Музейный дневник

1989

Важное:

Письма Достоевского

Дневники Сомова, Чуковского и др

Сергей Соловьев

Неверов О.Я.  ​​​​ Геммы античного мира

Ницше

Тугендхольд

Хармс

Якобсон о Пушкине

Даниел Ка́неман.

Январь

1  ​​​​ M. M. ДОСТОЕВСКОМУ

1 января 1840. Петербург

С.-Петербург. 1840 года. Генваря 1-го дня.

Благодарю тебя от души, добрый брат мой, за твое милое письмо. Нет! я не таков, как ты; ты не поверишь, как сладостный трепет сердца ощущаю я, когда приносят мне письмо от тебя; и я изобрел для себя нового рода наслажденье — престранное — томить себя.

Возьму твое письмо, перевертываю несколько минут в руках, щупаю его, полновесно ли оно, и, насмотревшись, налюбовавшись на запечатанный конверт, кладу в карман... Ты не поверишь, что

зa сладострастное состоянье души, чувств и сердца! И таким образом жду иногда с четверть часа; наконец с жадностию нападаю на пакет, рву печать и пожираю твои строки, твои милые строки. О чего не перечувствует сердце, читая их! Сколько ощущений толпятся в душе, и милых и неприятных и сладких и горьких; да! брат ​​ милый, — и неприятных и горьких; ты не поверишь, как горько, когда не разберут, не поймут тебя, поставят всё совершенно в другом виде; совершенно не так, как хотел сказать, но в другом, безобразном виде.. . Прочитав твое последнее письмо, я был un enragé* ((обезумел)), потому что не был с тобою вместе: лучшие из мечтаний сердца, священнейшие из правил, данных мне опытом, тяжким, многотрудным опытом, исковерканы, изуродованы, выставлены в прежалком виде. Сам ты пишешь ко мне: «Пиши, возражай, спорь со мною», — и находишь в этом какую-то пользу!

Никакой, милый брат мой, решительно никакой; только то, что, твой эгоизм (который есть у всех нас грешных) выведет превыгодное заключенье о другом, о его мненьях, правилах, характере и скудоумии. . . Ведь это преобидно, брат! Нет! Полемика в дружеских

письмах — подслащенный яд. — Что-то будет, когда мы увидимся с тобою? Это будет, кажется, всегдашним предлогом раздора между нами... Но оставляю это! об этом еще можно поговорить

на последних страницах.

Военная академия — c'est du sublime! ((это возвышенно)). Знаешь ли, что это преблистательный проект(?!) Я много думаю о судьбе твоей, чтобы согласить ее с нашими обстоятельствами, и сам остановился ​​ на Военной академии; но ты предупредил меня; след<овательно>, ​​ и тебе это нравится... Но вот что: ведь надо прослужить по крайней мере год, пред вступлением в Военную акад<емию>; останься при чертежной на этот год.

Ну что ты бредишь тетрадками, когда я не знаю твоей программы; что же я пришлю тебе? Артиллерию, впрочем, курс кондукторских классов (что именно, кажется, вам и надобно) пришлю непременно, записки генерал-майора Дядина, который сам, собственною особою, будет экзаменовать тебя. Но не иначе посылаю тебе эти тетрадки, как на месяц. Они чужие. Я насилу достал их. Ни дня больше одного месяца. Спиши их или отдай списать (Дядин человек с причудами, ему надо вызубрить или говорить своими словами как по книге). Полевая фортификация такая глупость, которую можно вызубрить в 3 дня. Впрочем,

в мае пришлю и ее тебе. Другое дело долговременная; постараюсь об ней. Есть у нас и из аналитики литографиров<анные> тетрадки; но это взято слово в слово из Брашмана и, разум<еется>, сокращено. Итак, у нас проходят Брашмана, и ты его зубри. Купи себе.

Знаешь ли геодезию? у нас (курс Болотова). Физика (курс Оземова). О литографиров<анных> дифференциалах постараюсь.

Истории у нас курс преполнейший и преогромнейший (литографированный) — достать не могу. Словесность и литература русская — Плаксина, который сам учит у нас. — Скажу тебе, что ваш экзамен в полевые инженеры прелегкий. Глядят сквозь пальцы, и у всех та логика, чтобы не притеснять своего брата инженера.

Этому вижу я пречастые примеры.

К Куманиным я отправил преблагопристойное письмо. ​​ Не ​​ беспокойся. Я жду хороших последствий. К опекуну еще не писал: ей-богу, нет времени!

Поздравляю тебя с Новым годом, милый. Что-то принесет он ​​ нам! Что хочешь, а последние 5 лет для нашего семейства были ужасны. — Я читал твое прошлогоднее посланье к Новому году. Мысль хорошая; дух и выраженья стихов под сильным влияньем Barbier; между прочим, у тебя были в свежей памяти его слова о Наполеоне.

Теперь о твоих стихах. Послушай, милый брат! Я верю: ​​ в жизни человека много, много печалей, горя и — радостей. В жизни поэта это и терн и розы. Лирика — всегдашний спутник поэта; потому что он существо словесное. Твои лирические стихотворенья были прелестны: «Прогулка», «Утро», «Виденье матери», «Роза» (кажется так), «Фебовы кони» и много других

прелестны. Какая живая повесть о тебе, милый! И как близко ​​ она сказалась мне. Я мог тебя понимать тогда; потому что те месяцы были так памятны для меня, так памятны. О сколько случилось тогда и странного и чудесного в моей жизни. Это предолгая повесть, и я ее никому не расскажу.

Шидловский показал мне тогда твои стихотворенья. Как ты несправедлив к Шидловскому. Не хочу защищать того, что разве не увидит тот, кто не знает его, и кто не очень переменчив в мненьях — знаний и правил его. Но ежели бы ты видел его прошлый год. Он жил целый год в Петербурге без дела и без службы. Бог знает, для чего он жил здесь; он совсем не был так богат, чтобы жить в Петербурге для удовольствий. Но это видно, что именно для того он и приезжал в Петербург, чтобы убежать куда-нибудь. — Взглянуть на него: это мученик! Он иссох; щеки

впали; влажные глаза его были сухи и пламенны; духовная красота его лица возвысилась с упадком физической. Он страдал! ​​ тяжко страдал! Боже мой, как любит он какую-то девушку (Marie, кажется). Она же вышла за кого-то замуж. Без этой любви он не был бы чистым, возвышенным, бескорыстным жрецом поэзии... Пробираясь к нему на его бедную квартиру, иногда в зимний вечер (н<а>п<ример>, ровно год назад), я невольно вспоминал о грустной зиме Онегина в Петербурге (8-я глава). ​​ Только предо

мною не было холодного созданья, пламенного мечтателя поневоле, но прекрасное, возвышенное созданье, правильный очерк человека, который представили нам и Шекспир и Шиллер; но он

уже готов был тогда пасть в мрачную манию характеров байроновских. — Часто мы с ним просиживали целые вечера, толкуя бог знает о чем! О какая откровенная чистая душа! У меня льются теперь слезы, как вспомню прошедшее! Он не скрывал от

меня ничего, а что я был ему? Ему надо было сказаться кому-нибудь; ах, для чего тебя не было при нас! Как он желал тебя видеть! Назвать тебя лично другом — названье, которым гордился он. Я помню, когда слезы лились у него при чтенье стихов твоих;

он знал их наизусть! И про него ты мог сказать, что он смеялся над тобою! О какое бедное, жалкое созданье был он! Чистая ангельская душа! И в эту тяжкую зиму он не забыл любви своей.

Она разгоралась всё сильнее и сильнее. — Наступила весна; она оживила его. Воображенье его начало создавать драмы, и какие драмы, брат мой. Ты бы переменил мненье о них, ежели бы прочел переделанную «Марию Симонову». Он переделывал ее всю зиму, старую же форму ее сам назвал уродливою. — А лирические стихотворенья его! О ежели ​​ бы ты знал те стихотворенья, которые

написал он прошлою весною. Наприм<ер>, стихотворенье, где он ​​ говорит о славе. Ежели бы ты прочел его, брат! Пришед из лагеря, мы мало пробыли вместе. В последнее свиданье мы гуляли в Екатерингофе. О как провели мы этот вечер!

Вспоминали нашу зимнюю жизнь, когда мы разговаривали о Гомере, Шекспире, Шиллере, Гофмане, о котором столько мы говорили, столько читали его. Мы говорили с ним о нас самих, о прошлой жизни, о будущем, о тебе, мой милый. — Теперь он уже давно уехал, и вот ни слуху ни духу о нем! Жив ли он? Здоровье его тяжко страдало; о пиши к нему!

Прошлую зиму я был в каком-то восторженном состоянии. Знакомство с Шидловским подарило меня столькими часами лучшей жизни; но не то было тогда причиною этого. Ты, может быть, упрекал и упрекнешь меня, почему я не писал к тебе. Глупые ротные обстоятельства тому причиною. Но сказать ли

тебе, милый; я никогда не был равнодушен к тебе; я любил тебя за стихотворенья твои, за поэзию твоей жизни, за твои несчастья— и не более; братской любви, дружеской любви не было. . .

Я имел у себя товарища, одно созданье, которое так любил я!

Ты писал ко мне, брат, что я не читал Шиллера. Ошибаешься, ​​ брат! Я вызубрил Шиллера, говорил им, бредил им; и я думаю, что ничего более кстати не сделала судьба в моей жизни, как дала мне узнать великого поэта в такую эпоху моей жизни; никогда бы я не мог узнать его так, как тогда. Читая с ним Шиллера, я поверял над ним и благородного, пламенного Дон Карлоса, ​​ и маркиза Позу, и Мортимера. Эта дружба так много принесла

мне и горя и наслажденья! Теперь я вечно буду молчать об этом; имя же Шиллера стало мне родным, каким-то волшебным звуком, вызывающим столько мечтаний; они горьки, брат; вот почему я ничего не говорил с тобою о Шиллере, о впечатленьях, им произведенных: мне больно, когда услышу хоть имя Шиллера.

Хотел было много написать тебе в ответ на твои нападки на меня, на то, что ты не понял слов моих. Также и потолковать кой о чем; но нынешнее письмо к тебе доставило мне столько сладких минут, мечтаний, воспоминаний, что я решительно не способен говорить о другом. Оправдаюсь только в одном: я не сортировал великих поэтов, и тем более не зная их. Я никогда не делал подобных параллелей, как, н<апример>, Пушкин и Шиллер. Не знаю, с чего ты взял это; выпиши мне, пожалуйста, слова мои; а я отрекаюсь от подобной сортировки; может быть, говоря о чем-нибудь, я поставил рядом Пушкина и Шиллера, но я думаю, что между этими 2-мя словами есть запятая. Они ни мало не похожи друг на друга. Пушкин и Байрон так. Что же касается до Гомера и Victor'a Hugo, то ты, кажется, нарочно не хотел понять

меня. Вот как я говорю: Гомер (баснословный человек, может быть как Христос, воплощенный богом и к нам посланный) может быть параллелью только Христу, а не Гете. Вникни в него брат, пойми «Илиаду», прочти ее хорошенько (ты ведь не читал

ее? признайся). Ведь в «Илиаде» Гомер дал всему древнему миру ​​ организацию и духовной и земной жизни, совершенно в такой же силе, как Христос новому. Теперь поймешь ли меня? Victor Hugo как лирик чисто с ангельским характером, с Христианским младенческим направленьем поэзии, и никто не сравнится с ним в этом, ни Шиллер (сколько ни христианск<ий> поэт Шиллер), ни лирик Шекспир, я читал его сонеты на французском, ни Байрон, ни Пушкин. Только Гомер с такою же неколебимою

уверенностию в призванье, с младенческим верованием в бога поэзии, которому служит он, похож в е направленье источника поэзии на Victor'a Hugo, но только в направленье, а не в мысли, которая дана ему природою и которую он выражал; я и не говорю про это. Державин, кажется, может стоять выше их обоих

в лирике. Прощай, милый!

Твой друг и брат Ф. Достоевский.

Вот тебе распеканции: говоря о форме, ты почти с ума сошел; ​​ я давно уже подозреваю это маленькое беспокойство ума твоего, и не шутя. Недавно ты что-то такое говорил о Пушкине! Я пропустил это, и не без причины. О форме твоей потолкую в следующем письме. Теперь нет ни места, ни времени. Но скажи,

пожалуйста: говоря о форме, с чего ты взял сказать: нам не могут нравиться ни Расин, ни Корнелъ (?!?!), оттого что у них форма дурна. Жалкий ты человек! Да еще так умно говорит мне. Неужели ты думаешь, что у них нет поэзии? У Расина нет поэзии? У Расина, пламенного, страстного, влюбленного в свои идеалы

Расина, у него нет поэзии? И это можно спрашивать?! Да читал ли ​​ ты «Andromaque», а? брат! Читал ли ты «Iphigénie»; неужели ты скажешь, что это не прелестно. Разве Ахилл Расина не гомеровский? Расин и обокрал Гомера, но как обокрал! Каковы у него женщины! Пойми его. Расин не был гений; мог <ли>

он создать драму! Он только должен подражать Корнелю. ​​ A «Phedre»? Брат! Ты бог знает что будешь, ежели не скажешь, что это не высшая, чистая природа и поэзия. Ведь это ​​ шекспировский очерк, хотя статуя из гипса, а не из мрамора.

Теперь о Корнеле? Послушай, брат. Я не знаю, как говорить ​​ с тобою; кажется, à la Иван Никифорыч: «гороху наевшись». Нет, не поверю, брат! Ты не читал его и оттого так промахнулся. Да знаешь ли, что он по гигантским характерам, духу романтизма — почти Шекспир. Бедный! У тебя на всё один отпор:

«классическая форма». Бедняк, да знаешь ли, что Корнель появился только 50 лет после жалкого, бесталанного горемыки Jodel'я, с его пасквильною «Клеопатрою», после Тредьяковского Ronsard'a и после холодного рифмача Malherb'a, почти

его современника. Где же ему было выдумать форму

плана? Хорошо, что он ее взял хоть у Сенеки. Да читал ли ты ​​ его «Cinna». Пред этим божественным очерком Октавия, пред которым <.. .> и Карл Мор, Фиеско, Тель, Дон Карлос. Шекспир<у> честь принесло бы это. Бедняк. Ежели ты не читал этого, то

прочти, особенно разговор Августа с Cinna, где он прощает ему измену (но как прощает (?)). Увидишь, что так только говорят ​​ оскорбленные ангелы. Особенно там, где Август говорил: «Soyons amis, Cinna». Да читал ли ты «Horace». Разве у Гомера

найдешь такие характеры. Старый Horace — это Диомед. Молодой Horace — Аякс Теламонид, но с духом Ахилла, а Куриас — это Патрокл, это Ахилл, это всё, что только может выразить грусть любви и долга. Как это велико всё. Читал ли ты «Le Cid». Прочти, жалкий человек, прочти и пади в прах пред Корнелем. Ты оскорбил его! Прочти, прочти его. Чего же требует ​​ романтизм, ежели высшие идеи его не развиты в «Cid'e». Каков характер Don Rodrigue'a, молодого сына его и его любовницы! А каков конец!

Впрочем, не сердись, милый, за обидные выраженья, не будь Иваном Ивановичем Перерепенко.

Нынешнее письмо заставило меня пролить несколько слез от ​​ воспоминаний о прошлом.

Сюжет твоей драмы прелестен, видна верная мысль, и особенно то нравится мне, что твой герой, как Фауст, ища беспредельного, необъятного, делается сумасшедшим именно тогда, когда он

нашел это беспредельное и необъятное — когда он любим. Это прекрасно! Я рад, что тебя чему-нибудь научил Шекспир.

Сердишься, зачем не отвечаю на все вопросы. Рад бы, да ​​ нельзя! ни бумаги, ни времени нет. Впрочем, ежели на всё отвечать, - наприм<ер>, и на такие вопросы: «Есть ли у тебя усы?» - то ведь никогда не найдешь места написать что-нибудь лучшего.

Прощай, мой милый, добрый брат. Прощай еще. Пиши.

Вот это почерк гения! Широта интересов.

1  ​​ ​​​​ Иммануил Кант

Достоин ли любви род человеческий в целом? Или это такой предмет, на который надо взирать с неприязнью, и если и желать ему всяческого блага (чтобы не стать мизантропом), то от него никогда ничего хорошего ожидать нельзя, и, стало быть, скорее всего, следует отвращать от него взоры? Ответ на этот вопрос связан с ответом на другой: есть ли в человеческой природе такие задатки, которые дали бы основание заключить, что род человеческий всегда идет вперед к лучшему и что все зло настоящего и прошедшего времени исчезнет в добром будущем? Ведь если это так, то мы можем любить род человеческий по крайней мере за его постоянное приближение к доброму; иначе мы должны были бы его ненавидеть или презирать, что бы при этом ни говорило кокетство общечеловеческой любовью.

2  ​​​​ Ван Гог пишет брату Тео:

2 ​​ января ​​ 1889 года

Чтобы рассеять все твои опасения на мой счет, пишу тебе несколько слов из кабинета уже знакомого тебе доктора Рея, проходящего практику при здешней лечебнице. Я пробуду в ней еще два-три дня, после чего рассчитываю преспокойно вернуться домой. Прошу тебя об одном - не беспокоиться, иначе это станет для меня источником лишних волнений. Перейдем лучше к нашему другу Гогену. Уж не напугал ли я его и в самом деле? Почему он не подает признаков жизни? Он ведь как будто уехал вместе с тобой. К тому же он, видимо, испытывал потребность повидать Париж - там он чувствует себя дома больше, чем здесь. Передай ему, что я все время думаю о нем и прошу его написать... Читаю и перечитываю твое письмо насчет свидания с Бонгерами. Великолепно! Рад, что для меня все остается так же, как было.

Сегодня, наверно, напишу не очень много, но во всяком случае хочу хоть известить тебя, что я вернулся домой. Как я жалею, что тебе пришлось сорваться с места из-за такого пустяка! Прости меня - во всем, вероятно, виноват только я. Я не предвидел, что ты так встревожишься, когда обо всем узнаешь. Но довольно об этом. Ко мне заходил господин Рей с двумя другими врачами - решили посмотреть мои картины. Они чертовски быстро уразумели, что такое дополнительный цвет.

Собираюсь сделать портрет г-на Рея, а возможно, и другие, как только снова смогу приняться за живопись.

Благодарю за твое последнее письмо. Я постоянно чувствую, что ты - рядом со мной; но, в свою очередь, знай: я занят тем же делом, что и ты.

Ах, как мне хочется, чтобы ты посмотрел портрет Брийя работы Делакруа, равно как и весь музей в Монпелье, куда меня возил Гоген! Поскольку на юге до нас уже работали другие, мне трудно поверить, что мы всерьез могли сбиться с пути.

Вот какие мысли лезут мне в голову теперь, когда я вернулся домой...

Для того чтобы учиться мастерству, мне необходимы репродукции с картин Делакруа, которые еще можно разыскать в том магазине, где продаются литографии старых и новых мастеров по 1 фр. за штуку, если не ошибаюсь. Но я решительно отказываюсь от них, если они стоят дороже... Думаю, что нам следует повременить с моими работами. Конечно, если хочешь, я пошлю тебе некоторые из них; но я рассчитываю сделать нечто совсем другое, когда стану поспокойнее. Что же касается «Независимых», сообразуйся с тем, что сам считаешь нужным и что предпримут остальные.

Ты даже не представляешь себе, как я огорчен тем, что ты до сих пор не уехал в Голландию...

Что поделывает Гоген? Его семья живет на севере, его пригласили выставиться в Брюсселе, и он к тому же пользуется успехом в Париже; поэтому мне хочется верить, что он вышел наконец на верную дорогу...

Как бы то ни было, я искренне счастлив, что все случившееся уже прошло.

Надеюсь, ты не встревожишься, если я напишу тебе еще несколько слов, хотя уже послал тебе письмо утром.

Я довольно долго был не в состоянии писать, но теперь, как видишь, все прошло. <...>

Если тебе хочется сделать доктору Рею что-нибудь очень приятное, я научу тебя, как доставить ему удовольствие. Он слыхал о картине Рембрандта «Урок анатомии», и я обещал, что мы достанем ему гравюру с нее для его кабинета. Надеюсь также написать его портрет, как только почувствую, что у меня хватит на это сил. В прошлое воскресенье я познакомился с другим врачом - тот хотя бы понаслышке знает, кто такие Делакруа или Пюви де Шаванн, и стремится познакомиться с импрессионизмом...

Уверяю тебя, что несколько дней, проведенных мною в лечебнице, оказались очень интересными: у больных, вероятно, следует учиться жить.

Надеюсь, что со мной ничего особенного не случилось - просто, как это бывает у художников, нашло временное затмение, сопровождавшееся высокой температурой и значительной потерей крови, поскольку была перерезана артерия; но аппетит немедленно восстановился, пищеварение у меня хорошее, потеря крови с каждым днем восполняется, а голова работает все яснее.

Поэтому прошу тебя начисто забыть и мою болезнь, и твою невеселую поездку.

5  ​​ ​​ ​​​​ Пышные одежды Климта. ​​ В них спрятаны тысячи глаз.

Какая огромность в этих веселых, заманивающих образах!

Так передать цветистость разбуженной чувственности!

8  ​​​​ ДР: ​​ Карл Рэнсом Роджерс

Ему было бы 87.

К. Роджерс.

ЛИЧНОСТЬ ИЛИ НАУКА?

В этот процесс становления самим собою вовлечен глубокий опыт личного выбора. Человек понимает, что может или продолжать прятаться за фасадом, или рискнуть быть самим собой; что он свободный деятель, во власти которого как разрушить себя или другого, так и сделать себя и другого более сильным. Сталкиваясь с этой обнажившейся реальностью выбора, он выбирает движение, ведущее его к тому, чтобы стать самим собой.

Но бытие самим собой не решает проблем. Оно просто открывает новый путь существования, в котором больше глубины и силы переживаний чувств, больше широты и разнообразия. Человек чувствует себя более уникальным и отсюда – более одиноким, но гораздо более подлинным, так как его отношения с другими теряют свою искусственность, становятся более глубокими, удовлетворяющими его и выявляют сущность другого человека.

11  ​​​​ Образ из альбома:

Menrva (o Menerva) nella mitologia etrusca era la dea della saggezza, della guerra, dell'arte, della scuola e del commercio. Da essa deriverà la dea romana Minerva, che nella mitologia greca corrisponde alla dea Atena.

Come Atena, Menrva era nata dalla testa del padre, il dio Tinia.

Insieme a Tinia e ad Uni, Menrva costituiva la triade delle più importanti divinità etrusche.

13  ​​​​ М. И. Цветаева

Завораживающая! Крест

На крест складывающая руки!

Разочарование! Не крест

Ты - а страсть, как смерть и как разлука.

Развораживающий настой,

Сладость обморочного оплыва...

Что настаивающий нам твой

Хрип, обезголосившая дива -

Жизнь! - Без голосу вступает в дом,

В полной памяти дает обеты,

В нежном голосе полумужском -

Безголосицы благая Лета...

Уж немногих я зову на ты,

Уж улыбки забываю важность...

- То вдоль всей голосовой версты

Разочарования протяжность.

14 ​​ Газета

МОСКОВСКИЙ ЛИСТОК

14 ЯНВАРЯ 1918 ГОДА

«Ряженые» - совсем вырождается этот старый русский святочный обычай. На минувших Святках в Москве совсем не было заметно «ряженых», не бродили их веселые ватаги по улицам, не врывались в дома. Правда, по Тверской прошла «процессия» из римских воинов, индейцев, цыганок и маркизов времен Людовика XVI…

Это рабочие и служащие одного театра «опустошили» костюмерную и «перевоплотились» ради Святок. Впрочем, много было «ряженых» в серые солдатские шинели, и уголовная хроника Москвы обогатилась лишним десятком-другим грабежей и нападений на мирных граждан.

Но эти «ряженые» - не в счет. Слишком мы к ним за последнее время привыкли, и никакого удивления они уже не возбуждают…

15  ​​ ​​ ​​​​ Как интересен Вячеслав Павлов, но его человеческая замкнутость обрубает доступ к его живописи.

Ну, будь ты нормальным!

Или он – отражение меня самого?

И я для других – вещь-в-себе, и меня поэтому не читают.

Встречаются два человека – и им не пройти путь друг к другу, потому что их человеческий опыт несопоставим.

20  ​​​​ Юрий Нагибин:

Мы перевариваем уйму чтива, а многое ли входит в наше вещество, становится частью нас самих? Да с десяток книг, не больше. А если тебе кажется, что их больше, значит, ты так и не соединился ни с одной из них.

23  ​​​​ Умер  ​​​​ Дали.

25  ​​​​ Корней Чуковский

Дневник

25 января 1920 года

Мороз ужасный. Дома неуютно. Сварливо. Вечером я надел два жилета, два пиджака и пошел к Анне Ахматовой. Она была мила. Шилейко лежит больной. У него плеврит. Оказывается, Ахматова знает Пушкина назубок – сообщила мне подробно, где он жил. Цитирует его письма, варианты. Но сегодня она была чуть-чуть светская барыня; говорила о модах: а вдруг в Европе за это время юбки длинные или носят воланы. «Мы ведь остановились в 1916 году – на моде 1916 года». ((то есть Россия остановилась в развитии))

25  ​​​​ Вера Судейкина

Дневник

25 января 1917 года

Москва-матушка, провинция! Сережу ((Судейкина)) многое нервирует. В старой колымаге едем на Девичье поле к брату. Маленький ампирный особняк очарователен, но главные комнаты не топлены. Там пять градусов мороза! Обедаем наверху в крохотной комнате за круглым столом, где кроме нас находятся еще три собаки, два ручных голубя, один воробей и один чижик. Собаки пристают, прыгают около поданных блюд, смотрят в глаза, птицы летают над столом, воробей не сходит с тарелки с хлебом.

25  ​​​​ Константин Сомов

Дневник

25 января 1918 года

Утром к 12-ти пошел в Академию художеств. В час - открытие нашей выставки ((выставка объединения «Мир искусства»)), на которой я не участвую. Доминирует численностью Шухаев, очень скучный, сухой и ненужный. Кирпичные офицеры, карусель в деревне. Колоссальный холст - иллюстрация для «стильной» детской книги. Мертвый портрет его жены в стиле risorgimento (эпоха Возрождения. - Примеч. ред.). Шухаев - бледный тип Яковлева. Потом Григорьев, замечательно талантливый, но сволочной, глупый, дешевый порнограф. Кое-что мне понравилось, арлекин blanc et noir, flagellation (черно-белый, флагелляция (франц.). - Примеч. ред.), портрет в розовом платье, очень <талантливый ― зачеркнуто>. Петров-Водкин - все тот же скучный, тупой, претенциозный дурак. Все то же несносное сочетание неприятных чистых голубого, зеленого, красного и кирпичного тона. Добужинский - ужасный семейный портрет и незначительное остальное. Чехонин - хороший миниатюрный портрет старика. Я ушел от публики в час. Дома сначала не работал, болела голова. Потом раскрасил два оттиска для одного аукциона.

Вечером в театре на галерке. «Снегурочка» ((опера Н.А.Римского-Корсакова)). Скучал. Музыку ее не люблю: не вдохновляет, не сказочно, все сделано ― чистая, хорошая работа, и только.

26  ​​ ​​​​ В этот день 26 января 1787 года в Петербурге, в семье «ремесленника-лакировальщика», приехавшего в Россию из Швеции, родился русский архитектор и художник, один из основоположников романтизма в русском зодчестве, Александр Лаврентьевич Витберг.

Витберг прославился своим грандиозным проектом храма-памятника на Воробьевых горах в Москве.

В 1817 на Воробьевых горах состоялась торжественная закладка здания. Строительство, однако, прервалось уже на начальном этапе. Вступивший в конфликт с властями и несправедливо обвиненный в финансовых злоупотреблениях, Витберг был отстранен от руководства постройкой, осужден с конфискацией имущества и сослан в 1835 в Вятку (храм же Христа Спасителя позже возвели в ином месте и по иному проекту – К. А. Тона).

Во время пребывания в Вятке сблизился с А. И. Герценом, который писал о нём: «Середь уродливых и сальных, мелких и отвратительных лиц и сцен, дел и заголовков, в этой канцелярской раме и приказной обстановке вспоминаются мне печальные, благородные черты художника, задавленного правительством с холодной и бесчувственной жестокостью».

В Вятке ему удалось приступить к возведению самого значительного из его архитектурных образов – Александро-Невского собора (1839–1864, достроен И. Т. Соловкиным; разрушен в 1930-е годы). В Вятке Витберг спроектировал также ворота, решетку и две беседки городского сада (1835–1839). В 1840 году ему дозволено было вернуться в Петербург.

Умер Витберг в Петербурге 17 июля 1855 года

26 января 1715 года в Париже в семье главного врача королевы родился Клод Адриан Гельвеций, будущий философ-просветитель, психолог и педагог.

К трактатам по философии и исследованиям механизма сознания Гельвеций добавил свои знаменитые труды «Об уме» и «О человеке, его умственных способностях и его воспитании».

Сочинения Гельвеция оказали влияние на многих известных мыслителей и деятелей образования. И ныне они сохраняют свою актуальность и практическое значение.

28  ​​​​ Detail of « La Parisienne» by A. Evans

Konssos, Palace

Final Palatial period

1450 - 1350/1300 BC

Archäological Museum Iraklion

Высмотрел этот образ в альбоме.

Февраль

3  ​​​​ Цвет в картинах Франка Марка (погиб во время первой мировой войны) не уходит в чувство целиком, как в картинах Клее, но выявляет реальность, её внутренний свет. Вылезают концептуалисты. Тема: перепев того, что уже сделано.

Хорошо сказал об этом Вячеслав Павлов:

- Да что они могут, эти концептуалисты! Я вот в туалете видел: мужик го-ом на стенке написал: «Жизнь - это го-но!». Вот это концепция!

​​ 

Он же о братьях Волковых: «Они слишком явно стараются быть непохожими друг на друга».

Сказано довольно примитивно.

5  ​​ ​​ ​​​​ Валерий Волков:

Ланской всю жизнь оставался ребенком. Драгоценное свойство таланта!

6  ​​ ​​​​ Выдвижная грудь в картине Дали. Мало того, что это зримый, притягивающий символ, так это ещё и умно. ​​ 

7  ​​ ​​ ​​​​ ДР императрицы Анны Иоанновны

Ксения Долгорукова об Анне Иоанновне:

Престрашного она была взору. Отвратное лицо имела. Так велика была, когда между кавалеров идет - всех головой выше и чрезвычайно толста! ​​ … двухметрового роста, восьмипудовая племянница Петра Великого, со следами оспин на лице (рябая!)

Наконец-то в России выставлен Раушенберг! Рад, что дожил до его живых экспонатов.  ​​ ​​ ​​​​ Я прямо вздрогнул, когда его экспонат показали в Эрмитаже по лекции по искусству двадцатого века.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ 

8  ​​​​ ДР Унгаретти

Giuseppe Ungaretti

Per sempre

Senza niuna impazienza sognerò,

Mi piegherò al lavoro

Che non può mai finire,

E a poco a poco in cima

Alle braccia rinate

Si riapriranno mani soccorrevoli,

Nella cavità loro

Riapparsi gli occhi, ridaranno luce,

E, d'improvviso intatta

Sarai risorta, mi farà da guida

Di nuova la tua voce,

Per sempre ti rivedo.

Джузе́ппе Унгаре́тти, итал. Giuseppe Ungaretti

8 февраля 1888, Александрия, Египет - 1 июня 1970, Милан, Италия.

Итальянский поэт и переводчик, один из основателей итальянского герметизма.

Лауреат литературных премий Монтефельтро (1960) и Этна-Таормина (1966), а также Нейштадтской литературной премии (1970).

8  ​​ ​​ ​​ ​​​​ ДР художника Ларина

Юрий Ларин

1936г., 8 мая - родился в Москве в семье видного государственного деятеля Николая Ивановича Бухарина и Анны Михайловны Лариной;

​​ 

1938-46 гг. - после ареста родителей воспитывался в семье родственников – Бориса Израилевича и Иды Григорьевны Гусман;

​​ 

1946 г. - после ареста Б. И. Гусмана с десятилетнего возраста воспитывался в детском доме под Сталинградом (Волгоград); уже с детства проявилась унаследованная от отца склонность к рисованию (известно, что Н. И. Бухарин был одаренным художником-любителем);

​​ 

1956 г. - в возрасте двадцати лет, когда А. М. Ларина вернулась из сталинских лагерей, впервые узнал имя своего отца – Н. И. Бухарина;

​​ 

1958 г. - окончил Новочеркасский инженерно-мелиоративный институт, куда поступил под влиянием приемного отца - Б. И. Гусмана;

​​ 

1958-60 гг. - работал инженером-гидротехником на строительстве Саратовской ГЭС и в проектных организациях; перенес туберкулез;

1960 г. - вместе с матерью А. М. Лариной получил разрешение вернуться в Москву; начал заниматься в Заочном народном университете искусств им. Н. К. Крупской на факультете рисунка и живописи (педагог А. С. Трофимов);

1970 г. - окончил Московское высшее художественно-промышленное училище (б. Строгановское), вечерний факультет художественного конструирования (промышленный дизайн), куда поступил в 1965 г.;

учителя – проф. И. В. Ламцов, проф. Г. М. Людвиг, доц. В. Л. Пашковский;

тема дипломной работы – «Земснаряд»; начинает работать как профессиональный художник;

с 1970 по 1986 гг. преподает в Московском художественном училище памяти 1905 г.;

здесь начинается долгая творческая дружба с В. А. Волковым, сыном выдающегося советского художника А. Н. Волкова.

Женится.

Жена – Инга Яковлевна Баллод, архитектор по образованию, писатель и журналист;

​​ 

1970-74 гг. - работает с натуры над пейзажами (акварель и масло).

Работа ведется в традиционно-реалистическом направлении, основная задача – как можно точнее передать различные состояния природы («пейзажи состояния»).

​​ 

1972 г. - рождается сын Николай;

с 1972 г. - участвует в московских, российских и всесоюзных выставках;

2-я половина 70-х - пишет портреты, натюрморты, натуру, продолжая писать пейзажи;

​​ 

1974 г. - творческая поездка на Кубань в составе выездной группы Союза художников РСФСР, создание акварельных пейзажей местной природы, которые положили начало циклу «Кавказ»; все более упорно работает над созданием собственного формального языка, над созданием своей теории живописи.

​​ 

1975 г - первая поездка в Дом творчества Союза художников «Горячий Ключ» (Краснодарский край), создание новых акварелей кавказского цикла.

​​ 

1976 г. - Конец натурного периода. Для творческого развития художника переломным этапом стала работа в подмосковном Доме творчества «Челюскинская».

С этого времени пейзажи, а также портреты и натюрморты пишет по памяти. Используя в работе лишь небольшие карандашные наброски, сделанные с натуры. Длительные прогулки в окрестностях Челюскинской, поездки в Абрамцево, на Клязьму дали мощный толчок развитию серии подмосковных пейзажей;

​​ 

1977 г. - вступление в МОСХ СССР.

В. А. Волков:

Акварели Ю. Б. Ларина – это мир искренних взаимоотношений художника и природы. Сюжеты его работ чрезвычайно просты, бесхитростны,  ​​​​ - ​​ но за ними встает своя концепция видения: живая природа организуется глазами художника в цельные массы светоцветового пространства, создания человека – корабли, краны, мосты - напротив, приобретают мягкий, добрый вид; растворенные в среде, они становятся частью целого, поэтически современного и художественно убедительного образа.

Из рекомендации, данной в 1975 г. Ю. Ларину для вступления в члены МОСХ.

М. П. Митурич:

Юрий Борисович Ларин представляется мне серьезным и глубоким художником… зрелым мастером. Его акварели свидетельствуют о колористической одаренности, высокой культуре и понимании материала.

Из рекомендации, данной в 1975 г. Ю. Ларину для вступления в члены МОСХ.

​​ 

1977 г. - руководит группой молодых московских художников в творческой командировке в Ольском район Магаданской области; создает серию пейзажей магаданской природы;

​​ 

1980 г. – в письме В. Страда окончательно обосновывает теоретическую часть своего художественного метода, впоследствии названного им самим концепцией предельного состояния.

​​ 

Конец 1970-х – ​​ начало 80-хгг.

Четыре года посвятил переводу книги профессора Принстонского университета С. Коэна о Н. И. Бухарине. Переводить ему помогал Е. А. Гнедин, выдающийся советский дипломат, сотрудник М. М. Литвинова.

Знакомится с известным московским коллекционером Я. Е. Рубинштейном, который приобретает у художника шесть работ (масло и акварели);

​​ 

1980 г. ​​ – создает цикл акварелей зимнего Подмосковья, часть из которых будет приобретена Я. Е. Рубинштейном и Русским музеем;

В. Волков отметил в работах «новое отношение к свету».

​​ 

1981- 82 гг. – вновь работает в Доме творчества «Горячий Ключ». В результате кавказская серия пополняется первыми работами маслом. Длительное общение с природой Кавказа оказало большое влияние на творческое развитие художника.

​​ 

1982 г. - первая персональная выставка в Московском драматическом театре им. М. Н. Ермоловой (совместно с Е. Н. Кравченко). Представлены, главным образом, пейзажи последнего десятилетия, написанные в средней полосе России, Краснодарском и Магаданском краях. Выставка и состоявшееся после нее обсуждение «открыли» Ю. Ларина.

Знакомство и длительная дружба с ​​ послом Италии в СССР Джованни Мильуоло.

​​ 

1979-85 гг. - В течение нескольких лет во время летнего отдыха работает в Прибалтике. Создает циклы графических акварелей на немецком картоне – пейзажи на конструктивной основе, значительно отличающиеся от московского и кавказского циклов.

Осень 1983 г. - Поездка в Армению с близким другом историком Ю. М. Гарушьянцем, результатом которой явилось создание тридцати акварельных листов, продолжающих кавказскую серию.

1985 г. – В альманахе «Советская графика» появляется первая обстоятельная публикация об акварелях художника, написанная Г. Ельшевской.

Декабрь 1985 г. – перенес нейрохирургическую операцию; последствием стала утрата силы и сноровки в правой руке.

​​ 

1987 г. - Смерть жены Инги Баллод.

Первая персональная выставка за рубежом: выставка акварелей в галерее Books&Company Art, Нью-Йорк, США. С этого времени участвует в различных зарубежных выставках.

​​ 

1988г. - Реабилитация Н. ​​ И. Бухарина, после чего Юрий Ларин смог поменять отчество «Борисович» на «Николаевич».

1989 г. - женится. Жена – Ольга Арсеньевна Максакова, врач, ведущий научный сотрудник Института нейрохирургии им. Бурденко.

Хорошо, что Юрий Ларин нашёл ​​ именно эту ​​ женщину: мало того, что она его, как говорят, понимает, ​​ - но она ещё и прекрасная медсестра.

15  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Слепышев продал Третьяковке свою картину за 40 тыщ.

А! Как по-вашему? По-нашему - умён!

Грибоедов.

Анатолий Степанович: огромное чувство плоти. Его краски будто кулаком вбиты в холст.

У нас дома висят три его картины. Вот и попробуй, не люби его!

28  ​​​​ Мне 36 лет

В память о моем детском увлечении

Фейербах

Сущность христианства

Но брак, конечно, как свободный союз любви, – священен сам по себе, по природе заключенного здесь союза. Только тот брак есть брак религиозный или истинный, который соответствует сущности брака, любви. Так обстоит дело и в отношении всех других нравственных связей. Они только там являются моральными, они только там имеют нравственный смысл, где они сами по себе почитаются религиозными. Подлинная дружба существует только там, где дружба соблюдается с религиозной добросовестностью, как человек верующий соблюдает и хранит достоинство своего бога. Да будет же для тебя священна дружба, священна собственность, священен брак, священно благо каждого человека, но да будут они для тебя священны сами по себе!

 ​​ ​​​​ Да, только как свободный союз любви; ибо такой брак, узы которого являются лишь внешним ограничением, а не добровольным, самоудовлетворённым самоограничением любви, короче, всякий брак невольный, нежеланный, несамоудовлетворенный не есть брак истинный и, следовательно, моральный.

 ​​ ​​​​ В христианстве моральные законы понимаются как заповеди божии; нравственность сделана критерием религиозности; но тем не менее мораль имеет значение лишь подчиненное; сама по себе она не имеет значения религии. Это последнее значение приписывается только вере. Над моралью витает бог, как отличное от человека существо, которому принадлежит все лучшее, тогда как на долю человека приходится одно только падение. Все помыслы, которые должны были бы быть посвящены жизни и человеку, все лучшие силы свои человек отдает этому лишенному потребностей существу. Действительная причина обращается в безразличное средство; лишь представленная, лишь воображённая причина становится истинной, действительной причиной. Человек благодарит бога за благодеяния, которые оказал ему его же ближний, даже с ущербом для себя. Благодарность, приносимая им своему благодетелю, есть благодарность только призрачная, она относится не к нему, а к богу. Человек благодарен богу, но не благодарен человеку. Так гибнет нравственное настроение в религии! Так жертвует человек человеком богу! Кровавое человеческое жертвоприношение есть на самом деле только грубо чувственное выражение сокровенной тайны религии. Где приносились богу кровавые человеческие жертвы, там эти жертвы считались наивысшей жертвой, а чувственная жизнь – наивысшим благом. Поэтому человек приносил жизнь в жертву богу лишь в необычайных случаях и верил, что он оказывает этим богу величайшую честь. Если христианство, по крайней мере в наше время, не приносит больше кровавых жертв своему богу, то это происходит, если откинуть другое основание, только потому, что человеческая жизнь не считается уже наивысшим благом. Вместо нее жертвуют богу душой, настроением, ибо они считаются благом более высоким. Но общее между этими жертвами заключается в том, что человек в религии приносит в жертву обязанности человеческие, – как, например, обязанность уважать жизнь ближнего или быть благодарным, – обязанностям религиозным, отношение к человеку – отношению к богу. Христиане, благодаря понятию вседовольства божия, являющегося лишь предметом чистого поклонения, устранили во всяком случае многие нелепые и дикие представления. Но это вседовольство есть только абстрактное, метафизическое понятие, которое никоим образом не оправдывает особой сущности религии. Потребность поклонения только с одной стороны охлаждает, как всякая односторонность, религиозное чувство; поэтому, чтобы установить взаимность, необходимо было, если не прямо на словах, то на деле, допустить в боге определения, отвечающие субъективным потребностям. Все действительные определения религии покоятся на взаимности. Религиозный человек мыслит о боге, потому что бог мыслит о нем, он любит бога, потому что бог прежде возлюбил его и т.д. Бог ревнует к человеку – религия ревнует к морали; она высасывает из морали лучшие силы; она отдает человеку человеческое, а богу – божеское. И богу принадлежит истинное, полное душевности настроение, ему принадлежит сердце.

28 ​​ Батюшков

Из записной книжки 1817 г.

И горе тому, кто раскрывает книгу с тем, чтобы хватать погрешности, прятать их и при случае закричать: «Поймал! Смотрите! Какова глупость!» Простодушие и снисхождение есть признак головы, образованной для искусств. И впрямь, мало таких произведений пера, живописи, искусств вообще, в которых бы ничего занять было не возможно; иногда погрешности самые - наставительны. С одной стороны, и ученик опрокинет одним махом руки все здания Шекспира и Державина; с другой стороны, основания их вечны. Станем наслаждаться прекрасным, более хвалить и менее осуждать! Слова спасителя о нищих духом, наследующих царством небесным, можно применить и к области словесности.

Март

1  ​​ ​​​​ Joan Miró

Cahiers d’art

L’horrible tragédie que nous traversons peut secouer les génies isolées et leur donner une vigueur accrue. Que les puissances de régression connues sous le nom de «fascisme» s’étendent, qu’elles nous plongent un peu plus avant dans l’impasse de la cruauté et de l’incompréhension, et c’en est fini de toute dignité humaine.

Paris, 1939.

Да, фашизм покалечил наши души.

2  ​​​​ Tennessee Williams

A Streetcar Named Desire

What is straight? A line can be straight, or a street, but the human heart, oh, no, it's curved like a road through mountains.

Как дорога в горах!

3  ​​​​ Сергей Соловьев

История государства российского

Великая Северная война прекратилась! Взглянем на ее значение. Как для развития отдельного человека необходимо, чтоб он покинул одиночество, узкую сферу и приобретал познания различными путями посредством учения, чтения, бесед с живыми людьми, путешествия, так и для целых народов необходимое условие развития состоит в покинутии одиночества, в расширении сферы умственной и практической деятельности посредством знакомства с новыми странами и народами, в общей жизни с ними, и, чем более стран и народов входит в эту общую жизнь, тем развитие их многообразнее и сильнее, богаче результатами. Вот почему в жизни человечества имеют великое значение те эпохи, когда для народов происходит расширение круга их деятельности, когда многие страны и народы каким бы то ни было способом соединяются для общей деятельности, для взаимного влияния друг на друга. Так, в древнем мире, когда народы обыкновенно соединялись только путем насилия, завоевания, великое значение имеет деятельность Александра Македонского, соединившая западную и восточную цивилизацию; деятельность Рима, приведшая под одну державу народы древнего исторического мира. Древняя история оканчивается появлением на сцену новых стран, новых народов, бывших до тех пор за оградою исторического мира. В так называемой средней истории важнейшее по своим результатам явление есть знакомство западного мира с Востоком посредством крестовых походов. Так называемая новая история начинается расширением сферы деятельности европейского человека чрез открытие Нового Света и новых путей в отдаленные части Старого. Через два века после этого новое великое, богатое результатами явление - восточная часть Европы, до сих пор мало известная, жившая одиноко, является на сцену, входит в общую жизнь Европы; европейская земля собирается (кроме Балканского полуострова). Это новое расширение исторической сцены гораздо важнее, чем то, которое произошло в конце XV века и которым начинается новая история. Тогда европейский человек познакомился с новыми странами и народами, которые страдательно подчинились его влиянию; теперь же вошло в общую жизнь сильное европейско-христианское государство, представитель многочисленного европейского, исторического племени славянского, бывшего до сих пор под спудом. Если, входя в общую жизнь, Россия необходимо подчиняется влиянию других европейских народов, то, с другой стороны, при условиях своей силы, она обнаруживает сильное влияние на судьбу других народов, на общую жизнь Европы. Это влияние высказалось впервые в Северной войне. Чтоб понять роль России в этой войне, влияние, которое она оказала, и влияние, которое приняла (ибо одно нераздельно с другим при общей жизни и деятельности), надобно обратить внимание на то, в каком положении находилась тогда Европа. В начале новой истории мы видим в Европе сильное религиозное движение, религиозную борьбу вследствие раскола, происшедшего в западной церкви; все явления более или менее примыкают к этой борьбе. С Вестфальского мира вероисповедный вопрос теряет свое прежнее первостепенное значение. На первый план выступают отношения чисто политические; движения, борьбы происходят оттого, что некоторые государства стремятся усилить себя на счет соседей, приобрести наибольшее влияние на дела Европы и встречают сопротивление в других; стремлениям к преобладанию, к гегемонии противопоставляется система политического равновесия. Важнейшие деятели этой эпохи, продолжающейся от Вестфальского мира до французской революции (1789 г.), суть четыре государя: Людовик XIV, Петр Великий, Фридрих II и Екатерина II. Значение России видно уже из того, что из четверых она дала двоих, и величайших, деятелей. Франция вышла из средней истории в новую самым сильным, наиболее выгодно поставленным государством континентальной Европы и по характеру своего народонаселения устремилась немедленно воспользоваться своими выгодами, усилиться на счет Италии и Германии, получить гегемонию в Европе; в этих стремлениях она встречается с габсбургским домом, встречается с ним в Испании и Нидерландах, в Германии, Италии, встречается, вступает в борьбу, сдерживается. Новую политическую историю Западной, а потом и Восточной, всей Европы можно рассматривать как историю борьбы против преобладания Франции. Только внутренние смуты Франции дают передышку Европе; как только эти внутренние смуты прекращаются, Европа должна готовиться к борьбе. Усобицы при последних Валуа, смуты в малолетство Людовика XI и Людовика XIV были этими передышками для Европы; при Генрихе IV, в правление Ришелье, и, наконец, при Людовике XIV Франция следует своему исконному стремлению к гегемонии. Это стремление обнаруживается сильнее прежнего при Людовике XIV благодаря выгоде его положения среди истощенной Испании, занятой внутренними делами Англии, раздробленных, слабых Италии и Германии, стесненной турками Австрии. Дело оканчивается, однако, сильною коалициею против Франции, и великий король умирает с увянувшими лаврами. Деятельность Людовика XIV была последним блестящим проявлением старой монархической, королевской Франции; с 1715 по 1789 год Франция в верхних слоях своих уже не та; Европа безопасна от ее стремлений к преобладанию; опасность придет, и самая страшная, небывалая, но уже от новой, революционной, императорской Франции, и в борьбе Европы с этою новою Франциею главное участие примет новое государство Восточной Европы - Россия. В то время, когда великий король Франции вступил в свою последнюю войну, войну за испанское наследство, в Европе Северо-Восточной загорается также страшная война. Как на западе против Франции образуется союз из императора, Англии и Голландии, так на северо-востоке образуется союз из России, Дании и польского короля (курфюрста саксонского) против Швеции, которая в последнее время играла на севере ту же роль, какую Франция играла на западе, так же стремилась здесь к преобладанию, обрывая соседей. Против опасного союза Швеция выставила короля-героя, победами которого приобрела новую славу, новое значение. Но как Людовик XIV был самый блестящий из воинственных, истых королей Франции и вместе последний из них, так и Карл XII был последний из шведских королей-героев, утвердивших за Швециею важное значение на севере. Против Людовика XIV судьба дала союзникам великих полководцев - принца Евгения, герцога Марльборо; против Карла XII северные союзники не могли выставить никого вроде Евгения и Марльборо; но Россия выставила против него своего царя Петра, которого деятельность представляет противоположность с деятельностью и Людовика XIV, и Карла XII. И французский и шведский короли воспользовались прежде них бывшими, приготовленными для них средствами и вконец истощили их в своей блестящей деятельности. Для гениального царя ничего не было приготовлено, кроме убеждения в невозможности оставаться при старом, кроме робких попыток ощупью пробраться к новому; Петр создал новые, могучие средства своею небывалою в истории деятельностью и вызовом сил народных к многообразной и напряженной деятельности. Петр не был вовсе воинственный государь; его задача, необыкновенно ясно им сознанная, состояла в преобразовании, т. е. в приобретении новых, необходимых средств исторической жизни для своего народа; война была предпринята с тою же целью - с целью дать России место у северного Средиземного исторического моря, потому что Балтийское и Немецкое моря должно рассматривать как одно северное Средиземное море, соответствующее по важности своего значения для Северной Европы южному Средиземному морю. Ясно сознавая положение своего народа в семье других европейских народов, Петр смотрел на свою внутреннюю и внешнюю деятельность как на школу, которую должен был пройти народ для занятия достойного места. Спокойно смотрел он на первые робкие шаги ученика в военной школе, какою была для русских Северная война; не смущался поражениями, потому что нехорошо, если постоянный успех избалует ученика; терпеливо рассчитывал на постепенность, медленность учения: сперва русские выучатся побеждать неприятеля малочисленного, имея на своей стороне превосходство числа, потом выучатся побеждать с равными, а наконец, и с меньшими силами. Такая скромность взгляда на свои средства, соединенная с неутомимою деятельностью для их увеличения, с железною волею, непоколебимым решением не оканчивать войны без приобретения морского берега, разумеется, должна была повести к успеху: средства России, несмотря на всю затруднительность, тяжесть положения и ропот на это, невидимо росли день ото дня; средства Швеции уменьшались день ото дня, и через 20 лет восточное Балтийское поморье находилось в русских руках; степной, восточный период русской истории кончился - морской, западный период начался. Впервые славяне после обычного отступления своего пред германским племенем на восток, к степям, повернули на запад и заставили немцев отдать себе часть берегов северного Средиземного моря, которое стало - было - Немецким озером. Таково было главное следствие Северной войны: Швеция потеряла свое первенствующее положение на северо-востоке, которое заняла Россия; но этим не ограничивалось значение великого события. Занявшая место Швеции держава была держава новая, не участвовавшая прежде в общей европейской жизни, держава, приносившая европейской истории целый новый мир отношений, держава громаднейшая, которой границы простирались до Восточного океана и сходились с границами Срединной империи, держава славянская, держава, принадлежащая к восточной церкви, естественная представительница племен славянских, естественная защитница народов греческого исповедания. Давно история не видала явления, более обильного последствиями. ​​ Петр в борьбе с Карлом XII имел союзников: сначала королей датского и польского (курфюрста саксонского), потом прусского и английского (курфюрста ганноверского). Для уяснения следствий этого союза мы должны обратить внимание на отношения мира германского к миру славянскому вообще. Уже было сказано, что до XVIII века славяне постоянно отступали перед натиском германского племени, оттеснявшего их все более и более на восток. Одни из славянских племен не только подчинились немцам, но и онемечились; другие, после долгой борьбы, подчинились немцам с сохранением своей народности. Из двух отраслей славянского племени, восточной и западной, двум самым сильным народам, русскому и польскому, история вначале предоставила две борьбы для охраны славянства: русскому - борьбу с восточными азиатскими хищниками, польскому - с немцами. Русский народ после многовековой страшной борьбы уничтожил господство азиатцев на Великой Восточной равнине Европы и занял Северную Азию. Но польский народ не выполнил своей задачи, не поддержал своих западных собратий в борьбе с германским племенем, дал последнему онемечить польские земли - Померанию, Силезию; не сладив с пруссами, призвал на помощь немцев, которые сладили с ними и онемечили их. Но, отступая перед немцами на западе, поляки двигались на восток и стремились здесь вознаградить себя на счет своих же славян, на счет русского народа, заставляя его ополячиваться посредством католицизма. Уступая немцам целые области польские, поляки захватили русский Галич и чрез соединение с Литвою притянули к себе западные русские княжества. Но когда Восточная Россия, собравшись около Москвы и покончивши с торжеством борьбу на востоке, естественно и необходимо поворачивала на запад для соединения с Россиею Западною и для приобретения средств к дальнейшей исторической жизни, то в этом стремлении своем должна была столкнуться с Польшею, стремившеюся с запада на восток и старавшеюся отнять у западнорусского народонаселения его национальность. Это столкновение вело к продолжительной и сильной борьбе, в которой к концу XVII века обозначилось явное преимущество России над полумертвою от страшной внутренней болезни Польшею. Но труп собирал около себя орлов. Западные соседи Польши, немцы, видели в ней легкую добычу и стали хлопотать, как бы усилиться на ее счет, захватить всю, и если нельзя, то поделить добычу. Германия не достигла государственного единства посредством усиления одной из своих частей на счет всех других. Сильнейшее из германских владений, которое долго боролось за действительное господство над Германиею и у государей которого осталось первенство номинальное, соединенное с императорским титулом, - австрийское владение Габсбургов распространилось не на германской почве, но на счет Венгрии, Италии и преимущественно стран славянских. Пример Австрии не остался без подражания для других немецких владений по исконному стремлению немцев распространяться на восток на счет славян. Любопытно, что, как поляки, не выдерживая натиска немцев на западе, обратились к востоку, чтоб распространиться там на счет России, так немцы не выдерживают натиска французов на западе, уступают Франции немецкие области и стремятся на восток, желая распространиться там на счет славян. Обессилевшая Польша представляла теперь немцам возможность распространяться на восток. Курфюрст саксонский посредством избрания становится королем польским. Но титул польского короля с тем ничтожным, пожизненным пользованием властию, какое предоставлялось королю в Польше, не мог удовлетворить саксонского курфюрста: он хочет усилиться на счет Польши, сделаться наследственным ее королем, самовластным, и для достижения этой цели не прочь поделиться польскими владениями с соседями. В этих стремлениях сначала мешает ему Швеция, потом Россия; он бросается к Австрии и Англии; но эти державы могли помочь ему только словами, а не делом; он выходит из Северной войны безо всякого приобретения, должен удовольствоваться тем, что остается королем польским: быть может, после удастся передать этот титул и сыну своему. ​​ Итак, один из германских курфюрстов становится королем благодаря Польше. Но подле курфюрста саксонского - короля польского есть еще другой немецкий курфюрст, бранденбургский, который усилился на счет Польши, на ее счет стал королем, Курфюрсты бранденбургские были вассалами Польши по герцогству Прусскому, воспользовались бедою, слабостию Польши, освободились от вассальной зависимости и приняли королевский титул по Пруссии, не принадлежавшей к Германии, в которой они оставались курфюрстами. Таким образом, Польша двух князей немецких сделала королями на свой счет. Оба эти князя - естественные соперники друг другу, потому что оба хотят усиливаться на счет Польши. Прусский король не спускает глаз с нее и никак не хочет допустить, чтоб курфюрст саксонский сделался в ней наследственным и самовластным королем; тут он крепко держится России по единству интересов. В то время как немцы стараются усилить себя на востоке на счет полумертвой Польши, Россия с своим Петром решительно поворачивает на запад, к морю. Но чтоб добиться его, ей нужно вступить в борьбу с Швециею; соседи пользуются этим случаем и вступают в союз с царем, одни - чтоб усилиться на счет Швеции, другие - чтоб положить предел завоевательным стремлениям этой державы, третьи - чтоб вытеснить шведов с германской. почвы и поделить между собою их владения здесь. Не все союзники получили желаемое. Паткуль, считавший Ливонию немецкою страною, предложил ее саксонскому курфюрсту Августу, который, как польский король, должен был воспользоваться претензиями Польши на Ливонию, отнятую у нее шведами; но план Паткуля, не хотевшего уступать России даже и Нарвы, не удался: Ливония досталась России, а не Саксонии. Август вышел из Северной войны ни с чем. Дания имела удовольствие видеть низложение своей страшной соперницы - Швеции, но не могла возвратить от нее своих старых провинций, удовольствовалась Шлезвигом, за который, однако, должна была заплатить полувековым мучительным беспокойством вследствие связи голштинского дома с могущественною Россиею. После других вошли в союз два курфюрста - бранденбургский и ганноверский, меньше других понесли военных тягостей и получили хорошую добычу. Не бросаться в предприятия, сколько-нибудь опасные или требующие значительных пожертвований, выжидать времени и продать свою помощь как можно дороже, получить хорошую добычу с наименьшими пожертвованиями - вот политика курфюрста бранденбургского, короля прусского, политика, увенчавшаяся полным успехом. Курфюрст ганноверский, также без пожертвований с своей стороны, выхватил из-под рук датского короля Бремен и Верден. Оба курфюрста были немецкие патриоты: они имели в виду вытеснить чужих, шведов, с немецкой почвы. Бранденбургский не шел дальше, не заглядывал слишком далеко вперед; но ганноверскому мекленбургская шляхта указала новую страшную опасность для Германии: русские займут место шведов на ее почве, и ганноверский забил тревогу. Он силен, он король английский, Англия же, после войны за испанское наследство, заняла место Франции на Западе, стала первенствующею здесь державою, стала тем на Западе, чем Россия стала на Востоке, и Европа приготовлялась быть зрительницею борьбы между этими двумя первенствующими державами. Но сейчас же оказалось, что Англия, как держава островная, морская, торговая, при односторонности своих средств, при отсутствии больших сухопутных сил, при односторонности, узкости своих интересов не может для континентальной Европы занять место Франции. Англии было неприятно развитие новорожденных морских сил России, Англии хотелось бы поддержать Швецию и этим поддержать равновесие на севере; но ей хотелось, чтобы это сделалось посредством других, она не могла для этого пожертвовать своими непосредственными торговыми выгодами; заглядывать далеко в будущее, тревожиться отдаленными опасностями для практической Англии было так же неблагоразумно, как и оставаться спокойною при виде явной опасности; опасность от России была слишком далека: Россия не Испания, не приатлантическая держава. Поэтому Англия не могла дать своему королю, курфюрсту ганноверскому, той помощи, какой бы ему хотелось в борьбе его за континентальные интересы, заставила его ограничиться дипломатическими средствами, заставила его в отношении взятой им под свое покровительство Швеции играть самую жалкую и постыдную роль: он обобрал ее в Германии ввиду вознаграждения для нее на восточном берегу Балтийского моря и этого вознаграждения не доставил; только новые трехлетние военные бедствия выиграла Швеция от английского союза. Три германских курфюрста были в это время королями: саксонский по Польше, бранденбургский по Пруссии, ганноверский по Англии. В их руках, по-видимому, была будущность Германии; но саксонский и ганноверский по отношениям к своим королевствам, по конституциям и положению последних не могли усилиться на их счет; прочнее и выгоднее было положение бранденбургского, хотя менее блистательно; сюда присоединялась личность Фридриха-Вильгельма I, скопидома, немецкого Калиты, приготовившего для Пруссии материальные средства стать первоклассною державою при знаменитом сыне его.

Отдавая должную справедливость гению Петра, необыкновенной ясности взгляда, выдержливости и уменью пользоваться обстоятельствами, мы не должны, однако, забывать, что обстоятельства сильно помогали ему. В начале войны, после нарвского поражения, Карл XII уходит во владения короля Августа и дает Петру возможность собираться с средствами и учить свое войско, своих солдат, офицеров, генералов и фельдмаршалов, постепенно проходить с ними военную школу. На востоке важно было то, что бунт астраханский не соединился с бунтом донских казаков; на юге Турция, истомленная войною, бывшею в конце XVII века, оставалась равнодушною зрительницею борьбы до самой Полтавской битвы. На западе одновременно с Северною войною шла война за испанское наследство, не дававшая западным державам возможности вмешиваться в дела северо-восточные; и после Утрехтского мира движения Испании отвлекали их внимание от этих дел. Но важнее всего было то, что война за испанское наследство истощила главную из западных держав, Францию, отняв у нее прежние средства и влияние - влияние, которое не могло быть благоприятно для России по отношениям Франции к Швеции и Турции; Англия, выдвинувшаяся на первый план, не могла действовать так, как могла действовать Франция, когда была на первом плане; ослабевшая Франция, чтоб подняться сколько-нибудь, должна прислоняться к другим державам: она поневоле в союзе с своими извечными врагами, Англиею и Австриею, и, чтоб избавиться от влияния последних, обращает взоры на восток, хочет там составить союз и опираться на него, осторожно и ласково обходиться с Россиею, видя в ней главу будущего нужного ей союза, и в Константинополе французский посланник помогает русскому. Австрия, по-видимому, вышла со славою и с прибылью из войны за испанское наследство и из войны с Турциею; но она своими успехами здесь была обязана таланту иностранца - принца Евгения Савойского; внутри была она слаба по своему пестрому составу, притом ее сильно беспокоили явления, происходившие в империи; тяжело ей было видеть, что здесь три курфюрста сделались королями, получили важное значение и самостоятельность; самый слабый из них искал ее помощи и союза - саксонский; она готова была с ним сблизиться и помогать ему, тем более что он для Польской Короны был католик; с большою подозрительностью и страхом смотрела она на бранденбургского и ганноверского - представителей протестантской Германии; ганноверский, как английский король, был с нею в союзе по делам испанским, но этот союз был тяжел для нее, оскорблял ее гордость, оскорблял ее католическую ревность. При таких отношениях Австрия не могла быть опасна для России, могла вредить ей только словом, а не делом. ​​ Но какие бы благоприятные обстоятельства ни присоединялись к средствам царя и народа русского в Северной войне, война эта, окончившись таким блистательным миром для России, изменяла положение Европы: подле Западной Европы для общей деятельности с нею явилась новая Европа, Восточная, что сейчас же отразилось в европейском организме, отозвалось всюду - от Швеции до Испании. Легко понять, какое чувство при известии о мире должно было овладеть русскими людьми, которые прошли «троевременную школу, так кровавую и жестокую и весьма опасную, и ныне такой мир получили не заслуженною от бога милостию». Чрез знакомство с европейскою цивилизациею, чрез сильное и быстрое расширение своей сферы, до тех пор столь узкой, они сознавали себя людьми новыми, живущими новою, настоящею жизнию; но при этом народное чувство их было вполне удовлетворено тем великим значением, какое они получили в этой гордой и недоступной им прежде Европе; не покорными только учениками явились они здесь, но самостоятельными и сильными участниками в общей деятельности, заняли почетное место, заставили относиться к себе с уважением. Напряженные усилия, тяжкие пожертвования были вознаграждены небывалою славою, неожиданными выгодами. Труд не пропал даром и был так блистательно оправдан. Так блистательно был оправдан великий человек, руководивший народ свой, знаменитый корабельный плотник, знаменитый шкипер, так искусно проводивший корабль свой чрез опасные места. ​​ 4 сентября в Петербурге сильное волнение: царь неожиданно возвратился из своей поездки, плывет и каждую минуту стреляет из трех пушек на своей бригантине; трубач трубит: что это значит? ...Мир!

Толпы собираются у Троицкой пристани; съезжается знать духовная и светская. Встреченный торжественными кликами, Петр едет в Троицкий собор к молебну. Приближенные знают, чем подарить его: генерал-адмирал, флагманы, министры просят принять чин адмирала от красного флага. А между тем на Троицкой площади уже приготовлены кадки с вином и пивом, устроено возвышенное место. На него всходит царь и говорит окружающему народу: «Здравствуйте и благодарите бога, православные, что толикую долговременную войну, которая продолжалась 21 год, всесильный бог прекратил и даровал нам со Швециею счастливый вечный мир». Сказавши это, Петр берет ковш с вином и пьет за здоровье народа, который плачет и кричит: «Да здравствует государь!» С крепости раздаются пушечные выстрелы; постановленные на площади полки стреляют из ружей. По городу с известиями о мире ездят 12 драгун с белыми чрез плечо перевязями, с знаменами и лавровыми ветвями, перед ними по два трубача. 10 числа начался большой маскарад из 1000 масок и продолжался целую неделю. Петр веселился, как ребенок, плясал по столам и пел песни.

Этот кусок ​​ - необычайной важности. Становление России!  ​​​​ Что бы сейчас ни происходило, надо помнить о славе России.

4  ​​​​ Анна Ахматова

Мартовская элегия

Прошлогодних сокровищ моих

Мне надолго, к несчастью, не хватит.

Знаешь сам, половины из них

Злая память никак не истратит:

Набок сбившийся куполок,

Грай вороний, и вопль паровоза,

И как будто отбывшая срок

Ковылявшая в поле береза,

И огромных библейских дубов

Полуночная тайная сходка,

И из чьих-то приплывшая снов

И почти затонувшая лодка...

Побелив эти пашни чуть-чуть,

Там предзимье уже побродило,

Дали все в непроглядную муть

Ненароком оно превратило.

И казалось, что после конца

Никогда ничего не бывает...

Кто же бродит опять у крыльца

И по имени нас окликает?

Кто приник к ледяному стеклу

И рукою, как веткою, машет?..

А в ответ в паутинном углу

Зайчик солнечный в зеркале пляшет.

1960

5  ​​​​ Хармс – Введенскому

В смешную ванну падал друг

Стена кружилася вокруг

Корова чудная плыла

Над домом улица была

И друг мелькая на песке

ходил по комнате в носке

вертя как фокусник рукой

то левой, а потом другой

потом кидался на постель

когда в болотах корастель

чирикал шапочкой и выл

Уже мой друг не в ванне был.

5 марта 1927

62 ​​ года назад

5  ​​​​ ДР: ​​ Даниел Ка́неман.

Родился 5 марта 1934.

Израильско-американский психолог. Один из основоположников психологической экономической теории и поведенческих финансов, в которых объединены экономика и когнитивистика для объяснения иррациональности отношения человека к риску в принятии решений и в управлении своим поведением. Знаменит своей работой, выполненной совместно с Амосом Тверски и другими авторами, по установлению когнитивной основы для общих человеческих заблуждений в использовании эвристик, а также для развития теории перспектив; лауреат Нобелевской премии по экономике 2002 года «за применение психологической методики в экономической науке, в особенности - при исследовании формирования суждений и принятия решений в условиях неопределённости» (совместно с В. Смитом), несмотря на то, что исследования проводил как психолог, а не как экономист.

5 ​​ Выставка «Французской Академии Живописи». Скучно! Уже мало одного мастерства.

Так стыдно видеть эту посредственную, холеную живопись! И кому это надо?

5 ​​ ДР Жакоба

Max Jacob

ÉDUCATION DE PARSIPHAL

Puisque la guerre a dévoré son père

Ce petit-ci n'ira pas après lui.

Je n'irai pas deux fois au cimetière

Je ne serai pas orpheline de fils

Sur mon cheval devant ta mère assis.

Viens au-delà des montagnes de ce pays.

On t'habillera en fille tu ne seras pas pris !

De ce château les bois cachaient les tours

Ils empêchaient qu'en la salle il fit jour

Or « la fillette « n'aimait que la chasse

Elle relevait assez haut son jupon

Pour courir après les perdrix les bécasses

Dont il y avait autour de la maison.

Il rencontra femme nue à peau de soie

Casquée comme est en la

Grèce

Minerve même

Assise sur l'aire que lui donna l'octroi.

« A toi le

Graal où fut notre

Saint

Chrême «

Tu seras fort, marche sous la forêt.

Quand tu tueras l'Homme aux armes dorées

Alors tu seras mené pur au roi

Arthur

Et sur la mer mangeras ton pain dur

Entre les rocs de

Galles et de

Gaule.

«Adieu ma mère, que ma foi vous console,

Nos serviteurs et les gardes pandours

Je chercherai le

Saint-Graal mon amour ! «

Sa mère entend étant sur le parvis

Et l'entendant son âme quitte la vie

Pour celle des morts, son mari, ses grands-pères.

Et voici les deux clefs jumelles

Le vin du sacre et l'abandon

L'offrande avec la soutanelle

Par quelle porte arrive-t-elle ?

Reviendras-tu ? reviendra-t-elle

Prendre sa place à la maison ?

Le temps vous attend, nous entend

Peut-être as-tu des cheveux blancs ?

Pégase avait du plomb dans l'aile.

L'autre monture cache des ailes

Et les traces d'un incendie

D'une ville en sucre candi.

O toi qui vas bâtir au gous de la

Terre

Contre l'écueil !

Voici l'équerre

Et voici le compas, œil clair.

Adolescente, le soleil de mes yeux

fait mûrir le vin aux pointes de vos seins.

Et .

6  ​​ ​​​​ Элизабет Барретт Браунинг (в девичестве Моултон Барретт) (англ. Elizabeth Barrett Browning, 6 марта 1806 - 29 июня 1861) - известная английская поэтесса Викторианской эпохи.

Sonnets from the Portuguese XXIV (1850)

Let the world’s sharpness, like a clasping knife,

Shut in upon itself and do no harm

In this close hand of Love, now soft and warm,

And let us hear no sound of human strife

After the click of the shutting. Life to life –

I lean upon thee, Dear, without alarm,

And feel as safe as guarded by a charm

Against the stab of worldlings, who if rife

Are weak to injure. Very whitely still

The lilies of our lives may reassure

Their blossoms from their roots, accessible

Alone to heavenly dews that drop not fewer,

Growing straight, out of man’s reach, on the hill.

God only, who made us rich, can make us poor.

15 ​​ ДР Булгакова

Скоро столетие со дня рождения.

Ахматова:

Ты так сурово жил и до конца донес

Великолепное презренье.

Ты пил вино, ты как никто шутил

И в душных стенах задыхался...

Константин Паустовский «Булгаков и театр».

...через полчаса Булгаков устроил у меня на даче неслыханную мистификацию, прикинувшись перед не знавшими его людьми военнопленным немцем, идиотом, застрявшим в России после войны. Тогда я впервые понял всю силу булгаковского перевоплощения. За столом сидел, тупо хихикая, белобрысый немчик с мутными, пустыми глазами. Даже руки у него стали потными. Все говорили по-русски, а он не знал, конечно, ни слова на этом языке. Но ему, видимо, очень хотелось принять участие в общем оживленном разговоре, и он морщил лоб и мычал, мучительно вспоминая какое-нибудь единственно известное ему русское слово.

Наконец его осенило. Слово было найдено! На стол подали блюдо с ветчиной. Булгаков ткнул вилкой в ветчину, крикнул восторженно: «Свыня! Свыня!» – и залился визгливым, торжествующим смехом. Ни у кого из гостей, не знавших Булгакова, не было никаких сомнений в том, что перед ними сидит молодой немец и к тому же полный идиот. Розыгрыш этот длился несколько часов, пока Булгакову не надоело и он вдруг на чистейшем русском языке начал читать «Мой дядя самых честных правил…».

Ахматова:

... полный сил,

И светлых замыслов, и воли,

Как будто бы вчера со мною говорил,

Скрывая дрожь смертельной боли.

Михаил Булгаков, «Театральный роман»:

Горькие чувства охватывали меня, когда кончалось представление и нужно было уходить на улицу. Мне очень хотелось надеть такой же кафтан, как на актерах, и принять участие в действии. Например, казалось, что было бы очень хорошо, если бы выйти внезапно сбоку, наклеив себе колоссальный курносый нос, в табачном кафтане, с тростью и табакеркой в руке и сказать очень смешное. И это смешное я выдумывал, сидя в тесном ряду зрителей. Но другие произносили смешное, сочиненное другими, и зал по временам смеялся. Ни до этого, ни после этого, никогда в жизни не было у меня ничего такого, что вызывало бы наслаждение больше этого.

17 ​​ Пятидесятилетие со дня смерти Экстер.

 ​​​​ 

Александра Александровна Эксте́р (в девичестве Григоро́вич).

6 января 1882 - 17 марта 1949.

Российско-французский живописец, художник-авангардист (кубофутурист, супрематист), график, художник театра и кино, дизайнер.

Представительница русского и украинского авангарда. Была одним из основоположников стиля «арт-деко».

Родилась в г. Белостоке Гродненской губернии в семье коллежского асессора.

Обучалась в Киеве в гимназии Св. Ольги, которую закончила 1899 г.

C 1901 по 1903, а также, как вольнослушатель, с 1906 по 1908 занималась в Киевском художественном училище.

В 1903 г. вышла замуж за адвоката Николая Евгеньевича Экстера.

В эти же годы организовала в своем доме салон-мастерскую, ставшим местом встреч представителей киевского авангардного искусства.

В 1907 г. уезжает в Париж, где начинает заниматься в парижской академии Гран-Шомьер, где посещает класс портретиста Карло Дельваля. Во время этой поездки у нее складываются дружеские отношения с П. Пикассо, Г. Аполлинером.

С 1908 по 1914 живет в разных городах Российской империи (Москва, Киев, Одесса, Петербург), активно путешествуя по Европе.

В 1908 организовала в Киеве вместе с Д. Д. Бурлюком выставку «Звено».

В 1912 г. в Италии знакомится с художником-футуристом Арденго Соффичи, а через него с ведущими авангардистами этой страны и принимает участие в их выставках.

Принимала участие в большинстве наиболее значительных выставок авангардного искусства в России (выставки Бубнового валета - февраль 1912, Союза молодежи, Трамвай В и др.), Франции (Салон Независимых - март 1912 и др.), Италии.

В 1915 году вступает в группу К. Малевича Супремус.

1915-1916 - вместе с другими художниками-супрематистами Экстер работала с крестьянами в художественной артеле села Вербовка (руководитель её ученица Нина Генке) и села Скопцы (руководитель Наталья Давыдова).

1918-1921 - вместе с Вадимом Меллером работает с Брониславой Нижинской, сестрой В. Нижинского, в её Балетной Студии в Киеве.

В 1921 г. принимает участие в концептуальной выставке конструктивистов «5х5=25».

В 1923 году вместе с В. И. Мухиной оформила павильон газеты «Известия» на первой Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставки в Москве.

Экстер преподавала в Одесской детской художественной школе, затем в собственной студии в Киеве (1918). С 1921 по 1922 вела курс в ВХУТЕМАСе.

С 1924 жила за границей.

В 1925 году приняла участие в Международной выставке современных декоративных и промышленных искусств в Париже.

Умерла 17 марта 1949 в Фонтене-о-Роз под Парижем.

Как художник театра и кино работала над спектаклями Московского Камерного театра А. Я. Таирова («Фамира Кифаред» И. Ф. Анненского (1916), «Саломея» О.Уайльда (1917)), «Ромео и Джульетты» У. Шекспира (1921), фильмами («Аэлита» Я. А. Протазанова) и др.

Участвовала в оформлении I Всероссийской сельскохозяйственной выставки (1923)

В качестве дизайнера по костюмам сотрудничала с Московским ателье мод, работала над созданием парадной формы Красной Армии (1922-1923).

В 1924-1925 гг. занималась оформлением советского павильона на XIV Международной выставке в Венеции и подготовкой экспозиции советского отдела Всемирной Выставки Современного Индустриального и Декоративного Искусства (Арт Деко) в Париже.

В начале 1930-х годов Александра Экстер начинает работать в таком направлении, как Les Livres Manuscrits - создание уникальных, выполненных от руки книг, каждая страница которых имеет авторский автограф. Такие книги делаются Экстер делала, как правило, в одном, изредка - в трех-пяти экземплярах.

Персональные выставки Александры Экстер - Берлин (1927), Лондон (1928), Париж (1929), Нью-Йорк (1930), Прага (1937).

Я окружил свою жизнь как бы высокой стеной: этими великолепными личностями.

​​ 

22  ​​​​ Мария Петровых

Зима установилась в марте

С морозами, с кипеньем вьюг,

В злорадном, яростном азарте

Бьет ветер с севера на юг.

Ни признака весны, и сердце

Достигнет роковой черты

Во власти гибельных инерций

Бесчувствия и немоты.

Кто речь вернет глухонемому?

Слепому - кто покажет свет?

И как найти дорогу к дому,

Которого на свете нет?

1953

28 В этот день месяца  ​​​​ 28 марта 1515 года в г. Авила родилась Терéза Áвильская, испанская монахиня-кармелитка, создатель орденской ветви «босоногих кармелиток». Считается одним из лучших писателей испанского золотого века и первой испанской писательницей.

В 1622 г. Тереза Авильская была канонизирована, а в 1970–м возведена в достоинство «Учителя Церкви», став первой женщиной, удостоенной этого титула. Святая Тереза считается небесной покровительницей Испании.

Картина и скульптура о ней:

Питер Пауль Ру́бенс. Тереза Авильская. 1615

Джованни Лоренцо Бернини. Экстаз Святой Терезы. 1652

Джованни Лоренцо Бернини. Экстаз Святой Терезы – деталь

Апрель  ​​​​ 

1  ​​​​ Брюсов, Валерий Яковлевич

Апрель

Кто поет, мечта ль, природа ль,

Небо - нежный сон свирели?

Каждый листик вылит в трели,

Свет и тень звенят в апреле, -

Ветр, лишь ты, всех неумелей,

В медь трубы дудишь поодаль.

Давний гимн! Припев всемирный!

В дни, где мамонт высил бивни,

В первом громе, в вешнем ливне,

Выл ли тот же зов призывней?

Жди весны, ей верь, лови в ней

Флейты ропот, голос лирный.

Песнь вливаешь в струны ль, в слово ль,

Все ж в ней отзвук вечной воли.

С ланью лань спозналась в поле,

Змей с змеей сплелись до боли,

Лоб твой влажен вкусом соли,

Всех мелодий - вдоволь, вдоволь!

Ну, какая-то безвкусная какофония! «С ланью лань спозналась в поле, Змей с змеей сплелись до боли» - фу, гадость! Противно, противно, противно!!

5  ​​ ​​​​ Джорджо Моранди в ЦДХ (Центральный Дом Художника). ​​ 1890-1964.

Натюрморт: ​​ магический реализм.

8  ​​​​ В этот день 8 апреля 1919 года Набоков пишет стих:

Номер в гостинице

Не то кровать, не то скамья.

Угрюмо-желтые обои.

Два стула. Зеркало кривое.

Мы входим - я и тень моя.

Окно со звоном открываем:

спадает отблеск до земли.

Ночь бездыханна. Псы вдали

тишь рассекают пестрым лаем.

Я замираю у окна,

и в черной чаше небосвода,

как золотая капля меда,

сверкает сладостно луна.

9  ​​ ​​​​ Нашел ​​ себя в осмыслении «метафизической живописи» ​​ Дж. де Кирико и К. Карра, ​​ а жанр ​​ натюрморта стал основным.

10  ​​ ​​​​ В Эрмитаже: сюрреалистическая символика: Метафизический натюрморт, 1918.

Якобы простой натюрморт.

«Бутылки Моранди» слагаются в бесконечную серию - и уже внутри серии художник делает композиционные и колористические ​​ открытия.

Некое «первичное» искусства, ​​ особенная «метафизика».

Эстетический аскетизм: ​​ мягкие, приглушенные тональности.

15 ​​ ЦДХ. ​​ Сей Дом уж давно «окоммерчился» (близко к «окачурился»), выставляют всех, кто ни заплатит, так что такой подлинный художник, хотя б и с десяток картин, звучит в этих стенах, как вызов.  ​​ ​​ ​​​​ 

17  ​​​​ Джакометти, Моризо и Рей в альбомах.

20  ​​ ​​​​ Frida Kahlo:

Vorrei essere ciò che ho voglia di essere – dietro il sipario della follia: mi occuperei dei fiori per tutto il giorno; dipingerei il dolore, l’amore e la tenerezza, riderei di tutto cuore dell’idiozia degli altri e tutti direbbero: poverina, è matta. (Soprattutto, riderei di me.) Costruirei un mondo che, finché vivessi, andrebbe d’accordo con tutti i mondi...

La rivoluzione è l’armonia della forma e del colore e tutto è e si muove sotto una legge: la vita. Nessuno si allontana da nessuno. Nessuno lotta per se stesso. Tutto è tutt’uno. L’angoscia, il dolore, il piacere e la morte non sono nient’altro che un processo per esistere. In questo processo la lotta rivoluzionaria è la porta aperta all’intelligenza.

Figlio amore. Scienza esatta. Volontà di resistere vivendo, gioia sana. Infinita gratitudine. Occhi nelle mani e il tatto nello sguardo. Nettezza e tenerezza del frutto. Enorme colonna vertebrale che è la base di tutta la struttura umana. Vedremo, impareremo. Ci sono sempre cose nuove. Sempre legate alle vecchie, vive.

Май  ​​​​ 

1  ​​​​ Обычное праздничное разнуздание.

2  ​​ ​​ ​​​​ Шанель: ​​ «В двадцать лет у вас лицо, которое дала вам природа; ​​ в тридцать лет у вас лицо, которое вылепила вам жизнь; ​​ а в пятьдесят у вас лицо, которого вы заслуживаете».

3  ​​ ​​​​ ДР художественного критика, историка искусства и живописца Александра Николаевича БЕНУА (3 мая 1870 - 9 февраля 1960).

​​ 

Из ​​ «Дневника художника», 1913

Теперь я уже более не решаюсь считать за ересь даже и пресловутые “сдвиги”, ту кошмарную абракадабру, которая пошла от Пикассо и заразила всю “передовую” молодёжь и на Западе, и у нас. Меня эти картины по-прежнему смущают, но я уже ясно чувствую, что и они находятся в пределах искусства

«Мои воспоминания» Бенуа:

​​ 

Наше поколение, заставшее еще массу пережитков прекрасной старины и оказавшееся в то же время свидетелем начавшейся систематической гибели этой старины под натиском новых жизненных условий (и теорий), не могло не воспитать во мне какую-то особую горечь при виде совершавшегося процесса, находившегося в связи со все большим измельчанием жизни.

Все на свете подчинено закону гибели и смены. Все старое, отжившее и хотя бы распрекраснейшее должно в какой-то момент уступить место новому, вызванному жизненными потребностями и хотя бы уродливому. Но видеть, как распространяется такая гангрена и особенно присутствовать при том моменте, когда гангрена только еще чего-либо коснулась, когда обреченное тело в целом кажется еще здоровым и прекрасным, - видеть это доставляет ни с чем не сравнимое огорчение.

4  ​​ ​​​​ На разных языках: «Пнин» Набокова, «Улисс» и «Иосиф» Томаса Манна.  ​​ ​​​​ 

5  ​​​​ Экскурсия в старинном замке. В подземелье туристы ​​ вдруг видят скелеты человеческих тел и холодеют от ужаса.

- Как они сюда попали?

- Просто, - объясняет гид, - они решили убежать от экскурсовода.

6  ​​​​ «Поэмы в прозе» Бодлера.

7  ​​​​ Выставили сразу много Кандинского.

Вскапываю огород.

9  ​​ ​​​​ Братья - M. Ф. ДОСТОЕВСКОЙ

9 мая 1835. Москва

Любезная маменька! Вот уже в третий раз мы уведомляем Вас письменно о том, что мы, слава богу, здоровы и благополучны. Нынче, то есть в четверг, по причине праздника папенька нас взял домой, и мы все вместе только без Вас, любезная маменька. Жаль, что мы еще так долго должны быть с Вами в разлуке; дай бог, чтобы сие время прошло поскорее. У нас погода очень дурна, я думаю, что и у Вас всё такая же, и я думаю, Вы не наслаждаетесь весной; какая скука быть в деревне во время худой погоды. Я думаю, что и Верочке с Николенькой еще скучнее и что Николя не играет в лошадков, как бывало прежде со мной. Жалко Алену ​​ Фроловну, она так страдает, бедная, скоро вся исчезнет от чахотки, которая к ней пристала. Прощайте, маменька. В ожидании Вас скоро увидать остаюсь покорный сын Ваш

Федор Достоевский

и Андрей Достоевский.

P. S. Не забудьте поцеловать Верочку с Николенькой.

9 ​​ День Победы.

Из фронтовых писем художника Бориса Чернышева жене, апрель 1945, Восточная Пруссия.

Ну, Наталушка, идем в наступление. Прощайте, будьте живы и счастливы. Вчера я сорвал и послал тебе цветы, а через час там упал большой снаряд. Вот какие здесь дела. Ночью шел дождь, и было пакостно. Днем прояснилось и опять было по-весеннему, даже хотел писать, рисовать этюд. Но некогда, нужно готовиться к бою...

Я никаких геройств не проявлял, а просто старался быть солдатом. Товарищи меня за это уважают.

Тихо. Какая-то тяжелая реакция. Так мало нас осталось невредимых, что как-то страшно. Снова готовимся к боям на каком-то другом фронте.

9  ​​ ​​​​ В наш День Победы уместен и такой Элюар

Eluard

Liberté.

Sur mes cahiers d’écolier

Sur mon pupitre et les arbres

Sur le sable sur la neige

J’écris ton nom

Sur toutes les pages lues

Sur toutes les pages blanches

Pierre sang papier ou cendre

J’écris ton nom

Sur les images dorées

Sur les armes des guerriers

Sur la couronne des rois

J’écris ton nom

Sur la jungle et le désert

Sur les nids sur les genêts

Sur l’écho de mon enfance

J’écris ton nom

Sur les merveilles des nuits

Sur le pain blanc des journées

Sur les saisons fiancées

J’écris ton nom

Sur tous mes chiffons d’azur

Sur l’étang soleil moisi

Sur le lac lune vivante

J’écris ton nom

Sur les champs sur l’horizon

Sur les ailes des oiseaux

Et sur le moulin des ombres

J’écris ton nom

Sur chaque bouffée d’aurore

Sur la mer sur les bateaux

Sur la montagne démente

J’écris ton nom

Sur la mousse des nuages

Sur les sueurs de l’orage

Sur la pluie épaisse et fade

J’écris ton nom

Sur les formes scintillantes

Sur les cloches des couleurs

Sur la vérité physique

J’écris ton nom

Sur les sentiers éveillés

Sur les routes déployées

Sur les places qui débordent

J’écris ton nom

Sur la lampe qui s’allume

Sur la lampe qui s’éteint

Sur mes maisons réunies

J’écris ton nom

Sur le fruit coupé en deux

Du miroir et de ma chambre

Sur mon lit coquille vide

J’écris ton nom

Sur mon chien gourmand et tendre

Sur ses oreilles dressées

Sur sa patte maladroite

J’écris ton nom

Sur le tremplin de ma porte

Sur les objets familiers

Sur le flot du feu béni

J’écris ton nom

Sur toute chair accordée

Sur le front de mes amis

Sur chaque main qui se tend

J’écris ton nom

Sur la vitre des surprises

Sur les lèvres attentives

Bien au-dessus du silence

J’écris ton nom

Sur mes refuges détruits

Sur mes phares écroulés

Sur les murs de mon ennui

J’écris ton nom

Sur l’absence sans désir

Sur la solitude nue

Sur les marches de la mort

J’écris ton nom

Sur la santé revenue

Sur le risque disparu

Sur l’espoir sans souvenir

J’écris ton nom

Et par le pouvoir d’un mot

Je recommence ma vie

Je suis né pour te connaître

Pour te nommer

Liberté.

10  ​​ ​​​​ МАРИНА ЦВЕТАЕВА

Заклинаю тебя от злата,

От полночной вдовы крылатой,

От болотного злого дыма,

От старухи, бредущей мимо,

Змеи под кустом,

Воды под мостом,

Дороги крестом,

От бабы - постом.

От шали бухарской,

От грамоты царской,

От черного дела,

От лошади белой!

Написала 10 МАЯ 1918 ГОДА

71 год назад!

Спортсмены все больше не хотят отдавать всю выручку государству.

12  ​​ ​​​​ Планета в истерике! Все несутся незнамо куда. Эта неопределенность всех разрушает, но я-то знаю, что кризис – это нормально.

15  ​​ ​​​​ Эрмитаж – что это для меня?

У него тысячи лиц, но вот одно.

Импрессионисты озадачили, дали пищу для ума – и оставшуюся часть жизни пытаюсь понять, что же так меня поразило.

Эта живопись несла праздник: тот самый, которого не было в жизни. Этот праздник пришел в мою реальную жизнь из искусства – и других праздников у меня просто не было. Очень многое, слишком многое пришло в мою жизнь из искусства – и радость.

Эрмитаж научил видеть, он-то и стал главным учителем, а прочие, кто и был, появились после него.

В этом смысле он останется домом: тем самым, которого не было в реальности.

А Лотрек? Он первый мне ясно сказал, что жизнь ужасна, но и больше: он стал учить, как преодолеть этот ужас.

В Эрмитаже встретил образы, что ведут меня всю жизнь. Реальная жизнь столь жизнеспособных образов не дает.

Жрать нечего в стране, а большая выставка Гогена.

16  ​​​​ ДР Северянина

Игорь-Северянин (Игорь Васильевич Лотарев)

“Под настроеньем чайной розы”

1. Октава

От вздохов папирос вся комната вуалевая…

Свой абрис набросал на книге абажур.

В вазетке на столе тоскует роза палевая,

И ветерок ее колышет весь ажур.

Пугает холодок, а вдохновенье, скаливая,

Зовет меня в леса из копоти конур.

Я плащ беру и верный хлыст,

И чайной розы сонный лист.

2. Газелла

И все мне доносится чайная роза

Зачем тосковала так чайная роза?

Ей в грезах мерещились сестры пунцовые…

Она сожалела их, чайная роза.

Ее обнадежили тучи свинцовые…

О! влага живительна, чайная роза…

Дыханьем поила закаты лиловые

И лепеты сумерек чайная роза…

В груди ее таяли чаянья новые

Их пела случайная чайная роза.

Мыза Ивановка

24 ​​ ДР Алексея Саврасова

Константин Паустовский

«Исаак Левитан». Повесть о художнике (1937)

У художника Саврасова тряслись худые руки. Он не мог выпить стакан чая, не расплескав его по скатерти. От седой неряшливой бороды художника пахло хлебом и водкой.

Мартовский туман лежал над Москвой сизым самоварным чадом. Смеркалось. В жестяных водосточных трубах оттаивал слежавшийся лед. Он с громом срывался на тротуары и раскалывался, оставляя груды синеватого горного хрусталя. Хрусталь трещал под грязными сапогами и тотчас превращался в навозную жижу. Великопостный звон тоскливо гудел над дровяными складами и тупиками старой Москвы - Москвы восьмидесятых годов прошлого века.

Саврасов пил водку из рюмки, серой от старости. Ученик Саврасова Левитан - тощий мальчик в заплатанном клетчатом пиджаке и серых коротких брюках - сидел за столом и слушал Саврасова.

- Нету у России своего выразителя, - говорил Саврасов. - Стыдимся мы еще родины, как я с малолетства стыдился своей бабки-побирушки. Тихая была старушенция, все моргала красными глазками, а когда померла, оставила мне икону Сергия Радонежского. Сказала мне напоследок «Вот, внучек, учись так-то писать, чтобы плакала вся душа от небесной и земной красоты». А на иконе были изображены травы и цветы - самые наши простые цветы, что растут по заброшенным дорогам, и озеро, заросшее осинником. Вот какая оказалась хитрая бабка!

Работает же во Франции, - сказал он, поперхнувшись, - замечательный мастер Коро. Смог же он найти прелесть в туманах и серых небесах, в пустынных водах. И какую прелесть! А мы... Слепые мы, что ли, глаз у нас не радуется свету. Филины мы, филины ночные, - сказал он со злобой и встал. - Куриная слепота, чепуха и срам!»

28 ​​ мая – день особой памяти о маме.

Марсель Пруст

По направлению к Свану

Когда от давнего прошлого ничего уже не осталось, после смерти живых существ, после разрушения вещей, одни только, более хрупкие, но более живучие, более невещественные, более стойкие, более верные, запахи и вкусы долго еще продолжают, словно души, напоминать о себе, ожидать, надеяться, продолжают, среди развалин всего прочего, нести, не изнемогая под его тяжестью, на своей едва ощутимой капельке, огромное здание воспоминания.

1913

Июнь

2  ​​​​ The Minoans

Linear B Script was the writing system used by the Mycenaean civilization. Examples of this script have been recovered from late Minoan II contexts in Crete and Mycenaean IIIA-B contexts in mainland Greece, which suggest that the script was in use between c. 1450 and c. 1100 BCE. The use of Linear B Script was restricted to major palace sites such as Knossos, Mycenae, Pylos, Thebes, and Tiryns. Most Linear B inscriptions are on clay tablets and largely concerned with documenting economic transactions of the palace administration, but we also have a few examples that relate to military activity.

LINEAR B IS THE OLDEST PRESERVED FORM OF WRITTEN GREEK THAT WE KNOW OF.

The Greeks were not the only ones who employed a syllabic writing system: several syllabic scripts were used by different contemporary Near-Eastern neighbours. The Linear B writing system is composed of 90 syllable signs plus an indeterminate number of pictorial signs. Each syllable sign represents either a vowel or an open syllable (consonant-vowel), but they cannot represent consonant clusters.

ORIGIN OF THE LINEAR B SCRIPT

Linear B is the oldest preserved form of written Greek that we know of. By the time we first meet this writing system, Greece and different areas of the western coast of Asia Minor were already Greek-speaking. Linear B was used to write an archaic form of Greek known as Mycenaean Greek, which was the official dialect of the Mycenaean civilization. The inscriptions found in Crete appear to be older than those discovered in mainland Greece. The oldest confirmed Linear B tablets are the so-called Room of the Chariot Tablets from Knossos and have been dated to c.1450-1350 BCE, while the tablets found at Pylos have been dated to c. 1200 BCE. This suggests that the Linear B script was devised in Knossos (Crete), somewhere around 1450 BCE when the Mycenaeans took control of Knossos, and spread from here to mainland Greece. Whether by peaceful annexation or armed invasion, we know that the Minoan culture was replaced, both in Crete and in mainland Greece, by the Mycenaean culture.

The Palace of Knososs

ALTHOUGH MOST LINEAR B DOCUMENTS CAN BE READ TODAY, SOME FEATURES OF THE WRITING SYSTEM REMAIN UNCLEAR. NOT ALL SYLLABLE SIGNS HAVE BEEN DETERMINED CONCLUSIVELY.

Long before the Mycenaeans took control of Knossos, the Minoan civilization had a writing system in use known as Linear A Script, which was employed to represent the official Minoan language. Nothing certain is known about the Minoan language. Its linguistic affiliation remains a mystery, but the general consensus is that the language was not Greek; probably it was not even part of the Indo-European languages. Since Linear B shares many signs with the older Linear A, it has been inferred that Linear B came into existence when the scribes adapted Linear A to a new language: Greek. This idea is further supported by the fact that Linear B is poorly suited to writing Greek. For instance, Linear B is unable distinguish between short and long vowels and between r and l. As a result, words like 'leuka' (white) had to be written as re-u-ka. Another difficulty relates to the fact that Linear B cannot represent consonant clusters. Therefore, names such as 'Knossos' had to be written as ko-no-so and words like 'aksone' (axes) or 'demnia' (bed clothes) had to be written a-ko-so-ne and de-mi-ni-a respectively. In some specific examples such as the word 'aiguptios' (Egyptian), written as a-ku-pi-ti-jo, the limitations of the script to represent Greek are fairly clear.

DECIPHERMENT & CONTENT OF THE LINEAR B SCRIPT

Although the first examples of Linear B texts were discovered early in the 20th century CE, these tablets were not published until 1952 CE. The meaning of Linear B texts remained surrounded by mystery until 1953 CE, the year when an architect named Michael Ventris managed to decipher the script. Ventris interpreted the script as an early form of Greek, which was unexpected since most scholars at that time believed that Linear B represented a form of Minoan language different from Greek. Although most Linear B documents can be read today, some features of the writing system remain unclear. Not all syllable signs have been determined conclusively.

Linear B tablet

Linear B texts are mostly of an administrative nature, often under the form of lists of goods, statements of delivery, and records of commercial transactions. Tablets found at Pylos, for instance, provide details on the manufacture and distribution on palace-supervised commodities such as woollen and linen fabrics and perfume oils. Since the Mycenaean palaces performed not only an economic and political function but also a religious one, some of the deciphered Linear B texts are concerned with lists of religious offerings. These lists provide us with an idea of the type of items being offered (mainly foodstuff, including wine and olive oil) and also with the names of some of the gods and goddesses addressed. Interestingly, many of the names used in Mycenaean times were the same names used for the deities of the classical Greek world: Zeus, Hera, Poseidon, Hermes, Ares, Dionysos, and Artemis are just some examples. There is no certainty that there was cult continuity between Mycenaean times and classical times, but at least the names of several deities remained unchanged. A few examples of Linear B texts also mention chariots, armour, weapons, and soldiers getting ready for military campaigns.

DECLINE OF THE LINEAR B SCRIPT

After the collapse of the Mycenaean political order in c. 1200 BCE, the use of the Linear B script gradually diminished until it was fully abandoned around 1100 BCE. Literacy was completely lost in the Greek world until its return during the 8th century BCE, with the emergence of a new writing system: the Greek alphabet. The Linear B Script and the Greek alphabet are two completely different and unrelated writing systems, which reflects in a way how deeply Greece plunged into illiteracy and stagnation during the interval between the collapse of the Mycenaean civilization and the Greek Archaic period, a time known as the Greek Dark Age.

4  ​​​​ Иван Бунин

О Чехове

- ​​ Боюсь только Толстого. Вы подумайте, ведь это он написал, что Анна сама чувствовала, видела, как у нее блестят глаза в темноте!

- Серьезно, я его боюсь, - говорит он, смеясь и как бы радуясь этой боязни.

И однажды чуть не час решал, в каких штанах поехать к Толстому. Сбросил пенсне, помолодел и, мешая, по своему обыкновению, шутку с серьезным, все выходил из спальни то в одних, то в других штанах:

- Нет, эти неприлично узки! Подумает: щелкопер!

И шел надевать другие, и опять выходил, смеясь:

- А эти шириной с Черное море! Подумает: нахал...

10  ​​​​ Анри Картье-Брессон: ​​ 

Я хотел быть собой. Передо мной стояли весьма важные цели: заняться живописью и изменить мир.

Основой всего является поэзия. Многие фотографы носятся с какими-то странным и нелепыми изображениями, думая, что это и есть поэзия. Ничуть не бывало. Поэзия включает в себя обычно два элемента, вступающие в противоречие, и между ними вспыхивает искра. Но она появляется лишь изредка и ее трудно подстеречь. Это то же самое, как если бы человек подстерегал вдохновение, оно приходит само, когда человек живет полной, обогащающей его жизнью.

11  ​​​​ В этот день 11 июня 1890 года Толстой пишет

Третьякову:

Павел Михайлович!

Я вчера увидал картину Ге «Что есть истина?» (1). И теперь пишу в Америку моим друзьям (2) письма об этой картине. Ее везут туда на-днях (3). Я ее видел и она мне более не нужна. Те русские, которые видели ее, тоже видели и она им больше не нужна, те, которые не увидят ее, если она по всем вероятиям останется за границей, не увидят ее, как не увидали бы ее американцы, если бы она осталась в России. Я ни в каком отношении не признаю патриотизма, тем более в деле просвещения. Где бы ни разносили свет, все равно, только бы разносить. И потому я пишу вам об этой картине не потому, что для себя или для России желаю, чтобы картина осталась в ней, а пишу только для вас.

Выйдет поразительная вещь: вы посвятили жизнь на собирание предметов искусства живописи и собирали под ряд все для того, чтобы не пропустить в тысяче ничтожных полотен то, во имя которого стоило собирать все остальные.

Вы собрали кучу навоза ((!!)) для того, чтобы не упустить жемчужину. И когда прямо среди навоза лежит очевидная жемчужина, вы забираете все, только не ее.

Для меня это просто непостижимо. Простите меня, если оскорбил вас, и постарайтесь поправить свою ошибку, если вы видите ее, чтобы не погубить все свое многолетнее дело. Если же вы думаете, что я ошибаюсь, считая эту картину эпохой в христианском, т. е. в нашем истинном искусстве, то, пожалуйста, объясните мне мою ошибку.

Но, пожалуйста, не сердитесь на меня и верьте, что письмо это продиктовано мне любовью и уважением к вам. Про содержание моего письма вам никто не знает (4).

Любящий вас Л. Толстой

Письмо хранится в архиве Третьяковской галлереи. Датировка на основании записи в дневнике Толстого от 12 июня 1890 г.: «Вчера 11 я писал... Третьякову...».

1) «Что есть истина?» Ге, 1890 (Третьяковская галлерея). Замысел написать эту картину появился у художника еще в 1889 г. 6 ноября этого года Ге писал Толстому: «Теперь с зимой я начал писать картину «Что есть истина?». Для этой картины я ездил в Киев, кое-что собрал. Теперь работаю, и на душе очень хорошо...». 17 января 1890 г. он писал Толстому об окончании картины: «...Я теперь делаю рисунки последней картины «Что есть истина?» главным образом, чтобы вам показать. Мне жалко будет, если вы не будете знать этой моей картины...». 28 января Ге привозит Толстому рисунок с картины, и Толстой отмечает в своем дневнике: «Очень хорошо». 14 февраля Толстой пишет Ге: «Все думаю о вас и о вашей картине. Очень хочется знать, как к ней относятся и кто как. Меня мучает то, что фигура Пилата мне как-то с этой рукой представляется как-то неправильной. Я ведь не утверждаю, а спрашиваю, и если знатоки скажут про эту фигуру, что правильно - то я успокоюсь. Об остальном я знаю и спрашивать ничьего мнения не желаю» («Л. Н. Толстой и Н. Н. Ге. Переписка», изд. «Academia», М. - Л., 1930, стр. 131-132).

2) По поводу картины Ге «Что есть истина?» Л. Толстой написал в Америку большое письмо известному американскому публицисту Джорджу Кеннану (1845-1924), автору книги «Сибирь и ссылка», 1891 (письмо опубликовано во вступительной статье к книге «Л. Н. Толстой и Н. Н. Ге. Переписка», стр. 26-31). Толстой писал также Венделю Гаррисону, сыну Вильяма Гаррисона, борца за освобождение негров, и другим лицам. См. письмо Л. Толстого к Н. Н. Ге от 22 августа 1890 г.: «Из Америки кое-кто отвечали. Один Гаррисон пишет, что едва ли будет иметь успех, так как фиаско выставки картин Верещагина отбило охоту от русских картин» (ibid., стр. 133).

3) Картину Ге «Что есть истина?» взялся везти в Америку присяжный поверенный Н. Д. Ильин, получивший для этой цели 2 000 руб. от Третьякова. Фактически Ильин выехал с картиной в Америку из Берлина только в декабре 1890 г.

4) Позднее, в письме к Ге от 22 августа 1890 г., Толстой признается: «Третьякову я, грешный человек, писал, когда еще вы были у нас, под секретом от всех. Мне искренно было жалко его, что он по недоразумению упустил ту картину, во имя которой он скупает всю дрянь, надеясь на то, что, собрав весь навоз, попадет и жемчужина» («Л. Н. Толстой и Н. Н. Ге. Переписка», стр. 133).

12 ​​ Tolstoj, Anna Karenina:

Scese, evitando di guardarla a lungo, come si fa col sole, ma vedeva lei, come si vede il sole, anche senza guardare.

14  ​​​​ ДР Рене Шара

René Char

Allégeance

Dans les rues de la ville il y a mon amour. Peu importe où il va dans le temps divisé. Il n'est plus mon amour, chacun peut lui parler. Il ne se souvient plus; qui au juste l'aima?

Il cherche son pareil dans le voeu des regards. L'espace qu'il parcourt est ma fidélité. Il dessine l'espoir et léger l'éconduit. Il est prépondérant sans qu'il y prenne part.

Je vis au fond de lui comme une épave heureuse. A son insu, ma solitude est son trésor. Dans le grand méridien où s'inscrit son essor, ma liberté le creuse.

Dans les rues de la ville il y a mon amour. Peu importe où il va dans le temps divisé. Il n'est plus mon amour, chacun peut lui parler. Il ne se souvient plus; qui au juste l'aima et l'éclaire de loin pour qu'il ne tombe pas?

Рене́ Шар фр. René Char.

14 июня 1907 года, Л’Иль-сюр-ла-Сорг, департамент Воклюз - 19 февраля 1988 года, Париж.

Французский поэт, один из крупнейших лириков XX века.

Так вот помянул Поэта.

18  ​​​​ ДР Радиге.

Raymond Radiguet

Grenadine

Amour ! moins bénigne des fièvres !

Rien que la regarder m'enivre

Grenadine couleur des lèvres

Qui de tous chagrins me délivrent

Реймон (Раймон) Радиге, фр. Raymond Radiguet.

18 июня 1903 - 12 декабря 1923, Париж.

Французский писатель, автор романа «Дьявол во плоти».

28  ​​ ​​ ​​​​ Письма Достоевского

M. А. ДОСТОЕВСКОМУ ((отцу))

29 июня 1832. Даровое

Мы все свидетельствуем Вам глубочайшее наше почтение. Целуем Ваши ручки, дражайший папенька: Михайла, Федор, ​​ Варвара и Андрюша Достоевские.

1832-го года июня 29 дня.

Июль

5  ​​ ​​​​ A. Breton. Les Pas Perdus. Paris, 1924. Бретон. Потерянные шаги. Париж, 1924.

Pour moi se derober, si peu que ce soit, a la regle ​​ psichologique eqivaut à inventer de nouvelles facons de sentir. ​​ Для меня раздеваться (именно так мало, как есть) в психологическом смысле значит ​​ изобретать новые манеры чувствования.

- dictature de l’esprit… ​​ au criterium «beau». Осудить диктатуру духа, ориентирующегося на ложное понимание прекрасного.

- depasser l’utilité pratique. Перешагнуть понятие «практической пользы».

- DADA ne reconnaissant que l’instincte condamne a priori l’explication. Дада признает только инстинкт и заранее отвергает объяснение. ​​ 

- avant tout nous nous attaquons au langage qui est la pire convention. ​​ Прежде всего, мы атакуем сам язык, который является худшим из соглашений.

Сколько у нас общего! Хоть его путь предстает блестящим, волшебным. А у меня ничего, кроме борьбы. «Ничего не искать вне чувств».

Пикабия: Нужно пересекать идеи, как переходят поля.

10 ​​ ДР Пруста

Marcel Proust

from

A l’ombre des jeunes filles en fleurs

Si le désir que nous éprouvons un jour a pour effet de nous transporter, habitat inconnu de l’homme que nous étions hier, dans une zone nouvelle, l’avantage est que dans cette zone tout est harmonisé, se dégradent par des différences aussi petites que possible qui nous conduisent du plaisir que nous ne pouvons atteindre à des plaisirs du même genre – des plaisirs d’un autre genre ne seraient pas pour nous en ce jour là des plaisirs – qui seront peut être plus accessibles. Il y a des jours où, peut-être parce que nous sommes fatigués de récentes nuits trop ((к fatigues)), nous nous remettons à désirer une certaine femme qui n’est pour nous qu’une amante bien platonique. Mais elle est loin, impossible de la voir. En jouant du piano à quatre mains avec une autre, en appelant la manucure, en faisant un tour de valse avec une troisième nous restons dans la gamme de ces attouchements sans consequence

Un autre jour où nous aurons la nostalgie du coucher de soleil sur les canaux d’Amsterdam sans pouvoir partir pour la Hollande

Aujourd’hui à cause de l’ébranlement causé par ce cortège de jeunes filles, je continuais à les imaginer, à penser à elles.

10 ​​ ДР Асеева

Мозг извилист, как грецкий орех,

когда снята с него скорлупа;

с тростником пересохнувших рек

схожи кисти рук и стопа…

Мы росли, когда день наш возник,

когда волны взрывали песок;

мы взошли, как орех и тростник,

и гордились, что день наш высок.

Обнажи этот мозг, покажи,

что ты не был безмолвен и хром,

когда в мире сверкали ножи

и свирепствовал пушечный гром.

Докажи, что слова - не вода,

времена - не иссохший песок,

что высокая зрелость плода

в человечий вместилась висок.

Чтобы голос остался твой цел,

пусть он станет отзывчивей всех,

чтобы ветер в костях твоих пел,

как в дыханье - тростник и орех.

Никола́й Никола́евич Асе́ев (1889-1963) - русский советский поэт и переводчик, сценарист, деятель русского футуризма. Лауреат Сталинской премии первой степени (1941).

Я не могу без тебя жить!

Мне и в дожди без тебя – сушь,

Мне и в жару без тебя – стыть.

Мне без тебя и Москва – глушь.

Мне без тебя каждый час – с год;

Если бы время мельчить, дробя!

Мне даже синий небесный свод

Кажется каменным без тебя.

Я ничего не хочу знать –

Бедность друзей, верность врагов,

Я ничего не хочу ждать.

Кроме твоих драгоценных шагов.

11 ​​ Dal libro «Il piccolo principe» di Antoine de Saint-Exupéry:

I grandi amano le cifre. Quando voi gli parlate di un nuovo amico, mai si interessano alle cose essenziali. Non si domandano mai: «Qual è il tono della sua voce? Quali sono i suoi giochi preferiti? Fa collezione di farfalle?» Ma vi domandano: «Che età ha? Quanti fratelli? Quanto pesa? Quanto guadagna suo padre?» Allora soltanto credono di conoscerlo.

23  ​​​​ М. А. ДОСТОЕВСКОМУ ((отцу))

23 июля 1837. Петербург

С.-Петербург. Июля 23 дня.

Любезнейший папенька!

Сегодня суббота, и мы, слава богу, имеем время Вам написать хоть несколько строк: так мы заняты в продолженье всего времени. Вот уже близко к сентябрю, а вместе с этим и к экзаменам,

и мы не можем потерять ни минуты в неделю. Только в субботу ​​ и в воскресенье мы бываем свободны; то есть Коронад Филиппович нам ничего не показывает в эти дни; а следовательно, только теперь сыскали время поговорить с Вами письменно.

Математика и науки идут теперь у нас чередом; также фортификац<ия> и артиллерия. По воскресеньям и субботам мы чертим планы и рисунки. Почти каждый день занимается со всеми ​​ Коронад Филиппович, и с нами двоими и особенно, потому что из всех, у него приготовляющихся, только мы хотим вступить в 2-й класс, а все прочие — в низший. Коронад Филиппович на нас надеется, более нежели на всех 8-рых, которые у него приготовляются. Скоро мы начнем учиться фронту у унтер-офицера, которого пригласил Коронад Филиппович, и займемся этим до самого вступления, то есть до декабря месяца. На фронт чрезвычайно смотрят, и хоть знай всё превосходно, то за фронтом

можно попасть в низшие классы. И притом этим одним мы можем выиграть у его высочества Михаила Павловича. Он чрезвычайный любитель порядка. Итак, судите же, сколько мы должны этим заняться, несмотря на то что после сентябрьского экзамена все должны ходить в Инженерный замок учиться

фронту. — Что-то будет? Теперь одна надежда на бога. Мы не преминем приложить всё свое старанье.

Теперь у вас идет в деревне уборка хлеба, а это, как мы знаем, самое любимое для Вас занятие; мы не знаем, каков-то в вашей стороне урожай, какова-то у вас погода? Что касается до петербургской, то у нас прелестнейшая, итальянская. С Шидловским мы еще не видались и, следовательно, не могли ему отдать Вашего поклона.

Что-то поделывают в деревне наши братцы и сестрицы? Все, должны быть, досыта нагулялись, набегались, налакомились ягодами и загорели. Сашенька, думаем, чрезвычайно как подросла;

ей полезен свежий воздух. Варенька, наверно, что-нибудь рукодельничает и, верно уж, не позабывает заниматься науками и ​​ прочитывать «Русскую историю» Карамзина. Она нам это обещала.

Что касается до Андрюши, то, наверно, он, и среди удовольствий деревни, не позабывает истории, которую он бывало и частенько ленясь <?> плохо знал. Осенью Вы повезете его, по-видимому, в Москву, к Чермаку, на порожнее место. — Так! Еще

долго Вам будет пещись о воспитанье детей: нас у Вас много.

Судите же, как мы должны просить бога о сохраненье Вашего ​​ драгоценного для нас здоровья.

С глубочайшим почтеньем и преданностью пребываем Вас сердечно любящие

Михаил и Феодор Достоевские.

Поцелуйте за нас всех братцев и сестриц.

25  ​​ ​​​​ Привет вам, Олег Яковлевич! ​​ Ваш ученик Гена помещает в свой дневник часть вашей книги.

Неверов О.Я.

Геммы античного мира

Глава IV.

Портрет властелина

Среди тысяч дошедших до нас гемм классического мира единичные образцы портретного жанра, вышедшие из мастерских Дексамена и его современников, так и остаются долго лишь изолированным явлением, - точно так же, как во II тысячелетии до н.э. немногочисленные критские портретные геммы оставались изолированным, особым явлением, не нашедшим себе продолжения. В Элладе архаического и классического периодов религиозные запреты препятствовали появлению портретных изображений на монетах. Кощунством считалось помещать изображение смертного там, где веками изображались лишь божественные покровители полиса. То же самое относилось и к монументальному искусству. Рядом с изображениями богов и героев не было места изображению реальных лиц. Достаточно вспомнить процесс Фидия, обвиненного в святотатстве за необычную смелость, с которой он изобразил себя и Перикла на щите Афины Парфенос. Нападкам подвергался и Полигнот, которого обвинили в кощунстве, когда он изобразил среди троянок в афинском «Пестром портике» сестру стратега Кимона Эльпинику.

Должны были произойти коренные изменения в общественной жизни Эллады, чтобы оказались забытыми религиозные запреты, связанные с изображением лица живущего среди других человека. Предписания культа и глубокие традиции аристократической культуры архаики, одиозность стремления сильных лиц к тирании не могли еще долго не оказывать своего влияния в этом вопросе.

Радикальные изменения здесь принесла лишь эллинистическая эпоха. Именно монеты и геммы свидетельствуют об особом внимании к портрету. В эту эпоху он становится преимущественно прерогативой монарха, будучи тесно связанным с культовым почитанием, которым окружается личность властителя нередко еще при его жизни. Александр Македонский первым в Греции нарушает вековые запреты, и вместо изображения божества на лицевой стороне его монет появляются первые портреты царя. Правда, начальные шаги были достаточно осторожными. Вместо традиционного Геракла, покровителя Македонской династии, на тетрадрахмах Александра чеканится портрет юного царя, облаченного в львиную шкуру, подобно Гераклу. Возмущенным приверженцам старого предоставлялось игнорировать портретное сходство и считать, что по сути ничего не изменилось.

После побед на Востоке Александр становится объектом поклонения, которым издавна окружали своих повелителей персы. Он оценил преимущества, которые давало обожествление его личности для тех грандиозных политических целей, которые он себе ставил. Ореол «мстителя за Грецию», слава «освободителя» явно были недостаточны; гораздо более действенным и универсальным был ореол божественности самой личности Александра. По преданию, царь откровенно произнес однажды: «О, если бы и индусы признали меня богом, ведь на войне все решает престиж!». Однако то, что казалось само собой разумеющимся на Востоке, встретило упорную оппозицию в Греции. Последовали заговоры македонской гвардии и ближайших друзей монарха.

Когда членам Коринфской лиги, объединившей полисы Эллады, было сообщено о желании Александра получать религиозные почести в храмах среди традиционных богов, последовало возмущение народного собрания Афин. Подкупленный оратор Демад, предложивший объявить македонского царя «тринадцатым богом», по инициативе Демосфена был приговорен к смертной казни, лишь затеи замененной огромным штрафом и ссылкой. Большинство же греческих городов покорилось. Спартанцы, со свойственной им лаконской краткостью, вынесли постановление, гласившее: «Если Александру угодно быть богом, пусть будет им!».

Как Гераклу, Новому Дионису, сыну Зевса-Аммона, воздают отныне культовые почести новому богу греческого пантеона. Художники, окружавшие Александра, должны были воспеть божественность их покровителя, показать в пластических образах его сверхчеловеческую сущность, его мистическую связь с небесами. Портрет обожествленного завоевателя мира становится таким важным политическим оружием, что, по преданию, Александр «издает указ, чтобы его портретов не писал на полотне никто, кроме Апеллеса, не вырезал на геммах никто, кроме Пирготеля, и не отливал из бронзы никто, кроме Лисиппа!» В статуях последнего мастера царь представал словно ведущим беседу с самим Зевсом. Вот эпиграмма на его портрет работы Лисиппа:

Полный отважности взор Александра и весь его облик

Вылил из меди Лисипп. Словно живет эта медь.

Кажется, глядя на Зевса, ему говорит изваянье:

«Землю беру я себе, ты же Олимпом владей!».

«Александр Громовержец» - так красноречиво называлась картина Апеллеса, погибшая в пожаре эфесского храма Артемиды. К сожалению, лишь имя осталось нам от третьего придворного портретиста-резчика Пирготеля. Ни одной подписной работы мастера не сохранилось. О стиле его работ позволяют судить лишь монеты и, возможно, одна гемма, хранящаяся в Эрмитаже. Ценность этой сердоликовой инталии повышается еще и тем, что, по всей вероятности, мастер воспроизвел в ней недошедшую до нас картину Апеллеса «Александр Громовержец».

Царь предстает в героической наготе, свойственной культовым изображениям, в руках его перуны Зевса, скипетр и эгида, у ног зевесов орел. Удлиненные пропорции тела нового бога могли быть навеяны скульптурными портретами Лисиппа. Безбородая портретная голова Александра-Зевса увенчана царской диадемой. В монетах и геммах сохранились все этапы обожествления македонского царя: здесь Александр-Геракл - изображение, по преданию, служившее печатью императору Августу. Здесь и Александр-Дионис, облаченный в шкуру слона, и Александр-Аммон с рогами барана и Александр-Гелиос в короне бога солнца. Сам стиль изображений молодого царя, охваченного мистическим экстазом, с вдохновенным лицом, развевающимися кудрями и поднятым к небесам взором, должен был поднимать его над обыдённостью, делать в глазах подданных воплощенным богом. Этот образ царя-бога, мистически связанного с космическими силами, произвел сильное впечатление на современников Александра и оказал несомненное влияние на портреты его преемников.

Мы увидим, что вплоть до эпохи Римской империи портреты Александра остаются своеобразным «эталоном» изображения обожествленного властителя, влияние их можно проследить не только в изображениях эллинистических царей, но и в портретах римлян.

В птолемеевском Египте новый государственный культ монархов, тесно связанный с освящавшим его прецедентом - обожествлением Александра, получает свое окончательное оформление и завершение. Птолемею I воздаются религиозные почести вместе с Александром и Гераклом. Поэт Феокрит пишет:

В Зевса чертогах ему был трон позлащенный воздвигнут,

Рядом же с ним Александра любезного образ прекрасный.

Так почитание основателя Александрии принимает в Египте династический характер. Но этого мало, Птолемей II, придавший окончательную форму новому культу, еще при жизни вместе с женой Арсиноей получает свою долю почестей. Папирусы упоминают жрецов общего храма «Александра и богов Филадельфов», как называли правящую чету, бывших братом и сестрою. Для нового культа из драгоценнейших материалов создаются изображения новых богов. Вот что пишет Феокрит о подобных портретах-иконах, посвященных Птолемеем II своим родителям:

Он лишь один из людей - и ушедших, и тех, кто доныне,

Пыльной дорогой идя, свой след оставляет горячий, -

Матери милой, отцу посвятил благовонные храмы:

Золотом пышно украсив и костью слоновой, поставил

Образы их в утешенье и помощь для всех земнородных.

Плиний упоминает портрет царицы Арсинои, изготовленный из огромного топаза, стоявший в династическом храме. Парные портреты вырезаются теперь из полихромного, многослойного агата-сардоникса. Так появляются династические портретные камеи - видимо, вообще первые рельефные геммы античного мира, порожденные требованиями нового культа. Древний гипсовый слепок утраченной крупной камеи с парным портретом Птолемея I и Береники I, хранящийся в Александрийском музее, может служить иллюстрацией к стихам Феокрита. Похожие камеи сохранились в собраниях гемм Ленинграда, Вены, Берлина.

Ленинградская «камея Гонзага» относится к числу самых прославленных античных гемм. Она позволяет увидеть, какой царственной, по-восточному пышной роскошью окружался династический культ Птолемеев. На редком по величине (около 16 см) куске многослойного агата неизвестный резчик III в. до н.э. вырезал парный портрет правящей четы - обожествленных Птолемея II и Арсинои II. Мужской портрет, словно освещенный ярким потоком света, вырезан на белом среднем слое камня, голубовато-белое лицо царицы на втором плане будто уходит в тень, стушевываясь перед сиянием, исходящим от повелителя. Нижний серый слой агата образует фон, а в верхнем коричневом слое вырезаны шлем, эгида Зевса на плечах царя, его кудри. Колористические возможности многослойного агата позволили художнику создать виртуозный образец «живописи в камне», где и тончайшие переходы, и контрасты цвета кажутся естественными, словно заложенными в самом материале.

Ликующей, мажорной энергии полон портрет царя, взор его устремлен вперед и ввысь, пряди волос своевольно выбиваются из-под шлема, рот полуоткрыт. Динамичность портрета подчеркивает энергичный разворот плеч, отброшенный край эгиды, извивающиеся змеи, смещенные потоком воздуха чешуйки. В портрете царицы, напротив, все дышит покоем и умиротворенностью, глаз полуприкрыт веком, и взгляд, в котором подчеркнуты женственная мягкость и скромность, контрастирует с патетическим взором царя. Сам силуэт ее лица с плавными переходами и более мягкими формами как бы являет вторую музыкальную тему этого пластического дуэта, сочетаясь и споря с острым и энергичным рисунком профиля царя. Голову царицы венчает покрывало и лавровый венок. Убор царя - полуреальный, полусимволический - включает шлем с венком, панцирь и эгиду Зевса. Патетические головы Медузы и Гения Ужаса усиливают фантастичность царского одеяния. Все это делает парный портрет ярким, мажорным, в котором удавшееся мастеру воплощение тесного единения супругов не помешало подчеркнуть и приподнять идеальный образ обожествленного царя-героя, образ, сложившийся в античном искусстве под впечатлением личности Александра Македонского.

Сходство царя с Александром породило даже гипотезу о том, что на ленинградской камее изображены не Птолемеи, а Александр с матерью Олимпиадой. Эта гипотеза очень слабо мотивирована. Покрывало на голове Арсинои II, заимствованное из культовой иконографии, - намек на «священный брак» новых богов. В официальной титулатуре царицы подчеркивалось, что она «дочь царя, сестра царя и жена царя». Словно Изида и Озирис или Зевс и Гера, Птолемей и Арсиноя были братом и сестрой. Желая польстить царице, Феокрит, как и придворный резчик, уподобляет ее Гере, владычице Олимпа:

Всею душою она его любит, и брата и мужа,

Так же священный свой брак заключили владыки Олимпа.

В сходных венской и берлинской камеях повторен этот птолемеевский тип парного династического портрета. В камее Гонзага сохранился, пожалуй, один из наиболее удавшихся и выразительных его образов. Природная красота редкого благородного материала соединена здесь с торжественно-приподнятым языком культового искусства и с характерным для эллинистической эпохи жизнеутверждающим мажорным звучанием образа человека.

Порой портреты Птолемеев вводились в сложные аллегорические композиции, создававшиеся их придворными резчиками. Образец такого рода династических аллегорий, возможно, восходящих к утерянному живописному оригиналу, - знаменитая «чаша Фарнезе» в Неаполе. В центре агатовой чаши диаметром в 20 см, созданной в начале II в. до н.э., - многофигурная композиция, воспевающая Клеопатру I, Птолемея V и его сына как подателей благ Египта.

По-видимому, с династическим культом связываются не только крупные портретные камеи Птолемеев, но и участившиеся в эллинистическую эпоху портретные перстни и инталии. Одни могли иметь традиционное 75 назначение печатей, но многие из них уже из-за своих крупных размеров не могли использоваться в утилитарных целях. Это были знаки власти, храмовые вотивы, украшавшие роскошные дары и предметы культа, подобные «золотым венцам с портретом царицы», упоминаемым в одной из надписей Малой Азии. В одной из делосских надписей упомянут вотивный перстень, подаренный селевкидской царицей Стратоникой в храм Аполлона, - он весил 2450 грамм!

Многие из этих инталий заставляют вспомнить портреты Александра, на которые ориентировались придворные резчики, видимо, независимо от наличия реального сходства того или иного царя с его прославленным. предшественником. Так, Птолемей II на эрмитажном аметисте предстает с копьем как царь-воитель, его голова закинута вверх, взор устремлен в небеса. Пафос портрета находит себе отклик в строчках придворного поэта, где воспет тот же героизированный властитель:

В светлых кудрях Птолемей, что искусен в метании копий.

В той же схеме изображается его преемник Птолемей III на крупной эрмитажной инталии из агата. На другой гемме из того же собрания Птолемею-Евергету приданы атрибуты бога Диониса.

Птолемей IV, Птолемей V, как бы ни был ничтожен отныне египетский династ, в портретных геммах он выглядит вторым Александром: «львиная шевелюра» кудрей, патетические, вдохновенные лики - своеобразный «маскарад» характерен для этих династических портретов.

Древние историки приписывают Птолемеям обычай одаривать, как знаком особой милости, перстнем с портретом монарха. До нас дошла серия таких перстней, хранящихся в Ленинграде, Париже, Оксфорде. Еще большее число, видимо, было разрушено из-за драгоценного материала. Но, к счастью, сохранилась, избегнув человеческой алчности, любопытная группа перстней из бронзы. Почти все они происходят из некрополей греческих городов Северного Причерноморья, а в других районах засвидетельствованы лишь единичными образцами. Около тридцати бронзовых перстней относится к III в. до н.э. Примечательно, что перстни с портретами одного и того же лица были обнаружены не только в разных погребениях в пределах некрополя одного города, но и в различных районах Северного Причерноморья - от Пантикапея, Фанагории и Горгиипии до Херсонеса и Ольвии. Здесь мы встречаем портреты Птолемея II и Птолемея III, Арсинои II, Береники II и Арсинои III. Портреты последней царицы явно преобладают, и на них же где-то в начале II в. до н.э. эта серия перстней, видимо, импортировавшихся из Александрии, обрывается. Большинство в группе вообще составляют женские портреты. Известно, что обожествленные царицы из династии Птолемеев считались покровительницами мореплавателей. Поэт Посидипп пишет, обращаясь к согражданам:

В храм Филадельфовой славной жены Арсинои-Киприды

Морем и сушей нести жертвы спешите свои...

Добрый молящимся путь посылает богиня и море

Делает тихим для них даже в средине зимы.

Чтобы подогреть рвение верующих, александрийцам торжественно объявляли о чудесах, которые творит новая богиня. Так, во исполнение обета после благополучного возвращения Птолемея III из заморского похода Береника, невестка обожествленной Арсинои II, посвящает в ее храм свои воспетые поэтом Каллимахом кудри. Волею Афродиты-Арсинои они были превращены в новое созвездие, что и было засвидетельствовано александрийскими астрономами.

Культ самой Береники был учрежден ее сыном Птолемеем IV в 210 г. до н.э. Новая богиня тоже покровительствовала мореплаванию и в этом качестве носила сакральный эпитет «Спасительница». Видимо, причерноморским купцам, нуждавшимся скорее в реальном, чем в мистическом заступничестве заморских владык, и принадлежали перстни рассматриваемой группы. На далеком Боспоре мореходы поклонялись сходному с египетским божеству - Афродите-Навархиде. В эту эпоху уже никого не смущало, что богиня могла быть смертной. Иронично обыгрывая это тождество, поэт Асклепиад пишет об одном из культовых изображений Береники-Афродиты:

Изображенье Киприды мы видим здесь иль Береники?

Трудно решить, на кого больше похоже оно.

Один из последних интересных разделов портретной глиптики эллинизма составляют геммы с изображениями понтийского царя Митридата VI. Их сохранилось вряд ли больше десяти, хотя, будучи страстным любителем гемм, Митридат обладал самой обширной и замечательной дактилиотекой своего времени. При дворе понтийского династа работали известные резчики. Писатель Афиней рассказывает, что ритор Аристион, посланец Афин к Митридату, вернулся в Грецию со знаком отличия - перстнем, украшенным портретом царя. Этого знака особой близости к царю было достаточно, чтобы охваченная энтузиазмом толпа провозгласила Аристиона стратегом в войне с Римом! Дактилиотека побежденного Митридата была, как особо ценный трофей, посвящена Юпитеру Капитолийскому. Может быть, к ней восходят камея и инталия с его портретом во Флоренции, а также реплики, хранящиеся в Лондоне и Ленинграде. Популярность Митридата и неослабевавший интерес к его личности вызывали спрос на повторение гемм с его портретами. Возможно, даром одному из восточных союзников царя был эрмитажный золотой перстень с античной стеклянной копией портрета юного Митридата. Флорентийская аметистовая инталия имеет повторение из стекла, хранящееся в Лондоне. Видимо, до нас дошли остатки когда-то налаженного при дворе понтийского династа копирования его портретов в удобном, сравнительно дешевом материале - стекле. Во всех этих портретах живет еще воспоминание об Александре, которого Митридат считал своим предком и памяти которого поклонялся.

Две портретные геммы с изображением понтийского царя происходят из Паитикапея и относятся к середине I в. Это - свидетельство живого интереса к Митридату спустя почти 100 лет после его смерти. Облик царя одушевлен здесь трагическим порывом, придающим портрету необыкновенную экспрессивность. И, наконец, - последняя эрмитажная гемма сохранила патетический портрет обожествленного Митридата-Диониса. Это редкое фасовое изображение царя, охваченного мистическим экстазом, возможно, исполнено греческим резчиком Солоном, позже работавшим в Риме. Известно, что в 88 г. до н.э. в Пергаме состоялась церемония прижизненного апофеоза Митридата-Диониса. В надписях понтийский царь именуется Дионисом Освободителем. Эрмитажная гемма позволяет увидеть, в какие пластические формы воплощался образ обожествленного царя, политической программой которого было освобождение греческого мира от гнета римлян. Ореол «нового Александра» нужен был династу полуварварского Понта для успеха его грандиозных планов. Так, образ Александра, некогда бывший символом 78 эллинской цивилизации, устремившейся на восток, чтобы отомстить за поругание Греции, стал в портретах Митридата VI знаменем борьбы востока с западом, которую тот пытался возглавить.

Императорский Рим унаследовал многое из культуры эллинистических монархий. После 30 г. до н.э., года падения последней самостоятельной монархии эллинизма - державы Птолемеев, в римские храмы, где уже хранились сокровища Митридата в качестве военных трофеев, поступают геммы из собраний египетской династии. Отныне и мастера-резчики вместе с художественной добычей поступают в распоряжение победителей. Придворным резчиком Августа, первого римского императора, становится грек Диоскурид. Как когда-то Пирготеля, портретиста Александра Македонского, так теперь Диоскурида, создателя глиптических портретов своего патрона, удостаивают упоминанием историки. Из подписей на геммах мы знаем, что этот резчик родом из города Эги в Киликии, был отцом и учителем трех сыновей - Гилла, Евтиха и Герофила, также работавших в придворной камнерезной мастерской. Работал при Августе и резчик Солон, некогда трудившийся для Митридата VI.

Если попытаться рассмотреть несколько гемм, посвященных одной теме - победе Октавиана, будущего императора Августа, в морской битве при Акциуме, результат получается весьма поучительный. Мастера всех школ позднеэллинистического искусства, а также представители локальных мастерских, своим резцом, каждый на свой лад воспевают это событие, ставя в центр изображения фигуру удачливого полководца.

Солон, мастер агатовой геммы, хранящейся в Бостоне, трактует тему в приемах «малоазийского барокко». Стремительно мчащейся по волнам упряжкой морских коней-гиппокампов правит Октавиан с атрибутами Нептуна. Сцену пронизывает настроение ликующего пафоса. Для приемов резчика характерна динамичность форм, подчеркивающих стремительность движения, «барочная» живописность, создаваемая контрастами светотени, смелой, глубокой резьбой.

Образ Октавиана–Нептуна не был неожиданным для этого времени: уже Вергилий в своих «Георгинах», обращаясь к Октавиану, восклицает:

Станешь ты богом пространного моря, чтоб всем мореходам

Чтить лишь твое божество!

Совсем в иной манере трактована та же тема в камее, хранящейся в частном собрании в Англии. Автором этой геммы считается Диоскурид. Среди бушующих волн, верхом на козероге мчится юноша с пальмовой ветвью в руке. Август стремился поддерживать веру в свою счастливую звезду, в чудесное покровительство небес всем его начинаниям. Поэтика геммы строится на прихотливой и несколько шутливой игре прозрачными символами. Победитель, юный полубог, одержавший морскую победу, обняв, рога Козерога, лежа на нем в изнеженной, изящной позе, возносится к бессмертию на своем счастливом созвездии. Эта сцена словно воспроизводит поэтическую картину из астрологической поэмы Германика. Говоря о созвездии Козерога, поэт пишет:

Август, твое божество, в рожденном, земном воплощенье,

От изумленного мира и родины, страхом объятой,

Взяв, он на небо вознес, возвратив материнским светилам.

Тонкий юмор, в котором живут традиции александрийских эпиграмм, и идиллий, внесенный в официальную тему, изысканность трактовки сюжета, напоминающие об «античном рококо», характерном для позднеэллинистического Египта, заставляют предположить, что Диоскурид, создатель этой геммы, принадлежал к александрийской школе.

Камея на тот же сюжет в Вене может быть отнесена к числу работ мастера-классициста. Август в прозаической тоге изображен на колеснице, влекомой по волнам четырьмя тритонами. Один из них держит фигурку Виктории, другой - символическую эмблему с изображением Козерогов. Эту камею можно сопоставить с поэтически преображенным изображением Актийской победы в «Энеиде» Вергилия:

Образ был посреди широко бурлящего моря,

Весь золотой, и лазурь кипела белою пеной,

И образуя круги, серебром сияя, дельфины

Зыбили волны хвостом, разрезая морское теченье...

Август Цезарь стоит, устремляющий в бой италийцев,

Сам на высокой корме, его виски извергают

Радостный пламень, звезда родовая над теменем блещет.

В последние годы гражданских войн Актийская победа, принесшая мир измученной Италии, всеми без исключения была встречена с энтузиазмом. Отнюдь не только лесть победителю звучит в стихах Пропорция, где действуют те же персонажи, что и на венской камее:

Вслед ему трубит тритон, и дружно морские богини

Все рукоплещут вокруг наших свободных знамен.

Для холодной и академической композиции резчика-классициста характерна симметричность, статика, рациональная ясность и спокойствие форм. Еще более усилены эти черты в эрмитажной камее в честь Актийской победы. Сухая и педантичная композиция превращается в простой перечень ясных символов, чисто внешне соединенных вокруг портрета Октавиана,

Как когда-то эллинистических монархов, Августа, своего нового патрона, придворные резчики изображают с атрибутами олимпийских богов. На камеях из собраний Нью-Йорка, Лондона и Парижа император предстает в эгиде Зевса, на гемме из Кельна - в венце Гелиоса. Многие из этих изображений исполнены задолго до официальиого учреждения культа обожествленного Августа в 14 г., после его смерти. На инталье из Флоренции императору даны атрибуты Аполлона. На уже упоминавшейся гемме в Бостоне он предстает как новый Нептун. Солону, резчику, создавшему последнюю гемму, приписывается и необычно крупная инталья из собрания Ионидес в Лондоне. Здесь Август предстает в виде Меркурия. То, что эти сопоставления не были вольностью резчика, а как бы носились в воздухе этого времени установления императорского культа, ясно из стихов Горация. Обращаясь к Августу в одной из од, поэт видит в нем воплощение бога Меркурия:

Ты ль, крылатый сын благодатной Майи,

Нас спасешь? Приняв человека образ,

Ты согласье дал носить здесь имя

Цезаря Мститель.

Важным средством пропаганды монархических идей становятся крупные династические камеи, над которыми работают резчики придворной мастерской, созданной Диоскуридом. Порой они представляют собой настоящее переложение программных речей, переведенных на язык пластических образов и ясной символики. Один французский исследователь удачно назвал их «династическими манифестами из агата». Так, одна из крупнейших античных камей, «гемма Августа» из Вены - несомненно, продолжает традицию династических камей эллинизма. Реальные события и официозные легенды, исторические лица и образы богов - соединены в этом выдающемся памятнике глиптики, который приписывается резчику Диоскуриду. Сюжет и дата создания венской камеи породили огромную литературу, полную взаимоисключающих мнений. Первый Паннонский триумф Тиберия - 7 г. до н.э. - воспет здесь, по мнению одних; ко второму Паннонскому триумфу 12 г. н.э. относят сюжет другие. По-видимому, резчику было дано гораздо менее конкретное и более важное задание. В связи с усыновлением Августом Тиберия в 4 г. н.э., император пожелал, чтобы ставший его наследником Тиберий в свою очередь усыновил Германика. Эти дальновидные династические меры и были поводом лишний раз воспеть успехи внутренней политики Августа, представленной в верхнем регистре камеи, и внешней - изображенной внизу.

Перед Августом-богом, восседающим на троне под созвездием Козерога рядом с богиней Ремой, изображены Тиберий и Германик, Земля и Небо, предстающие здесь же, являются божественными свидетелями династических мер императора. В нижнем регистре дается картина военных успехов в Германии. Друз и Тиберий воздвигают победный трофей с помощью Диоскуров, у ног победителей повержены пленники и заложники. По-видимому, придворной мастерской в честь указанного события - объявления Тиберия наследником власти - была заказана целая серия камей. Сохранилась еще одна, камея из Лувра, где предстают образы Тиберия и Германика полностью в манере таких династических камей эллинизма, как камея Гонзага. Из арсенала выразительных средств эллинистического портрета выбирается патетичность и динамика, удачно найденная александрийскими мастерами, сама схема сдвоенного профильного изображения, подчеркивавшая единение соправителей. Набор аллегорических атрибутов божественности здесь благоразумно опущен.

Сходна с венской «геммой Августа», но гораздо более усложнена самая крупная античная гемма - так называемая «большая камея Франции». Ее высота - 30 см. Это настоящая многофигурная «картина из агата», вырезанная в придворной мастерской в 30-е годы н.э., в последние годы правления императора Тиберия. Считается, что над ее созданием работали все три сына Диоскурида. На этот раз камея имеет три регистра. В верхнем изображены на небесах обожествленные представители династии во главе с мифическим Энеем, держащим земной шар, в среднем - правящая династия, в нижнем - пленные и заложники, олицетворяющие победы римского оружия. Символика камеи заключена, как нам кажется, в предсказании особой роли Юлиев, некогда прозвучавшем в «Энеиде» Вергилия:

Власть там над кругом земли получит потомство Энея,

Как и сынов сыновья и те, что родятся от оных.

Несмотря на то, что в центре на троне изображены Тиберий и Ливия - представители рода Клавдиев, - все образные средства направлены здесь на подчеркивание непрерывности наследования власти прямыми, кровными потомками Августа, Юлиями. Видимо, этот «манифест легитимности Юлиев» был заказан Ливией, надеявшейся на согласие внутри династии. Стоит почитать главы Тацита и Светония, рассказывающие об этих годах в Риме, чтобы понять, что официальный политический оптимизм, давший жизнь «большой камее Франции», очень мало соответствовал действительности.

К середине 50-х годов н.э., к правлению Клавдия, относится еще одна венская камея с двумя парными портретами, видимо, вырезанная в честь брака императора с Агриппиной. На крупной камее из Виндзорского замка Клавдий предстает с атрибутами Юпитера. Точно так же, в эгиде, наброшенной на плечи, и со скипетром повелителя богов, изображает императора резчик Скилакс на подписной гемме из Пантикапея (Эрмитаж). Видимо, уже в правление Нерона были вырезаны два других изображения Клавдия-Юпитера. На камее в Париже он изображен в момент апофеоза, возносимый орлом в небеса, а на камее из собрания Мальборо в Лондоне повторена та же композиция, что и в «Александре Громовержце» Пирготеля. Клавдий-Юпитер стоит с перунами и скипетром, у ног его - орел.

Пожалуй, наибольшее число подобных портретов относится к правлению Нерона. На камее, хранящейся в Кельне, Нерону приданы и атрибуты Юпитера, и Ромула и Гелиоса. Рядом с ним изображена Агриппина в виде Изиды-Фортуны.

Точно так же, как новый Юпитер-Ромул-Гелиос, император предстает на камее, хранящейся в соборе в Каммине.

На крупной инталье из Эрмитажа Нерон, как некогда Александр у Пирготеля, предстает в эгиде с перунами Юпитера в руке и трофеями у ног. Аналогию эрмитажной гемме представляет камея из венского собрания, где добавлены орел и пленный варвар, восседающий у трофея.

Первые императоры династии Юлиев–Клавдиев, не в силах остановить волну сервилизма, ограничивали культовое поклонение себе или только приватной сферой или восточными районами империи, где обожествление носителя власти было традиционным. Эдикты Тиберия, Германика и Клавдия, обращенные к жителям провинций, показывают, что и на периферии империи цезари-традиционалисты стремились отказываться от почестей, одиозных в глазах населения Италии. В послании Клавдия александрийцам наиболее ясно мотивирован такой отказ: «Учреждение верховного жреца для меня лично и сооружение храмов запрещаю, не желая вести себя вызывающе по отношению к моим современникам, и считаю, что жертвоприношения и другие обряды во все времена подобали только по отношению к богам».

Нерон же, последний из Юлиев, во вторую половину правления порывает с осторожной политикой своих предшественников. Упрекая их в умеренности, он любил повторять, что «никто из прежних принцепсов не знал, как много он может себе позволить». Если Август разрешал ему поклоняться лишь на Востоке и то только в ассоциации с богиней Ромой, а Клавдий запрещал сооружение себе храмов в далекой Александрии, то Нерон снисходительно выслушивал сенатские дебаты о создании в самом Риме храма «божественному Нерону».

В последнее пятилетие правления Нерон словно останавливает свой выбор на единственном, как бы универсальном образце для императорского культа - боге Гелиосе. В надписях этого периода он так и называется обычно - «новый Гелиос». Мерам, которые принимает сам император, чтобы подчеркнуть это отождествление, нельзя отказать в логичности и последовательности, хотя по размаху и непривычным формам они и кажутся граничащими с манией. Золотой дворец, созданный в эти годы гигантский комплекс в центре города, был задуман как своего рода «дворец Солнца», обиталище космического божества. В вестибюле дворца стояла 30-метровая статуя Нерона-Гелиоса.

В нескольких геммах эрмитажной коллекции сохранилось изображение Нерона-Гелиоса, восходящее к колоссу из Золотого дворца. Одна из них, найденная в Закавказье в начале XX в., исполнена на редком минерале - золотистом топазе. Полное пафоса изображение императора-бога видно сквозь обратную, выпуклую сторону геммы, оправленной в золотой медальон. Эта особенность техники должна была усилить мистический характер портрета Нерона, названного в одной из греческих надписей этих лет: «Новое Солнце, которое осветило эллинов!» Геммы с портретами уже при жизни обожествлявшегося Нерона совпали с апогеем культа императора в Риме. Они сохранили до нас облик эфемерных созданий недолговечной монотеистической религии, которая должна была уравнять жителей огромной империи перед лицом императора-бога.

В портретной глиптике императорской эпохи была еще одна тема, которая носила откровенно династический характер и связывалась с императорским культом. «Согласие Августов» - такая легенда сопровождает парные портреты соправителей, императора и его жены, правящего Цезаря и его наследника на монетах. Эта идея, одна из наиболее важных в монархической пропаганде, легко читается и в рассмотренных выше крупных династических камеях. Но сквозь всю императорскую эпоху она проходит в одном типе изображений, восходящих к эллинистическим образцам.

Такова камея в Мальмезоне с парным портретом: Августа и Ливии, обращенных друг к другу. Это как бы наглядное подтверждение того супружеского согласия, которое в эти годы при дворе приобретает политический смысл. Ливия воздвигает особое святилище божеству Согласия, что должно было увековечить ее неразрывную связь с Августом. Овидий упоминает об этой политической и династической демонстрации:

Также, Согласье, тебе храм посвятила блестящий

Ливия, что соблюдать с мужем привыкла его.

В парном портрете на флорентийской камее предстают Ливия и ее сын Тиберий, но смысл изображения остается тем же, - главная задача резчика состояла в том, чтобы подчеркнуть основное в династической политике этих лет, что ясно охарактеризовано Тацитом как «согласье между матерью и сыном». Правда, то, что так настойчиво прокламируется, мало отвечало реальному положению дел. Тот же Тацит вынужден был в следующих словах подвести итог кровавой борьбе Клавдиев и Юлиев внутри династии: «Согласие и могущество с трудом уживаются вместе». Но как бы стремясь убедить общество в противном, Тиберий строит роскошный храм: «Августейшего Согласия». Имея в виду Тиберия, Овидий пишет в эти годы:

Вот и Согласие здесь, венчано Фебовом лавром,

Чтит его ласковый вождь и украшает его.

​​ 

Известно, что именно на эти годы падает охлаждение отношений между Тиберием и Ливией, приведшее к удалению императора на о. Капри, и серия политических процессов против семьи Германика, закончившихся гибелью его жены и сыновей.

Парный портрет Траяна и Плотины в Лондоне и вся семья Траяна на инталье в Неаполе посвящены той же самой теме согласия правителей. Есть сведения о специальных жрецах «конкордиалах», совершавших богослужения в честь этого странного божества, а также о периодических празднествах «Филадельфиях», отмечавшихся на территории империи начиная с правления Марка Аврелия. Этот император вместе со своим соправителем Люцием Вером предстают в привычной схеме парного портрета на камее из Парижа и крупной инталье из Ленинграда.

Пожалуй, самая многочисленная серия подобных гемм относится к правлению династии Северов. Это свидетельство как раз неустойчивости политического положения новой для Рима династии. Становится правилом: чем тревожнее обстановка в империи, тем настойчивее в работах резчиков гемм звучит тема «Согласия Августов».

На крупной инталье из Парижа предстают Септимий Север и его наследник Каракалла. На другой, эрмитажной, гемме рядом с отцом выступают оба сына, которых император предполагал сделать соправителями. А на династической камее, хранящейся в парижской коллекции, налицо вся семья: Север с венцом Гелиоса, его жена Юлия Домна в виде богини Луны Селены, Каракалла и Гета, причем на плечах старшего из братьев видна эгида Юпитера. Весь набор символов, восходящих к эллинистическим геммам времени Птолемеев, налицо в этой камее последних лет II в. н.э. Филипп Аравитянин и его 86 сын и соправитель Филипп Младший на гемме из Херсонеса (Эрмитаж) оба облачены в венцы Гелиоса. Упоминавшаяся выше камея из Эрмитажа, созданная в I в. и переработанная в середине III в., должна была прокламировать согласие, царящее в семье Галлиена. Медальоны с идентичным портретом Галлиена и Сапонины имеют легенду: «Согласие Августов». Эта династическая тема в римской глиптике доживает до IV в. Сердоликовая гемма из эрмитажного собрания украшена парным портретом Галерия и Валерии, а на бронзовом перстне из собраний Берлина портрет Константина и Елены сопровождается красноречивой надписью: «Согласие».

По-видимому, камеи и крупные интальи с рассмотренными изображениями имели специальное назначение - они были вотивами в династических храмах, а также украшали жреческие диадемы. До нас дошли скульптурные воспроизведения подобных диадем. На портрете Антиноя, найденном в Остии, можно видеть венец с изображениями Адриана и Нервы, а на венце жреца из Эфеса предстают Септимий Север и его близкие.

Таким образом, в династических портретных геммах императорской эпохи можно проследить непрерывную традицию. Преемственность монархического культа эпохи эллинизма и Римской империи обнаруживается здесь необычайно отчетливо. Восприняты были не только художественные формы и обрядовая сторона культа властителя. В переработанном виде оказались усвоенными сложные теологические идеи своеобразной государственной религии, политического монотеизма античного мира, нивелировавшего старое сословное общество перед лицом единого владыки-бога.

Август

2 ​​ ДР Супо

Philippe Soupault

Éternel Automne

Écraser les souvenirs comme les feuilles mortes

feuilles mortes couleur de crépuscule

déjà pourritures multicolores et nécessaires

au pied des arbres dépouillés　　

et qui doivent refleurir après un long silence

le long silence de l’espoir après le désespoir

toujours la même chanson la même saison

celle où l’on brûle les fleurs les fruits les feuilles

et toutes ces branches qu’il faudra couper

et les scier pour qu’on n’en parle plus jamais

plus jamais comme si rien n’avait été

et qui ne sera jamais plus enfin

enfin jamais plus puisqu’il faut finir

et qu’ainsi tout est pour le mieux

qu’on n’est plus obligé de choisir

Choisir les fumées que dévorera le vent

2  ​​ ​​ ​​​​ Бенеш пишет о «Крике» Мунха:

… tragische Geisterwelt wird durch decorative Wellenformen heraufbeschworen. Eine Landungbrüke stoesst in atemraubender Verkürzung auf den Beschauer zu. Es ist eine Raumbewegung, die einen Paroxismus des Gejagten, Gehetzen dargestellt. Als Verkörperung dieses Gefühl stürzt aus dem Bilde eine Frauengestalt heraus, die ein einziger Schrei ist deren letzte Kraft in der aufgerissenen Mundhöhle sich konzentriert… ​​ Die Schwingungen der Materie sind nicht mehr optische Phänomene, sondern Klangfiguren des Schreis… ​​ Nah und Fern in ein grosses lineares Ornament verschmelzen… ​​ in diesem Bilde der Expressionismus geboren wurde.

Трагичность духовного мира Мунка выражается декоративными волнообразными формами. Мост сокращается на глазах у зрителя. Это ​​ пространственное движение выражает пароксизм гонимого, затравленного. Это чувство воплощается через изображение женского образа, который издает единственный крик, концентрируемый в разорванной полости рта. Колебания материи – более не оптическое явление, ​​ но звучащая фигура крика. Близкое и далекое переплавлено в один линейный орнамент. Именно в этой картине рождается экспрессионизм.

Бенеш. Да! Это не несколько фигур на мосту, но колебания одной. И я сам слышу этот крик постоянно! Именно в крике концентрируется ужас, и Ужас столь велик, что из него рождается экспрессионизм. Я сам вижу эту картину постоянно, она – реальность всей моей жизни.

Я даже рад, когда ее вижу, ведь этот художественный ужас спасает от ужаса реального, когда тебя травят реальные люди, а не всё несовершенство мира.

Каждый раз переводить – слишком утомительно.

7 День смерти Блока

Николай, сын Корнея Чуковского:

Александра Блока я увидел впервые осенью 1911 года. В 1911-1912 гг. мы жили в Петербурге, на Суворовском проспекте. Мне было тогда 7 лет. Я помню вечер, дождь, мы выходим с папой из «Пассажа» на Невский. У выхода папа купил журнальчик «Обозрение театров», памятный для меня тем, что в каждом его номере печаталось чрезвычайно мне нравившееся объявление, на котором был изображен маленький человечек с огромной головой; он прижимал палец ко лбу, и вокруг его просторной лысины были напечатаны слова - «Я знаю все!».

Блока мы встретили сразу же, чуть сошли на тротуар. Остановись под фонарем, он минут пять разговаривал с папой. Из их разговора я не помню ни слова. Но лицо его я запомнил прекрасно - оно было совсем такое, как на известном сомовском портрете. Он был высок и очень прямо держался, в шляпе, в мокром от дождя макинтоше, блестевшем при ярком свете электрических фонарей Невского.

Он пошел направо, в сторону Адмиралтейства, а мы с папой налево. Когда мы остались одни, папа сказал мне:

- Это поэт Блок. Он совершенно пьян.

Вероятно, я и запомнил его только оттого, что папа назвал его пьяным. В нашей непьющей семье мне никогда не приходилось встречаться с пьяными, и пьяные очень волновали мое воображение.

В следующий раз я его увидел году в восемнадцатом и потом неоднократно видел вплоть до двадцать первого года. Это был совершенно новый Блок. Мне казалось, что от того Блока, которого я видел в 1911 году, не осталось ни одной черты - до того он изменился. Он больше нисколько не был похож на сомовский портрет. Он весь обрюзг, лицо его стало желтым, широким, неподвижным. Держался он по-прежнему прямо, но располневшее его тело с трудом умещалось во френче, который он носил в те годы. Впрочем, я видел его и в пиджаке. Теперь он казался мне высоким, только когда сидел; когда он вставал, он оказывался человеком чуть выше среднего роста, - у него было длинное туловище и короткие ноги.

Чтение Блока слышал я не раз, и всегда оно потрясало меня. Помню, как он читал «Что же ты потупилась в смущеньи» в так называемом Доме искусств (Мойка, 59). Было это несколько позже - в двадцатом году или в самом начале двадцать первого. Он стоял на невысокой эстраде, где не было ни стола, ни кафедры, весь открытый публике и, кажется, смущенный этим. Зал был купеческий, пышный, с лепниной на белых стенах, с канделябрами в два человеческих роста, с голыми амурами на плафоне. Блок читал хрипловато, глухим голосом, медленно и затрудненно, переступая с ноги на ногу. Он как будто с трудом находил слова и перебирал ногами, когда нужное слово не попадалось. От этого получалось впечатление, что мучительные эти стихи создавались вот здесь, при всех, на эстраде.

Потом я видел его на посвященном ему вечере в Большом драматическом театре на Фонтанке. Этот театр, основанный и руководимый Блоком, был впоследствии почему-то назван театром им. Горького. Стояла мокрая, грязная весна. Театр был полон взволнованной толпой. Отец мой прочитал свою статью о Блоке. Потом читал Блок. Я сидел в далекой ложе, и слабый голос его едва до меня доносился через огромный театральный зал. Блок показался мне на этот раз похудевшим и как бы уменьшившимся.

О смерти его я услышал в Псковской губернии, в бывшем гагаринском имении Холомки. Я плакал весь день. Мой приятель и однолеток князь Петя Гагарин, никогда до тех пор не слыхавший о Блоке, спросил меня:

- А что, Блок твой родственник?

Помню, как я в тот день говорил с детской опрометчивостью, что лучше бы уж умер Гумилев, чем Блок.

10  ​​​​ Геннадий Шпаликов:

Я прошу тебя, как брата,

Душу не мути.

А не то рвану по следу -

Кто меня вернет? -

И на валенках уеду

В сорок пятый год.

В сорок пятом угадаю,

Там, где - боже мой! -

Будет мама молодая

И отец живой.

13  ​​​​ Ровно 76 лет назад

Дневник Кафки

13 АВГУСТА 1913 ГОДА

Может быть, теперь все кончено, и мое вчерашнее письмо было последним. Это было бы, безусловно, правильно. Какие страдания ни предстоят мне, какие страдания ни предстоят ей, их нельзя сравнить с теми страданиями, которые были уготованы нам вместе. Я постепенно приду в себя, она выйдет замуж - это единственный выход у живых людей. Мы вдвоем не можем прорубить для нас двоих дорогу в скале, достаточно, что мы целый год проплакали и промучились из-за этого. Она должна понять это из моих последних писем. Если же нет, я, конечно, женюсь на ней, ибо я слишком слаб, чтобы противиться ее представлению о нашем совместном счастье, и, если это зависит от меня, не могу не осуществить чего-нибудь, что она считает возможным.

26  ​​ ​​​​ ДР Аполлинера

Guillaume Apollinaire

Je me regarde dans ce miroir

et c’est toi que je vois

Toi ma Lou qui me ressembles comme l’inverse reflet

de mon âme virile forte et très passionnée!

И еще:

Funérailles

Plantez un romarin

Et dansez sur la tombe

Car la morte est bien morte

C’est tard et la nuit tombe

Dors bien dors bien

C’est tard et la nuit tombe

Dansons dansons en rond

La morte a clos ses yeux

Que les dévots prient Dieu

Dors bien dors bien

Que les dévots prient Dieu

Cherchons-leur des prie-Dieu

La mort a fait sa ronde

Pour nous plus tard demain

Dors bien dors bien

Pour nous plus tard demain

Plantons un romarin

Et dansons sur la tombe

La mort n’en dira rien

Dors bien dors bien

La mort n’en dira rien

Priez les dévots mornes

Nous dansons sur la tombe

La mort n’en saura rien

Dors bien dors bien

Сентябрь  ​​​​ 

3  ​​ ​​​​ Наимоднейшие духи – «Сальвадор Дали».

4 ​​ Годы ​​ 1945-1960 – холодная война парижских и нью-йоркских торговцев картинами.

Сартр: «Хаппенинг – это точка, в которой театр взрывается». ​​ 

1851. Милле, «Офелия». Она в потоке, в пышном платье и словно б удивлена.

7  ​​ ​​​​ Манифест группы нью-йоркских художников 1943 года. Новое в четвертом пункте:

№ 4. «Нам нравятся неглубокие формы, когда они разрушают иллюзию и открывают истину».

№ 5. Всё решает мотивация.

8 ​​ Год 1968, Петерсен: «Сюрреализм в Америке обречен, потому что он возникает лишь на почве искусства, - а такового там нет».

9  ​​ ​​ ​​​​ Шапиро

Ван Гог

Van Gogh bewies, dass Kunst die Innerlichkeit und den Ernst ​​ des kämpfenden, liebenden und leidenden Ich erreichen kann. Ван Гог доказал, что искусство может достичь самых глубин внутреннего, борющегося, страдающего и любящего «Я».

И еще:

In dieser ineinander verwobenen oberen Bildteil («Der Obstgarten») erzeugen Blüten, Himmel und das Geflecht des Geäst einen Sinnenrausch, in dem sich der Betrachter verlieren muss. В этой взаимопроникающей верхней части картины «Фруктовый сад» мы цветы, небо, переплетение ветвей создают «шум смысла», в котором, по замыслу художника, зритель должен потеряться.

10  ​​ ​​ ​​​​ Николай Гумилёв

Наступление

Та страна, что могла быть раем,

Стала логовищем огня,

Мы четвёртый день наступаем,

Мы не ели четыре дня.

Но не надо яства земного

В этот страшный и светлый час,

Оттого что Господне слово

Лучше хлеба питает нас.

И залитые кровью недели

Ослепительны и легки,

Надо мною рвутся шрапнели,

Птиц быстрей взлетают клинки.

Я кричу, и мой голос дикий,

Это медь ударяет в медь,

Я, носитель мысли великой,

Не могу, не могу умереть.

Словно молоты громовые

Или воды гневных морей,

Золотое сердце России

Мерно бьётся в груди моей.

И так сладко рядить Победу,

Словно девушку, в жемчуга,

Проходя по дымному следу

Отступающего врага.

1914 год

Октябрь

1  ​​​​ Как прожил конец сентября Ильф?

Илья ИЛЬФ

Из ​​ «Записных книжек»

23 сентября ​​ 1925 года

Мчались всю ночь с громадной быстротой, но все-таки опоздали на полчаса и в Прагу приехали в 7 часов утра. Обменяли деньги в бюро де шанж, за 10 долларов дали 235 крон. Сдали чемоданы в камеру хранения, умылись и побрились (здесь мажут холодной водой, пальцем растирают мыло по лицу и после бритья смывают мокрой губкой) и зашли в вокзальный ресторан поесть сосисок. Но сосисок нам не дали - не поняли, пили кофе с рогаликами и маслом. Из окна виден перекресток. Поразительная картина движения на работу. Апогей - без четверти восемь, без 2-х минут уже тише, а ровно в 8 улица опустела. Напротив магазин платья - детске, дамске, паньске. Вокзал со статуей сидящего Массарика. Шофер вместо полпредства повез нас в отель «Амбассад». С трудом распутали эту ошибку с помощью двух полицейских. Тесный, красивый, романтический и очень в то же время современный город. По порядку. Мы смотрели так - цеховые дворы, часы на ратуше (золотая смерть тянет за веревку, часы бьют четыре), толпа на тротуаре напротив, пражская Венеция с моста Карла Четвертого (золотой Христос с еврейскими буквами и владычество янычар), синагога готическая, потом поехали на Злату уличку в Далиборку, казематы вроде казематов Семибашенного замка в Стамбуле. Раньше этого обед у Шутеры. Моравские колбаски, жаренные на решетке, вино «бычья кровь» в кувшинчиках по четверть литра, фроньское вино и кофе в толстых чашках. Ужин у Флеку в старом монастыре. Все это очень похоже на немецкие годы импрессионизма. До этого пили кофе на террасе Барандова. Ужасные мысли о войне. Ночевали в консульстве среди металлической мебели на сверхъестественных постелях. Уехали в Вену в 6.25 минут с вокзала Вильсона.

24 сентября

Гофман без шляпы, бедно одетый, ждал нас на венском вокзале. Топичек - жаренный в масле и чесноке хлеб, коленка свиная, миндаль, орехи чищеные, редька, нарезанная машинкой плацки. Вообще все называется уменьшительно: бабичка, пивочко, хлебичка. Мы сразу поехали на Вест-бангоф сдать чемоданы. Потом пошли пешком и обедали в ресторане на Zum Schillerpark, где, однако, висел портрет Шуберта.

25 сентября

После суток езды в не очень мучительных условиях мы приехали в Париж в 9.30 вечера. Встреча на вокзале с Эренбургами и Путерманом. Отель Istria, 29, rue Campagne - Premiere, 5 этаж. Винт лестницы. Здесь жил Маяковский. Из окна виден громадный гараж и угол Распая.

26 сентября

Утром отправляемся завтракать, решаем найти новое место и завтракать дешево, но приходим в Лютецию и едим устрицы, антрекот минют. Лавка «Sous la lampe» закрыта. Едем на Антилопе в Куполь, оттуда в Френч-лайн за билетами, оттуда в «100.000 chemises», оттуда в кафе, потом в гостиницу к Эренбургу и, наконец, Клозери де Лила.

30 сентября

Утром мне лучше, а к вечеру лихорадочное состояние продолжается. Болен я или просто сумасшедший? Совсем я не умею жить, оттого мне так плохо почти всегда. Всегда я дрожу, нет мне спокойствия. Это ужасно нехорошо. Что я делал сегодня? Пошли в «Куполь» встречаться с П. Встретились. Скучноватые ответы на неопределенные вопросы, потом отправились в банк получать по чеку. Обменять франки на доллары не смогли, не было в банке (только 40). Придется ехать завтра. Пешком пошли на Елисейские поля в «Довилль». Выпил вермута, поехали в ресторан «Les maroniers». Все откровенно жалуются на то, что я скучный, и я нахожу, что это еще очень вежливо. Мне кажется, что я со своими испуганными глазами, худобой и мрачностью просто невыносим.

1 октября

Ложусь рано, как всегда перед отъездом встревожен и жалею, что оставил родной дом.

Конец об Ильфе

4  ​​ ​​​​ Альбомище «Кандинский в Мюнхене. 1896-1914». Издано фондом Гугенхайма. Н.Й, 1982. ​​ 

Наши издания прекрасны, когда они – исключение:

«Русские сезоны в Париже». М., 1988. Гарнитура Таймс и гельветика. Типография в Вене. Тираж 40 тыс. Цена 40 рб. ​​ 

Притом, что буханка хлеба в кило стоила 14 коп.!

1878: Вера Засулич и князь Горчаков – самые популярные люди в Европе. Четыре покушения подряд на коронованных особ.

9  ​​​​ M. М. ДОСТОЕВСКОМУ

9 августа 1838. Петербург

С.-Петербург. Августа 9-го дня. 1838 года.

Брат! Как удивило меня письмо твое, любезный брат: неужели же ​​ ты не получил от меня ни полстрочки; я тебе со времени отъезда твоего переслал 3 письма: 1-е вскоре после твоего отъезда; на 2-е не отвечал, потому что не было ни копейки денег (я не брал у Меркуровых). Это продолжалось до 20 июля, когда я получил от папеньки 40 р.; и наконец, недавно 3-е. След<овательно>, ты не можешь похвалиться, что не забывал меня и писал чаще.

След<овательно>, и я был всегда верен своему слову. Правда, я ленив, очень ленив. Но что же делать, когда мне осталось одно в мире: делать беспрерывный кейф! Не знаю, стихнут ли когда мои грустные идеи? Одно только состоянье и дано в удел человеку: атмосфера души его состоит из слиянья неба с землею; какое же противузаконное дитя человек; закон духовной природы нарушен. . . Мне кажется, что мир наш — чистилище духов небесных, отуманенных грешною мыслию. Мне кажется, мир принял значенье отрицательное и из высокой, изящной духовности

вышла сатира. Попадись в эту картину лицо, не разделяющее ни эффекта, ни мысли с целым, словом, совсем постороннее лицо... что ж выйдет? Картина испорчена и существовать не может!

Но видеть одну жесткую оболочку, под которой томится вселенная, знать, что одного взрыва воли достаточно разбить ее и слиться с вечностию, знать и быть как последнее из созданий... ужасно! Как малодушен человек! Гамлет! Гамлет! Когда я вспомню эти бурные, дикие речи, в которых звучит стенанье

оцепенелого мира, тогда ни грусть, ни ропот, ни укор не сжимают груди моей.. . ​​ Душа так подавлена горем, что боится понять его, чтоб не растерзать себя. Раз Паскаль сказал фразу: кто протестует против философии, тот сам философ. Жалкая философия! Но я заболтался. — Из твоих писем я получил только 2

(кроме последнего). Ну брат! ты жалуешься на свою бедность. Нечего сказать, и я не богат. Веришь ли, что я во время выступленья из лагерей не имел ни копейки денег; заболел дорогою от простуды (дождь лил целый день, а мы были открыты) и от голода и не имел ни гроша, чтоб смочить горло глотком чаю. Но я

выздоровел, и в лагере участь моя была самая бедственная до ​​ получения папенькиных денег. Тут я заплатил долги и издержал остальное. Но описанье твоего состоянья превосходит всё.

Можно ли не иметь 5 копеек; питаться бог знает чем и лакомым ​​ взором ощущать всю сладость прелестных ягод, до которых ты ​​ такой охотник! Как мне жаль тебя! Спросишь, что сталось с Меркуровыми и деньгами твоими? А вот что: я бывал у них несколько раз после твоего отъезда. Потом я не мог быть, потому

что отсиживал. В крайности я послал к ним, но они прислали мне так мало, что мне стало стыдно просить у них. Тут я получил на мое имя письмо к ним от тебя. У меня ничего не было, ​​ и я решился просить их вложить мое письмо в ихнее. Ты же, как видно, не получил ни которого. Кажется, они не писали к тебе.

Перед лагерями (не имея денег прежде отослать давно приготовленное папеньке письмо) я обратился к ним с просьбою прислать мне хоть что-нибудь; они прислали мне все наши вещи, но ни копейки денег, и не написали ответа; я сел как рак на мели!

Из всего я заключил, что они желают избавиться от докучных требований наших. Хотел объясниться в письме с ними, но я отсиживаю после лагеря, а они съехали с прежней квартиры.

Знаю дом, где они квартируют, но не знаю адресса. Его я сообщу тебе после. — Но давно пора переменить матерью разговора. Ну ты хвалишься, что перечитал много... но прошу не воображать, что я тебе завидую. Я сам читал в Петергофе по крайней мере не меньше твоего. Весь Гофман русский и немецкий (то есть непереведенный «Кот Мурр»), почти весь Бальзак

(Бальзак велик! Его характеры — произведения ума вселенной! Не дух времени, но целые тысячелетия приготовили бореньем своим такую развязку в душе человека). «Фауст» Гете и его мелкие стихотворенья, ​​ «История» Полевого, «Уголино», «Ундина» (об «Уголино» напишу тебе кой-что-нибудь после). Также Виктор Гюго, кроме «Кромвеля» и «Гернани». Теперь

прощай. Пиши же, сделай одолженье, утешь меня и пиши, как ​​ можно чаще. Отвечай немедля на это письмо. Я рассчитываю получить ответ через 12 дней. Самый долгий срок! Пиши же или ты меня замучаешь.

Твои брат Ф. Достоевский.

У меня есть прожект: сделаться сумасшедшим. Пусть люди бесятся, пусть лечат, пусть делают умным. Ежели ты читал всего Гофмана, то наверно помнишь характер Альбана. Как он тебе нравится? Ужасно видеть человека, у которого во власти непостижимое, человека, который не знает, что делать ему, играет

игрушкой, которая есть — бог!

Часто ли ты пишешь к Куманиным? И напиши, не сообщил ли тебе Кудрявцев что-нибудь о Чермаке. Ради бога, пиши и об этом; мне хочется знать об Андрюше. ​​ Но послушай, брат. Ежели наша переписка будет идти таким образом, то, кажется, лучше не писать. Условимся же писать через неделю каждую субботу друг к другу, это будет лучше. ​​ Я получил еще письмо от Шренка и не отвечал ему 3 месяца. Ужасно! Вот что значит нет денег!

10  ​​​​ ДР Якобсона

Как бы я, будучи филологом, забыл это имя!

Рома́н О́сипович Якобсо́н Roman Jakobson.

28 сентября [10 октября] 1896, Москва - 18 июля 1982, Кембридж (Массачусетс), США.

Российский и американский лингвист, педагог и литературовед, один из крупнейших лингвистов XX века, оказавший влияние на развитие гуманитарных наук не только своими новаторскими идеями, но и активной организаторской деятельностью. Участник и исследователь русского авангарда. Автор трудов по общей теории языка, фонологии, морфологии, грамматике, русскому языку, русской литературе, поэтике, славистике, психолингвистике, семиотике и многим другим областям гуманитарного знания.

Роман Якобсон родился в Москве, он был одним из трёх сыновей в еврейской семье инженера-химика и купца I гильдии, выпускника Рижского политехникума Иосифа (Осипа) Абрамовича Якобсона (родом из Австро-Венгрии) и его жены Анны Яковлевны Якобсон, урождённой Вольперт (уроженки Риги). В 1914 окончил гимназию при Лазаревском институте и поступил на отделение славянской филологии историко-филологического факультета Московского университета, который окончил в 1918. В 1915 стал одним из основателей Московского лингвистического кружка и оставался его председателем до 1920. В 1918-1920 работал в Московском университете.

Одним из наиболее близких друзей Р. О. Якобсона был Маяковский, познакомивший его с творчеством Хлебникова и высоко ценивший его статью об этом поэте. Маяковский упоминает о Якобсоне в стихотворении «Товарищу Нетте» и очерке «Ездил я так». В свою очередь, Якобсон написал на смерть Маяковского статью «О поколении, растратившем своих поэтов».

Чехословакия

В феврале 1920 поехал в Ревель в составе торговой делегации Центросоюза в качестве сотрудника РОСТА, а оттуда в июле того же года в Чехословакию как переводчик миссии Красного Креста, занимавшейся репатриацией военнопленных. Затем работал в советском полпредстве.

Замминистра иностранных дел Чехословакии Вацлав Гирса считал, что Якобсон - «доносчик советской миссии, шпион и провокатор». В январе 1923 полиция устроила у него обыск по подозрению в шпионаже. В том же январе 1923 назначен заведующим бюро печати полпредства. 16 сентября 1927 уволен с этой должности как беспартийный постановлением Секретариата ЦК ВКП(б), но продолжал работать в полпредстве до декабря 1928, за что полпреду Антонову-Овсеенко в феврале 1929 было поставлено на вид решением Оргбюро ЦК ВКП(б).

В 1926 стал одним из основателей Пражского лингвистического кружка, занимал в нём должность вице-президента. Тогда же стал посредником между чехословацким и советским правительствами, когда последнее заставляло Прагу немедленно признать СССР под угрозой санкций.

В 1930 защитил в Немецком университете в Праге докторскую диссертацию на тему Über den Versbau der serbokroatischen Volksepen («О стихосложении сербскохорватского народного эпоса»). В 1931 переехал в Брно, преподавал в университете имени Масарика русскую филологию и древнечешскую литературу - в 1933-1934 ассистент, в 1934-1937 приглашённый профессор, в 1937-1939 доцент. В 1937 получил чехословацкое гражданство. Участвуя в международных научных конференциях и конгрессах, много ездил по Европе; эти поездки оплачивал чехословацкий МИД.

В 1930-е годы Якобсон примыкал к евразийству, один из лидеров евразийства Н. С. Трубецкой был его ближайшим единомышленником в лингвистике и корреспондентом, а другой - П. Н. Савицкий - крёстным отцом Якобсона, принявшего православие в 1938 году.

Скандинавия

15 марта 1939 года, сразу же после ввода немецких войск в Чехословакию, выехал вместе с женой из Брно в Прагу, где они скрывались около месяца в ожидании выездных виз, 23 апреля прибыли в Данию, где Якобсон читал лекции в Копенгагенском университете (по приглашению, отправленному ещё до оккупации), оттуда 3 сентября в Осло, где работал в Институте сравнительной культурологии и избран действительным членом Академии наук Норвегии.

9 апреля 1940 года, едва услышав объявление о нацистском вторжении в Норвегию, Якобсоны, не заехав даже домой за документами, бежали к шведской границе и въехали в Швецию 23 апреля в качестве беженцев. Там Якобсон преподавал в университете Уппсалы.

В мае 1941 года Якобсоны отправились в США на грузовом судне Remmaren (вместе с ними плыл философ Эрнст Кассирер с женой Тони), которое прибыло в порт Нью-Йорк 4 июня.

США

1942-1946 - профессор общей лингвистики в Вольной школе высших исследований (англ.), своего рода французском университете, организованном французским и бельгийским правительствами в изгнании.

1943-1946 - также приглашённый профессор лингвистики в Колумбийском университете. Одновременно исполнял обязанности сотрудника чехословацкой военной разведки в США

1944 - стал одним из основателей Нью-Йоркского лингвистического кружка (англ.) и его журнала Word (англ.).

1946 - в Колумбийском университете организована кафедра чехословаковедения (Chair of Czekoslovak Studies), где Якобсон работал со дня основания, но в 1949 принял решение оставить университет из-за постоянных обвинений в прокоммунистических симпатиях.

1949-1965 - профессор славянских языков и литературы Гарвардского университета (с 1965 Professor Emeritus)

С 1957 - также профессор Массачусетского технологического института

17 ноября 1952 года Якобсон стал натурализованным гражданином США.

В 1948 опубликовал обстоятельное опровержение гипотезы Андре Мазона о поддельности «Слова о полку Игореве». Научная дискуссия вокруг публикации столкнулась с некоторыми политическими трудностями (особенно во Франции), поскольку, по словам Якобсона, «многие не верят Мазону, но считают его развенчание русской культурной традиции удобным орудием в антикоммунистической кампании». В Колумбийском университете студенты распространяли листовки, обвиняющие Якобсона в поддержке коммунистической линии в его книге о «Слове»

В 1959 основал журнал International Journal of Slavic Linguistics and Poetics и стал его главным редактором.

В 1962 номинирован на Нобелевскую премию по литературе[13].

18 июля 1982 года умер у себя дома в Кембридже (Массачусетс). Похоронен на кладбище Маунт-Обёрн. На его надгробии написано по-русски, в латинской транскрипции: russkij filolog.

Поездки в СССР

1956, 17-25 мая. По приглашению АН СССР участвовал в заседании Международного комитета славистов в Москве по подготовке IV Международного съезда славистов.

1958, 1-10 сентября. Участник IV Международного съезда славистов в Москве.

1962, 1-10 октября. Участвовал в заседании Международного комитета славистов в Москве

1964, 3-10 августа. Участник VII Международного конгресса этнологических и антропологических наук в Москве.

1966, 4 августа - 8 сентября. Участник XVIII Международного конгресса по психологии (Москва), Международного семинара по производству и восприятию речи (Ленинград), Летней школы по семиотике (Тарту), торжеств по случаю 800-летия Шота Руставели (Тбилиси). Прочитал лекции в Институте славяноведения, в Институте русского языка, в Институте народов Азии.

1967, 17-24 августа.

1979, 29 сентября - 4 октября. Участник II Международного симпозиума по проблемам бессознательного в Тбилиси.

Семья

Брат - историк, политолог и библиограф Сергей Осипович Якобсон (1901-1979), директор отдела славистики и Центральной Европы Библиотеки Конгресса США (его вторая жена - радиоведущая «Го’лоса Америки» Елена Александровна Якобсон, 1912-2002)

Другой брат, Михаил Якобсон, был депортирован из Франции во время немецкой оккупации и погиб в концлагере.

Жёны

1922-1935 Софья Николаевна Фельдман (1899-1982), во втором браке Гаасова

1935-1962 Сватава Пиркова (Svatava Pirková), в замужестве Пиркова-Якобсон (1908-2000), фольклорист, профессор Техасского университета в Остине

1962-1982 Кристина Поморска (Krystyna Pomorska) (1928-1986), литературовед

Вклад в науку

Своей активной деятельностью в любом месте пребывания (Москва, Прага, Нью-Йорк) Р. О. Якобсон внёс существенный (а иногда и решающий не только в национальном, но и в общемировом масштабе) вклад в развитие лингвистики как науки. Один из основоположников структурализма в языкознании и литературоведении. Некоторые его труды представляют большой интерес для психолингвистики.

Первой значительной работой Якобсона было исследование особенностей языка поэта-футуриста Велимира Хлебникова (1919). Противопоставляя поэтический язык естественному, Якобсон провозгласил, что «поэзия есть язык в эстетической функции» и поэтому «безразлична в отношении описываемого ею объекта». Этот тезис лёг в основу эстетики раннего русского формализма, перевернувшего традиционное соотношение формы и содержания в литературном произведении. В более поздней статье (1928), написанной в соавторстве с Ю. Н. Тыняновым, говорится, что, хотя литературоведение оперирует собственными внутренними законами, эти законы должны быть соотнесены с другими областями культуры - политикой, экономикой, религией и философией.

В исследовании, посвящённом сопоставлению русской и чешской систем стихосложения (1923), Якобсон сосредоточивает внимание на звуковых сегментах слов, именуемых фонемами, которые не имеют собственного значения, но их последовательности являются важнейшим средством выражения значений в языке. Интерес к звуковой стороне языка привёл Якобсона к созданию (при участии Н. С. Трубецкого) новой отрасли лингвистики - фонологии, предметом которой являются дифференциальные признаки звуков, из которых состоят фонемы. Якобсон установил 12 бинарных акустических признаков, составляющих фонологические оппозиции, которые, по его утверждению, являются языковыми универсалиями, лежащими в основе любого языка.

Метод структурного анализа в терминах бинарных оппозиций оказал большое влияние на антрополога Клода Леви-Стросса; применение его Леви-Строссом при анализе мифа положило начало французскому структурализму. Якобсон, наряду с Леви-Строссом, является автором идеи возникновения языка, как комбинации жестов и выкриков, которые превратились в фонемы

Основы ещё одного нового направления в науке - нейролингвистики - заложены в работе Якобсона об афазии (1941), в которой он связывает нарушения речи с данными неврологии о структуре мозга. Это исследование обеспечило физиологическое обоснование его учению о метафоре (оси селекции) и метонимии (оси комбинации), как о двух основных противопоставленных друг другу способах упорядочения языковых единиц, определяющих также различие между поэзией и прозой. Данное противопоставление вскоре стало неотъемлемой частью терминологического аппарата литературоведения.

Почётные звания и степени

Действительный член Датской королевской академии наук (1949), Американской академии искусств и наук (1950), Сербской академии наук (1955), Польской академии наук (1959)

Член-корреспондент Финно-угорского общества в Хельсинки (1949), Британской академии (1974)

Почётный член Общества изучения мифологии «Теоноя» в Брюсселе (1950), Международной фонетической ассоциации (1951), Ирландской королевской академии (1961), Американской ассоциации арменистики (1964), Академии афазии (1968), Итальянской ассоциации изучения семиотики (1972), Королевского антропологического института Великобритании и Ирландии (1974), Общества Марка Твена (1977), Ассоциации современных языков[en] (1978), Нью-Йоркской академии наук (1978)

Иностранный член Королевской Нидерландской академии наук и литературы (1960), Финского научного общества (1977)

Член Филологического общества в Лондоне (1950), Акустического общества Америки (1951), Международного комитета славистов (1955), Научного комитета Всемирной психиатрической ассоциации (1964)

Почётный доктор Кембриджского университета (1961), Мичиганского университета (1963), Университета Нью-Мексико (1966), Университета Гренобля (1966), Университета Ниццы (1966), Римского университета (1967), Йельского университета (1967), Карлова университета в Праге (1968), Университета имени Пуркине в Брно (1968), Загребского университета (1969), Университета штата Огайо (1970), Тель-Авивского университета (1974), Гарвардского университета (1975), Колумбийского университета (1976), Копенгагенского университета (1979), Рурского университета (1980), Джорджтаунского университета (1980), Брандейского университета (1981), Оксфордского университета (1981)

Президент Лингвистического общества Америки (1956)

Вице-президент Международной ассоциации современных славянских языков и литератур в Париже (1952), Международного комитета славистов (1958), Международной ассоциации семиотических исследований (1974)

Орден Томаша Гаррига Масарика 2 степени (1991; в память).

ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ ЛИРИКИ ПУШКИНА

Из всех литературных жанров Пушкина лирическая поэзия остается наименее изученной. Это объясняется целым рядом причин. Выявить их - ​​ значит, по существу обратить внимание на основные черты лирических ​​ произведений поэта, что и составляет главную цель наших заметок. Недостаточное внимание к лирике Пушкина объясняется преимущественно ​​ тем, что ее обычно ​​ рассматривают как побочную линию в творчестве поэта; считается, что она внесла якобы меньше новшеств в историю русского художественного слова, менее эффективно способствовала его развитию, чем другие части творческого наследия поэта.

В начальный, лицейский период Пушкин и в самом деле выступает ​​ почти исключительно как поэт-лирик, но в его более зрелом творчестве этот жанр все более и более явно занимает лишь вторичное место, уступая

главную роль то большим эпическим поэмам, то драматическим, а позднее и прозаическим опытам. В творческой эволюции поэта наблюдается

если и не прямое преодоление лирического начала, то, по крайней мере, ​​ его сдерживание и ограничение; так, «Пиковая дама», «Евгений Онегин», «Борис Годунов» и им подобные произведения скрывают лирический

характер пушкинского поэтического мира от исследователя, рассматривающего его творчество ретроспективно; поэтому исследователь замечает

лишь отдельные выдающиеся вершины, упуская из виду целостный ​​ пейзаж. Да, безусловно, в своем творческом движении Пушкин подчас ​​ отходил от лирики, а в эпических произведениях он нередко сознательно сдерживал лирические порывы, заменяя куски текста точками, но мы не должны упускать из виду того, что изначально он шел от лирики, что из

лирики проистекала вся его поэзия и в основе ряда его эпических сочинений лежали лирические наброски. Здесь речь идет не только о поэтической мастерской Пушкина, не только об исторических предпосылках знаменитых его произведений, но и о литературном фоне, который также является одним из их активных компонентов. Отступая от лирики, поэт ориентировался на такого читателя, который не только заметил бы это отступление, но и глубоко осознал, от чего отступает поэт. Лирика Пушкина есть, кроме всего прочего, незаменимый ключ к пушкинской символике, которая в его эпических произведениях в гораздо большей мере запутана и скрыта. Лирическое стихотворение - единственный литературный жанр,

которому Пушкин оставался верен всю жизнь - с отрочества до последних дней; этот жанр связывает воедино все его творчество.

R. Jakobson . Marginal Notes on PuSkin's Lyric Poetry. - In: R. J a k о b s о n.

Selected Writings, V (On Verse, Its Masters and Explorers), The Hague-Paris-New York,

Mouton Publishers, 1979, p. 281-286. Впервые опубликовано на чешском языке: Na

okraj lyrickych basni PuSkinovych. - Vybrane spisy A. S. PuSkina, I, ed. A. Bern and

R. Jakobson. Praha, 1936, s. 259-267.

В пушкинской лирике обнаруживается ряд точек соприкосновения ​​ с предшествующим развитием русской поэзии. Несомненно, это развитие обусловило то, что Пушкин начал с лирики, отдал ей полную дань в свои лицейские годы и впоследствии несколько отошел от нее; и, наоборот, тот факт, что Пушкин изначально выступил именно под знаком лирики, связан с богатством русской лирической традиции. XVIII и начало XIX века ознаменованы необычайным подъемом русской лирической поэзии. Пушкин-лирик является наследником многообразных течений русского классицизма. Особое влияние оказали на него так называемые малые формы литературы классицизма, принадлежавшие к области «легкой поэзии», и опыты преодоления норм классицизма, тесно связанные с «малыми» формами. Ни в области драмы, ни в эпической поэзии, ни в прозе Пушкин

не имел таких великолепных и разнообразных образцов, какие были оставлены в лирике Державиным, Батюшковым и Жуковским. Влияние

выдающихся предшественников сказывается в понимании и разработке Пушкиным отдельных лирических жанров. Многое почерпнул молодой

Пушкин и из зарубежной лирической поэзии, в особенности из французских писателей ХѴІІ-ХѴШ вв., а впоследствии из новой английской лирики, однако заимствование не было бы плодотворным без богатой национальной традиции. Хотя в лирике роль Пушкина как первооткрывателя и основателя новых форм русской литературы не столь велика, как,

скажем, в исторической драме или поэме, его лирика синтезировала в себе достижения векового развития поэзии русского классицизма, превзошла ее и исчерпала ее творческие возможности. Ни романтическая музыкальная лирика (Баратынский, Лермонтов, Тютчев), развитие которой было завершено символистами, ни реалистическая, пародийно направленная лирическая поэзия Некрасова не шли путем Пушкина, между тем как «Евгений Онегин», «Медный Всадник», «Борис Годунов» и прозаические опыты Пушкина стали вехами в истории русской литературы и направляли новые художественные завоевания.

Однако для историков литературы особая загадка лирики Пушкина кроется не столько в том, что у нее нет явных последователей, сколько в исключительности ее формальных приемов. Поэтика пушкинской лирики настолько сильно отклоняется от привычных представлений о строении лирического стихотворения, что при изучении ее исследователь сталкивается с необычайно сложной проблемой; да и современный читатель, чтобы в полной мере усвоить какое-либо стихотворение Пушкина, должен сознательно отрешиться от обычных художественных критериев. Перед нами предстает особый мир художественных ценностей, но существеннее то, что

мы сознаем: мир лирической поэзии, в который мы проникли, есть лишь один из лирических миров и его границы могут быть раздвинуты.

Подобное противопоставление поэтических миров, на которое мы обращаем внимание читателя, фактически стало творческой основой лирики Пушкина: это классицизм, освещенный романтизмом. Классицизм

поэта, остающегося верным его традиции, но в то же время сознающего, ценящего и широко использующего достижения романтизма, существенно

отличается от предромантического классицизма, равно как романтики реалистического направления (Бодлер, Лотреамон, Достоевский) резко отличаются от обычных романтиков.

«Мы не только еще не придумали, - говорит Пушкин, - приблизить поэтический слог к благородной простоте, но и прозе стараемся придать ​​ напыщенность, поэзию же, освобожденную от условных украшений стихотворства, мы еще не понимаем» [ПСС, VII, 81]. В этом состоит суть поэтики Пушкина, оставляющая особую, непривычную печать на его лирических произведениях и чрезвычайно затрудняющая их анализ, ибо нет более сложного материала для анализа, чем аскетически простые формы, особенно если мы знаем их наизусть с детства. Пушкинской

лирике глубоко чужд дуализм повествования и повествовательных украшений или противопоставление объектов и образов, реального и образного миров (лексическое значение, которому приписано в стихотворении объективное значение, принадлежит первому миру - это, так сказать,

содержание лирического сообщения; «тропы», вызывающие в сознании объекты, реально не входящие в материальное содержание и соотносимые

с последним по сходству, контрасту или смежности, принадлежат к второму миру). Отношение между этими двумя мирами присуще каждой поэтической школе; граница между ними может стираться таким образом, что слова как бы колеблются между ними. Однако Пушкин в своем движении от лирики к эпическим формам почти полностью отвергает

самодовлеющие тропы; точнее, он проецирует их на поэтическую реальность таким образом, что объекты, составляющие «содержание» стихотворного произведения, фактически оказываются связанными друг с другом тесными отношениями смежности, сходства и контраста. Метонимические и метафорические отношения тем самым материализуются, входят непосредственно в «содержание» стихотворения и становятся его

темой, его драматическим сюжетом. Путешествие, дальний пейзаж или, например, временная последовательность событий составляют обычные

мотивировки для цепи смежных образов в стихотворениях Пушкина.

Особое внимание Пушкина к точности, простоте и смысловой наполненности поэтического слова отличает его лирическую поэзию от романтической лирики. Его поэтическое повествование течет спокойно, «без печали и гнева»; при выборе лексического материала и синтаксических

конструкций он не обращается к средствам эмоциональной, экспрессивной речи. В области пунктуации для него характерно избегать многоточий,

восклицательных и нередко даже вопросительных знаков; он чрезвычайно внимателен к границам лексических значений. Его эпитеты точны и тематически мотивированы; звуковая ткань текста и интонация тесно сопряжены со смыслом; его лирике совершенно чуждо стремление к самодовлеющей музыкальности и украшательству. Формы пушкинского стиха хорошо организованы и эластичны, они идеальным образом согласуются

с выражаемым содержанием. В стихах Пушкина поразительная актуализация грамматических противопоставлений, особенно в области глагольных

и местоименных форм, сочетается с тонким вниманием к выражаемому смыслу. Нередко отношения контраста, близости и смежности между

грамматическими временами и числами, глагольными видами и залогами играют непосредственно главенствующую роль в композиции того или

иного стихотворения; подчеркнутые фактом вхождения в конкретную грамматическую категорию, эти отношения приобретают эффект поэтических образов, и мастерское варьирование грамматических фигур становится средством повышенной драматизации поэтического повествования.

Поистине трудно найти пример более искусного поэтического использования морфологических возможностей! Для достижения наибольшей

семантической наполненности слов и их тончайшей дифференциации Пушкин широко и эффективно использует уникальное стилистическое богатство русского языка с его взаимопроникновением обиходных и церковнославянских элементов, светской и церковной традиций, народных (разговорных и фольклорных) элементов и «офранцуженной»

аристократической речи. Прекрасно сознавая преимущества этой языковой многослойности, он провозглашает: «Как материал словесности язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство пред всеми европейскими: судьба его была чрезвычайно счастлива» [ПСС, VII, 27].

В то же время это счастливое свойство русского языка крайне затрудняет восприятие иностранцем поэтических произведений, столь существенно связанных с языком, в особенности лирики Пушкина, теснейшим образом связанной с языковыми значениями. Это создает много головоломных трудностей как для переводчика, в родном языке которого отсутствует столь богатая стилистическая стратификация словаря, так и для читателя, который не посвящен в разнообразные тонкости русского языка.

Часто говорят о реализме Пушкина; однако украшение повествования тематически избыточными подробностями, стремление обрисовать и

расцветить каждый предмет, принадлежащий области описания, во всех возможных деталях - все эти черты, столь свойственные литературе и изобразительному искусству «реалистического периода», чужды равным

образом пушкинской лирике и графике. Его поэтические образы необычайно лаконичны, они носят характер скорее графический, нежели колористичный и живописный.

Представляя нам разнородные образы на одной плоскости, Пушкин тем самым снимает их иерархический порядок. Данные субъективного опыта объективируются, они утрачивают отделенность от образов объективного действия; тем самым лирический герой стихотворений Пушкина также утрачивает главную, центральную роль. Эмоция представляет собой лишь один из объектов поэтического повествования, и поэтому лирика

Пушкина может быть речью об эмоции, но отнюдь не эмоциональной речью. Литературные критики неизменно связывают поэтику поэта и его взгляд на мир; они интерпретируют пушкинскую поэтическую речь, создающую впечатление бесстрастной речи, и равнозначность всех образов, которую Пушкин показывает нам, уподобляя роль поэта эху, воспроизводящему все звуки, как «всеодобряющее» отношение поэта к миру, хотя мы знаем, что его личное отношение к миру в действительности носило другой характер. Каждый вдумчивый читатель оказывается в тупике перед множеством разнородных образов, населяющих поэтический мир Пушкина на равных правах; большое число объектов пронизывают друг друга; один и тот же объект представляется в разных обликах. Полисемия произведения неизбежно проистекает из отсутствия иерархического порядка. «Борьба здесь идет за каждый образ, — пишет современный критик. — Ни один не может быть осмыслен до конца с одной точки зрения. Каждое осмысление открывает дверь другому и ни одно не может быть принято, как окончательное».

Критик, тем не менее, ошибается, когда, сталкиваясь с полисемией поэтического произведения, он приходит к выводу о неопределенной позиции, колебаниях и расплывчатости мировоззрения его автора. Неоднозначность, или, более точно, множественность смыслов, есть базисный компонент поэтических произведений Пушкина, и было бы бесполезно искать какое-либо единообразное содержание в таком поэтическом объекте, как эхо. Именно с этим связан тот факт, что из поэтических произведений Пушкина критиками извлекается бесконечное число противоречивых суждений, характеризующих его политические, философские или религиозные взгляды, и положение не спасают никакие попытки объяснить эти противоречия деклассированным статусом поэта или тем обстоятельством, что он перерос свой собственный класс. Критики или порицают подобные идеологические «несообразности» в произведениях Пушкина, или же пытаются как-то оправдать эту

«слабость», не замечая, однако, того, что именно благодаря этой удивительной семантической множественности поэт-мастер занял совершенно

исключительное место в культуре всех времен и народов. Каждое поколение, каждый класс, каждое идеологическое течение привносит свою собственную шкалу ценностей в его творческое наследие, которое само по себе лишено оценочных суждений.

Ученый, рассматривающий любое стихотворение пушкинской лирики как «вещь в себе», обнаруживает идейные противоречия, отмечает идеологический перелом, произошедший в 1825 г., говорит о мятежных настроениях и последующей капитуляции поэта. Однако читатель, для которого Пушкин остается источником жизненной силы, хорошо понимает, что творчество поэта есть непрерывный процесс, и в особенности его лирика, от ранних лицейских стихов и до последних лирических

набросков, однородна по своей символике. В самом деле, почти невозможно говорить о малых формах у Пушкина, ибо эти малые фрагменты срастаются воедино в монолитном произведении-жизни, на последних страницах которого возобновляются, развиваются и угасают образы первых страниц. Без осознания этой целостности невозможно постичь

лирику Пушкина.

Некоторые связи между образами столь тесны, что достаточно в стихотворении появиться одному образу, как в сознании непременно всплывает второе звено ассоциативной цепи. Так, темам рабства, мятежа и свободы неизбежно соответствуют образы волн, потока, наводнения, ущелья, тюрьмы, клетки, Петра I и Наполеона, и подобная ассоциативная связь

сохраняется даже в том случае, если предмет темы прямо не назван в стихотворении или снят автором по цензурным соображениям (например, в стихотворении «Кавказ»). При этом не следует упускать из виду, что

навязчивая и неусыпная цензура является весьма существенным фактором в истории русской литературы (это в большой степени относится и к

пушкинской поре), что способность к чтению между строк становится необычайно развитой у читающей публики, и в силу этого поэт охотно обращается к намекам и недомолвкам, то есть к «эзопову языку». Именно на фоне такого рода устойчивых ассоциативных связей читатель с особенной яркостью воспринимает те связи, которые допускают различные

вариации. В композиционном отношении это напоминает нам традиционную народную комедию (commedia del’arte), в которой возможности

импровизации выступают особенно ярко на фоне устойчивых компонентов. И в пушкинской лирике постоянно повторяются различные противопоставления - покоя и движения, свободной воли и сдержанности, жизни и смерти, — при том, что нас очаровывают и ошеломляют постоянные

причудливые изменения взаимоотношений между членами этих пар.

Эти изменчивые отношения отражаются в непрерывной изменчивости мифа о Пушкине, которого один русский писатель (Достоевский) прославляет как вечное воплощение смирения, а другой (Валерий Брюсов) - столь же убедительно - как вечный символ революции. Именно это неуничтожаемое внутреннее напряжение мы и называем «бессмертием поэта».

15 ​​ ДР Ницше.

Фридрих Ницше. Человеческое, слишком человеческое

475 (цифра важна для поиска)

Европейский ​​ человек ​​ и ​​ уничтожение ​​ наций. Торговля и промышленность, общение ​​ через ​​ письма ​​ и ​​ книги, ​​ общность ​​ всей ​​ высшей ​​ культуры, быстрая

перемена дома и местности, ​​ теперешняя кочевая жизнь всех не-землевладельцев - все ​​ эти условия ​​ неизбежно ​​ ведут ​​ за собой ослабление и в ​​ конце ​​ концов уничтожение наций, ​​ по ​​ крайней мере ​​ европейских; ​​ так что ​​ из всех их, ​​ в результате непрерывных скрещиваний, должна возникнуть смешанная ​​ раса – раса европейского  ​​​​ человека.  ​​​​ Этой  ​​​​ цели  ​​​​ сознательно  ​​​​ или  ​​ ​​​​ бессознательно

противодействует ​​ теперь ​​ обособление ​​ наций через ​​ возбуждение национальной вражды, ​​ но ​​ все ​​ же ​​ смешение ​​ медленно ​​ подвигается ​​ вперед, ​​ несмотря ​​ на временные обратные течения; этот искусственный ​​ национализм, впрочем, ​​ столь же опасен, как ​​ был опасен ​​ искусственный ​​ католицизм, ибо он, по ​​ существу, есть ​​ насильственное чрезвычайное ​​ и ​​ осадное ​​ положение, ​​ которое ​​ немногие

устанавливают ​​ над ​​ многими, ​​ и ​​ нуждается в хитрости, лжи ​​ и насилии, чтобы сохранить свою ​​ репутацию. ​​ Не интерес ​​ многих ​​ (народов), ​​ как ​​ обыкновенно говорится, а прежде всего интерес ​​ правящих ​​ династий, далее - ​​ определенных классов торговли и ​​ общества влечет к ​​ национализму; кто раз постиг это, тот должен  ​​​​ безбоязненно ​​ выдавать  ​​​​ себя  ​​​​ за ​​ доброго  ​​​​ европейца ​​ и ​​ активно содействовать слиянию наций; этому делу немцы могут оказать помощь в силу их старого ​​ испытанного ​​ свойства ​​ быть ​​ толмачами ​​ и ​​ посредниками ​​ народов. -

Кстати: ​​ вся ​​ проблема ​​ евреев ​​ имеет ​​ место лишь ​​ в ​​ пределах ​​ национальных государств, ​​ так ​​ как здесь их активность ​​ и высшая интеллигентность, их ​​ от

поколения к поколению ​​ накоплявшийся ​​ в школе ​​ страдания ​​ капитал ума и воли должны всюду ​​ получить перевес ​​ и возбуждать зависть и ненависть; поэтому во всех теперешних ​​ нациях ​​ - и притом чем ​​ более ​​ последние снова ​​ хотят иметь

национальный ​​ вид - распространяется литературное бесчинство казнить евреев, как ​​ козлов ​​ отпущения, за ​​ всевозможные внешние и ​​ внутренние бедствия. Раз

дело ​​ будет ​​ идти ​​ уже ​​ не о консервировании наций, ​​ а о ​​ создании ​​ возможно крепкой ​​ смешанной европейской расы, ​​ - ​​ еврей будет ​​ столь ​​ же пригодным ​​ и желательным  ​​​​ ингредиентом, ​​ как ​​ и ​​ всякий  ​​​​ другой ​​ национальный ​​ остаток.

Неприятные и даже ​​ опасные ​​ свойства ​​ имеются ​​ у ​​ каждой ​​ нации, ​​ у ​​ каждого человека; ​​ жестоко требовать, чтобы еврей ​​ составлял исключение. ​​ Пусть даже эти ​​ свойства имеют у ​​ него особенно опасный и устрашающий характер; и, быть может, новейший еврей-биржевик есть ​​ самое отвратительное изобретение ​​ всего человеческого рода. Тем ​​ не менее ​​ я хотел ​​ бы ​​ знать, сколько ​​ снисхождения

следует оказать в общем итоге народу, который, не без нашей совокупной вины, имел ​​ наиболее многострадальную историю ​​ среди всех ​​ народов и ​​ которому ​​ мы обязаны ​​ самым ​​ благородным ​​ человеком ​​ (Христом), ​​ самым  ​​​​ чистым ​​ мудрецом

(Спинозой), ​​ самой могущественной ​​ книгой ​​ и самым ​​ влиятельным нравственным законом ​​ в ​​ мире. Сверх того: ​​ в ​​ самую ​​ темную ​​ пору ​​ средневековья, ​​ когда

азиатские тучи тяжело облегли Европу, именно иудейские вольнодумцы, ученые и врачи удержали знамя просвещения и ​​ духовной ​​ независимости под ​​ жесточайшим личным гнетом и защитили Европу против Азии; ​​ их ​​ усилиям мы по меньшей мере

обязаны тем, что могло снова восторжествовать более естественное, разумное и во всяком случае немифическое объяснение мира и что культурная цепь, которая соединяет ​​ нас ​​ теперь ​​ с ​​ просвещением ​​ греко-римской ​​ древности, ​​ осталась непорванной. ​​ Если христианство ​​ сделало ​​ все, ​​ чтобы ​​ овосточить ​​ Запад, то иудейство существенно помогало возвратной победе западного ​​ начала; а это ​​ в известном ​​ смысле ​​ равносильно тому, чтобы сделать ​​ задачу и ​​ историю Европы продолжением греческой задачи и истории.

30 ​​ ДР Паунда

Ezra Pound

A Girl

The tree has entered my hands,

The sap has ascended my arms,

The tree has grown in my breast -

Downward,

The branches grow out of me, like arms.

Tree you are,

Moss you are,

You are violets with wind above them.

A child - so high - you are,

And all this is folly to the world.

31  ​​​​ M. М. ДОСТОЕВСКОМУ

31 октября 1838. Петербург

С.-Петербург.

О, как долго, как долго я не писал к тебе, милый мой брат... ​​ Скверный экзамен! Он задержал меня писать к тебе, папеньке и ​​ видеться с Иваном Николаев<ичем>, и что же вышло? Я не переведен! О ужас! еще год, целый год лишний! Я бы не бесился так, ежели бы не знал, что подлость, одна подлость низложила меня;

я бы не жалел, ежели бы слезы бедного отца не жгли души моей. До сих пор я не знал, что значит оскорбленное самолюбие. Я бы краснел, ежели бы это чувство овладело мною... но знаешь? Хотелось бы раздавить весь мир за один раз... Я потерял, убил

столько дней до экзамена, заболел, похудел, выдержал экзамен ​​ отлично в полной силе и объеме этого слова и остался... Так хотел один преподающий (алгебры), которому я нагрубил в продолженье года и который нынче имел подлость напомнить мне это,

объясняя причину, отчего остался я.. . При 10-ти полных я имел 9 средних, и остался... Но к черту всё это. Терпеть так терпеть... Не буду тратить бумаги, я что-то редко разговариваю с тобой.

Друг мой! Ты философствуешь как поэт. И как не ровно выдерживает душа градус вдохновенья, так не ровна, не верна и ​​ твоя философия. Чтоб больше знать, надо меньше чувствовать, и обратно, правило опрометчивое, бред сердца. Что ты хочешь сказать словом знать? Познать природу, душу, бога, любовь... Это ​​ познается сердцем, а не умом. Ежели бы мы были духи, мы бы жили, носились в сфере той мысли, над которою носится душа наша, когда хочет разгадать ее. Мы же прах, люди должны разгадывать, но не могут ​​ обнять вдруг мысль. Проводник мысли сквозь бренную оболочку в состав души есть ум. Ум — способность материальная... душа же, или дух, живет мыслию, которую нашептывает ей сердце.. . Мысль зарождается в душе. Ум — орудие, машина, движимая огнем душевным. . . Притом (2-я статья) ум человека, увлекшись в область знаний, действует независимо от чувства, след<овательно>, от сердца. Ежели же цель

познания будет любовь и природа, тут открывается чистое поле сердцу... Не стану с тобой спорить, но скажу, что не согласен в мненье о поэзии и философии... Философию не надо полагать

простой математической задачей, где неизвестное — природа. . . ​​ Заметь, что поэт в порыве вдохновенья разгадывает бога, след<овательно>, исполняет назначенье философии. Следовательно), поэтический восторг есть восторг философии. . . След<овательно>г

философия есть та же поэзия, только высший градус ее! Странно, что ты мыслишь 6 в духе нынешней философии. Сколько бестолковых систем ее родилось в умных пламенных головах; чтобы вывести верный результат из этой разнообразной кучи, надобно подвесть его под математическую формулу. Вот правила нынешней философии.. .

Но я замечтался с тобою... Не допуская твоей вялой философии, я допускаю, однако ж, существованье

вялого выраженья ее, которым я не хочу утомлять тебя... ​​ Брат, грустно жить без надежды... Смотрю вперед, и будущее меня ужасает. . . Я ношусь в какой-то холодной, полярной атмосфере, куда не заползал луч солнечный. . . Я давно не испытывал

взрывов вдохновенья... зато часто бываю и в таком состоянье, как, помнишь, Шильонский узник после смерти братьев в темнице. . . ​​ Не залетит ко мне райская птичка поэзии, не согреет охладелой души. . . Ты говоришь, что я скрытен; но вот уже и прежние мечты мои меня оставили, и мои чудные арабески, которые создавал некогда, сбросили позолоту свою. Те мысли, которые лучами своими зажигали душу и сердце, нынче лишились пламени и теплоты; или сердце мое очерствело или... дальше ужасаюсь говорить. . . Мне страшно сказать, ежели всё прошлое было один золотой сон, кудрявые грезы. . . Брат, я прочел твое стихотворенье. . . Оно выжало несколько

слез из души моей и убаюкало на время душу приветным нашептом воспоминаний. Говоришь, что у тебя есть мысль для драмы... Радуюсь. . . Пиши ее. . . ​​ О ежели бы ты лишен был и последних крох с райского пира, тогда что тебе оставалось бы... Жаль, что я прошлую неделю не мог увидется с Ив<аном> Николаев <ичем>, болен был! — Послушай! Мне кажется, что слава также содействует вдохновенью поэта. Байрон был эгоист: его мысль о славе — была ничтожна, суетна... ​​ Но одно помышленье о том, что некогда вслед за твоим былым восторгом вырвется из праха ​​ душа чистая, возвышенно-прекрасная, мысль, что вдохновенье как таинство небесное освятит страницы, над которыми плакал ты и будет плакать потомство, не думаю, чтобы эта мысль не

закрадывалась в душу поэта и в самые минуты творчества.

Пустой же крик толпы ничтожен. Ах! я вспомнил ​​ стиха Пушкина, когда он описывает толпу и поэта:

И плюет (толпа) на алтарь, где твой огонь горит,

И в детской резвости колеблет твой треножник!

Не правда ли, прелестно! Прощай. Твой друг и брат Ф. Достоевский.

Да! Напиши мне главную мысль Шатобрианова сочиненья «Génie du Christianisme» ((«Гений христианства»)). Недавно в «Сыне отечества» я читал статью критика Низара о Victor'e Hugo Гюго. О как низко стоит ​​ он во мненье французов. Как ничтожно выставляет Низар его драмы и романы. Они несправедливы к нему, и Низар (хоть умный человек), а врет. Еще: напиши мне главную мысль твоей драмы: уверен, что она прекрасна; хотя для обдумыванья драматических характеров мало 10-ти лет. Так по крайней мере я думаю. — Ах, брат, как жаль мне, что ты беден деньгами! Слезы вырываются. Когда это было с нами? Да кстати. Поздравляю тебя, мой милый, и со днем ангела и с прошедшим рожденьем.

В твоем стихотворенье «Виденье матери» я не понимаю, в какой странный абрис облек ты душу покойницы. Этот замогильный характер не выполнен. Но зато стихи хороши, хотя в одном месте есть промах. Не сердись за разбор. Пиши чаще, я буду

аккуратнее.

Ах, скоро, скоро перечитаю я новые стихотворенья Ивана Николаевича. Сколько поэзии! Сколько гениальных идей! Да, еще позабыл сказать. Ты, я думаю, знаешь, что Смирдин готовит Пантеон нашей словесности книгою: портреты 100 литераторов

с приложеньем к каждому портрету по образцовому сочинению этого литератора. И вообрази Зотов (?!) и Орлов (Александ<р> Анфимов<ич>) в том же числе. ​​ Умора! Послушай, пришли мне ​​ еще одно стихотворенье. То прелестно! — Меркуровы скоро едут ​​ в Пензу или, кажется, уже совсем уехали.

Мне жаль бедного отца! Странный характер! Ах, сколько несчастий перенес он! Горько до слез, что нечем его утешить. — А знаешь ли? Папенька совершенно не знает света: прожил в нем 50 лет и остался при своем мненье о людях, какое он имел 30 лет ​​ назад. Счастливое неведенье. Но он очень разочарован в нем. Это, кажется, общий удел наш. ​​ Прощай еще раз.

Твой.

Ноябрь ​​ 

10  ​​ ​​​​ Музей Новый Иерусалим переименовали в «художественный» музей, но изменение название не отражает действительности.

12  ​​ ​​​​ Еще одна выставка русского авангарда. Древин, Родченко, Попова, Экстер, Бурлюки. Приятно освоить эти имена, назвать родными. Разве это – не работа?!

И в Иностранной Библиотеке выставка русского авангарда!

Александр Древин: 1889-1938.

Кружок молодых латышских модернистов «Зеленый цветок».

1914: женился на Удальцовой.

1920-1932: ​​ член Института художественной культуры (Инхук)

и преподаватель Высших художественно-технические мастерских (Вхутемас).

В конце 1910-х - начале 1920-х: близость ​​ лучизму М. Ф. Ларионова.

Стиль: лирический, полный тревожного отчуждения экспрессионизм (цикл картин Беженки, 1915-1916).

Меланхоличны, просты по мотиву и в то же время чрезвычайно фактурно-выразительны по цвету его поздние пейзажи и жанры (варианты Пейзажа с белым домом, 1930-1931), рождавшиеся в поездках по стране (Алтай, Казахстан, Армения).

15  ​​ ​​​​ Небольшая маска королевы-матери. Слоновая кость. МЕТ. ​​ 

Petit ​​ masque de reine mère en ivoire - Iyoba - Benin - 16ème siècle - Metropolitan Museum of Art NY

17  ​​​​ Что было 17 ноября 1917 года, ровно 72 года назад?

ИЗ ДНЕВНИКА ГАРРИ КЕССЛЕРА

17 НОЯБРЯ 1917 ГОДА:

Умер Роден. Он был одним из моих самых моих уважаемых и старинных друзей. Я перевез его из Лондона в Париж всего за восемь дней до начала войны. «До свидания, и до встречи в среду у графини», - были его последние слова на Северном вокзале. Я знал уже тогда, что я его больше не увижу, потому что мы прочли в газетах австрийский ультиматум. На корабле он спал в кресле на палубе. Пассажиры, которые его узнавали, смотрели на него с благоговением. Когда мы вышли из Дувра, мы стояли, облокотившись на перила, и я спросил, не голоден ли он? Он ответил: «Нет, на природе я не бываю голоден, природа меня питает».

Гарри Клеменс Ульрих Кесслер Harry Clemens Ulrich Kessler.

23 мая 1868 - 30 ноября 1937.

Англо-немецкий граф, дипломат, писатель и покровитель современного искусства.

ИЗ ДНЕВНИКА ВЕРЫ СУДЕЙКИНОЙ

17 НОЯБРЯ 1917 ГОДА:

Листья осенние падают медленно, в воздухе тепло и тихо, а там, на севере, что за гадости. Сережа возвращается к завтраку и ложится спать, он Федотика проводил окончательно. Вечером Сережа делает с меня набросок и рассказывает, как он утром тонко воспринимал музыку (революция утончает чувства). Мы говорим о флирте.

28 ​​ Важный документ

Рюрик Ивнев:

Его посвящение К.С. Петрову-Водкину, автору картины «Купанье красного коня»

Кроваво-красный конь, к волнам морским стремящийся,

С истомным юношей на выпуклой спине,

Ты как немой огонь, вокруг костра крутящийся,

О многом знаешь ты, о многом шепчешь мне.

Зрачки расширились... Стою в святом волнении

И слышу запах волн, поющих о весне,

И слышу шепот душ, измученных в горении,

И, юноша, твой плач на огненном коне.

Там, где лежит туман, где степь непроходимая

Зелено-ярких вод, поют о новом дне,

И нас туда влечет мольба неизгладимая,

И там мы будем жить, а здесь мы как во сне.

Вскоре Ивнев получил письмо:

СПб. 28 ноября 1912 года

Многоуважаемый Михаил Александрович,

Право не знаю, как ответить на Ваше посвящение «Красному коню».

Радость, доставленная им, слишком серьёзна и торжественна, чтобы за нее можно было благодарить, - скажу только, что такие встречи на верху работы потому еще особенно дороги, что они прогоняют усталость и отчаяние и толкают на дальнейшие глубинные поиски.

Жму крепко руку

Ваш К. Петров-Водкин

Декабрь

2  ​​ ​​​​ L’Arte moderna. Современное искусство. Il cubismo. Кубизм. Издатели братья Фабри. Fratelli Fabbri editori. F. Mathey.

Picasso: «Quando abbiamo fatto del Cubismo, non avevamo alcuno intenzione. Когда мы создавали кубизм, у нас не было желания его создать, мы просто творили».

Нет, глупо писать не в оригинале.

4  ​​​​ Клод Адриан Гельвеций:

Я продолжаю учиться, мое воспитание еще не закончено. Когда же оно закончится? Когда я не буду более способен к нему - после моей смерти. Вся моя жизнь есть, собственно говоря, лишь одно продолжительное воспитание.

Среди книг, как и среди людей можно попасть в хорошее и в дурное общество.

Клод Адриа́н Гельве́ций Claude Adrien Helvétius.

31 января 1715, Париж, Франция - 26 декабря 1771, Париж, Франция.

Французский литератор и философ-материалист утилитарного направления.

5  ​​​​ ДР Тугендхольда

333

Яков Александрович Тугендхольд

5.12.1882 - 29.11.1928.

Российский, затем советский художественный критик, искусствовед. Родился в семье доктора медицины Александра Яковлевича Тугендхольда (1837-1898). Мать, Фелиция Осиповна преподавала арифметику в гимназии.

В 1901 окончил гимназию и поступил на историко-филологическое отделение Московского университета и одновременно в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. В феврале 1902 арестован на нелегальной сходке студентов и до конца года находился в заключении. После освобождения вместе с матерью и сестрой уехал в Мюнхен, поступил там на юридический факультет университета. Во время учёбы сблизился с социал-демократическими кругами русской эмиграции. Занимался в художественных школах Вайнхольта, Гофмана и Бронхофа, в мастерской Явленского. В 1905 с семьёй переехал в Париж. Занимался живописью и литографией в Академии Рансона и мастерской Стейнлена. Первая значительная работа - статья «Последние течения французской живописи» (1908) в журнале «Современный мир». С этого времени регулярно публикуется также в журналах «Аполлон», «Северные записки», «Новый журнал для всех». Первая книга вышла в 1910. Летом 1913 вернулся в Москву. Весной 1914 по поручению С. Щукина предпринял поездку в Германию и Францию с целью отбора произведений новой живописи для щукинского собрания. Начало Первой мировой войны застало его в Париже, откуда он вернулся в Россию с большими трудностями. В мае 1916 поступил на службу литсотрудником Земсоюза в Киеве. После революции был инструктором Отдела по делам музеев и охране памятников Наркомпроса. В июне 1919 направлен в Крым для обследования местных музеев, затем назначен заведующим отделом искусств Крымского наробораза. Осенью 1922 переведён в Москву на должность заведующего художественным отделом газеты «Известия» и журнала «Красная нива». Одновременно был сотрудником ГАХН. В марте 1923 назначен заведующим отделом изобразительных искусств Главполитпросвета. В 1925 принимал участие в организации советской экспозиции на Международной выставке декоративного искусства и художественной промышленности в Париже. С 1926 учёный секретарь и председатель секции ИЗО Отдела по изучению искусств народов СССР Государственного учёного совета Наркомпроса РСФСР. Действительный член ГАХН с 1927.

В январе 1928 назначен заведующим художественным отделом «Правды».

29 ноября 1928 умер от воспаления лёгких.

6  ​​​​ Тьерри, Рассказы из времени Меровингов. СПб.

В древности оскорбление высшей власти laese majestatis судилось по делам (Рим), а у нас - уже по словам.

10  ​​ ​​ ​​​​ «Обсидиановая голова» Мальро. 1974. (писать, что книга на французском?)

Ох, уж эта французская трезвость! Интересно было бы ​​ встретить такого человека в жизни.

Насколько он понял Пикассо, насколько он способен его понять?  ​​​​ 

12 ​​ ДР Мунка. 126 лет со дня рождения

Сейчас уже можно сказать, что мои 80-ые годы прошли под знаком Мунка: из художников он больше всего занимал мое воображение. ​​ Edvard Munch – это не только в высокий уровень мастерства, но и заряд эмоций, которые несут его картины. Во всех работах повторяются лейтмотивы, заставляющие психоаналитиков делать выводы о страхах и страстях, всю жизнь преследующих автора. Эдварду Мунку пришлось пережить немало потрясений, сформировавших его характер. В пятилетнем возрасте он потерял мать, после чего замкнулся в себе и почти год не разговаривал. Через несколько лет умерла от туберкулеза его сестра. В живописи он находит для себя утешение и отдушину. Первая же выставка работ Мунка в Норвегии принесла ему скандальную славу. Его называли «зарвавшимся анархистом», а пресса писала: «Эти картины – не что иное, как просто мазня». Тем не менее, популярность художника росла и на родине, и за ее пределами.

Друг Мунка писатель Стриндберг часто изображал конфронтацию полов, представляя женщин как «ненасытных тварей» и «узниц порока». После череды неудачных романов Мунк разделяет мнение друга. Бурный роман с Туллой Ларсен не привел к браку, и девушка пыталась шантажировать художника, угрожая ему пистолетом. Она нечаянно нажала на курок и повредила ему руку, в результате пришлось ампутировать палец.

Художник впал в затяжную депрессию и начал пить. Частые нервные срывы и злоупотребление алкоголем привели к тому, что Мунк проводит несколько месяцев в клинике для душевнобольных. Темы страсти и тревоги, страха и отчаяния повторяются в большинстве работ Мунка. Он часто изображает женщин, истязающих мужчин, как на картине «Вампир»: рыжие волосы вампирши словно опутывают и поглощают мужчину.

Психоаналитики утверждают, что художник испытывал страх перед сексом и видел в страсти смертельную опасность.

На картине «Прах» мужчина угнетен и подавлен, он сидит, закрыв лицо руками, а волосы женщины, как длинные щупальца, тянутся к нему: «Так тоска и отчаяние овладевают душой человека, затягивая ее в свои сети», – комментирует Мунк. Двойственное отношение к женщине – как к существу желанному и опасному – просматривается во многих работах Мунка. Картина «Поцелуй» вопреки теме производит гнетущее впечатление. Один из друзей художника писал: «Это две фигуры, лица которых сливаются. И место это напоминает гигантское безобразное ухо, оглушенное напором пульсирующей крови». Апофеоз тревог и страхов, мучавших Мунка всю жизнь, – это самая знаменитая его картина, «Крик». Художник создал около 50 ее версий после того, как услышал крик самоубийцы, бросившегося с моста. Цветовая гамма настолько точно передает ощущения автора, что, кажется, кричать начинают сами краски. К этой картине постоянно апеллируют в современной живописи и самых неожиданных видах искусства

15  ​​ ​​ ​​​​ Chest larnax терракотовый сундук with gabled lid с щипцовой крышкой, decorated with horns of consecration supporting double axes on which a bird is sitting.

Crete, Athanatoi

1370 - 1250 BC

Crete, Iraklion, AMI

19 ​​ Дневник Родченко

19 декабря 1917 года:

Сколько надежд, сколько начинаний крайне интересных, новых возможностей было в инициативной коллегии, как-то: Дом современного искусства из крайних новаторов, открытие новых музеев, пролетарские театры, лекции по искусству, издательство книг, мастерские, живопись. Я призывал к созданию свободной ассоциации угнетенных художников, и все это рухнуло, бессмысленно погребено какими-то тупыми плоскими людьми… И снова я сижу у себя в конуре и думаю: это было во сне… То было, начнем снова творить, снова начинать, не зная устали…

20  ​​​​ Алексис де Токвиль:

Основная цель хорошего правительства состоит в том, чтобы добиться благосостояния народа, а вовсе не в том, чтобы установить некий порядок среди нищих людей.

Никто не способен больше меня оценить все преимущества системы федеративного устройства государства. Я вижу в ней верный залог процветания и свободы человечества.

Если меня спросят, что я считаю главной причиной необычайного процветания и растущей мощи американского народа, я бы ответил, что вижу ее в чрезвычайно высоком положении американских женщин.

Алекси́с-Шарль-Анри Клерель де Токви́ль Alexis-Charles-Henri Clérel de Tocqueville/

29 июля 1805, Париж, - 16 апреля 1859, Канны/

Французский политический деятель, лидер консервативной Партии порядка, министр иностранных дел Франции (1849). Более всего известен как автор историко-политического трактата «Демократия в Америке» (2 тома, 1835, 1840), который называют «одновременно лучшей книгой о демократии и лучшей книгой об Америке».

31  ​​​​ M. M. ДОСТОЕВСКОМУ ((брату))

31 декабря 1843. Петербург

Мы весьма давно не писали друг другу, любезный брат, и поверь мне, что обоим нам это не делает чести. Ты тяжел на ​​ подъем, любезнейший... Но так как дело сделано, то ничего не ​​ остается, как схватить за хвост будущность, а тебе пожелать счастья на Новый год, да еще малютку. Ежели будет у тебя дочка, ​​ то назови Марией. ​​ Эмилии Федоровне свидетельствую нижайшее почтение мое, желаю при сем Нового года, с которым тут же и поздравляю.

Желаю ей наиболее здоровья, а Федю целую и желаю ему выучиться ходить.

Теперь, милейший мой, поговорим о делах. Хотя Карепин и прислал мне 500, но следуя прежней системе, которой невозможно не следовать, имея долги в доме, я опять с 200 руб. сереб<ром>

долгу. Из долгов как-нибудь нужно выбраться. Под сидяч камень вода не потечет. — Судьба благословила меня идеею, предприятием, назови, как хочешь. Так как оно выгодно донельзя, то спешу тебе сделать предложение участвовать в трудах, риске и

выгодах. Вот в чем сила.

2 года тому назад на русском языке появился перевод первой книжки «Матильда» (Eug. Sue), то есть одна шестнадцатая доля романа. С тех пор не являлось ничего. Между тем внимание публики было разожжено; из одной провинции прислали 500 требований и запросов о скором продолжении «Матильды».

Но продолжения не было. Серчевский, переводчик ее, бестолковый спекулянт, не имел ни денег, ни перевода, ни времени.

Так шли дела полтора года. Около святой недели некто Черноглазов ​​ купил за 2000 р. асс<игнациями> у Серчевского право продолжать перевод «Матильды» и уже переведенную 1-ю часть. Купивши, он нанял переводчика, который перевел ему всю «Матильду» за

1600 руб. Черноглазов получил перевод, отложил его к сторонке, не имея ни гроша не только издать на свой счет, но даже заплатить за перевод. «Матильда» канула в вечность.

Паттон, я и, ежели хочешь, ты соединяем труд, деньги и усилия для исполнения предприятия и издаем перевод к святой неделе. Предприятие держится нами в тайне, рассмотрено со всех сторон и irrévocablement ​​ бесповоротно принято нами.

Вот как будет происходить дело. Мы разделяем перевод на 3 равные части и усидчиво трудимся

над ним. Рассчитано, что ежели каждый может переводить по 20 страничек брюссельского маленького издания «Матильды», то к 15 февраля кончит свой участок. Переводить нужно начисто

прямо, то есть разборчиво. У тебя хороша рука, и ты можешь это ​​ сделать. По мере выхода перевода он будет цензорован. Паттон знаком с Никитенко, главным цензором, и дело будет сделано скорее обыкновенного. — Чтобы напечатать на свой счет, нужно 4500 руб. ассиг<нациями>. Цены бумаги, типографии нами узнаны. ​​ За бумагу требуют треть цены, а остальное дают в долг. Долг

обеспечивается экземплярами книги. Знакомый типографщик, француз, сказал мне, что ежели я

дам 1000 руб., то он мне напечатает все экземпляры (в числе 2500) руб., а остальное будет ждать до продажи книги. ​​ Денег нужно самое малое 500 руб. сереб<ром>. У Паттона готовы 700. Мне пришлют в генваре руб. 500 (ежели же нет, я возьму вперед жалование). С своей стороны ты распорядись, чтобы иметь к февралю 500 руб. (к 15-му числу), хоть возьми

жалование. С этими деньгами мы печатаем, объявляем и продаем экземпляры по 4 руб. сереб<ром>. (Цена дешевая, французская). Роман раскупается. Никитенко предсказывает успех. Притом любопытство возбуждено. 300 экземпляров окупают все издержки

печати. Пусти весь роман в 8 томах по целковому, у нас барыша 7000. Книгопродавцы уверяют, что книга раскупится в 6 месяц<ев>. Барыш на 3 части. Ежели мы пустим роман по рублю ассигнац<иями>, то твои 500 руб. возвратятся к тебе и издание окупится.

Вот наше предприятие; хочешь вступить в союз или нет. Выгоды очевидны. Если хочешь, то начни переводить с «la cinquième ​​ partie» ((с пятой части)). ​​ Переводи как можно более, насчет границ перевода

твоего напишу. Пиши немедля. Хочешь или нет?

Достоевский. Отвечай немедля. Прощай.