Театральный дневник.

1990

Важное:

Письма Достоевского за 1865-66 годы

Письма Чехова 1894 и 1895 год.

Жизнь Мамардашвили

Чехов

Январь

1  ​​​​ Чехов пишет:

И. М. КОНДРАТЬЕВУ

1 января 1895 г. Мелихово.

95 1/I

Многоуважаемый

Иван Максимович!

Благоволите сделать распоряжение о высылке мне гонорара по адресу: редакция «Русской мысли» для передачи мне.

Поздравляю Вас с Новым годом, с новым счастьем. Искренно Вас уважающий

А. Чехов.

Ст. Лопасня.

2  ​​​​ Письмо юного Чехова:

1876

Mein lieber Herr!

 ​​ ​​​​ Ich war gestern im Hause Alferakis auf einen Konzert, und sah dort deine Marie Feist und ihre Schwester Luise {Дорогой сударь! Я был вчера в доме Алфераки на концерте и видел там твою Марию Файст и ее сестру Луизу.}. Ich habe eine открытие gemacht {Я сделал}: Luise ревнует dich {тебя}, к Marie und наоборот. Sie fragten mich von dir {Они спрашивали меня о тебе}, поодиночке, наперерыв. A was ist das? Du bist ein Masurik, und es hat nichts mehr, mein lieber Herr Masepa. Ich schicke dir den «Saika». Lese und bewundere dich {Что это? Ты мазурик, и ничего более, дорогой сударь Мазепа. Посылаю тебе «Заику». Читай и удивляйся (нем).}.

Чехову 16 лет

5  ​​ ​​​​ Чехов пишет

Г. М. ЧЕХОВУ

Начало января, не позднее 5., 1895 г. Мелихово.

Ст. Лопасня.

Милый Жоржик, насчет «Русских ведомостей» я писал осенью… ((вырезано в подлиннике)) услуги и что гонорар еще впереди…

Ах, миленький, в 1894 г. я не получал «Осколков» и всё юмористическое и иллюстрированное отправил в Серпухов в больницу… ((вырезано в подлиннике)) Подождем, что скажет новый год.

Татьяну буду я праздновать в Москве, по всей вероятности, скромно, так как все эти пьяные торжества давно уже набили мне оскомину. Я предпочитаю спать, чем пить, и в 12 часов под Новый год я спал так же крепко, как в будень.

Какой же журнал выслать тебе? Напиши определенно.

Я кашляю. Если серьезно заболею, то придется 1/2 - 1 год пожить на родине, т. е. в Таганроге, ибо воздух родины - самый здоровый воздух. Если бы я был богат, то непременно купил бы тот дом, где жил Ипполит Чайковский. Кстати, в каких ты отношениях с сим господином? Всё еще переписываетесь? Если в январе или феврале буду в Петербурге, то, вероятно, буду видеться с ним.

Тете, сестрам и о. Владимиру нижайший поклон. Тарабрину тоже. Обнимаю тебя.

Твой А. Чехов.

6  ​​​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

6 января 1895 г. Москва.

Москва, Большая московская гостиница, № 5.

Не писал я Вам так долго по причинам, которые объяснять не стану, так как они не интересны. Живу теперь в Москве по причинам, которые тоже объяснять не стану. Я жив и здоров, но иногда чувствую себя отравленным. Только что вернулся с обеда, пил там мало, но во рту и в груди такое чувство, как будто я наелся мышьяку.

Поздравляю Вас с Новым годом и от всего сердца желаю Вам и Вашим счастья и полного благополучия.

Хотя Вы не Колбасин, а я не Тургенев, тем не менее все-таки беспокою Вас деловой просьбой. Ответьте мне возможно скорее: стоит ли переводить пьесу Ренана «L'abbesse de Jouarre», т. е. пропустит ли ее цензура? Напечатана она в его «Drames philosophiques», 1886. Если, по Вашему мнению, цензура этой пьесы не пропустит, то переводить ее и тратиться на нее не будут.

Сегодня посетил меня армянский князь Вартан I, юный Аргутинский-Долгоруков; мне приятно было повидаться с ним. Хороший мальчик.

Я собирался прислать Вам корректуру своего нового рассказа, но, к величайшему моему прискорбию, рассказ этот разделила редакция надвое, так что пока можно добыть только первую его половину, вторая же будет набрана не раньше 15-го. Работаю я теперь только в Москве, но душа моя тянется к Петербургу, где когда-то меня так баловали.

Есть еще новая пьеса Ибсена, которую зовут, кажется, так: «Иоиль младший». Что Вы скажете про эту пьесу? Пропустит ли ее цензура?

В Москве оттепель, идет дождь.

У издателя «Русской мысли» Лаврова болят почки. Ассигновано полтораста рублей на отправку астрономки в Петербург.

Будьте здоровы и богом хранимы. Нижайший поклон Анне Ивановне. Напишите мне поскорее.

Ваш А. Чехов.

6 янв.

9 ​​ Antonin Artaud

Invocation à la Momie

Ces narines d’os et de peau

par où commencent les ténèbres

de l’absolu, et la peinture de ces lèvres

que tu fermes comme un rideau

Et cet or que te glisse en rêve

la vie qui te dépouille d’os,

et les fleurs de ce regard faux

par où tu rejoins la lumière

Momie, et ces mains de fuseaux

pour te retourner les entrailles,

ces mains où l’ombre épouvantable

prend la figure d’un oiseau

Tout cela dont s’orne la mort

comme d’un rite aléatoire,

ce papotage d’ombres, et l’or

où nagent tes entrailles noires

C’est par là que je te rejoins,

par la route calcinée des veines,

et ton or est comme ma peine

le pire et le plus sûr témoin.

10  ​​ ​​​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

10 января 1895 г. Москва.

10 янв. 95. Больш. моск. гостиница, № 5.

Большое спасибо за то, что пристали к нашей компании и притом так щедро. Оной особе мы помогаем так: мы выдаем ей по 40 руб. в месяц и обманываем ее, говоря, что эти деньги мы взяли для нее взаймы у богатого купца и что потребуем этот долг не раньше, как через 3 года. Помощи от нас она не принимает, кого-то стесняется, так что поневоле приходится врать.

Я приеду в Петербург в Великом посту, не раньше, так как работы у меня по горло, а денег нет. Если приедете до 20-го янв<аря> в Москву, то я буду очень рад; после 20-го я уеду домой. Теперь в Москве не особенно скучно, и, быть может, Вы не пожалеете, что приехали.

Под адресом я непременно подпишусь. В нем нет ничего такого, что оскорбляло бы мое достоинство, и есть только одно слово, которое немножко режет, - это «профессия»… Но как же иначе выразиться. А отказываться нет резона. Жаль, что не меня послали к Вам с адресом, я постарался бы убедить Вас если не подписаться, то по крайней мере снисходительно отнестись к этой затее.

Я немножко похварываю, простудился, должно быть. Чертовский кашель создал мне репутацию человека нездорового, при встрече с которым непременно спрашивают: «Что это Вы как будто похудели?». Между тем в общем я совершенно здоров и кашляю только оттого, что привык кашлять.

Вчера я был у Корша и смотрел «Sans Gene». Пьеса поставлена роскошно и идет недурно. Главную роль играет Яворская - очень милая женщина.

Благодарю Вас за письмо. Черкните мне еще о чем-нибудь. Если приедете, то поговорим о хлебном кризисе. По-моему, этот кризис сослужит России большую службу. Лошади сыты, свиньи сыты, девки веселы и ходят в резиновых калошах, скот дорог, мужики даже телят не продают - одним кулакам плохо, что и требовалось.

Будьте здоровы.

Ваш А. Чехов.

13  ​​​​ Достоевский Ф. М. - Чумикову А. А.

13 января 1865. Петербург

Милостивый государь Александр Александрович,

Эмилия Федоровна просит меня Вас уведомить, что по векселю моего покойного брата (в 1450 р.), которому срок 30 янв<аря>, она никаким образом Вам уплатить не может. Просит Вам также напомнить, что после брата ни ей, ни детям никакого наследства не осталось, и если она заплатила уже некоторые из долгов покойного, то единственно потому, что дорожит его памятью.

После брата остался журнал - весь в долгах (по случаю прекращения его в 63-м г.). Я, на собственные деньги, продолжал его. Если мы с Эмилией Федоровной будем уплачивать теперь, когда самим страшно нужны деньги, долги не наши, а покойника, то очень себя обессилим. И однако же, и она и я - мы положили общими силами заплатить все долги дорогого нам покойника. Вследствие чего и предлагаем Вам (если захотите): 30 января получить от нас 450 р. деньгами, а на остальные тысячу рублей взять вексель, подписанный уже Эмилией Федоровной и мною, на три месяца (по 20 апреля). Таким образом, этот долг брата будет причислен к текущим журнальным делам. Мы же до сих пор по векселям, нами выданным, платили исправно и этим (журнальным) делом дорожим.

Рассудите, Александр Александрович, не будет ли это для Вас выгоднее? Мы Вам прямо говорим: всех денег (1450) в такой короткий срок (до 30 янв<аря>) мы никак не можем уплатить. Вам тоже придется ведь хлопотать по векселю брата. Мы же не от каприза отказываемся и полное желание имеем, но нет в настоящую минуту денег, так что нам даже малейшая отсрочка дорога.

Эмилия Федоровна кланяется Вам и свидетельствует свое почтение.

Ваш покорнейший слуга

19  ​​​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

19 января 1895 г. Москва.

19 янв.

Я написал Васильевой. Мелкие рассказы, потому что они мелкие, переводятся, забываются и опять переводятся, и потому меня переводят во Франции гораздо чаще, чем Толстого.

Не дождавшись Вас, уезжаю в деревню. 27-го я опять буду в Москве; если бы Вы приехали, то, пожалуй, я поехал бы с Вами в Петербург. Но Вы не приедете.

Когда уляжется всеобщее ликованье по случаю великих радостных событий, напишите мне. Интересно бы понаблюдать, каково будет похмелье, то состояние перегара, когда человек чувствует себя разбитым и виноватым и смутно сознает, что накануне он вел себя оскорбительно. Напишите мне подробно и поязвительней, и это для Вас тем легче, что Вы теперь volens-nolens ((поневоле)) наблюдаете каждый день и, вероятно, уже чувствуете раздражение.

Приближается весна, дни становятся длиннее. Хочется писать и кажется, что в этом году я буду писать так же много, как Потапенко. И деньги нужны адски. Мне нужно 20 тысяч годового дохода, так как я уже не могу спать с женщиной, если она не в шелковой сорочке. К тому же, когда у меня есть деньги, я чувствую себя как на облаках, немножко пьяно, и не могу не тратить их на всякий вздор. Третьего дня я был именинник; ожидал подарков и не получил ни шиша.

Князек Аргутинский бывал у меня каждый день. Он хочет заниматься литературой, но всё никак не соберется начать. Янв<арская> книжка «Русской мысли» была арестована, потом помилована. Из моего рассказа цензура выкинула строки, относящиеся к религии. Ведь «Русская мысль» посылает свои статьи в предварительную цензуру. Это отнимает всякую охоту писать свободно; пишешь и всё чувствуешь кость поперек горла.

Был я у Левитана в мастерской. Это лучший русский пейзажист, но, представьте, уже нет молодости. Пишет уже не молодо, а бравурно. Я думаю, что его истаскали бабы. Эти милые создания дают любовь, а берут у мужчины немного: только молодость. Пейзаж невозможно писать без пафоса, без восторга, а восторг невозможен, когда человек обожрался. Если бы я был художником-пейзажистом, то вел бы жизнь почти аскетическую: употреблял бы раз в год и ел бы раз в день.

Кундасова обеспечена до сентября.

Будьте здоровы и благополучны. Нижайший поклон Анне Ивановне. Жажду повидаться с ней.

Ваш А. Чехов.

В тот же день:

Ал. П. ЧЕХОВУ

19 января 1895 г. Москва.

Владыко!

Я имею полное основание не курить твоих сигар и бросить их в нужник, так как я до сих пор еще не исполнил ни одного твоего поручения.

1) Насчет «Русских ведомостей». Главный редактор Соболевский, мой хороший знакомый, уехал за границу. Осталось 11 неглавных, от которых трудно добиться какого-нибудь толку. Если пришлешь корреспонденцию, то она будет утеряна, ее не найдут и ты не будешь знать к кому обратиться. Из Петербурга в «Русские ведомости» кроме Буквы пишут еще несколько человек. Повторяю: единственное, что пока возможно для тебя в «Р<усских> в<едомостях>«, - это давать беллетристику, которая оплачивается, кстати сказать, недурно. Когда Соболевский вернется, я поговорю с ним.

2) Рассказ твой очень хорош, кроме заглавия, которое положительно никуда не годится. Меня растрогал рассказ, он весьма умен и сделан хорошо, и я пожалел только, что ты засадил своих героев в сумасшедший дом. То, что они делают и говорят, могли бы они делать и говорить и на свободе, и последнее было бы художественнее, ибо болезнь как болезнь имеет у читателя скорее патологический интерес, чем художественный, и больному психически читатель не верит. Вообще ты прогрессируешь, и я начинаю узнавать в тебе ученика V класса, который не мог бы, а уже может лучше. Твою повесть я отдам в «Русскую мысль» или в «Артиста», а если не боишься деления, то в «Русские ведомости». Придумай новое заглавие, менее драматическое, более короткое, более простое. Для ропщущего попа (в финале) придумай иные выражения, а то ты повторяешь Базарова-отца. Повесть будет лежать у меня в портфеле до 27-го, затем я сдам ее. Янв<арская>, февр<альская> и март<овская> книжки уже абонированы, и ты все равно не успеешь попасть в них.

Я уезжаю в деревню, где проживу до 27 янв<аря>. Ты прочел мне длинную рацею насчет «протекции». А по-моему, это очень хорошее, довольно выразительно<е> слово. Даже дачи бывают с протекцией. И почему не оказать протекции, если это полезно и притом никого не оскорбит и не обидит? Протекция лишь тогда гадка, когда она идет рядом с несправедливостью.

Одним словом, ты пуговица.

Пиши и будь здрав, как бык.

Упрекающий тебя брат твой

А. Достойнов-Благороднов.

19 янв.

20  ​​​​ Чехов пишет

Л. С. МИЗИНОВОЙ

20 или 21 января 1895 г. Мелихово.

Милая Лика, я жду Вас в январе и феврале; если буду в Петербурге, то известите меня о Вашем приезде и я приеду в Москву, в Мелихово - или куда прикажете. Мне хочется поговорить с Вами, писать же не о чем, так как всё осталось по-старому и нового нет ничего.

Буду ждать Вас с нетерпением. Желаю всего хорошего и остаюсь по-прежнему

Ваш А. Чехов.

Р. S. Маша просит, чтобы Вы привезли 2 пары перчаток и духов.

21 ​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

21 января 1895 г. Мелихово.

21.

Буду непременно телеграфировать Вам. Приезжайте, но не целуйте «ступни ног у Куперник». Это талантливая девочка, но едва ли она покажется Вам симпатичной. Мне жаль ее, потому что досадно на себя: она три дня в неделе бывает мне противна. Она хитрит, как чёрт, но побуждения так мелки, что в результате выходит не чёрт, а крыса. Яворская же - другое дело. Это очень добрая женщина и актриса, из которой, быть может, вышло бы что-нибудь, если бы она не была испорчена школой. Она немножко халда, но это ничего. Кундасовой я и не думал изображать, Христос с Вами; во-первых, Кундасова относится к деньгам совсем иначе, во-вторых, она не знала семейной жизни, в-третьих, она, как бы ни было - больная. Старик купец тоже не похож на моего отца, так как отец мой до конца дней своих останется тем же, чем был всю жизнь, - человеком среднего калибра, слабого полета. Что же касается религии, то молодые купцы относятся к ней с раздражением. Если бы Вас в детстве секли из-за религии, то Вам это было бы понятно. И почему это раздражение - глупость? Оно, быть может, глупо выражено, но само по себе оно не так глупо, как Вам кажется. Оно меньше нуждается в оправдании, чем, например, идиллическое отношение к религии, когда любят религию по-барски, с прохладцей, как любят метель и бурю, сидя в кабинете. Астрономке напишу, что Вы хотите видеть ее. Она будет тронута и, вероятно, постарается свидеться с Вами.

Я послал Андреевскому книгу, потому что получил 1 - 2 года назад его речи. А так как Вы не прислали мне своей «Любви» в переплете, как обещали, то я имел полное право не посылать Вам своей книги. К тому же я знал, что Вы нашего брата «молодого писателя» недолюбливаете (и даже изволили недавно выразиться, что не знаете, «знают ли они что-нибудь»), сам я к своим книжкам оравнодушел - и потому посылать их нет охоты; да и Сытин прислал пока только 10 экз. Не знаю, удачно ли я оправдался?

Фю-фю! Женщины отнимают молодость, только не у меня. В своей жизни я был приказчиком, а не хозяином, и судьба меня мало баловала. У меня было мало романов, и я так же похож на Екатерину, как орех на броненосец. Шелковые же сорочки я понимаю только в смысле удобства, чтобы рукам было мягко. Я чувствую расположение к комфорту, разврат же не манит меня, и я не мог бы оценить, например, Марии Андреевны.

Мне для здоровья надо уезжать куда-нибудь подальше месяцев на 8 - 10. Уеду в Австралию или в устье Енисея. Иначе я издохну. - Хорошо, я приеду в Петербург, но будет ли у меня комната, где я мог бы спрятаться? Это вопрос весьма важный, ибо весь февраль я должен буду писать, чтобы заработать на свое путешествие. Ах, как надо уехать! У меня хрипит вся грудь, а геморрой такой, что чертям тошно - надо операцию делать. Нет, шут с ней с литературой, следовало бы медициной заниматься. А впрочем, не мое дело рассуждать об этом. Литературе я обязан счастливейшими днями моей жизни и лучшими симпатиями.

Нижайший поклон Анне Ивановне, Насте и Боре. Весь Ваш А. Чехов.

26-го буду в Москве. Б<ольшая> московская гостиница.

25  ​​ ​​​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

25 января 1894 е. Мелихово.

25 янв.

Потребуйте 1 и 2 №№ «Врача» и прочтите там «К вопросу о половых сношениях». Статья написана каким-то благодушным человеком, не подписавшим своей фамилии «вследствие весьма законного и справедливого требования жены». Это в Вашем вкусе, т. е. в статье Вы найдете несколько любезных Вам мыслей. Тут речь идет о той печати, какую кладут на молодость и человеческий гений половые сношения. Вы, создавший девицу, которая поблекла и потухла после совокупления, должны послать этому благодушному автору воздушный поцелуй. Непременно и пожалуйста прочтите.

Кажется, я психически здоров. Правда, нет особенного желания жить, но это пока не болезнь в настоящем смысле, а нечто, вероятно, переходное и житейски естественное. Во всяком разе если автор изображает психически больного, то это не значит, что он сам болен. «Черного монаха» я писал без всяких унылых мыслей, по холодном размышлении. Просто пришла охота изобразить манию величия. Монах же, несущийся через поле, приснился мне, и я, проснувшись утром, рассказал о нем Мише. Стало быть, скажите Анне Ивановне, что бедный Антон Павлович слава богу еще не сошел с ума, но за ужином много ест, а потому и видит во сне монахов.

Всё забываю Вам написать: прочтите в декабрьской «Русской мысли» рассказ Эртеля «Духовидцы». Есть поэзия и что-то страшное в старинно-сказочном вкусе. Это одна из лучших московских новостей. Если еще хотите чего-нибудь нового, то вот Вам: Ив. Ив. Иванов назначен членом театр<ально->литер<атурного> комитета, у «Новостей дня» громадная подписка, «Моск<овский> листок» упал… и те, которые давали обед приезжавшему Григоровичу, говорят теперь: как много мы лгали на этом обеде и как много он лгал!

Беллетристы напрасно назвали свои ежемесячные обеды «Арзамасом». Это фальшиво.

Сейчас еду в Серпухов на санитарный совет, где буду адски скучать, так как рассуждения будут лишь о текущих делах.

Если послушаетесь и будете читать «Врача», то в тех же №№ найдете и речь Эрисмана о вегетарианстве. Не понимаю, кому мешает это бедное вегетарианство!

Да хранят Вас ангелы и архангелы, херувимы и серафимы.

Ваш А. Чехов.

29  ​​​​ Достоевский Ф. М. - Чумикову А. А.

29 января 1865. Петербург

Милостивый государь Александр Александрович,

Сколько я ни бился, как ни разрывался, чтоб доставить Вам обещанные 500 р. к сроку, но ничего не мог сделать. До самого последнего дня надеялся, что сколочусь и достану их; ничего не вышло, кроме того, что теперь предлагаю Вам, а именно: податель письма этого, Федор Михайлович Достоевский, племянник мой и сын покойного Михаила Михайловича, вручит Вам 250 р. деньгами и, сверх того, перевод на московского Базунова (Ивана Григорьевича), по которому Вы получите 25 февраля (но никак не раньше) 750 рублей, о чем я уже и просил нашего петербургского (Александра Федоровича) Базунова уведомить в Москве дядю его Ивана Григорьевича. Это всё, что я могу сделать, и это последние слова мои. (1) Пишу так не потому, что не хочу заплатить Вам сейчас (странно было бы и думать это), но потому, что не могу, положительно не могу иначе.

Угодно Вам согласиться, то племянник мой вручит Вам деньги и перевод. Не угодно - как Вам угодно, и действуйте как Вам угодно.

На векселе (прежнем, или уже протестованном) в случае Вашего согласия потрудитесь написать, что в уплату по сему векселю такого-то числа деньги двести пятьдесят рублей получили. Засим выдайте племяннику моему расписку в том, что получили от него 250 р. в уплату по векселю Мих<аила> Михайловича.

Затем, как только 25 февраля Вы получите деньги с Базунова и дадите ему расписку в получении, - будьте так добры, уведомьте меня, и я вышлю Вам вексель до 1-го мая на всю остальную сумму, а старый вексель отдадите тому, кто вручит Вам новый.

Странными кажутся мне слова Ваши о предпочтении Вам как кредитору брата перед другими. Да если мне завтра (так как я не имею такого кредита, какой имел брат) надо отдать 700 р. за одну бумагу, да столько же (minimum) заплатить за вышедший декабрьский номер в типографию, то как я Вам окажу предпочтение, когда у меня дело от этого предпочтения остановится? А сотрудники, которым надо платить наличными?

Вы, кажется, полагаете, что мы купаемся в золоте. Знайте же, что подписка везде во всех журналах и газетах опоздала, что я, несмотря на то, что в два последние месяца выдаю вот уже 5-й № (на что требуются громадные наличные издержки), - знаю, однако же, наверно, что провинция едва только получила ноябрьскую книгу, благодаря нашим почтам, а в Петербурге и Москве кто же станет подписываться раньше выхода 1-й книги. Я сижу с плохой подпиской и надеюсь только на февраль и на март, тем более, что и прошлогодняя подписка началась у нас только в марте. Между тем до 10-го февраля должен заплатить 5000 р., а в комоде и 20 р. в настоящую минуту нет.

Во-вторых, вексель, который у Вас, выдал (2) Вам не я. Что же естественнее: платить по своим векселям или по чужим? (3)

Не сердитесь на меня. Знайте, что я сделал теперь более, чем мог. Я заплатил больше 4000 на одной прошлой неделе.

Ваш вексель подоспел в самое тяжелейшее время года. Впрочем, все в Вашей воле. Как хотите, так и поступите, а я ничего больше не могу предложить.

Примите уверение в полнейшем моем уважении.

Ваш покорный слуга ​​ Федор Достоевский. (4)

Примечания:

(1) далее было начато: Если

(2) вместо: вексель... ... выдал - было: а. письмо ко мне <нрзб.> от Вас, б. в прошлом своем письме

(3) далее было: Кстати, Вы изволите писать о процентах вперед и в одном месте письма говорите, что давали брату по шесть процентов, в другом же требуете с нас уже 8, так что я совершенно не знаю, чего придерживаться. Сделайте одолжение, сообщите мне расчет процентов точнее. Я вышлю тотчас. Если Вы уже протестовали вексель, то издержки (10 р<уб.>) вручит Вам мой племянник.

(4) вместо: Примите... ... Достоевский. - было: [Вам] Ваш слуга Достоевский.

Февраль ​​ 

1 ​​ Чехов пишет

М. П. ЧЕХОВОЙ

1 февраля 1895 г. Москва.

1 февр.

Была у меня Саша Селиванова, принесла почетный билет на концерт в пользу акушерских курсов; получила 5 руб. Кланялась тебе и велела передать ее адрес: Солянка, д. Волкова, кв. 112.

Возьми у Яворской мой билет, заплати и пошли Ивану. Кресло первого ряда. Если же сама не хочешь идти, то поручи это сделать Дедушке или его сыну.

В «Русской мысли» есть посылка, которую нужно бундить свезти в Мелихово. Сегодня уезжаю со скорым.

Будь здорова.

Твой А. Чехов.

3 ​​ Образ Ибсена – мерило отношения к искусству. Твердый, суровый, замкнутый, до конца преданный искусству.

4  ​​ ​​​​ Берия избегал публичности: жену Мейерхольда распяли в ее квартире.

Зинаида Райх.

Мог ли Есенин знать, что его жену ждет такая участь? Впечатление, что реформатор театра погиб из-за личной ненависти Берии. ​​ 

Поражает эта чудовищная жестокость.

7  ​​​​ Чехов пишет

М. П. ЧЕХОВОЙ

7 февраля 1895 г. Петербург,

7 февр. Петербург.

Вчера у меня прескверно болела голова, сегодня легче. Блинов еще не ел. Вот тебе наставления по части домашнего благоустройства:

1) Для бани купи пакли у Бахмарина или у Прокина - смотря у кого подешевле; гвозди лучше купить на Балчуге в Москве у Гужона. Гужон вышлет. Что касается железа для крыши, то надо посоветоваться с Толоконниковым.

2) Купи кресло-качалку у Мюра.

3) В Московском земельном банке (Тверской бульв<ар>, правая сторона) уплати проценты за это полугодие.

4) Под банком находится Коммерческое страховое общество, в котором застрахован наш дом. Так вот, возобнови страховку на 1895 г. и спроси в банке, как это сделать и не сделает ли этого сам банк. В прошлом году застраховал нас сам банк. Также застрахуй людскую и флигель, оцепив оба строения по 1000 р. каждое. Если застраховать без агента нельзя, то мы застрахуем в земстве.

5) Купи овса, сколько возможно.

6) Купи лесу для риги.

7) Если найдется порядочная лошадь в 70 - 80 р. под стать Кубарю, то купи.

8) За лес Шибаеву надо уплатить, по возможности теперь же. Наведи стороной справку, нет ли продажного леса у графа.

На сих днях пришлю тебе на все вышеписанные расходы 600 р. Если купишь мне ковер для кабинета - побольше и подешевле, - то ничего против этого иметь не буду.

Поклон всем нашим. Третьего дня я обедал у Александра. Его жена кончила кулинарные курсы и в самом деле готовит кушанья великолепно. А сын его Миша удивительный мальчик по интеллигентности. В его глазах блестит нервность. Я думаю, что из него выйдет талантливый человек.

Будь здорова, однако. Вчера был у меня Лейкин и просил приехать к нему за семенами.

Пиши что-нибудь. Адрес пока: «Новое время», для меня, или по адресу Александра: Невский, 132, кв. 15.

Твой А. Чехов.

Надо застраховать скот. Спроси у старосты, как это сделать.

8  ​​ ​​ ​​​​ Чехов пишет

М. П. ЧЕХОВОЙ

8 февраля 1894 г. Мелихово.

Каленых орехов подешевле.

Щипцы для орехов. Поторгуйся.

Марьюшке вермишели.

Почтовых марок.

В четверг Иван поедет на одной лошади к почтовому за письмом, в котором вы известите, в какой день и час высылать лошадей. Если Лика приедет, то вышлю две пары.

Уже стали возить кирпич.

Antoine.

Вторник.

На обороте:

Москва,

Каретная Садовая, д. Шапошникова, кв. 31

Ее высокоблагородию

Марии Павловне Чеховой.

10  ​​ ​​​​ Москва кипит, а Губенко, министр Культуры, бывший актер Любимова, просит всех «сидеть дома».

Кстати, он – главный оппонент Любимова, завел «свою» Таганку.

Невозможно понять, в чем эти два человека противостоят друг другу.

Они все же больше похожи на соратников, что бы между ними не происходило.

12  ​​​​ Сара Бернар в изложении Франсуазы Саган.

В доме всегда была приглашенная мамой толпа, и девочка в знак протеста ложилась в гроб.

Сара:

- Мужчины свободнее и разговорчивее в постели.

Утром Сара делала пробежки: с сыном, тремя собаками, удавом и носорогом.

Какой притягательный образ.

Первая мировая звезда.

Нынешняя звезда: австралийский кот в 25 кило. Рекорд веса.

13 ​​ Чехов пишет

НЕУСТАНОВЛЕННОМУ ЛИЦУ

13 февраля 1893 или 1894 г. Мелихово.

13 февр.

Милостивый государь

Александр Иванович!

Посылаю Вам четыре порошка. Давайте по одному в день. Продолжайте измерять температуру и, пока она не будет нормальной, держите Колю в постели. Пища должна быть только жидкая. Если появится сыпь или будет затрудненное глотание, то дайте мне знать. На шею положите согревающий компресс и меняйте его каждые два часа, пока не опадут опухшие железки за ушами.

Остальных детей на всякий случай держите в особом помещении.

Готовый к услугам

Чехов.

13  ​​​​ Достоевский Ф. М. - Тургеневу И. С.

13 февраля 1865. Петербург

Многоуважаемый Иван Сергеевич,

П. В. Анненков передал мне еще неделю тому назад, чтоб я выслал Вам братнин долг за "Призраки", триста рублей. Об этом долге я и понятия не имел. Вероятно, (1) брат мне говорил о нем тогда же, но так как память у меня очень слабая, то я, разумеется, забыл; да и прямо это меня тогда не касалось. И жаль мне очень, что я не знал об этом долге еще летом: тогда у меня было много денег, и я наверно тотчас бы Вам, без Вашего требования, его выслал.

Боюсь, что теперь очень запоздал. Но в эти 8 дней выходила книга (январская), да к тому же я едва на ногах стоял больной, а между тем так как в исполнительном по журналу деле я почти один, то, несмотря на болезнь, хлопотал день и ночь. Не скрою тоже, что и денег было мало, у нас подписка запоздала и теперь только с выходом 1-ой книги повысилась.

В последнее время, с 28 ноября, когда вышла наша сентябрьская книга, по 12 января (выход январской)1 я, в 75 дней, выдал 5 номеров, в каждом номере средним числом 35 листов. Можете представить, каких хлопот это стоило, и это одно уже Вам даст понятие, во что я теперь обратился? Сам не знаю: я какая-то машина.

Теперь буду иметь время не 2 недели, а уже месяц на издание книги. Надеюсь сделать журнал по возможности интересным. Долгов много: очень трудно будет, но выдержу год, и к следующему году станем твердо на ноги.

Вы писали мне, что удивляетесь моей смелости в наше время начинать журнал2. Наше время можно характеризовать словами: что в нем, особенно в литературе - нет никакого мнения; все мнения допускаются, всё живет одно с другим рядом; общего мнения, общей веры нету. Кому есть что сказать и кто (думает по крайней мере) что знает, во что верить, тому грех, по-моему, не говорить. Насчет же смелости - отчего не сметь, когда все говорят всё, что им вздумается, когда самое дикое мнение имеет право гражданства? Впрочем, что говорить об этом. Вот приезжайте-ка, да поприсмотритесь на месте к нашей литературе - сами увидите.

В последнее время было, впрочем, несколько литературных явлений, несколько замечательных.

3-го дня вышел 1-ый номер "Современника" с "Воеводой (Сон на Волге)" Островского. Не знаю, что такое; еще не читал, за корректурами сидел; одни говорят, что это лучшее, что написал Островский, другие не знают, что сказать.

Посылаю Вам при этом через контору Гинцбурга перевод в 300 руб.

Анненков говорил, что Вы нескоро к нам приедете. Правда ли это?3

Кстати: удивляюсь, почему Вы считаете, что рассказ Ваш "Собака" (которого я не читал) так маловажен, что выйти с ним теперь значит повредить себе в литературе.4 Странно мне это, Иван Сергеевич! Разве Вы можете повредить себе, хотя бы и маловажным рассказом?5 Ну что ж из того, что явится Ваш маленький рассказ прежде большой поэмы? Кто ж не писал маленьких рассказов?

До свиданья. Вам наипреданнейший

Федор Достоевский.

Примечания:

1 Январская книжка «Эпохи» за 1865 г. вышла не 12 января, а 13 февраля.

2 Не обещая участия в «Эпохе» в ближайшее время, Тургенев писал Достоевскому 28 декабря 1864 г. (9 января 1865 г.): «... я могу теперь только сочувствовать Вам, удивляться смелости, с которой Вы, в наше время, беретесь за литературное дело, — и желать Вам здоровья и сил — но больше ничего» (Тургенев. Письма. Т. 5. С. 316).

3 Сведения П. В. Анненкова оказались неточными. На непродолжительное время Тургенев приезжал в Россию летом того же 1865 г. (см.: Тургенев. Письма. Т. 6. С. 5—13). В первых числах июля 1865 г. он встретился с Достоевским.

4 В письме Тургенева к Достоевскому от 28 декабря 1864 г. (9 января 1865 г.) относительно рассказа «Собака» говорилось: «Анненков сам Вам скажет — что явиться мне теперь с таким вздором перед публикой — значило бы окончательно добить всякий свой кредит» (Тургенев. Письма. Т. 5. С. 316).

5 Большинство отзывов о рассказе «Собака», появившемся в 1866 г., действительно было отрицательным (см.: Тургенев. Сочинения. Т. 9. С. 502—503).

(1) было: Конечно

14 ​​ Чехов пишет

Т. Л. ЩЕПКИНОЙ-КУПЕРНИК

14 февраля 1894 г. Мелихово.

14 февр. Ст. Лопасня.

Милый мой collega, Татьяна Львовна, великая писательница земли русской!

Лидия Борисовна отличный человек и чудесная артистка, и я готов сжечь себя на костре, чтобы ей было светло возвращаться из театра после бенефиса, но прошу Вас на коленях, позвольте мне не участвовать в подношении. Я никогда ничего не подносил ни Красовской, ни Кудриной, ни Кошевой, с которыми я в отличных отношениях и которые к тому же еще играли в моих пьесах, и если они увидят мою подпись на бюваре, то, пожалуй, им станет больно, а я этого не хочу.

Отдаю на Ваш справедливый суд это мое соображение и не боюсь, что Вы вычеркнете меня из списка Ваших друзей, так как предвижу, что Вы поймете меня.

Ваш А. Чехов.

Год спустя:

Л. А. АВИЛОВОЙ

14 февраля 1895 г. Петербург.

Многоуважаемая

Лидия Алексеевна!

Вы не правы, говоря, что я у Вас скучал бессовестно. Я не скучал, а был несколько подавлен, так как по лицу Вашему видел, что Вам надоели гости. Мне хотелось обедать у Вас, но вчера Вы не повторили приглашения, и я вывел заключение опять-таки, что Вам надоели гости.

Буренина я не видел сегодня и, вероятно, не увижусь с ним, так как постараюсь завтра уехать к себе в деревню. Посылаю Вам книжку и тысячу душевных пожеланий и благословений. Пишите роман.

Искренно преданный

А. Чехов.

15  ​​​​ Чехов пишет:

Л. А. АВИЛОВОЙ

15 февраля 1895 г. Петербург.

15 февр.

Несмотря даже на то, что в соседней комнате пели Маркони и Баттистини, оба Ваши рассказа я прочел с большим вниманием. «Власть» милый рассказ, но будет лучше, если Вы изобразите не земского начальника, а просто помещика. Что же касается «Ко дню ангела», то это не рассказ, а вещь, и притом громоздкая вещь. Вы нагромоздили целую гору подробностей, и эта гора заслонила солнце. Надо сделать или большую повесть, этак в листа четыре, или же маленький рассказ, начав с того момента, когда барина несут в дом.

Резюме: Вы талантливый человек, но Вы отяжелели, или, выражаясь вульгарно, отсырели и принадлежите уже к разряду сырых литераторов. Язык у Вас изысканный, как у стариков. Для чего это Вашей героине понадобилось ощупывать палкой прочность поверхности снега? И зачем прочность? Точно дело идет о сюртуке или мебели. (Нужно плотность, а не прочность.) И поверхность снега тоже неловкое выражение, как поверхность муки или поверхность песку. Затем встречаются и такие штучки: «Никифор отделился от столба ворот» или «крикнул он и отделился от стены».

Пишите роман. Пишите роман целый год, потом полгода сокращайте его, а потом печатайте. Вы мало отделываете, писательница же должна не писать, а вышивать на бумаге, чтобы труд был кропотливым, медлительным.

Простите за сии наставления. Иногда приходит желание напустить на себя важность и прочесть нотацию. Сегодня я остался или, вернее, был оставлен, завтра непременно уезжаю. Желаю Вам всего, всего хорошего.

Искренно преданный

А. Чехов.

15  ​​​​ Наш сын Олег:

- К нам дяди пьяные придут.

Что удивительного? Кругом кромешное пьянство.

16  ​​ ​​​​ Чехов пишет

К. А. КАРАТЫГИНОЙ

16 февраля 1894 г. Мелихово.

16 февр. Ст. Лопасня.

Здравствуйте, Клеопатра Александровна, великая артистка земли русской!

Сим имею честь известить Вас, что г. Сумы мною уже давно забыт и обо мне забыли, а потому найти какое-либо занятие для Вашего молодого человека в Сумах или близ оных я в настоящее время не могу. Есть у меня там, около Сум, знакомая девушка-помещица, владеющая громадной мельницей на Пcле, но так как Ваш протеже не мельник и молоть не умеет, то и рекомендовать его помещице не к чему.

Живу я не в городе, потому что жизнь в деревне обходится мне вдвое дешевле; и к тому же здесь не так скучно, праздно, одиноко и тесно, как в городе. Здесь у меня и свой сад, и лес, и собаки, и свои лошади, здесь, когда выйдешь за ворота, горизонт видно.

У меня в усадьбе нет ни одного экземпляра «Пестрых рассказов». Стало быть, прислать теперь не могу.

1 марта уезжаю в Крым.

Желаю Вам всяких благ, небесных и земных, паче же всего - денег и денег.

Ваш А. Чехов.

А. С. СУВОРИНУ

16 февраля 1894 г. Мелихово.

16 февр.

N женится на г-же Z и потом с нею разводится формальным порядком: г-жа Z берет на себя вину, и г. N получает право жениться во второй раз. Через пять лет после развода г. N и г-жа Z мирятся, опять сходятся и любят друг друга. Как прикажете считать их теперь - супругами или любовниками? Это мне нужно для рассказа. И вот что мне нужно для пьесы, если я буду писать ее в Крыму: пришлите мне через москов<ский> магазин книжку Людвига Берне, холодного жидовского умника. Я хочу вывести в пьесе господина, который постоянно ссылается на Гейне и Людвига Берне. Женщинам, которые его любят, он говорит, как Инсаров в «Накануне»: «Так здравствуй, жена моя перед богом и людьми!» Оставаясь на сцене solo или с женщиной, он ломается, корчит из себя Лассаля, будущего президента республики; около же мужчин он молчит с таинственным видом и при малейших столкновениях с ними делается у него истерика. Он православный, но брюнет и по фамилии Гинзельт. Хочет издавать газету.

Я получил от литератора Дедлова письмо. Он любит путешествовать; весною собирается на Волгу. «Я взглянул, пишет он, на нее только в щелочку из Нижнего и в высшей степени заинтересовался ею. Там есть культура, русская культура! Кто бы ожидал этого!» Собирается он ехать с художником, на свой счет; хочет по 150 р. за лист по напечатании. В конце концов: «Возможно ли сделать подобное предложение А. С. Суворину, и не согласились бы Вы сообщить ему эту мысль?». И вот я сообщаю Вам, хотя мысль эта для меня самого недостаточно ясна. Что он хочет? Чтобы Вы печатали его корреспонденции в газете или издали книгу с рисунками? Свою поездку он называет экспедицией. Будьте добры, ответьте мне, а я напишу ему. Корреспонденции его интересны.

Уезжаю в Крым не в половине, а первого марта. Тороплюсь, потому что кашель донимает, особенно на рассвете, и надоел этот кашель чертовски. Серьезного пока нет еще ничего, и беспокоит меня кашель не нравственно, а, так сказать, механически. Курить я бросил окончательно; силы воли для этого не понадобилось, а как-то мало-помалу оравнодушел и отстал.

Когда же мы увидимся? Осенью? Зимою? Или, быть может, в апреле побываете в Феодосии? Мой крымский адрес Вам будет известен; если поедете на юг, то телеграфируйте, выеду навстречу. Свидание с Вами для меня было бы истинным праздником.

Будьте здравы и покойны. Еду завтра в Москву - на два дня. Благо, останавливается на нашей станции курьерский поезд. Миша выхлопотал себе перевод в Углич. Не сидится ему. Службу свою ненавидит.

Анне Ивановне нижайший поклон.

Ваш А. Чехов.

А что сейчас? ​​ Погромы в Душанбе (таджики – армян).

Прибалты жгут в гробах советские военные билеты.

18  ​​​​ Москва разваливается на глазах.

Погорел Дом Актера на Тверской.

Обугленное здание в центре Града.

19  ​​​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

19 февраля 1895 г. Мелихово.

19 февр.

Я уже в Мелихове, сижу и пишу в поте лица. Благодаря чудесному петербургскому климату почти совсем не кашляю и чувствую себя великолепно.

Мне не хотелось уезжать от Вас, но что делать? Надо писать для «Артиста», очень надо, ибо дома ожидали меня телеграммы, а вне дома мучила совесть. Ненавижу какие-либо обязательства. Впрочем, без них не обойтись. Трудно прожить так, чтобы не брать авансов и не давать обещаний.

В свободное время просматриваю «Всю Россию» и нахожу, что она имеет будущее. Составлена недурно и имеет импонирующий, многообещающий вид. Медицинский отдел хорош, лучшего не нужно. Отдел рыболовства суховат; надо не о рыбных заводах, а о рыбных ловлях, в частности об уженье рыбы, которым занимается 4/9 читателей. План деревенского дома хорош. Нужны баня, голубятня, курятник. Внешний вид книги изящен.

Когда Шапиро пришлет Вам мои фотографии, то отдайте их Василию, который отправит их на почту. Буду, как Вильгельм, рассылать свои портреты в виде награды за особые заслуги.

Погода чудесная. Небо освещено по-весеннему. Если бы я служил в департаменте государственной полиции, то написал бы целый доклад на тему, что приближение весны возбуждает бессмысленные мечтания.

Да хранят Вас светлые небеса!

Ваш А. Чехов.

Пришлите мне письма Елизаветы Воробей. Мне кажется, что из них я сделаю рассказик строк на 400. Я так и назову рассказ: «Елизавет Воробей». Напишу, как голова ее мужа, постоянно трактующего о смерти, мало-помалу, особенно по ночам, стала походить на голый череп, и кончилось тем, что, лежа с ним однажды рядом, она почувствовала холодное прикосновение скелета и сошла с ума; помешалась она на том, что у нее родится не ребенок, а скелетик, и что от мужа пахнет серой.

20 ​​ Чехов пишет

Л. С. МИЗИНОВОЙ

19 или 20 февраля 1894 г. Москва.

Лика, дайте мне ручку (с пером); от той, которую мне дали, воняет селедкой.

Я давно уже встал. Кофе пил у Филиппова.

А. Чехов.

Когда и где Вы сегодня завтракаете? Не найдете ли Вы возможным заглянуть ко мне хотя на секунду?

21 ​​ Чехов пишет

Л. С. МИЗИНОВОЙ

21 февраля 1894 г. Москва.

Милая Лика, сегодня в 6 1/2 час. вечера я уеду в Мелихово. Не хотите ли со мной? Вернулись бы вместе в Москву в субботу. Если не хотите в Мелихово, приезжайте на вокзал.

Ваш А. Чехов.

23  ​​​​ Чехов пишет

В. А. ТИХОНОВУ

23 февраля 1894 г. Мелихово.

23 февр. Ст. Лопасня.

Драгоценный Владимир Алексеевич!

Чёрт подери, дернула Вас нелегкая посылать письмо заказным! Оно пошло в Подольск, оттуда же в Серьпухов, где и провалялось две недели. Какой Вы формалист! Вы петербургский чиновник, бюрократ!

Слухи о моей женитьбе на миллионерше, об африканской короне, о поступлении моем в монахи - и все прочие слухи, Вами и Вашими клевретами распускаемые, категорически опровергаю. Сожаление Ваше по поводу моего отсутствия 5-го января у Петра Петровича - разделяю. Жаль, что в этом году никто не догадался повозить Вас по церквам и дать Вам случай и возможность покаяться в грехах.

Я живу хорошо, но так как человек никогда не бывает доволен тем, что он имеет, то уезжаю в Крым 1-го марта. Возвращусь за два дня до Пасхи. Хочется, подобно пожарной команде, прискакавшей на пожар за полчаса, увидеть весну за месяц до установленного срока. К тому же небольшой кашель и прочее.

Что же касается ста рублей, то я их Вашему издателю не отдам; убедительно прошу Вас взнести их ему из Ваших сумм.

2 - 3 строки из Вашего письма я прочел редактору «Русской мысли» Лаврову. На сих днях он сам будет писать Вам. Он и Гольцев весьма будут довольны, если Вы пришлете им повесть или роман. Говорили они это при свидетелях, например, при Потапенко.

Я не приглашаю Вас к себе в деревню, так как это бесполезно. Вы гордец и надменны и высокомерны, как Навуходоносор. Если бы Вас пригласил принц Кобургский или хедив египетский, то Вы поехали бы, приглашение же незначительного русского литератора вызывает у Вас презрительную улыбку. Жаль. Гордость мешает Вам ехать ко мне, а между тем, какая у меня сметана, какие агнцы, какие огурцы будут в мае, какая редиска! В мае будет чудесно. Я строю себе в лесу флигель.

Послезавтра уезжает в Петербург Потапенко. Если будете видеться с ним, то он подтвердит Вам то, что я только что говорил о «Русской мысли». Лавров обещал написать Вам в его присутствии.

Мой крымский адрес до Пасхи: Гурзуф, А. П. Чехову. Приезжайте в Крым.

Поклон Вашей жене и дочерям.

Ваш А. Чехов.

25  ​​​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

25 февраля 1895 г. Мелихово.

25 февр.

Вы превосходно отчитали Циона. Да и г. Витте, министру, следовало бы сделать внушение, хотя бы словесно, за то, что он раньше так свысока третировал печать вообще и русскую в особенности - печать, которая теперь так дружно вступилась за него. Во всяком случае он должен быть признателен. Только что я написал последнее слово, как вбегает мать со словами: «заяц перед моим окном!» Пошел посмотреть, в самом деле на сажень от окна сидит большой заяц и размышляет о чем-то; посидел и спокойно поскакал по саду.

У меня стали часто повторяться головные боли с мерцанием в глазах. Болезнь эта называется так: мерцающая скотома. Не скотина, а скотома. И теперь вот, то лежу, то брожу и не знаю, что делать со своей особой. Лечиться же нечем. По-прежнему всюду преследует меня звон и по-прежнему мне никто никогда не дарит ни подушек, ни брелок, ни галстуков. Вероятно, и не женат я до сих пор только по той причине, что жены имеют привычку дарить мужьям туфли. Но жениться я не прочь, хотя бы на рябой вдове. Становится скучно.

Как-то странно, что мы уже никогда не увидим Лескова. Когда я виделся с ним в последний раз, он был весел и всё смеялся: «А Буренин говорит, что я бифштексы лопаю»; и свое здоровье он характеризовал так: «Это не жизнь, а только житие». И напрасно он в завещании своем написал, что доктора не знали, что делается с его сердцем. Доктора отлично знали, но скрывали от него. А как себя чувствует бедный Атава? Должно быть, смерть Лескова подействовала на него угнетающим образом. Если увидите Елизавет Воробей, то скажите ей, что мне хотелось повидаться с ней, но помешали обстоятельства. Надо бы изобразить ее в какой-нибудь повести или в рассказе, проект которого я изложил Вам в одном из последних писем. Посоветуйте ее мужу поступить в трагические актеры.

Нехорошо голова болит.

Желаю Вам всяких благ, денег и хороших закусок. У нас тепло, но снегу еще очень много.

Ваш А. Чехов.

С таким философом, как Нитче, я хотел бы встретиться где-нибудь в вагоне или на пароходе и проговорить с ним целую ночь. Философию его, впрочем, я считаю недолговечной. Она не столь убедительна, сколь бравурна.

25  ​​ ​​​​ Достоевский Ф. М. - Федорову С. Н.

25 февраля 1865. Петербург

Милостивый государь,

24 февраля в 10 часов вечера я получил от Вас телеграмму такого содержания: "Высылайте четыреста рублей. Нуждаюсь. Обещали в январе. Телеграфируйте в счет. Так не оставлю. (2) Степан Федоров".  ​​​​ Собственно для того, чтоб не было от Вас других телеграмм, телеграфировал я Вам на другой день. Получите приличный ответ. (3) Вот этот ответ.

Во-1-х, позвольте Вам (4) заметить, что ко мне лично, к Федору Достоевскому, Вы не имели ни малейшего права высылать телеграммы с приказаниями: высылайте четыреста руб., и с угрозами в конце: Так не оставлю. Да и никто никогда еще так не писал мне.... <от>ношения, слава богу, знают. Да и к чему тогда ко мне телеграмма? Я разве брал у Вас деньги или пользовался когда Вашим трудом? Ясное дело, что Вы приняли меня за наследника и собственника.

Иль, может быть, Вы оттого телеграфировали мне, что я Вам уже раз отвечал и обещался уплатить в январе. Помилуйте, родственник Вашего должника, хотя и близкий, но относительно наследства совершенно посторонний, - обещается Вам от своего имени (а у меня имя честное) постараться уплатить, даже обнадеживает сроком (хотя в сроке (5) и сам ошибается), обещается для этого не щадить ни сил, ни способностей, - и всё это из чужого долга, - да я думал, что за эту решимость вести дела меня даже, может быть, кто-нибудь поблагодарит или, по крайней мере, даст мне (довольно неопытному в этих делах) время всё это устроить, а между тем мне же присылают телеграмму - извините меня - с грубой угрозой. ​​ Ясное дело, что Вы потеряли ко мне доверенность и не хотите более в этом деле моего посредничества. Стало быть, хотите действовать по закону. Ваша полная воля; но опять скажите, для чего же присылать мне тогда (6) такую устрашительную телеграмму, с такими обидными выражениями?

Я никогда у Вас ничего не брал, ничего Вам не был должен. Для чего же Вы меня стращаете и даже срамите? Жалею о том, что Ваш труд остался неоплаченным, но отвечать лично я за него не могу, (7) - даже старанием и желанием помочь, потому что Вы сами не имеете ко мне доверия, что доказывает Ваша телеграмма. Как только Вы хотите действовать иными путями, я очевидно тотчас же становлюсь в стороне, потому что сам я в этом деле сторона.

Примите уверение в полном моем уважении.

Ваш покорный слуга

Федор Достоевский.

Примечания:

(1) начало письма не сохранилось, до слов: не писал мне - печатается по первой редакции

(2) далее было: Подписано Степ<ан>

(3) далее было: и сегодня же

(4) далее было: милостивый государь

(5) было: в этом

(6) вместо: мне тогда - было: после этого

(7) далее было: тем более, что

С. Н. ФЕДОРОВУ

1-я редакция

<.. .> Сообразите1, милост<ивый> государь, что я у Вас никогда не брал ни копейки денег, лично Вас не знаю, трудом Вашим не пользовался, да и даже произведения Вашего, за которое Вы денег требуете с меня, совсем не читал. Сообразите, что Вы можете искать Ваших денег на журнале, а на мне лично не можете иметь ни малейшей претензии. Мало того: я даже к журналу не принадлежу официально: я не редактор, я не издатель и, если хотите, я такой же точно сотрудник, как и всякий другой.

Вы скажете, что Вам писали и обещались уплатить в январе, и вот поэтому-то Вы и обратились теперь ко мне. Ну-с, вот это-то я Вам и нахожу нужным2 разъяснить теперь, чтоб не было каких-нибудь дальнейших, у Вас относительно меня, недоразумений.

Вам кажется, что если я Вам писал и обещал уплату за журнал «Время» в январе, то значит Вы имеете полное право требовать с меня уплаты, чуть ли не лично, и считаете3 позволительным мучить меня телеграммами с грубейшими угрозами. На это я4 нахожусь вынужденным разъяснить Вам мое отношение к журналу, как к прежнему «Время», так и теперь, и всё это для того, чтоб обеспечить себя вперед от не заслуженных мною и грубых со стороны Вашей выходок.

Итак, уведомляю Вас, во-1-х, что в издании журнала «Время» я ничем не участвовал. Журнал был полною собственностью моего брата, что доказывают все счетные книги, оставшиеся после него, и свидетельство всех сотрудников и всех, знавших здесь, в Петербурге, меня и брата. У брата в журнале я работал всё время издания — совершенно точно так же, как и всякий сотрудник, за плату. Никогда5 ничего не слыхал я от моего брата о денежных его отношениях и делах, кроме самых общих слов. О том, что он остался Вам должен, узнал только после смерти его.6

После смерти брата осталось до 30 000 ((7)) тысяч долгу, и всё большею частию по журналу.8 Наличных денег не осталось почти ничего.

Примечания:

1 Было: Вспомните

2 Вместо: нахожу нужным — было: желаю

3 Было: полагаете <?>

4Далее было: Вам

5 Было: Не только

6 Далее было: а. Думаю только, что брат не за что не остался б. 3апрещ<ено> журнала разорило брата. Издавать же «Эпоху» на 6 р. можно было только

7 Было: 40 000

8 Далее было: Запрещение «Времени» его разорило.

27  ​​​​ Чехову 26 лет. ​​ Он пишет письма

Отрывки из разных писем

13 апреля, 1886

 ​​ ​​​​ Воистину воскрес, добрейший Николай Александрович ((Лейкин))!  ​​ ​​ ​​​​ Вместо обещанной субботы, пишу Вам в вечер воскресенья, когда желудок набит всякой всячиной, а в глазах рябит от визитеров.

День прошел весело. Ночью ходил в Кремль слушать звон, шлялся по церквам; вернувшись домой во 2-м часу, пил и пел с двумя оперными басами, которых нашел в Кремле и притащил к себе разговляться... Один из этих басов великолепно изображал протодьякона. Великую вечерню слушал в Храме Христа-Спасителя и т. д….  ​​​​ Вы спрашиваете, куда я деньги деваю... Не кучу, не франчу, долгов нет (и содержанок даже нет)…

Пишу Вам, чтобы у Вас было одним автографом великого писателя больше... Через 10-20 лет это письмо Вы можете продать за 500-1000 руб. Завидую Вам.

Пса смердяща получил ((щенка))

Если хотите, чтоб блондинка была Вашей (30 000!!!), то дайте мне взаймы под проценты на кратчайший срок 5-10 руб. Дожился до того, что в карманах нет даже тени денег. Что я честный человек и не спускаю с лестницы своих кредиторов, Вам известно.

Написав и прочитав посланный Вам вчера рассказ, я почесал у себя за ухом, приподнял брови и крякнул - действия, которые проделывает всякий автор, написав что-нибудь длинное и скучное...

Если у Вас в чемоданчике есть напитки, то, ради бога, не выпейте их один. Напрасно Вы не разговлялись у нас: Тютюнник и Антоновский великолепно изображали дьяконов. Извозчиков на Якиманке было много, а ветчина была чертовски хороша. ​​ Когда же будем <...> с циркистками? ((циркачки))

28 ​​ Чехов пишет

Е. М. ШАВРОВОЙ-ЮСТ

28 февраля 1895 г. Мелихово.

28 февр. Ст. Лопасня.

Вы правы: сюжет рискованный. Не могу сказать Вам ничего определенного, посоветую лишь запереть рассказ в сундук и продержать его там целый год, а потом прочесть. Тогда Вам видней будет, я же боюсь решать, боюсь, чтобы не ошибиться.

Рассказ написан несколько жидковато: тенденция так и прет, подробности расползаются, как пролитое масло, лица же едва намечены. Есть лишние лица; например, брат героини, мать героини. Есть лишние эпизоды; например, события и разговоры перед свадьбой, да и всё, что свадьбы касается. Но если это недостатки, то не важные. Важнее, по-моему, то, что Вам не удалось справиться с формальной стороной. Чтобы решать вопросы, наприм<ер>, о вырождении, психозах и т. п., надо быть знакомым с ними научно. Значение болезни (назовем ее из скромности латинской буквой S) Вами преувеличено. Во-первых, S излечим, во-вторых, если врачи находят у больного какое-нибудь тяжелое заболевание, наприм<ер> спинную сухотку (tabes) или цирроз печени, и если это заболевание произошло от S, то они ставят сравнительно благоприятное предсказание, так как S поддается терапии. В вырождениях, в общей нервности, дряблости и т. п. виноват не один S, а совокупность многих факторов: водка, табак, обжорство интеллигентного класса, отвратительное воспитание, недостаток физического труда, условия городской жизни и проч. и проч. И кроме S существуют еще другие болезни, не менее серьезные. Наприм<ер>, бугорчатка. Также мне кажется, не дело художника бичевать людей за то, что они больны. Разве я виноват, что у меня мигрень? Разве Сидор виноват, что у него S, что к этой болезни он имеет большее предрасположение, чем Тарас? Разве Акулька виновата, что кости у нее страдают бугорчаткой? Никто не виноват, а если и есть виноватые, то касается это санитарной полиции, а не художников.

Врачи в Вашем рассказе ведут себя прескверно. Вы заставляете их забыть о врачебной тайне; мало того, они тяжело больного, параличного посылают в город! Уж не на тарантасе ли потрепыхалась в город эта несчастная жертва таинственного S? А дамы в Вашем рассказе относятся к S, как к жупелу. Это напрасно. S есть не порок, не продукт злой воли, а болезнь, и больные S также нуждаются в теплом, сердечном уходе. Нехорошо, если жена бежит от больного мужа, ссылаясь на то, что болезнь заразная или скверная. Она, впрочем, может относиться к S, как ей угодно, но автор должен быть гуманен до кончика ногтей.

Кстати: Вы знаете, что influenza также производит в организме разрушения, весьма не безразличные во всех смыслах? О, в природе очень мало такого, что не было бы вредно и не передавалось бы по наследству. Даже дышать вредно. Лично для себя я держусь такого правила: изображаю больных лишь постольку, поскольку они являются характерами или поскольку они картинны. Болезнями же я боюсь запугивать. «Нашего нервного века» я не признаю, так как во все века человечество было нервно. Кто боится нервности, тот пусть обратится в осетра или в корюшку; если осетр сделает глупость или подлость, то лишь одну: попадется на крючок, а потом в селянку с расстегаем.

Мне хотелось бы, чтобы Вы изобразили что-нибудь жизнерадостное, ярко-зеленое, вроде пикника. Предоставьте нам, лекарям, изображать калек и черных монахов. Я скоро начну писать юмористические рассказы, ибо весь мой психопатологический репертуар уже исчерпан.

Строю баню.

Желаю Вам всяких благ, земных и небесных. Присылайте еще «Деловые бумаги». Я люблю читать Ваши рассказы. Только позвольте поставить Вам непременное условие: как бы ни была сурова моя критика, это не значит, что рассказ не годится для печати. Моя придирчивость сама по себе, а печатание и гонорар сами по себе.

Ваш А. Чехов.

Что за ужас! Нечаянно разрезал письмо надвое. Читайте и извиняйте.

Март ​​ 

1 ​​ Чехов пишет

М. П. ЧЕХОВОЙ

2 марта 1895 г. Мелихово.

2 март.

Ма chere Marie! Я в Серпухове угодил прямо на именины к Авдотье, так что вышло так, будто я нарочно приехал. В тот же день вечером вернулся в Мелихово на наемном за 1 рубль.

Железо по 5 листов на пуд стоит в Серпухове 2 р. 90 к. По-моему, оно ничем не отличается от московского. Я взял пока 10 пуд<ов> для того, чтобы тебе показать, и в случае, если одобришь, напишу - вышлют остальное наложенным платежом. Купил я все печные мелочи, заказал куб в 6 ведер с медным краном за 3 р. Купил два колокольчика с пружиной, 30 пуд<ов> пакли первого сорта по 1 р. 20 к. за пуд с доставкой. Пригласил кровельщика и дятла. Первый, лучший кровельщик в Серпухове, работающий на земство, взял по 6 коп. за лист со своей подмазкой и желобами. За качество работы ручаются. Второй, т. е. дятел, взял за баню 5 р. + 50 к. награды за проход из города в Мелихово. Это тоже рекомендованный. Получил от Яворской письмо в стихах, но шестерни от Берданосова и двух рублей не получил, так как не был у него.

Нижайший поклон Евдокии Исааковне и ее мужу Мордухаю Янкелевичу.

Итак, тебе нечего покупать, ты можешь быть покойна. За постройкой я посмотрю духовными очами. Всё будет в порядке. А вот если ты съездишь с Дедушкой и посмотришь тарантас, то это будет недурно даже в смысле гешефта, так как покупать в Москве выгоднее, чем у Бахмарина.

Надеюсь, что ты уже здорова и не заразила жабой ни одного еврейчика.

Желаю всяких благ. Если не приедешь в эту пятницу, то убытка от этого не будет. Печник еще не пришел.

Твой А. Чехов.

Привези мне аптекарские весы, самые маленькие, и разновес. Продаются в аптекарских магазинах.

1 кусок заграничного мыла 1 р.

Пришли кровельщик и дятел. Отец пошел выдавать им материал с таким видом, как будто повел их сечь.

5  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Чехов пишет

М. П. ЧЕХОВОЙ

5 марта 1895 г. Мелихово.

5 м.

Дятел уже кончил работу и ушел. Кровельщик кончает: потребовал еще 15 листов; пришлось дать из тех десяти пудов, которые я выписал из Серпухова. Печник копает глину. Положение печи на плане понятно, но непонятно, куда нужно вставить котел. Коробку с краном и котел рядом? Без котла прачечная немыслима, потому что прачки варят из белья бульон. Непонятно также, для чего дверь из прихожей в мыльную. Из мыльной достаточно бы одной двери, которая идет в раздевальную.

Из Серпухова всё пришло в исправности. Лес уже перестали возить. Всё свезли.

Миша прислал письмо: едет в Мелихово. В понедельник повезут навоз.

Привези, купив в аптек<арском> магазине:

1 ф. мыла Джейса (вонючее),

персидского порошка от блох на 20 копе.

Spiritus Hebrae (в аптеке) на 20 копе. Этот спирт Гебры употребляется при мытье собак от блох. Купи также намордник для Брома, самый дешевый, а то без намордника мыть его нельзя.

Купи кофе, но не от блох, а для питья.

Если же находишь, что этот каламбур неудачен, то извини. Купи грибов. Это мать велит.

Главнее же всего - намордник.

Я здоров, голова не болит. Мужики взяли деньги за возку леса. Мороз. После твоего отъезда у Кувшинчихи ни разу не горело.

Купили два лома для пруда в рассуждении льда. Приезжал Бахмарин за деньгами.

Говорил с печником: котел и коробка будут рядом. Говорил с Яковом: дверь из прихожей (к сожалению) будет, но раздевальную придется увеличить, иначе мыльная будет такой громадной, что не нагреется никогда. Одним словом, зафилософствуй - ум вскружится.

Честь имею кланяться. Нижайший поклон двенадцати коленам израильским.

Твой А. Чехов.

6  ​​ ​​​​ Театр Сергея Бунтмана. Интересно, но не могу посещать часто.

«Ивонна» Гомбровича.

Играют приятно, но все же не артисты. Всех интересней – сам Сергей: хорошо знает французский, говорит с легким акцентом. ​​ 

10 ​​ Чехов пишет

А. В. ЖИРКЕВИЧУ

10 марта 1895 г. Мелихово.

Ст. Лопасня, М.-К. д., 95 10/III

Многоуважаемый

Александр Владимирович!

Невзирая на Ваше доброе расположение ко мне и внимание, которым я так дорожу, я, к великому моему огорчению, вынужден отказать Вам по всем пунктам.

Во-первых, фотографии моей у меня нет; в феврале я был в Петербурге и снимался у Шапиро, и уехал, не дождавшись, когда карточки будут готовы. Если Шапиро пришлет мне, то и я пришлю Вам (конечно, в обмен на Ваш портрет), а пока простите.

Во-вторых, написать откровенно свое мнение о Вашей поэме, написать так, как бы Вы желали, - мне решительно не под силу. То есть я могу много наговорить Вам, но всё это будет околесица, на которую Вы только рукой махнете. Стихи не моя область, их я никогда не писал, мой мозг отказывается удерживать их в памяти, и их, точно так же, как музыку, я только чувствую, но сказать определенно, почему я испытываю наслаждение или скуку, я не могу. В прежнее время я пытался переписываться с поэтами и высказывать свое мнение, но ничего у меня не выходило, и я скоро надоедал, как человек, который, быть может, и хорошо чувствует, но неинтересно и неопределенно излагает свои мысли. Теперь я обыкновенно ограничиваюсь только тем, что пишу: «нравится» или «не нравится». Ваша поэма мне понравилась.

Что же касается рассказа, который Вы пишете, то тут другое дело, я готов критиковать его хоть на двадцати листах, и если Вы со временем пришлете мне его и пожелаете узнать мое мнение, то я с большим удовольствием и прочту и напишу Вам более или менее определенно и буду при этом чувствовать себя свободно.

Письмо покойного Крестовского, напечатанное в «Историческом вестнике», - хорошее письмо, и, думаю, оно будет иметь успех в литературных кружках. В этом письме чувствуется литератор, и притом очень умный, доброжелательный литератор.

Позвольте мне еще раз поблагодарить Вас и крепко пожать руку.

Искренно преданный

А. Чехов.

11  ​​ ​​​​ В Думе драка депутатов. ​​ 

Невероятный, головокружительный спектакль обречен на успех.

Свинство стало нормой.

14 ​​ Достоевский Ф. М. - Гроту Я. К.

14 марта 1866. Петербург

Милостивый государь Яков Карлович,

Я говорил Егору Петровичу, что буду читать 2-ю главу первой части моего романа "Преступление и наказание", - так как тут отдельный эпизод. Егор Петрович это одобрил.

Вставок не сделаю ни одного слова, но сокращения некоторые сделаю, что, конечно, возможно.

Другого экземпляра у меня нет, а потому покорнейше прошу Вас, если только возможно, возвратить мне этот экземпляр хоть в четверг, чтоб я мог приготовиться.

Примите уверение в совершенном моем уважении и преданности.

Федор Достоевский.

15  ​​​​ Чехов пишет

С. И. ШАХОВСКОМУ

15 марта 1894 г. Ялта.

Вы писали мне, соседушка, что Вера Андреевна говорила Вам, будто я дал ей слово послать в «Русские ведомости» заметку о новом обществе. Такого обещания я не давал. Я говорил ей, что о благотворительном обществе при лечебнице должен написать Петр Иванович, наш медицинский обер-прокурор. Мне кажется, пора земским врачам и вообще земским деятелям перестать презирать общую печать и относиться к ней, как к чему-то постороннему, стоящему далеко вне; пора уже им, и прежде всего санитарным врачам, занять в журналистике ту область, которая принадлежит им по праву компетенции и от которой они уклоняются просто из гордости. Согласен, послать заметку в газету - мелкое дело, но ведь жизнь сплошь состоит из грошей, а из грошей слагаются рубли, потом миллионы. Во всяком случае, по моему личному убеждению, заметку должен был сделать Петр Иванович. Не дождавшись его, я вручил Гольцеву устав с просьбой изобразить - и он изобразил в виде письма. Если вышло коротко, необстоятельно и проч., то виноват, конечно, в этом не Гольцев, а врачи, которые не хотят сами писать. Если «Русские ведомости» несколько месяцев назад неправильно трактовали вопрос о санитарных советах, то виноваты в этом не «Русские ведомости», а сами санитарные советы.

Мне стыдно, что до сих пор я не отдал Вам 25 руб., следуемых с меня за почту. Хотел перед отъездом отдать, но Вы были в отсутствии.

Сердечный привет Вашей семье и всем нашим общим знакомым. Желаю всего хорошего.

Ваш А. Чехов.

16  ​​​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

16 марта 1895 г. Мелихово.

Вы писали, что будете в Москве, я всё ждал от Вас телеграммы или письма, рассчитывая повидаться, но, очевидно, Вы изменили Ваши планы насчет Москвы. Вместо Вас небо послало мне Лейкина, который приезжал ко мне с Ежовым и Грузинским - двумя молодыми тюфяками, которые не проронили ни одного слова, но нагнали на всю усадьбу лютую скуку. Лейкин обрюзг, опустился физически, облез, но стал добрее и душевнее; должно быть, скоро умрет. Моя мать, заказывая мяснику мясо, сказала, что нужно мясо получше, так как у нас гостит Лейкин из Петербурга. «Это какой Лейкин? - изумился мясник. - Тот, что книги пишет?» - и прислал превосходного мяса. Стало быть, мясник не знает, что я тоже пишу книги, так как для меня он всегда присылает одни только жилы.

Приезжал ко мне из Москвы доктор, почитатель Нитче, очень милый и очень умный человек, с которым приятно было провести два дня. Иваненко, флейтист, которого Вы у меня видели, заболел горловой чахоткой. Вот и все новости.

Итак, «Сахалин» мы выпускаем, не дожидаясь разрешения. Книга выходит толстая, с массою примечаний, анекдотов, цифр… Авось пройдет. А не пройдет, то так тому и быть - всё равно умирать.

Читали ли Вы в февральском «Историческом вестнике» «Таинственную корреспондентку»? Не знаете ли, кто эта особа? Вот бы рассказ написать! Жаль, не знаю истории, а то написал бы. Удивительная особа, если только она не сочинена.

Ваше маленьк<ое> письмо насчет физических игр для студентов принесет пользу, если Вы будете настойчиво и часто говорить на эту тему. Игры положительно необходимы. Это и здорово, и красиво, и либерально, либерально в том смысле, что ничто так не служит к слиянию сословий и проч., как уличные и общественные игры. Игры дали бы нашей молодежи, живущей одиноко, знакомых; молодые люди чаще бы влюблялись. Но игры должны быть учреждены не раньше, как студент российский перестанет быть голодным. Натощак никакой крокет, никакие коньки не заставят студиоза быть бодрым.

Да хранят Вас небеса, видимые с земли и видимые с Сириуса. Помяните меня в своих святых молитвах и напишите мне хоть 2 - 3 строки. Была ли у Вас астрономка?

Ваш А. Чехов.

20 ​​ Письма Чехова в 1886 году:

Я был поражен приемом, к<ото>рый оказали мне питерцы. Суворин, Григорович, Буренин... всё это приглашало, воспевало... и мне жутко стало, что я писал небрежно, спустя рукава. Знай, мол, я, что меня так читают, я писал бы не так на заказ...

Женатый коллега!

Все вещи ((столовые приборы)) будут возвращены во всем их первобытном целомудрии.

Не-ет, беда быть семейным! Впрочем, вчера, провожая домой одну барышню, сделал ей предложение... Хочу из огня да в полымя... Благословите жениться.

Возвратившись из Москвы, я к ужасу своему заметил, что не могу ни сидеть, ни ходить: у меня появился геморрой. Задница <...> разгулялась на славу и гуляет до сегодня.

На Ваш вопрос, заданный сестре: женился ли я? отвечаю: нет, чем и горжусь. Я выше женитьбы! Вдова Хлудова (плюющая на пальцы) приехала в Москву. Спасите меня, о неба серафимы!

Бываю в театре. Ни одной хорошенькой... Все рылиндроны, харитоны и мордемондии. Даже жутко делается...  ​​​​ 

Сама жизнь обращается мало-помалу в сплошную мордемондию. Живется серо, людей счастливых не видно.

Денег нет. Кокоша сбежал. Мать и тетка умоляют меня жениться на купеческой дочке.

И паки странно...

Пили мы с Вами, как крокодилы, как ихтиозавры, так что я до сих пор никак не очнусь и удивляюсь своей крепости.

Буйлова нажми, не щадя его животов.

Ты не старший брат, а мерзавец: отчего ты не остановил своих младших братьев от такого позорного шага, как подписка на «Солнце». Да сожжет тебя это солнце своими лучами!

21 ​​ Чехов пишет

Г. М. ЧЕХОВУ

21 марта 1895 г. Мелихово.

21 март. Мелихово.

Милый Жорж, в Петербурге на Масленой на маскараде в Мариинском театре я виделся с Модестом Чайковским и видел издали отставного моряка без бороды и усов; решил, что это твой Чайковский, и хотел поговорить с ним о твоей особе, но было очень тесно и я потерял его из виду прежде, чем успел познакомиться.

Я сижу у себя в Мелихове. Никуда не поехал, ибо все деньги, какие я мог бы потратить на поездку, пошли на постройку новой конюшни. Да и не хочется двигаться с места, особенно не хочется ехать в Крым, который давно уже надоел мне. Вот если захочется отдохнуть, то приеду в Таганрог, пожуирую с тобой. Воздух родины самый здоровый воздух. Жаль, что я небогатый человек и живу только на заработок, а то бы я непременно купил себе в Таганроге домишко поближе к морю, чтобы было где погреться в старости. А старость уже не за горами.

Не томись и не терзайся, и не искушай себя без нужды. Вопрос насчет твоей поездки в Петербург решит само время.

Его преосвященству Владимиру передай, что если он по окончании семинарии пожелает поступить на медицинский факультет, то я к его услугам. Трехсот рублей в год ему хватит, чтобы прожить учебный сезон в Томске, заплатить за слушание лекций и на каникулы ездить домой в Таганрог, а эти деньги (по 100 руб. в треть) я охотно буду высылать ему. Мне же возвратит он их, когда кончит курс. Процентов я не возьму и рассрочу долг на 5 лет. Медицинская профессия тем удобна, что даст возможность Володе жить всегда в Таганроге. И мне кажется, что эта деятельность может быть очень симпатичной, буде сам доктор не собака.

При теперешнем тарифе поехать в Томск - это раз плюнуть.

Низко кланяюсь маме и сестрам. Будь здоров и благополучен и не забывай меня в твоих святых молитвах. Узнай, как имя и отчество Гутмахера, и сообщи мне. Он прислал мне свою книжку. Этот еврей не без таланта, но уж очень он самолюбив и зол. Зол, как богомолка, которой в толпе наступили на ногу. У нас ночью было 12 градусов мороза.

23  ​​​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

23 марта 1895 г. Мелихово.

23 март.

Я говорил Вам, что Потапенко очень живой человек, но Вы не верили. В недрах каждого хохла скрывается много сокровищ. Мне кажется, что когда наше поколение состарится, то из всех нас Потапенко будет самым веселым и самым жизнерадостным стариком.

Извольте, я женюсь, если Вы хотите этого. Но мои условия: всё должно быть, как было до этого, то есть она должна жить в Москве, а я в деревне, и я буду к ней ездить. Счастье же, которое продолжается изо дня в день, от утра до утра, - я не выдержу. Когда каждый день мне говорят всё об одном и том же, одинаковым тоном, то я становлюсь лютым. Я, например, лютею в обществе Сергеенко, потому что он очень похож на женщину («умную и отзывчивую») и потому что в его присутствии мне приходит в голову, что моя жена может быть похожа на него. Я обещаю быть великолепным мужем, но дайте мне такую жену, которая, как луна, являлась бы на моем небе не каждый день. NВ: оттого, что я женюсь, писать я не стану лучше.

Вы уезжаете в Италию? Прекрасно, но если Вы берете с собой Михаила Алексеевича с лечебными целями, то едва ли ему станет легче оттого, что он будет по 25 раз в час ходить по лестницам, бегать за fokino и проч. Ему нужно покойно сидеть где-нибудь у моря, купаться; если же это не поможет, то пусть попробует гипнотизм. Поклонитесь Италии. Я ее горячо люблю, хотя Вы и говорили Григоровичу, будто я лег на площади Св. Марка и сказал: «Хорошо бы теперь у нас в Моск<овской> губернии на травке полежать!» Ломбардия меня поразила, так что, мне кажется, я помню каждое дерево, а Венецию я вижу закрывши глаза.

Мамин-Сибиряк очень симпатичный малый и прекрасный писатель. Хвалят его последний роман «Хлеб» (в «Русской мысли»); особенно в восторге был Лесков. У него есть положительно прекрасные вещи, а народ в его наиболее удачных рассказах изображается нисколько не хуже, чем в «Хозяине и работнике». Я рад, что Вы познакомились с ним хоть немножко.

Вот уж четвертый год пошел, как я живу в Мелихове. Телята мои обратились в коров, лес поднялся на аршин и выше… Мои наследники отлично поторгуют лесом и назовут меня ослом, ибо наследники никогда не бывают довольны.

Не уезжайте за границу очень рано; там холодно. Погодите до мая. Я тоже, быть может, поеду; где-нибудь встретимся…

Напишите мне еще. Нет ли чего нового из области мечтаний бессмысленных и благомысленных. Почему Вильгельм отозвал генерала В.? Не будем ли мы воевать с немцами? Ах, мне придется идти на войну, делать ампутации, потом писать записки для «Исторического вестника»*.

Весь Ваш А. Чехов.

* Нельзя ли взять у Шубинского аванс в счет этих записок?

25 ​​ Чехов пишет

Е. М. ШАВРОВОЙ-ЮСТ

25 марта 1895 г. Мелихово.

25 март.

Ваш cher maitre ((дорогой учитель (франц.))) виноват перед Вами адски. Я давно уже прочел рассказ, и он мне очень понравился, но я медлил отвечать, медлил вместе со снегом, который не спешит таять и наводит на меня уныние.

В Вашем последнем рассказе очень много действующих лиц; это и достоинство, и недостаток. Лица интересны, но они толпятся, разбивают на 1000 частей внимание читателя и, расплывшись на пространстве одной небольшой «деловой бумаги», не оставляют в памяти оного читателя резкого следа. Что-нибудь из двух: или меньше персонажей, или пишите роман. Выбирайте. По-моему, надо писать роман. Очевидно, сама судьба гнет к роману, если при всяком желании написать рассказ Вас начинает искушать целая масса образов и Вы никак не можете отказать себе в удовольствии втиснуть их всех в одну кучу. Поручаю себя Вашим святым молитвам. Преданный и готовый к услугам по гроб жизни

А. Чехов.

А ​​ меня-то как размазала Петрушевская! 60-тница и просто знаменитость. Такое было время, что Чехов обязан был быть корректным. Завидное время!

27  ​​​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

27 марта 1894 г. Ялта.

27 март. Ялта.

Здравствуйте!! Вот уж почти месяц, как я живу в Ялте, в скучнейшей Ялте, в гостинице «Россия», в 39 №, а в 38 живет Ваша любимая актриса Абаринова. Погода весенняя, тепло и светло, море как море, но люди в высочайшей степени нудные, мутные, тусклые. Я сделал глупость, что весь март отдал Крыму. Надо было поехать в Киев и там удариться в созерцание святынь и хохлацкой весны.

Кашель у меня не прошел, но 5 апреля я все-таки двину на север к пенатам. Дольше оставаться здесь не могу. Да и денег нет. Я взял с собою только 350 р. Если вычесть дорожные расходы туда и сюда, то останется 250 р., а на эти деньги не разъешься. Будь у меня тысяча или полторы, я бы в Париж поехал, и это было бы хорошо по многим причинам.

В общем я здоров, болен в некоторых частностях. Например, кашель, перебои сердца, геморрой. Как-то перебои сердца у меня продолжались 6 дней, непрерывно, и ощущение всё время было отвратительное. После того, как я совершенно бросил курить, у меня уже не бывает мрачного и тревожного настроения. Быть может, оттого, что я не курю, толстовская мораль перестала меня трогать, в глубине души я отношусь к ней недружелюбно, и это конечно несправедливо. Во мне течет мужицкая кровь, и меня не удивишь мужицкими добродетелями. Я с детства уверовал в прогресс и не мог не уверовать, так как разница между временем, когда меня драли, и временем, когда перестали драть, была страшная. Я любил умных людей, нервность, вежливость, остроумие, а к тому, что люди ковыряли мозоли и что их портянки издавали удушливый запах, я относился так же безразлично, как к тому, что барышни по утрам ходят в папильотках. Но толстовская философия сильно трогала меня, владела мною лет 6 - 7, и действовали на меня не основные положения, которые были мне известны и раньше, а толстовская манера выражаться, рассудительность и, вероятно, гипнотизм своего рода. Теперь же во мне что-то протестует; расчетливость и справедливость говорят мне, что в электричестве и паре любви к человеку больше, чем в целомудрии и в воздержании от мяса. Война зло и суд зло, но из этого не следует, что я должен ходить в лаптях и спать на печи вместе с работником и его женой и проч. и проч. Но дело не в этом, не в «за и против», а в том, что так или иначе, а для меня Толстой уже уплыл, его в душе моей нет, и он вышел из меня, сказав: се оставляю дом ваш пуст. Я свободен от постоя. Рассуждения всякие мне надоели, а таких свистунов, как Макс Нордау, я читаю просто с отвращением. Лихорадящим больным есть не хочется, но чего-то хочется, и они это свое неопределенное желание выражают так: «чего-нибудь кисленького». Так и мне хочется чего-то кисленького. И это не случайно, так как точно такое же настроение я замечаю кругом. Похоже, будто все были влюблены, разлюбили теперь и ищут новых увлечений. Очень возможно и очень похоже на то, что русские люди опять переживут увлечение естественными науками и опять материалистическое движение будет модным. Естественные науки делают теперь чудеса, и они могут двинуться, как Мамай, на публику и покорить ее своею массою, грандиозностью. Впрочем, всё сие в руце божией. А зафилософствуй - ум вскружится.

Один немец из Штутгарта прислал мне 50 марок за перевод моего рассказа. Как это Вам нравится?

Я за конвенцию, а какая-то свинья напечатала в газетах, будто в разговоре я высказался против конвенции. И мне приписаны такие фразы, каких я даже выговорить не могу.

Пишите мне в Лопасню. Если же захотите телеграфировать, то телеграмма еще застанет меня в Ялте, так как я проживу здесь до 5-го апреля.

Будьте здоровы и покойны. Как Ваша голова? Болит чаще или реже прежнего? У меня стала болеть реже - оттого, что не курю.

Анне Ивановне и детям нижайший поклон.

Ваш А. Чехов.

29  ​​​​ Чехов пишет

Ал. П. ЧЕХОВУ

27 и 29 марта 1895 г. Мелихово.

27 март. Мелихово.

Достоуважаемый Братец!

Приводя в порядок свой архив, я сортирую письма по соответствующим группам: писательские отношу к писательским, родственные - к родственным. Относительно же Ваших писем я нахожусь в совершенном затруднении, не зная, куда их отнести - к писательским или родственным. Чтобы не обидеть Ваших писательских или родственных чувств предпочтением какой-либо одной из этих двух групп, я пока нахожу наиболее удобным отнести Ваши письма к группе просительских, так как Вы человек бедный и пьющий.

В архиве я нашел много писем и документов, принадлежащих Вам и для Вас лишь интересных. Сии бумаги я запечатал и вручу Вам при свидании в Мелихове, куда мы ожидаем Вас на Святой неделе. Весна уже началась, и все пернатые, забыв всякое приличие, удовлетворяют свои естественные надобности и таким образом превращают мой сад и мои леса как бы в дома терпимости.

Вся наша фамилия здравствует. «Нашу пищу» мать получает и очень довольна.

С истинным почтением имею честь быть Ваш брат в благодетель.

А. Чехов.

Р. S. Напишите, когда приедете, чтобы мы могли приготовить Вам место в людской. Телята Вам кланяются.

Наталии Михайловне, Коле, Антону и Михайле нижайший поклон и благословение навеки нерушимо.

Это письмо, по случаю распутицы, пошло на станцию лишь 29-го. Прилетели скворцы и жаворонки. С праздником!!!

30  ​​​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

30 марта 1895 г. Мелихово.

30/III. Мелихово.

Панова 5 - 6 лет назад, когда я знал ее, была недурна собой, но актриса она неважная; в «Ганнеле» она будет играть вяло и кисло, не обнаруживая никаких качеств; впрочем, хвалить ее будут. На Святой в Петербурге будет оперировать труппа Корша. Сей тенором говорящий антрепренер, вероятно, приедет приглашать Вас. Побывайте на «Madame Sans Gene» и посмотрите Яворскую. Если хотите, познакомьтесь. Она интеллигентна и порядочно одевается, иногда бывает умна. Это дочь киевского полицеймейстера Гюбеннета, так что в артериях ее течет кровь актерская, а в венах полицейская. О преемственности сих двух кровей я уже имел удовольствие высказывать Вам свое психиатрическое мнение. Московские газетчики всю зиму травили ее, как зайца, но она не заслуживает этого. Если бы не крикливость и не некоторая манерность (кривлянье тож), то это была бы настоящая актриса. Тип во всяком случае любопытный. Обратите внимание. Если интересуетесь пьесами, то поглядите у Корша первый акт «Романтиков».

У нас уже весна, но снегу целые горы, и неизвестно, когда он растает. Чуть солнце спрячется за облако, как от снега начинает дуть холодом и становится отвратительно. Маша уже работает в парниках и цветнике, утомляется и постоянно сердится, так что ей не нужно читать фельетона Смирновой. Хороший совет дает Софья Ивановна, девицы прочтут и спасутся; одно только неизвестно: куда сбывать яблоки и капусту, если имение далеко от города, и из какой материи шить платье, если рожь вовсе не продается и у хозяйки нет ни гроша. В имении трудом рук своих и в поте лица прокормиться можно только при одном условии: если будешь работать сам, как мужик, невзирая ни на звание, ни на пол. На рабах теперь не выедешь, надо самому браться за косу и топор, а если не умеешь, то никакие сады не помогут. Успех в хозяйстве, даже маленький, в России дается ценою жестокой борьбы с природой, а для борьбы мало одного желания, нужны силы телесные и закал, нужны традиции - а есть ли всё это у барышень? Советовать барышням заниматься сельским хозяйством - это всё равно что советовать им: будьте медведями и гните дуги.

Христос воскрес! Вас, Анну Ивановну, Настю, Борю и всех Ваших поздравляю и от всей души шлю пожелания счастья. Это письмо придет к Вам на Пасху.

У меня уже нет денег. Фюйть! Но живу в деревне, ресторанов нет, извозчиков нет - и деньги как будто бы не нужны.

Алексей Петрович прислал мне великолепные часы.

Будьте здоровы.

Ваш А. Чехов.

Сестра кланяется.

Апрель

2  ​​​​ Чехов пишет

В. В. БИЛИБИНУ

2 апреля 1895 г. Мелихово.

95,2/IV.

Спасибо за письмо, милый Виктор Викторович, поздравляю с праздником Вас, Анну Аркадьевну и чад Ваших. Отвечаю на Ваши вопросы. Как поживаю? Тай себе. Старею, и ничего больше. Что пишу? Ничего. Куда думаю уехать летом? Никуда.

Ваша болезнь относится к разряду тех, которые проходят с возрастом. Чахнуть, киснуть и недомогать перестанете еще не скоро; пока не произведут Вас в статские советники и не дадут Вам Владимира на шею, не ждите облегчения. Конечно, было бы недурно переменить климат, но так как это невозможно, то и толковать нечего.

У Толстого я еще не был.

Из Петербурга я бежал, потому что стало вдруг противно ничего не делать и изображать гостя. В следующий раз, когда приеду в Петербург, найму себе квартиру.

В «Русских ведомостях» я печатаюсь в неопределенные сроки, в те месяцы, когда редакторствует Соболевский. У меня накопилось 1036 сюжетов для мелких рассказов, и я засяду за них, когда потеплеет.

Мне стали высылать «Осколки». Это последствие визита, какой нанес мне Н<иколай> А<лександрович>. Он (т. е. Н. А., а не визит) опустился физически, обрюзг и, по-видимому, проживет еще не долго. Стал добрее и мягче.

Пишите водевили. Пишите водевили. Купите себе попугая и научите его кричать Вам каждую минуту: пишите водевили. Предполагая, что из пяти водевилей только один дает хлеб, каждому искусившемуся надо писать их 150. Вам, стало быть, осталось написать еще 130, а затем можете почить на лаврах. Детям пригодятся водевили, ибо дадут они пенсию все-таки изрядную.

Где Вы живете? Я боюсь, что это письмо не скоро дойдет до Вас.

Будьте здоровы, приезжайте ко мне и верьте в мое искреннее расположение к Вам. Пишите.

Ваш А. Чехов.

Молодой человек, кончивший университет, юрист, коллежский секретарь, податной инспектор, желал бы поступить в почтмейстеры приличного города. Что он должен для этого сделать? Какими качествами обладать?

В тот же день ​​ Чехов пишет

А. В. ЖИРКЕВИЧУ

2 апреля 1895 г. Мелихово.

95 2/IV. Ст. Лопасня, М.-К. д.

Многоуважаемый Александр Владимирович, на нашей станции не выдают заказной корреспонденции, и потому Ваше письмо всё это время лежало в Серпухове, и если бы не выручил сотский, который по субботам ходит в город, то Вам долго бы еще пришлось ожидать от меня критики.

Ваш рассказ мне очень понравился. Это хорошая, вполне интеллигентная, литературная вещь. Критиковать по существу положительно нечего, разве только по мелочам можно сделать несколько неважных замечаний. Сегодня первый день праздника, около меня толчется народ, писать приходится урывками, и потому разрешите для легкости излагать эту критику по пунктам:

1) Название рассказа «Против убеждения…» - неудачно. В нем нет простоты. В этих кавычках и трех точках в конце чувствуется изысканная претенциозность, и я подозреваю, что это заглавие дал сам г. Стасюлевич. Я бы назвал рассказ каким-нибудь одним словом: «Розги», «Поручик».

2) Рутинны приемы в описаниях природы. Рассказ должен начинаться с фразы: «Сомов, видимо, волновался», всё же, что раньше говорится о туче, которая улеглась, и о воробьях, о поле, которое тянулось, - всё это дань рутине. Вы природу чувствуете, но изображаете ее не так, как чувствуете. Описание природы должно быть прежде всего картинно, чтобы читатель, прочитав и закрыв глаза, сразу мог бы вообразить себе изображаемый пейзаж, набор же таких моментов, как сумерки, цвет свинца, лужа, сырость, серебристость тополей, горизонт с тучей, воробьи, далекие луга, - это не картина, ибо при всем моем желании я никак не могу вообразить в стройном целом всего этого. В таких рассказах, как Ваш, по-моему, описания природы тогда лишь уместны и не портят дела, когда они кстати, когда они помогают Вам сообщить читателю то или другое настроение, как музыка в мелодекламации. Вот когда бьют зорю и солдаты поют «Отче наш», когда возвращается ночью командир полка и затем утром ведут солдата наказывать, пейзаж вполне кстати, и тут Вы мастер. Вспыхивающие зарницы - эффект сильный; о них достаточно было бы упомянуть только один раз, как бы случайно, не подчеркивая, иначе ослабляется впечатление и настроение у читателя расплывается.

3) Рутинность приемов вообще в описаниях: «Этажерка у стены пестрела книгами». Почему не сказать просто: «этажерка с книгами»? Томы Пушкина у Вас «разъединяются», издание «Д<ешевой> библиотеки» «прижато»… И чего ради всё это? Вы задерживаете внимание читателя и утомляете его, так как заставляете его остановиться, чтобы вообразить пеструю этажерку или прижатого «Гамлета», - это раз; во-вторых, всё это не просто, манерно и как приём старовата. Теперь уж только одни дамы пишут «афиша гласила», «лицо, обрамленное волосами»…

4) Провинциализмы, как «подборы», «хата»; в небольшом рассказе кажутся шероховатыми не только провинциализмы, но даже редко употребляемые слова, вроде «разнокалиберный».

5) Детство и страсти господни изображены мило, но в том самом тоне, в каком они изображались уже очень много раз.

Вот и всё. Но это всё такая мелочь! По поводу каждого пункта в отдельности Вы можете сказать: «Это дело вкуса» - и будете правы.

Ваш Сомов, несмотря на воспоминание о страстях господних, несмотря на борьбу, все-таки наказывает солдата. Это художественная правда. В общем рассказ производит то впечатление, какое нужно. «И талантливо, и умно, и благородно»*.

За фотографию и за лестную надпись приношу Вам мою сердечную благодарность. Свой портрет вышлю Вам, когда сам получу.

Погода отвратительная.

Желаю Вам всего хорошего, поздравляю с праздником.

Ваш А. Чехов.

* Это из одной моей повести. Когда меня ругают, то обыкновенно цитируют эту фразу с «но».

5  ​​ ​​​​ Мераб Мамардашвили. Метафизика Арто. Уже есть в театральном дневнике за 1988 год.

6  ​​​​ Чехов пишет

М. П. ЧЕХОВОЙ

6 апреля 1894 г. Мелихово.

Возьми у Иммера или в любом цветочном магазине:

1) Просвирняк - Lavatera variegata.

2) Шпажник, луковицы.

3) Мальва, семян и корней. Корни дороги, но это ничего.

Возьми 1/2 ф. желтой акации семян и спроси, почем Иммер в своем садовом заведении продает сирень.

Звягин прислал тебе вина.

Спроси у Иммера 10 корней Calestegia pubescens, вьющееся растение.

Привези яблочной пастилы. Погода удивительная, лучше, чем в Крыму.

Твой А. Чехов.

Среда.

На обороте:

Москва,

Каретная Садовая, д. Шапошникова, кв. 31

Ее высокоблагородию Марии Павловне Чеховой.

7  ​​​​ Чехов пишет

Н. А. ЛЕЙКИНУ

7 апреля 1895 г. Мелихово.

7 апр.

Дорогой Николай Александрович, и Вас также поздравляю с праздником и желаю дождаться многих предбудущих в добром здоровье и благополучии. Комплект «Осколков» я получил еще задолго до Пасхи и тогда же уразумел, что путешествие Вам не удалось и зима прогнала Вас к пенатам. У нас продолжает быть зима. В поле снегу на аршин, а в лесу на два. По утрам морозы в 8°. Езда на санях. Пасху встретили по-крещенски. Около полудня бывает тепло, но всё же это не весна, а в сущности чёрт знает что такое. Скворцы прилетели и опять улетели. Тяга и тетеревиный ток еще не начинались и нескоро еще начнутся, хотя я давно уже приготовил два ружья.

Конюшня, которую Вы видели в зародыше, уже покрыта железом и внушает некоторый страх, ибо такого большого здания до сих пор в нашей волости еще не было. В бане уже парились.

Фотографию Вашего пса передал его детям. Долго оба нюхали и, ничего не почувствовав, отошли прочь. За сахалинскую гречу большое спасибо. У нас для нее есть подходящие места и в саду, и в поле. Но мы, конечно, сначала попробуем в саду. У себя на родине она растет во влажных местах, на долинах рек, стало быть, почва заливных лугов для нее наиболее подходящая.

Вы обещали переснять фотографию с фотографии Пальмина и прислать мне. Кстати замечу, что Н. П. Аксаков, москвич, живущий ныне в Петербурге и служащий в министерстве путей с<ообщения>, кажется, в железнодорожном департаменте, собирает материал, чтобы издать книжечку о своем друге Пальмине. Книжечка предназначается главным образом не для продажи, а, кажется, только pour les amis*. Если встретитесь с ним, то поговорите. Быть может, у него и выйдет что-нибудь в самом деле интересное.

Книги, высланные Вами в «Русскую мысль», получу в пятницу на Фоминой. Сердечно благодарю. Мои старики и сестра благодарят Вас за память и кланяются Вам. Просят, чтобы Вы опять приехали. У нас самое нескучное время - это начало июня и сентябрь. Вот приезжайте-ка в июне! Вчера видел журавлей. Бедняги летят, несмотря на холод.

Низко кланяюсь Вам и Прасковье Никифоровне. Феде тоже. Будьте здоровы и не лечите Ваших глаз, ибо и без лечения дело обойдется.

Ваш А. Чехов.

* для друзей (франц.)

8  ​​ ​​ ​​​​ Из писем Чехова в 1887 году:

Всюду меня встречают с почетом, но никто не догадается дать рублей 1000 - 2000…

Петля ​​ - символ любви, семейного счастья.

Погода у нас мерзкая. Идут снег и дождь, ездят в санях и на пролетках, тепло и холодно… Сам чёрт не разберет, в чем дело.

Каждый день знакомлюсь с девицами, т. е. девицы ходят к Ер<емееву> поглядеть, что за птица Чехов, к<ото>рый «пишить». Большинство из них недурны и неглупы, но я равнодушен, ибо у меня катар кишок, заглушающий все чувства.

Прощайте. Избегайте вина и женщин.

Видел богатых невест. Выбор громадный, но я всё время был так пьян, что бутылки принимал за девиц, а девиц за бутылки.

Ужасно: у меня 53 рубля - только. Приходится обрезывать себе крылья и облизываться там, где следовало бы есть. Езжу теперь в III классе, и как только у меня останется в кармане 20 р., тотчас же попру обратно в Москву, чтобы не пойти по миру.

Деньги на исходе. Если останусь без копейки, то поступлю в Таганроге в михайловские певчие.

11  ​​​​ Чехов пишет

В. С. ГЛУХОВСКОМУ

11 апреля 1895 г. Мелихово.

11 апр.

Многоуважаемый Владимир Степанович, в ответ

на Ваше последнее письмо посылаю Вам список моего рогатого скота:

1) бык.

2) альгаузская корова (вчера отелившаяся).

3) красная корова 8 лет.

4) пестрая корова 6 лет (одного соска нет).

5) белобокая корова, ярославка, 12 лет.

6) рыжая корова с белым пятном на боку 3 лет.

№№ 1 и 2 уже мною застрахованы у Вас за 2 р. 75 к. Остальные же №№ будьте добры застраховать по особой (по 25 руб.) или нормальной оценке.

В § 3 Устава сказано, что на страхование) принимается крупный скот не моложе одного года; если это нужно понимать как обязательство, что я должен застраховать всех достигших одного года (страхового возраста - как сказано в § 4), то прошу застраховать и еще две головы:

7) телка рыжая 1 Ѕ года,

8) бычок белобокий, сын ярославки, 1 г<од>.

Я уже надоел Вам, простите пожалуйста. Деньги пришлю с сотским в земскую управу в одну из суббот.

Если будете проезжать через Мелихово, то милости просим.

Уважающий Вас

А. Чехов.

13 ​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

13 апреля 1895 г. Мелихово.

13 апр.

Вы спрашиваете: получил ли я то ((самое)) письмо? Да, получил и говорил Вам об этом в Петербурге. В нем Вы неблагонадежны вдвойне, так как относитесь критически и к настоящему и к прошедшему. Вспомните-ка, что Вы писали об Екатерине II и шелковых сорочках! Отыскивая это письмо, я, кстати, просмотрел мельком все Ваши письма и привел их в некоторый порядок. Сколько в них хорошего! Особенно ярко то время, когда Вы ставили «Татьяну Репину», а я «Иванова». Заметно некоторое кипение жизни.

Одолеваю «Семью Поланецких» Сенкевича. Это польская творожная пасха с шафраном. Если к Полю Бурже прибавить Потапенку, попрыскать варшавским одеколоном и разделить на два, то получится Сенкевич. «Поланецкие» несомненно навеяны «Космополисом» Бурже, Римом и женитьбой (Сенкевич недавно женился); тут и катакомбы, и старый чудак-профессор, вздыхающий по идеализме, и иже во святых Лев XIII с неземным лицом, и совет возвратиться к молитвеннику, и клевета на декадента, который умирает от морфинизма, поисповедавшись и причастившись, т. с. раскаявшись в своих заблуждениях во имя церкви. Семейного счастья и рассуждений о любви напущена чёртова пропасть, и жена героя до такой степени верна мужу и так тонко понимает «сердцем» бога и жизнь, что становится в конце концов приторно и неловко, как после слюнявого поцелуя. Сенкевич, по-видимому, не читал Толстого, не знаком с Нитче, о гипнотизме он толкует, как мещанин, но зато каждая страница у него так и пестрит Рубенсами, Боргезе, Корреджио, Боттичели - и это для того, чтобы щегольнуть перед буржуазным читателем своею образованностью и показать кукиш в кармане материализму. Цель романа: убаюкать буржуазию в ее золотых снах. Будь верен жене, молись с ней по молитвеннику, наживай деньги, люби спорт - и твое дело в шляпе и на том и на этом свете. Буржуазия очень любит так называемые «положительные» типы и романы с благополучными концами, так как они успокаивают ее на мысли, что можно и капитал наживать и невинность соблюдать, быть зверем и в то же время счастливым.

У нас какая-то жалкая весна. Снег все еще лежит в полях, и нет езды ни на санях, ни на колесах, а скотина скучает по траве и воле. Вчера пьяный мужик-старик, раздевшись, купался в пруде, дряхлая мать била его палкой, а все прочие стояли вокруг и хохотали. Выкупавшись, мужик пошел босиком по снегу домой, мать за ним. Как-то эта старуха приходила ко мне лечиться от синяков - сын побил. Откладывать просвещение темной массы в далекий ящик, это такая низость!

Яворская не живет с Коршем, но это правда, что он ее ревнует. Как прошел спектакль в лит<ературно>-артистическом кружке?

Желаю Вам всяких благ. Поздравляю Вас с японско-китайским миром и желаю скорейше приобрести незамерзающую Феодосию на восточном берегу и провести к ней железную дорогу. Не было у бабы хлопот, так она купила порося. И мне кажется, что с этим незамерзающим портом мы наживем себе массу хлопот. Он обойдется нам дороже, чем если бы мы вздумали завоевать всю Японию. Впрочем, futura sunt in manibas deorum*.

Приезжал Миша и говорил, что он получил Станислава 3 степ<ени>.

Ваш А. Чехов.

* будущее в руках богов (лат.)

14  ​​ ​​​​ Достоевский Ф. М. - Врангелю А. Е.

31 марта - 14 апреля 1865. Петербург

Милый, добрый друг мой, Александр Егорович, я понимаю, что Вы должны были очень удивиться и, конечно, судя по чувствам Вашим ко мне, оскорбиться моим молчанием в ответ на оба Ваши задушевные, добрейшие письма. Не удивляйтесь и не оскорбляйтесь. Я Вам тотчас же хотел тогда ответить и не мог. Почему? Прочтете ниже. Но Вас, друга моего в то время, когда у меня не было друзей, свидетеля и моего бесконечного счастья и моего страшного горя (помните ту ночь в лесу, под Семипалатинском, когда мы их провожали)1; друга моего и потом здесь, в Петербурге, ходатая за меня2 - Вас мог ли бы я забыть? Напротив, во все эти годы много раз я об Вас думал и вспоминал. Но что была моя жизнь в это время. Я Вам обязан объяснением и даже отчетом, чтоб разъяснить мое недавнее молчание на Ваши письма. Слушайте же, напишу Вам всю мою историю за всё время, - впрочем, не всю, этого нельзя, потому что в подобных случаях в письмах главнейшего никогда (1) не расскажешь. Иное просто не могу рассказывать. А потому расскажу Вам лучше, по возможности вкратце, последний год моей жизни.

Вы знаете, вероятно, что брат затеял четыре года назад журнал. Я ему сотрудничал3. Всё шло прекрасно. Мой "Мертвый дом" сделал буквально фурор, и я возобновил им свою литературную репутацию4. У брата были огромные долги при начале журнала, и те стали оплачиваться, - как вдруг в 63-м году, в мае, журнал был запрещен за одну самую горячую и патриотическую статью, которую ошибкой приняли за самую возмутительную против правительственных действий и общественного тогдашнего настроения. Правда, и писатель был отчасти виноват (один из наших ближайших сотрудников), слишком перетонил, и его поняли обратно. Дело скоро поняли как надо, но уж журнал был запрещен5. С этой минуты дела брата приняли крайнее расстройство, кредит его пропал, долги обнаружились, а заплатить было нечем. Брат выхлопотал себе позволение продолжать журнал под новым названием "Эпоха". Позволение вышло только в конце февраля 64-го6. 1-й номер не мог появиться раньше 20-го марта. Журнал, значит, опоздал, подписка уже повсеместно кончилась, потому что публика подписывается на все журналы по старой привычке только в 3 месяца, в декабре, январе и феврале. Надо было удовлетворить прежних подписчиков, которые не получили расчету при прекращении "Времени". Им объявлено было, чтоб они досылали по шести рублей, за "Эпоху" 1864-го года. Так как новых подписчиков почти не было, а были всё старые, досылавшие по шести рублей, то, стало быть, брат должен был издавать журнал себе в убыток. Это окончательно его расстроило и доканало. Он начал делать долги, здоровье же его стало расстроиваться. Меня подле него в это время не было. Я был в Москве, подле умиравшей жены моей. Да, Александр Егорович, да, мой бесценный друг, Вы пишете и соболезнуете о моей роковой потере, о смерти моего ангела брата Миши, а не знаете, до какой степени судьба меня задавила! Другое существо, любившее меня и которое я любил без меры, жена моя, умерла в Москве, куда переехала за год до смерти своей от чахотки. Я переехал вслед за нею, не отходил от ее постели всю зиму 64-го года, и 16-е апреля прошлого года она скончалась7, в полной памяти, и, прощаясь, вспоминая всех, кому хотела (2) в последний раз от себя поклониться, вспомнила и об Вас. Передаю Вам ее поклон, старый, добрый друг мой. Помяните ее хорошим, добрым воспоминанием. О, друг мой, она любила меня беспредельно, я любил ее тоже без меры, но мы не жили с ней счастливо. Всё расскажу Вам при свидании, - теперь же скажу только то, что, несмотря на то, что мы были с ней положительно несчастны вместе (по ее странному, мнительному и болезненно фантастическому характеру), - мы не могли перестать любить друг друга; даже чем несчастнее были, тем более привязывались друг к другу. Как ни странно это, а это было так. Это была самая честнейшая, самая благороднейшая и великодушнейшая женщина из всех, которых я знал во всю жизнь. Когда она умерла - я хоть мучился, видя (весь год) как она умирает, хоть и ценил и мучительно чувствовал, что я хороню с нею, - но никак не мог вообразить, до какой степени стало больно и пусто в моей жизни, когда ее засыпали землею. И вот уж год, а чувство всё то же, не уменьшается... Бросился я, схоронив ее, в Петербург, к брату, - он один у меня оставался, но через три месяца умер и он, прохворав всего месяц и слегка, так что кризис, перешедший в смерть, случился почти неожиданно, в три дня.8

И вот я остался вдруг один, и стало мне просто страшно. Вся жизнь переломилась разом надвое. В одной половине, которую я перешел, было всё, для чего я жил, а в другой, неизвестной еще половине, всё чуждое, всё новое и ни одного сердца, которое бы могло мне заменить тех обоих. Буквально мне не для чего оставалось жить. Новые связи делать, новую жизнь выдумывать! Мне противна была даже и мысль об этом. Я тут в первый раз почувствовал, что их некем (3) заменить, что я их только и любил на свете и что новой любви не только не наживешь, да (4) и не надо наживать. Стало всё вокруг меня холодно и пустынно. И вот, когда я три месяца назад получил Ваше горячее, доброе письмо, полное прежних воспоминаний, мне стало так грустно, что и не знаю, как Вам выразить. Но слушайте далее.

9 апреля/65.

Девять дней прошло с тех пор, как я начал к Вам письмо, и буквально в эти девять дней я не имел ни минуты времени, чтоб его кончить. Можете ли Вы мне поверить, Александр Егорович, что в эти три месяца, после Ваших обоих писем, и особенно после второго, при котором мне больно стало от мысли: что Вы обо мне подумаете, - можете ли Вы мне поверить, что я ни одной минуты, буквально, не мог уделить, чтоб отвечать Вам, и оттого молчал до сих пор? Верьте - не верьте, и, однако ж, это было так, это истина, а почему это так? - сейчас узнаете. (5)

Продолжаю прежнее:

После брата осталось всего триста рублей, и на эти деньги его и похоронили. Кроме того, до двадцати пяти тысяч долгу, из которых десять тысяч долгу отдаленного, который не мог обеспокоить его семейство, но пятнадцать тысяч по векселям, требовавшим уплаты. Вы спросите: какими же (6) средствами мог бы он додать шесть книг журнала за остальную половину года (он умер в июле 64 года)? Но у него был чрезвычайный и огромный кредит; сверх того, он вполне мог занять, и заем уже был в ходу9. Но он умер, и весь кредит журнала рушился. Ни копейки денег, чтоб издавать его, а додать надо было шесть книг, что стоило 18000 руб. minimum, да сверх того удовлетворить кредиторов, на что надо было (7) 15000, - итого надо было 33000, чтоб кончить год и добиться до новой подписки журнала. Семейство его осталось буквально без всяких средств, - хоть ступай по миру. Я у них остался единой надеждой, и они все - и вдова, и дети сбились в кучу около меня, ожидая от меня спасения. Брата моего я любил бесконечно; мог ли (8) я их оставить? Предстояло (9) две дороги: 1) прекратить журнал, предоставить журнал (так как журнал все-таки именье и чего-нибудь стоит) кредиторам вместе с мебелью и с домашним хламом и взять семейство к себе. Затем работать, литературствовать, писать романы и содержать вдову и сирот брата. (10)

2-й случай) Достать денег и продолжать издание во что бы ни стало. Как жаль, что я не решился на первое! Кредиторы, конечно, не получили бы и 20 на сто. Но семейство, отказавшись от наследства, по закону не обязано было бы ничего и платить. Я же во все эти пять лет, работая у брата и в журналах, заработывал (11) от восьми до десяти тысяч в год. Следственно, мог бы прокормить и их и себя, - конечно, работая с утра до ночи всю жизнь. Но я предпочел второе, то есть продолжать издание журнала. Не я, впрочем, один предпочел это. Все друзья мои и прежние сотрудники были того же мнения.

14 апреля.

Опять перерыв был. Если б только Вы могли знать, Александр Егорович, в каких ужасных и давящих меня занятиях проходит всё мое время!

Продолжаю прежнее:

К тому же надо было отдать долги брата: я не хотел, чтоб на его имя легла дурная память. Средство было: дойти до годовой подписки, оплатить часть долгу, стараться, чтоб журнал был год от году лучше, и года через три-четыре, заплатив долги, сдать кому-нибудь журнал, обеспечив семейство брата. Тогда бы я отдохнул, тогда бы я опять стал писать то, что давно хочется высказать. Я решился. Поехал в Москву, выпросил у старой и богатой моей тетки 10000, которые она назначала на мою долю в своем завещании, и, воротившись в Петербург, стал додавать журнал. Но дело было уже сильно испорчено: требовалось выпросить разрешение цензурное издавать журнал. Дело протянули так, что только в конце августа могла появиться июльская книга журнала. Подписчики, которым ни до чего нет дела, стали негодовать. Имени моего не позволила мне цензура поставить на журнале, ни как (12) редактора, ни как издателя. Надобно было решиться на меры энергические. Я стал печатать разом в трех типографиях, не жалел денег, не жалел здоровья и сил. Редактором был один я, читал корректуры, возился с авторами, с цензурой, поправлял статьи, доставал деньги, просиживал до шести часов утра и спал по 5 часов в сутки и хоть ввел в журнале порядок, но уже было поздно. Верите ли: 28 ноября вышла сентябрьская книга, а 13 февраля генварская книга 1865-го года, значит, по 16 дней (13) на книгу и каждая книга в 35 листов. Чего же это мне стоило! Но главное, при всей этой каторжной черной работе я сам не мог написать и напечатать в журнале ни строчки своего. Моего имени публика не встречала, и даже в Петербурге, не только в провинции, не знали, что я редактирую журнал.

И вдруг последовал у нас всеобщий журнальный кризис. Во всех журналах разом подписка не состоялась. "Современник", имевший постоянно 5 000 подписчиков, очутился с 2300. Все остальные журналы упали. У нас осталось только 1300 подписчиков.

Много причин этого журнального нашего, по всей России, кризиса. Главное, они ясны, хотя и сложны. Но об нем после. Посудите, каково положение наше. Каково, главное, мое положение! Чтоб старые братнины долги не беспокоили хода дела, я перевел их тысяч на десять на себя. Я рассчитывал, что если б журнал имел в этом году, при несчастье, хотя бы только 2500 подп<исчиков> вместо прежних четырех, то и тут всё бы уладилось. По крайней мере, свои долги расплатили бы. Я рассчитывал верно: никогда еще не бывало с самого начала нашего журнализма, с тридцатых годов, чтоб число подписчиков убавилось в один год более чем на 25 процентов. И вдруг почти у всех убавилось наполовину, а у нас на 75 процентов. Приписывать худому ведению дела я не могу. Ведь и "Время" Я начал, а не брат, я его направлял и я редактировал. Одним словом, с нами случилось то же самое, как (14) если бы у владельца или купца сгорел бы дом или его фабрика и он из достаточного человека обратился бы в банкрута.

При начале подписки долги, преимущественно еще покойного брата, потребовали уплаты. Мы платили из подписных денег, рассчитывая, что за уплатою (15 все-таки останется чем издавать журнал, но подписка пресеклась, и, выдав два номера журнала, мы остались без ничего.

В этакое-то время и застали меня Ваши письма. Я ездил в Москву доставать денег, искал компаньона в журнал на самых выгодных условиях, но кроме журнального кризиса у нас в России денежный кризис. Теперь мы не можем, за неимением денег, издавать журнал далее и должны объявить временное банкротство10, а на мне, кроме того, до 10000 вексельного долгу и 5000 на честное слово.

Из них три тысячи надо заплатить во что бы то ни стало. Кроме того, 2000 нужно для того, чтоб выкупить право на издание моих сочинений, которые в закладе, и приступить к их изданию самому. Книгопродавцы дают мне за это право 5000 руб. Но это мне невыгодно. Если я буду издавать их сам - будет выгоднее. Теперь, чтоб заплатить долги, хочу издавать новый роман мой выпусками11, как делается в Англии. Кроме того, хочу издавать "Мертвый дом" тоже выпусками и с иллюстрацией, роскошным изданием12, и наконец, в будущем году, полное собрание моих сочинений13. Всё это, надеюсь, даст тысяч пятнадцать - но какова каторжная работа.

О друг мой, я охотно бы пошел опять в каторгу на столько же лет, чтоб только уплатить долги и почувствовать себя опять свободным. Теперь опять начну писать роман из-под палки, то есть из нужды, наскоро. Он выйдет эффектен, но того ли мне надобно! Работа из нужды, из денег задавила и съела меня.

И все-таки для начала мне нужно теперь хоть три тысячи. Бьюсь по всем углам, чтоб их достать, - иначе погибну. Чувствую, что только случай может спасти меня. Из всего запаса моих сил и энергии осталось у меня в душе что-то тревожное и смутное, что-то близкое к отчаянью. Тревога, горечь, самая холодная суетня, самое ненормальное для меня состояние и, вдобавок, один, - прежних и прежнего, сорокалетнего, нет уже при мне. А между тем всё мне кажется, что я только что собираюсь (16) жить. Смешно, не правда ли? Кошечья живучесть.

Описал я Вам всё и вижу, что главного - моей духовной, сердечной жизни я не высказал и даже понятия о ней не дал. Так будет и всегда, пока мы в письмах. Я письма не умею писать и об себе не умею в меру писать. Впрочем, оно и трудно: много лет легло между нами, да и каких лет!

И как кстати Вы теперь отозвались мне. Всё Вы мне напомнили прежнее. Я люблю Вас прежнего, молодого, доброго, и таким Вас буду представлять себе всю мою жизнь. Кстати: я Вас еще совсем не знаю как семьянина. Кажется мне (припоминая прежнее), что Вы должны быть теперь счастливы. Но очень хочу угадать, какой новый оттенок, мне неизвестный, положила семейная жизнь на Вашу душу.

Благодарю Вас за фотографии Вашего семейства. Я долго рассматривал карточки, вглядывался и угадывал.

За границей я был два раза - летом (17) 62 и 63 года. Каждый раз ездил на три месяца, был в Германии (почти во всей), в Швейцарии, Франции и в Италии (тоже во всей). Здоровье мое за границей, в оба раза, воскресало с быстротой удивительной. Я положил ездить каждый год на три месяца, тем более, что это ничего не значит в денежном отношении, при дороговизне нашей здешней жизни. Ездить же я хотел для поправки здоровья, чтоб отдыхать, поправляться и тем удобнее работать остальные 9 месяцев года в России. Но в прошлом году смерть брата заставила меня остаться, а нынешние долги и занятия доканают меня здесь окончательно. А как бы хотелось хоть на месяц съездить проветрить голову, освежиться, воскреснуть. К Вам бы заехал непременно. И кто знает, может быть, это и случится. Издание "Мертвого дома" может идти без меня, а за границей я постоянно пишу, потому что там времени и спокойствия больше, чем здесь, особенно если жить на одном месте. К Вам бы заехал непременно.

Карточку пришлю непременно, если скоро ответите, не сердясь за долгое молчание. Да и за что же, боже мой, сердиться, разве я виноват!

Я живу один, при мне Паша - мой пасынок. Ему уже семнадцатый год, учится, Вас очень помнит и Вам кланяется.

А многое бы я Вам порассказал, если б мы свиделись.

Прощайте, добрый друг мой, обнимаю Вас от всей души, горячо. Будьте счастливы. Теперь буду аккуратно отвечать. Пишите скорей.

Боюсь, застанет ли Вас письмо это в Копенгагене.

Ваш весь прежний и всегдашний

Федор Достоевский.

Примечания:

1 Речь идет о романе Достоевского с М. Д. Исаевой и об отъезде ее вместе с мужем и сыном в Кузнецк (см.: Врангель. С. 50—52).

2 Двадцатидвухлетний Врангель, прибывший в Семипалатинск на должность областного прокурора, сразу же начал хлопотать через высокопоставленных петербургских знакомых и родственников об улучшении положения Достоевского в Сибири, о переводе его в Тверь, а потом и в Петербург (см.: Материалы и исследования. Т. 3. С. 258—259).

3 Имеется в виду журнал «Время».

4 О восприятии современниками «Записок из Мертвого дома» см.: наст. изд. Т. 3. С. 547—550.

5 Подробнее о запрещении «Времени» и об истории со статьей H. H. Страхова «Роковой вопрос» см. письмо 76, примеч. 2.

6 Разрешение на издание «Эпохи» было получено 27 января 1864 г.

7 М. Д. Достоевская умерла не 16, а 15 апреля. На следующий день в записной книжке Достоевского появились записи, связанные с ее смертью. Они представляют собою глубокие раздумья, переросшие в философские размышления о личном бессмертии, о противоборстве в душе человеческой эгоизма и самопожертвования, о возможности будущей мировой гармонии, о непрерывной связи человека с теми, кто жил до него и кто придет ему на смену. Вот эти записи:

«16 апреля. Маша лежит на столе. Увижусь ли с Машей?

Возлюбить человека, как самого себя, по заповеди Христовой, — невозможно. Закон личности на земле связывает. Я препятствует. Один Христос мог, но Христос был вековечный от века идеал, к которому стремится и по закону природы должен стремиться человек. Между тем после появления Христа как идеала человека во плоти стало ясно как день, что высочайшее, последнее развитие личности именно и должно дойти до того (в самом конце развития, в самом пункте достижения цели), чтоб человек нашел, сознал и всей силой своей природы убедился, что высочайшее употребление, которое может сделать человек из своей личности, из полноты развития своего я, — это как бы уничтожить это я, отдать его целиком всем и каждому безраздельно и беззаветно. И это величайшее счастие. Таким образом, закон я сливается с законом гуманизма, и в слитии, оба, и я и все (по-видимому, две крайние противоположности), взаимно уничтоженные друг для друга, в то же самое время достигают и высшей цели своего индивидуального развития каждый особо.

Это-то и есть рай Христов. Вся история, как человечества, так отчасти и каждого отдельно, есть только развитие, борьба, стремление и достижение этой цели.

Но если эта цель окончательная человечества (достигнув которой ему не надо будет развиваться, то есть достигать, бороться, прозревать при всех падениях своих идеал и вечно стремиться к нему, — стало быть, не надо будет жить) — то, следственно, человек, достигая, оканчивает свое земное существование. Итак, человек есть на земле существо только развивающееся, след<овательно>, не оконченное, а переходное.

Но достигать такой великой цели, по моему рассуждению, совершенно бессмысленно, если при достижении цели всё угасает и исчезает, то есть если не будет жизни у человека и по достижении цели. Следственно, есть будущая, райская жизнь.

Какая она, где она, на какой планете, в каком центре, в окончательном ли центре, то есть в лоне всеобщего Синтеза, то есть Бога? — мы не знаем. Мы знаем только одну черту будущей природы будущего существа, которое вряд ли будет и называться человеком (след<овательно>, и понятия мы не имеем, какими будем мы существами). Эта черта предсказана и предугадана Христом, — великим и конечным идеалом развития всего человечества, — представшим нам, по закону нашей истории, во плоти; эта черта: „Не женятся и не посягают, а живут, как ангелы Божии”. Черта глубоко знаменательная.

1) Не женятся и не посягают, — ибо не для чего: развиваться, достигать цели посредством смены поколений уже не надо и

2) Женитьба и посягновение на женщину есть как бы величайшее оттолкновение от гуманизма, совершенное обособление пары от всех (мало остается для всех). Семейство, то есть закон природы, но все-таки ненормальное, эгоистическое в полном смысле состояние от человека. Семейство — это величайшая святыня человека на земле, ибо посредством этого закона природы человек достигает развития (то есть сменой поколений) цели. Но в то же время человек по закону же природы, во имя окончательного идеала своей цели, должен беспрерывно отрицать его. (Двойственность.)

NB. Антихристы ошибаются, опровергая христианство следующим главным пунктом опровержения: 1) „Отчего же христианство не царит на земле, если оно истинно; отчего же человек до сих пор страдает, а не делается братом друг другу?”

Да очень понятно почему: потому что это идеал будущей, окончательной жизни человека, а на земле человек в состоянии переходном. Это будет, но будет после достижения цели, когда человек переродится по законам природы окончательно в другую натуру, которая не женится и не посягает, и, 2-е. Сам Христос проповедовал свое учение только как идеал, сам предрек, что до конца мира будет борьба и развитие (учение о мече), ибо это закон природы, потому что на земле жизнь развивающаяся, а там — бытие, полное синтетически, вечно наслаждающееся и наполненное, для которого, стало быть, „времени больше не будет”.

NB2. Атеисты, отрицающие Бога и будущую жизнь, ужасно наклонны представлять всё это в человеческом виде, тем и грешат. Натура Бога прямо противоположна натуре человека. Человек, по великому результату науки, идет от многоразличия к Синтезу, от фактов к обобщению их и познанию. А натура Бога другая. Это полный Синтез всего бытия, саморассматривающий себя в многоразличии, в Анализе.

Но если человек не человек — какова же будет его природа?

Понять нельзя на земле, но закон ее может предчувствоваться и всем человечеством в непосредственных эманациях (Прудон, происхождение Бога), и каждым частным лицом.

Это слитие полного я, то есть знания и Синтеза, со всем. „Возлюби всё, как себя”. Это на земле невозможно, ибо противуречит закону развития личности и достижения окончательной цели, которым связан человек. След<овательно>, это закон не идеальный, как говорят антихристы, а нашего идеала.

NB. Итак, всё зависит от того: принимается ли Христос за окончательный идеал на земле, то есть от веры христианской. Коли веришь во Христа, то веришь, что жить будешь вовеки.

Есть ли в таком случае будущая жизнь для всякого я? Говорят, человек разрушается и умирает весь.

Мы уже потому знаем, что не весь, что человек, как физически рождающий сына, передает ему часть своей личности, так и нравственно оставляет память свою людям (NB. Пожелание вечной памяти на панихидах знаменательно), то есть входит частию своей прежней, жившей на земле личности в будущее развитие человечества. Мы наглядно видим, что память великих развивателей человека живет между людьми (равно как и злодеев развитие) и даже для человека величайшее счастье походит на них. Значит, часть этих натур входит и плотью и одушевленно в других людей. Христос весь вошел в человечество, и человек стремится преобразиться в я́ Христа как в свой идеал. Достигнув этого, он ясно увидит, что и все, достигавшие на земле этой же цели, вошли в состав его окончательной натуры, то есть в Христа. (Синтетическая натура Христа изумительна. Ведь это натура Бога, значит, Христос есть отражение Бога на земле.) Как воскреснет тогда каждое я — в общем Синтезе — трудно представить. Но живое, не умершее даже до самого достижения и отразившееся в окончательном идеале — должно ожить в жизнь окончательную, синтетическую, бесконечную. Мы будем — лица, не переставая сливаться со всем, не посягая и не женясь, и в различных разрядах (в дому отца моего обители многи суть). Всё себя тогда почувствует и познает навечно. Но как это будет, в какой форме, в какой природе, — человеку трудно и представить себе окончательно.

Итак, человек стремится на земле к идеалу, противуположному его натуре. Когда человек не исполнил закона стремления к идеалу, то есть не приносил любовью в жертву своего я людям или другому существу (я и Маша), он чувствует страдание и назвал это состояние грехом. Итак, человек беспрерывно должен чувствовать страдание, которое уравновешивается и райским наслаждением исполнения закона, то есть жертвой. Тут-то и равновесие земное. Иначе земля была бы бессмысленна.

Учение материалистов — всеобщая косность и механизм вещества, значит, смерть. Учение истинной философии — уничтожение косности, то есть мысль, то есть центр и Синтез вселенной и наружной формы ее — вещества, то есть Бог, то есть жизнь бесконечная».

8 О причинах смерти M. M. Достоевского подробно писал Н. Н. Страхов в письме к своему брату П. Н. Страхову от 15 июля 1864 г. Утверждая, что журнал «Эпоха» «его (т. е. M. М. Достоевского. — Ред.) доконал», Страхов писал: «... запрещение журнала, брань, которая на него сыпалась, наконец, неудача новых книжек, придирки цензуры — всё это на него сильно действовало. В половине июня <…> он получил неприятное известие — задержали мою статью — он не спал ночь; на другой день заснул и уже не выходил из беспамятства. Желчь отравила кровь...» (ЛН. Т. 86. С. 397).

9 Речь идет о предполагавшемся займе у А. Ф. Куманиной.

10 Объявление о прекращении «в настоящее время журнала „Эпоха”» было помещено в № 157 газеты «Голос» за 9 июня 1865 г.

11 Речь идет о задуманном в это время романе «Пьяненькие».

12 Это намерение не было осуществлено.

13 1 июля 1865 г. Достоевский заключил контракт с Ф. Т. Стелловским на издание трехтомного собрания своих сочинений.

(1) вместо: главнейшего никогда - было: ничего

(2) было: велела

(3) было: нечем

(4) было: даже

(5) далее было начато: После б<рата>

(6) вместо: какими же - было: чем же

(7) вместо: на что надо было - было: что стоило тоже

(8) далее было: бы

(9) было: Оставалось

(10) вместо: вдову и сирот брата - было: их

(11) было: получа<л>

(12) было: ни в виде

(13) было: листов

(14) было: что

(15) было: уплатив

(16) было: начинаю

(17) далее было: каждый

15 ​​ Чехов пишет

Ал. П. ЧЕХОВУ

15 апреля 1894 г. Мелихово.

15 апр. Ст. Лопасня.

Недостойный брат!

Я возвратился из пламенной Тавриды и уже сижу на хладных берегах своего пруда. Впрочем, весьма тепло, градусник валяет до 26° плюс, скворцы совокупляются для общего блага, щепка лезет на щепку и проч.

Занимаюсь земледелием: провожу новые аллеи, сажаю, цветы, рублю сухие деревья и гоняю из сада кур и собак. Литература же играет роль Еракиты, который всегда находился на заднем плане. Писать не хочется, да и трудно совокупить желание жить с желанием писать.

Пишу тебе это письмо поздравления ради. Наталью Александровну, которую я высоко ценю и уважаю, равно как Николая, Антона и Михаила, так сказать, насаждения твоя масличная, окрест тебя стоящия, поздравляю с праздником и желаю всем вам здоровья и денег.

Получил от Владимира Тихонова уведомление, что он уже не состоит редактором «Севера». Жаль. Это был пьющий, привирающий, но весьма и весьма толковый редактор. У него был талант - приставать. Приставал до такой степени, что трудно было не дать ему рассказа.

Будь здоров и не будь утюгом. Помни, что ты обязан мне многими благодеяниями и что ты, как бы ни было, бедный родственник, который должен меня почитать, так как у меня собственное имение и лошади. У тебя же злыдни. К тому же у тебя слабость к спиртным напиткам. Исправься!

Сожалеющий о тебе брат твой, собственник и полезный член общества

А. Чехов.

Рукой И. П. Чехова:

Я и Соня поздравляем тебя и Наталью Александровну и племянников наших с праздником, 3-го дня я вернулся из Углича. Как там прелестно, какая чудная там Волга и проч.! Я соблазнился и нанял дачу на берегу Волги баснословно дешево-5 комнат громадных с мебелью и балконом и в двух шагах от берега за 15 р. в месяц. Мебель очень прилична. Будь здоров. Благодарим за поклоны.

И. Чехов.

18  ​​​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

18 апреля 1895 г. Мелихово

18 апр.

В доказательство, что и я тоже не чужд японского вопроса, посылаю Вам вырезку из своего «Сахалина». Про Невельского я писал в октябр<ьской> книжке «Русской мысли» 1893 г. и, подобно дочери, рекомендовал его читателю как личность исключительную.

Если бы Вы приехали в Москву в конце апреля или в начале мая, то мы поездили бы по кладбищам, монастырям, подгородным рощам, поехали бы, пожалуй, к Троице. Раз в письме Вы проговорились, что хотели бы посидеть и походить со мной, молча и лениво перекидываясь фразами, то я и предлагаю Вам Москву. Если будет хорошая погода, то скитания наши по Москве и около удадутся настолько, что будет приятно вспомнить о них под старость.

Ваш отзыв об Яворской мне не показался резким.

Перерыв. Ходил в деревню к чернобородому мужику с воспалением легкого. Возвращался полем. По деревне я прохожу не часто, и бабы встречают меня приветливо и ласково, как юродивого. Каждая наперерыв старается проводить, предостеречь насчет канавы, посетовать на грязь или отогнать собаку. В поле поют жаворонки, в лесу кричат дрозды. Тепло и весело.

Мише напишу. Пьесы писать буду, но не скоро. Драмы писать не хочется, а комедии еще не придумал. Пожалуй, засяду осенью за пьесу, если не уеду за границу.

Я очень рад успеху «Ганнеле». Это успех литературно-арт<истического> кружка, успех частной затеи. Теперь Вы смело можете начать войну с макао, и если Вы не охладеете, то кружок может сделаться богатым.

Успех пьес и концертов и популярность дадут больше денег, чем штрафы, которые платят картежники. В Москве нет кружка, но несколько литераторов собираются нанять на один вечер театр Корша и дать любительский спектакль с благотв<орительной> целью. Играть будут только одни литераторы и дамы, имеющие отношение к литературе. Это моя затея. Выпишем Потапенку и Мамина. Поставим, вероятно, «Плоды просвещения», я буду играть мужика. Когда-то я хорошо играл, теперь же, кажется, у меня не хватит голоса. Во всяком разе пора перестать быть очень серьезными, и если мы устроим дурачество монстр, то это шокирует только старых психопаток, воображающих, что литераторы гипсовые.

Астрономка в Петербурге. Я высылаю ей ежемесячно по 40 р. Если увидите, то ни слова об этом, так как мы одурачили ее, уверив, что эти деньги высылает ей Сытин, который будто бы дал ей взаймы на три года. Денег хватит у нас до сентября. Если хотите, то вот ее адрес: Шлиссельбургский проспект, 89, кв. 3. Ларисе Аполлон<овне> Беклемишевой для передачи О. П. Кундасовой. Видаться с ней можете, но денег ей не давайте, ибо эти деньги она отошлет своим сестрицам. Иначе ей нельзя помочь, как выдачами раз в месяц в виде жалованья - и притом через Сытина. В случае если она захочет на Кавказ «окисляться», то мы фонд тревожить не будем, а сделаем особый сбор.

Конечно, в мое дешевое имение Вы не приедете… А у меня в усадьбе всё стало необыкновенно смешно. Даже серьезный бык смешон.

Мне снилось, что я женат. Благоволите написать, ждать ли Вас в Москву.

Ваш А. Чехов.

Вырезку пришлите обратно, а то журнал будет испорчен.

19  ​​​​ Достоевский Ф. М. - Сусловой Н. П.

19 апреля 1865. Петербург

Любезнейшая и уважаемая мною Надежда Прокофьевна,

Прилагаю к этому письму к Вам письмо мое к Аполлинарии, или вернее копию с письма моего к Аполлинарии, посланного ей с этой же почтой в Монпелье. Так как Вы пишете, что она очень скоро, может быть, приедет к Вам в Цюрих, то и письмо мое к ней в Монпелье, пожалуй, придет туда уже, когда ее там не будет. А так как мне непременно надо, чтобы она это письмо мое получила, то и прошу Вас передать ей эту копию при свидании. Прошу еще Вас прочесть это письмо самой. Из него Вы ясно увидите разъяснение всех вопросов, которые Вы мне задаете в Вашем письме, то есть "люблю ли я лакомиться чужими страданиями и слезами" и проч. А также разъяснение насчет цинизма и грязи.

Прибавлю, собственно для Вас, еще то, что Вы, кажется, не первый год меня знаете, что я в каждую тяжелую минуту к Вам приезжал отдохнуть душой, а в последнее время исключительно только к Вам одной и приходил, когда уж очень, бывало, наболит в сердце. Вы видели меня в самые искренние мои мгновения, а потому сами можете судить: люблю ли я питаться чужими страданиями, груб ли я (внутренно), жесток ли я?

Аполлинария - больная эгоистка. Эгоизм и самолюбие в ней колоссальны. Она требует от людей всего, всех совершенств, не прощает ни единого несовершенства в уважение других хороших черт, сама же избавляет себя от самых малейших обязанностей к людям. Она колет меня до сих пор тем, что я не достоин был любви ее, жалуется и упрекает меня беспрерывно, сама же встречает меня в 63-м году в Париже фразой: "Ты немножко опоздал приехать", то есть что она полюбила другого, тогда как две недели тому назад еще горячо писала, что любит меня. Не за любовь к другому я корю ее, а за эти четыре строки, которые она прислала мне в гостиницу с грубой фразой: "Ты немножко опоздал приехать".

Я многое бы мог написать про Рим, про наше житье с ней в Турине, в Неаполе, да зачем, к чему? к тому же я Вам многое передавал в разговорах с Вами.

Я люблю ее еще до сих пор, очень люблю, но я уже не хотел бы любить ее. Она не стоит такой любви.

Мне жаль ее, потому что, предвижу, она вечно будет несчастна. Она нигде не найдет себе друга и счастья. Кто требует от другого всего, а сам избавляет себя от всех обязанностей, тот никогда не найдет счастья.1

Может быть, письмо мое к ней, на которое она жалуется, написано раздражительно. Но оно не грубо. Она в нем считает грубостью то, что я осмелился говорить ей наперекор, осмелился выказать, как мне больно. Она меня третировала всегда свысока. Она обиделась тем, что и я захотел, наконец, заговорить, пожаловаться, противоречить ей. Она не допускает равенства в отношениях наших. В отношениях со мной в ней вовсе нет человечности. Ведь она знает, что я люблю ее до сих пор. Зачем же она меня мучает? Не люби, но и не мучай. Тоже много было в том письме сказанного в шутку. Сказанное в шутку она читает как серьезное с досады, и выходит как бы грубость.

Но довольно об этом. Не вините хоть Вы меня. Я Вас высоко ценю, Вы редкое существо из встреченных мною в жизни, я не хочу потерять Вашего сердца2. Я высоко ценю Ваш взгляд на меня и Вашу память обо мне. Я Вам потому так прямо про это пишу, что Вы сами знаете, я ничего от Вас не домогаюсь, ничего от Вас не надеюсь получить, следовательно, Вы не можете приписать моих слов ни лести, ни заискиванию, а прямо примете их за искреннее движение моей души.

Вы в Цюрихе и надолго3, пишет Ваша сестра. Слушайте (если можете и хотите): где бы Вы ни были, черкните мне изредка хоть два слова о себе, уведомляйте меня. Я не требую, чтобы Вы утомляли себя, писали часто. Мне хочется только, чтобы Вы иногда вспомнили обо мне. О Вас же мне в высшей степени будет всегда интересно слышать.

Опять хочу повторить Вам свой всегдашний совет и пожелание: не закупоривайте себя в исключительность, отдайтесь природе, отдайтесь внешнему миру и внешним вещам хоть немножко. Жизнь внешняя, действительная развивает нашу человеческую природу чрезвычайно, она материал дает. Впрочем, Вы не смейтесь надо мной очень.

Положение мое ужасающее. Как его улажу, не знаю4. Из письма к Аполлинарии кой-что увидите.

Адрес мой покамест тот же5. Если напишете мне в скорости, отвечу Вам и приготовлю к тому времени адрес более постоянный, который мог бы служить на всё время. (1)

До свидания: когда-то? Прощайте. Будьте счастливы, будьте счастливы всю Вашу жизнь. Крепко жму Вам руку и очень желаю с Вами хоть когда-нибудь встретиться. Что-то мы тогда будем оба? А Вы мне всегда будете очень памятны.

Ваш весь Ф. Достоевский,

Р. S. У Вас теперь юность, молодость, начало жизни - экое счастье! Не потеряйте жизни, берегите душу, верьте в правду. Но ищите ее пристально всю жизнь, не то - ужасно легко сбиться. Но у Вас есть сердце, Вы не собьетесь.

А я - я кончаю жизнь, я это чувствую. Всё равно, - Вы мне как молодое, новое дороги, кроме того, что я люблю Вас как самую любимую сестру.

На конверте:

Schweiz. Zurich. Platlenstrasse, № 105 Bei Frau Brendii, Freulein Nad. Suslowa. Fluntern.

Примечания:

1 Дальнейшая жизнь А. П. Сусловой действительно была тяжелой: отъезд в провинцию, полицейский надзор, неудачный брак с В. В. Розановым, который был почти на двадцать лет моложе ее, уход от него и долгая, всепоглощающая ненависть к покинутому мужу (см.: Сб. Достоевский, II. С. 251—258).

2 Ср. характеристику Н. П. Сусловой в письме Достоевского к С. А. Ивановой от 1 (13) января 1868 г.: «... редкая личность, благородная, честная, высокая!» (письмо 124).

3 В Цюрихе Н. П. Суслова пробыла до конца 1867 г. В этом году она защитила докторскую диссертацию в Цюрихском университете. См. письмо 124, примеч. 15.

4 Подразумевается закрытие «Эпохи» и принятые Достоевским на себя журнальные долги.

5 Адрес этот — дом И. М. Алонкина в Столярном переулке близ Сенной площади; здесь Достоевский прожил с 1864 г. по 20 января 1867 г.

(1) далее вычеркнут абзац, не поддающийся прочтению

21  ​​​​ Чехов пишет

В. А. ГИЛЯРОВСКОМУ

21 апреля 1895 г. Мелихово.

21 апр.

На сих днях получил от г. Телешова книгу и письмо. Если ты знаешь, где он живет, то напиши ему, что я тронут, сердечно благодарю его и прошу считать меня должником. Книжка очень милая. Жаль только, что автор не сообщил мне своего адреса и что я таким образом лишен возможности поблагодарить его без посредства твоего бюро, которое, наверное, сдерет с меня целковый за эту комиссию.

Ах, если б ты знал, какая у нас тяга! Какая редиска! Приезжай!

Твой А. Чехов.

Поклон Марии Ивановне и дщери.

На обороте:

Москва.

Его высокородию

Владимиру Алексеевичу Гиляровскому.

Столешников пер., д. Корзинкина.

25  ​​ ​​​​ Достоевский Ф. М. - Каткову М. Н.

25 апреля 1866. Петербург

Милостивый государь Михаил Никифорович,

Сердечно благодарю Вас за помощь, которую Вы мне оказали присылкою 1000 руб., и искренно извиняюсь, что благодарю Вас слишком поздно. Я послал в Редакцию "Р<усского> вестника" три главы неделю назад1. Постараюсь не замедлить и с дальнейшим. Здесь мне очень трудно работать, - нездоровье и домашние обстоятельства. Я, однако ж, поспею. А отъезд мой за границу затянулся, по теперешним обстоятельствам, так как я всё еще, с самого возвращения из ссылки, состою под надзором2; да и война теперь в Европе3. Так что совершенно не знаю, где останусь на лето.4

Вы не поверите, с каким восторгом читаю я теперь "Московские ведомости". Все увидели и узнали теперь, что они всегда были независимым органом, безо всяких внушений и субсидий, а это слишком важно, что все узнали это наконец. Это пьедестал. Простите мне мое откровенное слово: но ведь публика (по крайней мере, масса) до сих пор была уверена в противном. Это хорошо, что всё все узнали. И какую низкую роль взяли на себя все эти наши субсидьеры!5 Что они защищают? (Субсидьеры - словцо, которое я хочу пустить в ход; оно по преимуществу означает постоянство промысла. Гравер, танцор - означают постоянство промысла, ремесла. Субсидьер - постоянство в получении субсидий, откуда бы ни было и как бы то ни было.)

Откровенно говорю, что я был и, кажется, навсегда останусь по убеждениям настоящим славянофилом, кроме крошечных разногласий, а следовательно, никогда не могу согласиться вполне с "Московскими ведомостями" в иных пунктах. Совершенно и вполне понимаю, многоуважаемый Михаил Никифорович, что я не очень Вас устрашу этим. Но вот для чего я это написал: мне хотелось непременно высказать Вам самую сердечную признательность, самое горячее уважение за правду и за прекрасную деятельность Вашу особенно в эту минуту. А чтоб высказать это, не знаю почему, мне показалось необходимо высказать Вам предварительно мои настоящие убеждения. Может быть, это слишком наивно, но почему же не быть хоть раз и наивным?

Корреспонденции "Московских ведомостей" из Петербурга - все верны6. Но здесь очень многие верят, что дело так и кончится одними нигилистами, а корень зла скажется разве только через несколько лет, сам собою, путем историческим. Мне случалось слышать мнение, что "Московские ведомости" слишком мало придают значения нигилизму; что, конечно, центр и начало зла не тут, а вне; но что нигилисты и сами по себе на всё способны. Учение "встряхнуть всё par les quatre coins de la nappe, чтоб, по крайней мере, была tabula rasa для действия", - корней не требует. Все нигилисты суть социалисты. Социализм (а особенно в русской переделке) - именно требует отрезания всех связей. Ведь они совершенно уверены, что на tabula rasa они тотчас выстроют рай7. Фурье ведь был же уверен, что стоит построить одну фаланстеру и весь мир тотчас же покроется фаланстерами; это его слова. А наш Чернышевский говаривал, что стоит ему четверть часа с народом поговорить, и он тотчас же убедит его обратиться в социализм8. У наших же у русских, бедненьких, беззащитных мальчиков и девочек, есть еще свой, вечно пребывающий основной пункт, на котором еще долго будет зиждиться социализм, а именно, энтузиазм к добру и чистота их сердец. Мошенников и пакостников между ними бездна. Но все эти гимназистики, студентики, которых я так много видал, так чисто, так беззаветно обратились в нигилизм во имя чести, правды и истинной пользы! Ведь они беззащитны против этих нелепостей И принимают их как совершенство. Здравая наука, разумеется, всё искоренит. Но когда еще она будет? Сколько жертв поглотит социализм до того времени? И наконец: здравая наука, хоть и укоренится, не так скоро истребит плевела, потому что здравая наука - все еще только наука, а не непосредственный вид гражданской и общественной деятельности. А ведь бедняжки убеждены, что нигилизм - дает им самое полное проявление их гражданской и общественной деятельности и свободы.

Известия у Вас про реакцию тоже очень верны9. Все боятся, и уж ясно, что началом этой боязни интрига10. Но знаете, что говорят некоторые? Они говорят, что 4-е апреля математически доказало могучее, чрезвычайное, святое единение царя с народом. А при таком единении могло бы быть гораздо более доверия к народу и к обществу в некоторых правительственных лицах. А между тем со страхом ожидают теперь стеснения слова, мысли. Ждут канцелярской опеки. А как бороться с нигилизмом без свободы слова? Если б дать даже им, нигилистам, свободу слова, то даже и тогда могло быть выгоднее: они бы насмешили тогда всю Россию положительными разъяснениями своего учения. А теперь придают им вид сфинксов, загадок, мудрости, таинственности, а это прельщает неопытных.

Почему бы не сделать, говорят иные, даже следствия гласным?11 Ведь у них, в канцелярии, может быть, даже человека нет, который бы сумел говорить с нигилистами. А тут бы, при гласности, всё общество помогло, и энтузиазм народный не поглощался бы, как теперь, канцелярским секретом. Видят и в этом неловкость, робость правительственных мер, приверженность к старым формам. Ну и не доверяют, и начинают бояться реакции.

Примите уверения в полном моем уважении. Вас глубоко уважающий

Фед<ор> Достоевский.

Простите за некоторые помарки в письме. Не сочтите за небрежность. Не умею писать иначе, даже переписывая.

Примечания:

1 Т. е. три главы из второй части романа «Преступление и наказание» (в отдельном издании эти главы вошли в третью его часть).

2 Под «теперешними обстоятельствами» подразумевается реакция властей на покушение Д. В. Каракозова на Александра II 4 апреля 1866 г.

3 Речь идет о приближавшейся австро-прусской войне, неизбежность которой была очевидной уже за несколько месяцев до ее начала (в июне 1866 г.).

4 Лето 1866 г. Достоевский провел под Москвой, в Люблине, на даче своих родственников, где продолжал работу над романом «Преступление и наказание».

5 К «нашим субсидьерам» Достоевский причислял и такие органы демократической печати, как «Современник», защищавшие «нигилизм», который скомпрометировал себя покушением Каракозова.

6 В начале 1866 г. Катков напечатал несколько корреспонденции из Петербурга (по-видимому, их-то и имеет в виду Достоевский) с описанием покушения на Александра II.

7 Об отношении Достоевского к радикальной молодежи 1860-х гг. и к «русскому социализму» см.: ПСС. Т. V. С. 379—380; Т. VII. С. 336—338; Т. XX. С. 191—194.

8 Достоевский неоднократно приписывал эту фразу «теоретикам» из разночинно-демократического лагеря (см. об этом: ПСС. Т. XII. С. 336).

9 Имеются в виду следующие слова передовой статьи «Московских ведомостей»: «... есть люди столько бессовестные, что даже и в эту минуту, при первом серьезном внимании, обращенном на зло, начинают говорить о какой-то будто бы начинающейся у нас реакции, грозящей нашему общественному прогрессу» (МВед. 1866. 21 апр. № 84).

10 Вероятно, Достоевский откликался на сообщение «Московских ведомостей» об обнаружившемся в России, но созревшем, по мнению газеты, «вне» ее нигилистическом заговоре, с упоминанием о недостатке официальных известий о нем, «вытекающем из необходимости тайны производящегося следствия» (Там же).

11 Следствие по делу 4 апреля велось закрыто (председателем следственной комиссии был назначен граф M. H. Муравьев).

Май

5  ​​​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

5 мая 1895 г. Мелихово.

Вы придумали длинное и скучное путешествие. На Волге теперь холодно; Вас всю дорогу будет преследовать ветер, ветер и ветер, как в рассказах Чермного, и уже около Казани Вам захочется домой. Волга очень красива и оригинальна, но, к сожалению, природа переборщила и хорошую пьесу растянула на 12 действий - и оттого тот, кто проехал только от Ярославля до Нижнего, счастливее того, кто плавал до Царицына или Астрахани. В средней и сев<ерной> России май будет холодный. Поезжайте прямо на Кавказ, но не в Баку, потому что Баку уныло, как яма. Спросите Алексея Алексеевича. Мы с ним были в этом вонючем Баку. Поезжайте в Новый Афон, в Сухум, в Батум.

Телеграмма Миши бестактна. Он нервен, нервно издергался и постоянно страдает от сознания ошибок и бестактностей, без которых не обходится ни один день. Он очень добрый и неглупый человек, но мне с ним иногда бывает тяжело. Вы хорошо сделали, что написали ему, но не продолжайте на него сердиться. Отчасти я виноват, так как я написал ему, чтобы он поспешил ответом на Ваше предыдущее письмо ко мне, где Вы пишете, что Вам хотелось бы определеннее знать, что собственно хочет Миша. Вообще протекция штука неприятная, и я охотнее принимаю касторовое масло или холодный душ, чем протежирую.

Трудно просить, язык не слушается. Но в последнее время часто приходится просить то за одного, то за другого.

Если то, что Вы пишете насчет пьесы, серьезно, то я рад и приеду непременно, чтобы вместе с Вами ходить на репетиции. Тогда и я напишу пьесу, напишу для Вашего кружка, где Вы ставили «Ганнеле» и где, быть может, поставите и меня, буде моя пьеса не будет очень плоха. Я напишу что-нибудь странное. Для. казны же и для денег у меня нет охоты писать. Я пока сыт и могу написать пьесу, за которую ничего не получу; если обстоятельства изменятся, тогда, конечно, музыка будет другая.

Шапиро прислал мне мои карточки, на которых я зализан и похож на святого.

Напишите мне, поедете ли Вы в Баку? Я охотнее поехал бы в Корфу или на Днестр в Кам<енец->Подольскую губ., где, говорят, места замечательные, цветет миндаль.

Где будет жить летом Озерова? Мне хочется посмотреть ее и познакомиться. Вот Вы пригласили бы меня полечить ее.

Ваш А. Чехов.

5 май.

8 ​​ Чехов пишет

Н. А. ЛЕЙКИНУ

8 мая 1895 г. Мелихово.

8 май. Ст. Лопасня.

Дорогой Николай Александрович, вчера я виделся с художником, о котором сестра и я говорили Вам, когда Вы были у нас. Он согласен ехать к Вам в Ивановское и писать с Вас портрет, но с условием, чтобы это была работа во всех отношениях серьезная и Вы разрешили бы поставить сей портрет на выставке. Так как Вы не публика, то он возьмете Вас не 500 и даже не 300, а только 150+50 р. на дорожные расходы. Служит он в Строгановском училище; экзамены там скоро кончаются, так что 20 мая он может уже и ехать к Вам, буде Вы пожелаете. Напишите мне и ему. Его адрес: Владимир Дмитриевич Сухов, Москва, Старо-Конюшенный пер., д. Юдиных. Это мужчина 30 лет, очень добрый, смирный, интеллигентный и нескучный. Один недостаток: не пьет даже перед ужином. А непьющий мужчина, по-моему, мужчина не вполне.

У нас жарко. Засуха. Если еще неделю не будет дождя, то придется кричать караул.

На свое письмо я не получил от Вас ответа; объясняю это тем, что в нем не было никаких вопросов. Прошу Вас и впредь не стесняться и писать мне когда угодно, независимо от того, одно или три письма я прислал Вам. Но теперь ответьте насчет Сухова поскорее, ибо после 20 мая он должен будет распределить свое время и знать определенно, что в какой месяц и день ему делать надлежит.

Если Вам известен адрес Ежова и если будете писать ему, то напишите ему, что я жду к себе его и Лазарева.

В саду и на огороде у нас кипит работа. Сажаем, сеем и браним мышей, которые у нас испортили половину вишневых деревьев.

Прасковье Никифоровне и Феде нижайший поклон, а Вам крепко жму руку и пребываю искренно преданным

А. Чехов.

10 ​​ Чехов пишет брату Саше в разное время в начале письма:

Ремешок от штанов!... ​​ 

недоуменный ум!...

Саша-Таракаша!... ​​ 

Гандон ты этакий!... ​​ 

Дубина! Хам! Штаны! Ум недоуменный и гугнивый!...

Разбойник пера и мошенник печати!

15  ​​ ​​ ​​​​ Из писем Чехова в ​​ 1888 году:

Найдите мне невесту.

Теперь я смело могу поздравить Вас: с Новым годом, с новым счастьем, с новыми психопатками!

В качестве знаменитого литератора молю тебя слезно зайти в контору «Нов<ого> врем<ени>« и попросить Полину выслать мне крохи за новогоднюю сказку. Следует мне 36 руб. Затруднять такой суммой Волкова стыдно. Я безденежен, как курицын сын.

Пришлось вскрывать скоропостижно издохшую корову. Хоть я и не ветеринар, а врач, но все-таки за неимением специалистов приходится иногда браться и за ветеринарию.

Сии деньги не зажуль, а вышли.

Ах, если б у меня были деньги! ​​ Мой геморрой дает себя знать, как квартальный на пожаре. Нет моей мочи!

Вашу поздравительную телеграмму я получил в четыре часа утра. Злодейка! Меня разбудили, и я, извините за выражение, босиком должен был прыгать по холодному полу к столу, чтобы расписаться. Но во всяком случае сердечно благодарю за память и крепко жму Вам руку.

Завтра я гуляю на свадьбе у портного, недурно пишущего стихи и починившего мне из уважения к моему таланту (honoris causa) пиджак.

16 ​​ Чехов пишет

Н. А. ЛЕЙКИНУ

16 мая 1895 г. Мелихово.

16 май.

Дорогой Николай Александрович, я с превеликим удовольствием пустился бы с Вами в путь июня 15 - 20-го, но не найдете ли Вы возможным изменить маршрут? Дело в том, что путешествие на Валаам не всегда удается; озеро бурно и холодно, богомольцев много, Петровский пост и проч. и проч. Я же хочу сочетать поездку с терапией, так как перебои одолели меня и кашляю я так же часто, как зимой. Не поехать ли нам вместе (гидротерапии ради) в какой-нибудь прибалтийский курорт? Например, в Кеммерн (40 верст от Риги)? Там купанье в заливе, ванны и проч. и проч. плюс полный комфорт и чудесное пиво, которого, впрочем, Вы не пьете. Дешевизна и музыка, 15-го июня я поеду к Вуколу Лаврову по Брестской дороге, а от него прямо в Кеммерн через Двинск; в Кеммерне или в Риге мы съедемся, обменявшись предварительно письмами или телеграммами. Пожив в Кеммерне, поедем вместе к Вам на Тосну. Если сей проект не противен Вам, то черкните.

У нас тоже не взошла сахалинская греча. Вообще в эту весну почти все семена отличаются тугою всхожестью. Сахалинскую гречу, мне кажется, правильнее было бы сеять осенью, так как это озимое зелье. И у нас тоже первая половина мая была великолепной. Жарко было, ясно и сухо. Теперь холодно, +3. Цветут вишни и яблони. На березе появляется шелкопрядь (монашенка), так что, по-видимому, скоро все наши леса примут зимний вид, как это было в прошлом году.

Сестра книги давно уже получила и давно уже собирается писать Вам, но никак не соберется. Хлопочет в огороде и волнуется в ожидании утренника.

Ночью я выпорол Брома и Хину за то, что они спали в гостиной на диване; передайте это их любезным родителям.

Итак, быть может, до скорого свидания. Художнику напишу сегодня же. Будьте здоровы и благополучны. Семье Вашей посылаю сердечный привет и низко кланяюсь.

Ваш А. Чехов.

Температура к 10 часам утра поднялась до +7.

Дождя нет.

20  ​​​​ Чехов пишет

М. П. ЧЕХОВОЙ

Около 20 мая 1894 г. Москва.

Токарев из Талежа должен прислать цены на лес. Если бревна в 9 арш. (девятерик), осиновые, дешевле рубля, то взять у него 13 штук, из 10 сделать столбы по 4 1/2 арш. числом 20 и закопать их на глубину 1 1/2 арш., с тем расчетом, чтобы новая рига была в полтора раза длиннее старой. Столбы должны быть вышиною в сажень, ибо для сена нужна рига высокая. Остальные 3 дерева пойдут на ворота. Можно взять не 13, а 16 дерев, и из них 3 пойдут на крышу в новом флигеле (связи для стропил).

Если бревна осиновые в 7 аршин (семерик) не дороже 55 коп., то взять их 6 штук для верха во флигеле и 5 для переводов, всего 11; но желательно, чтобы вторые были шире на 1/2 вершка, тогда как ширина первых равна 3 1/2 верш.

Вот и всё.

А. Чехов.

Без меня сеней не делать.

25  ​​ ​​​​ Чехов пишет

М. П. ЧЕХОВОЙ

25 мая 1895 г. Мелихово.

Егор считается уволенным. Он просил у меня прощения. Я сказал: «Ты обманул не меня, а Марию Павловну. У нее и проси».

Пишу тебе это на случай, если у тебя будет с Романом разговор об Егоре. Советую до завтра быть строгой, а завтра простить с условием - рассчитать при первом прегрешении.

А. Чехов.

На обороте:

Марии Павловне Чеховой.

31  ​​​​ Чехов пишет

Н. А. ЛЕЙКИНУ

31 мая 1895 г. Мелихово.

31 май.

Дорогой Николай Александрович, планы мои насчет будущего, кажется, меняются. Дело в том, что сестра М<ария> П<авловна> 3-го июня уезжает на Кавказ, а так как кто-нибудь из нас двоих должен оставаться дома, то раньше ее возвращения, т. е. раньше июля, я не могу уехать. Такая перемена, впрочем, нимало меня не огорчает, так как июль у моря бывает теплее июня; вопрос только в том, к какому морю ехать - к Балтийскому или Черному. Если кашель не станет меньше и лето будет дождливое, то придется ехать к Черному, а в Ивановское уж <в> августе.

Репу получили и посадили; сестра тронута Вашей любезностью и благодарит. О результатах, т. е. о том, что вырастет из Ваших семян, сообщим в свое время.

У нас засуха, на деревьях монашенка. Жарко, в 9 часов утра было +31. Комаров ужасно много, быть может, оттого, что прошлое лето было дождливое. Известно ведь, что комары охотнее влюбляются и несут больше яиц в сырую погоду.

Уезжаю в Серпухов на санитарный совет. Будьте здоровы и благополучны. Поклон Прасковье Никифоровне, Феде и Владимиру Дмитриевичу. Если видаетесь с Лидией Алексеевной, то поклон и ей.

Ваш А. Чехов.

Стало быть, весь июнь я проживу у себя в Мелихове. Вот приезжайте-ка.

Июнь  ​​​​ 

5  ​​​​ Гастроли в Москве. ​​ «Три сестры» в постановке Штайна.

Чудо. Театр, куда еще можно ходить.

Korianne Kirchhof ​​ Кирхоф играет Ирину. Как это много! ​​ 

8  ​​​​ Достоевский Ф. М. - Краевскому А. А.

8 июня 1865. Петербург

Милостивый государь Андрей Александрович,

Сообразив наш давешний, весьма краткий разговор, считаю нелишним изложить Вам письменно всю мою просьбу, для точности и вообще для избежания каких-либо недоумений.

Просьба моя имеет два вида.

1) Я прошу 3000 руб. теперь же, вперед за роман, который обязуюсь формально доставить в ред<акцию> "От<ечественных> записок" не позже первых чисел начала октября нынешнего года.

2) На случай моей смерти или на случай не доставления в срок рукописи романа в редакцию "От<ечественных> записок" представляю в заклад полное и всегдашнее право на издание всех моих сочинений, равномерно право их продать, заложить, одним словом, поступить с ними как с полною собственностью1.

NB. Роман мой называется "Пьяненькие" и будет в связи с теперешним вопросом о пьянстве. Разбирается не только вопрос, но представляются и все его разветвления, преимущественно картины семейств, воспитание детей в этой обстановке и проч. и проч.2 - Листов будет не менее 20, но может быть и более. За лист 150 руб. (За "Мертвый дом" я получал в "Русск<ом> мире" и во "Времени" по 250 р.)3

3) Если бы моя работа не понравилась редакторам "Отечественные записок" (или цена показалась бы высока), то они имеют право возвратить ее мне обратно и удержать заклад до тех пор, пока я не выплачу 3000 руб. (с 10-ю процент<ами>). Срок внесения денег в таком случае полагается до 1-го января 66-го года. Предоставляется сверх того по контракту право на получение издателю "От<ечественных> записок" гонорария за все те статьи, которые я где-либо и когда-либо напечатаю, вплоть до уплаты 3000 руб. с процентами.

4) Я не имею права самовольно взять мою работу назад или не доставить ее в редакцию "От<ечественных> записок", если б даже и представил 3000 р. с процентами, то есть редакция "От<ечественных> записок" всегда имеет право потребовать с меня работой, сама же имеет полное право, без моего согласия, потребовать назад деньги и возвратить мне рукопись.

Другой вид просьбы:

Я прошу 1500 руб. Обязуюсь формально доставить роман к вышеозначенному сроку. Но прошу только избавить меня от обязанности давать заклад. Прочие же все условия могут быть сохранены, как выше сказано.

Позвольте сделать еще одно замечание.

Если только возможна выдача мне разом такой значительной суммы как 3000, то убедительно прошу Вас обратить внимание на то, что такое разрешение всего дела было бы наиболее для меня желательно и, сверх того, удовлетворительно для обеих сторон. За право издания всех сочинений моих на один только раз, два книгопродавца (Стелловский и Воганов) давали мне уже 2000 сейчас, наличными (зная, что я в нужде)4. Следственно, мне кажется, сочинения представляют достаточное обеспечение. Взяв же в соображение, что предлагаемый мною договор и в других пунктах обеспечивает почти во всем редакцию "От<ечественных> записок", надеюсь, что, в случае желания Вашего иметь мой роман в "От<ечественных> записках", Вы не откажете мне, если возможно, выдать мне 3000. Такой договор разрешил бы разом все мои затруднения в настоящем году.

Примите уверение в моем искреннем уважении.

Покорный слуга Ваш

Федор Достоевский.

Примечания:

1 Краевский не согласился на просьбу Достоевского, мотивируя свой отказ отсутствием денег и большим запасом беллетристики в редакции «Отечественных записок».

2 Упоминаемый здесь в качестве отдельного самостоятельного произведения роман «Пьяненькие» вошел впоследствии в состав «Преступления и наказания» (главы, рисующие Мармеладова и его семейство). Подробно об этом см.: ПСС. Т. VII. С. 308—311.

3 Первая публикация «Записок из Мертвого дома» была осуществлена в еженедельной газете «Русский мир» за 1860—1861 гг. и в ряде номеров журнала «Время» за 1861 г.

4 Вскоре Достоевскому удалось получить эту сумму (3000 руб.), правда, на кабальных условиях Ф. Т. Стелловского (см.: Достоевская А. Г. Воспоминания. С. 58—59).

16 ​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

16 июня 1895 г. Мелихово.

16 июнь.

Где Вы? Поедем ли мы 3-го июля в Феодосию? Будем ли писать (кийждо) по пьесе и читать французского автора? Я чувствую сильный позыв к морю и к ловле бычков. Но если почему-либо Вам нельзя ехать, то и я не поеду.

Получил из Москвы известие, что мой «Сахалин» пропущен и что книга уже поступила в продажу.

Если в самом деле поедете в Феодосию, то нам надо списаться. Вы назначите определенно день и час, и я буду ожидать Вас на Лопасне. В Москве Вы возьмете для меня билет, чтобы занять место в купе, или просто займите место, буде это удастся, а билет я возьму на Лопасне. Лучше всего Вам ехать из Петербурга со скорым поездом, потом с передаточным с Николаевского вокзала на Курский и далее со скорым в Феодосию. Из Джанкоя до Феодосии поезд тащится возмутительно долго, одуреть можно, особенно в жаркую погоду.

Уезжаю на 2 дня в Москву. К 20-му буду уже дома.

В Москве буду есть ботвинью.

Ваш А. Чехов.

У меня была астрономка. Прожила со мной под одной крышей несколько суток. В большой дозе эта особа - покорно благодарю! Легче таскать из глубокого колодезя воду, чем беседовать с ней. Она до такой степени утомила меня своей манерой говорить и своей манерой вмешиваться в чужие дела, что под конец я стал даже говорить ей грубости.

Был у меня один из редакторов «Недели» Меньшиков.

Курьерский (курский) поезд на Лопасне не останавливается. Скорый же стоит у нас 5 минут.

22  ​​ ​​​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

22 июня 1894 г. Мелихово.

22 июнь.

Где Вы? С одной стороны, Вы должны были еще в субботу уехать за границу, с другой же - у меня предчувствие, что Вы еще не уехали и сидите в Петербурге. Как бы ни было, нехорошо, что Вы так скоро забыли меня. Вернувшись вчера домой, я не нашел ни письма, ни телеграммы, которую Вы обещали послать в Отраду Московскую.

После Вашего отъезда я был в Центральных банях, простудился там и два дня потом просидел, как филин, у себя в номере, скучая и ругаясь. Теперь же здоров вполне. Собираюсь писать трезвые мысли по поводу блуда и рукоблудия.

Пусть Ваш книжный магазин пришлет мне ответ на вопрос: сколько экземпляров моих книг всех названий, считая в том числе «Детвору» и «Каштанку», было продано за всё время? А также было бы весьма интересно получить счет, дабы я знал, сколько еще, к прискорбию моему, я должен магазину? Скажите, чтобы типографские расходы за последние издания при счете были разлагаемы, как мы когда-то решили, на каждую проданную тысячу экземпляров, чтобы мне платить не сразу за все 4 тысячи. Например: если напечатано 4 тыс., а пока продана только 1 тысяча, то чтобы, получая за эту тысячу, я платил бы в типографию только за эту тысячу, а не за все 4. Затем, пока еще не наступило то блаженное время, когда я буду получать из магазина жалованье 100 рублей в месяц, скажите в телефон, чтобы мне прислали 300 руб. Я издержался в дороге и хочу заказать себе новое пальто. Для меня удобнее всего было бы получить через московский магазин или по адресу: Москва, «Русская мысль» для передачи мне. Первый адрес лучше.

За границу я поеду в сентябре. Напишите мне Ваш адрес, и я тогда буду Вам телеграфировать. Мне хочется жить, и куда-то тянет меня какая-то сила. Надо бы в Испанию и в Африку. С 16 июля сажусь писать пьесу, содержание которой я рассказывал Вам. Не знаю, что выйдет. Боюсь напутать и нагромоздить подробностей, которые будут вредить ясности.

Пишите мне, пожалуйста. Вы не можете себе представить, как я рад, что повидался с Вами.

Будьте хранимы небесами и не забывайте нас грешных.

Ваш А. Чехов.

Нижайший поклон Анне Ивановне и детям.

Если Вы еще не уехали, то когда уедете?

Отвечайте.

Июль

14 ​​ Чехов пишет

К. А. КАРАТЫГИНОЙ

14 июля 1895 г. Мелихово.

Ст. Лопасня. 95 14/VII.

Великая актриса земли русской! Ваше письмо пришло к Суворину в ту самую минуту, когда я сидел у него в кабинете. Он сказал:

- Письмо от Каратыгиной… Легка на помине.

Накануне мы говорили о Вас, и в разговоре участвовал режиссер нового театра Евтихий Карпов, драматург. По-видимому, Вас пригласят, но 300 Вам не дадут.

Будьте здоровы и благополучны и не забывайте нас грешных в своих святых молитвах. Если поступите в новый театр, то в конце октября увидимся. Уезжаю (по обыкновению) путешествовать, но уповаю вернуться осенью…

Ваш А. Чехов.

23 ​​ Чехов пишет

М. П. ЧЕХОВОЙ

23 июля 1894 г. Москва.

Суббота.

Я приеду не в понедельник, а, вероятно, в среду с добавочным. За мной можно не присылать, если Роман и лошади заняты.

Деньги я получил, но не знаю, как доставить тебе. Вопрос этот еще не решен, но я рассчитываю решить его до понедельника.

Если придет Яков, то пусть всё осмотрит во флигеле и сделает то, что не сделано. На чай ему надо дать 2 р. Мой адрес: Арбат, Б. Власьевский пер., д. Офросимовой, кв. Саблина. Живу в одной квартире с Потапенко. Суворин был в Москве; вчера я ночевал у него, а нынче проводил его в Феодосию.

Будь здорова. Кланяйся папаше.

Твой А. Чехов.

Если в понедельник или вторник пришлю денег, то не меньше ста рублей. Так что можешь соображаться с этой цифрой и должать, сколько угодно.

М. П. ЧЕХОВОЙ

23 июля 1895 г. Москва.

Воскресенье.

1) Я и Суворин приедем завтра в понедельник.

2) Пришли к скорому поезду большой тарантас.

3) Обедать не будем, но супу оставьте к ужину.

4) Таня обязана остаться и ожидать нашего приезда, иначе ей будет плохо.

5) Суворин хочет поговорить с ней о театре и, по-видимому, только для этого едет в Мелихово.

6) Привезем конфект и еще кое-чего.

7) Если нам не дадут билетов к скорому поезду, то мы приедем с почтовым или добавочным. Пусть Роман подождет.

8) Басню эту можно б боле пояснить, да боюсь, чтоб гусей не раздразнить.

А. Чехов.

Р. S. Поклон очаровательной вдовушке Александре Львовне.

Август

4  ​​​​ Чехов пишет

М. О. МЕНЬШИКОВУ

4 августа 1895 г. Мелихово.

Многоуважаемый Михаил Осипович, напишите Ювачову, что сам фон Фрикен говорил мне, что Ново-Алекс<андрийский> институт - не высшее учебное заведение (высшим, т. е. перворазрядным, считается Петровская академия) и что место свое он занял по особому ходатайству покойного А. Н. Корфа, бывшего ген<ерал->губернатора.

Места продажные есть, но надо жить около нас, чтобы купить. Будущим летом я найму по соседству с собой дачу для Вас, Вы будете жить и приглядываться, ан - и найдете то, что нужно. Но трудно найти место, которое подходило бы для Вас совершенно; то земли много, то реки нет, то Мантюшка близко, то сосед с претензиями на литераторство. При покупке имения необходимо быть уступчивым.

У меня гостит И. Ив. Горбунов, посредниковец, едущий сегодня в Ясную Поляну. 8-го авг<уста> поеду и я туда же, если не будет дождя.

Цветы у меня цветут на славу. Запахи удивительные, особенно по вечерам. Вот бы Вы приехали дней на пять, а то и на неделю! У нас, кстати, молотьба, интересное время, и мы целые дни проводили бы в лесу, в поле и около молотилки.

Нового ничего нет, и ничего нового не предвидится. Что Короленко стал издателем «Русск<ого> богатства», я рад, рад за журнал.

Будьте благополучны и думайте пореже о слабости своего сердца.

Желаю Вам всего хорошего.

Ваш А. Чехов.

4 авг.

11  ​​​​ Чехов пишет

Ал. П. ЧЕХОВУ

11 августа 1895 г. Мелихово.

11 авг.

Двуличновольнодумствующий Саша! Обращаюсь к тебе с предложением исполнить нижеследующую мою просьбу. Третьего дня утром, когда я был в Ясной Поляне, к Льву Толстому явился человек с котомкой за спиной. Он просил милостыни. Помутнение роговицы в обоих глазах, видит очень плохо, ходит ощупью. Не способен к труду. Лев Толстой попросил меня написать куда-нибудь: нельзя ли сего странника законопатить в какой-нибудь приют для слепых? Так как ты специалист по слепой части, то не откажи написать оному страннику, куда он должен обратиться с прошением и какого содержания должно быть последнее? Вот его status: отставной солдат Сергей Никифоров Киреев 59 лет, ослеп на оба глаза 10 лет тому назад, живет в Кашире, в доме Киреева. Адресуйся в Каширу.

Я говорил про тебя Толстому, и он остался очень недоволен и упрекал тебя за развратную жизнь.

Хина родила сучку Селитру. Больше нет никаких новостей.

Низко кланяюсь твоей супруге, а чад твоих мысленно секу и желаю, чтобы они не были умнее родителей. Тебе же желаю исправиться и утешать папашу.

Твой благодетель

А. Чехов.

Нашел ли новую квартиру?

Сигары получил и выбросил их в нужник, так как я уже не курю. Этими сигарами ты хотел меня задобрить и расположить в свою пользу, но вышло наоборот, и я еще с большею строгостью отношусь к твоим порокам.

Тарабрину послал я свою новую книгу. Высылаю ему газету.

У нас очень много фруктов. Вот бы тебе приехать!

Пришли же отчет Галкина-Враского, надо послать ему книгу. Отчет присылай простой бандеролью, а не заказной.

15  ​​ ​​​​ Достоевский Ф. М. - Тургеневу И. С.

3 (15) августа 1865. Висбаден

Добрейший и многоуважаемый Иван Сергеевич, когда я Вас, с месяц тому назад, встретил в Петербурге, я продавал мои сочинения за что дадут, потому что меня сажали в долговое за журнальные долги, которые я имел глупость перевесть на себя.1 Купил мои сочинения (право издания в два столбца) Стелловский за три тысячи, из коих часть векселями. Из этих трех тысяч я удовлетворил кое-как на минуту кредиторов и остальное роздал, кому обязан был дать, и затем поехал за границу, чтобы хоть каплю здоровьем поправиться и что-нибудь написать. Денег оставил я себе на заграницу всего 175 руб. сереб<ром> из всех трех тысяч, а больше не мог.

Но третьего года в Висбадене я выиграл в один час до 12000 франков.2 Хотя я теперь и не думал поправлять игрой свои обстоятельства, но франков 1000 действительно хотелось выиграть, чтоб хоть эти три месяца прожить. Пять дней как я уже в Висбадене и всё проиграл, всё дотла, и часы, и даже в отеле должен.

Мне и гадко и стыдно беспокоить Вас собою. Но, кроме Вас, у меня положительно нет в настоящую минуту никого, к кому бы я мог обратиться, а во-вторых, Вы гораздо умнее других, а следств<енно>, к Вам обратиться мне нравственно легче. Вот в чем дело: обращаюсь к Вам как человек к человеку и прошу у Вас 100 (сто) талеров3. Потом я жду из России из одного журнала ("Библ<иотеки> для чтения"), откуда обещались мне, при отъезде, выслать капельку денег, и еще от одного господина, который должен мне помочь.4 Само собою, что раньше трех недель, может быть, Вам и не отдам. Впрочем, может быть, отдам и раньше.5 Во всяком случае, сижу один. На душе скверно (я думал, будет сквернее), а главное, стыдно Вас беспокоить; но когда тонешь, что делать.

Адресс мой:

Wiesbaden, Hotel "Victoria", а M-r Theodore Dostoiewsky.

Ну что если Вас не будет в Баден-Бадене?

Ваш весь Ф. Достоевский.

Примечания:

1 О долгах по журналу «Эпоха» см. письмо 91.

2 Достоевский имеет в виду свою поездку в Висбаден в 1863 г.

3 Тургенев прислал Достоевскому половину этой суммы.

4 Подразумевается А. И. Герцен.

5 Достоевский забыл об этом долге и вернул его лишь в 1876 г.

15 ​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

15 августа 1894 г. Мелихово.

15 авг. Мелихово.

Наша поездка на Волгу в конце концов оказалась довольно странной. Я и Потапенко поехали в Ярославль, чтобы оттуда плыть до Царицына, потом в Калач, отсюда по Дону в Таганрог. Путь от Ярославля до Нижнего красив, но я раньше уже видел его. К тому же в каюте было очень жарко, а на палубе по физиономии хлестал ветер. Публика неинтеллигентная, раздражающая своим присутствием. В Нижнем нас встретил Сергеенко, друг Льва Толстого. От жары, сухого ветра, ярмарочного шума и от разговоров Сергеенка мне вдруг стало душно, нудно и тошно, я взял свой чемодан и позорно бежал… на вокзал. За мной Потапенко. Поехали обратно в Москву. Но было стыдно возвращаться не солоно хлебавши, и мы решили ехать куда-нибудь, хоть в Лапландию. Если бы не жена, то выбор наш пал бы на Феодосию, но - увы!.. в Феодосии у нас живет жена. Подумали, поговорили, сосчитали свои деньги и поехали на Псёл, в знакомые Вам Сумы.

Проезжая мимо Лопасни, получил я пакет со счетами из магазина. В счетах я заметил один неверный итог, несогласие с прежними счетами, также пропуски. Например, пропущены 400 р., которые Вы уплатили в «Сев<ерный> вестник» г-же Гуревич. Кое-что неясно.

Так:

«Выдано из С. П. Б. магазина «Нового времени» согласно расчета на 9 июля 1894 г.- 10 668 р.».

«Выдано из С. П. Б. магазина 2244 р.».

Но ведь и вторая сумма выдана тоже «согласно расчета», зачем же ее выделять? (Замечу в скобках, что с февраля 1892 г. до июля сего года, если не считать помянутых 400 р., я не брал ни копейки и всё то, что «выдано», пошло в погашение долга.)

Как бы ни было, долг мой с августа прошлого года увеличился больше чем вдвое. По сохранившимся у меня прошлогодним счетам, к 13 авг. 1893 г. я состоял должным 5159 р.; надлежало мне выдать 1669 р. Если вычесть 1669 из 5159, то останется 3490 р. Вот что я был должен год назад. Но прошел год, было продано немало моих книг, взято мной было только 300 р. (не считаю 400, не попавших в счет), а к долгу прибавилось 4077 рублей!! Стало быть, с 1892 г., когда я взял 5000 р. на покупку имения, я успел погасить только 600 р.! В самом деле: в 1892 г. был я должен 8170 р., а теперь должен 7567 р. Другими словами, с февраля 1892 г. книги дали мне только 600 р. дохода. Всё сие пишу я Вам в надежде, что бухгалтерия ошиблась и что мои денежные дела не так уж плохи. Не разрушайте этой моей смутной надежды до моего приезда к Вам, когда мы вместе рассмотрим счета и познаем вместе истину. Во всяком случае не смущайте бухгалтера выражением недоверия, так как я не крепко уверен в ошибке, бухгалтер же Ваш новый человек.

Ну-с, Псёл великолепен. Это такая поэзия, что хоть отбавляй. Тепло, просторно, масса воды и зелени и прекрасные люди. Прожили мы у Псла 6 дней, ели, пили, гуляли и ничего не делали. Мой идеал счастья, как Вам известно, праздность. Теперь я опять в Лопасне, в Мелихове… Холодный дождь… Свинцовое небо… Грязь. Получено из Таганрога грустное письмо. Дядя, по-видимому, безнадежен. Надо ехать к нему и к его семье, чтобы лечить и утешать.

Из Таганрога я приеду к Вам, но с условием, что Вы не повезете меня в гости к Айвазовскому. Напишите в Таганрог, какая у Вас погода. Впрочем, не пишите, мы обменяемся телеграммами.

Иногда бывает: идешь мимо буфета III класса, видишь холодную, давно жаренную рыбу и равнодушно думаешь: кому нужна эта неаппетитная рыба? Между тем, несомненно, рыба эта нужна и ее едят, и есть люди, которые находят ее вкусной. То же самое можно сказать о произведениях Баранцевича. Это буржуазный писатель, пишущий для чистой публики, ездящей в III классе. Для этой публики Толстой и Тургенев слишком роскошны, аристократичны, немножко чужды и неудобоваримы. Публика, которая с наслаждением ест солонину с хреном и не признает артишоков и спаржи. Станьте на ее точку зрения, вообразите серый, скучный двор, интеллигентных дам, похожих на кухарок, запах керосинки, скудость интересов и вкусов - и Вы поймете Баранцевича и его читателей. Он неколоритен; это отчасти потому, что жизнь, которую он рисует, неколоритна. Он фальшив («хорошие книжки»), потому что буржуазные писатели не могут быть не фальшивы. Это усовершенствованные бульварные писатели. Бульварные грешат вместе со своей публикой, а буржуазные лицемерят с ней вместе и льстят ее узенькой добродетели.

Одначе, до свиданья, ваше превосходительство, будьте здоровы. Анне Ивановне передайте нижайший поклон и пожелание всех благ.

Ваш А. Чехов.

Откуда Вы взяли, что я пью много водки? Я не в состоянии выпить зараз больше 3 рюмок.

16  ​​​​ Юбилей одного эпизода, очень меня поразившего.

Пример ахматовского характера:

Я ехала летом 1921 года из Царского Села в Петербург. Бывший вагон III класса был набит, как тогда всегда, всяким нагруженным мешками людом, но я успела занять место, сидела и смотрела в окно на все – даже знакомое. И вдруг, как всегда неожиданно, я почувствовала приближение каких-то строчек (рифм). Мне нестерпимо захотелось курить. Я понимала, что без папиросы я ничего сделать не могу. Пошарила в сумке, нашла какую-то дохлую Сафо, но... спичек не было. Их не было у меня, и их не было ни у кого в вагоне. Я вышла на открытую площадку. Там стояли мальчишки-красноармейцы и зверски ругались. У них тоже не было спичек, но крупные, красные, еще как бы живые, жирные искры паровоза садились на перила площадки. Я стала прикладывать (прижимать) к ним мою папиросу. На третьей (примерно) искре папироса загорелась. Парни, жадно следившие за моими ухищрениями, были в восторге. «Эта не пропадет», – сказал один из них про меня. Стихотворение было: «Не бывать тебе в живых...».

Не бывать тебе в живых,

Со снегу не встать.

Двадцать восемь штыковых,

Огнестрельных пять.

Горькую обновушку

Другу шила я.

Любит, любит кровушку

Русская земля.

16 августа 1921 (вагон).

Потрясающий эпизод!

И это было – с самой Ахматовой!

22  ​​​​ Достоевский Ф. М. - Сусловой А. П.

10 (22) августа 1865. Висбаден

Вторник.

Милая Поля, во-первых, не понимаю, как ты доехала. К моей пресквернейшей тоске о себе прибавилась и тоска о тебе.

Ну что если тебе не хватило в Кельне и для третьего класса? В таком случае ты теперь в Кельне, одна, и не знаешь, что делать! Это ужас. В Кельне отель, извозчики, содержание в дороге - если и достало на проезд, то ты все-таки была голодная. Всё это стучит у меня в голове и не дает спокойствия.

Вот уж и вторник, два часа пополудни, а от Г<ерце>на ничего нет, а уж время бы. Во всяком случае, буду ждать до послезавтраго утра, а там и последнюю надежду потеряю. Во всяком случае, одно для меня ясно: что если никакого не будет от Г<ерце>на известия, значит, его и в Женеве нет, то есть, может быть, куда-нибудь отлучился. Я потому так наверно буду заключать, что с Г<ерце>ном я в очень хороших отношениях, и, стало быть, быть не может, чтоб он во всяком случае мне не ответил, даже если б и не хотел или не мог прислать денег. Он очень вежлив, да и в отношениях мы дружеских. А следовательно, если не будет никакого известия, стало быть, его нет в Женеве в настоящую минуту.1

Между тем положение мое ухудшилось до невероятности. Только что ты уехала, на другой же день, рано утром, мне объявили в отеле, что мне не приказано давать ни обеда, ни чаю, ни кофею. Я пошел объясниться, и толстый немец-хозяин объявил мне, что я не "заслужил" обеда и что он будет мне присылать только чай. И так со вчерашнего дня я не обедаю и питаюсь только чаем. Да и чай подают прескверный, без машины, платье и сапоги не чистят, на мой зов нейдут, и все слуги обходятся со мной с невыразимым, самым немецким презрением. Нет выше преступления у немца, как быть без денег и в срок не заплатить. Всё это было бы смешно, но тем не менее и очень неудобно. И потому, если Г<ерце>н не пришлет, то я жду себе больших неприятностей, а именно: могут захватить мои вещи и меня выгнать или еще хуже того. Гадость.

Если ты в Париж доехала и каким-нибудь образом можешь добыть хоть что-нибудь от своих друзей и знакомых, то пришли мне - maximum 150 гульденов, a minimum сколько хочешь2. Если б 150 гульденов, то я бы разделался с этими свиньями и переехал бы в другой отель в ожидании денег. Потому что быть не может, чтоб я скоро не получил, и во всяком случае тебе отдам задолго прежде отъезда твоего из Франции. Во-первых, из Петербурга (из "Библ<иотеки> для чтения") наверно пришлют самое большее дней через 10 на имя сестры твоей в Цюрих3, и во-вторых, если б даже Г<ерце>на и не было в Женеве, то во всяком случае, (1) если он надолго уехал из Женевы, то ему, стало быть, пересылают приходящие на его имя в Женеву письма; а если он ненадолго уехал, то, стало быть, воротившись, сейчас ответит, а, следовательно, я во всяком случае скоро получу от него ответ. Одним словом, если что можешь сделать для меня, но не отягчая очень себя, то сделай. Адрес мой тот же:

Wiesbaden, Hotel "Victoria".

До свидания, милая, не могу поверить, чтоб я тебя до отъезда твоего не увидел4. Об себе же и думать не хочется; сижу и всё читаю, чтобы движением не возбуждать в себе аппетита. Обнимаю тебя крепко.

Ради бога, не показывай никому письмо мое и не рассказывай. Гадко.

Твой весь Ф. Д<остоевский>.

Подробно опиши мне свое путешествие, если были неприятности. Сестре поклон.

Если же Герцен пришлет до твоего письма, то я, во всяком случае, уезжая из Висбадена, сделаю распоряжение, чтоб мне письмо твое переслали в Париж, потому что я туда немедленно поеду.

Примечания:

1 Письмо Достоевского к Герцену от 3 (15) августа 1865 г. с просьбой одолжить 300 флоринов не сохранилось (см.: ПСС. T. XXVIII2. С. 525. № 192): после крупного проигрыша в рулетку он не мог рассчитаться с хозяином гостиницы. Герцен в это время был в горах.

2 Очевидно, Сусловой не удалось достать денег для Достоевского. Он уехал из Висбадена благодаря помощи А. Е. Врангеля и И. Л. Янышева.

3 Н. П. Суслова должна была приблизительно в это время переехать в Цюрих для продолжения образования.

4 Достоевский предполагал встретиться с Сусловой в Париже. Эта встреча не состоялась.

(1) далее было начато: ему перешлю<т>

29  ​​​​ Чехов пишет

Н. А. ЛЕЙКИНУ

29 августа 1895 г. Мелихово.

29 авг.

Милый Николай Александрович, давно уже я не писал Вам, между тем пора уже написать, что Хина, которую я запирал весною с Бромом, родила настоящих таксов: одного живого, другого - дохлого; живой - сучка, очень красивая; прозвана Селитрой; теперь уж ей второй месяц, и на будущей неделе она будет отправлена на ферму к гр. Орлову-Давыдову.

Теперь огородные дела. Из бамий взошла только одна - и та засохла. Тыквы Ваши грандиозны, так что трудно поднять; посолили в них огурцы. Репа тоже большая, какой мы никогда не видали. Теперь я понимаю, почему на выставках Вам дают медали. Сестра Вас благодарит и низко кланяется. Лето вообще было удачное, у нас всё дозрело, даже баклажаны, не говоря уж о томатах и кукурузе. Яблоки были обильные и великолепны. Розы цвели буйно всё лето и цветут до сих пор.

Я не совсем здоров. 8 августа я был у Л. Н. Толстого в Ясной Поляне и, вероятно, простудился у него или на обратном пути; 9-го авг<уста> у меня заболели волосы и кора правой половины головы, затем боль шла все crescendo, и 15 - 16-го у меня начались сильные невралгические боли в правом глазу и в правом виске. Поехал я в Серпухов, вырвал зуб, принял чёртову пропасть антипирина, фенацетина, хины и проч. и проч. - и ничего не помогло. Только после 20-го боль стала сдаваться, и вот я уже могу писать и чувствую только боль в коре головы и в волосах, когда до них дотрагиваешься. Такое свинство. В результате: хохлацкая лень и эта болезнь сделали то, что летние месяцы у меня прошли прахом, я ничего не написал ни великого, ни малого, и если б не те два рассказа, которые я написал весной, то пришлось бы начинать сезон с пустыми руками. Впрочем, ленился я только для литературы. Все-таки немножко полечивал, немножко возился в саду и - наконец победил трудности французского языка, пройдя весь курс его. Теперь уж я не буду чувствовать себя в Париже дураком. Все-таки сумею спросить поесть и поблагодарить гарсона.

Урожай у нас хороший. Болезней летом не было и было похоже, точно тифы и дифтерит стали вырождаться.

Поклон нижайший Прасковье Никифоровне и Феде, Желаю Вам всяких благ, наипаче же здоровья. В Петербург приеду зимой или к зиме. Так как буду жить долго, то остановлюсь не у Суворина, а где-нибудь поближе к Невскому, в номерах. Никак не могу придумать, в каких номерах мне остановиться.

Фамилия моя шлет Вам привет и приглашает в Мелихово.

Ваш А. Чехов.

Сентябрь

13  ​​ ​​​​ Чехов пишет

СЕРПУХОВСКОМУ ИСПРАВНИКУ

13 сентября 1894 г. Одесса.

Благоволите донести одесск<ому> градоначальнику об неимении препятствий отъезду за границу.

15  ​​ ​​ ​​​​ Зашел к Сергею Бунтману: репетирует «Huit ​​ clos. Внутри» Сартра. Такую драматургию его девочки и мальчики не потянут.

18  ​​​​ Чехов пишет

Л. С. МИЗИНОВОЙ

18 (30) сентября 1894 г. Вена.

Воскресенье. Вена.

Вы упорно не отвечаете на мои письма, милая Лика, но я всё-таки надоедаю Вам и навязываюсь со своими письмами. Я в Вене. Отсюда поеду в Аббацию, потом на озера. Потапенко говорил мне как-то, что Вы и Варя Эберлей будете в Швейцарии. Если это так, то напишите мне, в каком именно месте Швейцарии я мог бы отыскать Вас. Я повидался бы с Вами, разумеется, с восторгом. Пишите по адресу: Abbazia, poste restante. Если же Вы дали слово не писать мне, то пусть напишет Варвара Аполлоновна.

Умоляю Вас, не пишите никому в Россию, что я за границей. Я уехал тайно, как вор, и Маша думает, что я в Феодосии. Если узнают, что я за границей, то будут огорчены, ибо мои частые поездки давно уже надоели.

Я не совсем здоров. У меня почти непрерывный кашель. Очевидно, и здоровье я прозевал так же, как Вас.

Поклон В<арваре> А<поллоновне>. Будьте здоровы.

Ваш А. Чехов.

Ровно через год Чехов пишет

Г. М. ЧЕХОВУ

18 сентября 1895 г. Мелихово.

18 сент. Мелихово.

Милый Жорж, мне больно, что до сих пор мы еще ничего не сделали для Володи, а между тем время уходит. Дело обстоит так. По получении телеграммы и письма (я получил их поздно - не по моей вине), тотчас же я написал Володе и в Симферополь к директору народных училищ Дьяконову, прося его помочь нам; в письме к нему я сообщил адрес Володи. Затем из Москвы я послал таврическому архиерею свою книгу - это на всякий случай. Приехал между тем Миша и сообщил, что он пока ровно ничего не сделал в Ярославле, так как до сих пор еще не получил от Володи нужных сведений. Вот уже октябрь на носу, Миша гостит в Мелихове, будет он в Ярославле 20-го, потом поедет в Углич… одним словом, мне кажется, что он сделает так же мало, как и я.

В Москве я усердно наводил справки. Племянник нижегородского архиерея, о котором я писал, произведен в архимандриты и уехал в Бийск, т. е. в Сибирь. В Московскую семинарию, говорят, можно поступить, но нужно время, а между тем Володя торопится по необходимости и застал нас врасплох… Я хотел видеться с Плевако, известным адвокатом; он имеет большое значение в духовном ведомстве (староста Успенского собора и приятель всех архиереев), но, чтобы застать его, нужно побывать у него много раз, а на это нужно время… Мне один из его помощников обещал навести справки и написать, но и он потребовал от меня на это не менее пяти дней.

Мне все знакомые говорят, что если я лично напишу Победоносцеву или Саблеру, то мой глас будто бы не останется вопиющим в пустыне. Я готов написать и напишу кому угодно, лишь бы вы, т. е. ты и Володя, находили это нужным и полезным. Мысль, что я могу помочь вам, не доставляет мне ничего кроме удовольствия. Если вы оба еще не махнули рукой и продолжаете хлопоты, то пришлите мне нужные сведения, т. е. копию со свидетельства (это для меня и для тех, кому буду писать), откровеннейшее изложение причин, по каким Володя разошелся с Екатеринославом, и точное указание, в каком году Володя призывается к вынутию жребия. В Московской семинарии учиться гораздо труднее, чем в провинции, а потому если можно поступить в Симферополь или в Херсон, или в Тифлис, то есть если Володя ничего не имеет против этих городов, то я предпочел бы хлопотать насчет них, чем насчет Москвы, тем более, что и поступить в провинции легче, чем в Москве. Впрочем, всё это, как хочет Володя.

В конце концов резюме: я готов служить и глубоко убежден, что если бы вы обратились ко мне за 2 - 3 месяца до осени, то Володя давно бы уже сидел в семинарии и зубрил латынь.

Как поживают твоя мама и девочки? Мы часто о них вспоминаем. У нас холодно, но не очень. Будь здоров. Копию со свидетельства пусть напишет сам Володя или Саша на клочке бумаги или в письме.

Твой А. Чехов.

Р. S. Не хочет ли Володя перейти в армянскую веру? Я написал бы Мирктичу в Эчмиадзин.

23  ​​​​ Чехов пишет

Ал. П. ЧЕХОВУ

22 или 23 сентября 1895 г. Мелихово.

Добрый Саша! Любезное письмо твое получил и тотчас же отвечаю, хотя я слишком занят, чтобы отвечать на письма людей низкого звания.

1) «Неделя о слепом», мне кажется, затянулась слишком долго вопреки всем календарям. Я просил тебя адресоваться прямо в Каширу, к одному слепому, для меня же в настоящее время справки твои значения не имеют, так как у меня нет даже адреса слепого.

2) Теперь о зрячих. У Ивана я давно уже не был; по слухам, у него в училище был дифтерит, занятия временно прекращены, и он живет теперь у родственников жены, полный сознания своего семейного благополучия. Очевидно, к себе в училище он не ходит и твои письма, которые ты пишешь «в воне благоухания духовного», его швейцар бросил в нужник. Он, т. е. Иван, немножко поседел и по-прежнему покупает всё очень дешево и выгодно и даже в хорошую погоду берет с собой зонтик.

3) Володю Чехова выперли из Екатериносл<авской> семинарии на том основании, что он светский. Я хлопотал за него, написав в Симферополь, причем ему сказано было, что если в Симфер<ополе> есть вакансия и попы будут препятствовать поступлению, то чтобы он поторопился написать тебе насчет протекции. Мне кажется, что при наличности вакансии и хороших отметок было бы достаточно одной карточки Победоносцева или Саблера. Но вопрос в том, есть ли вакансия… Буде я узнаю, что вакансия есть где-нибудь, мы спишемся и будем действовать сообща. Мальчику надо помочь, а то его заберут в soldateniensis. Буде одобришь, я сам напишу Победоносцеву, ибо для дяди и его почтенных сынов я готов на всё.

4) По описанию твоей болезни я заключил, что у тебя страшнейший сифилис и громадная фистула заднего прохода, образовавшаяся вследствие непрерывного выпускания газов.

5) Погода у нас очень хорошая, теплая. Виссарион по-прежнему жует за обедом мать и длинно рассуждает об орденах.

6) Брома и Хину скоро опять придется запирать в баню. Дочь их Селитра - вылитый Бром.

7) А. С. Суворин мне ничего не пишет, и я не знаю, где он.

Затем кланяюсь Наталии Александровне и детям и вместе с ними скорблю, что из тебя не вышло никакого толку. Жаль, Саша, а между тем тебе дано было хорошее направление.

Твой благодетель

А. Чехов.

Р. S. О твоем рассказе напишу из Москвы.

27  ​​​​ Достоевский Ф. М. - Каткову М. Н.

10 (22) - 15 (27) сентября 1865. Висбаден

Черновое

М<илостивый> г<осударь> М<ихаил> Н<икифорович>.

Могу ли я надеяться поместить в Вашем журнале "Р<усский> в<естник>" мою повесть?

Я пишу ее здесь, в Висбадене, уже 2 месяца и теперь оканчиваю1. В ней будет от пяти до шести печатных листов. Работы остается еще недели на две, даже, может быть, и более. Во всяком случае, могу сказать наверно, что через месяц и никак не позже (1) она могла бы быть доставлена в редакцию "Р<усского> в<естни>ка".2

Идея повести, сколько я могу предпола<гать>, не могла бы ни в чем (2) противоречить (3) Вашему журналу; даже напротив. Это - психологический отчет одного преступления.

Действие современное, в нынешнем году. Молодой человек, исключенный из студентов университета, мещанин по происхождению, и живущий в крайней бедности, по легкомыслию, по шатости в понятиях поддавшись некоторым странным "недоконченным" идеям, которые носятся в воздухе, решился разом выйти из скверного своего положения. Он решился убить одну старуху, титулярную советницу, дающую деньги на проценты. Старуха глупа, глуха, больна, жадна, берет жидовские проценты, зла и заедает чужой век, мучая у себя в работницах свою младшую сестру. "Она никуда не годна", "для чего она живет?", "Полезна ли она хоть кому-нибудь?" и т. д. Эти вопросы сбивают с толку молодого человека. Он решает убить ее, обобрать; с тем, чтоб сделать счастливою свою мать, живущую в уезде, избавить сестру, живущую в компаньонках у одних помещиков, (4) от сластолюбивых притязаний главы этого помещичьего семейства - притязаний, грозящих ей гибелью, докончить курс, ехать за границу и потом всю жизнь быть честным, твердым, неуклонным в исполнении "гуманного долга к человечеству", чем, уже конечно, "загладится преступление", (5) если только может назваться преступлением этот поступок над старухой глухой, глупой, злой и больной, которая сама не знает, для чего живет на свете, и которая через месяц, может, сама собой померла бы.

Несмотря на то, что подобные преступления ужасни трудно совершаются то есть почти всегда до грубости выставляют наружу концы, улики и проч. и страшно много оставляют на долю случая, который всегда почти выдает винов<ных>, ему - совершенно случайным образом удается совершить свое предприятие и скоро и удачно.

Почти месяц он проводит после того до окончательной катастрофы. Никаких на них (6) подозрений нет и не может быть. Тут-то и развертывается (7) весь психологический процесс преступления. Неразрешимые вопросы восстают перед убийцею, неподозреваемые и неожиданные чувства мучают его сердце. Бoжия правда, земной закон берет свое, и он - кончает тем, что принужден сам на себя донести. Принужден, чтобы хотя погибнуть в каторге, но примкнуть опять к людям; чувство разомкнутости и разъединенности с человечеством, которое он ощутил тотчас же по совершении преступления, замучило его. Закон правды и человеческая природа взяли свое, убежд<ение?> внутреннее <?> даже без сопр<отивления?>. Преступн<ик> (8) сам решает принять муки, чтоб искупить свое дело. Впрочем, трудно мне разъяснить вполне мою мысль. Я хочу придать (9) теперь худож<ественную> форму, в которой она сложил<ась>. О форме <не закончено>

В повести моей есть, кроме того, (10) намек на ту (11) мысль, что (12) налагаемое (13) юридическ<ое> наказание за преступление гораздо меньше устрашает преступника, чем думают законодатели, отчасти и потому, что он и сам его нравственно требует.

Это видел я даже на самых неразвитых людях, на самой грубой случайности. Выразить мне это хотелось именно на развитом, на нового поколения человеке, чтоб была ярче и осязательнее видна мысль. Несколько случаев, бывших в самое последнее время, убедили, (14) что сюжет мой вовсе не эксцентричен. Именно, что убийца развитой и даже хорош<их> накл<онностей> м<олодой> человек. Мне рассказывали прошлого года в Москве (верно) об одном студенте, выключенном из университета после московск<ой> студент<ской> истории - что он решился разбить почту и убить почтальона. Есть еще много следов в наших газетах о необыкновенной шатости понятий, подвигающих на ужасные дела. (Тот семинарист, который убил девушку по уговору с ней в сарае и (15) которого взяли через час за завтрак<ом>, и проч.) Одним словом, я убежден, что сюжет мой отчасти оправдывает современность.

Само собою разумеется, что я пропустил в этом теперешнем изложении идеи (16) моей повести - весь сюжет. За занимательность ручаюсь, о художественном исполнении - не беру на себя судить. (17) Мне слишком много случалось писать очень, очень дурных вещей, торопясь, к сроку и проч. Впрочем, эту же (18) вещь я писал неторопливо и с жаром. Постараюсь, хотя бы для себя только, кончить ее как можно лучше.

Лет шесть тому назад (19) я присылал в "Р<усский> в<естник>" одну мою повесть, за которую получил от Вас деньги вперед. Но вышло недоразумение, дело не состоялось, и я взял назад мою повесть, заплатил деньги3. (20) Может быть, я был отчасти виноват, может быть, был - отчасти (21) и прав. Всего вернее, что и то и другое было. Теперь же скорее готов обвинить себя в капризе и в заносчивости. Я забыл подробности этого дела. (22) Могу ли я надеяться, что и Вы, многоува<жаемый> Мих<аил> Ник<ифорович>, не захотите их теперь припоминать?

В продолжение последних лет мне случалось получать плату с листа (23) от 250 руб. (За "Мертвый дом", которого начало печаталось в бывшей газете "Русск<ий> мир") до 125 р., предложенных мне еще недавно в одном издании. Отдаюсь совершенно в назначении мне платы на Ваше усмотрение по прочтении повести4. Я слышал, что так делают многие из литераторов, имеющих с Вами сношения. Но во всяком случае я бы желал получить с листа не меньше minimum'a платы, который мне предлагали (24) до сих пор, то есть 125 руб. Но, повторяю, полагаюсь во всем на Вас и твердо уверен, (25) что для меня это будет выгоднее.

Извините, что перейду к делам, касающи<мся> меня лично. Теперешние обстоятельства мои очень нехороши. Я выехал в начале июля за границу (26) совершенно больной, для лечения, и почти без денег. Я надеялся вскорости кончить одну работу, но увлекся другой работой (тем, что теперь пишу), о чем и не жалею. Тем не менее я принужден теперь попросить у Вас триста рублей (27) - разумеется, в таком случае, если Вы захотите взять мою работу. Прошу вас, (28) многоуважаемый Михаил Никифор<ович>, не считать эту просьбу о 300-х рублях чем-нибудь принадлежащим к условиям, которые бы я предложил за мою повесть. Совсем нет. Это просто просьба к Вам помочь мне в эту весьма трудную для меня минуту, - разумеется - опять повторяю просьба, могущая иметь место только в том случае, если Вы изъявите согласие (29) принять мою работу.

Адресс мой здесь (30)

Во всяком (31) случае убедительнейше прошу Вас не оставлять (32) меня долго без известия из редакции журнала. (33) Для меня, в моем стесненном положении, всякая минута дорога. (34) Хотя я и сам через месяц надеюсь возвратиться в Россию, но полагаю возможным через три недели выслать Вам мою работу в окончательном виде.

Примечания:

1 Речь идет о будущем романе «Преступление и наказание», еще не слившемся с прежним замыслом — «Пьяненькие».

2 Печатание романа в «Русском вестнике» началось с января 1866 г.

3 Речь идет о разногласиях Достоевского с Катковым по поводу повести «Село Степанчиково и его обитатели» (см.: ПСС. Т. III. С. 498—499; Т. XXVIII1. С. 328—330).

4 За роман «Преступление и наказание», так же как и за романы «Идиот» и «Бесы», Достоевский получал по 150 руб. за лист.

(1) вместо: никак не позже - было начато: а. она непременн<о> б. она могл<а бы>

(2) вместо: не могла бы ни в чем - было: не может

(3) далее было: мысли

(4) далее было: где

(5) вместо: загладится преступление - было: загладить этот легкий

(6) так в подлиннике

(7) далее было: много

(8) было: Он

(9) вместо: Я хочу придать - было: В этой мысли я не могу

(10) вместо: кроме того - было: таким образом

(11) было: одну

(12) далее было: не столько

(13) далее было: законом

(14) вместо: убедили - было: утвердили меня в

(15) далее было: завтр<акал>

(16) было: мысли

(17) вместо: о художественном... ... судить - было: за художественное исполнение не беру на себя руч<ательство?>

(18) вместо: Впрочем, эту же - было: Эту же

(19) далее было: между мною и

(20) далее было: Я забыл [обстоятельства] подробности

(21) было: несколь<ко>

(22) далее было: Знаю только, что теперь я бы вел его не так, как тогда

(23) было: за пове<сти>

(24) было: я получал

(25) вместо: твердо уверен - было: надеюсь

(26) далее было: для здоров<ья?>

(27) далее было: вперед

(28) вместо: Прошу Вас - было: Эта просьба

(29) было: согласитесь

(30) пропуск в подлиннике

(31) было: Но во всяком

(32) было: не замешкать

(33) вместо: из редакции журнала - было: oт Вас

(34) далее было начато: Я полагаю

29  ​​​​ Чехов пишет

М. П. ЧЕХОВОЙ

29 сентября (11 октября) 1894 г. Милан.

29 сент. Милан.

Милая Маша, я в Италии, в Милане. Был в Лемберге (Львове), где видел польскую выставку и нашел ее, к стыду Сенкевича и Вукола Лаврова, очень жидкой и ничтожной, был в Вене, где ел очень вкусный хлеб и купил себе новую чернилицу, а также жокейский картуз с ушами, был в Аббации на берегу Адриатического моря и наблюдал здесь хороший дождь и скуку, в Фиуме, в Триесте, откуда ходят громадные пароходы во все части света. Затем, не говоря дурного слова, был я в Венеции; тут напала на меня крапивная лихорадка, не оставляющая меня и до сегодня. В Венеции я купил себе стакан, окрашенный в райские цвета, а также три шелковых галстука и булавку. Теперь я в Милане; собор и галерея Виктора Эммануила осмотрены, и ничего больше не остается, как ехать в Геную, где много кораблей и великолепное кладбище. (Кстати: в Милане я осматривал крематорию, т. е. кладбище, где сожигают покойников; пожалел, что не жгут здесь и живых, например еретиков, кушающих по средам скоромное.)

Из Генуи я поеду, вероятно, в Ниццу, а из Ниццы прямо домой. Очевидно, дома я буду в октябре, этак числа 12 - 15. Во всяком случае о дне приезда буду телеграфировать. Воображаю, какая у нас теперь грязь!

Если увидишь Гольцева, то передай ему, что для «Русской мысли» я пишу роман из московской жизни. Лавры Боборыкина не дают мне спать, и я пишу подражание «Перевалу». Но пусть Гольцев и Лавров не ждут раньше декабря, ибо роман большой, листов в 6 - 8.

Вероятно, у тебя нет или очень мало денег. Потерпи с недельку; в Ницце я получу подробный расчет из книжного магазина «Нового времени» и тогда прикажу выслать нам денег. Надо еще в банк 180 р. заплатить.

Что поделывает Потапенко? Где он? Поклон ему нижайший.

За границей пиво удивительное. Кажется, будь такое пиво в России, я спился бы. Удивительные также актеры. Этакая игра нам, россиянам, и не снилась.

Я был в оперетке, видел в итальянском переводе «Преступление и наказание» Достоевского, вспоминал наших актеров, наших великих, образованных актеров и находил, что в игре их нет даже лимонада. Насколько человечны на сцене здешние актеры и актрисы, настолько наши свиньи.

Вчера был в цирке. Был на выставке.

Поклон папе и мамаше. Всем поклон. В октябре буду дома.

Я кашляю, почесываюсь от лихорадки, но в общем здоров.

Слышу, как учатся петь. Здесь в Милане много иностранок, а la Лика и Варя, обучающихся пению в расчете на богатство и славу. Бедняжки, голосят с утра до вечера.

Сегодня тащусь в Геную.

Будь здорова.

Твой А. Чехов.

Если собраться большой компанией и поехать за границу, то обойдется очень дешево.

На конверте:

Russia, via Moska.

Ст. Лопасня Моск.-Курск. дор.

Ее высокоблагородию Марии Павловне Чеховой.

30  ​​​​ Чехов пишет

Т. Л. ЩЕПКИНОЙ-КУПЕРНИК

Конец сентября 1895 г. Москва.

Милая Таня, драгоценная девочка, я заболел сразу пятью тифами и изнемог от желаний. Не могу прибыть.

Простите.

Миллион поцелуев!!!

А. Чехов.

Октябрь ​​ 

1  ​​​​ Чехов пишет

Н. М. ЛИНТВАРЕВОЙ

1 (13) октября 1894 г. Генуя.

1 окт.

Если Вам еще не надоели мои метеорологические наблюдения, то вот Вам еще. Из Аббации я поехал в Триест. В первые сутки здесь шел дождь, я очень боялся за австрийскую пшеницу, но потом наступила ясная, теплая погода, так что можно было кататься на лодке и осматривать громадные пароходы.

Хорошая погода была и в Венеции. Впрочем, по вечерам бывало тут сыровато; быть может, по этой причине, т. е. оттого, что я по вечерам катался в гондоле, меня схватила крапивная лихорадка, не оставляющая меня до сегодня, и для меня теперь нет выше наслаждения, как почесаться о косяк. Венеция чрезвычайно напоминает Луку.

Затем Милан. Здесь я осматривал так называемую крематорию, где сожигают покойников, и собор. Собор так красив, что даже страшно. Было жарко. Пейзажи в Ломбардии изумительные, - пожалуй, как нигде в свете.

Теперь я в Генуе. Тут тьма кораблей и знаменитое кладбище, богатое статуями. Статуй, в самом деле, очень много. Изображены в натуральную величину и во весь рост не только покойники, но даже и их неутешные вдовы, тещи и дети. Есть статуя одной старушки-помещицы, которая держит в руке два сдобных хохлацких бублика.

Путешествие за границей обходится гораздо дешевле, чем, например, поездка на Волгу. Я часто думаю: не собраться ли нам большой компанией и не поехать ли за границу? Это было бы и дешево, и весело. Я, Потапенко, Маша, Вы и т. д., и т. д. Как Вы думаете? Вот пригласите-ка дьякона из города и посоветуйтесь с ним. Если дьякон одобрит, то и поедемте все в будущем году осенью.

Сегодня уезжаю в Ниццу.

Поклон всем Вашим.

Ваш А. Чехов.

13 ​​ Чехов пишет

Вл. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО

6 или 13 октября 1895 г. Мелихово.

Пятница.

Вчера, на ночь глядя, прочел Вашу «Губернаторскую ревизию». По тонкости, по чистоте отделки и во всех смыслах это лучшая из всех Ваших вещей, какие я знаю. Впечатление сильное, только конец, начиная с разговора с писарем, ведется в слегка пьяном виде, а хочется piano, потому что грустно. Знание жизни у Вас громадное и, повторяю (я это говорил когда-то раньше), Вы становитесь всё лучше и лучше, и точно каждый год к Вашему таланту прибавляется по новому этажу.

Где Вы? Я Вашей новой квартиры не знаю, а Вы мне не пишете. Кланяйтесь Екатерине Николаевне. Дома я проживу до 20 окт<ября>. Пишите.

Крепко жму руку.

Ваш А. Чехов.

15  ​​​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

15 октября 1894 г. Москва.

15 окт.

Благословясь, начинаю с просьбы. Писатель А. И. Эртель прислал мне письмо, в котором просит меня написать Вам следующее. В одной из школ Воронежской губернии, попечителем которой (т. е. не губернии, а школы) он состоит, составляется библиотека для крестьян и отчасти учителей. Так вот не можете ли Вы пожертвовать Ваших изданий, подходящих для читателей упомянутой категории? Беспокоя Вас этой просьбой, А. И. Эртель ссылается на то, что Вы уроженец Воронежской губ<ернии> и что попечителем школы состоит писатель, а это последнее обстоятельство, по его мнению, не может быть безразличным для Вашего «корпоративного чувства». А главное, он решается просить Вас, потому что Вы «человек добрый и народному просвещению искренно сочувствующий». Исполняя это поручение, пользуюсь случаем напомнить Вам о повести Эртеля «Духовидцы» (1893, XII, «Русск<ая> мысль») - очень хорошей повести. С своей стороны, я написал Эртелю, что служить ему я очень рад, но что было бы удобнее, если бы он но каталогу выбрал книги, какие ему нужны, и прислал бы список. Его адрес: Воронеж, Александру Ивановичу Эртелю.

Я всё еще в Москве. Пишу, читаю корректуру, устраиваю свои весьма неважные финансовые дела и мечтаю о среде - дне, когда наконец я попаду домой. Маша говорит, что от постоянных дождей дороги испортились совершенно, езда возможна только окольными путями, только днем и не иначе как на простой телеге. Я, вероятно, пойду со станции пешком.

Та же сестра Маша говорит, что после ремонта дом стал тепел и уютен, как рай. Без меня Маша не только печи новые устроила и всё покрасила, но даже сумела соорудить теплые удобства. Я подарил ей за это кольцо и подарю ей 25 р., когда у меня будут деньги.

Сегодня я обедал у В. А. Морозовой, необыкновенно богатой и симпатичной женщины. Подавали раковый суп со стерлядью.

Нижайший поклон Анне Ивановне, Насте и Боре.

Еще про Эртеля: когда он возвращался из-за границы, то жандармы обыскали его чемоданы и карманы.

Будьте здоровы.

Ваш А. Чехов.

Пришлите мне адрес о. Алексея Мальцева.

21  ​​​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

21 октября 1895 г. Мелихово.

21 окт.

Спасибо за письмо, за теплые слова и приглашение. Я приеду, но, вероятно, не раньше конца ноября, так как дела у меня чёртова пропасть. Во-первых, весною я буду строить новую школу в селе, где попечительствую; загодя нужно составить план, сметы, съездить то туда, то сюда и проч. Во-вторых, можете себе представить, пишу пьесу, которую кончу тоже, вероятно, не раньше как в конце ноября. Пишу ее не без удовольствия, хотя страшно вру против условий сцены. Комедия, три женских роли, шесть мужских, четыре акта, пейзаж (вид на озеро); много разговоров о литературе, мало действия, пять пудов любви.

Читал я о провале Озеровой и пожалел, ибо нет ничего больнее, как неуспех. Воображаю, как эта жидовочка плакала и холодела, читая «Пет<ербургскую> газ<ету>, где ее игру называли прямо нелепой. Читал об успехе «Власти тьмы» в Вашем театре. Конечно, хорошо, что Анютку играла Домашева, а не «маленькая крошка», которая (по Вашим словам) Вам так симпатична. Этой крошке нужно Матрену играть. Когда я был в августе у Толстого, то он, вытирая после умыванья руки, сказал мне, что переделывать свою пьесу он не будет. И теперь, припоминая сие, думаю, что он уже тогда знал, что пьеса его будет in toto* разрешена для сцены. Я прожил у него 1 1/2 суток. Впечатление чудесное. Я чувствовал себя легко, как дома, и разговоры наши с Л<ьвом> Н<иколаевичем> были легки. При свидании расскажу подробно.

В «Рус<ской> мысли» в ноябре пойдет «Убийство», в декабре другой рассказ - «Ариадна».

А я в ужасе - и вот по какому поводу. В Москве издается «Хирургическая летопись», великолепный журнал, имеющий успех даже за границей. Редактируют известные хирурги-ученые: Склифософский и Дьяконов. Число подписчиков с каждым годом растет, но всё еще к концу года - убыток. Покрываем сей убыток был всё время (до января будущего 1896 г.) Склифосовским; но сей последний, будучи переведен в Петербург, практику свою утерял, денег у него не стало лишних, и теперь ни ему и никому на свете неизвестно, кто в 1896 г. покроет долг, в случае ежели он будет, а судя по аналогии с прошлыми годами, надо ожидать 1000 - 1500 р. убытка. Узнав, что журнал погибает, я погорячился; такая нелепость, как гибель журнала, без которого нельзя обойтись и который уже через 3 - 4 года будет давать барыш, гибель из-за пустой суммы - эта нелепость ударила меня по башке, я сгоряча пообещал найти издателя, уверенный вполне, что найду его. И я усердно искал, просил, унижался, ездил, обедал чёрт знает с кем, но никого не нашел. Остался один Солдатенков, но он за границей, вернется не раньше декабря, а вопрос должен быть решен к ноябрю. Как я жалею, что Ваша типография не в Москве! Тогда я не сыграл бы такую смешную роль маклера-неудачника. При свидании я изображу Вам в картине верной пережитые волнения. Если бы не постройка школы, которая возьмет у меня тысячи полторы, то я сам взялся бы издавать журнал за свои деньги - до такой степени мне больно и трудно мириться с явной нелепостью, 22-го окт<ября> я поеду в Москву и предложу редакторам, как последнее средство, просить субсидию, 1 1/2 - 2 тысячи в год. Если они согласятся, то я прикачу в Петербург и стану хлопотать. Как это делается? Вы меня научите? Чтобы спасти журнал, я готов идти к кому угодно и стоять в чьей угодно передней, и если мне удастся, то я вздохну с облегчением и с чувством удовольствия, ибо спасти хороший хирургический журнал так же полезно, как сделать 20000 удачных операций. Во всяком случае, посоветуйте, что мне делать.

После воскресенья пишите мне в Москву. Больш<ая> московская гостиница, № 5.

Как пьеса Потапенко? Вообще что Потапенко? Жан Щеглов прислал мне унылое письмо. Астрономка бедствует. Во всем остальном пока всё обстоит благополучно. В Москве буду ходить в оперетку. Днем буду возиться с пьесой, а вечером - в оперетку.

Низко Вам кланяюсь. Пишите, умоляю.

Ваш А. Чехов.

* в целом (лат.)

23  ​​​​ В этот день месяца 23 октября 1907 года Рильке пишет Кларе Рильке:

...Вчера вечером я задумался: сумел ли я своей по­пыткой описания женщины в красном кресле создать у тебя хоть какое-то представление? Я не уверен, что точно передал хотя бы даже соотношение валеров; как никогда, слова казались мне несостоятельными, и все же возможность обрести над ними власть должна была существовать, если только смотреть на такую картину, как на явление природы: как и все сущее, она может быть хоть как-то выражена в словах. В какой-то момент мне казалось легче говорить об автопортрете; он, очевидно, был написан ранее; художник еще не пользуется всем диапазоном палитры; но останавливался где-то в ее середине, между красно-желтым, охрой, красным лаком и фиолетовым пурпуром; когда же он пишет куртку и волосы, он пользуется всеми оттенками влажно-фиолетового, коричневатого цвета, который контрастирует с фоном стены, написанным в сером цвете и цвете бледной меди. Более близкое рассмотрение, однако, позволяет также и в этой картине установить скрытое наличие светло-зеленых и сочных синих тонов; они уточняют светлые пятна и подчеркивают тона красноватые. Ощутимее здесь и самый предмет картины; и слова, такие жалкие, когда они пытаются повествовать о фактах живописи, будут только рады вернуться в свою собственную сферу, занявшись описанием того, что изображено. На нас смотрит человек, лицо которого повернуто к нам на три четверти справа. Густые, темные волосы на затылке сбились вместе и собрались над ушами, так что обнажен весь черепной контур; он проведен с необычайной уверенностью, твердо и все же округло, покатый лоб высечен из одного куска, его твердость ощутима даже там, где она, уступая форме и плоскости, становится лишь внешней границей множества других очертаний. В резких гранях надбровных дуг еще раз проявляет себя сильная структура этого как бы выдавленного изнутри черепа, но под этими дугами висит вы­двинутое подбородком вперед, словно обутое плотной бородой, лицо, висит так, как будто каждая черта была подвешена отдельно. Немыслимо значительное и в то же время упрощённое до последнего предела лицo, сохранившее то выражение ничем не сдержанного любопытства, в котором могут забыться дети или крестьяне, но только вместо их безжизненной тупой отрешенности здесь заметная хищная внимательность и за ней в глазах, не затемнённых никаким движением век, прячется трезвая, терпеливая сосредоточенность. И какой неподкупной и необычной была эта трезвость его взгляда, подтверждается почти трогательно тем обстоятельством, что он воспроизвел самого себя, выражение своего лица, без малейшего высокомерия или умствования, с такой смиренной объективностью, с доверием и заинтересованно-трезвым любопытством собаки, которая смотрит в зеркало и думает: вон сидит еще одна собака.

Прощай... пора; возможно, все это поможет тебе уви­деть старика, к которому так подходит то, что сам он приписывал Писсарро: humble et colossal. Сегодня годовщина его смерти...

25  ​​​​ Сообщили, что недавно, в этом месяце умерла Наташа Никулина. ​​ 

Как же это страшно!

Ну да, она меня третировала, она наступала мне на хвост, но я – первый, кто не хотел ее смерти.

Ее друзья с курса Агамирзяна приехали в Лугу.

Мне, какому-то инсценировщику, не сообщили о ее смерти; узнал случайно.

Я ведь так и не дождался от нее письма иль хотя б доброго слова!

Все равно, эмоционально обязан ей!

​​ 

Вот и задумаешься о смерти! А сколько проживу я?

Посмотрел на моего учителя Бунина: жил с 1870 по 1953. Может, и мне отпущено лет 80? Кто знает?

Неужели доживу до 2030 года?!  ​​​​ 

Со смертью Наташи ​​ Луга стала еще страшнее, еще темнее.  ​​​​ 

26 ​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

26 октября 1895 г. Москва.

26 окт. Б. московская гостиница, № 8.

Что Фингал есть Потапенко, Москве уже поведал Станюкович, бывший здесь проездом. Да, Вы это справедливо изволите говорить, что в писаниях Фингал нет «нерва». Потапенко человек простодушный, и мне кажется, что длинные рассуждения ему совсем не подобают, он должен писать образами, и чем раньше в своих фельетонах он перейдет к беллетристике или полубеллетристике на манер Атавы, тем скорее попадет он в ту именно жилу, в какую хочет попасть.

Нет, не искушайте меня без нужды, раньше ноября я не могу приехать. Не поеду, не кончивши пьесы. А приехав, остановлюсь не у Вас, а на Б. Морской во «Франции», ибо работы у меня по горло; остановившись у Вас, я буду только ходить да искать, с кем бы побеседовать, и уже через неделю начну гнать себя из Петербурга, испугавшись своего ничегонеделания. Я имею намерение прожить в Петербурге не меньше месяца. Если Вы настойчиво пожелаете, чтобы я остановился у Вас, то я приеду в Петербург тайно от Вас и проживу во «Франции» три недели, потом перееду к Вам с таким видом, как будто с вокзала, и проживу у Вас неделю.

Дочери Толстого очень симпатичны. Они обожают своего отца и веруют в него фанатически. А это значит, что Толстой в самом деле великая нравственная сила, ибо, если бы он был неискренен и не безупречен, то первые стали бы относиться к нему скептически дочери, так как дочери те же воробьи: их на мякине не проведешь… Невесту и любовницу можно надуть как угодно, и в глазах любимой женщины даже осел представляется философом, но дочери - другое дело.

Вы пишете: «По этой записке возьмите для нее сто рублей из кн<ижного> магазина». Но этой записки при письме не оказалось. Да и самой астрономки я не вижу; говорят, что она уехала к своей сестре в Батум. Что касается «Хирург<ической> летописи», то она сама, все хирургические инструменты, бандажи бутыли с карболкой кланяются Вам до земли. Радость, конечно, великая. Мы решили так: если мысль о субсидии осуществима, то ехать мне и хлопотать и по получении субсидии возвратить Вам полторы тысячи. В ноябре я повидаюсь с Склифосовским и в самом деле, если это возможно, поеду к Витте спасать сих наивнейших людей. Это дети. Трудно сыскать менее практичных людей. Как бы ни было, полторы тысячи рано или поздно мы возвратим Вам. Мне в благодарность за мои хлопоты бесплатно вырежут геморроидальные узлы - операция, для меня неизбежная и уже начинающая волновать меня. А Вас будут славословить и, когда приедете в Москву, покажут Вам новые клиники около Ново-Девичьего монастыря. Клиники стоит посещать так же, как кладбища и цирки.

Пишите. Полторы тысячи пришлите на мое имя и, если можно, не почтой, а через магазин. Как прошла пьеса Потапенко? Что Анна Ивановна, Настя и Боря? Воображаю, как вырос Боря. Поклон всем, m-lle Эмили также.

Ваш А. Чехов.

28 ​​ Чехов пишет

М. П. ЧЕХОВОЙ

28 октября 1894 г. Мелихово.

Узнай в магазинах средство от мышей; сволочи проели обои в гостиной на высоте 2 аршин от пола.

Привези 10 трехкопеечных бланков.

Кузнецу пришлось заплатить 25 р. 58 к.

Роман взял 12 руб. и уехал на родину. Обещал вернуться к 2 ноября. Анюткина мать вернулась из Семеновской больницы; выздоровела; пальца не резали. Иодоформу прислал Двойченко, так что не покупай.

26-го вечером начался мороз, пошел снег; но снегу мало.

27-го ехал я в Угрюмово к больной и меня так трясло, что всё нутро мое выворотило подкладкой вверх. Езда невозможна. Сегодня, 28-го, Егор едет на станцию верхом в 11 часов дня. Поедет он еще и в воскресенье.

Федор Андреев продает свои сани за 4 руб. Купить?

Будь здорова. Скажи Тане, чтобы она описала, как писатель ловит мышей.

Твой А. Чехов.

Ноябрь

2  ​​​​ Достоевский Ф. М. - Любимову Н. А.

2 ноября 1866. Петербург

Милостивый государь Николай Алексеевич,

31-го октября кончил (1) я, и вчера сдал, роман в 10 листов, по контракту, Стелловскому1 (я Вам говорил об этом; говорил и Михаилу Никифоровичу, когда просил у него льготы на месяц). Эти 10 печатных листов я начал и кончил в один месяц. Теперь принимаюсь за окончание "Преступления и наказания". Буду работать без устали и к 20 декабря непременно намерен кончить и сделать, по крайней мере, не хуже того, что уже напечатано.2

Начать присылать роман я, конечно, могу скоро, но не ранее 15-го ноября, по главам, так что и в будущем 10 № "Р<усско>го в<естни>ка" может явиться несколько; и за это я могу отвечать. Но не лучше ли будет, многоуважаемый Николай Алексеевич, если вся 3-я часть романа будет напечатана в 2-х № - в 11-м и 12-м, то есть, если только возможно, в Х-м № не помещать (объявив, впрочем, публике, что в следующих 2-х №№, то есть в настоящем году, непременно будет кончено "Преступление и наказание").3

Если бы так, то роман кончился бы гораздо эффектнее, так мне кажется. И самому мне этого бы очень желалось.

Но, впрочем, совершенно как решит редакция. И потому покорнейше и убедительнейше попрошу Вас, многоуважаемый Николай Алексеевич, уведомить меня: как решит редакция? Я же здесь не буду терять ни минуты и буду готов ко всякому решению.

Еще одна убедительнейшая просьба. В настоящую минуту я совершенно издержал все мои деньги. 3/4 взятых мною из редакции денег пошли на кредиторов. А между прочим, они продолжают меня мучить, да и жить мне нечем. Прошу Вас: представьте мое положение на вид Михаилу Никифоровичу и передайте ему чрезвычайную и убедительнейшую просьбу мою - нельзя ли помочь мне еще раз? В настоящее время я нуждаюсь в 500 руб. (в пятистах руб.)4. По расчету моему я думаю, что за мной теперь долгу в редакцию до 600 (шестьсот). Будьте уверены и передайте многоуважаемому Михаилу Никифоровичу, что, только испытав все средства и сам дойдя до последнего рубля, решился еще раз беспокоить его. Бог видит, как мне самому это тяжело, - тем более, что я уже столько раз пользовался снисхождением редакции.

Александр Федорович Базунов, которому я, случайно, передал о моем намерении писать к Вам, <сказал>, что он с охотою возьмется выдать мне до половины этой суммы (то есть до 250 руб.) по переводу от редакции.

Примите уверение в искреннем моем уважении.

Ваш покор<ный> слуга

Федор Достоевский.

Р. S. Я теперь нанимаю стенографа5 и хотя, по-прежнему, продиктованное по три раза просматриваю и переделываю, тем не менее стенография чуть ли не вдвое сокращает работу. Единственно только этим способом мог я кончить, в один месяц, 10 печатных листов Стелловскому; иначе не написал бы и пяти.

Д<остоевский>.

Примечания:

1 Речь идет о романе «Игрок». О контракте с Ф. Т. Стелловским см. письмо 102, примеч. 2.

2 Печатание «Преступления и наказания» закончилось в двенадцатой книжке «Русского вестника» за 1866 г.

3 Отвечая Достоевскому, Любимов писал: «Относительно присылки романа поступайте, как найдете лучше сами. Присылайте по мере отработки. Помещение можно отложить до XI №, объявив, как Вы пишете, публике. Во всяком случае, надеемся скоро читать продолжение и окончание Вашего романа, всеми признанного замечательным произведением и производящего такое впечатление» (Там же). В объявлении для публики, напечатанном в десятой книжке «Русского вестника» за 1866 г., сообщалось: «Продолжение романа „Преступление и наказание” будет помещено в следующей книге».

4 Относительно просьбы о деньгах Любимов написал Достоевскому: «На днях Вы получите перевод на 500 руб. с<еребром> согласно Вашему желанию» (Там же).

5 Речь идет об А. Г. Сниткиной, которая через несколько месяцев стала женою писателя.

(1) было: окончил

9  ​​ ​​ ​​​​ Много говорят о «гибели» русского театра.

Он – в совершенно естественном кризисе!

Благотворном, необходимом, понятном.

Из театра ушла идеология – это для него большое благо. Советский театр кончается, русский возрождается.

10  ​​ ​​​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

10 ноября 1895 г. Мелихово.

10 ноябрь.

В пьесе «Честное слово» неудачно название. Насколько я понимаю, мысль пьесы в том, что к жизни мы относимся слишком формально и что условности, которыми мы опутали или загипнотизировали себя, часто бывают сильнее нашей воли. А в «Честном слове» читатель и зритель взглянут на дело слишком специально, благодаря названию, и будут решать вопрос: надо держать честное слово или не надо? И решат так, что автор-де советует не держать слова… Видите, даже опасное название. Кроме честного слова, надо бы притянуть еще какую-нибудь условность, наприм<ер> обязательность дуэли, обычай презрительно судить о человеке и не прощать, раз он когда-то, хотя бы в колыбели, растратил или солгал… В пьесе ведь все неправы, потому что все опутаны. Но надо опутать еще больше, опутать всех, в том числе и девицу и ее брата.

Моя пьеса подвигается вперед, пока всё идет плавно, а что будет потом, к концу, не ведаю. В ноябре кончу. Пчельников через Немировича обещал дать мне в январе аванс (буде пьеса сгодится); стало быть, есть расчет отложить постановку до будущего сезона. Должно быть, от пьесы перебои мои участились, я поздно засыпаю и вообще чувствую себя скверно, хотя по возвращении из Москвы веду жизнь воздержную во всех отношениях. Мне надо бы купаться и жениться. Я боюсь жены и семейных порядков, которые стеснят меня и в представлении как-то не вяжутся с моею* беспорядочностью, но всё же это лучше, чем болтаться в море житейском и штормовать в утлой ладье распутства. Да уже я и не люблю любовниц и по отношению к ним мало-помалу становлюсь импотентом.

Вчера получил от Вас телеграмму и тотчас же телеграфировал Мише, который будет страшно рад. И мои старики обрадовались, хотя и не понимают, что значит «начальник отделения». Одно слово начальник, больше им ничего не нужно.

Я не воспользовался Вашими 1500 для «Хир<ургической> летоп<иси>«, но всё же они сильно помогли мне. Когда узнали, что Вы хотите оказать поддержку журналу и когда я показал Ваше письмо, где Вы пишете о 1500 и о возможной субсидии, то дело тотчас же выгорело. Взялся издавать Сытин, на выгодных условиях; он берет все расходы и уплачивает редакторам по 2 рубля с каждого подписчика, себе оставляя 6.

Видаете ли Вы Потапенку? Кланяйтесь ему. Думаю прожить в Питере весь декабрь.

Большое Вам спасибо за Мишу и вообще за всё. Желаю Вам всяких благ.

Ваш А. Чехов.

* Вы мне испортили почерк. После Ваших писем трудно писать разборчиво.

11  ​​​​ Книга: Михаил Чехов. Москва, 1986.

21 ​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

21 ноября 1895 г. Мелихово.

21 ноябрь.

Ну-с, пьесу я уже кончил. Начал ее forte и кончил pianissimo - вопреки всем правилам драматического искусства. Вышла повесть. Я более недоволен, чем доволен, и, читая свою новорожденную пьесу, еще раз убеждаюсь, что я совсем не драматург. Действия очень коротки, их четыре. Хотя это еще только остов пьесы, проект, который до будущего сезона будет еще изменяться миллион раз, я все-таки заказал напечатать 2 экземпляра на ремингтоне (машина печатает 2 экземпляра сразу) - и один пришлю Вам. Только Вы никому не давайте читать.

Вашего «Честного слова» я не получал, быть может, потому, что оно послано заказною бандеролью и по этой причине лежит теперь в Серпухове.

Какая-то дама, мне неизвестная, думая, что это я пишу о наводнении, прислала мне в «Нов<ое> вр<емя>« в простом письме 5 р., прося отдать эти деньги потерпевшим. Ваша редакция препроводила письмо это ко мне на Лопасню, и вот я не знаю, что мне делать с этими деньгами. Будьте великодушны, пошлите прилагаемое письмо Александру и приложите к нему 5 р.; я бы сам послал ему это письмо, но не уверен, есть ли у него теперь деньги, а послать деньги по почте ему не могу, ибо почты у меня нет. Пять же рублей я возвращу Вам при свидании, если Вы не распорядитесь ранее отдать их, например, погорельцам, или в другое какое-нибудь учреждение, ведающее сирых и убогих. В последнем случае я привезу Вам расписку.

В Вашем письме актрисы изображены художественно. Я прочел и только крякнул: да-а. Я бы не хотел быть на Вашем месте. Возобновленный «Иванов» даст в первый раз 280 р. сбору, во второй 116, а в третий раз Вы уже не поставите его. Таково мое мнение. Я бы ставил декадентские пьесы, а по воскресеньям и праздникам днем ставил бы для народа «Парашу Сибирячку», «Белого генерала» и всякие занимательные феерии, поставил бы для оного же народа «Гамлета» и «Отелло», напирая главным образом на декорации. Можно для народа (по очень дешевой цене за вход) поставить «Власть тьмы» и «Женитьбу». Это тоже даст 116 р. сбора, но всё же это лучше, чем возвращать из ссылки таких господ, как «Иванов». Вы скажете: советовать издали легко. Это правда.

Будьте здоровы и благополучны. Когда у меня бессонница, мне помогает стакан пива. Скоро приеду. Должно быть, все-таки не раньше начала декабря.

Ваш А. Чехов.

Ваше маленькое письмо о Горбунове великолепно. В настоящее время только Вам одному удается этот тон.

25 ​​ Умер Мамардашви́ли.

«Он вышел с потухшей трубкой, сел в кресло в ближнем углу сцены, внимательно осмотрел присутствующих и повел тихий разговор о вечных метафизических проблемах…».

Мера́б Константи́нович Мамардашви́ли.

Родился 15 сентября 1930, Гори, Грузинская ССР, СССР.

Умер 25 ноября 1990, Москва.

Советский ​​ философ, доктор философских наук (1970), профессор (1972).

Биография

Мераб Константинович родился в Грузии, в городе Гори в семье военнослужащего. ​​ Детство до начала Великой Отечественной войны провёл в украинском городе Виннице, где проходил военную службу его отец.

После начала войны семья была эвакуирована в Тбилиси. Мераб учился в 14-й тбилисской средней школе и окончил её с золотой медалью.

Поступил на философский факультет МГУ, который окончил в 1954 году.

В трудные послевоенные годы, на фоне сложной политической ситуации в стране и мире, в МГУ начался подъём философского образования, связанный с именами профессоров В. Ф. Асмуса, А. Ф. Лосева, А. С. Ахманова, А. Р. Лурии, С. Л. Рубинштейна, М. Л. Дынника, П. С. Попова, О. В. Трахтенберга.

В начале 1950-х годов в Москве прошёл ряд острых дискуссий по актуальным вопросам философии, во многом вызванных смертью И. В. Сталина. На философском факультете МГУ появился ряд неформальных групп, сыгравших важную роль в развитии философской мысли в СССР, т. н. группы гносеологов (Э. В. Ильенков, В. И. Коровиков и др.) и Московского логического (позднее методологического) кружка (А. А. Зиновьев, Б. А. Грушин, М. К. Мамардашвили, Г. П. Щедровицкий и др.). М. Мамардашвили был одним из основателей Московского логического кружка.

После окончания аспирантуры (1957) Мамардашвили работал в редакции журнала «Вопросы философии», где была опубликована его первая статья «Процессы анализа и синтеза».

В 1961 году Международный отдел ЦК КПСС направил Мамардашвили в Прагу на работу в журнал «Проблемы мира и социализма» (1961-1966); об этом периоде своей жизни философ поведал в одном из своих многочисленных интервью времён перестройки). Затем последовал отказ в продлении командировки в Париж, и Мамардашвили был отозван в Москву, став невыездным.

Мамардашвили работал в научно-исследовательских институтах Москвы, в том числе завотделом в Институте международного рабочего движения АН СССР вместе с такими известными философами, как П. П. Гайденко, Ю. Н. Давыдов, Э. Ю. Соловьев, А. П. Огурцов. Он читал лекции на психологическом факультете МГУ, в Институте кинематографии, на Высших курсах сценаристов и режиссёров, в Институте общей и педагогической психологии АПН СССР, в других городах - в Риге, Вильнюсе, Ростове-на-Дону по приглашению или рекомендации друзей. Фактически все эти лекции, или беседы, как он называл их, представляющие собой по большей части его магнитофонные записи, составили основу его творческого наследия.

В 1970 году в Тбилиси Мамардашвили защитил докторскую диссертацию, а через два года ему присвоили звание профессора. В эти же годы по приглашению главного редактора журнала «Вопросы философии» И. Т. Фролова он занимал должность его заместителя (1968-1974).

В 1980 он переехал в Грузию, где работал в Институте философии и читал лекции, в том числе о Декарте, Канте, Прусте и феноменологии, в Университете Тбилиси.

Никаких должностей и почётных званий в советской Грузии он не получил. Он числился научным сотрудником в Институте общей и педагогической психологии, читал лекции и спецкурсы, в том числе по чьей-то личной инициативе, - в университете, в Союзе аспирантов Грузии, в Театральном институте. Друзья, встречи, беседы - всё это, как правило, в узком, почти домашнем кругу. Уже тогда Мамардашвили был философом с мировым именем.

Философствование М. К. Мамардашвили иногда называют «сократическим», имея в виду не только его диалогичность, но и то, что он не оставил письменного наследия. В то же время он читал много лекций (в том числе о Р. Декарте, И. Канте, М. Прусте, проблемах понимания сознания и др.) в университетах Советского Союза (Москва, Ростов-на-Дону, Тбилиси, Рига, Вильнюс) и за рубежом (Франция, Германия, США). При жизни его работы почти не публиковались «по идеологическим соображениям», во многом в этой связи он и писал сравнительно мало.

​​ 1934 - семья Мамардашвили переезжает в Россию: отца Мераба, Константина Николаевича, направляют на учёбу в Ленинградскую военно-политическую академию.

1938 - окончание К. Н. Мамардашвили Академии. Переезд семьи Мамардашвили в Киев, а затем в Винницу. В Виннице Мераб идёт в первый класс.

1941 - начало Великой Отечественной войны. К. Н. Мамардашвили уходит на фронт. Мераб с матерью, Ксенией Платоновной Гарсеванишвили, возвращается в Грузию, где учится в 14-й средней школе города Тбилиси.

1949 - окончание школы с золотой медалью. Поступление на философский факультет Московского университета. Начало дружбы с Эрнстом Неизвестным, впоследствии знаменитым скульптором.

1949-1954 - учёба в МГУ. На 4-м курсе проваливает экзамен по политической экономии социализма. В газете «Московский Университет» от 6 января 1953 г. напечатано: «Отличник Мамардашвили не смог правильно разобраться в вопросе о двойственной природе крестьянского хозяйства». Уже во время учёбы в университете его интересует человеческое сознание; природа мышления - сквозная тема его философии.

1953, сентябрь - защита Э. В. Ильенковым диссертации.

1954, май - дискуссия по «Гносеологическим тезисам» Ильенкова и Коровикова. Окончательное формирование кружка «диалектических станковистов» (А. А. Зиновьев, Б. А. Грушин, Г. П. Щедровицкий, М. К. Мамардашвили).

Защита дипломной работы «Проблема исторического и логического в „Капитале“ Маркса».

1954-1957 - учёба в аспирантуре МГУ, в эти же годы М. К. Мамардашвили участвует в работе логико-методологического семинара под руководством А. А. Зиновьева.

1955, апрель - проверка преподавания общественных наук и идейно-воспитательной работы на философском факультете МГУ Отделом науки и культуры ЦК КПСС. Разгром «гносеологов».

​​ 1957-1961 - редактор-консультант в журнале «Вопросы философии».

1958 - выход первой статьи «Процессы анализа и синтеза»

1959 - рождение дочери Елены Мамардашвили.

1961-1966 - заведующий отделом критики и библиографии в журнале «Проблемы мира и социализма» (Прага). Служебные командировки в Италию, ФРГ, ГДР, на Кипр; после возвращения в Москву становится «невыездным».

Чтение романа М. Пруста «В поисках утраченного времени», сыгравшего значительную роль в его дальнейшем творчестве.

1961 - защита кандидатской диссертации «К критике гегелевского учения о формах познания» (Москва); вступление в члены КПСС.

1966-1969 - заведующий отделом Института международного рабочего движения АН СССР

1968 - выход первой монографии «Формы и содержание мышления (К критике гегелевского учения о формах познания)»

1968-1974 - Заместитель главного редактора журнала «Вопросы философии» И. Т. Фролова.

Чтение курсов лекций:

«Проблемы анализа сознания» (Психологический факультет МГУ)

Начало дружбы с Юрием Петровичем Сенокосовым и Александром Моисеевичем Пятигорским.

1970 - защита докторской диссертации «Формы и содержание мышления» (Тбилиси). Смерть отца от инфаркта.

1971 - «Три беседы по метатеории сознания: Краткое введение в учение виджнянавады]»[14] (в соавторстве с Пятигорским), опубликованные в университете Тарту.

1972 - получение звания профессора.

1973-1974 - работа с Пятигорским над «Символом и сознанием». В 1974 году Пятигорский эмигрировал в Лондон. Книга опубликована в Иерусалиме в 1982 году.

1973, август - выступление «Наука и ценности - бесконечное и конечное» на «Круглом столе» по теме «Наука, этика, гуманизм».

1974-1980 - Старший научный сотрудник в Институте истории естествознания и техники АН СССР.

Чтение курсов лекций:

«Проблемы анализа сознания» (Институт общей и педагогической психологии АПН СССР)

«Введение в философию» (1978 −1980) (ВГИК)

«Современная европейская философия: XX век» (1978 −1980) (ВГИК)

«Лекции по античной философии» (1979-1980) (ВГИК)

«Философия искусства» (Высшие режиссёрские курсы)

«Аналитика познавательных форм и онтология сознания» (1979-1980) (Рига, Ростов-на-Дону, Вильнюс)

1976 - выступление «Обязательность формы» на «Круглом столе», организованном журналом «Вопросы философии» по теме «Взаимодействие науки и искусства в условиях НТР».

1977 - создание рукописи «Набросок естественно-исторической гносеологии», впоследствии названной «Стрела познания».

1980 - переезд в Тбилиси по приглашению директора Института философии АН Грузии академика Нико Чавчавадзе, работа в институте в должности главного научного сотрудника (до 1990 года).

​​ 1981-1982 - Чтение курсов лекций:

по философии Декарта («Картезианские размышления»)

по философии Канта («Кантианские вариации»)

(Москва, Институт общей и педагогической психологии АПН СССР; лекции для аспирантов ИОПП и ВНИИ).

Первый курс лекций о Прусте (Тбилисский государственный университет).

Участие в семинарах и школах Межведомственного совета по проблеме «Сознание», созданного Госкомитетом по науке и технике СССР и Советом Министров СССР.

1983 - доклад на Второй Всесоюзной школе по проблемам понимания сознания («Классический и неклассический идеал рациональности»),

1984 - Курс лекций «Опыт физической метафизики» (Вильнюс)

Выход в Тбилиси книги «Классический и неклассический идеал рациональности».

Второй курс лекций о Прусте (Тбилисский государственный университет).

На основе этих лекций была создана и опубликована книга «Психологическая топология пути: М. Пруст „В поисках утраченного времени“

1984 - доклад на Третьей Всесоюзной школе по проблемам понимания сознания («Сознание и цивилизация») (Батуми)

1984, февраль - выступление «Литературная критика, как акт чтения» на Круглом столе по теме: «Литература и литературно-художественная критика в контексте философии и обществоведения», организованном журналом «Вопросы философии».

1986-87 - курс лекций по эстетике мышления (Тбилисский государственный университет)

Доклад в Институте философии (Москва) «Органы онтологии»

1987 - первый после 20-летнего перерыва выезд за рубеж, в Италию.

Доклад на Четвёртой Всесоюзной школе по проблеме сознания.

1987, декабрь - доклад в Институте философии АН CCCP «Проблема сознания и философское призвание»

1987-1990 -  ​​​​ Выступления против национализма и экстремизма Звиада Гамсахурдия.

1988 - участие в конференции «Человек Европы» в Париже,

участие в Дортмундской конференции в США.

1988, ноябрь - интервью журналу «Юность»: «Философия - это сознание вслух», «Кафедра»

1988, декабрь - выступление «Феноменология - сопутствующий момент всякой философии» на Круглом столе по теме: «Феноменология и её роль в современной философии».

1989, апрель - перенёс инфаркт. 1989, июль - интервью журналу «Вопросы философии» «Сознание - это парадоксальность, к которой невозможно привыкнуть» в записи В. В. Майкова.

1989, ноябрь - чтение лекций в Париже.

1990 - ​​ участие в Кавказско-Среднеазиатской конференции в Лондоне. ​​ Лекционное турне по США.

1990, весна - интервью «Одиночество - моя профессия…» в записи Улдиса Тиронса (Рига) 1990,

25 ноября М. К. Мамардашвили скоропостижно умер в терминале аэропорта Внуково г. Москвы, направляясь в Тбилиси, где он стал бы наиболее значимым противником З. К. Гамсахурдии на президентских выборах. ​​ 

Как философ Мамардашвили настаивает на том, что имеется «реальная философия» и имеются философские системы. Реальная философия - это те проблемы, которыми занимается философия, перечисленные в определениях ниже.

Философия - это: ​​ «сознание вслух»; ​​ акт, который состоит в узнавании того, что есть на самом деле; философия это часть нашей жизни, наша способность устанавливать, что есть на самом деле, в том числе и в отношении того, что мы чувствуем. Другими словами, философия позволяет нам понять, какими будут наши чувства, после того, как мы установили, что наши чувства значат на самом деле (из «Лекций о Прусте»).

Философия - одно из орудий самоконструирования человека. По Мамардашвили, человек - это вне-природная, сверхприродная сущность. Сущность, которая к известным природным силам не сводится, не может быть выражена в терминах известных сил природы. Главное заключается в том, что человек саморазвивается, ему никакая природа для развития не нужна. Природа является предметом для его деятельности;

учение о бытии. Это объяснение того, почему мир таков, почему существует человек, почему существует именно такое отношение между человеком и миром;

учение о мышлении. У Мамардашвили между бытием и мышлением разницы, по существу, нет. Поскольку человек - мыслящее существо, а бытие - это то, где находится и действует мыслящее существо, то никакого различия нет, бытие - это и есть существование мыслящего человека;

учение о тайне бытия. Основная тайна бытия, по Мамардашвили, - это совесть, наличие этических отношений. Различение добра и зла составляет ядро философии;

учение о свободе и об условиях свободы;

гигиена, которую надо соблюдать при занятиях незнанием, способ, который позволяет человеку в условиях колоссального окружающего его незнания не сходить с ума;

машина переживания, объясняющая смысл;

учение о вечных проблемах. Предметом философии является философия.

Смысл жизни Мамардашвили, как и многие философы со времени Аристотеля, усматривал в самореализации: «исполниться в качестве Человека». В качестве цели человека он использует библейскую фразу про «образ и подобие Божье», однако использует его символически в гуманистическом духе («достоинство человека»). Мамардашвили тяготеет к экзистенциализму, описывая человека как «существо, возникновение которого непрерывно возобновляется» (см. аутопоэзис). Человеку, по его мнению, свойственно чувствовать себя «уникальным, незаменимым, нелишним». «Роковой ошибкой» мышления он называет отождествление реального положения вещей и «ходячего идеала». Природу социального зла Мамардашвили усматривал в инфантилизме («неразвитости общественной материи»)

27  ​​​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

27 ноября 1894 г. Мелихово.

27 ноябрь.

На сих днях я был в Серпухове, и там один одессит клялся мне, что И. А. Казаринов, угощавший меня и Вас пением приютских девочек, умер этою осенью.

В Серпухове я был присяжным заседателем. Помещики-дворяне, фабриканты и серпуховские купцы - вот состав присяжных. По странной случайности я попадал во все без исключения дела, так что в конца концов эта случайность стала даже возбуждать смех, Во всех делах я был старшиной. Вот мое заключение: 1) присяжные заседатели - это не улица, а люди, вполне созревшие для того, чтобы изображать из себя так называемую общественную совесть; 2) добрые люди в нашей среде имеют громадный авторитет, независимо от того, дворяне они или мужики, образованные или необразованные. В общем впечатление приятное.

Я назначен попечителем школы в селе, носящем такое название: Тблеж. Учитель получает 23 р. в месяц, имеет жену, четырех детей и уже сед, несмотря на свои 30 лет. До такой степени забит нуждой, что о чем бы Вы ни заговорили с ним, он всё сводит к вопросу о жалованье. По его мнению, поэты и прозаики должны писать только о прибавке жалованья; когда новый царь переменит министров, то, вероятно, будет увеличено жалованье учителей и т. п.

Брат Александр был у меня, прожил дней пять и уехал 21 ноября. Это больной, страдающий человек; когда он пьян, с ним тяжело, когда же трезв - тоже тяжело, так как ему стыдно за всё то, что он говорил и делал, когда был пьян.

Итак, я должен 1004. Значит, это решено и подписано. Принимаю сию цифру и предлагаю Вам следующую комбинацию: чтобы очистить меня от долга и начать с 1 января счет снова, не найдет ли Ваш магазин возможным приобрести 5000 «Пестрых рассказов» за наличные с уступкой 40%? Если это возможно, то магазин к 1 января погасил бы и остальные 1004 и мой долг лично Вам. Тороплюсь уплатить последний долг, так как имею в виду взять у Вас еще.

Если Вам по сердцу идея - издавать мои рассказы томиками, то нет надобности осуществлять эту идею непременно теперь; можно подождать еще 1 - 2 года, нужно только сказать, чтобы печатание «Сумерков» и «Хмурых людей» было прекращено.

Снега нет, нет и дорог. Для деревенской публики это такая беда, что Вы и представить не можете.

Анне Ивановне, Насте и Боре нижайший поклон. Напишите мне: что нового? Получила ли что-нибудь печать, или получит ли? Неужели предостережения так и останутся?

Ваш А. Чехов.

Декабрь

2  ​​ ​​​​ Marc-Aurèle, Pensées pour moi-même:

Va toujours par le chemin le plus court, et le plus court est celui qui va selon la nature. Voilà pourquoi il faut agir en tout de la façon la plus naturelle. Une telle ligne de conduite te délivrera de l'emphase, de l'exagération et du style figuré et artificiel.

11  ​​​​ В этот день 11 декабря ровно тридцать лет назад в 1960 году Бродский написал стих:

Теперь все чаще чувствую усталость,

все реже говорю о ней теперь,

о, помыслов души моей кустарность,

веселая и теплая артель.

Каких ты птиц себе изобретаешь,

кому их даришь или продаешь,

и в современных гнездах обитаешь,

и современным голосом поешь?

Вернись, душа, и перышко мне вынь!

Пускай о славе радио споет нам.

Скажи, душа, как выглядела жизнь,

как выглядела с птичьего полета?

Покуда снег, как из небытия,

кружит по незатейливым карнизам,

рисуй о смерти, улица моя,

а ты, о птица, вскрикивай о жизни.

Вот я иду, а где-то ты летишь,

уже не слыша сетований наших,

вот я живу, а где-то ты кричишь

и крыльями взволнованными машешь.

17  ​​​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

17 декабря 1895 г. Москва.

16 дек.

Спасибо за приглашение, но приехать в Петербург не могу, так как финансы мои находятся в плачевном состоянии. Уезжаю к себе в Мелихово. Пишу сие в 6 часов утра по возвращении с юбилея. Темно. Скука адская. Скажите Вашей конторе, чтобы она перестала посылать мне посылки и письма в Алексин. Я не живу в Алексине, а между тем всё, идущее через петербургскую контору, направляется в Алексин.

Жду рассвета, чтобы ехать на Курский вокзал, оттуда в Мелихово спать. Я уже две ночи не спал…

Пьеса моя («Чайка») провалилась без представления. Если в самом деле похоже, что в ней изображен Потапенко, то, конечно, ставить и печатать ее нельзя.

Желаю Вам всего хорошего. Поклон Анне Ивановне, Боре и Насте и m-lle Эмили.

Ваш А. Чехов.

22  ​​​​ Чехов пишет

В РЕДАКЦИЮ «НАСТОЛЬНОГО ЭНЦИКЛОПЕДИЧЕСКОГО СЛОВАРЯ»

22 декабря 1894 г. Москва.

Имею честь сообщить Редакции Настольного энциклопедического словаря желаемые сведения.

Я, Чехов Антон Павлович, родился в 1860 г. 17 янв<аря> в городе Таганроге. Дед мой и отец - уроженцы Воронежской губ<ернии> - бывшие крепостные Чертковых (деда и отца теперешнего редактора «Посредника» В. Г. Черткова). Воспитывался в Таганрогской гимназии, потом поступил в Московский университет на медицинский факультет; кончил курс в 1884 г. со степенью лекаря и уездного врача. В 1888 г. Академия наук выдала мне Пушкинскую премию. В 1890 г. я совершил путешествие на Сахалин; туда ехал через Сибирь, возвращался на пароходе Добровольного флота. В 1892/93 гг., когда в Московской губ<ернии> ожидалась холера, я заведовал временным медицинским участком (Мелиховским) в Серпуховском уезде. В 1893 г. был прикомандирован к Медицинскому департаменту. В настоящее время живу у себя в имении в Серпух<овском> уезде Моск<овской> г<убернии>.

Начал заниматься литературой в 1879 г. сначала в «Стрекозе», «Будильнике» и других юмористических и иллюстрированных журналах, затем в газетах и, наконец, в «Северном вестнике» и «Русской мысли». Вот названия моих сборников: «Пестрые рассказы», «В сумерках», «Рассказы», «Хмурые люди», «Дуэль», «Палата № 6», «Детвора», «Очерки и рассказы». Писал и пьесы.

Имею честь быть с почтением

А. Чехов.

22-XII-94

29  ​​​​ Чехов пишет

А. С. СУВОРИНУ

29 декабря 1895 г. Мелихово.

29 дек.

В Петербурге я буду 4 января и самое позднее 5-го. Быть может, попаду на бенефис Яворской и еще раз увижу, как сию диву будут осыпать из литерных лож букетиками и бумажками и поднесут ей что-нибудь «от учащейся молодежи». Танька такая же специалистка по устройству бенефисов, как похоронное бюро - похоронных процессий. И она устраивает бенефисы до такой степени по-жидовски, что публике в театре становится совестно уже после второго акта, а актеры проникаются ненавистью к Яворской на всю жизнь.

Итак, Вы разрешаете мне взять аванс. Merci. Прикажите телеграфировать в московский магазин, чтобы мне выдали, во-1-х, те 66 рублей, которые Ваша фирма осталась мне должна за 1895 г., - и мы будем квиты за оный год, и, во-2-х, 300 рублей авансу. Итого 366 руб. Но велите выдать мне эти деньги независимо от тех авансов, которые я получаю ежемесячно (200 р.), иначе в московской бухгалтерии выйдет путаница. Если Вам кажется, что я беру мало, то в Петербурге я еще возьму. Деньги в московском магазине я получу 2-го января, в тот же день вечером буду у Льва Толстого, 3-го выеду с почтовым, а 4-го утром буду в Петербурге и остановлюсь на углу Невского и Мл. Морской, где займу Salon. Намереваюсь прожить месяц, но если не буду работать, то уеду из Петербурга через 2 - 3 дня. Не работать мне нельзя. Денег у меня так мало, а работаю я так медленно, что, прогуляй я 2 - 3 недели (я прогулял их уже 5), мое финансовое равновесие пойдет к чёрту и я залезу в долг. Я зарабатываю чёрт знает как мало.

Я пишу небольшую повесть и никак не могу ее кончить; мешают гости. С 23 декабря у меня толчется народ, и я тоскую по одиночестве, а когда остаюсь один, то злюсь и чувствую отвращение к прожитому дню. Целый день еда и разговоры, еда и разговоры.

Итак, 4-го увидимся. Явлюсь к Вам тотчас же, как приеду.

Вы уже давно писали мне, что у Анны Ивановны болит горло. Самое лучшее лечение при болезнях горла - это иметь мужество не лечиться.

С Новым годом, с новым счастьем!

Ваш А. Чехов.