мужику.

Я точно не знаю, кто он, но уверен, что всё именно так. Глупо думать, будто он решит все ее проблемы. Наоборот: ей придется решать за него всё. Бедная! Не дожив до идеала, она попросту ему изменила. Наверно, ее слабости надо искать в характере ее матери. Она у нее такая строгая училка, этакий Цербер в юбке. ​​ Слишком внимательно следила за ее «развитием», а потому Светка всегда робеет, когда надо показать кулак.

Моя мама умерла рано, она не была другом. Может, не успела стать другом? Почему нет? У стольких знакомых мамы живут до девяноста лет; я им завидую.

Что помню о моей? У мамы были блестящие пуговицы. Теплое зимнее пальто, и эти пуговицы, что всю жизнь ровно сияют в моем сознании. Мне было стыдно понимать, что их блеск соблазнял меня:  ​​​​ это было первым, что я любил в этом мире. И каждый день мы шли в садик, и каждый день – этот ровный, манящий блеск.

Оставшись один, я осторожно целовал эти дрожащие пуговички. Они вбирали в себя надежды и блеск мира, превращались в волшебные, крутящиеся диски.

Я ​​ боялся до них дотронуться, - зато как сладко было победить страх.

Мама! Я так и не пойму, что потерял вместе с твоей смертью. Может, потерял всё? Именно всё, никак не меньше. Ты умерла рано, ты осталась огромной несбыточной мечтой о несостоявшейся близости со всем тем миром, что окружает меня.

Мама, мое странное, ослепительное видение! Смотрю на икону, а чудится, вижу ее. Она бы не пережила известия, что ее сын – нетрадиционной сексуальной ориентации. В России это унизительно и страшно. Тебя могут толкнуть под машину, пнуть ногой, оскорбить. То же и с лесбиянством. Потому я и Света так близки. Заговорщики.

Почему Светка так похожа на мою сестру? ​​ И у нас была строгая мама, и моя сестричка Ленка, как все девочки, думала повторить ее. Потом сестра неудачно вышла замуж, муж ее бросил, дети поселились в нашей квартире - и это вынудило меня уйти.

Я больше ее не увижу.

А мама умерла.

Так получаются одиночество и холод.

Помню, тогда я ходил в большом английском пальто, и мне все завидовали. Пальто прислали как гуманитарную помощь какому-то правозащитнику, а он его пропил моей сеструхе. Я надраил его пуговицы, чтоб больше походить на маму, которой уже не было, - и, на самом деле, помнить ее стало легче.

Я, казалось бы, - москвич, - но так долго жил в коммуналке. Да еще с непременным подселением. До тридцати лет не было своей комнаты. Я стал петь, но без всякой надежды на славу, я пел десять лет только для того, чтобы заработать, чтобы вырваться из нищеты. Я не мог выиграть ни одного конкурса!

Подселенку убрали, но мама умерла – и квартира досталась сестре. ​​ Но мне все-таки повезло: стало получаться на работе. Так долго петь было только работой! Безутешной и малооплачиваемой. Я всё не мог поверить, что умею петь, но у меня уже появился менеджер, который тащил меня вверх рейтинговой таблицы: он хотел на мне заработать.

Славка и сделал из меня гомика. Я и так-то мало переносил жену, а теперь у меня появилось отвращение к женщинам. Вернее сказать, не именно к ним, а к тому назойливому, постоянному, что есть в них. ​​ Они, не желая того, внушили отвращение к сексу с женщинами. Когда им занимаюсь, забываю про это отвращение, но ненадолго.

Не знаю, что и было б, не найди свою нишу в «искусстве». Разом сцена стала домом. А то ведь подумывал «уходить из искусства». Глупо. Да! Деньги появились в нужный момент, а то б, чего доброго, опустился на самое московское дно. Бывает и такое. Деньги пришли поздно, всего-то несколько лет живу как человек.

Теперь выбираю я.

Почему иногда выбираю женщин? Не знаю. Скорей всего, потому, что они мне не нравятся. Куда интересней студенты с пламенными очами, но тут уж я боюсь болезни, боюсь ненадежности.

Вот Сережа. ​​ Разве не мог бы снять ему ​​ квартиру и просто жить с ним? Это было бы проще всего, но именно этого и не смею.

Я выбираю Серегу больше всего по привычке, по дружбе. Все-таки, он и осторожен, и умен сразу; редкое сочетание. Кстати, он понимает, что я андрогин. Он понимает это как нечто естественное: как черту моего характера. Во мне живут и мужчина, и женщина, хоть в постели во мне больше женского.

Что было этой ночью?  ​​​​ Вика была, но я уже ни о чем не помню. Неужели так же ни о чем не думал и в его объятьях? Мне надо помнить об этом счастье, а я не помню ничего. Может, и был – только мираж? Причудилась любовь и близость. Просто провалился в огромное, нежное. Как бы посмел отказаться от нежности, если она ведет к творчеству?

С Серегой я забываюсь, а с Викой думал. Значит, не любил. Женщины слишком похожи друг на друга – это и заставляет на них думать. ​​ Они меня не расслабляют, не дают мне отдохнуть, они неуклюже ​​ напоминают мне, что я мужчина.  ​​​​ Мол, ​​ это твой слишком большой недостаток.

Мне только чудится, будто люблю женщин! Они – только наваждение, не больше. ​​ Я не против этой мечты, но она быстро надоедает.

После близости с ними едва прихожу в себя – и мир нестерпимо ужасен. ​​ Почему так? Или мое прошлое против меня? Или то, что люблю женщин, разрушает душу? Скорее всего, так.

Что-то с машиной. Слишком много кнопок? Не заводить же личного шофера! Охрана – это я понимаю, но повара и шофера просто не потянуть.

Я, наверно, жесток, но только так удерживаюсь на плаву. Светка, та давно летит вниз, хоть заметила только сейчас. Все-таки заметила. Лучше поздно, чем никогда. Мой воображаемый, виртуальный медовый месяц всегда был с ней, а житейский получился с Викой, этой ко всему безразличной, глупой потаскушкой.

И все-таки, мне было хорошо. Творческое озарение в постели? Или простой оргазм? ​​ Что на меня находит? Почему я не хочу быть серьезным? Так мне нужна была эта Вика? Попробовал с ней все, что приходило в голову. Неужели нужна вот такая на все готовая раба? Неужели я так плох? В постели я не был джентльменом.

Для чего мне это? Зачем тебе это, субчик-голубчик? Думаешь, репетировать легче будет или посетит вдохновенье? ​​ Фига. Тогда зачем мне это? Мне нужна лишь редкая близость, и все-таки с мужчиной. Нужна именно большая любовь, чего не получается с женщинами.

Будь мой Сережа хоть немного поумнее, разве б это было? Куда он исчезает? Что с ним сейчас?

С Викой было хорошо, но это – не вдохновение; только пародия на «высокие» порывы. ​​ Слишком разные вещи: жизнь и сцена. И вообще, мой секс далеко от меня: он не входит в меня глубоко, а только щекочет чувственность, не утоляя. Сережу хоть вспоминаю без злости.

Певчие всегда немного в стороне, притулились за иконостасом. Жалкие, измученные, убогие, но - настоящие. Им-то важно не то, что они жалкие и измученные, ​​ но то, что они - настоящие. Мои далекие предки стоят рядом со мной и внимательно слушают. Мама, и ты рядом.

И они, и я – мы все сейчас перед Ним. Для чего? У меня завтра концерт. Перед кем я на сцене? Только перед зрителем или еще и пред Богом?

Неприятное слово «оргазм», но оно достает меня и здесь. Что я такое в минуту близости? Я беззащитен и асоциален, а потому не стоит множить эти моменты слабости. Мне это не нужно, мне это неприятно. Ведь социум - это мои друзья, моя родня, слушатели, потребители моего искусства. Да куда же мне без них? В момент экстаза я выхожу из этой семьи, и - где же я?

В близости с женщиной мне не хватает огня, экстаза, восторга. Разве талант не складывается из таких неожиданных озарений? На улице просто хочу добра этой равнодушной, даже враждебной толпе, но когда я на сцене, мы – одно! Чудо. Для него и стоит пересиливать тяготы среды.

Этого нет в Светке: так и не поймет, куда попала, так и осталась девочкой. ​​ Да, за выходом на сцену – борьба, странные нравы, - но если ты не превозможешь эту гадость, то останешься никем.

Надо бороться, Светулик! Что делать, если это входит в работу. Ты ищешь мужа, а не работы. Может, уже нашла? Всего тебе доброго.

Неделю назад я увидел ее афишу на каком-то жалком Доме Культуры ​​ за станцией Тушино. ​​ Как ее туда занесло? Просто стыдно стало. Поет, где придется. Пусть бы пела по моей наводке: только со мной и у моих знакомых.

Так не хочет.

Что с ней происходит? Не умеет отстаивать себя.

ДК – это был дом искусства, а теперь заброшенный сарай. Хоть тоже на хозрасчете и аренду платит.

Надеется, ​​ будто за мужем будет как за каменной стеной. Все они сначала так думают. А если не получится? Может, уже и рожать собралась. Вот уж кто любит окружать себя бесполезными страхами. Не может без волнения говорить с мужчиной, хоть и самым невзрачным. Бедная! Как жить с такими прибабахами? А вот живет. Небось, залетела, а мне ни гу-гу.

Светлана  ​​​​ Юрьевна  ​​​​ была для Александра Ефимовича ​​ предметом самых невероятных фантазий: именно это и было фундаментом их долгой дружбы. ​​ Поспелову нравилось, что он хочет ее не всерьез, а как бы издалека: из марева своих ​​ видений.

Будучи низкого мнения о женщинах, он свято верил, что, найди Светка «нормального мужика», она забудет эстраду, как страшный сон.

Как же он был прав в этих своих «фантазиях»!

Смешно, как бабы любят шебуршаться, что-то изобретать, особенно чувства. Все равно ей больше не с кем пооткровенничать, она мучает себя этой невысказанностью. Как и я. ​​ 

Год жила ​​ с этой дурой Викой! ​​ Правда, и мужичков пару мелькнуло. ​​ О чем же они весь этот год ​​ лялякали? ​​ Идиотки, а такие милые. ​​ Скорее всего, это любовь не слов, а объятий.

После Вики – муж.

Фантазии о муже Светы ужасно занимали Александра Ефимовича. Мужлан с густой бородой в русском стиле. Попросту прикроет наши откровенные разговоры.

Чаще всего, родив, забывают сцену. Нет сил на репетиции, тусовки, ночные концерты. Сознательно искала клетку и нашла. Думает, в клетке легче работать. Да ничего подобного. Придешь к ней в гости, а у нее какой-нибудь паршивый Фраскати и обои в подтеках. И на вине экономит. Хоть не такая уж и бедная. Да! Людей надо воспринимать такими, какие они есть. Тут уж ничего не попишешь. Она никогда не могла найти человека, кто бы ей помог. Вика только грабила ее. Я даже знаю, как: по тысчонке. Детишкам на молочишко.

Едва он вышел из церкви, как с десяток нищих ему церемонно поклонились. Он положил несколько мелких монеток сразу в три руки.

- Вы можете мне хоть сколько-то дать? – к нему неожиданно обратился поистасканный ​​ джентльмен в явно прохудившейся одежке.

Впрочем, в его чертах светилось былое благородство.

- Что? - опешил Поспелов.

- Я из Коломны. Мне домой не добраться.

- Извини, парень, - Александр Ефимович дружески кивнул и решительно зашагал прочь.

Да сколько ж их! Окопались у церкви. Наверняка, прибыльное место. К этому с подбитым глазом подошла какая-то ​​ женщина. Знакомая. Делят добычу. ​​ Я б подавал больше, не будь их так много. Почему у него такое лицо? Мог бы работать учителем в школе. Какая там Коломна! На водку не хватает.

Почему со Светкой так хорошо говорить? Если нет друга или сестры, их изобретаешь. Чтоб не сойти с ума.

Пою, бог знает что, а на прогулках вспоминаю Шумана и Шуберта. Как спасение, из-под земли поднимается музыка. Меньше б удивился, приди она с небес. А то – из бездны! Откуда во мне эти немцы?! Мелодия неожиданно пронизывает меня насквозь - и останавливаюсь, сраженный ее красотой. Когда начинаешь думать о человеке, он не кажется красивым, а вот мелодия - вне мысли. Поэтому с музыкой еще чувствую, что живу. Слушать музыку в других, в природе, в церкви – всегда хорошо: только в ней освобождаешься от мысли, что жизнь в чем-то просто невыносима. Теперь мне кажется, будто, пока я не пел в больших залах, жизнь была адом. Почему? Разве тогда не было хорошо на душе?

Все-таки хорошо идти наугад. Про каждого встречного думаешь, это – твой зритель, он любит тебя. Приятное чувство. Наверно, такие иллюзии нужны для полноценной работы.

Он вынул мобильный телефон и еще раз вгляделся в переданное охранником изображение Сени. Отвести его сейчас в милицию, а там можно и судить за шантаж.

Поймаю, а что дальше? ​​ Это глупо – связаться с милицией: придется им все рассказать. ​​ Больше возни.

Просто дурачок. Должен любить Вику, если так рискует ради нее. Судить?! Но какой состав преступления? Его нетути.

Наверно, Серега придет в клуб. ​​ Все-таки мы ​​ находим силы прощать. Мне везет. Я только сейчас понимаю это. И все равно мне не прощают: не прощают как раз то, что везет. Приходится быть членом клуба счастливых и одиноких. Мне уже тридцать пять. Все труднее держаться на плаву. Это разделяет меня с людьми. Сколько людей не в силах оценить, как много им дано. Они могут только завидовать, только плевать тебе в след. Потому что в лицо не решаются.

Устал, что ли? Вика – приятная зверушка: все время кусается. Пока не укусит, и не обнимет, и не раскроется. Почему вспомнил эти сцены любви? Наверно, любил на самом деле, а больше не люблю. Здорово сгоняли во Владимир. Несешься по летнему шоссе, и красок столько, что не вмещаются в душу.

Владимирка! Та самая, по которой гнали заключенных и везли в Москву икону Владимирской Божьей Матери. Обочина переполнена прекрасными юношами с горящими глазами. Они открывают любовь, а Вика?

Так хотелось ее спросить:

- А знаешь, в чем твое призвание? Ты – проститутка.

Нельзя любить женщин: это слишком больно. Никто, как Вика, не мучил меня, никто так не унижал любовью. Это было и с женой, хоть она была полной противоположностью Вики: слишком сдержанной, корректной, с безупречной репутацией среди коллег.

Светка вцепилась в «свово» мужика, потому что считает его «совсем нормальным». Куда нормальнее ее прочих друзей. Меня, к примеру. Думал, она больше не позвонит. Никогда. Плохо, когда все начинают друг друга избегать. Наверняка, он придет на ее концерт. И хорошо! Потом встретимся в ресторане. Если всех не примирять, останешься один.

Как звать ее мужика? Наверно, Василий. «Васенька! Я люблю тебя!». А что? Звучит неплохо. Как было б интересно, если б Вася влюбился в Вику! И муж Василий, и кот Василий. Благодать. Наверняка, Вика припрется и на концерт, и в ресторан. ​​ Потому что дура. Почему ей нравится, когда мне больно? Это есть в женщинах. С виду нежная кошечка, а сама терзает.

Приучить Васюшу ко мне и Вике. Должно получиться.

Вика – дерзкая девка. После первой ночи сунул ей сотню баксов. А сколько ей передавала Светка!

Зазвонил мобильник. Поспелов посмотрел, кто звонит.

- Свои! – довольный, определил он.

Он боялся звонков незнакомых людей, тщательно скрывал свой номер и регулярно его менял.

- Александр Ефимович, разглядели этого типа? Он бросается в глаза своей большущей, дурацкой шляпой.

- Разглядел. И впрямь, как пугало какое-то. Деревенщина. Я вернусь минут через двадцать.

- Камеры показывают, этот Семен заходил в наш подъезд три дня назад.

- Спрашивается, для чего? – усмехнулся Поспелов.

- Ему удалось прослушать пару ваших разговоров.

- Как это возможно?

- Вы не всегда кладете трубку!

- Ах, вот как!

- Да, так, Александр Ефимович. Ну, я не думаю, что он успел узнать много, но что-то он знает. Тут моя некомпетентность, - признался охранник. – Не могу же я проверять всех входящих!

- Не переживайте. Пока.

 ​​ ​​​​ 

7  ​​ ​​​​ Света в метро

Уж это проклятущее метро.  ​​​​ Почему так темно? Лампы садятся, что ли?

Понимает Виктор, что мне никто так много не обещал, как он? А ведь мы едва знакомы. ​​ 

Старичок в коротеньком пальтишке с лицом обиженного мальчика. ​​ Побирается, наверно.

Увижу Витьку, ​​ а почему-то тут, в метро, хочется поговорить с Викой. Скрежет, а чудится, говорю с ней - ​​ и нежность ее голоса всё перебивает.

Что бы я ей сказала? ​​ «В тебе не осталось нежности, Светка!» – скажет она. И я отвечу: «Я не знаю, куда она делась. Не знаю. Я помню, она была». «Что ты сделала с нашей любовью? – шепчет она. - Мне, что, больше и не звонить тебе?». Я испугаюсь, но твердо отрежу: «Позвонить можешь, но не придешь никогда». «Почему ты так злишься, Светунчик?», - говорит она на прощанье.

Почему? Да я не знаю, почему. Не знаю.

Приступ нежности в толкучке.

Куда мне деть мою нежность? Ее пока что так много! Простой порыв ветра создает ощущение, будто кто-то страстно лижет мои ноги - и я думаю о девушке, которая делает это в первый раз.

- Вика, что на тебя напало?

- Светка, дай мне кончить.

- Ты меня истерзаешь сегодня. Ты будь нежненькой. Не надо меня рвать на части.

Вика обычно врывалась в гримерную.

- Я тебя поздравляю, Светланчик!

- С чем?

- Здорово пела. Просто здорово. Я тебя люблю, Светланчик. Я тебя не могу не любить: ты - такое чудо на сцене. Обаяшка на все сто. Ты чувствовала, что я тебя люблю? – спрашивает она и прижимается ​​ ко мне.

- Так это было творчество, Вика?! Ты не врешь?

- Да ты что! Ты, когда поешь, истекаю чувственностью. Смотри, - и она просунула руку, - ​​ трусики у тебя мокренькие.

- Отстань ты, нахалка. Зачем ты меня целуешь?

- Я хочу.

- Ты серьезно, Вика?

- Да.

- А я после концерта хочу покоя. Хочу простых чувств, более надежных.

- Светка! Ты что придумываешь? Зачем изобретаешь, чего не бывает? Тебе нужна рассудительная подруга – и я ей буду.

- Вика, отстань!

- Я всегда буду с тобой. Всегда.

Стыдно, что я любила одевать на голову ее трусики. Маленькие, белые, с какими-то удивительными запахами: ее, только ее запахами. Вика рядом, но Вики не стало. Я не знаю, кто так приятно мучает меня. Нет, это не моя Вика.

Что так тихо? Даже не верится, что я в метро. В какой-то момент я перестала слышать этот надоедливый, кричащий, визжащий мир, но вот опять он сдавливает меня.

Прошел только один нищий, да и то самый скромный. Другой старичок в затертом пальто выставил свой пустой стакан, а в него так никто ничего и не кинул. А эта? ​​ «Вы мне не верите, люди?! Вы мне не верите? Хоть кусочек хлеба на пропитание детям.  ​​​​ Вы сами видите, я – инвалид». ​​ Это уж слишком.

И тычет, и тычет своим мешком, а туда никто не бросает.

Двое все-таки бросили - ​​ и в его мятом грязном мешке что-то грустно звякнуло. Неужели у денег бывает такой звук? Я бы тоже бросила, но мелочи не ношу.

По центру уже не пройдешь: везде эти нищие бабушки и дедушки. Разделили всё на «сферы влияния»; чуть не та забредет, передерутся. При мне устроили милую потасовочку.

Невозможно высидеть: от мужика справа несет чесноком. Скотина, нажрался перед метро. Чую, и накурился вдосталь. И ведь не марльборо, а какой-то самосад. И что я так чувствительна? Не грохнуться бы прямо здесь, не потерять бы голос. Она обронила свой голос в метро, да так и не нашла.

О чем ты воешь, ветр ночной? Или это только кажется, что остепеняюсь? И сейчас бы ринулась за этим улыбнувшимся юнцом, пригласи он в кафе. ​​ Он расплылся в улыбке, он чувствует, какая большая у меня грудь, он хочет меня.

Нет, я другая: я – лучше, я – спокойней. Именно это и разделяет с Викой: она еще не откипела, ей еще только предстоит отбурлить свое. Вика до сих пор любит отдаваться мистерам Икс. Тщательно это скрывает; даже от самой себя. Такая «тихоня», а сама осторожна и разборчива.

Как ​​ у них было с Сашкой? Она попросилась на ночлег у «друга», а он ее раздел, ни слова не говоря. Он рассказывал, что и своего Сереженьку молча раздевает.

Не сама Вика меня унижает, а то, чем мы занимаемся.

Я разом увидела в своей душе все наши страстные сцены - и мне стало больно.  ​​​​ Зачем мне это?  ​​​​ Пусть это уйдет.

Да, это уйдет, - но ​​ как же я без этого? Неужели больше мы, голые, не набросимся друг на друга?! Это было б ужасно.

Мне нравится, когда она просто заломит мне руки и ​​ как бы изнасилует, как простой мужик.

Но с мужчинами – иначе. ​​ Да, ​​ мне хочется их жестокости, но еще приятней, если обходится без нее!

Он бьет меня по лицу, бросает на пол, потому что на кровати он не может измучить меня до стона, до ужаса, до настоящей боли. Мне очень больно, но боль только увлекает меня: я становлюсь камнем, комом ужаса и боли, - я уже не кричу, не прошу пощады, а только и жду, чтоб он сделал мне как можно больнее.

Почему мужчины наполняют меня страхом и болью?

Все, только не он.

Я переполнена чувственностью, я могу думать и писать только о них, но ​​ когда начинается рутина любви, меня мучает ненависть. Начинаю его ненавидеть - и это столь очевидно и страшно, что спасаюсь бегством и от него, и от себя. ​​ 

Только с ​​ Витькой ​​ – иначе.

Почему-то иначе.

Неужели я встретила его: ​​ кого ждала столько лет?

Да что мне эта беготня по сцене, что идеальная попа Вики, если можно, наконец, быть нормальной!

Метро опять предстало огромным, раскаленным адом!  ​​​​ Мне ​​ почудилось, ​​ будто вагон взорвался - и все мы попали на небеса. Стало так тихо, я будто проснулась, ​​ - и Вика, чудится, ​​ подошла ко мне сзади и обняла. Это она назвала меня «Незабудка», она искала меня по всей Москве и нашла здесь, среди воя и скрежета вагона. ​​ Незабудка, я хочу тебя.

Откуда эти наваждения? Вздрагиваю, осматриваюсь. Все, вроде, спокойно, только я что-то раскипятилась. Так действует на меня метро.

Да, ​​ в толпе, ​​ да, желая, чтоб другие услышали, ​​ я твердо и спокойно сказала Вике:

- Ты мне изменила.

- Тебе? – удивленно пролепетала она.

- Ты использовала мою откровенность.

- Но в чем, когда?

Я не стала ей объяснять: все равно не поймет.

- И сейчас, и всегда! ​​ - ответила я как можно спокойней. - ​​ Разве я

тебе ​​ не говорила: или ты научишься зарабатывать деньги, или я тебя брошу. Я же сказала тебе это! ​​ Я тысячу раз ​​ это сказала! Да, я могу содержать тебя, но мне это стыдно.  ​​​​ Неужели ты сама этого не понимаешь?

И тут она, плача, прошептала:

- Но разве я виновата в этом? ​​ Разве я не работаю? ​​ Но мне не платят! ​​ Вот в таком ​​ мы живем государстве: за работу – не платят.

- Найди другую работу, за которую бы платили! ​​ Неужели ты сама не понимаешь, что происходит? ​​ Мы занимаемся любовью, а потом я тебе даю деньги. ​​ Тебе не кажется это странным? Как мне тебя ​​ любить после этого? ​​ И потом, мне больше не выдержать этих вечных стычек. ​​ И зачем их выдерживать? ​​ Тебе есть, где жить: тебя ждет мать!

Но что на самом деле я хотела сказать? ​​ Хватит безумной любви, я хочу покоя.

Нежность всякой бывает.

Хрупок нежности след.

Закричишь – нежность растает,

Как тает солнца свет.

И что помню мамины песни? Я ведь не застала Кристаллинскую. Я рожу ​​ Витьке ​​ сына ​​ - ​​ и втроем нам будет хорошо.

Вот мы едем втроем гулять на ВДНХ. Чем плохо? День солнечный и теплый, а мы вместе.

Будто не в метро еду, но пишу  ​​​​ Витьке  ​​​​ огромное письмо о любви. Огромное, как небо с утра. Оно такое большое, что он читает его всю жизнь. Вот он прочел, вот мы понимаем друг друга - и это так много, что задыхаюсь от счастья.

Мне ​​ грезится, ​​ столько лет мы виделись лишь изредка, ​​ - но эти встречи были переполнены нежностью. ​​ Тогда я не знала, что это серьезно, - и у меня были другие мужчины, а у него - другие женщины. Мы не могли видеться часто, зато каждое свидание было событием.

Хотя нет: у него – жена. Разведенная жена и сын. Жена работает на таможне.

Еще три остановки.

На самом деле мне очень повезло, что еду к нему не на тачке: сейчас застряла бы в центре. Ни одной пересадки, а я все жалуюсь.

И снова метели,

И снова метели

Над нами встают,

Над нами встают.

Это уже современная песня для современной оторвы, вроде меня. Почему мне первой не дали спеть эту песню? Сашке часто дают первому, вот он и богатый. А мне только объедки. У мужчины нет страхов. Даже  ​​​​ Виктор ​​ не понимает, что мне просто страшно.

Не соврал Сашка, что больше бояться не надо? Как выглядит этот человек? Почему он хотел унизить меня? Даже если он узнал о моих отношениях с Викой, разве стоило меня оскорблять?

У страха красный цвет: как платье у этой растрепанной девушки. Она уверена, что ей все идет; и это тоже.

Плохо,  ​​​​ Витька понимает, что я бедная. На год лишили прав, так хоть машину можно оставить бы в ​​ его гараже. ​​ Потому что в моем замок ненадежный. ​​ 

А ​​ если он когда-нибудь узнает, что я содержала Вику? Сашка на своего Сережу тратит тыщи баксов, а я? Суну тыщонку или даже сотню. Нет, Юрьевна, это не называется «содержать». Хватило б этих подачек на ремонт? Вряд ли.

Теперь неприятно: будто заплатила за любовь. Как это все глупо. Завяжет ленточку на груди в бантик – и так приятно! Дурочка, а приятно.

Привыкнешь к машине – и в метро люди кажутся грубыми и ​​ измученными. Неужели это они ходят на мои концерты? Ну, Виконька! Я прошу тебя. Еще нежнее.

Вика внушала, будто мои мрачные фантазии – вокруг моей груди. Да, иной раз, спохватившись, замечаю, что думаю о ней. Стоит хоть чуточку не верить в себя, как грудь кажется ненадежной. О собственной груди я думаю как о вещи!

Мимо Светланы, смешно и горько коверкая слова известного, исполняемого и ею шлягера, проковылял крохотный мальчик. Она сунула ему двухрублевую монету, а потом вытерла свою ладонь салфеткой.

Старушка в старом пальтишке, маленьком, слово б украденном у мальчишки, резко заголосила, запричитала, перечисляя свои несчастья, ​​ - и Светлана Юрьевна сунула руку в карман. ​​ Дать ей мелочи! Надо же, ни копейки. ​​ Как мама говорила, «ни копья». Поездка в метро превращается в жалкий спектакль.

Любимая песня мамы:

Ну-ка, солнце, ярче брызни!

Золотыми лучами обливай.

Всё напевала с утра, всё-то меня терроризировала.

Кудрявая, что ж ты не рада призывному пенью гудка?

Да, я была кудрявой, и я была не рада. Совсем не рада. Я была романтичной в мои семнадцать, мне нравилось ​​ гулять с моим первым мальчиком, ​​ - а он у меня дома схватил меня за грудь. Я еще подумала: «Надо потерпеть, раз это ему приятно». Мамино воспитание. Мама еще была на работе, я пригласила его посмотреть телик. Вот и все! Хотелось его двинуть и удрать на край света. Он хотел показать, какой он страстный.

А другой вцепился и сосал, как ребенок. Понимаю, это он ради шутки, но ведь больно. Или не было больно, а просто я была чувствительной, слабенькой девочкой? Ты просто живешь, и вдруг тебе объявляют: «Ты – девочка, у тебя молочные железы»! Спасибо большое. До первой любви гордилась своей грудью, мне нравилось, что на нее все заглядываются.

Откуда несет такой кислятиной? Прямо как газовая атака. А, банки! Сразу пять юнцов сосут свои банки, уже пиво и на пол пролили. Они орут на весь вагон, а тут еще ползет нищий с обрубками рук.

И в таком мире – я со своими маленькими бедами. Мне надо взрослеть, быть сильной, а я то ли не хочу, то ли не могу. Это всё мама со своим «Светочка». Я буду кормить этой грудью, - и эти страхи пройдут.

Почему так болит грудь? Или показалось, что болит? Нет, вроде больно. Да, больно. Мне на самом деле страшно. И тянет, и тянет! Сейчас бы завернулась в большой, пуховый платок – это б успокоило.

В жизни  ​​​​ Витька  ​​​​ не всегда приятен, готов вечно ​​ назидать, но зато как нежен, когда близко. ​​ Ну, и пусть мне объясняет, что я – идиотка! ​​ Так же оно и есть.

В жизни мы все злые, потому что нищие. И ты, Светочка, - нищая; не заблуждайся на свой счет. Как мне Вика однажды объявила: «Светик, когда ты обвинишь себя?».

Этого ​​ Вите ​​ рассказывать не стоит: надо создавать дистанцию между нами, - но такую, чтоб устраивала обоих. Никогда не поверю, что он хочет всей правды: не такой уж он идиот!

Вика! Я вычеркну тебя из души, никто никогда не узнает о моей слабости, никто. Я больше не буду любить женщин, и не потому, что не хочу, а потому, что так надо.

Спрятаться за  ​​​​ Витю. Одна мысль, что у меня будет ребенок от него, любимого мужчины, повергает в такую мешанину непонятных чувств, что совершенно не владею собой.

Но с чего я решила, что будет ребенок? ​​ У нас же было только два раза; этого мало.

Даже летом концертов мало, а так хочется петь много. Даже тут, в преисподней, кажется, что пою – и так хорошо, что забываешь про метро.

Последний концерт был в обычной декашке, но и там, на сцене, стало так хорошо! Лучше близости, лучше мечтаний, лучше всего! Будто всё сбылось и летишь себе за облаками.

Помню, после концерта поехала к ​​ Вите, мы лежали, как на небесах, ​​ - но я почувствовала, что это слишком. ​​ Зачем мне так много! Масло масленое. Не надо ​​ Витю ​​ сразу после концерта: ​​ не надо, ​​ чтоб работа не наползала на удовольствие. ​​ 

Вика, и тебя не надо, заинька: и так хорошо. Пела и устала до изнеможения, но это не было бессилием, не было опустошенностью, меня переполняла добрая уверенность в себе и надежда.

Но я бы променяла эту зыбкую надежду на простой, банальный брак.

Променяла бы.

Мне что-то слишком хорошо. Так не надо. Надо поровнее. Кто спасет ​​ от радужных надежд? Даже не верится, что они – мои, - но помни, Светка, этот момент: они так легко уходят! Секс без огромной любви – это отрицание надежды. Как я могла заниматься этим раньше! Чуть покажется мужчина покрасивей – и всю ночь с ним. Я стала говорить об этом с Викой, а она: «Врешь ты все! Будто он делает с тобой все, что хочет. Нет, Светочка! Это ты делаешь с ним, что хочешь».

Этого больше не будет: «Светочка» выросла. Эта слабость больше не будет главной в моей жизни, она не имеет право на существование.

Я буду другой, буду лучше.  ​​ ​​​​ У меня будут мой сын и мой муж – и они ​​ мне помогут. ​​ А пока что я слабая ​​ - ​​ и с утра тянет на безобразия. Вика приучила! Ходила без штанишек по квартире, и мне не удержаться. Сначала даже нравилось получать все сразу с утра. Наш роман не длился б целый год, до Вити, не старайся она по-настоящему. Она делала всё, что я просила, я открыла для себя всё, что желала, - и вдруг – это отвращение. Почему ее нежность не «раскрутила» мою чувственность, а наоборот, уводит от секса? Светочка! Тебе не нужно ни особой радости, ни особых наслаждений, но лишь покой.

Странно! Почему Вика? Почему не нашла возлюбленного, кто бы с утра делал все, что попрошу? Или плохо искала?

И с творчеством не получается: не умею, как Сашка, пробивать концерты в хороших залах, очаровывать нужных людей. Там больше гомиков, чем любителей женщин, так что у меня ничего бы не получилось, даже если б я очень старалась. Хочется красивых отношений, а получаются простые утренние безобразия.

Когда это секс стал «безобразием»? Еще пару месяцев назад делала это просто для души, а теперь спрашиваю себя, зачем это надо.

Моя станция? Нет, еще одна.

Как люблю мир и людей, когда работаю, когда пою! Только ради этого уже не брошу профессию. Пою – и волнуюсь! Пою, а получаются невероятные чувства: будто я в объятьях самого прекрасного мужчины в мире!

Знает Витька, что ​​ еще и пишу романы?

Зря надела розовую рубашечку: напоминает о Вике. Надоело давать ей деньги. Кто будет решать мои проблемы? Блуждаю в каких-то странных мечтаньях, а ведь надо еще просто жить: звонить в ЖЭК, требовать водопроводчика, ходить на репетиции, написать письмо маме. Именно письмо, ведь по телефону ей не объяснишь.

Вчера пришлось взять вантус и прокачивать самой. Руки устали, тряслись, как у алкоголички. Виталий на самом деле желает мне добра? Коснулся моих пальцев, когда брал ​​ триста рублей. И что он все приходит в голову? Водопроводчики в ее жизни. Скорее всего, безобидный. Ему наплевать, пою я или нет. В среду села за рояль попеть сольфеджио, а сил нет. Виталий Николаевич. С этим мужиком легче: не пьяный. ​​ Может быть, интеллигент, просто так деньги зарабатывает. С кем не бывает. Может, он на самом деле учитель или физик, а раз в школе не заработаешь, пошел в водопроводчики. Обои на самом деле ужасные. Сколько еще сражаться с бытом?

Тут выходить. Потом в какую сторону? Скорее всего, направо. Нет, еще остановка!

Прошлым летом вызывала маму. Помогла с ремонтом, но стала за мной следить, превратившись в злющую, востроносую старушонку с трясущимися кудрями.

Ты где ночевала, Светочка? Мама, не твое дело. Нет, мое! Еще как мое!

Она мечтает о внуке, мечтает, я уверена, только он и примирит ее с моим бегством из родного дома. Все не поймет, почему я оказалась в Москве.

Уй, опять кто-то толкнул в спину. ​​ Да еще и пониже попало.

Ну да, я встала на проходе, вот он и поддал коленкой. Уже третий раз. Вроде, и одет прилично. Чего шмыгнул? Может, и его толкнули?

Наверно, есть женщины, которых это возбуждает. С утра – в толпу. Намните меня хорошенько, господа.

Найти деньги на ремонт – святая цель! Ну, хоть что-то свое! Хоть что-то. После концерта все разбегаются по домам, а мне остаются пустые призраки. Я приду в свой уголок, где всё красиво, всё моё. Всё.

Кто-то настойчиво толкнул ее в ногу. Светлана Юрьевна обернулась и с ужасом увидела внизу инвалида без рук и без ног. Еще один! Когда-то он был мужчиной, но теперь казался карликом, насильно затянувшим себя в военную форму. ​​ От человека осталась одна голова! Чтоб пропустить нищего, ей пришлось прижаться к женщине в легком платье.

Мама, все, что я хочу – это нормальной жизни. Неужели ты не понимаешь? Вот ты уехала, а кран опять протекает, я уже не смогу его победить. Никогда. Он такой, и мне его не исправить. Куплю для него прокладки, а их хватит только на месяц. И пусть протекает! Пусть он развалится, взорвется, пусть исчезнет, как кошмар!

Вике зачем-то дала две тысячи. Да не зачем-то, а чтоб она больше не приходила. Смотрит в меня, а складочка губ такая нежная, девчоночья. Как мне не стыдно? Разве это деньги? Всего семьдесят баксов.

Хоть бы что-то делало мою жизнь легкой! Компьютер, кажется, чуточку помогает: те самые виртуальность, невесомость, воображение, что отъединяли от других столь долго, столь неутомимо, стали принадлежать всем. Теперь кто-то постоянно думает о твоих снах - и более того: угадывает их. Уже и виртуальный поцелуй - что-то нормальное. Уже и виртуальный кот лучше настоящего. Теперь мы все виртуальны! Это делает нас такими маленькими, это так унижает нас, но все привыкли к этому очередному унижению цивилизацией.

Мы все – с компьютерами, а значит, все – близки, - но что нового несет эта близость? Тебя могут взорвать в метро, ты не чувствуешь себя защищенной у себя дома – и тогда зачем такая «цивилизация»? А в машине? Разве я больше защищена в машине? Стой часами в пробках.

И этот ​​ - террорист? Может, и он – только виртуальный? Или человечество только выдумывает свои опасности, только тем и занимается, что преувеличивает их? Нет. Тогда не объяснить все эти бесконечные взрывы.

Разве я извращенка какая? Что думать о себе? Я бы хотела себя уважать; мне это необходимо по работе, а не только чисто человечески. Все страшно, все против меня. И все равно, я выдержу, я стану нормальным человеком, нормальной бабой.

Вот я все и сказала. ​​ Как прозаично!

Я, чудится, всю жизнь репетировала эту фразу, а выпалила в одно мгновение.

А ​​ этот мужик, ​​ что угрожал, ​​ не появился! По телефону смешал с грязью. Может, его и нет вовсе? Может, мне просто жить и ничего не бояться?

 ​​ ​​​​ 

8  ​​​​ Вика и Сеня в кафе.

Доронин Семен Геннадьевич ​​ следил за подъездом, в котором жил певец Поспелов.

Когда Вика вышла, он ринулся огибать квартал, хорошо зная расположение кафе, куда шла Вика.

По всем канонам шпионского жанра.

На ​​ ходу деловито закурил.

Почему-то именно это движение он видел со стороны, а потому довел его до совершенства:  ​​​​ закурил отточенным и, как ему казалось, красивым жестом.

Двадцатидвухлетний юноша, в своей корректной и довольно дорогой шляпе он походил на этакого конквистадора.

Покоритель Москвы!

А почему нет? ​​ Его это ничуть не смущало.

Его ничуть не удивляло, что в свои двадцать два он уже имеет и машину, и квартиру, и свое дело.

Да, ​​ он  ​​​​ покатил в Москву по делам, но заодно и за своей девушкой.

Он показал всем этим московским господам, что может им противостоять.

Какие тут рынки! Огромные толпы с ​​ охраной на входе. Черкизон – целая страна со своей структурой: видно, что тысячи людей нелегально живут среди нелегальных, как они, товаров.

Уже много купил, но еще не все. Надо так оформить документы, чтобы что-то заработать. Поэтому Сеня приехал не один, а с напарником, уже имеющим связи на этом безграничном острове под названием Черкизон.

Болтайся по этой гребаной столице. Без Вики тоже поехал бы – куда же без Москвы? – но уже без этого драйва: и ужасного, и приятного сразу.

Так здорово бросить вызов всей этой московской зажравшейся сволочи! ​​ Даже себя же зауважаешь.

Интересно, она-то хоть меня помнит? Что она вообще помнит?  ​​​​ А ​​ если она расскажет обо мне - и охранник Поспелова просто набьет мне морду? Не похоже, чтоб они дружили: ​​ Вика для них – девка для постели, не больше. Или я ничего не понимаю в жизни.

Не похоже, что  ​​​​ Поспелов, с его бархатным голоском, будет кого-то на меня науськивать.  ​​​​ Нет, рядом с ним Вика не может ​​ чувствовать себя, как дома.  ​​​​ Она – чужая.  ​​​​ И в его постели, ​​ и в этой самой «столице».

Все эти годы он вспоминал Вику, так и ни на кого больше не набредя.  ​​​​ Он решил, что Вика – это что-то настоящее.

Он ​​ придумал себе эту страсть, когда в сети открыл огромные графоманские залежи ​​ некоей «Нарышкиной». ​​ Там таинственно и глупо сразу мелькала какая-то Вика.

Потом докопался, что эта пишущая баба - ​​ Найденова, потом в ю-тюбе выловил и саму певицу «Незабудку», - и тут был вовсе сражен, рядом с ней увидев его Вику, его настоящую Вику.

- Так эта грудастая, глупая баба – друг Вики!

Его изумлению не было предела.

Будучи в душе махинатором, что, конечно же, ​​ идеально соответствовало эпохе, он ринулся на дальнейшие раскопки – и тут-то решил, что любит Вику, ​​ что обязательно ее вернет.

Из ее переписки со «Светиком» ​​ он без особого труда разузнал, где она живет! ​​ А что? ​​ Эта информация о звездах шоу-бизнеса была в открытой продаже.

Даже не скрывали. Или не сумели ​​ скрыть? «Сашка» - самый близкий друг «Светика», так что пришлось прослушать и его телефон. Что ж, постоял на лестнице, пока не заметил камеру.

Рассказать Вике, что «Сашик» о ней думает? Посмотрим.

Сколько огромных, подавляющих роскошью и размерами зданий. За счет кого построено все это великолепие?

Эти москвичи, они грабят всю страну. Рай для десяти процентов. А остальные девяносто? Нам что, сдохнуть? Вся страна кормит этого огромного, ненавистного спрута.

Что ему скажу, если встречу? «Поспелов Александр Ефимович! Ты, сволочь, убил молодость Вики, унизил ее и развратил». Если понадобится, я пристрелю и его, и эту курву Незабудку. Вас ничто не защитит, сволочи. Никакие кодовые замки, никакая охрана.

Увы, в его юной голове вертелись с ужасающей быстротой такие вот сюжеты, которые в духе времени стоило б назвать «романтическими».

А что же Вика? И она шла в кафе с не менее сложными чувствами.

- ​​ У меня друг детства, - ​​ рассказывала она самой себе. – Он приехал ​​ в Москву, чтоб шантажировать моих здешних друзей. ​​ Но друзья ли это? ​​ Почему за какие-то пару недель я осталась совсем одна?

Не очень-то помня Семена, она понимала, что от него зависит, - и поэтому злилась и нервничала.

- Привет!

Она вздрогнула от страха и резко обернулась:

- Это ты, Сенька?

- Это я. ​​ Извини, что я вот так неожиданно подкатился.  ​​​​ Я присяду?

- Давай. ​​ Спасибо, что пришел: я устала от сумки.

- Понимаю. ​​ Что болтать на улице? ​​ Вон ​​ наша ​​ кафешка. Идем.

- ​​ Семен, ​​ - ​​ жалобно попросила она. – Ты давно ходишь рядом?

- А что?

- ​​ Спасибо, что помог ​​ нести сумку: тяжеленная!

В полупустом кафе, где две-три парочки ласково смотрелись друг в друга, она бросалась в глаза своей неестественной собранностью, готовностью к прыжку. ​​ Семен же улыбался от счастья.

Они ​​ не могли знать, что их обоих ​​ уже сфотографировали и изображение уже послано на пейджер Поспелову.

Принесли кофе. Она осторожно улыбнулась официанту, ​​ вежливо наклонившемуся над ней. В его темных глазах светились добродушие и насмешка. Казалось, он вот-вот спросит:

- Кого ты ждешь, девонька?

- Два кофе, - ​​ строго сказала Вика.

- Со сливками или без? - ​​ молодой человек насмешливо сощурился и как бы даже усмехнулся: ​​ в строгости ее голоса он легко угадал неуверенность в себе.

- Без.

- Пожалуйста, ​​ два кофе, - ​​ солидно, чуть ли не торжественно повторил ​​ Семен Геннадьевич.

Неожиданно в кафе сразу стало шумно: включили музыку. Одну из песен пел Поспелов. Этот мягкий, бархатный тенор мог говорить только о любви, но Вику он едва не довел до слез. ​​ Как много оборвалось какой-то час назад!

Разве ​​ до встречи с ним могла Вика думать, что он прост и расчетлив, что его дом охраняется пятью видеокамерами, что его охранник насмешливо, свысока будет ее ​​ разглядывать?

Рядом с Викой, за окном, равнодушно мелькали прохожие, субботний день набирал краски.

Она повернулась к  ​​​​ Семену, словно б вспомнив о нем.  ​​ ​​​​ 

Он ​​ смотрел ей в лицо и улыбался.

- Она стала еще красивей, - подумал он. – Сказать ей? Неужели она не понимает, зачем я приехал в Москву?

- Привет, Сенька! Это ты? Ты чего в такой шляпе?

Он и в кафе оставался в своей фирменной, дорогущей шляпе, долженствующей напоминать о его величии.

Столько страха и недоверия было в ее осторожной улыбке, что Семен остановился и внимательно посмотрел ей в глаза.

Потом он приподнял шляпу и многозначительно ​​ улыбнулся:

- Тебе не нравится?

Он опять улыбнулся.

Семен понимал, что переигрывает, но у него был свой опыт общения с женщинами, от которого он не собирался отказываться.

- Шляпа-то теплая, – ​​ весело сказал он.

- Да нет. Просто необычно. Сенька, – с тревогой спросила она, ​​ - ты почему всем позвонил? ​​ Мог бы одной мне: этого бы хватило.

- Думаю, не хватило б. Они б тебя не отпустили. Я перестраховался.

- Да ты что? – она изменилась в лице. – Ты что, Сенька? Ты в своем уме? Зачем ты это сделал? Ты что, не понимаешь, что тебя уже вычислили? Поспелов так и сказал: «Катись к своему другу Сене, а сюда не приходи».

- Значит, он уже все обо мне знает?! Очень интересно. Может, в меня уже целится снайпер? Очень интересно.

- Сеня, я не знаю, на что они способны! Просто не знаю.

- По-моему, ты придумываешь страхи, а они, твои якобы «друзья», этим пользуются. В любом случае завтра вечером вместе поедем в Торжок. Прямо на нашей машине. ​​ Мы бы покатили сейчас, но мне надо уладить все дела.

- Какие «дела»?

- Обычные дела с товаром: я – челнок.

- Катаешься в Турцию?

- Да, - согласился он. – Как ты узнала?

Он на всякий случай не произнес  ​​​​ «А из Турции – на Черкизон», понимая, что у рынка дурная слава.

-  ​​​​ Туда все катаются. ​​ У тебя есть машина? – небрежно спросил он, зная положение Вики.

И не стал дожидаться ответа:

-  ​​ ​​​​ В ​​ Москве я на тачке от фирмы: ​​ прикатили за товаром.  ​​​​ Скоро покатим домой. ​​ Представляешь, как обрадуется Валентина Анисимовна!

Впервые за целый год прозвучало имя матери - и это испугало Вику.

- Вы чего, - испуганно спросила она, - сговорились меня уничтожить, ты и мама? Что за «заговор века»? Я совсем не просила Валентину Анисимовну обо мне беспокоиться.

Она не решилась сказать «мама»: настолько сложными были отношения.

-  ​​​​ Ты плохого мнения о маме, а зря, - наставительно пояснил он. -Все пути отрезаны, Вика. ​​ «Свете» я тоже звонил. Еще две недели назад.

- Ты что наделал, сумасшедший? И что она?

- Не ответила. ​​ Но, по-моему, испугалась.

Она инстинктивно изо всей силы толкнула его в плечо, но он не только не увернулся, а отточенным движением схватил ее за запястье. Это выглядело не как ​​ бурное выяснение отношений, но обычный разговор, на который никто не обратил внимания.

- Что? – строго и спокойно сказал он. – Ты чего хочешь? Сиди спокойно. Я пока отпускаю твою руку, но больше не делай резких движений.

- Зачем ты пришел?

- Чтобы спасти тебя.

- А как ты узнал телефон Поспелова?

- Да купил.

- И дорого?

- Пятьсот рублей. Не очень дорого, как видишь. Все эти номера телефонов чуть ли не в свободной продаже. Если б только это! Представь, мне предложили за 50 долларов купить его трусы, а за сто - пиджак!

- Вот это да! Но откуда у продавцов ​​ его вещи?

- Это же рынок. Огромный рынок. Он тебе не рассказывал о таких кражах?

- Нет.

Тут ​​ она ​​ догадалась, что надо изменить тон, и улыбнулась:

- Сверкаешь ​​ тут каким-то бандитским камнем.

И на самом деле, стоило присмотреться к этой достопримечательности юноши, купленной из-под полы на том же Черкизоне. Конечно, Семен подозревал, что это какая-нибудь жалкая, китайская подделка, но не спешил в этом признаться даже самому себе.

- Это мой любимый, - скромно сообщил он в ответ на ее улыбку. – Он на самом деле большой.

Его драгоценный камень коснулся ее руки.

- Смотрится, как у мафиози, - верно заметила Вика.

- Да ты что! Он дешевый. Это шпинель. Хочешь, и тебе куплю. В подарок.

- Да какой там «подарок»! - грустно улыбнулась она. - Ты меня убил. Ты просто меня убил.

- Успокойся. Я знаю, - спокойно ухмыльнулся он, – что я «наделал».  ​​​​ Света тебя прогнала, но она как раз этого и хотела! Они и ждала, только ждала повода, чтоб выставить тебя за дверь!

Вика ужаснулась его осведомленности.

- Откуда ты знаешь?

- Да ведь она все это пишет в интернете, твоя подруга.  ​​​​ Имен она, правда, не называет, но и так все понятно.

Я всё думал, ты поехала в Москву заниматься многоборьем, - ведь именно это у тебя получалось в детстве, - пока не набрел на вашу переписку в чате, ​​ пока не увидел вас рядом по телику. Думаешь, этого мало? Она с победоносным видом впереди, в бархатном, дорогущем пальто, а ты за ней вприпрыжку – этакой шавочкой.

- ​​ Мне так обидно стало за тебя! Так обидно! – с силой повторил он. - Она тебя не уважает.

- Где ты меня мог видеть?! – не верила она. - ​​ Что ты придумываешь?

- Меньше надо тусоваться, дуры-бабы! Вас показывали по кабельному телевидению. И ты, и твои друзья мелькнули не один раз. Показывали обычную тусовку. Вдруг к твоей «Свете» подходит типчик в простеньком свитерке и спрашивает: «А если вы полюбите Сашу?». – «Я? – удивилась твоя Незабудка. – Для чего?». - «Чтобы его перевоспитать».

- Да, что-то такое со Светкой было, - согласилась Вика. – Помню, она заподозрила неладное и промолчала, а он – своё: «Перевоспитайте Поспелова! Именно его. Кому еще, кроме вас, можно такое поручить?!». Она просто сбежала от этого идиота. Нам-то всем показалось, этого никто не заметил!

- Только показалось. Потом в Интернете появилась соответствующая статья об «особых» наклонностях Поспелова.

- Ну, этой дряни – море! Кто чего не пишет! – сопротивлялась она. - Я не помню, чтобы нас снимали. Разве у кого-то была кинокамера?!

- Скорее всего. Вы просто по легкомыслию ее ​​ не заметили. Журналист всегда с камерой. Если не в руке, значит, в сумке или на поясе.

- Я вспомнила! Он был не один. С ним был его приятель с сумочкой. Чуть ли не женской. Тогда я не обратила на это внимания. Тебе звонят. Поговори.

- Сейчас!

Он отошел, но что-то Вика слышала.

- Коля, всё хорошо! ​​ Да, да… ​​ что там… ​​ Я немного отойду и вернусь, - деловито буркнул он в мобильник и вернулся к Вике.

- Из ее писем видно, она держала тебя за приживалку, твоя «Незабудка».

Она заметила, как он раздражен.

- Слушай, пошли отсюда: я тут не могу спокойно разговаривать, - приказал он.

- Куда пошли?

- В отель. ​​ Я ​​ живу в паре кварталов отсюда.

- А если я не хочу?

- А если пойти? ​​ - думала она. - Он же знает мою маму и не может мне желать зла. Столько усилий, чтоб увидеть меня. Может, это неслучайно.

Как же я устала.  ​​​​ Устала от своих осуществленных желаний, от самой себя. ​​ Но кто он – Семен? ​​ Меня уже не раз вот так смело уводили. И что? Потом я остаюсь одна.

Хоть бы что-то надежное. ​​ Найти бы мужа! Мы бы дружили, говорили, общались. ​​ Он бы не требовал близости, не добивался ее силой, а просто получал бы. Просто так. Многие так живут. Слишком многие. ​​ 

А что сейчас? ​​ Так мне необходим этот костер, на котором можно только сгорать, только сходить с ума? ​​ И этот получит свое, а потом мне опять одной куковать. ​​ 

- Вика, пожалуйста, ​​ пойдем! ​​ Я не смогу тебе помочь, если ты сама не захочешь.

- Это что, приказ, Сенька? Как это понимать? - она неохотно, как бы с трудом поднялась из-за столика.

- Думай, что приказ. Если эти гады тебе приказывают, то почему не приказать и мне? Тебе мало того, что за нами следят?

Ей самой показалось странным, что она покорно за ним пошла.

9  ​​​​ Света у Вити дома

- Кто там? – ​​ радостно крикнул Виктор за дверью. – Это ты?

- Открывай скорей. Я.

- Светка! – он открыл дверь. – Входи. ​​ 

Помог ей снять плащ, ​​ аккуратно расправил его и повесил:

- И плащ, и сапоги! Чего ты их надела? Еще не осень. Август только.

- Отстань.

И она сказала устало:

- По-моему, меня знобит.  ​​​​ Слушай, мне через пару часов надо быть на репетиции.

-  ​​ ​​​​ Хорошо. ​​ Знобит, так пойдем, попьем кофе. Ты ведь не пила, да?

Он знал, что ее лишили на год прав, а потому избегал эту тему ее усталости.

-  ​​​​ Пила, но одна.  ​​ ​​​​ Пока посидим в комнате. Дай мне прийти в себя. ​​ 

- Почему ты так устала?

- Я ехала в метро.

- А твоя машина?

- Вчера отобрали на год права, - призналась Света.

- Но что могло случиться?

- Да очень просто! ​​ Пьяная, выехала на встречку – вот и все.

-  ​​​​ Ладно, не переживай! ​​ Еще починишь свою тачку. ​​ А что не сказала мне?  ​​​​ Ты же звонила мне ночью! Я бы приехал.

Странно, но его самого удивляло, как приятно ему было быть снисходительным: именно с ней, только с ней.

-  ​​​​ Не хотела осложнять твою жизнь.  ​​​​ Больше всего устаю от метро. ​​ Ты себе не представляешь!  ​​​​ Так приятно думать, ​​ что тебя увижу, ​​ - а в вагоне такой ужасный, душераздирающий скрежет. Я заболеваю. Я никогда не привыкну к этой преисподней!

- Ну! Ты уж красок не пожалеешь.  ​​​​ Ну, а сейчас на твою репетицию – хочешь, я тебя подвезу?

- Да зачем это? ​​ Ты и так устал.

-  ​​ ​​​​ Ну, как хочешь. ​​ Так ты ​​ с  ​​​​ водопроводчиком ​​ говорила о ремонте?

- Говорила.  ​​​​ Как ты думаешь, что мне делать?

- Ты меня спрашиваешь? – он испытующе посмотрел на нее.

Конечно, он понимал, что, заводя разговор о ремонте, надеются на длительные отношения.

- Да, тебя. ​​ 

- Знаешь, сначала надо поставить стационарный телефон, - авторитетно ​​ посоветовал Виктор. – Ты ​​ согласна?

- Конечно. ​​ В прошлом году уже делали ремонт, прилетала мама, - но нас обманули.

- Серьезно?

- Да, Витька.

- Договор писали?

- Нет.

- Но почему? Зачем вы так рисковали?

- Понимаешь, этого водопроводчика я знала пять лет: с тех пор, как вселилась в этот дом.  ​​​​ Сейчас он уволился.

- Старый ​​ уволился, а новый сразу предложил ремонт? ​​ Хитрецы.

Он мягко улыбнулся. - Что ж, можешь пожить здесь.

- А твои жена и ребенок?

- С женой давно развелись, сыну Кольке уже шестнадцать.

Конечно, Света все это прекрасно знала, но ей важно было услышать тон, с каким ответит человек, с которым она решила связать свою судьбу.

Они прошли на кухню.

Найденов рассудительно посоветовал:

- Понимаешь, надо обратиться в серьезную фирму, а всех этих ребяток отфутболить. ​​ Вот сегодня суббота, а во вторник ​​ давай катанем ​​ к тебе с представителем фирмы: он и скажет, что сколько стоит. ​​ Тогда уже и будем думать, как и что.

- Ты курицу будешь?  ​​ ​​​​ Давай, ​​ я зажарю.

- Не стоит. ​​ 

- Но ты же совсем не ела!

- Мне нельзя есть много: склонность к полноте.

- А выпить?

- Тоже нельзя: предстоит репетиция.

Из кухни они неожиданно перекочевали опять в комнату.

Она все не могла остановиться, словно б хотела сказать что-то очень важное. ​​ Но что?  ​​​​ Она забыла.

Он со своей мягкой улыбкой молча шел за ней, смотрел на нее – и вот еле слышно включил телик.  ​​​​ Шел футбол. Лига Чемпионов. Где-то далеко угрюмо выли болельщики.

За окном растаял свет дня, и, казалось, ​​ разговор, так много значащий для них, так и не начнется.

- Что ты все футбол-то смотришь? Предложи кофе.

- Но мы уже были на кухне, Светочка! ​​ - рассмеялся он. – Да что с тобой? ​​ Ничего, что я смотрю футбол. ​​ Испанцы. ​​ Решающий ​​ матч, понимаешь?

- Смотри! ​​ Почему нет? ​​ Ты уже пил кофе?

- Вообще-то, да. ​​ 

- Я попью одна?

- Конечно. Ты у себя дома.

Забурчал телефон.

Виктор ​​ Васильевич вышел в прихожую, и ​​ Светлана  ​​​​ Юрьевна слышала, как он сказал:

- Нет, Коля! ​​ Сегодня ты ко мне не придешь. ​​ Да, работа. ​​ 

Представь себе.

Когда он вернулся, она спросила:

- Это твой сын?

- Да.

- ​​ Слушай, я хочу поговорить о твоей литературе.

Светлана  ​​​​ Юрьевна больше всего боялась как раз этой темы.

- Ты где-то что-то читал?

- Да. ​​ Надо обсудить сейчас, пока не прочла мама, потому что ее реакцию я не могу просчитать.

Она постаралась заранее защищаться:

-  ​​ ​​​​ Что-то я пишу сама, но больше мне приписывают.  ​​​​ Тебе хоть что-то понравилось?

- Пожалуй, что да.  ​​​​ Вот диалог твоих героев, к примеру.

Он достал лист бумаги и ответил на недоуменный взгляд Светланы:

- Если какой-то кусок нравится, я вывожу его на принтер.  ​​​​ Слушай:

 ​​​​ 

- Мне эти писания ​​ неприятны, я хочу простоты и искренности. Лучше б ты ​​ говорил о любви в жизни: пусть сбивчиво, пусть кое-как, - но по-настоящему и много.

- Как? Уверяю тебя: что ни скажи, получится фальшиво. ​​ В уме я постоянно говорю: «Я просто люблю тебя. Как здорово, что в тебе уже шевелится наша общая жизнь: наше продолжение, наше будущее». Чувствуешь, как это будет неискренне, если произнести? ​​ Такая эпоха: всё, что говорится, слишком похоже на ложь.

- Это всё ты написал. Сам. Именно ты. Почему ты не скажешь этого прямо?

- Потому что я бездарен.

- И все-таки это хорошо! Пусть бездарно, топорно, скучно, но хорошо. Всё равно говори о любви. Я прошу. Это надо, потому что это – жизнь.

- Знаешь, ​​ - продолжал Виктор ​​ Васильевич, - ​​ в этом что-то есть.  ​​ ​​ ​​​​ Я  ​​​​ каждый раз думаю после встречи с тобой: какая же ты умная. ​​ Не только красивая, но и умная.  ​​​​ Мне все в тебе нравится!  ​​​​ Было ​​ бы здорово записать весь наш разговор, напечатать и повесить в рамочке.

- Неужели? Неужели? - задыхаясь от счастья, думала она.

- Так тебе нравится, что я пишу? – спросила она.

- Да.

- Спасибо, - призналась Света. ​​ - Но что говорить о таких пустяках, как литература! Да, я что-то пишу для души, но мне стыдно за мою слабость. Может, этот недостаток искупает то, что ни в грош не ставлю свои опусы. ​​ Я не уверена, что кто-то их ​​ читает.

-  ​​​​ А я уверен, что читают. ​​ Ты хорошо поешь, но у тебя получится и литература.

- Но как это на самом деле? Разве это может быть сколько-то реально?

- Может быть не «сколько-то реально», а «совсем реально».

- Как это?

- Издадим, что уже написано, потом попросим рекомендацию в Союз Писателей. ​​ 

- Я – в Союзе Писателей?

- А почему нет, Света? ​​ Сейчас только ленивый туда не вступает. Было бы желание.

- А как ты нашел мои писания?

- С трудом.  ​​ ​​ ​​​​ Чаще тебя называют «Незабудкой».  ​​ ​​​​ Тебе приписывают тучу гадостей, от твоего имени ​​ пишутся похабные романы.  ​​​​ Конечно, я не верю, что ты можешь такое написать. Вот такая она, наша новая, компьютерная реальность.  ​​​​ Тебе решать, входить в нее профессионально или нет.

- ​​ То, что ты говоришь, и забавно, и ​​ приятно. ​​ Моя литература – моя слабость,  ​​​​ - а  ​​​​ слабости надо скрывать. На то они и слабости.

- Милая моя Незабудка! Оправдывай свою репутацию: пиши! Тебе ни чего не остается, как поверить в себя. ​​ Представь, твой опус прочтет твой будущий издатель! Придет к тебе и скажет: «Мы сколотим целое состояние на вашей литературе, дорогая Светлана Юрьевна!». И уж ты не какая-нибудь там «Петрова» или «Не-пойми-что», но найди имя погромче: такое, чтобы все ахнули. К примеру, назови себя, как мать Петра Первого: Натальей Нарышкиной.

- Я уже это сделала!

- И правильно. ​​ Поздравляю. Я прошу тебя ринуться в литературу.

- Почему, Витя?

- Надеюсь на серьезные отношения, - откровенно признался он. -  ​​​​ Для них ​​ я бы предпочел писателя, а не певицу.

- Невероятный день! ​​ Вот так запросто ты предлагаешь мне изменить судьбу!

- Да, вот так запросто и предлагаю.  ​​​​ Я ​​ потому и люблю тебя, что ты не такая, ты из совсем другого теста. Почему ты раньше не вышла замуж?

- Поздно тебя встретила.

- А серьезно, Светка?

- Один раз мне предложили, а я побоялась.

- Ну, расскажи, расскажи. Кто он?

- Ты знаешь Кутепова?

- Конечно. Фотограф.

- Я его встретила еще двадцать лет назад, когда я только начинала петь. Федя теперь известен, его фото во всех модных журналах, а в прошлом году, когда встретились на какой-то тусовке, он снисходительно улыбнулся и даже не подошел. Понимает, что мы на разных уровнях.

И вдруг он спохватился:

- Ты заметила, я даже не смотрю футбол!

- Какая сила воли!

- Если б только футбол, а то и трахнуться-то толком забыли! Вот какие мы интересные люди! Я не верил, ты хоть когда-нибудь решишься пойти на сближение. Ты не представляешь, какой для меня это подарок! Ты просто не представляешь! Я ведь на самом деле много лет тебя люблю. Ты юнна и прелестна.

- Почему ты произносишь два «н» в «юнна»?

- Ты часто говорила это слово именно так. Кстати, поэтому оно мне так нравится.

- «Юнна» говорила моя бабушка, - призналась Света. ​​ - Я совсем не юная: мне тридцать четыре. ​​ Для России бабка старая.

- ​​ Светка, да с чего ты взяла? Кому придет в голову, что ты «бабка»? Что ты придумываешь?

Она выключила телевизор:

-  ​​​​ Не смотри свой футбол;  ​​​​ лучше ​​ обнимай меня.

Он поцеловал ее пальцы и спросил:

- А это тебе нравится?

- Конечно. Какой счет?

- Еще десять минут до конца второго тайма, а уже три два. Ладно, ладно! Не смейся.

- Три два или два четыре - не все ли равно?

- Дурочка! Что ты говоришь! От этого зависит настроение миллионов людей.

- Я знаю. Это очень глупо: то, что я говорю?

- Чушь несусветная, но тебе идет. Помни:  ​​​​ у тебя были огромные черные очки и такой же чернеющий жакет. ​​ Ты куда это дела?

- Теперь не ношу.  ​​​​ Люблю менять одежку.

- Мне жаль, что ты сейчас поедешь в метро.  ​​​​ Тебе так это неприятно?

- Конечно.  ​​​​ Спуститься в эту бездну для меня целое событие. Мне больно чувствовать, что не могу любить тебя в метро: когда я в этой преисподней, ты выпадаешь из моей души. Как, впрочем, и все человеческое. ​​ Я там только еду, а чувств уже никаких нет. Не вижу лиц, не испытываю ни к кому жалости, и совсем забываю, что я - женщина. Пугает отъединение от мира, его открытая враждебность. Что не узнаю себя, неприятно.

Светлана Юрьевна хорошо понимала, что перегнула палку, но уже закусила удила.

- А еще: там я несвободна. Какая тут независимость, если кто-то прислонился к тебе спиной. Я хочу быть свободной: и на улице, и в квартире, и на сцене, и в постели. Везде! А в метро такой свободы не получается. Тут ни независимости, ни свободы.

- Ух ты! Целая лекция, - Виктор извинялся. - ​​ Я понимаю. Что тут сделаешь? Это в тебе хорошо: ​​ это - от твоей деревни.

- Что же тут хорошего?

- Извини, я не хочу тебя обидеть, ​​ - но ты робкая для Москвы. Все-таки, москвички, они немножко другие. И потом, по-моему, ты путаешь! Сама не знаешь, отчего тебе тяжело. Ты же артистка! Наверно, вечные нагромождения эмоций.  ​​​​ Я понимаю это, но рад, что сам – не такой.  ​​​​ Ну, пока?

- Пока.

10  ​​​​ Бывшая семья Виктора

Отношения в семье Найденовых после ухода  ​​​​ Виктора ​​ Васильевича не складывались. Да, ​​ отношения ​​ матери и сына никак не налаживались и продолжались лишь благодаря папе и разговорам о нем.  ​​​​ 

Хоть сам Виктор давно не жил с ними.

После ухода мужа жизнь Галины Сергеевны катастрофически не складывалась.

Он ушел, потому что не выдержал ее метаний: то герболайф, то православие, то простое пьянство, то еще что-нибудь.  ​​​​ 

А студентом он ей казался таким беззащитным, ​​ бесхозным мальчонкой! ​​ Вроде б, и не знал, к кому и притулиться.

Она и сама ​​ понимала, что во многом виновата – и в разводе тоже, - но по слабости все же ​​ больше винила мужа.

Так ей казалось, и уж очень настойчиво, очень убедительно казалось.

За эти два года ее маленькая фигурка стала еще вертлявее, еще меньше, она словно б съежилась и уже не могла разогнуться.

А он?

Он так и остался в своей недостижимой высоте со своими английскими друзьями, какими-то еще невероятными знакомствами.

Они встретились совсем детьми – и тогда этих москвичей ничто не разделяло: ни учеба Виктора в Англии, ни начавшаяся перестройка.

Почему Виктор ​​ Васильевич и Галина Сергеевна ​​ развелись?

Приходится ставить этот вопрос, потому что ​​ она ​​ слишком много думала об этом, ​​ - и главным ее обвинением против мужа было как раз то,  ​​​​ что он отмахнулся от нее, от их брака, как от назойливой мухи.

Их так давно, кроме сына, ничто не связывало – и развод слишком подтвердил это.

Она думала удержать и ​​ даже вернуть его сыном, но он продолжал встречаться с ​​ Колей, словно б развода и вовсе не было.

- Да, - при случае ​​ как бы ​​ подчеркивал Виктор Васильевич, - я развелся с тобой, а не ​​ с сыном.

- Коля, папа тебе звонил?

- По какому поводу?

- Ты просил меня о компе! ​​ Я позвонила ему и его попросила. ​​ Он тебе не звонил?

- Нет.

Галина Сергеевна в душе готовила каждый разговор со своим мальчиком: таким испытанием он ​​ становился.

- Ты знаешь, твой папа кем-то увлекся, - Галина Сергеевна пустила в ход главный козырь.

- Я это понял еще пару недель назад: он не пустил меня ночевать.

- Он был не один?

- Один, но наверняка с ней много ​​ говорил по телефону.  ​​​​ Едва меня заметил.  ​​ ​​​​ Он первый раз так.

Сын помолчал и, как всегда, рассудительно заявил:

- А вообще, нам бы жилось лучше, если б ты меньше пила.

- А ты знаешь, с чего я пью? – с обидой спросила мама.

- Такой характер, - предположил сын.

- Нет. Мне надоела моя работа, а до пенсии трубить еще десять лет. Меня вот уволят скоро.

-  ​​​​ Мама, ​​ я тебе всегда говорил: ​​ тебе надо что-то найти что-то поспокойнее!

При всем своем полном незнании жизни сын очень любил критиковать мать: только тут он чувствовал себя правым.

И потом, у него была огромная практика именно в критике матери.

Странно, что и она ждала этих слов, ждала заранее известных угрызений совести.

- Мама, а почему ты тайком от нас ходишь в церковь?

Она попыталась все обратить в шутку и улыбнулась, как она считала, обезоруживающей улыбкой:

- Как ты узнал? Ты за мной подглядываешь?

- Нет. Там как раз напротив интернетный магазин. Оттуда видна церковь. Я час был в магазине, а ты полчаса - в церкви.

Галина Сергеевна помолчала, размышляя, как же продолжить разговор-сражение с сыном.

- Вот ты спросил меня про церковь. ​​ Тогда позволь и мне задать тебе откровенный вопрос.

- Позволяю.

- Зачем ты ходишь на эти митинги?

- Мой друг ходит – и я хожу.

- Мне не нравится, что вы – за Сталина.

- Слушай, мама, мы же еще дети! ​​ Ты вот тоже ходишь в церковь…

- И что?

- Как что? ​​ Да мы с тобой – одно и то же: ​​ мы – просто сталинисты, а ты – православная сталинистка.

- С чего ты взял?

- А твой развод – разве не эта история? Отчего ушел от нас папа? Ты не думала об этом? ​​ Ему осточертели все твои бредовые идеи.

- Мои – тоже, - рассудительно добавил он.

- Ты судишь обо всем сплеча. ​​ А тебе – только шестнадцать.

- Мы созреваем рано: такое время. ​​ 

11 ​​ Света и Саша  ​​​​ 

- У тебя что за вид? - ​​ удивленно спросил ​​ Александр Ефимович.

- А что такое?

- ​​ Ты выглядишь ​​ усталой.

- Ехала в метро, - призналась Светлана Юрьевна. ​​ -  ​​​​ Меня не высматривает этот тип? ​​ Это не опасно?

Недавно, говоря с Виктором, она с ужасом думала, что он может каким-то боком узнать об ее отношениях с Викой.

Сейчас этот страх покидал ее.

-  ​​​​ Светик, ​​ уже не высматривает.  ​​​​ Посмотри, какое сообщение пришло только что! ​​ Вот ​​ этот идиот, что нас запугивал, - и Поспелов протянул мобильный телефон с фотографией Сени.

- ​​ Я ​​ даже знаю, как его зовут: Доронин Семен Геннадьевич, - сказал он.

Она устало скинула плащ и уселась в прихожей:

- А я, глупая, всё равно боюсь.

- Ты, вообще-то, откуда, девица-красавица?

- Ты почему спрашиваешь?

- Светка, ты изменилась за эти две недели. Новая страсть?

Она не торопилась с ответом, слишком внимательно разглядывая ​​ нечеткое изображение на мобильнике: даже другу не стоило выкладывать все сразу.

- Невероятно, - ответила она. ​​ - Как его зовут?

- Семен.

- ​​ Просто ​​ невероятно! ​​ Юноша! ​​ Милое, спокойное лицо, а со мной говорил как настоящий бандит.

- Со мной тоже.

- Но что случилось, Светка? У тебя другой цвет глаз.  ​​​​ А ну, говори откровенно! – шутливо приказал он.

- Слушай, - я все про эту историю с Семеном - ​​ так мы уже избежали скандала?

- ​​ Конечно. ​​ Про этого дурака забудь.

- Хорошо, забуду.

- Давно хотел тебя увидеть! ​​ - ​​ Поспелов подошел к ней и дружески обнял.

В его всегдашней импозантности появилась легкость. Он весело повернул пузиком туда-сюда и чмокнул в щеку.

- Две недели! Ты почему от меня скрывался? – шутливо спросила она. – Бурный роман с Викой?

Она понимала, что он все знает о ее романе с Викой, так что говорила откровенно, не дожидаясь его ответа:

-  ​​ ​​​​ Ты знаешь, всё, что связано с Викой, рухнуло в один день: я залезла в свой чат и увидела, что он прочитан.

- А зачем вы чатились, дуры? Ты что, не понимаешь, какой вихрь вокруг тебя? ​​ Твои ​​ мысли, высказанные ​​ только Вике, стали явными и ​​ кем-то смаковались!

- Что твой ​​ «бурный роман» с Викой?

- Что тут скажешь? ​​ Я не без слабостей, Светка. ​​ Вот почему у тебя глаза горят? Влюбилась, что ли? Я по глазам вижу.

- Влюбилась – это само собой. Больше!

Светлана Юрьевна попыталась отшутиться.

- Куда же еще больше!

- Делаю ремонт. Да, Сашик! Да, да, да.  ​​​​ Не забывай: ​​ подо мной - коммуналка. ​​ 

- У тебя же элитный дом.

- Дом-то «элитный», но подо мной живет бог знает, какая шушера.  ​​​​ Насылают тараканов!

-  ​​ ​​​​ А деньги нашла?

- И деньги, и работника. Еду в метро и улыбаюсь: чудится, квартирка моя отделана не хуже, чем у Барикеева.

- Ну, ты замахнулась! Прямо, не верится. Что ж, в добрый час. Смелость города берет.

Признайся, дело ни в каком ни в ремонте, а ты залетела. ​​ Правда? Так ведь!

- ​​ Кажется, ​​ да.

Она не верила, что сказала правду, но тут стоило солгать: она верила в Витю.

- Как его звать?

- Виктор.

- И что, ​​ у вас так серьезно, что он у тебя ремонт сделает?

- Да.

И она строго добавила:

-  ​​ ​​​​ Мы женимся.

Светлана Юрьевна опять опередила события!

- Вот это да! – ахнул Поспелов. – Вот это поступок!

Света постаралась сменить пластинку:

- Я хочу тебя спросить другое: Вика долго у тебя жила?

- Эти самые две недели.

И Поспелов поспешно улыбнулся:

- Я думаю, Сеня женится на ней.

- Так далеко у них зашло?

- Да. Она уже давно в его номере. Так что про Сеню и Вику можно уже не говорить.

- Это все ты постарался! – сказала Света.

- Не я!  ​​​​ Слишком старается этот самый Сеня.  ​​ ​​​​ Он ​​ больше не опасен ни для меня,  ​​​​ ни для ​​ тебя. То, что этот Сеня – не наш поклонник, ​​ радует больше всего. ​​ Ты слышала про этот случай со Спилбергом?

- Что за случай?

-  ​​ ​​​​ Один ​​ маньяк хотел изнасиловать режиссера прямо на глазах у его жены. И не для того, чтоб ее унизить! Он был уверен, что после этого Спилберг его «полюбит»!

- ​​ Как ​​ этот самый Сеня ​​ узнал твой телефон?

- Купил – да и все. Это просто, - сказал Поспелов. - ​​ Все эти базы данных продаются за копейки.

- Хватит о нем. ​​ Небось, ты очень рад, что избавился от девушки.

- На самом деле, обрадовался, - усмехнувшись, согласился он. – Когда познакомишь с мужем?

Поспелову не хотелось  ​​​​ возвращаться к ​​ теме Вики.

- Ты можешь увидеть Витьку ​​ после концерта: потом, как обычно, посидим в ресторане; там и его и увидишь.

- Зачем мне его видеть?

- Какой же ты! Только что хотел! Ты поболтаешь с ним по моей просьбе. Молва считает меня твоей любовницей. Я таких слухов не хочу, ты, надеюсь, тоже.

- Саша, я не знаю, что между тобой и Викой и знать не хочу, - соврала она, ​​ – но мне не понравилось, что она жила у тебя. Когда начнется репетиция?

- Полчаса ждать минимум. На этот раз ты не зря опоздала: аренду зала передвинули на час вперед. Так что вкалываем не с шести до десяти, а с ​​ семи до ​​ одиннадцати.

- Твой охранник следил за Викой?

- Камера следит за всеми, кто находится в моем доме. И за мной - тоже. Особой слежки за ней не было. Она что, уже нажаловалась?

- Я ее не видела. ​​ Не могла видеть. ​​ Я знаю только то, что ты говорил мне утром по телефону.

- Одна камера в квартире, другая камера при входе в подъезд: ​​ следит за всеми, кто проходит мимо дома. Даже так. Это уже не моя личная инициатива, а городская программа.

- Скажи еще «национальная программа»! Какая низость! Нас все время подвергают каким-то испытаниям и называют их непременно «программами»!

- Не «низость», а реалии современной жизни. Этот юноша звонил и мне, и тебе. Он нас открыто шантажировал, и при желании его можно упрятать за решетку. Я так и сделаю, если ты попросишь.

- Ничего не надо, - устало ответила она. – Только б они быстрей уехали.

- Видишь, - вздохнул он, - какую змею мы пригрели. На ​​ самом деле, мне неприятна вся эта история. Я искренне жалею, что подпустил Вику близко.

- Ничего страшного, - успокоил он сам себя и Светлану Юрьевну. - «Была без радости любовь, разлука будет без печали».

- Скажи мне откровенно, Сашка, - взмолилась она, - зачем тебе Вика?  ​​​​ Свежатинки захотелось?

-  ​​​​ Знаешь, бес попутал. ​​ Разве ​​ мог подумать, что мне это понравится?  ​​ ​​​​ Так приохотился - хлебом не корми, а дай попробовать.  ​​​​ А потом она надоела.

-  ​​​​ Я никогда не замечала за тобой такого. Никогда. Я знала, что тебя соблазняют странности, - но причем тут Вика? Это просто девчонка. Каких тысячи.

- Да, меня соблазнила «просто девчонка». Что тут непонятного? Тебе неприятна именно наша физическая близость? А какая еще близость могла быть между нами?

- Я знаю, тебе неприятны женщины, и, тем не менее, время от времени ты отбрасываешь эту столь естественную для тебя неприязнь. Тебе нравится себя немножко мучить, нравится быть непохожим на других. Все знают, к примеру, твою слабость к пожилым женщинам, но ты никогда не был близок с ними. Еще одна твоя слабость - женщины твоих друзей. Все это знают, и на всякий случай близко тебя не подпускают.

- Странно и приятно, Светка, что ты понимаешь это. Да, Вика стала для меня магнитом. Только потому, что побывала в твоих объятиях. Мне очень приятно было удовлетворить свое любопытство, но – не более того. Сколько ночей с тобой мы проговорили, но мне даже не приходило в голову, что с тобой близость возможна. ​​ А с ней?! ​​ С ней возможно всё! Она пришла довольно поздно, вся в слезах, и попросилась переночевать. Я бросился ее утешать… ​​ 

Я не мог думать, что ночь получится такой бурной. Тогда мне на самом деле было хорошо с ней. Я не смог отказать. Она мне надоела, - но не сразу. Прости меня, мой дорогой, мой любимый Светик! Я больше не буду. Все-таки женщины - не моя стезя: они быстро надоедают. Бывают с ними приятные, даже бурные моменты, не скрою, но я, как ты знаешь, больше ценю чистые мужские отношения. Ну, конечно, близость и всякое такое… Возможно, это мой недостаток, но уж я такой.

- Ты больше не видела Вику? – неожиданно спросил он.

- Не видела. А что?

- Я прошу тебя: дай ей уехать! Не дай бог, если вы опять переспите.

- С чего ты взял? Что тебе всё чудится?

- Ну-ну! – шутливо поддакнул он. – И чудится непременно неприличное, непременно с сексуальным уклоном. Сейчас ты скажешь: «И тебе не скучно думать все время в одном направлении?». ​​ Слушай, сменим пластинку: расскажи о своем муже. Как его звать?

- Виктор. ​​ Он слишком серьезен, чтоб попасть в поле твоего зрения.

- Кто он по профессии?

- Аудитор.

- Ничего себе!  ​​​​ В России это опасно.  ​​​​ Ты еще не думала об этом?

Ладно, рассосется. Да, надо выходить замуж за незнакомого мужчину, а не за испытанного любовника.  ​​​​ Тут я тебя понимаю.

- Завтра его увидишь. Пожалуйста, ​​ немножко поговори с ним: мне хочется, чтобы все выглядело прилично. ​​ Просто будь нормальным человеком: это же очень много! Где-то в глубине души он уверен, мы все - монстры. Я хочу, чтоб он так не думал.

- Серьезно?! Почему он так уверен?

- Желтая пресса. Он сам так плохо не говорит о нас, но я хочу, чтоб он так и не думал.

- Ваша встреча ​​ должна  ​​​​ стать спектаклем добродетели: тем, чего не бывает, - серьезно сказала Петрова. - Я понимаю, ее не существует в наших душах... ​​ Но все-таки.

- Это почему не существует, Светик?

- А ты что, претендуешь на добродетель? – удивилась она.

- Почему и нет? – спокойно спросил он. – Почему нет? Мы, мужчины, ​​ лучше, чем ты думаешь. Даже не так: нам не надо казаться лучше, чем мы есть: мы и так хороши. Твой Витя - наверняка, нормальный мужик. На фиг ему добродетели! Будет нормально, я тебя уверяю: мы разговоримся и напьемся. Как все нормальные люди.

А знакомы вы, как я понимаю, только две недели?

- Да.

- Ничего себе!

- Слушай, - и он миролюбиво протянул руку, - ты больше не обижаешься за Вику?

- Неужели, Сашка, тебе это приятно: этот разрыв, эта боль?

Он в ответ как бы грустно улыбнулся.

- Это, наконец, просто не по-человечески! – сказала она. - Поматросил – и бросил.

- Это не смешно, дурак! Мы унизили себя этой связью! Вика – это девочка! Ей нужно понимание, а не постель.

Она и сама-то побаивалась этих ​​ своих приступов добродетели, но уже закусила удила.

- Я старался ее понять. Как и ты.

Он понимал ее игру, и тоже норовил немножко покаяться.

- Старался, но так ничего не понял! Скажи лучше, и не хотел понять!

- Что ты разматываешь эту скандальную историйку? Тут моя ущербность, я согласен. Я, Светка, вдруг вспомнил свою юность. Я видел женщин, я их хотел, и – я не ценил этого! Я переспал с ней, потому что мне очень хотелось ее полюбить. Я так и думал: трахну – и сразу станет хорошо. Не стало. Я не умею любить! Не люблю даже тех, с кем сплю: ​​ и в постели ​​ свожу с ними счеты. Уже не могу без этой борьбы.

Поэтому мне так приятно, ​​ что мы не ​​ соблазняем друг друга. Мне нужны как раз такие: странные, - как их назвать? - нереализованные отношения.

Если б ты бы хоть раз попросила тебя соблазнить! Хотя бы по дружбе. Мне это было б ​​ неприятно.

- Здорово, что мы можем предлагать друг другу буквально всё, но признайся: Вика – наш общий прокол. ​​ Тут мы явно лажанулись.

- Возможно.

- Признайся, Светка, твой брак – это бегство от сложности отношений с людьми. И со мной. Неприкрытое бегство с поля сражения. Для меня такое бегство – секс с женщинами: я чувствую, что в близости с ними деградирую, - но мне нужен этот постельный декаданс.

- Сколько я помню, ты всегда жаловался на женщин. ​​ Мол, трудно дается секс, мол, не такие они, не сякие. По-моему, тебе просто нужна наложница – и Вика это знала.

- Всем, Светик, нужна наложница. ​​ Всем бы хотелось в цари или фараоны.

- Здорово сказано! – засмеялась она. – Но я – о другом. Начать с того, что ты возбуждаешься днем, когда все в рабочем настроении. Вика, она же обслуживала тебя днем и ночью!

- Не такой уж я сластолюбец, знаешь ли! А главное, она глупа. Если б она была очаровательно глупа! Нет, она глупа безнадежно, непроходимо. Это уже как болезнь. При этом она больше назойливо, чем осторожно просит ее содержать. И ты, и я давали ей что-то символическое, по мелочи – и что ты думаешь? ​​ Она показывала, что недовольна. Это противно! ​​ Я ей так и сказал: «Не хочу быть твоим папой».

Слушай, почему ты выходишь замуж? Ты твердо решила стареть?

- Ты считаешь, замужем только старые бабки! ​​ 

- Нет! ​​ Но брак – это проза. Тяжкая проза. Это же все знают.

Мне нравится Вика, но немножко: ​​ не настолько, чтоб поселить ее у себя и решать все ее проблемы. Такой «большой» любви мне, знаешь ли, не надо.

Светланчик, ты ведь моложе, чем ты думаешь. Неужели ты сможешь превратить свою жизнь в монастырь? Я не верю. Из-за какого-то мужика всё изменить!

- Нет, Светик, - решительно сказал он, - это только этап в твоей жизни, только этап! Ты бросаешься в брак, как когда-то ринулась в секс.

- Дурак ты, Сашка! Для меня имеет значение только работа, только она. Я хочу отказаться от моего распутства. Мне надоело быть легкомысленной, надоело. Хватит играть в жизнь! Я хочу просто жить. Хочу нормальной жизни.

- Да ну тебя! Просто мало себя знаешь, - настаивал он. - Ты поешь про любовь; это твое призвание. Поёшь не только на сцене, но и в жизни. Иные чувства тебе просто непонятны. ​​ Сейчас ты пытаешься отказаться от самой себя. Ничего не выйдет! Ты еще захочешь вернуться к чувственности, но суровый муж не позволит. И он будет по-своему прав. Остановись, Светка. Еще не поздно. Я, знаешь, что тебе посоветую? Смени Вику.

Петрова не удержалась и улыбнулась:

- На кого?

- Да мало ли кого? Оглянись!

- Совет старого, преданного друга!

Но Поспелов продолжал свои рассуждения:

- Мне, конечно, неприятно это говорить: ​​ Вика мне не нравится, - но она куда лучше, чем брак. Ты, скорее всего, слишком от нее устала. До того устала, что решилась замуж. Утонешь в омуте семейной жизни. ​​ Непременно утонешь.

- Спасибо за заботы. Мой брак ровным счетом ничего в моей жизни не изменит. Да, у меня будет муж и ребенок! Как ты не понимаешь: мне хочется быть нормальной! Вот и все.

- Значит, ты понимаешь, что он – не идеал! Первое очко в пользу твоего ​​ Витеньки. Для меня, Светка, любовь - как чудо. Я вот всё мечтаю, мечтаю, мне кажется, немножко ты меня любишь, - и мне уже хорошо, мне от тебя большего и не надо. Я ведь уже устал. Я, как и ты, уже перестал верить, что мне нужна любовь, но как бы мы обошлись без любви?!

- Я понимаю тебя: ​​ ты считаешь, все равно из жизни праздника не получится – и вот захотела стать «нормальной», - а в моей жизни и так все нормально. Я потому не живу с женщинами постоянно, что слишком хочу их: хочу не для жизни, а для души.

- Значит, у тебя мужчины - для жизни, а женщины - для души? – спросила Света.

- Мое «слишком» всё и губит! Вы заставляете меня слишком много фантазировать. Так было и с Викой: я занимался с ней одним и тем же и довольно однообразно, - пока не понял, что меня это унижает. Это приятно, но в этом нет высокого порыва. Такой возвышенный порыв дают только мужчины. Может, потому, что они меня ценят, а женщины – нет: в их мире я в самом низу иерархии.

- Чем тебя обидели несчастные женщины?

- После близости они обычно жалуются, что я их, видите ли, использую. Или даже ​​ насилую.

- Да врешь ты всё! Когда это с тобой было?

- Последний раз? С Викой. Ты себе не представляешь, как она ноет, когда занимается любовью. Я всегда должен показывать, что очень ценю всё, что бы она ни сделала в постели. Откровенно говоря, у проститутки это получилось бы гораздо лучше: она б скорей удовлетворила все мои желания, - но это б не просто унизило, а раздавило б меня.

- Возможно, найди я женщину, которая б искренне меня полюбила, - самозабвенно лгал он, ​​ - это б изменило мою жизнь.

Поспелов лгал вдохновенно, но и он, и Света хорошо понимали, что он лжет – и больше: они оба ценили эту ложь.

- Но такой женщины нет! – патетически воскликнул Александр Ефимович.

- И что? – поддакнула Света.

- Мне казалось, – очень недолго, ​​ - что Вика именно такая. Может, такой женщины в природе не существует? Наверно. Я и с мужчинами - не по призванию, - как и ты ​​ - с женщинами: это лишь дань сложившимся обстоятельствам.

- Здорово. Подвел теоретическую базу, Сашка! Спасибо большое. Тебе ​​ не кажется, мы распутничаем из лучших чувств? Верно, да? Тут мы похожи.

- Еще как похожи! Разве ты не знала этого? Мы живем, чтобы петь, чтобы работать, ​​ - ​​ а нашу сексуальную жизнь мы на ходу пристраиваем к нашей работе.

Света была явно покрупнее Саши, зато он ловко возил животиком во все стороны. Так они приятно забавляли друг друга, так они умели дружить.

- Скажешь тоже: «на ходу»! На ходу только колеса меняют, но не любовников! Сашка, тебя на самом деле унизило б, если б кто-то из женщин исполнил твои желания? Обычно этому рады.

- Я бы не выдержал ​​ долгого ​​ исполнения желаний. ​​ Не смог бы работать. И вообще, сексуальная жизнь для меня - потрясение. Я стараюсь делать это как можно реже. К счастью, возраст помогает. Мне уже под сорок.

- ​​ И что? ​​ Для мужчины это только начало.

- А тебе вот-вот ​​ тридцать пять. ​​ Помнишь, как в поговорке рифмуется «тридцать пять»? «Баба – ягодка опять».  ​​​​ 

- Знаешь, - спокойно сказал ​​ он, - ​​ мне неприятно, что ты выходишь замуж, но мне неприятно и то, что твоя Вика ко мне неравнодушна. Я не люблю дамочек, что предпочитают гомиков.

- Видишь! Ты и мои отношения с Викой доломал. После тебя она мне неприятна. ​​ 

-  ​​​​ Неприятно?! Плохо ты себя знаешь. ​​ Ты говоришь «неприятна», потому что все еще боишься ​​ этого торжковского монстрика! ​​ Да, уедет этот Семен, уедет!  ​​​​ Может, ​​ уже сегодня.

Вика, знаешь,  ​​​​ чем с самого начала ​​ меня напугала? Всё о тебе рассказала. Буквально всё! Куда больше, чем мне хотелось бы. Слушай, зачем ты подпускаешь людей так близко?

- Я не могла предвидеть, что она на тебя бросится! Кто мог такое предвидеть, Сашик?

И Света попросила:

- Давай поговорим на мою любимую тему: что тебя заставляет покидать женщин? Я не понимаю. Ты ведь мягкий и нежный. Ты и в постели-то наверняка ведешь себя как женщина! Помнишь, как ты меня сразил при знакомстве? Прошла только неделя, как я тебя узнала, а ты мне совершенно серьезно сказал: «Я – на тридцать процентов женщина». Я до сих пор думаю: а почему не на пятьдесят? Или на девяносто? Или тебе все равно: пятьдесят или девяносто?

- Тебе всё шуточки, а для меня это судьба. Я тебе скажу, что меня заставило покинуть женщин! Они наполняют борьбой мои человеческие отношения.

- Как это? У тебя что, рукопашная с ними после секса?

- Нет, но каждый раз после близости мне предъявляются требования. И душевные, и материальные.

- Что ты наговариваешь на нас, бедных женщин! Я знаю: Вика попросила у тебя немножко денег. ​​ Да, ​​ она просит ее трудоустроить, - но что тут плохого, Сашик? Почему не помочь девочке? У нее на самом деле нет денег. На самом деле.

- Пусть их зарабатывает более надежными способами! ​​ Мне неприятно думать, что она со мной зарабатывает. Мне это неприятно.

- Так не говорят о женщине, с которой была близость!

- Да она не женщина, а хулиганистая девчонка. Веселая, разбитная, легкомысленная. У нее еще тыща таких Саш и Свет будет!

- Мне эта мысль невыносима.

- Ну, Светик, знаешь ли! Значит, ты ее все еще каким-то боком любишь. Прости меня и пойми: в моей близости с твоей бывшей возлюбленной нет скотства! Нам обоим было интересно – вот и все. Правда, большой любви не получилось, - ну и что? Я повторяю: это длилось бы дольше, не начни она предъявлять требования. Это не моя проблема – искать ей работу.

- А по-человечески? Саша, ты не хочешь ей помочь!

- Хочу, но не считаю нужным. Это что – мое призвание: спасать таких девочек? По-твоему, это жестоко, а, по-моему, нормально. Ты ведь знаешь: у меня была не одна девушка. Да, я каждый раз думаю, какая же я скотина, каждый раз сражен своей низостью и какое-то время не могу прийти в себя, ​​ - а потом – всё, как раньше. Ничего не могу изменить в этом.

- Ты используешь девушек; мне это неприятно.

- Но ты заметила: я никогда тебя с ними не путал. Так приятно думать, что я не могу «покинуть» тебя: раз мы не были любовниками, у нас и не было возможности разочаровать друг друга.

- Ишь, ​​ ты какой! Независимых, гордых женщин не трогаешь, а беззащитных девушек, что приползают к тебе на коленях в поисках спасения, используешь как наложниц! Мы разделили одну девушку, а она разделила нас со своим Семеном. Я уверена: они – любовники.

- Да нам-то что?

- Ты так и не ответил, Сашка: тебе хотелось Вику на самом деле? Не верю. Просто прихоть. Что с ней будет?

- Только б она уехала. Я боюсь, она и тут попросится в содержанки – и он ее вытурит в шею! Вот увидишь. Эта история повторится не только с тобой и со мной, но еще с доброй сотней добрых молодцев. Девочка пойдет по рукам.

- А я думаю, у них через неделю будет свадьба.

- Светка, опять ты со своими фантазиями!

- Да, я – с моими фантазиями. Я хочу, чтоб она уехала, но пусть это не будет так бесчеловечно. С какими чувствами она уедет? Что мы ее использовали и выбросили? Она убедилась в том, что «в столицах» - ​​ свинство, что все мы, кто мелькает на экранах, – негодяи. И уезжает домой как оплеванная. ​​ Мне это неприятно.

- Да хватит тебе! Пойдем репетировать.

- Правда, Сашка, пойдем. Что-то мы разболтались. Ты в каком зале?

- Сегодня мне, как тебе, придется петь в комнате: зал ​​ уже снят на ближайший месяц ​​ какой-то фирмой.

- Вика, возможно, - ​​ это худшее во мне, - зачем-то прошептала она на ухо своему закадычному другу. ​​ - Я не могу страстно целовать грудь, которую целовал и ты. Это не брезгливость, это что-то другое. Ты хоть подолгу с ней говорил? Она ведь обожает прелюдии.

- У нас не было никаких прелюдий! Подставит попу – да и все. ​​ Дело как раз в этом: ​​ я получаю ​​ слишком много в этой близости. Я могу делать все, что хочу - и это Вике ​​ нравится. Так в сексе появляется игра, которой нет в социальной жизни, прочно перегруженной условностями. Ей не страшны мои желания, она делает все, что попрошу - и нам хорошо обоим.

- Серьезно? – удивилась Света.

- Да.

- Со мной она – другая.

- Это и странно: странно, что нам хорошо всегда! После близости мы вместе пьем кофе - и тут мы совсем чужие, нас ничто не связывает, мы равнодушны и холодны, потому что все силы истратили на страсть.

Делаешь, что придет в голову, - ​​ а потом так хорошо понять, что это - любовь, страсть, это - всё! Нам даже не верится, что еще когда-нибудь мы будем вместе. Нам было и страшно, и приятно: так боялись потерять друг друга.  ​​​​ Но у меня этот страх прошел.

- Но почему?

- Светик, это хорошо, но жить этим невозможно.

- Устал от счастья?

- Ты верно сказала! Да, я устал от счастья. ​​ Очень устал. ​​ Как и ты.

И ​​ мне кажется, ​​ что мне не надо так много: ​​ и ​​ я бы хотел жить холоднее, спокойно работа над образом!

И Поспелов спохватился:

- ​​ Светка, ​​ это все лирика! Я чуть не забыл сказать главное: тебе надо засветиться. Тут как раз дают концерт детям – и я уже пообещал, что ты споешь. ​​ Чтоб ​​ заработать наверняка, споем дуэтом.

- Что именно?

- «Осенние крылья любви». ​​ Ты хоть помнишь эту песню?

-  ​​​​ Как не помнить шлягер 97 года? Пела его раз пятьдесят по поводу и без повода.

-  ​​​​ Давай, Светочка, ​​ подписывай бумагу. ​​ Главное, это все будет очень пристойно.

- Как же быстро все меняется! – пошутил он. - ​​ Еще десять лет ​​ назад показать свою голую попу было сильным ходом, а теперь это банальное хулиганство.

- Расскажи о главном.

- О чем, Светка?

- Что твой Сережик? ​​ Я давно его не видела.

- Сережка мне не нравится! ​​ Он привык к подаркам, он непонятно, где бродит.  ​​ ​​​​ Ты знаешь, он решил стать любовником довольно известной женщины: Пат-вой. Ты о ней слышала?

- Нет. А как же он тебя с ней совместит?

- Да уж и не знаю, как.  ​​​​ Поставил меня перед фактом. ​​ Поэтому я в ужасном раздрае. Черти рвут на части.

-  ​​​​ Он вернулся из Парижа?

- Да, вернулся. ​​ Катался туда с этой бабой. За ее счет, конечно.

Поспелов горько усмехнулся.

-  ​​​​ Вот и появилась эта ​​ идиотка ​​ Вика: потому что я устал от моего Сереженьки. А он, наверно, устал от меня. ​​ 

- Ты когда его увидишь?

- Сегодня. ​​ Он придет сегодня.

- Ты не стал с ним разрывать?

- Нет. Но близко к этому.  ​​​​ Он даже не старается меня любить, а Вика - та сделала все, чтоб понравиться.

- Она действительно дурочка? Как ты думаешь?

- В сексе она очень свободна. Это нас и соблазнило! Сначала тебя, а потом меня. Другое дело, что она больше ничего не умеет. Мы в таком возрасте, когда хочется чего-то большего, чем этого удовольствия. Меня спрашивали о тебе.

- На тусовке?

- Да. Ты что, глобально всех забросила или еще вернешься?

- Да откуда я знаю!

- Не бойся, я небуду рассказывать о твоем муже. Потом уж всех поставим перед фактом. Знаешь, а я какое-то время поживу один. Вот от Вики избавился, а через неделю с Серегой покатим в Париж на показ мод.

- Серьезно?

- Да! ​​ Пусть он оценит, кто лучше. ​​ Может, там его и оставлю. Постараюсь, чтоб получилось плавно, без сцен.

Господи, сколько же проблем!  ​​ ​​​​ Я ведь не могу, как ты, выйти замуж. Кстати, он – не бедный, твой жених.  ​​​​ Раз аудитор. ​​ 

- Это на самом деле любовь? - с интересом спросил он.

- А почему нет? – улыбнулась она.

- Какая ​​ любовь: ​​ небесная?

- А почему нет?

- Женщина не умеет так любить. Ты что, отдаешься на небесах?

Тебе не жалко твоей карьеры?

-  ​​​​ Да хватит тебе! ​​ Да, я была когда-то известна, - и что? ​​ Я уже не знаю, певица я или кто.  ​​ ​​ ​​​​ Для меня самая тяжелая плата в этой жизни - отсутствие будущего, - и вот это будущее замаячило на горизонте.  ​​ ​​​​ Неужели ты не способен понять, как это много?

12 ​​ Вика и Сеня на снятой квартире

Вика вышла за ним на улицу. Она с удивлением заметила, что повинуется. Эта физически сильная девушка не могла устоять перед этой грубой, открытой любовью, пока что столь похожей на насилие. Она еще не была настолько взрослой, чтоб уметь скрывать свою злость, а, злясь, она ​​ стала особенно красивой, особенно притягательной.

Он отошел:

-  ​​​​ Сенька, ​​ что там у тебя? Ты сюда придешь или нет?

Его ждали на Черкизоне.

- ​​ Сенька, я же не могу оставить товар! ​​ Ни на минуту! ​​ Улаживай свою личную жизнь быстрее! Ты мне нужен тут.

Они пришли. ​​ Конечно, это была квартира, а не отель: Сеня соврал, тревожась, что Вика побоится пойти на квартиру.

-Тебе кто-то звонит, - сказала Вика.

- Извини: дела.

- Сёма, не верь тому, что обо мне пишут: ​​ это же чат! Там все обо всех пишут гадости.

- Не надо лгать! Выясни отношения с этими лощеными «знаменитостями»! Пошли их подальше! Я все надеялся, у тебя самой хватит ума вернуться.  ​​​​ Ума твоего явно не хватило, ты – глупая! Ты думаешь возвращаться? Молчишь? Я выловил твою переписку со «Светиком», я не просто прочел, я изучил твои письма. Если женщины пишут друг другу такие письма, могу себе представить, чем они занимаются!

- Хватит тебе, Сенька! ​​ Хватит. Мне уже надоело. ​​ Зачем мы пришли ​​ к тебе?

- Поговорить.

- А если я не захочу?

-  ​​​​ Да брось ты.  ​​​​ Я тебя не придушу.

-  ​​​​ Надо ж, какой ты стал: запросто командуешь женщиной.

- Что ж, - рассудил Семен Геннадьевич, - передовой опыт мне не чужд. ​​ Зря ты боишься: я умею обращаться с дамами.

- Сенька, я же тебя помню другим: ​​ такой был скромняшечка перед армией! Помнишь, как ты приходил к нам домой? Тише воды, ниже травы. И вот ты мной командуешь!

- Иначе тебя не спасти. «Скромняшка» когда-то верил, что его любят. Ты меня обманула.

- Я тебя обманула?! – ужаснулась она. – Но прошло два года!

- Да, - строго ответил он. - Но я тебя прощаю.

- Ах, так ты меня прощаешь! Большое спасибо. Почему?

- Потому что еще больше ты обманула и унизила себя.

- Ты читаешь мне нотации!

- Да. Представь себе, да! Больше некому. Кто еще поможет плохой девочке Вике? У мамы нанашки не получились, так получатся у меня.

Он не понимал, как он груб. ​​ Он предлагал тип отношений, который ее, Вику, взрослую женщину, бесконечно унижал.

В столь неприятной ситуации ей оставалось только отшучиваться.

- Вот! – пожаловалась она вслух самой себе. – Пришел мужчина в сомбреро и уводит меня, неизвестно куда.

- Из диких московских джунглей, - наставительно напомнил он, - вполне респектабельный, вполне надёжный мужчина возвращает тебя в родной город, к маме. Ты хоть помнила, что у тебя есть мама и я? Ради чего ты бросила все это? Ради этих московских пресыщенных гадов?

- А ты способен понять мои чувства? ​​ Вот я иду неизвестно, куда, с ​​ малознакомым мужчиной, сворачиваю с ним  ​​​​ в какую-то подворотню.  ​​​​ Неужели ты не понимаешь, что бывают тонкие чувства, бывает душевная борьба? ​​ Да, я в трудной ситуации, но тем больше мне хочется себя уважать!

- Зачем же ты ​​ рванула в Москву, если ее боишься? ​​ Мы шли сюда приятной дорогой, ​​ светлыми двориками.  ​​​​ А лифт? ​​ Лифт ​​ работал. С утра его помыли. ​​ Почему ты не ценишь все это? Я приехал тебе помочь, а ты мне объясняешь, что я – какой-то там разбойник с большой дороги. Твой Поспелов – вот кто разбойник, а не я.

Света вспомнила, как ​​ весело и насмешливо бурчал лифт, пока они поднимались, и улыбнулась.

- Куда ты меня привел? ​​ - со смехом сказала она. - ​​ Это не квартира, а притон.

- Чего ты выдумываешь! Это тебе не свалка какой-то рухляди: это оборудование для нашей фирмы.

- Аккуратней сложить нельзя?

- Аккуратней будет завтра: пока не получилось. Мы погрузим товар, а ты вымоешь пол. Это будет твое первое задание! А сейчас идем на кухню. Ты ведь, наверняка, еще не ела!

- Почему ты так думаешь?

- Поспелову не до этого. Как и твоей «Незабудке». Они хоть раз тебя накормили?

Она пропустила вопрос мимо ушей и открыла наугад первую попавшуюся кастрюлю:

- Это что?

- Мой суп. Сам приготовил.

- Получились довольно густые щи. ​​ Ты уверен, что они мне понравятся.

- Вика, что ты изображаешь принцессу! ​​ Сядем и пожрем – вот и весь сказ! ​​ Хватит выпендриваться.

- Сенька, ты понимаешь, что ты натворил? Зачем ты послал эти письма?

- Иначе б ты сюда не пришла.

- Но ведь он всё о тебе знает! Всё. Твой разговор прослушал и он, и охранник.

- Ты об этом уже говорила. ​​ Хватит дуть в эту дуду! Тогда тем более я прав! Ты уже не сможешь вернуться к нему. Никогда. Это моя победа! – корректно улыбнулся он, хотя был готов радостно закричать.

Она боялась своего друга детства. На всякий случай запомнила номер дома и квартиры, куда они зашли.

- Ты здесь живешь?

- Да. С компаньоном. Приехали закупать продукцию для фирмы. Тут есть вторая комната, так что не все так мрачно. Перешагивай все это добро, и – за мной.

- Что за фирма, Сеня?

- Самая обычная. Приехали две недели назад, сняли эту халупу. Садись! Чего ты стоишь? Что скажете, Виктория Николаевна? Не ожидали такого поворота событий?

- Мне все равно кажется, это только какая-то глупая шутка.

- Нет! – он упрямо сжал рот. – Нет! Я отрезал тебе все пути к отступлению. Иначе б ты не разорвала эти странные отношения. Зачем тебе так унижаться? Я не понимаю. Я звякнул «Саше», предупредил «Свету», что с ней будет, если она с тобой не расстанется. Иначе тебя не спасти. Ты еще поблагодаришь меня, - уверенно сказал он. – Да, да! Скоро ты скажешь, что именно я спас тебя.

- Зачем ты ввязался в это? Ты не понимаешь, как ты рискуешь? Ты что, частный детектив? Ты думаешь, ты так неуязвим?

- Почему я не смею ему сказать правду? – подумала Вика. – Я должна ему сказать: Семен! Ты – провинциальный, обычный мальчик! Как тебе не страшно? Тебя так легко вычислить, выследить; в конце концов, просто убить. ​​ Но, с другой стороны, ​​ мне так спокойно с ​​ ним! ​​ Может, все и к лучшему? ​​ Скоро увижу маму.

Ей так захотелось хорошего в их отношениях, что она искренне ​​ и ласково прошептала:

- Я боюсь за тебя.

- Спасибо на добром слове, - равнодушно ответил он. - Очень, очень может быть, что мне надо бояться.  ​​​​ Но, знаешь, так унизительно бояться всей этой жулябии! ​​ Возможно, меня уже выследили, но я не могу всего бояться, Вика! Я ведь не женщина. И не детектив тоже. Что мне оставалось, как не стать детективом? Хоть вкалываю в обычной компьютерной конторе.

- Так ты – челнок или компьютерщик?

- Что скажут, то и делаю.  ​​​​ Такая фирма. ​​ 

- Это официальная фирма?

- Конечно. Скажут «Вася, делай» - и я делаю.

Я тебя люблю, а ты предстаешь сущей курвой из переписки с этой самой Незабудкой, чтоб ее! В этой подозрительной тусовке ты стояла рядом с Петровой. Так ведь ее звать, твою «Свету», на самом деле? Петрова! Очень прозаично. «Незабудка» - куда романтичнее.

- Да когда же он закроет эту тему? – разозлилась Вика. – Он ведь уже говорил об этом. ​​ Параноик! ​​ Почему ему приятно терзать меня? ​​ Попади в жены такому Ивану Грозному!

Опять запел мобильник, и Семен ушел в другую комнату.  ​​​​ Она выглянула в окно и впервые увидела узкий московский двор, переполненный молчаливыми, уставшими машинами.

Надо ж, как тихо. А всего в ста метрах улица, переполненная теми же машинами, но кричащими, негодующими, обозленными.

- Неужели он меня любит? - подумала она. – Что это: спасение или, как обычно, западня?

- Но со Светкой все не так, как ты думаешь, - мягко сказала она, чувствуя, что ее страх проходит. – Ты слышишь меня?

- Конечно, слышу, - сказал он из соседней комнаты. ​​ - Ты говори дальше. Тут деловой разговор, я сейчас кончу.

- Я подошла к ней после концерта, хотела поговорить со «звездой», получить автограф, - а увидела одинокую, несчастную женщину. Мы стали много говорить, я готовила ей грим, везде ее сопровождала, а потом...

- Подожди! – крикнул он и закрылся в комнате.

Слышно было, как он кричит в трубку.

Она терпеливо подождала, пока он вернется.

Он вошел и сказал равнодушно:

- Врёшь ты всё!

- ​​ Ну, гад, - выругалась она про себя, но внешне продолжила иначе:

- Нет! – искренне и с силой возразила она. – Потом мы со Светкой стали друзьями. Ты мало знаешь людей. Ты судишь о них по внешнему лоску! На самом деле, люди прячут свои проблемы, потому что это входит в их работу. Они лгут, потому что так надо для работы. Конечно, Поспелов – неприятный тип, но, думаешь, приятно жить всегда с охраной? Так же и Света.

- Петрова Светлана Юрьевна.

- Хорошо! Петрова Светлана Юрьевна, если ты так хочешь.

- Для чего ему охрана?! Да кому этот идиот нужен!

- Его обкрадывали три раза, пока не было охраны. Этот, как ты говоришь, «идиот» время от времени оказывается в первой десятке по рейтингу! Поэтому он всего боится, как и Петрова. Я трусиха, но таких трусих, как Светка, еще не было! Поэтому она и попросила везде быть с ней, стать ее охраной, другом, помощником.

- Охрана?! – изумился он. – Она что, тебе деньги платила?

- Да. Не ахти, какие, но все же. И почему ты уверен, я приехала в Москву непременно для каких-то приключений? Нет. Я хотела поступить в университет, но у меня не получилось. Ну, глупая я! Ну, что тут поделаешь? В школе училась плохо.

- Что у тебя общего с этой бабой?

- Да у всех нас больше общего, чем ты думаешь. Она, между прочим, долго жила в коммуналке. Всё совсем не так примитивно, как ты думаешь!

- Зачем ты тусовалась с этой сволочью?

- Ты опять за своё! Та тусовка была невероятной. ​​ Пойми, там были все звезды, я первый раз видела в лицо весь Олимп. Кажется, я всю жизнь мечтала увидеть этих людей, но вот вблизи я просто не понимала, что мне делать, как я тут оказалась. Разве мы обе хотели засветиться, разве мы думали об этом? И вдруг – эти журналюги. Я была в шоке: я-то думала, в Москве больше защищенности. Ни ​​ тайны, ни надежности! Ничего нормального, ничего. Тогда Светка ответила этой скотине-журналюшке: «Поручайте кому угодно, только не мне». Это был накат на Поспелова: слишком ясно прозвучало, что он – «голубой». Все окружили журналиста бульварной газетенки стеной молчания, - но что это изменило? Скоро вышла премерзкая статья: размазали не одного Сашку, а всех нас. С этого момента ему стали сочувствовать все, не только его друзья.

- А ты? Ты просто в него влюбилась.

- Я? – с горячностью защищалась она. - В какого-то гомика! Почему ты так говоришь?

- Но ведь ты жила у него. Ты жила с ним!

- Сенечка, я жила у него, но я не спала с ним. По самой простой причине: он на дух не переносит женщин.

- Ты не врешь, Вика?

- Зачем мне врать?

- Почему бы не поверить ей? ​​ - подумал он. - Даже если она и немножко, по-женски врет. ​​ 

И уже он осудил себя:

- Надо снизить обороты! ​​ А то еще, чего доброго, раздавлю ее.

- Только не пережать! – твердо решил он.

- Что мы всё ругаемся? – виновато спросил Семен. – Мне приятно, что ты здесь. Я боялся, ты испугаешься и не пойдешь. Что я скажу твоей маме, как тебя показать?

- Но что, Сеня?! Что во мне такого, что меня нельзя показать маме?

- Нельзя, - повторил он и тяжело вздохнул: ​​ - Я устал читать тебе нотации. Устал.

- Вот именно! Смени тему.

- Извини! Посиди тут одна, хорошо? Я быстренько сгоняю по делу. Посидишь?

- Иди! Я тебя подожду.  ​​​​ Я уже поняла: у тебя проблемы с напарником.

- Да, проблемы, - уныло подтвердил он. - ​​ А ты, что ты будешь делать? Может, ты поспишь? У тебя круги под глазами.

- Да, я отдохну.

Когда она проснулась, он сидел рядом.

- Как ты, Вика? Выспалась?

- Да. Спасибо.  ​​​​ Ты уже вернулся?

- ​​ Да. Жаль, ненадолго.

- А как дела с товаром?

- Ничего, но надо собачиться, - с неохотой признался он. - Теперь ты свободна!

- Я – свободна? – ​​ улыбнулась ​​ она. ​​ – Почему ты так говоришь?

Семен молча смотрел на нее.

- ​​ Потому что у тебя слезы на глазах. ​​ Не надо плакать.

- Я плачу? ​​ – испуганно спросила она.

- ​​ Да, во сне ты плакала. Вот следы слез.  ​​​​ Ты чего хочешь, Вика? Опять к ним вернуться? Какая же свобода, если тебя унижали?

Он осторожно положил ей руку на плечо - ​​ и она не испугалась, не закричала.

Мне-то казалось, наш роман ​​ только начинается, но вот он запросто подсел – и, чудится, мы болтаем уже целую вечность.  ​​​​ 

Я что-то отвечаю, а на самом деле не слышу, что он говорит.

Я только вижу, как он кладет меня на кровать и всем телом наваливается на мои ноги.

И этот тащит в любовь, ​​ в ​​ этот омут ужаса! ​​ 

Но почему я так просто, так легко терплю все, ​​ что он делает? ​​ Почему мне так легко ​​ привыкнуть к Семену?

- Скажи, Вика, неужели ты ни разу не вспомнила ни о своей матери, ни обо мне? Ты что, вот так разом всё забыла?

- Нет, конечно, нет, - испуганно ответила она, – но ты появился так неожиданно. Еще утром я не могла и думать, что тебя встречу. Ты меня убеждаешь, но ты берешь меня силой.

- Я?! – испуганно отшатнулся он, словно б он не понимал, что же он делает.

- Кстати, да, - согласился он.

Они молчали, пока он не спросил:

- Так ты меня боишься?

И зашептал ей на ухо:

- Пожалуйста, не бойся. Ты помнишь, что у нас было?

- Помню.

- Почему перестала писать? Забыла меня? По крайней мере, могла бы написать мне письмо. Я уж не говорю, дождаться.

- Я не знала, что ты меня помнишь. Не могла надеяться, не могла знать. Я верила, в Москве решу свои проблемы. Я пыталась устроиться. Ничего не получалось. Снимала комнату, жила у знакомых. Иногда жила у Светы, раз мы друзья. Но проституткой я не была! Я поехала в Москву, потому что у меня были иллюзии. Были. Теперь их нет.

- Правда? – осторожно улыбнулся он.

- Правда.

- Значит, мы будем вместе. Спасибо. Я так и думал: ты попала в плохую компанию, я тебя вызволю! Даже если ты сама этого не захочешь. Чего ты хочешь сейчас? Скажи мне только! Может, сходим в ресторан? Я ведь не совсем бедный.  ​​​​ Поспелов водил тебя в ресторан?

- Да. Самый ​​ дешевый. «Меш-беш» какой-то.  ​​ ​​​​ Сам за меня заплатил и ​​ ушел.

- ​​ Все-таки заплатил. ​​ Не «Меш-беш», а «Шеш-беш». Так, кажется. Такие низкие вкусы! ​​ Просто подзаборник. Но как же он решается ходить в рестораны, если такой известный?

- Он выступает обычно в парике.

- Пойдем в «Прагу»? – предложил Сеня.

- Зачем?

- Твоя мама и моя мама, когда ​​ они были в 70-ые в Москве, ходили именно туда. Тогда это был очень популярный и довольно дешевый ресторан. Ты была там хоть раз?

- Нет.

- ​​ Так пойдем.  ​​​​ Конечно, если хочется нажраться от пуза, то лучше «Шеш-беш»: там же шведский стол.  ​​​​ Но и в ​​ «Муму», и в «Теремке» лучше накормят.  ​​​​ Только не бойся меня! Валентина Анисимовна обидится, если верну тебя всю в слезах и такую худенькую. Давай, я тебя подкормлю. Почему ты молчишь? Разве я унизил тебя?

- Я уже оценила твой суп, - дипломатично заявила она.

- Понравился?

- Да, - Вика смело соврала.

- ​​ Ты думала, ​​ я буду хоть что-то со мной сделать против твоей воли?  ​​​​ Свяжу ​​ тебя и буду ​​ пытать и насиловать?

- Я так не думала.

- Я так рад, что ты помнишь меня! ​​ Знаешь, как было больно не получать от тебя писем! А теперь все повторилось! Помнишь, в мае, два года назад, я так же тебя целовал. И даже день был таким же теплым!

- Я не люблю, когда меня завоевывают!

- Да? – как бы наивно спросил он. - А я-то думал, что как раз тебе это очень нравится.

Он весело улыбнулся.

- Зачем рассылать дурацкие письма, названивать по телефону?

- Теперь очередь моей паранойи! – со страхом подумала она. – Вот начинаются мои комплексы.

- Ну! Старая песня, - снисходительно подмигнул Семен. ​​ - Я это сделал, чтоб тебя спасти! Тебя унижали – вот я тебя и спас. ​​ И письма посылал, чтоб ты меня помнила. А ты забыла.

- Чтобы тебя вернуть! – со всей силой повторил он. - Думаешь, я буду спокойно смотреть, как ты тут пропадаешь? Ты еще не поняла, что из тебя готовят девочку по вызову?

- Это все твои фантазии. Тебе показалось, будто я тебя очень обидела, - вот ты и приехал мстить.

- Что ж ты такая глупая? Мне обидно только то, что тебя использовали и выбросили. Как ненужную вещь. Ты хоть что говори, а я никогда не поверю, будто ты можешь любить эту московскую зажравшуюся сволочь. Они живут с тобой, пока им это приятно, а потом тебя выбросят. Уже выбросили!

Она опять свернули на старые, надоевшие рельсы. ​​ Но теперь эта жвачка их успокаивала.

- Сеня! У меня все-таки другая жизнь. Так сложилось. Ты должен меня понять. Всё не так примитивно, как тебе кажется! Я даже рада, что ты приехал, я тебе благодарна, - но ты поступаешь как варвар!

- Но почему же, как варвар? ​​ - засмеялся он. - Я поступаю, как твой друг: я тебя спасаю. Опять все тот же разговор по второму кругу!

- И по второму, и по сотому! – упрямо твердила она.

- Я имею на это право, потому что тебя люблю.

- Да? – ​​ как бы удивленно спросила она.

- Пусть глупо, пусть мы дураки! Только б он говорил о любви, - подумала Вика.

- Да. Я должен так делать, потому что желаю добра и тебе, и твоей матери. Я обещал ей тебя привезти. Ты думала, я так просто забуду тебя? Ты забыла, что мы договорились о свадьбе! Как ты смогла забыть? Ведь я тебе – ровня. Я, а не эти. Это очень богатые по нашим меркам люди, они привыкли пользоваться жизнью. Как ты вообще попала в эту компанию? Я, кстати, знаю телефон матери твоей Светы. Если она от тебя не отвяжется, я приму свои меры.

- Оставь ее в покое, варвар!

- Нет. Я тебя спасу, даже если ты не хочешь. Все равно человеком сделаю.

- Правда, что тебя моя мама послала за мной?

- Да. Мы с ней часто встречаемся. ​​ Он нее я довольно много узнал о тебе.  ​​​​ Она тебя любит, она ждет тебя! Это же очень много, Вика! Я помнил о тебе. Все время помнил. Я служил далеко от Торжка, не мог приехать, а ты, ты - не писала. Год назад отпустили в увольнительную, я тебя искал, зашел к Валентине Анисимовне в гости. Она мне все рассказала. У тебя ведь хорошая мама, Вика! Сердечная. Вот мы вернемся и поставим вам телефон.

- Серьезно? ​​ Ты поставишь телефон? ​​ Это же баксов шестьсот!

-  ​​​​ А ​​ ты не думай о деньгах!  ​​​​ Твоя мама ждет, когда же ты вернешься! Разве не лучше вернуться со мной? Ты еще не веришь, что я тебя люблю? Почему ты молчишь? Ты – не веришь? Мне говорили ребята: «Чего ты ее не забудешь?». ​​ А я, как дурак, думаю о тебе. И сейчас – то же: утром несусь на работу, - а все кажется, ты идешь за мной. Думаю, что за наваждение, зачем Вика так рано проснулась? Почему не подойдет, не поговорит? Знаешь, мне на самом деле трудно без тебя. Мы знакомы столько лет - и я уже не понимаю, почему мы не вместе. Ради чего ты предала меня и ринулась в эту клоаку? Что на тебя нашло? Ты же не авантюристка. Ты слышишь меня?

- Хватит меня нравоучать, - беспомощно защищалась она.

- «Нравоучать»! Слов-то каких наслушалась! Думаешь, мне приятно быть взрослым, грубым и наглым? Я только решил, что иначе тебя не спасти! Так мы будем вместе, Вика?

- Да, - просто ответила она. - Ты знаешь это.

Он торопливо нагнулся и осторожно ее поцеловал.

- Сеня, не надо! – испуганно отшатнулась она. – Опять!

- Ты помнила обо мне? – неожиданно спросил он.

Он видел, что она колеблется, и шепнул на ухо:

- Скажи, что да.

Она испуганно посмотрела ему в глаза и доверчиво ответила:

- Да. Ты мне расскажи, что с тобой было. Тяжело было в армии?

- Тяжело. Скорее, как обычно. Как приятно, что ты вспомнила главное.

- Тебя? – улыбнулась Вика.

- Меня и мою любовь. Я эти два года ни с кем не говорил о любви: ждал нашей встречи. Теперь ты поняла, почему я приехал?

- Чтобы объясниться мне в любви! – улыбнулась она.

- Нет! Я хочу на тебе жениться.

- А мои, как ты сказал, «похождения»?

- Это ошибки молодости. Прощу за чистосердечное раскаяние.

- Ты уверен, что способен прощать? – спросила она. - Это тоже дар: прощать. Я вот прощать не умею.

- А помнить?

- Я тебя вспоминала: ты заманил меня в лес и соблазнил.

- Вика! А мне показалось, ты меня соблазнила. Я уже тогда решил, что женюсь на тебе.

- Вика!

- Да.

- Тебе хорошо?

- Да. ​​ Молчи.

- Я всё хотел тебя спросить.

- Говори.

- Мне стыдно.

- Да говори ты! – приказала она.

- У тебя что, совсем никаких денег нет?

- У меня тысяч пять.

- Ух! – облегченно вздохнул он. – Значит, к маме ты приедешь хоть с какой-то копейкой?

- Конечно.

- Это хорошо. А то она сидит на маленькой пенсии. Я даю тебе триста долларов, - он протянул деньги, - но с одним условием: приехав, ты сразу отдашь их маме. Теперь-то ты рада, что я вернулся?

- Не знаю. Я хотела, чтоб ты вернулся, но не так сразу! Всё получилось так прозаично!

- Да ладно тебе: «прозаично»! Как получилось, так и хорошо. Ты Ваську-то помнишь Прохорова?

- Как не помнить? Он из нашего класса.

- Скоро его увидишь. Он теперь у нас шофером, так что завтра вечером привезет товар на рынок, а, чтоб не возвращаться пустым, прихватит и наш товар, и нас.

- А привезенный товар куда денет?

- Сдаст на какой-то рынок.

- На рынок?! Что же он привезет?

- Что привозят в августе? Ягоду. Мы сами не продаем, а толкаем своему человеку на ​​ Черкизон. ​​ Представляешь, он там уже десять лет живет.

- Прямо на рынке?

- Да. Это не рынок, а какое-то бескрайнее государство. ​​ Мы ему толкаем оптом. ​​ Свой человек.

- Ничего себе!

- Да, Виконька! ​​ Так что домой поедем в веселой компании и не очень рано. Радуйся.

Он виновато улыбнулся и спросил:

- Тебе можно что-то подарить?

- Подари. Буду рада.

- Солнцезащитные очки. Согласна?

- Да.

- А то смотрю, щуришься на солнце, а это вредно для глаз.

Посмотри по каталогу, какие тебе подойдут.

Он с улыбкой смотрел, как она листает картинки.

Она уверенно протянула палец:

- Вот эти.

- Хорошо. Завтра куплю.

- Слушай, но это сон какой-то! Что произошло? Вика! Ты на самом деле меня любишь?

- Да. Сеня, почему ты не приехал раньше? Всё могло бы быть не так! Главное, я тебя прошу не думать обо мне плохо. Слушай, уже ночь!

- ​​ Пока только вечер. С ночью ты поторопилась. Ты не хочешь позвонить маме? Валентина Анисимовна будет очень рада. Знаешь, последний раз мы долго с ней говорили. О тебе. Она очень больна. Очень переживает отмену льгот; даже ходила на демонстрацию.

- Серьезно? ​​ Давай звякнем. – Вика улыбнулась. – Это на маму не похоже. Как ее здоровье?

- Нормально. ​​ Хотя звонить уже поздно.

Опять мобильник Семена тревожно задудел.

- Мне опять надо бежать! Возьму такси, так что в час обернусь. Я тебя не запираю, можешь погулять, только далеко не уходи. Хорошо?

- Твой друг не придет?

- Наверно, я обернусь раньше, но я ему рассказал о тебе. Поговори с человеком, если появится.

- Он знает о наших отношениях?

- С какой стати? И так не дурак, догадается.  ​​​​ Я убегаю! ​​ Идем на кухню!

- Смотри, сколько ​​ я вчера нанес жратвы. ​​ Ты, что, ​​ не хочешь есть?

- Ты забыл! Мы ведь поели. Ты меня хорошо накормил.

- Я – тебя? Но я не умею готовить.

- Тем не менее! Ты сделал щи. Хорошие.

- Да ладно тебе! ​​ Вот балычок, а можешь и черной икорки попробовать. ​​ Хватани стакан вина; больше не надо без меня.

Ну, ​​ мне надо бежать к напарнику: ​​ есть проблемы. Ты подождешь?

- Конечно.

И Семен исчез, ​​ торжествующе хлопнув дверью.

13  ​​​​ Виктор дома ​​ 

Едва Света ушла, Виктор ​​ опять включил мобильный и стационарный телефоны.

При важных встречах он обязательно их отключал: настолько много могло быть звонков. ​​ Встречу со Светланой Юрьевной он считал очень важной.

Неожиданно ему позвонили на мобильник:

- Виктор ​​ Васильевич, как вы?

- Приехал с работы, Степан Николаевич.

Виктор узнал голос своего непосредственного начальника.

- Мне придется к тебе подъехать, - сказа тот.

- Если очень надо, давай, - Виктор понял, что разговор будет серьезным.

- Очень надо.

- Жду.

Едва завотдела вошел, ​​ Виктор ​​ Васильевич ​​ осторожно спросил:

- Так они встретились?

Когда ​​ бюро Виктора кого-то проверяло, понятно, что он воспринимался, как опасный враг. ​​ В условиях России это значило, что проверяемый мог нанять убийцу. ​​ Поэтому аудиторское бюро Виктора тщательно скрывало, кто именно проводит проверку. ​​ Теперь не было кипы бухгалтерских документов, но копаться в дискетах было совсем не легче, чем прежде в листах отчетности.

- Конечно, встретились. ​​ Так что война начинается.  ​​​​ Случай обычный: ​​ опять на поверхности два бизнесмена, ​​ - но за ними – силы и еще какие: криминал ​​ и правоохранители. ​​ Проверку придется проводить нам. ​​ Какой бы мы материал ни выдали, он обязательно будет против нас.

- Что вы еще знаете?

- А что интересно?

- Где они встретились? – спросил Виктор.

-  ​​ ​​​​ В  ​​​​ ресторане «Александрия» отеля «Националь». ​​ 

- И где они взяли документы?

- Непонятно. Варанин ​​ предъявил документы, подтверждавшие его финансовое участие в деятельности компании: ​​ тут ​​ и ​​ договор купли-продажи на 5 тысяч рублей, уступившего даже сумме ресторанного чека.. ​​ тут ​​ и ​​ платежка ​​ на 20 млн рублей: мол, где-то там строили ​​ дом  ​​​​ для мировых судей и судей Мособлсуда.

Так что каша заваривается.

- И что?

- Нам придется во всем этом участвовать: на аудит просят меня.

Как ты думаешь, почему?

- Надеются, мы им подыграем.

- Думаю, да.

- Фу, как неприятно! ​​ - ​​ посетовал Виктор ​​ Васильевич. – Только бы ноги унести.

- Тут уже ​​ нам невозможно не получить по морде: обе стороны слишком сильны.  ​​​​ Опять эти ​​ бои ​​ за подмосковную землю!  ​​​​ Тут и министры, и воры в законе, и ​​ просто убийцы…

- Но мы же дали результаты! – сказал Виктор.

- Вот-вот! Дали.  ​​​​ Теперь он ​​ получил 12 лет строгого режима.  ​​​​ Так что для нас все только начинается.

- Как это «начинается»?!  ​​ ​​​​ Он же в тюрьме.

- Такие люди в тюрьме не становятся менее опасными.  ​​​​ Масла в огонь подлил  ​​​​ Баранский: ​​ он ​​ прямо ​​ обвинил коррумпированных чиновников Подмосковья.

- А Чесноков?

- И его ​​ арестовали!  ​​ ​​ ​​​​ От  ​​​​ нас ​​ требуют бумаг: наши данные должны доказать, что его арестовали не зря.

- А если мы не сможем этого доказать?

- ​​ Тогда эти ребята грозятся ​​ угробить и меня, и все мое бюро.

- А то, что мы – интернациональная организация, ему наплевать?

- Конечно. ​​ Ему до лампочки.  ​​ ​​​​ Все ​​ дело из-за земли.  ​​​​ Когда-то ​​ этот кусок ​​ принадлежал региональному Минимущества, а в 2004 году его выкупил какой-то там ООО…  ​​​​ Земля перепродавалась много раз – и уже суд решает, чья она. ​​ И что? Суд уже решил: суд уже купили!

- А что же мы?

- Мы, Виктор, - заложники этих сиятельных разборок в верхах.

-  ​​​​ А ​​ тогда Егорова ​​ почему ​​ до сих пор никто не трогал?

- Не было информации. ​​ Я боюсь, нам придется ее дать.  ​​​​ Самое неприятное, что он – из МВД: если окажется компрометирующая информация, виноваты окажемся мы.  ​​​​ Его вина в том, ​​ что он работал в этой группе! ​​ За это его и подставили. Нас не наслали бы, делай он так, как его просили.

- Ты последнее время ​​ видел Баранского?

- Нет, Виктор.  ​​​​ Прошлый раз он  ​​​​ мило ​​ пошучивал: ​​ мол, на деловых встречах бываю реже, чем на допросах.

- Он все на своем ​​ роскошном ​​ серебристом ​​ «Лексусе»?

- Да.  ​​​​ Ездит на допрос на нем.

14  ​​​​ Свете звонит мама

Петровой Людмиле Викентьевне всю жизнь что-то казалось.

Кажется,  ​​​​ она ​​ ждала от мира тишины в себе и в других.

И это казалось ей, что так любила ​​ доказывать свою правоту!

Будучи учительницей, ​​ она считала долгом ставить своих учеников на место: так она ​​ работала и жила всю жизнь.

В ​​ молодости каждый встречный мужчина казался ей ее

будущим учеником, а теперь ​​ – ​​ бывшим.

И ее муж, отец Светланы Юрьевны, не избежал этой участи: он хорошо ​​ знал английский именно благодаря своему браку.

После его смерти, когда браниться стало не с кем, она придумывала себе более безобидные занятия.

Вот преимущество старости: ​​ можно подумать и о себе.

Она любила что-то делать. ​​ 

Казалось бы, подкрасить губы – такой пустяк, - но это напоминало, что она живет. ​​ 

Теперь уже приходилось удерживать жизнь даже вот такими примитивными «методами».

Чаепитие стало огромным событием: главным событием дня.

Из последнего разговора с дочерью Людмила Викентьевна почувствовала, ​​ что произошло что-то очень важное, – и эта мысль больше не покидала ее.

Как ни болели ноги, она, проснувшись поздно, целый час шаркала по квартире: сегодня эта ноющая боль не казалась слишком громоздкой, но даже успокаивала ее.

Ей было приятно, что она сумела превозмочь обычную боль, - и она уже решила увеличить дозу нагрузки и взять еще одного ученика.

Она преподавала английский за сорок лет, ​​ частью ее работы была как раз дисциплина – и ее радовало как раз то, что она сумела добиться этой самой дисциплины от себя самой.

Ей как раз нравилось ​​ звонить на мобильный телефон: ​​ так ​​ проще застать дочь. ​​ А был бы стационарный? ​​ Тогда ​​ звони на станцию и ​​ проси ​​ связать с Москвой.

- Мама, что случилось? ​​ Ты почему звонишь на мобильный? – спросила Света, забыв, что иначе и быть не может.

- Потому что у тебя нет стационарного телефона! ​​ Давно пора поставить!  ​​​​ 

- Верно! – извинилась дочь. – Я совсем забыла.  ​​​​ Как ты, выспалась?

- Да, доченька, да.  ​​​​ Почему ​​ такой шум в трубке? ​​ У тебя все хорошо?

- Почему шум, не знаю. ​​ У ​​ меня все хорошо.  ​​​​ Я ​​ с ​​ репетиции.

Света жила где-то в километре от метро – и этот путь ее не пугал: так хорошо была освещена улица.

Она любила именно полночное метро: когда людей было мало, - хоть ужасы рассказывали именно про это время.

Именно после такого метро у нее были силы спокойно пройтись.

Когда завопил мобильник, ​​ Света почему-то сразу представила маму: как  ​​​​ трещит ее ​​ телефон, как она с ​​ трудом поднимается с дивана на кухне и ползет в комнату, к аппарату. ​​ 

Она, не торопясь, взяла мобильник и при этом, как обычно, ​​ суеверно не посмотрела, кто звонит.

Осторожно нажала зеленую черточку.

Как хорошо, если б это был ​​ Виктор! Может, он издалека читает ее мысли? Так приятно даже предположить такое!

- Где ты бродишь, Света? ​​ Я же просила тебя позвонить!

Так это мама! ​​ Это моя Людмила Викентьевна. ​​ Суровый голос с металлическими нотками. Ну, что-нибудь непременно отмочит.  ​​​​ Это ее стиль.

- Это ты, мамочка? – спросила она ласково.

- Я.

- Спасибо, что позвонила. ​​ Я после репетиции.  ​​​​ Поработала, а вот решила погулять ​​ по Москве.  ​​​​ Слушай, я, кажется, скоро буду делать ремонт. ​​ 

- Влезешь в долги?

- Придется, - смело солгала Светлана Юрьевна.

С матерью она была особенно осторожна – и предусмотрительно дозировала информацию.

- И телефон поставлю.

- И телефон? – забеспокоилась Людмила Викентьевна. – Да ты никак разбогатела?

- Хорошо заплатили! ​​ - соврала Света.

- Бывает и такое? – недоверчиво спросила мать.

- Да, мама! ​​ Бывает и такое.

- Просто чудеса! Я скоро тебе позвоню.

- До скорого.

Светлана Юрьевна догадывалась, что сильно озадачила Людмилу Викентьевну.

15  ​​ ​​​​ Сережа и Саша.

Как только Света ушла, Поспелов позвонил:

- Где ты там? ​​ Я жду.

Александр Ефимович равнодушно смотрел, как убирают аппаратуру, и лениво шевелил пузиком: больше по привычке, чем от волнения.

Наконец, он услышал вкрадчивое:

- Привет!

Александр Ефимович изобразил радость:

- Серега! Это ты? Привет.

- Привет.  ​​​​ Разрешите приблизиться, ​​ сударь.

Внешне Сережа удачно разыгрывал веселого, вальяжного мужичка.

Правда, глаза у него были чисто женские: глубокие, выразительные, чистые.

Он знал, что многие заглядываются именно на его глаза, а потому всегда держал наготове классные очки: он снимал их, когда хотел понравиться.

 ​​​​ 

- Ты где пропадал? – ласково спросил Поспелов. – Разве мы – не друзья?

- Во Владимире ты как от меня шарахался!

- Извини, но у меня был концерт. ​​ И потом, мне не нравится, что ты крутишь с этой бабой.  ​​​​ Она охотится за молоденькими - это все знают.

- Все мы не без слабостей, - очаровательно улыбнулся Сергей. – Ты тоже был при бабе. ​​ Ее зовут, кажется, Вика.

- Вокруг меня всегда кто-то крутится.

И Поспелов строго добавил:

- ​​ А вообще, когда я работаю, мне не до кого.

- Да какой там концерт! Разве в этом дело? – рассердился Сергей. - Ты сейчас-то хоть один?

- Да. Сейчас я один.

Александр Ефимович любил, когда его возлюбленный сердился: эта злость была важной частью игры, установившейся между ними. Поспелов мог исчезнуть еще на пару недель – и тогда б сам Сергей его искал.

Сергей поправил свой яркий, белый шарфик и небрежно сказал:

- Мне показалось, у тебя кто-то живет.

- Только показалось.

- Ненавижу этих тварей. Как ее зовут?

- Ты о ком?

- Сашик, хватит придуряться. С кем ты был во Владимире? Ее зовут Вика, - так ведь? Виктория! Победительница. Ну, ну.

Александр Ефимович ​​ постарался свернуть с опасной темы:

- Я надеялся тебя встретить на гольфе. Перестал ездить?

- Сашка, я туда не езжу без тебя. Ты это знаешь. Уже и на фитинг сил нет: устаю. Видишь, перешел на бильярд. Это все, что я могу. ​​ 

- На остальное нет ни сил, ни денег, - и Сережа довольно рассмеялся.

- Очень рад тебя видеть.

- Очень? – переспросил Сергей. - На самом деле?

- Спасибо, изменщик. Едва тебя нашел. Бильярд, конечно, и легче, и дешевле. Я тебя искал. Ты не почувствовал?

- Сашка, я чувствовал, я каждое мгновение чувствовал. Я ждал, ты меня найдешь.

- Почему? Так уверен в себе?

- Ты всегда меня находишь. Думал, найдешь и сейчас.

- Ты простишь меня, Сереженька?

- Постараюсь. Ты что-то скажешь в оправдание? Глупо, конечно, требовать от тебя объяснений. И всё-таки, ты должен понимать, что мне твои выходки неприятны. Так налетишь на спид с какой-нибудь дурочкой.

- Выпьем? – предложил Поспелов.

Выпивка означала и понимание, и примирение.

- Конечно.

- Серега, ты не изменил мартини?

- С какой стати? Это любовь на всю жизнь.

- Может, все-таки вермут?

- Нет, Сашенька! Не стоит так низко падать.

- Знаешь, что происходит, Серега? Они заражают меня неверием в самого себя. ​​ 

И неожиданно он ввернул:

- Как тебе твоя тетенька?

Сережа не растерялся:

- А как тебе твоя шлюшка?

Поспелов примирительно улыбнулся:

-  ​​ ​​​​ Каждый раз они ​​ меня разочаровывают, ​​ но каждый раз я не можешь устоять перед очередной амазонкой. ​​ Почему ты именно в этот момент забыл ​​ про меня? Ты бы мог ​​ позвонить. Это уже было бы по-человечески. Мне же больно! Неужели ты этого не понимаешь?

- Если я тебе и позвоню, что я тебе скажу? «Ах, прости, пожалуйста!»?

- Это слабость, Серега. Что тут поделаешь? Я же к тебе вернулся. Я сам тебя нашел. Не знаю, что со мной происходит. Затмение какое-то.

- Затмение? – как бы построжился Сергей.

- Да. ​​ Поверь, Сереженька. Я прошу тебя поверить.

- Что ты находишь в женщинах? – наивно спросил Сергей.

- А ты, что ты в них находишь? ​​ Неужели тебе не жаль меня? Неужели тебе попросту не страшно? Ты что, не знаешь, чем все это кончится? Мне опять рассказать тебе об иррациональности существования? Каждый раз после твоей очередной измены мы начинаем говорить об этом. Почему? ​​ Серега, я сам не понимаю, почему иногда то, что я делаю с женщинами, меня утешает. Меня утешает то, чего я не понимаю. Поедем ко мне. Поговорим.

- Поехали.

- Серега, может, не стоит так проклинать женщин? Они мне напоминают, как я плох – разве это не естественно? Так они возвращают к тебе. Неплохо, что они заставляют меня думать, но в этой школе женщин я страдаю.

- Тебе нравится такое «страдание»! Нравится о нем думать, нравится стоять в церкви. Тонкие радости язычника!

- Но я не хочу быть язычником! Не хочу. Ты знаешь, что патриарх назвал террористов «неоязычниками»? Согласись, это не наша компания. И все-таки, я не хочу страдать. Не хочу. Красивые женщины своей близостью напоминают, что я – христианин, - но напоминают таким нехристианским способом! Они меня предают, а я их.

- Наверно, - поправил Сережа, - они тебе объясняют, что ты их предал! Наверняка, это их любимый род занятий. Они разрушают твою душу, твое существование, - и ты, зная это, все равно, как бабочка, летишь на их огонь. Тебя как-нибудь сожжет! Ты и сам не заметишь это. Возможно, твоя душа уже сожжена, уже отравлена этими изменами: и самому себе, и мне. Опомнись! Они наполняют тебя страхом и неверием в себя.

Сергей не заметил, что несколько разошелся.

- Почему ты уверен, что я буду тебя искать при любом раскладе. Знаешь, как мне хочется исчезнуть навсегда! Хватит убивать нашу любовь. Хватит! Зачем тебе нужна была эта самая Вика? Каждый раз после такого романа ты долго не можешь прийти в себя. Куда ты бежишь, что ты ищешь?

16  ​​​​ Мама  ​​​​ Виктора звонит сыну

Елена Васильевна делала уже не первую попытку дозвониться до сына  ​​​​ Виктора: они же договорились встретиться!

Ей ​​ нравилось ходить по однокомнатной квартире совсем тихо: так тихо, чтобы не слышать своих шагов.

Еще пять лет назад квартира была трехкомнатной, но ее пришлось продать, чтобы помочь сыну купить новую квартиру.

У ​​ нее было сухое, свежее лицо, необычное для шестидесятипятилетней женщины.  ​​​​ Казалось, ​​ она сделала пластическую ​​ операцию, но на самом деле она просто всегда следила за собой.

У нее был дар все делать в меру: и работать, и сердиться, и суетиться.

Она даже не чувствовала, что получает маленькую пенсию.

Сотню евриков, как всем москвичам, ей добавляло правительство города – и она почему-то гордилась этим.

Вот что за манера среди дня отключать телефон? Опять заперся с какой-нибудь ​​ «девушкой». ​​ Теперь ведь тучи этих девчат: звякни – обслужат.

Найденова ​​ Елена Васильевна была низкого мнения о нравственности своего сына, а кроме того, ​​ ее пугала его холодность.  ​​ ​​ ​​​​ Все не сложилось в этом браке!  ​​​​ Она ​​ не оправдывала ни жену Галю, что всегда поражала ее своей глупостью, ни внука ​​ Колю, что при встречах заводил речи о компьютерных играх.

Она с удовольствием воображала, как будет радостно волноваться при встрече с сыном.  ​​ ​​ ​​​​ Она посуетится, она угостит его, - а он не хочет об этом знать, он просто отключает телефон.

- Витенька, ты?

- Это я, мама.  ​​​​ Я в машине.  ​​​​ Я ​​ еду на работу, но сначала заскочу к тебе.

- Почему ты отключал телефоны: и домашний, и мобильный? А если мне хочется срочно с тобой поговорить?

- Какие проблемы? Все хорошо. ​​ Я  ​​ ​​​​ сам к тебе ​​ еду: так хочется с тобой поговорить.

- Ты серьезно?

- Конечно. ​​ Скоро увидимся.

17  ​​​​ Встреча Светы и Вики ​​ с точки зрения Светы. ​​ 

- Кто там?

- Это я, Светка.

Это же Вика! Уже час ночи! ​​ Неужели она и от своего Семена удрала? ​​ Но сейчас я не могу ее приютить. ​​ Я не хочу этого!

Светлана ​​ Юрьевна ​​ даже ​​ постаралась ​​ прикрикнуть на бывшую подругу:

- Тебе чего надо?

- Пожалуйста, открой.

- Уходи! – крикнула я. – Убирайся! Кто тебе позволил прийти сюда? Ты что себе позволяешь? Ты знаешь, сколько времени?

- Мне негде ночевать. Спаси меня.

- Он тебя выгнал? – строго спросила я. – Что ты молчишь? Говори! Он тебя выгнал?

Я открыла дверь и с презрением через увесистую цепочку посмотрела на эту тварь. Опять меня обманет!

- Мне некуда пойти. Светочка, пусти меня! Мне надо с тобой поговорить.

- Не могу. Я тебя боюсь. Зачем ты пришла?

- Я хочу тебя видеть.

- Вика, мы же договорились, что ты уезжаешь домой. ​​ Я дала тебе денег на билет. Почему ты меня обманула? Почему не уехала раньше?

- Я не обманула.

- Как же не обманула, гадина! ​​ Ты поползла к Сашке!

- Света, я ​​ все объясню!  ​​​​ Я ​​ не могу больше стоять под дверью. Пусти меня! Я очень тебя прошу. Нам надо проститься по-человечески.

- Заходи, - я отбросила цепочку и строго лязгнула замком.

- Неужели это все, что осталось от нашей любви? – подумала я.

Едва она вошла, я ей сразу бросила в лицо:

- Ты ведь со свидания! Это на тебе написано.

- Ты что? – она принялась меня разыгрывать. – Светка, да что ты?!

- Отстань.

- Светка, это ты? Обнимемся.

- Нет, Вика, мы не обнимемся! Как твой Сеня?

- Нормально.

- Я спрашиваю, как он в постели.

- Можешь не поверить: он просит самую малость! Будто боится что-то разрушить во мне. Будто я для него не человек, а какой-то хрустальный замок. Это кажется чудом. Вы-то со мной не церемонились!

- Кто это «вы»?

- Ты и Сашка. Я вас ненавижу. Обоих! - закричала она.

- Ух, ты! – засмеялась я. – Даже так!

- Почему ты меня злишь? Ты что, хочешь меня оставить? – осведомилась она. – Мне не показалось?

- Нет, не показалось.

- Ты меня не любишь.

- Хватит тебе! Какая там «любовь»! – строго сказала я. – Уже поздно. Пока. Поживешь у себя на родине, вернешься – опять поговорим.

- На ​​ «родине»! Я что, тут в Москве – в эмиграции, что ли? Скажи, пожалуйста! Что-то новое.

- Почему ты не хочешь возвращаться в свою, как ты всегда презрительно говорила, «деревню»? Я там была на гастролях. Везде дворянские дома, москвичи специально приезжают поглазеть.

- Я знаю. Я, вон, ни разу не забиралась на колокольню: все боюсь, - а приезжим хоть бы что.

- Вика, ты ведь боишься мамы, да? ​​ А ну, как заставит опять дрова носить.

- Опять тебе смешно!

Я, не удержавшись, рассмеялась:

- Опять тебе мама скажет, мол, разлеглась, а работать не хочешь.

- Светка, прекрати! Я на самом деле не знаю, что буду делать. ​​ На самом деле. Мне, что, устроиться на фабрику?

- Устроиться, Викочка, устроиться!

Вика, легкая, маленькая, вертлявая, и Света, тяжелеющая на глазах, уставшая от своей веса, всегда как бы стоящего на страже.

Ей чудилось, из-за слишком большого тела у нее и чрезмерные чувства: те самые чувства, что мешают ей жить.

Если б она могла, как Вика, трахнуться там и сям, а потом еще и напиваться неделями изо дня в день!

Нет, столь бурной молодости у нее не было. ​​ Все было, но со скидкой на тяжеловесность и осторожность.

- Так меня еще и не возьмут: в ткачихи не пройду по конкурсу!

- Какая ты дура! – упрекнула я. - Кто тебе внушил, что ты слабая, что ты не найдешь, как выкрутиться? Кто тебе это внушил? Кто?

- Почему ты так смеешься? Ты меня любишь! – неожиданно заявила она. - По крайней мере, надо найти мужество признаться в этом!

- Отстань от меня, идиотка! Вика, ты найдешь любовь. Может, уже нашла.

Мне так хочется затолкать ее во что-то позитивное, я устала от ее веселого хулиганства.

- Светочка! Сколько раз ты мне изменяла с какими-то мужиками! И каждый раз ты ко мне возвращалась. Каждый раз. На этот раз я тебе изменила.

Я остолбенела:

- Виконька, это что-то новое! ​​ Какие откровения! ​​ По твоей версии, ты мне изменила, чтобы меня же вернуть. Знаешь, это интересно.

Но тут я заорала:

- Это уж слишком, Виктория Николаевна! Я отдаю должное вашей фантазии, но это уж слишком!

Она уже прижалась ко мне!

- Еще один мужик в твоей жизни, еще один эксперимент! А получится - ничего. Просто ничего. Ты ведь пробовала. Сто раз пробовала. Ты любишь мужчин, но воображаемых. Или тех, что приходят на твои концерты. Ты любишь себя, любишь часами смотреть на себя в зеркало! Тебе это интересно, именно это. А не люди. Тем более, не мужчины. Ну, чего ты молчишь? Ты скажешь что-нибудь? ​​ Засунь руку мне в трусы!

- Это зачем? – испугалась я.

- Тебе сразу станет веселей. ​​ Я же знаю. ​​ Света, неужели все ушло? Ты не хочешь меня? Тебя можно обнять?

- Но ты давно меня обняла! ​​ Вика, не трогай меня, не надо! Я не могу тебя видеть. Не могу.

- Это этот мужик! Твой Виктор. Чтоб его волки съели. Ты что, прогоняешь меня?

- Откуда ты знаешь, что он – Виктор?

Она молчала.

- Я должна побыть одна. Сама знаешь: завтра концерт. Не трогай меня. Пожалуйста. Уходи.

- Хочешь, я буду тебе рассказывать, какая ты - и ты опять ко мне вернешься!

Она нашла, эта Вика, что вспомнить! Действительно, все наши прелюдии начинались с этого.

- Вика, опять ты со своими играми! Не раздевайся. Пожалуйста. Не надо.

- Я только расстегнула две пуговицы.

- Не раздевайся! Я прошу тебя, Вика! Я - другая.

- Ты меня обманула, бомбовозиха! Я не выношу ни твою работу, ни твою квартиру, ни тебя!

- Зачем же ты пришла, Вика? Я тебя спрашиваю: зачем же ты пришла?

- Не знаю. Я не могу без тебя. Я тебя ненавижу, но я без тебя не могу! Ненавижу! ​​ Я немножко полежу на тебе и уйду.  ​​​​ Дай мне успокоиться – и я уйду.

И, как обычно, она принялась быстро и страстно шептать:

- Ты всегда заставляла понять, что обойдешься без меня! Светка, это подло! Ты всегда говорила, что любишь меня. Всегда! И вот ты меня прогнала. Просто прогнала. Почему? Мне казалось, тебя любить так легко! Я поэтому и осталась у тебя год назад. Я верила, это навсегда.

-  ​​​​ Да врешь ты все! ​​ Ты ​​ пришла сюда от него, от своего мужика. ​​ Так и скажи. ​​ Чего ты забубнила-то, дура?  ​​​​ Говори правду – и сразу успокоишься. ​​ Ты ведь знаешь, о ком я говорю. Мне на мобильник давно прислали изображение твоего Семена.

- Покажи.

Я принесла мой обожаемый, новенький мобильник:

- Можешь посмотреть. Приятный юноша, - словно б нехотя сказала я.

Она сидела рядом с расстегнутой рубашкой, она, как обычно, выставила свою красивую грудь.  ​​​​ Тут я заметила, что давно сама раздета. ​​ Сидим, как ни в чем ни бывало, сиськами наружу! Раньше мне это нравилось, а теперь особенно разозлило: она что, не понимает, что всё ушло?

- Да, это он. А что? ​​ - невинно спросила она, как обычно, изображая дурочку. – Сенька красивый.

- Ни тебе, ни твоему «красивому» парню не приходит в голову, что его можно за шантаж упрятать в тюрьму?

- Почему «не приходит»?! Очень даже «приходит». Я надеюсь, ты мне расскажешь, что ты собираешься делать по этому поводу.

- Тебя прислал Сеня, или сама догадалась? – коварно улыбнулась я. -  ​​​​ Что, ребятки?  ​​​​ Не понимает твой Сенюшка, как легко получить по морде? ​​ 

- ​​ Хватит тебе, Светик. ​​ Ты не угостишь меня кофе? Мне иначе не успокоиться.

Вот как бы невинно говорит, а сама держит за попу. ​​ Всю облапает.

-Ты ведь не уснешь после кофе!

- Хватит тебе, дура. ​​ Я и не собираюсь ​​ спать.  ​​​​ Давай просто посидим.

- Ах, вот как! Что ж, посидим. Пошли на кухню. Тебе не холодно? – спросила я.

- Нет. Давай здесь попьем.

- Один раз ты уже испачкала это кресло.

- Да хватит тебе, Светка! Больше не испачкаю.

Она всегда садилась вот так в профиль: тогда слишком хорошо видеть, что шляется без бюстгалтера, - а тело ладное, крепко сбитое. ​​ Нижнее белье всё куплено на мои деньги, всё особенное, сексуальное, всё секси, никак не меньше: черное, шелковое, в кружевах. Интересно с ней встретиться лет через десять: без меня будет на ней такое белье или подешевле?

- Смотри, как внимательно твое зеркало разглядывает нас! ​​ - пусто улыбнулась она. - Я по тебе соскучилась, а ты?

Про зеркало – моя фраза. Что за дурацкая привычка меня цитировать? Подстраивается под мою душу! Она думает, это тонко, а меня это только злит. Зачем я ее пустила? Теперь так просто ее не выставишь: Вика – девушка со спортивной подготовкой.

- Вика, а я вот по тебе не соскучилась.

- Знаешь, почему я к тебе пришла?  ​​​​ Сеня ​​ ушел, я сижу одна и думаю: «Светка, наверно, смотрится в зеркало, - а мысли - обо мне».

- Идиотка, - усмехнулась я.

- Хватит тебе сердиться, хватит!

- Знаешь, я не хочу быть частью твоих планов, не хочу. Вика, ты меня унижаешь!

- Чем? Вспомни, как мы всегда говорили! Неужели меня можно не любить? Зачем ты говоришь так грубо, так жестоко? Скажи мне, как всегда, «Еще нежнее». Пожалуйста.

- Больше от меня ты ничего такого не услышишь! И не жди. Ты была в постели Сашки, потом была с твоим Семеном, - а теперь приперлась ко мне? Как ты посмела?

- Да ты ляг поудобней. ​​ Зачем ты так напрягаешься? ​​ Ты ​​ - после твоего Виктора, я - после моего Семена. Нормально! Мы на равных.

- Ты меня унижаешь. Как ты этого не понимаешь?

- Я боялась разрыва, Светик, очень этого боялась. А теперь вижу: ты хочешь этого разрыва.

- Да, я хочу. Бери кофе, только пей осторожно.

- Помнишь прошлое лето?

- Не помню!

- Светка, я расскажу тебе один день твоими же словами.

- Моими? Ты что, заучила их наизусть?

- Конечно! Я буду тебя цитировать всю жизнь.

- Это зачем? – поинтересовалась я.

- Потому что я тебя люблю. Лето было таким ярким!  ​​​​ Мы шли по сочной траве на какой-то дачной тусовке, - и так тихо, что, казалось, слышали собственные души. До сих пор, чудится, каждое утро бредем наугад вдоль этого бесшумного озера, и трава мягкая-мягкая. Первое, что помню, - необыкновенную мягкость той травы, нашей травы, ее нежность. А что ты говорила? ​​ «Еще, Вика. Еще. Пожалуйста, еще нежнее. Давай тут в траве».

- Знаешь, Вика, для чего ты это помнишь? Чтоб забыть. Далеко от тебя мне будет приятно о тебе мечтать. Милая моя девочка для мечтаний!

- Поцелуй меня, Светик. Теперь ты понимаешь, что я тебя люблю? Кому бы еще я стала делать такое?

- Какое еще «такое»? Ты это о чем, Виконька? Сейчас ты уйдешь отсюда: навсегда. Ты спрашивала у Сени, почему он унижал меня?

- Он тебя не знал. Он думал, ты – жирная, наглая московская сука, а я объяснила, что нет.  ​​​​ Ты так и не сказала, что вы думаете с нами делать.

- Я говорила об этом с Сашкой. Если вы сегодня же, в воскресенье, - я посмотрела на часы, - уедете, - ничего. Поняла?

- Конечно. Спасибо, Светка.

- Почему он так думал обо мне? Разве я дала повод?

- Он выловил нашу переписку в Интернете.

- Ну, и что? Виктор ее тоже читал. Просто Виктор – нормальный человек, а твой Сеня – чокнутый. Тебе это не кажется? Я бы побоялась с ним связываться. Не то, что с ним спать. Ты что, вот так сразу его полюбила?

- Тебе какое дело?

- Мне любопытно. В свете того, что ты меня домогаешься. Может, он тебя изнасиловал? – подтрунивала я. - Почему это произошло?

- Света, мне больно говорить об этом. Давай всё вернем.

- Это как?!

- Бежим.

- Куда? К твоему Сене?

- Ты – жестокая, Светка!

- Ты не понимаешь, ​​ что я подумала самое худшее.

- Что?

- Я боялась, Сеня – твой напарник. ​​ Я боялась, вы – заодно!

- Нет! - закричала Вика.

- Как же ты не понимаешь: страх не прощают. Нет большего унижения, чем страх! Я сделала для тебя всё, что могла сделать, но ты, как была, так и осталась глупой, провинциальной девчонкой! ​​ Ты не смогла вписаться в мою среду, не смогла! Тут выживают только самые талантливые. Ты судорожно ждешь, заявится этакий ухарь-купец, завалит цветами, осыплет деньгами, обольет шампанским, опрыскает «Шанелью» и – умчит тебя, бедную девочку, прямо в рай. ​​ Что, разве не так?

- Ты хочешь меня обидеть. Ты всегда считала меня дурой, всегда меня не уважала. Слушай, Светка, - как бы равнодушно сказала она, - я бы хотела тебя о чем-то попросить.

- Говори.

- Дай мне пару тысяч.

- Ты чего? У меня ремонт! Кроме того, разве ты не понимаешь, что Виктор в курсе моих трат? Если я тебе дам, то придется занимать у него. Да даст тебе денег твой Сенька, обязательно даст! Что?! Разве не предлагал?

- Предлагал, - наивно согласилась она. – Мне стыдно, что я совсем без денег.

- Видишь!

- Расскажи, как у тебя произошло с Сашкой. Это мне интересно.

- Почему я должна это рассказывать?

- Вика, ты расскажешь это по моей просьбе.

- Я не хочу.

- А если я тебя поцелую? – насмешливо предложила я.

- Тогда расскажу. Сначала поцелуй.

Светлана Юрьевна обняла подругу и осторожно ее поцеловала.

- Светка, это разве поцелуй?

- Рассказывай, - приказала я.

- Я сказала, что люблю его, сказала, не веря своим словам, сказала на всякий случай!

- Это на тебя похоже.

- А потом мне стало так хорошо! Ты себе не представляешь.

- Почему? – язвительно спросила Светлана Юрьевна. – Я как раз даже очень себе это представляю. Тебе стало приятно, и ты подумала: «Может, я сказала правду?». Разве не так?

- Это так, - согласилась она, но тут же спохватилась:

- Зачем тебе такая правота? Я обижусь.

- Вот-вот! Обижайся! Тебе надо сильно обидеться, чтоб полюбить. Боюсь, твой Сеня уже понял это. Он тебя еще не поколачивал?

- Что ты такое говоришь!

- Что тут обидного? В России чаще всего мужья колотят жен. Тут уж ничего не поделаешь. Чтобы этого не случилось, надо чаще говорить о любви, больше верить в нее – это всем нужно! Знаешь, что ты сейчас думаешь? «Я изменила последний раз в жизни, и Сенька станет единственным мужчиной в моей жизни».

- Ты меня унижаешь, Светка!

- Нет. Совсем нет! Думай так - и у тебя всё получится. Мы все, женщины, так думаем, потому что желаем добра и себе, и своим близким. Я больше не могу быть с тобой нежной. Не могу. Забудь меня, пожалуйста.

- Забыть нежность?! Но я не могу!

- Сможешь, Вика! Будь паинькой. Он будет твоим единственным, потому что других ты торжественно забудешь.

- Почему «торжественно»?

- Извини, Вика. Это чисто литературный оттенок.

- Опять эта твоя «литература»! Ты чего-то там пописываешь, не понимая, что это как раз и будет всеми прочитано!

- Я догадалась, что твой Сеня читал все опусы, приписываемые мне!

- Сколько раз я тебе говорила, Светка: никогда ни с кем не будь откровенной. Никогда и ни с кем. Все предатели, все тянут на себя. Литература тут или не литература, это всё равно опасно.

- Знаешь, - помолчав, сказала Вика, - а Сашка грубый. Он только выдает себя за тонкого, изящного. Грубый и скучный.

- Не грубый и не скучный, а только равнодушный. Ты на что надеялась? Что после тебя он опять полюбит женщин? Я уверена: тебе приходилось его шокировать, толкать, выводить из себя: иначе он превращался в лежебоку.

- Откуда ты это знаешь?

- Вика, я это хорошо знаю! Не надо заводить мужчин, не надо их провоцировать, если они этого не хотят.

- Почему тогда Сашка так много занимался любовью? Сенька мог бы сделать со мной то же, что и он, но Сеня не хочет таких грубых наслаждений.

- Ты уверена? Может, только делает вид, что не хочет? Ты ведь не знаешь, каков он с другими женщинами.

- У него не было «других» женщин! Не было.

- Вика, да неужели тебе так повезло? – искренне обрадовалась я. - Скорее всего, это любовь. Человек приехал ради тебя, наделал кучу рискованных гадостей – тоже ради тебя! Тебе стоит это оценить. Я попросила Сашу никуда не заявлять, только уносите ноги побыстрей. Обещаешь?

- Да. Ты на самом деле думаешь, он любит меня?

- Конечно. Тебе повезло! Только оцени это. Это и есть любовь: когда щадишь другого, не берешь от него всего, что можешь взять. Знаешь, как говорят в России: любит – значит, жалеет. Это хорошая жалость. Значит, он хочет быть с тобой всегда.

- Правда?

- Да! Нам повезло обеим. Сама подумай, Виконька, зачем нам ставить крест на нашем счастье и опять пускаться в авантюру? Что тебе наша нежность?

- Я хочу тебя.

- Я что тебе, конфетка, что ли? – обиделась я. - Скажи, вот тебе не стыдно, что ты приперлась сюда, а он тебя ждет? Неужели ты не понимаешь, как много можешь потерять? По-моему, его любовь так огромна!  ​​​​ Ты  ​​​​ не сможешь ее удержать, если будешь изменять.

- Опять твоя «литература»!

- Нет, это тебе не литература! Собственно, у тебя и не остается выбора, как броситься на Сеньку, ухватиться за него, как утопающий за соломинку.

С Викой приятно говорить. ​​ Поумнела, что ли? ​​ Какой восторг: я, Светка,  ​​​​ могу быть такой возвышенной! ​​ Как я нравлюсь самой себе! Наверно, это говорит о моей готовности к браку.  ​​​​ Удивительно и то, что я назидаю, когда наши губы слились в поцелуе. ​​ Да, я такая. ​​ 

- А если и он предаст, Света? Что мне делать тогда?

- Будь с ним, - говорю я, а сама страстно целую. ​​ - Покажи ему, что его любишь. Тогда он не предаст. Ты ведь не знаешь, кого бы ты сегодня на самом деле хотела: меня или его? Получила его – вот и хватит! ​​ Зачем еще и меня?  ​​​​ Дозируй свои слабости, заинька.

- Светонька, дай хоть тысячу. ​​ Просто для души. Разве это деньги? Тебе же самой станет ​​ хорошо, когда ты дашь!

- Хорошо! Возьми две. Мне все же сейчас не до тебя. Да не думай ты «Сеню или Свету? Мужика или бабу?»! Ты поезжай в свой Торжок и устраивай свои дела. Никто за тебя этого не сделает. Никто. Может, этот самый Сенька и есть твоя огромная, желанная любовь? Именно твоя, а не только его. Расскажи о нем.

- Тебе интересно? – удивленно спросила она.

- Конечно. Куда интересней, чем твои мольбы о каком-то там «поцелуе». Начинай.

- Как?

- «Он появился в нашей школе, когда мне было…». Сколько?

- Двенадцать.

- Какие у него были волосы?

- Светлые.

- Хорошо.

- Он был вихрастеньким и всех сражал своей серьезностью. Понимаешь, такой взрослый мальчик.

- ​​ «Казалось, он родился взрослым, он искренне не умел быть ребенком», - Света процитировала саму себя. - Из какой семьи?

- Явно неблагополучной. Видно было, донашивает остатки от родственников. ​​ Он всегда знал, чего он хочет, а я – никогда.

- Он тебе нравился?

- Конечно.  ​​​​ Просто я не верила, что он будет помнить обо мне два года.

- Значит, тебе тем более повезло, Вика!

- Выходит, так. Жаль, он всё вернул силой, но все-таки вернул!

- Иди к Семену! Беги! Он любит тебя, он тебя и спасет. Не я.

- Он хочет мне помочь! ​​ - восторженно согласилась она. - Ты и Сашка, вы меня выбрасываете, потому что вам это удобно! Я всегда боялась этого, всегда. Я так люблю тебя, а ты выходишь замуж.

- Да, выхожу замуж. ​​ И тебе советую. ​​ Поэтому я больше не должна тебя видеть. Вика, ты тоже выходишь замуж, - разве не так? Почему ты стесняешься это сказать? Вот ты уйдешь – и я опять стану о тебе мечтать, ты опять покажешься хорошей. Мне часто чудится, ты вышла из моих тайных желаний. Взяла - да и воплотилась, чтоб сразить меня нежностью. Вика, заинька, пожалуйста, еще нежнее! Пожалуйста. Неужели я забуду это? Никогда. Всё можно забыть, но не нежность. Только уйди. Пожалуйста, уйди. Помнишь, ты мне как-то сказала: «Наверно, ты, Светка, пришла из моего детского желания стать мужчиной»? Ты ведь это и Сашке сказала. Зачем ты повторяешь одно и то же разным людям? Тем более, друзьям.

- ​​ Сашка все ​​ успел тебе рассказать?

- Да. Ну, успокоилась? Я больше не твоя женщина, а моего мужа. Мне это больше нравится.

- Ты говоришь со мной, как мужчина. Весь вечер. Знаешь, как неприятно, если все, кто рядом, подчеркивают свою женственность? ​​ Даже мужчины. Я во всех обманываюсь! И тебе приписала кучу качеств, которых у тебя просто нет. Мне больше не за что тебя любить.

- Звучит неплохо, Вика. Можно расставаться. Ты и твой Сенька, вы клялись друг другу в вечной любви?

- Да.

- Вот! Он воспринимает тебя всерьез. ​​ Ты скоро позвонишь ему и скажешь, что заблудилась. ​​ Спаси меня, Сенечка, - скажешь ты.

Хорошо?

- Светка, как хорошо, что ты напомнила о вечной любви! Я вдруг припомнила эту мечту - ​​ и мне стало хорошо. Я ведь и тебе эту мечту обещала. Как и ты мне.

- Что же у вас было? Почему Сеня тебя не забыл? Как всё-таки хорошо, что он бросился тебя спасать! Наверно, ты была умницей.

- А ты? Ты не хочешь меня спасать? Света, ты меня предала. Значит, тебе не хочется моей любви. Ты предпочла какого-то смурного мужика с прозаичным именем Викторн. Это имя для слуги, но никак не для мужа.

- Вика! Да ты – аристократка!  ​​​​ Знаешь, ​​ что у вас с Сашкой случилось? ​​ Ты ему надоела! ​​ И сначала, прежде всего, надоела как моя подруга. Знаешь, почему? Ты от меня отреклась. Глупая! Если б ты ему в постели говорила, что разрываешься между ним и мной, это продлило бы вашу связь.

- Отреклась? Как это?! – в недоумении переспросила Вика.

- Да. Ты рассказала ему обо всем, что между нами было. Во всех потрясающих деталях. Его особенно поразило, как я постоянно шептала «еще нежнее». «Так вот ты какая страстная! – сказал он мне. - Я даже тебя зауважал». Ты не поняла его стиль: не любя, он обожает болтать про любовь.

- Я знаю. Как запоет – не остановить. Он всё врал, а я, дура, верила. Я на самом деле любила его, а теперь ненавижу.

- Это не опасно для Сашки? – полюбопытствовала я. - Вот пожалуешься своему Сене - и он Сашку пристрелит! Он у тебя не лидер какой-нибудь группировки?

- Нет.

- Может, ты всерьез влюбилась в Сашку, Вика? Ну-ка, девчоночька, признавайся.

- Нет. Я открыла в нем даже не мужчину, а мужика. Мужик с повадками женщины! Аномалия. ​​ А что за Виктор? ​​ Сколько ты с ним?

- Не скажу.

- А почему тебе не сказать?
- ​​ Я люблю его.

-  ​​​​ Светка, ты ведь и мне это говорила!  ​​​​ Ты ​​ долго его «открывала»? Почему всё-таки решила броситься в омут семейной жизни? Ты же его еще год назад побаивалась. Что с тобой произошло?

-  ​​​​ Не знаю. Рядом с ним я почему-то ​​ больше не ​​ дорожу своей свободой!

- Но почему он так быстро тебя изменил? ​​ У тебя же были связи на годы!

- ​​ Да, он меня изменил! Как это ему удалось, я не понимаю, но я заметила: когда мы говорим или пьем вино, я думаю почему-то не о страстной ночи, ​​ - а о том покое, который даст семейная жизнь. Он тоже хочет ребенка, хочет брака, как я.

- Я думала, Светка, мы любим друг друга, - и нашей любви надо, чтоб мы изменяли друг другу с мужчинами. Я верила, мужики у нас только для измен! Я со всеми думаю о тебе. Со всеми! Я бы тебе не изменяла, если б встречались чаще. А для этого надо, чтоб я здесь жила. Я понимаю: тебе неприятно решать мои житейские проблемы, - на зато наши отношения любовников были настоящими! Прежде ты меня, о чем только не просила! Ты меня просила: «Давай попробуем так, Викочка!» или «Смотри, что я придумала», «Давай повторим».

- Все, Вика! Хватит. ​​ Звони своему возлюбленному.

- Сеня!

- Да. Ты где болтаешься?

- ​​ Ты не представляешь, как я заплутала! ​​ Вышла погулять, а понесло, неведомо куда.

- Бери такси, едь в гостиницу. ​​ Я там буду через час.

- Хорошо. ​​ Пока.

Вика ​​ бросила трубку, посмотрела на часы и закричала странным, вдруг осипшим голосом:

- Я должна бежать! Думаешь, ревную к этому твоему дураку? Да выходи за него замуж хоть сто раз! У тебя не будет нежнее меня. Если ты хочешь, я буду рядом с тобой; если не хочешь - прощай.

-  ​​ ​​​​ Да хватит ​​ тебе причитать, сволочь! Почему ты говорила, что тебе некуда пойти, если он тебя зовет?! Сволочь! Не приходи больше, гадина!

Она молча, быстро оделась и на прощание она изо всей силы шарахнула дверью.

Боже, что со мной было? ​​ Уже три часа ночи. Пора угомониться. Какой ветер! Гнет деревья. Неужели Виктор не чувствует то же, что и я?  ​​ ​​​​ 

Кажется, он собирался к матери. ​​ Наверно, у нее уже спит без задних ног.

Почему я чувствую, я вижу, как он сидит у окна и тоже смотрит в этот огромный, готовый разрушить наши надежды ветер?

Лежу в темноте, не могу уснуть, но и сил нет подняться, хоть что-то поесть, прийти в себя.

Хорошо бы позвонить Витьке.

И куда Вика поскакала в такую темь?! И я, я даже не пыталась ее удержать. Что она, деточка, что ли? Найдет такси и доедет, куда ей надо.

Боже, как же хорошо, что я одна. ​​ Надоели, надоели, надоели!

18  ​​ ​​​​ Встреча Светы и Вики ​​ с точки зрения ​​ Вики

Как страшно думать, что она меня не любит! Вот бегу к ней, как дура, - а она просто отмахнется от меня, как от мухи.

Я стою у ее двери, а думаю о Семене. Столько произошло всего за один день! Он уже обнимал меня, уже был во мне, - и только тогда я поняла, что это случилось. Я не оттолкнула его, хоть очень хотелось. Что он со мной сделает? Он привел меня к себе якобы, чтобы меня спасти, потом у нас все было, ​​ - а если это еще один Саша?  ​​​​ А если он забудет меня, как все забывали, кто со мной был?

Я хорошо помню этот день, потому что тогда Сашка первый раз ко мне сам подошел и запросто спросил: Как дела? Такой же день был и с Семеном: больше двух лет назад.

Вглядываюсь в пустой, темный зрачок ее двери – и мне страшно. Может, Светка уже ненавидит меня? Может, всё знает о моей измене? Конечно, всё давно знает, ведь Сашка ей дороже, чем я.

Мне-то казалось, главное – нежность, - но нет! Дружба всем важнее. Я и Света часто изменяли друг другу, это сразу стало нормой наших отношений. Сначала измена, а потом дикая ругань, бурная сцена в постели. Почему я думала, что это навсегда?

Ее дверь обита сталью. Эта сталь и в наших отношениях.

- Кто там? – кричит она ​​ - ​​ и я чувствую, как она боится и злится сразу.

- Светка! Открой.

- Вика, ты чего? Что удумала! Что ты себе позволяешь?

- Мне надо проститься. Пожалуйста, пусти.

- Он тебя выгнал? – строго заорала она. – Что ты молчишь, дура?

- ​​ Светочка, пусти меня! Мне надо с тобой поговорить.

- Черт с тобой! Заходи, - и Светка со злостью рванула дверь.

Она ​​ так грубо и строго лязгнула замком.

В этом было что-то невыносимое, противное, даже жестокое.

- Неужели это осталось от нашей любви? – подумала я.

Что-то ей мешало ​​ ударить меня через цепочку.

И что я приперлась к этой дуре? И что скажет Семен?

Но он – тоже хорош: оставил меня одну.

Кажется, меня нельзя оставлять самой себе: я сразу что-то отмочу.

Вот решила, что люблю Светку.

Разве так уж будет плохо броситься друг на друга  ​​​​ последний раз в жизни?

Я вошла:

- Привет!

- Привет. Ты от Семена? Чего ты молчишь? Я знаю. Ты не поругалась и с ним?!

- Какой Семен? – пыталась оправдаться я.

- Саша, Семен, а вот моя очередь. Так, да? Ты что себе позволяешь, тварь?

Как она красива, когда ругается!  ​​ ​​​​ Опять ​​ высыпала на меня все свои обиды! Мол, не может поселить у себя, мол, фото Семена уже всем известны, мол, меня и его вот-вот арестуют и посадят в тюрьму.

- Что там у тебя было с Сашкой? – как бы невзначай спросила она – и я поняла, как это для нее важно.

- Я влюбилась. ​​ Ты часто о нем рассказывала, все мне насчет него «объяснила». Я пришла к нему как к другу.

- Он был очень нежным?

- Сначала очень, но уже в первые минуты близости мне стало страшно. ​​ Что ты, что он, - вы не даете уверенности в себе! До встречи с вами я мечтала о большой, настоящей любви, а получила какие-то порывистые связи.

- Твой Сеня тебе докажет, что  ​​​​ такое «настоящая любовь»! Ему ​​ как раз не нужна «порывистая связь»! ​​ И попробуй, в это не поверь! Сама увидишь, что будет. Мало не покажется.

- А что будет?

- Он станет тебя поколачивать.

- Светка, не каркай!

- Он будет тебя лупить из лучших чувств.

- С чего ты взяла?

- В России это случается слишком часто, - рассудительно заявила она.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга.

-  ​​​​ Сенька – сердечный, ​​ а ​​ этот изысканный Поспелов, - призналась я, ​​ - оказался обычным мужиком: использовал - и выбросил.

- А ты не знала, что так будет? – опять она накинулась на меня. - На что ты надеялась, Вика? Ты же сама приползла к нему на коленях! Ты думала, если изобразишь на все готовую рабыню, он тебя поселит?! С чего ты взяла? Чудес не бывает.

Я сказала ей правду:

- Я хотела тебя удержать.

Она не поверила:

- Изменой с Сашкой, и Семеном?! ​​ Или уходи, или рассказывай, что у тебя с Сашкой. Друга я тебе не отдам, идиотка!

Я ответила искренне:

- Света, прости меня! Я не заметила, что уже год назад стала привыкать к Сашке.

- Что у вас тогда было? Рассказывай. Я же оставляла вас одних. Скажешь, он ни разу тебя не поцеловал? Не поверю.

- Однажды он улыбнулся без причины. Я спросила: Ты чего? Он не ответил, наклонился и поцеловал мою рубашку. ​​ В грудь. Меня это так поразило! Ты себе не представляешь.

- Он и со мной это делал. Пока я не замахнулась на него ​​ пепельницей. Его притягивает женская грудь. Не секс и его пот, а именно такие касания. Ты не представляешь, как его волнуют соски! Гораздо больше, чем всё остальное.

- Я поняла это из наших с ним разговоров. Он любит говорить о рубашках, о лифчиках, о груди. ​​ Я однажды просто его попросила, чтоб он больше об этом не говорил – и он заткнулся.

- Я-то не могу так отговориться, - пожаловалась я. - Я помню, как он утянул мой лифчик. Я ему сказала: Ты чего? ​​ Он потом купил мне три таких же, а этот так и не отдал.

Вот вцепится в сосок – и сидит.  ​​​​ А я  ​​​​ - думай, когда же ему надоест.  ​​ ​​​​ Вижу - ​​ никогда.

Знаешь, как он говорит о нас? «Ты вот просто забываешь, что у тебя есть грудь, а Светке ее грудь кажется совершенно необъятной: этаким расплывшимся теплым морем». Знаешь, почему мы с ним сблизились? Я была уверена, что вы – любовники. Теперь я этому почему-то не верю. Но только теперь. Мне всегда чудилось, вы, голые, вместе, ​​ - и тебе это очень приятно.

- Ты просто дура! Вика, ты – дура!

- Мне больно. Хотите вы или нет, но теперь вы оба – против меня. ​​ Заговорщики! Вы взяли мою нежность, мою молодость, и торопитесь меня забыть. Но я клянусь: я, я сама ​​ – тебя забуду. Я буду сильной, научусь радоваться разлуке! Уже этому рада.

- Вика, так лучше! ​​ - виновато залепетала она. - Попробуй меня забыть. Тогда нам не будет так больно. Только брось эти детские глупости, будто тебя просто использовали.

- Но почему так получилось, Светка?! Да, ​​ иногда ​​ рядом с ним я думала ​​ только о тебе. Мне показалось, это ты обнимаешь меня. Поэтому мне так легко было отдаться этому ловеласу.

- Ты хоть понимаешь, как много ты этим похоронила? Вика! Прежде мне чудилось, ты и я всегда рядом, чудилось, мы издалека заколдовываем, привораживаем друг друга волшебной игрой. Ты разбила все эти мечты вдребезги!

- Слушай! – взмолилась я. – Мы опять говорим о любви. Давай все вернем! Тебе же нравилось! Помнишь, в постели я всегда делала вид, будто во всем тебе подчиняюсь! Это тебя увлекало!

- В постели ты всегда кого-то изображала. Да, ты изображала, будто тебе приятно мне подчиняться, а я - будто предпочитаю быть второй. Мне теперь стыдно думать об этом!

- Помнишь, что ты мне сказала? «Отказаться от тебя?! Это значит, от любви и юности». Света, ты это говорила!

- Больше не скажу. Нет, Виконька, милая моя! Ты мирно вернешься в свой Торжок.

Что же ей мешало просто выставить меня?

- Что тут страшного в твоем Торжке? ​​ - зло и настойчиво продолжала она. - Всё совсем не так плохо! Зачем ты надеешься всю жизнь оставаться при ком-то? Так не бывает. Просто не бывает. Почему ты решила, что призвание этого мира - тебя спасать? Здесь каждый спасает себя сам. Ты и так выжала все, что можно, из своей бисексуальности. Мы целый год жили вместе! Разве этого мало? Что я сделаю, если чувства проходят? Он хоть был нежен с тобой?

Опять тот же вопрос.

- Кто? – спросила я на всякий случай. - Сашка?

- Ты еще пошучиваешь, идиотка! Пока спрашиваю о Сашке. Потом о другом твоем кавалере. Что?! Думала, сделаешь ему приятное – и решишь все проблемы?!

- Сладко, - она взялась ​​ нравоучать, - это когда понемножку, а если ты постоянно на всё готова, это надоедает. ​​ Хорошо, ​​ когда чувствуешь сопротивление и желание, растущее из этого сопротивления! Я же тебе советовала: будь строже с мужчинами! Ты ведь баловала Сашечку, да? Наверно, его так никто не баловал, как ты! Он ведь не только сладострастник, как все мужики, он еще и певец. Это творческий человек. Одного секса ему мало, как бы ты ни старалась.

Чего ты плачешь? Чаю или кофе? Вика, чего ты рассиропилась?

Она все-таки заметила, что я плачу! Спасибо большое.

- Кофе.

Мы пошли на кухню.

- Ты хочешь кофе или нет? Я так и не пойму. Что ты все молчишь? Давай поговорим. Только не надо близости, Вика. ​​ Я больше не люблю тебя.

- Зачем ты несешься, сломя голову, замуж? ​​ Ты что делаешь, Светунчик? Ты бросаешь под поезд! Зачем?

- Я? Под поезд?  ​​​​ Наоборот, я схожу на моей станции: это и называется «браком». ​​ По-моему, это ты изображаешь Каренину: не знаешь только, под какой поезд броситься. Ты прекрасно знала, что Сашка не выносит женщин. Как тебя угораздило «попроситься» к нему?

- Я думала, так безобидней, а попала волку в зубы.

- Сашка – не волк! Просто его не надо соблазнять. Если мужику поднести на блюдечке с голубой каемочкой, так какой же дурак откажется? Ты ведь знаешь его «особенности»! Ты что, хотела стать для него мужчиной?

Тут я прямо спросила ее:

- Это я была для тебя мужчиной и остаюсь им, так ведь?

- Забудь об этом, Вика!

- И не надейся! Как я могла надеяться стать мужчиной и для Сашки? Я что, дура, что ли?

- Опять твои басни! Конечно, ты знала, что Сашка тебя хочет, но Вика! Любовь не должна превращаться в «социальное обеспечение». ​​ Это твоя манера: грузить всех своими проблемами, всё на всех вываливать! Любовник – это не социальный работник, что приносит пенсионеру буханку хлеба, потому что тому до магазина просто не дойти. Всем хочется любви, страсти; и мне тоже. Я хотела только твоей любви. Но быть твоей мамой, папой, банкиром, спонсором? Нет уж, извольте, сударыня. Мне это неприятно. Я тебя умоляю: научись зарабатывать деньги. Не знаю, как, но научись. Это раньше были содержанки, в девятнадцатом веке. Теперь - нет.

Боже, какая гадина!  ​​​​ Даст копеечку, а потом плачет от счастья, ​​ будто обогатила навсегда. И так нравится себе самой: до слез. ​​ 

Она хороша, ​​ только когда она злится. А если «добра», разляжется толстой теткой, расплывется титьками, - умора! ​​ 

Сколько раз было: ​​ даст денег – и ​​ разнежничается, потому что кажется себе очень доброй. Поэтому я так любила ​​ у нее выпрашивать.

Но что же ​​ эта идиотка наболтала?  ​​​​ Вот это да!  ​​​​ Шарахнуть ей по морде. И это она, моя самая нежная, самая любимая, говорит такие гадости! Я столько для нее сделала – и для чего? Чтоб вынести все эти унижения.

- Тебе не стыдно? – залепетала я. - Какие-такие «деньги» ты мне давала? Это же копейки! Ты забыла, как часто я пропадала? Я искала работу. Пусть редко, но я находила ее! По-твоему, я только делала вид, что искала. Сидеть с ребенком мне не позволяли без рекомендации, и ты пальцем о палец не ударила, чтоб ее достать. ​​ В секретарши меня не брали по той же причине. ​​ Куда мне было пойти без связей и без прописки? В маляры?

- Ну, и пошла бы поработала! – рассердилась Светка. - Не такая уж ты и хилая. Мне надоело ухаживать за тобой, как за маленькой девочкой. Всё - на мне! И водопроводчики, и очереди в сберкассе ​​ и магазинах, и пьяницы в подъезде, и еще бог весть что. Еще и ты меня грузишь своими проблемами! Насколько меня хватит тащить эту ношу?

- Я тебя умоляю, Виконька, я тебя умоляю, - шептала она. – Не надо всем нам твоих проблем: своих выше головы.

- Кому это «всем вам», сволочи? – не выдержала я. – Будто я ничего для вас, барей, не сделала! Я ведь решала ваши сексуальные проблемы, я их решала! И вы оба мне говорили, что любите меня! Оба! За это вы мне давали, как нищей, долларов двадцать. Это же не деньги!

- А сколько мужчин тебе давало деньги? Ты хоть считала? Ладно, что пререкаться! Ты все равно больше ты жить у нас не можешь. ​​ Раньше я тебя жалела, мне казалось, мужчины тебя обманывают, а теперь вижу ясно: это ты их дуришь, дорогушечка. Дуришь всех нас! И мужчин, и женщин. Вот и Сенюшку своего окрутила только так.

- Ты всё сказала, Светик? Почему ты не скажешь другого, доброго?

- Почему ты, Вика, не скажешь: «Светик, я желаю тебе всего наилучшего! Я люблю тебя, но надеюсь, с Виктором ​​ тебе повезет больше». Неужели ты не понимаешь, как это для меня важно?

- Я не могу так сказать.

- Почему?

- Я еще люблю тебя.

- Ты меня не любишь: ты за меня борешься. Тебе что, так нужны эти кости?

Светка со злостью посмотрела мне в глаза и тут заметила, что ее грудь открыта. Так она голая! Может, она ждала меня? Или мне показалось? Совсем недавно мы часами сидели, обнявшись, обе совсем голые, ни чуточки не стесняясь, - а теперь ее разозлило это напоминание о близости.

Она глубоко запахнула халат.

Я была готова рассмеяться, но она устало спросила:

- А этот твой Сеня? Он не рассчитывал на твой страх? Он был уверен, ты полюбишь его из благодарности? Как освободителя? С нами ты не отвечала за свои поступки, - а с ним?

- Понимаешь, с Сеней всё прозаично и надежно. Поэтому не хочу сомневаться в нем. Не хочу. Пойми, эти чувства слишком редкие, слишком ценные для меня. Почему нет людей, с которыми я была бы, как на небесах?

- Мы, Вика, были с тобой на небесах.

- Вот именно! И что?!

- Хорошего, знаешь ли, понемножку. Давай расставаться, дорогушечка.

- Сеня? – растерянно сказала я, словно бы спрашивая саму себя. - Сеня был со мной, как с законной женой; я делала то, что, скорей всего, буду делать всю оставшуюся жизнь. ​​ Так мало с самого начала ​​ романтизма и порыва! Неужели я уже отказалась от всего этого: отказалась от моей юности? Мне это больно, я всё не привыкну к этой боли.

- То ли еще будет, заинька! Вот станешь его женой, а он, напившись, будет тебя лупить. Не со злости, а потому, что так принято. Ты спросишь: «Зачем ты, Сенька?», – а он ласково ответит: «Терпи, дура».

- Ты уже говорила это! ​​ Откуда у тебя такие мысли? Чего ты злишься, Света? Ты ведь тоже из коммуналки, как и я.  ​​​​ И твой папа бил твою маму. ​​ Что тут нового? ​​ Я сбежала из Торжка, а ты из своего Кемерово.  ​​​​ Мы обе спасались от провинциальных нравов, но тебе повезло больше. Вот и всё. Но разве в Москве нравы лучше? Здесь тебя поимеет сто человек, и ни один не скажет «спасибо».

- Тьфу, какая ты противная девчонка! Откуда в тебе столько дряни? И я, глупая, всё почему-то терплю твои выходки.  ​​​​ А что он, твой Сеня? ​​ Может, он не врет, и ты для него идеал?

- Меня пугает это слово, я первый раз его слышу. Неужели завтра пройдет моя юность, и я окажусь просто женой? Этакой скрюченной бабулькой, что ищет, где бы подешевле достать докторской колбасы, а потом таращится в телевизор или подтирает сопли детям. Не артисткой в Москве, как я мечтала, а только торжковской жёнкой!  ​​​​ Во мне уже ​​ не будет ​​ этого огромного огня любви, этого горения, ​​ этого желания отдать всю мою нежность другому! Тебе, Светка! Помнишь, я хотела еще больше огня, еще больше мощи, и принесла тебе «травку»? Ты испугалась. «Ты куда катишься, Вика? – спросила ты. Да никуда, - ответила я. - Я делаю то, что делают все. Я не суюсь в тяжелые наркотики. - Ты уверена, что вовремя остановишься? - Уверена. - Как же тебе не страшно? – Помнишь, что я сказала? «Светка, нельзя так бояться жизни. Надо просто жить, пока живешь. Ты боишься и мужчин, и женщин, ты всего боишься!».

Разве сначала тебе не нравилось такое распределение ролей? Я - юная, незащищенная, а ты - взрослая, ведущая, обеспечивающая. Неужели это было плохо? Мне кажется, не все ли равно, как, - лишь бы любить. Что тебе тогда не нравилось, Света? Почему ты так играешь мной? Просто, ты «успешна», а я нет. Ты можешь себе позволить делать с людьми все, что тебе захочется, а другие - нет. Это безответственно, Светка!

- С чего ты взяла про мою «успешность»? Я, как ты знаешь, ​​ уже не вхожу в десятку самых известных. Я только чуточку раскручена; не больше. Этот уровень позволяет в чем-то быть свободной: я смею выбирать, - но очень осторожно. Неужели ты не понимаешь, как это мало?! Но даже этой фигни я добиваюсь сама! Именно сама! Своим горбом! А не тем, что прилепляюсь к кому-нибудь и становлюсь приживалкой.

- Что ты прибедняешься, Светка? Ты не хочешь замечать свое право выбора, ты просто им пользуешься, как тебе удобно. Ты выбираешь не только продукты, квартиру, удобства, - но и людей, с которыми тебе удобно жить. Для тебя и в обладании есть что-то от концерта, от милой, приятной игры. Порывистая «артистка» ты только на сцене, а в жизни очень осторожный человек.

- Будь я на самом деле осторожной, не подпустила бы тебя близко. Да, я осторожна, - но что тут плохого, Виконька? Я не ищу каких-то особых удовольствий, а только хочу быть нормальной. Вот и все. Не больше. Больше жизнь все равно не даст. Как ты не понимаешь, что мне трудно, что я жду от брака спасения, уверенности в себе, надежности? С появлением Виктора мне стало легче! Я хочу нормальной жизни с нормальным мужиком. Тебе только двадцать, у тебя еще все впереди, а мне надо думать о покое.

- «Тебе только двадцать»! ​​ А тебе ​​ - только ​​ тридцать четыре.

-  ​​​​ Вот именно: ​​ уже тридцать четыре!  ​​​​ Я ​​ уже устала ​​ быть ​​ несерьезной. ​​ Могла я думать, что ноша легкомысленности столь тяжела? ​​ Да, до сих пор не получалось быть серьезной, ​​ - но мне это очень хочется. Именно так. И будет так, как я хочу.  ​​​​ Зато теперь ​​ моя жизнь ​​ не так жестока, она больше не ранит, не жжет. Ты не можешь мне дать такой уверенности в себе, не можешь! Признайся. Так что я не «безответственна» по отношении к тебе, а только спасаю себя. Теперь ты возвратишься к своей маме. Это нормально. Ты вернулась к Семену, а потом вернешься к маме. Так всё и уладится. Прямо-таки хэппи энд.

И вдруг она прошептала нежнейшим голоском:

- Ты мне нравишься, девочка моя! Знаешь, как приятно, когда такая тихоня, как ты, закатывала бурную сцену! Это здорово, но хорошего понемножку.

- Да! Тебе трудно работать, когда ты любишь.

- Вика, возможно, ты и права. Да, наверно, лучше небольшая, удобная, «посильная» ​​ любовь, чем «большое чувство», которое, того и гляди, тебя разрушит. Я больше не могу тебя любить. По крайней мере, простимся по-человечески. А если Сеня уже вернулся?

- Подождет.

- Как ты строга! – улыбнулась она. - Представь, в этой квартире где-то через неделю начнется ремонт. Если не раньше.

- Ремонт уже был! В прошлом году! Ты помнишь, как пахло краской в нашу первую ночь?

- Ничего страшного. Мы открыли окно.

- Ты забыла о нашей нежности? – спросила я.

- Постараюсь забыть. ​​ Я не должна тебя видеть. ​​ Ты сейчас уйдешь.

- Я ни на что и не надеюсь. Пришла, чтобы уйти. Ты не хочешь со мной проститься?

- Мы уже простились, Вика. Ты сейчас уйдешь. Слышишь меня? Теперь меня смешат твои приставания. Мне стыдно! Хватит быть слабой. Не хочу.

- Ты хотела какой-то необыкновенной любви, а когда ты ее получила, она тебя напугала!

- Я не уверена, что это наш случай. Не уверена. ​​ Я – другая, Вика! Я – жена и мать, у меня морщины на лбу.

Я подошла к шкафу и вытащила белье:

- Это наши простыни.

- ​​ Как хорошо, что ты напомнила! ​​ Сейчас запущу стиральную машину. ​​ Вика, ​​ хватит мелодрамы! Уходи!

- Ты хочешь, чтоб больше ничего не напоминало обо мне? Я пришла и постучала в дверь, ты обняла меня и заплакала.

- Я не плакала. Не придумывай.

- Ты не хочешь любви, Светка!

- Хочу ли я любви?! Ну, знаешь! Да, хочу. Но покоя - больше.

- Ты ведь была страстной, Светка! Я ведь всё помню.

- Хватит. Забывай скорее.

- Почему?

- Потому что так будет лучше всем. И тебе, и мне. Уходи.

- Сколько раз, Света, я вставала и уходила. Ты говорила мне: «Уходи», - и я покорно уходила. Но каждый раз я возвращалась. Каждый раз.

- Ты могла догадаться, что это не может длиться бесконечно. Мы с тобой на разных полюсах, Вика. Всего тебе доброго! Одно дело, падать в одиночку, а другое - рядом с мужем!

Ты хоть надеешься Сене ​​ не изменять?

Почему она так жестока? Наверно, она узнала во мне что-то такое, что ее оскорбляет! Она узнала предела своему падению, - а я? Я только играла в него.

- Надеюсь.

- Вика! Плохо ты себя знаешь.

- То же самое я могу сказать и тебе. Почему сейчас я не могу сказать: Сеня - последний мужчина в моей жизни? Просто это было бы глупо так сказать. Мне с ним хорошо. Я вижу, как он старается быть нежным – и мне хочется его любить. Так хочется, что я уже люблю его. Но клянусь, Светка: одно твое слово – и я останусь у тебя. Решай.

- Я ничего не хочу сейчас решать.

- Почему, Света? Почему?

- Потому что всё давно решено. Оглянись, Вика! Разве для тебя не самое главное, что он вернулся? Был первым и снова вернулся. Я так рада за тебя! ​​ Я ​​ просто в приятном шоке: тебе готова гавань! ​​ Остается только причалить.  ​​​​ Он тебя любит. Первый мужчина, кто тебя любит на самом деле.

- Я, дура, не верила, что это из любви, - согласилась я. - Да, тогда в лесу давным-давно он был очень нежен, - и вот всё повторилось.

- Это замечательно! Как ты смеешь после этого приходить ко мне?

- Тебя я люблю больше.

- Знаешь, почему это тебе кажется? В нем нет этой нерешительности Сашки: ​​ такие, как он, учат женщин ненавидеть мужчин. Но Сеня – настоящий! ​​ 

- Так сразу – замуж? ​​ - закричала я.

- Что ты о себе думаешь? Что ты - ​​ женщина-вамп? Нет! Ты обычная, нормальная девочка из провинции. Тебе нравятся любители бурных сцен, но только когда они в кино! На самом деле, ты ​​ сама их боишься! ​​ И Семен, и Виктор – не такие! И слава богу! Мы обе разом нашли исключения: замечательных, необыкновенных мужчин! Так давай радоваться этому!

- Может, и нашли, - улыбнулась я в первый раз, ​​ – но для тебя Виктор – только этап, а для меня всё серьезно.

- Боже мой! Что ты за дура! То ты умоляла, а вот уже и атакуешь! Уходи отсюда! Тебе что, еще раз повторить? Позвони ему и убирайся!

- Я его успокою, можно? – попросила я.

- Да говори, сколько хочешь.

Я впопыхах схватилась за мобильник:

- Сеня, это ты?

- Я. Где тебя носит?

- Сейчас прибегу. Я всё объясню.

19  ​​​​ Света одна и звонит Саше

- Сашка, ты не спишь?

- Нет. И даже не собираюсь.  ​​​​ 

Света спохватилась:

- Я тебе не помешала? Ты один?

- Он уже спит. ​​ Что новенького? Признайся, ты ведь виделась с Викой!

- Откуда ты узнал? Ты что, и за мной следишь?

- Да нет! ​​ Просто она тебе позвонила: об этом мне сообщил мой охранник.

- Сашка, но зачем ты ее прослушиваешь?! Это же незаконно.

- «Незаконно»!  ​​ ​​​​ Что уж ​​ ты так нагнетаешь страсти! ​​ 

- ​​ Представь, ​​ она ​​ сама ​​ только что заявилась ко мне. ​​ Как ​​ ни в чем ни бывало. Это Вика. Она такая. Я ее выставила!

Сашка, прости, что я звоню, но я всегда так накручиваюсь перед концертом.

- Да не перед концертом, а после встречи с ней.  ​​​​ Тебе не надо с ней видеться – вот и все. ​​ 

Спасибо, дорогушечка, что позвонила: хочется поговорить.

- А Сереженька?

- ​​ Я же сказал! ​​ Он уже уснул. Здоровый мальчик.

- Вообще-то, он у тебя на дурака не похож. Это ты в сердцах его костеришь! Уснул - так уснул! На многих так действует близость. Это твой мужчина, а мужчины любят спать после таких упражнений.

- Ты-то почему одна? Где твой Виктор?

- Надеюсь, мирно спит: он же – нормальный человек. ​​ Саша, ты пробьешь мой концерт на двадцать седьмое? ​​ Учти, я тоже хочу выступить. И не в какой-нибудь захудалой ДКашке.

- Да не бойся ты, Светка! Ты ведь в форме и любишь вкалывать.

- Я-то работать готова; только б ты меня не прокатил, как получилось с гастролями во Владимир.

- Ну, ладно! - недовольно промычал он. – ​​ Зашибем деньгу на Дне города. ​​ Ты знаешь: я был с Викой. Я уже раскаялся и думал, ты меня уже простила.

- Хорошо, хорошо! Я простила. Как ты: в духе? Отработаем хорошо сегодня?

- Конечно, Светка. Здорово говорить в ночи, да? Ты ведь знаешь: я - неразговорчив. Я могу говорить только с тобой. Ближе у меня друзей нет. Мой бесценный Сереженька для души подходит мало.

- Вот ты, бедненький мой, и в тревоге.

- Да. Ты это знаешь наизусть. Представь, я не уверен в себе! Я боюсь потерять тебя.

- Серьезно, Сашик?

- Конечно. Уведет ​​ тебя этот твой мужик. Сколько их было, но этот – самый опасный.

- Мы все равно сохраним дружбу! ​​ Просто ночью твоя ​​ неуверенность разрастается ​​ до истерии. ​​ Ты и сам это знаешь.

-  ​​​​ Да, я это знаю. ​​ Как обычно.  ​​​​ К прискорбию. Роман с Викой опять заставил думать о вашем брате. Казалось бы, ваш женский мир - огромный, блестящий, - но я навсегда его потерял.

- Навсегда? Саша, может, до очередного романа? Я уже знаю: твой роман ​​ длится от трех до пятнадцати дней и заканчивается сокрушительными угрызениями совести.

- Пока что после Вики просто не могу смотреть на женщин: так противно. Словно б в близости с ней узнал о женщинах такое, чего не должен был узнавать. Она разрушила во мне что-то бесценное. Словно б у меня на столе стояла ваза с прекрасными цветами, а я своими руками грохнул ее об пол! Разве я знал, что во мне есть эта святая хрупкость, которую нельзя отдавать в чужие руки? Я отдал ее Вике - зачем? Сегодня стоял в церкви - и так стыдно было! Наверно, правильно говорят «не согрешишь - не покаешься», - но я не хочу больше грешить. Я устал, Светланчик! Я чудовищно устал. - Кайся, Сашка, кайся больше: тебе же лучше будет.

- Я все вспоминаю это приключение, все живу им. ​​ Такая маленькая, эта Вика, а заберется - весит тонну. Заберется - и мучает, и мучает! Правда, мучает приятно. В этом ей не откажешь. Очень похоже на добросовестную работу. Сначала она нравится, потому что угадывает желания, сделает все, что ни попросишь, но потом начинает казаться, что она проститутка и работает за деньги. Она не грезит в постели, а просто добросовестно работает. Она делает мне очень хорошо, но потом, когда прихожу в себя и вспоминаю, она кажется слишком за работой, слишком знающей, что нужно делать, чтобы мне понравиться. Это плохо, это отравляет воспоминание об удовольствии, я уже не понимаю, что же я помню. Это мне трудно. Если она все же останется в Москве, станет дорогой девушкой по вызову. Так и вижу ее в роскошном лимузине, несется куда-то с накрашенными губами, а день яркий, солнечный, августовский.

- Кстати, Сашка! - встрепенулась она. - Что с Викой? Она скоро исчезнет?

- Уже сегодня. Так что давай осторожно радоваться.

- ​​ Вот уж бальзам на душу! Боже мой! Можешь радоваться, грубый мужик.

- Как ты думаешь: я ее не увижу или заявится с этим своим хахалем на наш концерт?

- Очень может быть. Я ей сказал, чем они рискуют, если останутся.

Думаю, у них роман, - и Вика выйдет ​​ за него замуж.

- Ты не был корректен с ней!

- Я не был «корректен» со многими, но меня никто так не унижал, как она. Что-то ужасное, низкое в ее фантазиях! Она была уверена, мы - «тройка»!

- Не выдумывай.

- Светик, она прямо мне об этом говорила. Представляешь, какой кошмар. Что мы с тобой наделали, приблизив ее! Мы ведь себя унизили близостью с этой грубой девкой. Я даже не могу сказать, нежная ли она, даже не уверен, что помню именно ее.  ​​​​ Часто я даже забывал, что она - Вика, я только целовал ее грудь, - и мне было на самом деле хорошо. ​​ Но как только она заговаривала, - волосы дыбом! Самое ужасное - ее уверенность, что мы с тобой - любовники. Это мне никак не переварить. Прочее меня обижает меньше.

За нее можно не бояться: девушка - не промах. Есть разные типы людей. Одни несут в саму жизнь свои сны, свои желания, - это ты и я. ​​ А Вика, та мечтает, твердо зная, что ее мечты останутся только мечтами. Поэтому она так агрессивна. Таковы все бескрылые люди. Когда фантазия не работает, только и остается, что быть жестоким. У меня есть свой итог в отношениях с женщинами. Все, что мне снилось о женщинах, - все это пришло на самом деле, - но наполнило меня ​​ не радостью, а боязнью и отвращением к ним. ​​ Почему? Разве они не были ​​ нежны со мной? Мужчины ​​ снились иначе, я не знал, что от них и ждать. Может, эта огромность ожидания и сделала меня таким?

Для России это проклятие: я навсегда осужден скрывать эту слабость, не могу себе позволить выйти за самый узкий круг общения. Тем ты и бесценна, что всё понимаешь, - но при этом ты умеешь удержать дружбу.  ​​​​ Кажется, так легко провести ночь в одной постели! ​​ Но это разрушило бы навсегда наши бесценные отношения, мы оба оказались бы в пустыне. Мы и так уже в ней. Ты слышишь меня?

- Да, Саша.

- В моих снах мужчины неласковы со мной: они меня мучают, - чтобы наяву явиться совсем другими. В нежности мужчины обязательно есть ужас противостояния внешнему, всегда равнодушному, всегда безжалостному миру. ​​ Я и Сережа спасаемся в любовь, а поэтому в жизни особенно осторожны. Вот общество! В нем запрещено быть нежным! То, что я сделал с Викой, - нормально, ​​ - но сделай я это с каким-нибудь моим поклонником, мог бы налететь на ужасный скандал. Россия - это тебе не Франция: ты не можешь жить открыто с кем хочешь. Это Ив Сен Лоран мог заявиться со своим «мужем» в перестроечную Россию, но никто не осмеливается сделать это в России. Как это больно, и не сказать. Не общество, а толпа лицемеров. Ты можешь иметь недостатки, но только те, что общеприняты.

- Как твой Серега пережил твою очередную измену?

- Плохо. У нас одни и те же чувства, он мне как брат, но именно брат по духу. ​​ Это особенно ценно: между нами не стоит плоть ​​ женщины. Даже если его больше не встречу, буду думать о нем всегда. Он мне нравится, я люблю его, даже когда долго его не вижу. Такой сдержанный, когда мы встречаемся на тусовке. И правильно!  ​​​​ А то опять какой-нибудь журналюга выследит, кто с кем.

- Поэтому, - Саша в упоении продолжал свой ​​ сердечный монолог, - я хочу только нежности, а не страсти. ​​ Разве просто смотреть телевизор с Серегой рука в руке менее приятно, чем распластаться под ним? Да ты об этом знаешь лучше меня! Сколько мы с тобой проговорили, сколько нежности в наших словах! ​​ Сегодня с утра стали с Викой пререкаться, наорала на меня и пожаловалась, что гоню ее после ​​ «моря откровенности»! Какие уж там «моря»! Может, это мое предубеждение, но она кажется ведьмой, этакой злой агрессивной бабой. Все женщины при знакомстве дают понять мужчине, что им трудно решиться на близость, - но не Вика! Я-то думал, будто это я ее соблазнил: я это воображал до первой бурной сцены. ​​ Для нее всё игра, она делает вид, будто всему верит, - а на самом деле заранее лжет: ради обладания. ​​ Она меня домогалась! Представляешь, как это неприятно?

- Всё это твои фантазии. Не совсем безобидные.

- Света, ты меня осуждаешь, да?

- Нет! ​​ Какой смысл?

- Спасибо, - продолжил Поспелов. - Захотеть Вику - это все равно, что захотеть змею. Она удрала, ​​ а я - ужасно рад. Она наверняка опять попросится к тебе. Не пускай ее!

- Зачем ты так, Саша?

- Это просто тварь. Представь: спать со змеей!

- Прекрати, Саша! - Светлана Юрьевна не выдержала и закричала. - Ты не должен говорить плохо о людях, с которыми был близок.

- Но я страдаю, мне страшно! Меня соблазнило как раз то, что она - тварь! Ты меня не соблазняешь - и за это я тебя уважаю. Больше: я тебя люблю. Как друга. Мне страшно, когда меня хотят женщины. Как ты не понимаешь! Вика так много разрушила во мне! Я ничего не чувствую, кроме опустошения. Ничего!

- Может, это из-за Сережи?

- Может быть. Ну да, он хорошенький, - а дальше-то что? С ним душевно не поговоришь. У него слабости, оплачивать которые приходится мне. Всё та же песня! Как их ни меняй, как не тасуй все ту же колоду карт, как ни цивилизуй других, как ни приспосабливай, ты все равно один. Раз ты - художник, ты все равно всегда в тупике, тебе хорошо, только когда ты поешь. Но я должен реализоваться и по-человечески! Мне нужны люди, а не коллеги.

Слушай, Светка, ты знаешь, сколько мы уже с тобой проговорили? ​​ Сорок минут. Мне уже лучше, а будет совсем хорошо. ​​ У нас с тобой каждый телефонный разговор - как ​​ половой акт. Знаешь, кто-то кончает быстро, а другому никак не кончить, хоть он и старается.

- Опять ты в своем мужицком репертуаре.

- Слушай, Светка: еще не легче: объявилась моя бывшая жена. Пока не пойму, что ей нужно, но, скорее всего, попросит денег. Представляешь? Вечером позвонила. ​​ «Саша, я тебя помню». Откуда она узнала телефон? ​​ Зачем она всплыла? Что ей нужно? Не понимаю. Эта зараза претендует на мою свободу.

- Только покушается. Для нас свобода - часть профессии… ​​ скажи ей это.

- ​​ Я ей сказал. Я ей давно все сказал. ​​ Светка, извини, что я на тебя навешиваю комплексы.  ​​​​ Ты хоть уверена, что в браке будешь свободна? ​​ 

- Да, ​​ уверена.  ​​​​ Ты не знаешь, Сашка, как это много: нормальный мужик. Мне нужно именно это. С Викой иногда было хорошо, но меня мучил ужас. Я забывалась только в начале. Потом мне стало страшно в ее руках, я обрадовалась, когда меня стал шантажировать ее «Сёма»: я ее выгнала - и это стало настоящим освобождением. Вернулись и свобода, и воодушевление.

- Позволь коварный вопрос: почему ты свободна в постели только с мужчиной?

- Да я попросту не ставлю так вопрос: я ​​ не хочу вопросы близости ставить так высоко. ​​ Я устала от сексуально озабоченных мужиков.

- Мало ты себя знаешь!  ​​​​ Тебе, вот увидишь, брак покажется смирительной рубашкой.

- Нет, Саша: мне не надо так много свободы. Просто не надо.

-  ​​​​ А для меня свобода – это все! ​​ Но я сам не понимаю, ​​ почему я свободен - только с мужчиной? Я не скажу, что с Викой мне было плохо, - но в этом ощущении редкой радости есть и ясное сознание того, что меня изнасиловали! Мне это не приносит удовлетворения: мне, чтоб стать удовлетворенным, не надо быть изнасилованным.

Светка, ​​ у меня так часто бывает: меня не бьют кулаком по лицу, со мной делают только все то, что обычно делается в постели, - но в этом - ясный привкус насилия. Потому и изгнал женщин из своей жизни: чтоб избавиться от запаха насилия.

Я раньше думал: ​​ пусть меня даже и изнасилуют, ​​ - но так, чтоб это было приятно! Но нет! Мне это неприятно. Неприятно. Бури юности уже улеглись, но лава еще не затвердела, мне еще больно понимать, что такой любви, как я хочу, нет. Я научился справляться с болью, ​​ - но как научиться жить без любви? И вот я ​​ говорю себе: «Сашик, научись жить без любви! Иначе ты не сможешь работать». Уже приучаю себя к мужским чувствам.

Меня пугает другое: ​​ вдруг выясняется, что я должен решать все сережины ​​ житейские проблемы, что он ждет их решения именно от меня; ждет потому, что мы были вместе. Получил своё - теперь плати!

И Поспелов неожиданно изменил тему:

- ​​ Слушай, ​​ как ​​ ты красива! ​​ Вчера почему-то особенно. Так тебя воодушевляет скорая неволя.  ​​​​ Ты уверена, ​​ что брак тебе ​​ по силам?  ​​​​ Не станет он тяжелой, а может, и непосильной работой?

- ​​ Ты серьезно, Сашка?

- Да.  ​​​​ Очень серьезно… ​​ Я всё не могу тебя сегодняшнюю забыть. Какая-то огромная гордость во взгляде, чуть не до отчаяния. Что с тобой?

- А ты не знаешь? ​​ Я в первый раз влюбилась.

- В тысячный!

- Я не б-ь, Сашенька. Я не только решила, что люблю: я люблю на самом деле. Прежде и я, как ты, ​​ не могла, не умела видеть главного: что любовь больше любых частностей. Я не хочу ничего скрывать, потому что это любовь, потому что этого слишком много! Я не смею скрывать так много.

- На самом деле что-то новое! Что если скоро тебе покажется, что это не так много?

- Не покажется, - строго ответила Света.

- Ты уверена?

- Уверена.

- А через десять лет?

- Через десять я вовсе откажусь от чувственной любви и уйду в монастырь. Если во мне ничего не останется от певицы. Совсем ничего.

И она призналась:

- Саша, от меня ушло ощущение, что я талантлива.

- Вечная песня! Как тебе не надоело?

- Что во мне «раскручивать»? Мой голос? Но я в него не верю. Я до звезды давно не дотягиваю! И в другом - то же: я - черненькая, - но до брюнетки не дотягиваю. Брюнеточка; не больше. Ни пышных форм, ни красивого лица. Это ты можешь петь до семидесяти, а я доживаю на сцене последние годочки.

- Это зависит от тебя! Ты перестала бороться - вот в чем дело. А голос стал лучше.

- У меня?! Да ты врешь, Сашка!

- Нет, я не вру. Только борись, только побеждай свой страх. Ты мне как-то рассказывала, он, этот страх других, начался у тебя с пятнадцати лет. Один парень тебе слишком прямо объяснил, что тебя хочет, - и вот тебе до сих пор не опомниться.

- Спасибо! - рассмеялась Светлана Юрьевна. - Он долго объяснял, что я красива, но я не верила.

- Вот-вот! Именно так. ​​ Светка, ​​ а ты ​​ поспать не думаешь?

-  ​​​​ Попробую. ​​ Не уверена, что получится.

- Я тоже попробую.

- До завтра, Сашка. Пока.

- Пока.

20  ​​​​ Вика ​​ и Сеня в два ночи.  ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 

Доронин Семен Геннадьевич был неприятно поражен, не застав Вику дома. Он буквально не находил себе места.

Звонок напарника ему показался спасением:

- Как ты там?

- Укладываюсь прямо тут, среди товара.

- Ты не обиделся? – Сеня спросил друга.

- Да что ты! Я понимаю. Пригласишь на свадьбу.  ​​​​ Как она-то?

- Ее тут нет!!... ​​ Подожди, вот она. ​​ Звенит мобильник. ​​ Секунду подожди. ​​ 

- Слушай, идиотка, где тебя носит? – заорал он, забыв отвести в сторону мобильник.

Вика поняла, что он не в духе, но ответила адекватно:

- А тебя где носило, идиот?

- Вика, бери такси, не экономь. Я тебя жду.

- Хорошо.

- Все, - сказал Семен другу. ​​ - ​​ Она уже ​​ идет.

- Где это ее носит?

- Черт ее знает. ​​ Слушай, Васик, значит по деньгам все сошлось?

- Ты знаешь, Сенька, не всё. ​​ Пока мы в прогаре на ​​ кусок. Ну, ничего! ​​ Не те деньги, чтоб горевать. ​​ Вывернемся. Я, возможно, просто что-то не сосчитал.

Главное, не беспокойся: ​​ после того, что у вас было, она вернется. Куда она денется? Ты что, не знаешь всех этих девушек? Все они не без придури - и твоя Вика тоже. Где-нибудь болтается. Из Торжка уже позвонили: машина приедет в полночь.

- Не раньше?

- Раньше не выйдет.

- Слушай, но уже два ночи. Я ее просто убью, эту заразу!

- Да не переживай ты! Сейчас придет, - и друг отключил телефон.

Оставшись один, Сеня лег на кровать, закрыл глаза, но не стал выключать свет.

Она на самом деле вспомнила меня или только старается доказать, что меня любит? Она постоянно мне доказывает, что мне без нее не обойтись. Она сначала предала меня, но вот предательство оборачивается преданностью – и мне остается только удивляться столь неожиданному повороту вещей.

А вообще, поездка прошла чудесно: купили всё, что надо, уложились в пять кусков, что и требовалось. Еще и Вику вызволил из рабства. Что тут с ней делали? Мне было страшно думать об этом, а теперь эти страшилки кажутся надуманными. И кому тут мстить? Это же звезды! Они из другого социального круга. Я не понимаю, почему этот Поспелов еще не вычислил меня и попросту не придушил.

Как меня сначала испугало, что она ушла, на ночь глядя. А если ушла навсегда?

Подо мной на нее вдруг напала ​​ истерика: она стала говорить что-то невнятное, кричать, она так напугала меня! Ничего; привыкнет.

И на самом деле, не прошло и десяти минут, как ​​ вошла Вика.

Семен  ​​​​ рассудительно, с улыбкой спросил:

- Ты почему сбежала?

- Но что страшного случилось? Я только бродила, а потом решила зайти к Незабудке, чтоб уладить скандал. Заговорились.  ​​​​ Все ​​ улажено.

- ​​ Зачем ты пошла к этой курве?

- Уговаривала простить тебя. Ты ведь ее шантажировал. У нее и у Поспелова на тебя целое дело. Я всё замяла.

- Чего там заминать? – недоверчиво спросил он.

Семен не ожидал, что Вика будет знать так много.

- Как?! Ты не знаешь? Незабудка еще две недели назад сказала ​​ мне, что ты ее шантажируешь. Представляешь? Сегодня прихожу, а она показывает твое фото.

Чего ты молчишь, Сеня? Не понимаешь? Я ведь уже говорила об этом! Мы оба были сфотографированы в кафе, и при случае уже нас можно было бы шантажировать.

- Как это «шантажировать»? Она ведь не записывала наши разговоры на магнитофон.

- Незабудка» не записывала, а вот Поспелов, тот записал.

- Да? Мне что, теперь его бояться?

- Нет. Она поговорила с ним.  ​​​​ Все хорошо, только он ​​ намекает, что нам лучше было б побыстрей убраться.

- Она сама тебе сказала, что они не будут меня преследовать?

- Сама. Я сказала, мы сегодня же уедем.

И тут она переспросила:

- Мы на самом деле уедем?

- Конечно. ​​ Сегодня же, в полночь.

- Вот и хорошо. ​​ Так что всё улажено. Когда приду, можешь меня за это поцеловать: я свершила небольшой подвиг.

- Да, - благодарно шепнул он, - спасибо, что всё уладила. Я тоже не чувствовал себя правым, но уже ринулся напролом. Конечно, риск. Меня могли бы просто избить до полусмерти прямо сегодня же или сдать в милицию.

-  ​​​​ Так ты бродила! ​​ На фига?

- Я плакала.

- Серьезно? – доверчиво спросил он. – Я что, обидел тебя?

- Сенька! Зачем ты так ревнуешь?

- ​​ Когда?!

- Ты так больно сжал мне руку! ​​ 

- Я думал, ты уже забыла.

- Нет, не забыла. Мне больно. ​​ 

- ​​ Больше не буду, - по-детски ответил он. - А ты как думаешь? ​​ Зачем ты писала ​​ в чате «Я люблю тебя, Незабудка!»? Надо было головой думать! Вы не очень-то и скрывались, милые подружки. Хочешь, я тебе прочту этот прелестный, - тут он мило скартавил на манер вождя мирового пролетариата, - кусочек?- Да?! Ты заучил его наизусть?

- Нет. Просто он у меня есть в карманном компьютере: как и адреса и телефоны твоих московских «друзей».

- Давай.

Сеня прочел с экрана:

Ты обняла меня и прошептала:

- Ты любишь?

Я ответила:

- Да.

Ты нежно меня поцеловала, и я поняла, что люблю тебя.

- Я не отпущу тебя никогда! Как хорошо, что я тебя нашла. У нас не будет любви, не будет настоящих чувств с этими грубыми мужиками – и ты это знаешь.

- Кто он, твой жених, Незабудка? Неужели он такой глупый и не понимает, что ты предпочтешь меня?  ​​​​ Он ​​ не знает, что ты о нем думаешь, или просто дурак?

- Он понимает, но еще больше не хочет понимать. Он готов на всё, только б остаться рядом со мной. Он знает обо мне все, и всё равно меня любит. ​​ Пусть знает! Если он любит, ему надо знать.

Они дружно, не сговариваясь, засмеялись.

- Такие вот выкрутасы, Вика! Что я должен думать? Неужели Поспелов тебе не нравился? Никогда не поверю.

- Саша? Он недосягаем, это другой социальный слой, так что о близости между нами не могло быть и речи. Зачем такое запоминаешь наизусть? Пойми: я вернулась к тебе навсегда. Ты слышишь меня или нет?

- Слышу.

- Теперь повтори, когда мы уедем.

- Машина из Торжка приедет ​​ в полночь.

- Здорово! Давай куда-нибудь сходим.

- Куда? – спросил Сеня.

- На эстрадный концерт. ​​ Последний раз.

- Опять этот Поспелов, опять эта Незабудка, опять смотри на эти рожи!

- Почему тебе не посмотреть на них последний раз в твоей жизни? Это будет не их концерт, а обычная «солянка». Потом сходим в ресторан. Давай так, а?

- Можно.

- Проблема, Вика, что я ​​ плачу ​​ свой долг за квартиру.  ​​​​ Поэтому кручусь изо всех сил.

- Ну, и что?

- Не будем покупать билеты на первый ряд, хорошо?

- Да, пожалуйста. ​​ А что за долг?

-  ​​​​ Да так, - уклончиво сказал он.

21 ​​ Виктор и Света говорят в ночи.

- Привет!

- Это ты, Витька? ​​ Четыре часа утра! ​​ Спасибо, что решился мне позвонить. ​​ 

- ​​ Я ​​ почувствовал, что ты не спишь. Ты ведь любишь полуночничать.  ​​​​ Я  ​​​​ звонил тебе раньше: было занято. ​​ 

- Это мне позвонили. По поводу завтрашнего концерта.  ​​​​ А что ты делаешь?

- Думаю о тебе. Хотел переночевать у мамы: не могу: не спится. У меня не было в жизни таких хороших дней. ​​ Так хорошо, ​​ что перебивает усталость. ​​ 

- Ты позвонил, словно почувствовав мои мысли! ​​ - призналась Света. - Как это у тебя получается? Мне иногда так хочется слышать твой голос – и тут твой звонок! Здорово.

- Ты думаешь спать-то?

- Да что ты! ​​ Все не могу успокоиться. А ночь-то какая холодная! Натянула свитер, выхожу на балкон, смотрю на небо. Я часто так выключаю свет и выглядываю на мир из темноты. ​​ 

Знаешь, тут какая-то ​​ машина внизу стоит.  ​​​​ Уже ​​ часов пять.  ​​​​ На ​​ том самом месте, где ты обычно оставлял свою тачку. ​​ Кстати, там кто-то есть. Зажегся свет.

- Не стой на балконе. ​​ Простудишься.

- Совсем необязательно, - почему-то сердито ответила она. - Ты не расскажешь, что у тебя с мамой? ​​ Ты ​​ ведь был у нее.

- Был. И с днем рождения поздравил.  ​​​​ Я пока не распространяюсь о наших отношениях: настолько она впечатлительная.

-  ​​​​ Она хочет еще внучка?

- Ну да.  ​​​​ Она считает, мой первый брак был ошибкой. ​​ Знаешь, у меня бывшая жена – пьяница.  ​​​​ Что там у тебя? ​​ На всякий случай ​​ возьми бинокль и посмотри, что там в машине.

- Зачем, Витька? Подсматривать нехорошо.

- Наоборот, очень даже хорошо! Это, может быть, хороший сюжет. Смотришь?

- Да. Два каких-то мужика считают деньги.

- Здорово!  ​​​​ Точно готовый сюжет!  ​​​​ О чем ты думаешь?

- Представляешь, какая я глупая? Знаю, ​​ что ты ​​ далеко, а все равно чудится, ты рядом и ​​ смотришь на меня.

- ​​ Сейчас-то ты мне признаешься, что ты пишешь?

- Да.

- Написала что-нибудь за вечер?

- Написала. Глупость какую-то. ​​ Я напишу и забуду: словно б и не писала. ​​ Потому что мне важен сам факт писанины, а что получается, мне все равно. ​​ Как ты думаешь, почему я так люблю темноту?

- В темном омуте черти водятся.

- Да не в темном, а в тихом! ​​ - поправила Света. – Я так отдыхаю. Только в полном мраке.  ​​​​ 

- ​​ Я ​​ читал ​​ твои опусы – и часто не мог понять, где ты, а где не ты.

Коллективное творчество.

- Но ты первый, кто воспринимает их всерьез!

- ​​ А почему нет? ​​ Это, ​​ кажется, ​​ тебя и держит на свете: твои фантазии.  ​​ ​​​​ Плохо только то, что все твои коллеги, вон, катаются в Испанию, а ты в Москве чахнешь. Почему? Почему ты живешь хуже, чем они?

- Ты точно сказал! В сентябре все соберутся, начнут щеголять нарядами, рассказывать, как отдыхали в Испании, ​​ - ​​ а о чем расскажу я?

- Расскажешь, что не зря теряла время, а крутила роман с очень интересным человеком. В результате, он предложил тебе руку и сердце. Что в машине?

- Эти мужики кончили делить деньги, теперь сидят, курят. В темноте дымок такой красивый! Я будто вдыхаю запах их дорогих сигарет, я в какой-то удобной бездне! Странное, короткое мгновение, когда мне кажется, будто все хорошо, весь мир - вот он, близко.

Вот бабушка из тридцать шестой квартиры ​​ вышла со своей собаченочкой. Уж никогда не думала, что она может выгуливать так поздно. Она и летом ходит в толстой вязаной шапке. ​​ Легко почувствовать, как она плотно сидит на ее голове. Смотри, смотри! Пошла куда-то, пошла. К такому головному убору подошло бы пальто, а она - в дешевой, ​​ броской, молодежной куртенции. Точно, что где-то по дешевке отхватила.

- Да бог с ней, с бабушкой! Главное, ты в норме. Прочти что-нибудь свое.

- Да, я – в норме. Вот уж не забуду, что ​​ бабулька ​​ прошлой ​​ зимой отмочила: присела прямо в снег, причем площадочку заранее вытоптала. Почему она не дошла до дома, а устроила туалет прямо подо мной? Ужасно. Это не смешно. Ей-богу, мы - не люди, ​​ а нация озорников: так и ищем, где б отклониться от нормы. И теперь на нее смотрю, а мысль одна: а ну, как и нынче покакает?!

- А ты следующий раз высунись из окна и крикни: «Да ты что, бабуленька?».  ​​​​ 

Да что мы всё об этих гадостях? ​​ Завтра ты будешь неотразимой – как всегда на сцене.  ​​​​ Меня  ​​​​ это ​​ воодушевляет.

- Спасибо, Виктор. Жаль только, от публики остаются мимолетные образы.

- Что делать? Это и есть идеальная любовь! Обожание на час. Это то, что тебе и нужно.

- Я-то сама не знаю, что именно мне нужно, а ты за меня знаешь. ​​ Забавно. Мне просто приятно петь.

- Светка, а ты в чем сейчас? Ты все в том же халате?

- Да. Я его люблю. Халатец хоть и невзрачный, а что-то в нем сердечное.  ​​​​ Он какой-то бесформенный, обнимающий. ​​ В общем, напоминает идеального мужчину.

-  ​​​​ Твой халат мне  ​​​​ тоже нравится. Он нормальный. ​​ Главное, ​​ твоя публика тебя в нем не увидит.

Она глянула в окно. Лунный свет, из таинственного, манящего далёка, ​​ свет, ​​ мягко ​​ льющийся в окно, показался ей сильным, строгим, даже беспощадным. Словно б это был мужчина, о котором она мечтала всю жизнь!

- Витька! – закричала она. – Машина горит!

- Уходи скорей с балкона: она может взорваться. Может, позвонить в милицию?

- Какие-то люди пытаются ее открыть.

- Там сильно горит или немножко?

- Я не пойму, Виктор. Представляешь? Я-то, дура, принесла на балкон стул, села и размечталась. Будто вижу не небо, но огромный, далекий город, куда-то спешат женщины в развесистых, роскошных шляпах. Почему чудятся именно они? Хоть бы одна остановилась и поговорила со мной. Слушай, машину уже тушат! Почему я не заметила, как ее зажгли?

- ​​ Ладно, ​​ не переживай!  ​​​​ Как ты хорошо ты ​​ говоришь! Никогда не думал, что услышу такое.  ​​​​ Слушай, ​​ мы будем вместе?

- ​​ Конечно, будем!  ​​​​ Куда мы денемся?

- ​​ Ты понимаешь, как это важно для нас?

- Конечно, Витька. ​​ Я ждала, когда ты начнешь так говорить, когда ты захочешь от меня так много! Теперь мне не кажется: теперь я уверена, ты меня любишь.

- Почему ты только сейчас это сказала, Света? Давай проговорим всю ночь. ​​ Я не знаю, что со мной произошло. Мне кажется, ты – самая нормальная. Ты себе не представляешь, как мне хорошо! Я помню каждое твое слово, я чувствую каждое мгновение, ты меня любишь! А ​​ что ты думаешь? ​​ Ты ​​ меня любишь?

- ​​ И ​​ я люблю тебя. С репетиции шла домой пешком и думала о тебе. Так хорошо жить и нести эту любовь в летний, обворожительный город.

И Света постаралась заземлить разговор, по ее мнению, становившийся слишком литературным.

- Знаешь, звонила мама.  ​​​​ Я ей сказала про ремонт, ​​ а про тебя не решилась.  ​​​​ Если ​​ честно, я не знаю, ​​ что от мамы и ждать.

- Да, наши мамы одинаковы. Что, давай баиньки?

- Да, Витька, мне надо выспаться. ​​ Пока.

- Пока.