Театральный дневник

1996

Важное:

Письма Чехова

Юрий Нагибин

Неверов

Сартр ​​ о «Постороннем» Камю

Сергей Юрский и Наталья Тенякова

Январь

2  ​​​​ Работа со снегом.

Во сколько раз понизился уровень жизни за эти десять лет? В среднем в четыре.

3  ​​ ​​​​ Лучшее Бени Хилла.

Опять все впечатления – от Гете-Института! (ГИ).

Места для зрителей в греческом классическом театре.

Хор чудесен уже в тексте у Эсхила, так что Петеру Штайну было что показать.

Хор огромен, внушителен – и противостоит Эдит Клеве - Клитемнестре.

4  ​​ ​​ ​​​​ Камерный театр Мюнхена:  ​​​​ «Эмилию Галотти».

Пьесу ​​ совсем не понять по тексту, на бумаге.

Так и наш «Бригадир» Фонвизина покажется примитивным, - но надо, чтоб нашелся режиссер!

Лессинг – более прямой просветитель.

Пусть это ангажированная литература, но ей не отказать в искренности, в страстности.

Сани Мельес играет напыщенно, но именно это и дает представление о театре 18 века.

5  ​​ ​​​​ Камерный театр Мюнхена: ​​ Хельмут Грим и Петер Люр в «Троиле и Крессиде».

Такой Шекспир очень внимателен к античности.

Получается роман на сцене.

Хельмут Грим – представитель именно мюнхенской культуры.

Я уж закусил удила и штудирую всю видеотеку Гете-Института. Прежде она казалась необъятной.

«Die Backchen. Вакханки» ​​ по Эврипиду. 1974.

Русскую и немецкую культуры двадцатого века роднит огромность потерь.

Клеве играет Агаву. ​​ Огромность чувств при полной неподвижности.

6  ​​​​ Теперь и нищие не «просят», а просто работают.

Метро: мужик толкнул кулаком в бедро.

Я ​​ написал – и почуял ритм: ​​ В метро / мужик / толкнул кулаком / в бедро.

7  ​​​​ Три дня было бесснежье и мраз, зато сегодня вычистил святую лестницу.

10  ​​​​ Презерватив вошел в обиход французов.

Все контакты начинают с него.

Это же и нормально!

Меня женщины всегда терроризировали, угрожая родить.

11  ​​ ​​​​ Дура Леська загрызла котенка Уголька.

Ненавижу собак; что с этим поделаешь?

Эта грубая мужская сила не всегда адекватна.

16  ​​​​ Кот хозяйничал на кухне, но когда стали выяснять, что же произошло, оказалось, что Барсик, наш беленький чудик, гонялся за мышкой. Как это нас восхитило! ​​ 

20 Посмотрел ​​ наш Казаковский ​​ «Визит старой дамы» Дюрренматта – и совершенно не тронут.

Холодно,  ​​​​ и не ​​ передает эпоху.

Не знали, как и спастись от холода, но вдруг АМ дает драгоценный совет: заклеивать газетой, как то делали ссыльные. Мы сразу опробовали – и стало лучше.

21  ​​ ​​ ​​​​ Посмотрел и «Мать» Штайна (по Горькому).

Вот он, Брехт «в чистом виде».

И это – тоже социализм.

Что ж, в Германии он не был столь бесчеловечен, как в России?

Спектакль говорит об этом.

23  ​​​​ Утром укрепляю бетонным раствором стены ванной. ​​ 

И окна законопатил еще раз!

Ким, зав НИМа по хозчасти, делает все, чтоб превратить мою жизнь в ад.

Какое это испытание для Люды! Какое унижение!

После работы встретил брата Валерия Волкова Сашу – и мы подробно говорили о загранице.

25  ​​ ​​ ​​​​ МКТ, Мюнхенский Камерный Театр: «Фауст». Прекрасный немецкий артист Дитер по Гете.

Мои блуждания по Павловскому парку в семидесятых переполнены чтением «Фауста» в оригинале.

27  ​​ ​​ ​​ ​​​​ И теперь столь многое приходит из детства!

Например, коты.

Нет, не вообще коты, а наш Барсик.

Что ж такое кот? ​​ Прежде просто не замечал этого любимца жены, а вот он, Кот, разросся в какую-то мифологему.

Я подумал об этом, когда он стал есть печенку.

Он открыл пасть, томно пискнул, выразительно глянул на меня, да и куснул.

Подмигнул – да и вгрызся! ​​ 

Ух, как красиво это получилось!

Казалось бы, мне не знать эти острые и нежные клыки!

Вот они вонзились в грубую ткань мяса.

Ест и вертит белой главой, и хвост подоткнул, и тужится, и вздыхает.

Сожрал – и мы переговариваемся: он пищит мне, а я ему. Все, что он ни сделал, вырастает в процесс, все длится, переливается красками, все тянет забытое ощущение радости только оттого, что ты мальчик и живешь.

Вглядись в свою душу.

Что ты увидишь?

Не прекрасную женщину, а огромное поле, а в нем – притаившегося в траве кота.

Сидит и недоверчиво тебя разглядывает.

Что же так?

Может, потому, что сама эта прекрасная дама больше любит котов, чем мужчин.

Вот и мы, чудится, любим котов, а не друг друга. Единственная возможность большой любви – полюбить одного кота.

Тогда и наша любовь будет одна.

Издаст свое кроткое «мя» и смотрит в меня.

Знает, что красив?

Знает, что смотрит мне в душу?

Конечно, не знает.

Зачем ему это знание?

Любит печенку – и все тут.

А знать ничего не хочет.

Так не доверяет знаниям.

31  ​​​​ Идиот Истры идет мне навстречу и кричит:

- Эй, б-ь!

У него не лицо, а маска, он идиот на сто процентов, а не меньше (что по временам случается со всеми).

Я что, должен был ответить ему по-русски?

«Уйди, г-о! А то е-альник начищу».

Так, что ли?

И этот рассказ вызывает у Люды слезы. Это всё, что она может в ответ: плакать.

Февраль

3 Видео-материалы к театру Табори.

Видео-материалы Гете-института при немецком посольстве.

Сам Табори впечатляет: венгр, невероятно настранствовавшийся!

Жорж Табори ставил рассказы Кафки в разных немецких театрах.

«Свободный театр» Мюнхена (работа в стиле школы Мейерхольда).

Но «Макбет» откровенно скучен, гимнастика на сцене.

Табори: Искусство 20 века создается людьми без корней.

4  ​​ ​​ ​​​​ Чехов пишет

М. П. ЧЕХОВОЙ

4 февраля 1899 г. Ялта.

4 февр.

Милая Маша, пишa тебе о пианино, я руководился таким соображением: надо бы обзаводиться крымской обстановкой теперь зимою, пока ты в Москве, а я в Ялте, чтобы потом летом не пороть горячки. Пианино может постоять в доме Иловайской - и кстати бы мне тут играли. Впрочем, как знаешь. Сие не суть важно.

В доме, в верхнем этаже, будет паркетный пол. Дом немножко увеличен, так что комната мамаши и столовая будут шире и длиннее на 1 арш<ин> или несколько даже более. В нижнем этаже целая квартира. Делать ли у тебя в башне паркетный пол?

Я подписал уже договор с Марксом, это факт совершившийся, и потому Сергеенко может говорить о нем где угодно и сколько угодно. Теперь уже, когда всё кончено, нет секрета. 75 тыс<яч> я получу не сразу, а в несколько сроков, на пространстве почти двух лет, так что с уверенностью можно сказать, что деньги эти я не проживу в два года. Расчет мой таков: 25 тысяч на уплату долгов, на постройку и проч., а 50 тыс<яч> отдать в банк, чтобы иметь 2 тысячи в год ренты.

В одном из своих последних писем я спрашивал: согласятся ли Дарские сыграть Марину и Самозванца на второй и третий день Пасхи, в Ялте, во время пушкинских празднеств? Ответа до сих пор нет. Я делаю это предложение на том основании, что, как слышал, Ольга Мих<айловна> весною собиралась в Крым лечиться.

Был ли у вас офицер Лесков? Был ли Меньшиков, который теперь в Москве?

Я читал в «Курьере», что Станиславский играет Тригорина каким-то расслабленным. Что за идиотство? Ведь Тригорин нравится, увлекает, интересен одним словом, и играть его расслабленным и вялым может только бездарный, не соображающий актер.

Какое здесь тусклое общество, какие неинтересные люди, батюшки мои! Нет, нельзя разрывать с Москвой навсегда. Будь здорова. Мамаше поклон.

Твой Antoine.

Мне пишут, что Л. Н. Толстой очень хорошо и смешно читает мой рассказ «Душечка», напечатанный в «Семье».

Какое хорошее имение Кучукой! Дом не заперт, хозяев нет, никто там не бывает, и сторожа нет. Никаких расходов.

Моды пришлю.

Девица Корш взяла у меня здесь 100 рублей. Ф. А. Корш, ее родитель, пришлет тебе сии деньги на Дмитровку; это в счет мартовских двухсот, тебе и матери на харчи.

5  ​​​​ Чехов пишет  ​​​​ 

Н. М. ЕЖОВУ

5 февраля 1899 г. Ялта.

Дорогой Николай Михайлович, я опять с просьбой. Если у Вас есть сборник «Призыв», изданный Гариным, то, пожалуйста; велите переписать два моих рассказа, помещ<енных> в нем. Один подписан так: Лаэрт. Переписанные пришлите мне.

Что касается «Петерб<ургской> газеты», то не хлопочите, я напишу в Петербург. Там, в Петербурге, легче отыскать, что нужно, и переписать, а Вы лишь возвратите мне список рассказов, которых не нужно переписывать; этот список я как-то послал Вам. Если потеряли, то не беда.

Как поживаете? Что новенького? Об игре Станиславского мне уже говорили и писали, и с Вами я совершенно согласен.

Буду ждать ответа.

Ваш А. Чехов.

5 февр.

Переписывать нужно лишь на одной стороне листа, чтобы удобнее было набирать.

На обороте:

Москва.

Его высокоблагородию

Николаю Михайловичу Ежову.

Поварская, Трубников пер., д. Джанумова.

Л. А. АВИЛОВОЙ

5 февраля 1899 г. Ялта.

5 февр.

Многоуважаемая Лидия Алексеевна, я к Вам с большой просьбой, чрезвычайно скучной - не сердитесь, пожалуйста. Будьте добры, наймите какого-нибудь человека или благонравную девицу и поручите переписать мои рассказы, напечатанные когда-то в «Петербургской газете». И также походатайствуйте, чтобы в редакции «Пет<ербургской> газеты» позволили отыскать мои рассказы и переписать, так как отыскивать и переписывать в Публичной библиотеке очень неудобно. Если почему-либо просьба эта моя не может быть исполнена, то, пожалуйста, пренебрегите, я в обиде не буду; если же просьба моя более или менее удобоисполнима, если у Вас есть переписчик, то напишите мне, и я тогда пришлю Вам список рассказов, которых не нужно переписывать. Точных дат у меня нет, я забыл даже, в каком году печатался в «Петерб<ургской> газете», но когда Вы напишете мне, что переписчик есть, я тотчас же обращусь к какому-нибудь петербургскому старожилу-библиографу, чтобы он потрудился снабдить Вас точными датами.

Умоляю Вас, простите, что я беспокою Вас, наскучаю просьбой; мне ужасно совестно, но, после долгих размышлений, я решил, что больше мне не к кому обратиться с этой просьбой. Рассказы мне нужны; я должен вручить их Марксу, на основании заключенного между нами договора, а что хуже всего - я должен опять читать их, редактировать и, как говорит Пушкин, «с отвращением читать жизнь мою»…

Как Вы поживаете? Что нового?

Мое здоровье порядочно, по-видимому; как-то среди зимы пошла кровь, но теперь опять ничего, всё благополучно.

По крайней мере, напишите, что Вы не сердитесь, если вообще не хотите писать.

В Ялте чудесная погода, но скучно, как в Шклове. Я точно армейский офицер, заброшенный на окраину. Ну, будьте здоровы, счастливы, удачливы во всех Ваших делах. Поминайте меня почаще в Ваших святых молитвах, меня многогрешного.

Преданный А. Чехов.

Теперь меня будет издавать не Суворин, а Маркс. Я теперь «марксист».

Ал. П. ЧЕХОВУ

5 февраля 1899 г. Ялта.

5 февр.

Глубокомысленный Саша! Надень новые брюки, ступай в редакцию «Нового времени» и распорядись, чтобы там переписали сказку мою «Сказка», напечатанную в 4253 №, и пришли мне. Распорядись также, наняв даже кого-нибудь за деньги (но подешевле), чтобы отыскали в том же «Новом времени», через год после № 4253, на Пасху или Рождество, или Новый год напечатанную другую сказку - о миллионерах, держащих пари. Также вели переписать рассказы «Скука жизни», «Учитель» и «Тяжелые люди», напечатанные в том же «Новом времени» в первый год моего сотрудничества в оной хорошей газете. Все это нужно для г. Маркса, нашего благодетеля, который купил у меня мои произведения, даже несмотря на твое дурное поведение.

Сегодня получил письмо от Суворина и Тычинкина. Суворин говорит об учиненной мною продаже; то, что не он купил объясняет он тем, что Сергеенко о продаже сказал ему, когда уже было кончено с Марксом и проч. и проч., - и объясняется в дружбе и хороших чувствах. Письмо его очень тепло написано. Тычинкин тоже объясняется в чувствах и критикует «молодую» редакцию.

Как никак, а в общем «Новое время» производит отвратительное впечатление. Телеграмм из Парижа нельзя читать без омерзения, это не телеграммы, а чистейший подлог и мошенничество. А статьи себя восхваляющего Иванова! А доносы гнусного Петербуржца! А ястребиные налеты Амфитеатрова! Это не газета, а зверинец, это стая голодных, кусающих друг друга за хвосты шакалов, это чёрт знает что. Оле, пастыри Израилевы!

Я и Суворин намереваемся ознаменовать наше книгоиздательство, продолжавшееся 12 лет столь благополучно. Посоветуй, как ознаменовать, чем.

Денег от Маркса я еще не получил. Должно быть, по ошибке он послал все деньги тебе.

Отчего бы тебе не завести сношений с московским «Курьером»? Там весьма нуждаются в беллетристике. Маша могла бы оказать тебе протекцию, ибо «Курьер» издается ее приятелями, иерусалимскими дворянами. Газета хорошая, платит хорошо. Ты можешь сразу заломить по 4 коп. за строчку. Мало? Ну, по 12 коп.

Итак, значит, я уже не издаюсь у вас, и Неупокоев уже отошел от меня, как Иаков отошел от Лавана. - «Не желаю быть знакомым», - как говорил кто-то когда-то хриплым басом.

В начале поста Суворин приедет ко мне в Ялту. Ты писал недавно о желании купить себе кусочек земли. Где бы ты хотел купить? На севере? На юге? Отвечай обстоятельно.

Кланяйся своему семейству и будь здоров. Если тебе Маркс прислал мои деньги, то возврати. Твой брат и благодетель

А. Чехов.

Да, прежде в моих дневниках Чехов, чем современное: он – интересней.

Драматург и историк ​​ Эдвард Радзинский о Раскольникове. Исторический театр.

​​ ОРТ – самая большая сцена. Public Russian TV. ​​ 

Был и фильм Климова, где Петренко убедительно играл Распутина. Драматург представляет интеллектуальную сторону трагедии. ​​ 

«Миллионерша» с Этушем и Борисовой. Именно этот спектакль видел первым в 1970 году, когда только начал ходить в питерские театры. Тогда «Комиссаржевка» предстала светочем знаний. ​​ 

6  ​​​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

6 февраля 1899 г. Ялта.

6 февр.

Прежде всего позвольте внести маленькую поправку. Я телеграфировал Вам тотчас же, как только получил известие, что Маркс хочет купить. И Сергеенке я телеграфировал, чтобы он повидался с Вами. Ни одной минуты секрета или проволочки, и уверяю Вас, фраза, сказанная Вами Сергеенке и повторенная Вами в последнем письме: «Чехов, очевидно, не хотел мне продавать» - основана, выражаясь языком классных дам, на одних только парадоксах.

Константин Семенович писал мне, что Вы, быть может, в начале поста приедете в Крым. Это было бы хорошо. Вчерашний день был совсем летний; весна, очевидно, началась, а в великом посту будет уж совсем хорошо. Из Ялты мы поедем на лошадях в Феодосию; может выйти интересное путешествие. Здесь извозчики очень хорошие, кстати сказать. К тому времени, т. е. к посту, я получу от Маркса первую порцию денег и буду уже не работать с легкою совестью, с чувством собственного достоинства.

В копии договора, которую мне прислали, написано много всякой всячины, совершенно ненужной, и ни слова не говорится о доходе с пьес. Я забил в набат и теперь вот жду ответа… Водевиль есть вещь, а прочее всё гиль - я крепко держусь этой старой истины и доход с пьес считаю самым надежным.

От скуки читаю «Книгу бытия моего» епископа Порфирия. Там говорится о войне: «Постоянные армии во время мирное суть саранча, поедающая хлеб народный и оставляющая зловоние в обществе, а во время войны - это искусственные боевые машины, которые когда разовьются - прощай свобода, безопасность и слава народная!.. Это - беззаконные защитники несправедливых и пристрастных законов, преимущества и тиранства»…

Это писалось в сороковых годах.

Пока мы ознаменуем наши 13-летние отношения, пришлите мне календарь. Скучно не знать, кто когда именинник. Об ознаменовании же нужно будет подумать и потом поговорить.

Часто видаюсь с академиком Кондаковым, говорим об учреждении отделения изящной словесности. Он радуется, я же это отделение почитаю совершенно лишним. Оттого, что Случевский, Григорович, Голенищев-Кутузов и Потехин станут академиками, произведения русских писателей и вообще литературная деятельность в России не станут интереснее. Примешается только неприятный и всегда подозрительный элемент - жалованье… Впрочем, поживем - увидим.

Только что принесли Ваше второе письмо насчет Маркса и продажи. Я думаю так: продажа выгодна, если мне осталось жить недолго, меньше 5-10 лет; и невыгодна, если я буду жить дольше.

Напишите, правда ли, что Вы приедете в Ялту.

Будьте здоровы и благополучны.

Ваш А. Чехов.

Н. И. КОРОБОВУ

6 февраля 1899 г. Ялта.

6 февр.

Милый Николай Иванович, Крым я знаю больше десяти лет, мне ты можешь смело довериться. Если выбирать на южном берегу, то отдать предпочтение следует Ялте - по многим причинам. Здесь удобные пути сообщения, почта приходит и уходит два раза в день, воскресные газеты получаются из Москвы во вторник вечером, чистота обеспечивается хорошей канализацией и санитарным надзором, и здесь не так грязно, как в Гурзуфе или Алупке; здесь всегда можно получить медицинскую помощь, есть порядочная библиотека, читальня, театр, сюда наезжают москвичи, из которых можно составить кружок знакомых хотя бы для винта, здешние дома приспособлены для культурного жития, и при желании и при некотором знакомстве с местными условиями можно устроиться превосходно, гораздо лучше, чем в Гурзуфе, где только в сезон хорошо, теперь же там пустыня, скука смертная. У Токмаковых всегда очень скучно.

Если бы ты поручил мне устроить Екатерину Ивановну, то я нашел бы для нее квартиру не близко к морю, но и не далеко, квартиру теплую, сухую, с комфорт<абельной> обстановкой, из 3-4-5 комнат, чтобы и тебе было где остановиться в случае, если приедешь, со столом, т. е. с завтраком и обедом из свежей, очень хорошей провизии, с балконом и с видом на море и т. д. и т. д. Одно - жить в Ялте в гостинице, и совсем другое - жить дома, в хорошей квартире, иметь свой балкон, свой сад, и кто здесь не жил по-домашнему, тот и понятия не имеет об Ялте и Крыме.

Февраль считается здесь самым плохим месяцем. Вчера был совершенно летний, ясный день, сегодня идет дождь, завтра может подуть северн<ый> ветер со снегом. Март бывает хорош и не хорош, но чаще всего в марте уже наступает настоящая, и притом чудесная весна. Можно приезжать теперь же; если верить наблюдениям здешних врачей-старожилов, то чем суровее здесь зима, тем легче она переносится, другими словами, здешняя зима вреда не делает. Да и не похожа она на зиму. Больные поправляются скоро. Итак, посоветуй Екатерине Ивановне ехать теперь же, не откладывая до марта; я найду хорошую, очень теплую сухую, хорошо меблиров<анную> квартиру со столом и проч. и проч. Только напиши или телеграфируй мне: сколько приедет душ и как долго намерена Екатерина Ивановна пробыть в Крыму. По-моему, она хорошо бы сделала, если бы приехала сюда надолго, по крайней мере до июня; с июня до сентября можно жить под Москвой, а с сентября до лета опять в Крыму. На короткое время приезжать сюда не следует.

Мой адрес: Ялта. Для телеграмм: Ялта, Чехову. Здоровье мое сносно, всё обстоит благополучно. Новостей много, но всё такие, о которых лучше рассказывать, чем писать, ибо в письме тесно, не разгуляешься.

Я рад, что ты обратился ко мне, и позволь надеяться, что ты будешь распоряжаться мной без церемоний. Немножко похлопотать для тебя и для Екатерины Ивановны - это для меня не доставит ничего, кроме удовольствия.

Напиши, что нового в Москве. Бываешь ли в театре?

Кланяюсь и крепко жму руку.

Твой А. Чехов.

Здесь и зимой едва выглянет солнце, как все высыпают на улицу; воздуху много.

Мать и сестра живут в Москве: уг. Мал. Дмитровки и Успенского пер., д. Владимирова, кв. 10. Сестра была здесь не так давно, ей понравилось.

Ф. Ф. ФИДЛЕРУ

6 февраля 1899 г. Ялта.

6 февр.

Дорогой Федор Федорович, Вы как-то - это было уже давно - говорили мне, что Вы ведете библиографические заметки. Если так, то не найдется ли в Ваших заметках сведений, касающихся текущей беллетристики, а в частности моих рассказов, которые я в восьмидесятых годах печатал в «Петерб<ургской> газете»? Буде такие сведения у Вас имеются, пожалуйста, возьмите на себя скучный труд написать мне, в каком году, в каких номерах и какие рассказы печатал я в «Петербургской газете». Это мне очень нужно, и исполнением моей просьбы очень меня обяжете. Если же сведений у Вас нет, то не откажите сообщить адрес П. В. Быкова, я обращусь к нему.

Пожалуйста, простите за беспокойство, не сердитесь.

Как Вы поживаете? Как Ваше здоровье? Давно уже я Вас не видел.

Крепко жму руку и желаю всего хорошего. Нижайший поклон Вашей жене, если она помнит меня, и Баранцевичу.

Ваш А. Чехов.

Мой адрес: Ялта.

7  ​​​​ Михаил Казаков, и тот не может найти себя. Показатель смутности времени. Долго его блуждания не продлятся. Но куда он может вписаться?

Казаков вносит что-то водевильное в нашу безрадостную жизнь.

Но водевиль - до какой же степени?

Уж и «Фауст» его пахнет тем же жанром.

ТВ: наркоманы. Открыто показывают; государство расписывается в своем бессилии. Руки, исколотые шприцем. И я – как раз такой в восприятии истринцев. Ну, господа! Посмотрим, как вы докажете мою порочность!

8  ​​ ​​​​ Чехов пишет:

Вл. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО

8 февраля 1899 г. Ялта.

8 февр.

Милый Владимир Иванович, был ли у тебя офицер Лесков? Теперь явление второе: к тебе придет Зоя Петровна, урожд<енная> Кундасова, 25 лет, кончившая у Федотова, служившая два года в провинции ingйnue dramatique. За нее просит очень симпатичный человек - ее сестра. Пожалуйста, не откажись принять сию Зою, исследуй ее, выстукай, выслушай и скажи, годится ли она для сцены и, в частности, может ли когда-нибудь рассчитывать поступить в Худож<ественный> театр. Сестра ее так прямо и говорит, чтоб ей для дебюта дали сыграть Чайку.

Ты заработался, я же подавлен праздностью. Я теперь подобен заштатному городу, в котором застой дел полнейший. Скоро великий пост - и ты почиешь на лаврах, отдохнешь - и да благо ти будет.

Если найдется подходящая минута, то напиши мне, в каких числах вы все будете в Одессе, Харькове и Киеве, чтобы я мог приехать туда повидаться. Кстати сказать, здешний ялтинский антрепренер собирается телеграфировать тебе насчет того, чтобы труппа приехала на несколько спектаклей в Ялту.

За обещание сняться и прислать мне фотографию большое спасибо. Буду ожидать с нетерпением.

Я не пишу ничего о «Дяде Ване», потому что не знаю, что написать. Я словесно обещал его Малому театру, и теперь мне немножко неловко. Похоже, будто я обегаю Малый театр. Будь добр, наведи справку: намерен ли Мал<ый> театр поставить в будущем сезоне «Дядю Ваню»? Если нет, то я, конечно, объявлю сию пьесу porto-franco*; если же да, то для Худож<ественного> театра я напишу другую пьесу. Ты не обижайся: о «Дяде Ване» был разговор с малотеатровцами уже давно; и в этом году я получил письмо от А. И. Урусова, который уведомляет меня, что у него был разговор с А. И. Южиным и проч. и проч.

Я продал Марксу всё, кроме дохода с пьес.

От праздности я так же коченею, как ты от холода.

Будь здоров, крепко жму руку. Поклонись Екатерине Николаевне и всем в театре.

Твой А. Чехов.

* вольным городом (итал.)

Основное занятие сына – поиск пустых бутылок и их продажа.

Он просыпается  ​​​​ часто совсем рано и уходит с рассветом. В основном он проводит время на помойках.

И впрямь этот ужас - ​​ ужасная трагедия нашей жизни?

Он должен быть свободным.

Как все-таки страшно было в болгарском поезде! Я разговорился с тунисийцем, а ведь он, возможно, торговал наркотиками.

В насилии поражает его будничность. Кто-то запросто перережет тебе горло – и ты не успеешь понять, что с тобой происходит.

Всё это путешествие в Стамбул было так переполнено насилием, что во мне до сих пор всё бурлит.

9  ​​​​ Чехов пишет

М. П. ЧЕХОВОЙ

9 февраля 1899 г. Ялта.

Не понимаю, каким чудом письма мои попадают в Батум! Это наши изумительные почтовые порядки.

Для аутской дачи я нанял турка, который будет копать, сажать, сторожить, ходить по делам. Турки честные, преданные люди - такими, по крайней мере, их здесь считают. «Недоля» прислала мне за рассказ 465 руб., а Эфрос - вдвое меньше, хотя размером рассказы одинаковы. Вообще шмули плохие джентльмены. Школу, конечно, нужно рубить до Пасхи. Я напишу Немировичу, чтобы он прислал тебе тысячу рублей, - это на расходы по постройке. Дай Егорышеву сто и возьми расписку. Вообще бери расписки, так нужно для формы. Прокофию я пошлю письмо, в котором напишу, что на чай буду я давать, когда приеду, и чтобы тебя не беспокоили. Получил письмо от Ольги Петровны: просит, чтобы я написал Немировичу насчет Зойки. Я написал. Книппер очень мила, и конечно глупо я делаю, что живу не в Москве. Не скучать в Ялте нельзя. Здешний февраль самый плохой месяц. Если будет еще хоть одно письмо со штемпелем «Батум», то, пожалуйста, пришли мне конверт. Нового ничего нет, всё благополучно. Поклон мамаше и Ивану с семейством. Я всё думаю: не купить ли нам в Москве в одном из переулков Немецкой улицы 4-хоконный домик подешевле? Подумай, это дешевле, чем платить за квартиру; на Немецкой или у Курского вокзала, на окраине.

Кучукой у меня покупают. По-видимому, я наживу на нем.

На обороте:

Москва.

Ее высокоблагородию

Марии Павловне Чеховой.

Уг. Мл. Дмитровки и Успенского, д. Владимирова, кв. 10.

10  ​​ ​​​​ Чехов пишет

А. С. ЛАЗАРЕВУ (ГРУЗИНСКОМУ)

10 февраля 1899 г. Ялта.

10 февр.

Дорогой Александр Семенович, по договору я обязуюсь доставить Марксу всё, что когда-либо мною было напечатано, а посему еще раз убедительно прошу Вас отыскать переписчика и прислать мне всё, кроме «Ненужной победы».

Вы спрашиваете, в каком году я начал сотрудничать. Право, не помню. Кажется, в 1881.

Был я сотрудником «Спутника», «Сатирического листка», «Сверчка», «Волны», «России», «Москвы», «Зрителя» (первый и второй год). Нет ли у Вас хотя одного из этих журналов? Нет ли их у кого-нибудь из Ваших знакомых? Нет ли у Вас «Новостей дня» за первые годы их издания? Если нет, то где их можно найти?

Видите, сколько у меня вопросов. За то, что передали мою просьбу В. В. Калужскому (насчет фотографий), большое Вам спасибо. «Пьес» послать не могу, потому что в Ялте у меня их нет, придется выписать.

Насчет «Дяди Вани» наверное ничего не могу сказать; говорили, что пойдет эта пьеса и на Малом театре.

Я напечатал в начале этого года в «Семье» (кажется, в № 1) рассказ «Душечка» и никак не упрошу Эфроса прислать мне номер журнала с моим рассказом. Раз пять писал - и никакого ответа. Ужасно нелюбезный народ.

Что известно Вам про сытинскую газету «Русское слово»? В каком она положении? Кто теперь там главный приказчик?

Отчего бы не попробовать Вам работать в «Неделе», в «Приднепровском крае», в «Сыне отечества», «Биржевых ведомостях»? Ведь газет так много, и Ваше сотрудничество каждою из них было бы принято с распростертыми объятиями. Будьте здоровы. Кланяюсь, крепко жму руку.

Ваш А. Чехов.

М. П. ЧЕХОВОЙ

10 февраля 1899 г. Ялта.

10 февр.

Милая Маша, у тебя хранятся те рассказы, которые печатались в «Русских ведомостях», когда я жил в Ницце. Теперь мне нужен рассказ «В родном углу». Когда будешь в Мелихове, то не забудь отыскать его и прислать мне. Остальные из написанных в Ницце у меня имеются. Всю эту рухлядь я собираю теперь для Маркса, которому обязан теперь по договору представить всё, что когда-либо было мною напечатано. Так не забудь же: «В родном углу». Нет ли этого рассказа у Вани?

Я написал Прокофию, чтобы к тебе не обращались за деньгами. Написал трогательно, хотя и коротко.

Кстати насчет постройки: 1) спроси у Вани, нет ли у него на примете каменщика для фундамента; если есть, то поговори с этим каменщ<иком>, покажи ему план и договорись; работать в апреле, кладка, как в Новоселках, цена красная 50 р. за весь фундамент, проезд наш. Если же у Вани нет подходящего, то напиши в Серпухов И. Г. Витте с просьбой договорить каменщика или прислать его к тебе в Москву для переговоров; 2) у каменщика узнай, сколько нужно известки, и напиши мне; на всякий случай вот тебе адрес известки: Хотунь Моск. губ., Алексей Матвеевич Золотов; цена 15-16 к. за пуд с доставкой в апреле, в готовое творило; 3) адрес изразцов: Хотунь Моск. губ., Петр Прохорович Ватутин, село Лопатино; о цене справиться в счетах Новосельского училища у меня в столе или в земской управе; цена с доставкой на место; 4) спишись с Шибаевой, узнай, есть ли у нее пакля; если нет, то придется покупать в Серпухове, а в сем граде непременно надуют; 5) если у Шибаевой нет гвоздей, то лучше купить их в Москве на Балчуге и выслать в Лопасню; 6) освящение училища 6-го июня или 7-го, в Духов день.

Я написал Прокофию, что приеду в Мелихово в конце Страстной недели. Так, вероятно, и будет.

О количестве пакли, нужном для постройки, узнаешь у Егорышева.

Когда Немирович-Данченко пришлет тебе тысячу рублей (я скоро напишу ему об этом), то ты положи сии деньги в Волжско-Камский банк или к Полякову (нижний этаж Земельного банка) на текущий счет и потом плати Егорышеву и прочим не деньгами, а чеками. Вообще заведи себе в Москве текущий счет, чтобы было место, где хранить свои и чужие деньги, когда таковые случатся. И Шибаевой тоже плати чеками, ибо чеки все равно что деньги, преимущество же чеков в том, что их ни потерять, ни украсть нельзя.

Красить, крыть железом и вставлять стекла будет Петр Иванов с широкой бородой. Договариваться с ним не нужно, цена известная. Печника нет, надо отыскать.

Приборы дверные и ручные должны быть хорошие, не дешевые. Накат не деревянный, а каменный; щебень утрамбованный, залитый известью или цементом; поговорить с каменщиком. Земляные работы (погреб, ватерпруф) по 1 р. 50 к. за кубик.

Погода неприятная; ноль градусов, хмуро, изредка идет снег. Я сижу безвыходно дома, читаю или думаю о том, куда мне девать деньги, которые я получу от Маркса. Чтобы не спустить их зря, надо найти для них место, но какое? Государственная рента дает менее 4%, и 50 тысяч не дадут мне и двух тысяч в год. Пускаться в выгодные предприятия было бы скучно и беспокойно. Пока я надумал одно: растыкать деньги по частям. Одну часть положу в Ялте во Взаимный кредит, здесь дают по 5%, 500 р., как членский взнос во Вз<аимном> кр<едите>, даст мне не менее 10%. Кучукой дает пока 5-6%, благодаря тому, что там есть табачный сарай, который берут табачники в аренду. Не купить ли еще тысяч за десять в Москве домик? Это дало бы тебе квартиру, мне тоже и избавило бы от расхода в 600-700 р., т. е. мы имели бы 6-7%. Поговори-ка об этом с жидами, они понимают в процентах, а я чувствую, что у меня ничего не выйдет и я со своими деньгами наделаю только хлопот. Если покупать дом, то небольшой, одноэтажный, в районе Курского вокзала, хоть в Лефортове, только бы подальше от центра и поближе к вокзалу; можно с переводом долга. Дом непременно каменный. Я написал уже в Москву, чтобы мне прислали список продающихся домов в помянутом районе. Список с подчеркнутыми домами я тебе пришлю, а ты погляди с мамашей и с Ваней. Мой совет: выбирай дом поменьше и двор побольше. Чем дальше от центра, тем меньше возни с чисткой снега и со всякой ерундой, тем дешевле Жить, тем меньше гостей и тем они приятней, а на извозчика можно ассигновать сумму. Если сами не будем жить, то будем отдавать сей дом в аренду.

Аутская дача будет и красива, и удобна. Тебе и мамаше очень понравится. К твоему приезду, т. е. к июню, будет уже всё готово. Я всё лето буду жить в Мелихове, потом в сентябре приеду сюда, проживу здесь до середины ноября - и потом в Москву. Скажу по секрету: меня приглашают в редакторы «Русской мысли». Значит, и для меня месяц будет лучше солнца, так как я за месяц буду жалованье получать. Соглашаются присылать мне рукописи по месту моего жительства - в Мелихово или в Ялту. Мамашу я приглашу с собой в Ялту в сентябре и потом, буде она пожелает, вернется в ноябре в Москву, дам ей свободу жить, где понравится.

От писанья болит мозоль на пальце, а не писать нельзя, ибо больше делать нечего. Пошел дождь. Лавров бывает у меня аккуратно каждое утро; он в духе, Ялта ему очень нравится. На участке он еще не был.

Я нанял турку, его зовут Мустафа. Очень старается. Спит в сараишке. Физиономия добрая, силища громадная, нищета, трезвость и благородные принципы. Купил ему лопату, кирку и топор. Будем копать и потом сажать деревья. Когда построили забор, участок стал казаться громадным.

Ну-с, надо кончать. Будь здорова, поклонись всем.

Твой Antonio.

Хожу – и много – в Немецкий Культурный Центр.

Дорн, «Как вам это понравится».

Петер Люр. Какой «Дядя Ваня»!

11 ​​ Чехов пишет

М. П. ЧЕХОВОЙ

11 февраля 1899 г. Ялта.

11 февр.

Милая Маша, если уже куплен лес для наката (черного пола), то, конечно, накат придется делать деревянный, а не каменный. О каменщике и печнике я написал в Серпухов Ивану Германовичу.

Меньшиков пишет, что у вас в Москве будет Лидия Ивановна Веселитская (она же писательница Микулич); я с нею не знаком, но мне известно, что она сантиментальна, как мокрая алва. «Мимочка на водах» - это ее повесть.

Твой Antonio.

Поклон мамаше. Угодил ли ей Ларме?

На обороте:

Москва.

Марии Павловне Чеховой.

Угол. Мл. Дмитровки и Успенского пер., д. Владимирова, кв. 10.

​​ 

12  ​​​​ Чехов пишет

И. П. ЧЕХОВУ

12 февраля 1899 г. Ялта.

12 февр.

Милый Иван, посылаю квитанции. Что соберешь, и впредь отдавай Маше, а мне присылай только имена для вечного поминовения - я буду присылать тебе квитанции. Карточки и гваякол получил.

Это дужка моего pince-nez. Где зеленое, там пробка. Извини, что я нарисовал так скверно, точно гриб. Не следует покупать дужку, какая нарисована красным карандашом: это старый тип.

Pince-nez пришли с Ермиловым. Если хочешь прислать еще что-нибудь, то вот разве пришли еще небольшую семгу или две маленьких, чтобы одну я мог подарить в женскую гимназию. Получил ли от Лескова таганрогские фотографии?

«Белолобого» пришли мне или, еще лучше, купи у жулика Клюкина две трехкопеечные брошюры с «Белолобым» и пришли.

В Кучукое как раз около моего дома татарин продает свой домишко (саклю) и участочек за 200-300 рублей.

Я как-то опустил несколько писем в ящик на пароходе; письма эти повезли в Одессу, потом в Батум и оттуда уж в Москву. В числе этих писем было и мое письмо к Соне. Получила ли она?

Сегодня утром валит пушистый снег, но здесь уже весна все-таки, и я начинаю в Аутке посадку деревьев.

В пользу голодающих можно собирать и по 5 к. - скажи об этом Иваненке, который собирает всё рубли, за что, впрочем, я ему очень благодарен.

Нового ничего нет, всё благополучно. Скучно, надоело быть на зимнем положении; готов караул кричать.

За 4-5 дней до отъезда Ермилов пусть напишет мне или Лаврову, мы подыщем для него помещение. Будь здоров. Соне и Володе поклон и привет.

Твой А. Чехов.

«Белолобого» мы уже не имеем права издавать. Если ты уже успел истратить что-нибудь у Кушнерева, то напиши, я погашу убытки; «ихние родители за всё заплотють», как говорит Александр.

Справься, можем ли мы взять напрокат для пушк<инских> праздников картины для волш<ебного> фонаря? И какая цена?

В Истре река замерзла, и по ней можно гулять.

Красота – идти по дну реки, чувствуя близость берегов. У меня горные лыжные ботинки, привезенные из Питера (Ира была рада, что от них отвязалась).

Нынешние сретенские морозы сильнее крещенских.

Кстати, зачем в Питере искал ее? Зачем я это делаю? Что может принести такое знакомство, кроме новых разочарований?

Когда-то  ​​​​ ИА больно нравилась, но свобода ее нравов, но ее ограниченность, но ее б-во, но ее равнодушие – всё заставляло ее возненавидеть.

Зачем бужу эту ненависть?

Скорее всего, проклятие Иры – что она не внушает близким уверенности, слишком сомневается в них.

Или это случилось после того, как ее в юности изнасиловали под угрозой ножа? Она чувствует, что будит в мужчинах похоть, - а ведь это уже ложь: она постарела и не кажется такой привлекательной.

Наоборот, она почему-то слишком быстро растеряла все свое девичье обаяние. Девичье ушло, а женского не появилось.

13  ​​​​ Мои с утра кашляют. Уж не больны ли? Ветер просачивается сквозь стекла; и на самом деле, в комнате холодно.

В моем парке уже появляется первая летняя грязь. Первыми высовываются бумажки.

14  ​​​​ Чехов пишет

Е. З. КОНОВИЦЕРУ

14 февраля 1899 г. Ялта.

14 февр.

Дорогой Ефим Зиновьевич, пишу это Вам конфиденциально, или, как говорят министры, «совершенно доверительно». Как-то года 1 1/2 - 2 назад Вы говорили мне, что «Курьер» был бы не прочь привлечь к сотрудничеству И. Я. Павловского (Яковлева). Теперь Павловский, насколько я могу понять, совсем разладил с «Новым временем» или близок к этому. Мне кажется, можно вступить с ним в переговоры. Это хороший старый корреспондент, связи у него в Париже солидные - и для «Курьера» он был бы довольно ценным приобретением. Вот его адрес: Monsieur I. Pavlovsky, 7 rue Gounod, Paris. Если нужно, то для переговоров он приедет в Москву.

Как Вы поживаете? Что у Вас нового? Тут в Ялте ничего нового, всё старо и всё скучно, особенно в дурную погоду. Вам, конечно, завидую. Поклонитесь Евдокии Исааковне и детям. Где Вы летом на даче? Не в Васькине? Я буду жить в Мелихове всё лето.

Крепко жму руку и желаю всего хорошего.

Ваш А. Чехов.

Напишите, что делается с сытинским «Русским словом».

На конверте:

Москва.

Его высокоблагородию

Ефиму Зиновьевичу Коновицеру.

Пименовский пер., д. Коровина.

15  ​​​​ Чехов пишет:

Н. М. ЕЖОВУ

15 февраля 1899 г. Ялта.

Дорогой Николай Михайлович, получил два рассказа, кланяюсь Вам низко и благодарю. Боюсь, что я, наскучив Вам, не скоро буду иметь случай вознаградить Вас за сию скуку.

Если Ваш писец (или писица) будет переписывать из «Развлечения» или откуда-нибудь, то впредь пусть пишет на писчей бумаге, на тетрадках, сшитых так, чтобы для каждого рассказа была особая тетрадка. И вверху каждого рассказа надлежит сделать пометку: такой-то журнал, год, №.

А ведь у меня были рассказы и в «Новостях дня»!! Мудрено теперь отыскать их. Когда у Вас будут дети писатели, то внушайте им, что всякий напечатанный рассказ, как бы он плох ни был, надо вырезывать и прятать себе в стол. Печатался я и в «Свет и тени» и в «Мирском толке»…

Еще раз благодарю и крепко жму руку.

Ваш А. Чехов.

15 февр.

На обороте:

Москва.

Его высокоблагородию

Николаю Михайловичу Ежову.

Трубников пep., д. Джанумова.

М. П. ЧЕХОВОЙ

15 февраля 1899 г. Ялта.

15 февр.

Милая Маша, я и не думал идти к Лаврову в пайщики. Он приглашал меня только редактировать беллетристику, за жалованье. Храни создатель, я старательно уклоняюсь всего, что могло бы осложнить жизнь мою или моих наследников. Ни в какие предприятия пускаться я не желаю и во всяком случае не буду иметь никаких коммерческих тайн, и если что задумаю, то тотчас же напишу тебе.

В марте в Ялту приедет Н. И. Коробов с семьей. Его Екатерина Ивановна заболела туберкулезом.

Погода сегодня лучше, но в общем февраль довольно паскуден. Приходится всё время сидеть дома и скучать. В женской гимназии я бываю уже редко, ибо там ныне водворился муж начальницы, человек назойливый и нудный. В субботу я посылал в женскую гимназию к 12 часам бубликов, икры и всяких сладостей - это для классных дам и учительниц; все ели и потом благодарили в телефон. Играю в пикет с поповной.

Шибаевой можно дать денег, если лес уже в Мелихове. Я пришлю тебе на той неделе, этак к воскресенью рублей 200-300, а ты уплати ей. Вообще задерживать платы не следует без особенных причин. Пусть Шибаева напишет тебе, сколько мы ей должны или сколько она желает получить теперь до окончательного расчета; и ты уплати ей, но с условием, чтобы она уже не беспокоила тебя до моего приезда. Надо будет проверить счета, сравнить с прошлогодними - и это я сделаю сам.

Деньги мои 15 тыс. лежат в Москве у Юнкера на текущем счету; я написал сегодня, чтобы мне выслали чековую книжку. И как только получу сию книжку, то тотчас же пришлю тебе чек на 200-300 - или сколько напишешь - для Шибаевой, но раньше будущей недели едва ли всё это успеется.

На участке в Аутке у нас будут черешни, которые дают плоды величиной с китайское яблоко. Всех черешен 12 или 15, выписываю их из Одессы. Турок копает ямки. Этот лучше Потапа, а главное - чистоплотнее.

Больше писать не о чем. Кланяйся всем и будь здорова. Мамаше поклон особенный.

Твой А. Чехов.

Как-то г-жа Иловайская просила написать тебе, не найдется ли в Москве интеллигентной няни для ее внучек. Я сказал, что напишу; но няни, конечно, не ищи, не бери греха на душу. Жизнь этих интеллигентн<ых> нянь подневольна и нелегка. Через 1-2 недели я скажу Иловайской, что ты искала няню и не нашла.

Здешний идиот застыл на углу на полдня. Когда я иду, он бежит мне навстречу.

Я спокойно ему говорю:

- Тебе что надо?

Тогда он отходит.

А раньше кричал:

- Эй, б-!

16  ​​​​ Чехов пишет

П. П. ГНЕДИЧУ

16 февраля 1899 г. Ялта.

16 февр.

Дорогой Петр Петрович, я получил от К. К. Случевского очень любезное письмо насчет рассказа для сборника. Ничего теперь не поделаешь, я ответил, что пришлю рассказ к марту. Но опять-таки повторяю, работать теперь я не могу; я могу лишь предложить Вам следующее. Когда-то, в доисторические времена, я поместил в «Петербургской газете» остов, или конспект, рассказа. Я мог бы теперь воспользоваться этим остовом, украсить его узорами до неузнаваемости и прислать для сборника. Я употребил бы все усилия, чтобы сделать этот рассказ мало похожим на остов. Если Вы ничего не имеете против, то телеграфируйте только три слова: «Ялта, Чехову. Можно» или, если дело не к спеху, напишите, и я тотчас же вышлю Вам рассказ. Если найдете нужным, то пусть содержание этого письма entre nous soit dit* - этак, пожалуй, лучше.

Желаю Вам всего хорошего. Крепко жму руку. Ваш А. Чехов.

Ялта.

Рассказа, о котором здесь идет речь, никто не знает.

* останется между нами (франц.)

О. В. КОВРЕЙН

16 февраля 1899 г. Ялта.

16 февр.

Многоуважаемая Ольга Васильевна.

Вот уже более 10 дней, как я не выхожу из дому и не знаю, что делается на белом свете. Будьте добры, сообщите мне, как здоровье Ивана Корниловича и хорошо ли Вам всем живется и не надо ли чего-нибудь?

Посылаю письмо, которое я нечаянно распечатал; эта моя оплошность произошла оттого, что на конверте ярко выступает мой адрес.

Позвольте пожелать Вам всего хорошего. Я писал Вам, что февраль здесь самый плохой месяц, и, видите, я прав.

Искренно Вас уважающий А. Чехов.

А. Ф. МАРКСУ

16 февраля 1899 г. Ялта.

16 февраля 1899.

Многоуважаемый

Адольф Федорович!

Посылаю Вам удостоверение, засвидетельствованное у нотариуса, и прошу извинить за невольную неаккуратность, допущенную благодаря поспешности.

Материал для полного собрания моих сочинений я представлю Вам гораздо раньше июля и прошу верить, что всё, к чему меня обязывает наш договор, я исполню самым тщательным образом. Лично для меня было бы удобнее, если бы Вы приступили к изданию до мая и чтобы, таким образом, я мог прочесть корректуру в течение первых летних месяцев, когда я буду жить не так далеко от Петербурга. Мне кажется, что к изданию «Каштанки», рассказа для детей (если Вы намерены издавать его отдельно), можно приступить теперь же; и теперь же, независимо от полного собрания, можно приступить к изданию моих пьес, всех в одном томе или каждой в отдельности, для театров; это чтобы не было перерыва в продаже их.

Материал для первого тома я послал Вам 27 января. Всего 65 рассказов; так как всё это мелкие рассказы, то редактировать их будет удобнее в корректуре.

Позвольте пожелать Вам всего хорошего и пребыть искренно уважающим Вас и готовым к услугам.

А. Чехов.

Ялта.

Ал. П. ЧЕХОВУ

16 февраля 1899 г. Ялта.

1) В 1885 г. рыться не нужно.

2) Того, что не указано мною в письме, переписывать не нужно, ибо всё это напечатано уже в сборниках. Впрочем, если хочешь, перепиши собственноручно и пошли в Таганрог Мите Привано.

3) Нужны «Сказка», «Учитель», «Сестра», «Тяжелые люди», «Скука жизни». «Скука жизни» - это один из первых рассказов, мною в «Нов<ом> времени» напечатанных, вскоре после «Панихиды» и «Ведьмы».

4) Есть еще другая сказка, касающаяся миллионеров. Напечатана она на Новый год или Пасху, или Рождество.

5) А что такое «Ненастье»? Давай и «Ненастье».

6) Вели кому-нибудь другому перелистывать фолианты и искать. Ты уже не в таком возрасте, чтобы заниматься этими делами. Тебе уже 53 года, и у тебя давно уже impotentia senilis*, не в обиду будь тебе сказано. Я же всё еще молод и даже сватаю себе невесту.

Твой благодетель А. Ч.

16 февр.

Каждый рассказ вели переписать на отдельной тетрадке из писчей бумаги; сделай пометки, в каком году и в каком №. Писать на одной стороне.

На обороте:

Петербург.

Александру Павловичу Чехову.

Невский, 132, кв. 15.

* старческое бессилие (лат.)

17 «Три сестры» из Schaubuehne.

Постановка Штайна, Ольгу играет Клеве.

Всё та же видеотека Гете Института, 1986.

Сестры раздавлены жизнью.

Неспроста забор повален.

«Орестея»: физическая и духовная мощь Клеве.

«Мисс Сара Сэмпсон» Лессинга в городском театре Дармштадта.

Фильм о немецких режиссершах. Поражает, что записаны спектакли без разбора.

«Смерть Дантона» Бюхнера.

Уж не поверю, что стоит Бюхнера, автора «Воццека», ставить столь скучно.

«Разбитый горшок» Кляйста.

Действие разворачивается в нидерландской деревне.

18 ​​ Чехов пишет

Л. А. АВИЛОВОЙ

18 февраля 1899 г. Ялта.

18 февр.

Как-то, месяца 2-3 назад, я составил список рассказов, которых не нужно переписывать, и послал этот список в Москву. Теперь я требую его назад, но если в течение 5-6 дней мне не возвратят его, то я составлю другой и пришлю Вам, матушка. За Вашу готовность помочь мне и за милое, доброе письмо шлю Вам большое спасибо, очень, очень большое. Я люблю письма, написанные не в назидательном тоне.

Вы пишете, что у меня необыкновенное уменье жить. Может быть, но бодливой корове бог рог не дает. Какая польза из того, что я умею жить, если я всё время в отъезде, точно в ссылке. Я тот, что по Гороховой шел и гороху не нашел, я был свободен и не знал свободы, был литератором и проводил свою жизнь поневоле не с литераторами; я продал свои сочинения за 75 тыс. и уже получил часть денег, но какая мне от них польза, если вот уже две недели, как я сижу безвыходно дома и не смею носа показать на улицу. Кстати о продаже. Продал я Марксу прошедшее, настоящее и будущее; совершил я сие, матушка, для того, чтобы привести свои дела в порядок. Осталось у меня 50 тыс., которые (я получу их окончательно лишь через два года) будут мне давать ежегодно 2 тыс., до сделки же с Марксом книжки давали мне около 3 1/2 тыс. ежегодно, а за последний год я, благодаря, вероятно, «Мужикам», получил 8 тыс.! Вот Вам мои коммерческие тайны. Делайте из них какое угодно применение, только не очень завидуйте моему необыкновенному уменью жить.

Все-таки, как бы ни было, если попаду в Монте-Карло, непременно проиграю тысячи две - роскошь, о которой я доселе не смел и мечтать. А может быть, я и выиграю? Беллетрист Иван Щеглов называет меня Потемкиным и тоже восхваляет меня за уменье жить. Если я Потемкин, то зачем же я в Ялте, зачем здесь так ужасно скучно? Идет снег, метель, в окна дует, от печки идет жар, писать не хочется вовсе, и я ничего не пишу.

Вы очень добры. Я говорил уж это тысячу раз и теперь опять повторяю.

Будьте здоровы, богаты, веселы и да хранят Вас небеса. Крепко жму Вам руку.

Ваш А. Чехов.

И. И. ОРЛОВУ

18 февраля 1899 г. Ялта.

18 февр.

Милый Иван Иванович, сим извещаю Вас, что А. И. Кольцов серьезно болен: с ним третьего дня приключился удар, кровоизлияние в мозг.

Крепко жму руку, желаю всего хорошего. Дела ничего себе, но погода паскуднейшая; такая погода бывает в марте в Москве на Живодерке.

Ваш А. Чехов.

Рукой И. Н. Альтшуллера:

Дорогой Иван Иванович! Собираюсь вот уже два месяца написать Вам о всяких делах, и до сих пор не могу собраться. Ал. Ив., по-моему, очень плох. У него полная почти anasthesia, паралич <1 нрзб.>, а главное, сегодня третьи сутки, а дело всё идет хуже. На днях напишу.

Ваш Альтшуллер.

На обороте:

Ст. Подсолнечная Никол. ж. д.

Доктору Ивану Ивановичу Орлову.

Ф. Ф. ФИДЛЕРУ

18 февраля 1899 г. Ялта.

Дорогой Федор Федорович, будьте добры, пришлите мне мой рассказ «Отрава»; я возвращу Вам его тотчас же, как минет в нем надобность. Что касается «Аптекарши», то этот рассказ у меня уже есть.

Позвольте поблагодарить Вас за Вашу готовность помочь мне, желаю Вам всего хорошего и крепко жму руку.

Ваш А. Чехов.

18 февр.

Ялта.

На обороте:

Петербург.

Его высокоблагородию

Федору Федоровичу Фидлеру.

Николаевская, 67.

19  ​​​​ Чехов пишет

Г. А. ХАРЧЕНКО

19 февраля 1899 г. Ялта.

19 февраля 1899.

Многоуважаемый

Гавриил Алексеевич!

Отвечаю кратко на Ваше последнее письмо. Моих книг в настоящее время при мне нет, я вышлю Вам их весной или летом, когда буду дома. Мой летний адрес: Лопасня, Москов. губ. Это адрес всего нашего семейства.

К желанию Вашему дать образование дочерям я могу относиться только с полным сочувствием. Когда Вашей старшей дочери минет девять лет, то отдайте ее в гимназию и позвольте мне платить за нее до тех пор, пока ее не освободят от платы за учение.

Желаю Вам всего хорошего. Будьте здоровы и благополучны.

Искренне Вас уважающий

А. Чехов.

М. П. ЧЕХОВОЙ

19 февраля 1899 г. Ялта.

19 февр.

Милая Маша, опять пишу тебе, опять скучное поручение. Как ты видишь из прилагаемой при сем земской квитанции № 1154, я в конце прошлого года, 18-го декабря, послал в Серпухов страховые за дом. Между тем сегодня я получил уведомление от Земельного банка; пишут, что вследствие невозобновления мною страхования, банк уплатил Моск<овской> губернской земской управе 28 руб. и поставил мне их недоимкою. Пожалуйста, побывай в Москве в губернской земской управе (Ермолаевская Садовая) и покажи там квитанцию Серпуховской управы и уведомление банка и скажи, чтобы тебе немедленно уплатили 28 р. 30, иначе я подам в суд. Если хочешь, побывай и в банке, хотя банк не виноват, ибо земство, вопреки правилам, его не уведомило. (Кстати посылаю тебе почтовые квитанции: ты видишь, что я послал в банк 141 р. 7 к. процентов.) Получив из земской управы 28 р. 30 к., оставь их у себя или снеси в банк и уплати недоимку. В земской управе прочти нотацию за неисправность, если же тебе начнут грубить, то обратись к Ник. Ник. Хмелеву, члену управы, или к П. И. Куркину, который служит там же в санитарном бюро.

В Серпухов напишу я сам.

Кстати возьми в Зем<ельном> банке квитанцию об уплате мною процентов - это когда захочешь.

Только что получил от Кондратьева из Малого театра письмо: просят «Дядю Ваню». Я отвечу, конечно, согласием. А для Немировича, если обидится, я напишу другую пьесу, уж так и быть.

В Ялте погода ужасная. То снег, то дождь - при сильном ветре. Постройку занесло, давно уже не работают.

Будь здорова. Поклон мамаше и всем.

Твой Antoine.

20 ​​ Чехов пишет

А. М. КОНДРАТЬЕВУ

20 февраля 1899 г. Ялта.

20 февр.

Большое Вам спасибо за письмо, многоуважаемый Алексей Михайлович! Пьесу свою «Дядя Ваня» отдаю в Ваше распоряжение. Так как она не читалась еще в Театрально-литературном комитете, то прошу Вас взять на себя труд послать в комитет два экземпляра и попросить прочесть.

Как Вы поживаете? Получив от Вас письмо, я вспомнил, как мы с Вами весной в Бабкине ловили наметкой рыбу. Кстати о Бабкине. А. С. Киселев теперь в Калуге; он служит там в Земельном банке. Мария Владимировна, говорят, очень постарела, у нее уже настоящая старость. Саша вышла замуж.

Если летом Вы будете в Москве или недалеко от Москвы, то напишите мне (Лопасня Моск. губ.), и я приеду к Вам, чтобы повидаться и поговорить о пьесе.

Кто собирается в Монте-Карло? Если в марте в Ялте будет дурная погода, то, по всей вероятности, и я тоже поеду в Монте-Карло.

Позвольте пожелать Вам всего хорошего и крепко пожать руку.

Искренно Вас уважающий и преданный

А. Чехов.

Ялта.

21  ​​​​ Чехов пишет

Ал. П. ЧЕХОВУ

21 февраля 1899 г. Ялта.

21 февр.

У меня нет сказки или рассказа с заглавием «Миллионеры», но есть сказка, в которой идет речь о миллионерах; напечатана она на праздниках, должно быть, в 1888 г. или в конце сего года, или в начале 1889 г.

«Сказка» напечатана в 4253 №.

Из перечисленных тобою в последнем письме рассказов, напечатанных в 1887 г., надлежит переписать только «Встречу».

А что такое «Миряне»? Если в этом рассказе фигурируют духовенство и письмо, то переписывать его не нужно.

За переписку заплати из своего кармана, я же израсходованные тобою деньги пожертвую какой-нибудь бедной девице.

«Скука жизни» и «Тяжелые люди» и «Учитель» напечатаны, кажется, в 1886 г. И «Сестра» тоже. Остальные перечисленные тобою рассказы уже помещены в сборнике.

В 1890 г. мои письма из Сибири. И их тоже нужно. Жду обещанного подробного письма насчет петерб<ургских> событий. Извини, из 75 тысяч я не могу тебе ничего уделить, напротив, я жду, что ты еще пришлешь мне что-нибудь, хоть пять рублей. Мне деньги нужней, чем тебе, потому что я имею собственные дачи.

Кланяйся своему семейству.

L'homme riche*.

«Тяжелые люди», «Учитель» и «Скуку» получил. Но зачем ты сам переписываешь? Зачем?

Переписывать надо на тетрадке четвертушечного формата, для каждого рассказа особая тетрадка.

На обороте:

Петербург.

Александру Павловичу Чехову.

Невский, 132, кв. 15.

* Богач (франц.)

22 ​​ Чехов пишет  ​​​​ 

И. И. ОРЛОВУ

22 февраля 1899 г. Ялта.

22 февр.

Здравствуйте, милый Иван Иванович! Ваш приятель Крутовский был у меня; мы поговорили о французах, о Панаме, но ввести его, как Вы желали, в кружок ялтинских знакомых я не успел, так как он, поговоривши о политике, ушел к шарманкам; это было вчера, а сегодня он в Гурзуфе.

Я продал Марксу всё - и прошедшее и будущее, стал марксистом на всю жизнь. За каждые 20 листов уже напечатанной прозы я буду получать с него 5 тысяч; через 5 лет буду получать 7000 и т. д. - через каждые 5 лет прибавки, и, таким образом, когда мне будет 95 лет, я буду получать страшную уйму денег. За прошедшее я получу 75 тыс<яч>. Доход с пьес я выторговал себе и своим наследникам. Но все-таки - увы! - мне еще далеко до Вандербильта. 25 тысяч уже тю-тю, а остальные 50 я получу не сразу, а в течение двух лет, так что не могу задать настоящий шик.

Новостей никаких особенных. Пишу очень мало. В будущем сезоне пьеса моя, раньше в столицах не шедшая, пойдет на Малом театре: доходишка, как видите. Дом мой в Аутке почти еще не начинался благодаря сырой погоде, которая продолжалась почти весь январь - февраль. Придется уехать, не дождавшись конца постройки. Мой кучукойский майонез (так Н. И. Пастухов, издатель «Моск<овского> листка», называет майорат) очарователен, но почти недоступен. Мечтаю выстроить там домик подешевле, но по-европейски, чтобы проводить там время и зимою. Теперешний двухэтажный домик годен только для летнего жития.

Моя телеграмма насчет Чёртова о<стро>ва не предназначалась для печати; это совершенно частная телеграмма. В Ялте она вызвала ропот негодования. Один из здешних старожилов, академик Кондаков, по поводу этой телеграммы сказал мне:

- Мне обидно и досадно.

- Что такое?! - изумился я.

- Мне обидно и досадно, что не я напечатал эту телеграмму.

В самом деле, Ялта зимой - это марка, которую не всякий выдержит. Скука, сплетни, интриги и самая бесстыдная клевета. Альтшуллеру приходится кисло на первых порах, многоуважаемые товарищи сплетничают про него неистово.

В Вашем письме текст из писания. На Ваше сетование относительно гувернера и всяких неудач я отвечу тоже текстом: не надейся на князи и сыны человеческие… И напомню еще одно выражение, касающееся сынов человеческих, тех самых, которые так мешают жить Вам: сыны века. Не гувернер, а вся интеллигенция виновата, вся, сударь мой. Пока это еще студенты и курсистки - это честный, хороший народ, это надежда наша, это будущее России, но стоит только студентам и курсисткам выйти самостоятельно на дорогу, стать взрослыми, как и надежда наша и будущее России обращается в дым, и остаются на фильтре одни доктора-дачевладельцы, несытые чиновники, ворующие инженеры. Вспомните, что Катков, Победоносцев, Вышнеградский - это питомцы университетов, это наши профессора, отнюдь не бурбоны, а профессора, светила… Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее же недр. Я верую в отдельных людей, я вижу спасение в отдельных личностях, разбросанных по всей России там и сям - интеллигенты они или мужики, - в них сила, хотя их и мало. Несть праведен пророк в отечестве своем; и отдельные личности, о которых я говорю, играют незаметную роль в обществе, они не доминируют, но работа их видна; что бы там ни было, наука все подвигается вперед и вперед, общественное самосознание нарастает, нравственные вопросы начинают приобретать беспокойный характер и т. д., и т. д. - и всё это делается помимо прокуроров, инженеров, гувернеров, помимо интеллигенции en masse* и несмотря ни на что.

Как И. Г. Витте? Здесь Коврейн. Устроился он хорошо. Кольцову немножко лучше. Крепко жму руку, будьте здоровы, благополучны, веселы. Пишите!!

Ваш А. Чехов.

* в целом (франц.)

Два часа подряд читал Тютчева Иде. Обычно она устает гораздо быстрей.

Победа и моя, и Тютчева: сумели хоть на это время вырвать ее из забвения. После стихов она погрузилась в реку смерти, еще будучи живой. Ужасно видеть это проваливание в смерть.

Лед в моем парке.

Очень весом этот предвесенний, пока что настоящий лед.

А если и я – такой парк?

23  ​​​​ Чехов пишет:

М. П. ЧЕХОВОЙ

23 февраля 1899 г. Ялта.

Милая Маша, пишу Немировичу, чтобы он послал тебе гонорар за «Чайку», а пока посылаю обычные 200 р. за март. Ваня еще даст тебе 6 рублей. Если идея покупки дома тебе нравится, то покупай, где хочешь. На Лефортове я не настаиваю, я имел в виду только близость Курского вокзала. Дом должен быть небольшой, недорогой, каменный, с доплатой в банк, если можно. А. В. Мильковская из «Русской мысли», знакомая с Кредитным и Страховым обществами, предлагала мне свои услуги; если хочешь, то повидайся с ней и поговори.

Вчера и третьего дня было жарко, как летом, а сегодня опять дождь. Нового ничего нет.

Банк прислал мне квитанцию в получении процентов.

Я обносился, пора в Москву.

Поклон мамаше и Ване с семьей. Будь здорова.

Твой Antoine.

23 февр.

Говорят, красивые места в Пресне около Обсерватории.

На обороте:

Москва.

Ее высокоблагородию

Марии Павловне Чеховой.

Уг. Мл. Дмитровки и Успенского пер., д. Владимирова, кв. 10.

24  ​​ ​​​​ «Театр во Франции» Колена. Париж, 1992.

Предисловие Марианны Мнушкин.

1548  ​​ ​​​​ Запрет мистерий.

1629  ​​​​ Основание в Париже двух постоянных трупп.

1680  ​​​​ Создана «Комеди Франсез».

1887  ​​​​ «Свободный театр» Антуана.

1950  ​​​​ Жан Вилар.

25  ​​​​ Чехов пишет

И. А. БЕЛОУСОВУ

25 февраля 1899 г. Ялта.

25 февр.

Многоуважаемый Иван Алексеевич, если заметка о «Белолобом» («Курьер», № 53) принадлежит Вам, то позвольте поблагодарить. Только считаю нужным сказать, что я не разрешал г. Клюкину выпускать «Белолобого» отдельной брошюрой; я разрешил лишь поместить в сборнике сказок. Будьте добры, узнайте, сколько экземпляров напечатано и не могу ли я изъять их из продажи путем покупки всего издания. Дело в том, что сочинения проданы Марксу, и когда подписывался договор, то я, помня нашу переписку с г. Клюкиным, оговорил только сборник сказок; за брошюрку же теперь мне придется платить неустойку.

Желаю Вам всего хорошего, жму руку.

Ваш А. Чехов.

На обороте:

Москва.

Его высокоблагородию

Ивану Алексеевичу Белоусову.

Фуркасовский, 10.

О. Р. ВАСИЛЬЕВОЙ

25 февраля 1899 г. Ялта.

26 февр.

Многоуважаемая Ольга Родионовна, «Глитай, абож паук» - это название одной малороссийской пьесы. Глитай значит паук, а вся фраза значит «паук, или паук», т. е. объясняется, что значит глитай. Это непереводимо на иностранный язык.

Григ. Алекс. Мачтет живет в Житомире. Вероятно, его адрес просто: Житомир.

Здоровье мое недурно, благодарю Вас.

Вы видели два раза «Чайку»? Что же? Вам понравился спектакль? Напишите.

Желаю Вам всего хорошего и прошу передать Вашей сестре поклон.

Преданный А. Чехов.

Ялта.

На обороте:

Москва.

Ее высокоблагородию

Ольге Родионовне Васильевой.

Тверская, «Лувр».

А. Ф. МАРКСУ

25 февраля 1899 г. Ялта.

25 февраля.

Многоуважаемый Адольф Федорович!

Спешу ответить на Ваше письмо. Я представлю Вам все свои беллетристические и драматические произведения, которые когда-либо печатал под фамилией или псевдонимом, не исключая и самых мелких. Одна часть их уже помещена в сборниках, которые Вы уже получили от меня через П. А. Сергеенко, другая часть имеется у меня в оттисках и в настоящее время мною редактируется, третья же, размеров которой я пока определить не могу, по моему поручению переписывается в Петербурге и Москве и будет мне доставлена не позже марта. У меня не сохранилось точных дат; из рассказов, разбросанных во множестве газет и журналов, на пространстве почти двух десятков лет, многие мною уже забыты; забыты и названия рассказов, и мои подписи, и даже названия журналов, и, чтобы возобновить всё в памяти, мне нужно пересмотреть все письма редакторов и издателей, которые у меня хранятся. Сделать же это, т. е. пересмотреть письма, я могу не раньше апреля, когда возвращусь домой, поручить же это кому-нибудь другому нельзя, так как разобраться в массе писем за 20 лет могу только я сам, и к тому же у меня в усадьбе в настоящее время нет ни одного грамотного человека. Но то, что забыто, составляет ничтожную часть всей массы и не должно быть принимаемо в расчет при распределении материала по томам. На тех рассказах и драматических произведениях, которые я найду неудобными для полного собрания, будет сделана NB: «в полное собрание сочинений не войдет». За Ваше предложение помочь мне, прислать нужные журналы, благодарю Вас. «Осколки» и «Стрекоза» у меня есть, из «Будильника» уже переписывают в Москве. Нет ли у Вас «Сверчка» и «Зрителя» (второй год)? Если есть, то не откажите прислать мне в Ялту, я возвращу по миновании надобности.

Свои произведения я буду располагать в хронологическом порядке, но держаться строго этого порядка невозможно, и я буду только стараться, чтобы новые произведения не смешивались со старыми. Особенно крупных вещей у меня нет, и потому делить на более или менее крупные я не буду. Что касается объема томов, то и я также желаю, чтобы распределение материала было возможно равномерное, чтобы томы были одинакового объема и чтобы тип книжки определился теперь же, чтобы не менять его в будущем при поступлении нового материала. Объем и формат книжки вполне зависит от Вас; у меня на этот счет только одно мнение: чем толще книжка, тем лучше. О количестве томов можно будет судить приблизительно через 2-3 недели, когда у меня будет уже собран почти весь материал.

Магазин Суворина обещает прислать Вам нужные сведения тотчас же, как только он сам получит нужные справки из провинции (магазины и железнодорожные шкафы). Две книжки-»Рассказы» и «Каштанка» - уже распроданы.

Продолжать сотрудничать в «Ниве» я буду с большим удовольствием, так как люблю Ваш журнал. В настоящее время, пока я не дома, я работаю очень мало и неохотно, но в апреле, вероятно, начну работать как следует и буду присылать Вам рассказы, которые по своему содержанию и цензурным условиям будут подходить для Вашего журнала.

Теперь о фотографии. В Ялте сниматься нельзя, здесь нет порядочной фотографии. Придется отложить до Москвы. Я буду сниматься, только уступая Вашему желанию, сам же я, если бы это зависело от меня, не помещал бы своего портрета, по крайней мере, в первых изданиях. То же самое могу сказать и о моей биографии. Если Вы найдете возможным обойтись без портрета и биографии, то этим меня очень обяжете.

Получено Ваше письмо от 20-го февраля. В первые томы войдут рассказы, которые я уже послал Вам, а также рассказы, помещенные в сборниках «Пестрые рассказы», «В сумерках» и «Рассказы». Кроме того, я пришлю еще мелких рассказов, по крайней мере, на один том. В своем последнем письме Вы спрашиваете относительно рассказов, которые я помещал когда-то в «Петербургской газете». Часть их уже вошла в сборники, другая часть имеется у меня в оттисках или переписывается.

В заключение позвольте пожелать Вам всего хорошего и пребыть искренно Вас уважающим и преданным.

А. Чехов.

Ялта.

А. С. СУВОРИНУ

25 февраля 1899 г. Ялта.

Вашу грустную телеграмму получил сегодня. Поздравляю Вас, Анну Ивановну, Настю, Борю. Желаю здоровья, счастья. Пишите, как поживаете. Что нового? Буду писать.

Чехов.

На бланке:

Петербург. Суворину.

И. П. ЧЕХОВУ

25 февраля 1899 г. Ялта.

Пришли с Е<рмиловым> семги, но лососины не присылай. Насчет картин скажу кому следует. «Белолобого» получил.

Участок, который продается в Кучукое рядом с моим, мал очень; в нем 200-300 саж<ен>, не больше. Я весной подыщу для тебя что-нибудь более подходящее, если желаешь, или станем искать вместе, когда приедешь, или будем ждать случая.

От Кувш<инниковой> письма я не получал.

Мы, т. е. я и Маша, затеяли покупку дома в Москве. Я за то, чтобы купить в районе Курского вокзала. Дом нужен маленький, дешевый.

Будь здоров. Соне нижайший поклон и привет. Батекину тоже.

Твой Antonio.

25 ф.

На обороте:

Москва.

Ивану Павловичу Чехову.

Н. Басманная, д. Крестовоздвиженского.

26 ​​ Чехов пишет

Л. А. АВИЛОВОЙ

26 февраля 1899 г. Ялта.

26 февр.

Многоуважаемая Лидия Алексеевна, посылаю список рассказов, которых не нужно переписывать. Скажите моему переписчику, что я сострадаю ему всей душой. Все мало-мальски порядочные и сносные рассказы уже давно выбраны и остались непереписанными только плохие, очень плохие и отвратительные, которые мне нужны теперь только потому, что на основании 6 пункта договора я обязан сдать их г. Марксу.

Каждый рассказ переписывается на особой тетрадке с полями, на одной стороне; формат - четверть листа. На каждом рассказе NB: такой-то год, такой-то №.

А это большое удовольствие сознавать, что мне уже не придется для каждой новой книжки придумывать название. Будут просто «Рассказы», том I, том II и т. д. Маркс хочет дать мой портрет, но я упираюсь. Обещает издать прекрасно. Увидим, если живы будем. Новое издание, по всей вероятности, выйдет не раньше августа.

Дней 5-6 назад я послал Вам письмо, а сегодня пишу опять. Что нового в Петербурге и в литературе? Нравится ли вам Горький? Горький, по-моему, настоящий талант, кисти и краски у него настоящие, но какой-то невыдержанный, залихватский талант. У него «В степи» великолепная вещь. А Вересаев и Чириков мне совсем не нравятся. Это не писанье, а чириканье; чирикают и надуваются. И писательница Авилова мне не нравится за то, что мало пишет. Женщины-писательницы должны писать много, если хотят писать; вот Вам пример - англичанки. Что это за чудесные работницы. Но я, кажется, ударился в критику; боюсь, что в ответ Вы напишете мне что-нибудь назидательное.

Сегодня погода очаровательная, весенняя. Птицы кричат, цветут миндаль и черешни, жарко. Но все-таки надо бы на север. В Москве в 18-й раз идет «Чайка»; говорят, поставлена она великолепно.

Будьте здоровы, крепко жму руку.

Ваш А. Чехов.

27 «Принц Гомбургский» Клейста. Берлинская Шаубюне.

Принц - неотразимый Бруно Ганс. Курфюрст - Люр. Постановка Штейна.

Столь чудесный подарок к моему дню рождения!

Как бы я мог лучше его отпраздновать?

Первый раз величие идей Клейста трогает меня столь живо.

Личность Бото Штраусса.

«Больвизер» ​​ Фассбиндера.

28  ​​ ​​​​ Мне 43. Ну и что? Мне все-таки хорошо, хоть «достижений» никаких, кроме мира с самим собой и уверенности в своем призвании.

Оттепель - и долблю лед у Елизаветинской башни. ​​ С природой все равно не сладишь: сил на этот лед все равно не хватит. Тут уж приходится быть философом.

Чую хаос жизни на моей собственной шее. Ужасно нравится этот рабочий пот, век назад я точно был бы пахарем и не читал книжек.

29  ​​​​ Берзес прислал посылку с сухим молоком из Японии.

Явлинский откровенно говорит, что у Ельцина нет шансов остаться у власти после перевыборов.

И в Европе были свои Иваны грозные! Император убивает своего племянника, насилует девушку и пр.

Мода в Америке вслух, перед аудиторией, читать пьесы. Мода или важная полезная традиция?

Март  ​​​​ 

1 ​​ Чехов пишет  ​​​​ 

В. Г. ВАЛЬТЕРУ

1 марта 1899 г. Ялта.

1 март.

Милостивый государь

Виктор Григорьевич!

Вы задали мне задачу, не разрешимую в настоящее время. Списка моих сочинений, не вошедших в отдельные томы, у меня нет и составить его в короткое время нет возможности, так как сочинений много, разбросаны они по газетам и журналам на пространстве почти 20 лет, оттиски у меня не сохраняются и точные даты забыты. Недавно я продал свои сочинения Марксу; к июлю всё будет отыскано, собрано и издано, - к июлю, но раньше успеть никак нельзя. Благодарю Вас от всей души за книжку, прочту ее с большим удовольствием. Желаю всего хорошего. Не брат ли Вы Владимира Григорьевича?

А. Чехов.

Моя жизнь. Почему «театр жестокости» Арто?

Потому что войти в дух надо «кожей».

Как иначе метафизика «войдет» в дух?

«Персонажи – фиксированные типы».

Так и в русской иконе персонажи неподвижны, хоть и совершают некое фиксированное действие.

Огромный контекст – вот что создает мощь персонажа.

Откуда этот театр?

В 1548 запретили мистерии.

Почему Арто так бесконечно волнует, а Полунин кажется самодеятельным артистом?

Нет, я не прав: каждый имеет право на существование.

2  ​​​​ Чехов пишет  ​​​​ 

М. П. ЧЕХОВОЙ

2 марта 1899 г. Ялта.

2 март.

Милая Маша, я ничего не имею против кирпичных заводов, очень рад, но приобрести акции могу нескоро. Я уже писал тебе, что 75 тыс. я получу не сразу. При подписании договора я получил 20 тыс., в конце этого года 30 тыс. и в конце 1900 г. - остальные 25 тыс. Значит, пока всего получил я 20 тыс. и о кирпичных заводах буду иметь право мыслить лишь в декабре. Так и скажи.

Ялтинская дача обойдется не дороже 10 тыс., но увы, увы! вчера архитектор объявил, что готова она будет только в августе. К лету будет готова только кухня с тремя комнатками, в которых можно будет жить. В Ялте на сих днях обвалился один дом, и теперь архитекторы боятся строить в сырую погоду. Деревья уже можно сажать, и за деревьями есть кому смотреть. Так как дом будет кончен только в августе, то в апреле мне здесь уже нечего будет делать и я поеду в Москву или в Мелихово в первых числах апреля. В июне опять поеду в Ялту с тобой вместе. Впрочем, поживем - увидим.

Лавров держится здесь очень мило, не капризничает и не дурит. Он просил написать тебе, что он пришлет тебе семян.

В каком-нибудь книжном магазине учини подписку на «Ниву» для нашего почтмейстера. Он просит. Адрес: Лопасня Моск. губ., Александре Ивановне Благовещенской. Внеси 7 руб.

Получила ли деньги? Неужели Корш еще не прислал ста рублей? Ай-ай!

Когда увидишь Александру Александровну, то передай ей, что фотографию я получу и что буду писать ей нарочито.

Немка прислала мне из-за границы салфетку с кружевами, взяли пошлины 83 коп.

«Курьер» недавно подложил мне большую свинью. Он напечатал письмо шарлатана Мишеля Делина, подлое письмо, в котором Делин старается доказать, какой негодяй и мерзавец Суворин, и в доказательство приводит мое мнение. Это уж чёрт знает что, бестактность небывалая. Нужно знать Делина: что это за надутое ничтожество! Это еврей Ашкинази, пишущий под псевдонимом - Michel Deline. А. А. Хотяинцева, кажется, видела его у меня в Ницце.

В Ялте все обижаются и громоздят друг на друга сплетню колоссальную. Я всегда в своих произведениях презирал провинцию - и ставлю себе это в заслугу.

Получил от Лики письмо. Пишет, что пела в концерте и что Варя с Петрушей грызутся.

Архитектор просит тебя выбрать образцы обоев (для кабинета темные), получше и подороже, и прислать, чтобы он заблаговременно мог выбрать и одобрить.

Ну, будь здорова. Поклонись мамаше.

Твой Antoine.

Моё:

Культ нежности во французском театре 17 века. Проплакать весь спектакль!

В 1629 с французской сцены изгнали воров и распутниц.

Вот и понятно, почему именно французское искусство театра процвело: в 17 веке профессия актрисы давала независимость в отличие от многих других профессий. Сама жизнь толкала женщин именно в театр!

3  ​​​​ Чехов пишет  ​​​​ 

Н. И. КОРОБОВУ

3 марта 1899 г. Ялта.

Милый Николай Иванович, я найду хорошую квартиру со столом, не в нижнем этаже, но невысоко. В гостинице не останавливайтесь, это было бы хлопотливо очень и дорого и неприютно, отправляйтесь прямо на квартиру, адрес буду телеграфировать; если квартира не понравится, то потом можно будет переменить, когда захочешь.

Без стола нанимать не советую. Впрочем, приедешь - увидишь, а пока будь здоров, жди телеграммы.

Твой А. Чехов.

3 март.

Нижний этаж в Ялте не рекомендуется.

4  ​​ ​​​​ Чехов пишет

Н. И. КОРОБОВУ

4 марта 1899 г. Ялта.

4 март.

Милый Николай Иванович, сим извещаю тебя, что квартира уже есть. Чтобы Екатерине Ивановне не было здесь хуже, чем дома, и чтобы она не возненавидела Ялты с первых же дней, я не старался отыскать квартиру подешевле - и это тем более, что дешевое в конце концов всегда оказывается дорогим, по крайней мере, на курортах. Изображаю квартиру по пунктам:

1) Относительно моря она занимает среднее положение: не далеко и не близко.

2) Дом в переулке, тихом, уютном, во дворе или, вернее, в саду; в саду преобладают хвои.

3) Второй этаж. Для грудных больных здесь всегда предпочитают верхний этаж нижнему. Внизу нет столько солнца. В конце апреля или в мае, когда станет тепло, можно будет перейти в нижний этаж в том же доме.

4) Три комнаты: одна большая (зала), две другие поменьше. При желании можно будет взять еще и четвертую и пятую. Окна на юг, солнца много, терраса.

Меблировка очень хорошая, печи, кровати и проч. Если кровати или что-нибудь из мебели не понравится, можно будет переменить. Но, мне кажется, Екатерине Ивановне все понравится.

5) Послушный твоему велению, я нанял без стола. При желании можно получать обед и завтрак в том же доме. В Ялте, кроме ресторанов, обедать негде, и volens-nolens* придется тебе тут в доме условиться насчет обедов. Кормят здесь превосходно, в чем сам ты убедишься. Я знаю этот дом уже десять лет, сам там часто обедал (как гость) - мне всегда нравилось, и жалоб я никогда не слышал.

6) Теперь о цене. Квартира 175 р. в месяц. За обед и завтрак 40 р. с души; с прислуги за кормежку 15 р. в месяц. Чай твой. Это всё обойдется приблизительно 300 р. в месяц или 700 р. до июня; дорого, но зато роскошно, поживете в свое удовольствие. Екатерина Ивановна и дети будут иметь в своем распоряжении громадную залу с террасой, с видом на море - чего еще тебе?

Я нанял на один месяц; если не понравится или найдется что получше, можно будет съехать во всякое время. Хозяйка добрая, играет в пикет и в винт.

Итак, если, обдумав, обсудив и взвесив, найдешь возможным заглазно одобрить предлагаемую мною квартиру, если она не очень дорога и проч. и проч., одним словом, если принимаешь ее, то немедля телеграфируй три слова: «Ялта, Чехову. Согласен». Если не решишься почему-либо, то: «Ялта, Чехову. Нет». В случае твоего согласия квартиру мы приготовим, натопим, и ты, приехав из Севастополя, поезжай не в гостиницу, а на Аутскую ул., дача Яхненко, где тебя уже будут ожидать; там, кстати сказать, живет теперь ред<актор> «Русской мысли» Лавров и дочь Корша (в нижнем этаже). Если же квартира, которую я предлагаю, не подходит, то поезжай в гостиницу «Россия»; в тот же вечер приходи ко мне (Аутская, д. Иловайской), и на другой день мы вместе поищем квартиру, хотя лучше той, какую я нашел, едва ли мы найдем. Извозчик в Ялте берет за конец 20 к. - имей сие в виду, когда поедешь ко мне.

Стало быть, телеграфировать тебе я не буду, а стану ждать от тебя телеграммы.

Будь здоров. Екатерине Ивановне низко кланяюсь, тебе крепко жму руку.

Твой А. Чехов.

Погода великолепная, весенняя. Про дачу Яхненко может кое-что рассказать тебе сестра Маша, которая жила там внизу. Дача Яхненко от меня в двух шагах.

* хочешь не хочешь (лат.)

А. С. СУВОРИНУ

4 марта 1899 г. Ялта.

4 март.

Я и академик Кондаков ставим в пользу пушкинской школы «Келью в Чудовом монастыре» из «Бориса Годунова». Пимена будет играть сам Кондаков. Будьте добры, сделайте божескую милость, ради святого искусства, напишите в Феодосию кому следует, чтобы мне прислали оттуда по почте гонг, который у Вас там висит; китайский гонг. Нам это нужно для звона. Я возвращу в совершенной целости. Если же нельзя, то поспешите написать мне; придется тогда в таз звонить.

Это не все. Опять просьбы, просьбы и просьбы. Если продаются фотографии или вообще снимки с последних картин Васнецова, то велите выслать мне их наложен<ным> платежом. О студенч<еских> беспорядках здесь, как и везде, много говорят и вопиют, что ничего нет в газетах. Получаются письма из Петербурга, настроение в пользу студентов. Ваши письма о беспорядках не удовлетворили - это так и должно быть, потому что нельзя печатно судить о беспорядках, когда нельзя касаться фактической стороны дела. Государство запретило Вам писать, оно запрещает говорить правду, это произвол, а Вы с легкой душой по поводу этого произвола говорите о правах и прерогативах государства - и это как-то не укладывается в сознании. Вы говорите о праве государства, но Вы не на точке зрения права. Права и справедливость для государства те же, что и для всякой юридической личности. Если государство неправильно отчуждает у меня кусок земли, то я подаю в суд, и сей последний восстановляет мое право; разве не должно быть то же самое, когда государство бьет меня нагайкой, разве я в случае насилия с его стороны не могу вопить о нарушенном праве? Понятие о государстве должно быть основано на определенных правовых отношениях, в противном же случае оно - жупел, звук пустой, пугающий воображение.

Случевский писал мне насчет пушкинского сборника, и я ответил ему. Не знаю почему, но иногда почему-то мне бывает жаль его. А читали Вы письмо Michel'я Deline'a? Я с ним виделся несколько раз в Ницце, он бывал у меня. Это Дерулед иудейского вероисповедания.

Меня зовут в Париж; но и тут уже начинается хорошее время. Приедете? Приезжайте в конце поста, вернемся вместе. Если гонга нельзя получить, то телеграфируйте. Спектакль у нас на третьей неделе. Анне Ивановне, Насте и Боре привет. Будьте здоровы и счастливы.

Ваш А. Чехов.

М. П. ЧЕХОВОЙ

4 марта 1899 г. Ялта.

12 марта уезжает в Ялту Н. И. Коробов. Перед отъездом будет у Вас на Дмитровке. Если имеете что послать, то он к Вашим услугам.

Была у меня Н. В. Голубева. Стала похожа на О. П. Кундасову, только некрасивее и старее. Рассказывала про Марью Владимировну, что та уже совсем сдурела и ведет переписку с каким-то «мертвеньким», лежащим в гробу.

В Ялте изумительная погода. Совсем лето. Будь здорова.

На обороте:

Москва.

Марии Павловне Чеховой.

Мл. Дмитровка, д. Владимирова, кв. 10.

Ал. П. ЧЕХОВУ

4 марта 1809 г. Ялта.

4 м.

Добрый брат, я знаю, что переписка моих произведений не доставляла тебе ничего, кроме удовольствия, но всё же лучше, если бы ты не сам переписывал, а нанял бы кого-нибудь.

Я получил 2 сказки, «Учителя», «Скуку жизни», «Сестру», «Тяжелых людей». Теперь буду ждать «Встречу».

В Ялте погода прекрасная. Я пробуду здесь до апреля, потом же уеду в Мелихово, так что, вероятно, ты меня здесь уже не застанешь. Одесса - скучнейший город, пресса там подлейшая из всех пресс в мире.

От старика получаю письма, тоном своим похожие на покаянный канон. По-видимому, ему очень тяжело.

Теперь об имении. Не лучше ли тебе купить не имение, а домишко на окраине города, как это сделал Ясинский. Жить в имении для тебя было бы в самом деле неудобно, домишко же дал бы тебе и прозу и поэзию, сочетав вонь города с прелестями деревни. Я охотно бы купил для себя небольшой домик в Москве на окраине города, и то же самое советую тебе сделать в Петербурге. Имение требует массу хлопот и расходов; можно прийти в отчаяние, особенно в первое время и особенно, если ты только владеешь, но не служишь в земстве, не изучаешь мужицкой жизни, т. е. не имеешь, чем оправдать свое пребывание в деревне.

Теперь просьба. В договоре с Марксом был пропущен пункт, касающийся дохода с пьес (по договору он остается мне и моим наследникам). Я поднял гвалт, и Сергеенко написал мне, что при подписании пункт сей был добавлен и что копию с сего пункта я могу получить во всякое время от нотариуса Т. Д. Андреева, Невский, 28, если пошлю ему две 7-коп. марки. Вот уже месяц, как я написал Андрееву, послал ему марки, но ни слуху ни духу. Пожалуйста, надень новые брюки, почисть сапоги и сходи к Андрееву, понудь его дать тебе или выслать мне копию с пункта, касающегося моих пьес, иначе я опять закричу гвалт. Если копия стоит дороже двух марок, то пусть он вышлет мне ее в Ялту наложен<ным> платежом. Кланяйся Андрееву и спроси у него, хорошо ли он исполняет свои нотариальные обязанности.

Пожалуйста, не причисляй себя к числу наследников, которым поступит доход с моих пьес. Это завещано другим, ты же получишь после моей смерти собаку Белку и рюмку без ж-ки.

Утро. Пароход свистит.

Здесь уже настоящая весна, не то, что у Вас в Петербурге. Буду ждать от тебя письма - продолжения насчет студенч<еских> беспорядков. Поклонись своему семейству. Будь здрав и не ропщи на свою бедность; каждый получает по заслугам.

Твой богатый брат А. Чехов.

И. П. ЧЕХОВУ

4 марта 1899 г. Ялта.

Милый Иван, 12 марта уезжает в Ялту Н. И. Коробов. До отъезда он будет на Дмитровке у Маши. Если рассчитываешь что послать мне, то пошли на Дмитровку до 12-го. (Гваяколу не нужно.)

У нас уже кончилась зима, весна великолепная. В воскресенье еду в Кучукой.

Будь здоров. Поклон Соне и Володе.

Твой Antonio.

4 март.

На обороте:

Москва.

Его высокоблагородию

Ивану Павловичу Чехову.

Н. Басманная, д. Крестовоздвиженского.

Читаю:  ​​​​ Жак Шерер. Театральная стратегия Мольера.

«Карьера Мольера основана на его близости к семье Бежаров, потомственных актеров. Всего у Бежаров было одиннадцать детей, пятеро работали актерами в труппе Мольера: Иосиф, Мадлен, Женевьева, Луи и Арман (на последней Мольер женился)».

По Шереру, то, что Мадлен – дочь Арман, - только сплетня, увы, подхваченная Булгаковым. ​​ Мольер стал писать сам именно потому, что иначе он не выдержал бы конкуренции с другими театрами, более талантливо, чем он, ставившими Расина.

Буало о трех классических единствах.  ​​​​ 

Армен Джигарханян в «Трамвае «Желание».

Все-то помню его натурализм Ковальского и все больше оправдываю эти накаты. В сущности, это был первый грубый, распоясавшийся мужик на советской сцене. Этакий скот.

И - скот по-своему обаятельный.

Ясно, что рядом с Джигарханяном прочие артисты просто потерялись и выветрились из памяти.

Так бывает: прочие сотни его ролей не впечатлили. Особенно его Сократ «В беседах с Сократом» Радзинского.

5  ​​​​ Чехов пишет

О. Р. ВАСИЛЬЕВОЙ

5 марта 1899 г. Ялта.

5 март.

Многоуважаемая Ольга Родионовна, Вы очень, очень добры ко мне, я не заслужил этого. То, о чем Вы пишете, лестно для меня, благодарю Вас от всей души, но… не издавайте сборника. В благодарность за Вашу доброту позвольте мне быть вполне искренним и высказать Вам свои соображения. Чтобы издать удобочитаемый, мало-мальски интересный литературный сборник, нужно иметь много опыта, литературных связей и терпения. Эта форма благотворительности, к тому же, уже наскучила публике, утомила литераторов, а главное, достигает своей цели лишь в очень редких случаях. Многие сборники лежат в складах непроданные, не покрыв даже расходов по их изданию, сборники вполне порядочные, по крайней мере с виду, например «Призыв», которого никак не могут продать, хотя выпущен он уже давно, очень давно. Сообразите к тому же, что Вашему сборнику придется на книжном рынке конкурировать со сборниками в память Белинского и Пушкина, которые выйдут к лету, что летом, в июне и в июле, когда поступит в продажу Ваш сборник, вопрос о голодающих уже не будет иметь той остроты. И т. д. И т. д. Покажите это мое письмо моему другу В. А. Гольцеву, пусть он прочтет - и что он Вам скажет? Отнеситесь к нему с полным доверием и поступите так, как он Вам посоветует.

Позвольте еще раз поблагодарить Вас и пожелать всего хорошего.

Искренно Вас уважающий и преданный

А. Чехов.

Ялта.

В. Г. КОРОЛЕНКО

5 марта 1899 г. Ялта.

5 март.

Дорогой Владимир Галактионович, мне, очевидно благодаря Вам, стали высылать «Русское богатство», и это дало мне возможность прочесть Ваш чудесный рассказ и вот дает повод написать Вам. Как Вы поживаете? С. Я. Елпатьевский привез добрые вести насчет Вашего здоровья, и я очень рад. Не работайте очень много, не утомляйтесь, чтобы опять не нажить бессонницы и чтобы не расклеилось здоровье.

Мои бациллы не очень меня беспокоят, я чувствую себя недурно. В конце марта или в начале апреля поеду к себе домой в Лопасню.

От всей души благодарю Вас за память, за журнал, который я читаю с большим удовольствием, и желаю Вам всего, всего хорошего. Крепко жму Вам руку.

Преданный А. Чехов.

Ялта.

В. М. СОБОЛЕВСКОМУ

5 марта 1899 г. Ялта.

5 март.

Дорогой Василий Михайлович, здравствуйте! На адресе, который мне прислали из Москвы (по поводу «Чайки»), были подписи Ваша и Варвары Алексеевны; с тех пор мне хотелось написать Вам, это желание сидело во мне гвоздем, но я всё никак не мог собраться; мешали и дела, и люди. Переписки у меня очень много, моя комната похожа на почтовое отделение, а люди ходят то и дело; часа нет свободного, хоть беги вон из Ялты.

С тех пор как я не писал Вам, много воды утекло в море и многое изменилось под нашим Зодиаком. Во-первых, я продался Марксу, как Вам известно, за 75 тыс<яч>. Уже получил 20 тыс<яч>, остальные деньги, по договору, получу в 1900 и 1901 гг. Доход с пьес остается мне и моим наследникам. Денег у меня теперь много, так что Святейший синод разрешил мне проиграть в рулетку 2-3 тысячи.

Во-вторых, прошла длинная, скучная зима, наступила великолепная весна. Светло до боли в глазах, тепло, цветут фиалки и миндаль, у моря ласковый вид. Очень, очень хорошо. В-третьих, здоровье мое, по-видимому, поправилось настолько, что будущую осень и начало зимы я решил провести в Москве, и это мое решение тем более крепко, что мне уже страшно наскучило скитаться по зимам и издали поглядывать на виноград, подобно лисице, и облизываться. Буду жить в Москве и уезжать в феврале вместе с Вами за границу.

Тут в Ялте Ваши знакомые - Осипов, Елпатьевский, Вукол Лавров. И все они чувствуют себя прекрасно и славословят Ялту. Елпатьевский вчера подмигнул глазом и сказал, что очень возможно, что и Вы приедете в Ялту погостить… Ах, если бы это было возможно! Я был бы Вам бесконечно рад. По всей вероятности, в марте погода будет хорошая, а в апреле - роскошная, старожилы уверены в этом; устроиться здесь можно вполне комфортабельно; Усатов, бывший тенор, а ныне ялтинский обыватель, отыщет для Вас такого вина, какого Вы еще никогда не пили в Крыму. Устриц сколько угодно. По моему мнению, приехать сюда следует не только Вам, но также и Варваре Алексеевне с Наташей, Глебом и Варей. Не всё же кататься за границей, нужно изредка обращать взоры и на родные курорты.

Мне пишут из Ниццы. Сезон плохой, но больных много, врачи хорошо заработали. Н. И. Юрасов лет 6-10 назад написал драму из жизни ниццких русских и теперь печатает эту драму, читает корректуру и кашляет над ней. Вальтер умоляет отыскать для него какую-нибудь работу в России на летнее время - работу медицинскую, и я положительно не знаю, что делать, скучает же он по родине, очевидно, в высшей степени. Oelsnitz практикует, Ковалевский в Париже, в Ville franche на станции работают немцы, в Monte-Carlo открылось новое отделение, где нельзя ставить меньше 20 фр<анков>, а в trente-quarante* - менее 100, Pension russe процветает. Английская королева приехала в Ниццу.

В будущем сезоне в Малом театре, кажется, пойдет моя пьеса. Я получил письмо от режиссера, ответил согласием.

Когда будете на Воздвиженке, то, пожалуйста, поклонитесь Варваре Алексеевне и детям. Желаю им здоровья и всего самого лучшего на свете и шлю им привет.

Напишите мне хоть две строчки: можно ли надеяться, что Вы приедете в Ялту? Крепко жму Вам руку в кланяюсь.

Ваш А. Чехов.

Здесь акад<емик> Кондаков; мы встречаемся каждый день и говорим о Вас.

* тридцать-сорок (франц.), азартная карточная игра

И. А. БЕЛОУСОВУ

5 марта 1809 г. Ялта.

Многоуважаемый Иван Алексеевич, большое Вам спасибо за фотографию, но - увы! увы! - желания Вашего исполнить теперь не могу: у меня нет моей карточки! В апреле в Москве я буду сниматься и тогда пришлю Вам свой портрет, а пока извините.

Клюкин издал 6000 экземпляров!!

Но по какому праву? Впрочем, простите, что я пишу Вам об этом.

Желаю Вам всего хорошего и еще раз благодарю.

Ваш А. Чехов.

8 март.

На обороте:

Москва.

Его высокоблагородию

Ивану Алексеевичу Белоусову.

Фуркасовский, 10.

А я? ​​ 

Три единства во французском классическом театре.

«L'importance des regles ​​ Важность правил выходит за границы их чисто формальной роли.

Не в них заключается сущность классического театра, и все же именно им театр обязан своим духовным климатом, своим интеллектуальным брожением effervescence и соревнованием, которое было и характeрно для тогдашнего духа учености и образованности, и определенно стимулировало вдохновение драматургов».

Effervescence = вскипание; шипение (при выделении газов)

entrer en effervescence - бродить, пениться

перен. возбуждение, волнение

Emulation = соревнование; соперничество.

Symptomatique ​​ 1) симптоматический 2) перен. симптоматичный, характерный; показательный.

6  ​​ ​​​​ Последняя сцена «Принца Гомбургского» Клейста незабываема.

«Принцесса (Натали) входит».

«Принц (это Бруно Ганц) падает в обморок» - чудо!

Она: о, Боже! Радость убила его.

Курфюст (это Петер Люр) с венком.

Вдруг решили удрать из нашей халупы: написали объявление.

Пришла по обмену какая-то женщина и, бросив опытный взгляд, ушла недовольной. На мякине не проведешь!

8 Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

8 марта 1809 г. Ялта.

8 марта.

Отвечаю на Ваши вопросы. Я переселился из Москвы в Мелихово в 1892 г. На Псле мы жили в 1888 и 1889 гг. Брат Николай умер в 1889. «Дуэль» писал я в Богимове Калужской губ<ернии>, а в Богимове я жил в 1891 г.; помнится, тогда не шли дожди и ждали голода. Первая холера была в 1892 г.

В 1899 г. в марте я получил письмо от величайшего драматурга П. М. Невежина, который просит меня убедительно, ничего не говоря о нем, рекомендовать Вам артистку Елиз. Ник. Глебову, хотя бы на 75-100 р. в м<еся>ц (Москва, Бронная, д. Гетье, кв. Невежина). Он хвалит ее, я ответил, что напишу Вам и что за успех своего ходатайства не ручаюсь.

Я привык читать «Temps» и очень рад, что привык. Теперь до гробовой доски буду читать эту газету.

Маркс просит, чтобы ему сообщили, сколько моих книг еще не продано. Я написал ему, что «Рассказы» и «Каштанка» уже распроданы (так сообщили мне из магазина в ответ на мою просьбу выслать мне по 20 экз. моих книг) и что сведения точные он получит, когда будут наведены справки в провинции.

«Дядю Ваню» взяли в Малый театр. «Чайка» прошла 18 раз при полных сборах.

Я так здесь соскучился, что думаю удрать в Москву к 1-му апреля. В мае буду в Петербурге; приеду представляться Марксу - в мундире и во всех орденах.

Будьте здоровы и благополучны, поклон Анне Ивановне и всем.

Ваш А. Чехов.

Т. Л. ТОЛСТОЙ

8 марта 1899 г. Ялта.

8 март.

Многоуважаемая

Татьяна Львовна!

На днях я получил из Лейпцига письмо, которое теперь посылаю Вам. С г. Чумиковым я не знаком, о переводах его судить не могу, так как очень плохо знаю немецкий язык. Мне только известна его брошюра «Современные немецкие университеты», да как-то князь Урусов, известный адвокат, бывший у меня в Ялте, прочел мой рассказ в его переводе и сказал, что перевод очень хорош. Я не обращаюсь прямо к Льву Николаевичу, потому что боюсь помешать ему. Прибегаю к Вашему посредничеству: если найдете письмо Чумикова заслуживающим уважения, то, будьте добры, дайте Льву Николаевичу прочесть и его ответ пошлите Чумикову (его зовут Владимир Александрович) или же напишите мне.

Передайте мой поклон и сердечный привет Льву Николаевичу и всему Вашему семейству, а Вам желаю здоровья и всего хорошего.

Преданный А. Чехов.

Ялта.

На конверте:

Москва.

Графине Татьяне Львовне Толстой.

Долго-Хамовнический пер.

Наше ТВ: ​​ американское шоу с раздеванием. Тьфу.

9  ​​ ​​​​ Чехов пишет

Л. А. АВИЛОВОЙ

9 марта 1899 г. Ялта.

9 март.

Матушка, тетрадки с переписанными рассказами присылайте мне; я буду переделывать, а то, чего переделывать нельзя, - бросать в реку забвения. К числу рассказов, которых переписывать не нужно, прибавьте еще «Козлы отпущения», «Сонная одурь», «Писатель».

В съезде писателей участвовать я не буду. Осенью буду в Крыму или за границей, конечно, если буду жив и свободен. Всё лето проживу у себя в Серпуховском уезде. Кстати: в каком уезде Тульской губ<ернии> Вы купили себе имение? В первые два года после покупки приходится трудно, минутами бывает даже очень нехорошо, но потом всё мало-помалу сводится к нирване, сладостной привычке. Я купил имение в долг, мне было очень тяжело в первые годы (голод, холера), потом же всё обошлось, и теперь приятно вспомнить, что у меня где-то около Оки есть свой угол. С мужиками я живу мирно, у меня никогда ничего не крадут, и старухи, когда я прохожу по деревне, улыбаются или крестятся. Я всем, кроме детей, говорю вы, никогда не кричу, но главное, что устроило наши добрые отношения, - это медицина. Вам в имении будет хорошо, только, пожалуйста, не слушайте ничьих советов, ничьих запугиваний и в первое время не разочаровывайтесь и не составляйте мнения о мужиках; ко всем новичкам мужики в первое время относятся сурово и неискренне, особенно в Тульской губ<ернии>. Есть даже поговорка: он хороший человек, хотя и туляк.

Видите, вот Вам и нечто назидательное, матушка. Довольны?

Знакомы ли Вы с Л. Н. Толстым? Далеко ли Ваше имение будет от Толстого? Если близко, то я Вам завидую. Толстого я люблю очень. Говоря о новых писателях, Вы в одну кучу свалили и Мельшина. Это не так. Мельшин стоит особняком, это большой, не оцененный писатель, умный, сильный писатель, хотя, быть может, и не напишет больше того, что уже написал. Куприна я совсем не читал. Горький мне нравится, но в последнее время он стал писать чепуху, чепуху возмутительную, так что я скоро брошу его читать. «Смиренные» - хороши, хотя можно было бы обойтись без Бухвостова, который своим присутствием вносит в рассказ элемент напряженности, назойливости и даже фальши. Короленко чудесный писатель. Его любят - и недаром. Кроме всего прочего, в нем есть трезвость и чистота.

Вы спрашиваете, жалко ли мне Суворина. Конечно, жалко. Его ошибки достаются ему недешево. Но тех, кто окружает его, мне совсем не жалко.

Однако я расписался. Будьте здоровы. Благодарю Вас от всей души, от всего сердца.

Ваш А. Чехов.

Н. М. ЕЖОВУ

9 марта 1899 г. Ялта.

9 м.

Дорогой Николай Михайлович, за всё Вам большое спасибо прямо из души. Насчет «Петербургской газеты» я уже писал Вам: рассказы переписываются в Петербурге; и я просил Вас возвратить мне список рассказов, которых не нужно переписывать. Вероятно, не получили моего письма? К Эфросу Вы напрасно обращались; он занят очень, и к тому же эти господа из «Новостей дня» очень нелюбезные люди. Епифанову Сергеенко должен был передать (кажется) 50 р. от Маркса. Получил ли Епифанов? Теперь, когда близко лето, лучше устроить Епифанова где-нибудь под Москвой, а осенью отправить в Крым на всю зиму. Но если он дует рябиновку, то от лечения не будет никакого толку.

В апреле я уже буду в Мелихове. Конечно, приезжайте. Потолкуем; быть может, опять пойдете куда-нибудь. Болеть не торопитесь, еще успеете после 40 лет.

Поклонитесь Александру Семеновичу и будьте здоровы и веселы.

Ваш А. Чехов.

Мои впечатления от Гете-института. Сунии Меллес Sunnyi Melles, ее игра в «Эмилии Галотти» - ​​ это то, что я так любил!

Она играет, как летящая птица: вся в ореоле своего необъятного воодушевления.

Ясперс: «Романтики объявили эту пьесу «драматической алгеброй».

Смотрю в словаре.

Алгебра ​​ = раздел математики, изучающий свойства переменных числовых величин и общих методов решения задач при помощи уравнений.

Я видел эту актрису в разных ролях - и всегда она, казалось, переигрывала с красками.

Вот написал, а сознаю, что не запомню эту актрису.

10  ​​​​ Чехов пишет:

М. П. ЧЕХОВОЙ

10 марта 1899 г. Ялта.

10 март.

Отвечаю на твое последнее письмо, милая Маша. Если имеются в продаже только деревянные дома и если в деревянном доме жить здоровее, то покупай деревянный, но только с условием, чтобы он не походил на трактир, имел бы по возможности культурный вид и не был бы зеленого цвета. Если я писал о каменном, то лишь имел в виду пожары, которые в Москве часты. Если купишь дом, то купи и мебель, хотя не в большом количестве. Мне лично нужны только две комнаты - кабинет и спальня.

Я приеду сначала в Москву, потом, когда станет тепло и не очень грязно, отправлюсь в Мелихово; потом в конце мая поеду опять в Ялту на постройку, потом опять в Мелихово. Подрядчик говорит, что дом будет готов гораздо раньше августа.

Пиши о погоде. Как только в Москве подует теплом, т. е. весной, так и приеду, не дожидаясь особого разрешения. Пиши о погоде каждые три дня.

Телеграммы, о которой я писал, не присылай, так как я уже отделался от участия в пушкинских празднествах.

На участке делаются кое-какие посадки; смотреть за ними в мое отсутствие будет турок Мустафа, человек надежный.

Ты жалеешь, что деньги получены не все сразу, что можно было бы заняться увеличением капитала. Я не мечтаю об увеличении - это раз; во-вторых, к концу года, зимой, я опять получу 30 тыс. и тогда можно будет пустить их в обращение. А зима не за горами.

В Ялте распускаются и цветут деревья. Я каждый день катаюсь, всё катаюсь; разрешил себе истратить на извозчика 300 р., но до сих пор еще и 20 р. не истратил, а все-таки, можно сказать, катаюсь много. Бываю в Ореанде, в Массандре. Катаюсь с поповной чаще, чем с другими, - и по сему случаю разговоров много, и поп наводит справки, что я за человек. Вчера был на вечере. Опять у меня катар кишок, и я отощал немножко; точно такой катар был у Наполеона I, который во время сражений выслушивал своих адъютантов и отдавал приказания в очень неприличной позе.

1388 р. - это, конечно, мало. Поклон мамаше. Я ничего не делаю и ничего не пишу, кроме писем. Буду уж писать в Мелихове.

Твой Antoine.

Где я остановлюсь в Москве?

Мои чтения. Шерер о Корнеле. Стал бы ​​ это выписывать, кабы не обожал сам этого драматурга! «Драматургическое опережение depassement».

«Монолог, когда-то превозносимый на «ура» triomphant, отступает». Расин наполняет монолог новым дыханием.

«Насилие в пьесе уравновешено умной нежностью поэзии». Абсолютно согласен!!

Шере'р говорит, что нынешнее значение драматургии Чехова было заложено еще в конце 18 века, когда «бытовое» naturel порвало с классическим и началось «объежедневнивание» quotidiennisation театра».

11 ​​ Чехов пишет

Н. И. КОРОБОВУ

11 марта 1899 г. Ялта.

Милый Николай Иванович, твою телеграмму я понял так, что ты приедешь 18 марта. Итак, буду ждать 18-го. Платить за квартиру начнешь с того дня, как поселишься в ней, будь то хоть 18, хоть 28 - это безразлично. Стеснений никаких не будет.

Погода была хорошей, сегодня холодно (NW), но это ненадолго.

Будь здоров.

Твой А. Чехов.

11 марта.

12 ​​ Чехов пишет

Л. А. АВИЛОВОЙ

12 марта 1899 г. Ялта.

12 март.

Спешу ответить на Ваше последнее письмо, матушка. Конечно, не следует переписывать тех рассказов, которые уже помещены в сборниках. Я составил список рассказов, которых не нужно переписывать, и послал его в Москву; нового же списка составить не могу, ибо у меня нет сборников, а память моя подобна решету. Представьте, «Счастливчик» у меня есть. Чёрт бы побрал этого «Счастливчика», его напрасно перепишут, не стоит он этого. По договору, я должен представить Марксу все, что когда-либо печатал. Не всё войдет в сборники, но всё должно быть представлено, иначе я заплачу 100 тысяч неустойки. Ну-с, как мне благодарить Вас? Как? Научите.

Сколько я должен уплатить за переписку?

Будьте здоровы. Буду еще писать.

Ваш А. Чехов.

П. П. ГНЕДИЧУ

12 марта 1899 г. Ялта.

12 март.

Дорогой Петр Петрович, посылаю рассказ для пушкинского сборника. Скажите, чтобы непременно прислали корректуру - пожалуйста. Я не продержу у себя корректуры дольше одного дня.

Фотографии моей у меня нет. Весной буду сниматься в Москве и тогда вышлю, а пока пришлите мне Вашу. Буду ждать. Когда живешь далеко, на чужой стороне, то приятно бывает получать что-нибудь. Кроме фотографии, пришлите и «Историю искусств», которую Вы мне обещали.

В Ялте уже весна. Миндаль отцветает, и веет теплом, как у нас в хороший апрельский день. Здесь я пробуду, вероятно, до шестой недели поста.

Будьте здоровы, крепко жму Вам руку.

Ваш А. Чехов.

13 ​​ Чехов пишет

И. Я. ПАВЛОВСКОМУ

13 марта 1899 г. Ялта.

13 март.

Дорогой Иван Яковлевич,

Я в Ялте, пробуду здесь до первых чисел апреля или до каких пор прикажете. Буду ждать Вас с большим нетерпением. Когда приедете в Ялту, велите извозчику везти Вас в гостиницу «Марьино» - это на набережной, в центре города, потом, сложив в номере вещи, шествуйте прямо ко мне - Аутская, дом Иловайской, или поезжайте на извозчике (20 к.). Если телеграфируете из Севастополя (Ялта, Чехову), то приду на пароход встретить Вас.

Очень, очень хочется повидаться и поговорить. До свиданья!!

Ваш А. Чехов.

Не обманите, приезжайте.

Театр в моей жизни. Сцена - моя комната, а рампа - окно. Важно не опротиветь самому себе.

Блок:

И долго длится пляс ужасный.

И жизнь проходит предо мной

Безумной, сонной и прекрасной,

И отвратительной ​​ мечтой.

Нет, в моей жизни ​​ много достойного.

Шерер: ​​ связь Мариво и Бомарше: общее в форме, разворачивании (emergence = всплывание) чувств, жестокости взгляда.

14  ​​​​ Чехов пишет

М. П. ЧЕХОВОЙ

14 марта 1899 г. Ялта.

14 март.

Милая Маша, отвечаю на твое последнее письмо. О том, что можно купить и деревянный дом, я уже писал тебе. Даю тебе полную carte blanche. Что касается Мелихова, то оно в твоем полном распоряжении; по моему мнению, если продавать его, то теперь же, до осени, чтобы долго не возиться, ибо проволочки обойдутся недешево. За большой ценой не гонись. Посоветуйся с Ефимом Зиновьевичем, не найдет ли он своевременным начать публикации о продаже имения теперь же, этак в апреле или в мае, чтобы к концу августа уже продать.

Тебе надоело уже читать про погоду, но не могу удержаться, чтобы не написать. Третьего дня подул горячий ветер, вдруг наступило лето, и теперь не могу сказать, как чудесно кругом. Вчера и сегодня я сажал на участке деревья и буквально блаженствовал, так хорошо, так тепло и поэтично. Просто один восторг. Я посадил 12 черешен, 4 пирамидальных шелковицы, два миндаля и еще кое-что. Деревья хорошие, скоро дадут плоды. И старые деревья начинают распускаться, груша цветет, миндаль тоже цветет розовыми цветами. Птицы, по дороге на север, ночуют здесь в садах и поутру кричат, например дрозды. Вообще очень хорошо, и если бы мамаша была здесь, то она не пожалела бы.

Письмо это посылаю с Вуколом. Он был у нас на постройке и может засвидетельствовать тебе, что дом уже начинает вылезать из земли. Фундамент est fini*. Положены балки.

Катар мой (кишечный) затих.

Ну, будь здорова. Мамаше и Ване с семьей привет и поклон.

Твой Antoine.

Признаться, когда я впервые писал тебе насчет покупки дома, то был уверен, что эта идея тебе очень не понравится; а вышло, кажется, наоборот.

* окончен (франц.)

Гете-институт. Запись спектакля по пьесе ​​ Бото Штраусса 1980 года:

«Большой и маленький». Постановка Штайна, Галлешем Уфер.

«Берег города Галле»? Перевод таков?

Незабываемая Эдит Клеве (Лотта).

«Палатка в комнате» Бото. Бото Штраусс.

Ползающая палатка - некое существо!

«Триумф любви» Мариво.

Юрий Яковлев в снятой пьесе Островского «На всякого мудреца довольно простоты». 1972.

Жанр колеблется между водевилем и комедией, так что «попасть в жанр» очень трудно.

А он - попал!

Вот где опять Джоанна Хофер! Играла с Люром в «Тоске Вероники Фосс» Фассбиндера.

«Время и комната» Бото Штраусса. Как жаль, что этого автора нет в России. Столь глубокие и ясные идеи.

15 ​​ Чехов пишет

И. П. ЧЕХОВУ

15 марта 1899 г. Ялта.

Милый Иван, если Ермилов поедет в Ялту, то пришли с ним зубного эликсира братьев бенедиктинцев, небольшой флакон с красной сургучной печатью, непременно заграничный; возьми у Феррейна.

Будь здоров, поклон Соне и Володе. Еду провожать на пароход Лавровых, отдам им это письмо.

Твой Antonio.

15 март.

На обороте:

Москва.

Ивану Павловичу Чехову.

Н. Басманная, д. Крестовоздвиженского.

​​ 

А я? «С «Женитьбы» Фигаро пространство вне сцены становится идентичным (гомогенным) сценическому пространству, отныне театр - кусок мира, артистически нарезанного».

Так что весь мир - некий художественно нарезанный торт, и мир этот - театр. Хочет этого мир или нет.

«В драматургии Просвещения отношение «сцена-зал» базируется на нарциссизме».

Indéniable = неопровержимый, неоспоримый; достоверный. То есть театр смотрится в себя.

17 ​​ Чехов пишет

В САДОВОЕ ЗАВЕДЕНИЕ «СИНОП»

17 марта 1899 г. Ялта.

В садовое заведение «Синоп»

Покорнейше прошу выслать по адресу - Ялта, Антону Павловичу Чехову:

1 Bambusa aurea N 112 ……………………… 1р.

1 Bamb fortunei fol. varg. N 113 …» 40 к.

1 Bamb gracilis N 114 ……………… « 50 к.

1 Bamb Quadia Cat. N 115 ………. « 40 к.

1 Bamb Metake N 116 ………………… « 50 к.

1 Bamb nigra N 118 …………………… 1р.

1 Bamb striata N 119 ………………….. « 50 к.

1 Bamb virid glauc. N 120 …………. « 50 к.

1 Jucca recurv. N 160 ………………………….. « 75 к.

1 Jucca gigant. N 161 ……………………………. « 50 к.

5 Arundo Donax N 429 ………………………….. « 50 к.

5 Gynereum argent N 435 …………………….. 2р.

2 Gynereum arg. fel. aur. varg. N 436 … 1 p. 50 к.

5 Guner. monstrosum N 437 ……………….. 2 р.

1 Amaryllis form. N 492 …………………………. « 40 к.

1 Amaryllis longif. N 493 ………………………… « 40 к.

5 Gladiolus gand. hybrid. N 506 …………… 1 p.

Шестнадцать (16) рублей одновременно посылаю переводом по почте.

Имею честь быть с почтением.

А. Чехов.

17 марта 1899 г.

Ялта.

П. А. СЕРГЕЕНКО

17 марта 1899 г. Ялта.

17 март.

Милый Петр Алексеевич, посылаю, по глаголу твоему, 100 р. Н. Н. Юшковой в Нормонку и столько же П. В. Троицкой в Чистополь - и очень, очень рад, что это так вышло, т. е. что ты обратился ко мне и что я исполнил твое желание.

Ты пишешь: «торопи добрых людей». Я, по возможности, обираю ялтинских «добрых людей», но специально для Самарского кружка, питающего детей, и уже послал туда тысячу рублей. Одно могу сделать для Казанской губ<ернии>: напечатаю к сведению «добрых людей» в местной газете присланные тобою адреса.

Маркс, по-видимому, старается завести со мной переписку, но не совсем дружескую. Канальский немец уже начинает пугать неустойкой и в письмах приводит целиком пункты договора. Я написал ему в ответ, что неустойки я не боюсь.

В «Новом времени» нехорошо. В разных городах демонстративно пишут и печатают заявления и постановления об отказе читать «Новое время». Даже в Ялте члены местного клуба в общем собрании единогласно решили «Нового времени» не получать и заявление об этом напечатать в «Петерб<ургских> ведомостях».

Нового ничего нет, всё по-старому. Будь здоров и весел. Жму руку.

Твой А. Чехов.

18 ​​ Чехов пишет

Н. М. ЕЖОВУ

18 марта 1899 г. Ялта.

Дорогой Николай Михайлович, если врачи разрешают Епифанову ехать в Ялту теперь же и если он сам не против поездки, то отправьте его, пожалуйста, т. е. купите билет, посадите в вагон и проч., и напишите мне, сколько Вы истратили. Из Севастополя до Ялты он проедет на пароходе, в Ялте поместим его на всё лето в приюте, где за ним будет хороший уход. Но прежде чем отправлять его, посоветуйтесь с врачами, в силах ли он, чтобы доехать до Ялты, не лучше ли на лето остаться в Москве и т. д. и т. д. Полагаю всё сие на Ваше благоусмотрение. В случае, если поездка его будет решена, сообщите мне, а потом о дне выезда из Москвы заранее уведомьте, хотя бы телеграммой (Ялта, Чехову).

Да и Вам не мешало бы проехаться в Крым и отдохнуть здесь. Будьте здоровы и счастливы.

Ваш А. Чехов.

99 18/III.

На обороте:

Москва.

Его высокоблагородию

Николаю Михайловичу Ежову.

Трубников пер., д. Джанумова.

Л. С. МИЗИНОВОЙ

18 марта 1899 г. Ялта.

18 март.

Милая Лика, в эту весну в Париж я не поеду; нет времени, и к тому же здесь в Крыму так хорошо, что уехать нет никакой возможности. Мне кажется, было бы лучше, если бы Вы, вместо того чтобы поджидать меня в Париже, сами приехали в Ялту; здесь я показал бы Вам свою дачу, которая строится, покатал бы Вас по Южному берегу и потом вместе отправились бы в Москву.

Новость!! Мы, по-видимому, опять будем жить в Москве, и Маша уже подыскивает помещение. Так и решили: зиму в Москве, а остальное время в Крыму. После смерти отца Мелихово утеряло для матери и сестры всякую прелесть и стало совсем чужим, насколько можно судить по их коротким письмам.

В самом деле, подумайте и приезжайте в Ялту. Я бы мог подождать Вас здесь до 10-15 апреля стар<ого> стиля. Если надумаете, то телеграфируйте мне только три слова: «Jalta. Tchekhoff. Trois», т. е. что третьего апреля Вы приедете. Вместо trois, поставьте 28,4… или как хотите, лишь бы я хотя приблизительно знал день, когда Вас ждать. С парохода приезжайте прямо на Аутскую, дача Иловайской (извозчик 40 к.), где я живу; потом вместе поищем для Вас квартиру, потом пошлем на пароход за Вашим большим багажом, потом будем гулять (но вольности Вам я никакой не позволю), потом уедем вместе в Москву на великолепном курьерском поезде. Ваш путь: Вена, Волочиск, Одесса, отсюда на пароходе - Ялта. Из Одессы пришлете телеграмму: «Ялта, Чехову. Еду». Понимаете?

Купите мне в Лувре дюжину платков с меткой А., купите галстуков - я заплачу Вам вдвое.

Как Вы себя ведете? Полнеете? Худеете? Как Ваше пение?

Будьте здоровы, прелесть, очаровательная, восхитительная, крепко жму руку, жду скорейшего ответа.

Ваш А. Чехов.

И. И. ОРЛОВУ

18 марта 1899 г. Ялта.

18 март.

Дорогой Иван Иванович, Альтшуллер, вероятно, уже написал Вам - Кольцов умер, и мы его хоронили в ясный, теплый день на ауткинском кладбище.

В Ялте уже весна; всё зеленеет, цветет, на набережной встречаются новые лица. Сегодня приедут Миролюбов и Горький, начинается съезд, а я, вероятно, через 2 - 2 1/2 недели укачу отсюда на север, поближе к Вам. Дом мой строится, но муза моя совершенно расстроилась, я ничего не пишу, и работать совсем не хочется; надо вздохнуть иным воздухом, а здесь на юге такая лень! Настроение большею частью скверное, благодаря письмам, которые шлют мне друзья и знакомые. То и дело приходится в письмах или утешать, или отчитывать, или грызться на собачий манер. Получаю много писем по поводу студенческой истории - от студентов, от взрослых; даже от Суворина три письма получил. И исключенные студенты ко мне приходили. По-моему, взрослые, т. е. отцы и власть имущие, дали большого маху; они вели себя, как турецкие паши с младотурками и софтами, и общественное мнение на сей раз весьма красноречиво доказало, что Россия, слава богу, уже не Турция. Кое-какие письма покажу Вам при свидании, а пока давайте говорить о Вас. Как вы поживаете? Думаете ли приехать в Ялту? Когда? Застану ли я Вас летом в Подсолнечном, если приеду?

По-моему, Кольцов умер от эмболии. Незадолго до смерти в легком у него был инфаркт. Вероятно, был эндокардит, на какой почве? не знаю, не спрашивал у лечивших его докторов. Мельком слышал, что нашли много белка. По-видимому, человек замучился вконец от разных хлопот и умер оттого, что замучился.

Альтшуллер здравствует, хандрит. Преосвященный Елпатий воздвигает здание, бодро шагает, весел, неутомим, остроумен. В женской гимназии бываю реже; там всё благополучно, по-прежнему гостеприимны и милы. Синани всё тот же.

Крепко жму руку. Будьте здоровы, веселы и живите с аппетитом, без скуки, без болезней, а главное - приезжайте к нам каждый год.

Ваш А. Чехов.

​​ 

А я? Шерер.

«Современной постановке характерна особенная атмосфера...».

То есть в ​​ спектакле должно быть что-то особенное.

Сaracterisation ​​ 1) характеризация 2) характерность

Что же такое «характеризация»? Может, наделение характером»?

Шерер сравнивает с 17 веком, когда непременно требовали величия. Тогда зрителям хорошо понимали сюжет: то, что они видят.

Предпочитали брать за основу миф, как это было в древней Греции.

19 ​​ Чехов пишет

М. П. ЧЕХОВОЙ

19 марта 1899 г. Ялта.

19 м.

Милая Маша, изразцы нужны для украшения стены в ватере - я писал об этом. Да и понятно, ибо кто станет делать печь из зеленых изразцов? Итак, подожди моего приезда, выберем изразцы вместе.

Что касается покупки дома, то я не мечтал о доходности. Я хотел просто небольшой, недорогой домишко для себя. Конечно, хорошо кроме квартиры иметь еще доход, но как бы не очутиться в положении Яши Корнеева, который был рад безумно, когда продал дом. Возиться с банком, с жильцами, ремонтом, налогами, полицией и проч и проч., возиться, уплачивать долг, и для чего? - чтобы в глубокой старости, буде доживешь до нее, завещать дом какому-нибудь двоюродному племяннику вроде Семенковича. Если, по твоим соображениям, от дома, после всех расходов, будет оставаться тысяча рублей, тогда стоит купить; если меньше тысячи, то не стоит, ибо нервов испортишь на 500. Не забывай, что с домом придется возиться главным образом тебе, не забывай сего, чтобы потом на себя не роптать и не жалеть. Если дом стоит 35 тыс., то заложить можно только в 15 тыс., а 20 уплатить в январе 1900 г., когда я получу от Маркса. Можно и теперь, не дожидаясь января, уплатить 10 тыс. Как бы ни было, остановки за деньгами не будет. Если понадобится теперь же, то где-нибудь займем 10 тыс. до января. Новинский бульв<ар> хорошее место, хотя и далеко до Курского вокзала.

Катар мой затих, я здоров совершенно. Если покупать дом, то устраивайтесь теперь же, чтобы вопрос был решен до июня.

Даша Мусина-Пушкина, Цикада, вдова, выходит замуж за маленького актера, играющего выходные роли.

Пиши подробнее. Если начнешь покупать дом, то опиши его, как и что. В случае надобности телеграфируй, не скупись. В Москву приеду, когда не останется там ни одной снежинки.

Поклон и привет мамаше и Ване с семьей.

Будь здоровехонька.

Твой Antoine.

Суворин купил имение.

Коробов приехал, но я его еще не видел.

Получаю много деловых и неделовых писем. Не могу отвечать, надоело, и если отвечать на все письма, то нужно сидеть за столом от утра до вечера. Почтальон ропщет и изумляется.

Буду ждать подробностей.

Пришел Николай Ив. Коробов. Он рассказывал про тебя и про мать; советует купить дом, который давал бы доход, находя, что иметь дом только для себя - это дорого стоящая роскошь. Он говорил обстоятельно, так что я согласился с его доводами.

Идет дождь.

А что в 18 веке? Страстный сговор артиста и публики!

Сonnivence = соучастие; сговор.

«Искушенные поклонники», - говорит Шерер.

aficionado ​​ исп. 1) любитель боя быков 2) болельщик, любитель; поклонник (напр., какого-либо автора).

22 ​​ Пересматриваю «Время и комнату» Бото. 1990. Декор - Педуцци. Крепкая постановка без звезд.

Берлин, Шаубюне. 1970. «Мать» Горького. Юный Петр Штайн.

1972. «Оптимистическая трагедия». Там же. Немцы ставили всю нашу классику.

Выписка всего репертуара театра по годам. Мне хочется идеализировать Шаубюне, потому что о нем много говорили в советское время.

А ​​ дело и в том, что фильм показал куски из всех этих спектаклей. Но как редки ​​ постановки! Чуть не один спектакль на пару лет.

Как же они выживали финансово?

Моя часть видеотеке Гете-института кончается. А жаль. Это не может длиться бесконечно.

Дуров – лучший второстепенный актер эпохи.

Это искусство быть в тени чарует.

Что ни роль – открытие.

И закладчик в «Кроткой», и штабс-капитан в «Брате Алеше».

Гюго.

Он заглядывает в историю, но приникновение слишком холодное, многоглаголивое.

Многоглаголание; именно так.

1840-ые: романтическая драма во Франции.

23 ​​ Чехов пишет

Л. А. АВИЛОВОЙ

23 марта 1899 г. Ялта.

23 март.

Вы не хотите благодарностей, но всё же, матушка, позвольте воздать должную хвалу Вашей доброте и распорядительности. Всё прекрасно, лучше и быть не может. Один переписчик пишет «скажитЪ», но это не беда; к тому же, быть может, это так и напечатано в «Петербургской газете». Цена очень подходящая, срок какой угодно, но не позже весны; желательно всё получить до конца мая.

С Сергеенко я учился вместе в гимназии, и, мне кажется, я знаю его хорошо. Это по натуре веселый, смешливый человек, юморист, комик; таким он был до 30-35 лет, печатал d «Стрекозе» стихи (Эмиль Пуп), неистово шутил и в жизни, и в письмах, но как-то вдруг вообразил себя большим писателем - и всё пропало. Писателем он не стал и не станет, но среди писателей уже занял определенное положение: он гробокопатель. Если нужно завещать, продать навеки и т. п., то обращайтесь к нему. Человек он добрый.

В Вашем письме две новости: 1) Вы похудели? и 2) Вы писали о «Чайке»? Где и когда? Что Вы писали?

Выбирайте и располагайте материал в Вашей новой книжке сами. Надо обходиться без нянюшек.

У меня ничего нового. Хочу купить матери в Москве небольшой дом и не знаю, как это сделать. Хочу уехать в Москву - и меня не пускают. Деньги мои, как дикие птенцы, улетают от меня, и через года два придется поступать в философы.

Я Толстого знаю, кажется, хорошо знаю, и понимаю каждое движение его бровей, но всё же я люблю его.

В Ялте Горький. По внешности это босяк, но внутри это довольно изящный человек - и я очень рад. Хочу знакомить его с женщинами, находя это полезным для него, но он топорщится.

Будьте здоровы, дай Вам бог счастья. Еще раз благодарю и крепко жму руку.

Ваш А. Чехов.

М. П. ЧЕХОВОЙ

23 марта 1899 г. Ялта.

23 марта.

Милая Маша, поблагодари Гликерию Николаевну и передай в ответ, что я едва ли успею написать что-нибудь новое; но передо мной на столе лежат целые горы рассказов, которые я приготовляю для Маркса; я выбрал две небольшие штучки, напечатанные уже давно, очень, очень давно и забытые, так что они могут сойти за совершенно новые. Я велю переписать их и пришлю на сих днях, ты передай, - быть может, сгодятся.

Очень рад, что мамаша выздоровела. Она в каждой малейшей дурноте, в каждой боли видит удар - и совершенно неосновательно; только пугает себя и других. У нее не может быть удара.

Я целый день занят, вздохнуть некогда. Чувствую себя свободным только утром, когда встаю и пью кофе, от 7 до 9, а потом начинается толчея, приходит почта, звонит телефон и проч. и проч. Пора бы уехать в Москву. Ты как-то писала, что мамаша поедет в Мелихово 4 апреля. Лучше бы она подождала меня в Москве, поехали бы вместе, втроем.

Постройка подвигается. Коробов кое-что снял.

Приехал Жорж. Послезавтра уезжает.

Нового ничего, будь здорова, кланяйся мамаше и всем.

Твой Antoine.

Рассказы, которые я пришлю для Г<ликерии> Н<иколаевны>, не вошли еще ни в один из сборников и совершенно неизвестны миру.

24  ​​​​ Чехов пишет

Н. М. ЕЖОВУ

24 марта 1899 г. Ялта.

24 март.

Дорогой Николай Михайлович, посылаю письмо от Епифанова, которое при случае возвратите мне. Вы видите, что Еп<ифанов>у не хочется в Ялту, и если Вы писали мне об «улыбке прощальной», то относились к делу, так сказать, субъективно. Итак, оставьте его в Москве. В Ялте ему будет скучно, жутко; рябиновой здесь нет, делать нечего, заработков никаких. Я в апреле уеду, и он, как истый москвич, почувствует себя заброшенным. Впрочем, предоставьте ему поступить, как он хочет.

Он спрашивает про условия. Какие ему нужны условия? Он будет жить в Ялте, за него будут платить (квартира и стол), вот и всё. Если он устроится под Москвой, то будет получать по 25 р. в месяц.

Из присланных трех рассказов два, конечно, не сгодились, ибо они уже помещены в сборниках; лучше бы Еп<ифанов> переписал те рассказы, которых у меня нет в книжках. Помнится, в «Развлечении» есть рассказ, герой которого носит фамилию Нечистотова. Напечатан при Насонове. Скажите Еп<ифанову>, что я подписывался еще так: «Брат моего брата». Если же ему трудно писать, то ничего не говорите. Медиц<инское> свидетельство никому и ни для чего не нужно; напрасно только потратился человек на марку.

Будьте здоровы. Крепко жму руку.

Пишите, как и что.

Ваш А. Чехов.

​​ 

Мое. «С 1750 года во французском театре начинается распад \\ доселе стройной \\ системы жанров».

А театр революции? Возвращение к античной традиции. Тальма на сцене в тоге.

Виньи Vigny о конце романтической драмы.

25 Плохой прием «Король забавляется» Гюго. ​​ Притом, что сначала драма Риголетто воспринималась очень живо. Запись Адели Гюго.

26  ​​​​ Чехов пишет

А. Ф. МАРКСУ

26 марта 1899 г. Ялта.

26 марта.

Многоуважаемый

Адольф Федорович!

Возвращаю Вам с благодарностью журналы «Сверчок» и «Зритель». Я переписал то, что нужно, и теперь прошу Вас выслать мне таким же образом, если это возможно и не особенно затруднит Вас, «Сверчок» за следующий год и «Сатирический листок» (1883, Москва), а также «Спутник», издававшийся в Москве в восьмидесятых годах очень недолгое время.

В вышедшем на днях сборнике в память Белинского помещены три моих рассказа. Будьте добры, сделайте распоряжение, чтобы переписали рассказ «Неосторожность», и присоедините его к тем рассказам, которые я уже послал Вам.

С середины апреля я буду уже дома, в Московской губ<ернии> (Лопасня Моск. г.), в мае, вероятно, побываю в Петербурге.

Позвольте пожелать Вам всего хорошего и пребыть искренно Вас уважающим.

А. Чехов.

Г. М. ЧЕХОВУ

26 марта 1899 г. Ялта.

Милый Жорж, я собрался ехать на пароход, но пришли три оболтуса приглашать на литерат<урный> вечер, сидели полчаса, и когда я поехал на мол, то пароход уже ушел.

Как ты доехал? Напиши, пожалуйста, поподробнее. Вчера после твоего отъезда весь вечер сидели у меня гости; сегодня вечером я сам иду на заседание комиссии - и так верчусь как белка в колесе.

Когда вернется П. Ф. Иорданов, то не замедли написать мне. У меня к нему есть дело.

Твоей маме, Сане, Лёле и Володе привет. Жму руку. Будь здоров.

Твой А. Чехов.

26 марта.

На обороте:

Таганрог.

Его высокоблагородию

Георгию Митрофановичу Чехову.

Конторская ул., с. дом.

27 Чехов пишет

М. П. ЧЕХОВОЙ

27 марта 1899 г. Ялта.

27 м.

Милая Маша, посылаю тебе с Николаем Ивановичем рассказ для Федотихи. Посылаю один, а не два, потому что другой не сгодился. Новый писать положительно некогда, да и надоело. Тут же при письме найдешь окладной лист, из которого увидишь, сколько государств<енного> налога приходится платить за Кучукой; увидишь, что фамилия прежнего владельца - Цемке.

Здесь я получил повестку: требуют с меня квартирный налог за 2 комнаты, которые я здесь занимаю. В ответ я подал заявление, что постоянную квартиру я имею в Москве, за которую и плачу налог, а в Ялте проживаю временно. Это имей в виду, и когда будешь платить квартирный налог, то плати (если это можно) от моего имени, так как на самом деле ведь я плачу за московскую квартиру.

Ты спрашиваешь в письме, могу ли я дать за дом 12 тыс<яч>. Теперь я могу дать всё, что лежит у Юнкера, а в декабре хоть 20 тыс<яч>. Если не хватит, можно взять взаймы до декабря за небольшие проценты.

Март здесь вышел плохой. Холодно, пасмурно; светлые дни редки. За постройку я уже уплатил 2 тысячи, каждый день плачу за что-нибудь кому-нибудь, и сколько у меня осталось на текущем счету - не знаю. Тысяч десять, вероятно, придется растранжирить зря.

Здесь беллетрист Горький, хороший малый. Жорж уехал. Я бы тоже с удовольствием уехал и с нетерпением буду ждать от тебя телеграммы насчет погоды.

Образцы изразцов привезти обратно?

Будь здорова.

Твой Antoine.

28  ​​​​ Чехов пишет

О. Р. ВАСИЛЬЕВОЙ

Март, после 21 и до 30,1899 г. Ялта.

Многоуважаемая

Ольга Родионовна!

Шлю Вам сердечную благодарность за письмо и за журнал с переводом моего «Егеря». Что касается поставленных Вами вопросов, то, право, не знаю, что ответить Вам. Простите, я продолжаю настаивать на том, что сборник Ваш не пойдет. Эта форма благотворительности, весьма несовершенная, наскучила; сборники уже утомили нашу публику, утомили и раздражили авторов - и всякий новый сборник я считаю ошибкой. Ваш сборник выйдет в сентябре, когда у голодающих будет уже хлеб; Вы посвящаете его мне, живому человеку - и это у нас не в обычае. Короче, я многое мог бы сказать против… Я прошу Вас не сердиться на меня за это письмо и прошу Вас верить, что я посылаю Вам это письмо, потому что Вы очень добры ко мне, и я не могу не быть искренним с Вами.

В апреле я буду в Москве и постараюсь повидаться с Вами, а пока позвольте еще раз поблагодарить Вас и пожелать всего хорошего.

Искренно Вас уважающий

А. Чехов.

Повидайтесь с В. А. Гольцевым. Что он скажет?

29  ​​​​ Чехов пишет

А. И. СУВОРИНОЙ

29 марта 1899 г. Ялта.

29 марта.

Милая Анна Ивановна, если бы не было так далеко и холодно, то я приехал бы в Петербург, чтобы попытаться увезти Алексея Сергеевича. Я получаю много писем и с утра до вечера слушаю разговоры, и мне отчасти известно, что делается у Вас. Вы упрекаете меня в вероломстве, Вы пишете, что А<лексей> С<ергеевич> добр и бескорыстен, а я ему не тем отвечаю; но что я в положении искренне расположенного человека мог бы сделать теперь? Что? Теперешнее настроение произошло не сразу, оно подготовлялось в продолжение многих лет, то, что говорится теперь, говорилось уже давно, всюду, и Вы и Алексей Сергеевич не знали правды, как не знают ее короли. Это я не философствую, а говорю то, что знаю. «Новое время» переживает трудные дни, но ведь оно остается силой и останется силой, пройдет немного времени, и всё войдет в свою колею, и ничего не изменится, всё будет, как было.

Меня более интересует вопрос о том, оставаться Алексею Сергеевичу в Петербурге или уехать, и я был бы очень рад, если бы он хотя на неделю всё бросил и уехал. Я писал ему об этом, просил телеграфировать мне, но он не отвечает ни слова, и я не знаю, что теперь делать с собой - сидеть ли в Ялте и ждать его или ехать на север. К 10-15 апреля, как бы ни было, я поеду в Москву, и если А<лексей> С<ергеевич> приедет тоже туда, чтобы провести там праздники, то это, мне кажется, было бы лучше всего. В Москве весна бывает прекрасная, окрестности интересные, есть куда поехать. Я буду писать Алексею Сергеевичу, но и Вы тоже поговорите с ним, и пусть он телеграфирует мне.

Где Вы будете летом? Куда поедете? Здесь весна, здоровье мое сносно, но скучно, надоела галиматья.

Как Настя? Боря? Поклонитесь им, пожалуйста, я часто о них вспоминаю и благохвалю их. Спасибо сердечное Вам за письмо, за память. Будьте здоровы, благополучны. Целую Вашу руку и желаю всего, всего хорошего.

Ваш А. Чехов.

М. П. ЧЕХОВОЙ

29 марта 1899 г. Ялта.

29 м.

Милая Маша, я писал тебе уж, что 1-го января 1900 г. я получу от Маркса 30 тыс. - и тогда могу уплатить за дом сколько угодно. Если тебе нравится дом Евреинова, то очень хорошо, покупай; быть может, Е<вреинов> согласится подождать до 1-го января - тогда совершим купчую, если же не согласится, то можно будет взять взаймы. Заложить можно, но не в большую сумму, не дороже 10 тыс<яч>, чтобы не тяжело было платить проценты.

Дом, по-видимому, будет давать небольшой дефицит, но если мы будем иметь удобную, приличную и покойную квартиру, то это вполне окупит все убытки; ибо чем покойнее (в физическом смысле) существование, тем легче и охотнее работается. Хлопочи, чтобы Е<вреинов> взял на себя всю купчую, т. е. все расходы по продаже дома, а то ведь дом обойдется нам в 32 1/2 тысячи. Ты объясни ему, что для него легче уступить, чем нам прибавить.

Что касается «Дяди Вани», то я ничего не буду ни писать, ни телеграфировать; потому что, во-1-х, я не знаю, куда телеграфировать: адрес комитета мне неизвестен, во-2-х, на письма мне не отвечают, я писал уже Немировичу 1000 раз, и в-3-х, всё это мне уже надоело ужасно, до одурения. Вообще, повторяю, всё это мне надоело, пьес я больше ставить не буду нигде и ни у кого. И писать не буду никому.

В «Сверчке» за 1883 г. много превосходных рисунков Николая. Вот если бы поискать у букинистов под Сухаревой и купить! Я решил собрать все рисунки Николая, сделать альбом и послать в Таганр<огскую> библиотеку с приказом хранить. Есть такие рисунки, что даже не верится, как это мы до сих пор не позаботились собрать их.

На участке в Аутке превосходно цветет миндаль (красные цветы) - весело глядеть. Дом поднимается. Закипела работа.

Приеду я скоро. Будь здорова. Поклон мамаше.

Твой Antoine.

А что я? ​​ Обилие спецэффектов во французском театре 19 века.

Год 1830, Франция. Вовсю дискутируется понятие «постановки пьесы». Центр тяжести смещается на режиссера.

Распространение подражания. Шере'р говорит даже о ее религии.

Часто образ нарочито перегружается.

«Сцена становится подлинным хаосом ​​ (capharnaüm = ​​ хаотическое нагромождение вещей, хаос), как будто истина складывается из потока \\ якобы \\ подлинных деталей».

В «Король забавляется» Тальма, играющий короля, выходит в неглиже. Публика, конечно, протестует, но - ей предстоит стать «передовой»!

1836. Машинист и декоратор - боги сцены. Их услуги слишком важны.

Дрожание правой ноги Наполеона игралось непременно.

30  ​​ ​​​​ Чехов пишет

В. В. РОЗАНОВУ

30 марта 1899 г. Ялта.

30 март.

Многоуважаемый

Василий Васильевич!

Первая половина Вашего письма для меня не совсем ясна. Насколько я понял, Вы поручили К. С. Тычинкину написать мне насчет древнегреческих монет в Ялте. Если так, то последнее письмо от Константина Семеновича я получил уже давно, 2-3 недели назад, и о монетах в этом письме ничего не было сказано. Вероятно, Константин Семенович обещал Вам написать мне и обещания своего до сих пор еще не исполнил, и это очень жаль, так как у меня было много свободного времени, знакомых здесь у меня тоже много, я мог бы навести справки насчет монет, и, быть может, вышло бы что-нибудь. В начале апреля, около 10-го, я уезжаю на север (Лопасня Моск. губ.), но осенью опять буду здесь, и то, что нужно, исполню с большим удовольствием, только напишите поподробнее, какие монеты Вам нужны.

На вторую половину Вашего письма, т. е. насчет моего участия в «Торгово-промышленной газете», я в настоящее время не могу ответить Вам ничего определенного. Теперь я ничего не пишу, так как по горло занят приведением в порядок материала, который я продал Марксу, и потому что в Ялте вообще не пишется, но дома на севере, вероятно, начну опять писать и тогда, буде что напишется, сообщу Вам.

Здоровье мое сносно, легочный процесс in statu*, не делается со мной ничего особенного, и есть большая вероятность, что всё обойдется и мне через 2-3 года можно будет опять зимовать на севере. От души благодарю Вас за участие.

У меня здесь бывает беллетрист М. Горький, и мы говорим о Вас часто. Он простой человек, бродяга, и книги впервые стал читать, будучи уже взрослым - и точно родился во второй раз, теперь с жадностью читает всё, что печатается, читает без предубеждений, душевно. В последний раз мы говорили о Вашем фельетоне в «Нов<ом> времени» насчет плотской любви и брака (по поводу статей Меньшикова). Эта статья превосходна, и ссылки на ветхий завет чрезвычайно поэтичны и выразительны - кстати сказать.

Позвольте еще раз поблагодарить Вас и пожелать всего хорошего. Мой адрес до 10 апреля - Ялта, а после 10-го - Лопасня Моск. губ.

Искренно Вас уважающий

А. Чехов.

* здесь: в прежнем состоянии (лат.)

Ал. П. ЧЕХОВУ

30 марта 1899 г. Ялта.

30 марта.

Пролетарий! Бедный брат! Честный труженик, эксплуатируемый богачами! Когда ты получишь сие письмо, я уже буду на отлете: 3-го апреля буду укладываться, 4-5 уеду на север в Москву и потом в собственное имение, где на положении богатого человека буду эксплуатировать пролетариев. Итак, приехать и льстивыми словами выманить у меня часть моих капиталов тебе не удалось! Планы твои рушились.

Если до 15-го апреля будет не тепло, то в Москве буду сидеть до 15 и даже до 18-го; если хочешь, заезжай на обратном пути (Мл. Дмитровка, д. Владимирова).

В Одессе или возле нее находится в настоящее время Павловский (И. Яковлев). Навести справки о нем можешь в «Одесском листке», где писали о нем.

Будь здоров и веди себя хорошо, умеренно.

Пишут из дому, что мать была больна, теперь же она здорова. Нового ничего нет. Как это ни странно, испытываю финансовые затруднения.

Маркс-благодетель уплатил лишь малую часть, остальное же будет уплачивать потом, после 1900 года, в будущем столетии, по частям. Это тебе не Англия!

Кланяйся своему мореходному сыну, и да не будет тебе ни разу море по колено! Будь сухопутен.

Твой брат, член Ялтинского общества взаимного кредита

А. Чехов.

Сашечка, ты атеист?

А я? Мир в движении! Каким он будет через пару поколений? Все изменится, все. И театр.

«Ваня с 42 стрит».

Такой вот американский «Дядя Ваня» Чехова. Луи Малль.

31 ​​ Чехов пишет

Г. М. ЧЕХОВУ

31 марта 1899 г. Ялта.

Милый Жоржик, около 5-го я уезжаю в Москву. Стало быть, до 15-го адресуйся в Москву, Малая Дмитровка, д. Владимирова, а после 15-го в Лопасню Моск. г<убернии>. Побывай в «Таганр<огском> вестнике» или скажи в телефон, чтобы газету высылали мне в Лопасню.

Петушки посажены. Осенью посажу их тысячи. Дом всё растет и растет.

Погода стала чудесной, с моря уже не дует сыростью, всё так нежно и трогательно.

Будь здоров. Кланяйся своим.

Твой А. Чехов.

31 март.

Дамы тебя очень хвалят.

На обороте:

Таганрог.

Его высокоблагородию

Георгию Митрофановичу Чехову.

Конторская, с. дом.

Я вспомнил: 1973, Ленинград, «Стакан воды» Скриба в Александринке. Гастроли Малого, Быстрицкая в главной роли.

Неожиданно Шерер говорит о самой большой опасности театра: о появлении «артиста-буржуа», что будет между публикой и гением.

Он-то и захватит все!

Вспомнил Скриба не случайно. Дюма-отец

заметил, что все авторы вырастают из предыдущих. Скриб продолжал не очень именитых.

Книга о Жорже Фейдо Feydeau. Его пьесу смотрел в хорошем словацком театре в 1993-м в Праге. Издана ​​ книга Арманом Кoленом Colin.

Апрель  ​​ ​​​​ 

1 Копо: «Актер на сцене не делает ничего реально. Он смутно vaguement имитирует какую-то деятельность более-менее ловко».

Vaguement = неясно, неопределённо, туманно; смутно.

А как же наше «проживание на сцене»?

Копо реформировал обучение актера.

Оказывается, Жан Маре и Кюни Cuny - ученики Деллюка.

Жироду. Троянской войны не будет.

Помню, в 1969-ом Антонова играла в этой пьесе в Театре Комедии на Невском. Прекрасная Елена говорит:

-Люблю тереть мужчин о себя, как большие куски мыла.

2  ​​​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

2 апреля 1899 г. Ялта.

2 апрель.

Недели две-три назад Константин Семенович писал мне насчет претензий, заявленных Марксом; я ответил К<онстантину> С<еменович>у, что, по моему мнению, придется уступить, так как право больше на стороне Маркса, чем на нашей. Ведь мы могли бы недели за две до продажи напечатать 100 тысяч экземпляров, назвать их последним изданием - и потом доказывать, что мы юридически правы. Я просил Константина Семеновича написать мне что-нибудь в ответ на мое письмо, чтобы я знал, как и что отвечать Марксу, но К<онстантин> С<еменович> точно воды в рот набрал. Если Вы и К<онстантин> С<еменович> решите так же, как я (смотрите мое письмо к нему), то я уплачу долг магазину тотчас же по распродаже моих последних изданий.

Затем, еще одно дело. Недели две назад Вы получили рассказ «Ревность» Яковлева. Это я послал Вам по просьбе автора.

Ну-с, теперь можно и не о делах. Как Вы проводите весну? Куда намерены поехать? В Москву, в Феодосию, за границу? В имение? Напишите мне или, лучше, телеграфируйте Ваши планы; быть может, мои совпадут с Вашими, и тогда представится возможность повидаться и поговорить кое о чем. В Москву я рассчитываю поехать около или после 10-го апреля. Здоровье мое ничего себе, но вчера и сегодня жар - не знаю, отчего. Читаю усердно «Figaro» и «Temps», сажаю деревья, гуляю, и мне кажется, что моя праздность и весна продолжаются уже шестьдесят лет и что не мешало бы теперь на север. Скучна роль человека не живущего, а проживающего «для поправления здоровья»; ходишь по набережной и по улицам, точно заштатный поп.

Сестра пишет, что ей и матери не хочется жить в деревне, где всё будет напоминать отца. Не знаю, как теперь быть; пожалуй, придется продать Мелихово, и это теперь, когда мы его так устроили. А Ваше имение в каком уезде? Если я продам Мелихово, то буду скитаться по чужим имениям, как раньше.

В последнюю неделю я мало получил писем из Петербурга; очевидно, стало затихать. Тут носятся упорные слухи, что Ванновский отказался и комиссия его прекратила свои действия. В Харькове публика устраивает на вокзале проезжающим студентам овации; в Харькове же возбуждение по поводу дела Скитских. Гони природу в дверь, она влетит в окно; когда нет права свободно выражать свое мнение, тогда выражают его задорно, с раздражением и часто, с точки зрения государственной, в уродливой и возмутительной форме. Дайте свободу печати и свободу совести, и тогда наступит вожделенное спокойствие, которое, правда, продолжалось бы не особенно долго, но на наш век хватило бы. Так, пожалуйста, телеграфируйте. Анне Ивановне, Насте и Боре привет и поклон.

Ваш А. Чехов.

А. Б. ТАРАХОВСКОМУ

2 апреля 1899 г. Ялта.

2 апрель.

Многоуважаемый Абрам Борисович, около 10 апреля я уезжаю на север; будьте добры, сделайте распоряжение, чтобы «Приазовский край» мне высылали не в Ялту, а в Лопасню Моск. губ. Газету я получал аккуратно, каждый день; «Донской календарь» получил, фотографии - тоже, одним словом, я у Вас в большом, неоплатном долгу. Благодарил ли я Вас за визитные карточки? Если нет, то позвольте теперь поблагодарить от всего сердца.

Здоровье мое довольно сносно. Вероятно, я поправился бы надолго, если бы не кишечник, который испорчен у меня чуть ли не с малых лет. Бывают в животе такие пертурбации, что я в какие-нибудь 2-3 дня теряю всё, что приобретаю в 2-3 месяца. Но тем не менее особенных неудобств я не испытываю и никаким лишениям себя не подвергаю. А Ваша болезнь, по-видимому, продолжаться будет недолго, - только надо уехать куда-нибудь, хотя бы в Кисловодск, который к Вам близок. Нужно погулять теперь и потом еще в июле - в два приема отдыхать.

Вот еще просьба. Я как-то получил письмо, за подписью городского головы Лицына, насчет подписных листов, присланных мне когда-то для сбора на памятник Петру. Меня спрашивают, где эти листы. Если увидите лицо, ведающее дела по постройке памятника, то сообщите, что один лист был у меня и я его возвратил уже; другой послан А. П. Коломнину (Петербург, Эртелев, 6), третий - артисту А. М. Яковлеву (Москва, театр Корша), четвертый - П. А. Сергеенко (Луховицы Рязанск. г<убернии>) и пятый - И. Я. Павловскому (7 rue Gounod, Paris). Номера этих листов у меня где-то записаны; если нужно, то я поищу, когда вернусь домой.

Насчет Вашей боли в левом боку: если курите, то бросьте. Журнал Таг<анрогского> сельск<ого> о<бщест>ва получаю и читаю с удовольствием.

Вы спрашиваете, правда ли, что Маркс в будущем году пустит мои рассказы приложением? Едва ли. Я всё напечатанное продал за 75000 р. Доход с пьес принадлежит мне и моим наследникам. Будущие произведения я печатаю где угодно, но издавать их в виде сборников имеет право только Маркс (5 тыс. за 20 листов - в первые 5 лет; во вторые 5 лет - 7000, в третьи - 9000 р. и т. д.)

Будьте здоровы, желаю Вам всего хорошего.

Ваш А. Чехов.

На конверте:

Таганрог.

Его высокоблагородию

Абраму Борисовичу Тараховскому.

Я прочитал два тома «Истории французского театра». Издатель Арман Колен.

Я еще острее теперь чувствую, что все виды искусства перемешались. Мне хочется, чтоб мои дневники отразили эти взаимные перетекания.

Читка кончена - и мою пол и плиту.

3 ​​ Чехов пишет

Э. ГОЛЛЕР

3 апреля 1899 г. Ялта.

Многоуважаемая Эльза Антоновна, я с большим удовольствием исполню Ваше желание, только напишите, куда выслать Вам книги - в Париж или Будвейс. Кроме «В сумерках» и «Хмурых людей», какие еще нужны Вам книги?

Скоро я уезжаю из Ялты домой; благоволите теперь писать мне по адресу: Лопасня Москов. губ. Антону Павловичу Чехову.

Будьте здоровы и счастливы.

Искренно Вас уважающий

А. Чехов.

3/15 апреля 1899 г.

Ялта.

4 ​​ Чехов пишет

М. С. МАЛКИЕЛЬ

4 апреля 1899 г. Ялта.

4 апрель.

Милая супружница, я пью теперь по 12 чашек чаю 5 раз в день - и это только благодаря Вам, подарившей мне такую прекрасную чашку. Сердечно благодарю Вас, шлю мой привет и поздравление Вам и Вашей сестре и убедительно прошу Вас не считать меня уже Вашим супругом, так как я уже монах. Шлю Вам из моей келии свое благословение.

Иеромонах Антоний.

М. П. ЧЕХОВОЙ

4 апреля 1899 г. Ялта.

4 апрель.

Милая Маша, я выплыву из Ялты 10-го апреля, буду в Москве 12-го. Так решено.

Только что вернулся из Кучукоя. Там изумительно хорошо, просто рай; только одно, пожалуй, может не всем понравиться: жарко. Уже наступило лето по всей форме. Ехать было жарко до изнеможения, я загорел, как вельзевул. До такой степени хорошо, что я и не знаю, как это выразить. Деревья уже распустились, трава, всюду водопадами бежит вода, шум. В Кучукое очень уютно. Если там иметь одну лошадь и одну корову, то можно жить припеваючи. Мне предлагают за сие имение 5 тыс., но я не продам. Сторожа еще не нанял.

Если нет продажного дома подешевле, то можно нанять квартиру на целый год или на три года, чтобы часто не перебираться и не тормошить мебели. Если в течение 10 лет мы заплатим за хорошую квартиру (считая тут и расходы на хорошую обстановку) 10 тысяч, то это, пожалуй, обойдется дешевле, чем иметь собственный дом, - дешевле и покойнее. Как ты думаешь? Мы можем положить в банк 10 тыс. специально для квартиры, чтобы обеспечить себя надолго, остальные же деньги пустим, во-1-х, на приобретение процентных бумаг (рента) и, во-2-х, на украшение наших крымских убежищ, стоимость которых будет возрастать с каждым годом. Впрочем, об этом поговорим в понедельник, при свидании.

Пасху я проведу с удовольствием в Москве. Если не пришлю до воскресенья телеграммы, то, значит, приеду наверное в понедельник. Я обносился и давно не был в бане. Будь здорова, до свиданья! Мамаше поклон.

Твой Antoine.

Кое-что из корреспонденции моей придет на Малую Дмитровку, получи и сохрани.

5 ​​ Чехов пишет

М. М. ЗЕНЗИНОВУ

5 апреля 1899 г. Ялта.

5 апреля 1899 г. Ялта.

Многоуважаемый

Михаил Михайлович.

О том, сколько с меня взяли за атлас Larousse'a, я уже писал Вам в прошлом году, теперь же, извините, не могу назвать Вам точной цифры, даже приблизительно, так как забыл. Сочтемся когда-нибудь при свидании в Сочи, куда я непременно приеду.

В Ялте уже настоящее лето, солнце жжет; цветут персики. Постройка моя подвигается, до конца еще далеко, но рассчитываю все-таки в августе перебраться в свое новое жилище. Два или три зимних месяца буду проживать в Москве - так я решил. Погибнуть от сурового климата гораздо достойнее, чем от провинциальной скуки, которую я испытываю вот уже два года, с того дня, как доктора отправили меня в ссылку.

У меня всё обстоит благополучно; надеюсь, что и у Вас все здоровы. Позвольте пожелать Вам всего хорошего, пожелать Вам счастливого пути в Сочи, где, по слухам, теперь очень хорошо. Поклон и привет Вашему семейству.

Искренно Вас уважающий и преданный

А. Чехов.

А. С. ЛАЗАРЕВУ (ГРУЗИНСКОМУ)

5 апреля 1899 г. Ялта.

Дорогой Александр Семенович, спешу ответить на Ваше письмо. 10-го апреля я уезжаю из Ялты, 12-го буду в Москве (Мл. Дмитровка, д. Владимирова). Пасху проведу в Москве. «Будильника» за 1881 год не ищите, «Календаря» не велите переписывать.

Значит, увидимся в Москве, и при свидании я пропою хвалу Вашей доброте и поблагодарю Вас от всей души за хлопоты.

Будьте здоровы!

Ваш А. Чехов.

5 апр.

На обороте:

Москва.

Его высокоблагородию

Александру Семеновичу Лазареву.

Грузины, Б. Тишинский пер., д. Пашкова.

А. Ф. МАРКСУ

5 апреля 1899 г. Ялта.

5 апреля 1899 г.

Многоуважаемый

Адольф Федорович!

Я получил корректуру первых листов и сегодня посылаю ее обратно заказною бандеролью. Так как редактировать мелкие рассказы удобнее в корректуре, чем в рукописи, то окончательную редакцию многих рассказов я отложил до корректуры; пишу Вам об этом, чтобы попросить Вас высылать мне корректуру первых двух томов не в листах, а в полосах, не в сверстанном виде. Исполнением этой моей просьбы очень меня обяжете. Остальные же томы можно будет читать в листах, если почему-либо это для типографии удобнее.

Вместе с исправленной корректурой посылаю Вам семь небольших юмористических рассказов, которые, по моему мнению, должны войти в первые два тома.

10 апреля я уезжаю в Москву, где пробуду всю Пасху. Мой московский адрес: Москва, Малая Дмитровка, д. Владимирова, кв. 10. О всякой перемене моего адреса буду сообщать Вам своевременно.

Итак, корректуру и письма благоволите направлять в Москву, где я буду уже 12-го апреля.

Позвольте пожелать Вам всего хорошего и пребыть искренно Вас уважающим.

А. Чехов.

Ялта.

Очень возможно, что это письмо будет опущено в почтовый ящик скорого поезда; если так, то корректуру Вы получите двумя днями позже, так как она пойдет обычным порядком, в почтовом поезде.

6 ​​ Чехов пишет

Г. М. ЧЕХОВУ

6 апреля 1899 г. Ялта.

Милый Жорж, мотай себе на ус следующее:

10-го апреля я уезжаю в Москву, где проведу Страстную и всю Пасху. Адрес: Мал. Дмитровка, д. Владимирова. К первому мая поеду в Лопасню.

«Будильник» с «Ненужной победой» мне не нужен, ибо он у меня уже имеется. Будь здоров. Оба твоих письма получил и сердечно благодарю. Кланяйся дома всем.

Твой А. Чехов.

5 апр.

Здесь дует знойный ветерок, совсем жарко. Вчера был в Кучукое: чудесно!!

На обороте:

Таганрог.

Его высокоблагородию

Георгию Митрофановичу Чехову.

Конторская, с. дом.

Л. А. АВИЛОВОЙ

6 апреля 1899 г. Ялта.

6 апрель.

Я, матушка, 12-го буду в Москве. Мой адрес: Москва, Малая Дмитровка, д. Владимирова, кв. 10. В Москве проведу Пасху, а когда буду уезжать домой, в Лопасню - сообщу особо.

Если мать и сестра еще не отказались от мысли купить себе дом, то непременно побываю у Ангереса на Плющихе. Если я куплю дом, то у меня уже окончательно не останется ничего - ни произведений, ни денег. Придется поступить в податные инспекторы.

Присланные Вами рукописи читаю: о, ужас, что это за дребедень! Читаю и припоминаю ту скуку, с какой писалось всё это во времена оны, когда мы с Вами были моложе.

В Ялте уже началась летняя жара. Теперь уже мне не хочется уезжать отсюда.

Итак, остальные рукописи направляйте в Москву. Сколько я должен Вам за переписку?

Будьте здоровы и счастливы.

Ваш А. Чехов.

7 ​​ В Германии поставили «Симплициссимуса». Так вся высокая литература вовлекается в театр.

9  ​​​​ Чехов пишет

Г. М. ЧЕХОВУ

9 апреля 1899 г. Ялта.

Милый Жорж, я к тебе с просьбой. У вас в Таганроге завелись металлургические и литейные заводы, а мне для моей ялтинской дачи нужен железный бак на 100-120 ведер, в 1 1/2 арш. вышины. Так вот, наведи справку (хотя бы по телефону), можно ли такой бак сделать в Таганроге; если можно, то почем берут за пуд. И в Ялте делают вещи из котельного железа, но, быть может, в Таганроге это дешевле. Узнай, пожалуйста, и пусть завод пришлет ответ моему подрядчику: Ялта, Лесной склад Прика, Бабакаю Осиповичу Кальфе. А ты мне ответь. Завтра уезжаю в Москву (Мл. Дмитровка, д. Владимирова), где пробуду все праздники. В Ялте жара июльская, не хочется уезжать. Кланяйся.

Твой А. Чехов.

9 апр.

На обороте:

Таганрог.

Его высокоблагородию

Георгию Митрофановичу Чехову.

Конторская, с. дом.

10 ​​ Чехов пишет

И. Н. АЛЬТШУЛЛЕРУ

10 апреля 1899 г. Севастополь.

Милый доктор, я забыл сказать Вам, что: во-1-х) в доме Солоникио имеются небольшие квартиры, очень удобные и недорогие; если одной мало, то можно врозь две рядом, и во-2-х) Вы обещали изредка писать мне, как здоровье Коробовой. Мой адрес: Москва, Мл. Дмитровка, д. Владимирова.

Если что понадобится, то пишите. Будьте здоровы.

Ваш А. Чехов.

10 апр.

Севастополь.

На обороте:

Ялта.

Доктору Исааку Наумовичу Альтшуллеру.

Речная, д. Иванова.

Л. С. МИЗИНОВОЙ

10 апреля 1899 г. Ялта.

Я уезжаю в Москву, потом в Мелихово. Имейте сие в виду. Поздравляю Вас с праздником.

Ваш А. Чехов.

10 апр.

Ялта.

11 Сартр «Театр ситуаций». 1973. Переиздано в 1992. «Ад ​​ - это другие».

12 ​​ Сорок лет «Современнику». Это событие волнует больше политических. И что они смогли, политики? Мы видим каких-то жалких, ни на что не способных стариканов.

13 ​​ Чехов пишет

Н. И. КОРОБОВУ

13 апреля 1899 г. Москва.

Милый Николай Иванович, я приехал в Москву, привез тебе поклон и забытые тобою запонки. Приходи (ежедневно около 2 часов) или напиши, когда тебя легче всего застать. Екатерина Ивановна повеселела, скучает меньше, температура нормальна, кашля нет. В Ялте жара.

Итак, до свиданья. Пробуду в Москве 2 недели.

Твой А. Чехов.

13 апр.

​​ 

Посмотрел «Дачники» Штайна еще раз.

14 Брук привез в Москву ​​ «Прекрасные деньки» Бекке'та. Даже не пытаюсь попасть: бесполезно.

16  ​​​​ Чехов пишет

Л. А. АВИЛОВОЙ

16 апреля 1899 г. Москва.

16 апрель.

Матушка, только что получил от Вас письмо и спешу ответить. «В зверинце» уже напечатано в «Пестрых рассказах» изд. «Осколков». «Беглец» - в сборнике «Детвора» изд. «Дешевой библиотеки» и т. д. и т. д. «Лишние люди» тоже в «Пестрых рассказах» изд. «Осколков». Ваши писатели переписали половину рассказов, уже помещенных в сборниках, но это, конечно, не беда. Кланяюсь Вам в ножки и с покорностью жду счета. Сколько получил рассказов - не знаю, лень сосчитать. Знаю, что вчера притащил почтальон целую кипу. Та кипа, что пошла в Ялту (о ней Вы пишете в предпоследнем письме), мною еще не получена. Когда получу, всё сосчитаю и напишу Вам, матушка.

Дома я не покупаю и не куплю. Я нанял в Москве квартиру. Вот мой адрес: Москва, Малая Дмитровка, д. Шешкова. Улица, как видите, аристократическая. Пробуду здесь до начала мая.

Умоляю Вас, напишите мне поподробнее, что было в Союзе, когда судили Суворина; за что судили, как судили и проч. и проч. Пожалуйста! С этой просьбой мне больше не к кому обратиться - только к Вам.

Будьте здоровы, веселы, счастливы. Поздравляю с праздником!

Ваш А. Чехов.

Сартр: ​​ Психологический театр убивает трагедию как жанр. 1947.

Перевел так, хоть у него витиевато.

И впрямь, почему трагедия уходит?

Во-первых, речь ​​ идет об общем уровне театра. Если разухабистую антрепризу сделать легче, чем трагедию, то при чем тут искусство? Люди просто зарабатывают деньги.

Я уверен, Алла Демидова прекрасно сыграла бы трагедию, - но под нее надо создавать театр.

Трагедия стала элитарной, но разве это умаляет ее значение?

Современные авторы пишут и ставят трагедии. Их еще поставят и в России.

17 ​​ Чехов пишет

С. П. БОНЬЕ

17 апреля 1899 г. Москва.

17 апреля.

Многоуважаемая

Софья Павловна!

Посылаю квитанцию, которую забыл Вам вручить своевременно. Елизавета Леонтьевна в Москве - по словам брата И<вана> П<авловича>.

Поздравляю Вас с праздником и желаю всего хорошего.

Искренно Вас уважающий

А. Чехов.

Здоровье И. Г. Витте ухудшилось.

Москва, Мл. Дмитровка, д. Шешкова.

А. С. ЛАЗАРЕВУ (ГРУЗИНСКОМУ)

17 апреля 1899 г. Москва.

17 апрель.

Дорогой Александр Семенович, все праздники я буду сидеть дома и читать корректуру. Если хотите, чтобы нам никто не помешал, то пожалуйте утром или вечером. Буду очень рад повидаться с Вами.

Ваш А. Чехов.

Мл. Дмитровка, д. Шешкова.

А. Ф. МАРКСУ

17 апреля 1899 г. Москва.

17 апреля 1899 г.

Многоуважаемый

Адольф Федорович!

Ваша типография просила меня написать титул для издания. Посылаю Вам копию с титула, который сегодня послан мною в типографию при корректуре.

Я в Москве, пробуду здесь до первых чисел мая. Мой московский адрес: Москва, Мл. Дмит<ровка>, д. Шешкова. Квартиру здесь я нанял надолго…

Еще раз обращаюсь к Вам с убедительной просьбой: сделайте распоряжение, чтобы типография высылала мне первую корректуру мелких рассказов, т. е. двух первых томов, в полосах, а не в сверстанном виде. Исполнением этой моей просьбы очень меня обяжете.

Поздравляю Вас с праздником и желаю всего хорошего.

Искренно Вас уважающий

А. Чехов.

Помню, забрел давно на гастроли провинциального театра: на «Антигону» Ануйя.

Провинциальная актриса слишком страстно играла.

Ей было лет 60, она вскрикивала.

Прошли годы - и я с благодарностью ее вспоминаю.

Это было в Питере в 1978 году.

18 Сартр противопоставил «страстного» Корнеля чисто «интеллектуальному» Расину.

Примитивно. Просто стыдно выписывать этот французский пассаж.

А еще философ.

19 ​​ Сартр: с 1950 начинается эпоха «критического театра».

Так и хочется казать:

Уж с ним, пожалуйста, не спорь ты

Вкривь и вкось,

И завиральные идеи ​​ эти брось.

Тут бы подошел Фамусов.

А вот о Жене’ сказал хорошо: «Он не искал ни сюжета, ни интриги, но лишь хотел утвердить Театр в своей мощи и границах».

Почему в современном театре так мало Кафки? Впрочем, мало только по количеству, не по качеству.

Монгредье Mongredier. Повседневная жизнь артистов мольеровского времени. 1966.

23 ​​ Говорят о возможном убийстве Дудаева.

Сцена политической жизни!

Две тени над русским пейзажем: Зюганов и Ельцин.

Май  ​​​​ 

3  ​​ ​​ ​​​​ Юрий Нагибин:

Едва ли найдется на свете другой народ, столь чуждый истинному религиозному чувству, как русский. Тепло верующих всю жизнь искал Лесков и находил лишь в бедных чудаках, теперь бы он и таких не нашел. Вместо веры какая-то холодная, остервенелая церковность, сухая страсть к обряду, без Бога в душе. Неверующие люди, выламываясь друг перед другом, крестят детей, освящают все, что можно и нельзя: магазины, клубы, конторы, жульнические банки, блудодейные сауны, кабаки, игорные дома.

Что с тобою творится, мой народ! Ты так и не захотел взять свободу, взять толкающиеся тебе в руки права, так и не захотел глянуть в ждущие глаза мира, угрюмо пряча воспаленный взор. Ты цепляешься за свое рабство и не хочешь правды о себе, ты чужд раскаяния и не ждешь раскаяния от той нежити, которая корежила, унижала, топтала тебя семьдесят лет. Да что там, в массе своей - исключения не в счет - ты мечтаешь опять подползти под грязное, кишащее насекомыми, но такое надежное, избавляющее от всех забот, выбора и решений брюхо.

Во что ты превратился, мой народ! Ни о чем не думающий, ничего не читающий, не причастный ни культуре, ни экологической заботе мира, его поискам и усилиям, нашедший второго великого утешителя - после водки – в деревянном ящике, откуда бесконечным ленточным глистом ползет одуряющая пошлость мировой провинции, заменяющая тебе собственную любовь, собственное переживание жизни, но не делающая тебя ни добрее, ни радостней.

5  ​​ ​​​​ Газета «Невское время» ​​ 5 мая ​​ 1996

“Я был влюблен в вас тысячу лет… Вы так переменились и ничто не изменилось в вас”.

Уехав однажды из Ленинграда, они снова и снова возвращаются в Петербург. Потому что это не тот город, с которым можно ​​ расстаться… Здесь их всегда любили особой любовью. Эту любовь не подтачивали ни прожитые врозь годы, ни расcтояния. В весеннем месяце апреле Сергей Юрский и Наталья Тенякова сыграли спектакль “Стулья” Ионеско на сцене Театра Комедии в рамках шестого международного фестиваля “Балтийский дом”. “Партер уж полон, ложи блещут…” Такого наэлектризованного любовью зала, такого взволнованного аншлага я не видала давно.

Они сыграли древнюю супружескую пару, которая пронесла потрясающий дар любви, юмора и игры через всю жизнь. На наших глазах они прожили в этом спектакле, кажется, все возрасты человеческой жизни. Человеческую комедию и человеческую трагедию. Печаль старости и восхищение жизнью и друг другом... Трагизм неизбежного расставания с жизнью и вечное удивление перед жизнью… Готовящийся к уходу из жизни Месье Сергея Юрского был похож на капризного старого ребенка: детство и старость потрясающе соединились в нем… А когда Мадам Натальи Теняковой в своем алом балахоне вдруг начинала танцевать, из старухи с квохтающими материнскими интонациями она превращалась в Прекрасную Даму-обольстительную, роковую… Сама Тенякова в интервью отвергла свое амплуа “роковой женщины». “Ну какая я роковая? - искренне недоумевала она, - Меня и вахтеры сейчас в театр пускать не хотели. Все допытывались: кто я такая?» Юрского в одной из рецензий на “Стулья» сравнивали с Жаном-Луи Барро. Может быть, но только когда он в белом костюме клоуна-гимнаста, печального мима выходил на сцену, вспоминался его Адам из раннего спектакля в БДТ “Божественная комедия».

Все переменилось, и ничто не переменилось в них!..

За эти годы переменилось все: жизнь, культура, в отечественное искусство пришли другие герои. Да, на нынешней сцене трудно представить себе необразумившегося Чацкого, сующего руку в огонь. Никто не станет сегодня метать бисер перед свиньями. И только “крамольный» пушкинский эпиграф, предварявший тот легендарный спектакль Товстоногова «Горе от ума», остался звучать в воздухе жизни… “Черт меня догадал родиться в России с умом и талантом!’’. …Все поменялось, и ничто не меняется в России. Как был Остап Бендер в исполнении Юрского - не великим комбинатором, не аферистом, но трагической фигурой великого комика на просторах русской жизни, так им и остался. Он ни с социализмом, ни с капитализмом - он с артистизмом. Сегодня бы его не признала, как и тогда, ни одна из существующих партий. Его территория - таинственная и бездонная сцена-коробка, дающая возможность, как считает Юрский, словно семь нот в гамме, вместить туда “весь мир»… И всю жизнь…

Классик абсурдизма Ионеско избегал слова «абсурд» - он предпочитал говорить: разрыв, распад… Юрский и Тенякова сыграли этот разрыв: как люди мечутся между январем и мартом, никак не попадая в февраль. Как они «сидят возле жизни, вспоминают о печке…” И что «только шесть часов, а уже ночь”.

Но их дуэт, в котором они звучат как эхо друг друга, -это вызов всем разрывам и распадам. Это теснейшая в мире связь-артистическая и человеческая. Может быть, абсурдизм и есть норма бытия. Но не того, в котором существуют они.

- Когда-то вы уехали из Ленинграда-к великому огорчению вашей публики! - теперь вот возвращаетесь в город под названием Санкт- Петербург. Что изменилось в ваших отношениях с городом?

Ю. -Мне всегда было очень тяжело сюда возвращаться. Потому что здесь всегда для меня оставалось слишком много долгов и обязательств. Неприятности родных и близких мне людей всегда огромным грузом наваливались на меня. Но сегодня-исключительный день. После того, как мы трижды отыграли “Стулья» в Театре Комедии… Какой был зал! Какой зритель!.. Такого потрясающего контакта со зрителями у нас не было давно.

Т. - Бывают родители родные-и крестные. К крестным относишься как к родным: к Москве я привыкла, она нас в свое время приласкала, приняла… Но к Ленинграду отношение нежнее-как к настоящим родителям… Здесь многое изменилось. В детстве я жила на Пушкинской улице, в огромном дворе-колодце, на Пушкинской, 3, мы играли в лапту. Я все время ходила к памятнику Пушкину, и он мне в детстве казался таким величественным, огромным!.. А сегодня прихожу к нему: Господи! ну до чего маленький!.. И еще: сегодня оказалось, что Невскому проспекту так идут дорогие, роскошные магазины! Они так его украсили! Гораздо больше, чем заплеванные подворотни.

- Всю жизнь вы отдали актерской профессии. Тема артиста, артистизма-особая в вашем творчестве, не случайно Юрский сыграл Мольера (да и все его герои ​​ - великие артисты прежде всего: от Остапа Бендера до Глова-старшего), Тенякова-Арманду Бежар…

Т.- Да, а теперь во МХАТе я играю уже Мадлену Бежар…

- То есть в человеческой жизни и в жизни этой профессии - замечательной, волшебной и, наверное, временами ужасной - вы как бы узнали и сыграли разные состояния и разные времена. Скажите, изменились ли за состояния и разные времена. Скажите, изменились ли за эти десятилетия ваши отношения с профессией? Если изменилось, то - что?

Ю. - Мое отношение к профессии ничуть не изменилось. Уточнились критерии. Ведь многие сегодня, называющие себя актерами, не являются профессионалами. Потеряны критерии мастерства… Мне кажется, я их знаю, и каждый день стараюсь укреплять себя в профессии.

- Мне казалось, что вы “укрепили” себя в этой профессии раз и навсегда еще в шестидесятые годы, когда уже в молодости стали легендой отечественного театра и кино…

Ю. - Я никогда не жил прошлым, хотя прошлое как категория, конечно, для меня всегда существовало. Многие критики все время оглядываются сегодня в шестидесятые и настоящее пытаются поверять теми легендами… Мне это смешно! Они как будто ослепли! Мы живем сегодня, в 1990-е годы, и надо это осознавать. И повторю: укреплять себя в профессии каждый день. Тренаж, правильное распределение нагрузок, количества спектаклей, публичности, репетиций… Кроме того, сейчас нашу профессию приходится защищать. Раньше этого не требовалось….

- Разве профессия актера нуждается в защите?

Ю. - Нуждается. В том смысле, что подлинное нужно уметь отличать от неподлинного. Сегодня театрами, актерами, спектаклями прикидываются многие, в том числе те, кто ими не является. Столько подделок, химер, иллюзионистов!.. Сегодня важно уметь отделить искусство театра от не-театра.

Т.- А профессия наша осталась все той же: она всегда сулила массу неожиданностей. В ней огромную роль всегда играл случай - ну и, разумеется, умение работать, до конца использовать этот случай… У меня был гениальный учитель, который научил меня работать - Борис Вульфович Зон. Сегодня многие актеры работают, да без толку. У Зона-посмотрите на его учеников-очень умные актеры. Посмотришь на иных артисток сегодня - молодая,  ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ красивая - а глупая! И такая ленность души! Не знает приемов, не обучена: как сохранить индивидуальность, как разбередить душу и вытащить из нее то, что необходимо для роли. Зон учил нас вытаскивать все из себя -и использовать во всех направлениях… Это счастье, что мне встретился в начале жизни такой учитель.

- В пьесе Т. Уильямса “Крик” актеры-бродячая труппа, брат и сестра, - говорят: “Театр - это тюрьма”. Вы готовы с этим согласиться?

Ю. - Никогда не ощущал так театр…

Т.- Тюрьма только в том смысле, что очень трудно оттуда уйти, когда попадаешь. Очень мало кто может покинуть его по доброй воле. Мы всегда были очень привязаны к нему. Цепями, цепями… Сейчас молодежь свободнее, не боится ничего: уходят, возвращаются… Мы - боялись. Годами сидели на насиженных местах. Теперь - другая, совсем другая жизнь. Никто ничего не боится бросить.

- Сергей Юрьевич, в те же шестидесятые в книге “Без грима и в гриме” Раиса Моисеевна Беньяш писала о вас: “Искусство для него - часть мира, а не способ существования”. Это так и осталось?

Ю.- Да, наверное, театр есть часть жизни, а не целое…

- В таком случае как вы относитесь к высказыванию Питера Брука - на Международном Чеховском фестивале, который проходит сейчас в Москве, он признался: “Театр перестал меня интересовать, как прежде. Куда важнее понять ход жизни, суть вещей…”?

Ю.- Я удивляюсь такой фразе Брука… Это пространство театральное, прекрасное пространство! Оно достаточно, чтобы поместить там “весь мир” и - я не люблю слове ‘‘смоделировать” - может быть, скорее, обнаружить в этом пространстве и ход жизни, и суть вещей. Я болезненно отношусь к современным поискам в попытках сломать это пространство. Поменять все местами: сцену и зал, зрителей и актеров… Это - нарушение конвенции. Я бесконечно верю в сцену – коробку - и зрителя, сидящего в зале, за чертой рампы. Такое ‘‘древнее” решение, устройство театрального пространства - бездонное, как семь нот в гамме. И оно не утратило ни надежд, ни своих перспектив.

- Сергей Юрьевич, вы все эти годы читаете Пушкина (не хочется говорить - с эстрады, скажем так: в своем литературном театре). Вы как-то признавались, что читали Пушкина, когда прогуливали коляску со своей маленькой дочкой. Сегодня Даша выросла и сама стала актрисой… Но она живет в совершенно другой стране и другой реальности. Как вы считаете, совместимы ли “Евгений Онегин” и новая русская реальность с ее идеологией капитализма?

Ю. - Интересный вопрос! И у меня случайно готов на него ответ, я об этом думал. Я думаю, что Пушкинская эпоха и культура заканчиваются - и закончатся они, видимо, как раз к 200-летию со дня его рождения. Я уверен, что уже никогда не состоится торжественных народных гуляний, как предположим, при Сталине…

Возникающая в России новая шкала ценностей противоположна той культуре, которая начиналась с Пушкина. Эта культура существовала в России независимо от политической погоды на дворе. Пушкин был свой, родной, с него все начиналось - язык современный, которым мы говорим... Вернее, говорили. Сейчас он меняется… Меняется язык, шкала ценностей… Рыночная психология - она, конечно, несовместима с Пушкиным. Для людей, которые родятся в конце этого века, Пушкин уже будет в чем-то древний поэт, как Ломоносов, как Державин…

- То есть для ваших внуков Пушкин уже никогда не станет тем, чем он был для вас?

Ю. - Боюсь, что так. Нет, не боюсь, я отношусь к этому спокойно. Может быть, с небольшой долей горечи… Но мы можем, несомненно, гордиться тем, что мы были последними, кто застал отблеск пушкинской культуры, этот умный, ясный, солнечный заряд.

- Наталья Максимовна, как вы чувствуете себя в новом времени? За всеми вашими героинями стояла тоска женской души по идеальному, томление духа - романтическое, трагическое… Где бы вы ни играли: в “Фантазиях Фарятьева” в “Дачниках”, в “Гедде Габлер” или - в телевизионной “Фиесте”… Философия страдания - как это совмещается с идеологией успеха, которую несет с собой новая эпоха?

Т.- А ничего в России не изменится! Русский человек останется таким же еще очень долго, и еще очень долго наше искусство будет говорить про душу, про страдания… Ведь не случайно нынешнее молодое поколение, я сужу по своей дочери, с таким восторгом смотрит по телевизору фильмы пятидесятых-шестидесятых годов.

- Без иронии?

Т.- Да нет же, с любовью и интересом.

- В своем “Литературном наследии” великий русский актер Михаил Чехов оставил философию и технологию актерской игры. Но семья, как и игра - если понимать ее не как “общее ведение хозяйства”, но - как искусство жизни, как род, древо - великое изобретение человечества… если бы вы взялись писать книгу о семье, об искусстве семьи, какие золотые правила вы бы прежде всего туда вписали? Скажем так: на первую страницу…

Ю.- Я бы не взялся писать ничего цельного… В семье присутствует все: любовь, долг, секс, обязательства… Там все заложено и все раскрывается. Но я бы прежде всего сказал, что лично я рассматриваю долг не как скучное обязательство, но как одно из самых интересных дел в моей жизни. В осуществлении долга - перед семьей, родными - есть творчество. Это чрезвычайно интересно: соблюдать долг! Перед своими близкими, равно как и перед самим собой… Где-то мне попалась фраза: “Желание переложить на других свои заботы есть варварство”. Я с этим абсолютно согласен. Варвары ведь и воевали, видимо, не из любви к войнам, но, чтобы, покорив других, заставить кого-то все за себя делать. А выполнение долга есть признак цивилизации и цивилизованного человека. То, что отличает нас от варваров. Как и аристократизм не является привилегией определенного класса пользоваться чужими услугами… К семье я отношусь прежде всего как к прелести долга. Это как в театре: есть прелесть подчинения режиссеру, чужой творческой воле. Но если в подчинении нет любви и творчества - тогда это действительно становится рабством и скучной обязанностью. Но настоящая семья и долг перед семьей есть творчество.

Т. - В семье не обязательно иметь общие вкусы, но вот интересы - должны быть. Необходимость понимания… Семья - это общие шутки. Юмор спасает, многие ведь семьи гибнут из-за отсутствия юмора. У нас в семье ссоры потухают только в шутках.

- В “Стульях” герой Юрского говорит своей партнерше: “Я был влюблен в вас тысячу лет назад… Вы так переменились и ничто не изменилось в вас”. Что переменилось в каждом из вас за эти годы, которые вы вместе, за эти “тысячу лет”, прожили, и что осталось неизменным?

Ю. - В этой фразе Ионеско - поразительное сочетание насмешливости и нежности. Действительно, многое меняется с годами, но он же узнал ЕЕ сразу! Ему сразу в сердце попало, кольнуло: это ОНА! Значит, ничего не меняется…

Т. - У Юрского за эти годы прибавилось седых волос и горечи… Но в нем не переменилось главное: его честное отношение - к людям, театру, к своему собственному таланту. Его он никогда не предаст и не продаст: ни за три копейки, ни за все блага мира.

- “Я маршал этого дома!” - постоянно повторяет герой Юрского в “Стульях”. А кто маршал вашего дома?

Т. - Ну конечно, Юрский маршал. Генералиссимус. Все глобальные вопросы нашей жизни решает он. Он ведает внешней политикой дома. А на мне - внутренняя политика: куда поехать отдыхать, в какую школу отдать ребенка…

- Трудно быть маршалом дома, Сергей Юрьевич?

Ю. (смеется) - Тенякова просто ленится заниматься внешней политикой. Она больше любит лежать на диване и читать книги… А я вот-хожу по фестивалям, спектаклям, отвечаю за наши “международные связи”.

- Что труднее делать вместе: играть на сцене или жить?

Т.- Конечно, жить труднее  ​​​​ Один ремонт чего стоит сделать. Ужас!

- Говорят, что семья - это искусство компромисса. Вечные “двое на качелях”. Вы согласны с этим?

Т. - Конечно. Но даже проигрывающий здесь всегда выигрывает. А выигрыш - в счастье семьи, спокойствии, гармонии. В сохранении главного.

- Как вы думаете, наследуются ли отношения детей и родителей в поколениях? Передается ли это? Ваши отношения с родителями как-то напоминают сегодня ваши отношения с дочерью?

Ю. - Как я замечаю, да. Наследуются. Хотя я знаю, к сожалению, и семьи, где наследуется и принципиальное неприятие поколений.

Т.- Я очень рано потеряла маму. Я сегодня ее уже по возрасту пережила. Мне потом ее очень долго не хватало. Очень долго. Мы страшно рано с ней расстались. Она мне многое не успела рассказать, многому научить. С Дашей у меня доверительные отношения, дружба. Она совсем другая по характеру, чем я. Она сильнее меня. Мне кажется, она с жизнью справилась бы и без меня.

- Самые главные встречи в вашей жизни?

Т.- Зон. Юрский. Дочь - рождение дочери. Это то, что мне послано Богом. Если бы этого не было?.. Ничего бы не было. А все остальное я в жизни заслужила трудом, все остальные удачи зависели от меня, от моей работы: Товстоногов, театр, роли, спектакли…

- Какая из жизненных ролей труднее: родительская или сыновняя?

Ю.- Теперь я уже могу сказать: сыном быть труднее, чем отцом. В моем возрасте, с годами, очень сильно ощущаешь вину перед родителями, и это, увы, непоправимо. Долг перед детьми осуществлять легче.

- Вы рано заглянули в старость, другое, особое время человеческой жизни. Юрский с молодости в БДТ переиграл всех стариков: Илико, профессора Полежаева в “Беспокойной старости”, вы сыграли комическую пару стариков в фильме “Любовь и голуби”, теперь вот - ’’Стулья”...

Ю. - Вы хотите спросить: совпадает ли то, что я про старость играл, с тем, что чувствую сегодня, когда она приходит?..

- Я этого категорически не хочу спросить, потому что я так не думаю. И очень сомневаюсь, что ей когда- нибудь удастся догнать вас…

Ю.- Когда нас куда-нибудь приглашают со спектаклем, умоляют: приедьте, мы посмотрим, как вы постарели…

- Это форма закамуфлированного признания в любви. На самом деле ждут посмотреть, как вы не стареете, как правите ремесло… А мой вопрос таков: что вы поняли ​​ про старость, играя эту тему и это время жизни на сцене?

Ю.- Это время интересное. Оно даже интереснее молодости. Старость, когда мышление не отказывает. Сравниваю свои ощущения с размышлениями знаменитых людей, которые на эту тему всерьез думали. Эйзенштейн говорил: “Когда у меня угаснет сексуальная энергия, я покончу с собой, потому что тогда я уже не смогу сочинять”. ​​ То есть все дело в творческом потенциале. Зощенко полагал, что сила ума может менять ситуацию. Бывает даже, что происходит омоложение в старости. И Гете размышлял, что это за феномен - омоложение, связанное с деятельностью человека. Они все были люди умные и печаль старости чувствовали, при этом очень остро. Или тот же Ионеско, его преследовал страх смерти, и он все время описывал в своих пьесах смерть, например в пьесе “Король умирает’’, пытаясь разобраться в людях, в себе…

Т.- Я очень завидую красивой старости. Без брюзжания. Во МХАТе, где я работаю, есть замечательная старая актриса Софья Пилявская - сколько в ней жизни!.. Я думаю, что сохранить в себе молодость - это чего-то хотеть, причем хотеть очень многого и невероятного! Сколько сейчас стариков среди молодых, которые уже ничего не хотят…

- Театральный критик В. Гаевский писал: “Место Юрского в БДТ пустует. Не уверен, мог бы занять его сам Юрский сейчас…” Что вы думаете по этому поводу?

Ю. - Хорошие театральные вещи - спектакли, актеры, роли - как и хорошая поэзия, хорошая литература, к фразе “незаменимых нет” отношения не имеют. Вообще-то Товстоногов всегда ставил на один состав, а если и говорил:  ​​​​ “У нас незаменимых нет”, то, мне кажется, это были только слова… Немногочисленные попытки меня заменить ему не удавались. Когда он попытался ввести Рецептера на роль Чацкого, я его просил не делать этого, я редко об этом просил, но тогда просил. И что? Ничего из этого не вышло. Или попытка заменить Смоктуновского в Мышкине… Было, да не было… Я и сам сегодня признаю в спектакле только один состав. Когда уходит принципиальный артист из моего спектакля - я предпочитаю расстаться со спектаклем, но не заменять артиста.

- В “Игроках-XXI” у вас скрестились, кажется, все театральные школы и направления: МХАТ, Таганка, “Современник”… Ощущали ли вы разницу школ?

Ю. - Конечно, ощущал. Эта разница действительно существует. “Игроки” - это был счастливый момент, поразительный момент доверия друг к другу артистов разных школ, сошедшихся в одном спектакле. Правда, его хватило ненадолго… Спектакль подтачивался все-таки изнутри этой разностью школ. Но какое-то время его держало почти случайное счастливое соединение...

- Сергей Юрьевич, вы играли с большими, можно сказать - великими актрисами нашего театра: Раневской, Дорониной, Яковлевой, ну и, конечно, с Теняковой...

Ю.- Только непременно поставьте в этот ряд Эмму Попову и Зинаиду Шарко.

- Да, конечно… У вас, наверное, сложился образ идеальной партнерши…

Ю.- Я думаю, что этими именами все сказано. Правда, за исключением Фаины Георгиевны Раневской. Она не была партнершей, она была великой солисткой. Но это было настолько интересно, что было уже и не важно…

Беседовала Ольга СКОРОЧКИНА

6  ​​​​ Каждодневные убийства богатых людей: вот истинный театр нашей жизни. Искусство настоящего театра смолкло.

Я вспомнил фразу Сергея Бунтмана (теперь он на «Эхе Москвы»), мимоходом назвавшего мои рассказы «абстрактными». Не понимаю. Или не хочу понимать? Но узнать его мнение интересно. Он ушел в политику, уже недосягаем.

А если я назову его постановку пьесы бездарной? Наверно, он завязал теперь-то со своим «театром».

Вот вам театр в жизни: ​​ губернаторша в «Бесах» ​​ Достоевского:

«У меня будет сначала литературное утро, потом легкий завтрак, потом перерыв, и в тот же день вечером бал. Мы хотели начать вечер живыми картинами, но, кажется, много издержек, и потому, для публики, будут одна или две кадрили в масках и в характерных костюмах, изображающих известные литературные направления».

7 Новое о Рауле Валленберге: он спасал не только евреев.

8  ​​​​ Звездный час Гурченко. ​​ Словно б все знали о ее талантах, но поверили до конца только сейчас.

9 Достижения Аллы Демидовой. Надеюсь, ее спектакли – особенно «Медея» - записаны на пленку.  ​​​​ Этот театр непереводим на язык кино.

10 Рядом с Идой. Плохо, что она не только умирает, но еще и изо всех сил играет свое умирание.

Читал ей кусок из «Братьев Лаутензаков» Фейхтвангера о Вольфе Мессинге.

Не могу забыть, что одноименную постановку когда-то привозил Ленком (кажется, это было в Питере в 1977) - и Янковский остро играл в этой социальной сатире.

Тогда-то я и оценил талант ​​ их главрежа Захарова: он прокатывается по всем жанрам, выявляя их

театральные возможности.

19 ТВ показало «Дядю Ваню» Штайна. Довольно прямолинейно. Уверен, живой спектакль понравился бы больше.

Нем. praktikabel = 1) практикуемый 2) полезный, удобный для использования.

Praktikabel ​​ = театр. сценические конструкции

20 Меня всегда поражало, что Полунин не умел закреплять режиссерский успех.

Собственно, у него вовсе нет режиссуры. ​​ 

Именно поэтому все напарники ему – в тягость: в нем-то самом был и есть только самоконтроль, не больше.

Я был на репетициях и всегда негодовал, почему режиссерские находки не закреплялись.

Потому что Полунин мог отвечать только за себя самого.

Да и публика приходила только на него.

В жизни холоден как черт, а на сцене сюсюкает:

- Асиссяй!

Он был вынужден покинуть других своих актеров не только из-за перестройки! Все изменилось – и он уже не мог тащить за собой эту бесполезную свиту.

Конечно, подкрутившись, он мог бы мне заплатить за переводы, - но это не был его стиль.

25  ​​​​ Где-то вот так же в мае сорок лет назад ​​ Лоуренс Оливье посетил постановку пьесы «Оглянись во гневе».

Осборн ему понравился.

Мастер ​​ предпочел молодых.

27 ​​ Из воспоминаний ​​ Коонен:

«Московская речь казалась Савиной гораздо вульгарнее \\ чем петербургская \\. Константин Сергеевич оспаривал это, говорил, что петербуржцы боятся открыть рот, цедят слова сквозь зубы, что только московская речь с широкими выпуклыми гласными, близкая итальянской, выражает красоту русского языка».

28 Театр Комедии на Невском. ​​ Тут работал Володя Котов, да вот исчез и он. ​​ Конечно, я не ждал от него блестящей игры, но именно человеческих отношений.

Этого-то он и не мог мне дать.

Так и получается: жалеть-то не о чем: ​​ в Питере у меня не было сколько-нибудь прочных человеческих связей.

А может, и не могло быть.

29 ​​ Питер. ​​ 

Алиса Коонен пишет: «С очень ранних лет я разделила мир на бедных и богатых».

«Страницы жизни», Москва, 1985.

Ей сразу была дана ясность! И, конечно, она, как все, ненавидела богатых и верила, что жизнь можно «улучшить».

А ведь дело - в понимании! Его и при бедности нет.

Вот Дункан танцевала перед солдатами, а потом плакала: чувствовала, что им скучно.

В «Гамлете» Качалов между Станиславским и Крэгом.

У  ​​​​ Таирова  ​​​​ Коонен-Джульетта карабкается по лестнице.

1921. ​​ Это же и у Эфроса, да я-то видел этот спектакль. ​​ Какой-то витиеватый, для Эфроса неизящный.

Июнь ​​ 

2 ​​ Книга воспоминаний Алисы Георгиевны Коонен ​​ написана небрежно, кое-как. Воспоминания Аллы Демидовой на таком фоне кажутся гениальными.

У меня никогда не появлялась крамольная мысль жить в другое время. И не только потому, что это глупая, нехристианская мысль. И ​​ в нашем времени - столько прекрасного!

Прекрасная ​​ «Чайка» Чехова по телику: Ленком Захарова. ​​ Чурикова, Янковский, Броневой.

Давно я так не впечатлялся.

Герои Янковского и Чуриковой мало понимают друг друга, но почему-то вместе. Похоже, она когда-то спасала его - и теперь он не может бросить ее: из уже наработанных комплексов.

Мощь привычки. Два немолодых человека не верят, что их еще кто-то способен понять. Вот и носятся с этой привычкой.

В мире все рушится, и, по большому счету, все равнодушны друг к другу.  ​​​​ И вдруг эти люди открывают на наших глазах друг друга, ​​ им даже иногда хорошо вместе!

Некоторые жесты так утрированы, что заслоняют повествование.

А что?

Да и пусть.

Чурикова то трет щеку, то неловко громоздится на любимого.

Кошмар.

Все привыкли к равнодушию, но – не ее сын. Поэтому он и кончает самоубийством.

Я-то еще хорошо помню в этой роли Олега Стриженова. ​​ Он играл бесконечно честного человека. В Ленкоме это не честный, но просто ограниченный человек, не способный воспринять реалии жизни.

Писатель – Янковский. По сути, не знает, чего хочет. Получается – так и пишет.

Полюбить? Так и полюбил. Интересно, что Лидии Михайловне не понравилась «Чайка». ​​ «Захаров хочет показать себя, а не жизнь, не Чехова». Этого я не понимаю.  ​​​​ В пьесе столько неподдельного ужаса жизни!

3 «Михаил Семенович Щепкин», Москва, 1984. Два тома. Тираж 30 тыщ.

Все же надеюсь написать «Роман в письмах» об актерской династии.

6  ​​ ​​​​ «Критика о Качалове», Москва, 1916.

Собственный дом: Чистые пруды, Мыльников переулок.

7  ​​​​ Свекла сварилась; можно идти гулять.

8 ​​ Именно Олегу Табакову всего естественнее представлять наш русский театр для всех сразу, для всего мира.

Откуда это право? Как одна личность соединяет в себе так много?

Все-таки про большого артиста нельзя сказать, питерский он или московский. Он – русский.  ​​​​ География значит на более низком уровне.

12 ​​ Двойник Ленина ​​ на Дворцовой.

Какой ясный след оставляет своим существованием Юрский! ​​ 

Притягивает его цельность. ​​ 

Лавров движется от роли к роли, а Юрский – от поступка к поступку.

​​ Как это получается?

Современники, работали в одном ​​ театре, да у бывшего партработника души-то маловато.

Плати за близость власти!

13  ​​ ​​​​ Умер ​​ Алекса́ндр Алекса́ндрович Ивано́в.

Родился ​​ 9 декабря 1936, Москва.

Поэт-пародист, бессменный ведущий телепередачи «Вокруг смеха» (1978-1990).

Какие хорошие у него тексты!

Времена, когда артисты прославляются не ролями, а должностями, так и не прошли. Андрей Толубеев показал себя большим начальником: стоял за спиной Ельцина.  ​​​​ Даже бодро прочел стихи в его честь. ​​ Знает, кого любить.

При том, что советский театр разваливается, иные находят себя.

Но страшно представить все эти мириады сломанных актерских судеб!

Теперь не верю, что актер мог бы быть свободным.

Такого уровня свободы я б никогда не добился без литературы.

Но когда я стал с Лилей обсуждать мою первую жену, я почему-то взялся ​​ критиковать Галю. Меня все же шокирует характер ее верований.

Но тут еще и моя мелочность, мое элементарное неумение оценить покой другого человека. ​​ Галя проделала большой путь, чтоб добиться своей цели, - и я должен проявить понимание. Она меня пригласила, думаю, чтоб потом не встречать никогда. Отсюда и такой выспренний тон.

14 Везде традиционная мораль дает сбой: японец за десять лет работы в компании умудрился у нее украсть чуть не два миллиона!

15 ​​ Моросит. ​​ 

Неужели завтра увижу Кристину?

Неужели мы не могли бы видеться чаще?

Тогда пришлось бы судиться с Галей.

18  ​​​​ Луга. ​​ 

Я до сих пор не думал, что моя тетя Валя до такой степени неуравновешенна. Я родился в роде сумасшедших!

Стоило после войны всей родне собираться в Луге, чтоб потом вот так сообща сходить с ума.

Этот раз Валентина Ильинична плакала, кричала, на кого-то сердилась - и мне почудилось, что она вовсе забыла про меня. ​​ Хоть я сидел напротив. ​​ Страшно.

Этот раз более всех меня поразила тетя Валя. Она не заметила, как превратилась в грузный призрак. Да, она меня испугала: сидит полуголая на кухне и рассказывает страшные вещи о своей жизни. Ей приходится много работать на огороде.

И квартира вся грязная, и сама она грязная - почему? Ведь душ есть.

Даже если и есть изменения в жизни Вовы, я об этом все равно не узна'ю. Может, это и хорошо. Он прикладывает усилия, чтоб я поверил, что ему живется неплохо, - и я не лезу с расспросами.

20 Антреприза: «Любовь с привилегиями».

Тихонов, Табаков, Полищук.

21 ​​ Почему Даль не сумел сохранить свой огромный дар, развить его до небес, а какой-нибудь Лавров запросто переплывает все режимы, любим и властью, и народом?

29  ​​​​ Сейчас я вспоминаю наш совсем недавний разговор: ​​ Галя вставляла частенько шпильки.

Я про них забыл в Питере, а тут только про ​​ них и помню.

К примеру, объявила, что я бедный.

Не вообще бедный, а не умею зарабатывать.

И еще: я не способен никого любить.

Как же мы не переругались?

Понимает ли Галя, что она убила мою мечту о духовной близости, что именно после «знакомства» с ней женщины вызывают мои кошмары?

Перед свадьбой она клялась, что разделит мою любовь к искусству - и именно в этом обещала никогда не предавать меня.

И что?

Назвала мою страсть к искусству обычной ленью.

Галечка, ты уверена, что только ты пострадала, но и для меня ты - чудовище.

Кстати, с какой уверенностью она стала убеждать Люды в моей неполноценности! ​​ 

Почему я забыл это?

Я должен избегать ее за все ее низости, а я, глупый, ищу примирения.

Июль  ​​​​ 

3 ​​ «Человек без свойств» Музиля.

Театр жизни Агаты.

«Осуществленный мир фантазий и театральность любви ​​ не опьяняли ее. Эти режиссерские указания для  души,  разработанные  главным образом мужчиной, которые, в общем, сводятся к тому, что жизнь сурова и в  ней нужен  порой  час  слабости  -  с   какой-нибудь   разновидностью  слабости ​​ (погрязаешь, угасаешь, тебя берут, ты отдаешься, покоряешься, сходишь с  ума ​​ и так далее), - казались ей балаганным переигрываньем,  потому  что  не  было ​​ часа,  чтобы  она  не  чувствовала  себя  слабой  в  мире,  так великолепно ​​ построенном силой мужчин». ​​ 

Перевод Апта, синтаксис отрывка передает запутанность отношений с миром, что с неких пор стала мучить Агату, она захотела более ясной «драматургии».

В центр ​​ театральной жизни естественно поставить ​​ «Современник».

Как команда, Додин – «Театр Европы» - сильнее, но там актеры интересней.

6 ​​ Лондонский Синтетический Театр. Мак-Берни: «Хармс в Лондоне». Музыка совсем моя: близка.

Николай Гриценко. Казалось бы, артист второго плана, но совершенно незаменимый.

Вдруг вспомнишь лицо человека, а потом на ум приходит его имя.

11 Год «Плейбою» в России. Мерси. Театр в интимных отношениях.

19 ​​ Готовится Олимпиада в Атланте. 30.000 полисменов.

Сегодня выяснилось, что мне нельзя ходить вдоль пруда: из-за браконьеров.

Какой-то милиционер бросился за мной с криком:

- Тормози!

Я ​​ убежал, пришел в милицию, а там мне посоветовали обходить это место.

Уже третий раз я должен менять мой маршрут. Так что я могу с полным правом ​​ сказать, что меня травят. В Питере этим занимались соседи, а тут уж взялось все население.

Истра меня унижает.

27 Театр «Пикколо» (это как наш Малый театр, да и имя любимого актера - Пикколи) сыграл «Остров рабов». ​​ 

И еще: какой-то Мариво в постановке Стреллера.

30  ​​​​ Иногда вижу Барсика.

Он предпочитает ночевать на улице и явно поправляется. Мышует парень.

Обучение потреблением.

Потребообучение.

Август  ​​ ​​​​ 

1 «Скупой» Мольера с Луи де Фюнесом.

2  ​​​​ У многих спортсменов на Олимпиаде в ушах кольца. Древняя европейская традиция: кажется, еще от кельтов.

7  ​​​​ Именно потрясения жизни и искусства сделали Неверова гомосексуалистом. Теперь на расстоянии мне уж странно его клясть.

Наверно, были в его судьбе люди, которые обратили его в эту веру, но меня-то он поразил своей грубостью и ограниченностью.

Только искусство! За его пределами он, чудится, просто чудаковатый мужик.

Или в его близости с женщиной была жесткая черта, которую он и не пытался перейти? Думал ли он, что секс может быть радостью? Нет.

Тогда кто ​​ же его загнал в эти бурные сцены с мужчинами?

8 Бедная Лайка из 1957 года! Мне было всего четыре годика, а помню. В космическом аппарате поднялась температура - и она задохнулась. А я думал, она сгорела.

В Барсике очень нравится его независимость.

​​ - Что ж, проживу и без твоей любви, - решительно мяукнул он, и, гордо подогнув хвост, кокетливо сгорбил плечи.

- Иди на фиг, если не нравлюсь.

И - убежал.

Что ни день, выглядываю в окно: принесло или нет?

Иной раз неделю не кажет глаз.

Вдруг - белеет.

- Заходи, - кричу, - скотина.

И даю ему китекета с водой.

Вот он нажрался до отвала и уходит.

- Приходи на блины, - советую ему вслед.

И точно: вечером тут как тут.

Интересный тип.

Вечером, однако, Барсик не пришел.

Уже поздно с верхних этажей, как обычно, ​​ со свистом упала бутылка. Вдруг взвыл кот - и я испугался, не ранен ли он. Думаю, это не Барсик.

Это мои тревоги любви.

10  ​​​​ Какой великолепный спектакль - Олимпиада!

Юбилей Раневской.

Неожиданно всплыла неприятная история в БДТ: как Стржельчик затравил Демича. Вся информация об этом театре дается только со знаком плюс. ​​ И как это они пропустили негатив?

Им только б не правда, а что-нибудь приятное.

«Тартюф» Депардье.

Почти бытовые интонации. Может, стоило их сделать?

Этот Тартюф умен. Он хочет обладать именно недоступной женщиной.

Для него логично обвинить ее в его соблазнении.

Все влюблены, все друг друга соблазняют. Откуда это общее ощущение влюбленности? Его нет в пьесе. У Мольера бо'льшая амплитуда чувств.

Никаких уверток кино: только Театр, только Он.

Тартюф играет в жизни, его движения медленны и точны.

Камера - только зритель в зале; не больше.

12  ​​​​ Трудно понять, почему Вера Вега воссылает проклятия Швейцарии, столь много сделавшей для нее. Ну да, там она бедна, - ну, и что? Везде толпы бедных.

Тут уязвленное самолюбие неудавшейся жизни. Но зачем думать, что на не удалась?

Что это за позиция, Вера?

«У меня своя жизнь, я чужая в этой семье, моя сестра - садистка»?!

Всем троим не хватает элементарной терпимости. Тут я на стороне Ани: она взяла на себя ношу по выхаживанию матери. Поэтому она и права.

Вера - 42-го, а Аня - 38-го. Дамы в возрасте.

19 ​​ Только расположился с сыном на природе, как к нам сразу присоседились. ​​ Общность – любой ценой!

Так вот и дети под окном играют непременно в нескольких метрах. Огромная, круглая земля – и почему надо сбиться в кучу?

22  ​​​​ Сдача англичанами русских казаков Сталину.  ​​​​ 

Браво, Европа!

Сразу три девочки выстроились в ряд, и одна за другой стали мне кричать, как по команде:

- Здрасьте.

26  ​​ ​​ ​​​​ В ​​ саду ем яблоко. Какой-то человек упорно идет за мной.

Двое бывших солдат собирают милостыню на умершего друга.

28 Поразительной мощи реклама в Англии против собачьего г-на на троттуаре. Сначала какает обладатель собаки! Все в шоке. Потом какает собака. Вопрос:

- Почему теперь вы не шокированы?

Хозяин и собака приравнены.

Венстен Veinstein. Театральная мизансцена и ее эстетическое condition состояние. Париж.

30 ​​ Витез Vitez. Театр идей. Париж. 1991.

Витез Vitez: «C'est toujour cela que j'ai voulu donner sur scene: faire voir la force violente des idees, comment ils ploient et tournent les corps.

Вот всегда то, что я хотел показать на сцене: заставить зрителя увидеть страшную силу идей, как эти идеи сгибают и поворачивают тела».

Ployer = гнуть, сгибать.

То, что я видел, - кусочки хотя бы - из его спектаклей - потрясает.

Витез жалуется, что при переводе «Чайки» на французский пропадает некая милая непроизвольность.

Сентябрь  ​​ ​​ ​​​​ 

2  ​​​​ Сын идет в школу. Празднуем: мороженое и арбуз.

Многие опасности подстерегают наш картофель в бункере. Главная напасть: его хотят отнять. Хоть вопрос и висит в воздухе, да ведь дело решенное. Тогда не будет смысла «производить» картофель.

5 Насколько несценичны лучшие произведения драматического искусства?

Очень мало материалов по высокому польскому искусству. Гротовский, Сколимовский, Вайда. Вот вам - свобода! Покажите, раз вы свободны. Нет. Рынок захлестывает, а шедевры, как и раньше, приходится вылавливать.

6 ​​ Школы искусства.

Малеванная (Питер) - Демидова (Москва).

Фон Штаде (Америка) - Кабалье (Испания).

Дирк Богарт - Смоктуновский.

Никогда не казалось, что они все спорят друг с другом. Нет! Дополняют. Красота многообразия.

7 ​​ Две «Электры»: Эдит Клeвер (Halleschem Ufer Галльский Берег) и Татьяна Васильева (Театр Советской Армии).

Hallisch = ​​ из (города) Галле. ​​ Театр «Берег города Галле»?

Почему-то Эдит заставила меня застыть от восхищения, а Васильеву не могу и минуту вытерпеть. Хоть рационально не могу не знать ​​ мастерство нашей актрисы. Так предпочтения сильнее разума.

8 ​​ Фильм ​​ «Земная любовь» Риветта. ​​ 

Его слова: «Корнель и Расин в сто раз красивей дома Cabinet, чем на сцене».

Cabinet = кабинет, рабочая комната, небольшая комната, кабинка туалета.

Риветт показывает, как много театра в жизни - и это мне очень близко. Иначе я б и не завел этот дневник.

Двадцатый век: величие русской режиссуры.

Товстоногов: создание советского «департамента» театра. Не только театр, но еще и учреждение. Ясно видит классику, но вечное ему чуждо. Великий организатор, но не демиург.

Текст пьесы - только отзвук ее театрального величия. Видишь только зерна, - а взойдут ли они в актере?

До 1935 года кино было театром - и в этом была его особая сила.

9  ​​​​ Мнение Витеза:

«Я - гомосексуалист по духу, а не по жизни».

Как это странно! Как это? Я этого не понимаю. Может, я примитивен.

Чтение книги ​​ Антуана Витеза Vitez'a заставило ​​ меня понять, что профессиональный театр я потерял навсегда.

О нем где-то прекрасно написала Демидова. Кажется, она даже должна была участвовать в его спектакле.

10 ​​ Рассказ актера Бека Becque'a, как он работает с зеркалом. Смотрит в себя, а ищет жесты персонажа! Невероятно. Питерский ленкомовец Равикович о ком-то это рассказывал.

Я родился в семь утра 28.2.1953.

Ночь, 4 утра, первое марта: близкие покидают Сталина.

Он умирает через четыре дня.

Я был под Сталиным только сутки.

Этого и хватит.

Через десять дней: рождение Изабель Юппер.

11 ​​ «Жан Вилар о самом себе». 1991.

В «Принце Гомбургскoм» Клейста Жерар играл принца, Жанна Моро - Натали, а Вилар - курфюрста (= принца-выборщика electeur).

В 1952 Клейст становится самым модным автором во французском театре.

12  ​​ ​​​​ Бродский – Любимову

Дорогой Юрий Петрович!

Посылаю Вам хоры. Читать их актеры должны методом чересполосицы, хотя некоторые из них - сольные номера…

Эпилога я Вам не написал. Думаю, что он и не нужен. „Медея“ - не басня, и если у Еврипида нет морали, то и у нас не должно быть.

В общем, работу свою я считаю законченной. Хоры я переделал, а основной текст, по-моему, чрезвычайно хорош и трогать его не надо.

Если бы пьесу ставил я, я сделал бы ее всю черно-белой, а последнюю сцену - появление Медеи с грифонами- ярко-красной… Я знаю, что в театре теперь главное - режиссер, а не автор. Тем не менее, как частичный подельник Еврипида, думаю, что пьеса в особенных ухищрениях не нуждается. Хорошо бы обойтись минимальной геометрией и коринфским мотивом (архитектурным) в костюмах. Особенно хору: чистая вертикальная линия в одежде плюс эхо коринфской капители в прическе. Вообще, хор можно сделать этакими колоннами: двигаться ему особенно не следует, разве что - в пятом стасиме.

Медея в свою очередь должна сильно отличаться своим туалетом от женщин хора. Не цветом, а именно стилем, очертаниями. Хорошо бы избежать пестроты ( поэтому и советую монохромное решение постановки) и истерики. Экономия движения и жеста, судя по всему, в трагедии важнее зрительной и вокальной достоверности… Я не призываю Вас к классической интерпретации. Такой интерпретации нет и быть не может. Она всегда будет квазиклассической, то есть наша собственная. Я просто думаю, что сдержанность в случае с Медеей лучше экстравагантности: пьеса сама достаточно неординарна. Главным ощущением зрителя должно быть погромыхивающее монотонное приближение ужаса, надвигающегося на него ниоткуда. Его неукоснительность и безадресность…

Бывали ли Вы, между прочим, когда-нибудь в Коринфе? Стоит, по-моему. Это всего лишь полтора часа на машине из Афин. Что я скажу? - Дыра. Танкеры, нефть и самые лютые комары во всей Греции. Они, думаю, всегда были и будут.

Сердечно Ваш,

Иосиф.

14 ​​ Гете-институт: «Мамаша Кураж» Брехта. ​​ Играет Елена Вайгель. Музыка Дессау. Берлинский Ансамбль.

В сущности, это могло бы быть моей юностью, но я рад, что хоть кусочек отхватил той эпохи.

16  ​​​​ То, что ко мне испытывают неприязнь, нормально; то, что ее выказывают, - насилие.

Поднимаются русские города. Это носится в воздухе. Сильно изменится именно городская Россия.

Церковь сатанистов. Этого много. Группы свершают тайком обряды. Агрессивный оккультизм.

С ​​ ноября 74-го обозначилась болезнь Брежнева. Он все больше болел, все меньше работал. ​​ Тяжелый период моей жизни.

20 ​​ «Пер Гюнт».

Мать - Клеве. Пер Гюнт – Бруно Ганц.

Его аура выравнивает очевидную тяжеловесность пьесы.  ​​​​ Когда и Клеве, и Ганц на сцене, происходящее становится вечным.

«Тролль, тебе хватит тебя самого. Довольствуйся собой. Troll, sei dir selbst genug». ​​ - поет Петер Люр.

Тролли  ​​​​ - сверхъестественные существа, обычно враждебные по отношению к людям; великаны, обитающие в горах и охраняющие сокровища от людей (в скандинавской мифологии).

Тролль и тролльство в «Пер Гюнте».

Бруно Ганц - личность.

28 Эфроса хранил не социум, а сам процесс работы.  ​​​​ Эфрос жил в московском театральном ГУЛАГе.

«Смерть Дантона» Бюхнера. Написано в 22 года. Только талантливый режиссер преодолевает риторику.

29 Ролан Барт: «Произнесенный жест отрезать куда проще, чем визуализованный жест».

Visualiser = 1) делать видимым; придавать видимую форму; визуализировать 2) отображать на экране, на дисплее 3) воплощать в образах (идею, сюжет).

Октябрь  ​​ ​​​​ 

9 ​​ В этот день четыре года назад умер Евстигнеев, а сто лет назад родился Шварц.

Евгений Шварц

Авторы и Ленгиз

Все у нас идет гладко,

Только авторы ведут себя гадко,

Прямо сказать неприятно -

Не желают работать бесплатно.

Все время предъявляют претензии:

Плати им и за рукописи, и за рецензии,

И за отзывы, и за иллюстрации,

Так и тают, так и тают ассигнации.

Невольно являются думы:

Для чего им такие суммы?

Может, они пьют пиво?

Может, ведут себя игриво?

Может, занимаются азартной игрой?

Может, едят бутерброды с икрой?

Нельзя допускать разврата

Среди сотрудников Госиздата.

1927

10 Марычева, депутата-клоуна, не переизбрали.

18 Песня Матушки Кураж. ​​ 

В этой роли Брехт так хотел увидеть Раневскую!

19 Кажется, ​​ Константин ​​ Райкин большой артист, а я не могу его открыть.  ​​​​ 

Если у меня нет открытий в театре, то только потому, что Жизнь предстала Театром.

27  ​​​​ В полях молодой человек, поравнявшись со мной, мрачно плюет.

Я отвечаю козлом:

- Бе-е-е!

А он?

- С головкой не все в порядке?

30  ​​​​ Вечер посвящен Людмиле Целиковской (1919-1992).

Ноябрь  ​​ ​​​​ 

2 Театр политической жизни. Серьезно! Одни и те же персонажи. ​​ Жалкий, непреходящий ужас. ​​ Ужас на все времена. ​​ На сто лет вперед.

3 ​​ Арто: «Я становлюсь сильнее, когда мастурбирую мою бездну».

4 ​​ Ульянов, Ефремов и Лавров, артисты, возглавили самые большие театры страны.  ​​​​ 

Конечно, это может обернуться большими проблемами: все ли они обладают необходимыми профессиональными качествами?

Ульянов, будучи честным, признается, ​​ что лучше бы главные режиссеры возглавляли театры! ​​ 

Они ставят, они и знают, что могут артисты, какие артисты нужны театру, а какие нет.

Каждое появление таких художников – государственное событие. ​​ 

Например, за Лавровым стоит весь Питер, - и не дай бог тронуть эту священную корову!

Все артисты первыми стараются удержать такое положение, потому что оно кажется максимально равновесным.

5  ​​​​ У Лены П-вой что-то с индокринной системой. Давно ее знаю, и могу сказать, что прежде она этим не болела. Она - сидела со своими пожилыми родственницами. Сразу двумя.

Может, это наследственная болезнь, а скорее, результат проживания в Таджикистане, где наше посольство было окружено и при 30-градусной жаре пришлось полгода сидеть взаперти.

Из-за болезни ее когда-то тонкое лицо постарело, теперь ее одолевает полнота. А ведь этого не было.

Меня поражает, как легко банализируются мои чувства. Когда она была измотана своими бабушками, она была тонкой и привлекательной, и мне иной раз чудилось, что ее люблю, что вот-вот ее обниму.

Но, по счастью, ее бабушки были на страже. И ее бабушки, и моя жена.

Теперь, когда она жена официального лица, она заставляет бояться за ее здоровье.

6  ​​ ​​ ​​ ​​​​ У П-вых.

С Машей (9 лет) и Леной (13 лет) ходил гулять в Воронцовский парк.

Такая вот ответственная миссия.

Так П-вы сделали меня нянем.

Что ж, очень приятно. Тут общаться несопоставимо лучше, чем со взрослыми.

И сразу получился казус! Дети быстро промерзли и захотели домой. Пришли, а дома никого нет. Сидеть в тепле в подъезде - нельзя: тут нет добрых отношений.

Так что мне, спасая ситуацию, пришлось лезть через окно: так открыл дверь изнутри.

Каково же было мое удивление, когда ЛС, вернувшись из магазина, во всем обвинила меня.

Кстати, и в том, что случайно разбил цветочный горшок.

Мы два ​​ половиной часа обсуждали этот случай, а я так и не понял, что мне было делать. Разве не естественно дать мне на всякий случай ключ?

А если бы дети простудились?

Тогда последствия были б еще ужаснее.

Выяснилось, что мать Лены не переносит ЛС.

Как-то заглянула в квартиру и принялась страшно ругаться.

Тогда зачем было мне с ней гулять?

Да и Лена и Маша - совсем не подруги.

У Маши есть подруга. Они забираются в самую пыль, под кровать, и подолгу шепчутся.

Кстати, однажды мне уже приходилось лезть в окошко: когда ключей не было.

Маша очень поразила: нашла в холодильнике прошлогодний виноград. Он так и стоял, забытый, чуть не год.

Несколько часов ЛС слишком выразительно стучала костяшками пальцев по моему черепу и печально твердила:

- Какой ты глупый, Гена! Какой ты глупый!

И что? Теперь я совсем свой в этом доме.

В Маше много врожденного обаяния, она, похоже, талантлива. Не знаю, в чем, но чувствуется. Что-то неотразимое в этих надеждах.

А вот Лена меня пугает. У нее недоразвитие головы, ума сочетается с переразвитостью тела. Она в свои 13 совсем взрослая: больше похожа на 16-летнюю. Совсем не подруга трогательной Маше.

Надо ж, как много написал, в сущности, о незнакомых людях. Конечно, о моих лужских близких мной написаны тома, но я сознательно уничтожил эти сочинения, эти проклятия.

Разве они виноваты, что их родственник - писатель?

7  ​​​​ ДР Камю.

Жан-Поль Сартр. Свободное сознание и XX век. - М.: Моск. рабочий, 1994 ​​ 

Переводчик Леони́д Григо́рьевич Андре́ев (родился 16 июня 1922, Смоленск)

Советский и российский литературовед, заведующий кафедрой истории зарубежной литературы и декан филологического факультета МГУ.

Жан Поль Сартр

Объяснение «Постороннего»

Едва выйдя из печати, «Посторонний» г-на Камю встретил самый благосклонный прием. Говорили, что это «лучшая книга со времен перемирия». Среди литературной продукции того времени этот роман сам был посторонним. Он пришел к нам из-за кордона, с другого берега моря, и в ту терпкую холодную весну говорил нам о солнце не как об экзотическом чуде, но с усталой непринужденностью человека, который слишком долго им наслаждался; в его задачу не входило еще раз, своими собственными руками, похоронить старый режим или внушить нам чувство неполноценности; читая его, вспоминали, что некогда существовали произведения, претендовавшие на самоценность и не желавшие ничего доказывать. И однако, вопреки этому бескорыстию роман все же оставался весьма двусмысленным: как следовало понимать персонаж, который на другой день после смерти матери «отправляется купаться, завязывает случайную связь и смеется в кино на комедийном фильме», убивает араба «из-за солнца», а накануне своей казни уверяет, что «был счастлив и счастлив до сих пор», и желает, чтобы вокруг эшафота собралось побольше зрителей, которые «встретят его криками ненависти»? Одни говорили: «это дурачок, какой-то убогий», другие, более умудренные, - «он безгрешен». Однако нужно еще понять смысл этой безгрешности.

В «Мифе о Сизифе», появившемся несколько месяцев спустя, г-н Камю дал точный комментарий к своему произведению: его герой не добр и не зол, не нравствен и не безнравствен. О нем нельзя судить в подобных категориях: он принадлежит к совершенно особой породе, которую автор обозначает словом абсурд. Однако это выражение под пером г-на Камю приобретает два очень разных значения: абсурд - это одновременно и сам порядок вещей, и его ясное осознание некоторыми людьми. «Абсурден» тот человек, который из изначальной абсурдности, не колеблясь, извлекает все необходимые последствия. Здесь имеет место такое же перенесение смысла, который происходит, когда словом «свинг» обозначают молодежь, танцующую свинг.

Что же такое абсурд как порядок вещей, как исходная данность? Не что иное, как отношение человека к миру. Абсурдность изначальная - прежде всего разлад, разлад между человеческой жаждой единения с миром и непреодолимым дуализмом разума и природы, между порывом человека к вечному и конечным характером его существования, между «беспокойством», составляющим самую его суть, и тщетой всех его усилий. Смерть, неустранимое разнообразие человеческих истин и человеческих существований, неинтеллигибельность действительности, случайность - таковы полюса абсурда. По правде сказать, темы эти не так уж и новы, и г-н Камю таковыми их и не изображает. Они возникли, начиная с XVII века, как продукт ясного, лаконичного, пытливого - сугубо французского разума: они служили общим местом для пессимистической мысли классической эпохи. Разве не сам Паскаль настаивал на «изначальной бедственности нашего удела», на «хрупкости, смертности и такой ничтожности человека, что стоит подумать об этом - и уже ничто не может нас утешить»? Разве не Паскаль указал разуму на его место и разве не одобрил бы он безоговорочно следующую фразу г-на Камю: «Мир не является ни (вполне) разумным, ни вполне неразумным»? Не показывает ли он, что «привычка» и «развлечение» скрывают от человека его «ничтожество, заброшенность, несовершенство, бессилие и пустоту»? Благодаря леденящему стилю «Мифа о Сизифе» и тематике входящих в него эссе г-н Камю приобщается к великой традиции тех французских моралистов, которых Андлер по праву называет предшественниками Ницше; что же касается его сомнений относительно возможностей нашего разума, то они связаны с более поздней традицией французской эпистемологии. Если вспомнить о научном номинализме, о Пуанкаре, Дюгеме, Мейерсоне, понятнее станет упрек, который наш автор адресует современной науке: «... Вы говорите мне о невидимой планетарной системе, где электроны вращаются вокруг ядра. Тем самым вы объясняете этот мир с помощью образа. Я вынужден констатировать, что вы заговорили на языке поэзии...». Со своей стороны почти одновременно сходную мысль высказывает другой автор, черпающий в тех же источниках, что и Камю, и утверждающий: «... (физика) в равной мере прибегает к механическим, динамическим и даже психологическим моделям так, словно, избавившись от онтологических притязаний, она получила право с полным безразличием относиться к классическим антиномиям механицизма или динамизма, которые предполагают существование природы в себе». Г-н Камю не без доли кокетства цитирует тексты Ясперса, Хайдеггера, Кьеркегора, которые, впрочем, он, как кажется, не всегда правильно понимает. Но истинные его учителя иные: самый ход его рассуждений, ясность мысли, эссеистский характер стиля и особая, заливающая все беспощадным солнечным светом, упорядоченная, торжественная и скорбная манера - все выдает в нем классика, человека Средиземноморья. Все в нем, вплоть до метода («одно только уравновешенное сочетание логической доказательности и лиризма позволяет писать эмоционально и в то же время ясно»), заставляет вспомнить о «взволнованной геометрии» Паскаля или Руссо и в гораздо большей степени сближает его, например, с другим средиземноморцем - Моррасом (хотя весьма во многих отношениях Камю и отличается от него), нежели с немецким феноменологом или датским экзистенциалистом.

Впрочем, г-н Камю, без сомнения, охотно согласится со всем этим. Для него оригинальность состоит в том, чтобы доводить свои мысли до логического конца, а не в том, чтобы составить каталог пессимистических афоризмов. Разумеется, абсурд заключен и не в человеке, и не в мире, если рассматривать их по отдельности; однако коль скоро существенной особенностью человека является его «бытие-в-мире», то и абсурд в конце концов оказывается неотъемлемым от его удела. Вот почему с самого начала абсурд выступает не просто как понятийная категория, но открывается нам в момент безнадежного озарения. «Подъем, трамвай, четыре часа в конторе или на заводе, еда, трамвай, четыре часа работы, еда, сон, и так в понедельник, во вторник, в среду, в четверг, в пятницу, в субботу - всегда в одном и том же ритме...», а затем вдруг «декорации рушатся» - и мы обретаем ясность, лишенную всякой надежды. И вот тогда-то мы сумеем установить - если только окажемся способны отвергнуть обманчивую помощь различных религий или экзистенциальных философий - несколько важнейших истин: мир - это хаос, «чудесная равноценность, рождающаяся из анархии»; «у нас нет завтрашнего дня, ибо мы обречены смерти». «В мире, внезапно лишившемся иллюзий и путеводных огней, человек чувствует себя посторонним. Это - изгнание без права обжалования, ибо человек лишен воспоминаний об утраченной отчизне или надежды на землю обетованную». Дело в том, что ведь и вправду человек не является миром: «Если бы я был деревом среди деревьев... моя жизнь имела бы смысл, или, скорее, сама эта проблема не имела бы смысла, так как я был бы частью этого мира. Я был бы этим миром, которому теперь противостою всем своим сознанием... Именно мой, пусть и ничтожный, разум противопоставляет меня всему сущему». Таким образом, название нашего романа уже отчасти проясняется: посторонний - это человек перед лицом мира. Г-н Камю вполне мог бы воспользоваться для своей книги названием романа Джорджа Гиссинга «Рожденный в изгнании». Кроме того, посторонний - это также и человек среди других людей. «Бывают дни, когда... посторонней кажется даже женщина, которую любил». И наконец, посторонний - это я сам по отношению к себе, иными словами, это человек как природное существо, поставленный перед лицом собственного сознания: «Посторонний - это тот, кто, в иные мгновения, является нам в зеркале».

Но дело не только в этом: в абсурде заложена некая притягательная сила. Абсурдный человек не станет кончать жизнь самоубийством: он хочет жить, не отрекаясь от тех истин, в которых убежден, жить без будущего, без надежды, без иллюзий, но и не смиряясь. Абсурдный человек утверждает себя в бунте. Он всматривается в лицо смерти со страстным вниманием, и эта завороженность его освобождает: он познает то чувство «высшей вседозволенности», которое дано пережить приговоренному к смерти. Если бога нет, а человек обречен смерти - то, значит, все дозволено. Всякая форма нашего опыта стоит любой другой, а потому их нужно лишь умножать, пока это возможно. «Настоящий момент, вереница таких моментов, предстающих перед душой, наделенной всегда бодрствующим сознанием, - вот идеал абсурдного человека». Перед этой «этикой количества» рушатся любые ценности; абсурдный человек, выброшенный в мир, человек бунтующий, безответственный, не нуждается «ни в каких оправданиях». Он безгрешен. Безгрешен, как те дикари у С. Моэма, какими они были до прибытия священника, научившего их отличать Добро от Зла, дозволенное от недозволенного: для него все дозволено. Он безгрешен, как князь Мышкин, живущий «в вечном настоящем, оттененном улыбками и безразличием». Безгрешен во всех смыслах слова, ибо, если хотите, он тоже «Идиот». И вот тут-то мы начинаем вполне понимать смысл названия романа г-на Камю. Посторонний, которого он стремится изобразить, - это как раз один из тех простодушных, которые вызывают ужас и возмущают общество, потому что не принимают правил его игры. Он живет в окружении посторонних, но он и сам для них посторонний. Именно за это некоторые люди и любят его, подобно Мари, его любовнице, привязавшейся к нему, «потому что он странный»; другие по той же причине будут его ненавидеть, как та толпа присяжных, чью злобу он внезапно почувствовал. Да и мы сами, открыв книгу и еще не проникнувшись чувством абсурда, напрасно попытались бы судить Мерсо по нашим привычным нормам: для нас он тоже посторонний.

Таким образом, шок, испытанный вами, когда вы открыли книгу и прочли: «Ну вот, подумал я, воскресенье я скоротал, маму уже похоронили, завтра я опять пойду на работу, и, в общем, ничего не изменилось», - этот шок был вызван преднамеренно: это результат вашей первой встречи с абсурдом. Однако вы, без сомнения, надеялись, что по мере чтения неприятное чувство рассеется, что все понемногу прояснится, будет рационально объяснено, растолковано. Вы обманулись в своих надеждах. «Посторонний» не из тех книг, которые объясняют: абсурдный человек не объясняет, он описывает; но «Посторонний» также и не из тех книг, которые что-либо доказывают. Г-н Камю просто предлагает свой сюжет и не печется о том, чтобы доказать то, что по сути недоказуемо. «Миф о Сизифе» подсказывает, как следует воспринимать роман нашего автора. Мы действительно находим там теорию абсурдного романа. И хотя абсурдность человеческого удела является единственной темой «Постороннего», это все же не тенденциозный роман; это не продукт «самодовольной» мысли, которая пытается выдать свои произведения за доказательства своей правоты; наоборот, это плод мысли, «осознающей свои пределы, смертной и бунтующей». Самим фактом своего существования «Посторонний» доказывает бесплодность рассудочного разума. «... Предпочтение, которое (великие романисты) оказывают образным изображениям, а не рассудочным представлениям, обнаруживает общее для них убеждение в бесплодности любого логического разъяснения и веру в произведения, воздействующие своей образной формой». Таким образом, сам факт обращения г-на Камю к романической форме свидетельствует о его смирении, исполненном гордыни. Он не покоряется, он с возмущением признает границы человеческой мысли. Правда, он счел нужным перевести свой роман на язык философии, что и сделал в «Мифе о Сизифе»; далее мы поймем, в чем состоит смысл такого удвоения. Однако наличие подобного перевода отнюдь не лишает роман его бескорыстия. Поистине, творец абсурда утратил даже и ту иллюзию, будто его произведение необходимо. Напротив, он хочет, чтобы мы постоянно ощущали случайность этого произведения, хочет, чтобы на его книге было открыто написано: «Могло бы и не быть», подобно тому, как Жиду хотелось, чтобы в конце «Фальшивомонетчиков» написали: «Может быть продолжено». Этой книги могло бы и не быть, как могло бы не быть этого камня, этой реки, этого лица; она - данность в ряду бесконечного их множества. В ней отсутствует даже та субъективная необходимость, о которой столь охотно говорят художники, заявляющие о своем произведении: «Я не мог не написать его, мне нужно было от него освободиться». Мы вновь встречаемся с одной из тем сюрреалистического терроризма, хотя и преломленной в свете классической традиции: всякое произведение искусства - это лишь листок, оторвавшийся от чьей-либо жизни. Он ее, конечно, выражает, но мог бы и не выражать. А впрочем, все равноценно - написать «Бесов» или выпить кофе со сливками. Это значит, что г-н Камю вовсе не требует от читателя того пристального внимания, которого домогаются писатели, «посвятившие свою жизнь искусству». «Посторонний» - это листок, оторвавшийся от его жизни. И коль скоро наиболее абсурдная жизнь должна обладать и наибольшей стерильностью, то роман г-на Камю тяготеет к такой абсолютной стерильности. Искусство - это бесполезная щедрость. Не станем слишком пугаться: за парадоксами г-на Камю мне видится несколько весьма мудрых замечаний Канта по поводу красоты как «целесообразности без цели». В любом случае «Посторонний» - книга, оторвавшаяся от жизни своего создателя, неоправданная, не подлежащая оправданию, стерильная, плод мгновения, уже оставленная самим автором, покинутая им ради нового настоящего. Такой мы и должны ее воспринимать - как средство неожиданного единения двух людей, автора и читателя, в абсурде, вне всяких мотивировок.

Все это отчасти подсказывает нам, каким образом следует понимать героя «Постороннего». Если бы г-н Камю пожелал написать тенденциозный роман, ему нетрудно было бы изобразить какого-нибудь чиновника, который царит в кругу своей семьи, затем внезапно охвачен чувством абсурда, некоторое время сопротивляется и наконец решается принять изначальную абсурдность своего удела. При этом и читатель, и персонаж одновременно подчинились бы одним и тем же доводам. Или же он мог изобразить жизнь одного из тех святых от абсурда, которых перечисляет в «Мифе о Сизифе» и которые пользуются его особой симпатией: Дон Жуан, Комедиант, Завоеватель, Творец. Но этого он не сделал, и даже для читателя, знакомого с теорией абсурда, Мерсо, герой «Постороннего», остается двусмысленным. Конечно, мы убеждены, что он абсурден и что беспощадная ясность взгляда как раз и является его основной чертой. Кроме того, в ряде отношений он может служить готовой иллюстрацией теорий, развиваемых в «Мифе о Сизифе». Так, г-н Камю пишет в этой работе: «Человек в наибольшей степени является человеком благодаря тому, о чем он молчит, а не тому, о чем говорит». И Мерсо - это пример такого мужественного молчания, отказа от празднословия: «(У него спросили), замечал ли он, что у меня замкнутый характер, но он признал только то. что я не любил болтать всякие пустяки». А двумя строчками выше тот же свидетель защиты заявил, что Мерсо - «человек». «(У него спросили), что он под этим понимает, и он сказал, что всем известно значение этого слова». Равным образом в «Мифе о Сизифе» г-н Камю много рассуждает о любви. «Чувство, связывающее нас с некоторыми людьми, - пишет он, - мы называем любовью лишь соответственно некоей общепринятой точке зрения, за которую ответственны книги и легенды». И параллельно читаем в «Постороннем»: «Она спросила, люблю ли я ее. Я ответил, что слова значения не имеют, но, кажется, любви к ней у меня нет». С этой точки зрения спор на тему, «любил ли Мерсо свою мать», - спор в суде присяжных и в сознании читателя - вдвойне абсурден. Прежде всего, как говорит адвокат, «в чем обвиняют подсудимого? В том, что похоронил мать, или в том, что он убил человека?» Однако главным образом дело состоит в том, что само слово «любить» лишено смысла. Конечно, Мерсо поместил свою мать в богадельню потому, что у него не хватало денег, а также потому, что они «ничего больше не ждали друг от друга». Нет также сомнения и в том, что он не часто навещал ее, потому что «жаль было тратить на это воскресные дни, не говоря уж о том, что не хотелось бежать на автобусную остановку, стоять в очереди за билетами и трястись два часа в автобусе». Но что же все это значит, как не то, что весь он в настоящем, в настроениях данной минуты? То, что принято называть чувством, есть лишь абстрактное единство, обозначающее совокупность разделенных во времени ощущений. Ведь не все же время я думаю о тех, кого люблю, однако утверждаю, что люблю их даже в те моменты, когда не думаю об этих людях, -и я способен нарушить свое спокойствие во имя этого абстрактного чувства даже тогда, когда не испытываю никакого реального, сиюминутного переживания. Мерсо думает и ведет себя иначе: ему неведомы те глубокие, длительные переживания, которые все похожи одно на другое; для него не существует не только любви, но даже и страсти. Для него важно только сиюминутное, только конкретное. Он едет к матери, когда ему этого хочется, вот и все. Если такое желание появляется, то оказывается достаточно сильным, чтобы Мерсо сел в автобус; ведь было же достаточно сильным другое конкретное желание, заставившее этого ленивца бежать со всех ног и прыгать в движущийся грузовик. Однако он всегда называет свою мать нежным детским словом «мама» и никогда не упускает случая понять ее, встать на ее точку зрения. «О любви я знаю толь-ко то, что это чувство, в котором соединились желание, нежность и понимание, связывающие меня с определенным существом». Итак, мы видим, что не следует пренебрегать теоретическим аспектом в характере Мерсо. Равным образом многое из случившегося с ним имеет целью подчеркнуть различные грани изначальной абсурдности. Мы видели, например, что «Миф о Сизифе» славит «полную безучастность приговоренного к смерти, перед которым однажды на заре распахиваются двери тюрьмы», именно для того, чтобы мы в самих себе пережили эту зарю и эту безучастность, г-н Камю приговорил героя к высшей мере наказания. «Как же я не знал, - говорит Мерсо, - что нет ничего важнее смертной казни и что, в общем, это единственное, что важно для человека!» Подобные примеры и цитаты можно было бы умножить. И тем не менее этот проницательный, безразличный и молчаливый персонаж создан не только для того, чтобы подтвердить известную мысль. Будучи однажды намечен, его характер в дальнейшем стал складываться самостоятельно, и персонаж, несомненно, обрел собственный вес. И все же его абсурдность кажется нам не приобретенной, но заданной: он таков, и это все. Озарение придет к нему на последней странице, однако всю свою жизнь он прожил в соответствии с нормами г-на Камю. Если бы в абсурде была своя благодать, то можно было бы сказать, что на Мерсо снизошла благодать. Похоже, что он не задается ни одним из тех вопросов, которые ставятся в «Мифе о Сизифе»; незаметно также, чтобы он бунтовал до того, как его приговорили к смерти. Он был счастлив, он просто жил, и счастье его, как кажется, не было омрачено ощущением той скрытой боли, о которой г-н Камю столь часто говорит в своем эссе и которая происходит от слепящего присутствия смерти. Даже само его безразличие нередко кажется обычной апатией, как в то воскресенье, когда он остается дома просто из лени и сознается, что «немного соскучился». Таким образом, даже для человека, стоящего на точке зрения абсурда, этот персонаж остается непроницаемым. Это не Дон Жуан и не Дон Кихот от абсурда, скорее это какой-то Санчо Панса абсурдности. Он здесь, перед нами, он существует, но мы не можем ни полностью понять его, ни вынести о нем окончательного суждения, и все же он живет, и только его художественная зримость способна оправдать его в наших глазах. Тем не менее не следует думать, будто «Посторонний» - произведение абсолютно бескорыстное. Как мы видели, г-н Камю различает чувство абсурда и понятие об абсурде. Он пишет по этому поводу: «Подобно великим произведениям, глубокие чувства всегда значат больше того, что они непосредственно выражают... Эти чувства несут в себе целый мир великолепия или ничтожества». И чуть ниже добавляет: «Тем не менее, чувство абсурда не совпадает с понятием абсурда. Чувство лежит в основе понятия, и это все. Оно несводимо к нему... «Можно сказать, что «Миф о Сизифе» имеет целью дать нам понятие об абсурде, а «Посторонний» - стремится внушить соответствующее чувство. Порядок появления обоих произведений как будто подтверждает наше предположение; «Посторонний», вышедший раньше, без всяких комментариев погрузил нас в «атмосферу» абсурда, и лишь затем появился «Миф о Сизифе», прояснивший картину. Абсурд - это разлад, разрыв. Следовательно, «Посторонний» - роман о разрыве, о разладе, об отчуждении. Отсюда - его искусная конструкция: с одной стороны, в нем изображен повседневный, аморфный поток пережитой реальности, с другой - в нем присутствует процесс поучительной реконструкции этой реальности в человеческом сознании и речи. Нужно, чтобы читатель оказался сначала лицом к лицу с реальностью как таковой, а затем, сам того не ведая, обнаружил ее в форме, трансформированной человеческим сознанием. Отсюда-то и должно будет родиться чувство абсурда, то есть бессилия помыслить явления действительности при помощи человеческих понятий и слов. Мерсо хоронит мать, заводит любовницу, совершает преступление. Все эти разнообразные факты будут сообщены на процессе свидетелями, сгруппированы, объяснены прокурором; у Мерсо же возникает впечатление, что речь идет о другом человеке. Все построено так, чтобы привести к внезапной вспышке Мари, которая, дав свидетельские показания по установленному порядку, вдруг разрыдалась и закричала, что «все это не так, все по-другому, что ее принудили говорить совсем не то, что она думала». Подобные приемы зеркальной игры широко используются со времен «Фальшивомонетчиков». Не в том оригинальность г-на Камю. Однако проблема, которую ему надлежит разрешить, приводит его к использованию оригинальной формы: для того, чтобы мы почувствовали несоответствие между умозаключениями прокурора и подлинными обстоятельствами убийства, для того, чтобы, закрыв книгу, мы вынесли из нее впечатление об абсурдном характере правосудия, неспособного не только понять, но даже и приблизиться к смыслу поступков, которые оно намеревается осудить, - для этого необходимо, чтобы мы ощутили контакт с самой реальностью или хотя бы с одним из указанных обстоятельств. Но чтобы такой контакт установить, г-н Камю, как и прокурор, располагает только словами и понятиями; с помощью слов, связывая мысли друг с другом, Камю вынужден описывать мир, существующий до слов. Подобно одной недавно вышедшей книге, первая часть «Постороннего» вполне могла бы называться «Переведено с языка Молчания». Мы касаемся здесь болезни многих современных писателей; ее первые проявления я нахожу у Жюля Ренара. Я назвал бы эту болезнь искусом молчания, а г-н Полан увидел бы в ней своего рода литературный терроризм, принявший множество форм, начиная с автоматического письма сюрреалистов и кончая знаменитым «театром молчания» Ж.-Ж. Бернара. Дело в том, что молчание, как говорит Хайдеггер, есть аутентичная форма слова. Молчит лишь тот, кто способен что-то сказать. Г-н Камю говорит много, в «Мифе о Сизифе» он даже чрезмерно словоохотлив. И тем не менее он поверяет нам свою любовь к молчанию. Он приводит слова Кьеркегора: «По-настоящему молчишь не тогда, когда молчишь, а когда говоришь», - а от себя добавляет: «Человек в наибольшей степени является человеком благодаря тому, о чем он молчит, а не тому, о чем говорит». Вот почему в «Постороннем» он также попытался молчать. Но как же можно молчать, пользуясь при этом словами? Как с помощью понятий передать непостижимую и беспорядочную смену сиюминутных состояний? Подобная задача требует новой техники.

Что же это за техника? Мне говорят: «Это Кафка, написанный Хемингуэем». Должен сознаться, что ничего от Кафки я в «Постороннем» не обнаружил. Взгляд Камю прикован к земному, реальному миру. Кафка же - романист недостижимой трансцендентности: мир для него наполнен знаками, которых мы не понимаем, для него существует изнанка декораций. Что касается Камю, то для него человеческая драма состоит как раз в отсутствии всякой трансцендентности: «Я не знаю, есть ли у этого мира какой-либо, превосходящий мое разумение смысл. Однако я знаю, что смысл этот мне неизвестен и пока что мне его не узнать. Что может значить для меня любое значение вне связи с моим собственным уделом? Я способен мыслить лишь в понятиях бытия человеческого. Я понимаю лишь то, к чему прикасаюсь, что мне противится». Следовательно, речь для него идет вовсе не о том, чтобы заставить читателя ощутить за определенным образом расставленными словами присутствие какого-то нечеловеческого, непостижимого миропорядка: для Камю нечеловеческое - это просто нечто хаотическое, механическое. У него нет ничего загадочного, озадачивающего, неясного: «Посторонний» являет нам чреду светлых картин. Если они и вызывают чувство беспокойства, то лишь потому, что их слишком много и они никак не связаны между собой. Утро, ясные вечера, беспощадные послеполуденные часы - вот его излюбленное время; вечное алжирское лето - вот его пора. Для ночи вовсе не остается места в его мире. Если он и говорит о ней, то так: «Я увидел над собою звезды, когда открыл глаза. До меня доносились такие мирные, деревенские звуки. Виски мои овевала ночная прохлада, напоенная запахами земли и моря. Чудный покой тихой летней ночи хлынул в мою грудь, как волна прилива». Человек, написавший эти строки, бесконечно далек от гнетущей тревоги, мучившей Кафку. В самой гуще хаоса он сохраняет полное спокойствие: слепой напор природы его, конечно же, раздражает, но он же его и успокаивает, ее иррациональность имеет лишь отрицательный характер; абсурдный человек - гуманист, он знает лишь блага этого мира.

Более плодотворным кажется сопоставление Камю с Хемингуэем. Родственность их стилей очевидна. Оба автора пользуются одними и теми же короткими фразами: каждая такая фраза отказывается использовать предыдущую как трамплин, каждая начинается как бы с нуля, каждая подобна мгновенной съемке жеста, предмета. Каждому новому жесту, каждому новому предмету соответствует новая фраза. И все же я не удовлетворен: конечно, «американская» повествовательная техника сослужила г-ну Камю свою службу, однако я сомневаюсь, чтобы она повлияла на него в прямом смысле слова. Даже в книге «Смерть после полудня», не являющейся романом, Хемингуэй сохранил свою отрывистую повествовательную манеру, когда каждая фраза рождается из небытия, как бы в результате дыхательной спазмы: стиль Хемингуэя - это он сам. Мы уже знаем, что стиль г-на Камю иной, церемониальный. Кроме того, даже в самом «Постороннем» тон становится иногда возвышенным, фразы наполняются глубоким, полным дыханием: «Крики газетчиков в уже наступившей тишине, затихающий гомон птиц в сквере, окрики лоточников, продающих сандвичи, стон трамваев на крутых поворотах и смутный гул, раздающийся где-то в небе перед тем, как на гавань опрокинется ночь, - все эти звуки указывали мне, как слепому, путь, который я так хорошо знал до того, как попал в тюрьму». За запыхавшейся речью Мерсо я угадываю широкую поэтическую прозу самого г-на Камю, прозу, составляющую способ его самовыражения. Если «Посторонний» несет на себе столь заметные следы американской техники, то это говорит о совершенно сознательном заимствовании. Из всех средств, которыми мог воспользоваться г-н Камю, он выбрал то, которое представлялось ему наиболее соответствующим его замыслу. Я не думаю, что он прибегнет к нему в своих последующих произведениях.

Рассмотрим поближе повествовательную ткань «Постороннего», и мы лучше поймем использованные здесь приемы. «От людей тоже может исходить нечеловеческое, - пишет г-н Камю. - В иные моменты прозрения механический характер их жестов, их лишенная смысла пантомима делает нелепым все, что их окружает». Вот что следует сказать в первую очередь: «Посторонний» должен ex abrupto «вызвать в нас чувство смятенности перед лицом обесчеловеченности человека». Но каковы же те специфические обстоятельства, которые способны вызвать в нас это чувство? Пример мы находим в «Мифе о Сизифе»: «Человек говорит по телефону за стеклянной перегородкой, его не слышно, но видна его непонятная мимика, - и вдруг спрашиваешь себя, почему он живет». Вот мы и поняли, быть может даже слишком хорошо - ибо пример весьма показателен, - в чем состоит позиция нашего автора. В самом деле, жесты человека, который разговаривает по телефону и которого вы не слышите, абсурдны лишь относительно, ибо являются звеньями разорванной цепи. Откройте дверь, приложите ухо к телефонной трубке - цепь восстановится, человеческие поступки вновь обретут смысл. Если быть честным с самим собой, то придется признать, что всякий абсурд относителен и существует лишь в сопоставлении с «рациональным абсолютом». Однако речь сейчас идет не о честности, речь идет об искусстве; г-н Камю нашел нужный ему прием: между своими персонажами и читателем он ставит стеклянную перегородку. В самом деле, что может быть нелепее людей за стеклом? Сквозь стекло видно все, оно не позволяет понять одного - смысла человеческих жестов. Остается лишь выбрать подходящее стекло - им станет сознание Постороннего. Оно действительно прозрачно: мы видим все, что доступно этому сознанию. Однако оно устроено таким образом, что оказывается прозрачным для вещей и непроницаемым для их значений: «С той минуты все пошло очень быстро. Люди в черном подошли к гробу, накинули на него покров. Священник, служки, директор и я вышли из морга. У двери стояла незнакомая мне женщина. Директор представил ей меня: «Мсье Мерсо». Фамилии женщины я не расслышал, только понял, что это медицинская сестра. Она кивнула, не улыбнувшись; лицо у нее было длинное и худое. Мы расступились, чтобы пропустить гроб».

За стеклом танцуют люди. Между ними и читателем поставлено сознание, почти пустяк, оно совершенно прозрачно, совершенно пассивно, оно только регистрирует факты. И все же результат достигнут: именно потому, что это сознание пассивно, оно не запечатлевает ничего, кроме фактов. Читатель не заметил этого посредничества. На каком же постулате основан подобный способ повествования? В сущности, на смену мелодической связи повествовательных компонентов здесь пришла механическая сумма неподвижных элементов; кое-кто утверждает, что всякое целостное действие полностью исчерпывается совокупностью составляющих его отдельных движений. Не имеем ли мы здесь дело с аналитическим постулатом, согласно которому всякая действительность может быть сведена к сумме составляющих ее элементов? Так вот, если анализ является инструментом науки, то он же является и инструментом юмора. Если я хочу описать матч регби и при этом скажу: «Я видел, как взрослые мужчины, одетые в короткие штаны, дерутся и катаются по земле, стараясь загнать кожаный мяч между двумя деревянными планками», - то это будет значить, что я подытожил все, что видел, однако нарочно опустил смысл виденного: это и называется юмором. Повествование г-на Камю аналитично и юмористично. Как и всякий художник, он лжет, ибо претендует на то, чтобы воссоздать человеческий опыт в его чистом виде, а на самом деле тщательно отфильтровывает все смысловые связи поступков, тоже ведь принадлежащие к области опыта. Нечто подобное сделал некогда Юм, утверждавший, что может обнаружить в опыте одни только изолированные впечатления. То же самое делают ныне американские неореалисты, когда отрицают, что между явлениями есть что-либо иное, кроме внешних связей. В противовес им современная философия установила, что значения также даны человеку непосредственно в его опыте. Впрочем, эти рассуждения могут увести нас слишком далеко. Достаточно заметить, что мир абсурдного человека совпадает с аналитическим миром неореалистов. В литературе такой прием с успехом используется уже давно: мы встречали его и в «Простодушном», и в «Микромегасе», и в «Гулливере». Ибо и в XVIII веке были свои посторонние - как правило, «добрые дикари», которые, попав в чужую культуру, непосредственно воспринимали любые явления до того, как постигали их смысл. Не было ли целью такого разрыва вызвать у читателя чувство абсурда? Похоже, что г-н Камю хорошо помнит эти примеры, в особенности когда показывает размышления героя о причинах его заключения.

Так вот, именно этот аналитический прием объясняет употребление в «Постороннем» американской повествовательной техники. Тот факт, что в конце жизненного пути нас ожидает смерть, рассеивает наше будущее в дым, в нашей жизни нет места для «завтра», это всего лишь чреда сиюминутных мгновений. И разве не значит сказанное, что абсурдный человек даже само время поверяет своим аналитическим умом? Там, где Бергсон видел неразложимое единство, взор абсурдного человека обнаруживает лишь последовательность отдельных мгновений. Именно множественность изолированных мгновений позволяет в конечном счете понять множественность отдельных существований. Что наш автор заимствует у Хемингуэя, так это его прерывистые рубленые фразы, воспроизводящие прерывистость самого времени. Мы теперь лучше понимаем, как построено его повествование: каждая фраза - это сиюминутное мгновение. Однако это не то неопределенное мгновение, которое, выполнив свою роль, отчасти переходит в другое, следующее за ним мгновение. Каждая фраза здесь отчетлива, определенна, замкнута в самой себе; между ней и следующей фразой пролегает пропасть небытия, подобная той, которая отделяет друг от друга мгновения у Декарта. В промежутке между фразами мир уничтожается и вновь возрождается: всякое возникшее слово создается ex nihilo; каждая фраза «Постороннего» подобна острову. И мы скачками движемся от фразы к фразе, от небытия к небытию. Именно для того, чтобы подчеркнуть одиночество каждой фразовой единицы, г-н Камю избрал для своего повествования форму сложного перфекта. Определенное прошедшее время (Le passe defini) - вот время, выражающее непрерывность: «II se promena longtemps» - это предложение раскрывает свою связь как с плюсквамперфектом, так и с будущим временем. Реальность подобной фразы - это ее глагол, поступок в его транзитивности, в его трансцендентности. Зато предложение «II s'est promene longtemps» маскирует глагольность глагола; глагол здесь разорван, разбит на две части: с одной стороны, мы обнаруживаем в нем причастие прошедшего времени, утратившее всякую трансцендентность, сделавшееся инертным, словно вещь, с другой - глагол «быть», который играет роль простой связки, соединяющей причастие с существительным, как предикат с его субъектом. Транзитивность глагола исчезла, фраза застыла; отныне ее реальность заключена в самом имени. Она уже не служит мостом, переброшенным между прошлым и будущим, она превратилась в крошечную, изолированную, самодостаточную субстанцию. Если попытаться, насколько это возможно, придать каждой такой фразе самостоятельность, то ее внутренняя структура обретет идеальную простоту, а ее связность увеличится еще больше. Поистине, подобная фраза представляет собой неделимое целое, временной атом. Разумеется, между такими фразами нет связи, они просто рядоположены друг другу; в частности, между ними отсутствуют какие бы то ни было причинные сцепления, которые позволили бы ввести в повествование хотя бы зародыш объяснения и упорядочили мгновения иначе, нежели это делает их последовательность. Камю пишет: «Потом она спросила, люблю ли я ее. Я ответил, что слова значения не имеют, но кажется, любви к ней у меня нет. Она загрустила. Но когда мы стали готовить завтрак, она по поводу какого-то пустяка засмеялась, да так задорно, что я стал ее целовать. И в эту минуту в комнате Раймона началась шумная ссора». Мы подчеркнули две фразы, в которых причинная последовательность поступков самым тщательным образом скрывается под видом их простого следования друг за другом. Если все же возникает необходимость раскрыть связь между предшествующей и последующей фразами, то Камю использует такие слова, как «и», «но», «затем», «в эту минуту», которые вызывают представление об одной только разъединенности, противопоставленности или механическом сложении поступков. Между подобными временными единицами существуют лишь внешние отношения, подобные тем, которые неореализм устанавливает между вещами; реальность возникает как бы сама по себе и исчезает, хотя ее никто не разрушает, мир уничтожается и возрождается с каждым толчком пульсирующего времени. Однако не следует думать, будто этот мир творит сам себя - он инертен. Вся активность с его стороны сводится к тому, чтобы отречься от своей опасной силы, поставить на ее место успокоительный беспорядок случайности. Какой-нибудь писатель-натуралист XIX века написал бы: «Мост шагнул через реку». Г-н Камю отвергает подобный антропоморфизм. Он скажет: «Над рекой был мост». Таким образом, каждая вещь раскрывается нам в своей пассивности. Она просто-напросто присутствует перед нами как таковая: «В комнате стоят четыре человека в черном... у двери стояла незнакомая женщина... За воротами ждал катафалк... Рядом застыл распорядитель...». Кто-то сказал о Ренаре, что в конце концов он напишет: «Курица несет яйца». Г-н Камю, как и многие другие современные авторы, мог бы написать: «Вот курица, она несет яйца». Дело в том, что эти писатели любят вещи как таковые и не хотят растворять их в потоке длительности. «Вот вода» - эта фраза есть кусочек вечности, пассивный, непроницаемый, замкнутый, лучистый; какое чувственное наслаждение испытываешь, когда можешь прикоснуться к нему! Для абсурдного человека это единственное в мире благо. Вот почему организованному повествованию наш романист предпочитает мерцание крохотных вспышек: хотя они и лишены будущего, каждая из них есть воплощенное вожделение; вот почему, создавая «Постороннего», г-н Камю мог полагать, что он все же молчит: его фразы не принадлежат миру речи, они не ветвятся и не имеют продолжения, они лишены внутренней структуры и могли бы сказать о себе словами Сильфа Валери:

Не плоть и не дух...

Мгновенье, испуг

Вдруг обнаженной груди.

Время их бытия в точности исчерпывается временем, необходимым для того, чтобы совершился молчаливый акт непосредственной интуиции.

Можно ли в этих условиях говорить о романе г-на Камю как о едином целом? Ведь все фразы его книги равноценны, подобно тому как равноценны все формы опыта абсурдного человека; каждая из этих фраз существует ради себя самой, а все остальные сбрасывает в пропасть небытия, а это значит, что (за исключением тех редких минут, когда автор, изменяя собственному принципу, становится поэтичным) ни одна из них не выделяется на фоне других. Даже диалоги растворяются в общем потоке повествования. В самом деле, диалог по сути своей есть акт разъяснения, акт установления значения; отводя ему привилегированное место, мы тем самым допускаем само существование подобных значений. Что же до г-на Камю, то он ужимает диалог, не дает ему развернуться, нередко переводит его в план косвенной речи, отказывает в графической обособленности, так что всякая произнесенная фраза возникает подобно любому другому событию в «Постороннем» - она вспыхивает на мгновение и гаснет, как молния, замирает, как раскат грома, как донесшийся вдруг аромат. Поэтому, когда приступаешь к чтению «Постороннего», поначалу кажется, что перед тобой вовсе и не роман; чудится, будто слышишь какой-то монотонный речитатив или заунывное пение араба. Возникает ощущение, что книга эта похожа на одну из тех мелодий, о которых говорит Куртелин: «они звучат лишь раз и не повторяются», вдруг обрываясь неизвестно почему. Однако мало-помалу произведение как-то само собой обретает стройность, и тогда обнаруживается, что оно стоит на прочном фундаменте. В нем нет ни одной лишней детали, ни одного элемента, который не был бы использован, пущен в дело. Закрыв книгу, мы уже понимаем, что она и не могла начаться иначе и не могла иначе закончиться: в абсурдном мире, изображенном автором, в мире, из которого тщательно устранены все причинные связи, любое, даже самое пустяковое событие обретает собственную весомость, каждое из них играет здесь свою роль и ведет героя к преступлению и казни. «Посторонний» - это классическое, образцовое произведение об абсурде и против абсурда. Таков ли в точности был замысел автора? Не знаю; мое мнение - это мнение одного из читателей.

Однако к какому же жанру следует отнести это строгое, ясное произведение, столь упорядоченное, несмотря на внешнюю хаотичность, и становящееся таким «человечным», таким понятным, как только мы сумеем найти к нему ключ? Мы бы не решились назвать его повестью: повесть объясняет и устанавливает связи между событиями по мере того, как их излагает, она подменяет хронологическую последовательность событий представлением об их логическом следовании. Г-н Камю называет свое произведение «романом». Между тем роман предполагает наличие непрерывной длительности, он предполагает процесс становления, очевидную необратимость временного потока. Не без колебаний назвал бы я романом эту вереницу инертных, сиюминутных мгновений, позволяющую разглядеть отлаженный механизм, столь характерный для театральных постановок. А если это и роман, то, скорее, короткий роман писателя-моралиста (наподобие «Задига» или «Кандида») с легким налетом сатиры и с ироническими портретами, который вопреки влиянию немецких экзистенциалистов и американских романистов в сущности остается весьма близок к повестям Вольтера.

Конец статьи Сартра о «Постороннем» Камю

8 «Бесы» Вайды.

9 Похоже, иные мировые звезды посещают Москву по частным приглашениям. Красотка Клаудия Шиффер. Так нереальное становится мифом, потому многим интересно его придумать.

Спектакль Клинтона: во время избирательной компании менял свои мнения, вертелся, как уж на сковородке.

12 ​​ Какие-то ужасные видения потрясают мое сознание. Словно злой волшебник обрушился на меня всеми своими чарами.

Брожу, весь в поту и кошмарах.

15  ​​​​ М. Жванецкий:

Ум - это не эрудиция, не умение влезть в любую беседу, наоборот, или, как сказал один премьер, отнюдь. Ум не означает умение поддерживать разговор с учеными. Если ты умный, ты поймешь, что ты ничего не понимаешь. Ум часто говорит молча. Ум чувствует недостатки или неприятные моменты для собеседника и обходит их. Ум предвидит ответ и промолчит, если ему не хочется это услышать. И вообще, ум что-то предложит.

Глупость не предлагает. Глупость не спрашивает. Глупость объясняет. В общем, с умным лучше. С ним ты свободен и ленив. С дураком ты все время занят. Ты трудишься в поте лица. Он тебе возражает и возражает… Ибо он уверен! И от этих бессмысленных возражений ты теряешь силу, выдержку и сообразительность, которыми так гордился. С дураком ты ни в чем не можешь согласиться. И чувствуешь, какой у тебя плохой характер. Поэтому отдохни с умным! Отдохни с ним, милый! Умоляю!

Декабрь  ​​​​ 

4  ​​​​ Подожгла себя женщина, когда начальник ​​ ее ​​ мужа не пообещал ее супругу продвижения по службе.

Вспомнил, как одолела кожная болезнь в 1980: я брился бритвой «Нева». В поликлинике объяснили, что виной всему именно эта самая распространенная бритва.

5 Именно Виталий Вульф познакомил нас с московской средой кино и театра. Именно он и только он.

Наверно, таких откровений будет еще очень много, но мне-то важно, что он начал нам рассказывать о нас самих – первым.

Он пытается ​​ объяснить нам, почему мы любим того или иного артиста – и это бесценно.

Я смотрел на эти лица и – не любил их. ​​ Ведь мне казалось, они навязаны нашей идеологией, мол, они обслуживают это насилие власти.

Нет! Они сами – первые жертвы этого насилия.

14 ​​ Сто лет чеховской «Чайке»!

15  ​​​​ Гротовский остался реформатором для реформаторов, для истинных любителей театра и кино, но для всех так и не прозвучал. ​​ Его имя связывают с именем Брехта.

17  ​​ ​​​​ Никто так не разрушил ​​ мою мечту о моем театре, о сообществе людей, об их братстве, как этот прославленный мим Полунин.

Он ​​ был очень объективен, очень талантлив - и это оказалось страшным, неодолимым препятствием.

Столько мечтаний об особых отношениях с людьми мне пришлось похоронить!

Да, это нормально, но «нормально» только в том смысле, что бесчеловечно.

26 В Новосибирск иностранный корабль привез плохие товары. Капитан попытался уплыть ночью, но его корабль остановил крейсер. И наши корабли часто арестовывают в иностранных портах.

27 ​​ Вспомнил ДОТ в Луге.

Дот = оборонительное сооружение из камня, бетона, железобетона и т.п. для размещения различных огневых средств и ведения огня, использовавшееся во  ​​​​ Второй мировой войне; долговременная огневая точка.

Приходил к этому месту. Все чудилось, идет перестрелка.

Он все-то поражал своей обыденностью.

- Неужели здесь шла речь о жизни и ​​ смерти? - думал я и видел войну, и - сам закрывал амбразуру своим телом.

Я проходил мимо него и видел, как Матросов бросается на амбразуру.

И не хотел видеть, но воображение оказывалось сильнее меня.

28  ​​​​ «Назначение» с Мироновым и Купченко. ​​ Шедевр Володина с музыкой Каравайчука.

Как ни ужасна, жалка, прямолинейна эта пьеса, я все же зову ее «шедевром», потому что большего откровения из советской сцены выжать было нельзя. Володин выразил ту эпоху. ​​ На это требовалось мужество.

Статья в честь Ларисы Малеванной,

моей любимой питерской актрисы.

Я ее не вижу, но слишком хорошо помню.

Род. 22 января 1939 года в селе Фёдоровка Ростовской области.

Окончание пединститута.

С 1964: работа в Красноярском театре юного зрителя в качестве актрисы и режиссёра.

1965: ​​ окончание режиссёрского факультета ЛГИТМиК.

1968: ​​ она переезжает в Ленинград и начинает работать в Ленинградском театре им. Ленсовета.

1971: ​​ переход в питерский Ленком (Ленинского комсомола).

Кажется, именно здесь сыграна Катя ​​ в пьесе «С любимыми не расставайтесь».

Из БДТ-шных ролей по телику видел в роли Елены Андреевны в «Дяде Ване» Чехова.

Казалось бы, и сказать-то – нечего! Но я часто ее вспоминаю. Она играла с такой трогательностью, что это забыть нельзя.

Странно, что мне никак не передать эти отношения с образами актрисы: они слишком невесомы.  ​​​​ В кино образов много, но уж такой зверский контекст, что воспринять невозможно.

Вот живет где-то далеко от меня человек, который меня волнует, – и ничего не меняет простой факт, что мы никогда не встретимся.

Кажется, речь идет о внутренней, врожденной тишине актрисы, которая передает с огромным трудом в театре, и вовсе стирается в кино.

31 ​​ Странный свет нежданно поднимается в моей душе.

В сутолоке, в раздрае ​​ меня спасает это неожиданное тепло. Откуда оно?

Словно б моя молитва услышана.