-95-

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ДНЕВНИК

 

 

2002

 

 

Важное:

Пруст

Седакова о Бродском

Зощенко

Ильницкая

Катанян

Бродский о Баратынском

 

Январь

 

1 ​​ Минц в анализе стихов Блока ​​ использует математические методы.

 

Блок:

 

Как пропел мне над бездной влюбленной

Тот, сквозь ночь пролетевший мотор...

 

Так вот мир предстанет «влюбленной бездной»!

 

2  ​​​​ Marcel Proust. A la recherche du temps perdu. I. Du cote de chez Swann. Перевод А. А. Франковского. Пруст Марсель. В поисках утраченного времени: В сторону Свана: Роман. СПб.: Сов. писатель, 1992.

Цветы, игравшие тогда в траве, вода, струившаяся на солнце, весь пейзаж, окружавший их появление, продолжает сопровождать воспоминание о них своим бессознательным или рассеянным обликом; и конечно, когда они долгие часы созерцались скромным прохожим, мечтательным мальчиком - как король созерцается затерявшимся в толпе летописцем, - этот уголок природы, этот закоулок сада никогда не могли бы предположить, что благодаря ему будут запечатлены и сохранены их самые мимолетные особенности; и все же этот запах боярышника, блуждающий вдоль изгороди, откуда вскоре его прогонит шиповник, мягкий шум шагов по усыпанной гравием дорожке, пузырь, образовавшийся возле водяного растения на поверхности реки лишь для того, чтобы вскоре лопнуть, - были унесены моим восторженным созерцанием, и ему удалось сохранить их в неприкосновенности в течение длинного ряда лет, в то время как дороги, пролегавшие мимо них, давно уже заросли травой, давно уже лежат в гробу те, кто ходил по ним, и умерло даже самое воспоминание о них. Иногда кусок пейзажа, донесенный таким образом до настоящего, рисуется настолько обособленно от всего прочего, что он одиноко плывет в моих мечтах, словно цветущий Делос, и я не способен даже сказать, из каких мест, из каких времен - может быть, просто из каких грез - берет он свое начало. Но особенно на сторону Мезеглиза и сторону Германта смотрю я как на самые глубокие пласты моей душевной почвы, как на тот нерушимый грунт, который и сейчас еще служит основанием для воздвигаемых мною построек. Объясняется это тем, что, наблюдая вещи, сталкиваясь с людьми, я пришел к убеждению, что вещи и люди, с которыми они меня познакомили, суть единственные и до сих пор еще принимаемые мною всерьез, и до сих пор еще доставляющие мне радость. Оттого ли, что вера, творящая действительность, иссякла во мне, оттого ли, что подлинная реальность образуется только памятью, - цветы, показываемые мне теперь в первый раз, не кажутся мне настоящими цветами. Сторона Мезеглиза, с ее сиренью, боярышником, васильками, маками, яблонями, сторона Германта, с ее рекой, кишевшей головастиками, ее кувшинками и лютиками, навсегда остались для меня местами, где я хотел бы жить, требуя только, чтобы можно было ходить на рыбную ловлю, кататься в лодке, видеть развалины готических укреплений и находить среди хлебов, как Сент-Андре-де-Шан, какую-нибудь монументальную сельскую церковь, золотистую как скирда пшеницы; и так как васильки, боярышник, яблони, которые мне случается встречать на полях во время моих прогулок, расположены на той же глубине, на уровне моего прошлого, то они сразу же находят доступ к моему сердцу. И все же у каждой местности есть своя индивидуальность, так что, когда мной овладевает желание вновь увидеть сторону Германта, я не был бы удовлетворен прогулкой по берегу реки, где росли бы такие же красивые, еще более красивые кувшинки, чем те, что я видел на Вивоне, и равным образом, возвращаясь вечером домой, - в час пробуждения во мне той тоски, которая впоследствии переселяется в любовь и может даже стать ее неразлучной спутницей, - я не желал бы, чтобы со мной пришла прощаться чья-нибудь чужая мама, хотя бы даже более красивая и более умная, чем моя. Нет: подобно тому, как единственной вещью, в которой я нуждался для того, чтобы заснуть счастливым сном - с тем безмятежным покоем, какого не могла мне дать впоследствии ни одна любовница, ибо мы сомневаемся в них даже в минуты, когда им верим, и никогда не обладаем их сердцем, как я получал его, вместе с поцелуем, от моей матери, всё целиком, безоговорочно, без утайки в нем какой-либо задней мысли, без желаний, направленных куда-нибудь в другую сторону, а не на меня, - был приход ко мне мамы, ее склонившееся ко мне лицо, на котором пониже глаза был, по-видимому, какой-то изъян, столь же дорогой мне, как и все в нем, - так и местность, где я вновь желал бы побывать, есть сторона Германта в том виде, как я знал ее, с фермой, расположенной несколько в стороне от двух других тесно прижавшихся друг к дружке ферм при повороте на дубовую аллею, - зеленые лужайки, на поверхности которых, когда закатное солнце делает ее зеркальной, как поверхность пруда, обрисовывается листва яблонь, - весь этот пейзаж, чья индивидуальная физиономия иногда, ночью, в сновидениях, навязывается мне прямо-таки с фантастической силой, хотя по пробуждении я не могу найти и следа от нее.

 

3  ​​ ​​ ​​​​ Купил стихи Эмили Дикинсон.

 

«Коты» ​​ Элиота.

 

Образы клочков пергамента.

Кумранские рукописи.

Пылающий духовностью клочок.

 

4  ​​​​ Ровно 94 года назад:

 

4 января 1908 года в Мариинском театре Петербурга был дан благотворительный концерт. На концерте яркой звездой русского балета Анной Павловой была впервые исполнена хореографическая миниатюра «Умирающий лебедь».

Миниатюру поставил для Анны Павловой Михаил Фокин на музыку французского композитора Камиля Сен-Санса. Единое слияние тринадцатой части оркестровой сюиты «Карнавала животных» с пластичными, как-бы перетекающими линиями танца «Умирающего лебедя», стало воплощением нежности, хрупкой красоты, подчеркивая ее зыбкость и ранимость любви.

Поэтический образ, представленный Павловой и Фокиным, стал шедевром и символом русского балета.

«Умирающий лебедь» впоследствии стал коронным номером и для Майи Плисецкой. Если бы точно было известно, сколько раз она его исполнила, это число наверняка попало бы в книгу рекордов Гиннесса. Но установить его не представлялось бы возможным - слишком часто приходилось его бисировать.

Никогда не любившая повторов, Плисецкая видоизменяла номер: выходила из разных кулис, появлялась то спиной к публике, то лицом, делала разные акценты в финальной позе. Неизменными оставались только прославившие ее на весь мир лебединые движения рук.

 

4  ​​​​ Это было 124 года назад:

 

4 января 1878 - русские войска освободили Софию от турецкого владычества. Русско-турецкая война 1877-1878 гг. стала одной из самых удачных военных кампаний России против Турции. Западный отряд генерала Гурко в исключительно трудных условиях перешёл через Балканы и (23 декабря 1877) 4 января 1878 года занял Софию.

Участник кампании художник В.В. Верещагин увековечил это событие картиной «Шипка – Шейново. Скобелев под Шипкой».

Победа! Выиграна не битва – выиграна война. Боевой путь освободителей Болгарии отмечен множеством памятников. Шипка сама стала памятником – как место, где русская кровь особенно обильно пролилась ради братского православного народа. Там, на одной из мемориальных досок, можно прочесть стихи, много говорящие русскому сердцу:

 

Вдали от русской матери-земли

Здесь пали вы за честь отчизны милой,

Вы клятву верности России принесли

И сохранили верность до могилы.

Вас не сдержали грозные валы,

Без страха шли на бой святой и правый.

Спокойно спите, русские орлы,

Потомки чтут и помнят вашу славу...

 

4  ​​​​ Дал Оле мои дневники – и она не смогла их воспринять. ​​ Неужели так трудно? Перед ней ​​ спасовала и Храмова. ​​ Отношений не получается.

 

5  ​​​​ И. Кант. Критика чистого разума.

Как же странно, что эта книга прочертила мою жизнь не менее, чем «Улисс».

Так я сам себе выбираю недоступные, недосягаемые вершины, к которым слепо тянусь, как к солнцу.

 

6  ​​​​ ТВ-6 ​​ рассказало, что Жванецкий купил свою машину только три дня назад.

Очевидно, что он стал жертвой банды, что охотится за машинами.

Нет ни малейших шансов, что правительство способно хоть как-то противостоять этой мафии.

Машину Жванецкого, может, и найдут, но в целом это ничего не изменит.

 

Вот такое приходится писать в литературный дневник.

 

7  ​​ ​​​​ Вспоминается «Железная пята» ​​ Джека ​​ Лондона.

Нашел текст, но не содрать из сети.

 

На пару дежурств ​​ я договорился не работать на складе.

 

В интернете нет страниц: ​​ все рассказы написаны как бы на огромном белом листе.

 

8  ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ В этот ​​ день в ​​ 1934 г. в Москве умер Андрей Белый.

 

«Борис Николаевич Бугаев родился 14 (26 н. с.) октября в Москве в семье профессора Московского университета. Получил домашнее образование, окончил гимназию Л. И. Поливанова (1899) и естественное отделение математического факультета Московского университета (1903).

Поступил на историко-филологический факультет (1904), в 1905 г. прекратил посещать занятия, в 1906 г. подал прошение об отчислении.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Литературный дебют - «Симфония (2-я, драматическая)» (Москва, 1902); затем «Северная симфония (1-я, героическая)» (1904), «Возврат» (1905), «Кубок метелей» (1908) в индивидуальном жанре лирической ритмизованной прозы.

В 1901-03 входит в среду символистов, группирующихся вокруг издательств «Скорпион» (В. Я. Брюсов, К. Д. Бальмонт, Ю. Балтрушайтис), «Гриф» (С. А. Соколов alias Кречетов и Н. И. Петровская), знакомится с Д. С. Мережковским и З. Н. Гиппиус. С 1903 г. переписка и с 1904 г. знакомство с А. А. Блоком. Участие в журналах «Мир искусства», «Новый путь», «Весы», «Золотое руно», «Перевал»; сборник стихов «Золото в лазури» (1904).

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ В 1906 - 1907 гг. в Мюнхене и Париже. По возвращении активное участие в литературной жизни, сборники стихов «Пепел» (1909), «Урна» (1909), роман «Серебряный голубь» (1909; отдельное издание 1910), очерки «Трагедия творчества. Достоевский и Толстой» (1911).

С Э. К. Меттнером и Эллисом основал издательство «Мусагет» (1910).

Итоги творческой деятельности ​​ - в сборниках статей («Символизм», 1910; «Луг зеленый», 1910; «Арабески», 1911). Сближение и гражданский брак с художницей А. А. Тургеневой; путешествие Сицилия - Тунис - Египет - Палестина (1910 - 1911), описанное в «Путевых заметках» (1911 - 1922).

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ В поездке по Западной Европе увлечение антропософией Рудольфа Штейнера (1912); роман «Петербург» (1913; сокращенная редакция 1922).

В 1914 - 1916 гг. в Дорнахе (Швейцария) участвует в строительстве антропософского храма Гетеанум. В 1916 г. возвращается в Россию. В 1914 - 1915 гг. роман «Котик Летаев» (отдельное издание 1922), первый в задуманной серии автобиографических романов (продолжен романом «Крещеный китаец», 1921; отдельное издание 1927).

Первая ​​ мировая война - проявления общего кризиса западной цивилизации: цикл «На перевале» , 1918.

Революция – спасительный ​​ выход: ​​ очерк «Революция и культура» (1917), поэма «Христос воскрес» (1918), сборник стихов «Звезда» (1922).

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ В Каунасе 23 октября - 16 ноября 1921 г.

В ​​ ожидании визы в Германию читает лекции «Кризис сознания», «Слово творчества», «Ритмический жест», о Л. Н. Толстом.

1921 - 1923 гг. в Берлине,  ​​​​ разрыв с Тургеневой и Штейнером.

По возвращении в Советскую Россию:

Романная дилогия «Москва», 1926,

роман «Маски» (1932),

мемуары - «Воспоминания о Блоке» (1922 - 1923) и трилогия «На рубеже двух столетий» (1930), «Начало века» (1933), «Между двух революций» (1934).

Теоретико-литературные исследования «Ритм как диалектика и «Медный всадник»« (1929) и «Мастерство Гоголя» (1934)».

 

9  ​​​​ Прекрасная книга Фатеевой «Контрапункт»: ​​ остросовременный анализ, и тонкий, и проникновенный.

Вот так надо писать ​​ о литературе!

Я так не могу, а потому и рад, что пролетело в ЛГУ с литературоведением.

Интертекстуальный ​​ анализ.

Ната́лья Алекса́ндровна Фате́ева.

Родилась 7 июня 1956.

Российский лингвист, филолог, семиотик. Главный научный сотрудник Института русского языка имени В. В. Виноградова РАН.

 

10  ​​​​ В ночи не мог спать: воспоминания о блеске цирка.

Так в жизни не хватает этого пустого блеска!

Так утомительно, так трудно быть серьезным!

 

11  ​​​​ Проснулся – и благодарю Бога.

Живу!

 

Весь день печатаю дневники в компьютер.

 

12 ​​ «Общая» ​​ о переписке ​​ Ремарка и Дитрих.

 

13  ​​​​ Вот что написал:

 

«Троица а ля Митьки.  ​​​​ Жили-были Авраам и Сара.

Однажды вышел Авраам на кухню – глядь, три мужика в белых балахонах распивают на его кухне!

Мирно закусывают и в ус не дуют.

- Ребята, вы чего? – обиженно буркнул он. – Это вам не забегаловка! Это кухня, как-никак.

- Да ты что, дядя! – радостно заорал один. – Ты, что, не видишь, кто мы?

- Вот-вот! – сказал Авраам. – Я и хочу знать, кто вы.

- Мы – ангелы. Не видишь, что ли? Федька, покажи крылья!

Тут Авраам увидел изящные крылышки, аккуратно сложенные на подоконнике.

- Все равно не верю, - упирался он. – А дуб маврикийский?

Мужик посерьезнел:

- Давно спилили. Сам посуди, дядя, зачем он нужен? На глазах разваливался. Ну, Аврам, говори, чего ты хочешь. Хочешь ребенка?

- Нет, - испугался Аврам. – Двоих вырастил – хватит. ​​ 

- Выпить с нами не хочешь?

- Не могу, ребята: старый я очень, голова кружится.

- А посидеть с нами не хочешь?

- Знаете, я бы лучше поспал: как-никак, воскресенье.

Знаете, ребята, если вы на самом деле ангелы, сделайте мне отопление. Чтоб круглый год. А то греюсь под боком у Сары. Формально ЖЭК нас отапливает, но на самом деле – фига! Не знаю, за что квартплату плачу.

 

- Сделаем, - кивнул вихрастый парень.

- Гаврилка не соврет, - сказал тот, что постарше.

- Точно? – спросил Аврам. – Обещаешь?

- Конечно, папаша. Так что иди себе дрыхай спокойно.

- Спасибо, ребята.

- Иди, дедушка, не грусти, - сказал на прощанье высокий».

 

14  ​​​​ ПОЗДРАВЛЕНИЕ ТЭФФИ

14 ЯНВАРЯ 1917 ГОДА:

 

Вот и Новый год! 1917-й!

Наученная горьким опытом девятьсот шестнадцатого, от поздравлений отказываюсь. Подумайте только: ровно год назад мы поздравляли друг друга с девятьсот шестнадцатым! С такой-то гадостью! Это вроде:

- Крепко вас целую и от души поздравляю: у вас пожар в доме и тетка зарезалась.

Я с девятьсот семнадцатым никого не поздравляю.

Но так как человеческий организм требует поздравления в определенные вековой мудростью сроки, то и я поздравляю:

- Поздравляю с тем, что кончился, наконец, 1916 год!

Глупый был покойничек и бестолковый. Злился, бранился, а под конец жития - с голоду, что ли? - о весне залопотал, - такую поднял распутицу (это в декабре-то!), что весь лед в реках осел, и полезло из прорубей невесть что.

Непочтенный был год.

 

14 ​​ В дневниках слишком много черновиков.

Да!

Я в них запутался.

Часто мне трудно разделить дневник и рассказ.

 

15  ​​​​ «Хомо сапиенс» Пшебышевского.

 

Даже сейчас, далеко от Парижа, мне чудится, Бодлер идет наугад.

Неожиданно он видит себя мертвым и сгнившим – и пишет «Падаль».

Чтоб отвязаться от видения.

 

16 ​​ Сын читает «Онегина» так внимательно, что и от нас требует полной тишины.

 

17  ​​ ​​ ​​​​ В 1895-ом Вячеслав Иванов пишет диссертацию о государственных откупах в древнем Риме.

 

Интертекстуальный анализ показывает наличие в произведении писателя тем, мотивов и образов предшественников, помогает раскрыть постоянный диалог настоящего с прошлым, показать жизнь произведения в «большом» времени.

 

«Интертекстуальность, понимаемая как наличие в тексте элементов (частей) других текстов, присуща любому тексту. Однако если это свойство становится для данного текста доминирующим, то он теряет цельность, (что можно наблюдать на примере “Утра” А. Белого – текста с тематической недостаточностью). Чтобы восстановить цельность, нужно найти и собрать воедино все интертекстуальные связи такого текста с другими текстами. Вся совокупность таких связей будет представлять не что иное, как модель “обычного” текста – цельного и семантически автономного. Задача интертекстуального анализа в том, чтобы дополнить семантику текста “до цельности”.

Предметом интертекстуального анализа, по мнению исследовательницы Ренаты Лахман, оказывается семантический уровень, так как главный акцент при анализе текста делается на смысловом структурировании текста и его интерпретации, и это соотносится с понятием «память текста».

Интертекстуальный анализ обсуждается (в рамках ключевого противопоставления декомпозиция - ​​ рекомпозиция) в контексте модернизма, авангарда и постмодернизма. В итоге оказывается, что интертекстуальность еще не стала частью постмодернистского литературного дискурса, так как постмодернизм хотя и прошел уже фазу скепсиса по отношению к выражению и содержанию, но рефлексии этого состояния не наблюдается.

 

17  ​​​​ ИЗ ДНЕВНИКА ЛИЛИ БРИК

 

17 ЯНВАРЯ 1917 ГОДА:

 

К нам стало ходить такое количество народа, что квартира стала мала. В том же доме, пониже, освободилась огромная, в шесть комнат. Мы переехали туда без всякой мебели. Одну комнату назвали библиотекой, - у Оси, по обыкновению, накопилось страшное количество книг, - другую танцевальной. Еще в верхней квартире я затеяла учиться танцам, настоящей балетной классике, и в танцевальной комнате была приделана к стене длинная палка, а у противоположной стены поставлено зеркало, и каждое утро у нас форменный танцкласс в пачках и балетных туфлях.

 

18 ​​ Насмешки над честностью - от Киндюк, учительницы литературы: она старалась быть честной во что бы то ни стало.

Не было сердечности: была ложно понятая честность.

Почему она никогда не интересовалась моими знаниями литературы?

Я ведь много читал.

Ну, и что?

Ей было скучно вытаскивать из меня индивидуальность, она просто отрабатывала часы.

Что ж, винить ее за это?

 

19 ​​ Я не могу забыть, как, говоря, Валентина Александровна Киндюк оттопыривала свой мизинец и постоянно поправляла и без того прочно сидящие очки.

В ней не было движения, «драйва drive», она совсем не трогала меня.

Мне неприятно, что идеологичностью и ограниченностью своих требований она разделяла нас, учеников, делала нас чужими друг другу.

Она почему-то часто краснела, словно выдавала не методически верные суждения, а что-то скабрезное.

 

20  ​​​​ ДР Феллини

 

Federico Fellini, 1962:

 

Auf jede Periode eines dumpfen Materialismus folgen immer Zeiten der Geistigkeit. Im Augenblick leben wir wie in einem finsteren, bedrohlichen Tunnel, unfähig, uns einander mitzuteilen, aber in der Ferne meinen wir bereits ein Licht zu erkennen, das Gefühl einer neuen Freiheit: wir müssen uns darum bemühen, an diese Möglichkeit der Rettung zu glauben.

 

20  ​​​​ Теперь моя литература – погружение в ​​ жизнь.

 

21  ​​ ​​​​ Забавно, что Аня М предложила технические переводы именно сейчас, когда у ​​ меня все налаживается.

 

22 ​​ «Рассвет» Рембо.

Поэтический идеал!

Почему от ​​ поэзии нельзя потребовать, чтоб она выражала душу человека?

Пусть это будет триумф воображения!

23  ​​​​ С утра, даже не поспав, печатаю моего «Иисуса»: гоню из ​​ Лексикона в Ворд.

 

25  ​​ ​​ ​​ ​​​​ У ​​ моей ​​ Оли ​​ встретил ​​ поэтессу: ​​ Фатима Цаголова.

 

Ты устанешь молоть чепуху,

я же встану смолоть тебе кофе,

но прильнет обреченно твой профиль

к первородному сну, как к греху.

 

И в привычном ознобе тоски

я почти равнодушно отмечу:

«Вот еще один умерший вечер

тихо гасит огней маяки».

 

И скользит удивленная жизнь

мимо грустных вокзалов свиданья,

где пожизненный зал ожиданья,

как осиновый листик дрожит.

 

Вроде, ничего.

Но не выше быта.

Еще одна Оля.

Если теория, то уже и не стихи, а желание казаться умной.

Она красива, но острота черт смывается, ей уже надо бороться за свою красоту.

Мне даже стыдно читать такое после Ахмадуллиной.

Ах, Беллочка.

К Фатиме невозможно приблизиться: настолько она проникнута своими теориями.

Что за мысли?

Слава богу, я их не узнаю никогда.

Психологически она раздергивает хрупкую Олю – и ОИ как бы не понимает этого.

Разбирайся в их бабских делах!

 

И вообще, ОИ больше всего надо, чтоб с ней рядом тихо сидел кто-то, кто готов ее понимать.

Найдет она такого?

 

Такие красивые женщины, пишут стихи вовсю (была и Лиза), ​​ но все ​​ - не поэтессы.

Им бы заниматься чем угодно, только не писаньем стихов.

Зайчики, бабчатушки!

Ну, нет у вас величия души – и тут ничего не поделаешь.

 

26  ​​​​ В ночи – тучи оборванныхъ строчек.

Поэт, что ли, скотина?

 

30  ​​ ​​​​ Сын Оли – в реанимации.

Ей не до чего и не до кого.

 

Тексты Белого.

Что-то в «Бориньке» запальчивое, юное, бодрое, никак не соответствующее ужасу событий.

 

Дневники – на летучих листках.

Много приходится писать в темноте.

 

ОИ читает мои стихи.

Такую вот глупость несу в дневник.

 

31 ​​ Франсуазу Саган обвиняли в укрывательстве от налогов.

 

Рембо

За двадцать лет чтения его стихов они становятся все ближе. Он показывает сюрреалистичность ​​ быта - и сюр предстает совсем близким, уже не понимаешь, как можно его не заметить.

 

«Пьяный корабль» и - Гумилев:

 

В море отсветы янтаря

И кровавых кораллов лес,

Иль то розовая заря

Утонула, сойдя с небес?

 

Для меня это перепев Рембо, а не самостоятельные строчки: в русской традиции нет столь интенсивных нагромождений цвета.

Разве не удивительно, что русских стих держится подальше от традиции Рембо, явно предпочитая англо-американскую традицию?

 

Февраль

 

1  ​​​​ Стихи Лорки.

 

Меня поражает, что часто женщины красивы вопреки тому, что они несут в этот мир.

Черты ОИ словно б расслабились, растеклись после этой поездки, получившей трудной: пришлось бороться за сына.

Вот наши знакомства с людьми: они приглашают нас в свои битвы.

Не в свою любовь, а в свои битвы.

 

2  ​​ ​​​​ «На маяк» Вульф.

Проза умной женщины.

 

Писать – организовывать свою жизнь.

 

3 ​​ «Пары» Апдайка.

 

4  ​​​​ Расписал мои чувства по полочкам.

Скучно.

Ни за что не стал бы делать, кабы не на английском.

Развел житейский «страх» и метафизический «ужас».

 

Классифицировать мою глупость!

 

5 ​​ Поэт Кедров по ТКК.

Интересная кинохроника 1941 года.

В истории больше нежности, чем в личных отношениях.

 

6 ​​ Олонецк, Тамбов, Питер - в этих городах не прижился Державин-администратор.

 

Таня Граус, «Смерть носорога».

Проскуряков.

 

7 ​​ Тепло, солнце.

Весна!

 

Странно, но у Ольги совсем нет милого женскрго взгляда: только напряженный.

Так у многих современных женщин: чувствуется, что им трудно отстаивать себя.

 

8 ​​ Ольга Седакова

 

Воля к форме

 

Самое важное, самое интересное в Бродском для меня - и то, что больше всего внушает к нему почтение и благодарность, - относится не к собственно стихотворной области. Если стих Бродского, его фраза и период (и его проза о стихах) звучат с неоспоримой реальностью, если они явно есть (а про множество сочинений именно этого и не скажешь), то дело здесь уже не в “искусстве поэзии” в узком смысле, не в “привычке ставить слово после слова”. Дело в том, что это высказывание - человеческое высказывание. Высказываний на свете несопоставимо меньше, чем текстов. Стихи Бродского, в общем-то, - такие же “другие” среди стихотворных текстов его ровесников и младших современников, как “Москва -Петушки” среди окружающей их “профессиональной” прозы. На эти вещи - или в эти вещи - ушла жизнь автора, а не свободное от жизни “рабочее” время. И потому можно спорить с содержанием этого высказывания, можно сожалеть, что высказанными оказались эти, а не другие вещи, можно не принимать тона, который, как известно, делает музыку, - но с реальностью, с событийностью этой речи ничего не сделаешь.

Естественно, я нисколько не хочу этим принизить собственно поэтического дара и труда Бродского. Однако одаренных, и очень одаренных, людей было немало и среди его ровесников, и в младших поколениях. Если говорить о труде, умственном и душевном труде, круг этот уже очень сузится. Мыслить и трудиться как-то не входило в обязанности наших поэтов - и официальных, и неофициальных. Многие считали это просто вредным для блаженно-наивной поэтической души. Иным на десятки лет хватало двух-трех мыслей, формальных и содержательных, например: употреблять поменьше эпитетов - или внедрять бойкие прозаизмы - или решить, что предметная реальность важнее всех “абстракций” и потому “деталь” всегда вывезет. Так что тема труда уже подводит к тому, о чем я хочу сказать. Бродский с самого начала взялся за трудные вещи. Он принял словесность как служение - а это совсем другое дело, чем “самовыражение”, охота за “удачами”, более или менее регулярное производство текстов и т.п.

Бродский стал тем, что в английской традиции называют “национальным поэтом”, то есть центральным автором своей эпохи, человеком, влияющим на историю. Он гениально угадал, что в такой момент в такой стране центр располагается в провинции, в радикальной центробежности: даже не в движении протеста, а в глубоко личном, “частном” отстранении от государственной службы любого рода. Императив “частного лица”, который он заявил, и был центральной - гражданской, этической, эстетической, в конце концов, государственной - задачей времени. Эта “частность” личного существования приняла у Бродского монументальный масштаб. (Попытка “национального поэта” в старом понимании, Сверхцентральной фигуры давала в это время, в общем-то, пародийный, популистский вариант Евтушенко.) Национальным поэтом всего поколения была Ахматова: она была голосом жертв. Новый национальный поэт Бродский стал голосом великого Отказа. Требовалось построение одиночества, построение ситуации человека один на один с вселенским пейзажем, говоря по-пушкински, “самостоянья человека”. Требовался человек, который не потеряет себя и в том случае, если у него будет отнято все. О таком человеке за годы режима забыли. Я говорила выше об одаренности, которой как будто было мало, чтобы что-то сделать: но есть такая одаренность, такое реальное чувство дара, которое и делает смешным мысль о компромиссе:

 

Волхвы не боятся могучих владык,

И княжеский дар им не нужен.

 

Бродский проделал большой труд осознания, рефлексии того положения вещей, какое сложилось в тогдашней словесности. Первый и самый очевидный шаг, который он предпринял, - это выход из той изоляции, содержательной и формальной, в которой к 60-м годам по известным причинам оказалась русскоязычная традиция. Я имею в виду не только его раннее влечение к опыту польской и английской поэзии, но и в границах отечественной словесности - выход из круга “классики” XIX века (и ее эпигонов) к допушкинским образцам и к модернизму XX века. “Нормальный классицизм”, избранный им, был чутким ответом историческому моменту. Экспериментальное, авангардное было бы при таком расположении светил, “на выжженной земле” культуры, как Бродский описал положение своего поколения в Нобелевской речи, безответственной и анахроничной позицией.

В то время у нас ненавидели аналитизм: его бранили “сальерианством”; гармонию поверять алгеброй почиталось кощунством. В своей неофициозной, практической версии советская поэзия - как и советское искусство вообще - представляло собой, в сущности, эпигонский романтизм.Так что страх перед всем “сухим, отвлеченным, теоретическим”, неприязнь ко всякой формальной и содержательной сознательности были для него вполне органичны. Бродский выжигал в себе всяческий романтизм, всякую сентиментальность и мелодраматизм каленым железом. Холод и дистанция - эти навыки хотел он привить русскому стиху. И здесь, конечно, отстраненный и ироничный даже в своих метафизических образах этос английского стиха был очень кстати.

В русской словесности было время, когда возникла такая же необходимость в дистанцированном, рационально проясненном и отстраненно называющем свой предмет слове. Тогда его называли “метафизическим языком”. И донором тогда оказалась не английская, а французская словесность. В переписке Вяземского, Баратынского, Пушкина необходимость выработки “метафизического языка” обсуждается в связи с переводом романа “Адольф” Б. Констана. Что, собственно, имелось в виду под “метафизическим языком”? Это выражение, заимствованное у Мадам де Сталь, применялось к описаниям определенного рода психологии: сложной и слабой психологии “современного человека”. Чтобы различать и прояснять изгибы этих противоречивых переживаний, требовалось отстраниться от собственной психической жизни, стать “наблюдателем” своих чувств. Точность и холодность таких “наблюдений” ценилась весьма высоко. И поэтическим явлением этот “метафизический язык” стал в лирике Баратынского. Речь шла, в сущности, о чем-то большем, чем язык: сама позиция Баратынского-лирика - “метафизическая” (в обсуж-давшемся выше смысле) позиция, отстранение, post factum фиксирующая причины и следствия, антитезы и совмещения, “вид” вещи и ее “суть”.

Мы можем заметить, что Бродский еще усилил отстраненность “метафизической” позиции Баратынского: он дистанцируется не только от собственной психологической - но и от телесной данности (известные снижающие автопортреты). Но, как и в первой трети прошлого века, речь вновь идет о “современном” человеке, о какой-то новой опустошенности в “конце прекрасной эпохи”. Выход, предложенный Бродским, - выход в пустыню (ср. “Остановка в пустыне”), в ту “бесплодную землю” современности, которую открыли его европейские учителя, Элиот и Оден. Бродский выступает как суровый моралист: пустыня (как пишет он в стихотворном послании другу-поэту) лучше, чем сладости египетского рабства, фата-морганы лирических садов, призраки оазисов.

 

Потусторонний звук? Но то шуршит песок,

Пустыни талисман в моих часах песочных.

 

Другие, непризрачные, сады им не обсуждаются.

Сдержанность (холод) и дистанция, выработанная Бродским, так и остались для многих читателей “иноземными”, как видно из показательной критики Солженицына. Другие - и многие - с удивительной легкостью усвоили эту позицию, которая тут же превратилась в позу, в гримасу неприятного снобизма или дендизма, которая застыла на лице бесчисленных подражателей Бродского. Гримаса бывалого человека, которого ничем не удивишь и ничем не восхитишь. Однако Бродский не был таким человеком! Моральный урок, который он преподавал (а он, несомненно, близок к классическим моралистам: ср. “Назидание”), был уроком стоицизма, а не цинизма. Легко назвать вещи, которых скепсис Бродского никогда не касался: прежде всего, это само “служение Муз” (“и несомненна близость божества”) и служители языка, поэты, о которых он говорит с глубочайшим почтением; это язык, к которому он испытывал какое-то религиозное чувство; это горе (“Только с горем я чувствую солидарность”) и вообще человеческая немощь; это свобода, которая “всего милей, конца, начала”; это личное достоинство и взрослость. .. Можно сказать, что в целом высказывание Бродского - это “наставление о мужестве”: о том, что требуется с достоинством вынести невыносимое. За его отстраненным тоном слышно непреодоленное и непреодолимое горе, “вой”, которого он себе не позволяет. Тот ли это стон, о котором говорит Баратынский в “Осени”, “вполне торжественный и дикой”, не берусь судить. Но не только счастье, а простая веселость представляется в таком мире своего рода предательством.

Мне кажется, что метафизическое (не в обсужденном выше, а в привычном смысле метафизики) толкование Бродского преувеличено (не говоря уже о попытках обнаружить в нем какую-то буддийскую мистику, как в одном из опубликованных в “НЛО” очерков). С английскими метафизиками если что и роднит его, то острое и неотступающее переживание смерти, конечности, распада (барочная травма тления, во всей силе представленная, скажем, в “Надгробном слове самому себе” Джона Донна, где вся человеческая жизнь, начиная с утробного состояния, представлена как череда смертей). В этом свете действительность, несомненно, выглядит смещенно (“вид планеты с Луны”) - но метафизическое ли это смещение (во всяком случае, в традиционном смысле метафизики)? Скорее уж физика, причем ньютоновская, механическая физика, ее время, пространство, масса, трение, скорость и т.д. оказываются каркасом образности Бродского, перекрывая частности мира, черты лиц, очерки вещей. Непреходящий мир метафизики совсем другой.

Вторая сближающая Бродского с барочными метафизиками черта - воля к форме, виртуозной форме. Минимальная единица этой остроумно, сложно и жестко организованной формы - строфа. Язык (сам по себе рыхлый и довольно тусклый язык 3), схваченный силовым полем формы, архитектоники, ставший таким образом вещью (кажется, главное слово Бродского), - едва ли не единственная сила, противодействующая распаду, всеобщему рассыпанию в тлен и пыль, в которое вовлечена его вселенная. Так часто высказывался и сам Бродский, и почитаемый им Оден.

Воля к форме, утраченная современным постмодернистским творчеством, создает интересный парадокс. Бродский, реформатор отечественной словесности, на фоне актуальной европейской и американской поэзии выглядит чрезвычайно консервативным автором (еще более консервативным он часто становится в переводах, выравнивающих его стилистику, просеивающих вульгаризмы его языка). Он представляется своего рода парнасцем, поздним классиком (античные мотивы, культурофилия, традиционные жанры и формы, дисциплина версификации и под.), образцом “настоящего” поэта, на который указывают культурные политики Back to Basics. Левые поэты относят Бродского к истеблишменту.

При этом самым консервативным элементом его поэтики оказывается дискурс: неразрушенная рациональная и синтаксическая структура речи. Такой, вразумительный, язык относится к допороговому миру: а то, что более всего лирично в новейшей поэзии, изображает запороговый мир, некое измененное внесловесное состояние сознания, некий транс, выраженный асинтаксичностью, разрушением линейной горизонтальности смысла. Образец такого рода поэзии на русском языке - Геннадий Айги, вероятно, самый популярный ныне поэт Европы.

Более всего асинтаксичность ударяет по глаголу. Глагол практически исчезает. И это естественно: глагольная семантика, увязывающая высказывание с лицом, временем, характером действия, говорит о хорошо координирующемся в реальности, здоровом сознании. Конечно, и синтаксис Бродского не так прям и прост, и его фразу как бы сносит по касательной. Но в целом на фоне рухнувшей грамматики - и тем более логики - его речь выглядит до странности правильной. Можно сказать, что рациональный консерватизм Бродского возвращает европейской традиции ее саму - в уже забытой ею стадии.

Итак, едва ли не язык, схваченный формой, - единственное противодействие космической энтропии... И все-таки нет. Прислушавшись к речи Бродского, к реальности его говорения, с которого я начала, мы чувствуем, что все-таки нет. Прежде чем быть высказанным, что-то должно просто быть. В конечном и в начальном счете и выдержка формы, и усилие говорения держатся на человеческом материале, на личном решении, с которого я и начала: на воле сохранить достоинство человека. Совсем просто говоря: на порядочности - или, как называл это сам Бродский, на врожденной брезгливости. В другом случае, как показала ближайшая история, уже не получится и стихов. Тот, кто хорошо прочел Бродского, вряд ли предпочтет выгоды несвободы, вряд ли согласится, что вещи (в том числе религиозные и политические “вещи”) можно разделить на “цели” и “средства” таким образом, что первые извинят вторые, - или так: что “вообще” это нехорошо, но “в данный момент” необходимо.

Мне часто приходит на память картина, свидетелем которой я однажды оказалась: в старинном венецианском палаццо на званом вечере Бродский стоит перед одним из гостей (местным композитором) и в чем-то убеждает его, как учитель школьника. “The dignity of man...” - я прислушиваюсь. “The dignity of man, - страстно внушает Бродский итальянскому маэстро, - consists in his obedience”. “Достоинство человека состоит в его послушности”. Эта тема послушности кажется странной после всего, что я говорила о воле и интеллектуализме Бродского, но именно в ней основание и того и другого. Послушным может быть тот, кто в самом деле что-то слышит.

 

НЛО, 2000 N45

 

Конец статьи Седаковой

 

9 ​​ Блуждания по Москве.

 

10  ​​​​ ДР Пастернака

 

Скорей со сна, чем с крыш, скорей

Забывчивый, чем робкий,

Топтался дождик у дверей

И пахло винной пробкой...

 

11 ​​ В гостях у Оли.

Музыкальный менеджер, «друг» Оли, непрестанно меня обнимал, захотел мою экскурсию и прочее.

В общем, шокировал явным проявлением гомических наклонностей.

С дамами проще.

 

Дома печатаю экскурсии.

Освободиться от собственного почерка!

 

12  ​​ ​​​​ В ​​ некоем ​​ Клубе ​​ с Олей.

Что это?

«Фронт Радикального Искусства - независимое творческое объединение. Основано в январе  ​​​​ 1999-го г. на базе альтернативной коалиции поэтов КоФТа (Коалиция Футуристических Талантов). Фронт Радикального Искусства проводит литературно-музыкальные концерты, концептуальные акции, осуществляет выпуск книг, периодических изданий, аудио и видео-продукции. Деятельность Ф.Р.И. направлена на пропаганду идей эстетического «радикализма».

Основой поэтической программы Фронта Радикального Искусства является эстетический  ​​​​ синтез консервативно-революционной литературной Традиции и «радикального» Авангарда, ​​ преодоление пост-пост-модернистской эстетической дисперстности, воплощенной в виртуализованном конфликте «формы» и «содержание».

Ф.Р.И. не причисляет себя ни к какому ​​ из существовавших когда-либо и существующих ныне литературных направлений, осознавая корни своей эстетики в поэзии футуризма, экспрессионизма, мистицизма, концептуализма, рок-поэзии и т.д».

 

Едрит ​​ твою мать!

Особенно умиляет ​​ «преодоление пост-пост-модернистской эстетической дисперстности».

Оля, да зачем нам все это?

Но как меня-то провели в этот клуб?!

На карточке написали: «Писатель, литературовед, переводчик, просвещенный человек».

Спасибо Юре: я бы не решился так заявить о себе.

 

13  ​​​​ Как же легко Пастернак затмевает всех современных поэтов!

Только Бродский вровень с ним.

 

Странно, что давным-давно Достоевский очертил рамки ужаса русской жизни.

Я этим потрясен.

Чем ​​ больше узнаю жизнь, тем более прав оказывается именно этот писатель.

 

16 ​​ Дневник Константина Паустовского:

 

16 ФЕВРАЛЯ 1917 ГОДА:

 

Вче­ра я был на лекции о русском писателе - Анна Ахматова прострелила меня своими египетскими глазами. Сиял лысиной и золотом зубов Серафимович с ужасающим корявым лицом Квазимодо и хмельными глазами, по-английски строг, изыскан и стар был Бунин с глухим голосом и легким хохлацким акцентом. Изящный, как юноша, Станиславский и другие. Шайка репортеров и газетчиков - сварливый, глупый, завистливый народ, щеголяющий дешевым цинизмом. Как сказал Потемкин - в публике было «электрическое» настроение. Много шумели. Но почему-то все это показалось мне отжившим, старым, не волнующим.

 

17  ​​ ​​ ​​ ​​​​ ОИ  ​​​​ ей не выдержать напряженного графика встреч и вечеров, который она себе придумала.

Конечно, мне ни слова.

Мучительное, неприятное в этих отношениях, но все же я страшусь разрыва.

Да и отношения ли это?

Что это?

 

23 ​​ Что читаю?

Антология ​​ французской поэзии и ​​ «Адриан» Юрсенар.

 

28 ​​ Эти последние десять дней – тяжелая работа гида.

Да, заработал, но вымотан бесконечно.

Приятно, что себе самому доказал знание иностранных языков.

 

Фриш

В семидесятые он стал столь популярным, что соперничал с Маркесом.

Почему многие его произведения годами носил в голове? Маркес впечатлил куда меньше.

Подлинное увлечение Маркесом – уже девяностые годы, когда смог читать его в оригинале.

 

Март

 

1  ​​​​ Источники информации:

Новая газета

Дневник новостей (Испания)

Евроновости

Немецкая волна

Радио «Свобода»

«Эхо Москвы» (радиостанция)

Официальные российские СМИ.

 

Думаю, неплохо.

Но на итальянском ничего не изловить.

На английском: то ли есть, то ли нет.

На французском – тоже шатко.

В общем, не очень хорошо.

 

Журнал «Наше наследие».

 

2 ​​ «Утоление жажды» Трифонова.

 

Главное в прозе Белого - ритм.

 

3 ​​ Аполлинер Guillaume Apollinaire

 

Au prolétaire

 

Ô captif innocent qui ne sais pas chanter

Écoute en travaillant tandis que tu te tais

Mêlés aux chocs d’outils les bruits élémentaires

Marquent dans la nature un bon travail austère

L’aquilon juste et pur ou la brise de mai

De la mauvaise usine soufflent la fumée

La terre par amour te nourrit les récoltes

Et l’arbre de science où mûrit la révolte

La mer et ses nénies dorlotent tes noyés

Et le feu le vrai feu l’étoile émerveillée

Brille pour toi la nuit comme un espoir tacite

Enchantant jusqu’au jour les bleuités du site

Où pour le pain quotidien peinent les gars

D’ahans n’ayant qu’un son le grave l’oméga

Ne coûte pas plus cher la clarté des étoiles

Que ton sang et ta vie prolétaire et tes moelles

Tu enfantes toujours de tes reins vigoureux

Des fils qui sont des dieux calmes et malheureux

Des douleurs de demain tes filles sont enceintes

Et laides de travail tes femmes sont des saintes

Honteuses de leurs mains vaines de leur chair nue

Tes pucelles voudraient un doux luxe ingénu

Qui vînt de mains gantées plus blanches que les leurs

Et s’en vont tout en joie un soir à la male heure

Or tu sais que c’est toi toi qui fis la beauté

Qui nourris les humains des injustes cités

Et tu songes parfois aux alcôves divines

Quand tu es triste et las le jour au fond des mines

4 ​​ День смерти Гоголя.

 

Сын ОИ Илья.

Все разговоры только о нем.

 

Много записей о ВОВ.

Нести сюда?

 

 

5 ​​ Зависть и похоть мучают: это доказывает работа гида. Низкий человек. Очищает и примиряет с ​​ собой только работа писателя.

 

6 ​​ ДР Волгина.

 

И́горь Леони́дович Во́лгин (род. 6 марта 1942, Молотов) — советский и российский литературовед и историк, достоевист, поэт; доктор филологических наук, кандидат исторических наук, действительный член РАЕН, профессор факультета журналистики МГУ им. М. В. Ломоносова и Литературного института им. А. М. Горького. С 1968 года — основатель и руководитель Литературной студии МГУ «ЛУЧ».

 

Участник Автограф-сессии в Переделкино поэт ​​ и литературовед Игорь Волгин ​​ известен и как бессменный руководитель старейшей поэтической студии «Луч».

Один из участников студии, Дмитрий Быков, так вспоминает ​​ о «Луче» : «В московской субкультуре семидесятых-восьмидесятых клуб играл роль исключительную — он объединял тех, кому некуда было деваться, не хотелось уезжать, важен был язык и культурный контекст»

В «Луче» всегда гордились тем, что даже во времена советской цензуры там можно было высказывать самые смелые идеи. В другом месте делать это было опасно. И за это студия получила прозвище — «островок свободы». Эту метафору употребляют все, кто вспоминает о «Луче» тех времён. Сам Волгин говорит об этом так: «Наша студия действительно была островком свободы, но мы для этого специально ничего не делали. Просто у нас задавалась некая атмосфера: была иллюзия, что не существует советской власти».

По словам Волгина, литературные студии такого формата — явление чисто русское, так как страна у нас литературоцентристская, то есть, обсуждение насущных проблем у нас происходит через призму литературы. Мы постоянно ссылаемся на поэтов и писателей, как на главных мыслителей.

Через «Луч» ​​ прошли самые интересные поэты конца ХХ века, в том числе Александр Сопровский, Сергей Гандлевский, Алексей Цветков, Бахыт Кенжеев, Евгений Витковский, Евгений Бунимович, Ефим Бершин, Александр Казинцев, Геннадий Красников, Вера Павлова, Инна Кабыш, Елена Исаева, Владимир Вишневский, Вадим Степанцов, Дмитрий Быков, Мария Ватутина, Анна Аркатова и другие.

А начиналось все с «чтения по кругу» в маленькой комнате университетской церкви на Моховой. Так первое занятие вспоминает Волгин:

«Немедленно обозначилась проблема, которая в подобных случаях возникает всегда: крайняя неоднородность состава. Наряду со стихами отнюдь не угнетающими слух, «во весь голос» произносились абсолютно безнадежные тексты. Мы с одинаковым жаром обсудили всех.

Эта демократическая традиция привилась. На «летучках» мог выступить любой. К персональному – с оппонентами – обсуждению прорывались достойнейшие. При этом не было никаких гарантий, что от обсуждаемого не оставят камня на камне.

Кажется, Витковский придумал название: студия «Луч». На наших студийных афишах красовалось довольно двусмысленное: «Хочешь быть в стихе везуч, заходи скорее в “Луч”». Самое любопытное, что это действовало.»

 

6 Оля просила прийти к четырем, но, когда я заранее позвонил, ее не оказалось дома, так что гулял по Лефортово.

Вернулся к Госпитальному валу, но музей был закрыт.

 

7 ​​ Билингва Джона Донна (издано в Реклам).

 

«Кысь» Толстой – продолжение ​​ «Истории града Глупова» ​​ Щедрина и «Острова пингвинов» Франса.

 

8 ​​ Град.

 

Университет, его библиотека.

Серия «Женщины, любившие мужчин».

Современное мышление серийно.

Все бы ничего, но в эти серии упакованы и Ахматова, и Раневская, и Дитрих. ​​ 

 

9  ​​​​ Из дневника Кафки ровно 80 лет назад: 9 марта 1922:

 

То была лишь усталость, но сегодня новый приступ, вызвавший испарину на лбу. Что, если сам собой задохнешься? Если из-за настойчивого самонаблюдения отверстие, через которое ты впадаешь в мир, станет слишком маленьким или совсем закроется? Временами я совсем недалек от этого. Текущая вспять река. В основном это происходит уже давно.

Отнять коня у атакующего и самому на нем поскакать. Единственная возможность. Но сколько сил и ловкости это требует! И как уже поздно!

Жизнь кустарника. Завидую счастливой, неистощимой и все же явно по необходимости (совсем как я) работающей, но всегда выполняющей все требования противника природе. И так легко, так музыкально.

Раньше, если у меня что-то болело и боль проходила, я был счастлив, теперь я испытываю лишь облегчение и горькое чувство: «Опять всего лишь здоров, не более того».

Где-то ждет помощь, и погонщики направляют меня туда.

 

Пишу сразу в компьютер.

Если ​​ не на квартире, то ​​ пишу на листки.

 

«Кысь» Татьяны Толстой: триумф стилизации.

В этой традиции:

«Палисандрия» Соколова,

«История города Глупова» Щедрина,

«Остров пингвинов» Франса.

 

12 ​​ Библиотека универа ГРАДА.

Я впервые вижу столь «цивилизованный» университет: все чисто, солидно, огромно.

Правда, дыхание финансовых проблем легко почувствовать.

 

13  ​​​​ Виктория Швейцер. Быт и бытие Марины Цветаевой.

Мнение:

- Цветаева влюбилась в Эфрона, но их страсть была лишена сексуального влечения.

14 ​​ Журнал «Славянский мир», номер 6.

 

Ежи Фарино. Поэтика Пастернака. ​​ Вена, 1989.

 

15  ​​​​ Огромные, размашистые дневники, - но о чем речь?

Перечитываю и – не понимаю.

Невразумительно.

Или ждать годы, чтоб понять, что же происходит?

 

Но сколько же кругом сирени!

Словно б я – в картине Врубеля.

 

Посетил рынок.

Это, конечно, невероятное зрелище!

Оливы сразу стали любимым блюдом.

 

16  ​​​​ ДР: Тонино Гуэрра. Ему 82

 

...как прекрасно дать увести себя далеко, следуя запаху. То я иду по мощёной дороге, то подставляю рот падающим каплям дождя. Я не ищу богатства, потому что оно никогда не сможет утешить меня. Я не имел его ребёнком и поэтому оно не может принадлежать мне. Единственное, чем ты обладаешь навсегда, это те вещи, которые были у тебя в детстве. Мы уже побывали в Раю. И часто, во всяком случае я, возвращаюсь в него, когда вхожу в лабиринты памяти, где живёт моё детство...

 

16  ​​​​ Сканирование ​​ моих ​​ романов «Жуана» и «Иисуса».

Часов пять ​​ е-атории.

Можно ль одолеть?

 

Виктория Швейцер, «Марина Цветаева».

Убедительно о лесбиянстве Цветаевой.

Сонечка разбила ее спартанство.

Строгость распространялась только на работу.

 

18 ​​ Сканирование идет!

Я на седьмом небе от счастья: согласно эпохе, стремительно виртуализируюсь.

 

19 ​​ В. И. Вернадский, из дневников, 10.9.1940, Москва:

 

В Малом Ярославце на днях покончила жизнь самоубийством врач-хирург, отдававшаяся вся своему делу. Ее муж, комсомолец, был сперва сослан, а потом расстрелян. Она оставила записку, в которой говорит, что после гибели мужа – тоска одиночества и отсутствие выхода в лучшее (будущее). Кончалась записка обращением к Сталину: благодарю тов. Сталина за счастливую жизнь. Когда эту записку прочли, то запретили всему персоналу (больницы) провожать, скомкали похороны, но пациенты осыпали цветами гроб и проводили до могилы. ​​ 

 

20  ​​​​ Цветаева о Пастернаке:

- «Сплав вдохновений и сухожилий».

Мне часто кажется, Цветаева жива – и мы дружим: гуляем, говорим, смеемся.

Потом она исчезает, но внезапно приходит опять – и я не могу насмотреться в ее лицо.

Убийства, в которых замешан ее муж:

Январь, 1930 – Кутепов.

22 января 1930 – Миллер.

4 октября 1937 – Рейсс.

Исчезновения русских генералов.

 

24  ​​ ​​​​ Град, Пасха.

Крот в «Норе» Кафки.

А как у Блока?

 

Как зерна, злую землю рой...

 

Это крот или курица?

А Мандельштам в его опусе «О поэзии», 1928?

- «Век - барсучья нора, и человек своего века живет и движется в скупо отмеренном пространстве».

 

25 ​​ Мандельштам:

 

Над тишиной правительственных зданий…

 

26  ​​ ​​​​ Мейкин. Марина Цветаева: поэтика усвоения. Оксфорд, 1993.

Эта узкая тропа не сооветствует характеру всего творчества Цветаевой.

 

28  ​​ ​​​​ Виктор Топоров.  ​​​​ Двойное дно.  ​​​​ Москва, 1999.

Топоров о Кушнере.

«Кушнерообразное».

«Пахан питерской поэзии».

 

Все вел дневник на английском, но вот ринулся в итальянский.

 

30  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Музеон: ​​ главный литературный музей мира: ​​ тут выставлены кумранские старейшие рукописи.

В сам парк ехать далеко.

 

«Мой «Жуан» куда-то послан.

Что это значит?

Обещают напечатать, но я не верю.

 

31 ​​ Вычищаю тучу ошибок в «Иисусе»: сканер хватает слабо.

 

Зощенко

Не читая Зощенко, я рискую потерять друга. Этот близкий человек несет в себе всю огромность советского быта. Писатель коснулся тех истоков, откуда все наше хамство и ужас. Он знает и официальное насилие, государственную травлю.

Какая все-таки грубость нравов!

Почему?

 

«Забавное приключение». 1934.

Между тем, в этой безделке некая задуманная скука жизни, её неизбежная проза. Заданность переходит все мыслимые пределы.

Изображая пошлость жизни, писатель готов пойти на все. Для меня самое неприятное, что не вижу тут работы. И такое помещается в «Избранное»! Я лично не считаю, что персонажей надо использовать по максимуму.

Достаточно и того, что они есть!

Наоборот, знак жизни для меня - эскизный, едва обозначенный персонаж.

 

«Бедная Лиза». 1935.

И опять какое-то странное варево ​​ вместо прозы. И что? Мораль тут или что?

Убей меня боже, я не вижу тут изюминки.

Скорее всего, это только эстрадный жанр, но уж никак не литература.

Этот рассказ читал в разные годы и всегда скучал.

Это не значит, что писатель Зощенко плохой, но только то, что не надо читать его всё подряд.

 

«Романтическая история», 1935.

Просто зарисовка. Но я в душе слышу, как ее читают.

При этом рассказы передают становление морали.

Думаю, это не было хоть сколько-то чтивом для масс, но именно честная позиция автора.

А что же останется от такого рассказа?

Ощущение газетной статьи из рубрики «Происшествия».

​​ 

Апрель

 

1  ​​​​ Едва есть силы писать дневник: так эмоционально перегружен.

ОИ очень далека.

Да, из этих отношений ничего не получилось.

 

2  ​​​​ Много книг о Цветаевой.

Как приятно быть свободным: можно вот так ​​ запросто увлечься любимой поэтессой.

 

Смерть брата Левина

- «На другой день больного причастили и ​​ соборовали. Во время обряда Николай Левин горячо молился. В больших глазах его, устремленных на поставленный на ломберном, покрытом цветною салфеткой столе образ, выражалась такая страстная мольба и надежда, что Левину было ужасно смотреть на это. Левин знал, что эта страстная мольба и надежда сделают только еще тяжелее для него разлуку с жизнью, которую он так любил».

 

3 ​​ «Иисуса» перегнал компьютер и - уже печатаю.

«Жуан» тоже на дискете, но не печатаю.

 

Не надо писать о неприятном!

Не надо, пока есть возможность.

Уж как унижают в Истре, но я еще не сошел с ума.

Еще не сошел.

 

4 ​​ Книга Якобсона.

 

6  ​​ ​​ ​​​​ Памяти Григория Абрамовича Бялого. СПб., 1996.

Конечно, его лекций нет.

А ведь это самое интересное!

Я их слушал где-то в 1979-ом.

Тогда я был слишком не собран, еще скитался.

А потом, во время скитаний все мои записи его лекций потерялись.

Потерялись, потому что негде хранить.

Вон, я оставил мои рассказы брату, а он их демонстративно выбросил.

Большая потеря - не перечитать его лекций.

Почему Борис Аверин, его, как он говорит, «ученик», не восстановит эти лекции, а просто использует эти знания Бялого, как свои?

Вот судьба ученого.

 

Написать рассказ по письмам Цицерона.

 

7 ​​ Меня поражает, что и во Франции, и здесь, и в России - я не меняюсь физиологически: я храню все свои реакции.

Вот объяснение моего нежелания куда-то уезжать: от себя никуда не деться.

Я считаю мои приступы ужаса существования нормальными реакциями на кошмары мира.

Но кому это объяснишь?

И надо ли объяснять?

 

8 ​​ Не записываю множество своих мелких чувств, потому что им не верю.

 

9  ​​ ​​​​ Поздние петербуржцы. ​​ СПб., ​​ 1995.

Поэзия.

Эти люди жили рядом со мной, а я их не знал.

Таково было советское государство.

Государство лишило меня этих интересных людей.

 

Маяковский, 9 февраля 1925:

- Я уже товарищу Луначарскому сказал, что живой ЛЕФ лучше, чем мертвый Лев Толстой.

 

Универ - укрепрайон.

Поэтому просто гулять по нему неприятно.

Ну, пару раз пройдешься, а потом не по себе.

Книга  ​​​​ Флейшмана о Пастернаке.

Умница.

 

Так больно жить - и тут!

А скажешь об этом - только лесу.

Так началось в Луге, и уж навсегда.

 

10 ​​ Как люблю свободу!

Потому что она замешана на работу.

Писать - работа.

Языки - работа.

Скитаться - работа.

 

12  ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Все опусы несу в Ворд – и много их передумываю.

К счастью, текст ​​ не очень скучен, я вижу свою эволюцию.

 

Переполнил свою жизнь тяжелой, но приятной работой.

Что-то лечить тут немыслимо: так дорого.

Так что страдаю за зуб!

Расписал эту боль на английском на пяти страницах.

Сюда, конечно, не несу.

Я писал это, чтобы преодолеть боль.

Эта задача выполнена.

 

А представить, что все эти тонны записей я бы вытряхнул на бумагу!

И что бы дальше?

Кто бы стал копаться в такой помойке?

 

13  ​​ ​​​​ Марсель Райх-Раницкий Marcel Reich-Ranicki.

Немецкий ​​ литературный критик и публицист.

«Моя жизнь. Mein Leben».  ​​​​ Штутгарт, Deutsche Verlags-Anstalt, 1999.

 

Вся война артикулирована, исследована на наших глазах, а потому очень живая.

В отличие от чеченской войны, о которой мы знаем очень мало.

 

16 ​​ Произведения Стефана Георге.  ​​​​ Мюнхен.  ​​​​ 1959.

 

«Штефан Георге Stefan George.

Настоящее имя - ​​ Генрих Абелес.

12 июля 1868 Бюдесхейм ​​ - 4 декабря 1933, Минусио близ Лугано, Швейцария.

Немецкий (австрийский) поэт.

Георге принадлежит к числу крупнейших австрийских поэтов наряду Г. Гофмансталем и Р. М. Рильке. Он был вождём неоромантиков. Учился у французских символистов, оказал большое влияние на русских символистов, таких как Валерий Брюсов и Вячеслав Иванов. На русский язык его переводили В. Брюсов, Вяч. Иванов, Эллис, С. Радлов, Г. Петников, А. Биск, Арк. Штейнберг, А. Карельский и др. Его стихи положены на музыку многими композиторами, такими, как А. фон Цемлинский, Арнольд Шёнберг, Альбан Берг, Антон Веберн, Вольфганг Рим и др.».

 

19  ​​​​ Москва.

 

20  ​​ ​​​​ Много Улицкой.

Самый читаемый автор.

Удивительное сочетание: и массовая аудитория. И интеллектуал могут найти ​​ в ней что-то для себя.

Она стилизует под 19 век – и мне это не так уж и близко.

Приятно, что такой автор популярен.

 

21  ​​ ​​ ​​​​ Вересаев. ​​ Гоголь в жизни. ​​ 1990.

 

Г. П. Данилевский:

- Новорожденный Гоголь был необыкновенно ​​ слаб и худ.

 

22  ​​​​ «Колыбель для кошки» ​​ Курта Воннегут.

 

«Послушайте - когда-то, две жены тому назад, двести пятьдесят тысяч сигарет тому назад, три тысячи литров спиртного тому назад... Тогда, когда все были молоды...

Послушайте - мир вращался, богатые изнывали от глупости и скуки, бедным оставалось только одно - быть свободными и умными. Правда была неправдоподобнее всякого вымысла. Женщины были злы и красивы, а мужчины - несчастны и полны глупых надежд. И крутилась, крутилась жизнь, запутывалась все сильнее - как дикая, странная игра по имени «Колыбель для кошки»...».

 

В этом повествовании есть пронзительность.

Вот начну читать – и все кажется таким прямолинейным.

«Две ​​ жены тому назад» - для моего «Жуана».

 

23 ​​ Конференция в Институте русского языка и литературы.

А кто во главе?

Фатеева.

 

Семинар «Современная поэзия».

Журналу «Черновик» - 14 лет.

Визуальная поэзия.

Тут же издаль Александр Очеретянский.

 

«Голубая лагуна» в 9 томах. ​​ 1986. ​​ Антология русского стиха 1954 – 1980.

 

«Футурум АРТ.  ​​​​ Литературно-художественный журнал».

Москва, август, 2001.

Вроде, там есть и знакомые, но меня туда не ​​ взяли: мелко плаваю.

Вижу, все кучкуются, все подпечатываются, - но меня в свою тусовку не берут.

26 ​​ ОИ: растущая, зрелая красота, что вот-вот рассыплется.

Да, она не держит свой образ – и тут ничего не поделать.

 

27 ​​ Мне не привыкнуть к новой ОИ: что-то важное ушло из ее образа.

Но что?

Я не понимаю.

 

28 ​​ Фитцжеральд!

Ценна эта первозданность.

 

Май

 

1 ​​ Теперь ездить в Москву не так интересно: там нет компьютера - и работа стоит.

 

Копаем огород.

 

2 Subject-topic-plot.

 

Subject

1) тема, предмет разговора.

While we are on the subject of money may I ask you... - Раз уж мы заговорили о деньгах, могу я узнать… ​​ 

Syn: topic

2) а) объект, предмет б) дисциплина, предмет

 

Topic

1) тема, предмет обсуждения, вопрос

the topic of the day - ​​ злободневная тема

controversial topic - ​​ дискуссионная тема

topic of conversation - ​​ тема разговора

to bring up/broach a topic - ​​ поднимать вопрос, тему

to discuss a topic - ​​ обсуждать тему

Syn: burden , matter , subject , theme

2) лингв. топик, тема (термин актуального членения предложения)

 

Plot

надел, делянка; кусок или участок земли (обычно занятый чем-л. или отведённый для чего-л.)

building plot - ​​ строительная площадка

театр. план расположения осветительных приборов, декораций и бутафории для каждой отдельной пьесы

интрига, заговор

to devise/hatch/lay a plot - ​​ вынашивать, замышлять, подготавливать заговор

to foil/to weave a plot - ​​ плести интригу, интриговать cunning/diabolic/sinister plot - ​​ коварный, дьявольский заговор

assassination plot - ​​ заговор с целью убийства

Syn: intrigue , purpose , device , design

сюжет, фабула; структура (художественного произведения) to build/construct the plot (of a novel) - ​​ строить сюжет (романа)

to weave a plot - ​​ закручивать, усложнять, запутывать сюжет contrived/intricate plot - ​​ запутанный, сложный сюжет; сюжет со множеством хитросплетений сюжетных линий

simple plot - ​​ простой, незамысловатый сюжет plot unravels/thickens/quickens - ​​ сюжет развивается, усложняется, развитие его ускоряется

 

4  ​​​​ «Книга» Валерия Земских.

 

Вот я и думаю

Да нет...

 

Все-таки думаю

Да так

Ну не совсем так

 

А все-таки

Как-то

 

Как всегда

 

Почти

 

Хоть и не к чему

 

Написано только что.

 

В гостях у  ​​​​ Павла Бессонова.

 

Город

 

Сердцебиение его и дыхание слито с моим.

Зной его, слякоть весенняя стали моими.

Он от судьбы моей уже неотделим

Лишь потому, что я в нем произнес твое имя.

Мой потому, что и сердце оставлено здесь.

В нем, а не где-нибудь, я не дождался ответа...

Памятник что ли у этого дома возвесть,

Что не имеет покуда особой приметы?

Ей еще долгие годы безлико стареть,

Пятиэтажке унылого серого тона,

Память жива и ее невозможно стереть

Как неудачную запись магнитофона.

 

Надо же признать, что моя жена меня хранит.

Как бы я переварил ужас повседневной жизни?

Что бы меня примирило с ней?

А друзья?

Друзья - это очень много, но в нужный момент их нет рядом.

У Блохи можно немножко отдохнуть, но в душе она предана только близким и науке.

 

7  ​​​​ Бори́с Бори́сович Ры́жий, русский поэт, умер ровно год назад в 27 лет.

 

На чьих-нибудь чужих похоронах

какого-нибудь хмурого коллеги

почувствовать невыразимый страх,

не зная, что сказать о человеке.

 

Всего лишь раз я сталкивался с ним

случайно, выходя из коридора,

его лицо закутал синий дым

немодного сегодня «Беломора».

 

Пот толстяка катился по вискам.

Большие перекошенные губы.

А знаете, что послезавтра к вам

придут друзья и заиграют трубы?

 

Вот только ангелов не будет там,

противны им тела, гробы, могилы.

Но слезы растирают по щекам

и ожидают вас, сотрудник милый.

 

… А это всё слова, слова, слова,

слова, и, преисполнен чувства долга,

минуты три стоял ещё у рва

подонок тихий, выпивший немного.

 

7 ​​ Юра Про-в посоветовал «биться» за дешевое издание моих рассказов.

А что мне советовать, если я ничего не понимаю?

С изданием моей книги я заранее уверен, что меня обманут, но изменить в этом ничего не могу.

Обманут, потому что обманывают всех.

 

Смогу я стать волком?

Хотя бы нежным литературным волком?

 

8 ​​ Фитцжеральд: удивительное сочетание рацио и воспарений.

 

9  ​​ ​​​​ День Победы - День Памяти моих ​​ родителей.

 

С сыном набросали обложку моей первой книги.

Идея: взаимодействие пяти разных шрифтов.

 

10  ​​​​ Выражение телеведущего Гордона: ЕБЖ.

«Если буду жив».

Толстой?

 

Духовно Оля меня покинула.

 

Некрасов:

 

Пускай мечтатели осмеяны давно,

Пускай в них многое действительно смешно,

Но все же я скажу, что мне в часы разлуки

Отраднее всего, среди душевной муки,

Воспоминать о ней: усилием мечты

Из мрака вызывать знакомые черты,

В минуты горького раздумья и печали

Бродить по тем местам, где вместе мы гуляли,

И даже иногда вечернею порой,

Любуясь бледною и грустною луной,

Припоминать тот сад, ту темную аллею,

Откуда мы луной пленялись вместе с нею,

Но, больше нашею любовию полны,

Чем тихим вечером и прелестью луны,

Влюбленные глаза друг к другу обращали

И в долгий поцелуй уста свои сливали...

 

1845.

Вот как не перечитывать такого поэта?

Не все ли равно, каким он был в жизни?

 

Проза Блока: «Душа писателя»: ​​ о пути и ритме писателя.

 

11 Неужели простыл?

Такой холодный ветер.

 

12  ​​​​ «Париж и Филадельфия» Сарояна.

 

ТКК: ​​ свои стихи читает Ахмадулина.

 

14  ​​​​ Нет, все-таки пусть меня печатает муж Эвелины.

Долго с ним говорили: будет «линейка-250»: довольно прочная обложка.

 

Названиваю Ольге: не встретиться.

 

Помню, как в школе хотелось дружить с преподавателем физики.

Мне даже было неприятно, когда ее называли «физичкой», как принято называть в таких случаях.

Пожилая женщина, она старалась быть умной и изящной.

Она была такой, но мне было приятно, что она еще и старалась.

Она не понимала, как мне холодно среди близких и одноклассников, она и не пыталась меня понять.

Потому что мою замкнутость всегда путают с высокомерием.

Но, господа, я замкнут потому, что у меня слишком тяжелые проблемы.

Вы бы вот не напивались под моей дверью – и тогда мне б и стало легче.

 

Вот и сейчас я не выписываю все эти болячки, но делаю акцент на движении вперед: на познании.

15 ​​ Артур Рембо

 

Arthur Rimbaud, La lettre du voyant 15 mai 1871:

 

«Je dis qu'il faut être voyant, se faire voyant. Le Poète se fait voyant par un long, immense et raisonné dérèglement de tous les sens. Toutes les formes d'amour, de souffrance, de folie; il cherche lui-même, il épuise en lui tous les poisons, pour n'en garder que les quintessences.»

 

Ich sage, man muss Seher sein, sich zum Seher machen. Der Dichter macht sich zum Seher durch eine lange, ungeheure und wohlüberlegte Entregelung aller Sinne. Alle Formen der Liebe, der Leiden, des Wahnsinns; er sucht selber, er erschöpft in sich alle Gifte, um nur deren Quintessenzen zu bewahren.»

 

17  ​​​​ Нет сил записывать, что происходит в мире.

Только самое важное.

Только то, на что хватает сил.

 

21 ​​ Кажется, Оля потеряна и для Юры.

Он кажется теперь совсем другим: бедным и слабым.

 

22  ​​​​ Открыто говорится о наркомании Булгакова, - но я не верю.

Я, как всегда, в арьергарде и просто мало знаю.

Что бы ни было, для нас он останется мэтром.

В его прозе я чую полнокровие жизни, которое абсолютно потеряно для нас, убогих.

Колченогих.

В блужданиях по Москве я часто его встречаю.

 

Ну, как мне быть полноценным среди таких людей?

 

23  ​​​​ Неужели тут, в ЦДЛ, нет духа 60-ников?

Неужто именно тут они столь славно напивались?

Столь светскому человеку, как Вознесенский, ЦДЛ был настоящим домом.

А Белле?

Не верю: слишком стеснительна и пуглива.

 

Я вот все равно буду верить, что 60-ники – это, прежде всего, братство.

 

Возьмемся за руки, друзья…

 

Окуджавы – это про них.

Мне не с кем взяться за руки.

 

Много разных красот, но Москва – всех лучше: куда до нее анемичной литературе!

 

25  ​​​​ Встреча с поэтом: ​​ Дмитрий ​​ Бураго.

 

О боже, как жирны и синеглазы

Стрекозы смерти...

О. М.

 

Так страшен летний день: парящий в окнах тюль,

беззвучный шмель застыл над мертвым водоемом,

ни атомной войны в предчувствье невесомом,

ни козней и интриг. Кончается июль.

 

Слагающий слова безумен и хитер,

пускается в бега: влюбленность и бунтарство;

и сосны на песке, коверкая пространство,

вплетают речь дрозда в ненужный разговор.

 

Случайная бутыль какого-то Chateau

напомнит вкус опят и мокрые шезлонги, -

приморье в октябре, запястья слишком тонки.

Как сродственны душа и это решето

 

фасетчатых ячей под радужною плевой,

вместившее лицо, проем окна и небо, -

не мыслящее, но, всевидяще иль слепо,

страшащееся стать природой неживой.

 

Хорошее плетение.

В нем нет крови, а в плетениях Мандельштама – этого О. М.,

- ​​ но есть отточенная, рвущаяся мысль.

Не стоит слишком-то истончать сеть!

Порвется.

 

Тебе, Олечка, далеко до этой иезуитской ясности.

 

26 ​​ Материалы к «Реалиям жизни и искусства».

 

30 ​​ Эра и Толя Богатых, мои возможные издатели.

Совсем разочаровали.

Вот что мне леать?

Нет сколько-то надежных, интересных людей.

Этот ТБ ведет себя как лукавый раб.

31 Читаю вчерне свою будущую книгу - и ужасно недоволен.

Читаю корректуру.

И таким людям я должен заплатить большие деньги!

 

Июнь

 

1  ​​​​ У сына - экзамен по математике.

 

3 ​​ Если в магазине «Кысь» 80 рб., то в киоске все сто.

 

Улицы Сен Дени Парижа: попы.

Если их две-три, то приятно.

А если сотня?

Уже не по себе.

 

5  ​​​​ С ​​ моими ​​ возможными издателями ​​ Б-х окончательно расстался.

Ничего не получилось.

У Анатолия просил изменить строфику, но он посмотрел на меня как на сумасшедшего.

Но как же я позволю себе издать книгу, которая внешне меня не устраивает?

 

6 ​​ Репортаж ​​ по РТР из молдаванской деревни, где по преданию Пушкин провел три дня с Земфирой.

Ну, ребята!

Еще покажите кровать, на которой они лежали.

 

Сергей Васильевич Митурич, внук великого художника.

Милый человек с европейским уровнем культуры.

Какое утешение встретить такого человека!

И такой  ​​​​ Человек напечатает мои книги.

 

7 ​​ В «Вавилоне», интернетном журнале, написали:

 

- «Прозаик Ганичев в преувеличенных тонах хвалил рассказы Ильницкой».

 

Как же я мог ничего не сказать, если другие просто молчали!

Я прочел эту строчку и покраснел: неужели мое желание добра моей дорогой Оле для других показалось просто глупостью?

Похоже, что так.

А общее молчание в ответ на ее опусы - реакция на ее сложный характер.

Но если ЮП и Хр-а ходили с ней в ресторан, то почему молчали они?

Как же не помочь другу на литературном вечере, когда он особенно беспомощен?

 

Гете воодушевляет какой-то милой пустотой.

Радость только оттого, что живешь.

Хорошее чувство.

 

10 Идут «Дьявол» и «Себастьян».

 

Договорились с Митуричем о «Писаке»: тыща экземпляров, 1.600 д.

Все решает прекрасный дизайн его книг.

 

Десятки страниц дневника посвящены футболу.

Не нести же сюда этот жалкий бред.

 

11  ​​ ​​ ​​​​ Дал Митуричу для начала 700 д.

Хочется взять расписку, но нельзя: обижу Люду.

Нет, с друзьями надо быть доверчивым.

 

Читаю ​​ в электричке: Гете и экскурсия.

 

12 В Москву еду с Гете и Элиотом.

 

Митурич – прекрасный дизайнер.

Просто прекрасный.

Это меня и соблазняет.

Он сходу предложил макет книги, перед которым я не смог устоять.

 

14  ​​ ​​​​ «Каренина», сцена в опере:

 

Вронский вдруг увидал голову Анны, гордую, поразительно красивую и улыбающуюся в рамке кружев. Она была в пятом бенуаре, в двадцати шагах от него. Сидела она спереди и, слегка оборотившись, говорила что-то Яшвину. Постанов ее головы на красивых и широких плечах и сдержанно-возбужденное сияние ее ​​ ее глаз и ​​ всего лица напомнили ему ее такою совершенно, какою он увидел ее на бале в Москве.

 

Занятия литературой создают историю моей собственной жизни, мою биографию.

 

15 ​​ Квартеты Элиота.

 

Вот первый:

 

Настоящее и прошедшее,

Вероятно, наступят в будущем,

Как будущее наступало в прошедшем.

Если время всегда настоящее,

Значит, время не отпускает.

Ненаставшее - отвлеченность,

Остающаяся возможностью

Только в области умозрения.

Ненаставшее и наставшее

Всегда ведут к настоящему.

Шаги откликаются в памяти

До непройденного поворота

К двери в розовый сад,

К неоткрытой двери. Так же

В тебе откликнется речь моя.

Но зачем

Прах тревожить на чаше розы,

Я не знаю.

Отраженья иного

Населяют сад. Не войти ли?

- Скорее, - пропела птица, - найди их, найди их

За поворотом. В первую дверь

В первый наш мир войти ли, доверясь

Песне дрозда? В первый наш мир.

Там они, величавые и незримые,

Воздушно ступали по мертвым листьям

В осеннем тепле сквозь звенящий воздух,

И птица звала, как будто в ответ

Неслышимой музыке, скрытой в кустах,

И взгляды невидимых пересекались,

Ибо розы смотрели навстречу взглядам.

У них в гостях мы были хозяева

И двигались с ними в условленном ритме

Пустынной аллеей взглянуть на пустой

Пруд, окруженный кустами букса.

Сух водоем, сух бетон, порыжел по краям,

А ведь он был наполнен водою солнца,

И кротко, кротко вздымался лотос,

И сверкала вода, напоенная сердцем света,

И они были сзади нас и отражались в воде.

Но надвинулась туча, и пруд опустел.

- Спеши, - пела птица, - в кустарнике прячутся дети,

Затаив дыхание вместе со смехом.

- Спеши, спеши, - говорила птица, - ведь людям

Труднее всего, когда жизнь реальна.

Прошедшее, как и будущее,

Ненаставшее и наставшее,

Всегда ведут к настоящему.

 

16  ​​ ​​ ​​​​ Главное – год моей работы гида.

Год моему спасению.

А ведь я - с настоящими деньгами впервые в жизни. Наверно, мне нельзя сворачивать с этого пути, ведь эта работа не убивает мой литературный дар. Да есть ли он? Куда важнее, что мне нравится литературная работа.

 

Год работы гидом!

Это «юбилей» или что?

У меня нет ощущения, что моя жизнь устанавливается: настолько много межличностных проблем, настолько жизнь трудна.

Неужели к такой жизни можно привыкнуть?

Я прожил так год, - но смогу ли так жить дальше?

Решу пока что для себя, что мой путь к равновесию начат.

19  ​​ ​​​​ Московская Дума запрещает шум с 22.00 до 6.00.

Или только решила запретить? ​​ И что значит «закон» в России?

 

21 ​​ Сартр родился в этот день в 1905 г.

 

Но в моем безумии есть и хорошая сторона: с первого дня оно хранило меня от искушения причислить себя к «элите», я никогда не считал, что мне выпала удача обладать «талантом»; передо мной была одна цель - спастись трудом и верой, руки и карманы были пусты. Мой ничем не подкрепленный выбор ни над кем меня не возвышал: ничем не снаряженный, ничем не оснащенный, я всего себя отдал творчеству, чтобы всего себя спасти. Но что остается, если я понял неосуществимость вечного блаженства и отправил его на склад бутафории? Весь человек, вобравший всех людей, он стоит всех, его стоит любой.

 

Жан-Поль Сартр. Слова, 1974

 

25  ​​ ​​​​ Глеб Павловский ​​ признан лучшим политическим аналитиком.

Увы, об этом невозможно поговорить с Олей.

 

26 ​​ Часто пишу с котом на груди.

 

30 ​​ В квартире Ани М. ​​ Хочет изгнать полюбовника, но все что-то не получается. Хотя нет: очень даже получается. Она берет его на воспитание! Ей-то под 70, а ему хорошо, если 50. Вот и надо водить его по театрам и музеям, поить водкой.

 

Июль

 

1  ​​​​ Мое открытие ​​ Водсворта ​​ Wordsworth. ​​ 

Вот интересный перевод ​​ Трояновского И. Д.:

 

Нарциссы ​​ The Daffdils.

 

I wandered lonely as a cloud

That floats on high o’er vales and hills,

When all at once I saw a crowd,

A host of golden daffodils,

Beside the lake, beneath the trees,

Fluttering dancing in the breeze.

 

Моих печальных странствий путь

Был долог, скучен и высок.

Я жизни смысл и жизни суть

Постичь стремился и не смог…

Но смысл и суть явились мне

Не в облаках, а на земле!

 

Continuous as the stars that shine

And twinkle on the Milky Way,

They stretched in never-ending line

Along the margin of a bay:

Ten thousand saw I at glance

Tossing their heads in sprightly dance.

 

Внизу. У озера. Меж древ.

Златых нарциссов хоровод.

Не сердцем – взглядом лишь задев,

Я в них глядел, как в небосвод –

Накрыв собой земную грудь,

Клубясь в ветрах, как Млечный Путь,

 

The waves beside them danced, but they

Out-did the sparkling waves in glee;

A poet could not but be gay

In such a jocund company!

I gazed – and gazed – but little thought

What wealth the show to me had brought;

 

Они, легко к земле склонясь,

Как волн игривая гряда,

ТотчАс же в танце распрямясь,

Кивая, звали… Но куда?

Да, был тогда я сердцем глух…

Умом ленив… Душою сух…

 

For oft, when on my couch I lie

In vacant or in pensive mood,

They flash upon that inward eye

Which is the bliss of solitude;

And then my heart with pleasure fills,

And dances with the daffodils

 

Тогда мне было не дано

Язык нарциссов понимать.

Мне позже было суждено

Понять. Услышать. Осознать…

Теперь, как прежде, я – один.

Шезлонг. Сигара. Плед. Камин…

 

(этот кусок английского шедевра потерян)

Сухое пламя вновь и вновь

Тревожит память. Вихрь цветов –

В нем жизнь, движение, любовь…

И сердце рвется из оков!

Но счастье – миг. Окончен бал.

Я не имел, и… потерял…

 

Надо ж, как интересно.

Все равно, мне это кажется довольно тяжеловесным после Верлена.

 

Неужели этот Трояновский ​​ - муж той самой Трояновской, что приютила Рихтера?!

 

А вот Лермонтову ​​ тяжеловесность идет.

Когда он пишет:

 

Творец из лучшего эфира

Соткал живые струны их

 

то ​​ он ужасается собственному несовершенству.

А вот Анненский «опускается» до прозаичности стихов, чтоб показать, что это стихи - настоящие.

 

3 ​​ Как же назвать этот будущий цикл?

«Любовь артиста»?

«Пророчества ангела Азраила»?

Вот опять пришло много материала.

«Пришло» - значит, понаписал много.

​​ Но что за рассказы?

 

Человек толпы.

Комплекс святого Себастьяна.

Пророчества ангела смерти.

Тысячу способов умереть.

 

5 ​​ Проза Джоно. ​​ «Большое стадо».

 

7 ​​ Аня довела до кошмаров, ​​ несправедливо обвинив в потере ключа.

 

10 ​​ Сергей Митурич поразил свой сердечностью.

Он советует писать только в компьютер, но это убивает интимность общения с текстом.

 

11 ​​ Толпа, я на работе.

Задохнуться в этой жуткой давке.

Об этом мечтает мой «человек толпы».

 

15  ​​ ​​​​ Новая, ​​ Наталия Савоськина:

 

- «Бренд «Mayakovsky» пришили к web-странице и к рекламе «benetton», к www и ВВП, к фитнесу и телепузикам.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ В Москве проходит Первый фестиваль Маяковского. Бюджет двухнедельного фестиваля – всего 200 долларов. Вход на четыре выставки, три поэтических вечера, два кинопоказа, «круглый стол», тьму перформансов и на один самый настоящий бал абсолютно бесплатный.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Чтобы охватить все жанры творчества «человека-парохода», многомерный образ которого так органично примирял в себе литературу, кино, лубок, рекламу и эстраду, понадобились объединенные усилия «Футуризм.ру», Музея Маяковского, Академии графического дизайна, союза литераторов «Вавилон», Зверевского центра современного искусства, L-галереи, Liniagraphic, Музея кино, Государственного литературного музея и бескорыстная информационная поддержка двух влиятельных изданий. Независимый формат фестиваля позволил свести «музейное» наследие и концептуальное искусство в одних художественных координатах – в пространстве мифа «о самом знаменитом после Пушкина русском поэте».

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Открытие фестиваля Маяковского было заявлено на станции метро «с именем его жены» (по выражению поэта Д. Черного).  ​​ ​​​​ Лаконичный перформанс (бег со свистками, машина художника Антона Литвина, из которой доносилась магнитофонная запись стихов, ритуальное поедание юбилейного торта) развернулся у ног памятника на Триумфальной площади. Памятник смотрел, как ошалевшие от воскресной жары редкие прохожие шарахались от участников акции, угощавших их от имени Маяковского конфетами в огромных красных кульках. Если манифестации Бурлюка и Ко вызывали у современников шок, то наш пофигизм не смутишь не то что конфетой – даже Олегом Куликом на поводке.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ ((«на поводке» - очень распространенное понятие))

На следующий день в Зверевском центре современного искусства диалог с классиком был продолжен «Шершавым языком»: открылась выставка современного плаката. Высказывания дизайнеров и концептуалистов на тему отношений плаката и рекламы отсылают к эстетике авангарда – «Окнам РОСТа», Лисицкому и Кандинскому, Родченко и фотоколлажам конструктивистов. Агитационные плакаты Маяковского видятся сегодняшним художникам бегством в «массовое искусство», в рекламу и PR, однако в их собственных работах нет пластических идей, которые можно было бы противопоставить конструктивистским традициям.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ В серии принтов «no brand» Я.Каждан и К.Перетрухина показывают нам лук, помидор, морковку, – а идея обретается только после прочтения аннотации: «Находясь в пространстве рекламы, мы делаем шаг в сторону свободы». Но не всякая реклама, освобожденная от коммерческой составляющей, становится искусством.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ К портрету самого Маяковского С. Литвинова пришила галстук из анаграмматического стиха. Казалось, графика оживет, и «в веках Владимир» повторит слова Маринетти: «Это не футуризм, это плюсквамперфект» – так в свое время посетивший Россию отец футуризма отреагировал на литературные эксперименты будетлян.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Другой диалог с юбиляром получился на выставке в L-галерее «Маяковский продолжается». Авторы фотографий и инсталляций не эксплуатируют и не интерпретируют футуризм, не изобретают антитезис Маяковскому и не претендуют на синтез. Просто подают реплику – во весь голос.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Саратовский художник Владимир Куприянов в фотосерии «Год Змеи» хронологически обосновывает мистические связи биографии Маяковского, трагических дат советской истории и «змеиного» года собственного рождения. Большую «кремлевскую» звезду воздвиг Максим Илюхин: эмблема эпохи становится ее надгробием.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Но лучшие работы посвящены информационному полю города, экспериментировать с которым начал еще Маяковский. Еще в 1918 году он занялся граффити: с Бурлюком и Есениным разрисовывал стены Страстного монастыря революционными лозунгами («Коммуна – рай земного счастья для угнетенных!»).

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ А в единственном номере «Газеты футуристов» (за тот же 1918-й) вторым пунктом «Декрета № 1 - ​​ о демократизации искусств (заборная литература и площадная живопись)» значится: «Во имя великой поступи равенства каждого перед культурой Свободное Слово творческой личности пусть будет написано на перекрестках домовых стен, заборов, крыш, улиц наших городов, селений и на спинах автомобилей, экипажей, трамваев и на платьях всех граждан».

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Известный фотопроект Антона Литвина «Ты мне соблазн» посвящен самым важным Словам. Нанесенные художником на заборы, стены и помойки граффити – цитаты из Писания – со временем обрастают народными комментариями, которые фиксируются на фотопленку. Серия фотографий Георгия Первова «Лозунг» изучает зачеркивание смысла, «обратный» механизм табуирования.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Выставлена и скандальная серия питерского художника Дмитрия Шубина, представляющая город на Неве как криминальную столицу. Шубин предлагает маршрут по следам смерти: в его наборе открыток «Петербург: избранные места» вместо приторных туристических видов запечатлены места громких заказных убийств».

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 

Первый раз в наших ​​ СМИ ​​ Сорокин упомянут по-человечески.

Все же он признан на Западе ​​ – и власть должна с этим считаться.

И СМИ – тоже.

Сказали, что он живет с бабушкой; человечно.

 

18 ​​ Евтушенко – 69.

СМИ бурно это отмечают.

Больше тянет на заезжую звезду, чем на писателя.

У него дар высокопарно говорить ни о чем.

Что он, что Вознесенский могли рассказать много интересного о нравах советского времени, а нам приходится выслушивать их нудные изречения: всегда одно и то же: мол, мы-то – хорошие люди, - и как нас не любить?

Осточертели.

 ​​​​ 

Жизнь человека огромна в его переживаниях.

В моей жизни много красивых, высоких переживаний, - и они связаны с искусством.

 

Те письма, что писались, оказались фальшивыми!

Жизнь это доказала.

Тогда зачем продолжать их писать?

 

20  ​​​​ На пляже.

Солнце, да еще и с магнитными бурями.

Мне нравится этот кусочек песка, отвоеванный мною у буйных компаний.

Они – на широком лужку у берега: даже стол специальный поставили.

Видна и колея от машин.

Все загажено.

А тут песочка – квадратный метр, да и берег обрывистый, чтоб кто-то захотел облюбовать.

 

21 В электричке со стихами Гете.

So ist mir aller Bildung...

В юности этот стих поразил.

 

25  ​​​​ Природа хороша, когда немножко дождит.

Уже радуешься пасмури.

 

Ролан ​​ Быков:

 

Покуда пролетарии всех стран

К объединенью странному стремились,

Бездарности всех стран объединились

В сплоченный мир бандитов и мещан…

 

Так-то.

 

26 ​​ В ночи не дают уснуть пьяные мужики – и час пишу вслепую: ​​ не видя страницы.

Постепенно усталость берет свое.

 

Прах Дюма перенесут в Пантеон.

Посреди Парижа я видел эту печальную махину.

Внутрь не пошел: экономил.

Платить за то, чтоб посмотреть на гроба?

Это уж слишком?

 

Джойс и Музиль – всегда.

 

28  ​​​​ «Но всерьез о киноактере Быкове заговорили в 1960 году, после экранизации «Шинели», в которой Ролан Антонович сыграл Башмачкина.

 

Сам актер так отзывался об этой роли:

 

- «Шинель» – моя первая любовь. Меня немало критиковали, когда фильм только вышел. Говорили – так играть нельзя. Говорили – Башмачкин у Быкова патологичен, он неприятен... Где милый и трогательный «маленький человек»? Да, я не играл маленького и несчастненького! Ненавижу несчастненьких! Да, я страдал некрасиво и до безобразия. Разве страдания могут быть красивыми? Но я обманул всех – я сыграл счастливого Акакия Акакиевича! «Шинель» – мое рождение, моя судьба, мое счастье, моя биография...».

 

Как хорошо сказано!

Какое отношение к Гоголю!

 

29  ​​​​ Напечатана моя первая книга «Писака».

Детский сон сбылся, - но что из этого следует?

Меня поражает, что при всей его тонкости ​​ издатель Сергей Митурич не подписывает контракта.

То есть я вишу на волоске.

Не успокоюсь, пока весь тираж не увезу домой.

 

Шарль Пеги.

Charles Péguy.

7 января 1873 (Орлеан) - ​​ 5 сентября 1914 (деревня Виллеруа).

Французский поэт, драматург, публицист, эссеист и редактор.

Выписывал на французском.

 

30  ​​​​ Часть 226 страницы моей книги ​​ не пропечаталась – и самому издателю пришлось срочно наделать мелких вкладышей.

 

31  ​​​​ Ко дню рождения моего друга Оли Ильницкой!

Первое августа – ее день рождения.

Вот исследование ее творчества.

Что же еще я могу подарить?

 

Август

 

1  ​​ ​​​​ Позвонил Оле и поздравил ее с днем рождения.

Более того, мы всей компанией у нее переночевали.

Бывают и такие исключения. ​​ Дамы – в комнате, а я – на балконе.

 

Я все же поставил этот материал о ее творчестве, хоть и не считаю его законченным.

Просто мои отношения с Олей стремительно убывают – и мне трудно писать что-то теще при таком раскладе.

 

2  ​​​​ Внезапный, сильный дождь, чудится, промыл наши кости.

И ты плачь от счастья, скотина: благодари Бога, что живешь.

 

3  ​​ ​​​​ По каким-то разговорам я вдруг увидел, что для среды Москвы очень важен этот человек:

 

Василий Абгарович Катанян (15 апреля 1902 - ​​ 15 февраля 1980), литературовед, биограф Маяковского.

овского университета.

С 1937 и до конца ее жизни Катанян был мужем Л. Ю. Брик.

 

Вместе с В. Кара-Мурзой выпустил сборник стихов «Синим вечером» (1918) и самостоятельно сборник «Убийство на романтической почве» (1919), участвовал в создании знаменитого сборника «Софии Георгиевне Мельниковой Фантастический кабачок» (1919).

 

В 1926 Катанян выступил с первой литературоведческой работой - ​​ книгой «Цензурные изъятия в „Воскресении“ Л. Толстого».

После переезда в 1927 в Москву Катанян становится членом ЛЕФа, с июня того же года работает секретарем журнала «Новый Леф», а в 1929- 1930 гг. входит в РЕФ.

Печался в газетах «Комсомольская правда», «Известия», «Вечерняя Москва», «Литературная газета», был ответственным секретарем журнала «Красное студенчество», работал в издательстве «Молодая гвардия».

Входил в Совет и Исполнительное бюро Федерации объединения советских писателей.

В «Альманахе с Маяковским» (1934) вышла его первая работа о Маяковском - ​​ Статья «Корни стихов».

Отдельные статьи о творчестве поэта собраны в книге «Рассказы о Маяковском» (1940).

Составитель и редактор трех Полных собраниий сочинений Маяковского (1934- 1939, 1939- 1949, 1955- 1961).

((это главное))

В 1939 вышла «Краткая летопись жизни и работы В. В. Маяковского» - ​​ одним из наиболее важных источников при изучении жизни и творчества Маяковского. Книга издавалась в 1945, 1948, 1956, 1961 гг., последнее издание вышло посмертно под названием «Маяковский. Хроника жизни и деятельности» ​​ (1985).

 

Но что еще?

Его - либретто оперы «Не только любовь» (1961) и сценарий фильма «Анна Каренина» (1967).

 

Важный нюанс: теперь все архивы поэта – у его сына.

 

10 ​​ Что-то раскидистое, тревожное в чертах Лизы: это не чисто грузинское, - но интимное, доверчивое.

В ее глазах много тепла: и человеческого, и женского, - но больше тревоги.

Если ЛХ, этот цветок, раскроется, то, чудится, мы увидим обожженные лепестки.

Красивый цветок, но с черными лепестками.

 

13 ​​ Депрессивность Оли мне тяжела: она перестала ее разбавлять.

Ей надо принести всего себя, а я все же не могу считать это призванием.

Она почему-то стала яростно защищаться от Юры, что мне уж совсем непонятно.

 

Почему же мы, литераторы, не можем сплотиться вокруг чего-то достойного, например, «Мастера и Маргариты» Булгакова?

Такой теплый, такой нежный роман.

Жаль, больше приходится читать по Москве.

 

18  ​​​​ Посещение Оли с Блохой.

Попытка собрать и объединить моих друзей.

Оля явила себя с лучшей стороны: состоялся сердечнейший разговор.

Странно, что перед моим другом Оля так прекрасно преобразилась: ей вдруг захотелось выглядеть умной и красивой.

Когда я говорю с ней один на один, таких ​​ чудесных метаморфоз не происходит.

 

Чуть не полночь: посещение книжного магазина «Москва».

 

22  ​​​​ Вячеслав Всеволодович ​​ Иванов рассказывает о тиранах: Сталине и Гитлере.

Есть ли механизм стабильности культуры.

 

Вступать в Союз Писателей?

 

24 ​​ Много читаю Тютчева.

 

26 ​​ Клодель.

 

Оля разочаровалась во всех старых друзьях.

Меняет среду.

 

28 ​​ Успение Богоматери.

 

ДР Андрея Платонова:

 

Каждый ее сын почувствовал себя сейчас одиноко и страшно, как будто в темном поле горела лампа на подоконнике старого дома, и она освещала ночь, летающих жуков, синюю траву, рой мошек в воздухе – весь детский мир… И теперь точно сразу погас свет в ночном окне, а действительность превратилась в воспоминание.

 

Но есть время в жизни, когда невозможно избежать своего счастья. Это счастье происходит не от добра и не от других людей, а от силы растущего сердца, из глубины тела, согревающегося своим теплом и своим смыслом. Там в человеке, иногда зарождается что-то самостоятельно, независимо от бедствия его судьбы и против страдания, – это бессознательное настроение радости; но оно бывает обычно слабым и скоро угасает, когда человек опомнится и займется своей близкой нуждой.

 

И она заплакала, оттого что это было хорошо, оттого что жизнь не может быть скучна и обыкновенна, она должна быть волшебной, похожей на истинное предчувствие её, которое существует в детском или юношеском сердце.

 

- Ляжь, поспи, мальчик! Папа скорей приедет! - Не ври, мамка! Сколько раз спал, а он все не едет! ... И все же мальчик улегся спать - мать знает, как это сделать. Мария Александровна посмотрела на ребенка - лицо его стало мирным и необыкновенным, вызывающим жалость и новые силы любви. Кажется, пусть только проснется он - и все станет новым, и мать его никогда не обидит. Но это был только милый обман образа спящего беззащитного ребенка: просыпался мальчик снова маленьким бандитом и изувером, и даже мебель от него уставала.

 

Секретарь райкома вспомнил затем Надежду Босталоеву, чьи черные таинственные волосы, скромный рот и глаза, в которых постоянно стоит нетерпеливое искреннее чувство, создавали в секретаре странное и неосновательное убеждение, что эта женщина одним своим существованием показывает верность линии партии, и вся голова, туловище, всякое движение Босталоевой соответствуют коммунизму и обеспечивают его близкую необходимость

 

Покой ночи и пищи был обеспечен для каждого темным могуществом их собственного количества; миллионы могли теперь не работать, а лишь приветствовать (вождей); кроме них были еще сонмы, которые сидели в канцеляриях и письменно, оптически, музыкально, мысленно, психически подтверждали владычество гения-спасителя... Сверх того, маршевыми колоннами ходили вооруженные армии, охраняющие славу правительства и порядок преданных ему

 

30 ​​ Блоха взяла книги: мою и Олины, - чтоб поместить их в университетские библиотеки.

Кафедры русского языка этим занимаются: размещением русскоязычных книг.

 

Сентябрь ​​ 

 

1  ​​​​ Вот прошел год, я храню отношения и с ОИ, и с ЛХ, и с ЮП, - но за год наши отношения подрастрепались, тогда как я лично ждал от них какой-то особой нарастающей «интересности».

ЛХ совершенно не восприняла моего творчества, ​​ как и другие в моей среде.

Так что немножко эта среда уже не моя.

Я даже не ​​ очень понимаю, куда нас несет в наших отношениях.

Наверно, к разрыву.

Так больно все это!

Ничего не удержать.

 

У Оли появился новый знакомый: Саша Ка-пенко.

Почитал его приятные стихи.

Он-то сразу оценил, что Оля – мастер спорта пог фехтованию.

В романтизме легко переплюнул нас всех.

 

4 Особенная, легкая, детская горечь.

Погрусти, погрусти, скотина.

 

6 ​​ Тираж моей первой книги – дома!

Правда, не весь: 550 экземпляров.

Митурич добился большой легкости книги: она легко ложится в ладонь, она мягко смотрится.

Я ему бесконечно благодарен.

 

7 ​​ Оля познакомила с писателем Георгием Баллом - и он согласился дать мне рекомендацию в Союз Писателей, если я напечатаю вторую книгу.

Для СП надо издать две книги.

 

Вот будущий образ моей Бабы-Яги:

- «Тут она широко улыбнулась прекрасными, сделанными в Америке зубами и значительно крякнула, словно б только что шарахнула стакан водки».

 

8  ​​ ​​​​ ДР поэта.

 

Бори́с Бори́сович Ры́жий (8 сентября 1974, Челябинск - 7 мая 2001, Екатеринбург) - русский поэт.

 

Я в детстве думал: вырасту большим -

и страх и боль развеются как дым.

 

И я увижу важные причины,

когда он станет тоньше паутины.

 

Я в детстве думал: вырастет со мной

и поумнеет мир мой дорогой.

 

И ангелы, рассевшись полукругом,

поговорят со мною и друг с другом.

 

Сто лет прошло. И я смотрю в окно.

Там нищий пьёт осеннее вино,

 

что отливает безобразным блеском.

...А говорить мне не о чем и не с кем.

 

Борис Рыжий, «Я в детстве думал: вырасту большим...», ​​ март 1996 г.

 

9 ​​ Путешествие в Питер.

 

11  ​​ ​​ ​​​​ С.-Петербург.  ​​​​ 

Международная научная конференция в Институте русской Литературы («Пушкинском Доме») РАН.

Вячеслав Иванов – Петербург – Мировая культура.

 

Встреча с Костей Лаппо-Данилевским: он свел меня с Жоржем Нива. ​​ 

Дал французу экземпляры книг: Ольги Ильницкой и моей.

 

Слушал доклады:

Цимборска – Лебода (Люблин) «Вячеслав Иванов и французская культура».

 

Мицкевич (Дьюк) «Сонет Apollini».

Седано (Мадрид) «Иванов и де ла Крус, Todo nada».

 

12 ​​ Везде бегаю со своим полным Шекспиром и его почитываю.

 

13 ​​ Увлечение стихами Хименеса.

Y el dolor romoroso...

И громкая боль...

 

С горечью узнал, что Герценберг парализован.

 

14  ​​ ​​​​ Еду в Лугу.

Четыре часа высидеть в электричке помогает ​​ чтение «Пушкинской поры» ​​ Вацуро.

Вацуро – знак качества.

 

15  ​​ ​​ ​​​​ Надежда Михайловна Александрова уговаривает жить в Луге подольше: чтоб прочесть несколько лекций в Городской библиотеке (тут она зав).

Ее муж Сережа пошел в простые рабочие, чтоб только выжить.

То есть для них перестройка – крушение и кошмар.

А для меня – спасение.

Сережа был ведущим инженером, много ездил по Союзу, а теперь – чернорабочий и спивается.

 

Тут, у Омчино, какой-то мужик мне сказал:

- Пишешь, сволочь?

Что его так разозлило?

 

16  ​​ ​​ ​​​​ Моя ​​ лекция о современной литературе в ​​ Городской библиотеке.

 

Разговор с местным корреспондентом: запись радиопередачи.

 

17  ​​​​ Как хорошо, что местный писатель Рощин не пошел ко дну: преподает в Славянской Академии.

Пишу «местный» не для того, чтоб унизить, ​​ а чтоб не спутать с московским прекрасным драматургом.

 

22  ​​​​ Истра.

 

Хименес.

 

24 ​​ ТКК: ​​ цикл о Булгакове.

 

От издателя получил еще 200 экземплюров «Писаки».

 

26  ​​​​ ДР Хайдеггера

 

Heidegger, «Wegmarken»:

 

„Der Mensch ist nicht der Herr des Seienden. Der Mensch ist der Hirt des Seins.“

 

 

26 Дильтей.

 

Йетс.

 

28 Женя Решетин, как и почти все, - ни слова о моей книге.

Даже выразил недовольство.

Так сказать, «дружеские» отношения.

Октябрь ​​ 

 

1 ​​ Бурная компания у Оли.

Сидим, как перед взрывом.

Оля в очередной оппозиции к Юре.

Все это тянется бесконечно!

 

2 ​​ От Оли  ​​​​ вчера позвонил Анниньскому - и он согласился написать рецензию на мою вторую книгу, если она ему понравится.

Забавно было видеть себя трепещущего, готового ко всему.

Я даже выписал из справочника с десяток телефонов, кое-кто меня уже и футбольнул, но слова Льва Давыдовича все решили ​​ одним махом.

 

Пишу «Быть русским».

Пишу о том ужасе, что рождает все родное. Теперь уж не «рождает», а «рождало».

 

Ничто не меняется в моем понимании от того простого факта, что пишу с разрозненных бумаженций прямо на компьютер.

А он хоть и последней марки, может отключиться, может и проглотить страничек семь, хоть, вроде бы, нажимаешь безобидные кнопки.

 

3 ​​ Очередной период бродяжничества: брожу по Москве и пишу, где придется.

 

4  ​​​​ ДР: ​​ Глеб Яковлевич Горбо́вский. Ему 71

 

Февраль. Холодные стихи.

Слова, подтаяв, ждут доводки.

Давай серьезно, без хи-хи

сегодня выпьем белой водки.

Прозрачной, страшной, как любовь,

берущей за душу, как песня!

Февраль, стихи - огрызки слов.

Идей заиндевевших плесень,

труха осклизлая идей...

И ложь в зубах: "Люблю... лю-дей...".

 

5 ​​ Мишель Рио. Москва, 1995.

 

Что-то мне мешает купить нотбук и избавиться от пропаданий текста.

Только что пропало семь страниц «Реалий».

На этом новом компьютере чувствую себя заложником моего сына: он устанавливает новые программы, которые мне просто не по силам – и в результате моя литературная работа под угрозой.

Теперь каждую неделю буду переписывать на дискеты.

 

На самом деле «Реалии» так важны?

Думаю, да.

Все мои рассказы «грешат» автобиографичностью, но прямых выходов в биографию мало: «Множество», «Мама», «Мильон признаний» - вот и все.

 

8 ​​ ДР Цветаевой. Марине – 110.

 

Марина Цветаева

 

Ошибка

 

Когда снежинку, что легко летает,

Как звездочка упавшая скользя,

Берешь рукой - она слезинкой тает,

И возвратить воздушность ей нельзя.

Когда пленясь прозрачностью медузы,

Ее коснемся мы капризом рук,

Она, как пленник, заключенный в узы,

Вдруг побледнеет и погибнет вдруг.

 

Когда хотим мы в мотыльках-скитальцах

Видать не грезу, а земную быль -

Где их наряд? От них на наших пальцах

Одна зарей раскрашенная пыль!

 

Оставь полет снежинкам с мотыльками

И не губи медузу на песках!

Нельзя мечту свою хватать руками,

Нельзя мечту свою держать в руках!

 

Нельзя тому, что было грустью зыбкой,

Сказать: «Будь страсть! Горя безумствуй, рдей!»

Твоя любовь была такой ошибкой, -

Но без любви мы гибнем. Чародей!

 

8  ​​​​ Магазин Литературного института взял «Писаку» на продажу.

 

Есть книга и в ОГИ.

 

10 ​​ Личность Георгия Балла.

Он прочел моего «Писаку», но понял только то, что это смешно.

Странно!

«Мы, - он показал на жену, - все ждали, когда же эта самая любовь случится, - но дальше слов дело не пошло».

Он вовсе не понял того ужаса, что сковывает души и действия моих персонажей.

Сердечный, милый, много знает, но не выразил желания хоть что-то во мне понять.

Ну, что ж.

Я-то ждал, он скажет, что очень близок Сиверцеву, что понимает его сомнения.

Как и многие писатели, он мало знает мировую классику – и это его ничуть не стесняет.

 

Но я, я не могу его оценить, потому что мало знаю детскую литературу.

Да и не могу знать.

И не люблю: у меня не было детства.

 

13  ​​​​ Аня выразила уверенность, что я – любовник ОИ.

Одно это предположение меня повергло в ужас: ​​ это же перевернуло бы все отношения в среде!

Так мало понимать Ольгу!

 

15  ​​​​ Левин на охоте:

 

«Косые лучи солнца были еще жарки; платье, насквозь промокшее от пота, липло к телу; левый сапог, полный воды, был тяжел и чмокал; по испачканному пороховым осадком лицу каплями скатывался пот; во рту ​​ была горечь, в носу запах пороха и ржавчины, в ушах неперестающее чмоканье бекасов; до стволов нельзя было дотронуться, так они разгорелись; сердце стучало быстро и коротко; руки тряслись от волнения, и усталые ноги спотыкались и переплетались по кочкам и трясине; но он все ходил и стрелял. Наконец, сделав постыдный промах, он бросил наземь ружье и шляпу».

 

Хорошо!

 

17 ​​ У Лизы все реакции - с ясной примесью детства.

Детское лицо, детские вспуги.

Испуг с ​​ детским отливом.

 

Частью пишу в листки, но больше - сразу в компьютер.

Отсюда разрывы в дневниках из листочков.

 

19 ​​ Оля дома упала в обморок.

Очень больна.

 

Дневники - в цифрах заработанных денег.

Противно.

 

20 ​​ Соломон Волков

Диалоги с Иосифом Бродским

 

Фрагмент о Баратынском

 

Бродский: (( … )) Действительно, в свое время в Ленинграде возникла группа, по многим признакам похожая на пушкинскую «плеяду». То есть примерно то же число лиц: есть признанный глава, признанный ленивец, признанный остроумец. Каждый из нас повторял какую-то роль. Рейн был Пушкиным. Дельвигом, я думаю, скорее всего был Бобышев. Найман, с его едким остроумием, был Вяземским. Я, со своей меланхолией, видимо играл роль Баратынского. Эту параллель не надо особенно затягивать, как и вообще любую параллель. Но удобства ради ею можно время от времени пользоваться.

 

Волков: Действительно, налицо любопытное сходство темпераментов. За исключением, быть может, Рейна. О сопоставлении дарований говорить не приходится, но даже просто склад характера, темперамент...

 

Бродский: Чепуха, вы просто не знаете Рейна!

 

Волков: О стихах Рейна я, разумеется, не говорю. Но возьмем его журнальные статьи и заметки...

 

Бродский: Человек хлеб зарабатывает! Я представляю, чем бы занимался Александр Сергеевич при советской власти! Даже страшно об этом подумать!

 

Волков: Одно я могу сказать с точностью: к архивам его бы не подпустили. Так что он не смог бы написать ни «Историю пугачевского бунта», ни «Историю Петра Великого».

 

Бродский: Вообще с Петербургом происходит нечто странное. На мистику это не тянет, но очень уж к ней близко. Потому что в начале столетия ситуация там была довольно схожая: опять-таки возникла какая-то группа. Конечно, это было немного более разбросано по времени. Но все-таки: Блок, Мандельштам... Тут, правда, не знаешь, кто из них имеет больше прав на пушкинскую роль. Мандельштам, в общем-то, не был вождем. Скорее эта роль принадлежала Гумилеву с его «Цехом поэтов». Они себя называли «Цехом поэтов»! Мы, надо нам отдать должное, до таких «высот» не подымались.

Волков: А что Ахматова вам рассказывала о «первом» Серебряном веке?

 

Бродский: Вы знаете, меня - как человека недостаточно образованного и недостаточно воспитанного - все это не очень-то интересовало, все эти авторы и обстоятельства. За исключением Мандельштама и впоследствии Ахматовой. Блока, к примеру, я не люблю, теперь пассивно, а раньше -активно.

 

Волков: За что?

 

Бродский: За дурновкусие. На мой взгляд, это человек и поэт во многих своих ​​ проявлениях чрезвычайно пошлый. Человек, способный написать:

 

Я ломаю слоистые скалы

В час отлива на илистом дне...

 

Ну, дальше ехать некуда! Или еще:

 

Под ​​ насыпью, во рву некошенном,

Лежит и смотрит, как живая,

В цветном платке, на косы брошенном,

Красивая и молодая.

 

Ну что тут вообще можно сказать!

 

Красивая и молодая!

 

Волков: За этим - Некрасов, целый пласт русской поэтической культуры. Потом еще синематограф, который Блок так любил.

 

Бродский: Ну да, Некрасов, синематограф, но все-таки уже имел место быть XX век, и говорить про женщину, особенно про мертвую - «красивая и молодая»... Я понимаю, что это эпоха, что это ​​ поэтический троп, но, тем не менее, меня всякий раз передергивает. Вот ведь у Пушкина нету «красивой и молодой».

 

Волков: У него есть «с догарессой молодой»...

 

Бродский: ​​ И у Мандельштама ничего подобного нет! Заметьте, кстати, как сильна в Мандельштаме «баратынская» струя. Он, как и Баратынский, поэт чрезвычайно функциональный. Скажем, у Пушкина были свои собственные «пушкинские» клише. Например, «на диком бреге». Знаете, откуда пришел «дикий брег»? Это, между прочим, ахматовское наблюдение, очень интересное. «Дикий брег» пришел из французской поэзии: это «риваж» и «соваж», стандартные рифмы. Или, скажем, проходная рифма Пушкина «радость - младость». Она встречается и у Баратынского. Но у Баратынского, когда речь идет о радости, то это вполне конкретное эмоциональное переживание, младость у него - вполне определенный возрастной период. В то время как у Пушкина эта рифма просто играет роль мазка в картине. Баратынский - поэт более экономный; он и писал меньше. И потому что писал меньше - больше внимания уделял тому, что на бумаге. Как и Мандельштам.

 

Волков: Баратынский не был профессиональным литератором в пушкинском понимании этого слова. Он мог позволить себе жить в имении и не печататься годами.

 

Бродский: Ну, если бы обстоятельства сложились по-другому, то он, может быть, наоборот, позволил бы себе печататься. Но читательская масса, которая, по тем временам, была не такой уж массой...

 

Волков: Это нам сейчас так кажется. Пропорционально масса была вполне приличной. Альманах «Полярная звезда» (тот самый, бестужевский) за три недели купило полторы тысячи человек. А стоил он - двенадцать рублей книжка... Вспоминая Ахматову: осень 1981-зима 1986

 

Бродский: Но вообще-то аудитория у поэта всегда в лучшем случае - один процент по отношению ко всему населению. Не более того.

 

Волков: Ранний Баратынский у современного ему русского читателя был так же популярен, как самые известные имена в наши дни.

 

Бродский: Но недолго, недолго он был популярен. Я хотел бы процитировать замечательное письмо Баратынского Александру Сергеевичу: «Я думаю, что у нас в России поэт только в первых незрелых своих опытах может надеяться на большой успех. За него все молодые люди, находящие в нем почти свои чувства, почти свои мысли, облеченные в блистательные краски. Поэт развивается, пишет с большою обдуманностью, с большим глубокомыслием: он скучен офицерам, а бригадиры с ним не мирятся, потому что стихи его все-таки не проза».

 

Волков: Баратынский был разочарован и уязвлен утратой своей популярности. Его «Сумерки» - очень горькая и желчная книга.

 

Бродский: Это не желчь и не горечь. Это трезвость.

 

Волков: Трезвость, которая пришла вслед за убийственным разочарованием.

 

Бродский: Что ж, для поэта разочарование - это довольно ценная вещь. Если разочарование его не убивает, оно делает его действительно крупным поэтом. На самом деле, чем меньше у тебя иллюзий, тем с большей серьезностью ты относишься к словам.

 

Волков: На мой вкус, «Сумерки» Баратынского - лучшая книга русской поэзии. Особенно я люблю «Осень».

 

Бродский: Нет, в «Сумерках» «Бокал» будет получше все-таки. И, если уж мы говорим о Баратынском, то я бы сказал, что лучшее стихотворение русской поэзии - это «Запустение». В «Запустении» все гениально: поэтика, синтаксис, восприятие мира. Дикция совершенно невероятная. В конце, где Баратынский говорит о своем отце:

Давно кругом меня о нем умолкнул слух,

Прияла прах его далекая могила.

Мне память образа его не сохранила...

 

Это все очень точно, да?

 

Но здесь еще живет...

 

И вдруг - это потрясающее прилагательное:

 

...его доступный дух.

 

И Баратынский продолжает:

 

Здесь, друг мечтанья и природы,

Я познаю его вполне...

 

Это Баратынский об отце...

 

Он вдохновением волнуется во мне.

Он славить мне велит леса, долины, воды...

 

И слушайте дальше, какая потрясающая дикция:

 

Он убедительно пророчит мне страну,

Где я наследую несрочную весну,

Где разрушения следов я не примечу,

Где в сладостной тени невянущих дубров,

У нескудеющих ручьев...

 

Какая потрясающая трезвость по поводу того света!

 

Я тень, священную мне, встречу.

 

По-моему, это гениальные стихи. Лучше, чем пушкинские. Это моя старая идея. Тот свет, встреча с отцом - ну кто об этом так говорил? Религиозное сознание встречи с папашей не предполагает.

 

Волков: А «Гамлет» Шекспира?

 

Бродский: Ну Шекспир. Ну греческая классика. Ну Вергилий. Но не русская традиция. Для русской традиции это мышление совершенно уникальное, как и заметил о Баратынском Александр Сергеевич, помните? «Он у нас оригинален, ибо мыслит. Он был бы оригинален и везде, ибо мыслит по-своему, правильно и независимо, между тем как чувствует сильно и глубоко».

21  ​​ ​​​​ В этот день месяца:

 

Н.Н. Пунин сделал запись в дневнике о встрече с А.А. Ахматовой 21 октября 1914 года в Царском Селе, где состоялось 3-е заседание Цеха Поэтов у Гумилёва и Ахматовой:

 

Сегодня возвращался из Петрограда с А. Ахматовой. В черном котиковом пальто с меховым воротником и манжетами, в черной бархатной шляпе - она странна и стройна, худая, бледная, бессмертная и мистическая. У нее длинное лицо с хорошо выраженным подбородком, губы тонкие и больные, и немного провалившиеся, как у старухи или покойницы; у нее сильно раз­витые скулы и особенный нос с горбом, словно сломанный, как у Микеланджело; серые глаза, быстрые, но недоумевающие, ос­танавливающиеся с глупым ожиданием или вопросом, ее руки тонки и изящны, но ее фигура - фигура истерички; говорят, в молодости она могла сгибаться так, что голова приходилась между ног. Из-под шляпы пробивалась прядь черных волос; я ее слушал с восхищением, так как, взволнованная, она выкрикивает свои слова с интонациями, вызывающими страх и любопытство. Она умна, она прошла глубокую поэтическую культуру, она устойчива в своем миросозерцании, она великолепна. Но она невыносима в своем позерстве, и если сегодня она не кривлялась, то это, вероятно, оттого, что я не даю ей для этого достаточного повода.

21  ​​ ​​​​ Вот ответ Кукулина на письмо Блохи:

 

«Здравствуйте, уважаемая Л. Э.! Ваша статья о Геннадии Ганичеве получена редакцией журнала «Новое литературное обозрение». ​​ Она была передана Абраму Рейтблату, а он передал ее мне, потому что в «НЛО» Рейтблат занимается рецензиями на научную литературу, а рецензиями на художественную занимаюсь я.  ​​​​ Притом, что проза Ганичева мне кажется неплохой (я недавно познакомился с ним и попросил рецензируемую Вами книгу) - к сожалению, Вашу рецензию в том виде, в котором она есть сейчас, я опубликовать не могу: она не подходит «НЛО» стилистически и методологически.

Нам не нужен какой-то молодежный или новый стиль, но все-таки Ваша рецензия написана слишком в духе «толстых журналов» 70-х годов, а это как раз та традиция интерпретации, от которой мы в «НЛО» стремимся отталкиваться.

С уважением и надеждой на дальнейшее сотрудничество - Илья Кукулин, со-редактор отдела «Практика» журнала «НЛО».  ​​​​ 

 

Обещание Льва Анненского написать статью к «Иисусу» (если понравится «Гомо Скрибенс») воодушевляет необычайно. ​​ 

23  ​​ ​​ ​​​​ Ничто не меняется: вой соседа, враждебность мира, обычный ежедневный хоровод насилий, смертей, ужасов.

Я пишу сюда, на компьютер, чтобы не сойти с ума, чтоб мое реальное существование хоть сколько-то улучшилось.

Лучше всего идет «Еще нежнее». ​​ 

Вчера закончил материал к «Вождям», а сегодня ​​ - к «Еще».

 

24  ​​​​ ДР ​​ Аркадия Райкина

 

Аркадий Райкин

 

Воспоминания

 

Время от времени необходимо снижать пафос - прежде всего свой собственный. Если сам этого не сделаешь, за тебя это сделают другие. Лучше - сам. Чтобы потом не чувствовать себя обескураженным.

Мудрость жизни, помимо всего прочего, заключается в том, что она, жизнь, непременно одергивает нас, когда мы относимся к себе с излишней серьезностью, то есть когда мы слишком сосредоточиваемся на своих достижениях и таким образом теряем чувство реальности.

Излишняя серьезность - особенно в отношении к самому себе - та же беспечность. Это, если угодно, две стороны одной медали.

Как бы то ни было, полезно прочувствовать - и чем раньше, тем лучше, - что действительность мало зависит от факта твоего существования. Достигнешь ли ты того, к чему стремишься, или не достигнешь, будешь ли ты счастлив или не будешь, мир, в сущности говоря, к твоей судьбе вполне равнодушен, он готов обойтись без тебя. Кто на это обижается, тому ничем нельзя помочь.

 

24  ​​​​ Как мне писать, если этот день записывается в черную книгу Истории России?

Тысяча зрителей спектакля – заложники!

 

И все равно, копался с материалами к «Блудному сыну». Не похоже, что вытянет на рассказ, зато в «Сюжет» насыпал рассказиков с пять.

 

25  ​​ ​​​​ Впечатление, что материал шел в русле, мне неведомом. Все – вокруг «Человека толпы».

Сразу пополнил файлы и «Ужас», и «Сюжет».

 

Не могу понять работу мобильника.

Мы не можем наладить общение!

Не надо говорить ​​ слишком долго, ​​ но - чаще и меньше.

Информативней.

​​ 

В «Сыне» не выписываю страх старика перед новым поколением.

И в целом, не верю, что «Сын» выйдет из «Сюжета».

«Человек толпы» и «Сюжет» - один будущий роман.

​​ 

Путаный материал – от общения с умирающей Идой.

Мы еще не чувствовали надвигающегося ужаса: 1990 спутан с 1991 и последующими.

Ее частичная парализация разрушила все.

Конечно, легко бы вернул этот материал в Общий Дневник, но это было бы неуважением к Иде, моему другу.

И эту агонию видел ясно, и переживал ее со всей силой; даже это обязывает молчать.

 

Тут важно разделить! Если «плохо» пишу о браке в «Дон Жуане», читатель не должен думать, что пишу о моем ​​ браке. Это попросту должно быть исключено.

 

От ​​ московского постмодерниста ​​ Дмитрия Кузьмина info@vavilon.ru письмо Блохе:

​​ 

-Геннадия Ганичева я не так давно эпизодически видел, мы формально познакомились, но не было возможности разговаривать. ​​ Был  ​​​​ какой-то смурной литературный вечер, и он быстро ушел.

 

Для меня огромный соблазн завести интернет, но тогда Олег может не кончить школу. Мы и так не уверены, что он ее кончит.

 

28 Как говорят, «тусовочный момент» слишком силен в современном русском (и не только) искусстве.

В Луге – дюжина поэтов.

Все они – в своем Союзе писателей.

Люди создают свою среду, внутри ее объявляют своего «гением» - и этого им достаточно.

 

Моя клиентка: ​​ автор бестселлеров ​​ Кристина Ламб. Конечно, Лэм – Lamb («ягненок», т. е. Ягненкова).

«B» ​​ произносить ​​ не надо.

 

Перечитка «Фауста» заканчивается. Где взять комментарий? Все эти шифры сложны, а с другой стороны разве не чудесен сам текст?

 

Только компьютер позволяет освобождаться от груд дневников. Материал летит во все стороны: в разные дневники, в разные рассказы. ​​ 

 

29 ​​ Мои короткие рассказы - в интернете.

И я, и Олег думаем, что с этим не стоит «бороться»: пусть они читаются.

 

Читаешь материалы к «Быть русским» - и поражает собственная слабость.

Да что это?

Разве не мог все это просто высказать в дружеской беседе? Значит, не мог.

Страх пред Истрой огромен.

Я тщательно выписал это недостойное чувство, тогда спас себя, а теперь все это выбрасываю.

 

30 Смирение приходит из близкого знакомства с самим собой!

Так больно читать свои слабенькие рассказы, свои мелкие разборки.

Что же делать, если ничего не умею? Миллионы ничего не умеют, но они приспосабливаются куда раньше меня, куда успешней.

И ни писатель я, ни экскурсовод!

Значит, только и надо, что преодолевать свою слабость, работать.

Это и делаю.

Вся жизнь – преодоление.

 

31 Что же подтверждает реальность моего существования? Только работа. Единственное, что еще утешает в жизни. Стираю самого себя в надежде воскреснуть. После подлости коллег – похвала М-ны Н-вой (прокофьевед).

Ирина К-вна, конечно, из лучших чувств плюет в меня.  ​​​​ Буду терпеть.

 

Ноябрь ​​ 

1  ​​ ​​​​ Мои рабочие завалы растворяются, квартира освобождается, как и мои мозги – и это радует.

 

Месяц начался с потери файла «Общий дневник», - но часть восстановил по дискете.

Стал просматривать другие файлы – и там потери.

Почему?

Неужели сын ничем не может помочь нам?

Мы следуем его указаниям в работе с компьютером, но все пропадает – и уже страх перед Олегом мучает до боли.

 

Остались материалы к «Реалиям» и «Скитаниям» - и путь к новому открыт. Вот где вся моя жизнь!

 

Материал к рассказу «У мамы в больнице».

Меня всегда мучил этот образ: мама умирает в Толмачевской больнице – и я говорю с ней целыми днями.

Я на самом деле ехал к ней, как на праздник: это было так много – увидеть мамы!

Не очень понимал, что она умирает: я слишком хотел, чтоб это было ложью.

И это надо уничтожать!

Надо признать, что это просто сопли.

 

Обрабатываю черновики под ТКК: так легче.

 

Три дня был хороший фильм БиБиСи  ​​​​ - о ​​ вере: «Видимое спасение».

Как ни страшно прощаться с прошлым, надо. ​​ 

 

Пять лет ТКК.

Событие! Любимый канал. 80 млн. зрителей.

С июня трансляция и в Европу. ​​ 

 

2 ​​ ДР Д’Оревильи

 

BARBEY D'AUREVILLY

 

(Pensées détachées)

 

Pour que nous en soyons si fiers, qu'est-ce que le bruit de la gloire ?... Le bruit du concert des aveugles, s'ils étaient, par-dessus le marché, des sourds.

 

Il n'y a de vrai dans la vie que les chimères que nous rêvons. Aussi finissent-elles toutes en douleur.

 

Les enfants nous consolent de tous les chagrins... en attendant les épouvantables qu'ils ne manqueront pas de nous donner.

 

S'il y a dans le sublime de l'homme les trois quarts de folie, il y a dans la sagesse les trois quarts de mépris.

 

Penser à un succès dans la joie qu'il cause à un ami, c'est boire son nectar dans une coupe d'or.

 

Je ne crois qu'à ce qui est rare: les grands esprits, les grands caractères, les grands hommes. Qui'importe le reste! Le plus grand éloge qu'on puisse faire d'un diamant, c'est de l'appeler un solitaire.

 

A mesure que les peuples montent en civilisation, les gouvernements descendent en police.

 

Dans les choses où le coeur n'est pas, la main n'est jamais puissante.

 

Le Laocoon de Virgile !... Je connais plus terrible. C'est celui dont les serpents qui l'étouffent et qui le dévorent sont sortis de son propre coeur.

 

Si Judas vivait, il serait ministre d'Etat.

 

Quand on a des opinions courantes, je les laisse courir.

Les grands penseurs s'aiment de loin.

 

L'esprit a des cheveux blancs bien avant la tête, et ce n'est pas les cheveux blancs de la sagesse, mais de l'enragement.

 

La plus belle destinée : avoir du génie et être obscur.

 

Les journaux : les chemins de fer du mensonge.

 

Ce qui devrait avoir le plus de tact en nous, c'est l'amour-propre, et c'est ce qui en a le moins.

 

Il n'y a rien de plus beau que ce que nous ne voyons plus.

 

Les âmes hors du commun s'entendent même lorsqu'elles s'éloignent.

4 ​​ Разделываюсь со своими девяностыми.

Завалы тают на глазах.

Неужели ​​ только компьютер способен меня освободить? Похоже, что только он.

Сколько страхов наводила эта гора записей!

Шаг за шагом «современнею» (так бы сказал Маяковский!). ​​ 

 

5  ​​​​ Сегодня вернулся уже в 14. 30. – и веду дневник.

Очень хорошо провел на русском и французском.

Со мной ездили стихи Гете и книга Колодного.

Хорошее сочетание.

 

Олег принес из местного компьютерного бюро куски моего сайта, мои «Разговоры» у Курицына.

Такие литературные воплощения радуют.

Найдено в интернете:

 

Вячеслав Курицын род. 10 апреля 1965 г. Модный московский литератор, критик и эссеист, пропагандист т.н. постмодернизма, академик Российской академии современной литературы, проживший в Свердловске полных 11 лет (1982 - 1993).

Резидент уральской культуры в Москве, в своей деятельности много места уделяет популяризации творчества местных талантов.

На guelman.ru у Курицына свой сайт - «Современная русская литература». В свою очередь и в Екатеринбурге его помнят и ценят, с переселением в столицу Курицын превратился на Урале в одного из главных культурных героев, отчего Уральский гос. университет учредил проводить раз в 2 года «Курицынские чтения», посвящённые актуальным проблемам современной культуры.

Ссылки: Современная русская литература с В.Курицыным; Курицынские чтения».

 

От ОИ я так этого и не дождался.

 

6  ​​ ​​ ​​​​ Замучился читать Малларме!

 

Неужели два дня отдохну? Так привык уставать до бесчувствия.

 

8 ​​ ДР Делона

 

Alain DELON:

 

“Un comédien c'est une vocation, un métier qui s'apprend, c'est un choix de vie. Un acteur c'est une personnalité, forte en général, prise et mise au service du cinéma par un concours de circonstances.”

 

8  ​​​​ Заболел, так что «отдыхать» даже и пришлось. Ничего не писал на бумагу: просто не было сил.

 

Вчера в «Культурной революции» помелькал Кузьмин. Хоть бы представился! Но нет!

На сцене сидели не очень умные люди – и Швыдкой блистал. Зачем он пригласил людей, на голову ниже себя?

Какая тут идея?

Подчеркнуть свою образованность?

Поразительно, как он опошляет то, что сам же создает.

Как ни болею здесь, хорошо помню, что в Питере получалось гораздо больше.

Хронический насморк.

Провалы в простуды были чаще и с большим беспамятством. Сама болезнь, если рядом жена, не столь страшна.

 

Три дня не писал рукой, но только в файлы.

Новое понимание творчества!  ​​​​ 

 

10 ​​ Опять возвращаюсь к большой моей литературе: всем тем автором, коим столь обязан.

В моей экскурсоводческой работе отныне больше формальностей и холодка, зато все силы, как прежде, брошены в литературу.

Разбираю завалы!

 

Сегодня выбрасываю документы к немецкой печатной машинке (снес на помойку), к Beeline, открытки сую в пакет – и в результате я сам чувствую порядок в том мире, что окружает меня. ​​ 

 

11  ​​​​ ДР Достоевского

 

Фёдор Достоевский

 

Вся глубокая ошибка их ((русских интеллигентов)) в том, что они не признают в русском народе церкви. Я не про здания церковные теперь говорю и не про причты, я про наш русский «социализм» теперь говорю (и это обратно противоположное церкви слово беру именно для разъяснения моей мысли, как ни показалось бы это странным), цель и исход которого всенародная и вселенская церковь, осуществленная на земле, по колику земля может вместить ее. Я говорю про неустанную жажду в народе русском, всегда в нем присущую, великого, всеобщего, всенародного, всебратского единения во имя Христово. И если нет еще этого единения, если не созижделась еще церковь вполне, уже не в молитве одной, а на деле, то все-таки инстинкт этой церкви и неустанная жажда ее, иной раз даже почти бессознательная, в сердце многомиллионного народа нашего несомненно присутствуют. Не в коммунизме, не в механических формах заключается социализм народа русского: он верит, что спасется лишь в конце концов всесветным единением во имя Христово. Вот наш русский социализм!

 

Такая глубокая мысль, но в жизни ей подтверждения я не вижу.

 

11 Начинается новая неделя после каникул. Они фактически были сорваны историей с «Норд-Остом».

 

Олег принес интернетный кусок и ОИ.

Эвелина Борисовна Ракитская!

В субботу в галерее «Л» была презентация ее книги, а я этого просто не знал.

Написала ​​ мне  ​​​​ рекомендацию в Союз Писателей.

 

Попробовал в мой дневник ​​ поместить фото – нельзя: сразу разрывает текст.

14 Неужели компьютер до такой степени ​​ ненадежен? Просмотрел дневник – нет записи о белградской выставке. Об этом чуде! Слишком красиво.

 

Второй том воспоминаний Белого.

 

40 лет назад опубликовали «Один день Ивана Денисовича». ​​ 

 

15 ​​ Уже финиш близко: материалы к «Скитаниям» и «Реалиям» тают – и останусь с текстами, без дневников. Это целая революция!

Две недели мой текст не пропадает – и я уже воодушевился до неприличия.  ​​ ​​​​ 

 

Звонил Митуричу: Аннинский пишет обо мне статью!!!

 

В зобу дыханье спёрло...

 

иначе обо мне не скажешь.  ​​​​ 

Что-то прорычит Лев?

Странно, что жизнь во всем мне противоречит, что всегда доказывает, как мало эту самую жизнь знаю.

 

Надеялся на творческие отношения с ОИ – и что?

Ничего не получается.

Я говорил о Джойсе в ее творчестве («она добивается полноты из рассказа в рассказ; в целом они создают полноту образа автора, сравнимую разве с образом Блума»), а тут она признается:

- Я никогда Джойса не читала. Подари! ​​ 

Я, конечно, в шоке. Хотя, собственно, почему? Почему не хочу стать ее близким другом?!

Потому что она требует служения как Прекрасной Даме, хоть сама таковой не является. ​​ Итак, ИК запущено! ​​ 

 

17 ​​ Большой кусок для «Близости весны» вынырнул в черновиках. Надо подождать, пока материал для «Молитвы» отделится от материала для БВ.

 

Два подарка Митурича:

«Суры Корана, расставленные Ибн Гасаном по мере ниспослания их Пророку»

и «К пятилетию русского журнала». ​​ 

 

18 ​​ Блок в Москве. 1904.

 

Белый:

 

«Лед стал ломаться //в их отношениях с Блоком//; всё же: Блок – меланхолик; а я был сангвиник; обоим пришлось-таки много таиться от окружавших; он чужд был: студенчеству, отчиму, родственникам, Менделеевым, плотной военной среде, средь которой он жил (жил – в казармах); он испытывал частый испуг пред бестактностью; а к суесловию – просто питал отвращенье, которое он закрывал стилем очень «хорошего тона»; скажу я подобием: анапестичный в интимном, он облекся в сюртук свой, как в ямб».

 

Вернулась ОИ! ​​ 

Я вдруг понял, что этот образ не принадлежит себе, его нельзя зафиксировать, остановить, поймать, - и куда несутся наши отношения?

Поразительный образ самой Ольги: светский, обаятельный, в чем-то неотразимый. Она тщательно скрывает болезнь и ранимость.

Поражает, что сразу увидела меня глазами ​​ Блохи.

Мне чудится, она на самом деле создала среду, в которой мне литературно хорошо. Т.е. тут есть единомышленники.

 

Так ОИ встала рядом ЛН: это уже не просто друзья, а самые близкие, самые желанные друзья.

Так ли?

Похоже, сама жизнь разрушает слова о наших особых отношениях: это то, что мы хотим, - но мы не способны удержать то немногое, что связывает нас.

 

ОИ не «ловит» свой образ, не работает с ним, не продолжает его. Отсутствие этой простой работы и стоит между нами. Когда она в ванной показалась голой (и это на своем сайте!), меня потрясла очевидность этой ошибки.

И в других ее фотографиях много тяжести: того, что не попадает в ее прозу.

Те редкие моменты легкости, которые я видел, не попали в ее образ, она не сделала эту работу – и так мы оказываемся на разных полюсах. ​​ 

 

Постановка телефона столь важна, что встаю на уши, чтоб ее сделать. Никуда-то без емелюшки. ​​ 

19 Вчера весь вечер перезаписывал всё мое на дискеты. Наконец-то, всё классифицировал, разложил по полочкам.

 

20 Стивенсон:

 

«Реализм – это не требование правды, но лишь технический метод». ​​ 

 

21  ​​​​ Мне сообщили о моем хорошем присутствии в интернете.

Наверно, я лично должен этому радоваться.

Ведь иного дела, которому б отдал всю жизнь, у меня нет.

 

22  ​​ ​​​​ Оля ​​ Романова сообщила, что мой сайт изменен: впервые напечатано «Дитё» и сообщены магазины.

Так это надо?

Я не уверен.

Делаю потому, что так делают другие.

Уже намекнула, что я мог бы войти и в последующие номера «У».

Рано!

Дождаться хотя б одного номера.

 

Так много в черновиках об ужасе, но однообразно. Во мне очень силен человек, не нуждающийся в искусстве, живущий без него. ​​ 

 

24 ОИ вернулась из Киева. Так любезна, что дала посмотреть и ее, и себя в Интернете. Я не могу разделить ее литературную жизнь просто потому, что не москвич. Например, сегодня встреча с Рабичевым в ЦДЛ в 16 часов. Где мне болтаться после работы три часа?

 

В «Независимую» попала дурацкая фраза моего дедушки из «Беседы с силами природы», что, мол-де, депутатки его «распаляют». А ведь я просто глупо шутил! Я не отвечаю за такие глупые, пустяшные шутки, я даже не верю, что они мои. Заметку поместил в литературоведческий дневник, в материалы к «Озорным рассказам».

 

25 Все документы собираю, чтоб через сканер внести в компьютер и хранить уже там.

Острая необходимость при маленькой квартире.

Успехи по разборке завалов столь очевидны, что не могу не радоваться.

 

27 Закончена работа с материалами к рассказам. Чудесно. Дорога открыта для работы с отдельными произведениями. А казалось, эту гору не сдвинуть с места. И вот тонны моих черновиков стали таять на глазах – и я почувствовал, что поспеваю за сременем.

Остались только литературоведческие черновики. ​​ 

 

28  ​​​​ После долгих дней опять вернулся к старому: все материалы обработаны, надо выбрать отдельный рассказ – и склоняюсь к «Еще нежнее».

Женская психика.

Трудности взросления молодой, одаренной женщины.

 

29 И вдруг от Ракитской узнаю, что в «У» будут мои «Встречи».

И этот старый рассказ увидит свет! Эти же две Оли: Романова и И-кая – остаются моим проклятием. Подолгу говорю с ними, а все равно остаемся в разных мирах.

 

Что же произошло с ОИ?

Она нагоняется на себя бедность. ​​ 

«А ты знаешь, что это дорого – послать по Емеле твои рассказы?».  ​​​​ 

«Позвонить?  ​​​​ И на минуту нельзя: это дорого». ​​ 

 

Хоть и с натяжкой, но компьютер работает – и Олег не может вселить в нас уверенность, что он будет работать.

За что же я платил за этот целерон?

Разве не за уверенность?

 

ОИ совсем не уверена в себе – и это делает невозможной нашу дружбу.

 

Люда - ​​ за более корректные отношения.

Она упрекает, что снес ОР все рассказы: и заготовки.

Может, и в самом деле, не снимать броню?

Хотя бы потому, что так делают все.

30 ​​ Замысел ​​ романа о насилии.

Und wenn der Deutsche zagend sich einem Fuhrer… ​​ 

Nitzsche – о вождизме у немцев. ​​ 

 

«Моральное обожествление – эрзац веры».

 

Бердяев («Самопознание»):

 

- После первой мировой войны народилось поколение, которое возненавидело свободу и возлюбило авторитет и насилие. ​​ 

 

Написать роман о насилии, возвратившемся через поколения в души людей.

Взрывы насилия в 1930 перекликаются со сценами в начале двухтысячных.

Насилие - символ далеких неизбежных бед.

 

В дневник кино – о советско-финской войне.

 

Декабрь

 

1 Сказать, что у меня появилась среда, нельзя, но мне, похоже, это и не нужно.

Вряд ли ОИ может кого-то согреть, если ей самой так тяжело.

 

Улитин – настоящее открытие.

Хоть когда-то и читал, «Разговор о рыбе» (только что издано в ОГИ) потряс.

Будь я издателем, представил бы эти тексты на разорванных страницах: ни у кого «рваность» нашего мира не представлена столь выпукло.

 

Новатор и Андрей Белый, но у него в туче слов разгляди-ка новое!

Улитин склеивает фразы из только что проговоренного разговора, еще теплого, еще трепещущего – и делает изысканное блюдо.

Поразительное ощущение лжи!

Его текст – собрание ходовых, чаще всего лживых фразочек, - но как же чудесно видеть, что строчки ​​ складываются на твоих глазах в произведение искусства!

Словно ты подсматриваешь 70 годы, эти разговоры за кухонным столом.

Поговорили, как это запечатлел Улитин – и послушали Окуджаву. ​​ 

А уж до чего неброско! Словно б в каждой строчке слышишь голос автора: Да какой я литератор!

Вот это мне на самом деле близко.

Улитин озвучил сленг.

Чувствуется, ​​ что он читал и «Игру в бисер. ​​ Glasperlenspiel» Гессе!

 

2 До какой же степени проговариваю мои сюжеты!

Всплыл ​​ сюжет «Молитвы»; его и запускаю.

Что же мое увлечение французской культурой?

Неужели оно так и осталось сном?

Нет.

Мне хорошо его знать.

 

3 Андрей Белый в Париже.

 

О лесбиянке:

 

«Средь столиков ерзала тощим крестцом… с поношенным, стертым лицом.. ​​ Безбедрая и сухоногая тварь показалась мне убегающей сколопендрой…».

И дальше в том же духе.

 

«Черный такой, невысокий Париж – Париж центра; он вышел навстречу мне, точно в халате и в туфлях». ​​ 

 

«Ты затерян меж пестрых ковриков… ​​ здесь стены глядят на тебя срамным шиком; за ними ж в постели катаются: скрипы и выкрики (стены сквозные)».

Таким он увидел Париж.

Самое душевное – о Жоресе. ​​ 

 

4  ​​​​ ДР Рильке.

 

Лу Андреас-Соломе

 

С РАЙНЕРОМ

 

В начале 1897 года мы с Фридой фон Бюлов поселились в так называемых «княжеских домах» на улице Шеллинга в Мюнхене; там я однажды получила по почте стихи, автор которых себя не назвал. По почерку первого письма, полученного от Рильке, с которым на одном театральном вечере нас познакомил Якоб Вассерман, я узнала автора. Он прочитал мне и другие свои стихотворения, среди них «Видения Христа»; судя по замечаниям, высказанным в том первом письме, он относился к циклу весьма негативно. Хотя некоторые из стихотворений были опубликованы в журнале «Гезельшафт», да и кое-кто еще читал их, но годы спустя нам так и не удалось обнаружить этот цикл, несмотря на все старания издательства «Инзель», так что можно считать его утерянным.

Прошло совсем немного времени, и Рене Мария Рильке превратился в Райнера. Мы с ним покинули город, чтобы подыскать себе жилище поближе к горам, еще раз сменили наш домик в Вольфратсхаузене, в котором вместе с нами жила Фрида. Во втором доме, пристроенном прямо к склону горы, нам предоставили комнаты над коровником; на фотографии, которую мы там сделали, должна была фигурировать и корова, но она так и не выглянула из оконца хлева, перед которым стоит старая крестьянка; непосредственно над крышей видна дорога, ведущая в горы; над домом развевается наш флаг из грубого полотна, на котором большими буквами написано «Луфрид», его изготовил Август Эндель, который вскоре подружился с Райнером; он же помог нам с помощью красивых одеял, подушек и разной утвари уютно устроиться в трех смежных комнатах. Ближе к осени ненадолго приехал мой муж, а с ним Лотта, наша собака; иногда к нам наведывался Якоб Вассерман, бывали и другие; еще в первый домик захаживал приехавший из Санкт-Петербурга один русский (правда, недоброй памяти), который давал мне уроки русского языка.

Совсем еще молодой Райнер, к тому времени уже написавший и опубликовавший поразительно много стихотворений и рассказов, издававший журнал «Вегвартен», по виду отнюдь не производил впечатления будущего большого поэта, каким он вскоре станет, но резко выделялся своеобычностью характера. При этом с самого начала, уже с раннего детства, он предвидел неотвратимость своего поэтического призвания и никогда в этом не сомневался. Но именно потому, что он страстно и непоколебимо верил в свою мечту, ему даже в голову не приходило переоценивать уже созданное им; оно всего лишь служило побуждением к новым попыткам самовыражения; техническая сторона дела, мучительные поиски нужного слова почти неизбежно вызывали у него переизбыток чувств, надежду, что преодолеть формальное несовершенство поможет «чувствительность». Эта «чувствительность» не согласовывалась с его характером; она, можно сказать, диктовалось чисто технической необходимостью. Кроме того, она была следствием огромной уверенности в своем даре, в том, что он способен утвердить себя в поэзии. Когда, например, бывший с ним в дружеских отношениях Эрнст фон Вольцоген в одном из писем в шутку обратился к нему «Пречистый Райнер, непорочная Мария», то это не означало, что душевному строю Райнера были присущи женственно-детские черты, наоборот, он отличался своеобразной мужественностью и какой-то несокрушимо - нежной властностью. Этому не противоречило даже его скорее робкое отношение к чужим и потому опасным для него влияниям: оно, по мнению Райнера, имело касательство не столько к нему самому, сколько к тому, что было ему вверено и что он призван был оберегать. Это обеспечивало свойственную ему неразрывность мысли и чувства, взаимопроникновение того и другого: человек в нем легко и быстро растворялся в художнике, а художник - в человеке. Где бы ни охватывало его поэтическое вдохновение, оно было целостным, совершенно не умевшим расщепляться на составные части, не ведавшим сомнений, колебаний и разлада (если не считать недовольства еще незрелой поэтической техникой). Райнеру в ту пору было в высокой степени присуще то, что называют «мужской грациозностью» - утонченность и одновременно простота, неистощимость гармонических проявлений его существа; он тогда еще мог смеяться, мог просто и бесхитростно верить, что жизнь не обойдет его своими радостями.

Когда сегодня вспоминаешь более позднего Рильке, уверенного в своем уже приближающемся к совершенству искусстве, то становится абсолютно ясно, почему это стоило ему душевной гармонии. Без сомнения, если смотреть вглубь, во всяком творческом процессе кроется такая опасность, такое соперничество с жизнью - для Райнера особенно непредсказуемое и грозное, так как его дарование было направлено на то, чтобы в лирике выразить невыразимое, силой своего поэтического дара высказать «несказанное». Поэтому позже с ним случилось так, что саморазвитие, с одной стороны, и развитие творческой гениальности - с другой, не поддерживали друг друга, а шли в почти противоположных направлениях; притязания искусства и полнота человеческого бытия тем сильнее вступали в противоречие, чем совершеннее были его художественные творения. Этот трагический поворот вызревал в нем все более неотвратимо.

Мы познакомились на людях, потом предпочли уединенную жизнь втроем, где все у нас было общим. Райнер делил с нами наш скромный быт в Шмаргендорфе, недалеко от Берлина, у самого леса, откуда по лесной дороге за две минуты можно было дойти до Паульсборна, и когда мы шли босиком по лесу - этому научил нас мой муж, - косули доверчиво подходили к нам и тыкались носом в карманы пальто. В маленькой квартирке, где кухня была единственным - если не считать библиотеки моего мужа - помещением, приспособленным для жилья, Райнер нередко помогал готовить, особенно когда варилось его любимое блюдо - русская каша в горшке или борщ; он отвык от изысканности в пище, а ведь раньше страдал от любых ограничений и жаловался на нехватку денег; в синей русской рубахе с красным орнаментом он помогал колоть дрова и вытирать посуду, при этом мы без помех занимались нашими делами. А занимались мы многим; усерднее всего он, давно уже погрузившийся в мир русской литературы, изучал русский язык и русскую культуру, особенно после того, как мы всерьез задумали большое путешествие в Россию. Какое-то время наши замыслы совпадали с планом моего мужа предпринять поездку в Закавказье и Персию, но из этого ничего не вышло. Незадолго до Пасхи 1899 года мы втроем отправились в Петербург, к моим родным, а затем в Москву; только год спустя мы с Райнером объездили Россию и познакомились с ней более обстоятельно.

Хотя мы не сразу наведались в Тулу, к Толстому, фигура писателя стала для нас как бы въездными воротами в Россию. Если раньше Достоевский раскрыл перед Райнером глубины русской души, то теперь именно Толстой, в силу мощи и проникновенности его таланта, воплощал в себе - в глазах Райнера - русского человека. Эта вторая встреча с Толстым в мае 1900 года состоялась уже не в его московском доме, как во время первого нашего путешествия, а в имении Ясная Поляна, расположенном в семнадцати верстах от Тулы. По-настоящему узнать его можно было только в деревне, не в городе, не в комнате, даже если она обставлена по-деревенски и отличается от других покоев графского дома, даже если хозяин непринужденно выходит к гостям в собственноручно заштопанной блузе, занят каким-нибудь рукодельем или за семейным столом ест щи да кашу, в то время как другим подают более изысканные блюда.

На сей раз самое сильное впечатление у нас осталось от короткой прогулки втроем. После вопроса Райнеру «Чем вы занимаетесь?» и его немного робкого ответа: «Лирикой», на него обрушилось темпераментное обличение всякой лирики. Но выслушать Толстого со всем вниманием нам, когда мы выходили со двора, помешала любопытная картина. Какой-то крестьянин, пришедший издалека, седой старец, приблизился к нам и, без устали сгибаясь в поклонах, почтительно приветствовал другого старца, Толстого. Он не просил милостыни, а только кланялся, как и многие другие, часто приходившие издалека с одной только целью: еще раз увидеть свои церкви и свои святыни. Пока Толстой, не обращая на него внимания, шел дальше, мы напряженно прислушивались к словам того и другого, но глаза наши были прикованы только к великому писателю; каждое движение, поворот головы, малейшая заминка в быстрой ходьбе «говорили»: перед нами Толстой. Луга ранним летом были усеяны цветами - высокими и яркими, какие встречаются только на русской земле; даже под сенью деревьев слегка заболоченная почва была усыпана необыкновенно большими незабудками. Так же глубоко, как эти яркие цветы, врезалось в мою память и то, как Толстой, не переставая живо и поучительно говорить, вдруг стремительно наклонился, раскрытой ладонью - так обычно ловят бабочек - схватил и сорвал пучок незабудок, крепко прижал их к лицу, точно собираясь проглотить, и затем небрежно уронил на землю. Все еще едва слышно звучали доносившиеся издалека почтительно-приветственные слова мужичка; из их потока можно было разобрать только: «...что довелось тебя увидеть...» И я присоединила к ним такие же благодарные, приветственные слова: «...что довелось тебя увидеть...».

Должно быть, именно эта встреча дала повод Райнеру с преувеличенным вниманием всматриваться в каждого встречного мужичка, ожидая увидеть в нем сочетание простоты и глубокомыслия. Порой его ожидания оправдывались. Так однажды при осмотре Третьяковской картинной галереи с нами рядом оказалась группа крестьян. Перед большой картиной «Стадо на пастбище» один из них недовольно произнес: «Подумаешь, коровы! Мало мы их видели?» Другой лукаво возразил: «Они потому и нарисованы, чтобы ты их увидел... Ты любить их должен, вот почему они нарисованы, вишь ты. Любить должен, а тебе, вишь ты, нет до них дела». Вероятно, удивленный своим собственным объяснением, мужичок вопросительно посмотрел на стоящего рядом Райнера. Надо было видеть, как отреагировал Райнер. Он внимательно посмотрел на мужичка и ответил на своем плохом русском: «Тебе знать это».

Наконец мы очутились там, где, как казалось Райнеру, ему на каждом шагу будет попадаться то, ради чего тоска пригнала его сюда, - среди людей и ландшафтов на Волге. Мы плыли вверх по течению, с юга на север, и сошли на берег за Ярославлем. Здесь нам довелось пожить некоторое время в русской избе. Пересаживаясь с парохода на пароход, мы нашли ее в глубинке - новую, пахнущую смолой, с перекрытием из неошкуренных березовых бревен; молодая пара построила ее рядом с уже потемневшими, задымленными жилищами, а сама отправилась на заработки. Скамейка вдоль стен, самовар, широкий тюфяк, набитый специально для нас свежим сеном, - вот и вся обстановка; в пустом сарае рядом - еще охапка соломы в качестве постели, хотя крестьянка из соседней избы чистосердечно заверила, что и первый тюфяк достаточно широк для двоих... Мы несколько раз сходили на берег с пароходов, плывущих по Волге. Бывали в гостях у точно таких же крестьян и даже гостили у крестьянского поэта Дрожжина в его избе. Несколько книг можно было бы написать о том, что мы увидели в России. Нам казалось, мы провели здесь годы, хотя на самом деле это были дни, недели, едва ли месяц. Но все слилось в один час и в образе одной избы - и виделось нам каждый раз одно и то же: как мы ранним утром сидим на пороге, кипящий самовар стоит на полу, а мы весело наблюдаем за курами, которые с таким любопытством подходили к нам от соседних сараев, точно хотели лично предложить яйца к завтраку.

«Изба, встреченная нами в пути», и в самом деле символизирует то, что было для Райнера землей обетованной, Россией. Одна из этих изб, сложенных из березовых бревен, с резным щипцом, стены которой времена года, сменяясь, насыщали чистыми естественными красками, то темными, то светлыми, и стала тем «местом», «местом отдыха», о котором ему мечталось перед началом путешествия, которое ему потребовалось, чтобы свершить свое. Здесь обитал народ, чьим уделом были нужда и нищета, но в характере которого покорность соединилась с уверенностью в своих силах; Райнер тоже изначально чувствовал в себе настоятельное внутреннее призвание, подчинявшее себе все, что бы с ним ни происходило. Уделом, судьбой этого народа был «Бог». Не небесный вседержитель, облегчающий тяготы жизни, а ближайший покровитель, оберегающий от окончательной гибели, - русский бог Лескова, обретающийся «в левой подмышке».

 

4  ​​ ​​​​ И материалы к музыкальному дневнику кажутся бесцветными, ненужными.

Стоит выписать лишь ярчайшие впечатления.

 

Я думаю: что ж я наделал?

Закопал все таланты, прозябаю в какой-то дыре, - а ведь мечтал жить в Париже и писать на французском так же, как на русском!

Неужели похоронил себя?

Почему мне так страшно?

 

Наше маленькое общество – оно очаровательно.

ИК приободрилась, хоть ей все тяжелее тащить груз работы. Я вдруг представил себе, что когда-то ее лицо было светлым и большим, а теперь даже пудра только все портит.

 

Уже ясно, что никогда так много писать дневников не буду. Никогда.

Эти тонны бумаги с душевными излияниями – настоящие черновики.

Их и полагается уничтожить.

 

5 Почему вчера мое состояние было столь ужасно?

Всё в организме меняется с перестройкой на волну «Молитвы».

Надо изменить жисть, но как?

 

Опять с восторгом читаю книгу Фатеевой об интертексте. Вчера много выбросил музыкального дневника, а сегодня подвергну экзекуции театральный.

 

На «Сотсби» продают оригинал «Кинжала» Лермонтова и другие русские раритеты.

 

6 И вдруг на том же «Сотсби» выясняется, что часть русских книг, выставленных на продажу, украдена!

 

Особливо в болести, как нынче, рад, что избавился от почерка.

Где вчера простыл?

Финна-лютеранина долго водил по Красной, потом съел яблоки на ветру, а потом пробрало на платформе.

Так что чудом выкарабкался.

 

Надо писать больше с закрытыми глазами – это приводит в чувство.

Йетс помогал преодолеть жар, но что он мог сделать?

Его стихи добротно начитаны.

Теперь я освоил электричку.

На английском очень легко стало говорить.

Я совсем свободен на нем.

 

9 Вчера бился с дневником по кино: приводил в божеский вид.

Так и не кончил. ​​ 

 

«Молитва» и «Еще» идут параллельно, как если б это была дилогия.

 

ТКК (телеканал «Культура») – об интеллектуальной собственности.

Дискуссию вел Александр Архангельский.

Его книга «Политкоррекция» издана С. В. Митуричем в цикле «Труды и дни».

У меня уже библиотечка этой серии.

 

10 Дневник Кино «переоборудовал».

 

Не выбраться из болезни.

Странно, что она стала продолжением моих слов о том, что в любви более всего ценю покой.

Апология собственной жены вызвала смешанные чувства, но, в итоге, добрые.

Теперь писать о старении!

Словно б сегодня именно тот день, когда твоя смерть запросто приходит к тебе и сидит рядом, как Муза.

 

11 Этот раз болел больше, потому что дома отсидеться было никак.

Ужасных состояний нет, слабость тоже не показалась невыносимой.

Или я сам создаю тот воздух, ту атмосферу, в которой задыхаюсь?

Рядом со мной нет друзей, которые б бились за меня, – но разве это приговор?

Я сам создал это.

ОИ не создала среду, не одарила теплом, но этого и не могло быть.

Мы все – сами по себе, только переглядываемся, но не греем друг друга.

 

По ТВК большой цикл передач о цензуре.

Без глубокого анализа, но с ясными выводами, с трезвыми мыслями.

 

Вхожу в «Молитву»: Целерон урчит, но работать позволяет. Мне еще тяжело с ним, но уже альтернативы нет: экономит силы.

 

12 Провел экскурсию приятной даме, а она оказалась сотрудницей мужа Ольги Ильницкой.

Очень приятная сотрудница мужа.

Я был в депрессии и не мог просто с ней общаться, о чем жалею.

Стоит признать, что мне тяжело.

С утра реальность была свинцовой, едва находил себе место. ОИ хороша вот так: издалека.

Но быть одним из тысяч ее знакомых, крутиться в ее толпе? Она не чувствует, что уже не помнит обо мне.

 

Как ни обожаю Музиля и Джойса, теперь не могу на них сосредоточиться.

Это не ушло!

 

Сейчас мне важнее открывать в себе изо дня в день историка и музейного работника.

Читаю ​​ французский путеводитель по Эрмитажу – и не могу оторваться.

Словно б сам говорю на французском.

Почему решил, что это – моя судьба?

Почему так надеялся на французов?

 

13 День Андрея Первозванного.

 

Решаюсь тут описать нравы работы, хоть общий дневник ​​ подходит больше.

День ознаменован скандалом с Таней.

Ее пригласили, но она сразу решила рвануть на пятачок – и сегодня просто плюнула в свою благодетельницу Валентину. Как она изображала, что больна!

Уехала домой, а встретилась … на КП!

Мои милые бабушки в шоке от столь невежливого скотства. Лену провели на пятачок, потому что случайно исчезла Н-ун, потому что П-кова ей благоволила, - но кто спасет Таню?

Вот она, бездна женского скотства и предательства! А я в этой игре – жалкий идиот.

Почему Т. уверена, что Ф-на, эта приятная дама, проведет ее на пятак?

Я что-то в этом не уверен.

Несу эти жалкие страсти в литературный дневник, потому что скотство коллег явно зашкаливает.

Все не живут, а играют – и игра получается бездарной и жестокой.

Нельзя так плевать друг в друга!

Нет, впредь понесу в музейный.

 

15 Опять не оторваться от книги К. Мочульского. Достоевский. Жизнь и творчество. Ymca-Press, 1947.

 

«Траектория краба» Грасса доказывает, что национальный бестселлер возможен.

Почему не в России?

Еще одно доказательство разобщенности моей нации.

Как много Гитлера в современной культуре! ​​ 

Причем, внимание не вообще к его идеям, а к их происхождению: показывается юность Гитлера.

 

16  ​​​​ Еще один «подвичек» к Новому Году: выбросил большой чемодан с моими записями к общему дневнику.

Рассказал Ане – она показала чемоданище под кроватью: ​​ мемуары мужа Иды.

 

Килограмм 50 дневников переложил в мешок и сразу взялся за 95 год.

Даю себе задание: переработать сей мешок за 2003.

 

Позвонил Романовой и узнал, что ее сайт попросту выбросили! Теперь не ni.world.com, а ni.world.ru!

Я просто в шоке.

ОИ знала, но мне не сказала!!

Вот это «друзья»!

ОР объясняет наезд неприязнью старых друзей, решивших, что ОР использует их сервир, чтоб нажиться.

Я, конечно, не могу не чувствовать, что после Киева ОИ отстраняется от меня.

И что?

Я не в слезах, я готов к этому.

Ну и пусть будет, как есть! Зачем выдумывать отношения? Круг ОИ от меня уходит – и ничего не могу в этом изменить.

 

Олечка, ты могла бы стать центром – это же так много!

 

Еще в 1995 на Новый Год посылал тридцать писем, не меньше.

Теперь только Лиле и семье Кристины Лемб.

Только самое ценное!

Не надо быть очень умным, чтоб понять, что большую часть моих дневников надо выбрасывать.

 

1995: еще есть спортивные кумиры!

 

17  ​​​​ Записные книжки!

У Джойса записано: «Презерватив в бумажнике».

У Чехова: «Городской сын присылает отцу в деревню отцу икры с надписью  ​​​​ «Для удовлетворения ваших физиологических потребностей».

 

Что с музыкальными дневниками? Пока записывать только названия.

 

18 Позвонил редактору «Футурум Арта» Жене Степанову. Просит маленьких рассказов. Так что сажусь за «Молитву».

 

Как хороши рассказы По!

Читаются, как по маслу, потому что пробовал их читать в оригинале уже после смерти мамы: в 1976.

Учил английский, чтоб читать Джойса и По.

Так казалось естественным жить и умереть в Париже, в своей мечте, но вот живу здесь и даже не схожу с ума.

И уже не мечтаю о Париже, потому что знаю, что мечта моя – пустая.

 

19 Второй том Минц. Героическая женщина!

 

Идея «Молитвы»: он рассыпается в небольших, но реальных, человеческих деяниях (требует, что не выгоняли мальчика из школы, сидит с женой Кольки, когда тот по пьянке чуть не попадает под машину, и т. п.).

Ужасная буря пронеслась в душе, «Молитва» идет.

Почему буря?

Почему непременно ужасная?

Зачем эти испытания?

 

Прошел огромный маршрут, просвистало ветром, напитал глаза белизной – и опять в бой!

Тут есть и плюсы в этой Истре.

Ее любить нельзя, но привыкнуть можно и даже нужно.

 

Так это плохо: компьютеризация прежнего экстаза? Наоборот!

Пущай машина помогает.

 

22 Много замечаний о Москве (бомжи и пр.) – в «Еще нежнее».

 

Поздно ЛН звонит и сообщает, что ее рецензия на меня появилась в «Русской Мысли» за номером 4433.

 

23 Теперь отсутствие социализации меня просто б убило. Теперь общество помогает творить.

Именно борьба в нем.

Главный итог года – не только появившаяся книга, но и переход на компьютер.

Теперь физически не смог бы писать так много.

Почему так и люблю творить: чувствую слишком ясно, как побеждая в себе скота.

 

Навел хронологию в материале к рассказу ​​ «Детство».

 

24 В метро, за чтением книги на итальянском о Русском Музее, увидел женщину, читающую мою книгу.

Мне стало не по себе: я видел, что она читает с интересом, переживает – и уже в конце книги: за «Весной в Москве».

 

Разве возможно воспроизвести дневники за девяностые? Одних выписок из Библии, из любимых книг на разных языках – сотни страниц!

Это тоже надо утопить в Лете.

Все события, что не получили в моих дневниках смысла, не должны попасть в переработку, ведь и дневник – это жанр, это работа.

 

То, что не работа, подлежит уничтожению.

Это было моей школой, моим творчеством, моей радостью.

 

25  ​​​​ Послушаю новости – и настроение поднимается: мир вполне соответствует тому ужасу, что ношу в своей душе.

Клин клином вышибают!

 

В России была выпущена книга «Гарри Поттер и тайная комната».

Это-то будут читать.

 

Лотман в своей «Семиосфере» на стр. 170 и дальше объясняет, что было со мной в девяностые.

Мои проблемы – что не мог вырваться из сообщений типа «Я-Я».

 

Сегодня никак не войти в «Молитву»: слышу далекий голос этого дорогого существа, но подойти к нему не могу.

 

26 Сажусь за «Молитву» - и текст впускает меня.

Ух, как хорошо!

Чудесно, что напечатанный текст «Молитвы» остается рядом со мной всегда.

 

Сражаюсь с дневниками за декабрь 1995.

 

27  ​​ ​​​​ Ю. М. Лотман:

 

«Законы построения художественного текста в значительной мере суть законы построения культуры как целого. Это связано с тем, что сама культура может рассматриваться как сумма сообщений, которыми обмениваются различные адресанты (каждый из них для адресата – «другой», «он»), и как одно сообщение, отправляемое коллективным «я» человечества самому себе».

Драгоценную цитату запустил в «Реалии», но и сюда не удержался.

 

Ощущение, что вся «Молитва» - о Луге.

О ее идеальном образе.

Вот почему так хорошо, что туда ездил! Все-таки, всех родных вспоминаю с теплом – и это помогает писать. Видимо, дневники стоит обрабатывать, заранее предвидя более глубокое погружение в интернетную культуру. Политические новости – только одной строкой, и такие, чтоб на самом деле имели значение.

 

Я думал, ОИ только немножко не везет, но события показывают, что она может жить лишь в полной неразберихе.

С ней надо не просто быть, но входить во все ее слабости и пристрастия.

Она сразу (невольно?) поставила вопрос ребром: или я, или все твое окружение.

Словно б у меня был выбор!

Словно б семья не была для меня высшей ценностью! Конечно, это болезнь.

Мне неприятно сознавать, что ее тексты связались в моем воображении только с ней, они не покидают ее физическое существование.

Где обаяние ее стихов и рассказов?

Его нет.

Мне это неприятно.

Неужели я так непостоянен?

 

Позвонил в Лугу, и НМА сообщила, что продано только два экземпляра ГС, зато была передача по радио.

 

Неожиданно хорошо пошла ​​ «Молитва».

 

Взрыв в 14. 20 в Доме Правительства в Грозном.

Ужасно.

Просто нет слов.

Опять гора трупов!

Эти взрывы сметают существование любви.

На самом деле, кто заикнется о любви, если самой твоей жизни существует реальная опасность?

 

Но что я рядом с Олегом, со всем этим поколением, так привыкшим к горам невинных убитых людей?

 

30 ​​ Вероника Тушнова:

 

Там далёко,

за холмами синими,

за угрюмой северной рекой,

ты зачем зовёшь меня по имени?

Ты откуда взялся?

Кто такой?

Голос твой блуждает тёмной чащей,

очень тихий,

слышный мне одной,

трогая покорностью щемящей,

ужасая близостью родной.

И душа,

как будто конь стреноженный,

замерла, споткнувшись на бегу,

вслушиваясь жадно и встревоженно

в тишину на дальнем берегу.

 

Очень близко. ​​ Начало напоминает Блока:

 

За дорогами пыльными,

За холмами могильными

Под другими цветешь небесами…

 

У Блока более мягко, более развернуто – и боли больше.

 

31  ​​​​ Ровно 76 лет назад:

 

Цветаева пишет Пастернаку: ​​ 

 

Борис, умер Райнер Мария Рильке. Числа не знаю, - дня три назад. Пришли звать на Новый год и, одновременно, сообщили. ​​ Последнее его письмо ко мне (6 сентября) кончалось воплем: Im Fruhling? Mir ist lang. Eher! Eher! [Весной? Мне это долго. Скорей! Скорей! (нем.)] (Говорили о встрече.) На ответ не ответил, потом, уже из Bellevue, мое письмо к нему в одну строку: Rainer, was ist? Rainer, liebst Du mich noch? [Райнер, что с тобой? Райнер, любишь ли ты еще меня? (нем.)]

Передай Светлову (Молодая Гвардия), что его Гренада - мой любимый - чуть не сказала: мой лучший - стих за все эти годы. У Есенина ни одного такого не было. Этого, впрочем, не говори, пусть Есенину мирно спится. ​​ Увидимся ли когда-нибудь? - С новым его веком, Борис! ​​ М. (Bellevue, 31-го декабря 1926 г.)

 

31 Олечка отвергла встречу пред Новым годом.

Уже не удивляюсь.

Пускай.

Она все равно не создает среду.

Поздравляю и ОИ, и других Оль, и всех знакомых.

Или я сам разрушаю свою среду?

Но поехать с ОИ в Киев?!

Это значило бы предать все свое окружение.

Она внушает неодолимый ужас как человек, а притягивает как писатель.

Отдельные куски дублирую с переделкой.

Так материал к рассказу «Как я люблю» переделал к рассказу «Еще», а материал о Парине, обработав, поставил в «Сюжеты».

 

Разве не приятно, что Парин, попав в мои возможные персонажи, сразу стал милее?

 

Жена Каменского Светлана. ​​ Этот год мы не встречались. ​​ «Сарынь на кичку!».

 

31 ​​ Nicolas Born, ​​ 31.12.1937:

 

Eine Welt

in der jeder jeder ist -

Klingt das nicht vertraut?

Könnte das nicht von jedem sein?