МУЗЫКАЛЬНЫЙ ДНЕВНИК

1987

Важное:

Высоцкий. Кто сказал: «Все сгорело дотла»

Элвис Пресли. Can't Help Falling in Love

А. Н. Бенуа.  ​​​​ Воспоминания

Евге́ний Па́влович Гребёнка

Дневник Тамары Карсавиной

Рильке. Записки Мальте Лауридса ​​ Бригге

Верлен. CHANSON D'AUTOMNE

Делиб

Шопенгауэр. Афоризмы житейской мудрости.

Песня ​​ Марка Фрадкина НОЧНОЙ РАЗГОВОР

Серова поет в ​​ «Девушке с характером»

Дневник Матильды Кшесинской

В лунном сиянье снег серебрится

«Парцифаль» ​​ Вагнера

Лифарь

Далида

Николай Заболоцкий. Время (1933)

Письма с фронта

Шаляпин о Бизе

Сергей Прокофьев. Дневник

Высоцкий – Шукшину

Ахматова. Второе посвящение

Томас Манн - Ремизову

Белого про А. С. Челищева

Дмитрий Шостакович. ​​ Из «Разговоров»

Одоевцева

Борхес

Мари́ Лафоре́ Marie Laforêt

«Дон Джованни» Лоузи

Высоцкий. «Он не вернулся из боя»

Джо Дассен. Et si tu n'existais pas

Ната́лия Рома́новна Мака́рова.

Бежар

Николай Церетелли

Январь

2  ​​ ​​​​ Много слушаю Высоцкого. ​​ Вот  ​​​​ «Песня о Земле»:

Кто сказал: «Все сгорело дотла,

Больше в землю не бросите семя!»?

Кто сказал, что Земля умерла?

Нет, она затаилась на время!

Материнства не взять у Земли,

Не отнять, как не вычерпать моря.

Кто поверил, что Землю сожгли?

Нет, она почернела от горя.

Вот этот кусок особенно трогательный:  ​​​​ «Материнства не взять у Земли»!  ​​​​ Почему-то именно время позволяет увидеть в его песнях по-настоящему высокое.

Но и всегда, вот чуть не двадцать лет, я с волнением слушаю эту песню.

Как разрезы, траншеи легли,

И воронки - как раны зияют.

Обнаженные нервы Земли

Неземное страдание знают.

Она вынесет все, переждет, -

Не записывай Землю в калеки!

Кто сказал, что Земля не поет,

Что она замолчала навеки?!

Нет! Звенит она, стоны глуша,

Изо всех своих ран, из отдушин,

Ведь Земля - это наша душа, -

Сапогами не вытоптать душу!

Кто поверил, что Землю сожгли?!

Нет, она затаилась на время...

Все прекрасно выдержано! Настоящая поэзия, и настоящая песня.

8  ​​ ​​​​ ДР  

Элвис Пресли

Wise men say only fools rush in

But I can't help falling in love with you

Shall I stay?

Would it be a sin

If I can't help falling in love with you?

Like a river flows surely to the sea

Darling so it goes

Some things are meant to be

Take my hand, take my whole life too

For I can't help falling in love with you

Like a river flows surely to the sea

Darling so…

Э́лвис Аро́н Пре́сли Elvis Aaron Presley.

8 января 1935, Ту́пело - 16 августа 1977 года, Мемфис.

Американский певец и актёр, один из самых коммерчески успешных исполнителей популярной музыки XX века.

В США также известен как «король рок-н-ролла» (или просто «король» - The King).

Пресли популяризовал рок-н-ролл, хотя и не был первым исполнителем этого жанра. Он соединил стили кантри и блюз, дав рождение новому стилю музыки - рокабилли, к которому относятся его первые записи на Sun Records в середине 1950-х годов. Вкрапливая в свой стиль элементы госпел и эстрады, Пресли вышел за рамки рокабилли и достиг мировой популярности (хиты «Heartbreak Hotel», «Don't Be Cruel», «Hound Dog» и другие).

В 1956 году дебютировал в кино («Люби меня нежно»).

В 1958-1960 годах проходил службу в ВС США.

После возвращения из армии вновь стал записываться («It’s Now or Never», «Are You Lonesome Tonight?» и др. хиты), после чего сконцентрировался на кинокарьере, снявшись в общей сложности в 31 фильме и записав два десятка саундтреков.

Переломным в карьере Пресли стал его первый телеконцерт (1968), обозначивший отход от устаревшего стиля музыкальных кинолент и вернувший страсть к выступлениям.

Записи конца 1960-х - 1970-х годов отмечены влиянием кантри, соул и эстрады (хиты «In the Ghetto», «Suspicious Minds», «Always on My Mind» и др.).

Элвис возвращается к концертной деятельности, которая становится доминирующей чертой его последующей карьеры (ежегодные ангажементы в Лас-Вегасе, гастроли по США).

В 1973 году при помощи спутниковой связи проходит международная трансляция концерта «Aloha om Hawaii». Злоупотребление медикаментами привело к усилению депрессии и ухудшению здоровья и стало причиной смерти Пресли в 1977 году.

Пресли - лауреат трёх премий «Грэмми» (1968, 1973, 1975), один из первых музыкантов, включённых в «Зал славы рок-н-ролла» (1986).

15  ​​​​ А. Н. Бенуа.  ​​​​ 

Воспоминания

Вообще же и я, и друзья первое время скорее ценили в Левушке ​​ приятного, очень начитанного собеседника, нежели художника, а о том, чтоб он мог сделаться когда-нибудь Знаменитым, нам никак не могло бы

прийти в голову. Однако уже в первое лето моего знакомства с ним я имел случай наглядно убедиться в его необычайной талантливости. Мы оба - и он, и я - гостили в течение нескольких дней у брата Альбера

в Ораниенбаумской Колонии; целые дни мы гуляли, играли в крокет и вообще тунеядничали, но погода испортилась, зарядил дождь, и пришлось сидеть дома, заняться чем-либо. Тут Левушке и вздумалось попробовать свои силы в акварели. В окружении Альбера, такого виртуоза живописи водяными красками, глядя на то, как «легко и просто» все у него выходит, все заражались желанием делать то же и так же. Для первого опыта Левушка попробовал написать с натуры розу, стоявшую в стакане воды на балконе.

То, что у него стало сначала получаться, имело беспомощный вид, и я уже про себя решил, что ему никогда не справиться с такой задачей. Но Левушка не бросил начатой работы и до тех пор корпел над ней, бесстрашно по нескольку раз смывая написанное и снова накладывая легкими мазками краски, что наконец он и одолел трудности. И то, что у него тогда получилось, было не только похоже на натуру, но и представляло собой известную техническую прелесть. В то же время это было и нечто вполне отличное от приемов Альбера - нечто более сложное, более осознанное. Я был в восторге, и, пожалуй, именно тогда во мне проснулась какая-то «вера в Бакста». Самый же этот случай остался для меня поучительным, чем-то таким, что противоречило той заразительной легкости, которой я привык любоваться в работах моего брата и его приятелей.

Постепенно акварель становится излюбленной техникой Бакста, однако он для нее не бросает и масляной живописи. Так, оставив свою «Самоубийцу», он принялся за новую картину довольно крупного размера, с темой еще более в его глазах серьезной и значительной. Писал же он ее в той же мастерской, предоставленной ему в здании Академии художеств. Задумал Левушка создать нечто, по его мнению, очень сенсационное - в духе реалистических картин из жизни Христа Джеймса

Тиссо и H. Н. Ге. В то же время он продолжал идти по тому же пути, который был ему намечен его учителем, почтенным художником Аскнази, мечтавшим о возрождении «высокого рода живописи» и о прославлении через него еврейства. Затеял Бакст выразить в лицах взаимоотношения Иисуса и Иуды Искариота.

…

великий шарм исходил и от всей необычайной художественной одаренности Левушки. Эту одаренность можно было наблюдать и en action ((непосредственно, в действии)) каждый раз, когда он бывал у меня или у Валечки, или в редакции «Мира искусства» - иначе говоря, чуть ли не каждый день.

Талантливость неудержимо толкала его на творчество, и он чувствовал себя вполне по себе только когда был занят рисованием или акварелью, что не мешало ему принимать участие в общей беседе и даже в споре. У меня к его услугам был всегда полный набор художественных принадлежностей, в редакции он даже был по обязанности прикован к рабочему столу, где всегда ожидали его тушь, белила, кисть и карандаши. Однако рука чесалась у Левушки и тогда, когда он сидел у Валечки или у Димы, где никаких художественных приспособлений не водилось, и в

таких случаях он удовлетворялся первым попавшимся лоскутком бумаги, на котором возникала всякая всячина - то, что ему взбредет на ум, или то, что безотчетно станет выводить сам собой карандаш или перо.

Было в жизни Бакста несколько периодов, окутанных эротической одержимостью, и в эти периоды его рисунки бывали почти всегда посвящены прелести человеческого (преимущественно женского) тела. Это были своего рода «упражнения», и такие упражнения находили затем отражение в его театральных костюмных эскизах. Но рисовал он от себя и головки, пейзажи, реже целые сцены, а то и всякие декоративные фантазии - вазы, блюда, мебель. Менее всего ему давалась архитектура, и особенно

все, что связано с перспективой (как раз то, что мне и Жене Лансере давалось легче всего). Тут он путал, а иногда даже грешил непонятными абсурдами. Все остальное и хотя бы самая случайная и пустяшная прихоть кисти и карандаша Левушки свидетельствовали о необычайной природной технической его ловкости, а многое и об его чувстве красок.

Сказать мимоходом, он иногда прямо подражал в таких своих фантазиях знаменитому в те времена придворному художнику Михаилу Зичи.

Это может показаться предосудительным с точки зрения ныне царящего вкуса, но перефразируя слова Давида про Буше, я скажу: «N'est pas Zichy qui veut» ((Не всякому, кому хочется, удается стать Зичи)) и если Теофиль Готье и перехватил через край в своих

восхвалениях блестящего венгерца (с творчеством которого Тео познакомился в Петербурге), то все же Зичи остается бесспорно одним из самых удивительных виртуозов середины XIX в. В смысле мастерства как раз Зичи не столь уж уступает ни Буше, ни Фрагонару.

Февраль

2  ​​​​ ДР Гребёнка

Евге́ний Па́влович Гребёнка (или Гребинка).

Укр. Євге́н Па́влович Гребі́нка.

Родился 21 января (2 февраля) 1812, хутор Убежище (ныне село Марьяновка), Пирятинский уезд, Полтавская губерния - 3 (15) декабря 1848, Санкт-Петербург).

Русский и украинский поэт и писатель. Старший брат академика архитектуры Николая Гребёнки.

Молода ещё я девица была,

Наша армия в поход куда-то шла.

Вечерело. Я стояла у ворот -

А по улице всё конница идёт.

К воротам подъехал барин молодой,

Мне сказал: «Напой, красавица, водой!»

Он напился, крепко руку мне пожал,

Наклонился и меня поцеловал…

Он уехал… долго я смотрела вслед, -

Жарко стало мне, в очах мутился свет,

Целу ноченьку мне спать было невмочь:

Раскрасавец барин снился мне всю ночь.

Вот недавно - я вдовой уже была,

Четырёх уж дочек замуж отдала -

К нам заехал на квартиру генерал…

Весь простреленный, так жалобно стонал…

Я взглянула - встрепенулася душой:

Это он, красавец барин молодой!

Тот же голос, тот огонь в его глазах,

Только много седины в его кудрях.

И опять я целу ночку не спала,

Целу ночку молодой опять была.

Как поражала эта песня в раннем детстве! А по радио она звучала очень часто. Так в двух куплетах мелькнула вся жизнь!

Но есть и еще одна его песня на его стихи, столь знаменитая в советское время:

Очи чёрные, очи страстные!

Очи жгучие и прекрасные!

Как люблю я вас! Как боюсь я вас!

Знать, увидел вас я в недобрый час.

Ох, недаром вы глубины темней!

Вижу траур в вас по душе моей,

Вижу пламя в вас я победное:

Сожжено на нём сердце бедное.

Но не грустен я, не печален я,

Утешительна мне судьба моя:

Всё, что лучшего в жизни бог дал нам,

В жертву отдал я огневым глазам!

2  ​​ ​​​​ Дневник

Тамары Карсавиной

2 февраля 1917 года

Я поехала на гастроли в Киев. Теперь уже меня не сопровождала свита балетоманов, как бывало прежде. Их ряды поредели, традиции угасали; уже не было места для смелых эскапад. Вслед за мной в Киев поехал только мой верный рыцарь и мое доверенное лицо, Виноградов. Простой малограмотный человек, он фанатично предан балету, а то, что он был свидетелем славы Вирджинии Цукки, сделало его общепризнанным вождем галерки. Он искренне ко мне привязан. Побагровевший, склонный к апоплексии, он бегал взад-вперед по галерке, выкрикивая, как боевой клич, мое имя.

3  ​​​​ Рильке.

Записки Мальте Лауридса ​​ Бригге

Неведомый молодой человек, если в тебе занимается что-то, бросающее тебя в трепет, радуйся, что никто не знает тебя. И когда тебе перечат почитающие тебя ничтожеством, когда тебя предают те, с кем ты дружил, когда ищут погубить тебя из-за дорогих тебе мыслей – что значит эта явная опасность, не посягающая на главное, рядом с лукавой пагубой славы, которая тебя обезвреживает, сокрушив.

Никого не проси говорить о тебе, даже с презреньем. А когда минет время, и ты заметишь, что твое имя в ходу у людей, – не принимай его серьезнее прочего, что сходит с их уст. Реши – оно износилось. Сбрось его. Смени на другое, любое, каким Господь сможет окликнуть тебя в ночи. И таи от всех.

Самый одинокий, самый отъединенный, как же легко попался ты им в сеть славы. Давно ли они были тебе враждебны, и вот идут с тобой рука об руку, как со своим. Таскают за собой в клетке своей спеси твои слова, показывают на площадях, науськивают с безопасного расстояния, твоих-то страшных хищников.

Когда я прочитал тебя впервые, они вырвались от меня и обложили в моей пустыне – отчаявшиеся. Отчаявшиеся, как ты сам в конце пути, ложно проложенного на всех картах. Трещиной вспарывает небо бешеная гипербола твоей тропы, едва пригибаясь к нам, чтобы тотчас с отвращеньем отпрянуть. Что тебе было в том, ушла женщина или осталась, охватило кого-то головокруженье или безумье, оживают ли мертвецы, кажутся ли мертвецами живые, – что тебе в том? Все это было для тебя так естественно; ты проходил сквозь это все, как проходят прихожую, не оборачиваясь. Но ты останавливался и сгибался там, где кипит наша судьба и меняется в цвете, – внутри. Никто еще не проникал так глубоко вовнутрь. Перед тобой распахнулась дверь – и вот ты перед колбой, в свете огня. Ты никого не пускаешь к себе, недоверчивый, ты сидишь взаперти и разглядываешь переходы. И поскольку твое призвание показывать – не лепить, не облекать образами, – ты принимаешь немыслимое решение: то ничтожное, что и сам сперва различил в пробирке, без посторонней помощи, в одиночку, увеличить так, чтобы оно, огромное, стало достоянием тысяч, всех. Так начался твой театр. Ты не мог дожидаться, пока почти неразличимое, спрессованное весом веков будет открыто другими искусствами, постепенно представится взорам немногих, которые мало-помалу объединятся в своем понимании и наконец захотят убедиться в достоверности поразительных слухов, глядя на сцену. Ты не мог этого дожидаться. Ты хотел заметить почти неизмеримое: как на полградуса подогревается чувство, чуть заметно колеблется почти не стесняемая воля, как неуловимо мутится желание, почти неразличимо расплываются краски доверия. Вот что тебе нужно было выяснить. В таких переходах и была теперь жизнь, наша жизнь, ускользнувшая вовнутрь и запрятавшаяся так глубоко, что к ней почти не осталось подступа.

Но будучи призван подмечать и показывать – безвременный, трагический поэт, – ты одним махом преобразовал эти тончайшие незаметности в очевиднейшие жесты. Далее ты решился на беспримерное насилие над своим искусством, все неистовей, все исступленней отыскивая среди внешнего и видимого соответствия тому, что открыто лишь внутреннему взору. Так на сцене оказался кролик, чердак, зал, который кто-то мерит шагами, звон разбитого стекла за стеной, и пожар за окном, и солнце. И церковь, и похожая на церковь скала. Но и этого тебе было мало; понадобились башни, и горные гряды, и лавины погребли целые местности, сокрушая загроможденную осязаемым сцену во имя непостижимого. Дальше было уже некуда. Притянутые тобою концы распрямились, твоя могучая сила оставила гибкий тростник, на нет свелась твоя работа.

Иначе кто поймет, отчего под конец ты не желал отходить от окна, все такой же упрямец. Тебе хотелось видеть прохожих. Тебя осенила мысль, что и они могут на что-то сгодиться, если вдруг начать все сначала.

4  ​​ ​​​​ Вот Верлен.

Настоящая музыка!

CHANSON D'AUTOMNE

Les sanglots longs

Des violons

De l'automne

Blessent mon coeur

D'une langueur

Monotone.

Tout suffocant

Et blême, quand

Sonne l'heure,

Je me souviens

Des jours anciens

Et je pleure;

Et je m'en vais

Au vent mauvais

Qui m'emporte

Deèà, delà,

Pareil à la

Feuille morte.

Описывается – ничто!

«Долгие рыдания скрипки осени ранят мое сердце».

Еще надо услышать эту скрипку в осени!

6  ​​​​ Шумный, страшный город Истра.

Хоть и маленький, а не менее шумный, не менее страшный, чем Питер. Чтобы спастись, впадаю в музыкальный, сверкающий транс.

21  ​​​​ ДР Делиба

Леó Дели́б (21 февраля 1836 - 16 января 1891), французский композитор.

Музыка Делиба лаконична и красочна, мелодична и ритмически гибка, остроумна и искренна. Стихией композитора был музыкальный театр, Делиб внес в область балета много благородства, изящества и симфонического интереса. Среди его опер наиболее выдающейся считается «Лакмé» (1883). В ней повествуется о любви британского офицера и дочери индийского жреца, служителя культа Брахмы. В опере тонко передан восточный колорит, противопоставленный миру англичан-колонизаторов.

22  ​​​​ ДР  ​​​​ Шопенгауэра.

Афоризмы житейской мудрости.

Почему же в старости прожитая жизнь кажется такой короткой? Это происходит потому, что сократилось воспоминание о ней, из него исчезло все незначительное и неприятное, в результате осталось очень немного. Как ум, так и память далеко несовершенны: необходимо повторять выученное, перебирать свое прошлое, иначе и то, и другое канет в Лету забвения. Но мы не имеем обыкновения перебирать незначительное, а также и неприятное, что, однако, было бы необходимо, чтобы сохранить это в памяти. При этом то, что не имеет значения, все время увеличивается: в силу частого, прямо-таки бесконечного повторения многое, что сперва казалось нам важным, переходит в категорию незначительного, потому-то мы лучше припоминаем ранние годы, нежели позднейшие. Чем дольше мы живем, тем меньше событий кажутся нам важными или достаточно значительными для того, чтобы стоило впоследствии вспоминать о них, а только при этом условии они могут удержаться в памяти, мы о них забываем, как только они совершатся. Таким образом, время бежит, оставляя все меньше и меньше следов за собою.

Неприятное мы также не любим вспоминать, в особенности, если было задето наше тщеславие, что случается как раз чаще всего, очень мало таких несчастий, в которых мы сами совершенно не виноваты, потому-то и забывается так много неприятного.

Благодаря тому, что выпадают эти две категории, наша память теряет все больше и больше событий, фонд ее сокращается сообразно с увеличением материала. Как предметы на берегу, от которого отходит наш корабль, становятся меньше, туманнее и труднее различимыми, точно так же происходит с событиями и действиями минувших лет. Надо заметить, что иногда воспоминание и воображение вызывают какую-нибудь давно пережитую минуту из нашей жизни с такою живостью, словно это произошло вчера, и тем чрезвычайно приближают ее к нам, это обусловливается тем, что невозможно одновременно с этим представить себе длинный промежуток времени, отделяющий настоящее от того прошедшего, ибо этот промежуток не может уместиться в одной картине, и к тому же, большая часть случившихся за этот срок событий забыта, от них осталось лишь общее - in abstracto - сознание, одно понятие без созерцательного момента. Вот потому-то каждое отдельное событие из давно минувшего прошлого кажется нам таким близким, словно оно произошло вчера, тогда как время, отделяющее нас от него - вычеркивается, и вся жизнь кажется непонятно короткою.

В старости бывает иногда, что долгое, оставленное позади прошлое, а вместе с тем и самый наш возраст минутами кажутся нам прямо-таки сказочными, происходит это, главным образом, оттого, что мы все еще видим пред собою прежде всего то же самое неподвижное настоящее. В конце концов подобные внутренние явления основаны на том, что во времени существует не наше «я» само по себе, а лишь то или иное его проявлений, и что настоящее является точкой соприкосновения между объектом - миром - и субъектом - нами.

24  ​​ ​​​​ Газета

ГАЗЕТНЫЕ СТАРОСТИ

24 ФЕВРАЛЯ 1911 ГОДА

НАШИ ЗА ГРАНИЦЕЙ

В балетном мире много толков по поводу полученных в Москве сведений о скандале, разыгравшемся между балериной А. П. Павловой и супругой танцовщика Мордкина – Б. А. Пожицкой. Последняя находилась в одном турнэ с Павловой, все время придиравшейся к супруге своего партнера. Последнее время Пожицкая, выступавшая в «русской», пользовалась большим успехом у публики, что дало повод импрессарио выделить ее фамилию крупным шрифтом на афише. Это так не понравилось Павловой, что она поставила ультиматум, и импрессарио пришлось уступить. Разыгрался скандал, в котором особенно трудно пришлось Мордкину, очутившемуся между двух огней. В результате Б.А.Пожицкая порвала контракт и возвращается в Россию. Мордкин остался «дотанцовывать».

28 ​​ Мой ДР день рождения.

Песня ​​ Марка Фрадкина на слова Владимира Лазарева из к/ф «Если ты прав»

НОЧНОЙ РАЗГОВОР

Зимний город заснул уже,

В синем сумраке лишь одно

На двенадцатом этаже

Не погасло твоё окно.

Я вхожу в автомат ночной,

Этот свет, как тревожный взгляд.

Набираю номер я твой,

И сигналы к тебе летят.

А вокруг - ни машин, ни шагов,

Только ветер и снег...

В самом центре Москвы

Не заснул человек.

Голос в трубке слегка дрожит,

Я волненье твоё ловлю.

«Что с тобой случилось, скажи?»

Отвечаешь ты мне: «Люблю».

Я молчу... Я готов обнять

Даже дом у Москвы-реки.

Повтори мне это опять!

Только в трубке - гудки, гудки...

А вокруг - ни машин, ни шагов,

Только ветер и снег...

В самом центре Москвы

Не заснул человек.

Где-то рядом рассвет уже,

В синем сумраке лишь одно

На двенадцатом этаже

Всё не гаснет твоё окно.

Ухожу я под взгляды звёзд,

Мне не спать уже всё равно.

Сберегу от бурь и от гроз

Мир, в котором твоё окно.

А вокруг - ни машин, ни шагов,

Только ветер и снег...

В самом центре Москвы

Не заснул человек.

В детстве так волновала! ​​ Как пела Анна Герман! Я был в восьмом классе – и много плакал под эту песню.

Март

6  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Оказывается, ​​ концерт Мравинского 6 марта ​​ в Большом зале Ленинградской филармонии ​​ был  ​​​​ - ​​ последним!

Он болен.

10  ​​ ​​ ​​​​ Серова поет в ​​ «Девушке с характером»:

Только вещи соберу я

Только выйду за порог,

Сразу волосы развеет

Дальних странствий ветерок.

Ни простор не испугает,

Ни преграды на пути -

У меня такой характер,

Ты со мною не шути.

Я ни с кем не попрощалась,

Только вышла за порог,

А уж мне бегут навстречу

Поезда со всех дорог.

Если я ушла из дому,

Нелегко меня найти.

У меня такой характер,

Ты со мною не шути.

Если я ушла из дому,

Нелегко меня найти.

Я одна могу полсвета

Легким шагом обойти.

Не советую тебе я

Повстречаться на пути.

У меня такой характер -

Ты со мною не шути.

Странно, что этой песне суждено регулярно всплывать.

Эпохе 30-ых без нее не обойтись.

А как любила песню мама!

12 ​​ Дневник Матильды Кшесинской

12 МАРТА 1917 ГОДА:

Петроград

В этот вечер, когда мы сидели за обедом с моим сыном Вовой, его воспитателем и еще двумя артистами нашей балетной труппы, нам всем было не до еды. Весь день были слышны вдали отдельные выстрелы, но теперь, под вечер, выстрелы стали раздаваться около моего дома. Нам всем стало ясно, что надо во что бы то ни стало как можно скорее покинуть дом, пока толпа не ворвется в него. Я надела самое скромное из своих меховых вещей, чтобы быть менее заметной, - черное бархатное пальто, обшитое «шиншилла», - и на голову накинула платок. Во время поспешных сборов я вдруг к ужасу увидела, что я чуть было не забыла своего любимого фоксика Джиби, который смотрел на меня огромными глазами, полными ужаса.

Он чувствовал инстинктом, что что-то случилось и все куда-то собираются уходить, а его забыли. Кто-то схватил его на руки, другой взял мой саквояж с драгоценностями, и мы все бросились бежать из дома - но куда? Был уже восьмой час вечера. Я не знала, куда мне поблизости бежать, и тут я вспомнила про Юрьева, артиста нашей драматической труппы. Я была уверена, что он даст мне приют, хотя бы на первые дни, пока не выяснится обстановка. Мы все бросились на квартиру Юрьева, который жил недалеко от меня, в самом начале Каменноостровского проспекта, в доме Лидваля. Его квартира на пятом этаже, на самом верху дома.

20  ​​​​  А что звучит в душе?

В лунном сиянье снег серебрится,

Вдоль по дороженьке троечка мчится.

Динь-динь-динь динь-динь-динь -

Колокольчик звенит.

Этот звон, этот звон о любви говорит.

В лунном сиянье ранней весною

Помнишь ли встречи, друг мой, с тобою.

Динь-динь-динь динь-динь-динь -

Колокольчик звенит.

Этот звон, этот звон о любви говорит.

Колокольчиком твой голос юный звенел,

Это он, это он о любви сладко пел.

Вспомнился зал мне с шумной толпою,

Личико милой с белой фатою.

Динь-динь-динь динь-динь-динь -

Звон бокалов звенит.

С молодою женой мой соперник стоит.

Динь-динь-динь динь-динь-динь -

Колокольчик звенит.

Этот звон, этот звон о любви говорит.

Я встречал такой голос-колокольчик только у Дюпли, французской актрисы.

25  ​​ ​​​​ Рильке.

Записки Мальте Лауридса ​​ Бригге

Однажды, когда во время рассказа maman почти совсем стемнело, я чуть не рассказал ей про руку. Я готов был ей рассказать. Я уже глубоко вздохнул, приготовляясь. Но вдруг я очень отчетливо понял лакея, понял, как он не мог идти навстречу их лицам. И, несмотря на убывающий свет, я испугался лица maman, какое будет у нее, когда она увидит то, что я видел. Я поскорей еще раз глотнул воздух, словно ничего другого и не замышлял. Несколько лет спустя, после знаменательной ночи на галерее в Урнеклостере, я не один день носился с мыслью довериться маленькому Эрику. Но после нашего ночного разговора он только еще больше отдалился от меня. Он меня избегал. Быть может, он стал меня презирать. Но оттого-то как раз мне и хотелось ему поведать про руку. Я воображал, что вырасту в его глазах (к чему я настоятельно стремился, сам не знаю зачем), если сумею ему доказать, что в самом деле все это испытал. Но Эрик уклонялся с такой ловкостью, что ничего у меня не вышло. Да мы и уехали вскоре. А потому, как ни странно, сейчас я впервые расскажу (да и то самому себе) о случае, уже далеко отодвинутом в дни моего детства.

Насколько я был еще маленький, я сужу по тому, что я устроился на коленках в кресле, чтобы доставать до стола, на котором я рисовал. Был зимний вечер, если не ошибаюсь, в городской квартире. Стол стоял в детской, в простенке между окон. В комнате не было другой лампы, кроме той, которая бросала свет на мое рисованье и на книжку mademoiselle. Mademoiselle сидела тут же, слегка откинувшись на стуле и погруженная в чтение. Читая, она бывала всегда далеко, и едва ли в книге. Она могла читать ее часами, почти не листая, и мне казалось, что страницы все заполнялись и заполнялись, будто своим взглядом она в них вносила слова, те слова, которые она там хотела найти и не находила. Так представлялось мне, пока я рисовал. Я рисовал медленно, без определенного плана, и когда не знал, что рисовать дальше, я оглядывал рисунок, склонив голову к правому плечу; так я скорей замечал, чего мне недостает. Тут были конные ратники, скакавшие в бой или уже в кипении битвы, что облегчало дело, ибо в этом случае не приходилось рисовать решительно ничего, кроме клубов все окутывавшего дыма. Maman всегда уверяла, правда, что я рисовал острова, острова с большими деревьями, и замком, и лестницами, и цветами на берегу, кажется, даже отражавшимися в воде. Боюсь, она сочиняла или это было уже гораздо поздней.

Но в тот вечер я определенно рисовал рыцаря, одинокого, легко опознаваемого рыцаря на очень нарядном коне. Он выходил у меня до того ярким, что я то и дело менял карандаши, особенно часто прибегал к красному и тянулся за ним снова и снова. Он как раз мне понадобился, но вдруг покатился (как сейчас вижу) поперек моего освещенного листка на край стола, упал, прежде чем я успел его подхватить, и исчез. Мне он нужен был до зарезу, и очень досадно было, что надо за ним лезть под стол. При моей неуклюжести мне пришлось сперва проделать ряд подготовительных телодвижений. Собственные мои ноги оказались чересчур длинными, и я никак не мог их из-под себя вытянуть; я так долго стоял на коленках, что они затекли; я уже не мог разобрать, где кончаюсь я и где начинается кресло. Наконец, несколько сконфуженный, я очутился на полу, на пушистой шкуре, разостланной под столом до самой стены. Но здесь меня ожидало новое затруднение. Взгляд, привыкший к свету и раззуженный блеском белого раскрашенного листка, ничего не различал под столом, и тьма казалась мне до того плотной, что я боялся об нее стукнуться. Пришлось довериться осязанью, и, стоя на коленках, опираясь на левую руку, правой я расчесывал длинные прохладные космы шкуры, нежно мне поддававшейся, но не выдававшей карандаша. Я решил уже, что напрасно теряю время, хотел окликнуть mademoiselle и попросить, чтобы она посветила мне лампой, но тут обнаружил, что тьма разрежается под моим напряженным взглядом. Я различал уже стену со светлым выступающим плинтусом, я разглядел все ножки стола; я видел свою собственную растопыренную руку, которая, как какая-то подводная тварь, двигалась совершенно самостоятельно. Я следил за ней, помнится, почти с любопытством; она будто знала вещи, которым я ее никогда не учил, она ощупывала мех движениями, каких я не замечал за ней прежде. Я следил за нею с интересом, готовый ко всему. Но как мог я ожидать, что ей навстречу вдруг отделится от стены другая рука, но больше, невероятно тонкая рука, каких я в жизни не видывал! Она в точности так же ощупывала мех, и две растопыренные пятерни слепо двигались одна другой навстречу. Любопытство мое, не будучи удовлетворено, вдруг иссякло, уступив место ужасу. Я чувствовал, что одна рука принадлежит мне и вот-вот она ввяжется в непоправимое что-то. Призвав на помощь всю власть, еще остававшуюся у меня над нею, я медленно отвел ее назад, не отрывая глаз от другой руки, которая продолжала к ней подбираться. Я понял, что она не отступит. Не знаю, как я выбрался из-под стола. Я упал в кресло; зубы у меня стучали, кровь совсем отлила от лица, мне казалось, что даже глаза у меня побелели. «Mademoiselle», – пытался я выговорить – и не мог. Но уже она сама испугалась, отбросила книгу, опустилась на колени перед моим креслом, она окликала меня. Кажется, она меня трясла. Но я был в полном сознании. Я раза два глубоко вздохнул – мне хотелось ей рассказать.

Апрель

5  ​​ ​​ ​​ ​​​​ «Парцифаль» ​​ Вагнера.

По эпосу Вольфрама фон Эшенбаха «Парцифаль» (начало XIII в.).

Композитор ​​ существенно переработал первоисточник.

Первый набросок под названием «Парцифаль» был создан Вагнером в 1857 г., хотя интерес к теме Грааля возник у него значительно раньше, во время работы над «Лоэнгрином».

К сочинению музыки композитор приступил в 1877 г., в январе 1882 г. была полностью завершена партитура.

Премьера «Парсифаля» состоялась 26 июля 1882 г. в рамках Байройтского фестиваля. Дирижировал Герман Леви.

По завещанию Вагнера «Парсифаль» мог исполняться исключительно в Байройте, и на других мировых сценах начал ставиться только после истечения срока авторских прав в 1913 г.

Либретто.

«Первый акт.

Утро в лесу. Гурнеманц и молодые пажи спят под деревом. Гурнеманц просыпается и будит юношей, все погружаются в молитву. Рыцари и оруженосцы сопровождают носилки с королём Амфортасом, страдающим от неисцелимой раны. Верхом на лошади стремительно приближается женщина в грубой одежде с развевающимися волосами - Кундри. Она передаёт принесённый издалека бальзам для Амфортаса, а затем бросается на землю без сил. Король продолжает свой путь к озеру. Пажи называют Кундри язычницей и колдуньей, но Гурнеманц защищает её – служением она искупает свои грехи, каковы бы они ни были.

Старый рыцарь Грааля рассказывает о том, как некогда король Титурель стал хранителем двух святых реликвий – чаши, из которой пил Христос во время Тайной вечери, и копья, пронзившего Его на кресте. Наследник Титуреля, Амфортас, вооружённый священным копьём, однажды отправился покарать грешного волшебника Клингзора, который не был допущен в братство Грааля и всячески мстил рыцарям. Колдун послал дьявольскую женщину соблазнить Амфортаса и сумел овладеть священным копьём, которым нанёс молодому королю неисцелимую рану. Согласно пророчеству, её сможет исцелить только «чистый простец».

Рассказ Гурнеманца прерывает появление рыцарей, ведущих юношу, который подстрелил из лука лебедя. Гурнеманц упрекает его, и юноша в раскаянии ломает свой лук. Он ничего не может сказать о себе, не знает даже своего имени. Он помнит только свою мать, с которой жил в лесу и покинул её, последовав за странствующими рыцарями и желая стать похожим на них. Кундри сообщает, что его мать умерла. Это известие повергает юношу в горе. Гурнеманц надеется, что нашёл в нём «чистого простеца», и ведёт в замок. Кундри впадает в тревогу, тщетно борется с гипнотическим сном, но засыпает.

Лес медленно исчезает; слышится колокольный звон. Гурнеманц и Парсифаль входят в огромный зал замка. Торжественно движется процессия рыцарей, вносится чаша под покрывалом. Титурель требует от сына совершить обряд причастия, но вид священного сосуда всякий раз доставляет Амфортасу жестокие страдания: его терзает рана, а ещё больше - сознание греха. Но вместе с тем этот обряд – единственное, что поддерживает в нём жизнь. Наконец он решается снять покров с чаши. Темнеет; луч света освещает Грааль. Амфортас поднимает чашу, рыцари причащаются, прославляя таинство. Парсифаль как будто не понимает смысла церемонии, и Гурнеманц изгоняет его из храма.

Второй акт

Волшебный замок Клингзора. Маг сидит перед зеркалом. Заклинаниями он пробуждает Кундри: она должна соблазнить Парсифаля (как когда-то Амфортаса), который, преодолевая все препятствия, приближается к замку. Кундри тщетно пытается сопротивляться, она находится под властью Клингзора. Она некогда осмеяла Христа во время его крестного пути и с тех пор обречена на всё новые и новые перерождения, тщетно пытаясь искупить свой грех.

Перед Парсифалем возникает волшебный сад с прекрасными девами-цветами, которые пытаются очаровать рыцаря. Самая прекрасная - Кундри - спешит удалить их, и ей удаётся привлечь внимание Парсифаля: она впервые называет его по имени, напоминает ему о прошлом, о матери. Но когда Кундри целует его, тот вспоминает о ране Амфортаса и отталкивает Кундри. Отвергнутая, она проклинает Парсифаля, говоря, что он не найдёт пути к Амфортасу, и зовёт Клингзора, который бросает в Парсифаля волшебное копьё, но оно застывает в воздухе над его головой: юноша прочерчивает им знак креста, и сад превращается в пустыню.

8 Издание

ГАЗЕТНЫЕ СТАРОСТИ

8 АПРЕЛЯ 1902 ГОДА

ВОДОЧНАЯ ТЕРМИНОЛОГИЯ

Станичный учитель г. Розенберг обратил свое просвещенное внимание на водочную терминологию, и напечатал в «Куб. Обл. Вед.» длинный ряд эпитетов, которыми русские люди уснащают пьянство.

Вот, например, сколько терминов имеется для обозначения слова «выпить»:

«Выпить. Дербануть. Запрокинуть. Куликнуть. Качнуть. Кувыркнуть. Окунуть душу. Окатить душу. Опрокинуть. Посмотреть откуда у рюмки ноги растут. Пропустить малую. Резануть. Раздавить шельму (рюмку). Свиснуть. Сокрушить. Скрыть. Стрельнуть. Ахнуть. Дернуть, Убить муху. Промочить пасть. Чебурахнуть. Чихнуть в хвост. Хватить чорта за уши. Тяпнуть. Кашлянуть».

Обращаем внимание г. Розенберга еще на один термин, пущенный в обращение покойным Шевченко – «мочить морду».

14  ​​​​ Памяти Лифаря: он ​​ умер 15 декабря в прошлом году в Лозанне.

Французский ​​ артист балета, балетмейстер, теоретик танца, коллекционер и библиофил украинского происхождения. Эмигрировав в 1923 году, до 1929 года танцевал в «Русских сезонах» Дягилева, после его смерти - премьер Парижской оперы; в 1930-1945 и 1947-1958 годах руководил балетной труппой театра. Крупный деятель хореографии Франции, Лифарь также читал лекции по истории и теории балета, был основателем Парижского университета хореографии и Университета танца.

Сергей Лифарь родился вероятнее всего в предместье Киева, Пирогове или же Вите Литовской в скромной семье чиновника Департамента водного и лесного хозяйства, помощника лесничего Трипольско-Витянского лесничества Михаила Яковлевича Лифаря и его жены Софьи Васильевны Марченко. В метрической книге села Пирогова, где находилась единственная в окрестностях церковь, есть запись о его рождении 20 марта и крещении 10 апреля 1905 года Семья состояла из родителей, двух братьев и сестры: Василий (1904-1982), Леонид (1906-1982), Евгения (1903-1968). Семья Лифарей имела казацкие корни.

Определяющей в судьбе танцовщика стала встреча с Брониславой Нижинской - в 17-летнем возрасте Сергей начал заниматься в её киевской «Школе движения».

В 1922 году Нижинская, сотрудничавшая с «Русским балетом» Сергея Дягилева, окончательно перебралась в Париж. Год спустя вслед за ней в Париж приехала группа её учеников, также эмигрировавших из Советской России, среди которых был и Лифарь. В Европе он начал заниматься с Николаем Легатом и Энрико Чекетти - отправленный в Италию Дягилевым на каникулы, Лифарь занимался там у Чекетти, о чём знали лишь Дягилев и Нижинская, не особо верившая в своего ученика.

Став премьером «Русского балета», Лифарь был первым исполнителем главных партий в балете Мясина «Стальной скок», балетах Баланчина «Кошка», «Аполлон» и «Блудный сын». Был последним из фаворитов Дягилева, который сказал о нём: «Лифарь ждёт собственного подходящего часа, чтобы стать новой легендой, самой прекрасной из легенд балета». С 8 августа и вплоть до 19 августа 1929 года, когда Дягилев умер, находился при нём в Венеции, в отеле «Де-Бан-де-Мерen», ухаживая за ним.

После кончины Дягилева и развала его антрепризы был принят в балетную труппу парижской Оперы; в 1930-1945 и 1947-1958 годах - балетмейстер и её руководитель.

В 1935 году поставил балет Артюра Онеггера «Икар», образ героя которого стал олицетворением самого Лифаря. Балетный критик Александр Плещеев так отзывался об артисте в этом балете: «И вот взмах крыльев, и на сцену влетела невиданная чудо-птица… Птица - Лифарь. Это не танец, не пластика - это волшебство. Мне упрекнут, что это не критика. Критика заканчивается там, где начинается очарование… „Икар“ - это эпоха, это синтез всего его творчества, это как будто предельная черта.».

В 1939 году Лифарь был приглашён в турне Оригинального русского балета - труппа отбыла в Австралию 20 ноября, вскоре после начала войны. Здесь он восстановил свой балет «Икар», привлёкший внимание необычностью идею (он исполнялся без музыки, под ритм, отбивавшийся танцорами), а также переставил балет Мясина «Прекрасный Дунай», на который труппа с уходом автора более не имела прав. Как танцовщик Лифарь, будучи не в форме, поначалу успеха не имел, однако он начал активно заниматься и вскоре смог завоевать внимание публики. Не имея долгосрочного контракта, через месяц он, к сожалению режиссёра труппы Григорьева, решил вернуться в Париж.

Во время оккупации Парижа он продолжает работать и создаёт такие балеты, как «Ромео и Джульетта» (1942) и бессюжетную «Сюиту в белом» (1943), один из лучших своих спектаклей. Также писал статьи для газеты «Парижский вестник».

Ездил в Берлин по специальному приглашению Геббельса обсуждать от имени «французского искусства» вопросы организации зрелищ в новой Европе. Лифарь, при осмотре Гитлером здания парижской Оперы, встретил Гитлера и его свиту внизу, у парадной лестницы, и водил гостей по всему зданию.

За деятельность Лифаря при немецкой власти французское Движение Сопротивления в Лондонe обвинило его в коллаборационизме и приговорило к смертной казни. После освобождения Парижа Лифарь, как и другие высокопоставленные коллаборационисты, был вынужден покинуть Францию. В 1944-1947 годах он возглавлял труппу «Новый балет Монте-Карло», где ставил балеты для Иветт Шовире. После окончания войны Национальный французский комитет по вопросам «чистки» отменил обвинение, и балетмейстер смог вернуться в Париж. С 1947 года он вновь работал в Опере. В 1958 году был уволен из театра.

В 1961 году Лифарь побывал в СССР и смог посетить Киев. Родной город до конца жизни оставался дорог ему: «Даже прекрасный блестящий Париж не смог заставить меня, киевлянина, забыть мой широкий, величавый Днепр», - говорил он.

В 1967 был председателем инициативной группы по подготовке «Золотой книги эмиграции», однако из-за острых разногласий с американской частью группы во главе с Александрой Толстой и князем Белосельским-Белозерским издание не состоялось.

Умер Лифарь в Лозанне после тяжёлой болезни, похоронен недалеко от Парижа, на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Лифарь дружил со многими художниками, среди которых были Пабло Пикассо, Жан Кокто, Кассандр, Марк Шагал, оформившие многие его спектакли. В своё время сотрудничество Лифарю предлагал Сальвадор Дали, однако его сюрреалистический проект декораций и костюмов к «Икару» с костылями вместо крыльев был отклонён.

В 65 лет у Лифаря проявился талант художника. Он оставил после себя более сотни оригинальных картин и рисунков, основной сюжет которых - балет, танец, и движение в целом. Лифарь рисовал и раньше: на программках, афишах, записках, однако уход из театра подтолкнул его более серьёзно взяться за кисть. В 1972-1975 годах прошли выставки его работ в Каннах, Париже, Монте-Карло, Венеции. Сам Лифарь достаточно сдержанно относился к своему увлечению: «Эти графические, почти пластические работы я посвятил своему другу Пабло Пикассо. Он был настолько любезным, что удивился, залюбовался и горячо посоветовал мне продолжать. Только я не художник, а хореограф, рисующий», - писал он в своей последней автобиографии «Мемуары Икара».

Книжное собрание

Второй его страстью были книги. Началось все с личного архива Сергея Дягилева, который состоял из коллекции театральной живописи и декораций, и библиотеки (около 1000 наименований). Лифарь выкупил её у французского правительства за деньги, полученные за год работы в Гранд-Опера (как сам он позже вспоминал: «Деньги на покупку дягилевского архива я заработал ногами»).

Серж Лифарь собрал одну из самых интересных в Европе российских библиотек, состоявшую из старопечатных книг XVI-XIX веков. Особое место в его библиотеке занимала «Пушкиниана», самым дорогим сокровищем которой были 10 оригиналов писем поэта к Гончаровой, редкие издания, другие пушкинские раритеты.

В последние годы жизни Лифарь был вынужден продать часть своей коллекции. О причинах такого решения он писал в письме к наследникам в 1975 году:

«Сегодня я имею лишь скромную пенсию от Парижской оперы, поэтому не в состоянии сохранить коллекцию. Меценаты обошли меня вниманием, я вынужден попрощаться с этой сокровищницей русской культуры, „отпустить на волю“ все книги и альбомы, чтобы они стали достоянием историков, библиотек».

Позднее подруга хореографа графиня Лилиан Алефельд передала часть коллекции (817 единиц) в дар Украине. Собрание хранится в Киеве, в отделе искусств Публичной библиотеки им. Леси Украинки.

Репертуар

Русский балет Дягилева

Иван-Царевич, «Жар-птица» Игоря Стравинского

«Послеполуденный отдых фавна» Клода Дебюсси

Арап в «Петрушке» Игоря Стравинского

30 апреля 1927 - Юноша-, «Кошка» Анри Соге, хореография Джорджа Баланчина (Кошка - Ольга Спесивцева)

7 июня 1927 - «Стальной скок»- Сергея Прокофьева, хореография Леонида Мясина

12 июня 1928 - Аполлон-, «Аполлон Мусагет» Игоря Стравинского, хореография Джорджа Баланчина

21 мая 1929 - Блудный сын-, «Блудный сын» Сергея Прокофьева, хореография Джорджа Баланчина

(-) - первый исполнитель партии.

Творческое наследие Лифаря огромно - это и создание более 200 балетов, написание 25 книг по теории танца. Лифарь воспитал 11 звёзд балета. В 1947 году он основал в Париже Институт хореографии при Гранд-Опера, с 1955 года вёл курс истории и теории танца в Сорбонне, был ректором Университета танца, профессором Высшей школы музыки и почётным президентом Национального совета танца при ЮНЕСКО.

Постановки

Парижская Опера

22 мая 1931 - «Вакх и Ариадна» Альбера Русселя

16 декабря 1932 - «На Днепре» Сергея Прокофьева

1933 - «Кошка» Анри Соге (собственная версия с использованием оригинальной хореографии Баланчина).

9 июля 1935 - «Икар» Артюра Онеггера

21 июня 1937 - «Александр Великий» Филиппа Гобера

2 июля 1941 - «Рыцарь и девушка» Филиппа Гобера

31 декабря 1941 - «Болеро» Мориса Равеля, либретто Лифаря и Léon Leyritz, оформление Léon Leyritz (Тореро - Серж Лифарь, Марилена - Сюзанна Лорсияes, Спонтане - Серж Перетти)

23 июля 1943 - «Сюита в белом» Эдуара Лало

15 декабря 1947 - «Миражи» Анри Соге по либретто Сержа Лифаря и Адольфа Кассандра, оформление Кассандра.

14 июня 1950 - «Федра» Жоржа Орика

14 ноября 1951 - «Белоснежка» Мориса Ивена, оформление Дмитрия Бушена

Оригинальный русский балет, гастроли в Австралии

1939-1940 - «Прекрасный Дунай», «Икар», «Павана» (все 3 мировые премьеры)

Новый балет Монте-Карло

29 октября 1946 - «Утренняя серенада» Франсиса Пуленка

1946 - «Шота Руставели» на музыку Артюра Онеггера и Александра Черепнина

Театр Елисейских Полей

1948 - постановка новой редакции балета «Стальной скок» Сергея Прокофьева, художник Фернан Леже

Балет Франции

1958 - «Франческа да Римини» на музыку П. И. Чайковского, оформление Феликса Лабисса

Хореография для кинематографа

1937 - «Умирающий лебедь», фильм Жана Бенуа-Леви и Мари Эпштейнen.

Сергей Лифарь

С Дягилевым

И вдруг: прямо к нам идет небольшая группа. Впереди крупный, плотный человек - он мне показался колоссом - в шубе, с тростью и в мягкой шляпе. Большая голова, румяное, слегка одутловатое лицо, живые блестящие глаза, полные грусти и мягкости - бесконечной мягкой доброты и ласки, «петровские» усики, седая прядь в чёрных волосах... Он подсел к нам и заговорил, обволакивая, подчиняя, завораживая какой-то тёплой лучистостью. Она исходила и от него самого, и от его тёмных молодых глаз.

Внушительный метрдотель угодливо склонился перед ним. Дягилев рокочущим баритоном приказал подать нам чай. С обаятельной улыбкой вновь обратился к нам:

- Господа, вы только что оттуда... из России. Ваши впечатления так свежи, а я так стосковался по родине... Расскажите мне всё, всё... Выкладывайте все ваши юные впечатления... А сами вы пострадали много?.. - И скорбной грустью звучал его голос, и таким же скорбным стало лицо его, и угадывалась его безграничная любовь к родине и острая, жгучая боль за неё.

В каждый ответ вслушивался он с напряженным вниманием, и нам казалось, что он забыл о деловой цели свидания, забыл обо всём, кроме того, что осталось там, далеко, за тысячевёрстной проволокой советской границы.

Но вдруг он сделался другим человеком. Заблестели печальные глаза, окреп и суше стал голос... Перед нами был наш будущий директор.

- Господа, я очень рад, что вы наконец приехали, мне вас недостаёт... Надеюсь, наша совместная работа превзойдёт все ожидания, а ожидаю я от вас многого... Вы должны удивить Европу, а я буду гордиться вами... Кстати, Броня вас так расхваливала... Что же вы умеете?

И, повернувшись к самому старшему из нас, Хоэру - молодому человеку двадцати пяти лет, Сергей Павлович спросил:

Вы, например... Вы готовы совсем? Два тура делаете?

- О, да, да... Конечно! - последовал уверенный ответ. И так же уверенно отвечали ещё трое.

Взгляд бархатных ласковых глаз задерживается на мне. Душа моя совсем уходит...

- А вы, молодой человек, что вы умеете? Для меня вы загадка. О вас мне ничего не говорила Нижинская...

Я чувствую себя таким маленьким, таким слабым, беспомощным, одиноким, ловлю губами воздух, клубок слёз подкатывается к горлу, мигаю глазами - и на глазах слёзы...

Выручают товарищи:

- О, Лифарь много работал!.. Он всё умеет!..

20  ​​​​ А. Н. Бенуа.  ​​​​ 

Воспоминания

Спрашивается еще, почему, поступая в университет, я выбрал именно юридический, а не какой-либо иной факультет? Почему, например, я не предпочел историко-филологический, в котором, казалось бы, я мог бы найти для себя больше интересного? На это настоящих причин не ​​ имелось, но уже достаточно было того, что все мои школьные друзья

поступили именно на юридический факультет, да и все студенты, с которыми я за последнее время общался, были тоже «юристами». Было бы странно, если бы при отсутствии определенного иного жизненного плана я отделился бы от них и ушел бы куда-то в сторону. Ведь и Философов, и Нувель, и Калин, и Скалон, вместе с присоединившимся к нам в 1890 г. Дягилевым, поступая на юридический факультет, не следовали какому-либо призванию, а подчинялись все той же рутине. Так полагалось. Считалось, кроме того, что и тем, кто вовсе не собирались посвятить себя специально юриспруденции, «не бесполезно для жизни приобрести познания, преподававшиеся на юридическом факультете, что предметы, изучаемые на нем, служат продолжением все того же общего образования», а диплом, полученный на государственном экзамене юридического факультета, «отворял все двери» - иди служить куда хочешь. Наконец, не последним соображением было для нас то, что самые занятия на этом факультете не требуют полной отдачи себя, а нам хотелось иметь как можно больше времени в своем распоряжении. Мы так были увлечены тем хаотическим, но все же интенсивным «самообразованием», которое давали нам чтение, посещение музеев, театров, концертов! Да и наши

постоянные встречи с их обменом мнений, с их спорами, много значили.

Я и сейчас считаю, что главную пользу (или даже единственную реальную и несомненную пользу), которую нам принесло пребывание в университете, мы извлекли не из тех наук, которые мы слушали без особого рвения (с каждым семестром все менее и менее прилежно), а из того, что у нас теперь оказалось столько досуга. Эта «уйма свободного времени» дала нам возможность осмотреться, самоопределиться, понять, куда нас действительно тянет.

Нельзя отрицать и того, что и из некоторых предметов, «наименее судейских» и «наиболее общих», мы почерпнули для себя пользу несомненную. Эти познания дисциплинировали наше мышление, познакомили нас с различными философскими системами. Если до того мы ознакомились, благодаря классическому образованию, с Платоном, с Аристотелем, то теперь мы узнали и Декарта, и Локка, и Лейбница, и Канта, и Гегеля, и Шопенгауэра. Меня особенно влекло к первым трем, некоторые из друзей больше увлекались тремя последними, к которым прибавился Ницше - настоящий бог молодежи того десятилетия ((1990-ые)). ​​ 

Май

3  ​​ ​​ ​​ ​​​​ УМЕРЛА ​​ ДАЛИДА

Далида́

фр. Dalida,

араб. داليدا‎‎;

настоящее имя Иола́нда Кристи́на Джильо́тти,

итал. Yolanda Christina Gigliotti

Французская ​​ певица и актриса итальянского происхождения.

Иоланда родилась 17 января 1933 года в Каире. Её отцом был итальянец Пьетро (1904 - 1945), матерью - итальянка Джузеппина (ум. 1971). Пьетро был также первой скрипкой каирской оперы.

В возрасте 10 месяцев Иоланда подхватила инфекцию, попавшую в глаза. Через 8 месяцев после произошедшего была сделана первая операция, а вторая - в 1937 году. Но в результате врачебной ошибки у Иоланды появилось косоглазие, из-за которого она не могла находиться в темноте и спала при свете лампы или ночника.

После окончания школы 16-летняя Иоланда была вынуждена идти работать секретарём в фармацевтической компании. В 1951 году Иоланда участвовала в конкурсе «Мисс Ундина», где заняла второе место, а в 1954 году победила на конкурсе «Мисс Египет».

После того, как Джузеппина и соседи увидели в модном журнале фото Иоланды в купальнике, помолвку с местным жителем пришлось расторгнуть, Иоланда устроилась манекенщицей в агентство «Донна». В 1953 году ей сделали третью операцию от косоглазия.

После победы на конкурсе «Мисс Египет» Иоланде предложили сниматься в кино. Для своей актёрской карьеры Иоланда взяла псевдоним Далила в честь героини библейской притчи «Самсон и Далила». В 1954 году она сыграла эпизодические роли в фильмах «Маска Тутанхамона» и «Стакан и сигарета», для которого записала песню «Сиюминутное желание» (Desiderio di un`ora).

24 декабря 1954 года Иоланда, получив согласие матери, переехала в Париж.

В Париже у Иоланды возникли проблемы с работой, к тому же она ещё недостаточно хорошо говорила по-французски. Вскоре Иоланда решила заняться пением и брать уроки вокала. Её учителем пения стал Ролан Берже. В клубе «Вилла д’Эсте» Иоланда познакомилась с французским писателем и сценаристом Альфредом Машаром, который предложил будущей певице сменить букву «л» на «д» в последнем слоге её псевдонима, и в результате Далила стала Далидой.

В 1955 году, на конкурсе «Номер один завтрашнего дня», который прошёл в знаменитом парижском зале «Олимпия», Далида исполнила песню испанской певицы Глории Лассо «Незнакомка в раю» (Étrangère au paradis). Далиду заметили директор радиостанции «Европа-1» Люсьен Морисс и владелец звукозаписывающей фирмы «Barclay Records» Эдди Барклай. Однако первая пластинка «Мадона» (Madona), выпущенная в 1956 году, не имела успеха.

В 1956 году Далида записала свою первую песню «Бамбино» (Bambino) и подписала контракт с фирмой «Barclay Records». Успех был ошеломительный. Песня «Бамбино» попала во французский «Тop 10», продержавшись 45 недель. Эта песня имела успех даже за пределами самой Франции. К 1957 году было продано 300 000 копий пластинок с песней «Бамбино», и Далида получила свой первый Золотой диск. Дальше последовали песни «Гондольер» (Gondolier), которая, как и «Бамбино», разошлась большим тиражом, «Как прежде» (Come prima) и «Прощай, прощай, малышка» (Ciao, ciao Bambina). Далида получала многочисленные музыкальные награды, а её имя и фото не сходили с обложек журналов. Певица совершила турне по всей Франции, а затем и Европе. В 1958 году Далида впервые выступила в Америке, где продюсер Эллы Фицджеральд предложил ей сделать блестящую карьеру в США, но певица отказалась. В 1959 году Далида с триумфом вернулась в Каир.

8 апреля 1961 года Далида вышла замуж за Люсьена Морисса, к тому времени их роман длился уже 5 лет. Во время гастролей певица познакомилась с польским художником Жаном Собески, и между ними завязалась любовь. Люсьен Морисс не смог смириться с изменой, и они развелись по инициативе Далиды.

В конце 1961 года Далида впервые выступила в «Олимпии» в качестве звезды, после чего отправилась в турне в Гонконг и Вьетнам. В 1963 году Франция присвоила Далиде почётное звание «Командор ордена искусств и литературы».

В 1966 году Далида познакомилась с итальянским автором и певцом Луиджи Тенко. В 1967 году на фестивале в Сан-Ремо певица вместе с Луиджи исполнила его песню «Прощай, любовь, прощай» (Ciao amore ciao), но песня не была одобрена публикой и не прошла в финал. В тот же вечер, узнав о результатах голосования, Луиджи застрелился в гостиничном номере.

Далида первой обнаружила тело Луиджи Тенко, что послужило причиной её первой попытки самоубийства. В парижском отеле «Принц Галльский» она приняла смертельную дозу барбитуратов. Однако певица была спасена. Далида провела в коме 90 часов в реанимации госпиталя Фернанд-Видаль. На некоторое время Далида потеряла голос. Были отменены её концерты и выступления. Кроме того, ткани на ногах (в местах, где они были скрещены) подверглись некрозу. Ей потребовалось несколько операций по пересадке кожи. В 1968 году Далида получила медаль города Парижа, а Шарль де Голль вручил ей Медаль Президента Республики.

В 1969 году Далида познакомилась с французским писателем, продюсером и путешественником Арно Дежарденом, но в 1971 году они расстались, поскольку Арно был женат.

В 1970 году застрелился Люсьен Морисс, будучи женат на другой и страдавший от депрессии. В 1973 году Далида и французский актёр Ален Делон записали знаменитую песню «Слова, слова» (Paroles, paroles). Через несколько недель эта песня заняла верхние строчки хит-парадов во Франции, в Италии, Бельгии, Швейцарии, Канаде и Японии. В этом же году была записана песня «Ему только что исполнилось 18 лет» (Il venait d`avoir 18 ans), ставшая хитом №1 в 9 странах мира.

В 1972 году Далида познакомилась с французским художником и авантюристом Ришаром Шанфре, также известным под псевдонимом Граф Сен-Жермен.

В 1974 году Далида представила в «Олимпии» песню «Влюблённый Джиджи» (Gigi l`amoroso), ставшую хитом №1 в 11 странах мира.

В 1977 году Далида записала известную народную египетскую песню Salma ya Salama, ставшую хитом №1 в 17 странах мира. Песня была записана на 4 языках - древнеегипетском, французском, немецком и итальянском. В 1978 году певица с триумфом выступила в Америке.

В 1980 году Далида покорила самый огромный на то время зал Франции - Дворец Спорта (Palais des Sports).

В марте 1981 года Далида представила в «Олимпии» свой спектакль, созданный в 1980 году. В день премьеры певица получила бриллиантовый диск за 80 миллионов проданных дисков во всем мире.

В начале 1982 года Далида поддержала на президентских выборах своего давнего друга Франсуа Миттерана, за что получила прозвище «Розовая пантера». Критики и политические деятели жёстко осудили певицу за этот поступок.

Опрос 1982 года, проведённый «Paris Match», о самых влиятельных женщинах-современницах, поставил Далиду на 2-е место, после Даниель Миттеран, жены президента республики.

В 1983 году Далида узнала, что Ришар Шанфре покончил жизнь самоубийством из-за долгов. Вместе со своей девушкой он закрылся в автомобиле и задохнулся выхлопным газом. Ришар стал третьим мужчиной в жизни Далиды, который добровольно покинул этот мир. С Ришаром Шанфре у Далиды были самые долгие отношения - их роман длился 9 лет. Певица рассталась с ним за 2 года до его смерти.

В апреле1985 года Далида перенесла ещё 2 операции, так как яркий свет прожекторов стал причинять её глазам невыносимую боль, и певица не могла выступать на сцене.

В 1986 году Далида выпустила последний альбом «Лицо любви» (Le visage de l'amour), а после возвращения в Каир, певица сыграла главную роль в фильме «Шестой день», снятый по одноимённому роману Андре Шедид.

С начала 1987 года Далида находилась в состоянии депрессии, однако не прекращала творческую деятельность: Далида присутствовала на премии «Сезар», изредка появлялась на телевидении, в конце апреля дала последний концерт в Анталии, прошедший с аншлагом, провела традиционную встречу со своим фан-клубом, рассматривала сценарий мюзикла «Клеопатра», где Далиде отводилась главная роль. Внешне для поклонников и простого зрителя ничего не предвещало трагедии.

Однако певица всё острее ощущает своё одиночество и всё чётче осознает, что, добившись невероятного успеха как певица, она потерпела фиаско в личной жизни: у неё нет ни мужа, ни ребёнка, годы начинают тяготить её.

В ночь со 2 на 3 мая 1987 года Далида покончила жизнь самоубийством, приняв большую дозу снотворного и запив его виски. На столе осталась записка: «Жизнь для меня стала невыносимой. Простите меня».

7 мая отпевание в церкви Мадлен и похороны певицы на кладбище Монмартр приобрели поистине национальный масштаб - проститься с легендой пришёл практически весь Париж.

7 ​​ ДР Заболоцкого

Николай Заболоцкий

Время (1933)

1

​​ 

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Ираклий, Тихон, Лев, Фома

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Сидели важно вкруг стола.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Над ними дедовский фонарь

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Висел, роняя свет на пир.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Фонарь был пышный и старинный,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Но в виде женщины чугунной.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Та женщина висела на цепях,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Ей в спину наливали масло,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Дабы лампада не погасла

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И не остаться всем впотьмах.

2

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Благообразная вокруг

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Сияла комната для пира.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ У стен - с провизией сундук,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Там - изображение кумира

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Из дорогого алебастра.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ В горшке цвела большая астра.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И несколько стульев прекрасных

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Вокруг стояли стен однообразных.

3

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Так в этой комнате жилой

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Сидело четверо пирующих гостей.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Иногда они вскакивали,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Хватались за ножки своих бокалов

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И пронзительно кричали: «Виват!»

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Светила лампа в двести ватт.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Ираклий был лесной солдат,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Имел ружья огромную тетерю,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ В тетере был большой курок.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Нажав его перстом, я верю,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Животных бить возможно впрок.

4

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Ираклий говорил, изображая

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Собой могучую фигуру:

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ «Я женщин с детства обожаю.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Они представляют собой роскошную клавиатуру,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Из которой можно извлекать аккорды».

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Со стен смотрели морды

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Животных, убитых во время перестрелки.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Часы двигали свои стрелки.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И не сдержав разбег ума,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Сказал задумчивый Фома:

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ «Да, женщины значение огромно,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Я в том согласен безусловно,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Но мысль о времени сильнее женщин. Да!

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Споем песенку о времени, которую мы поем всегда».

5

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Песенка о времени

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Легкий ток из чаши А

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Тихо льется в чашу Бе,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Вяжет дева кружева,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Пляшут звезды на трубе.

​​ 

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Поворачивая ввысь

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Андромеду и Коня,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Над землею поднялись

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Кучи звездного огня.

​​ 

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Год за годом, день за днем

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Звездным мы горим огнем,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Плачем мы, созвездий дети,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Тянем руки к Андромеде

​​ 

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И уходим навсегда,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Увидавши, как в трубе

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Легкий ток из чаши А

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Тихо льется в чашу Бе.

6

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Тогда ударил вновь бокал,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И разом все «Виват!» вскричали,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И им в ответ, устроив бал,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Часы пять криков прокричали.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Как будто маленький собор,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Висящий крепко на гвозде,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Часы кричали с давних пер,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Как надо двигаться звезде.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Бездонный времени сундук,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Часы - творенье адских рук!

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И все это прекрасно понимая,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Сказал Фома, родиться мысли помогая:

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ «Я предложил бы истребить часы»

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И закрутив усы,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Он посмотрел на всех спокойным глазом.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Блестела женщина своим чугунным тазом.

7

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ А если бы они взглянули за окно,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Они б увидели великое пятно

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Вечернего светила.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Растенья там росли, как дудки,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Цветы качались выше плеч,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И в каждой травке, как в желудке,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Возможно свету было течь.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Мясных растений городок

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Пересекал воды поток.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И, обнаженные, слагались

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ В ладошки длинные листы,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И жилы нижние купались

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Среди химической воды.

8

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И с отвращеньем посмотрев в окошко.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Сказал Фома: «Ни клюква, ни морошка,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Ни жук, ни мельница ни пташка,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Ни женщины большая ляжка

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Меня не радуют. Имейте все в виду:

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Часы стучат, и я сейчас уйду».

9

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Тогда встает безмолвный Лев,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Ружье берет, остервенев,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Влагает в дуло два заряда,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Всыпает порох роковой

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И в середину циферблата

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Стреляет крепкою рукой.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И все в дыму стоят, как боги,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И шепчут, грозные: «Виват!»

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И женщины железной ноги

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Горят над ними в двести ватт.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И все растенья припадают

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ К стеклу, похожему на клей,

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И с удивленьем наблюдают

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Могилу разума людей.

9 День Победы

Письма с фронта:

Танкист Иван Колосов, 1941 год.

«Никогда я не прожил бы жизнь так, если бы не ты, Варя. Спасибо тебе, родная! Человек стареет, а небо вечно молодое, как твои глаза, в которые только смотреть и любоваться. Они никогда не постареют, не поблекнут. Пройдёт время, люди залечат раны, построят новые города, вырастят новые сады. Наступит другая жизнь, другие песни будут петь. У тебя будут красивые дети, ты ещё будешь любить. А я счастлив, что ухожу от вас с великой любовью к тебе. Твой Иван Колосов.»

Из письма майора Дмитрия Петраркова дочери, 1942 год.

«Моя черноглазая Мила! Посылаю тебе василёк... Представь себе: идёт бой, кругом рвутся вражеские снаряды, кругом воронки, и здесь же растёт цветок...И вдруг очередной взрыв...Василёк сорван. Цветок рос, тянулся к солнцу, но его сорвало взрывной волной, и, если бы я его не подобрал, его бы затоптали. Папа Дима будет биться до последней капли крови, до последнего вздоха, чтобы фашисты не поступили с тобой так, как с этим цветком.»

Из последнего письма лейтенанта Петра Глухова, 1943 год.

«Твои глаза...Когда я смотрел в них, я испытывал какое-то неизъяснимое чувство восторга и тихой радости. Будущее для меня - это ты. Впрочем, зачем я говорю о будущем? Ведь когда ты получишь это письмо, меня не будет. Прощай.

Только мне хочется, чтобы в дни веселья и счастья, затаённая, нежная грусть обо мне не покидала тебя, чтобы глаза твои вдруг на минуту сделались бы такими, какими они сейчас смотрят на меня с портрета... Крепко и горячо обнимаю тебя. Пётр».

11  ​​​​ Рильке.

Записки Мальте Лауридса ​​ Бригге

Но тут началась одна из болезней, призванных мне доказать, что и раньше были у меня собственные переживания. Горячка рылась во мне и выкапывала из глубин образы, дела и события, о каких я не ведал; я лежал, загроможденный собою, и ждал мгновения, когда мне велено будет все это снова в себя затолкать, по очереди, по порядку. Я даже начинал уже, но все разрасталось у меня под руками, противилось, не лезло в меня. Отчаясь, я запихивал в себя все как попало, тесно придавливал, но мне не удавалось закрыться. И тогда я кричал – полуразверстый, – кричал и кричал. И когда я, наконец, выглядывал из себя наружу, оказывалось, что они давно стоят вокруг моей кроватки, и мне держат руки, и горит свеча, и на потолке дрожат их огромные тени. И отец приказывал мне объяснить, что со мной. Это был дружеский, мягкий приказ – но приказ. И он сердился, когда я ему не повиновался.

Maman никогда ночью не приходила – хотя нет, однажды она пришла. Я кричал и кричал, и сбежались mademoiselle, и Сиверсен, экономка, и Георг, наш кучер; все напрасно. И тогда послали карету за родителями, которые были на большом балу, кажется, у кронпринца. И вот я услышал, как въезжает на двор карета, и сразу я затих, я сидел и смотрел на дверь. Потом прошелестело за стеной, maman вошла в великолепном придворном наряде, которого не замечала, скинула с голых плеч белый мех, подбежала к кроватке, подхватила меня на руки. И с еще небывалым изумлением и восторгом я трогал маленькое выхоленное лицо, волосы, холодные камни серег, шелк, спадавший с плеч, от которых пахло цветами. Так мы нежно плакали и целовались, пока не почувствовали, что вошел отец и нам надо расстаться. «У него сильный жар», – я слышал, робко сказала maman, и отец схватил меня за руку и начал отсчитывать пульс. Он был в егермейстерском мундире, с чудесной широкой, муарово-голубой лентой ордена Слона. «Что за нелепость была посылать за нами», – кинул он в комнату, не глядя на меня. Они обещали воротиться, если не окажется ничего серьезного. Ничего серьезного и не оказалось. Но на одеяле у себя я обнаружил карнэ ((записная книжка)) maman и белые камелии, которых прежде не видел, и я положил их себе на веки, заметив, как они прохладны.

Но как бесконечны во время этих болезней были вечера. Заснешь после дурной ночи, а когда проснешься и думаешь, что опять рано, оказывается, что уже вечер, и все вечер, и так вечер – без конца. И лежишь в убранной постели, чуть-чуть, кажется, растешь, но такая слабость, что ничего и вообразить толком не можешь. Долго удерживается во рту вкус яблочного мусса, и хорошо еще, если, восстанавливая его чистую кислоту, удается сосредоточиться на ней вместо мыслей. Потом, когда немного оправишься, тебе взбивают подушки, и, сидя, ты берешься за оловянных солдатиков; но как же легко валятся они на покосившийся поднос; и всей шеренгою сразу; и не хватает духу все начинать сызнова. И тотчас они приедаются, и просишь поскорей их убрать, и уже приятно снова видеть только две свои руки на пустом одеяле.

15  ​​ ​​​​ Издание

ГАЗЕТНЫЕ СТАРОСТИ

15 МАЯ 1912 ГОДА

На днях я писал, что французы только теперь оценили своего соотечественника Бизе и собираются прибить доску над домом, где он умер.

По этому поводу находящийся теперь в Париже Ф. И. Шаляпин счел нужным высказать в печати свое мнение:

- Удивляюсь неблагодарности французов к такому музыканту. Быть может, я ошибаюсь, но мне кажется, что автор «Кармен» - величайший из французских драматических музыкантов. С уверенностью можно сказать, что он был одной из самых прекрасных фигур девятнадцатого века. Главную ценность его произведений составляет правдивость каждого звука.

- Сказать вам правду? - сознался Шаляпин. - Однажды я пожалел, что я бас, а не тенор. Это было после того, как я в первый раз прочел партитуру «Кармен». Это не партитура, a целое кипение жизни. Я подумал: вложу всю искренность в исполнение роли дон Хозе, отдам себя ей всего. Но натура моя не дала мне возможности испытать эту радость, потому что там, где искренность - там самая чистая, непорочная радость. Недаром Бизе был соседом по имению Тургенева, Эти два гения были братьями...

15 ​​ Сергей Прокофьев

Дневник

15 мая 1917 года

Собираюсь через четыре дня переехать в свое имение, как я назвал мою ферму. Никому, т.е. ни одному человеку, я не сказал про эту дачу, так как исчезновение в пространстве необычайно меня радовало, чтобы ни один черт ко мне не приставал. Больше всех я не хотел, чтобы знала Элеонора, сыскные способности которой беспредельны, и Верин, болтливость которого равносильна объявлению в газетах.

Шопенгауэровская проповедь одиночества пришлась мне, такому общительному человеку, неожиданно по душе. Конечно, абсолютного одиночества я не перенес бы, но этого и не требовал в моем возрасте Шопенгауэр. Но работать над моими сочинениями, читать, заниматься астрономией, гулять среди весенних ландшафтов, да раз в неделю наведываться в Петроград и знать, что никто тебя не знает в этой дачной местности мелких чиновников и купцов, а из друзей никто не знает, где ты, - разве это не прелестно?!

24  ​​ ​​​​ В. Высоцкий - Шукшину

Ещё - ни холодов, ни льдин,

Земля тепла, красна калина,

А в землю лёг ещё один

На Новодевичьем мужчина.

Должно быть, он примет не знал,

Народец праздный суесловит,

Смерть тех из нас всех прежде ловит,

Кто понарошку умирал.

Коль так, Макарыч, - не спеши,

Спусти колки, ослабь зажимы,

Пересними, перепиши,

Переиграй - останься живым.

Но, в слёзы мужиков вгоняя,

Он пулю в животе понёс,

Припал к земле, как верный пёс...

А рядом куст калины рос -

Калина красная такая.

Смерть самых лучших намечает -

И дёргает по одному.

Такой наш брат ушёл во тьму!

Не буйствует и не скучает.

А был бы «Разин» в этот год...

Натура где? Онега? Нарочь?

Всё - печки-лавочки, Макарыч, -

Такой твой парень не живёт!

Ты белые стволы берёз

Ласкал в киношной гулкой рани,

Но успокоился всерьёз,

Решительней чем на экране.

Вот после временной заминки

Рок процедил через губу:

«Снять со скуластого табу -

За то что он видал в гробу

Все панихиды и поминки.

Того, с большой душою в теле

И с тяжким грузом на горбу,

Чтоб не испытывал судьбу,

Взять утром тёпленьким в постели!»

И после непременной бани,

Чист перед Богом и тверёз,

Взял да и умер он всерьёз -

Решительней, чем на экране.

Гроб в грунт разрытый опуская

Средь новодевичьих берёз,

Мы выли, друга отпуская

В загул без времени и края...

А рядом куст сирени рос -

Сирень осенняя, нагая...

1974

25 ​​ Сорок два года назад в этот день Ахматова пишет чудесный стих:

Второе посвящение

О. С.

Ты ли, Путаница-Психея,

Черно-белым веером рея,

Наклоняешься надо мной,

Хочешь мне сказать по секрету,

Что уже миновала Лету

И иною дышишь весной.

Не диктуй мне, сама я слышу:

Теплый ливень уперся в крышу,

Шепоточек слышу в плюще.

Кто-то маленький жить собрался,

Зеленел, пушился, старался

Завтра в новом блеснуть плаще.

Сплю -

она одна надо мною, -

Ту, что люди зовут весною,

Одиночеством я зову.

Сплю -

мне снится молодость наша,

Та, ЕГО миновавшая чаша;

Я ее тебе наяву,

Если хочешь, отдам на память,

Словно в глине чистое пламя

Иль подснежник в могильном рву.

25 мая 1945

Фонтанный Дом

28 ​​ ДР Ходасевича

Гостю

Входя ко мне, неси мечту,

Иль дьявольскую красоту,

Иль Бога, если сам ты Божий.

А маленькую доброту,

Как шляпу, оставляй в прихожей.

Здесь, на горошине земли,

Будь или ангел, или демон.

А человек - иль не затем он,

Чтобы забыть его могли?

1921

29  ​​ ​​ ​​​​ Юбилей балета «Послеполуденный отдых фавна» с Нижинским. ​​ Афиша:

Vaslav Nijinsky dans ​​ L'Après-midi d'un Faune

chorégraphié par Nijinsky

musique par Claude Debussy

et ​​ inspiration par ​​ “L'Après-midi d'un Faune” de Stéphane Mallarmé

Les Ballets Russes ​​ au ​​ Théâtre du Châtelet

à ​​ Paris le 29 mai 1912

31  ​​​​ ДР Гайдна!

(Франц) Йо́зеф Гайдн (31 марта 1732 - 31 мая 1809) - знаменитый и плодовитый композитор венской классической школы, один из основоположников таких музыкальных жанров, как симфония и струнный квартет.

Внёс вклад в развитие камерной музыки, особенно – фортепианного трио.

Он ​​ был старшим братом композитора Михаэля Гайдна, другом и наставником Моцарта, учителем Бетховена.

Июнь

20  ​​ ​​​​ Часто пою это ​​ на немецком, а вот прекрасный русский текст:

Иоганн Гете ​​ 

​​ 

Лесной ​​ царь

Перевод В.Жуковского

Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?

Ездок запоздалый, с ним сын молодой.

К отцу, весь издрогнув, малютка приник;

Обняв, его держит и греет старик.

«Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?»

«Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул:

Он в темной короне, с густой бородой».

«О нет, то белеет туман над водой».

«Дитя, оглянися, младенец, ко мне;

Веселого много в моей стороне:

Цветы бирюзовы, жемчужны струи;

Из золота слиты чертоги мои».

«Родимый, лесной царь со мной говорит:

Он золото, перлы и радость сулит».

«О нет, мой младенец, ослышался ты:

То ветер, проснувшись, колыхнул листы».

«Ко мне, мой младенец: в дуброве моей

Узнаешь прекрасных моих дочерей:

При месяце будут играть и летать,

Играя, летая, тебя усыплять».

«Родимый, лесной царь созвал дочерей:

Мне, вижу, кивают из темных ветвей».

«О нет, все спокойно в ночной глубине:

То ветлы седые стоят в стороне».

«Дитя, я пленился твоей красотой:

Неволей иль волей, а будешь ты мой».

«Родимый, лесной царь нас хочет догнать;

Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать».

Ездок оробелый не скачет, летит;

Младенец тоскует, младенец кричит;

Ездок погоняет, ездок доскакал...

В руках его мертвый младенец лежал.

1782

Июль

5  ​​ ​​​​ Святослав Рихтер и Шимановский «Песни безумного муэдзина».

6 ​​ ДР Ремизова

Год 1923

«Высокоуважаемый господин Ремизов. Я узнаю, что русские в Берлине испытывают теперь со стороны

администрации некоторые затруднения по праву местожительства. Я убежден, что во всяком случае перед Вашим именем должны остановиться, но в то же время мне хочется Вам сказать, как мне было бы

больно, если бы с Вами в Германии случилось что-то неприятное. По моему мнению, Берлин должен гордиться иметь Вас, одного из первых

писателей современной России, в своих стенах. Я с удовольствием вспоминаю встречу с Вами в прошлом году. Мне было в высшей степени приятно и важно познакомиться с Вами лично. ​​ С совершенным почтением и с сердечным приветом Вашим

соотечественникам, с которыми я тогда познакомился (А. Белый и Б. Пильняк). Весьма преданный Томас Манн.

Алексе́й Миха́йлович Ре́мизов.

24 июня (6 июля) 1877, Москва - 26 ноября 1957, Париж

7 ​​ А. Н. Бенуа.  ​​​​ 

Воспоминания

… более сознательно я теперь стал относиться и к царствующему государю, оценивать самую его личность. Многое, что я, зараженный почти поголовным фрондерством русского общества, находил когда-то в правлении Александра III уродливым и даже возмутительным, стало теперь казаться необходимым или неизбежным. И обратно, если и раньше меня отталкивала от себя вся незрелая и часто просто глупая («снобическая», сказали бы мы сегодня ((1950-ые!))) революционность, то теперь она представлялась мне преступной, фатально, неминуемо ведущей ко всякой «мерзости запустения». Надо прибавить, что тогда же (и только тогда) я решил познакомиться с некоторыми творениями Достоевского, в которых я тоже нашел (рядом со всем парадоксальным и двусмысленным) настоящую пищу для своего миросозерцания.

Разумеется, Александр III не был идеальным государем. Ограниченность его интеллекта, примитивность, а то и просто грубость его суждений, его далеко не всегда счастливый выбор сотрудников и исполнителей - все это не сочетается с представлением идеального самодержца.

Наконец, его ограниченный национализм выливался подчас в формы мелочные и очень бестактные. И уж никак нельзя считать за нечто правильное и подходящее то воспитание, которое он дал своим детям, и особенно своему наследнику. Их слишком настойчиво учили быть «прежде всего людьми» и слишком мало подготовляли к их трудной сверхчеловеческой роли. Александра III заела склонность к семейному уюту, к буржуазному образу жизни. И все же несомненно его (слишком кратковременное) царствование было в общем чрезвычайно значительным и благотворным. Оно подготовило тот расцвет русской культуры, который,

начавшись еще при нем, продлился затем в течение всего царствования Николая II - и это невзирая на бездарность представителей власти, на

непоследовательность правительственных мероприятий и даже на тяжелые ошибки. Проживи дольше Александр Александрович - этот «исполинский мужик» или «богатырь», процарствуй он еще лет двадцать, история не только России, но всего мира сложилась бы иначе и несомненно

более благополучно.

Главной, наинужнейшей для самодержца чертой Александр III обладал в полной мере. Он был крепок, он умел держать и сдерживать, он имел на вещи свое мнение, а его простой здравый смысл выработался на почве глубокой любви к родине. При этом он был честен, прост и в то же время достаточно бдителен, чтоб нигде и ни от кого Россия не терпела ущерба. Без кровопролитных войн, даже без особенных угроз, он, озабоченный тем, чтоб сохранить в добром состоянии «вверенную ему богом» страну, являл в семье прочих государей и правителей некую твердыню - надежную для друзей, грозную для врагов. Не его вина, если Судьбе или Промыслу угодно было одновременно с ним вызвать к вершению дел мирового значения такую прямую противоположность ему, ​​ какой явился Вильгельм II. Не его вина и в том, что вековая дружба с соседом, с Германией, дружба, скрепленная столькими семейными союзами, дружба, на которой было построено все равновесие Европы, была нарушена отказом юного, нелепо тщеславного германского императора (вступившего на престол в 1888 г.) возобновить лучшее и сколь мудрое

создание Бисмарка - договор о взаимной поддержке обоих государств (der Rückvorsicherungs Vertrag). Нельзя винить Александра III и в том, что после этого чреватого последствиями разрыва (и как прямое следствие его) он согласился на демонстративное сближение с Францией. Проживи он еще несколько лет, Александр III, сумел бы, вероятно, провести свой

корабль между вновь возникшими опасностями, действуя своим авторитетом, своим престижем. Но рок готовил России, Европе, Миру иное - и этот тяжелый рок стал выявляться с момента, когда мощную, богатырскую его фигуру, его гранитную надежность сменила личность его сына. Николай II был «милым человеком», но и слишком обыденным

человеком, полным добрых намерений, но лишенным способности их проводить в жизнь. И главное - Николаю II не хватало тех особых данных, которые только и позволяют играть с достоинством роль главы и вождя исполинского государства... Вот я и снова не утерпел, чтоб не остановиться на моем отношении к режиму, к монархии, к самой личности монарха, но эти вопросы занимали и волновали нашу компанию в

сильнейшей степени. Меньше всего - Дягилева.

8 ​​ ИЗДАНИЕ

ГАЗЕТНЫЕ СТАРОСТИ

8 ИЮЛЯ 1909 ГОДА

ПЕТЕРБУРГ БЕЗ БАЛЕРИНЫ

Наша талантливая балерина г-жа Павлова, весьма возможно нарушит контракт с дирекцией и навсегда покинет Россию. Это будет очень и очень жаль, так как балет наш останется без балерины.

Оркестр без первой скрипки.

Г-жу Павлову, по-видимому, соблазнил необыкновенный гонорар, предложенный ей в Америке.

В три месяца она получит 60 тысяч рублей.

Вознаграждение до сих пор не слыханное! Шаляпинское.

Артистка, по слухам, добровольно заплатит 21 тысяч неустойки дирекции и положит в туфельку 39 тысяч на черный день.

В Америку она приглашена на сентябрь, октябрь и ноябрь месяцы.

Как известно, из балерин покидают сцену: г-жа Преображенская и Трефилова; г-жа Кшесинская же выступает только гастролершей. Петербургский балет без Павловой - тело без души.

10  ​​ ​​​​ Рильке.

Записки Мальте Лауридса ​​ Бригге

Кто же найдет странным, что я все это извлекал и тащил на свет; что то одно, то другое я прикладывал к себе, набрасывал на плечи; что костюм, который казался мне впору, я торопливо натягивал на себя и, сгорая от любопытства и возбуждения, кидался в соседнюю гостевую, к настенному зеркалу, составленному из отдельных, неравномерно зеленых кусков. Ах, как тянуло поскорей перед ним очутиться, и как это оказывалось восхитительно. Когда что-то выступало из зеленого сумрака медленней, чем ты сам, ибо зеркало словно не верило, что к нему обратились, и не торопилось ответить спросонья. Но в конце концов ему приходилось ответить. И вот является нечто – чуждое, небывалое, противное всем догадкам, внезапное, самостоятельное, и, быстро его оглядев, тотчас ты узнаешь себя, с некоторой даже иронией, чуть не портящей все удовольствие. Но сразу же начинаешь говорить, кивать, кланяться, отходишь, непрестанно озираясь, вновь приближаешься с трепетом и решимостью и вновь пришпориваешь фантазию, пока тебе это не надоест.

Тогда-то узнал я, какую власть имеет над нами костюм. Едва я облачался в один из этих нарядов, я вынужден был признать, что попал от него в зависимость; что он мне диктует движения, мины и даже прихоти; рука, на которую все опадал кружевной манжет, уже не была всегдашней моей рукою; она двигалась как актер и даже сама собой любовалась, каким это ни звучало бы преувеличением. Игра моя, однако, никогда не уводила так далеко, чтобы я на самого себя смотрел отчужденно; напротив, чем больше разнообразились мои превращения, тем больше я в себе утверждался. Я становился все более дерзким, все более заносился, упиваясь собственной изобретательностью. Я не подозревал об искушении, прятавшемся за этой возраставшей самонадеянностью. Рок подстерег меня, когда вдруг поддался последний шкаф, который я считал неприступным, когда вместо определенных костюмов мне открылись груды маскарадных одежд и сердце у меня зашлось от множества таившихся в них возможностей. Чего там только не было – не перечесть. Кроме bautta, которая хорошо мне запомнилась, были разноцветные домино, женские платья, звонко обшитые монетами, костюмы Пьеро, казавшиеся мне дурацкими, и пышные турецкие шальвары, и персидские фески, из которых выскальзывали мешочки с камфарой, и диадемы с глупыми, невыразительными камнями. Все это я чуть-чуть презирал, так было все это жалко-фальшиво, болталось так сиро, потерянно и так безвольно обвисало, вытащенное на свет. Но хмелем ударяли мне в голову просторные мантии, накидки, покрывала и шали – все эти широкие неупотребимые ткани, то податливые, нежные, вкрадчивые, то гладко ускользающие из рук, то витающие, как ветерок, то тяжко опадающие под собственным весом. Они-то впервые открыли мне неограниченный выбор: быть ли предназначенной на продажу рабыней или Жанной д'Арк, старым ли королем или волшебником; все это было совершенно осуществимо, благо тут же оказались и маски, большие грозные либо изумленные лица с настоящими бородами и насупленными или вскинутыми бровями. Я никогда прежде не видел масок, но тотчас понял их назначение. Я невольно засмеялся, когда мне пришло на ум, что один наш пес ведет себя так, будто выступает в маске. Я представил себе его преданные глаза, поглядывающие будто из прорезей в волосатой морде. Я все посмеивался, наряжаясь, и даже забыл, кого, собственно, вознамерился изображать. Но было ново и соблазнительно принять решение, стоя у зеркала. Лицо, которое я надел, странно пахло пустотой; оно оказалось близким к моему, но смотреть было удобно, и, уже в маске, я стал подбирать шарфы и повязывать на голове тюрбаном таким образом, чтобы края маски, снизу исчезавшие в огромной мантии, оказались скрыты и сверху и с боков. Наконец, истощив свою изобретательность, я решил, что достаточно замаскировался. Схватил большую палку, отвел наотлет руку и так, не без труда, но, как казалось мне, полный достоинства, прошествовал в гостевую, к зеркалу.

Это оказалось поистине великолепно, превыше всех ожиданий. Зеркалу ничего не оставалось, как тотчас ответить. Мне не пришлось особенно двигаться; явление в зеркале было совершенно, даже ничего не предпринимая. Но хотелось выяснить, кто же я такой, и, немного помешкав, я воздел наконец обе руки – широким, как ворожащим жестом, который, я тотчас увидел, был единственно верным. Но в самый этот торжественный миг совсем рядом с собой я услышал приглушенный моим маскарадом сложный составной шум; перепуганный, я отвернулся от зеркального образа и, к великому своему огорчению, обнаружил, что я опрокинул круглый столик, уставленный бог знает чем, но чем-то, видимо, очень хрупким. Я согнулся, как только мог, и худшие мои опасения подтвердились: все раскололось вдребезги. Оба нелепых зелено-лиловых попугая, конечно, разбились, на разный, но равно неудачный манер. Бомбоньерка, из которой шелковистыми коконами повысыпались конфеты, далеко выбросила крышку, и видна была только одна ее половина, другая запропастилась неизвестно куда. Но всего хуже был разлетевшийся на мелкие осколки флакон, из которого выплеснулись остатки старой эссенции, мерзким пятном расплывшиеся на безупречном паркете. Я поскорей потер его чем-то, что свисало с меня, но пятно делалось только еще черней и противней. Я был в отчаянии. Распрямившись, я поискал глазами какой-нибудь тряпки, чтобы исправить беду. Но ничего не находил. К тому же и взгляд, и каждое движение мое были так стеснены, что я клял глупое свое положение, которого уже не понимал. Я дергал все на себе и только теснее затягивал. Завязки мантии душили меня, шарфы на голове все больше давили. Воздух в комнате помутился, будто запотев от испарений застоявшейся жидкости.

18  ​​ ​​​​ Из воспоминаний А. Белого:

А. С. Челищев, студент - математик, ученик консерватории, композитор, высокий, стройный, тонкий, умеющий при случае и осмеять; зазвав к себе, он умел приподнять маску весельчака и в беседе коснуться крайних вопросов: о смысле жизни; и потом, сев за рояль, сыграть балладу Шопена; это был увлекатель сердец; он же - беспощадный осмеятель... с ядом; он мог быть зол, остр, груб... до беспощадности; но жало прятал в обличие болтуна - музыканта; он заговаривал на тему о высшей математике; в нём было что-то и от героя, которого силился изобразить Пшибышевский.

19  ​​​​ ИЗ «ГАЗЕТНЫХ СТАРОСТЕЙ»

20 ИЮЛЯ 1902 ГОДА

ЦИЛИНДР ИЛИ СОЛОМЕННАЯ ШЛЯПА

В Париже в настоящее время поднят очень серьезный вопрос: можно ли в театр Grand Oper'a или, как французы торжественно его называют, - в Национальную академию музыки, приходить не в цилиндре, а в соломенной шляпе? Очень серьезный вопрос, потому что в Париже стоит страшная жара и люди погибают от солнечных ударов.

В парижских газетах полемика. Образовалось две партии: за цилиндры и за свободу головного убора.

20  ​​​​ В этот день месяца

20 ИЮЛЯ 1917 ГОДА -

МАРИНА ЦВЕТАЕВА

написала два стиха:

Помнишь плащ голубой,

Фонари и лужи?

Как играли с тобой

Мы в жену и мужа.

Мой первый браслет,

Мой белый корсет,

Твой малиновый жилет,

Наш клетчатый плед?!

Ты, по воле судьбы,

Всё писал сонеты.

Я варила бобы

Юному поэту.

Как над картою вин

Мы на пальцы дули,

Как в дымящий камин

Полетели стулья.

Помнишь - шкаф под орех?

Холод был отчаянный!

Мой страх, твой смех,

Гнев домохозяина.

Как стучал нам сосед,

Флейтою разбужен…

Поцелуи - в обед,

И стихи - на ужин…

Мой первый браслет,

Мой белый корсет,

Твой малиновый жилет -

Наш клетчатый плед…

---

Ну вот и окончена метка, -

Прощай, мой веселый поэт!

Тебе приглянулась - соседка,

А мне приглянулся - сосед.

Забита свинцовою крышкой

Любовь - и свободны рабы.

А помнишь: под мышкою - книжки,

А помнишь: в корзинке - бобы…

Пожалуйте все на поминки,

Кто помнит, как десять лет

Клялись: кружевная косынка

И сей апельсинный жилет…

А с днем и стилем можно ошибиться, - но не с хорошими стихами!

25  ​​​​ ДР Шостаковича.

Дмитрий Шостакович.

Из «Разговоров»:

… Мне было не смешно слушать, как иностранные визитеры подставили Ахматову и Зощенко. Ахматова множество раз оказывалась на краю пропасти: Гумилева расстреляли, ее сын отсидел в лагерях огромный срок, а Пунин умер в лагерях. Много лет ее не издавали, а то, что издано, возможно, составляет только треть написанного ею. Зощенко и Ахматова первыми ощутили на себе «Ждановский удар» - и нет нужды объяснять, что могло за этим последовать.

И вот их пригласили на встречу с иностранными туристами, делегацией каких-то защитников того-то или борцов за сё-то. Я видел много таких делегаций, и у них всех одно на уме - как можно скорее перейти к угощению.

Короче, Зощенко и Ахматовой пришлось встретиться с этой делегацией. Испытанный способ показать всем, что они живы, здоровы, счастливы и чрезвычайно благодарны партии и правительству.

«Друзья с талонами на питание в руках» не придумали ничего умнее, как спросить, что Зощенко и Ахматова думают о постановлении Центрального комитета партии и речи товарища Жданова. О той самой речи, в которой Ахматову и Зощенко выпороли в назидание остальным. Жданов сказал, что Зощенко - «беспринципный и бессовестный литературный хулиган» и что у него «насквозь гнилая и растленная общественно-политическая и литературная физиономия». Не лицо! Он так и сказал: «физиономия». Жданов сказал, что Ахматова «отравляет сознание молодежи тлетворным духом своей поэзии».

Так что они могли думать о постановлении и речи? Не садизм ли спрашивать об этом? Все равно, что выяснять у человека, которому только что наплевал в лицо хулиган: «Что вы чувствовали, когда он плевал вам в лицо? Как вам это понравилось?». Но они пошли дальше - задали этот вопрос в присутствии плевавшего хулигана и бандита, отлично зная, что они-то уедут, а жертве придется остаться и разбираться с ним.

Ахматова поднялась и сказала, что она считает и выступление товарища Жданова, и постановление абсолютно справедливыми. Конечно, она поступила правильно, только так и можно вести себя с этими бесстыжими, бессердечными чужаками. Что она могла сказать? Что, по ее мнению, страна, в которой она живет, - сумасшедший дом? Что она презирает и ненавидит Жданова и Сталина? Да, она могла бы сказать это, но только никто никогда ее бы больше не увидел. Конечно, по возвращении домой «друзья» в кругу своих друзей могли бы хвастать сенсацией. Или даже тиснуть в газетке сообщение об этом. А у нас была бы невосполнимая потеря, мы бы остались без Ахматовой и ее несравненной последней поэзии. Страна бы лишилась гения.

А Зощенко, простой, наивный человек, думал, что эти люди действительно хотят что-то понять. Он, естественно, не мог сказать всего, что чувствовал, это было бы самоубийством, но он попытался объяснить. Он сказал, что сначала не понял ни речи Жданова, ни постановления. Они показались ему несправедливыми, и он написал об этом письмо Сталину. Но потом он начал думать, и понял, что многие обвинения справедливы и заслуженны.

Бедный Михаил Михайлович, благородство не пошло ему на пользу. Он думал, что имеет дело с порядочными людьми. «Порядочные люди» поаплодировали и смылись. (Ахматову они аплодисментов не удостоили.) А Зощенко, который в это время уже был болен, в наказание заморили голодом. Ему не дали издать ни одной строки. От голода у него пухли ноги. Он пытался зарабатывать на жизнь починкой обуви.

27 ​​ ДР Одоевцевой

Irina Odoyevtseva

В этот вечер парижский, взволнованно-синий,

Чтобы встречи дождаться и время убить,

От витрины к витрине, в большом магазине

Помодней, подешевле, получше купить.

С неудачной любовью... Другой не бывает -

У красивых, жестоких и праздных, как ты.

В зеркалах электрический свет расцветает

Фантастически-нежно, как ночью цветы.

И зачем накупаешь ты шарфы и шляпки,

Кружева и перчатки? Конечно, тебе

Не помогут ничем эти модные тряпки

В гениально-бессмысленной женской судьбе.

- В этом мире любила ли что-нибудь ты?..

- Ты должно быть смеешься! Конечно, любила.

- Что? - Постой. Дай подумать! Духи, и цветы,

И еще зеркала... Остальное забыла.

1950

Ири́на Влади́мировна Одо́евцева.

Псевдоним, настоящее имя Ираида Густавовна Гейнике; латыш. Iraīda Heinike.

Родилась 15 27 июля 1895, Рига.

Русская поэтесса и прозаик.

Август

24 ​​ ДР Борхеса

Хо́рхе Луи́с Бо́рхес Jorge Luis Borges.

24 августа 1899 года, Буэнос-Айрес, Аргентина - 14 июня 1986 года, Женева, Швейцария.

Аргентинский прозаик, поэт и публицист. Борхес известен прежде всего лаконичными прозаическими фантазиями, часто маскирующими рассуждения о фундаментальных философских проблемах или же принимающими форму приключенческих либо детективных историй. В 1920-е годы стал одним из основателей авангардизма в испаноязычной латиноамериканской поэзии.

Кот

“В тебе зеркал незыблемая тишь

И чуткий сон искателей удачи.

Ты, под луной пантерою маяча,

Вовек недосягаемость хранишь.

Как будто отделило божество

Тебя чертою, накрепко заклятой,

И недоступней Ганга и заката

Загадка отчужденья твоего.

С каким бесстрастьем

сносишь ты мгновения

Моих пугливых ласк, издалека,

Из вечности, похожей на забвенье,

Следя, как погружается рука

В сухую шерсть. Ты из других времён,

Властитель сферы, замкнутой, как сон”

Перевод ​​ с испанского Бориса Дубина.

Сентябрь

10 ​​ Рильке.

Записки Мальте Лауридса ​​ Бригге

Здесь ковры, Абелона, ковры на стенах. Мне кажется, ты со мной, Абелона, здесь шесть ковров, приди, и мы медленно пройдем мимо них. Но сперва отступи, погляди на все сразу. Какой в них покой, да? Они разнообразятся мало. Всюду этот овальный лазоревый остров, парящий на приглушенном багреце, поросшем цветами, населенном маленькими занятыми собою зверями. Только там, на последнем ковре, остров приподнялся чуть-чуть, будто сделался легче. И всюду она – женщина в разных одеждах, но та же. Кое-где с нею рядом фигура помельче, служанка, и всюду держат щит звери, большие, тоже на острове, тоже заняты делом. Слева – лев, справа сияет единорог; держат одинаковые стяги, высоко над собою: три серебряных месяца, по лазоревой перевязи восходящие на тихий багрец. Ты разглядела все это? Начнем теперь с первого, да?

Она кормит сокола. Как пышны ее одежды. Сокол, волнуясь, сидит на затянутой в перчатку руке. Покоя на нем взгляд, она меж тем тянется к чаше, которую ей подносит служанка. Снизу справа, на шлейфе у госпожи, сидит шелковистая собачонка и смотрит вверх в надежде, что и ей что-то перепадет. Ты заметила – остров за ними окаймляют шпалеры роз? Звери-щитоносцы застыли геральдически высокомерно. Их окутывает мантия, вторящая щиту. Ее скрепляет прекрасный аграф. Она полощется на ветру.

К следующему ковру мы подходим, невольно притихнув, – ведь правда? – замечая, как сосредоточенна женщина: она сплетает венок, маленькую цветочную корону. Задумчиво выбирает она гвоздику из плоской вазы, которую ей подносит служанка. Внизу на скамье стоит в небреженье корзина, полная роз, к ней уже подбирается обезьяна. На сей раз понадобились гвоздики.

Льву скучно, он отвлекся; но чуток единорог.

Как же без музыки в такой тишине, разве в ней не таится музыка? В тяжелом и тихом уборе (медленно, медленно, да?) подходит она к переносному органу и вот – играет, трубами отделенная от служанки, раздувающей мехи по другую их сторону. Никогда еще не была она так хороша. Удивительны волосы, перекинутые вперед двумя косами и скрепленные на голове так, что концы смотрят кверху, коротким султаном. Лев скучливо внимает звукам, удерживает зевок. Единорог же прекрасен, он будто качается на их волнах.

Остров ширится. Раскинут шатер. Лазоревого Дамаска, подпаленного золотом. Звери распахнули его, и она выступает вперед, почти скромная в царском уборе. Что ее жемчуг в сравнении с нею самой? Служанка раскрыла ларец, и она вынимает оттуда цепь, тяжелое, пышное сокровище, хранимое под замком. Собачонка сидит рядом, высоко на уготованном месте и наблюдает. Заметила ты девиз по верхнему краю шатра? «A mon seul dеsir» ((моему единственному желанию)).

Что случилось? Почему прыгает вниз маленький кролик? Ведь сразу видно – он прыгает. И такое смятенье во всем. Льву уже нечего делать. Она сама держит стяг. Или за него ухватилась? Другой рукой она ухватилась за рог единорога. Это горе? Но бывает ли горе так гордо, а траур так тих, как черно-зеленый тот бархат в увядающих складках?

И вот снова праздник, но никто не зван. Никого не ждут. Все – здесь. Все – навеки. Лев озирается почти грозно: никто не посмеет прийти. Мы еще не видели ее усталой. Неужто она устала? Или просто поникла, оттого что тяжелое что-то держит в руке? Дароносицу, можно подумать. Но вторую руку она тянет к единорогу, и он, польщенный, встает и ласкается к ней. Зеркало – вот что она держит. Смотри – она показывает единорогу его отражение.

Абелона, мне кажется, что ты здесь. Ты поняла, Абелона? Я думаю, ты должна же понять.

Теперь в старом замке Буссак нет уж и гобеленов Дамы с Единорогом.

Октябрь

5  ​​​​ ДР Лафоре́

Мари́ Лафоре́ Marie Laforêt.

Настоящее имя Майте́на Мари́ Брижи́тт Думена́к Думена́ш Maïtèna Marie Brigitte Doumenach.

Родилась 5 октября 1939, Сулак-сюр-Мер, Жиронда, Франция.

Майтена Думенак родилась в городке Сулак-сюр-Мер во французском департаменте Жиронда. Имя Майтена - баскского происхождения и означает «любимая»; оно достаточно широко распространено в Аквитании. Второе имя - Мари - было дано в честь тётки и матери Майтены: Марии-Терезы (фр. Marie-Thérèse) и Марии-Луизы Сен-Жили (фр. Marie-Louise Saint Guily).

Фамилия Думенак - каталанская: семья отца Мари Лафоре жила в деревне Олетт в Восточных Пиренеях.

Карьера будущей певицы началась благодаря случаю. В 19 лет Майтена - без подготовки - приняла участие в конкурсе «Рождение звезды» на радиостанции «Europe no 1», заменяя заболевшую сестру. Случайность обернулась победой на конкурсе. Вскоре, в 1963 году, Мари Лафоре записала песню, ставшую её первым настоящим шлягером - «Les vendanges de l’amour» («Время сбора винограда любви») Даниэля Жерара.

​​ Громкий успех пришёл к певице в возрасте 23 лет. Её внезапная популярность во многом объяснялась особой манерой и стилем - совершенно отличным от музыкальной моды 1960-х годов.

Песни Мари Лафоре не имели ничего общего с захватившим тогда французскую эстраду жизнерадостным танцевальным стилем «йе-йе».

В 1960 году Лафоре дебютировала в кино. Вместе с сестрой Мари отправилась на прослушивание в театр, где её заметил режиссёр Рене Клеман, искавший героиню для своего нового детективного фильма «На ярком солнце».

Сыграв в этой картине вместе с Аленом Делоном, Лафоре стала знаменитостью и получила много ролей в 1960-х годах.

В 1961 году она вышла замуж за Жана-Габриэля Альбикокко, снявшего её в некоторых своих работах, включая картину «Златоокая девушка», основанную на одноимённой новелле Бальзака. После этого фильма прозвище героини закрепилось за самой Лафоре.

В 1966 году в исполнении Мари Лафоре впервые прозвучала её самая популярная песня - «Manchester et Liverpool» («Манчестер и Ливерпуль»; музыка Андре Поппа, слова Эдди Марне).

В конце 1960-х - начале 1970-х годов Лафоре записала

«Mon amour, mon ami» («Моя любовь, мой друг»; музыка Андре Поппа, слова Эдди Марне), позднее прозвучавшую в фильме Франсуа Озона «8 женщин», «La tendresse» («Нежность»; музыка Юбера Жиро, слова Ноэля Ру),

«Viens, viens» («Вернись, вернись» - кавер-версия международного хита «Rain, Rain, Rain», впервые исполненного западногерманским певцом Саймоном Баттерфлаем; музыка и оригинальный английский текст Свена Линуса, французский перевод Ральфа Берне) и ряд других известных песен.

В конце 1960-х Мари стала довольно характерной фигурой на французской поп-сцене. Её музыка выделялась, возможно, слишком сильно для её нового лейбла CBS Records, ожидавшего от неё более оптимистичных и простых песен. Она была заинтересована в создании большего количества личных записей, но наконец сдалась. Несмотря на то, что в 1970-х годах были выпущены её самые успешные в коммерческом отношении синглы («Viens, viens» и «Il a neigé sur Yesterday» - «Вчера шёл снег», баллада о распаде The Beatles), Мари постепенно потеряла интерес к своей певческой карьере.

В 1978 году певица переехала в Женеву, приняв швейцарское гражданство. Там же она открыла художественную галерею.

10  ​​​​ «Дон Джованни» Лоузи.

Хороши и Моцарт, и Раймонди, и сам режиссёр.

Первый фильм, что доказывает, что и оперу можно снять хорошо.

Странно, что именно французское посольство открывает мне этот фильм. Много пою Шуберта, но понимаю ли, что пою?

Меня увлекает немецкий язык и сама мелодичность.

12  ​​ ​​​​ Лучшая песня Высоцкого о войне: ​​ «Он не вернулся из боя»:

Почему все не так? Вроде - все как всегда:

То же небо - опять голубое,

Тот же лес, тот же воздух и та же вода...

Только - он не вернулся из боя.

Мне теперь не понять, кто же прав был из нас

В наших спорах без сна и покоя.

Мне не стало хватать его только сейчас -

Когда он не вернулся из боя.

Странно, что это двустишие не дает мне проклинать советскую эпоху. ​​ Почему мои дяди, так много говорившие о войне, только напивались, а песню я слышал по радио? ​​ Им так трудно было сказать, что эта песня – о них?!

Он молчал невпопад и не в такт подпевал,

Он всегда говорил про другое,

Он мне спать не давал, он с восходом вставал, -

А вчера не вернулся из боя.

То, что пусто теперь, - не про то разговор:

Вдруг заметил я - нас было двое...

Для меня - будто ветром задуло костер,

Когда он не вернулся из боя.

Нынче вырвалась, словно из плена, весна,

По ошибке окликнул его я:

«Друг, оставь прикурить!» - а в ответ - тишина...

Он вчера не вернулся из боя.

Наши мертвые нас не оставят в беде,

Наши павшие - как часовые...

Отражается небо в лесу, как в воде, -

И деревья стоят голубые.

Нам и места в землянке хватало вполне,

Нам и время текло - для обоих...

Все теперь - одному, - только кажется мне ​​ -

Это я не вернулся из боя.

Показаны именно дружеские отношения, что так легко и ненадежно складываются между людьми. И вдруг в эту земную суетность входит – Вечность! ​​ И эти люди, о которых мы ничего не знаем, получают божественный статус, несут Историю и Человечность.

26 ДР Андрея Белого

В начале 1923 г. Васильева приехала в Берлин, весну и начало лета провела вместе с поэтом в курортном городке Бад-Гарцбург; в июле вернулась в Москву. Вследствие возникших и укрепившихся близких отношений с Васильевой Белый изменил свои жизненные планы и принял внутреннее решение вернуться в Россию. Сравните его дневниковую запись за июнь 1923 г.: «…беседы с К.Н. о Москве,

я кладу решение какою угодно ценою вернуться в Россию»

(Литературное наследство. Т. 105: Андрей Белый: Автобиографические своды. Материал к биографии. Ракурс к дневнику. Регистрационные записи. Дневники 1930-х годов / Сост. А.В. Лавров и Дж. Малмстад. М., 2016. С. 479).

Гражданский брак Васильевой и Белого длился

с 1923 по 1931 г., когда они официально стали мужем и женой и Клавдия Николаевна взяла фамилию мужа - Бугаева.

30  ​​​​ Издание

ГАЗЕТНЫЕ СТАРОСТИ

30 ОКТЯБРЯ 1910 ГОДА

КЛАССЫ ШАНСОНЕТКИ И СВЕТСКИЕ ДАМЫ

В Петербурге есть такая «академия», откуда учащиеся выходят в костюмах для кафешантанов. Получив шансонетное образование или кончив курс кеквока ((танец кекуок)), ученица выпускается на испытание на домашней сцене «академии», где ее смотрят столичные увеселители. Тут же заключаются контракты и тут же в мастерской «академии» шьют костюмы для новых талантов. Но это еще не все. В академии берут тайно уроки светские дамы, приезжающие в каретах под густыми вуалями. Даже они изучают современные танцы и шансонетки!

Ноябрь  ​​ ​​​​ 

15  ​​ ​​ ​​​​ Какая песня Джо Дассена!

Et si tu n'existais pas

Dis-moi pourquoi j'existerais?

Вот так прочно связываются два существования! ​​ И ведь мы все верили в это, мы плакали от нашей искренней веры!

Pour traîner dans un monde sans toi

Sans espoir et sans regret

Et si tu n'existais pas

J'essayerais d'inventer l'amour

Comme un peintre qui voit sous ses doigts

Naître les couleurs du jour

Et qui n'en revient pas

Et si tu n'existais pas

Dis-moi pour qui j'existerais?

Des passantes endormies dans mes bras

Que je n'aimerais jamais

Et si tu n'existais pas

Je ne serais qu'un point de plus

Dans ce monde qui vient et qui va

Je me sentirais perdu

J'aurais besoin de toi

Et si tu n'existais pas

Dis-moi comment j'existerais?

Je pourrais faire semblant d'être moi

Mais je ne serais pas vrai

Et si tu n'existais pas

Je crois que je l'aurais trouvé

Le secret de la vie, le pourquoi

Simplement pour te créer

Et pour te regarder

Et si tu n'existais pas

Dis-moi pourquoi j'existerais?

Pour traîner dans un monde sans toi

Sans espoir et sans regret

Et si tu n'existais pas

J'essayerais d'inventer l'amour

Comme un peintre qui voit sous ses doigts

Naître les couleurs du jour

Et qui n'en revient pas

Немыслимая для песни задушевность!

Впрочем, ею не удивишь, а вот интимность и проникновенность – чудесны!

 ​​​​ 

Если б не было тебя,

Ответь мне, для чего мне жить.

Без надежд, без потерь, без тебя,

Без любви во мгле бродить.

Если б не было тебя,

Придумал бы себе любовь,

Как художник, чья кисть вновь и вновь,

Рождает краски дня,

Не ценящий себя.

Если б не было тебя,

Ответь мне, для кого мне жить.

Для всех тех, что ласкал не любя

И кого хочу забыть?

Если б не было тебя,

Стал бы просто точкой я

Средь людей и слезинок дождя,

Ощущал потерю б я,

Ты мне нужна всегда.

Если б не было тебя,

Как жить, меня хватает дрожь.

Делать вид, что блажен, счастлив я

Без тебя, но это ложь.

Если б не было тебя,

Я, кажется, теперь узнал,

Тайну жизни, как быть без тебя,

Я себе тебя создал.

Смотрю в твои глаза.

Плохонький, а все же перевод для моего читателя.

21  ​​​​ ДР Макаровой

Ната́лия Рома́новна Мака́рова.

21 ноября 1940, Ленинград.

Советская и американская артистка балета, балетмейстер-постановщик и драматическая актриса. Солистка Ленинградского академического театра оперы и балета имени Кирова, заслуженная артистка РСФСР (1969), в 1970 году осталась на Западе, не вернувшись с гастролей. Будучи прима-балериной Американского театра балета (Нью-Йорк) и Королевского балета (Лондон), сотрудничала со многими ведущими балетными труппами мира.

Наталия Макарова родилась 21 ноября 1940 года в городе Ленинграде. В детстве занималась в хореографической студии отдела художественного воспитания Ленинградского Дворца пионеров. В 1959 году окончила Ленинградское хореографическое училище по классу педагога Елены Ширипиной.

После окончания училища была принята в балетную труппу Ленинградского государственного академического театра оперы и балета им. Кирова, где стала ведущей солисткой. Артистка лирико-драматического амплуа, Наталия Макарова была первой исполнительницей главных партий в балетах Леонида Якобсона «Клоп» (1962) и «Страна чудес» (1967).

Эмиграция из СССР

4 сентября 1970 года, во время гастролей Ленинградского театра оперы и балета им. Кирова в Лондоне, Макарова попросила политическое убежище в Великобритании. В октябре того же года состоялось её первое выступление в статусе «невозвращенки»: запись для телеканала Би-би-си миниатюры «Лебедь» и «Чёрного па-де-де» из балета «Лебединое озеро» в дуэте с другим беглецом из СССР, Рудольфом Нуреевым.

С декабря 1970 года Макарова - прима-балерина Американского театра балета,

с сентября 1972 года - приглашённая звезда лондонского Королевского балета,

с декабря 1984 года - постоянная приглашённая звезда лондонского «Фестиваль-балета».

Также много танцевала в труппе Марсельского балета, где балетмейстер Ролан Пети поставил специально для неё балет «Голубой ангел».

Неоднократно выступала с труппами таких крупнейших балетных театров, как Дойче-опера, Гамбургский балет, Штутгартский балет, Шведский королевский балет, Национальный балет Канады, Парижская национальная опера и других.

Наталья Макарова была партнёршей эмигрантов из СССР Михаила Барышникова («Жизель», 27 июля 1974 года, Американский театр балета) и Александра Годунова (па-де-де из балета «Дон Кихот», 13 января 1980 года, гала-концерт в честь 40-летия Американского театра балета в «Метрополитен-опера») во время их дебюта на Западе.

В 1974 году впервые выступила как балетмейстер, поставив для труппы Американского театра балета акт «Теней» из балета Людвига Минкуса «Баядерка». В 1980 году поставила этот спектакль целиком.

В декабре 1982 года состоялся дебют Макаровой в качестве драматической актрисы на Бродвее - специально для неё был возобновлён мюзикл Ричарда Роджерса с хореографией Джорджа Баланчина «На пуантах». За главную роль танцовщицы Веры Бароновой в этом спектакле Макарова получила несколько престижных международных наград.

Творчество

Репертуар (основные партии)

1959

Поцелуй и Размышление - «Хореографические миниатюры» на сборную музыку, балетмейстер Л. Якобсон

Жизель - «Жизель» А. Адана, хореография Ж. Коралли, Ж. Перро и М. Петипа

1960

Белая кошечка - «Спящая красавица» П. Чайковского, хореография М. Петипа, редакция К. Сергеева

Ноктюрн и Прелюд - «Шопениана» на музыку Ф. Шопена, хореография М. Фокина

Царица бала - «Медный всадник» Б. Асафьева, балетмейстер Р. Захаров

Слепая - «Хореографические миниатюры» на музыку М. Понсе «Estrellita», балетмейстер Л. Якобсон

Мария - «Бахчисарайский фонтан» Б. Асафьева, балетмейстер Р. Захаров

1961

Па-де-труа - «Лебединое озеро» П. Чайковского, хореография М. Петипа и Л. Иванова, редакция К. Сергеева

Фея нежности - «Спящая красавица» П. Чайковского, хореография М. Петипа, редакция К. Сергеева

Нина - «Маскарад» Л. Лапутина, балетмейстер Б. Фенстер

1962

Джульетта - «Ромео и Джульетта» С. Прокофьева, балетмейстер Л. Лавровский

Принцесса Флорина - «Спящая красавица» П. И. Чайковского, хореография М. Петипа, редакция К. Сергеева

Зоя Берёзкина - «Клоп» Ф. Отказова и Г. Фиртича, балетмейстер Л. Якобсон

Одетта и Одиллия - «Лебединое озеро» П. Чайковского, хореография М. Петипа и Л. Иванова, редакция К. Сергеева

Мазурка и Седьмой вальс - «Шопениана» на музыку Ф. Шопена, хореография М. Фокина

1963

Планета - «Далёкая планета» Б. Майзеля, балетмейстер К. Сергеев

Царь-Девица - «Конёк-Горбунок» Ч. Пуни, хореография М. Петипа, редакция Ф. Лопухова

Гамзатти - «Баядерка» Л. Минкуса, хореография М. Петипа, редакция В. Пономарёва, В. Чабукиани и К. Сергеева

Второй вальс и Седьмой вальс - «Новеллы любви» на музыку М. Равеля, балетмейстер Л. Якобсон

1964

Кривляка - «Золушка» С. Прокофьева, балетмейстер К. Сергеев

1965

Золушка - «Золушка» С. Прокофьева, балетмейстер К. Сергеев

Жемчужина - «Жемчужина» Н. С. Симонян, балетмейстер К. Боярский

1966

Раймонда - «Раймонда» А. Глазунова, хореография М. Петипа, редакция К. Сергеева

Девица-Краса - «Страна чудес» И. Шварца, балетмейстер Л. Якобсон

1968

Принцесса Аврора - «Спящая красавица» П. И. Чайковского, хореография М. Петипа, редакция К. Сергеева

Девушка - «Ленинградская симфония» на музыку Д. Шостаковича, балетмейстер И. Бельский

Асият - «Горянка» М. Кажлаева, балетмейстер О. Виноградов

Американский театр балета

1970

Жизель - «Жизель» А. Адана, хореография Ж. Коралли, Ж. Перро и М. Петипа

Сванильда - «Коппелия» Л. Делиба, хореография Э. Мартинеса

Мазурка и Седьмой вальс - «Сильфиды» на музыку Ф. Шопена, хореография М. Фокина

1971

Каролин «Сиреневый сад» на музыку Э. Шоссона, хореография Э. Тюдора

Одетта и Одиллия - «Лебединое озеро» П. Чайковского, хореография М. Петипа и Л. Иванова, постановка Д. Блэра

«Река» на музыку Д. Эллингтона, хореография А. Эйли (партнёр - Э. Брун)

Сильфида - «Сильфида» Г. фон Левенcкольда, хореография А. Бурнонвиля, постановка Э. Бруна

Джульетта - «Ромео и Джульетта» на музыку Ф. Делиуса, хореография Э. Тюдора

Девушка - «Чудесный мандарин» Б. Бартока, хореография У. Гадда

1972

Солистка - «Тема с вариациями» на музыку П. Чайковского, хореография Дж. Баланчина

Солистка - «Тёмные элегии» на музыку Г. Малера, хореография Э. Тюдора

Агарь - «Огненный столпen» на музыку А. Шёнберга, хореография Э. Тюдора

Девушка - «Видение розы» на музыку К. М. фон Вебера, хореография М. Фокина

Избранница - «Весна священная» И. Стравинского, хореография Дж. Тараса

1973

Лиза - «Тщетная предосторожность» П. Гертеля, постановка Д. Романофф

1974

Терпсихора - «Аполлон Мусагет» И. Стравинского, хореография Дж. Баланчина

Принцесса Флорина - «Спящая красавица» П. Чайковского, хореография М. Петипа, постановка Д. Блэра

1975

Мария Тальони - «Па-де-катр» на музыку Ц. Пуни, хореография А. Долина

«Эпилог», дуэт на музыку IV части Пятой симфонии Г. Малера, хореография Дж. Ноймайера (партнёр - Э. Брун)

1976

Солистка - «Серенада» на музыку П. Чайковского, хореография Дж. Баланчина

Солистка - «Танцы на вечеринке» на музыку Ф. Шопена, хореография Дж. Роббинса

Солистка - «Ритуалы» на музыку Б. Бартока, хореография К. Макмиллана

Солистка - «Другие танцы» на музыку Ф. Шопена, хореография Дж. Роббинса

Принцесса Аврора - «Спящая красавица» П. Чайковского, хореография М. Петипа, постановка Мэри Скипинг

1977

Жар-птица - «Жар-птица» И. Стравинского, хореография М. Фокина

Солистка - «Что-то особенное» на музыку Э. Назарета, хореография Д. Ачкара

Клара - «Щелкунчик» П. Чайковского, хореография М. Барышникова

1978

Китри - «Дон Кихот» Л. Минкуса, хореография М. Петипа и А. Горского, редакция М. Барышникова

1979

Солистка - «Контрдансы» на музыку А. фон Веберна, хореография Г. Тетли

Солистка - «Желание» на музыку А. Скрябина, хореография Дж. Ноймайера

«Па-де-де на музыку Чайковского», хореография Дж. Баланчина

Солистка - «Послеполуденный отдых фавна» на музыку К. Дебюсси, хореография Дж. Роббинса

1980

Никия - «Баядерка» Л. Минкуса, хореография М. Петипа, постановка и редакция Наталии Макаровой

1981

Дездемона - «Павана мавра» на музыку Г. Пёрселла, хореография Х. Лимона

Солистка - «Дикий мальчик» на музыку Г. Кросса, хореография К. Макмиллана

1982

Раймонда - Гран-па из балета «Раймонда», хореография М. Петипа, постановка М. Барышникова

Королевский балет

1972

Жизель - «Жизель» А. Адана, хореография Ж. Коралли, Ж. Перро и М. Петипа, постановка Н. Сергеева

Мазурка и Седьмой вальс - «Сильфиды» («Шопениана») на музыку Ф. Шопена, хореография М. Фокина

Одетта и Одиллия - «Лебединое озеро» П. Чайковского, хореография М. Петипа и Л. Иванова, постановка Н. Сергеева, редакция Ф. Аштона

1973

Джульетта - «Ромео и Джульетта» С. Прокофьева, хореография К. Макмиллана

Принцесса Аврора - «Спящая красавица» П. Чайковского, хореография М. Петипа, постановка Н. Сергеева, редакция К. Макмиллана

1974

«Дуэт на музыку И. Стравинского», балетмейстер К. Макмиллан

Манон - «Манон» на музыку Ж. Массне, балетмейстер К. Макмиллан

Солистка - «Песня о земле» на музыку Г. Малера, балетмейстер К. Макмиллан

1975

Чёрная королева - «Шахматы» А. Блисса, хореография Н. де Валуа

Солистка - «Элитные синкопы» на музыку С. Джоплина, балетмейстер К. Макмиллан

Девушка в синем - «Лани» Ф. Пуленка, хореография Б. Нижинской

Золушка - «Золушка» С. Прокофьева, хореография Ф. Аштона

1976

Солистка - Voluntaries на музыку Ф. Пуленка, балетмейстер Г. Тетли

Солистка - Adagio Hammerklavier на музыку Л. Бетховена, балетмейстер Х. ван Манен

1977

Ученица - «Урок» на музыку Ж. Делерю, балетмейстер Ф. Флиндт

1980

Наталья Петровна - «Месяц в деревне» на музыку Ф. Шопена, хореография Ф. Аштона

Марсельский балет

1981

Кармен - «Кармен» на музыку Ж. Бизе, балетмейстер Р. Пети

1983

Альбертина - «Пруст, или Перебои сердца» на сборную музыку, балетмейстер Р. Пети

Девушка - «Юноша и смерть» на музыку И. С. Баха, балетмейстер Р. Пети

Эсмеральда - «Собор Парижской Богоматери» М. Жарра, балетмейстер Р. Пети

1985

Певица Роза - «Голубой ангел» на музыку М. Констана, балетмейстер Р. Пети

Фестивал-балле

1984

Татьяна - «Онегин» на музыку П. Чайковского, хореография Дж. Кранко

1987

Солистка - «Медитация» на музыку П. И. Чайковского, хореография К. Хайгена

Солистка - «Явления» на музыку Ф. Листа, хореография Ф. Аштона

21  ​​ ​​​​ Потные, слишком аккуратно зализанные виски у кумира юности Магомаева. Хорошее ТВ.

22  ​​ ​​ ​​​​ Стал вылавливать материал по Бежару в иностранных журналах. ​​ Тут они куда доступнее, чем в Питере.

Maurice Béjart родился первого января 1927. ​​ 

Сын выходца из турецкого Курдистана и каталанки. ​​ 

Такое важное для Бежара ​​ соединение национальных корней. ​​ 

Начал обучаться хореографии с 1941 года, а в 1944 году он уже дебютировал в балетной труппе марсельской Оперы. Освоение ​​ разных хореографических школ.

Его успех как постановщика и педагога во многом был обусловлен тем, что он начинал как танцовщик и сам прошел тот путь, по которому затем направлял своих учеников.

В Швеции Бежар дебютировал как хореограф, поставив для кинофильма фрагменты балета «Жар-птица» И. Стравинского.

1959:  ​​​​ балет «Весна священная» поставлен ​​ для Королевского балета Бельгии на сцене брюссельского театра Монер.

С 1950-х - в труппе Балет Этуаль.

С 1960 возглавлял «Балет ХХ века», с 1987 – «Балет Бежара» в Лозанне. Создание синтетических спектаклей, где танец, пантомима, пение (или слово) занимают равное место.

«Мучения Святого Себастьяна».

«Кольцо в кольце» на музыку Вагнера.

Шедевры: ​​ 

«Болеро»,

«Жар-птица» (версия 1970 г.),

«Чудесный мандарин»,

«Метаморфозы»,

«Король Лир»,

Опус №5 Веберна,

«Свет»,

«Ночь»,

«Барокко бельканто»,

«Симфония для одного человека»

25  ​​​​ Двадцать лет со дня смерти Цаплина.

Дмитрий Филиппович Цаплин.

8 20 февраля 1890 года, деревня Малый Мелик (село Выселки), Балашовский уезд Саратовской губернии, Российская империя - 25 ноября 1967 года, Москва, СССР).

Советский скульптор.

Декабрь

​​ 

3  ​​​​ Мелькают материалы о залетных звездочках:

Ровно 80 лет назад:

Газета «Газетные старости» напечатала 3 декабря 1907 года:

Программа увеселений в ресторане «Яр» с каждым днем становится интереснее. С развитием зимнего сезона она пополняется новыми артистами и новым репертуаром. 18 ноября там впервые выступали замечательно изящная танцовщица г-жа Валери, обладающая хоть и не большим, но красивым и прекрасно поставленным голосом, лирическая певица г-жа Нинон Лафорэ и интернациональная певица г-жа Шелига фон Эльмгорст, отличающаяся замечательно эффектной сценической внешностью. Все они имели большой успех у публики.

Малороссийская капелла Аквамарина выступила с своим новым репертуаром, составленным из мелодичных вещей. Солисты капеллы обладают прекрасными голосами, а хор поет с редкой стройностью. В общем, слушать капеллу можно с удовольствием. Красавица креолка юная г-жа Перла Гобсон служит лучшим украшением сцены «Яра». Ее успех с каждым днем растет, и она становится любимицей публики. Г-жа Жан Ли, сестра Грай и Альма продолжают интересовать публику, которая охотно награждает их шумными аплодисментами.

В общем, вся программа увеселений у «Яра» настолько интересна, что можно ее рекомендовать всякому желающему приятно провести вечер. Публики там бывает настолько много, что к 11 часам вечера все столы в зале бывают занятыми. Прекрасно поставленный ресторан с редкой кухней много содействует тому, что «Яр» стал излюбленным местом не только москвичей, но и приезжих, тем более, что он является самым приличным местом из всех загородных ресторанов Москвы.

Перла Гобсон (Pearl Hobson) в начале ХХ века была, по воспоминаниям А. П. Шполянского (Дон-Аминадо, «Поезд на третьем пути»), одной из достопримечательностей Одессы:

... настоящее кофе со сливками можно пить только у Либмана, чай с пирожными лучше всего у Фанкони, а самые красивые в мире ножки принадлежат Перле Гобсон. Чтоб не томить воображение, скажем сразу, что Перла Гобсон была мулаткой и звездой «Северной гостиницы.

Перл Гобсон (Pearl Hobson) – популярная в дореволюционной России афро-американская артистка, родилась 7 июля 1879 года в Вирджинии. Танцовщица, чье сценическое имя объявлялось как «Мулатка меткий стрелок» («the Mulatto Sharpshooter»).

Вначале, в 1902 году, она появилась в Копенгагене, но уже в 1904 году в составе труппы приехала в Россию. Работала в Одессе, Москве, Санкт-Петербурге и везде становилась чем-то вроде местной сенсации и достопримечательности.

Ее импресарио был Фредерик Брюс Томас, который приехал в Москву в 1899 году и прошел путь от официанта до владельца ресторана «Яр», одного из самых модных ресторанов того времени в Москве. В 1911 году Томас вместе с двумя русскими партнерами приобрел в Санкт-Петербурге развлекательный комплекс «Аквариум», на базе которого создал очень популярный Театр эстрады на Петроградской стороне. В нем и выступала Перла Гобсон. Многие артисты из ее труппы выучили русский язык и приняли гражданство, в частности, импресарио даже поменял имя и стал именоваться как Федор Федорович Томас. Но в 1917 году ему пришлось бежать из России, оставив все заработанное состояние, включая виллу в Одессе. Умер Томас совсем без гроша в Стамбуле.

А Перла Гобсон 10 июля 1916 года подала последний раз заявку на продление своего американского паспорта и вовремя покинула Россию.

Перле Гобсон приписывают любовную связь с графом А. Д. Шереметевым, а дача, которую называли по ее сценическому псевдониму - «Золотая рыбка» - это его подарок. Умерла Перла Гобсон в 1919 году. С 1910 года она проживала в Санкт-Петербурге на Каменностровском проспекте д. 20.

10  ​​ ​​ ​​​​ У Лили в Питере.

Одно из её мнений по ​​ поводу гастролей Менухина: Менухин играет хорошо, но не так хорошо, как Горовиц, который удержал в руках своё искусство игры на протяжении всей своей жизни.

А ведь Менухин моложе пианиста.

11 ​​ ДР Мюссе

Aled Musset

On ne badine pas avec l'amour

Tous les hommes sont menteurs, inconstants, faux, bavards, hypocrites, orgueilleux et lâche, méprisables et sensuels; toutes les femmes sont perfides, artificieuses, vaniteuses, curieuses et dépravées...mais il y a au monde une chose sainte et sublime, c'est l'union de deux de ces êtres si imparfaits et si afeux.

13  ​​​​ В этот день месяца 13 декабря 1917 года состоялась премьера «Короля-арлекина» в Камерном Театре Таирова:

​​ 

В Камерном театре с несомненным успехом прошел «Король-Арлекин» - «представление в масках» Лотара. Эта занимательная и острая вещь дает превосходный материал для исполнителей. В ней много парадоксального, но история Арлекина, который игрой судьбы стал королем, рассказана увлекательно. Несомненно, однако, что на пьесе есть налет того неглубокого эстетизма, марка которого стоит на всех изделиях мюнхенской фабрикации «стиль-модерн», где настоящпая мудрость заменена красивыми словами, дешевая аллегория выдается за подлинную символику.

Сообразно и с этим «модернизмом», и с тем методом постановок, который стал для Камерного театра шаблоном, спектакль приобрел внешние очертания, давно знакомые по прошлым работам Таирова. На сцене те же ширмочки, тряпочки, намалеванные квадраты и треугольники, те же усеченные колонки, те же фантастические костюмы, мешающие двигаться, и те же невероятно резкие гримы, превращающие лица в безжизненные маски. Этот излом сказывается и на манере исполнения, порой приобретающей черты подлинной акробатической изощренности. Но неприятные формы, в которые вылилась внешняя сторона спектакля, не помешали появлению того истинного темперамента, той кипучей и яркой молодости, той редкой у русских актеров пластичности и того увлечения, таящего в себе черты вдохновенности, чем отмечено исполнение роли Арлекина г. Церетелли.

ОБ АРТИСТЕ

У Николая Церетелли очень необычное происхождение. Сын бухарского принца, внук эмира бухарского, при рождении он получил имя Саид Мир Худояр Хан. Церетелли – это фамилия отчима.

Будущий известный артист родился в Москве 13 октября 1890 года. В 1912 году поступил на драматические курсы Александра Адашева. В то время в столице гастролировал Немецкий театр, возглавляемый режиссером и театральным деятелем Максом Рейнхардтом. Мастер пригласил Церетелли в труппу своего театра. Актера заняли в массовке «Царя Эдипа», а затем в пантомиме «Сумурун». Церетелли гастролировал вместе с Немецким театром в Вене, Мюнхене и Париже. Затем он работал в Московском Художественном театре, а в 1916 году пришел к Таирову в Камерный. Он был прекрасным партнером известной артистки Алисы Коонен, сыграл главные роли во многих спектаклях: «Фамира-кифаред», «Адриенна Лекуврер», «Король Арлекин», «Любовь под вязами», «Ромео и Джульетта», «Федра», «Человек, который был Четвергом» и др.

Церетелли много снимался в фильмах, принимал участие в концертных вечерах как чтец. После ухода из Камерного театра в 1929-м главным образом работал в качестве режиссера. Он ставил спектакли в Театре оперетты, в Большом театре, в Калининском, Могилевском, Костромском театрах и Ленинградском театре комедии.

Последние годы жизни Николай Церетелли провел в блокадном Ленинграде. Смертельно истощенный, он был эвакуирован из Ленинграда в Киров (бывшая Вятка) в декабре 1941 года. Спасти артиста не удалось. Он ушел из жизни в самый разгар войны, в начале 1942 года. Всю жизнь Церетелли собирал вятскую игрушку, и похоронили его там, откуда родом была горячо любимая им коллекция.

16  ​​ ​​​​ ДР Бетховена

Лю́двиг ван Бетхо́вен Ludwig van Beethoven.

16 декабря 1770, Бонн, Вестфалия - 26 марта 1827, Вена, эрцгерцогство Австрия.

Немецкий композитор и пианист, последний представитель «венской классической школы». Бетховен - ключевая фигура классической музыки в период между классицизмом и романтизмом, один из наиболее исполняемых композиторов в мире. Он писал во всех существовавших в его время жанрах, включая оперу, музыку к драматическим спектаклям, хоровые сочинения. Самым значительным в его наследии считаются инструментальные произведения: фортепианные, скрипичные и виолончельные сонаты, концерты для фортепиано, для скрипки, квартеты, увертюры, симфонии. Творчество Бетховена оказало значительное воздействие на симфонизм XIX и XX веков

Осип Мандельштам.

Ода Бетховену

Бывает сердце так сурово,

Что и любя его не тронь!

И в тёмной комнате глухого

Бетховена горит огонь.

И я не мог твоей, мучитель,

Чрезмерной радости понять.

Уже бросает исполнитель

Испепелённую тетрадь.

. . . . . . . . .

С кем можно глубже и полнее

Всю чашу нежности испить,

Кто может, ярче пламенея

Усилье воли освятить?

Кто по-крестьянски, сын фламандца,

Мир пригласил на ритурнель

И до тех пор не кончил танца,

Пока не вышел буйный хмель?

О Дионис, как муж, наивный

И благодарный, как дитя!

Ты перенёс свой жребий дивный

То негодуя, то шутя!

С каким глухим негодованьем

Ты собирал с князей оброк

Или с рассеянным вниманьем

На фортепьянный шёл урок!

Тебе монашеские кельи -

Всемирной радости приют,

Тебе в пророческом веселье

Огнепоклонники поют;

Огонь пылает в человеке,

Его унять никто не мог.

Тебя назвать не смели греки,

Но чтили, неизвестный бог!

О величавой жертвы пламя!

Полнеба охватил костёр -

И царской скинии над нами

Разодран шёлковый шатёр.

И в промежутке воспалённом,

Где мы не видим ничего,-

Ты указал в чертоге тронном

На белой славы торжество!

Декабрь 1914

25  ​​ ​​ ​​​​ Декабрьские вечера в ГМИИ.

В программе:

И.-С. Бах

Выставка новых поступлений 1981-1986. К 75-летию музея. Живопись, графика, фотография, скульптура XVI-XIX веков из собрания ГМИИ имени А. С. Пушкина.

Антонио Страдивари и итальянская школа скрипичного мастерства XVII-XVIII вв. в собрании Госколлекции уникальных музыкальных инструментов. К 250 летию со дня смерти А. Страдивари.

Альбрехт Дюрер. Гравюры на дереве. Из собрания ГМИИ им. А. С. Пушкина.

26  ​​​​ ДМИТРИЙ МЕРЕЖКОВСКИЙ

26 ДЕКАБРЯ 1893 ГОДА

КРАТКАЯ ПЕСНЯ  ​​ ​​​​ 

Порой умолкнет завыванье

Косматых ведьм, декабрьских вьюг,

И солнца бледное сиянье

Сквозь тучи робко вспыхнет вдруг... ​​ 

Тогда мой сад гостеприимней,

Он полон чуткой тишины,

И в краткой песне птички зимней

Есть обещание весны!..

26  ​​​​ ОСИП МАНДЕЛЬШТАМ -

10- 26 ДЕКАБРЯ 1936 ГОДА

Внутри горы бездействует кумир

В покоях бережных, безбрежных и счастливых,

А с шеи каплет ожерелий жир,

Оберегая сна приливы и отливы.

Когда он мальчик был и с ним играл павлин,

Его индийской радугой кормили,

Давали молока из розоватых глин

И не жалели кошенили.

Кость усыпленная завязана узлом,

Очеловечены колени, руки, плечи,

Он улыбается своим тишайшим ртом,

Он мыслит костию и чувствует челом

И вспомнить силится свой облик человечий.

26  ​​​​ ИЗ ЧАСТНОЙ ПЕРЕПИСКИ

26 ДЕКАБРЯ 1899 ГОДА

ИВАН БУНИН- - ЮЛИЮ БУНИНУ

Я скверно, стыдно и пришибленно себя чувствую… Нет сил подняться выше этой дрянной истории - очевидно, в этом виноваты мои больные нервы - все равно, я многое гублю и убиваю в себе… Ничего не пишу, нельзя от гама и настроения… Для чего я живу тут? Что же я за презренный идиот - нахлебник. Надо бы уехать хоть на полмесяца в Калугу, но как быть, когда у меня всех средств 50 р.?

- БУНИН пишет об обстановке в доме Цакни, где он живет (ежедневные многолюдные сборища, репетиции любительских спектаклей), об отношениях с женой Анной Николаевной, которая его «ни в грош не ценит».

26  ​​​​ ИЗ ДНЕВНИКА ВЕРЫ БУНИНОЙ

26 ДЕКАБРЯ 1919 ГОДА:

Ян говорил о том, что он не может жить в новом мире, что он принадлежит к старому миру, миру Гончарова, Толстого, Москвы, Петербурга. Что поэзия только там, а в новом мире он не улавливает ее. …

- Никогда я не примирюсь с тем, что разрушена Россия, что из сильного государства она превратилась в слабейшее.

27 ​​ А. Н. Бенуа.  ​​​​ 

Воспоминания

Сережа Дягилев

Сфера, лучше всего еще в самом начале нас сближавшая, была музыка. Несколько лет он тешил себя надеждой, что из него выйдет превосходный певец и что, кроме того, он подарит историю музыки рядом замечательных произведений собственного сочинения. Для своего голоса (баритона) он брал уроки у артиста итальянской (тогда уже переставшей

быть «казенной») оперы Котоньи, по теории музыки он пользовался наставлениями Римского-Корсакова. Пением он угощал нас у себя или на семейных вечеринках у Философовых. Но мы не любили этих его выступлений. Голос у него был сильный, зычный, но какого-то пронзительного тембра (возможно, что он годился бы для сцены, но в комнате казался

невыносимым), пел же Сережа с излишним пафосом. Не одобрили мы и сочиненную им в подражание Мусоргскому «Сцену у фонтана» (на те же слова Пушкина из «Бориса Годунова»). Это было нечто довольно хаотичное, во что некстати вплеталась «широкая мелодия», отдававшая итальянщиной.

Жестокие споры у нас тогда бывали как раз из-за этой его приверженности к «широкой мелодии». Мы только что стали вагнерианцами, мы требовали от оперной музыки не арий, не фиоритур, не виртуозности, а настроения, яркой изобразительности, драматизма и тесного соотношения с действием. В Чайковском мы боготворили «Спальню графини» в

«Пиковой даме», в «Спящей красавице» - «антракт», но относились с крайним неодобрением к таким взрывам лирики, как «Так это правда...» и

«Пускай погибну я...» и т. п. Но и начав по нашему примеру увлекаться Вагнером, Сережа оставался равнодушным к тому, что нас особенно пленило: к прелюду в «Валькирии», к шелесту леса в «Зигфриде», и напротив, он особенно оценивал последний большой «монолог» Лоэнгрина, песню Вальтера в «Мейстерзингерах» и т. п. За такие предилексии, за увлечение Верди и Массне ему приходилось выслушивать обвинения в низком вкусе. Сначала Сергей покорно сносил эти нападки и даже конфузливо пробовал оправдываться, но позже он стал огрызаться, а там и кричать на своих критиков, среди которых особенно придирчив и свиреп был Валечка. В конце концов, эти шероховатости в нашем отношении к музыке сгладились, и водворилось полное, основанное на взаимных уступках согласие. За весь тот подготовительный период мы помогли ему разобраться в себе и проститься со всякими грехами юности.

Наш пример подвинул Сережу на более вдумчивое и менее чувственное, эмоциональное отношение к музыке; в свою очередь, и он был нам полезен своим стихийным, постепенно очищавшимся и зреющим чутьем, а также тем, что в нем было музыкально-профессионального. Когда, наконец, дошло до какого-то коллективного творчества (до затеи русских

спектаклей в Париже), то Дягилев оказался вполне подготовленным и технически к тому, чтобы где нужно самому «приложить руку», причем дело не обходилось иногда и без жестоких расправ с уже существующими сочинениями. Достаточно вспомнить, какой он винегрет сделал из

«Египетских ночей» Аренского. Редкий композитор или диригент, вступая в контакт с Дягилевым, не испытал в известный момент на себе неприятности «быть положенным на лопатки». И удивительнее всего, что даже и очень строптивые se laissaient faire ((позволяли это делать, подчинялись)), самые гордые уступали, ​​ сознавая, что чисто художественные требования Дягилева (он чаще требовал, нежели «давал советы») могут пойти на пользу их же произведениям.

Иначе обстояло дело в области изобразительных художеств. Здесь Дягилев гораздо дольше оставался на положении (и в самосознании) ученика. Не будучи одарен каким-либо талантом к рисованию, к живописи, к скульптуре (он никогда и не пробовал своих сил в этих отраслях), Дягилев и сам считал себя если не полным профаном, то все же любителем, дилетантом (в итальянском понимании слова), и мнения «авторитетов» среди его ближайших друзей-художников - мое, Бакста и Серова - являлись для него абсолютными. Все же и здесь он готовил нам

сюрпризы. Какими-то скачками он перешел от полного невежества и безразличия к пытливому и даже страстному изучению, причем он как-то

вдруг приобретал компетентность в вопросах, требовавших значительной специализации. Впрочем, и после того, что он приобрел посредством

упорной работы в этой области нужные сведения, он продолжал нуждаться в наших одобрениях, тогда как в музыке он обходился без этого.

Еще в университетские годы Сережа в обществе кузена Димы, оказывавшего на него огромное и плодотворное действие в смысле его умственного развития, совершил две поездки за границу. Впечатления были довольно смутные, но важно было уже то, что он знакомился с Западом и с тех пор он все определеннее поворачивался лицом к Франции, к Италии, к Германии и к Англии, причем и последние следы провинциальности начинали стираться. Постепенно он приобретает облик того Дягилева, каким он выступил, когда вполне осознал (вернее, почувствовал) свою миссию. Таким созревшим Дягилевым знали его все, кто впоследствии входил с ним в общение, все, кто вступал с ним в сотрудничество, кто видел его во время творчества.

Именно на вопросе о творчестве надо остановиться, ибо творчество и есть основа и смысл его существования. При этом все же трудно определить, в чем именно это его творчество заключалось. ((А. Б.: Он как-то несколькими взмахами заделался знатоком русского искусства XVIII в. и создал в своей книге о Левицком настоящий памятник. Обстоятельства не позволили ему, к сожалению, издать и свои исследования о других больших русских мастерах - о Боровиковском, Рокотове, Шибанове и Семене Щедрине, а между тем он и на собирание архивных данных, касающихся их, уже потратил немало времени)). Картин Дягилев не писал; за исключением нескольких (очень талантливых) статей, он не

занимался писательством, он не имел ни малейшего отношения к архитектуре или к скульптуре, а в своем композиторстве он очень скоро совершенно разочаровался; запустил он и пение. Иначе говоря, Сергей Дягилев ни в какой художественной области не был исполнителем, и все же вся его деятельность прошла в области искусства, под знаком творчества, созидания. Я совершенно убежден, что и при наличии всех представителей творческого начала в искусстве (в музыке, в литературе, в театре), при участии которых возникли выставки «Мир искусства» и в течение шести лет издавался журнал того же наименования, при наличии тех, кто принесли свои таланты на дело, ныне вошедшее в историю под

названием «Les spectacles russes de Diaghileff» ((«Русские спектакли Дягилева)), и т. д., я убежден, что и при наличии всех этих сил, ни одна из названных затей не получила бы своей реализации, если бы за эти затеи не принялся Дягилев, не

возглавил бы их, не привнес бы свою изумительную творческую энергию туда, где художественно-творческих элементов было сколько угодно, но где недоставало главного - объединяющей творческой воли.

У Дягилева была своя специальность, это была именно его воля, его хотение. Лишь с момента, когда этот удивительный человек «начинал хотеть», всякое дело «начинало становиться», «делаться». Самые инициативы его выступлений принадлежали не ему. Он был скорее беден на выдумку, на идею. Зато он с жадностью ловил то, что возникало в голове его друзей, в чем он чувствовал зачатки жизненности. С упоением принимался он за осуществление этих «не его» идей. Случалось, что я, Бакст, Серов делали усилия, чтобы заразить Дягилева идеей, явившейся

одному из нас, и что в ответ на это он проявлял полную инертность.

Мы обвиняли его в лени (смешно сказать, но больше всего попадало этому неустанному делателю от нас за лень), как вдруг через день (а то и через час) положение оказывалось опрокинутым. В глазах только что не верившего Сережи загоралась радость делания, и с этого момента он сразу принимается выматывать у того, кто предложил идею, все, что нужно для ее реализации. Взяв навязанное дело в руки, он его превращал в свое, и часто с этого момента инициаторы, вдохновители как-то стушевывались, они становились ревностными исполнителями своих же собственных затей, но уже понукаемые нашим «вождем».

27  ​​​​ ВЛАДИМИР НАБОКОВ

​​ 27 ДЕКАБРЯ 1959 ГОДА

Какое сделал я дурное дело,

и я ли развратитель и злодей.

я, заставляющий мечтать мир целый

о бедной девочке моей.

О, знаю я, меня боятся люди,

и жгут таких, как я, за волшебство,

и, как от яда в полом изумруде,

мрут от искусства моего.

Но как забавно, что в конце абзаца,

корректору и веку вопреки,

тень русской ветки будет колебаться

на мраморе моей руки.

27  ​​​​ ВЛАДИМИР НАБОКОВ

27 ДЕКАБРЯ 1953 ГОДА

Минуты есть: «Не может быть, - бормочешь, -

не может быть, не может быть, что нет

чего-то за пределом этой ночи»,

и знаков ждешь, и требуешь примет.

Касаясь до всего душою голой,

на бесконечно милых мне гляжу

со стоном умиленья и, тяжелый,

по тонкому льду счастия хожу.

Немножко деревянные стихи.

27  ​​​​ ИЗ ДНЕВНИКА ИВАНА БУНИНА

27 ДЕКАБРЯ 1942 ГОДА:

Месяц тому назад, 27 ноября, умер Осоргин. Холодно, серо. Топлю. Писал заметки о России.

Тем, что я не уехал с Цетлиным и Алдановым в Америку, подписал себе смертный приговор. Кончить дни в Грасе, в нищете, в холоде, в собачьем голоде!

27  ​​​​ ВЛАДИМИР НАБОКОВ

27 ДЕКАБРЯ 1918 ГОДА

Как пахнет липой и сиренью,

как золотеет серп луны!

Неторопливо, тень за тенью,

подходят сумерки весны.

Я возвращаюсь, молодею,

мне прошлого не превозмочь!

Вплывает в узкую аллею

незабываемая ночь.

И в полутьме - то завлекая,

то отступая, веешь вновь

ты - призрак северного мая,

ты - отроческая любовь!

И памятному сновиденью

я предаюсь средь тишины...

Как пахнет липой и сиренью,

как золотеет серп луны!

28  ​​​​ «ГРАССКИЙ ДНЕВНИК» ГАЛИНЫ КУЗНЕЦОВОЙ

28 ДЕКАБРЯ 1928 ГОДА:

Зашла перед обедом в кабинет. И(ван) А(лексеевич) лежит и читает статью Полнера о дневниках С. А. Толстой. Прочел мне кое-какие выписки (о ревности С. А., о том, что она ревновала ко всему: к книгам, к народу, к прошлому, к будущему, к московским дамам, к той женщине, которую Толстой когда-то еще непременно должен был встретить), потом отложил книгу и стал восхищаться: - Нет, это отлично! Надо непременно воспользоваться этим, как литературным материалом...»К народу, к прошлому, к будущему...» Замечательно! И как хорошо сказано, что она была «промокаема для всех неприятностей!» А немного погодя: - И вообще нет ничего лучше дневника. Как ни описывают Софью Андреевну, в дневнике лучше видно. Тут жизнь, как она есть - всего насовано. Нет ничего лучше дневников - все остальное брехня!

29  ​​ ​​​​ Рильке.

Записки Мальте Лауридса ​​ Бригге

Всего богаче почти непонятными переживаниями были, однако, дни рожденья. Ты уже знал, что жизни нравится уравнивать всех, но в этот день просыпался с неоспоримым правом на радость. Вероятно, это ощущение права рождается очень рано, еще на той стадии, когда все схватываешь, постигаешь и с безошибочностью фантазии превращаешь домыслы в факты.

Но вот приходят те странные дни рождения, когда, совершенно убежденный в своем праве, ты вдруг замечаешь в других известную неуверенность. Тебе хочется, чтоб тебя, как раньше, поскорее одели и началось бы все прочее. Но не успел ты глаз открыть, а уж кто-то орет за дверью, что торт еще не доставлен; что-то брякает об пол, пока уставляют столик подарками; кто-то влетает, оставя отворенную дверь, и ты видишь то, что видеть тебе не положено. Над тобой будто произвели операцию. Быструю, страшно болезненную. Но умелой и твердой рукой. Мгновение – и все позади. И вот уже ты не думаешь о себе; надо спасать день рожденья, выручать других, предупреждать их провалы, укреплять их в сознании, что они делают все превосходно. Они тебе не облегчают труда. Оказываются беспримерно неловкими, даже тупыми. Ухитряются являться со свертками, предназначенными кому-то еще; ты разлетаешься им навстречу и тотчас прикидываешься, будто бегал по залу просто так, чтоб размяться. Они тебе готовят сюрприз – с плохо наигранным нетерпеньем долго роются на самом дне ящика, где ничего уже нет, кроме ваты; и тебе остается их утешать. А когда они тебе дарят заводную игрушку, они сразу ломают пружину. Так что лучше загодя потренироваться, незаметно водя ногой по полу сломанную мышку или что-то в этом роде; таким образом часто удается их обмануть и уберечь от конфуза.

Все это ты проделывал в точности как от тебя ожидалось, тут особенных дарований не нужно. Талант требовался тогда, когда, сияя торжественной добротою, тебе несли радость, и ты уже издали видел, что это радость для кого-то другого, совсем-совсем чужая радость; ты даже не знал никого такого, кому бы она годилась, до того была она чужая.

Искусством рассказывать, по-настоящему рассказывать владели, верно, еще до моего времени. Я никогда не слышал ничьих рассказов. Когда Абелона мне говорила про юность maman, оказалось, что рассказывать она не умеет. Кажется, старый граф Брае [54] еще это умел. Запишу кое-что со слов Абелоны.

Совсем маленькой девочкой Абелона одно время отличалась странной, острой впечатлительностью. Брае жили тогда в городе, на Бредгаде, и часто принимали гостей. Когда вечером она поднималась к себе в комнату, ей казалось, что она устала, как все. Но потом вдруг она чувствовала окно и, если я правильно понял, часами простаивала, глядя в ночь, и думала: это все для меня. «Я стояла как узница, – говорила Абелона, – а звезды были свободой». В ту пору она легко засыпала. Выражение «погрузиться в сон» никак не вяжется с ранними девичьими годами. Сон как-то поднимается с тобою вместе, и, бывает, часами лежишь не смыкая глаз, и вдруг тебя выносит куда-то, далеко еще не на самый верх. А потом встаешь до зари; даже зимой, когда остальные опаздывают, заспанные, к позднему завтраку. Вечерами, когда темнело, зажигали, разумеется, только свет для всех, общий свет. Но те две свечи, озарявшие новую тьму, в которой все начиналось сызнова, – те были твои. Они стояли в низеньком раздвоенном подсвечнике и тихо сияли над маленькими, цветочками расписанными розетками, которые приходилось время от времени опускать. Это ничуть не мешало, спешить было некуда, и часто глаза поднимались задумчиво от письма или дневника, начатого не так давно совсем другими, тревожно-красивыми буквами.

30  ​​​​ Обойми, поцелуй…

(слова: Алексей Кольцов,

музыка: Милий Балакирев)

Обойми, поцелуй,

Приголубь, приласкай,

Еще раз, поскорей,

Поцелуй горячей.

Что печально глядишь?

Что на сердце таишь?

Не тоскуй, не горюй,

Из очей слёз не лей;

Мне не надобно их,

Мне не нужно тоски.

Мучит душу мою

Твой печальный убор;

Для чего ты в него

Нарядила себя?

Разрядись, уберись

В свой наряд голубой

И на плечи накинь

Шаль с каймой расписной.

Как мне мило теперь

Любоваться тобой!

Как весна хороша

Ты, невеста моя!

Обойми ж, поцелуй,

Приголубь, приласкай,

Еще раз, поскорей

Поцелуй горячей!

31  ​​​​ Эльза Триоле:

В этот приезд под Новый год у Лили устроили «футуристическую елку»: разубранную елочку подвесили под потолок, головой вниз, как люстру, стены закрыли белыми простынями, горели свечи, приклеенные к детским круглым щитам, а мы все разоделись и загримировались так, чтобы не быть на самих себя похожими. На Володе, кажется, было какое-то апашевского вида красное кашне, на Шкловском матросская блуза. В столовой было еще тесней, чем в комнате с роялем, гости сидели вокруг стола, прижатые к стене, блюда передавались через головы прямо из дверей. Были тут Давид Бурлюк с лорнетом, Велимир Хлебников, сутулый и бледный, похожий, как говорил Шкловский, на большую больную птицу, синеглазый Василий Каменский, Кузмин и Юркун и много другого народа. Я сидела рядом с Васей Каменским, у которого лицо было разрисовано синим гримировальным карандашом: синие брови, на одной щеке - синяя птичка. Но для Каменского иллюстрация лица была делом не новым, футуристы нередко выступали в таком виде, и у меня даже сохранилась фотография Каменского с цветочком на щеке. Казанское происхождение фотографии позволяет отнести ее к февралю 14-го года, когда Каменский, Маяковский и Бурлюк ездили по России с докладами о футуризме. Это предположение подтверждается имеющейся у меня фотографией Маяковского с напечатанной подписью: Футурист Владимир Маяковский - и мельче: Электро-Велография, Казань, Воскресенская. Обе фотографии - открытки одного типа.

В этот новогодний вечер, за столом, мой сосед Вася Каменский предложил мне руку и сердце. Предложение это было если и не принято, но немедленно оглашено, и Васю Каменского уже все звали не Васей, а женихом.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​