Музейный дневник

1991

Ценное в дневнике:

Письма Достоевского 1845-1847 г.г.

Малевич пишет Элю Лисицкому

О ​​ выставке 1977 года ​​ в ​​ Музее Народов Востока.

Жидовствующие. Иван Васильевич Курицын

Александр Бенуа

Адриа́н Ви́кторович Пра́хов

Лу Саломе

Наде́жда Я́ковлевна Мандельшта́м. Некролог Бродского.

Январь

2 ​​ Георгий Степанович Жженов о жизни в лагере:

Летом топтать тайгу в болотной жиже, на комарах, задыхаясь в накомарниках, – это не сахар. Или зимой, в сорока-пятидесятиградусный мороз, по пояс в снегу, в нелепых «куропатках» – обуви из старых автомобильных покрышек, рожденной лагерными «модельерами» в военные годы взамен вышедшим из моды на Колыме уютным и теплым валенкам. Их не хватало в те трудные годы и на фронте.

5  ​​​​ Джорджо де Кирико

Не надо забывать, что картина должна быть всегда отражением глубокого ощущения, и что глубокое означает странное, а странное означает неизвестное и неизведанное. Для того, чтобы произведение искусства было бессмертным, необходимо, чтобы оно вышло за пределы человеческого, туда, где отсутствуют здравый смысл и логика. Таким образом оно приближается к сну и детской мечтательности.

7  ​​​​ ДР Серова ​​ 

Брюсов В. Я.:

Портреты Серова срывают маски, которые люди надевают на себя; и обличают сокровенный смысл лица, созданного всей жизнью, всеми тайными помыслами и всеми утаенными от других переживаниями.

10 ​​ В этот день в 1906 году Мережковский пишет стих, посвящая его Вилькиной:

 ​​​​ 

Ослепительная снежность,

Усыпительная нежность,

Безнадежность, безмятежность -

И бело, бело, бело.

Сердце бедное забыло

Всё, что будет, всё, что было,

Чем страдало, что любило -

Всё прошло, прошло, прошло.

Всё уснуло, замолчало,

Где конец и где начало,

Я не знаю, - укачало,

Сани легкие скользят,

И лечу, лечу без цели,

Как в гробу иль в колыбели,

Сплю, и ласковые ели

Сон мой чуткий сторожат.

Я молюсь или играю,

Я живу иль умираю,

Я не знаю, я не знаю,

Только тихо стынет кровь.

И бело, бело безбрежно,

Усыпительно и нежно,

Безмятежно, безнадежно,

Как последняя любовь!

Но еще 6 января он пишет ей письмо:

Вот уже два дня Вы меня преследуете как наваждение. Больше, чем когда-либо верю в реальность демонического <...>. Я повторяю Ваше имя, Бэла (имя Вилькиной до крещения), я его так люблю - в нем облачная нежность и холодная мягкая белая снежность.

Он был увлечен Людмилой Николаевной Вилькиной, поэтессой символистского круга, женой поэта Н. Минского.

Людми́ла Никола́евна Ви́лькина, урождённая Изабе́лла Ви́лькен, в замужестве - Виле́нкина.

5 [17] января 1873, Санкт-Петербург - не позднее 30 июля 1920, Париж.

Русская поэтесса, писательница, переводчица, публицистка и литературный критик.

10  ​​​​ Восемьдесят лет назад

10 января 1911 года

Цветаева пишет Волошину:

Петербург

Милый Макс,

Сейчас я у Сережиных родственников в П<етер>бурге [А. Я. Эфрон и ее мужа, Александра Владимировича Трупчинского]. Я не могу любить чужого, вернее, чуждого. Я ужасно нетерпима.

Нютя [А. Я. Эфрон.] - очень добрая, но ужасно много говорит о культуре и наслаждении быть студентом для Сережи.

Наслаждаться - университетом, когда есть Италия, Испания, море, весна, золотые поля...

Ее интересует общество адвокатов, людей одной профессии. Я не понимаю этого очарования! И не принимаю!

Мир очень велик, жизнь безумно коротка, зачем приучаться к чуждому, к чему попытки полюбить его?

О, я знаю, что никогда не научусь любить что бы то ни было, просто, потому что слишком многое люблю непосредственно!

Уютная квартира, муж-адвокат, жена - жена адвоката, интересующаяся “новинками литературы”...

О, как это скучно, скучно!

Дело с венчанием затягивается, - Нютя с мужем выдумывают все новые и новые комбинации экзаменов для Сережи. Они совсем его замучили. Я крепко держусь за наше заграничное путешествие.

- “Это решено”.

Волшебная фраза!

За к<отор>ой обыкновенно следуют многозначительные замечания, вроде: “Да, м. б. на это у Вас есть какие-нибудь особенные причины?”

Я, право, считаю себя слишком достойной всей красоты мира, чтобы терпеливо и терпимо выносить каждую участь!

Тебе, Макс, наверное, довольно безразлично все, что я тебе сейчас рассказываю. Пишу все это наугад.

Пра очень трогательная, очень нас всех любит и чувствует себя среди нас, как среди очень родных. Вера очень устает, все свободное время лежит на диване. Недавно она перестала заниматься у Рабенек, м. б. Рабенек с ее группой [Рабенек (урожденная Бартельс, в первом браке Книппер) Елена (Элла) Ивановна - танцмейстер, преподавала сценическое движение в Художественном театре, руководила собственной школой ритма и грации.], в точности не знаю.

Пока до свидания, пиши в Москву, по прежнему адр<есу>.

Стихи скоро начнут печататься, последняя корректура ждет меня в Москве.

МЦ.

Р. S. Венчание наше будет за границей.

11  ​​​​ Михаил Кузмин

Дневник

11 января 1917 года

Кажется, проходит время, когда отношение ко всем поэтам-футуристам было какое-то гуртовое. Всех брали кучей, не отличая. Теперь, я думаю, никто не смешает Маяковского с Северяниным и многие знают, что у Хлебникова серьезное и важное лицо поэта. Последняя его книга заключает в себе пьесу «Ошибка смерти». Может быть, это самая доступная из книг Хлебникова. Меня несколько удивило отсутствие знаков препинания, тем более что оно какое-то частичное. Я понимаю, что знаки препинания мешают сосредоточиться на звуковом смысле стиха, но Хлебников вообще если не исключительно поэт-мыслитель, то во всяком случае поэт философствующий, которому, казалось бы, интересно, чтобы была понятна и его мысль, и логическое (как бы странно, образно и сжато ни было оно выражено) содержание стиха.

15 ​​ Ю. Кристева:

Мы назовем интертекстуальностью эту текстуальную интеракцию, которая происходит внутри отдельного текста. Для познающего субъекта интертекстуальность - это понятие, которое будет признаком того способа, каким текст прочитывает историю и вписывается в нее

20  ​​​​ Работа с альбомами. Образы:

Male Statue with Rosette Diadem (Nicosia, Cyprus, c 675 B.C.) Neues Museum, Berlin

Portrait of Demetrios Poliorketes -= 310 Β.C. - 290 Β.C.. Bronze, 45 x 35 cm. Greek, Hellenistic era, Museo del Prado, Madrid

Heroically nude Herakles reclining possibly at a symposium Greek Hellenistic Period 3rd -2nd century BCE Bronze. Seattle Art Museum in Seattle, Washington.

Февраль

​​ 

3  ​​ ​​​​ Выставка в ЦДХ. Блистает Анатолий Зверев.

Он на голову выше своих современников на этой выставке. Потому что не выставлены ни Фонвизин, ни Соколов (Мертвых Птиц).

Увесистость труб Гросицкого.

4  ​​​​ Пруст:

Разве моя мысль не была еще одной капсулой, внутри которой я чувствовал, что я ​​ заключен, даже когда смотрю на происходящее вовне? Когда я видел какой-либо внешний предмет, то сознание, что я его вижу, как бы вставало между мной и им, окружало его тонкой духовной оболочкой, навсегда лишавшей меня возможности прямо прикоснуться к его материи; эта материя как бы тотчас испарялась, прежде чем я вступал с ней в контакт, подобно тому как раскаленное тело, которое приближают к влажной поверхности, никогда не может коснуться самой влаги, потому что между ними все время пролегает зона испарения…

6 ​​ Дебюффе!

Странно-притягательное в картинах.

Buffet, Bernard: ​​ 1928-1999.

Стиль соединяет модернизм с салонным искусством.

Портреты: ​​ меланхолически-тусклые, ​​ чуть ли не ​​ монохромные.

Угловатые, тоскливо-отчужденные фигуры удлиненных пропорций в нарочито неуютных, скудных интерьерах:

Мужчина с черепом, 1947, галерея М.Гарнье, Париж;

Художник и модель, 1948, Национальный музей современного искусства, Париж.

Мизерабилизм! ​​ 

Меня поразили:

Парижские пейзажи, 1957;

Жанна д`Арк, 1958; ​​ 

Птицы, 1960;

Люди с содранной кожей, 1965; ​​ 

Умалишенные, 1970;

Ад из «Божественной комедии» Данте, 1977;

Французская революция, 1978;

Дон Кихот, 1989.

Салонные эффекты неизменно соединяются в этих вещах с «фирменным» стилем художника, столь же жестким и графически «колючим», как и его характерная крупная подпись.

Иллюстрации к текстам  ​​​​ Лотреамона и Кокто.

Самоубийство: 4 октября 1999.

10  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Огромная выставка, но без моих художников. Тонны искусства, ничем не одушевленные.

Да, Бюффе изображает рану, которая кровоточит.

Его присутствие в России, как ни странно, весьма ощутимо.

И картинами, и стилем, и духом он – со мной.

11  ​​ ​​​​ В этот день 66 лет назад Малевич пишет Элю Лисицкому:

11 ФЕВРАЛЯ 1925 ГОДА

К.С.

Из Ленинграда в Брионе

Дорогой Лазарь Маркович. Получил от Вас <письмо> от 1.2.25 год<а>.

Первые строки ​​ 1) меня привели в ужас, что Вы извиняетесь за то, что высказали сочувствие моей действительно тяжелой жизни. Но не в этом духе я Вам писал. Соф<ья> М<ихайловна> весьма тронута Вашим письмом, как и я, просит всегда передать свой привет. Она лежит уже 4 мес<яца> в постели. Денег нет на кормежку, и должен смотреть и ожидать участи. В Кубу был пересмотр списков, кому дать помощь, обеспечение (пенсию), и вот я числился в списках; была экспертная комиссия ученых, осматривала мои работы, и художественная комиссия совместно одобрили, и я думал, что мои дела будут блестящи, я буду получать 75 руб. Но при обсуждении в пленуме другая, противоположная группа стала доказыв<ать>(что я идеалист, мистик, и лишила этого пособия (это не жалоба, не поймите, что я жалуюсь).

2) Хотел Вам переслать картинки Супремы, но их нужно представить в особую комиссию по вывозу за границу; налог такой суммы, которую ассигновал Hanow. <Ганноверский> Музей, так что оплатить такой налог я не могу (это тоже не жалоба моя, не подумайте так).

3) Хотел продолжить посылать письма о<б> архитектуре, но оказалось, что если окажется, что Вы их напечатаете, то тоже буду за это отвечать, <их сначала> нужно предъявить в особую комиссию. Я так и сделал, собрался с силами и завтра посылаю Gustaw'u Kiepenheuer, другую думаю послать Вам, для все<го> нужны деньги (тоже не жалуюсь, «Калейдоскоп»1пошлю Вам).

4) Остально<е> содержание Вашего письма меня насмешило так, что давно так <не> смеялся. Оказывается, что не Ольга Давыдовна Каменева прислала ко мне Halle, а Вы; так вот и пеняйте теперь на себя, «Новый Спас» отсюда и получился, я написал обыкновенную голову крестьянина, оказалось, что необыкновенная она, и действительно <это так,> если посмотреть с точки зрения Востока, то она-то все то, что для западников обыкновенно, то для людей Востока становится необыкновенным, все обыкновенное обращается в Икону, ибо Восток иконный и есть, а Запад машина, предмет, сортир, утилитаризм, техника, и здесь завод и фабрики, это новый ад, из которого будут освобождены люди через новый образ, т.е. через нового Спаса. Этого Спаса я написал еще в 1909-10 году, он через Революцию Спасом стал, революция его знамя только, тезис, через который он стал синтезом, т.е. «Новым Спасом», я об этом говорил и Hatte; так видите, это не Энгр, Энгр ничего не сделает сейчас и может сделать «Столько тогда,> когда Пикассо и другие поймут без-Идейное Искусство (беспредметность); уже из моей маленькой статьи (посланной Gustaw')s выдержки из «Мира как беспредметность», будет кое-что видно. Но Halle этого не поняла и не знает того, что все «новые Спасы» всегда ведут к старому Спасу, потому что он во всех веках один в разных видах. Так вот, я не пошел «мимо революции», наоборот, предвидел ее синтез еще в 1909-10 году в новом Спасе. И это становится сейчас у нас в первую голову. Татлинская башня это фикция западной техники, он ее сейчас пошлет на Парижскую выставку2и, конечно, он может и писсуар железобетонный построить, чтобы каждой нашел себе уголок. Мне так все ясно, что без лампы могу написать и о Западе и Востоке; впрочем, когда прочтете «Утилитаризм и Художество», то увидите, ясно ли я вижу или нет.

5) Относительно устройства выставки Kestner'oм, то меня удивляет - я ничего странного не писал, я написал по-русски, <очевидно,> плохо перевели; я написал, что для того, чтобы выставка имела успех, то нужно ее оборудовать, привести в порядок все материалы по лабораториям формы и цвета и сделать модели, ибо одну мою выставку это пустяки собрать ее нужно, а лабораторные требуют приготовки; <я> и предложил, что если можно, чтобы я и Суетин собрали все материалы, переехали на лето в Hanower и приготовили всю выставку к осеннему сезону ввиду того, что у нас нет ни красок, ни другого материала; и я уверен, что Kestner не прогадал бы, ибо небольшая поддержка могла быть и со стороны нашего учреждения, выразившаяся в командировке нас. Но зато была бы выставка первая в мире (причем тут мировый масштаб). Атак как Kestner хотел забрать выставку в марте, а письмо я получил от него 30 января, то срок этот мал, и я предложил <отложить> до осени. Так что ничего, кроме дела, странного не писал3. Относительно издания - хорошо бы было при устройстве выставки Лабор<аторного> Ис<кусства> работ издать книжку «О прибавочном элементе в живописи», для выставки это плюс4, я тоже писал Kestn об этом, и тог<да> чтобы Вы перевод сделали; в этом все оборудование новой выставки

6) Готовлю прибавоч<ный> элемент и пошлю Вам для издания. Книжка стр<аниц> текста 80 и клише 40.

7) не общество меня не понимает, а Давидка <Штеренберп> он все каверзы строит и яму роет под Институт, как копал в Витебске; он классик теперь и организуе<т> классик<ов>, какие объявились в Цветков<ской> Галерее, он большая шишка и нашего брата не терпит5.

Вам дру<жески> жм<у> руку Каз<имир>

Коммент

1 ​​ Трактат под названием «Философия калейдоскопа» (впервые публикуемый на русском языке в наст, изд.) хранится в архиве Малевича в Стеделийк Музеуме. Амстердам.

2 ​​ Речь идет о Международной выставке декоративных искусств и художественной промышленности в Париже (1925).

3  ​​​​ Как явствует из данных строк, письмо Малевича показалось весьма необычным дирекции Провинциал-Музеума в Ганновере.

​​ 

4  ​​​​ Вышеизложенный план был частично осуществлен в 1927 году в Берлине: в качестве «лабораторных работ» Малевич представил серию из 22 таблиц «Исследование живописной культуры как формы поведения художника» (17 из них хранятся ныне в Стеделийк Музеуме, Амстердам; 5 - в Музее современного искусства в Нью-Йорке); а конце 1927-го в Германии была издана книга Малевича.

5 ​​ Д. Штеренберг был одним из организаторов Общества станковистов (ОСТ), программно возрождавшего традиционную картинную форму в живописи; первая выставка ОСТ'а была развернута в 1925 году. Государственная Цветковская галерея входила в состав Государственной Третьяковской галереи (Отдел рисунков).

Ла́зарь Ма́ркович (Мо́рдухович) Лиси́цкий (книжную графику на идише подписывал именем Лейзер (Элиэзер) Лисицкий - אליעזר ליסיצקי (22) ноября 1890, с. Починок Смоленской губернии (ныне Смоленская область) - 30 декабря 1941, Москва) - советский художник и архитектор, также широко известный как «Эль Лисицкий».

Эль Лисицкий один из выдающихся представителей русского и еврейского авангарда. Совместно с Казимиром Малевичем разрабатывал основы супрематизма.

Конец статьи «Малевич пишет Элю Лисицкому»

12 ​​ ДР Лу Саломе

Лу Андре́ас-Саломе́ или Лу Саломе́.

Нем. Lou Andreas-Salomé, урождённая Луиза Густавовна фон Саломе.

12 февраля 1861, Санкт-Петербург - 5 февраля 1937, Гёттинген.

Российско–германская писательница, философ и психоаналитик. Состояла в дружеских отношениях с Ф. Ницше, З. Фрейдом и Р. М. Рильке.

Биография

Родилась в Санкт-Петербурге. Её отец был русским дворянином; наследственное дворянство было пожаловано ему Николаем I в 1830 году. Дочь генерала Густава фон Саломе, младший ребёнок в семье, имела пять старших братьев. Как и все её братья, Луиза училась в старейшей немецкой школе Санкт-Петербурга - Петришуле с 1874 по 1878 год. В 1878 семья теряет отца, Густава Саломе. Первая любовь 17-летней девочки, голландский пастор Гийо, читавший лекции в Петербурге, сокращает «Луизу» до «Лу» - имени, которому суждено прославиться. В 1880 г. в сопровождении матери едет в Швейцарию, слушает университетские лекции - как и многие другие русские девушки того периода (в Российской империи в тот период не существовало высшего образования для женщин).

В связи со слабым здоровьем переезжает в Рим, где попадает в кружок Мальвиды фон Мейзенбуг, приятельницы Гарибальди, Вагнера, Ницше, воспитательницы дочери Герцена. Один из посетителей этого салона, друг Ницше, философ Пауль Ре (Paul Rée) знакомится с Лу Саломе. Они чувствуют духовное единство. Девушка предлагает ему проект создания своеобразной коммуны с целомудренным житием, в которую бы входили молодые люди обоих полов, желающие продолжить образование. Она предлагает снять дом, где у каждого была бы своя комната, но у всех - общая гостиная. Реё идеей воодушевлён, но все же просит Лу выйти за него замуж. Она отказывается, она хочет быть только его другом. С коммуной ничего не выходит. Они путешествуют, посещают Париж, Берлин.

Знаменитое фото: ​​ Лу Саломе в повозке, запряженной Паулем Ре и Фридрихом Ницше (1882)

Отношения с Ницше

В 1882 г. Ре знакомит Саломе со своим другом Ницше, который покорён и её интеллектом, и красотой. На свет появляется их дружеская «троица», занимающаяся интеллектуальными беседами, сочинениями и путешествиями. Впрочем, Ницше тоже просит её руки, и тоже получает отказ. Вопрос о сексуальных отношениях между ними остаётся достаточно неоднозначным. Примерно в это время 21-летняя Саломе фотографируется вместе с Реё и Ницше, запряжёнными в повозку, которую она погоняет кнутом. Ницше говорил, что она - самая умная из всех встреченных им людей и, говорят, использовал её черты в «Заратустре». На её стихи Ницше написал музыкальную композицию «Гимн к жизни». Но сестра Ницше Элизабет занимает резко агрессивную позицию по отношению к девушке, возникает конфликт, и вместе с Лу остаётся один Ре. Ницше умирает через 18 лет (25 августа 1900 г.) в психиатрической клинике, так ни разу в своей жизни не женившись.

В 1886 г. Саломе знакомится с Фридрихом Карлом Андреасом (Friedrich Carl Andreas), университетским преподавателем, занимающимся восточными языками (турецкий, персидский). Фридрих Карл Андреас был на 15 лет старше Лу и твердо хотел сделать её своей женой. Чтобы показать серьёзность своих намерений, он предпринимает попытку самоубийства на её глазах (вонзает себе в грудь нож). После долгих раздумий Лу соглашается выйти за него замуж, но с одним условием: они никогда не вступят в сексуальные отношения. В течение 43 лет, прожитых вместе, как утверждают биографы, тщательно изучившие все её дневники и личные документы, этого так никогда и не случилось. В 1901 г. погибает Пауль Ре в горах, без свидетелей. Невыясненным остается, был ли это суицид или несчастный случай.

Наконец, она все-таки вступает в очевидную интимную связь с мужчиной. Это оказался Георг Ледебур, один из основателей социал-демократической партии в Германии и марксистской газеты «Форвартс», в будущем - член рейхстага.

С ним она познакомилась в 1892 г. Утомившись скандалами и от мужа (который пытается покончить с собой) и от любовника, Лу бросает их обоих и в 1894 г. уезжает в Париж. Там одним из её многочисленных любовников ((не верю)) становится писатель Франк Ведекинд. Несмотря на неоднократные предложения руки и сердца она никогда не помышляла о разводе и всегда первая бросала мужчин. Её литературная деятельность приносит ей известность.

Отношения с Рильке

В 1897 г. 36-летняя Саломе знакомится с начинающим поэтом, 21-летним Рильке. Она берет его в две поездки по России (1899, 1900), учит его русскому языку, знакомит его с психологизмом Достоевского и Толстого. Рильке, как и многие другие возлюбленные Лу, живёт с нею и Андреасом в их доме. Он посвящал ей стихи, по её совету поменял своё «женственное» имя - «Рене» на более жёсткое - «Райнер», его почерк меняется и становится практически неотличимым от её манеры писать. Через четыре года Лу уходит от поэта, ведь он, как и многие её любовники ((?)) до него, хотел ее развод. Рильке говорил, что без этой женщины он никогда бы не смог найти свой жизненный путь. Друзьями они останутся на всю жизнь. До самой его смерти в 1926 г. бывшие любовники переписывались друг с другом.

В 1905 г. служанка её мужа Андреаса рожает ему дочку. Лу оставляет внебрачного ребёнка в доме, наблюдает за своими реакциями с дотошностью психоаналитика. Через несколько лет она её удочерит. Именно Мари останется с ней у смертного одра.

Отношения с Фрейдом

В 1911 г. Лу принимает участие в работе Международного психоаналитического конгресса в Веймаре, знакомится с Фрейдом. Они становятся друзьями на следующую четверть века. Фрейд, со свойственной ему чуткостью, не заявлял на неё собственнические претензии, что и не привело к обычным для неё разочарованиям в мужчинах. Впрочем, ей уже было 50. Лу Саломе овладевает психоанализом. Она входит в круг его ближайших учеников. Её нашумевшая книга «Эротика» выдержала в Европе 5 переизданий. В соавторстве с Анной Фрейд она задумывает учебник о детской психике. С 1914 она начинает работать с больными, оставляя ради науки беллетристику (ею написано порядка 139 научных статей). Поселившись вместе с мужем в Гёттингене, она открывает психотерапевтическую практику и много трудится.

Скончалась в 1937 г. Сразу после её смерти в Гёттингене её библиотека была сожжена нацистами.

17 ​​ ДР внучки Толстого

Марии Андреевны Толстой

Родилась 17 февраля 1908 г. в сельце Таптыкове Тульского уезда Тульской губернии (от второго брака). Умерла 3 мая 1993 г. Погребена на кладбище Ново-Дивеевского монастыря. Спринг Валли, Нью-Йорк.

Первым браком она была замужем за композитором Александром Ваулиным. Вторым браком за поэтом Владимиром Федоровичем Мансветовым (род. в 1903 г., ум. 1974 г. в Вашингтоне).

В 1916 году в гимназическом журнале состоялась ее первая публикация.

Окончив гимназию, а затем английский колледж в Праге, вышла замуж за композитора Александра Ваулина.

В начале 20-х годов Мария Толстая жила на правах воспитанницы в Топтыковском детском доме, которым заведовала ее мать.

1924 – по инициативе тетки, Т.Л. Сухотиной-Толстой, эмигрировала в Чехию, где поступила в гимназию. В этот период она начала писать стихи и очерки.

1929 – начала посещать собрания пражского литературного содружества «Скит», но свои собственные стихи решилась прочитать «скитникам» только семь лет спустя. Нужда заставила Марию Толстую несколько лет проработать натурщицей в пражской Академии художеств, затем телефонисткой в коммерческой фирме. Отношения в семье постепенно разладились, супруги оформили развод. В июне 1938 - вышла замуж за «скитника» поэта Владимира Мансветова. Стихи Марии Андреевны публиковались в это время в газете «Меч»; в 1939 году она стала членом Союза русских писателей и журналистов в Чехословакии. В начале 1940 вместе с мужем эмигрировала из Чехии в США; вскоре после приезда распался и второй ее брак. В Америке Толстая работала на радио «Свобода», ассистентом в Национальной армии США, преподавала русский язык в Корнельском, Колумбийском, Индианопольском и Мичиганском университетах, участвовала в политической жизни, принадлежа к республиканской партии 1957 посетила Советский Союз, побывала в Москве и Ленинграде.

Стихи Марии Толстой публиковались в этот период в «Новом журнале», коллективных сборниках. Скончалась в своей квартире на Манхэттене. США, Нью-Йорк.

* * * * *

Весна, а вечер пуст, и сквер еще прозрачен,

Еще ни жив, ни мертв от страха и любви.

- Не только счастья нет, но даже нет удачи…

Но мне страшнее слов молчания твои.

Ты видишь всё: и грусть и нежность в темном сквере,

И это всё, как жизнь, ты странно перерос.

Иного не любя, не зная и не веря,

Ты смотришь в пустоту сквозь призраки берез…

* * * * *

Рано утром в дальнюю дорогу

Вышли тополя из темноты.

Просыпаясь, птицы бьют тревогу,

Поднимают головы цветы

И глядят блестящими глазами,

Широко раскрытыми глядят,

Как стволы с воздетыми руками

Друг за другом в воздухе скользят.

Как идут немые пилигримы,

Покидая темный этот сад,

Мимо сонного тумана, мимо,

И в разорванных плащах до пят.

И над ними облака в смятеньи,

Точно занавес перед зарей, -

В сад иной высокие ступени

Открывает ангел-часовой…

* * * * *

Желтый луч пробежал высоко по карнизам,

Полдень вспыхнул звездой на глазах у прохожих.

Под зеленой горою у самого низа

Тени елок на сонных старушек похожи.

Там в саду голубое веселое лето:

Дети громко поют и цветут незабудки.

Только много цветного нездешнего света,

И дома в стороне, как суфлерские будки.

* * * * *

Гаснет ночь и фонари желтеют.

Гулок час. В неясной вышине

Медленно светлеет, пламенеет

Путь к другой, неведомой стране.

Вот сейчас за серым небоскребом

Запоет звенящий водопад,

Над седым, неубранным сугробом

Расцветет голубоватый сад.

На востоке возникают башни,

И плывет неспешный бой часов.

Передвинул стрелки страж вчерашний.

Новый ангел в новый путь готов.

* * * * *

Тяжела резная дверь собора,

Ветер жесткий руки заломил. -

Вот он стынет сумрачным узором,

Вот он ход судьбы остановил.

И, склонившись над плитой надгробной,

Грустный ангел навсегда простер

Крылья безупречные в огромный,

Громом угрожающий простор.

Anno Domini… В туман столетий

Скрылось имя, - в трещинах плита.

И над смертью - в разноцветном свете -

Каменная, пышная тщета.

Кто он был? Разбойник неизвестный

Иль монах угрюмый и святой,

Обольщенный силою чудесной?

Или просто рыцарь рядовой?

Чуть мерцает на цепи лампада,

На венце бесценном меркнет свет.

А вовне пылает лампа ада,

И земному места больше нет.

21 ​​ ДР Одена

O shut your bright eyes that mine must endanger

With their watchfulness; protected by its shade

Escape from my care: what can you discover

From my tender look but how to be afraid?

Love can but confirm the more it would deny.

Close your bright eye.

Sleep. What have you learned from the womb that bore you

But an anxiety your Father cannot feel?

Sleep. What will the flesh that I gave do for you,

Or my mother love, but tempt you from his will?

Why was I chosen to teach his Son to weep?

Little One, sleep.

Dream. In human dreams earth ascends to Heaven

Where no one need pray nor ever feel alone.

In your first few hours of life here, O have you

Chosen already what death must be your own?

How soon will you start on the Sorrowful Way?

Dream while you may.

Уистен Хью Оден Wystan Hugh Auden.

21 февраля 1907, Йорк - 29 сентября 1973, Вена.

Англо-американский поэт

26  ​​ ​​​​ Ф. М. Достоевский.

Из письма Н.Д. Фонвизиной.

Конец января - 20-е числа февраля 1854 г., Омск

Не потому, что Вы религиозны, но потому, что сам пережил и прочувствовал это, скажу Вам, что в такие минуты жаждешь, как «трава иссохшая», веры, и находишь ее, собственно потому, что в несчастье яснеет истина. Я скажу Вам про себя, что я - дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до гробовой крышки. Каких страшных мучений стоила и стоит мне теперь эта жажда верить, которая тем сильнее в душе моей, чем более во мне доводов противных. И, однако же, бог посылает мне иногда минуты, в которые я совершенно спокоен; в эти минуты я люблю и нахожу, что другими любим, и в такие-то минуты я сложил в себе символ веры, в котором всё для меня ясно и свято. Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной.

27 ​​ февраля

Издание

ГАЗЕТНЫЕ СТАРОСТИ

27 ФЕВРАЛЯ 1911 ГОДА:

ФИЛОСОФИЯ ДАМСКОГО ТУАЛЕТА

В Париже новый «тревожный» вопрос – вопрос о юбке-панталонах (jupe culotte). Открыта целая газетная кампания, о новой юбке пишут больше, чем о крупных мировых событиях.

Н. Минский передает в «Утре России» свою беседу с одним из творцов новой моды, всемирно-известным парижским портным П. Последний сказал приблизительно следующее:

- Смысл новой моды? Хорошо, я вам объясню. Вообще, цель женского наряда – нравиться мужчине, возбуждать его любовь, страсть, любопытство. В доброе старое время, когда нервы мужчины еще не были истрепаны, женщина, главным образом, действовала на воображение мужское. Поэтому она кутала свои прелести под широкими робронами и кринолинами, делала свою красоту неприступной, загадочной и тем более заманчивой. Но в наш нервный век, когда сила воображения, как и другие душевные силы, притупилась, женщине приходится выявлять свою красоту, делать ее наглядной, раздражающей, бьющей в глаза. Кринолины и тюрнюры уступили место robe-collant (облегающему платью) robe-princesse и, наконец, robe-entravee, которое вырисовывало формы, подобно купальной простыне. Куда идти дальше? Выход был один – юбка-панталоны, облегающая не только тело вообще, но каждую ногу в отдельности.

- Вы спрашиваете, чем объясняется протест против новой моды? Протестуют мужчины из инстинкта самоохранения, опасаясь слишком сильного соблазна. Чья сторона возьмет верх? Кто победит: соблазнительница или соблазняемый? Мне этот вопрос кажется вовсе не загадочным - победит всегда ОНА.

Март

23 ​​ Дневник ПАВЛА АНТОКОЛЬСКОГО

23 МАРТА 1964 ГОДА:

С утра на Пахре. Привез нас Владимир Михайлович ((Шатилов – шофер Антокольских)) на нашей машине. Только мы ввалились, пришла Белла – в большом возбуждении, в слезах. Действительно, стало тяжело в том доме. Юра – безусловный хам: испорченный воспитанием и обожа­нием матери, ко всем равнодушный и в конце концов просто невоспи­тан­ный человек. Старики – оба нервны, все принимают близко к сердцу и по обычаю кровных родных склонны обвинять в недостатках и пороках сына (или пасынка) все ту же Беллу. Она умна, наблюдательна и, конечно, видит все это слишком зорко и ясно. В последние дни были какие-то уж совсем тяжелые столкновения. Коротко – она решила уйти. Куда глаза глядят. Потому что идти собственно некуда. На несколько дней решила остаться у Россельсов ((переводчик, критик)). Мы настойчиво звали остаться у нас – в Москве или здесь. Вообще, она-то найдет приют и ласку, и заботу у многих людей. Но все-таки за нее очень боязно. Уж очень неуравновешенный человек. И сама же тянется к неблагополучию, к горю, к несчастью – дескать это необходимо для работы!

Сможет ли, захочет ли вернуться Белла обратно к Нагибиным, – это совершенно неизвестно. Ее «бунт» во многом вынужден. Она заявляет, что ей надоело быть «замужем за тремя», надоело быть домработницей, жить без своей комнаты... Все это простые и справедливые претензии. В течение долгого времени мы сами были свидетелями какого-то слепого и прямо напыщенного эгоизма и матери, и сына, да и отчима, хотя он как раз добрее и умнее всех в доме.

Апрель ​​ 

1  ​​ ​​​​ M. M. ДОСТОЕВСКОМУ

1 апреля 1846. Петербург

Любезный брат.

Посылаю тебе каску с принадлежностями и пару эполет. Чешуи на каске не вделаны, потому что, как сказали, в дороге кивер попортится. Не знаю, хорошо ли услужил. Если же не хорошо, то не я виноват, потому что решительно ничего не понимаю в этих вещах. Отстал от века, друг мой.

Теперь 2-й вопрос. Спросишь, почему так поздно. Но я, милейший мой, в такой каторге, что, как бы ни показалось оно странным тебе, ей-богу, не сыскал времени для комиссии твоей. Правда, две почты пропустил решительно только по своей оплошности. Виноват. Не сердись.

Теперь далее. Друг мой. Ты, верно, пеняешь, что я так долго тебе не пишу. Но я совершенно согласен с Гоголевым Поприщиным: "Письмо вздор, письма пишут аптекари".1 Что мне было написать тебе? Мне нужно было бы исписать томы, если бы начать говорить так, как бы хотелось мне. В моей жизни каждый день столько нового, столько перемен, столько впечатлений, столько хорошего и для меня выгодного, столько и неприятного и невыгодного, что и самому раздумывать некогда. Во-первых, я весь занят. Идей бездна и пишу беспрерывно. Не думай, чтобы я совсем был на розах. Вздор. Во-первых, я прожил много денег, то есть ровно 4500 руб. со времени нашей разлуки с тобою и на 1000 руб. ассиг<нациями> продал вперед своего товару. Таким образом, при известной тебе моей аккуратности я себя обокрал совершенно и начинаю опять по-прежнему бывать без копейки.

Но это ничего. - Слава моя достигла до апогеи. В 2 месяца обо мне, по моему счету, было говорено около 35 раз в различных изданиях. В иных хвала до небес, в других с исключениями, а в третьих руготня напропалую. Чего лучше и выше? Но вот что гадко и мучительно: свои, наши, Белинский и все мною недовольны за Голядкина. Первое впечатление было безотчетный восторг, говор, шум, толки. Второе - критика.2 Именно: все, все с общего говору, (1) то есть наши и вся публика, нашли, что до того Голядкин скучен и вял, до того растянут, что читать нет возможности. Но что всего комичнее, так это то, что все сердятся на меня за растянутость и все до одного читают напропалую и перечитывают напропалую. А один из наших тем только и занимается, что каждый день прочитывает по главе, чтобы не утомить себя, и только чмокает от удовольствия. Иные из публики кричат, что это совсем невозможно, что глупо и писать и помещать такие вещи, другие же кричат, что это с них и списано и снято, а от некоторых я слыхал такие мадригалы, что говорить совестно.

Что же касается до меня, то я даже на некоторое мгновение впал в уныние. У меня есть ужасный порок: неограниченное самолюбие и честолюбие. Идея о том, что я обманул ожидания и испортил вещь, которая могла бы быть великим делом, убивала меня. Мне Голядкин опротивел. Многое в нем писано наскоро и в утомлении. 1-я половина лучше последней. Рядом с блистательными страницами есть скверность, дрянь, из души воротит, читать не хочется. Вот это-то создало мне на время ад, и я заболел от горя. Брат, я тебе пришлю Голядкина через две недели, ты прочтешь. Напиши мне свое полное мнение.

Пропускаю жизнь и мое учение и скажу кое-что о наших новостях. 1-е (огромная новость). Белинский оставляет "Отечеств<енные> записки".3 Он страшно расстроил здоровье, отправляется на воды и, может быть, за границу. Он не возьмется за критику года два. Но для поддержания финансов издает исполинской толщины альманах (в 60 печ. листов).4 Я пишу ему две повести: 1-е) "Сбритые бакенбарды", 2-я) "Повесть об уничтоженных канцеляриях", обе с потрясающим трагическим интересом и - уже отвечаю - сжатые донельзя. Публика ждет моего с нетерпением. Обе повести небольшие. Кроме того, что-нибудь Краевскому и роман (2) Некрасову. Всё это займет меня год. "Сбритые бакенбарды" я кончаю.5

2-я новость. Явилась целая тьма новых писателей. Иные мои соперники. Из них особенно замечателен Герцен (Искандер) и Гончаров. 1-й печатался, второй начинающий и не печатавшийся нигде. Их ужасно хвалят 6. Первенство остается за мною покамест и надеюсь, что навсегда. Вообще никогда так не закипала литература, как теперь. Это к лучшему.

Третье. Я или очень рано приеду к вам, или очень поздно, или даже совсем не приеду. Я должен, у меня денег не будет (а без денег я ни за что не приеду, в-третьих, я завален работой. Всё скажет будущее).7

4-е. Шидловский отозвался. Его брат был у меня. Я с ним начинаю переписку.8

5-е. Если хочешь, мой возлюбленный друг, что-нибудь заработать на литературном > поприще, то (3) есть случай и щегольнуть и эффект произвести одним переводом. Переведи "Рейнеке-Фукс" по Гете. Меня даже просили поручить тебе перевести, ибо (4) вещь нужна в альманах Некрасову. Если захочешь, переведи. Не торопись. И даже если я не приеду к 15-му маю или к 1-му июню, то присылай, если будет готово. (5) Все разъезжаются на лето; но если возможно будет, то я, может быть, и весной помещу его куда-нибудь и тебе деньги привезу. Если же не весной, то осенью, - но непременно. Деньги будут непременно. Некрасов издатель, он купит, Белинский купит, Ратьков купит, а Краевский в полном моем распоряжении. Дело выгодное. У нас говорили об этом переводе. Итак, начни, если хочешь, а за успех я ручаюсь головой. Если переведешь главы три, то пришли мне, я покажу господам, и случиться может, что денег дадут вперед.9

Никогда еще не был я так богат деятельностию, как теперь. Всё кипит, идет... Но что-то будет? Прощай, мой возлюбленный.

Прощай, милый мой. Целую вас всех и желаю вам всего. У Эмилии Федоровны целую обе ручки. Детей тоже. Как ты? Напиши о себе. Ах, друг мой. Я хочу тебя видеть. Но что делать.

Твой весь Достоевский.

Верочка уже 3 месяца как вышла замуж. Говорят, счастливо. Дядя10 дал столько же, сколько и Варе. Пиши дяде. Она вышла за Иванова (его высокоб<лагородие>). Ему 30 лет. Он где-то профессор химии.11 Мне писала Верочка, говорит, что и тебе тоже.

Примечания:

1 Цитата из «Записок сумасшедшего» Гоголя (записка от «Числа 1-го»).

2 Еще до окончания «Двойника» Достоевский на вечере у Белинского читал повесть, которая очень понравилась критику и членам его кружка (см.: ДП. 1877. Нояб. § 2; Григорович. С. 91; Анненков. С. 283). По выходе повести в свет Белинский отметил: «... как талант необыкновенный, автор нисколько не повторился во втором своем произведении, — и оно представляет у него совершенно новый мир»; «герой романа — г-н Голядкин — один их тех обидчивых, помешанных на амбиции людей, которые так часто встречаются в низших и средних слоях нашего общества» (ОЗ. 1846. № 3; Белинский. Т. 9. С. 563—566). Позднейшая переоценка «Двойника» отразилась в статье «Взгляд на русскую литературу 1846 года» (С. 1847. № 1), где критик кроме «неумения слишком богатого силами таланта определять разумную меру и границы художественному развитию задуманной им идеи» указал и другой существенный, с его точки зрения, недостаток «Двойника» — «фантастический колорит» (см.: Белинский. Т. 10. С. 40—41). Подробнее см.: наст. изд. Т. 1. С. 448—450.

3 Недовольный своим зависимым и материально необеспеченным положением Белинский писал А. И. Герцену 2 января 1846 г.: «Я твердо решился оставить „Отечественные записки” и их благородного, бескорыстного владельца. Это желание уже давно было моею idée fixe...» (Белинский. Т. 12. С. 252). Об уходе из журнала Белинский известил А. А. Краевского между 7 и 15 февраля 1846 г. (см.: Там же. С. 589).

4 Имеется в виду задуманный Белинским альманах «Левиафан», в котором он собирался опубликовать повести Достоевского, И. С. Тургенева, И. И. Панаева, Герцена, поэму А. Н. Майкова, статью Т. Н. Грановского и т. д. (см.: Белинский. Т. 12. С. 254—255). Выпустить альманах Белинскому не удалось. Многие из предназначенных для него материалов перешли потом в «Современник», который с 1847 г. начал выходить под редакцией Н. А. Некрасова и Панаева.

5 Достоевский работу над названными повестями не завершил; «Повесть об уничтоженных канцеляриях» частично была им использована при создании «Господина Прохарчина», а отзвуки «Сбритых бакенбард» можно обнаружить в более поздней повести «Село Степанчиково и его обитатели» (см. об этом: ПСС. Т. 1. С. 460—461; наст. изд. Т. 1. С. 454—455).

6 Герцен в это время готовил к печати роман «Кто виноват?», Гончаров — «Обыкновенную историю».

7 Достоевскому удалось приехать к брату в Ревель пароходом 25 мая 1846 г. (см.: Достоевский и его время. С. 283).

8 Переписка И. Н. Шидловского и Достоевского (за исключением одного позднего письма Шидловского) не сохранилась.

9 M. M. Достоевский перевел сатирическую поэму Гете «Рейнеке-Лис». Перевод был опубликован несколько позднее (ОЗ. 1848. № 2, 3) и до сих пор не утратил значения классического образца (см.: Жирмунский В. М. Гете в русской литературе. Л., 1981. С. 372).

10 Имеется в виду А. А. Куманин.

11 См. письмо 24, примеч. 11.

(1) далее было: нашли, что

(2) было: большой роман

(3) далее было: можешь даже

(4) было: если

(5) вместо этой фразы было: И если я не приеду к [1-му] 15 мая, то присылай перевод или вообще присылай, когда кончишь.

9 ​​ В этот день месяца 9 апреля 1913 года Николай Гумилёв пишет Анне Ахматовой:

Одесса

Милая Аника, я уже в Одессе и в кафе почти заграничном. Напишу тебе, потом попробую писать стихи. Я совершенно выздоровел, даже горло прошло, но еще несколько устал, должно быть с дороги. Зато уже нет прежних кошмаров; снился раз Вячеслав Иванов, желавший мне сделать какую-то гадость, но и во сне я счастливо вывернулся. В книжном магазине просмотрел «Жатву». Твои стихи очень хорошо выглядят, и забавна по тому, как сильно сбавлен тон, заметка Бориса Садовского.

Здесь я видел афишу, что Вера Инбер в пятницу прочтет лекцию о новом женском одеянии, или что-то в этом роде; тут и Бакст и Дункан и вся тяжелая артиллерия.

Я весь день вспоминаю твои строки о «приморской девчонке», они мало того, что нравятся мне, они меня пьянят. Так просто сказано так много, и я совершенно убежден, что из всей послесимволической поэзии ты да, пожалуй (по-своему), Нарбут окажетесь самыми значительными.

Милая Аня, я знаю, ты не любишь и не хочешь понять это, но мне не только радостно, а и прямо необходимо по мере того, как ты углубляешься для меня как женщина, укреплять и выдвигать в себе мужчину; я никогда бы не смог догадаться, что от счастья и славы безнадежно дряхлеют сердца, но ведь и ты никогда бы не смогла заняться исследованием страны Галла и понять, увидя луну, что она алмазный щит богини воинов Паллады.

Любопытно, что я сейчас опять такой же, как тогда, когда писались Жемчуга, и они мне ближе Чужого неба.

Маленький до сих пор был прекрасным спутником; верю, что так будет и дальше.

Целуй от меня Львеца (забавно, я первый раз пишу его имя) и учи его говорить папа. Пиши мне до 1 июня в Дире-Дауа (Dire-Daoua, Abyssinie. Afrique), до 15 июня в Джибути, до 15 июля в Порт-Саид, потом в Одессу.

9 ​​ В этот день месяца 9 апреля 1904 года Блок пишет Андрею Белому:

Петербург

Милый, дорогой Борис Николаевич!

Твои письма и книга помогают мне ужасно. Я совсем устал и на всех окружающих лицах заметил усталость и забвение. Но все так прекрасно кругом, и я, как Ты, думаю о ландышах. Мы с Любой уедем нарочно рано в деревню, именно для ландышей и даже для самых ранних почек, чтобы совсем отдохнуть и покончить с городом всякие счеты. Я думаю, теперь даже лучше мне будет не заезжать в Москву - весной, а прямо с поезда в деревню. А в Ваш Серебряный Колодезь мне хочется и спасибо Тебе за Твой призыв, кажется, что соберусь, хотя наверное не могу обещать. Ты же пожалуйста непременно приезжай к нам в Шахматово летом, там хорошо, уютно и глухо. Кроме того, мы все Тебя очень любим, а я, в частности, «только имя мое назовешь, молча к сердцу прижму я Тебя» - и не спрошу, «где был и откуда идешь». Мне было за это время действительно ужасно скверно . Я до такой степени «пожелал ругаться среди лапчатых листьев», что оставил в душе своей какой-то горький осадок от метания стрел в позитивистов; «голосил низким басом», за что и был окачен, но не светопенным потоком, а... совершенным равнодушием. Не раз палил из 12-дюймовой пушки по трясогузкам. «Запалился», как старая кляча, так что должен собственно ехать теперь по железной дороге в обществе «8-ми лошадей» (что, впрочем, гораздо приятнее «40-ка человек»).

Обнимаю Тебя крепко, милый друг. Благодарим Тебя с Любой за посвященные нам с Любой стихи. Пожалуйста, передай наши приветствия Твоей маме. - Знаешь, я до сих пор не знаю, что делать с «Грифом». Как Ты думаешь, издавать мне стихи, или подождать? Мне и хочется и нет, и как-то не имею собственного мнения на этот счет.

Преданный и любящий Тебя

Ал. Блок

9 ​​ В 1841 году 9 апреля Лермонтов пишет стих

Благодарность

За всё, за всё тебя благодарю я:

За тайные мучения страстей,

За горечь слёз, отраву поцелуя,

За месть врагов и клевету друзей,

За жар души, растраченный в пустыне,

За всё, чем я обманут в жизни был...

Устрой лишь так, чтобы тебя отныне

Недолго я еще благодарил.

10  ​​​​ Люда выступает по местному радио с рассказом о музее.

10  ​​​​ Тридцать лет назад 10 апреля 1961 года Юрий Гагарин пишет своей семье:

«Здравствуйте, мои милые, горячо любимые Валечка, Леночка и Галочка!

Решил вот вам написать несколько строк, чтобы поделиться с вами и разделить вместе ту радость и счастье, которые мне выпали сегодня. Сегодня правительственная комиссия решила послать меня в космос первым. Знаешь, дорогая Валюша, как я рад, хочу, чтобы и вы были рады вместе со мной. Простому человеку доверили такую большую государственную задачу – проложить первую дорогу в космос!

Можно ли мечтать о большем? Ведь это – история, это – новая эра!

Через день я должен стартовать. Вы в это время будете заниматься своими делами. Очень большая задача легла на мои плечи. Хотелось бы перед этим немного побыть с вами, поговорить с тобой. Но, увы, вы далеко. Тем не менее я всегда чувствую вас рядом с собой.

В технику я верю полностью. Она подвести не должна. Но бывает ведь, что на ровном месте человек падает и ломает себе шею. Здесь тоже может что-нибудь случиться. Но сам я пока в это не верю. Ну а если что случится, то прошу вас и в первую очередь тебя, Валюша, не убиваться с горя. Ведь жизнь есть жизнь, и никто не гарантирован, что его завтра не задавит машина. Береги, пожалуйста, наших девочек, люби их, как люблю я. Вырасти из них, пожалуйста, не белоручек, не маменькиных дочек, а настоящих людей, которым ухабы жизни были бы не страшны. Вырасти людей, достойных нового общества – коммунизма. В этом тебе поможет государство. Ну а свою личную жизнь устраивай, как подскажет тебе совесть, как посчитаешь нужным. Никаких обязательств я на тебя не накладываю да и не вправе это делать. Что-то слишком траурное письмо получается. Сам я в это не верю. Надеюсь, что это письмо ты никогда не увидишь, и мне будет стыдно перед самим собой за эту мимолетную слабость. Но если что-то случится, ты должна знать все до конца.

Я пока жил честно, правдиво, с пользой для людей, хотя она была и небольшая. Когда-то, еще в детстве, прочитал слова В. П. Чкалова: «Если быть, то быть первым». Вот я и стараюсь им быть и буду до конца. Хочу, Валечка, посвятить этот полет людям нового общества, коммунизма, в которое мы уже вступаем, нашей великой Родине, нашей науке.

Надеюсь, что через несколько дней мы опять будем вместе, будем счастливы.

Валечка, ты, пожалуйста, не забывай моих родителей, если будет возможность, то помоги в чем-нибудь. Передай им от меня большой привет, и пусть простят меня за то, что они об этом ничего не знали, да им не положено было знать. Ну вот, кажется, и все. До свидания, мои родные. Крепко-накрепко вас обнимаю и целую, с приветом, ваш папа и Юра.

10.04.61 г.».

11  ​​ ​​​​ Много Ватто в National Gallery of Art Национальной Галерее Искусств.

20  ​​ ​​​​ Рассказ Валерия Волкова об отце:

Был прекрасный скрипач цыган ​​ Михаил Эрденко. ​​ Отец на его концерте испытал потрясение. ​​ Потом он записал в дневнике:

- Может быть, концерты Эрденко и стали причиной того, что я стал художником.

23  ​​​​ M. M. ДОСТОЕВСКОМУ

Апрель 1847. Петербург

Любезный брат,

Напишу тебе две строчки, ибо занят. Не знаю, где застанет тебя письмо мое. Всеми силами постараюсь так окончить свои дела, чтобы хоть даже в сентябре побывать к тебе на неделю. Что же касается до денег, то я немножко ошибся в расчете. Мне придется писать едва ли и два фельетона в неделю, то есть уже не более как 250-300 руб. ассигнац<иями>. И так как я должен уплачивать Майковым, которым я очень много задолжал (хотя они и не спрашивают), и за квартиру, то уж я и не знаю, сколько я тебе буду присылать; но буду присылать. Я, брат, в таком положении, что если отдам тебе до 1 октября только 100 руб. серебр<ом>, то почту себя счастливейшим человеком. Но с 1-го октября или сентября* дела переменятся. Я возьму у Краевского после окончания романа 1000 руб. серебр<ом> вперед и не иначе как на неопределенный срок. Так как "Современник" идет и с ожесточением переманивает к себе сотрудников "Отеч<ественных> записок", то он, Андр<ей> Алексан<дрович> Краев<ский>, сильно трусит. Он будет согласен на всё. К тому же счастье его и мое, что роман мой печатается в конце года. Он завершит год, пойдет во время подписки и, главное, будет, если не ошибаюсь теперь, капитальною вещью в году и утрет нос друзьям "Современникам", которые решительно стараются похоронить меня. Но к черту их. Тогда, получа 1000 руб. сереб<ром>, я приеду к тебе (1) с деньгами и с окончательным решением насчет тебя. Ты можешь приехать в Петербург хоть один, взяв отпуск на 28 дней, получить место и - или продолжать службу в инженерах, или навек оставить ее.

Адресс мой:

На углу Малой Морской и Вознесенского проспекта, в доме Шиля, в квартире Бреммера, спросить Ф. Достоевского.

Насчет перевода не знаю, буду хлопотать всё лето, искать его. У нас был в Петербурге (он теперь за границей) один дурак Фурманн, тот получает до 20000 р. в год одними переводами! Если б у тебя был хоть один год обеспеченный, то ты бы непременно пошел. Ты молод; можно бы даже сделать литерат<урную> карьеру. Теперь все ее делают. Лет через десять можно бы и забыть о переводах.

Я пишу очень прилежно, авось кончу. Тогда мы увидимся ранее. Что говорит Эмилия Федоровна? Я ей нижайше кланяюсь, детям тоже. Прощай, брат. У меня маленькая лихорадка. Я вчера простудился, выйдя ночью без сюртука в одном пальто, а по Неве шел лед. У нас холодно, как в ноябре. Но уже я раз до шести простуживался, - вздор! Вообще здоровье мое очень поправилось.

Прощай, брат. Пожелай мне успеха. После романа я приступлю к изданию моих 3-х романов ("Бед<ных> лю<дей>", "Дв<ойника>", перед<еланного> и последнего) на свой счет, и тогда, авось, прояснится судьба.

Дай бог тебе счастья, мой милый.

Тв<ой> Ф. Достоевский.

Ты не поверишь. Вот уже третий год литературного моего поприща я как в чаду. Не вижу жизни, некогда опомниться; наука уходит за невременьем. Хочется установиться. Сделали они мне известность сомнительную, и я не знаю, до которых пор пойдет этот ад. Тут бедность, срочная работа, - кабы покой!!

Мой всенижайший поклон Николаю Ивановичу Рейнгардту, Бергманам.

* Тогда-то я и приеду к тебе, с последними пароходами

Примечания:

(1) далее было: уже

26 ДР Делакруа

Эжен Делакруа родился в пригороде Парижа 26 апреля 1798 года. Официально его отцом считался Шарль Делакруа, политический деятель, бывший министр иностранных дел, однако ходили упорные слухи, что в действительности Эжен был незаконнорожденным сыном всесильного Шарля Талейрана, наполеоновского министра иностранных дел, а впоследствии главы французской делегации на историческом Венском конгрессе1814-1815 годов. Иногда отцовство приписывали самому Наполеону. Как бы там ни было, но мальчишка рос сущим сорванцом. Друг детства художника, Александр Дюма, вспоминал, что «к трём годам Эжен уже вешался, горел, тонул и травился». К этой фразе требуется добавить: Эжен едва не «повесился», нечаянно обмотав вокруг шеи мешок, из которого кормили лошадей овсом; «горел», когда над его детской кроваткой вспыхнула противомоскитная сетка; «тонул» во время купания в Бордо; «травился», наглотавшись краски-медянки.

Более спокойными оказались годы учёбы в лицее Людовика Великого, где мальчик проявил большие способности в словесности и живописи и даже получал призы за рисунок и знание классической литературы. Художественные наклонности Эжен мог унаследовать от своей матери, Виктории, происходившей из семьи знаменитых краснодеревщиков. ​​ Настоящая страсть к живописи зародилась в нём в Нормандии - там он обычно сопровождал дядю, когда тот отправлялся, чтобы рисовать с натуры.

Делакруа рано пришлось задуматься о своей дальнейшей судьбе. Его родители умерли, когда он был совсем юным: Шарль - в 1805-м, а Виктория - в 1814 году. Эжена после этого отправили к сестре. Но она вскоре попала в труднейшее финансовое положение. В 1815 году юноша оказался предоставлен сам себе; ему нужно было решать, как жить дальше. И он сделал выбор, поступив в мастерскую известного классициста Пьера Нарсиса Герена (1774-1833). В 1816 году Делакруа стал учеником Школы изящных искусств, где преподавал Герен. Здесь царствовал академизм, и Эжен без устали писал гипсовые слепки и обнажённых натурщиков. Эти уроки помогли художнику в совершенстве освоить технику рисунка. Но настоящими университетами для Делакруа стали Лувр и общение с молодым живописцем Теодором Жерико. В Лувре он очаровался работами старых мастеров. В то время там можно было увидеть немало полотен, захваченных во время Наполеоновских войн и ещё не возвращенных их владельцам. Больше всего начинающего художника привлекали великие колористы - Рубенс, Веронезе и Тициан. Бонингтон, в свою очередь, познакомил Делакруа с английской акварелью и творчеством Шекспира и Байрона. Но самое большое влияние оказал на Делакруа Теодор Жерико.

В 1818 году Жерико работал над картиной «Плот Медузы», положившей начало французскому романтизму. Делакруа, позировавший своему другу, стал свидетелем рождения композиции, ломающей все привычные представления о живописи. Позже Делакруа вспоминал, что, увидев законченную картину, он «в восторге бросился бежать, как сумасшедший, и не мог остановиться до самого дома».

Первой картиной Делакруа стала «Ладья Данте» (1822), выставленная им в Салоне. Впрочем, особого шума (подобного хотя бы тому фурору, что произвел «Плот» Жерико), она не вызвала. Настоящий успех пришел к Делакруа через два года, когда в 1824 году он показал в Салоне свою «Резню на Хиосе», описывающую ужасы недавней войны Греции за независимость. Бодлер назвал это полотно «жутким гимном року и страданию». Многие критики также обвинили Делакруа в чрезмерном натурализме. Тем не менее, главная цель была достигнута: молодой художник заявил о себе.

Следующая работа, выставленная в Салоне, называлась «Смерть Сарданапала», он словно намеренно злил своих хулителей, почти смакуя жестокость и не чураясь определенной сексуальности. Сюжет картины Делакруа позаимствовал у Байрона. «Движение передано прекрасно, - писал один из критиков о его другой, похожей работе, - но эта картина буквально кричит, грозит и богухульствует».

Последнюю большую картину, которую можно отнести к первому периоду творчества Делакруа, художник посвятил современности.

В июле 1830 Париж восстал против монархии Бурбонов. Делакруа симпатизировал восставшим, и это нашло отражение в его «Свободе, ведущей народ» (у нас это произведение известно также под названием «Свобода на баррикадах»). Выставленное в Салоне 1831 года, полотно вызвало бурное одобрение публики. Новое правительство купило картину, но при этом немедленно распорядилось снять её, слишком уж опасным казался её пафос.

К этому времени роль бунтовщика, похоже, надоела Делакруа. Стали очевидны поиски нового стиля. В 1832 году художника включили в состав официальной дипломатической миссии, направленной с визитом в Марокко. Отправляясь в это путешествие, Делакруа и подумать не мог, насколько сильно повлияет поездка на все его дальнейшее творчество. Африканский мир, который он видел в фантазиях цветистым, шумным и праздничным, предстал перед его глазами тихим, патриархальным, погруженным в свои домашние заботы, печали и радости. Это был затерянный во времени древний мир, напоминавший Грецию. В Марокко Делакруа сделал сотни эскизов, а в дальнейшем впечатления, полученные в этом путешествии, служили ему неисчерпаемым источником вдохновения. Картина «Арабы, играющие в шахматы» написана спустя 15 лет после поездки и отражает отдельные стилистические элементы персидской и индийской миниатюры.

По возвращении во Францию его положение упрочилось. Последовали официальные заказы. Первой монументальной работой такого рода стали росписи, выполненные в Бурбонском дворце (1833-1847). После этого Делакруа работал над украшением Люксембургского дворца (1840-1847) и росписью потолков в Лувре (1850-1851). Двенадцать лет он посвятил созданию фресок для церкви Сен-Сюльпис (1849-1861)

К работе над фресками художник относился с огромным энтузиазмом. «Мое сердце, - писал он, - всегда начинает учащенно биться, когда я остаюсь лицом к лицу с огромной стеной, ожидающей прикосновения моей кисти». С возрастом продуктивность Делакруа снижалась. В 1835 году у него обнаружилась серьёзная болезнь горла, которая, то утихая, то обостряясь, в конце концов и свела его в могилу. Делакруа не чурался общественной жизни, постоянно посещая различные собрания, приемы и знаменитые салоны Парижа. Его появления ждали - художник неизменно блистал острым умом и отличался элегантностью костюма и манер. При этом его частная жизнь оставалась скрытой от посторонних глаз. Долгие годы продолжалась связь с баронессой Жозефиной де Форже, но их роман не увенчался свадьбой.

В 1850-е годы его признание стало неоспоримым. В 1851 году художника избрали в городской совет Парижа, в 1855 году наградили орденом Почетного легиона. В том же году была организована персональная выставка Делакруа - в рамках Всемирной парижской выставки. Сам художник немало огорчался, видя, что публика знает его по старым работам, и лишь они вызывают её неизменный интерес. Последняя картина Делакруа, выставленная в Салоне 1859 года, и законченные в 1861 фрески для церкви Сен-Сюльпис остались практически незамеченными.

Это охлаждение омрачило закат Делакруа, тихо и незаметно скончавшегося от рецидива болезни горла в своем парижском доме 13 августа 1863 года в возрасте 65 лет и похороненного на парижском кладбище Пер-Лашез.

Май ​​ 

3 В этот день 3 мая 1926 года Рильке пишет Цветаевой:

Временно: Валь-Мон,

Глион-сюр-Террите (Во),

Швейцария, 3 мая 1926

Дорогая поэтесса,

только что я получил бесконечно меня захватившее, переполненное радостью и струящимся чувством письмо Бориса Пастернака. Всю ту взволнованность и благодарность, которую его письмо вызвало во мне, я должен (так я понял из его строк) вначале обратить к Вам, чтобы через Вас, через Ваше посредство - это пошло дальше к нему! Обе книжки (последнее, что у меня вышло), которые следуют за этим письмом, - для Вас, Ваша собственность. Два следующих экземпляра (как только будут у меня) должны отправиться к Борису Пастернаку, если пропустит цензура. Я так потрясен полнотой и силой его обращения, что не могу сегодня говорить более: но этот вложенный лист пошлите Вашему другу от меня в Москву! Как привет. Мне следует пояснить? Вы знаете, что отца Бориса, Леонида О. П., я еще со времен Москвы (тому уже свыше 26 лет!) причисляю к моим верным друзьям. После долгого, долгого перерыва нашло меня этой зимой (в ее начале) его письмо, посланное из Берлина, - и я со всей радостью, которую дало мне наше новое обретение друг друга, ответил ему. Однако и без вести от Леонида Осиповича, сообщившего мне, что его сын стал известным и сильным поэтом, я знал уже об этом: в прошлом году в Париже друзья уже показывали мне его опыты, которые я читал с трепетом и увлеченностью (я еще читаю по-русски, хотя мне всегда требуется вначале некоторое вхождение и привыкание; но письма все еще легко). Находясь в прошлом году в Париже, почти восемь месяцев, я снова свел знакомство с моими русскими друзьями, с которыми не виделся 25 лет. Но почему, спрашиваю я себя сейчас, - почему мне не дано было встретить Вас, Марина Ивановна Цветаева? После письма Бориса Пастернака мне думается, что такая встреча нам обоим принесла бы глубокую душевную радость. Нельзя ли будет когда-нибудь это наверстать?!

Райнер Мария Рильке

Р. S. Французский язык мне так же близок, как и немецкий; я упоминаю об этом на случай, если он для Вас, наряду с Вашим родным языком, более привычен.

12  ​​​​ ДР  ​​​​ Андрея Вознесенского

Его стих 1961 года. Ему 28 лет

Свисаю с вагонной площадки,

прощайте,

прощай, мое лето,

пора мне,

на даче стучат топорами,

мой дом забивают дощатый,

прощайте,

леса мои сбросили кроны,

пусты они и грустны,

как ящик с аккордеона,

а музыку - унесли,

мы - люди,

мы тоже порожни,

уходим мы,

так уж положено,

из стен,

матерей

и из женщин,

и этот порядок извечен,

прощай, моя мама,

у окон

ты станешь прозрачно, как кокон,

наверно, умаялась за день,

присядем,

друзья и враги, бывайте,

гуд бай,

из меня сейчас

со свистом вы выбегаете

и я ухожу из вас,

о родина, попрощаемся,

буду звезда, ветла,

не плачу, не попрошайка,

спасибо, жизнь, что была,

на стрельбищах в 10 баллов

я пробовал выбить 100,

спасибо, что ошибался,

но трижды спасибо, что

в прозрачные мои лопатки

входило прозренье, как

в резиновую

перчатку

красный мужской кулак,

«Андрей Вознесенский» - будет,

побыть бы не словом, не бульдиком,

еще на щеке твоей душной -

«Андрюшкой»,

спасибо, что в рощах осенних

ты встретилась, что-то спросила,

и пса волокла за ошейник,

а он упирался,

спасибо,

я ожил, спасибо за осень,

что ты меня мне объяснила,

хозяйка будила нас в восемь,

а в праздники сипло басила

пластинка блатного пошиба,

спасибо,

но вот ты уходишь, уходишь,

как поезд отходит, уходишь,

из пор моих полых уходишь,

мы врозь друг из друга уходим,

чем нам этот дом неугоден?

ты рядом и где-то далеко,

почти что у Владивостока,

я знаю, что мы повторимся

в друзьях и подругах, в травинках,

нас этот заменит и тот, -

природа боится пустот,

спасибо за сдутые кроны,

на смену придут миллионы,

за ваши законы - спасибо,

но женщина мчится по склонам,

как огненный лист за вагоном...

Спасите!

13 ​​ В этот день 13 мая 1887 года родилась художница Вера Ефремовна Пестель. В собрании Новоиерусалимского музея хранятся живописные и графические произведения художницы, которые в настоящее время можно увидеть в экспозиции. Работы Пестель из музейного собрания относятся в основном к периоду существования творческого объединения «Путь живописи» (1925-1930). Инициатором создания группы «Путь живописи», наряду с Львом Федоровичем Жегиным, была и В.Е. Пестель. Камерные лирические образы художницы соседствуют в экспозиции с картинами и рисунками ее единомышленников и друзей по искусству: Льва Жегина и Татьяны Александровой.

15 ​​ Секс-бомба сделала пластическую операции.

И что?

Груди получились квадратные.

В Штатах газеты закатили скандал вокруг Депардье.

Он-то думал, что Новый и Старый свет – одно и то же!

То он по глупости признался, что участвовал в групповом насилии, то девушке сказал «У вас красивая грудь», - а она возьми да и обидься!

Бегом в газету.

Штаты противопоставляют себя и арабам, и Европе.

25  ​​ ​​​​ В этот день 25 мая 1818 года в Базеле родился Якоб Буркхардт, швейцарский историк, стоявший у истоков культурологии как самостоятельной дисциплины. Он ​​ воплотил психологию и этические ценности предшествующих нам эпох в серии конкретных типов, таких, как грек «героической эпохи» или «универсальный человек» Возрождения. ​​ Название его глубокой концепции государства как произведения искусства – искусства управления и международного сотрудничества, как рассчитанного и продуманного творения искусных правителей – совпадает с названием первой главы его великой книги «Культура Италии в эпоху Возрождения». Тема этой книги на все времена значительно шире её названия – она, по сути, есть разгадка тайн истории как соотношения культуры, политики и религии.

Июнь  ​​​​ 

Ленинград стал  ​​​​ Санкт Петербургом.

Событие!

Именно в языке происходит событие, ясно показывающее поворот в русской истории.

Но что это даст самому городу?

Собчак не похож на хозяйственника.

И Берлину возвращен статус столицы.

Июль  ​​​​ 

5  ​​ ​​​​ Опять в моих руках книга Неверова: Античные камеи. Ленинград. 1988.

9  ​​​​ А пущу-ка стишатку!

 ​​​​ 

Она каме’ится и злится,

Ласкает, вьется и дурится,

И блещет хладною красой.

10  ​​ ​​​​ Цветаева пишет Петру Эфрону.

Пётр Яковлевич Эфрон (1881-1914) - актёр, член партии эсеров

10 ИЮЛЯ 1914 ГОДА

Москва

Я ушла в 7 часов вечера, а сейчас 11 утра, - и все думаю о Вас, всё повторяю Ваше нежное имя. (Пусть Петр - камень, для меня Вы - Петенька!)

Откуда эта нежность - не знаю, но знаю - куда: в вечность!

Вчера, возвращаясь от Вас в трамвае, я всё повторяла стихи Байрону, где каждое слово - Вам. Как Вы адски чутки!

Это - единственное, что я знаю о Вас. Внутренне я к Вам привыкла, внешне - ужасно нет. Каждый раз, идя к Вам, я все думаю, что это надо сказать, и это еще, и это…

Прихожу - и говорю совсем не о том, не так.

Слушайте, моя любовь легка.

Вам не будет ни больно, ни скучно.

Я вся целиком во всем, что люблю.

Люблю одной любовью - всей собой - и березку, и вечер, и музыку, и Сережу, и Вас.

Я любовь узнаю по безысходной грусти, по захлебывающемуся: «ах!».

Вы для меня прелестный мальчик, о котором - сколько бы мы ни говорили - я все-таки ничего не знаю, кроме того, что я его люблю.

Не обижайтесь за «мальчика», - это все-таки самое лучшее!

- Вчера вечером я сидела в кабинете Фельдштейна. На исчерна-синем небе качались черные ветки.

Вся комната была в тени. Я писала Вам письмо и так сильно думала о Вас, что все время оглядывалась на диван, где Вы должны были сидеть. В столовой шипел самовар, тикали часы. На блюдце лежали два яйца, ужасно унылых! Я все время о них вспоминала: «надо есть», но после письма к Вам стало так грустно-радостно, вернее - радостно-грустно, что я, как Аля, сказала «не надо».

- Вчерашнее письмо разорвала, яйцо сегодня съела. - Пишу сейчас у окна. Над зеленой крышей сарая - купол какой-то церковки - совсем маленький - и несколько качающихся веток. Над ними - облачко.

------

Вы первый, кого я поцеловала после Сережи. Бывали трогательные минуты дружбы, сочувствия, отъезда, когда поцелуй казался необходимым.

Но что-то говорило: «нет!»

Вас я поцеловала, потому что не могла иначе. Всё говорило: «да!»

МЭ.

P. S. Спасибо за рассказ о черном коте.

О Петре Эфроне.

У него была трагическая судьба: смерть маленькой дочки, уход жены, заболевание туберкулезом. 28 июля 1914 года он скончался в больнице в Москве. Все последние дни Марина была рядом с ним.

Из ​​ книги «Воспоминания» Анастасии Ивановны Цветаевой:

«Маринина рана сочилась. Она говорила мне только о нем. Рассказы смешивались со стихами ему, их цикл рос. Она рассказывала мне каждое его слово, ей или при ней сказанное, передавая каждую интонацию, и я слушала, замерев, ее боль, все росшую от часа встречи (зачем так поздно!) до часа утраты, до лицезрения посмертной маски».

Жена Петра Эфрона - танцовщица Вера Михайловна Равич.

10  ​​​​ Дневник Рюрика Ивнева

10 ИЮЛЯ 1917 ГОДА:

Взглянул на луну (расплывчатую, серебряную, немного общипанную (как цыпленок)), на воду, в которой чуть-чуть поблескивали серебряные искорки (запомнился воздух весь голубой), и вдруг почувствовал всем существом (ну, словом, прочел), что я еще непременно буду любим где-то далеко, за границей, кажется, в Венеции, и будет смотреть с неба тот же серебряный лунный цыпленок, и я буду воспринимать все иначе, т.е. так, как воспринимают все любящие. И будет непременно вода, и прохладный ночной воздух, и чья-то чудесная, чудесная теплота.

Рю́рик И́внев.

Настоящее имя Михаи́л Алекса́ндрович Ковалёв.

11 февраля (23 февраля) 1891, Тифлис, Российская империя, - 19 февраля 1981, Москва, СССР.

Русский поэт и прозаик, переводчик.

10  ​​​​ Актриса Елена Виноград пишет Пастернаку:

10 ИЮЛЯ 1917 ГОДА

Ваше письмо ошеломило, захлестнуло, уничтожило меня. Оно так грубо, Боря, в нем столько презренья, что если б можно было смерить и взвесить его, то было бы непонятно, как уместилось оно на двух коротких страницах… И что всего больней - я так обрадовалась этому письму, так заулыбалась, что почтальон поздравил меня с праздником. Я подумала: «Милый Боря, опять он первый про меня вспомнил».

Я не сержусь на Вас - Вы тот же милый Боря. Я благодарна Вам за последние дни в Москве - Вы так много дали мне. Надо ли говорить, как дороги мне Ваша книга и первые письма? Я люблю Вас по-прежнему. Мне бы хотелось, чтоб Вы знали это - ведь я прощаюсь с Вами. Ни писать Вам, ни видеть Вас я больше не смогу, потому что не смогу забыть Вашего письма. Прощайте же и не сердитесь. Прощайте. Лена.

Пожалуйста, разорвите мою карточку - ее положение у Вас и ее улыбка теперь слишком нелепы.

12  ​​ ​​​​ Я в Берлине.

Град ​​ - замысловатое нагромождение эпох.  ​​​​ 

Немыслимо понять всю эту мешанину стилей без ​​ специального объяснения.  ​​​​ Город как музей очень интересен.

Берлин, ​​ Пергамский музей.  ​​ ​​​​ 

Странствия в прошлом! ​​ Города ​​ Малой Азии и Месопотамии, ​​ ворота древнего Милета,  ​​​​ стена Вавилона и – Пергамский алтаря Зевса.

Главный экспонат – именно Большой алтарь Зевса. Он был сотворен в 180–160 годы до н. э. искусными зодчими и ваятелями древнего города Пергама, который располагался в Малой Азии (на территории нынешней Турции).

Ворота ионийского города Милета, которые представляют собой один из лучших образцов античного градостроительства.

Как хорошо, что я готов к этой встрече, что ничто меня тут не удивляет, все родное и близкое.

Просто оно приходило со страниц книг, а вот и заявилось наяву.  ​​​​ 

Такие огромные древние ворота есть и в нашем Пушкинском (ГМИИ), - но тут они – подлинные!

Но как у меня хватает сил? ​​ Жара ужасная.

Германия!!! ​​ 

14  ​​​​ Бухендорф.

Живу в комнате профессионального фотографа, заваленной журналами мод.

На самом-то деле, это чердак.

Вот она, топ-культура, модельный бизнес. И тут образ модели отделяется от нее, ​​ и тут ​​ уже только пленка вместо живого человека.

Блуждания по Мюнхену. ​​ 

Английский парк.

Центр ​​ города.

20 ​​ Старая Пинакотека!!!

Словно б я приехал в мои сны. ​​ 

«Воскрешение» Альтдорфера, 1527. ​​ Интересная ​​ вечность.

А вот и «Христос» Гольбейна. Не он ли так ​​ впечатлил Достоевского? ​​ Я все видел в альбомах, но живое куда приятней.

Точно: ​​ «Христос в гробу» Гольбейна, 1521. ​​ 

«Можно потерять ​​ веру», - сказал Достоевский.

Только подумать, что такие шедевры создавались в первой четверти 16 века! Мне так хотелось придать эту гениальность Генриху, герою моего рассказа «Дева Мария», но - не получилось.

25  ​​ ​​ ​​​​ Галерея Ленбаха.

Много молодого Кандинского. ​​ 

Лотрек! ​​ 

Музей египетского искусства. ​​ 

Музей современного искусства.

Могила Неизвестного солдата.

Август ​​ 

1  ​​ ​​​​ Базель. В воскресенье (в этот день музеи Швейцарии и Германии работают бесплатно) иду в «Kunstmuseum. Музей Искусства».

Тонны Бёклина!

Зальчик Сезанна. Дега, Редон и Ван Гог.

Но всего прекрасней «Музей Современного Искусства»! Он весь воздушный, пронизан светом, а под ним волшебный, легкий поток. И в этой красоте – Warhol. Уорхол.

А вот и античный музей. И тут хожу в гордом одиночестве, удивляя смотрителей пристальным интересом. ​​ 

 ​​ ​​​​ 

Цюрих. «Stadtkunstmuseum. Городской Музей Изящных Искусств».

Сколько Giacometti! Джакометти.

Небольшой частный замок выставляет Bonnard’а.

19  ​​​​ ДР: Коко Шанель

У русских я научилась по-настоящему работать. Я не была бездельницей и ничего не делала спустя рукава, но то, что творилось за кулисами Дягилевского балета, повергало в шок.

Когда на репетициях, где можно не выкладываться полностью, Нижинский по окончании танца падал почти замертво, и его приходилось буквально отливать водой, приводя в сознание, когда Серж Лифарь сгорал от напряжения в каждом па, а вместе с ним сгорал и сидевший в зале Дягилев, вот тогда рождался шедевр... Все остальное после этого пламени казалось грубой подделкой. Там я увидела, как можно погибать и воскресать с каждым движением, потому что именно от этого оно и становится совершенным, как ради творчества можно и нужно забыть себя...

Это не птица Феникс, это Вечность. И неважно, в чём она - в танце, в сумасшедших декорациях Бакста, в горящих глазах Дягилева, в музыке Стравинского... Умирая и возрождаясь, они творили, они были равны Творцу...

Я поняла - они гениальны, потому что не боятся отдавать всё ради творчества и делать это, пока живы...

Коко Шанель "Жизнь, рассказанная ею самой".

19  ​​​​ Мое крещение.

Где крестился?

Церковь святой великомученицы Варвары Eglise Sainte-Barbara - православная церковь в Веве.

Храм находится в юрисдикции Западно-Европейской епархии Русской православной церкви заграницей. Настоятель храма с 1978 года - ​​ епископ Амвросий (Кантакузен).

То есть отец Петр.

В XIX веке Веве был среди русской аристократии популярным курортом, где живали, среди прочих, П. А. Вяземский и Ф. М. Достоевский. Желание построить храм в этой местности возникло у приезжавших из России ещё в середине XIX века. 9 (21) декабря 1870 года князья В. Гагарин, А. Трубецкой, В. М. Голицын, граф П. А. Шувалов, А. Бибиков и А. Юревич обратились с просьбой установить в дипломатическом представительстве в Веве старую походную церковь.

С целью покрытия расходов на передачу и установку старой церкви и для обеспечения духовенства русские стали собирать средства.

29 декабря 1870 (10 января 1871) митрополит Исидор (Никольский) разрешил перенос храма, который состоялся 22 мая (3 июня) 1871 года. Богослужения совершались в зимний период.

Храм находился в одном из залов гостиницы «l’Angleterre»; 1 (13) ноября 1874 года церковь была перенесена в дом Гунтерт (rue du Simplon).

Современный храм.

20 сентября (2 октября) 1872 года при родах скончались графиня Варвара Петровна Орлова и её новорождённая дочь Мария. В память о ней её отец - граф Пётр Павлович Шувалов - решил построить церковь.

В 1873 году граф попросил разрешение на строительство церкви в Веве за свой счёт. Для храма он передал землю, которой он владел, и иконостас с утварью семейной часовни, находившейся первоначально в Палермо, а затем Париже. При этом строительство православного храма было признано важным для противодействия протестантской и католической пропаганде.

5 (17) мая 1873 год было разрешено строить храм с условием, что он будет приписан к Женевской церкви, при этом проведение богослужений в храме не скажется на выполнении настоятелем основных обязанностей.

Проект храма был подготовлен в 1874 году архитектором И. А. Монигетти. В том же году произошла закладка храма. За строительными работами наблюдал техник Жан-Самуэль Кезер-Доре (фр. Jean-Samuel Késer-Doret).

Церковь Святой Варвары была освящена 1 (13) октября 1878 года.

Храм был приписан к Женевской церкви. Богослужения совершались 15 раз в год, преимущественно в будние дни. В 1879 году церковь была принята в ведение Министерства иностранных дел.

В первые годы существования церкви в Веве был отмечен целый ряд конфликтов между протоиереем Женевского храма Афанасием Петровым с одной стороны, и старостой храма князем Андреем Трубецким, поддерживаемым российским дипломатом в Берне, с другой стороны. Конфликт был связан с вопросом об управлении церковью и проявлялся в сложной переписке между различными сторонами с взаимными обвинениями, при участии Святейшего Синода и Министерства иностранных дел.

В этот период радикально изменился политико-социальный состав россиян, приезжающих на берег Женевского озера: здесь проживали, как правило, революционно настроенные иммигранты. Количество прихожан храма резко снизилось.

В конце 1880 года храм был закрыт на непродолжительное время, вскоре 20 января (1 февраля) 1881 года скончался староста храма князь П. Трубецкой.

Впоследствии храм оставался приписным к храму в Женеве. Во второй четверти XX века церковь перешла в юрисдикцию Русской православной церкви за границей.

Храм каменный, однокупольный.

Построен в северо-русском стиле XVII века.

Здание церкви состоит из двух кубов: большого с окнами, резными столбиками и арками; меньшего, увенчанного кокошниками, служащими основанием барабана. Барабан обрамлён столбиками, между которым застеклённые пролёты.

С улицы к паперти ведет крытый ход с каменными воротами.

Здание храма окружено садом и каменной стеной.

В церкви находится много старинных икон».

Слава ​​ и благодарность тому, кто собрал этот материал.

Он простит мне его использование.

Еду.

23 Париж. Сначала ​​ - Mante-la-Jolie! Собор одиннадцатого века.

Специальная музейная карточка за 150 французских франков позволяет посещать все музеи Парижа в течение пяти дней.

25  ​​​​ Веду внимательно общий дневник, а этому достаются только важные уточнения, поэтому в датах не добиваюсь точности.

Вот о Моро

6 апреля в Париже в семье архитектора родился Гюстав Моро (фр. Gustave Moreau) (6 апреля 1826, Париж - 18 апреля 1898, Париж) - французский художник, представитель символизма.

Учился в Школе изящных искусств в Париже у Теодора Шассерио и Франсуа-Эдуара Пико, посетил Италию (1857-1859) и Нидерланды (1885).

С 1849 года Гюстав Моро начинает выставлять свои работы в Салоне - выставке живописи, скульптуры и гравюры, ежегодно проводившейся с середины XVII века в Большом салоне Лувра.

С 1857 по 1859 Моро проживает в Италии, где изучает и копирует полотна и фрески знаменитых мастеров.

Осенью 1859 года Моро возвращается домой и знакомится с молодой женщиной – Александриной Дюре, работавшей гувернанткой недалеко от его мастерской. Они проживут вместе более 30 лет. После смерти Александрины в 1890 году художник посвящает возлюбленной одно из своих лучших полотен - “Орфей у гробницы Эвридики”, 1891.

На протяжении 1860–х годов произведения Моро пользуются огромным успехом и популярностью. Критики называют художника Гюстава Моро спасителем жанра исторической живописи.

В течение всей жизни Гюстав Моро писал фантастически пышные, мастерски исполненные в духе символизма композиции на мифологические, религиозные и аллегорические сюжеты, лучшие из которых - “Эдип и сфинкс”, 1864, Метрополитен-музей, Нью-Йорк; “Орфей”, 1865, Музей Лувр, Париж; “Саломея”, 1876, Музей Орсе, Париж; “Галатея”, 1880, Музей Гюстава Моро, Париж.

В основе картины “Галатея” – сюжет из греческой мифологии, повествующий о неразделенной любви циклопа Полифема к нереиде Галатее. Чувственная обнаженная нимфа томно расположилась в экзотическом гроте, богато и причудливо украшенном яркими анемонами, кораллами и другими окаменевшими растениями. На нее пристально взирает жутковатое трехглазое чудовище. Мириады подводных растений с их интенсивной окраской и плавная живописная манера создают в картине колдовскую атмосферу, похожую на сон. Гюстав Моро был тесно связан с движением символизма; входившие в него художники отказались от объективности и натурализма представителей импрессионизма. В поисках вдохновения символисты обращались к литературе или античной и северной мифологии, часто произвольно соединяя их друг с другом. В 1888 году Моро избирают членом Академии изящных искусств и спустя четыре года профессор Моро становится руководителем мастерской в Школе изящных искусств.

В 1890-х здоровье художника резко ухудшилось. Он подумывает о завершении своей карьеры и возвращается к своим незаконченным картинам. Одновременно Моро приступает к работе над своим последним шедевром – “Юпитер и Семела”, 1894-1895. Моро хотел сохранить свои работы для будущих поколений и не желал, чтобы после смерти его наследие оказалось рассеянным по всему свету. Художник превратил два верхних этажа дома, купленного его родителями еще в 1852, в экспозиционное пространство и завещал государству дом со всеми находившимися там произведениями и всем содержимым квартиры. Экспозиция музея в основном состоит из незаконченных работ художника и черновых набросков. Это придает уникальность и необычность коллекции, ощущение незримого присутствия великого мастера. На данный момент музей насчитывает около 1200 холстов и акварелей, 5000 рисунков, которые экспонируются с учетом пожеланий их автора. Гюстав Моро умер от рака 18 апреля 1898 года. Похоронен на кладбище Монпарнас в Париже.

25  ​​​​ АВГУСТА ​​ 

Рано утром прохожу в Лувр, обхожу остатки старой стены. Сколько шедевров! Если я не утонул в этом море, то только потому, что давно считал его родным.

Иду по Парижу! Расписание: ​​ четыре часа в Лувре, четыре часа в Gare d’Orsay, обязательно Бабур (тут большая выставка Бретона), плюс обходы менее известных музеев.

Каково смотреть шедевры под гул толпы! Толпы теряются в картинах, трутся об их человеческую кожу. Картины – близкие существа, их близость и только она защищает от толпы. ​​ 

Самое сильное впечатление - конечно, ​​ Эдуар ​​ Мане в Гар д'Орсе.

«Олимпиа» меня не ​​ соблазняет, но мне приятно на нее смотреть.

У нее холодность современной, абсолютно современной женщины.

А как хорош портрет Берты Доризо!

Ее лицо как бы озарено и искажено предчувствием страсти.

Неправильные, странные глаза даны с точки зрения мужчины, который готов ответить на ее страсть.

«Завтрак на траве» - изящная, роскошная насмешка над изъянами цивилизации.

Как приятен подлинный Лотрек: на очень близких разрывах.

Вот я в Париже, - а где мои чувства? Где я сам? Разве в эту социальную жизнь вписаться легче, чем в русскую?

«Зона» Аполлинера.

«Сейчас ты идешь совсем один».

Гимн Парижу.

Музеи Моро, Пикассо, Родена, Бурделя!

А подняться на Нотрдам?!

Нынче вот глянулся Seurat. Его состояния души. Чувствуется, с каким тщанием в молодости он копировал Пуссена.

А сам Пуссен? Парижский и питерский – два разных Пуссена.

Кладбище Монпарнас. ​​ 

Это юг Парижа, район Монпарнас, 14-й муниципальный округ. ​​ Основано в 1824 г. на месте бывших ферм, поначалу называлось «Южное кладбище».

Вот кого искал:

Александр Алехин, шахматист. ​​ Мой шахматный кумир детства.

Сэмюел Беккет, писатель и драматург. ​​ Мой кумир театра абсурда и просто Театра. Уговаривал Полунина поставить что-нибудь его. ​​ Пронизывающие, горькие образы.

Симона де Бовуар, писательница и философ. ​​ Более интересный человек, чем писательница. ​​ «Бобр»: подруга Сартра. ​​ 

Жан Бодрийяр, культуролог и философ-постмодернист. ​​ Собрат-постмодернист. ​​ 

Брассай, фотограф

Константин Бранкузи, скульптор

Эмиль Антуан Бурдель, скульптор

Шарль Гарнье, архитектор, создатель оперных театров в Париже и Одессе

Серж Генсбур, поэт и бард

Шарль Мари Жорис Гюисманс, писатель. ​​ Его роман «Наперекор» или «Против течения». ​​ 

Маргерит Дюрас, писательница

Эжен Ионеско, писатель

Хулио Кортасар, писатель

Пьер Ларусс, энциклопедист

Ги де Мопассан, писатель

Жюль Анри Пуанкаре, математик

Серж Реджиани, актер и певец

Ман Рэй, художник-сюрреалист

Шарль Огюстен Сент-Бёв, литератор

Камиль Сен-Санс, композитор

Жан-Поль Сартр, писатель

Дельфин Сейриг, актриса. ​​ 

Она умерла в прошлом году. ​​ О ней много в дневнике кино. Замечательный женский образ. ​​ 

Хаим Сутин, художник

Сезар Франк, композитор.

Боже ты мой! ​​ Я старательно списал тех, кого должен был найти.

Легко набрел на могилу Бодлера.

28 ​​ Вернадский:

Для Гёте чувство и понимание природы в их художественном выражении и в их научном искании были одинаково делом всей жизни, были неразделимы

Сентябрь ​​ 

1  ​​ ​​ ​​​​ И тут, в Европе, я нашел мой страх, мои комплексы. ​​ Тут нет ничего, как и в России, что бы примирило меня с жизнью.

Я вымаливал душевного покоя у Франции.

Она отказала.

Далекие лица зовут меня.

Франция так и остается эталоном искусства, - уже вопреки смыслу.

5  ​​​​ M. M. ДОСТОЕВСКОМУ

5 сентября 1846. Петербург

Спешу тебя уведомить, любезный брат, что я кое-как добрался до Петербурга и остановился, как желал, у Трутовского. Качки я не чувствовал, но в дороге и здесь в Петербурге промок до костей и простудился совсем, кашель, насморк и всё это у меня в самой сильной степени. Первое время было ужасно скучно. Я ходил нанимать квартиру и нанял уже за 14 руб. серебр<ом> от жильцов 2 маленькие комнатки, с хорошею мебелью и прислугою, но еще не переехал. Адресс же: напротив Казанского собора, в доме Кохендорфа, в нумере 25. (1) По этому адрессу ты мне и пиши поскорее; ибо очень желаю от тебя письма. На мне грусть страшная.

Белинские доехали хорошо, и с самой пристани я еще не видался с ними.1 Зашел на другой день к Некрасову. Он живет в одной квартире с Панаевыми, и потому я виделся со всеми. Альманах идет; нужно спешить2. Про лавку я не хотел спрашивать и не знаю; но верно тоже идет. 3 Но вот известие: чтоб узнать адресс Некрасова, я зашел к Прокоповичу. Он мне объявил причину приезда Некрасова в Ревель - причину, которую он держал в тайне, по разным политическим видам, и не говорил даже и Прокоповичу; да тот догадался по разным данным. Приезжал он видеться с Масальским, чтобы купить у него "Сын отечества". Дело-то кажется пошло на лад, и к Новому году у нас может быть новый журнал.4

Я тебе ничего не говорю о Гоголе, но вот тебе факт. В "Современнике" в следующем месяце будет напечатана статья Гоголя - его духовное завещание, в которой он отрекается от всех своих сочинений и признает их бесполезными и даже более. Говорит, что не возьмется во всю жизнь за перо, ибо дело его молиться. Соглашается со всеми отзывами своих противников. Приказывает напечатать свой портрет в огромнейшем количестве экземпляров и выручку за него определить на вспомоществование путешествующим в Иерусалим и проч. Вот. - Заключай сам.5

Был я и у Краевского. Он начал набирать "Прохарчина"; появится он в октябре. Я покамест о деньгах не говорил; он же ласкается и заигрывает. У других ни у кого не был еще. Языков открыл контору и выставил вывеску.6 На дворе страшный дождь и потому трудно выходить. Я еще живу у Трутовского, завтра же переезжаю на квартиру. Насчет шинели тоже никак нельзя было хлопотать за хлопотами и дождем. Хочу жить скромнейшим образом. Желаю и тебе того же. Нужно дело делать помаленьку. Поживем и увидим. А теперь прощай. Я спешу. Много бы хотелось написать, да иногда лучше и не говорить. Пиши. Жду от тебя ответа в наискорейшем времени. Целуй детей. Кланяйся Эмилии Федоровне. Тоже поклонись и другим, кому следует. С следующей почтой напишу гораздо более. Это только уведомление. Прощай, желаю тебе всего лучшего, бесценный друг мой, - а главное покамест терпения и здоровья.

Твой брат Ф. Достоевский.

На обороте: Его благородию Михайле Михайловичу Достоевскому. В Ревель.

В Инженерную команду. Г-ну инженер-прапорщику.

Примечания:

1 Речь идет о возвращении Достоевского вместе с семьей Белинского на пароходе из Ревеля в Петербург осенью 1846 г.

2 См. письмо 25, примеч. 4.

3 Возможно, речь идет о комиссионной продаже Н. А. Некрасовым «Петербургского сборника».

4 С нового 1847 г. Некрасов и И. И. Панаев приобрели и начали издавать не «Сын отечества», а «Современник». Официальным редактором журнала стал А. В. Никитенко.

5 О предполагаемой публикации «Завещания» Гоголя в «Современнике» Достоевскому мог сообщить друг Гоголя Н. Я. Прокопович. Оно появилось в печати лишь в начале 1847 г. в составе «Выбранных мест из переписки с друзьями». Ироническое восприятие его Достоевским отражает позицию круга Белинского по отношению к религиозной моралистике Гоголя.

6 Имеется в виду открытая в октябре 1846 г. H. H. Тютчевым и М. А. Языковым «Контора агентства и комиссионерства», предназначенная для снабжения провинциалов предметами жизненного обихода и книгами. В 1847—1850 гг. через нее рассылался «Современник». Однако из-за отсутствия порядка в делах контора часто терпела материальный урон и в конце 1850-х гг. прекратила свое существование (см.: Панаева. С. 207—209, 432).

(1) далее: Только ты мне - затем две густо зачеркнутые строки, заканчивающиеся словами: уведомлю их после.

9  ​​​​ M. M. ДОСТОЕВСКОМУ

9 сентября 1847. Петербург

Спешу отвечать на твое письмо, брат. Ну уж как хочешь с семейством, как сам лучше рассчитываешь, но ты, относительно себя самого, уж ни за что не изменяй своей диспозиции. Ты боишься, что тебе не дадут отсрочки; но разве ты не можешь взять отпуска на 2, на 3 месяца? А если не можешь, то справься у окружного командира и просто попроси его, чтобы задержки в отсрочке не было. Ведь это если захотят прижать; но, я думаю, прижимать выходящего в отставку не будут. Только ты все-таки приезжай. Ты пишешь, что приедешь к 1-му октября; но в таком случае ты только 2-го сентября подашь в отпуск, (1) следовательно, срок ему в 1/2 ноября, а в половине ноября может выйти твоя отставка.

Ты говоришь, что покачивают головами; а я тебе говорю - не приходи в расстройство от этого. Пишешь, что и у меня первый блин комом. Но ведь это только теперь; погоди, брат, поправимся. А у нас ассоциация. Невозможно, чтоб мы оба не выбились на дорогу; вздор! Вспомни, какие люди покачивают головами! Свое, что теперь получаешь, ты всегда получишь здесь в Петербурге, да еще не такой тяжелой работой. Буду сидеть на своей квартире и ждать тебя. Я теперь нездоров и кончаю повесть, чтоб напечатать ее в октябре месяце. И потому тороплюсь.

Не пишешь, какого числа ты отправляешься в Ревель. Но всё равно; письмо мое, может быть, застанет тебя накануне отъезда. Как-то ты устроишь там семейство? 125 руб. сереб<ром> мало денег. Я напишу к москвичам, но ты напиши тоже еще из Гельсингфорса и сам объяви, чтоб деньги высылались на мое имя.* Ясно, что Карепин сукин сын и подлец первой степени.

Приезжай, брат, скорее. В припадке страшной нужды я могу достать денег. Но знаешь ли, сколько мне нужно самому? По крайней мере 300 руб. сереб<ром> к 1-му октября. Из этих денег 200 будут отданы за долги, а 100 истратятся на меня самого, и всё это, если еще будут деньги. На всякий случай я тебе напишу всё то, что я могу осуществить до 1-х чисел октября, если б предстояла крайняя надобность.

От Краевского............... 50 р. сереб<ром>

От Некрасова............... 100 "

В одном месте............... 50 сереб<ром> И продав право изд<ания>

"Бедн<ых> люд<ей>" ...... 200 сереб<ром>

----------------

400 руб. сереб<(ром)>.

Этот куш хороший, но он меня разорит, приняв в соображение продажу "Бедных людей". Мне некогда издавать "Бедных людей". Но чрез одну типографию я надеюсь их напечатать без денег. Если бы ты здесь случился, ты бы похлопотал об этом, и тогда мы бы всю зиму получали да получали. - Ты не дурно сделаешь, если приедешь как можно скорее. Скажу тебе, что, может быть, есть надежда, что работа, об которой я тебе писал прошлый раз, будет у тебя, если ты будешь в городе. Кроме того, есть одно издание к Новому году, колоссальное, затеваемое с огромным капиталом, в котором тебе можно будет доставить много работы переводно-компиляционной. Кроме того, можно будет достать переводов у Краевского или у Некрасова, с которым я сойдусь для этого окончательно, чего он донельзя желает. Кроме того, есть еще одно издание к Новому году, да еще одно. И все будут осуществлены.

Как жаль, что ты не доперевел театр Шиллера. Если б он был весь, его бы можно было продать. Собери всё, что есть. На днях, когда я говорил Краевскому, что ты бы мог перевесть книгу для Географического общества (в прошлом письме) и что ты знаешь немецкий язык и перевел всего Шиллера, Краевский вдруг спросил необдуманно: А где его перевод? И потом вдруг замолчал, одумавшись. Хоть не в "Отечеств<енные> записки", а Краевский мог бы содействовать приобретению.

Ну прощай, мой милый. Многого не написал, что хотел, ей богу некогда.

Твой весь Ф. Достоевский.

Поклон Эмилии Федоровне. Целуй детей.

Видишь ли, что значит ассоциация? Работай мы врозь, упадем, оробеем и обнищаем духом. А двое вместе для одной цели - тут другое дело. Тут бодрый человек, храбрость, любовь и вдвое больше сил.

Пиши обо всем как можно обстоятельнее. Внимательнее и точнее пиши мне о цифрах (денег, времени и т. д.).

* Это непременно нужно.

Примечания:

(1) было: в отставку

12  ​​ ​​​​ Экскурсия по Лувсьенну, городку под Парижем. ​​ 

Кто тут только ни жил: и Моне, «БиБи», и Боннар. ​​ 

14  ​​​​ Завтра покидаю Париж.

Щемящая боль: мечты мои не сбылись: я не нашел моего Парижа, не нашел, не открыл моей Франции.

Чужая, бесконечно чужая страна.

Она близка только в искусстве.

На прощанье брожу.

Улица Дарю.

Православный храм Александра Невского.

Мало того, что он - священный покровитель Петербурга, так еще с его сына Даниила Александровича, первого князя московского, начинается возвышение Москвы, превращение ее в столицу.

Дарю – французский генерал. Тот самый, которому Наполеон доверил охранять Москву в 1812 году.

Я пришел к этому храму и полдня провел перед ним. Разговорился с русской, давнишней прихожанкой, и она посоветовала возвращаться в Россию.

- Ведь сейчас нет эмиграции, - сказала она.

И на самом деле, мне ничего не угрожает.

17  ​​​​ M. M. ДОСТОЕВСКОМУ

17 сентября 1846. Петербург

Любезный брат.

Посылаю тебе шинель. Извини, что поздно. Задержка была не с моей стороны, отыскивал моего человека и наконец-то нашел. Без него же купить не мог. Шинель имеет свои достоинства и свои неудобства. Достоинство то, что необыкновенно полна, точно двойная, и цвет хорош, самый форменный, серый; недостаток тот, что сукно только по 8 руб. ассигнациями. Лучше не было. Зато стоила только 82 руб. ассиг<нациями>. Остальные деньги употреблены на посылку. Что делать: были сукна и по 12 руб. ассигнац<иями>, но цвета светло-стального, отличного, но ты ими брезгаешь. Впрочем, не думаю, чтоб тебе не поправилась. Она еще немного длинна.

И не писал тебе до сих пор из-за шипели. Я уже тебе объявлял, что нанял квартиру. Мне не дурно; только средств в будущем почти не имею. Краевский дал 50 руб. сереб<ром> и по виду его можно судить, что больше не даст; мне нужно сильно перетерпеть.

"Прохарчин" страшно обезображен в известном месте. Эти господа известного места запретили даже слово чиновник и бог знает из-за чего; уж и так всё было слишком невинное, и вычеркнули его во всех местах. Всё живое исчезло. Остался только скелет того, что я читал тебе. Отступаюсь от своей повести.1

Нового у нас ничего не слышно. Всё по-старому; ждут Белинского. M-me Белинская тебе кланяется. Все затеи, которые были, кажется, засели на месте; или их, может быть, держат в тайне - черт знает.2

Я обедаю в складчине. У Бекетовых собралось шесть человек знакомых, в том числе я и Григорович.3 Каждый дает 15 коп. серебр<ом> в день, и мы имеем хороших чистых кушаний за обедом 2 и довольны. Следовательно, обед мне обходится не более как 16 руб.

Пишу к тебе наскоро. Ибо запоздал, и человек ждет с посылкой, чтобы нести на почту. У меня еще больше нескладицы, чем когда у тебя зубы болели. Очень боюсь, что шинель тебе поздно придется. Что делать? Я старался всеми силами.

Пишу всё "Сбритые бакенбарды". Так медленно дело идет. Боюсь опоздать.4 Я слышал от двух господ, именно от одного 2-го (1) Бекетова и Григоровича, что "Петербур<гский> сборник" в провинции не иначе называется как "Бедными людьми". Остального и знать не хотят, хотя нарасхват берут его там, перекупают друг у друга, кому удалось достать, за огромную цену. А в книжных лавках, н<а>пр<имер> в Пензе и в Киеве, он официально стоит 25 и 30 руб. ассигнац<иями>. Что за странный факт: здесь сел, а там достать нельзя.

Григорович написал удивительно хорошенькую повесть, стараниями моими и Майкова, который, между прочим, хочет писать обо мне большую статью к 1-му января,5 эта повесть будет помещена в "Отеч<ественные> записки", которые, между прочим, совсем обеднели.6 Там (2) нет ни одной повести в запасе.

У меня здесь ужаснейшая тоска. И работаешь хуже. Я у вас жил как в раю, и черт знает, давай мне хорошего, я непременно сам сделаю своим характером худшее. Желаю Эмилии Федоровне удовольствий, а всего более здоровья, искренно желаю; я много об вас всех думаю. - Да, брат: деньги и обеспечение хорошая вещь. Целую племянников. Ну прощай. В следующем письме напишу более. А теперь, ради бога, не сердись на меня. Да будь здоров и не ешь так много говядины.

Адресс мой:

У Казанского собора, на углу Большой Мещанской и Соборной площади, в доме Кохендорфа, № 25.

Прощай.

Твой брат Ф. Достоевский.

Старайся есть как можно здоровее, и, пожалуйста, без грибков, горчиц и тому подобной дряни. Ради бога.

Т<вой> Д<остоевский>.

Примечания:

1 Ввиду отсутствия автографа «Господина Прохарчина» трудно судить о размерах купюр, сделанных цензурой. Однако окончательный текст рассказа позволяет предположить, что Достоевскому удалось восстановить часть из них (см. об этом: наст. изд. Т. 1. С. 455).

2 Речь, вероятно, идет о задуманном Белинским альманахе и о приобретении сторонниками Белинского нового журнала.

3 О сближении с братьями Бекетовыми см.: Григорович. С. 93; Поддубная Р. Н. Кружок Бекетовых в идейных исканиях Ф. М. Достоевского // Вопросы русской литературы. Львов, 1974. Вып. 2. С. 3—10.

4 См. письмо. 25, примеч. 5.

5 Имеется в виду будущая статья В. Н. Майкова «Нечто о русской литературе в 1846 г.» с отзывом о «Бедных людях» и «Двойнике» и характеристикой своеобразия таланта Достоевского (см.: наст. изд. Т. 1. С. 438—439, 450).

6 Речь идет о повести Д. В. Григоровича «Деревня» (ОЗ. 1846. № 12).

(1) над словом: одного

(2) было: У них

(3) было: в семье

30  ​​​​ КОНДИЛЬЯК

Но, главное, если Вы желаете соблюдать предосторожность, необходимую для того, чтобы овладеть истинными знаниями, - не доверяйте самому себе. Помните, что наилучшим образом доказанные, самые достоверные истины подчас оказываются в противоречии с тем, что мы считаем убедительным, и мы ошибаемся, потому что нам удобнее рассуждать, следуя предрассудку, нежели выносить приговор самому предрассудку. Не верьте видимости, приучитесь сомневаться даже в тех вещах, которые всегда казались Вам несомненными; исследуйте. Когда на смену какому-нибудь предрассудку приходит новое воззрение, все же не торопитесь с решением. Помните, что сразу мы не приходим к открытиям; мы их достигаем, переходя от одной догадки к другой, от одного предположения к другому; словом, мы продвигаемся вперед ощупью. Следовательно, если нами могут руководить догадки, все же ни одна из них не является пределом, где мы должны остановиться, - надо неустанно идти вперед, пока не достигнешь либо очевидности, либо аналогии. Впрочем, если Вы понимаете, что методы всего лишь помогают Вашему уму, то Вы также понимаете, что должны исследовать свой ум, чтобы судить о том, насколько просты методы, насколько они полезны. Речь идет, таким образом, о том, чтобы Вы наблюдали, как Вы мыслите, и выработали в себе искусство мыслить так же, как выработали в себе искусство писать и искусство рассуждать.

Этьенн Бонно де Кондильяк (фр. Étienne Bonnot de Condillac; 30 сентября 1715, Гренобль, Франция - 3 августа 1780, Лаи-ан-Валь, Франция) - французский философ, аббат. Родной брат Мабли и двоюродный брат д'Аламбера. ​​ Вращался некоторое время в кругу энциклопедистов, в 1768 году стал членом французской академии, до того был воспитателем внука Людовика XV, инфанта Фердинанда Пармского. Умер в 1780 году.

Октябрь

1 ​​ ДР Кро

Charles Cros

Sonnet : (Sonné!)

Moi, je vis la vie à côté,

Pleurant alors que c’est la fête.

Les gens disent : « Comme il est bête ! «

En somme, je suis mal coté.

J’allume du feu dans l’été,

Dans l’usine je suis poète ;

Pour les pitres je fais la quête.

Qu’importe ! J’aime la beauté.

Beauté des pays et des femmes,

Beauté des vers, beauté des flammes;

Beauté du bien, beauté du mal.

J’ai trop étudié les choses ;

Le temps marche d’un pas normal :

Des roses, des roses, des roses !

Шарль Кро ​​ Charles Cros.

1 октября 1842, Фабрезан - 9 августа 1888, Париж.

Французский поэт и изобретатель.

6  ​​​​ Издание

ГАЗЕТНЫЕ СТАРОСТИ

6 ОКТЯБРЯ 1912 ГОДА

В Париже все газеты нападают на префекта Лепина, отказывающегося почему-то издать обязательное постановление о дамских булавках.

Каждый день какая-нибудь дама выкалывает глаз пассажиру в трамвае или автобусе, а префект парижской полиции молчит, как будто так и должно быть.

Любопытно, что почти во всех крупных городах Франции существуете правило, по которому дамы не могут входить в вагон без предохранителей на шляпках, и только в Париже их не желают стеснять.

Характерный случай.

На днях в Вене одну даму привлекли к ответственности за то, что она причинила одному пассажиру увечье своей булавкой.

На суде выяснилось, что дама надевала свою «роковую» шляпку ровно 25 минут и... поленилась надеть предохранитель, на что потребовалось бы не более одной секунды...

7  ​​​​ В этот день месяца 7 ОКТЯБРЯ 1907 ГОДА

РАЙНЕР МАРИЯ РИЛЬКЕ пишет КЛАРЕ РИЛЬКЕ

Париж VI, рю де Кассет, 29

...Сегодня утром я снова был в Salon d'Automne ...Там был и граф Кесслер и с изящной откровенностью много говорил мне о новой «Книге образов», которую они с Гофмансталем читали друг другу вслух. Разговор происходил в зале Сезанна, который сразу же захватывает все внимание зрителя. Ты знаешь, что на выставках мне всегда любопытнее смотреть не на живопись, а на людей, которые бродят по залам. Так было в Salon d'Automne и на этот раз, - за исключением зала, где выставлен Сезанн. Здесь вся правда действительности на его стороне: в этой пустой, как бы ватной синеве, свойственной лишь ему одному, в этих красных и в этих лишенных оттенков зеленых тонах, и в рыжеватой черноте его винных бутылок. И как бедны все его предметы: его яблоки можно есть только печеными, его винные бутылки так и просятся сами в разношенные, округлившиеся карманы простых курток. Прощай...

8  ​​ ​​​​ Greave and Corinthian helmet from the tomb of Denda. The name of the warrior (Denda) is engraved on the left greave. From a Greek workshop in South Italy, 500–490 BC.

Staatliche Antikensammlungen, Munich

Мюнхен. Опять посещаю «Музей египетского искусства». Глиптотека.

Heracles sits in the middle of the scene and plays on a kithara. His weapons, the club, the bow and the quiver are hanging on the wall. The shield of Athena leans behind him. The Goddess sits on a stool in front of the Hero. Hermes and Dionysus are also present. Attic black figured hydria, ca. 525-475 BCE. Munich, Antikensammlungen.

Геракла особенно новое время любит изображать таким расслабленным.

13  ​​​​ «Частная» евхаристия на квартире в Мюнхене.

Евхаристия (греч. ευχαριστία - благодарение),

Святое Причастие - главнейший, признаваемый всеми христианскими вероисповеданиями обряд.

У ​​ православных, католиков, лютеран - Таинство, при котором верующие христиане вкушают Тело и Кровь Иисуса Христа под видом хлеба и вина, и, согласно их вероучению, через этот акт взаимной жертвенной любви соединяются непосредственно с самим Богом.

Совершение его составляет основу главного христианского богослужения, у католиков, православных, лютеран, англикан и некоторых других церквей - Литургии.

В процесс полного сущностного (но не акцидентного) превращения хлеба и вина (Святых Даров) в Тело и Кровь Христову верит Католическая Церковь и Православная Церковь.

Церковь видит в пресуществлении чудо всемогущества Божия, подобного чуду сотворения Богом мира из ничего или претворения воды в вино.

Согласно Евангелию, евхаристия была установлена самим Иисусом Христом на Тайной Вечери.

Причащение необходимо каждому христианину для спасения:

- Иисус же сказал им: истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни» (Ин.6:53-58).

По учению Православной, Католической и Армянской Апостольской церквей в таинстве Евхаристии хлеб и вино пресуществляются в истинные Тело и Кровь Христовы. Кальвинисты не признают полностью пресуществления, а допускают только «соприсутствие» действительных Тела и Крови Христовых в Евхаристии с хлебом и вином; по их учению, однако, вкушающие хлеб и вино Евхаристии приобщаются в ней действительных Тела и Крови Христовых, сами же хлеб и вино служат лишь символами Тела и Крови, которые, по учению Цвингли, вкушают только духовно, мысленно, очами веры.

((боже, как интересно!))

Христианские вероисповедания, возникшие в более поздний реформационный период церкви (анабаптисты, баптисты, методисты, адвентисты, пятидесятники и др.) не признают непосредственного пресуществления хлеба и вина в буквальные Плоть и Кровь Христа, но учат воспринимать в вине и хлебе во время причастия только символы и образы Тела и Крови Иисуса Христа, и, вкушая их, верою мысленно переживать голгофские страдания Иисуса Христа.

((литературный подход))

В православной святоотеческой традиции нет попыток определить точный момент преложения Святых Даров.

Православная церковь считает, что благодать Святого Духа невидимо сходит на освящаемые Дары в течение всей Евхаристии.

Эпиклезой ​​ (призыванием Духа Святого на предлежащие Дары) ​​ завершается время полного сущностного (но не акцидентного) превращения хлеба и вина (Святых Даров) в Тело и Кровь Христовы ​​ (иногда это неверно понимается как определение Православной церковью момента преложения Святых Даров).

В католицизме считается, что для пресуществления Святых Даров важна вся анафора в её совокупности, но центральное место отводится словам Иисуса Христа, которыми была установлена Евхаристия (Мф.26:26), и которые трактуются как тайноустановительные.

Таинство Евхаристии может совершить только епископ или священник по его поручению. Таинство должно совершаться в храме, лишь в случае каких-либо особых обстоятельств допускается его совершение вне храма.

Согласно 7-му правилу VII Вселенского Собора в престолы, на которых совершается Евхаристия, должны полагаться частицы мощей святых мучеников. В поместной традиции Русской Православной Церкви мощи с 1655 года зашиваются также в антиминсы, что даёт возможность служить Литургию вне храма.

В Католической церкви после Второго Ватиканского собора положение мощей на алтарный камень является необязательным.

Согласно учению св. отцов, Евхаристия - это «таинство таинств», ежедневное реальное присоединение к воплощению Логоса; при этом причащение есть реальное, конкретное о-божение человека, реальное приобщение к Божеству, которое, как писал Симеон Солунский (XV век), является целью Литургии и «вершиной всех благ и желаний».

В трактате «О таинственном теле Господа Иисуса Христа» св. Геннадий Схоларий пишет:

Тело Христово питает телесно, чистотой же благодаря единению с Божественной природой очищает и освящает, доставляя нам достаточную духовную пищу; питаемые так, мы прекрасно восходим к духовному совершенству и здравию...  ​​​​ Таинство евхаристии - ​​ священнейшее всех Таинств, превосходящее само Таинство Крещения: тем Крещением Владыка общается с нами только по силе (по энергии), а сим Евхаристией - по сущности.

Св. Иоанн Дамаскин пишет о том, что люди, в отличие от святых ангелов, благодаря Евхаристии причаствуются не просто энергии Божества, но Божественному естеству Троицы:

Ангелы стали участниками и сделались «общниками» не естества божественного, но - действия (энергии) и благодати; из людей же, те бывают участниками и делаются общниками божественного естества, которые принимают Святое Тело Христово и пьют Его Кровь. Ибо Тело и Кровь соединены с божеством по ипостаси; и два естества в принимаемом нами Теле Христовом соединены в ипостаси неразрывно; и мы бываем причастниками двух природ: Тела - телесно, Божества - духовно, скорее же, обеих обоюдно. Не по ипостаси мы - одно и то же, что и Спаситель, но по соединению с Телом и Кровью.

Евхаристия - это жертва о всех и за вся, актуализация голгофского жертвоприношения, «таинственное жертвоприношение», по выражению патриарха Германа (VIII век).

Это - благодарственная (отсюда и название - «благодарение») жертва Богу.

Евхаристия - это и «небесная Литургия», вечная евхаристическая жертва в недрах Святой Троицы (Предвечный Совет), длящаяся постоянно. Священник во время богослужения «мысленно созерцает небесную службу», а «мы, - указывает патриарх Герман, - уже не на земле, а на Небе предстоим царскому престолу Бога».

Земная литургия в Евхаристии перерастает в небесную и совершается одновременно «как горе, так и долу».

Святые Дары (хлеб и вино) пресуществляются действием Святого Духа в Плоть и Кровь закланной голгофской Жертвы.

Преп. Анастасий Синаит пишет:

Тленно есть Тело Христово до Воскресения как приносимое в жертву, умерщвляемое, терпящее раны, раздробляемое и Вкушаемое.

Евхаристия, таким образом, переносит во времени на Голгофу, где совершилось искупительное распятие не хлеба и вина, а обо’женной Плоти и Крови Бога.

Константинопольский собор 1157 года анафематствует всех, кто толкует слова «сие творите в Моё воспоминание» как субъективный акт.

Согласно вере святых отцов, тело и душа всегда ипостасно едины, даже если и разлучаются физически. Ипостась не раздробляется ничем.

Св. Иоанн Дамаскин пишет в «Философских главах»:

Если природы в определенный момент ипостасно соединились между собой, то они навсегда остаются неотделимыми друг от друга. В самом деле, хотя со смертью душа и отделяется от тела, тем не менее ипостась их остается одна и та же, ибо ипостась есть изначальный самостоятельный источник всякого бытия. Таким образом, и тело, и душа всегда удерживают одно и то же начало своего бытия и ипостасного единства, хотя и разлучаются друг с другом.

Поскольку в момент Смерти Иисуса на Кресте Его ипостась (второе Лицо Троицы), согласно православному вероучению, не отделялась ни от тела, ни от души, то не отделялось и Его Божество, которое ипостасно соединено с Его человеческим естеством.

Как было сказано выше, в православии, в соответствии со структурой византийского евхаристического канона, традиционно принято отмечать тайносовершительную значимость не «установительных слов», а следующей за ними эпиклезы (греч. Έπίκλησις), то есть призывания Святого Духа на Святые Дары и на молящихся, заканчивающегося троекратным «Аминь» диакона.

Епископ Астраханский и Енотаевский ​​ Михаил:

В то время как исторические Церкви - Православная, Римско-Католическая и дохалкидонские - исповедуют реальное пресуществление хлеба и вина в истинное Тело и истинную Кровь Иисуса Христа, протестантские Церкви, при всем разнообразии их евхаристических доктрин, отрицают субстанциальный, вещественный характер присутствия Тела и Крови под видами хлеба и вина.

Сущность ​​ святого Таинства причащения состоит в том, что во время совершения Божественной Литургии пшеничный хлеб и виноградное вино силою и действием Святого Духа пресуществляются (превращаются), становятся истинным Телом Христовым и истинной Кровью Христовой и служат для принимающих их христиан подлинным духовным и телесным соединением со Христом: «Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь во Мне пребывает и Аз в нем».

Этому чудо воплощения, Христу было угодно прикрыть под видом хлеба и вина Пречистое Свое Тело и Пречистую Свою Кровь. Поэтому, когда причастник вкушает вещественный хлеб и вино, значит, он вкушает в них Самое Честное Тело и Кровь Господа нашего Иисуса Христа.

В православии считается, что христиане должны причащаться как можно чаще, с 8-го дня своей жизни (дня крещения, которое, в случае угрозы жизни младенца, может уже быть хоть в первый день), и до самого последнего дня (дня телесной смерти).

Преподобный Никодим Святогорец выступал за то, чтобы миряне, также, как и священники, причащались за каждой литургией, на которой они присутствуют. Он стремился возродить древнюю практику, при которой христиане причащались каждый день.

Ещё одно важное отличие существует в выборе вещества таинства: для Евхаристии у православных используется квасной хлеб - просфоры, в то время как в католицизме латинского обряда - пресный, гостия.

Другое вещество таинства, вино, в Православной церкви обязательно разбавляется горячей водой, тем самым символизируя животворность и обо́женность мёртвого Тела Христа в момент Его смерти.

Св. Симеон Солунский:

Теплота свидетельствует, что Господне Тело, хотя и умерло после отделения от Души, осталось все же животворящим и не отделено ни от Божества, ни от всякого действия Святого Духа. ​​ 

В Католической церкви принято учение о «трансубстанации» (transsubstantiatio) или «пресуществлении» хлеба и вина на Евхаристии в истинное Тело и Кровь Иисуса Христа, которое окончательно сформировалось в трудах Фомы Аквинского. Согласно ему во время Евхаристической молитвы сущность (субстанция) хлеба и вина пресуществляется в сущность Тела и Крови Христовых, в то время как доступные для органов чувств свойства хлеба и вина (акциденции) остаются неизменными.

Католическая церковь не делает попытки точно установить момент пресуществления и подчёркивает, что для Евхаристии важна вся анафора в её совокупности, хотя исторически в западных анафорах центральное место занимают тайноустановительные слова Христа. Согласно Катехизису Католической церкви Евхаристия происходит благодаря действенности слова Христова и действию Святого Духа.

Евхаристия в латинском обряде имеет ряд особенностей. Если в византийском обряде для Евхаристии используется квасной хлеб - просфора, то в латинском пресный - гостия. Католическая церковь учит, что Христос реально присутствует под каждым видом в каждой частице Святых Даров, поэтому считает, что причащаясь как под одним видом (только Хлебом) так и под двумя (Хлебом и Вином) человек причащается Христу во всей полноте. На этом учении базировалась средневековая церковная практика о причастии мирян под одним видом, а священнослужителей под двумя.

Догматическая конституция Второго Ватиканского собора Sacrosanctum Concilium разрешила причастие под двумя видами и мирянам. В современной литургической практике Католической церкви применяются оба способа причащения мирян в зависимости от постановления местной Конференции католических епископов и условий для совершения Евхаристии. Первое причастие в латинском обряде традиционно совершается в возрасте 7-12 лет и проводится с особой торжественностью.

В католичестве существует ряд внелитургических видов почитания Святых Даров ​​ ((не это ли было и у меня?)), в которые пресуществляются хлеб и вино в евхаристии.

Одним из них является адорация - выставление Святых Даров в дароносице специального вида (монстрация) для поклонения и молитвы перед ними. В четверг, следующий за Днём Святой Троицы, то есть на одиннадцатый день после Пятидесятницы отмечается Праздник Тела и Крови Христовых (лат. Corpus Christi - Тело Христово), во время которого совершаются торжественные процессии со Святыми Дарами по улицам городов.

Лютеране верят, что Евхаристия ​​ - «это содержащиеся в хлебе и вине истинные Тело и Кровь Господа нашего Иисуса Христа, которые мы, христиане, должны есть и пить, по установлению Самого Христа».

Таким образом, причастник принимает элементы как хлеба и вина, так и истиных Тела и Крови Самого Христа. Причастие принимается всеми верующими в двух видах: Тела (хлеб) и Крови (вино). Большинство лютеран отрицают сохранения Тела и Крови в хлебе и вине после окончания Евхаристии. Однако некоторые церкви считают, что освященные хлеб и вино сохраняют элементы Тела и крови Христа.

В лютеранской литургии при отправления Таинства Святого Причастия особое внимание уделяется словам установления святого причастия.

«Господь наш Иисус Христос в ту ночь, когда Его предали, взял хлеб и, возблагодарив, преломил и, раздав ученикам, сказал: примите и ядите; сие есть Тело Мое, которое за вас предается, сие совершайте в мое воспоминание. Также взял Он чашу и возблагодарив, подал им и сказал: примите и пейте из нее все. Сия чаша есть новый завет в Крови Моей, за вас изливаемой во оставление грехов. Когда только будете пить сие, совершайте это в мое воспоминание».

Поэтому лютеране верят, что именно тот принимает Причастие правильно и достойно, кто верует в эти слова: «за вас предаваемое» и «за вас изливаемое во оставление грехов».

В Евангелическо-лютеранской Церкви вслед за Католической традицией используется для причастия только пресный хлеб.

Некоторые ветви протестантских Церквей ​​ указывают на то, что сила Церкви была во времена Апостолов, а потому следует отказаться от привнесенных позже традиций и вернуться к апостольскому пути церковной жизни. В Деяниях Святых Апостолов указывается, что первые ученики «каждый день единодушно пребывали в храме и, преломляя по домам хлеб, принимали пищу в веселии и простоте сердца» ​​ (Деян.2:46).

По данным раннехристианских памятников ​​ Евхаристия в древности часто соединялась с агапой («вечерей любви»), то есть братской трапезой.

Описание такого порядка усматривают в первом послании к коринфянам св. апостола Павла.

Так ​​ Вечеря Господня рассматривается здесь не только как таинство причастия к божественной природе через вкушение Тела Христова, но прежде всего как акт воссоединения, актуализации Церкви как Тела Христова: «Когда вы собираетесь в Церковь…» ​​ (1Кор.11:18).

Поэтому необходимым её условием является единство верующих - членов единого Тела. «Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение Тела Христова? Один хлеб, и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба» ​​ (1Кор.10:16-17). «И вы - тело Христово, а порознь - члены» ​​ (1Кор.12:27).

Какие высокие мысли!

Я почему-то страстно окунулся во все эти мысли, почему-то ставшие очень близкими.

После евхаристии крещения – эта.

14  ​​ ​​​​ На прощанье с Мюнхеном еще раз обхожу все музеи.

​​ 

Государственная Галерея современного искусства. ​​ 

Баварский национальный музей. Рименшнайдер. ​​ 

Баварский дворец Максимилиана, одного из Габсбургов. Версалище.

Или это Maximilian von Bayern, Баварский, 1573-1651?

Трогательное впечатление: наши питерские парки кажутся продолжением именно этого. А прежде я думал, только французских. Нет, была единая европейская культура парков.  ​​​​ Известны его контакты с Россией. ​​ 

Kurz Pfarrer. Курц, его работа священника. ​​ Католическая служба, ее отличия от православной.

15  ​​​​ Еду домой через Чехию. ​​ Пильзен. Прага.

16  ​​ ​​​​ Краков.  ​​​​ Сижу в восхищении у алтаря Ствоша. ​​ У него невероятная, запутанная история.  ​​​​ Явно немецкая техника, немецкие идеи, - но: национальная гордость Польши. Как и весь Краков.  ​​​​ Религиозная история Европы! ​​ Блуждаешь от францисканцев к доминиканцам.

30  ​​​​ ДР Валери

Paul Valéry

Les optimistes écrivent mal.

Mais les pessimistes n’écrivent pas.

31  ​​​​ В 1856 году в этот день месяца

Сергей Аксаков ​​ написал стих:

Прощай, мой тихий сельский дом!

Тебя бежит твой летний житель.

Уж снегом занесло кругом

Мою пустынную обитель;

Пруды замёрзли, и слегка

Ледком подёрнулась река.

Довольно спорил я с природой,

Боролся с снегом, с непогодой,

Бродя по берегам реки,

Бросая вглубь её крючки.

Метель вокруг меня кипела,

Вода и стыла, и густела;

А я, на мёрзнувших червей,

Я удил сонных окуней.

Прощай, мое уединенье!

Благодарю за наслажденье

Природой бедною твоей,

За карасей, за пескарей,

За те отрадные мгновенья,

Когда прошедшего виденья

Вставали тихо предо мной

С своею прелестью живой.

Серге́й Тимофе́евич Акса́ков.

20 сентября [1 октября] 1791, Уфа - 30 апреля [12 мая] 1859, Москва.

Русский писатель, чиновник и общественный деятель, литературный и театральный критик, мемуарист, автор книг о рыбалке и охоте, а также собирании бабочек. Отец русских писателей и общественных деятелей славянофилов: Константина, Ивана и Веры Аксаковых.

31  ​​​​ Памяти Наде́жды Я́ковлевны Мандельшта́м.

Сегодня ее ДР.

Девичья ​​ фамилия – Ха́зина.

18 [30] октября 1899, Саратов - 29 декабря 1980, Москва.

Русская писательница, мемуаристка, лингвистка, преподавательница, жена Осипа Мандельштама.

Родилась в состоятельной еврейской семье. Её отец, Яков Аркадьевич Хазин (? - 8 февраля 1930), сын ямпольского купца Хаима-Арона Хазина, выпускник Санкт-Петербургского университета по юридическому и математическому факультетам, кандидат юридических и математических наук, был присяжным поверенным.

Поскольку Я. А. Хазин принял православие, а его невеста Ревекка Яковлевна Рахлина (в быту Вера Яковлевна, 1863 - 17 сентября 1943, Ташкент) была записана по иудейскому вероисповеданию, их гражданский брак был заключён во Франции.

В 1897 году был крещён их пятилетний сын Александр (31 декабря 1892, Умань - 1920).

Родители покинули Умань не ранее середины 1897 года и поселились в Саратове, где отец получил место присяжного поверенного округа Саратовской судебной палаты. Надежда была младшим ребёнком в многодетной семье. Кроме неё и их старшего сына Александра, в семье Хазиных росли сын Евгений (1893-1974) и старшая дочь Анна (1888-1938). Мать окончила Высшие женские медицинские курсы при Медико-хирургической академии в 1886 году со специализацией в гинекологии и работала врачом

В 1902 году семья переехала в Киев, где 20 августа того же года отец был записан присяжным поверенным округа Киевской судебной палаты.

14 августа 1909 года, Н. Я. Мандельштам поступила в частную женскую гимназию Аделаиды Жекулиной на Большой Подвальной, дом 36. Скорее всего, гимназия была выбрана родителями как наиболее близкое учебное заведение к месту проживания семьи (улица Рейтарская, дом 25)

Особенностью гимназии Жекулиной было обучение девочек по программе мужских гимназий. Успешно сдав вступительные испытания, Надежда, тем не менее, училась средне. Она имела оценку «отлично» по истории, «хорошо» - по физике и географии и «удовлетворительно» по иностранным языкам (латинский, немецкий, французский, английский)

В детстве Надежда несколько раз посещала вместе с родителями страны Западной Европы - Германию, Францию и Швейцарию.

После окончания гимназии Надежда поступила на юридический факультет университета Святого Владимира в Киеве, однако учёбу бросила. В годы революции училась в мастерской известной художницы А. А. Экстер.

1 мая 1919 года в киевском кафе «Х. Л. А.М» Н. Я. знакомится с О. Э. Мандельштамом. Начало романа известного поэта с молодой художницей зафиксировал в своём дневнике литературовед А. И. Дейч:

«Появилась явно влюблённая пара - Надя Х. и О. М. Она с большим букетом водяных лилий, видно, были на днепровских затонах».

В 1922 году они поженились.

16 мая 1934 года Осип Мандельштам был арестован за написание и чтение стихов и помещён во внутреннюю тюрьму здания ОГПУ на Лубянской площади.

26 мая 1934 года, на Особом совещании при Коллегии ОГПУ Осип Мандельштам был приговорён к высылке на три года в Чердынь. Надежда Яковлевна была вызвана на совместный с мужем допрос, на котором ей было предложено сопровождать мужа в ссылку. Вскоре после прибытия в Чердынь, первоначальное решение было пересмотрено. Ещё 3 июня она сообщила родственникам поэта, что Мандельштам в Чердыни «психически болен, бредит».

5 июня 1934 г. Н. И. Бухарин пишет письмо И. В. Сталину, где сообщает о тяжёлом положении поэта.

В итоге 10 июня 1934 г. дело было пересмотрено и вместо ссылки Осипу Мандельштаму разрешили проживание в любом выбранном им городе СССР, кроме 12 крупных городов (в список запрещённых входили Москва, Ленинград, Киев и др.).

Следователь, вызвавший супругов, чтобы сообщить им эту новость, потребовал, чтобы они выбрали город при нём, не раздумывая. Вспомнив, что в Воронеже живёт их знакомый, они решили уехать туда. В Воронеже они познакомились с поэтом С. Б. Рудаковым и преподавателем Воронежского авиатехникума Н. Е. Штемпель. С последней Н. Я. Мандельштам поддерживала дружеские отношения на протяжении всей жизни. Все эти и последующие за ними события подробно описаны в книге Надежды Яковлевны «Воспоминания».

После второго ареста, произошедшего в ночь с 1 на 2 мая 1938 года, поэт был отправлен в пересыльный лагерь под Владивостоком, где и умер.

Десятилетиями эта женщина находилась в бегах, петляя по захолустным городишкам Великой империи, устраиваясь на новом месте лишь для того, чтобы сняться при первом же сигнале опасности. Статус несуществующей личности постепенно стал её второй натурой. Она была небольшого роста, худая. С годами она усыхала и съёживалась больше и больше, словно в попытке превратить себя в нечто невесомое, что можно быстренько сложить и сунуть в карман, на случай бегства. Также не имела она никакого имущества. Книги, даже заграничные, никогда не задерживались у неё надолго. Прочитав или просмотрев, она тут же отдавала их кому-нибудь.

В годы её наивысшего благополучия, в конце 1960-х - начале 1970-х, в её однокомнатной квартире, на окраине Москвы, самым дорогостоящим предметом были часы с кукушкой на кухонной стене.

Начало Великой Отечественной войны застало Н. Я. Мандельштам в Калинине. Эвакуация, по её воспоминаниям, была стремительной и «страшно трудной». Вместе с матерью ей удалось сесть на судно и сложным путём добраться до Средней Азии. Перед отъездом она собрала рукописи покойного мужа, но часть документов вынуждена была оставить в Калинине.

Сначала Н. Я. Мандельштам оказалась в посёлке Муйнак в Кара-Калпакии, затем переехала в колхоз возле села Михайловка Джамбульской области. Там весной 1942 года её обнаружил Е. Я. Хазин. Уже летом 1942 года Н. Я. Мандельштам при содействии А. А. Ахматовой перебирается в Ташкент. Предположительно это произошло около 3 июля 1942 года. В Ташкенте же она сдала экстерном экзамены за университет. В первое время Н. Я. Мандельштам преподавала иностранные языки в Центральном доме художественного воспитания детей. В мае 1944 года начинает работать в Среднеазиатском государственном университете преподавателем английского языка.

В 1949 году Н. Я. Мандельштам перебирается из Ташкента в Ульяновск. Там она работает преподавателем английского языка в местном пединституте. В феврале 1953 года Н. Я. Мандельштам увольняют из института в рамках кампании по борьбе с космополитизмом. Поскольку увольнение практически совпало со смертью Сталина, серьёзных последствий удалось избежать.

Благодаря посредничеству влиятельного советского писателя А. А. Суркова, она получает место преподавателя в Читинском педагогическом институте, где работает с сентября 1953 по август 1955 года.

С сентября 1955 по 20 июля 1958 года Н. Я. Мандельштам преподавала в Чувашском педагогическом институте, где заведовала кафедрой английского языка. В 1956 году под руководством В. М. Жирмунского она защитила кандидатскую диссертацию по английской филологии на тему «Функции винительного падежа по материалам англо-саксонских поэтических памятников»

Летом 1958 года Н. Я. Мандельштам выходит на пенсию и перебирается в Тарусу, небольшой город, находящийся в 101 км от Москвы, что давало возможность селиться там бывшим политическим заключённым. Это сделало Тарусу популярным местом у диссидентствующей интеллигенции. Неформальным лидером в среде местной интеллигенции был К. Г. Паустовский, который, имея связи в Москве, смог привлечь внимание властей к проблемам провинциального города. В Тарусе Н. Я. Мандельштам начала писать свои «Воспоминания». В 1961 году, воспользовавшись послаблениями сверху, в Калуге издали сборник «Тарусские страницы», где Н. Я. Мандельштам опубликовалась под псевдонимом «Яковлева».

В 1962 году, неудовлетворённая скромной пенсией, она устраивается преподавателем факультета иностранных языков в Псковский государственный педагогический институт, где работает до 1964 года. В Пскове она тесно общается с филологами, преподавателями пединститута С. М. Глускиной и Е. А. Майминым, священником Сергеем Желудковым.

В ноябре 1965 года при участии Фриды Вигдоровой ей удаётся перебраться в собственную московскую однокомнатную квартиру на Большой Черёмушкинской улице, где она и прожила до конца жизни. В своей небольшой квартире она устроила что-то вроде общественно-литературного салона, который регулярно посещала столичная интеллигенция (Ю. Фрейдин, А. Синявский, В. Шаламов, В. Муравьёв, С. Аверинцев, Б. Мессерер, Б. Ахмадулина и др.), а также западные слависты (К. Браун (англ. Brown), Дж. Малмстад (англ. Malmstad), Пегги Трупин (англ. Troupin) и др.), интересовавшиеся русской литературой и творчеством О. Э. Мандельштама

В 1960-е годы Надежда Яковлевна пишет книгу «Воспоминания» (первое книжное издание: Нью-Йорк, изд-во Чехова, 1970). Тогда же, в середине 1960-х гг., вдова поэта начинает тяжбу с известным искусствоведом, коллекционером и литератором Н. И. Харджиевым. Поссорившись из-за архива О. Э. Мандельштама и интерпретации отдельных стихотворений поэта, Надежда Яковлевна решила сама написать свой комментарий к стихам своего мужа. Эта работа была завершена к середине 1970-х гг.

В начале 1970-х выходит новый том мемуаров Н. Я. - «Вторая книга» (Париж: YMCA-PRESS, 1972), который вызвал неоднозначную реакцию.

Незадолго до смерти Мандельштам за рубежом издаётся «Книга третья» (Париж: YMCA-PRESS, 1978).

Многие годы была близкой подругой Анны Ахматовой. После смерти поэтессы в 1966 г. написала о ней воспоминания (первая полная публикация - 2007). Драматург А. К. Гладков (1912-1976), читавший черновик рукописи, отмечал неоднозначность трактовки образа Ахматовой у Мандельштам: «А. А. у неё очень живая, но как-то мелковатая, позёрская и явно уступающая автору мемуаров в уме и тонкости. Совершенно новая трактовка истории брака с Гумилёвым: она его никогда не любила»

На протяжении 1970-х гг. здоровье Мандельштам неуклонно ухудшалось. Она редко выходила из дома, помногу отлёживалась. Однако до конца десятилетия Мандельштам была в состоянии принимать знакомых и близких у себя дома.

В 1979 году проблемы с сердцем обострились. Её активность пошла на спад, помощь оказывали лишь самые близкие люди. В начале декабря 1980 года, на 81-м году жизни, Мандельштам был прописан строгий постельный режим, вставать с постели запрещалось. По инициативе одного из самых близких людей, Ю. Л. Фрейдина, было устроено круглосуточное дежурство. Дежурить возле умирающей Мандельштам было доверено самым близким ей людям.

Отпевали Мандельштам по православному обряду, прощание состоялось 1 января 1981 г. в церкви Знамения Божьей Матери на Фестивальной ул., 6 (у станции метро «Речной вокзал»). Похоронена 2 января 1981 г. на Кунцевском кладбище (старая территория)

Наследие

Мемуары Н. Я. Мандельштам были признаны не только незаменимым источником в изучении творчества О. Э. Мандельштама, но и значительным свидетельством о советской эпохе, и особенно сталинском времени. Литературные достоинства её книг были высоко оценены многими литературоведами и писателями (Андреем Битовым, Беллой Ахмадулиной, Сергеем Аверинцевым и другими). Бродский сравнил два тома её воспоминаний с «Судным днём на Земле для её века и для литературы её века»

Ноябрь

1 ​​ Первого ноября 1884 года «Le Figaro» сообщает:

Извещаем о кончине ((умерла 31.10)) одной девушки, которая прославилась некоторыми художественными успехами... Мадемуазель Башкирцева скончалась. В последнем Салоне она выставила картину, которая привлекла внимание многих, - «Митинг». У нее было не менее 200000 франков дохода. Она собиралась выйти замуж, но жених ее исчез. Вследствие его исчезновения, она с глубоко раненой душой постаралась прославиться своим талантом. Она простудилась в одно прекрасное утро, когда рисовала во дворе. Она умирала в течение 2-х недель и испустила последний вздох свой, когда ее тетя собрала 2 миллиона, чтобы построить ей дивный особняк-ателье.

14 ​​ Издание

ГАЗЕТНЫЕ СТАРОСТИ

14 НОЯБРЯ 1910 ГОДА

Готовится к открытию картинная выставка новых художников под девизом «Бубновый валет». В «Утре России» поясняется смысл этого девиза: Название «Бубновый валет» символизирует идею выставки: молодость (валет) и душевный жар, горячее увлечение (бубны, бубновая масть).

Однако червонные валеты не всегда бывают молоды, а бубновый туз не всегда прикрывает собой «душеный жар, горячее увлечение». И лучше бы юным новаторам не возбуждать в памяти этих роковых ассоциаций.

81 год назад. Точь-в-точь.

26  ​​​​ M. M. ДОСТОЕВСКОМУ

26 ноября 1846. Петербург

Ну как ты мог, драгоценнейший друг мой, писать, будто бы я на тебя рассердился за неприсылку денег и потому молчу. Как могла такая идея прийти тебе в голову? И чем, наконец, я мог подать тебе повод так думать обо мне? Если ты меня любишь, то сделай одолжение, откажись впредь навсегда от подобных идей. Постараемся, чтоб между нами было всё прямо и просто. Я вслух и прямо скажу тебе, что я тебе уж и так много обязан и что было бы смешным и подлым свинством с моей стороны не сознаться в этом. Теперь об этом довольно. Буду писать лучше о моих обстоятельствах и постараюсь обо всем тебя пояснее уведомить.

Во-первых, все мои издания лопнули и не состоялись. Не стоило, брало много времени и рано было. Публика, может быть, не подалась бы. Издание я сделаю к будущей осени. Со мной к тому времени публика более ознакомится, и положение мое будет яснее. К тому же я ожидаю нескольких авансов. "Двойник" уже иллюстрирован одним московским художником. "Бедные люди" иллюстрируются здесь в двух местах - кто сделает лучше.1 Бернардский говорит, что не прочь начать со мной переговоры в феврале месяце и дать мне известную толику денег на право издать в иллюстрации. До того времени он возится с "Мертвыми душами". 2 Одним словом, до времени я к изданию стал равнодушен. К тому же и некогда возиться с этим. Работы и заказов у меня бездна. - Скажу тебе, что я имел неприятность окончательно поссориться с "Современником" в лице Некрасова. Он, досадуя на то, что я все-таки даю повести Краевскому, которому я должен, и что я не хотел публично объявить, что не принадлежу к "Отечеств<енным> запискам", отчаявшись получить от меня в скором времени повесть, наделал мне грубостей и неосторожно потребовал денег. Я его поймал на слове и обещал заемным письмом выдать ему сумму к 15-му декабря. Мне хочется, чтобы сами пришли ко мне. Это всё подлецы и завистники. Когда я разругал Некрасова в пух, он только что семенил и отделывался, как жид, у которого крадут деньги. Одним словом, грязная история. Теперь они выпускают, что я заражен самолюбием, возмечтал о себе3 и передаюсь Краевскому затем, что Майков хвалит меня.4 Некрасов же меня собирается ругать. Что же касается до Белинского, то это такой слабый человек, что даже в литературных мнениях у него пять пятниц на неделе.5 Только с ним я сохранил прежние добрые отношения. Он человек благородный. Между тем Краевский, обрадовавшись случаю, дал мне денег и обещал сверх того уплатить за меня все долги к 15 декабря. За это я работаю ему до весны. - Видишь ли, что, брат: из всего этого я извлек премудрое правило. 1-е убыточное дело для начинающего таланта - это дружба с проприетерами изданий, из которой необходимым следствием исходит кумовство и потом разные сальности. Потом независимость положения, и наконец, работа для Святого Искусства, работа святая, чистая, в простоте сердца, которое еще никогда так не дрожало и не двигалось у меня, как теперь перед всеми новыми образами, которые создаются (1) в душе моей.6 Брат, я возрождаюсь, не только нравственно, но и физически. Никогда не было во мне столько обилия и ясности, столько ровности в характере, столько здоровья физического. Я много обязан в этом деле моим добрым друзьям Бекетовым7, Залюбецкому и другим, с которыми я живу; это люди дельные, умные, с превосходным сердцем, с благородством, с характером. Они меня вылечили своим обществом. Наконец, я предложил жить вместе. Нашлась квартира большая, и все издержки, по всем частям хозяйства, всё не превышает 1200 руб. ассигнац<иями> с человека в год. Так велики благодеяния ассоциации! (2) У меня своя комната, и я работаю по целым дням. Адресс мой новый, куда прошу адресовать ко мне: На Васильевском острове в 1-й линии у Большого проспекта, в доме Солошича. № 26, против Лютеранской церкви.

Поздравляю, милейший мой друг, с 3-м племянником.8 Желаю всех благ и ему и Эмилии Федоровне. Я вас всех теперь втрое больше люблю. (3) Но не сердись на меня, бесценный мой, что пишу не письмо, а какой-то клочок исписанный: времени нет, меня ждут. Но зато в пятницу еще раз буду писать. Считай же это письмо недоконченным.

Твой друг Ф. Достоевский.

Примечания:

1 Намерение подготовить издание своих сочинений, в том числе «Двойника», к «будущей осени» Достоевскому выполнить не удалось. Первое двухтомное собрание его сочинений вышло в свет в 1860 г. в издании Н. А. Основского. «Двойник» был впервые переиздан в новой редакции в т. III собрания сочинений Достоевского 1866 г. Отдельное издание «Бедных людей» появилось в начале ноября 1847 г. без иллюстраций.

2 Достоевский высоко оценил «политипажи» Е. Е. Вернадского и А. А. Агина к «Мертвым душам» в фельетоне «Петербургской летописи» от 1 июня 1847 г. (см.: наст. изд. Т. 2. С. 26).

3 Расхождение Достоевского с Н. А. Некрасовым и кругом «Современника» началось ранее. Не позднее января 1846 г. Некрасов и И. С. Тургенев уже написали пародийное послание Белинского Достоевскому, начинающееся строкой «Витязь горестной фигуры...» (см. об этом: ЛН. Т. 49—50. С. 389—390; Некрасов. ПСС. Т. 1. С. 423—424 и 687—688; Тургенев. Сочинения. 2-е изд. Т. 1. С. 332, 544—546).

4 Достоевский имеет в виду, вероятно, устные суждения В. Н. Майкова (напечатанный отзыв его о Достоевском появился позднее — см. письмо 24, примеч. 9).

5 После восторженного признания «Бедных людей» и сочувственной оценки «Двойника» отношение Белинского к творчеству Достоевского претерпело ряд изменений (о переоценке критиком «Двойника» см. письмо 25, примеч. 2). О «Господине Прохарчине» Белинский отрицательно отозвался в статье «Взгляд на русскую литературу 1846 года» (С. 1847. № 1). «Роман в девяти письмах», понравившийся в кругу Белинского при первом знакомстве, вскоре тоже его разочаровал. См. об этом: Кирпотин В. Я. Достоевский и Белинский. М., 1976. С. 38—46.

6 Достоевский в это время работал над повестью «Хозяйка».

7 См. письмо. 28, примеч. 3.

8 Речь идет о недавно родившемся втором сыне M. M. Достоевского Михаиле.

(1) было: движутся

(2) было начато: цивил<изации>

(3) далее было начато: чем

26 ​​ В этот день 26 ноября 1916 года Александр Бенуа записал в дневнике:

У нас рисование с живой натуры. Позирует Шурочка. Но меня внезапно вызывает ген. Е.Н. Волков (начальник Кабинета Его И. Величества), так как ему удалось наконец устроить давно предполагавшийся осмотр Зимнего дворца. Это как бы вступление к исполнению грандиозного плана, принадлежащего в значительной степени Таманову*. Волков полон самых благих намерений в смысле поднятия художественной стороны его дворцового хозяйства и, между прочим, возвращения Зимнему дворцу первоначального великолепия, которое не удалось восстановить после пожара 1837 года. Однако на сей раз дворец, и вообще не отличающийся внутри особой радостностью, произвел прямо-таки самое унылое впечатление, чему особенно поспособствовало то, что все большие залы заняты военным лазаретом. Всё кровати, кровати, ширмы, столы с медикаментами, и среди этого бесшумно бродят жалкие тени в больничных халатах. Многие лежат под своими серыми одеялами. Снуют белоснежные сестрицы в чепцах. И все это тускло освещено (день выдался темный) одинокими лампами в громадных люстрах или ночниками. В другом роде, но не более отрадное впечатление производят личные комнаты Государя и Государыни. Здесь царит как-то уж очень откровенный «недостаток вкуса». Несуразное впечатление производит кабинет (окнами на Адмиралтейство), перегороженный какими-то тяжелыми столбами, что дает этому покою характер чего-то утесненного. Не спасает, а подчеркивает нелепость <всего этого> тяжелый, несуразный камин, являющийся лишним свидетельством безвкусия любимого придворного архитектора Мельцера. И вся мебель тяжелая, неповоротливая. Две гостиные (угол на Неву) отделаны «на европейский лад», однако не в стиле «модерн», как это сделано в новых комнатах Александровского дворца в Царском Селе, а на самый шаблонный манер, что, пожалуй, лучше. На стенах, кроме большой копии «Дармштадтской мадонны» (Гольбейна), портреты родителей Государыни, ее собственного, очень скверного портрета (кажется, кисти Фрица Августа Каульбаха), две бонбоньерочные многофигурные картины с сюжетами Наполеоновской эпохи Фр. Фламенга. Где-то высоко над шкафом я отыскал чудесный портрет Николая II, писанный Серовым. Дальше, начиная с Малахитовой гостиной, напоминающей такие же салоны 1830-х годов в немецких резиденциях, «легче дышится». Царящий там стиль Луи Филиппа или Людовика I Баварского (или ранней Виктории) моментами производит даже изящное, «нарядное» и, во всяком случае, благородное впечатление. Ротонда более классична.

Мне показалось, что спасти общее впечатление можно, вернув унылым, тяжелосводчатым залам, <выходящим> на Дворцовую площадь, их прежний растреллиевский облик (кое-какие рисунки первоначальной отделки Елизаветинской эпохи, наверное, где-нибудь найдутся). Зато [чего] не должно касаться какое-либо усовершенствование, - так это кабинета Государя Николая Павловича, занимающего верхнюю, антресольную комнату в фасаде, выходящем на Адмиралтейство. Она представляет собой вполне сохранившийся ансамбль. Суровая (но не безвкусная) мебель, масса небольших картин (часто сувенирного значения) по стенам, масса мелких предметов на письменном столе. Все удивительно характерно для личности самого императора. В прихожей перед ней, к которой попадаешь по чугунной лестнице, серия отличных картин Гертнера - виды Берлина. Полон исторического значения еще и кабинет Александра II во втором этаже. Отделка стен здесь Екатерининской эпохи (то был кабинет Александра Павловича, и в точности повторена здесь декоровка ((декорировка, декорирование)) стен после пожара 1837 года). И в этой высокой комнате с альковом все стены завешены картинами, а по столам и комодам разложено и расставлено без числа всякой всячины. Волков обратил мое внимание на сложенные в углу, за колоннами алькова, детские платьица и при них детский зонтичек и шляпочка. То сувениры, свято хранившиеся Александром II, оставшиеся после кончины обожаемой им дочери Александры Александровны, скончавшейся лет восьми*. - Вернулся я домой разбитый - еще бы, мы проделали верст пять, шагая по этому нескончаемому лабиринту. [И, о ужас, я прямо попал на Мику Горчакова!** Я очень люблю Мику, но когда еле держишься] на ногах, то его неистовая трескотня просто невыносима. А приехал милый Мика с интереснейшими проектами. Он затеял перестройку всего старого строения в своем Коростышеве и хотел бы, чтоб я взял это дело в свои руки. Новый дворец должен быть в стиле украинского барокко. Все это, на мою усталую голову, показалось мне сущей и довольно кошмарной фантасмагорией. Ну увидим! Во всяком случае, он верит, что все это осуществимо. - Вечером мы на «Жизели» с Карсавиной, после чего все поехали ужинать к Брусу, куда явились и какие-то чины из Английского посольства, и Палеолог. Une journee bien remplie ((насыщенный день (фр.))). Уф!..

* Все это было в целости, когда я сделал такой же обход по дворцу в марте 1917 года, но многое погибло после того что во время уже большевистского переворота по дворцу целых три дня хозяйничали солдаты.

** Св. князь Михаил Константинович Горчаков - внук знаменитого канцлера (берлинский Конгресс и т.д.).

Среди дня маленький Рерих до смерти напугал нашу дурочку - горничную Дуню, позвонив у парадной и представ перед ней в маске страшного разбойника. Она чуть не умерла.

* Александр Иванович Таманов (Таманян) - один из самых даровитых и значительных молодых архитекторов. Он женат на нашей племяннице Мизе (Камилле) Эдвардс.

28 ​​ ДР Блока

Записи в дневниках

1911

Запись сделана на отдельном листке, вложенном в дневник:

Неведомо от чего отдыхая, в тебе поет едва слышно кровь, как розовые струи большой реки перед восходом солнца. Я вижу, как переливается кровь мерно, спокойно и весело под кожей твоих щек и в упругих мускулах твоих обнаженных рук. И во мне кровь молодеет ответно, так что наши пальцы тянутся друг к другу и с неизъяснимой нежностью сплетаются помимо нашей воли. Им трудно еще встретиться, потому что мне кажется, что ты сидишь на высокой лестнице, прислоненной к белой стене дома, и у тебя наверху уже светло, а я внизу, у самых нижних ступеней, где еще туманно и темно. Скоро ветер рук моих, обжигаясь о тебя и становясь горячим, снимает тебя сверху, и наши губы уже могут встретиться, потому что ты наравне со мной. Тогда в ушах моих начинается свист и звон виол, а глаза мои, погруженные в твои веселые и открытые широко глаза, видят тебя уже внизу. Я становлюсь огромным, а ты совсем маленькой; я, как большая туча, легко окружаю тебя - нырнувшую в тучу и восторженно кричащую белую птицу.

1917 год:

28 мая

… я написал письмо Любе, очень нехорошее письмо, нехорошее - моей милой. Не умею писать ей. Никогда не умел ее любить. А люблю.

Декабрь ​​ 

5  ​​ ​​​​ Стихи Александра Волкова (отца):

​​ 

Караван - пустыни карнавал,

шафран на плечах желто-жгуч.

Железный пояс приковал

к горбам качающихся круч.

Караван - пустыни карнавал,

каюков - весел мерный всплеск.

В глазах верблюжьих запылал

зари вечерней медный блеск.

Каюк - лодка.

Еще его стих:

Горы – лучеприемники,

Золотого счастья цепь.

Мы здесь – только кочевники.

Верблюд да юрта, да степь...

Еще один:

За подъемом всегда вьется дым очага

И всегда открывается новая даль.

Сколько верст я кругом отшагал,

Чтоб сравнить глаза и миндаль.

Есенин ​​ оценил метафорическое мышление своего современника.

- Наш, наш – имажинист, - говорил он художнику.

В ​​ 1923-м году поэт ​​ помог художнику открыть первую выставку в Петербурге.

6  ​​ ​​​​ Выставка Родченко и Степановой.

7 ​​ ДР Йохана Хёйзинга

Йо́хан Хёйзинга (нидерланское Johan Huizinga)

1872-1945.

Нидерландский философ, историк, исследователь культуры, профессор Гронингенского (1905-1915) и Лейденского (1915-1940) университетов.

Человеческая культура возникает и развертывается в игре, как игра.

В сущности, игра несовместима с насилием. Похоже, что именно нравственные поступки как раз и свидетельствуют о должном соблюдении «правил игры». Ведь нравственность есть не что иное, как укорененная в прошлом традиция. А что такое безнравственность? Это намеренно избранное положение «вне игры», то есть нечто абсурдное по определению. Серьезное вовсе не антоним игры.

Пуэрилизм (детскость) - это недостаток чувства юмора, вспыльчивая реакция на то или иное слово, далеко заходящая подозрительность и нетерпимость к тем, кто не входит в данную группу, резкие крайности в хвале и хуле, подверженность любой иллюзии, если она льстит себялюбию или групповому сознанию.

Мы сами все вместе представляем собой в одно и то же время и врача, и пациента.

Культура может называться высокой, если даже она не создала техники или скульптуры, но её так не назовут, если ей не хватает милосердия.

Мы сами все вместе представляем собой в одно и то же время и врача, и пациента.

Культура может называться высокой, если даже она не создала техники или скульптуры, но её так не назовут, если ей не хватает милосердия.

Во все времена моралисты не уставали жаловаться на резкое падение нравов.

Масса чувствует себя просто замечательно в состоянии полудобровольного оглупления.

Искусство не терпит, когда стесняют его свободу. Точность не входит в его обязанности.

Здоровый дух не боится брать с собой в дорогу весомый груз ценностей прошлого.

Если власть проповедует насилие, то следующее слово берут сами насильники.

Игра по приказу уже больше не игра.

Только к концу XIX в., не без влияния техники фотографии, волна искусства докатывается до приобщившихся к образованию масс. Искусство становится сферой публичной жизни, любить искусство становится хорошим тоном. Представление о художнике как о существе высшего порядка проникает повсюду. Снобизм получает широчайшее распространение среди публики. В то же время судорожный поиск оригинальности становится главным импульсом создания художественной продукции. Эта постоянная потребность во всем новом, доселе неслыханном, устремляет искусство со стапелей импрессионизма к эксцессам XX столетия.

Назначение перевода - при всей его устремленности к оригиналу, при всей к нему «открытости», близости - быть настолько иным, настолько самим собой, настолько отстоять от оригинала, чтобы сделать возможным диалог между культурами. Перевод должен отдалять нас от оригинала - на ту дистанцию, с которой иная культура воспринимается с наибольшей отчетливостью. Поскольку язык не средство, а сфера выражения, то русский перевод все равно не может быть иным, как только фактом русской культуры.

Человек является человеком лишь постольку, поскольку он обладает способностью по своей воле выступать и пребывать субъектом игры.

Всякая игра протекает в заранее обозначенном игровом пространстве, материальном или мыслимом, преднамеренном или само собой разумеющемся. Подобно тому, как формально отсутствует какое бы то ни было различие между игрой и священнодействием, то есть сакральное действие протекает в тех же формах, что и игра, так и освященное место формально неотличимо, от игрового пространства. Арена, игральный стол, магический круг, храм, сцена, киноэкран, судебное присутствие - все они, по форме и функции, суть игровые пространства, то есть отчужденная земля, обособленные, выгороженные, освященные территории, где имеют силу свои особые правила. Это временные миры внутри мира обычного, предназначенные для выполнения некоего замкнутого в себе действия.

В периоды, требующие чрезмерного напряжения сил, ложные суждения особенно должны приходить нервам на помощь.

Результат игры как объективный факт сам по себе незначителен и безразличен. Шах персидский, при посещении Англии отклонивший приглашение присутствовать на скачках, мотивируя это тем, «что он и так знает, что одна лошадь бежит быстрее другой», был, со своей точки зрения, совершенно прав. Он отказался вступать в чуждую ему игровую сферу, он пожелал остаться в стороне.

Переоценка экономического фактора в обществе и духовном состоянии личности была в известном смысле естественным результатом рационализма и утилитаризма, которые убили тайну как таковую и провозгласили человека свободным от вины и греха. При этом забыли освободить его от глупости и ограниченности, и он оказался призванным и способным осчастливить мир по меркам присущей ему банальности.

Совершенство, с которым современные социальные механизмы умеют усиливать внешний эффект массовых мероприятий, ничего не меняет в том факте, что ни олимпиады, ни организация занятий спортом в американских университетах, ни шумно пропагандируемые соревнования между странами не могут возвысить спорт до уровня деятельности, творящей стиль и культуру. Каково бы ни было его значение для участников соревнований и зрителей, он остается бесплодной функцией, в которой древний игровой фактор по большей части уже успел отмереть. Такое понимание идет вразрез с расхожим публичным мнением, считающим спорт важнейшим игровым элементом нашей культуры. На самом деле из своего игрового содержания он растерял самое лучшее.

Они обмениваются между собой изящными и возвышенными гуманистическими посланиями, которые нисколько не уступают более поздней продукции этого жанра во всем, что касается пустой отвлеченности мысли, напыщенной важности, вычурности языка и неясности выражения, а также поисков удовольствия в том, чтобы молоть всякий ученый вздор.

Понятие игры как таковой - более высокого порядка, нежели понятие серьезного. Ибо серьезность стремится исключить игру, игра же с легкостью включает в себя серьезность.

В том пункте, где суждение колеблется, исчезает сознание полной серьезности. И старинное «все - суета» вытесняется, пожалуй, более позитивно звучащим «все есть игра». Это кажется дешевой метафорой и каким-то бессилием духа. Но это - мудрость, к которой пришел Платон, называя человека игрушкой богов. В чудесном образе мысль эта возвращается в Книге притчей Соломоновых. Там Премудрость, источник справедливости и владычества, говорит, что прежде начала творения, играя пред Богом, была она Его радостью и, играя в земном кругу Его, разделяла радость с сынами человеческими.

Логика рассудка, казалось бы, говорит нам, что Природа могла бы дать своим отпрыскам такие полезные функции, как высвобождение избыточной энергии, расслабление после затраты сил, приготовление к суровым требованиям жизни и компенсация неосуществимых желаний, всего-навсего в виде чисто механических упражнений и реакций. Но нет, он дала нам Игру, с её напряжением, её радостью, её потехой.

Имея дело с равным противником, люди вдохновляются в принципе чувством чести, с чем связаны дух состязания, требование определенного самообуздания и пр. Но как только борьба ведется против тех, кого принимают за низших, называют ли их варварами или как-нибудь по-другому, всякие ограничения исчезают, насилие творится в полную меру, и мы видим историю человечества, запятнанную отвратительной жестокостью...

Издевательская безжалостность по отношению к обездоленным и калекам соседствует с трогательной сердечностью, тем сокровенным чувством родственной близости к убогим, больным, безумным, которое, наряду с жестокостью, так хорошо знакомо нам по русской литературе.

В самом деле, образ любой из предыдущих культур сразу же становится более светлым, чем он нам представлялся, как только мы вместо того, чтобы читать, начинаем смотреть, т. е. орган исторического восприятия становится органом по преимуществу визуальным. Ведь изобразительное искусство, из которого мы в основном черпаем наше видение прошлого, не знает жалоб. Из него тотчас же улетучивается горечь и боль эпохи, которая эту боль породила. Сетования по поводу горестей мира, запечатленные в слове, навсегда сохраняют тон мучительной непосредственности и беспокойства, все снова и снова пронизывая нас грустью и состраданием, тогда как те горести, которые проникают в изобразительное искусство, тут же переходят в сферу элегического, в тихую умиротворенность.

Культура, спасающая нас от наступления варварства, требует осмысления. Необходимо найти некое универсальное правило, некую универсальную сферу деятельности, скажем даже - некое универсальное примиряющее пространство, дающее людям равные шансы, оправдывающее их порой невыносимое существование.

Ничто не может быть хуже для нации, чем намеренное превращение национальной истории в «опиум для народа» теми, кто используют ее как подручное средство для достижения или удержания власти.

Каждый народ выдает войны, которые он вел или выдерживал, за доблестную и славную борьбу за существование.

Каждая эпоха жаждет некоего более прекрасного мира. Чем глубже отчаяние и разочарование в неурядицах настоящего, тем более сокровенна такая жажда.

В повседневной жизни различия в мехах и цвете одежды, в фасоне шляп, чепцов, колпаков выявляли строгий распорядок сословий и титулов, передавали состояние радости или горя, подчеркивали нежные чувства между друзьями и влюбленными.

Вообще говоря, всякое время оставляет после себя гораздо больше следов своих страданий, чем своего счастья

8  ​​​​ «Замок» Кафки.

Поэтому ​​ ((помощники землемера)) все время, правда с хихиканьем и сюсюканьем, пробовали пристроиться потеснее, сплетались руками и ногами, скорчившись так, что в сумерках в углу виднелся только один большой клубок.

Меня потрясает живописность этой картины. В сущности, она слишком напоминает сцены в наших переполненных электричках.

9  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Журнал «Знание-сила».

Номер 10 ​​ за 1978 год.

О ​​ выставке 1977 года ​​ в ​​ Музее Народов Востока.

Художник  ​​​​ Валерий Волков ​​ и сотрудник музея Востока Е. Львова.

В. Волков:

Откуда начинается Восток? Что общего между ​​ витражами Шартрского собора во Франции и ковром из Хорасана? Может быть, надо родиться под небом Востока, чтобы увидеть, как в полумраке собора луч солнца раскинул шатер в коврах и самоцветах?

Увидев это однажды, я, спустя десять лет, прочитал у Поля Валери: - Шартрские витражи - ляпис, лазурь, эмали. Восток.

А тогда, признаться, потрясенный, я молчал, таил эту мысль, боялся обидеть французов...

Львова: ​​ … ​​ На выставке рядом с иранским расцветающим, как огромная роза, ковром естественно и органично жили своей жизнью маленькие нежно светящиеся акварели М. Врубеля.

Волков: - Дух Врубеля и его живописи ожил в узоре и цвете этого ковра и без всякого усилия вызвал в памяти не только хорошо знакомые нам по Третьяковке «Гадалку» или «Сирень», но и, что совсем неожиданно, «Принцессу Грезу», панно на сюжет пьесы Ростана. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Врубель в такой же мере принадлежит Западу, как и Востоку. Может быть, его творчество и есть один из ярких примеров широты и богатства русской культуры?

Когда в прошлом году я увидел на выставке «Европейский символизм» в Париже акварели Врубеля, мне показалось странным, что там не было центрального образа творчества Врубеля - его «Демона». Не знаю, почему это произошло. Не потому ли, что Врубель оказался слишком восточным художником для Европы?

Львова: - Как вы думаете, можно ли сказать, что из творчества Врубеля вышел весь русский ориентализм? Кстати, под ориентализмом часто понимается следование восточным сюжетам и образам, нас же интересует не только «ориентализм» темы, но «ориентализм» стиля, следование восточной художественной форме. Именно в этом смысле мы и будем употреблять этот термин.

Волков: - Врубель «идет» не столько от стилистики Востока, сколько, пожалуй, несет в своем творчестве глубокое философское начало Востока. В этом смысле лермонтовский Демон, вдохновлявший Врубеля, не восточный ли он двойник Мефистофеля? Вслед за Лермонтовым «Демон» Врубеля выражал еще и личную драму художника, его конфликт со своим временем. Неудивительно поэтому, что Врубель оказался куда сильнее в своей концепции восточного Демона, чем в своих произведениях, связанных с «Фаустом» Гете.

Врубель воспринимает Восток как бы изнутри, сотканный из бесконечно развиваемых малых частиц и из их бесконечного движения. Может быть, именно отсюда у М. Врубеля его любовь к детали, его «ковровость», сотканность большого из малого?

Знаменитые «Павлины» Врубеля, орнаментальный фриз во Владимирском соборе в Киеве, затмившие сюжетные росписи того же храма, несли в себе глубокий философский смысл.

«Эти орнаменты Врубеля совершенно поразительны, - писал А. Бенуа в 1903 году. - Они не сделаны в каком-либо стиле, но сколько в них собственного, настоящего стиля. Это дивные ковры, равняющиеся лучшим персидским и арабским коврам. Глядя на них, я поверил, что Врубель гениален...».

По словам русского востоковеда Ю. Н. Завадовского, понятие «арабеска», издавна существовавшее в европейском искусстве, не всегда выражало тот подлинный смысл, который вкладывает в это понятие сам Восток. «Арабески» в Европе воспринимались часто только как замысловатый декоративный узор. Тогда как в действительности в орнаменте «Арабески» заложено понимание структуры мира как бесконечности. И действительно, когда я пытался разгадать движение орнамента во внутреннем куполе мавзолея Тюрабек-ханым в Куня-Ургенче, я понял, что прочитать орнамент невозможно, так же как невозможно прочитать узор звездного неба. Купол архитектуры повторяет купол Вселенной.

Поистине художники Востока соперничали с мирозданием.

Львова: - Известно, что Врубель увлекался испанским художником Фортуни. Не начинался ли Восток с Испании, с самой крайней точки Европы, которая оставила нам великолепную испано-мавританскую культуру? Недаром многие русские поэты, музыканты и композиторы воспринимали понятия «испанский» и «восточный» как нечто близкое, стоящее рядом. Испанские и восточные мотивы, мелодии, ритмы сливались порою в одно целое. В нашей культуре эту связь можно ощутить, уже начиная с Глинки.

Может быть, это свойство именно русских художников - такая широта восприятия Востока, такой широкий диапазон творческих интересов? Вот «Испанская серия» П. Кончаловского - картины, написанные им в молодости, по возвращении из Испании. Не ложится ли она, эта серия, в русло темы «Восток и русское искусство»?

Известно, что испанская культура дает интереснейший сплав восточных и западных элементов: таковы испано-мавританская архитектура и наука, литература и музыка. Когда в экспозиции мы соединяли три полотна из «Испании» Кончаловского с испано-мавританской керамикой, многие недоумения и вопросы сами собой отпали. А трактовка условной «Испании» Кончаловского как «Востока» отвечает, думается, давней традиции нашего искусства.

Волков: - Мне кажется очень интересным высказывание эстонского поэта Айна Каалепа. «Восток? - говорит он. - Откуда он, собственно, начинается? Оттуда ли, где кончается Запад? Нет, в сегодняшнем мире это не так просто. И, пожалуй, никогда и не было просто. Но были времена, когда не умели или даже не хотели видеть вечного движения взаимных влияний. Дерзну ли я сказать, что Восток начинается в нашем сердце?»

Львова: - Таким вот, «через сердце», и был путь самого «восточного» из русских художников Павла Кузнецова. Мир степного Востока - кочевников, верблюдов, кибиток, кошар, становищ и пастбищ был миром его детства. Когда западноевропейские художники и поэты, тоскуя об утраченном рае младенчества цивилизации, стремились вернуться в первобытный мир с его естественным укладом, им приходилось совершать далекие путешествия, пересекать моря и океаны.

Поль Гоген обрел свой «Восток» на Таити. Для русского же художника все было иначе. История и культура России на протяжении многих веков были теснейшим образом переплетены с историей и культурой многих народов Востока. П. Кузнецов родился в Саратове, на берегу Волги, а сразу за рекой, собственно, и начинался Восток.

Волков: - Известно, что П. Кузнецова считали «русским гогенидом». А не случилось ли так, что «встреча» П. Кузнецова с П. Гогеном произошла не в Париже в 1907 году, а гораздо раньше, в восточных степях Заволжья? Может быть, именно здесь возникло у Кузнецова тяготение к Гогену? Та земная простота, жизненная сила, которая характерна для полотен Гогена, прекрасно ощущается и у П. Кузнецова в его «Степном цикле».

Львова: - Поэтому-то на нашей выставке рядом с картинами П. Кузнецова легла золотая кошма. Точнее, она пролегла между П. Кузнецовым и П. Гогеном (две таитянские пасторали Гогена тоже были на выставке).

Желтая кошма стала не только кусочком солнца, она стала и степью, и землей Азии, и бытом кочевого народа. Сама фактура кошмы вызывала живое, теплое ощущение этого быта. Совсем другой художник - Александр Волков. И он тоже, подобно П. Кузнецову, соединил в своем творчестве Восток и Запад. И не только в творчестве, но и в самой своей судьбе: русский художник, родина которого Фергана. У истоков его творчества стоял М. Врубель и все народное искусство Средней Азии. Его путь на Восток, как и путь П. Кузнецова, тоже шел «через сердце». И все же как различны эти художники!

Волков: - Здесь, очевидно, можно говорить о разнице ритмического восприятия одного мира. Позволю себе вспомнить стихи Александра Волкова, моего отца, посвященные «Бухаре»:

Скрипы арбы на извилистых улицах.

Стадо баранов под арбами крутится,

Пыль и шелка Бухары!

Крики мальчишек в чуплашках

 ​​ ​​ ​​​​ с корзинами.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Свисты погонщиков, вопли ослиные.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Пыль и шелка Бухары!

Втиснулись клином верблюды горбатые.

Сбоку идут каравановожатые,

Пыль и шелка Бухары!

Звоны пиал в чайхане разливаются,

 ​​ ​​ ​​​​ В пыль дым чилима спиралью врывается,

 ​​ ​​ ​​​​ Пыль и шелка Бухары!

Девушки с визгом кричат за дувалами,

В щели впиваются лица их алые,

Пыль и шелка Бухары!

 ​​ ​​ ​​​​ А старые люди листают страницы,

 ​​ ​​ ​​​​ И стих из корана в ​​ губах ​​ шелестится,

 ​​ ​​ ​​​​ Пыль и шелка Бухары!

А вот строки из письма П. Кузнецова, написанного несколько раньше из той же Бухары:

Кругом праздник или точно бал. Город с узкими уличками, террасками, дворцами, храмами. Огромные мечети, разрушающиеся от времени; высшие школы, как наши монастыри, где ученые по кельям занимаются науками и созерцанием; а рядом идет бойкая жизнь с верблюдами, ослами, материями и пряностями. Рабочие всяких отраслей куют и выбивают. В храмах призывают на молитву, и с утра до вечера идет крик мулл; проповедники во всю силу экстаза криками стараются убедить правоверных. У водоемов сидят и лежат праздные люди, пьют чай и глядят в бассейн. Кругом узор и яркое солнце».

Различен ритм их повествования, а отсюда различно изображение одного и того же мира, увиденного по-разному.

Львова: - В начале века в искусстве большое место начинает занимать примитив. И П. Кузнецов и А. Волков огромное значение придавали этому искусству, но ​​ Кузнецов его теоретически не формулировал, а у А. Волкова есть собственное обоснование этого понятия.

В одной из его записных книжек читаем:

- Восточный примитив: упрощение, цвет, ритм (ковры, сюзане, орнамент).

Целые ​​ серии работ под названием «Восточный примитив», «Детский примитив».

Существует искусство примитива двух родов. Так называют «наивное» творчество народного мастера на стыке традиционного ремесла и высокого искусства. Игрушка и резьба, предметы, знакомые с детства, рыночный товар, лубок и пряник, вышивка и уличная торговая вывеска - все это «примитив» первого рода. Название это вошло в обиход на рубеже XX века. Именно те русские мастера, которых объединяла при всей разности личностей и творческих судеб любовь к наивному искусству, и открыли, например, творчество ныне знаменитого грузинского художника Нико Пиросманашвили. Тяга к примитиву была неотделима от любви и интереса к Востоку. Порой даже представления о «народном» и «восточном» совпадали.

Так ​​ было, например, у Н. Гончаровой, для которой история и культура ее родины, ​​ - ​​ прежде всего, «Восток».

Эта тяга к примитиву и тяга на Восток свойственны художникам известных художественных объединений начала века - «Голубой розы» и «Бубнового валета» и даже - в некоторой степени - «западнического» «Мира искусств».

Волков: - Я не очень люблю делить художников на направления. Эти деления, безусловно, что-то объясняют, но в то же время и все упрощают, отгораживая одно от другого непроходимой стеной. А в действительности оказывается, что Пиросманашвили, которого, как вы помните, открыли русские неопримитивисты, прекрасно соседствует на выставке не только с русской вывеской, но и с персидскими красавицами в иранской живописи XIX века. И эта живопись, по всей вероятности, была предназначена для совершенно иного круга, чем живопись Пиросманашвили. Так смыкаются городская вывеска и придворная живопись. Скорее всего, Пиросманашвили знал иранскую живопись, мог видеть ее образцы. А через нее он воспринимал и западное изобразительное искусство.

Произведения иранских мастеров заставляют вспомнить и венецианскую живопись с ее пышностью и нарядностью. Связь высокого искусства и будничного предмета домашнего обихода прекрасно чувствовали русские неопримитивисты начала нынешнего столетия. Они считали естественным находить красоту не только в инкрустированном драгоценными камнями сосуде, но и в кухонной утвари. В этом понимании и приятии красоты и выразительности простых вещей проявился демократизм нового направления русского искусства.

Львова: - Пожалуй, говоря о русском ориентализме, можно выделить два направления.

Одно ​​ идет от наиболее высоких и утонченных образцов классического восточного искусства: ​​ таких, как китайская традиционная пейзажная живопись, японская гравюра, фарфор, керамика, лаки, средневековая миниатюра.

Другое ​​ - от традиции гончарно-ткаческой, игрушечно-лубочной, рыночной, балаганной, простонародно-песенной, частушечной.

И эта традиция не менее плодотворна и устойчива.

Волков: - Как раз на стыке этих двух рядов «высокого» и «низкого» находится творчество интересной русской художницы М. Синяковой: рядом с ее работами и китайский лубок, и японская гравюра, и средневековая миниатюра Ирана выглядят одинаково естественно. В творчестве этой художницы «встречаются» украинская народная культура и Восток. А ведь еще Гоголь заметил, что в малороссийской культуре много восточного.

Львова: - Сопоставление, а порой и столкновение произведений русского и восточного искусства проливает новый свет и на то, и на другое.

Волков: - Раскрытие некоторых тайн и загадок влияний и взаимодействий, разгадку связей можно, подчас, найти в скифских курганах, в древних могильниках. Достаточно вспомнить древний «звериный стиль», который, трансформируясь и изменяясь, до сих пор бытует в народном творчестве: в игрушке, резьбе, росписи, вышивке.

Львова: - Давно забыта сложная религиозно-мифологическая основа древних орнаментов, а сами они продолжают жить, овеществляя, сохраняя и передавая сегодняшнему дню пластический язык минувших столетий.

Связи России с Востоком существовали всегда. Еще задолго до того, как земли Туркестана вошли в состав русского государства, торговый и культурный обмен со Средней Азией был обширен и постоянен. Здесь пролегали знаменитые караванные пути. Восточные ткани и украшения, оружие и предметы обихода издавна высоко ценились в России, органично входили в русский быт. И картина А. Волкова «Караван» могла бы быть своеобразным символом давней связи России и Востока.

Волков: - Поучительно и интересно еще одно сопоставление - иконы и миниатюры.

Львова: - Пожалуй, прямое сопоставление средневековой иконы со средневековой миниатюрой могло бы быть эпиграфом к этой выставке.

Волков: - Не только эпиграфом, но и ключом к правильному ее прочтению. О стилистической близости культур России и Востока, например XVI века, говорят такие далекие по происхождению и назначению произведения, как русская икона и иранская миниатюра светского содержания.

Львова: - В поисках влияний для нас вовсе не был главным вопрос, кто на кого воздействовал. Нас занимала сама природа стилистической близости, родственности на определенных этапах культурно-исторического развития, возникающей у разных народов, порой в очень и очень удаленных друг от друга точках земли.

Волков - Чрезвычайно важен и сложен был сам выбор иконы. В конце концов, мы решили показать и икону, и миниатюру такими образцами, где прямых точек соприкосновения нет, зато очевидны связи более глубокие и более сложные. В свое время для меня подлинным открытием стали некоторые иконы южнорусской школы. Из-под слоя потемневшей олифы и копоти за рукой реставратора передо мной предстала, как мне показалось в первую минуту, персидская миниатюра!

Речь идет не о подражании, а о родственности мировосприятия и мироощущения разных художников и разных народов, об известной близости понимания законов искусства.

Чем объяснить ту яркую декоративную трактовку, пожалуй, даже раскраску архитектуры в тех новгородских иконах, где есть изображения русских церковных построек?

Ведь тогда они еще не бывали цветными. Какие караваны принесли на север эти узоры и краски?

А ведь такие караваны были!

Были всегда.

Дух общения культур, общения исторически традиционного выразился во многих явлениях русского искусства. В опере «Садко» - сюжет полулегендарный, полусказочный - на русской земле встречаются и восточные, и варяжские гости.

Львова: - Целая группа русских художников в конце прошлого века искала в живописи и в графике ту красочную симфонию, в которую можно бы было облечь музыкальные образы, навеянные Востоком. Работа в Мамонтовской частной опере направила интересы многих русских мастеров на восточные темы. А сюжеты многих балетов и опер восходили к классике, к Пушкину, например.

Ведь пушкинская поэзия полна восточных образов.

Художники «Мира искусств» тоже порой следовали ориенталистской традиции.

Поразительны в этом отношении иллюстрации И. Билибина к А. Пушкину. Мастер находит два источника стиля: русская старина и классическая гравюра Японии.

Волков: - Можно сказать, что в билибинских иллюстрациях «Волна» Хокусая раскачивает пушкинскую бочку с царевичем Гвидоном.

Львова: - Мы не должны забывать, что на протяжении многих десятков лет Восток был не только объектом серьезного внимания, но и предметом моды. С легкой руки символистов в литературный обиход вошли пальмы и сфинксы, пирамиды и лотосы, бананы и гейши, астарты и будды, баядерки и пагоды, папирусы, чайные домики и другие приметы условно понятого Востока.

«Моя любовь - палящий полдень Явы», - восклицает вождь московских символистов В. Брюсов.

Но если В. Брюсов был не на шутку увлечен историей и археологией Востока, то иные литераторы просто следовали моде. Достижения высокого искусства быстро становились достоянием «массовой культуры».

Общность стилевых признаков произведений большого искусства и массовой продукции - одна из характерных черт стиля «модерн» с его любовью к экзотике, подчеркнутой декоративностью, динамической насыщенностью форм и линий.

Многолик и многообразен Восток в русском искусстве конца XIX - начала XX века. Далеко вглубь веков уходят истоки его связей с русским искусством. Многие и многие явления русской культуры так или иначе связаны с русским ориентализмом. На вопрос «откуда начинается Восток?» дать однозначный ответ нельзя. А откуда начинается русский ориентализм?

Волков: - Тут следует назвать еще одного художника - В. Верещагина. Можно сказать, что именно он первым открыл для России, а в какой-то степени и для Европы, Восток. Большие полотна мастера, конечно, всем хорошо известны. Но вот небольшие натурные этюды разных лет, показанные на выставке, были совершенно неожиданными.

Одна из последних работ В. Верещагина «Прогулка на лодке» удивительным образом предвосхищает Боннара. Неожиданно свежо и остро звучит «Япония» В. Верещагина, свежо само его прикосновение к натуре, к природе этой страны. Думаю, не будет ошибкой утверждать, что Верещагин стоит у колыбели русского ориентализма.

… Строя экспозицию, мы стремились проникнуть в психологию зрителя и активизировать его восприятие. Свобода маршрута вызывала сложные ассоциации, свобода сопоставления создавала художественно-пластический образ выставки.

Мы стремились к тому, чтобы выставка представляла собой единый мир, чтобы ее основой стал ​​ поэтический образ с постепенным музыкальным развитием темы, которое определило бы ритм и даже темп показа, изменение точек обзора. Это создавало единство и целостность композиции.

Чтобы отдохнуть от «Востока»:  ​​​​ я имею в виду напряженную ​​ работу на выставке, - я снова отправился на Восток. И опять оказался рядом с  ​​​​ памятниками архитектуры XI века, покрытыми теми самыми «арабесками», о которых я вспоминал вначале.

А когда спустилась ночь, то звездный свод неба стал соперничать с созданием человеческих рук.

Я ​​ пошел по степи - и свод небесный двинулся со мной.

Прав был  ​​​​ Врубель: не песчинка каждый человек, а центр мироздания! 

Конец интервью Валерия Волкова

10

11  ​​​​ Дневник Надежды Удальцовой

11 декабря 1917 года

Пока буду работать, надо все кончить и еще штук 10 новых рисунков. Искусство - это единственное, что есть, все остальное - бесовское наваждение. Как легко человек берется решить самые сложные вопросы насилием и смертью. Пока жизнь и личность человека не сделают святыней, до тех пор немыслима настоящая человеческая жизнь. Человек должен стать человеком. Сейчас человек превратился в зверя. Больше я не верю тем, кому отдала свою совесть.

25  ​​​​ Газета

ГАЗЕТНЫЕ СТАРОСТИ

От 25 декабря 1908 года

ПАМЯТИ П.М.ТРЕТЬЯКОВА

Вчера чтили память П.М. Третьякова члены общества любителей художеств. Собрание было очень многолюдно; здесь присутствовали многие видные художники. Были: И. Е. Репин, В. Е. Маковский, В. И. Суриков, А. А. Киселев, Е. Е. Волков, К. В. Лебедев, А. С. Степанов, скульптор Н. А. Андреев и др., проф. И. В. Цветаев, председатель общества графических искусств И. Е. Евсеев и многие другие. Репин был встречен собранием шумной овацией.

Портрет П. М. Третьякова работы художника И. Е. Репина утопал в пальмовых и лавровых деревьях и живых цветах.

Н. М. Ежов охарактеризовал личность П .М. как поборника искусства и общественного деятеля. Русские граждане обязаны отблагодарить П. М. сооружением ему достойного памятника. А. Б. Вайнштейн посвятил свою речь характеристике периода отпадения 13-ти художников от академии. Выступление И. Е. Репина вызвало дружные аплодисменты. Слезы взволнованного воспоминаниями о П.М. оратора мешали ему говорить. Он с глубоким чувством рассказывал о своих отношениях к замечательному общественному деятелю и приветствовал мысль об увековечении памяти П. М. Третьякова.

В. Е. Маковский, присоединяясь к мысли о сооружении памятника, определил его стоимость в 15 – 20 тыс. руб.

Все ораторы были награждены долгими аплодисментами.

Председатель общества любителей художеств Н. И. Боткин благодарил всех ораторов, а также гостей, посетивших собрание.

Па́вел Миха́йлович Третьяко́в (15 [27] декабря 1832 год, Москва - 4 [16] декабря 1898 год, Москва) - российский предприниматель, меценат, собиратель произведений русского изобразительного искусства, основатель Третьяковской галереи.

26  ​​​​ Булгаков:

Воланд:

Мы говорим на разных языках, но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются.

27 ​​ Казнен Курицын 487 лет назад:

Иван Васильевич Курицын по прозвищу Волк (казнён 27 декабря 1504) - дьяк и дипломат на службе царя Ивана III.

Брат Фёдора Васильевича Курицына, также дипломата и писателя. Род Курицыных происходит от легендарного Ратши.

Его дедом был Василий Напитка, а другой дед, Григорий Романович Курица Каменский, был боярином матери Ивана III Марии Ярославны и воеводой.

В 1492 году вместе с Юрием Траханиотом был послан к императору Священной Римской империи Максимилиану.

В 1485 году участвовал в Новгородском походе Ивана III. Затем участвовал в переговорах с Ганзой на острове реки Наровы.

В 1497 году вместе с Петром Заболоцким был послан к литовскому князю Александру, чтобы убедить его отказаться от участия в походе польского короля Яна Ольбрахта против молдавского господаря Стефана Великого.

Братья Курицыны входили в придворный круг, в котором достаточно долго распространялось религиозное учение, которое позднее было названо «жидовствующими» и объявлено еретическим. Эта партия группировалась вокруг провозглашенного наследником внука Ивана III Дмитрия Ивановича и его матери Елены. Иваном Курицыным было переписано «Мерило Праведное» - сборник, включающий религиозные поучения о праведных и неправедных судах (собственно «Мерило праведное») и Кормчую книгу (сборник законов).

Сборник подписан цифровой тайнописью «Иванъ Волкъ Курицинъ». (ГБЛ, ф. 173, № 187). Кормчую исследовала Е. В. Белякова, которая установила, что она относится к особой редакции, представленной южнославянским Мазуринским списком XIV в. (ЦГАДА, ф. 196, № 534), Чудовским начала XV в. (ГИМ, Чудов. собр., № 168) и Уваровским начала XVI в. (ГИМ, собр. Уварова, № 81/557) и не имеет никаких оригинальных черт по сравнению с более ранними списками. Не связан он и с еретическими взглядами. Сборник говорит об интересе еретиков к вопросам законодательства - памятник этот включал в свой состав «Русскую правду».

Вероятно, он играл роль в подготовке Судебника 1497 года. Однако в 1499-1502 годах произошел разворот во внутренней политике Ивана III, он вместо внука назначил наследником сына Василия III. Активизировались репрессии против инакомыслящих в церкви. В 1504 году церковный собор осудил ересь жидовствующих. В том числе был осуждены как еретики и сожжены в клетке Иван Курицын, Дмитрий Коноплев и Иван Максимов.

В Новгороде сожгли архимандрита Кассиана, Некраса Рукавого и других еретиков. Многих отправили в заточение по тюрьмам и монастырям. Всех еретиков предали церковному проклятию, и даже через два столетия после этого ежегодно предавались анафеме Кассиан, Курицын, Рукавый, Коноплев и Максимов «со всеми их поборниками и соумышленниками»

И еще в тему:

1513 лето от Христа. В ту же зиму великий князь всея Руси Иван Васильевич и его сын великий князь всея Руси Василий Иванович со своим отцом Симоном, митрополитом всея Руси, с епископами, и со всем собором расследовали дела еретиков и повелели их предать смертной казни. И сожгли в клетке дьяка Ивана Волка Курицина и Митю Коноплёва, и Ивашку Максимова в декабре в 27 день, а Некрасу Рукавову повелели язык вырвать и сожгли его в Великом Новгороде. И в ту же зиму архимандрита Кассиана Юрьевского сожгли и его братьев, и многих других еретиков сожгли, а некоторых в заточение сослали, а некоторых – в монастыри. (Лицевой летописный свод).

29  ​​ ​​ ​​​​ Памяти Наде́жды Я́ковлевны Мандельшта́м

Иосиф Бродский:

Некролог,1981

Из восьмидесяти одного года своей жизни Надежда Мандельштам девятнадцать лет была женой величайшего русского поэта нашего времени, Осипа Мандельштама, и сорок два года - его вдовой. Остальное пришлось на детство и юность. В интеллигентных кругах, особенно в литературных, быть вдовой великого человека - это почти профессия в России, где в тридцатые и сороковые годы государство производило писательских вдов в таких количествах, что к середине шестидесятых из них можно было создать профсоюз.

«Надя самая счастливая из вдов», - говоря это, Анна Ахматова имела в виду то всеобщее признание, которое пришло к Мандельштаму в эту пору. Самое замечание относилось естественно в первую очередь к судьбе самого поэта, собрата по перу, но при всей его справедливости оно свидетельствует о взгляде извне. К тому времени, когда вышеупомянутое признание стало нарастать, Н. Я. Мандельштам была уже на седьмом десятке, весьма шаткого здоровья и почти без средств. К тому же признание это, даже будучи всеобщим, все же не распространялось на «одну шестую земного шара», на самое Россию.

За спиной у Надежды Яковлевны уже были два десятка лет вдовства, крайних лишений, великой - списывающей все личные утраты - войны и ежедневного страха быть схваченной сотрудниками госбезопасности как жена врага народа. За исключением разве что смерти все остальное после этого могло означать передышку.

Впервые я встретился с ней именно тогда, зимой 1962 года, во Пскове, куда с приятелями отправился взглянуть на тамошние церкви (прекраснейшие, должен сказать, во всей империи). Прослышав о нашем намерении поехать во Псков, Анна Андреевна Ахматова посоветовала нам навестить Надежду Мандельштам, которая преподавала английский в местном пединституте, и попросила передать ей несколько книг. Тогда я впервые и услышал это имя: прежде я не догадывался о ее существовании.

Жила она в двухкомнатной коммунальной квартире. Одну комнату занимала квартуполномоченная ((уполномочена контролировать квартиру или квартал?)), чья фамилия по иронии судьбы была - Нецветаева, а другую - Н. Я. Мандельштам. Комната была размером со среднюю американскую ванную - восемь квадратных метров. Большую часть площади занимала железная полуторная кровать; еще там были два венских стула, комод с небольшим зеркалом и тумбочка, служившая также и столом: на ней находились тарелки с остатками ужина, а рядом - английская книжка в бумажной обложке - «Еж и лисица» Исайи Берлина. Присутствие этой красной книжки в каморке, и самый факт, что она не была спрятана под подушку, когда в дверь позвонили, как раз и означало, что передышка началась.

Как выяснилось, книгу эту тоже прислала Ахматова, в течение полувека оставаясь ближайшим другом Мандельштамов: сначала обоих, потом уже одной Надежды. Сама дважды вдова - первый ее муж, поэт Николай Гумилев, был расстрелян Чека, т. е. КГБ в девичестве; второй - искусствовед Николай Пунин - умер в концлагере, принадлежащем той же организации, - Ахматова всеми возможными средствами помогала Н. Я. Мандельштам, а во время войны буквально спасла ее, контрабандой вытащив в Ташкент, куда была эвакуирована часть Союза писателей и где она делила с ней свой паек. Даже при том, что два ее мужа были уничтожены государством, а сын томился в лагерях (обшей сложностью около шестнадцати лет, если мне не изменяет память), Ахматова все же была в несколько лучшем положении, чем Надежда Яковлевна, хотя бы потому, что ее, хоть и скрепя сердце, но признавали писательницей и позволяли проживание в Ленинграде или в Москве. Для жены врага народа большие города были закрыты.

Десятилетиями эта женщина находилась в бегах, петляя по захолустным городишкам великой империи, устраиваясь на новом месте лишь для того, чтобы вновь сняться при первом же сигнале опасности. Статус несуществующей личности постепенно стал ее второй натурой. Она была небольшого роста, худая, с годами она усыхала и съеживалась больше и больше, словно в попытке превратить себя в нечто невесомое, что можно быстренько сложить и сунуть в карман в случае бегства. Также не имела она совершенно никакого имущества: ни мебели, ни произведений искусства, ни библиотеки. Книги, даже заграничные, никогда не задерживались у нее надолго: прочитав или просмотрев, она тут же отдавала их кому-нибудь, как, собственно, и следует поступать с книгами. В годы ее наивысшего благополучия, в конце шестидесятых - начале семидесятых, в ее однокомнатной квартире на окраине Москвы самым дорогостоящим предметом были часы с кукушкой на кухонной стене. Вора бы здесь постигло разочарование, как, впрочем, и тех, кто мог явиться с ордером на обыск.

В те «благополучные» годы, последовавшие за публикацией на Западе двух томов ее воспоминаний, эта кухня стала поистине местом паломничества. Почти каждый вечер лучшее из того, что выжило или появилось в послесталинский период, собиралось вокруг длинного деревянного стола, раз в десять побольше, чем псковская тумбочка. Могло показаться, что она стремится наверстать десятилетия отверженности. Я, впрочем, сомневаюсь, что она этого хотела, и как-то лучше помню ее в псковской комнатушке или примостившейся на краю дивана в ленинградской квартире Ахматовой, к которой она иногда украдкой наезжала из Пскова, или возникающей из глубины коридора у Шкловских в Москве - там она ютилась, пока не обзавелась собственным жильем. Вероятно, я помню это яснее еще и потому, что там она была больше в своей стихии - отщепенка, беженка, «нищенка-подруга», как назвал ее в одном стихотворении Мандельштам, и чем она в сущности и осталась до конца жизни.

Есть нечто ошеломляющее в мысли о том, что она сочинила оба свои тома шестидесяти лет от роду. В семье Мандельштамов писателем был Осип, а не она. Если она и сочиняла что-либо до этих двух томов, то это были письма друзьям или заявления в Верховный суд. Неприложим к ней и традиционный образ мемуариста, на покое обозревающего долгую, богатую событиями жизнь. Ибо ее шестьдесят пять лет были не вполне обычны. Недаром в советской карательной системе есть параграф, предписывающий в лагерях определенного режима зачитывать один год за три. По этому счету немало русских в этом столетии сравнимы с библейскими патриархами. С коими у Мандельштам было и еще кое-что общее - потребность в справедливости.

Однако не одна лишь страсть к правосудию заставила ее, шестидесятилетнюю, в момент передышки засесть за писание этих книг. Эти книги появились на свет, потому что в жизни Надежды Мандельштам повторилось то, что уже произошло однажды в истории русской литературы. Я имею в виду возникновение великой русской прозы второй половины девятнадцатого века. Эта проза, возникшая словно бы ниоткуда, как некое следствие, причину которого невозможно установить, на самом деле была просто-напросто отпочкованием от русской, девятнадцатого же века, поэзии. Поэзия задала тон всей последовавшей русской литературе, и лучшее в русской прозе можно рассматривать как отдаленное эхо, как тщательную разработку психологических и лексических тонкостей, явленных русской поэзией в первой четверти того же столетия. «Большинство персонажей Достоевского, - говорила Ахматова, - это постаревшие пушкинские герои, Онегины и так далее».

Поэзия и вообще всегда предшествует прозе; во многих отношениях это можно сказать и о жизни Надежды Яковлевны. И как человек, и как писатель она была следствием, порождением двух поэтов, с которыми ее жизнь была связана неразрывно: Мандельштама и Ахматовой. И не только потому, что первый был ее мужем, а вторая другом всей ее жизни. В конце концов за сорок два года вдовства могут поблекнуть и счастливейшие воспоминания (а в случае этого брака таковых было далеко не много, хотя бы потому что годы совместной жизни пришлись на период разрухи, вызванной войной, революцией и первыми пятилетками). Сходным образом бывало, что она не виделась с Ахматовой годами, а письмам уж никак нельзя было доверять. Бумага вообще была опасна.

Механизмом, скрепившим узы этого брака, равно как и узы этой дружбы, была необходимость запоминать и удерживать в памяти то, что нельзя доверить бумаге, то есть стихи обоих поэтов.

В подобном занятии в ту, по слову Ахматовой «догуттенбергскую», эпоху Надежда Яковлевна безусловно не была одинока. Тем не менее, повторение днем и ночью строк покойного мужа несомненно приводило не только ко все большему проникновению в них, но и к воскрешению самого его голоса, интонаций, свойственных только ему одному, к ощущению, пусть мимолетному, его присутствия, к пониманию, что он исполнил обещания по тому самому договору «в радости и в горе...», особенно во второй половине. То же происходило и со стихами физически часто отсутствующей Ахматовой, ибо механизм запоминания, будучи раз запущен, уже не может остановиться. То же происходило и с некоторыми другими авторами, и с некоторыми идеями, и с некоторыми этическими принципами, словом, со всем, что не смогло бы уцелеть иначе.

И все это мало-помалу вросло в нее. Потому что если любовь и можно чем-то заменить, то только памятью. Запоминать – значит, восстанавливать близость. Мало-помалу строки этих поэтов стали ее сознанием, ее личностью. Они давали ей не только перспективу, не только угол зрения; важнее то, что они стали для нее лингвистической нормой. Так что, когда она засела за свои книги, она уже была обречена на соизмерение - уже бессознательное, инстинктивное к тому времени - своих слов с их словами. Ясность и безжалостность ее письма, которая отражает характерные черты ее интеллекта, есть также неизбежное стилистическое следствие поэзии, сформировавшей этот интеллект. И по содержанию, и по стилю ее книги суть лишь постскриптум к высшей форме языка, которой, собственно говоря, является поэзия и которая стала ее плотью благодаря заучиванию наизусть мужниных строк.

Если перефразировать У. X. Одена, великая поэзия «ушибла» ее в прозу. Именно так, поскольку наследие этих двух поэтов могло быть разработано только в прозе. В поэзии оно могло стать достоянием лишь эпигонов. Что и произошло. Другими словами, проза Надежды Яковлевны Мандельштам для самого языка оказалась единственной средой, где он мог избегнуть застоя. Точно так же эта проза оказалась единственной подходящей средой, в которой могла бы удержаться сама душа языка, каким пользовались эти два поэта. Таким образом, ее книги являются не столько мемуарами и комментариями к биографиям двух великих поэтов, и как ни превосходны они в этом качестве, эти книги растолковали сознание русского народа. По крайней мере той его части, которой удавалось раздобыть экземпляр.

Нечего удивляться в таком случае, что это растолкование оборачивается осуждением режима. Эти два тома Н. Я. Мандельштам действительно могут быть приравнены к Судному дню на земле для ее века и для литературы ее века, тем более ужасного, что именно этот век провозгласил строительство на земле рая.

Еще менее удивительно, что эти воспоминания, особенно второй том, вызвали негодование по обеим сторонам кремлевской стены. Должен сказать, что реакция властей была честнее, чем реакция интеллигенции: власти просто объявили хранение этих книг преступлением против закона. В интеллигентских же кругах, особенно в Москве, поднялся страшный шум по поводу выдвинутых Надеждой Яковлевной обвинений против выдающихся и не столь выдающихся представителей этих кругов в фактическом пособничестве режиму; людской прибой на ее кухне существенно попритих.

Были открытые и полуоткрытые письма, исполненные негодования, решения не подавать руки, дружбы и браки рушились по поводу, права она была или не права, объявляя того или иного типа стукачом. Выдающийся диссидент заявлял, потрясая бородой: «Она обосрала все наше поколение»; иные кинулись по дачам и заперлись там, чтобы срочно отстучать собственные антивоспоминания. Уже начинались семидесятые годы; пройдет лет шесть, и среди тех же людей произойдет похожий раскол по поводу отношения Солженицына к евреям.

Есть нечто в сознании литератора, что делает самое идею о чьем-то моральном авторитете неприемлемой. Литератор охотно примирится с существованием генсека или фюрера, но непременно усомнится в существовании пророка. Дело, вероятно, в том, что легче переварить утверждение «Ты - раб», чем «С точки зрения морали ты - ноль». Как говорится, лежачего не бьют. Однако пророк дает пинка лежачему не с намерением его прикончить, а чтобы заставить его подняться на ноги. Пинкам этим сопротивляются, утверждения и обвинения ставятся под сомнение, и не для того, чтобы установить истину, но из-за присущего рабу интеллектуального самодовольства.

Еще хуже для литератора, когда дело идет об авторитете не только моральном, но и культурном, как это было с Н. Я. Мандельштам.

Я рискнул пойти еще чуть-чуть дальше. Действительность обретает смысл и значение только посредством восприятия. Восприятие, вот что делает действительность значимой. И есть иерархия восприятий (и, соответственно, значимостей), увенчанная восприятиями, добываемыми при помощи призм наиболее чувствительных и тонких. Есть только один мастер, способный придать призмам подобную тонкость и чувствительность - это культура, цивилизация, с ее главным инструментом - языком. Оценка действительности, производимая сквозь такую призму, приобретение которой есть общая цель для всех представителей человеческого рода, стало быть, наиболее точна, возможно даже, наиболее справедлива. (Вопли «Нечестно!» и «Элитаризм!», коими вышесказанное может быть встречено, и прежде всего в наших университетах, не следует принимать во внимание, ибо культура элитарна по определению, и применение демократических принципов к сфере познания чревато знаком равенства между мудростью и невежеством).

Не исключительность масштабов ее горя, а именно обладание такой призмой, полученной от лучшей русской поэзии двадцатого века, - вот что делает суждения Н. Я. Мандельштам относительно увиденной ею действительности неоспоримыми. Это гнусная ложь, что великому искусству необходимо страдание. Страдание ослепляет, оглушает, разрушает, зачастую оно убивает. Осип Мандельштам был великим поэтом уже до революции. Так же, как Анна Ахматова, также, как Марина Цветаева. Они бы стали тем, чем они стали, даже если бы Россия не пережила известных исторических событий текущего столетия: ибо они были одарены. Талант, в принципе, в истории не нуждается.

Стала бы Н. Я. Мандельштам тем, чем она стала, не произойди революция и все остальное? Возможно, нет, так как она встретилась со своим будущим мужем в 1919 году. Вопрос, однако, сам по себе некорректен: он заводит нас в туманные области теории вероятности и исторического детерминизма. В конце концов она стала тем, чем она стала, не благодаря тому, что произошло в России в текущем столетии, а скорее вопреки тому. Указующий перст казуиста непременно ткнет в то, что с точки зрения исторического детерминизма «вопреки» синонимично «потому что». Ну и бог с ним тогда, с историческим детерминизмом, ежели он проявляет такое беспокойство по поводу значения обыкновенного человеческого «вопреки».

Все это, впрочем, не без причин. Коль скоро слабая шестидесятипятилетняя женщина оказывается способной замедлить, если не предотвратить в конечном счете культурный распад нации. Ее воспоминания суть нечто большее, чем свидетельство о ее эпохе: это взгляд на историю в свете совести и культуры. История в этом свете съеживается, а индивидуализм осознает свой выбор - между поисками источника света или совершением антропологического преступления против самого себя.

В ее задачу совсем не входило сыграть такую роль, ни тем более не стремилась она свести счеты с системой. Для нее это было частным делом, делом ее характера, ее личности и того, что сформировало ее личность. А личность ее была сформирована культурой и лучшим, что культура произвела: стихами ее мужа. Это их, стихи, а не память о муже, она спасала. Их, а не его вдовой была она в течение сорока двух лет. Конечно, она его любила, но ведь и любовь сама по себе есть самая элитарная из страстей. Только в контексте культуры она приобретает объемность и перспективу, ибо требует больше места в сознании, чем в постели. Взятая вне этого контекста, любовь сводится к обыкновенному трению. Она была вдовой культуры, и я думаю, что к концу своей жизни любила своего мужа больше, чем в начале брака. Вот, наверное, почему эти книги так врезаются в сознание читателей. И еще, вероятно, потому, что отношения современного мира с цивилизацией также могут быть охарактеризованы как вдовство.

Если ей и недоставало чего-то, так это терпимости. В этом отношении она была совсем не похожа на своих двух поэтов. Но при них было их искусство, и само качество их достижений приносило им достаточное удовлетворение, чтобы быть или казаться смиренными. Она была чрезвычайно предвзятой, категоричной, придирчивой, непримиримой, нетерпимой; нередко ее идеи были недоработанными или основывались на слухах. Короче говоря, характера у нее хватало, что и неудивительно, если принять во внимание, с какими фигурами она сводила счеты в реальной жизни, а позднее в воображении. В конце концов ее нетерпимость оттолкнула многих. Что воспринималось ею как норма, поскольку она устала от поклонения, от восторгов людей вроде Роберта Макнамары или Вилли Фишера (подлинное имя полковника Рудольфа Абеля). Единственное, чего она хотела, это умереть в своей постели, в некотором роде ей даже хотелось умереть, потому что «там я опять буду с Осипом». - «Нет, - как-то сказала ей на это Ахматова, - на этот раз с ним буду я».

Ее желание исполнилось: она умерла в своей постели. Не так уж мало для русского человека ее поколения. Несомненно, кто-то будет причитать, что она-де не поняла свою эпоху, отстала от поезда, мчащегося в будущее. Что ж, как все русские ее поколения, она слишком хорошо знала, что мчащиеся в будущее поезда останавливаются в концлагерях или у газовых камер. Ей повезло, как, впрочем, и нам повезло узнать о станции его назначения. В последний раз я видел ее 30 мая 1972 года в кухне московской квартиры. Было под вечер; она сидела и курила в глубокой тени, отбрасываемой на стену буфетом. Тень была так глубока, что можно было различить в ней только тление сигареты и два светящихся глаза. Остальное - крошечное усохшее тело под шалью, руки, овал пепельного лица, седые пепельные волосы - все было поглощено тьмой. Она выглядела, как остаток большого огня, как тлеющий уголек, который обожжет, если дотронешься.

31  ​​ ​​​​ В этот день 107 лет назад 31 декабря 1884 года Врубель написал Адриану Прахову:

Многоуважаемый Адриан Викторович!

Был я в Торчелло, радостно шевельнулось на сердце - родная, как есть, Византия. Посмейтесь над человеком, находящимся в стране Тициана. Что же делать: я и чай здесь пью больше для сердца, чем для желудка. Простите отступление... Кончаю минором. Пришлите, пожалуйста, если возможно, аванс, а то мне с первого числа придется питаться масляными красками и выстроить себе на улице шалаш из оконных драпировок. Около 400 франков стоило с помощью итальянской недобросовестности, а вернее моей глупости, устроить все для первого образа, разумеется, дальше будет расход только на доску, но пока я - a sec (на мели).

Нельзя ли сделать следующие три доски потоньше, потому что от собственной тяжести стоящая у меня на мольберте указанной Вами толщины гнется, а последнее избегается при меньшей толщине их бордюром. Для меня это было бы значительным сокращением расхода (я заплатил 140 фр[анков]). Далее: гравировать и золотить думал на месте в Киеве, там под рукой сведущие по этой части люди, а меня итальяшки здесь оберут. А комиссия может быть гарантирована удержанием стоимости последнего образа.

Кончаю, чтобы пожелать Вам всего хорошего в наступающем Новом году, который только что мысленно встретил далеко от Венеции. Готовый к услугам Вашим

М. Врубель

Торчелло - остров вблизи Венеции, на котором находится церковь Санта Мария Ассунта с мозаиками ХII века.

Адриа́н Ви́кторович Пра́хов (4 (16) марта 1846, Мстиславль - 1 (14) мая 1916, Ялта) - русский историк искусства, археолог и художественный критик.

В мае 1884 года в киевской квартире Прахова появился «худощавый, русый, застенчивый молодой человек с тонкими чертами лица…». В киевской квартире А. В. Прахова, которая располагалась в угловом доме № 6 по улице Большая Житомирская (№ 11 по улице Владимирская), бывало много гостей, преимущественно это были люди искусства, которых Прахов привлёк к работам над строившимся Владимирским собором. Хозяйкой этого салона была супруга Прахова, 32-летняя мать троих детей Эмилия Львовна Прахова, лицо которой послужило Врубелю моделью для Богородицы. Младенец Иисус на руках у Богоматери в Кирилловской церкви списан с младшей дочери Эмилии Львовны - Ольги.

Как много музея в моей жизни – именно в этом году! ​​ Что-то во мне меняется. Тяга к прекрасному?

Парижские впечатления мало отражены в этом дневнике, потому что их слишком много. Хватит ли моей жизни, чтоб их понять?