-133-

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ДНЕВНИК

 

 

2000

 

 

Важное:

2000 год – начало введения всех моих литературных материалов в компьютер.

«Дар» и «Лолита» Набокова.

Бахтин

Бодлер

Ивинская

«Наоборот» Гюисманса

Лиля Брик

Агата Кристи

Вячеслав Курицын. Русский литературный постмодернизм. ​​ Москва, 2000.

Работа над ​​ «Лолитой» Владимира Набокова.

 

Январь

 

1  ​​ ​​​​ «Человек без свойств. ​​ ЧБС», 2, 59. ​​ Alle Schoenheit der Kunst…

 

«Свобода» посвящает Джойсу целый час. Читаются кощунственные куски из «Улисса». Джойс назван лучшим писателем 20 века. В мою жизнь этот писатель привнес мифологичность: словно б все мои действия и мысли записываются ​​ в огромную книгу. Кажется, что-то такое имел ввиду Мандельштам:

 

На стекла вечности уже легло

Мое дыхание, мое тепло.

 

У поэта ​​ мироздание предстает огромным стеклянным шаром. В сущности, математический образ.

​​ Блум - мифологема!

 

Чтение 17-томного ПСС Чехова. Событие из событий.

 

Читаю с тайною тоскою

И начитаться не могу.

 

Именно так.

 

2 ​​ С утра - Чехов.

Пишу на «корешках к наказу Тихонову».

Люда обеспечила бумагой.

А во Франции писал на оборотных сторонах церковных листочков, где описывались история церкви и расписание служб.

 

3 ​​ Написал три письма: Шарлетте, Лиле и Неверову.

 

Наум Коржавин:

 

Ни трудом и ни доблестью

Не дорос я до всех.

Я работал в той области,

Где успех - не успех.

Где тоскуют неделями,

Коль теряется нить,

Где труды от безделия

Нелегко отличить...

Но куда же я сунулся?

Оглядеться пора!

Я в годах, а как в юности -

Ни кола, ни двора,

Ни защиты от подлости, -

Лишь одно, как на грех:

Стаж работы в той области,

Где успех - не успех.

 

4 ​​ Разбудила зубная боль.

 

Пеги, Клодель.

 

5  ​​ ​​​​ ВУМ: ​​ Традиция «Зеленого Генриха».

 

RL прочла 4-ую глава «Улисса».

 

«Свобода» повторяет передачи. Переслушиваю о Джойсе. «Лучший писатель прошедшего века».

 

6 Проперций, 2, 2. Liber eram et...

 

Татьяна Щербина, 1998:

 

Диктатура ли, демократия,

хоть по выбору, хоть насильно -

результат все равно отрицательный,

если речь идет о России.

 

Если жизнь сикось-накось-выкуси,

набекрень, на бровях, на спуске,

всё погибло и цикл зациклился -

значит, ты - настоящий русский.

 

Здесь фонтан вместо чаш терпения,

нам последнюю каплю - вычли.

В точке взлета, паденья, кипения -

очи козочьи, шеи бычьи.

 

7  ​​ ​​ ​​​​ Булаховский. Курс русского литературного языка.

 

В ночи ТКК - хорошо о Пастернаке.

«Горечь рокового часа» - о собственной смерти.

 

Олег нанес книг с помойки домой - и это нас испугало.

ВУМ-91.

 

Реверди:

- «Une foule rode... Толпа бродит в ветре, что ломает ((в тексте «пытает»)) ветви, а Мэтр небес следит за этим ужасным взором».

 

«Божественная», «Ад», 4, 124: Vidi Camillo...

 

Анаксагор из Клазомен.

«Анаксагор учил о вечных элементах мира, «семенах» (или «гомеомериях»), которые включают в себя всю полноту мировых качеств и управляются космическим Умом. Стараясь объяснять естественными причинами такие явления, как солнечное и лунное затмение, землетрясения и. т. п., он навлёк на себя обвинение в оскорблении богов. Его судили и приговорили к смерти, от которой спасло его только красноречие Перикла».

 

Вот появился материал об этом деятеле.

Я знал о нем, когда готовил роман, то есть лет десять назад, но только сейчас смог этот материал артикулировать.

 

5, 28. Io venni...

 

9  ​​ ​​ ​​​​ Василь Быков осуждает вторжение в Чечню.

Но это взгляд постороннего человека!

Или он не знает, что взрывались дома тут, в Москве?!

Я уважаю этого человека, но с ним не согласен.

 

Два ночи. ​​ Крутит ужасно.

 

17.00. ​​ Глава «1992» готова. ​​ Работа вытащила из депрессии.

ВУМ-92. ​​ Я пишу о человеке, который надеется понять себя. ​​ Надеется преодолеть ужас, что его мучает.

 

10  ​​ ​​​​ Уже в иных СМИ ​​ Путин предстает сущим монстром. ​​ В такой поляризации мне не занять сколько-то четкой позиции. Неужели только такой может править Россией?

Придется привыкнуть к поляризации, к отсутствию ​​ четкой позиции.

 

«Буколики» Вергилия. 4-ая эклога.

Ad tibi prima…

 

Casta fave Lucina.

4-ая эклога Вергилия.

Пророчества.

 

«1993» вчерне готова.

Колебания в тексте.

Строгость без нажима.

 

11  ​​​​ Этимологический ​​ словарь ​​ Преображенского.

 

«1993» почти написано.

Сердечко екает: не умею ни жить, ни писать.

 

J. Perse.

Ослепительные зарисовки.

 

12 ​​ «Поезд свистел» ​​ Пиранделло.

 

«1993» готово.

Я, конечно, недоволен главой, но целое, вроде, ничего.

 

13 Шестой том ПСС Чехова.

 

Читаю: вчера - Ницше, сегодня - Хайдеггер.

 

Странный фольклор на Путина: «сушеная скула», «человек с белыми глазами». Столь откровенная и глупая демонизация, кажется, непременно сопутствует обожанию. ​​ Но слова-то - страшные! Лучше б ограничить такую «свободу» слова.

 

Пелевин объединил интернет ​​ и буддизм. Очень холодно. ​​ Неужели такая литература будет популярна?

Скорее всего. ​​ Главное тут - ущербность. ​​ Главный персонаж: недо-жизнь. Ошмётки жизни, напоминающие о ней.

 

14  ​​ ​​​​ ВУМ: 1994.

Преодоление ужаса скитаний.

 

Чуждость мира - это болезнь.

Мало шансов излечиться.

Какой-нибудь Вознесенский с его коллаборционизмом запросто выкарабкается при любой власти, но у меня нет этого врожденного духа продажности.

Сама Советская власть наградила его глянцем навсегда, хоть из его опусов вовсе ушла материя стиха.

Рядом с Бродским коварно бросается в глаза, что он просто забыл, что такое стихи, просто разучился их писать.

 

И что я ополчился на 60-ников?

Поговорю об этом в языковом дневнике.

 

15 ​​ ТКК: какая-никакая передача о Леопарди.

 

Алеко:

- ​​ «Глаз чудных взгляд чернее ночи».

Просто-таки математическая формула.

 

Фет:

- «Коварный лепет твой».

Почему коварный?

Заранее уверен, что изменит?

Ревности много и у Пушкина.

А вот Блок заранее хорошо знает, что изменила, хоть и «царевна».

Мол, ей самой надо бы изменить, потому что в Вечно-женственном ​​ это заложено.

 

Много вот таких простоватых мыслей.

Приходится признаться, что эти мысли - мои.

 

16  ​​​​ Мандельштам:

 

Есть целомудренные чары…

 

Приятно это высокое безумие. Теперь такого и в помине нет. ​​ Только такое безумие давало прозрения.

Но почему Блок так жаждал массы?

 

Превер, «Портрет птицы». ​​ Prend d'abort...

Это 70-ые, это моя юность.

 

Вчера приблудная собака бросилась на меня в надежде меня обнять!

​​ 

Понж, ​​ Десно, ​​ Мишо.

 

В Реймсе все казалось таким жалким, пресным, а тут опять все французское приобрело ореол. ​​ Но уже без сияния. Да, будет еще тепло, господа, но ни страсти к вашей кульутре, ни к ее сиянию – этой страсти уже не будет. Никогда.

 

17 ​​ Антология французской поэзии.

 

Что Арагон, что Элюар: ​​ только разбавляют Бодлера.

 

«Пепита».

Встреча с ней в чаще – и уже демон!

 

18 ТВ:  ​​​​ Василь ​​ Быков.

 

«Пепита». Nada mas ocurria...

 

19  ​​​​ «Кот внутри» Берроуза.

 

«Андромаха» Расина. ​​ Oreste perd ​​ le sentiment…

 

20  ​​ ​​ ​​​​ Чехов в «Письме» просто ровен, но уж не более того.

Перекруты, да еще и добродетельность.

 

«Гиперион» Гольдерлина.

Много моих юношеских чувств.

Он гонится за красотой и целостностью мира.

 

Риббек.  ​​​​ Демоны и гении. 1868.

На эту немецкую книгу ссылается Лосев в своей «Античной мифологии» (Москва, 1957).

Может, наскребу материала на рассказ?

21 ​​ Наконец, есть силы сесть за ВУМ-95.

 

«Звонок» Набокова в московской квартире Ани М-вой. ​​ Просто и ​​ страшно.

 

Фонетика ​​ древнегреческого ​​ у Кудрявского.

Спряжение глаголов древнегреческого языка.

Боже. Какая книга! Держишь в руках – и дрожишь от счастья.

 

«Чистый понедельник» Бунина.

 

«Шел пешком по молодому липкому снегу» - это я отметил еще в «Сказке об артистке».

 

Неужели Бунин написал рассказ за один день?

Похоже на это.

Это летучее, нервное письмо.

 

Сама религиозность или игра с нею?

 

22  ​​​​ ВУМ: ​​ 1995.

Тут бы и кончить эту биографию.

 

23 ​​ «Писака» - на Виндоус-95.

Сиверцев ​​ думает, что уверен в себе, - и тут в Азии ему неприятно, что его душа так дребезжит.

Он шикует, но так неумело.

Как-то все не так.

 

Гельдерлин.

Гиперион - Диотиме. «Я проснулся из смерти...».

 

Москва!

Мне впервые показалось, что я умру в этом городе.

Неужели тут, а не в Питере?

24  ​​ ​​​​ Музиль, ​​ ЧБС. 2. 66. «Есть в мире Нечто, что нас внутренне не трогает». Dieses Etwas bewirkt...

 

В ночи печатаю «Писаку» на ​​ компьютер.

 

25 ​​ Минус 20.

 

26 ​​ ВУМ-96 написано!

Хотелось погулять по природе, но пришлось ограничиться небольшим проходом: слишком холодно.

 

27  ​​​​ Личность Всеволода Вишневского.

«Оптимистическая трагедия» столь беспомощна, что сейчас ее ставить немыслимо.

Еще не время говорить, сколь ужасным он был в жизни.

 

La imagen de Pepita…

 

28 У меня было и есть сотни знакомых, но только Шарлетта оказалась способной к диалогу. Мы поняли друг друга, потому что мы заставили друг друга это сделать.

Но что мы поняли? ​​ Что мы - чужие люди. ​​ Так мало остается, если убрать аспект Культуры и само тепло общения.

 

30  ​​​​ С Людой бродили по лесу и обсуждали семейную ситуацию. ​​ В жизни нет выхода: только терпение.

Трагично, что сын не укладывается в наши теории о нем. Мы все равно не можем повлиять на Олега: общество легко перевешивает наши добрые намерения.

Наш сын все равно будет не наш, но производной мира вокруг нас.

Это больно, но это надо принять.

 

31 ​​ Улисс, 6.  ​​​​ Water rushed roaring…

 

-=

 

Продолжение работы над «Даром», романом Владимира Набокова.

 

«Это была очень небольшая, пошловато обставленная, дурно освещенная комната с застрявшей тенью в углу и пыльной вазой танагра на недосягаемой полке».

Это мои московские посиделки. Кстати, это можно считать достижением, потому что в Питере не было даже и таких.

 

«Он сидел, этот юноша, не поднимая глаз».

Умерший сын. Ошарашенный читатель поймет это только страниц через десять. В лучшем случае.

 

«Он сидел в такой же позе, в какой сиживал и Федор Константинович».

Юноша попадает в центр повествования, но прежде кольцо рассказа искусно сжимается.

 

«Откровенность, с которой при следующих встречах со мной она говорила о сыне, о всех подробностях его гибели и о том, как он теперь ей снится (что будто беременна им, взрослым, а сама, как пузырь прозрачна), показалась мне вульгарным безстыдством, тем более покоробившим меня, когда я стороной узнал, что она была немножко обижена тем, что я не отвечал ей соответственной вибрацией, а просто переменил разговор, когда зашла речь о моем горе, о моей утрате».

Абсолютно моя ситуация в Москве. Это было еще в 1986-ом на моей первой встрече с К.

И не сказать, как этот «ход» с сыном помог ​​ мне и читать, и понимать - ​​ и самого Набокова, и его текст!

 

«Яша был совершенно настоящий и живой, и только чувство самосохранения мешало вглядеться в его черты».

Древнее поверье: не вглядываться в мертвых.

 

Герой не только остро чувствует детство, но и понимает, как трудно ему с другими людьми. Это дневник самого Набокова. Но «совпадения» с другими - бывают.

Но какой выбран образ: осторожно сесть в другого!

 

«Погружался, бывало, с содроганием и любопытством в просторные недра Васильева».

 

«Сын в ней рос и выбивался наружу».

Отношение матери к умершему сыну.

Все так трогательно у Набокова! Так и хочется сказать о нем стихом:

 

Нежнейший сын отчизны.

 

Тут нет и тени преувеличения: Набоков вызывает щемящее чувство.

 

И снова - как бы аномалия: повествование целиком переходит на Яшу. Внешнее действие переключено на внутреннее. Был дневник героя, но вот дневник Яши.

 

«Сын почтенного дурака-профессора и чиновничьей дочки, он вырос в чудных буржуазных условиях, между храмообразным буфетом и спинами спящих книг».

Это было бы правильно, кабы не было так зло. Накаты злости у Набокова часто необяснимы.

Почему «дурак-профессор»? ​​ Не понимаю.

 

Насколько искусно Набоков опишет союз троих?

«Эти бедные молодые люди начали находить услаждение в своей тройственной пытке».

Вставная новелла ​​ о троих.

Мне было бы интересно узнать, насколько такие союзы были характерны.

В сущности, для меня такой союз – бесконечно странно: даже не представить в современной жизни.

 

«И тут все они стали понемногу бледнеть».

Прощание выразительно.

 

«Он шел по улицам».

Здесь столь горькая реальность, столь огромное неприятие эмиграции и ужас необходимости воплотиться именно в ней!

 

Поэма вокруг берлинского швейцара.

«Улица была отзывчива и совершенно пуста».

Неожиданный разворот в творчество!

 

«А главный, и, в сущности, единственно важный, Федор Константинович уже заглядывал во вторую качавшуюся, за несколько саженей, строфу, которая должна была разрешиться еще неизвестной, но вместе с тем в точности обещанной гармонией».

Приходится ставить запятые!

 

«Книга ​​ уже не изливалась могучими, радостными лучами, как прежде».

Неужели такие чувства бывают? Подумаешь, издал книгу.

В душе мне очень нравится этот задорный романтизм, но неужели революция его не убила?

А у меня только и осталась, что животная радость существования: все, что связано с обществом, померкло навсегда.

 

«Это был разговор с тысячью собеседников, из которых лишь один настоящий, и этого настоящего надо было ловить и не упускать из слуха».

Хорошо о творчестве. До чего трогательное повествование!

Меня трогает именно обыденность творчества.

 

Благодарю тебя, отчизна,

за злую даль

благодарю!

Тобою полн, тобой не признан,

я сам с собою говорю.

 

Безнадежно средние стихи, но какой мукой они переполнены!

 

«Призрачные колеса городского дня вращались сквозь внутреннюю бездонную алость».

Важна не сама алость, а что герой живет ею. Как огромно это чувство свободы! Мне он близок и потому, что этот «рай» таит житейскую бездну.

 

Вот и выясняется, что он преподает! Так Набоков запросто угадал вопрос читателя.

 

Не «грозили», а «граживали».

 

«И он почти физически чувствовал, как при каждом таком перевоплощении у него меняется цвет глаз, и цвет заглазный, и вкус во рту, - и чем ему самому больше нравился дежурный шедевр, тем полнее и слаще ему удавалось перечесть его за других».

Чудесно! Набоков - классик в неклассическое время. С каким вкусом показаны слабости героя!

Мне чувства героя часто непонятны, но зато приятно им учиться.

 

«Он отправился за важной покупкой».

Эпопея с новыми ботинками.

 

Герой необычайно чувствителен и в чем-то неотразим, но его литературный дар подозрителен для него самого, хоть он и не торопится в этом признаться.

Одно появление таланта Кончеева его коробит.

Годунов-Чердынцев раздавлен своей бездарностью. Обычный случай, но Набоков показывает это тонко, без нажима.

 

«Росистая улыбка»?

Это уж слишком.

 

«Вдруг что-то колыхнулось: в публике начались осыпи». Осыпи - хорошее слово, когда внимание уходит.

 

Нравится подробности описания собрания. Помню, в Доме Ученых в Питере всем ​​ было предписано не читать более десяти минут.

 

«У большинства был помятый и размаянный вид, как после ночи в третьем классе».

После чтения «шедевра». Но и тут Набоков хорош! Все, что он пишет, и умно, и интересно.

 

«Собственно, это только модели ваших же будущих романов».

Так Набоков резко приближает себя к главному герою. Неужели он способен посмотреть на себя столь жестко и жестоко? Глубокая, интересная игра с автобиографичностью.

 

Разговор двух профессионалов я себе не представляю. Почему так важна диалогичность? Больше похоже, что все происходит в сознании Чердынцева.

 

У Набокова умная, классная проза, но она – не моя. Джойс – мой: он – зажигает. А Чехов? Чехов, Достоевский, Толстой, чудится. Восторгали еще до моего рождения.

 

Февраль

 

1  ​​ ​​ ​​ ​​​​ ВУМ-98.

Это произведение меня самого поражает чистотой, а потому решил посвятить его – маме.

Моей дорогой маме.

 

Чехов – московский автор, а Достоевский – питерский. Это чувствуешь очень остро. Что Блок, что Достоевский до того «безбытны» рядом с московским Чехонте! Чехов скрадывает бездны, а у Достоевского она живет среди нас и в наших душах.

 

«Гиперион» Гельдерлина. Ihr, Quellen der Erd…

 

2  ​​ ​​​​ Закончил писать ВУМ.

Эта ​​ чисто литературная работа наложилась на мое путешествие во Францию и, прямо сказать, сильно его сгладила.

Это – оправдание моего французского ничего-неделанья.

Теперь пусть все отстоится.

 

3  ​​​​ Переработка «Писаки».

Идет на дискету!

То есть оставшуюся бумагу можно разорвать и писать на обороте дневники.

Все мои опусы, как и этот, чистятся под новую эпоху.

Десять лет – огромный срок.

Только время может стереть колебания в тексте.

Поэтому желательно жить долго.

Кстати, этого колебания не чувствую в «Печорине», а ведь он умер молодым.

Куда уж мне!

 

Пантеа. Mich wundert nicht…

Гельдерлин знает естественность экстаза.

 

«Беренис» Расина.

«Ты хочешь, чтоб я польстила безумному жару?».

 

4 ​​ RL ​​ рекламирует Пелевина.

 

В «Писаке» добиваюсь ясности.

Сиверцев неопределенен.

 

Пепита. Fervorosamente pido...

 

Но как же хочется любить современного поэта!

Вот ​​ слишком ​​ популярный текст Андрея Вознесенского:

 

Ты меня на рассвете разбудишь,

Проводить необутая выйдешь.

Ты меня никогда не забудешь,

Ты меня никогда не увидишь

​​ 

Только первая строфа.

Да ведь он за всю жизнь ничего лучше так и не написал!

 

5 ​​ Германия приглашает Василя Быкова.

 

Ульрих, 2, 69. Ich habe zu Agathe gesagt...

 

6 ​​ ВУМ написана от руки. Теперь надо ее печатать!

Лучше прямо в компьютер, а не на бумагу.

 

«Володя» Чехова хорош уж самой постановкой темы.

Но почему получился конспект?

 

7 ​​ Грохочу машинкой.

 

Данте, Бож., 6, 121. E ella a me...

Пассаж Данте - из Боэция: «Утешение философией»: in omni adversitate...

 

8  ​​ ​​ ​​​​ DW: ​​ Керн.

Слышано ли дело!

Но получилось хорошо.

 

«Ульрих:

- Любовь – чувство?! ​​ Я думаю, нет.  ​​ ​​​​ Любовь – это некий экстаз».

 

Да, влюбленность - это чувство, а любовь экстаз

 

9 ​​ Марина:

 

Друзья, поймите, что я вам снюсь.

 

А я не могу вот так заклясь моих знакомых, чтоб они мне писали.

Люда считает нормальным, что мне никто не пишет.

Я-то в душе верю, что тонны исписанных мною писем оставили след в душах.

Думаю, ​​ мне надо отказаться от этой приятной лжи.

 

10  ​​ ​​​​ Девяносто лет назад в этот день умер Дима, сын Блока.

 

Жене:

 

Но над младенцем, над блаженным

Скорбеть я буду без тебя.

 

ЧБС, 2, 71. ​​ Die aelteste, aber…

 

Керн выбирала своих любовников и даже мужа -  ​​​​ среди далеких родственников.

 

11  ​​​​ В  ​​​​ гроханьи  ​​​​ ВУМа добрался до 1985 года.

 

СМИ: ​​ «Утро вечера мудренее, а трава сена зеленее».

Гоньба за фольклором?

 

12 ​​ В автобусе на Москву. Ясперс. Fuer Philosophie ist Religion...

 

Державин:

 

Быть дерзку, но уметь продерзостями льстить.

 

М. Алданов. Истоки.

Обаяние этой прозы ушло, а все же Алданов интересней других.

Блок верил, что народ умен и найдет себе умных начальников.

Алданов о 1870-ых годах.

​​ «Полоумный Достоевский»?

 

13 ​​ Достоевский в «Истоках» Алданова.

«Вблизи, при свете свечей...»

 

14  ​​​​ Пепита.  ​​​​ No era sueno…

 

На фото – Ида в сорок лет. ​​ Совсем другая женщина!

Я такой – не знал, просто не знал! ​​ У нее строгое лицо, и во всей ее фигуре – красивая строгость. ​​ По фото видно, что она трудоголик. ​​ Я ее встретил, когда она внушала жалость: так сильно страдала от одиночества.

 

Несколько дней идет дождь – и вот он смешался с дождем. В полях образовался крепкий наст снега, можно много бродить.

 

16  ​​​​ Говорят, Путин восстановил в армии особый отдел.

Такой особист и осудил Солженицина в 1945 году.

 

16 ​​ Улисс, 6. Bloom walked...

Блум - всеразъедающее, насмешливое сознание.

 

17 ​​ Союз Правых Сил: СПС.

Ему отказано в проведении референдума по Закону о собственности на землю.

Полночь. Форма чеховского рассказа.

«Огни».

 

«Попрыгунья»:

 

«Она ​​ с ​​ плачем ​​ бросилась ​​ из  ​​​​ спальни, ​​ шмыгнула в гостиной мимо какого-то незнакомого человека и вбежала в ​​ кабинет ​​ к мужу. Он лежал неподвижно на турецком диване, покрытый до ​​ пояса ​​ одеялом.

Лицо его страшно осунулось, похудело и имело ​​ серовато-желтый ​​ цвет, ​​ какого никогда не бывает у живых; и только по лбу, по черным бровям да по ​​ знакомой улыбке можно было узнать, что это Дымов. Ольга Ивановна быстро ​​ ощупала ​​ его грудь, лоб и руки. Грудь еще была ​​ тепла, ​​ но ​​ лоб ​​ и ​​ руки ​​ были ​​ неприятно ​​ холодны. И полуоткрытые глаза смотрели не на Ольгу Ивановну, а на одеяло.

- Дымов! - позвала она громко. - Дымов!

Она хотела объяснить ему, что то была ошибка».

 

Вспоминаешь этот душераздирающий финал.

В этом рассказе он натуралистично заехал в жизнь близкого друга Левитана.

 

«Де профундис» перешел в ВУМ. Неужели конец замыслу? «Де профундис» все как-то все мешался с другими сюжетами, пока, кажется, вовсе не ушел.

 

ВУМ-90. Грохать надоело.

 

18  ​​ ​​​​ Наш Лексикон-компьютер не работает: приходится грохать на машинке.

 

Ахметов. Курс молодого бойца. Москва, 1994.

 

Дыхание нового тысячелетия: никто не пишет.

 

Книга к ​​ Чехову:

Максим Дмитриев. ​​ Неурожайные годы 1981-1893.

 

20 ​​ Так вот я каков!

Столько горьких открытий сделал о себе за этот год, но время писать об этом еще не пришло: ужас должен отстояться.

Если б мне прожить еще хотя бы лет десять!

 

ЧБС. 2.71 Дневник Ульриха. So sehr ueberwiegt...

 

21 Пепита. Cuando me sustraygo...

 

Чехов, 1888:

 

- «Я хотел бы быть свободным художником и только, - и жалко, что бог мне не дал силы, чтоб быть им».

 

Да, я свободен, но это не та свобода, которую мне удастся сохранить: мне придется научиться зарабатывать деньги.

 

Много написал к рассказу с условным названием «Заложник».

 

22  ​​​​ «Роман с контрабасом» Чехова.

 

«Благоразумие, законы природы и социальное положение моего героя требуют, чтобы роман кончился на этом самом месте, но - увы!- судьба автора неумолима: по независящим от автора обстоятельствам роман не кончился букетом. Вопреки здравому смыслу и природе вещей бедный и незнатный контрабасист должен был сыграть в жизни знатной и богатой красавицы важную роль.

Подплыв к берегу, Смычков был поражен: он не увидел своей одежды. Ее украли... Неизвестные злодеи, пока он любовался красавицей, утащили все, кроме контрабаса и цилиндра.

- Проклятие! - воскликнул Смычков.- О люди, порождение ехидны! Не столько возмущает меня лишение одежды (ибо одежда тленна), сколько мысль, что мне придется идти нагишом и тем преступить против общественной нравственности».

 

Это не столь прямолинейно, как кажется.

Как и сама жизнь, проза Чехова переполнена банальностями.

 

23 ​​ Люда стала читать мое «Множество» - и ее покоробил 1992 год: там описывается некая девушка.

Но мне как-то надо описывать те бесконечные, летучие знакомства, в которых я варюсь.

Жену не оскорбляют мои кошмары, потому что они литературны, но именно моя житейская жизнь, где я вечно распят.

 

Но разве в Луге понимают, как они меня унижают?

Нет!

Раз я приезжаю, значит, я принимаю именно такое отношение.

А воспринимать меня иначе, серьезнее, - это я заставить не могу.

 

24  ​​ ​​ ​​​​ Бодлер о Викторе Гюго:

 

«В его прозе больше прямолинейности, чем фантазии, он более корректен, чем созидателен. ​​ Да, пусть Делакруа порой неловок, но по существу он – создатель».

 

Очень умно и правильно.

Лидия Малинина, моя родственница, живет в Киеве.

Ей 63 года.

 

25 ​​ Печатаю весь день.

От грохота машинки и усталости в глазах темно.

Закончил ВУМ-92.

 

26  ​​​​ «Фанфарло» Бодлера.

 

Я привожу расхожее мнение о моем любимом поэте:

 

«Элегантная внешность и ​​ «английские» манеры молодого человека производили впечатление на женщин, однако Бодлер даже не пытался завязать роман с приличной замужней дамой или хотя бы с опрятной гризеткой».

​​ 

Ну, уж! Это написано нехорошей ​​ дамой.

 

«Робость, гипертрофированная саморефлексия, неуверенность в себе как в мужчине заставляли его искать партнершу, по отношению к которой он мог бы чувствовать свое полное превосходство и ничем не смущаться».

​​ 

Господи, такое накорябают и обо мне!

 

«Такой партнершей стала некая Жанна Дюваль, статистка в одном из парижских театриков. Бодлер сошелся с ней весной 1842 г., и в течение 20 лет она оставалась его постоянной любовницей».

 

Мол, ​​ и распутна, и некрасива, и деньголюбива, - но в постели близка.

Думаю, это мнение только нашей эпохи, готовой низводить все на свете.

 

Святый ​​ боже! ​​ 

«Бесстыдная чувственность примиряла с жизнью»

Но как примиряла?

«Отчасти».

Это написала какая-то проститутка.

 

«Кляня ​​ Жанну за ее вздорность, нечуткость и злобность, он все же привязался к ней и, во всяком случае, не бросил в беде: когда весной 1859 г. Жанну, питавшую излишнее пристрастие к ликерам и винам, разбил паралич, Бодлер продолжал жить с ней под одной крышей и, вероятно, поддерживал материально вплоть до самой своей смерти».

 

Пепита после дуэли.

Валера экзальтирован.

Porque le ha mirada….

 

28 ​​ Бодлер:

- В прозе Рабле есть что-то полезное и рациональное raisonnable.

 

Демоническое у Гете.

 

-=

 

Продолжение работы над «Даром», романом Владимира Набокова

 

Глава вторая

 

«Еще летал дождь, а уже появилась, с неуловимой...». Убедительное описание природы, но мне важно, что тут еще передан нелепый порыв души. Как бы интересно скособоченный пейзаж.

Вот это мне и нравится: все как бы и классично, - но эта классичность вот-вот рухнет, эта классичность прощается с собой.

 

«Он углубился в лесок; по тропе проложены были мостки, черные, склизкие, в рыжих сережках и приставших листках». А пейзаж-то - лужский! Стоит об этом помнить.

Мне бросается в глаза бесформенность пейзажей при их красоте. Неожиданно Набоков вовсе забывает норму - и это делает пейзаж сюрным.

Прежде был монолог, расписанный в диалог, а вот дневник общения с природой. Несоразмерность! Что ж, она и должна быть у эмигранта.

 

«И еще через миг всё это без борьбы уступило Федора Константиновича его настоящему».

Кто-то бы и сказал, что эти воспоминания затянуты, но только не я: пусть автор остается в своем ритме.

 

Чувства Чердынцева в трамвае. Мне понадобилось много лет, чтобы от них избавиться. Почему другие тебе неудобны? Потому что ты сам неудобен сам себе.

 

«За фольмильх и экстраштарк, - подразумевающие законное существование разбавленного и поддельного».

 

Vollmilch f цельное молоко

Extras pl

1) дополнительные возможности; вчт. дополнительные опции 2) специальные надбавки к плате за морской провоз особо тяжёлых или особо длинномерных грузов

Так что extrastark = особенно сильный.

Речь о рекламе, что проклинается во многих произведениях Набокова.

 

«Пипифаксовый смех».

Что это? В словарях нет «пипифакса». Вот в чем опасность продуктов, медицинских препаратов, предметов обихода - они уходят и забываются.

 

«За мерзкий предмет, аккуратно нацепленный на решетку сквера».

Интуиция подсказывает, что это презерватив. Русский город без него не представить.

 

«За жестокость во всем, самодовольную, как-же-иначную».

Я такого в немцах не вижу. Живи среди них, то же б их ругал.

 

В вагоне и на платформе

Ученик-фабрикант. Что ни человек, но прекрасная картина. И все - с таким вкусом!

 

«Во всем этом болезненном недержании электрического света».

Накаканный свет.

 

«Но эта мгновенная, блеклая, негодная даже для переснятия и в общем незначительная (сколько было других, лучших) фотография».

Воспоминания заземлены: мы знаем, откуда они приходят. Их приход мотивирован: герой не может из них вырваться, и, кажется, все больше тонет, вязнет в них.

 

Как выписана мать!

«Поневоле привыкнув за все эти годы считать отца мертвым, он уже чуял нечто уродливое в возможности его возвращения».

Точное ощущение времени. Если ты рождаешься в такое уродливое время, то должен его принять.

 

«Отлично выбритый и совершенно сумасшедший Александр...».

Постоянная и тонкая игра с безумием. В этом современность Набокова. Мое окружение в городке Истре тоже сводит меня с ума - и я пока что не привыкну к этому ужасу, все никак не примирюсь с его обыденностью.

В моем «Жуане» сумасшествие матери пришло из таких вот строчек.

 

Басисто-багряные георгины.

 

«И лишь гораздо позднее он понял всё изящество короллария и всю безупречную композиционную стройность, с которой включалось в его жизнь это побочное звучание».

Темная, но великолепная фраза.

 

Corollarum ​​ и n. (corolla)

1) венок AG , преим. победный венок (дававшийся в награду актёрам и музыкантам) PM

2) подарок, дар, вознаграждение (c. accupere Pt)

3) добавление, следствие, вывод Boet

Важная перекличка с «Человеком без свойств» Музиля.

Что ж, наше время уже и не представить без сумасшедшего дома.

 

«После перерыва густо пошел поэт».

 

«Чернела на улице сырая ночь, с бешеным ветром: никогда, никогда не доберемся домой. Но всё-таки трамвай пришел, и, повисая в проходе на ремне, над молчаливо сидящей у окна матерью, Федор Константинович с тяжелым отвращением думал о стихах, по сей день им написанных, о словах-щелях, об утечке поэзии, и в то же время с какой-то радостной, гордой энергией, со страстным нетерпением, уже искал создания чего-то нового, еще неизвестного, настоящего, полностью отвечающего дару, который он как бремя чувствовал в себе».

Не это ли центр романа: не эти ли пронзительные, безжалостные строки?

 

Хорошо о пушкинском периоде в жизни.

«Пушкин входил в его кровь. С голосом Пушкина сливался голос отца».

 

«От прозы Пушкина он перешел к его жизни, так что вначале ритм пушкинского века мешался с ритмом жизни отца».

 

«Что если это и впрямь Пушкин, грезилось мне».

Поэма вокруг Пушкина. «Дар» соткан из таких изумительных кусков.

 

«Мой отец родился в 1860 году».

Новый виток: автобиография. Отношения родителей. Роман превратился в безумный гимн жизни! Роман - о даре жизни?

 

Но где герой, а где автор? Стоило б соорудить границу.

Для меня такая путаница даже интересней.

Этот резкий крен в автобиографичность - с приезда матери.

Я только могу себе представить, как удивился б мой читатель, когда я б выложил ему теории любимых математиков!

 

«Мой отец открыл истинную природу роговистого образования».

Я бы с таким же вдохновением ​​ о черных дырах! Как интересно, что Набоков создает некий роман-лавину, которую уже сейчас воспринять трудно.

И для меня это - работа, но величественная, великолепная, трогательная, необходимая работа.

Писатель - мечтатель! Он думает, что кто-то будет разбираться в наплывах его биографии и мыслей.

 

«От всей этой геральдики природы и каббалистики латинских имен, жизнь приобретала такую колдовскую легкость, что казалось - вот сейчас тронусь в путь. Оттуда я и теперь занимаю крылья».

Разве не странно, что и мои занятия наукой несли необычайную легкость? А мог бы я так же написать о Канте, Достоевском или Канторе?

 

«Древние краски, плывущие перед глазами как бы в поисках новых очертаний».

 

«И ныне я всё спрашиваю себя, о чем он, бывало, думал среди одинокой ночи: я страстно стараюсь учуять во мраке течение его мыслей и гораздо меньше успеваю в этом, чем в мысленном посещении мест, никогда невиданных мной. О чем, о чем он думал? О недавней поимке? О моей матери, о нас?».

Эта поэма об отце огромна и торжественна. Герой в Германии - как в пустыне. Что ему грезится в этих «песках»? Такова реакция на эмиграцию.

 

В эпоху тоталитарных режимов, сам едва от них спасшись, Набоков создает вот такой трепещущий гимн жизни. Гимн - вопреки реальности самой жизни. Так ужас превращает реалиста в сказочника.

 

«Всё это волшебно держалось, полное красок и воздуха, с живым движением вблизи и убедительной далью; затем, как дым от дуновения, оно поддалось куда-то и расплылось». Огромное видение легко уходит! Роман о мечтаниях эмигранта.

 

«Из всего этого мне теперь нужно сделать стройную, ясную книгу». И весь этот роман «Дар» - о творчестве, о пути к нему. Роман - черновики к роману!

 

«Где-то она ((еще не написанная книга)) ​​ уже написана мной, что вот она скрывается тут, в чернильных дебрях, что ее только нужно высвободить по частям из мрака».

Да, работничек!

Набоков подводит нас к мысли, что дальше черновиков дело не пойдет.

Каких только мыслей не бывает у дилетантов! Как они прекрасны в своем сумбуре и разбросанности! Как лелеют свой раздрай, как не в силах вырваться из него!

Все это писатель передает.

 

Телефонный разговор.

«Бесконечно малая дробь потустороннего голоса».

Кажется, и автор в какой-то растерянности, неопределенности перед жизнью, как и ​​ его герой. Но Набоков преодолевает эту растерянность.

 

Март

 

1 Рабле: здравое в гротеске.

 

Бодлер хорош в малом, в разломах.

Бодлер:

 

Проституция - способность отдавать.

 

Бог - единственное существо, которому не обязательно существовать, чтобы править.

 

Всесилие церкви основывается на ее женственности.

 

Религиозное опьянение больших городов.

 

Идеи на грани фола и все же великолепные идеи.

Такие вот спорные мнения, тем не менее, - с зерном истины.

 

«Орелиан» ​​ Арагона фиксирует сдвиг в сознании после Первой мировой войны.

 

2 ​​ ЧБС, 2, 73.

«Есть также Я-психологии и психологии без «я».

 

3 ​​ Уничтожил кипу писем: они не стали частью моей Судьбы.

 

Боратынскому – 200 лет!

 

Не властны мы в самих себе…

 

Сюжет:

- Она ждет любви, а получает сомнительные связи. Она раздражена на всех мужчин.

 

4 ​​ Москва.

«Кавалер Глюк» Гоффмана.

Гоффман: вдохновение в метро.

Как в юности с упоением читал в оригинале!

«Посочный человек» - мощь формы: письма.

 

«Хроника» стала «Близостью весны».

 

5  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Гоффмана:

 

«Кавалер Глюк»

 

«Никогда в жизни ничье лицо и весь облик не производили на меня с первой минуты ​​ столь ​​ глубокого ​​ впечатления. ​​ Чуть ​​ изогнутая ​​ линия ​​ носа ​​ плавно переходит в ​​ широкий открытый лоб ​​ с ​​ приметными выпуклостями над кустистыми

седеющими бровями, ​​ из-под которых глаза сверкают каким-то ​​ буйным юношеским ​​ огнем ​​ (на ​​ вид ​​ ему ​​ было ​​ за  ​​​​ пятьдесят).  ​​​​ Мягкие ​​ очертания ​​ подбородка удивительным образом противоречили плотно сжатым губам, ​​ а ехидная усмешка - ​​ следствие странной игры мускулов на впалых щеках, ​​ - казалось, бросала вызов глубокой, ​​ скорбной задумчивости, ​​ запечатленной на ​​ его челе».

 

6 ​​ Чехов:

- «Если после смерти уничтожится индивидуальность, то жизни нет».

Такое приближение к понятию Бога, но без самого Создателя. Чехов часто с любовью описывает природу, но никогда не говорит об ее божественности. Как и о божественности мира не сказано нигде.

 

«Аристократка» Зощенко. ​​ 

 

«И докушал, сволочь. За мои-то деньги. Сели мы в театр. Досмотрели оперу. И домой. А у дома она мне и говорит своим буржуйским тоном: - Довольно свинство с вашей стороны. Которые без денег - не ездют с дамами».

 

На самом деле – трогательно.

Прямолинейно и жестоко, но такова жизнь.

Прекрасно читали разные артисты.

 

Опять простуда, малина. ​​ Все как обычно. Только б не мешало работать.

 

7  ​​​​ Мережковский: не официальная религиозность, но мистический индивидуальный опыт. ​​ Моя жизнь говорит, что любой опыт, прежде всего, ужасен.

 

8 ​​ Уже в 1903 году Чехов опубликовал в Англии «Черного монаха» и другие рассказы - сразу стал известен. ​​ Сейчас он там второй после Достоевского.

 

Охранник принцессы Дианы написал о ней книгу.

 

Переписал ВУМ-97.

 

9 ​​ ЧБС. ​​ 2, ​​ 73. ​​ Es gibt auch eine Ausgetaltung…

 

Тяжелый, говорящий снег.

 

Посмотрел ранее переработанные дневники начала 90-ых: переложены в форме связного рассказа.

Неверно!

Разнести материал по разным дневникам.

Я еще думал, что вести буду только общий дневник.

 

10  ​​​​ Солнце светит вовсю, но оно слишком слабое, чтоб растопить снег.

Печатаю в ВУМ последнюю главу: 1999.

Как всегда, ничего не нравится.

 

Мне нельзя жаловаться на сына, но только обсуждать его.

Все же, как родители, мы остаемся на слишком низком уровне.

Сейчас свозить бы его за границу, показать мир!

Но этого не может себе позволить не только он, но и жена.

А теперь и я не знаю, когда поеду за границу: настолько сгустились эмоциональные и финансовые тучи.

Эмоциональные, потому что моя жизнь во Франции не облегчила ни одну проблему.

 

ВУМ-98 - примирение с детством.

Тема всей моей жизни: вспомнить детство - и не сойти с ума.

 

11 ​​ Вот и закончил печатание ​​ «Вполне упорядоченного множества», ВУМа.

Печатать настолько тяжело физически, что конец – настоящий праздник.

 

Стивен Кинг предлагает за символические деньги читать его в интернете.

 

Все, что мною написано, готово к переделке и даже жаждет ее.

 

12 ​​ Прощеное воскресенье.

ВУМ ​​ написан.

Неужели доброе во мне пересказал маме?

Так хотелось.

Хотелось пообщаться с мамой - вот и написал ВУМ.

 

Старофранцузская ​​ «Тристан и Изольда» на ​​ современном французском.

Как плотно упакованы события!

«Я вижу вашу смерть передо мной».

В обработке дневников дошел до декабря 1992-го.

Собственно, моему ведению дневников нет и десяти лет!

Я писал, но сам не верил, что хватит сил продолжать.

 

13 ​​ Божественная, «Ад».

Данте судит строго, но в рамках теологии.

А какие рамки у нас?

 

Улисс, 7. Bigblowout. Жри до отвала, жених.

 

14 ​​ Десятки тысяч страниц моего дневника - целый мешок бумаг.

Что с ними будет?

Сумею ли обработать?

 

15 ​​ Обработка дневников: 1992. Вот опять греми машинкой, пугай и соседей, и себя.

 

16 ​​ Чехов:

- «Состояние духа было угнетенным, и томило все то же чувство, как будто он поел мыла».

Сейчас это трудно понять.

Мыло еще может случайно попасть в рот, когда им моешься.

 

Печатаю дневники, чтобы избежать ужаса простоя.

 

17  ​​​​ Дневники: март 1992.

В выходные печатать нельзя: от грохота мои лезут на стенку.

 

Пишу рассказ «Любовь на свежем воздухе»: образы старого, выброшенного романа так и живут в душе.

 

18  ​​​​ Вергилий, 4-ая эклога. ​​ Incipe, parve puer…

 

В Европе мне хотелось ​​ писать о Святом Граале.

Мне хотелось поскитаться, почувствовать Францию, но мой друг именно в это время выплатил большие долги по дому.

19 ​​ В материалах - новеллы.

1. «Любовь артиста».

Расплывается.

2. ​​ Парочка в подъезде невольно становится свидетелями убийства.

 

Я верил и буду верить всегда, что Василь Быков – лучший военный писатель.

Тут я не изменю ничего.

Да, обстоятельства меня заставили защищать диплом о нем, - но ведь я быстро понял, что в этом – мое счастье. ​​ 

 

Илья Муромец и Христос встречаются в полях.

Не идея, но видение.

 

20  ​​​​ Неужели на весь текст «Улисса» у Джойса всего две «голубизны»?

 

«Он быстро ​​ отошел ​​ в ​​ сторону, ​​ и ​​ глаза ​​ его ​​ засветились ​​ голубизной, ​​ оказавшись в столбе солнечного света. Он оглянулся по сторонам.

 ​​ ​​​​ - Умирает, - повторил он, - если уже не умерла».

 

И вот еще:

 

«Зоя (невинной овечкой). Это правда? Да, конечно, вы бы не стали. ​​ А ​​ вы не пошли бы куда подальше?

Изображая стыдливость, она в то же время искоса поглядывает на Блума и, сделав быстрый ​​ поворот ​​ в ​​ его ​​ сторону, ​​ освобождает ​​ юбку ​​ от ​​ кочерги.

Волнистая голубизна снова струится по ее телу. Блум стоит, крутит большими ​​ пальцами, в его улыбке желание».

 

21  ​​​​ «Дом с мезонином» Чехова.

Очень тронул в школе.

Тут есть необычайная чистота, которую не везде найдешь у Чехова.

О какой любви я мечтал тогда, в мои 14 лет!

 

Остаются большие папки набросков к «Театральному роману» ​​ и ​​ к «Виолетте Валери».

Страшно подступиться!

И вдруг я вынес их на помойку вместе с грудой пластинок фирмы «Мелодия».

Почему я не стал биться за этот материал?

Я крутил эти листки в руках, пока не понял, что они только написаны мной, но на самом деле не мои.

И что было б, если б я вот так не отказывался от мною же написанного?

 

Так обидно выбрасывать на помойку свою собственную работу!

Но я так делал всегда!

Я всегда сражался со своими черновиками: уже потому, что хранить их было негде.

У брата огромный чердак в нашем мамином доме, но мне с ним не договориться.

 

22 ​​ Посмотрел материал ко «Лжи».

Не нравится.

 

Материал к «Человеку толпы» и «Пророчествам Азраила».

Ангел зла просто рассказывает о мире.

 

23 Запоем пишу «Любовь на свежем воздухе».

Не очень понятно, что получается.

 

А что делать с черновиками к «Блудному сыну»?

Герой ​​ долго болтался по Европе, но вот вернулся.

Застал умирающую мать.

 

Итак, ​​ все замыслы 80-ых то ли отброшены, ​​ то ли изменены.

Я – другой.

Мне только и остается, что это признать.

 

24  ​​​​ «Мужики» Чехова.

Ольга:

 

- «Да, жить с ними ((с мужиками в деревне)) было страшно, но все же они люди, они страдают и плачут, как люди, и в их жизни нет ничего такого, чему бы нельзя найти оправдание».

 

А если сравнить с описанием крестьян в «Карениной»?

Получается, ​​ что Толстой лжет.

 

25  ​​​​ Каждодневные баталии стали нежной поденщиной.

Казалось, всю жизнь проживу в этих выяснениях отношений.

 

Пробую читать бестселлер Марининой «Игра на чужом поле».

 

26 ​​ Поездка во Францию сделала меня независимее.

 

27 ​​ Блестящее историческое образование Алданова.

Он просто пишет интересно, хорошо держит целое.

 

Аня М-ва ​​ -  ​​​​ единственная, кто приняла меня, как своего, во всей среде. ​​ Уже мне было б странно биться за «признание» Клер или еще кого-то.

 

28  ​​ ​​ ​​​​ Александра Маринина. ​​ Игра на чужом поле.

Моделирование расхожей ситуации заняло мало сил.

Схема событий вложена в читателя: настолько она проста.

Не надо усилий, чтобы понимать.

Что хуже всего: установка на примитивность.

 

Фаблио 13 века. ​​ D’un villain conte et….

 

ЧБС, 2, 77. ​​ Der Mensch denkt aus…

 

В моих дневниках столь мало упоминания о реальной жизни, что она может показаться романтической.

Главное «достижение» дневников, в чем их, собственно, необходимость: они делают мою жизнь более понятной.

 

29  ​​​​ Шиллер об «Эгмонте» Гете. ​​ 

«Единство пьесы – ни в ситуации, ни в страданиях, но в персонажах».

Где-то в мои двадцать лет стал читать «Эгмонта» - и навсегда сражен даром Гете.

Юноша написало столь умную пьесу.

 

Пепита. Esta flor me faltaba al ramo…

 

Учебник Будагова.

30  ​​​​ В печатании дневников дошел до декабря 1992-го.

Мне важно, что мои дневники меня учат.

Я не повторяю себя, н6о именно открываю заново.

Мне столь многое неприятно в себе!

 

31  ​​​​ Выписка парадигм итальянского языка.

 

-=

 

Продолжение работы над «Даром», романом Владимира Набокова

 

Глава третья

 

Вот тебе коммуналка, вот она! Помню, читал этот роман первый раз, когда и сам жил в питерской коммуналке. А мое житье тут, в Истре? Оно мало продвинулось вперед: все звуки, описанные Набоковым, мог бы описать и я.

 

«Под эту невнятную утреннюю бурю Федор Константинович опять мирно засыпал».

 

«Во всей ее повадке было что-то милое до слез, неопределимое тогда, но что теперь мне видится как какая-то патетическая беспечность».

Глупая фраза, но она хорошо говорит о влюбленности.

 

История сочинения стихов. Но автор, кажется, забыл рассказать о страшной смерти своей возлюбленной. Все очень мило! И такая забывчивость - тоже.

 

Почему сразу много произведений надо запихнуть в одно? Потому что Набоков именно так представляет себе роман.

Бог ему судья.

 

«Я продолжал вращать эпитеты, налаживать рифму». Процесс «творчества». И далее Набоков очень много и подробно раскрывает этот жалкий дилетантизм.

Но я? Разве не так, запоем, я сам писал стихи с 22 лет, после смерти матери. Это безумие длилось не менее трех лет, пока я до конца не убедился в собственной бездарности.

 

«Ночные наши, бедные владения, - забор, фонарь, асфальтовую гладь - поставим на туза воображения».

Тьфу. Набоков передает именно кухню. Тема - профанация. Позже она зазвучит в «Лолите».

 

«Или: пронзительную жалость - к жестянке на пустыре, к затоптанной в грязь папиросной картинке из серии «национальные костюмы», к случайному бедному слову». Пустая бесконечность чувств. Как интересно, что Набоков за ней гонится.

«Единственная прелесть этих несбыточных обятий была в их  ​​​​ легкой воображаемости. За последние десять лет одинокой и сдержанной молодости, живя на скале, где всегда было немножко снега, и откуда было далеко спускаться в пивоваренный городок под горой, он привык к мысли, что между обманом походной любви и сладостью ее соблазна - пустота, провал жизни, отсутствие всяких реальных действий с его стороны».

Но он понимает это! Мне был бы интересен путь к этому пониманию.

Потому что понимание убивает иллюзии, - а как без них писать столь плоские стихи?

Увы, мне бесконечно близка эта позиция Набокова: и меня пугает глупость.

 

Обем этого состояния неопределенности пугает даже меня, большого любителя читать.  ​​ ​​​​ Дело в том, что эта неопределенность и не пытается оформиться ​​ в концепцию, во что-то вразумительное.

 

Но герой неумолимо движется к творчеству, неумолимо преодолевает свой дилетантизм. В нем нет ни глупости, ни замашек «художника» - и веришь, что он станет настоящим мастером.

 

«Статейка была озаглавлена «Чернышевский и шахматы». Вот задача читателю - уловить нить повествования. Приятно чувствовать эту выброшенность в роман.

 

«Не только отменно разбираясь в задачах, но будучи в высшей мере одарен способностью к их составлению».

Но прежде мы этого не знали! Между делом - о столь важных вещах.

 

«Он добивался крайней точности выражения, крайней экономии гармонических сил».

Не верится! Мне, как шахматисту, не верится. Но ведь это уже жалкое дилетантство.

 

«Федор Константинович улавливал, сквозь неуклюжий перевод и газетные эффекты автора, ход стройной и сильной мысли».

Это какое-то безумие! Какая там «стройная и сильная мысль»! Самое жалкое дилетантство. Жизнь героя переполнена его слабостями, тем, чего он не умеет и чему не научится никогда. Он давно потерялся в частностях.

 

Что же оправдывает все эти бесконечные нагромождения? Да юность героя. Он все протягивает, во всем талантлив, а на самом деле скользит по грани просто интересной жизни. Сколько талантливых людей в такой ситуации соскальзывало в бедну!

 

«Не следует ли раз навсегда отказаться от всякой тоски по родине».

Это чувство слишком сильно! Неужели герой не понимает, что нельзя отказаться от самого себя?

 

«Пора было идти на свидание с Зиной».

А это заземление слишком важно, чтобы мы хоть что-то могли понять в житейском героя.

Машинально вылетает глупый стих.

Так жизнь предстает глупой бесконечностью - и разве это неверно? Да так оно и есть.

 

«Посвящено Георгию Чулкову».

Кощунство. Страшно.

Забавно, что любовь, столь большое человеческое открытие, неописуемо банальна, и приходит она непременно в середине романа. Не раньше и не позже!

 

«Всё это воспринималось им с мучительной отчетливостью». Но это уже подлинно!

 

«Вся эта подсознательная работа по уничтожению ее образа». Это уже открытие. Тут уже будешь верить в подлинность любви.

 

Почему этот роман для меня современнее того, что пишется сейчас? Или это моя слабость, моя глупость, или что-то еще?

 

Затянутость - главная черта стиля писателя в этом романе. Он часто менял стили.  ​​​​ 

Разве тягучесть жизни – это плохо?!

Просто это труднее оправдать.

 

«Федор Константинович слышал из своей комнаты шуршащий рост этой скуки \\ соседа \\, точно квартира медленно зарастала лопухами, - вот уже подступавшими к его двери».

Словно б вся жизнь Федора Константиновича взяла, наконец, какое-то направление и - навсегда. Набоков передает это ощущение тайны.

 

«И вот, недолго думая, он, видите ли, на вдовице женится». Лишний раз подчеркивается, что тема висит в воздухе весь 20 век.

 

«Аэр ее службы чем-то напоминал ему Диккенса (с поправкой, правда, на немецкий перевод), - полусумасшедший мир мрачных дылд и отталкивающих толстячков, каверзы, чернота теней, страшные носы, пыль, вонь и женские слезы».

Весь мир Зины становится его собственным. Но как хорошо ввернут Диккенс! Как правдоподобно.

 

Набоков постарался всунуть побольше пред появлением Зины, потому что прошлое невольно тускнеет. Как-то к нему вернется герой?

 

«Он диктовал секретарше между дел, внезапно изображая вдохновение, которое, впрочем, у него всегда совпадало с досугом». ​​ 

Получается прекрасная фреска. Я что-то вспомнил ​​ «Записки из мертвого дома» Достоевского.

Все-таки я могу только позавидовать такой юности Набокова: меня-то в юности советская власть превращала в маргинала и чуть ли не в чокнутого.

 

«Эта стареющая женщина с мешками под глазами, пахнущая падалью сквозь дешевый одеколон, работавшая любое число часов, иссохшая на траумовской службе, похожа была на несчастную, заезженную лошадь, у которой сместилась вся мускулатура, и осталось только несколько железных жил». Необычайно мощно, но и необычайно зло. Конечно, читать такое - наслаждение.

 

«Я напишу, - сказал в шутку Федор Константинович, - биографию Чернышевского».

Ужели слово найдено'? Зина кажется неслыханно умной. Из жизни ли такая женщина? Она тянет на идеал, что меня, как читателя, поражает. Или я мало знаю женщин? Или в виде Зины Набоков представил свое альтер эго?

 

«Забавно-обстоятельный слог, кропотливо вкрапленные наречия, страсть к точке с запятой, застревание мысли в предложении и неловкие попытки ее оттуда извлечь».

Но то же классно! Герой неслыханно одарен. ​​ Не ​​ зря роман называется «Дар».

 

Спор о Чернышевском в литературном обществе - уже начало статьи об ученом.

 

«Такие люди, как Чернышевский, при всех их смешных и страшных промахах, были, как ни верти, действительными героями в своей борьбе с государственным порядком вещей, еще более тлетворным и пошлым, чем их литературно-критические домыслы».

Хорошо. ​​ Хорошая банальность. ​​ Такие вещи должны быть озвучены.

 

Апрель

 

1  ​​​​ Книжная ярмарка в Лейпциге.

Российский стенд представляет Владимир Сорокин.

 

2 ​​ «Дама с собачкой» Чехова.

 

- ​​ «Кружева на панталонах, как чешуя у ящерицы».

 

По-моему, никто лучше Чехова не написал о любви.

Что ж, он прав!

Он нам всем доказал, что прав именно он, а не Достоевский и Толстой.

 

Сюжет «Любви на свежем воздухе» готов.

 

Меня восхищает в Достоевском именно то, как точно он умел формулировать сюжет и как строго впоследствии двигался в своей работе именно по уже продуманному сюжету.

Я начинаю работать – и все сразу плывет: и мои идеи уже против меня, и я столь мало понимаю то, что делаю.

И мне ужасна прямолинейная, надоедливая говорильня, которой так много в романах моих кумиров.

 

3 ​​ Печатаю дневники: февраль ​​ 1992-го.

 

4  ​​ ​​ ​​​​ Во Франции я говорил безумно много: каждый день не меньше пяти часов, а то и все десять часов.

И что?

Что по существу изменило в моей жизни ​​ это интенсивное общение?

Скорее, я защитил себя психологически: я опять могу долго молчать, при этом не чувсвуя себя ущербным.

 

ЧБС, 82 глава.  ​​​​ Страница 1334. ​​ Das war nur laengst…

 

6 ​​ «Да где же он? Как же он оставляет меня одну с моими страданиями?» – вдруг с чувством упрека подумала Каренина, забывая, что она сама скрывала от него все, касавшееся сына».

 

7 ​​ «Улисс». And it seemed to me that I heard...

 

Дневник должен бы восстановить ​​ материю жизни.

Меня вот оскорбляет то, что мои дяди и тети бесславно исчезли в пучине забвения.

А я?

В дневниках я леплю из моей жизни нечто Целое.

 

9  ​​ ​​​​ ТКК: о Любе,  ​​​​ жене Блока.

Все рассказано!

 

Теоретически уже можно писать письма в интернете.

 

Мейе. Общеславянский язык.

 

В дневник пишу на итальянском - и много смотрю в словарь.

 

11  ​​​​ Дневники: ​​ май 1993.

Так слаба политическая часть, а все потому, что информация затемнена.

Или еще не пришло время говорить, чтоб было похоже на правду?

 

12  ​​ ​​ ​​​​ Лекции Лотмана.

 

ПСС Чехова.

14-ый том.

 

13 ​​ Мой общий дневник: уже 800 страниц за этот год.

Конечно, я пишу слишком много, но ведь это разговор с воображаемым иностранцем на его языке.

 

14  ​​ ​​ ​​​​ Самоубийство Маяковского – 70 лет назад.

Важная дата для истории нашей культуры.

 

«Маяковский стремится поставить своего лирико-трагедийного героя, выражающего устремления всего человечества, на место Бога - одряхлевшего, беспомощного, не способного на какие-либо деяния ради людей.

Этот герой из-за своей неразделенной любви к женщине и к людям в целом становится богоборцем с сердцем Христа. Однако, для того чтобы стать Человеко-богом, герой и все остальные люди должны быть свободными, раскрыть свои лучшие возможности, сбросить с себя всякое рабство. Отсюда революционный нигилизм Маяковского, нашедший свое выражение в определении программного смысла поэмы «Облако в штанах»:

- «Долой вашу любовь», «долой ваше искусство», «долой ваш строй», «долой вашу религию» - четыре крика четырех частей».

Любви, искусству, социальному строю и религии старого мира Маяковский противопоставляет свою любовь, свое искусство, свое представление о социальном устройстве будущего, свою веру в идеал нового, во всех отношениях прекрасного человека».

 

Сюжет Гоголя: человеку снится, что он – орден.

Или: ​​ нос человека покидает его, чтоб стать важным чиновником; по счастью, ​​ полиция пресекает эти попытки.

 

15 ​​ Пьесы Гауптмана.

На готическом читать потруднее.

Все равно позубцал «Утонувший колокол».

 

На обороте дневников - первый вариант «Музыки для тебя».

Сейчас выходка Петрушевской – уничтожение моих первых экземпляров - показалась бы смешной, была бы лишена смысла.

Но - только сейчас!

Не до 90-ых годов.

 

В черновиках - поэма об Агни Йоге.

Не стоит артикулировать: вытаскивать из дневников.

Я ведь занимался этим в Праге.

 

16  ​​​​ Каждая встреча с людьми – дар, - но часто приходится от этих людей защищаться.

Мне не добавить ни чистоты, ни ясности, ни вдохновения в эти отношения.

Остается тяжкая проза существования: взрывы, крики, неприязнь.

Куда деться?

 

17 ​​ Пьесы Гауптмана на готическом.

 

«Писака» потерялся ​​ в компьютере.

Сажусь за переделку.

 

Обзоры Вячеслава Курицына: с 1998-го.

Наш постмодернизм имеет свою нишу, но мне все не близко.

И официальное чуждо, и это.

Как сказал Грозный чехам?

«Католики - бесы, а вы - тьма».

 

Босиком по льду, что прячется в траве.

 

18 Исправления в «Писаке».

 

19  ​​ ​​​​ В ночи – огромный, первый в этом году дождь.

 

Что это - мои дневники?

Когда Пруст начинал свою эпопею, разве он мог предполагать, какой она будет?

 

21 ​​ Агата говорит Линднеру (85 гл.): und ich sage Ihnen: Gott...

 

А вообще-то, мне хотелось бы переписываться на иностранных языках: я слишком привык к этому.

 

22 ​​ «Осколки московской жизни» Чехова.

 

«Улисс», 8. ​​ Pineapple rock…

Большие выписки: ​​ тренировка английского.

 

23  ​​​​ Большие выписки на старофранцузском: «Гаргантуа» Рабле.

 

24 ​​ Улисс, 8. Post No Bills  ​​​​ = ​​ не пишите в сортире.

Post ​​ 110 ​​ Pills ​​ = 110 пилюль – и гонорея («канарейка») побеждена.

 

«Ад» ​​ Данте, 10. Ora sen va per un secreto...

 

У сына «двойки» по всем предметам.

Это уж слишком.

25  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Приходил следователь по поводу вчерашнего взрыва.

Сделал с десяток ошибок, записывая мои слова.

Видно, что ему осточертело всех опрашивать.

 

Контуры прочности моей жизни угадываются в контурах моего ужаса.

 

26 ​​ Агата Кристи в оригинале.

 

Когда-то хотелось бы написать книгу о становлении евро, - но так мало материала!

 

27  ​​​​ Даль – о том, кто как пьет:

 

Сапожник накуликался, настукался,

Портной наутюжился, настегался,

Купичик начокался,

Приказный ​​ нахлестался,

Музыкант наканифолился,

Немец насвистался,

Лакей нализался,

Барин налимонился,

солдат употребил.

 

Такая вот классификация.

 

Quosque tantem, Catilina, abutere patientia nostra?

Доколе, Катилина, ты будешь испытывать наше терпение?

Цицерон. 

 

28  ​​​​ Лаптев в «Трех годах» Чехова:

- «Я боюсь дворников, швейцаров, капельдинеров, полных дам».

- «Был только раз счастлив: под зонтиком».

 

«Дон Жуан» Байрона.

 

Малые поэты 30-ых годов.

Николай Деменьтьев.

 

Записные книжки Чехова.

 

29 ​​ Святая суббота.

Насморк.

 

ЧБС, 83. Agathe schmeckte…

​​ 

Разнообразие моих интересов почему-то заставляло считать многих (и моих лужских близких), что я просто хитрый бездельник.

И я сам поражен, как же я умудряюсть все тянуть за собой.

Словно б я не взрослею!

Все, что делаю в духе, не уходит из меня, но развивается и требует отметки в дневнике.

 

30  ​​ ​​​​ Пасха.

Под окном расцвела вишня.

 

В 1898 ​​ году из Европы Чехов послылает купленные им книги в Городскую библиотеку Таганрога.

 

Перепечатка «Писаки».

 

Конечно, мы предполагали, что ребенок – это трудно.

Но кто мог подумать, что это окажется совсем уж трудно?

На столь большую сложность я могу ответить только молчанием.

Хотя бы потому, что не могу понять всех этих безумных сложностей детской психологии.

 

-=

 

Продолжение работы над «Даром», романом Владимира Набокова

 

Глава четвертая

 

В книге о Чернышевском есть свой голос: у Чердынцева этот голос прорезается именно в этой книге. О рацио, что в стихах невыносимо резало слух, тут укрощено.

Во всем величии души, что столь уверенно демонстрирует Набоков, для меня, как ни странно, не хватает артистизма и простого смирения души. Как ни удивительно, в этой ясности есть холодный, жестокий ужас бытия, который мне не принять.

Но талант, талант - несомненный!

 

«Все, к чему он ни прикоснется, разваливается». Чернышевский схвачен на контрастах.

 

«Неравная борьба с плотью, кончавшаяся тайным компромиссом».

Мастурбация.

Почему Чернышевский предстает распятым жизнью? Мне он кажется аскетом по призванию, я в нем не чувствую этого нажима. Мне постоянно кажется, что Набоков заигрывается. Почему-то все, им написанное, не воспринимается на веру. Зачем он демонизирует бедность? Словно ​​ в ней нет своего достоинства, но ​​ только свинство.

 

Его ум - скальпель: возьмет да и разрежет.

Возьмет да и зарежет. Но именно этот хирургический инструмент воссоздает душу русского в эмиграции.

 

Надо же! А я совсем не почувствовал этой ущербности, этого изуверства в характере и жизни Чернышевского. Неужели Набоков прав? Нет, я никогда не приму этот тон превосходства.

Никогда.

 

«Чувствительность молодого Чернышевского - уступка эпохе, когда дружба была великодушна и влажна».

Не верю.

 

«К своей убогой юности».

Но почему она убога? Снобство.

 

И далее - уже открытая ненависть к Чернышевскому. Но с таким чувством нельзя писать ​​ о человеке! ​​ Сама эта неприязнь мне не кажется продуктивной.

 

У Набокова есть презрение к быту и даже ужас быта. Это появилось уже в эмиграции, когда со многим пришлось примириться. Мне было бы интересно почитать ежедневные дневники писателя, потому что они размазаны по многим произведениям, откуда их уже не вычленишь.

 

Странное впечатление, когда русский писатель борется с русской историей, с ее важной частью. Любовь Блока к такому прошлому мне не близка, а ненависть Набокова просто неприятна. А кто же даст выверенную картину? Ее до сих пор нет.

 

«Однажды он бросился за большой нуждой в дом на Гороховой...».

Поразительно, что Набоков с удовольствием купает свою рафинированность в этих мелких неприятностях разночинца. А все равно, интересны оба! Так делает история.

 

Вот важный момент для истории современной России! 10 мая 1855 года Чернышевский защищает в университете диссертацию «Отношение искусства к действительности».

«Слушатели зато были в восхищении. Народу навалило так много, что стояли на окнах. «Налетели, как мухи на падаль», фыркал ​​ Тургенев, который должно быть чувствовал себя задетым, в качестве «поклонника прекрасного», - хотя сам был не прочь мухам угождать».

Я хорошо помню, как много об этом произведении говорили в школе.

Если б Набоков смог взглянуть на Чернышевского исторически!

Конечно, знание Набокова русской культуры вызывает восхищение, но он ослеплен неприязнью. Сказать, что все идущее от народников - только ошибка, - сказать такое - глупо. Чернышевский - провозвестник массового народного искусства. Отрицать это искусство - значит, отрицать саму жизнь. Надо признать и принять ужас народности, потому что ее слишком много.

Так вот я вышел бы в советское время и гордо сказал всем этим коммунистическим лидерам:

- Я презираю вас!

Да, это гордо, но, увы, это и глупо.

И кто бы мне дал сказать?

Надо смириться пред Историей, сколь бы ужасной она ни была.

 

«Ума большого не надобно, чтобы заметить связь между ученьем материализма о прирожденной склонности к добру, о равенстве способностей людских».

Важное сказано об идеологии, под которой я жил.

 

«Перевожу стихами, чтобы не было так скучно».

Скучно, потому что анализ узкий. Надо расширить контекст.

Тут есть и грех высокого дилетантизма и со стороны самого Набокова.

 

«Гоголь фигура очень мелкая, сравнительно, например, с Диккенсом или Фильдом, или Стерном».

Набоков разоблачает прекрасно. Где теперь ты откопаешь такое мнение нашего демократа?

 

«Для Чернышевского гений был здравый смысл. Если Пушкин был гений, рассуждал он, дивясь, то как истолковать количество помарок в его черновиках? Ведь это уже не «отделка», а черная работа».

И далее Набоков ясно указывает на ужас моей советской жизни: на торжество посредственности и пошлости.

Да и не Чернышевского критикует Набоков, а эту ужасную косность русской жизни.

Сам Набоков словно б этого не понимает.

 

«Его читали, как читают богослужебные книги, - и ни одна вещь Тургенева или Толстого не произвела такого могучего впечатления. Гениальный русский читатель понял то доброе, что тщетно хотел выразить бездарный беллетрист».

Неужели эта социалистическая зараза уже тогда распространилась столь широко?

Но Набоков не хочет видеть низости правительства! В том-то и ужас жизни, что все плохо.

 

В жизнеописании Чернышевского и сам Набоков раскрылся до конца. Видно, как это ему важно. И все равно, не стоило делать ставку на ничтожество Чернышевского: это бросает тень на самого автора: тут выявляется его злой максимализм.

 

Май

1  ​​​​ Восьмой час утра, дневники Чехова.

Но как он поражает меня своей социабельностью!

 

Хлад чуть ​​ не февральский.

 

«Жуан» Байрона. ​​ For me who wandering…

«Пешие Музы».

 

Вера Пепиты.

Перед встречей с Луисом она входит в комнату, видит три статуи Христа и молится о ребенке.

 

2  ​​​​ Валера вводит авторское «мы».

 

Первая песнь «Жуана» Байрона написана в 1818-ом.

Пушкин читал.

Байрон и Пушкин спорят, но приятно: они дополняют друг друга.

 

3 ​​ Очень теплый Чехов в дневниках, чего не скажешь о Блоке.

 

Чехов:

- ​​ «Такие писатели, как Лесков и С. Максимов, не могут иметь у нашей критики успеха, так как наши критики почти все - евреи, не знающие, чуждые русской коренной жизни».

А у нас критики и вовсе нет.

К сожалению.

 

Пепита. A un Jesus Nazareo, con la cruz...

 

5 Фонд Солженицына награждает деревенщика Валентина Распутина.

Собрание литературного бомонда в Фонде Культуры.

 

С отвращением выбрасываю ​​ документы по разводу с Галей.

Кто меня заставлял делать заверенные копии?

И зачем храню это?!

«Писака» Сиверцев - ему под 60.

Он же 1937 года рождения.

Это ​​ возраст, когда говорят, а не бросаются в объятья.

Его отношения с Раей, все же, очень неглубоки.

Думаю, такие отношения могли быть с советской женщиной, но не современной.

Думаю, Сиверцев - вовсе не писатель, а просто человек.

Он стал писателем, чтобы не идти учителем в школу или рабочим на фабрику.

 

6  ​​ ​​ ​​​​ В Москву беру с собой «верноподданного» Генриха ​​ Манна.

Мне кажется столь естественным идти сквозь этот великий Град и полыхать в огне своей ​​ Судьбы.

Почему именно это дала мне Судьба?

Разве это может быть случайным?

Никогда не поверю.

Пока все дороги моей жизни ведут сюда.

В Питере еще раз без оосбой надежды попробую себя.

 

Алданов и Хемингуэй.

 

«Самоучитель по компьютеру» Левина.

 

Аня восхищена «Анастасией».

Сказки про царскую семью.

 

7 ​​ ТКК: ​​ об ​​ Ивинской.

 

Конечно, я слышал об этой истории, но тут канал «Культура» превзошел себя: так тактично и умно ​​ рассказано.

Или это миф, что соединил ум и чувственность в лице этой женщины?

 

Среди ночи Ивинская бежит на дачу Федина, заявляет этому советскому фунционеру, что Пастернак и она покончат самоубийством, если травля не прекратится.

Федин звонит в Кремль - и напор власти ослабевает.

 

Ольга Всеволодовна Ивинская (1912, Тамбов - 8 сентября 1995, Москва) - редактор, переводчица, писательница.

В 1934 закончила творческий факультет Московского института редакционных работников. Мать репрессирована в 1941-1943.

В декабре 1946 г., работая в редакции журнала «Новый Мир», Ивинская познакомилась с Б. Л. Пастернаком, с которым в последующие годы её связывала любовь и дружба.

Используя отношения между ними, советские органы госбезопасности неоднократно оказывали давление на Б. Л. Пастернака через Ивинскую - в 1949 г. она была арестована «за близость к лицам, подозреваемым в шпионаже». В тюрьме, помещенная в морг, потеряла ребенка. Этапирована в Потьму, где провела 4 года, работая в сельскохозяйственной бригаде.

 

Ивинская была адресатом многих стихотворений Пастернака, в том числе из цикла «Стихотворения Юрия Живаго».

После освобождения, в апреле 1953 г., вернулась в Москву, где была для Пастернака главной опорой и поддержкой во время травли после присуждения ему Нобелевской премии по литературе. Ивинской и её детям Пастернак подарил рукопись своей последней работы «Слепая красавица».

 

Б. Л. Пастернак завещал Ивинской часть авторских гонораров, которые он не мог получить, за заграничные издания «Доктора Живаго». Эти деньги явились причиной повторного ареста (вместе с дочерью - Ириной Емельяновой) в августе 1960 г. и ссылки в политический женский лагерь на станции Невельская под Тайшетом.

Освобождена в октябре 1964. В середине 70-х годов Ивинская написала книгу воспоминаний «В плену времени», которая была издана впервые в Париже в 1978.

Похоронена на кладбище в Переделкино.

 

8  ​​​​ «Капут» Малапарте.

Здорово написано о войне.

 

Библия на старославянском.

 

Патина книг советской эпохи.

Например, ​​ «Марко Поло» Шкловского.

 

Почему-то 14 лет назад постоянно хотел утрамбовать текст, сделать его насыщенней по смыслу.

Но при этом он становится менее доступным.

Это ведь тоже важно: простота.

 

9 ​​ «Форсайты» Голсуорси.

 

Блох.  ​​​​ Курс теоретической грамматики английского языка. Москва, 1983.

 

10 ​​ Стих Гейне.

Герой  ​​​​ бродит по крепости; он видит часового – и ему кажется, тот в него выстрелит.

Так Гейне описал мое ощущение мира.

 

Одолел 18-томник Чехова.

Книги, что беру в Питер:

Камю в «Плейядах»,

«Фиеста» Хемингуэя,

«Кромы» Хаксли.

 

ЧБС, Ульрих, 87. ​​ Die Kugel durchschnitt…

 

11  ​​​​ Сердечное письмо от брата. Невероятно. Но он не позволил приехать. По крайней мере, приличия.

 

ЧБС, Ульрих, 88. ​​ Агата, развод.

 

12 ​​ «Жуан» Байрона. ​​ 1.47. ​​ Ovid’s a rake…

 

13 ​​ ДР жены.

Сестра Люды Галя живет в Гурьевске - и о нем у моей жены нет романтичных воспоминаний: ее муж Саша постоянно курит, - а за окном - оживленный двор, где много шума даже ночью, уж не говоря про дневное время.

 

14 ​​ Иван Карамазов: соединение католицизма и социализма.

 

Если Ш-тта и ее внук считают меня столь ценным няней, то почему они не делают ничего, чтоб я еще приехал?

Деньги легко перешибает эти слабые чувства, деньги легко их топят.

 

15 ​​ Неожиданный дождь. Чудеса.

 

«Повернув,  ​​​​ Стивен оглядел берег к югу, ноги снова начали, вязнуть, в новых лунках. Вон башня, холодная сводчатая комната ждет. Снопы света из окон безостановочно движутся, медленно и безостановочно, как вязнут ноги в песке, ползут к сумеркам по полу-циферблату. Синие сумерки, опускается ночь, синяя глубокая ночь. В сводчатой темноте они ждут, их отодвинутые стулья и мой чемодан-обелиск, вокруг стола с оставленными тарелками. Кому убирать? Ключ у него».

 

Очень нравится «Кому убирать? Ключ у него»: ​​ возвращение в реальность.

 

16 ​​ Пастернак:

 

Приходилось, насупившись букой,

Щебет женщин сносить, словно бич,

Чтоб впоследствии страсть, как науку,

Обожанье, как подвиг, постичь.

 

1958!

Мне бы такой «щебет»!

Со мной женщины борятся.

 

Интересно, что только дневники позволяют мне разобраться с моим прошлым.

Но как же люди, что живут без дневников?

Они благополучно забывают себя, сознательно от себя отказываются.

 

Откуда «ишь»?

Видишь – вишь – ишь.

 

17 ​​ «Ад» Данте, 11 песня.

 

Стих Ахматовой выписал на польском языке.

Поэзия сохраняется!

Jakze nad sercem przeszlosc...

 

18 ​​ Пишу в дневник.

На польском - 4 страницы (Ахматова), о сыне - на итальянском, на английском - о футболе, на французском - о знакомом. Высокое - немецкий.

И все - приятно и легко.

Как это знание перенести в жизнь?

 

19  ​​​​ «Наоборот» Гюисманса.

«Нежный ​​ Вергилий, ​​ которого ​​ школьные ​​ учителишки  ​​​​ зовут  ​​​​ «мантуанским лебедем», наверно, потому, что он не из Мантуи родом, казался ему ​​ страшным, ​​ невыносимым  ​​​​ педантом, ​​ первейшим ​​ занудой ​​ древности. ​​ Эти ​​ его ​​ пастухи, чистюли и франты, поочередно ​​ выливавшие друг другу на голову ведра ​​ холодных и ​​ нравоучительных ​​ виршей; ​​ и Орфей, «соловей ​​ в слезах»; и ​​ Эней, персонаж нечеткий, расплывчатый, ​​ как китайская ​​ тень на броском и несколько ​​ неуместном экране, ​​ - все эти вергилиевы герои бесили дез Эссента.

Он бы еще ​​ стерпел вздорную ​​ болтовню ​​ всех ​​ этих марионеток, стерпел ​​ бы и ​​ бесстыдные ​​ заимствования у Гомера, Феокрита, Энния, Лукреция и даже просто кражу – как ​​ показал ​​ Макробий, ​​ вторая ​​ песня «Энеиды» почти слово ​​ в ​​ слово ​​ списана из ​​ Писандра, ​​ - ​​ словом, невыносимую ​​ пустоту многих, многих ​​ песен поэмы. ​​ 

Но ​​ более всего дез Эссента ​​ ужасала сама форма гекзаметров, ​​ звонких ​​ и гулких, ​​ как ​​ пустой ​​ бидон, меряющих литры стиха по всем правилам мелочной и скучной ​​ просодии; ​​ раздражала структура стихов, невнятных и ​​ чопорных, с реверансами грамматике, с непременной механической ​​ цезурой в середке и ударом дактиля о спондей в хвосте.

И вергилиева метрика, перенятая у чеканного Катулла, но монотонная, без ​​ фантазии, ​​ без ​​ чувства, ​​ с массой ​​ лишних ​​ слов ​​ и ​​ пустот, ​​ длиннотами, ​​ с однообразными ​​ деланными ​​ концовками; и убогие вергилиевы эпитеты, ​​ взятые у ​​ Гомера, то и дело повторяющиеся и ничего не обозначающие и ​​ не изображающие, ​​ бесцветный ​​ и беззвучный, ​​ бедный словарь ​​ - все это ​​ было для ​​ дез Эссента ​​ мукой мученической.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Надо сказать, что, не особо почитая Вергилия ​​ и ​​ недолюбливая ​​ ясного и ​​ обильного Овидия, он ​​ безгранично и ​​ со всем жаром ​​ души ненавидел Горация с его слоновьим изяществом, щенячьим тявканьем и клоунскими ужимками».

 

21  ​​​​ Эпизод 8, Блум. ​​ A ​​ squad of constables…

 

«Шинель» Гоголя:

 

«Башмачкин ​​ совершенно приучился голодать по вечерам; но зато он питался духовно, нося в мыслях своих вечную идею будущей шинели. С этих пор как будто самое существование его сделалось как-то полнее, как будто бы он женился, как будто какой-то другой человек присутствовал с ним, как будто он был не один, а какая-то приятная подруга жизни согласилась с ним проходить вместе жизненную дорогу, - и подруга эта была не кто другая, как та же шинель на толстой вате, на крепкой подкладке без износу. Он сделался как-то живее, даже тверже характером, как человек, который уже определил и поставил себе цель. С лица и с поступков его исчезло само собою сомнение, нерешительность - словом, все колеблющиеся и неопределенные черты. Огонь порою показывался в глазах его, в голове даже мелькали самые дерзкие и отважные мысли: не положить ли, точно, куницу на воротник?».

 

Чудесный кусок.

 

«Будто самое существование его сделалось как-то полнее, как будто бы он женился» - вот мое представление об юморе.

А с какими чувствами я читал это впервые в мои 12 лет!

Как же я был озадачен!

Так что в моем литературном развитии не было романтизма: после сказок прямиком – Пушкин и Гоголь.

Счастливая судьба.

 

22 ​​ Хрупкость Агаты оборачивается ее агрессивностью.

Она все же могла бы понять мужа!

Почему она заняла асоциальную позицию?

Почему Музиль создал такую асоциальность?

Мой-то опыт говорит, что именно тут женщина готова к компромиссу, понимает, что без него не обойтись.

 

23  ​​​​ Почему-то дневники проложил черновиками к разным произведениям.

Что за гордыня?

Выбросить – да и все. ​​ 

 

«Наоборот» Гюисманса: история европейских языков.

«Шло  ​​​​ время.  ​​​​ Варварские ​​ наречия ​​ стали  ​​​​ порядочиваться, ​​ крепнуть, ​​ складываться ​​ в  ​​​​ новые ​​ языки. ​​ Поддерживаемая ​​ церковью ​​ латынь ​​ выжила ​​ в монастырях. ​​ 

Порою ​​ ею ​​ блистали, ​​ но ​​ вяло ​​ и неярко, ​​ поэты: ​​ Африкан ​​ Драконтий с «Гексамероном», ​​ Клавдий Маммерт с ​​ литургическими песнопениями, ​​ Авитус Венский; мелькали биографы, например Эннодий с жизнеописанием святого Епифания, ​​ почтенного, ​​ проницательного ​​ дипломата и ​​ внимательного ​​ доброго ​​ пастыря, ​​ или ​​ Эвгиппий, ​​ с ​​ рассказом  ​​​​ о  ​​​​ святом ​​ Северине, ​​ таинственном отшельнике  ​​​​ и  ​​​​ смиренном ​​ аскете,  ​​​​ который  ​​​​ явился ​​ безутешным ​​ народам, ​​ обезумевшим от страдания и страха, словно ангел милосердия.

Наступает ​​ черед ​​ писателей, ​​ подобных ​​ Веранию Геводанскому, автору ​​ небольшого ​​ трактата ​​ о воздержании, ​​ или Аврелиану с Фарреолом, ​​ составителям церковных канонов; и, ​​ наконец, ​​ историкам, в их числе ​​ Ротерий Агдский, автор ​​ утраченной «Истории гуннов».

 

Так приятно это расширение «простой» прозы до науки.

Книга – гимн любви к литературе, а не просто эстетская блажь.

 

25 ​​ За два утра Пушкин написал «Нулина».

Теплая интрига: приятно вспоминается.

Будто ты рождаешься с этим опусом.

Казаков – как антрепренер самого себя: «Дуэт для голоса и саксофона».

Подлинный Бродский!

Сухую, умную прозу стихов артист делает живой, трепещущей.

С Бродским это очень трудно.

Это Пушкина легко прочесть «с чувством», но уж никак не Иосифа.

 

После работы в саду – Музиль. ​​ 

Приятно, когда повестование Музиля разваливается: тогда всплывает его дневниковость.

Очень милы обрывки: они-то – всего современней.

 

Кларисса и Моосбруггер. Как не побоялся Музиль закрутить сюжет столь правдоподобно?

Это общение очень близко к насилию, к его возможности.

 

27 ТКК: Моравиа.

 

Мережковские перенесли свою «башню» в Париж.

 

28  ​​​​ Питер.

​​ 

Радио: передача о Бродском.

 

Парголово.

 

Камю в Питере.

 

29  ​​​​ Отсюда, от метро «Пионерская» пешком – до центра! ​​ Я еще могу идти очень быстро, это как бы спортивная ходьба – и все плавно и красиво плывет сбоку, все просится в душу.

 

Полное  ​​ ​​​​ собрание сочинений ПСС графа А. К. Толстого в двух томах.

СПб., 1898.

 

Брожу по Серебряному веку.

 

Купил маленького «Золотого осла» и везде ношу с собой.

Дома есть и академическое издание, но оно тяжелое.

 

30  ​​​​ Не читал: настолько много внешних впечатлений.

В транспорте – антология французских стихов.

Такая привычка: стихи читаю каждый день.

 

31 ​​ Дом Книги на Невском.

За какой-то год букинисты изменились: книги исчезли.

 

«Тристии» Овидия. Cum tamen in nostrum fueris...

«Еще покоится на книжной полке» Ахматовой.

 

-=

 

Продолжение работы над «Даром», романом Владимира Набокова

 

Глава пятая

 

Один из отзывов:

«Разоблачая» шестидесятников, он во всяком чутком читателе не может не возбудить удивления и отвращения. Как это всё некстати! как это всё невпопад!».

Набокову важно показать жестокость и глупость этой критики. Я слышу тут обвинение всей эмигрантской среды, не понявшей истоков трагедии России.

 

Тот же критик говорит еще и так:

«В наше горькое, нежное, аскетическое время нет места для такого рода озорных изысканий, для праздной литературы, не лишенной к тому же какого-то надменного задора, который самого благосклонного читателя может только оттолкнуть».

 

Тут уже не столько литературоведение, сколько его имитация.

Хоть и высокая имитация.

 

«Александр Яковлевич Чернышевский умер незадолго до выхода книги». Сама подробность описания смерти - продолжение биографии Чернышевского.

 

«Это было смутное, слепое состояние души».  ​​​​ 

Это ощущение потери всегда столь огромно, что организм пасует перед испытанием. В жизни героя все только запутывается.

Дан писатель Ширин и мимоходом - кусок его стиля. Интересно!

 

О чем же роман? Как героя «вынесло» на Чернышевского?! Набоков доказал, что все равно, о чем писать, - лишь бы интересно.

 

Вдруг обнажается рутина Союза писателей! Но происходит и другое: повествование снижается до репортажа.

При таком стиле очень бы помогла снисходительность к размашистости и небрежности Достоевского.

 

«Ночь была теплая, с пылью звезд. Он шел скорым шагом, и обнаженной голове было как-то дурманно легко от ночного воздуха, - и, когда дальше он проходил садами, наплывали привидения сиреней, темнота зелени, чудные голые запахи, стлавшиеся по газону».

Это молодость, это пробуждение дара! Такое случается независимо от эпохи.

Почему этот «Дар» хуже «Бриге» Рильке или «Портрета художника» Джойса? Потому что страстность поиска задымлена репортажностью, от которой сам Набоков почему-то столь страстно открещивается.

Странно, что я сам не написал о юности ничего достойного. Ничего! Возраст ​​ героев моих рассказов размыт, они не могут и ​​ не решаются быть собой.

 

«Пневматоракс ночи». Не найти в словаре.

 

«Было время, когда в правление нашего Союза входили все люди высокопорядочные, вроде Подтягина, Лужина, Зиланова, но одни умерли, другие в Париже».

Иных уж нет, а те далече!

Эти зарисовки быта интересны, но они очень ограничены во времени. Это стоит помнить нелюбителю Достоевского!

Что же заставляет Набокова столь страстно самоутверждаться?

По нашим временам, это кажется тяжелым психологическим комплексом.

 

«Таинственное родство».

Все женщины противопоставлены Зине. Все равно в моем воображении герой - не юноша, - а Набоков заставляет его постоянно колебаться между взрослым и юношей. Для юноши он недостаточно раним, для взрослого - слишком ребенок. Это собирательный образ молодого русского эмигранта.

Эмигранта?

Не только!

 

«Собирательный образ» всей жизни Набокова.

Так что «собрать» роман можно, если увидеть в нем дневник автора.

 

А вот поэма о лесе. Это странно напоминает мои блуждания по Павловскому парку.

 

«Мое я, то, которое писало книги, любило слова, цвета, игру мысли, Россию, шоколад, Зину, - как-то разошлось и растворилось, силой света сначала опрозраченное, затем приобщенное ко всему мрению летнего леса».

Это и юноша, и взрослый, и ребенок.

«Он опять ложился плашмя, опять вставал».

Симфония леса.

И вообще, проза Набокова - высокий нарциссизм. Конечно, это талантливо, но вот мне скучно столь долго смотреться в себя.

Этот высокий интеллект мало снисходит к другим существованиям - и это скучно.

 

«Если же мы начнем друг другу кланяться, то, как только один из нас перестанет, другой обидится и уйдет надутым». Все человеческое отдает пресным и просто скучно.

 

«Настоящему писателю должно наплевать на всех читателей, кроме одного: будущего, - который в свою очередь, лишь отражение автора во времени».

Диалог не клеился, но вот он выруливает на сердечность и профессионализм.

 

«Крепнет довольно божественная между нами связь».

Если юмор, то странный.

Существенные колебания в стиле, следы разрывов и сшивок доказывают, что роман писался много лет.

 

«Бытие, таким образом, определяется для нас как вечная переработка будущего в прошедшее, - призрачный, в сущности, процесс, - лишь отражение вещественных метаморфоз, происходящих в нас».

Простите, банально! Если есть хорошая мысль, ее необязательно любой ценой пристраивать в роман.

 

«Симметричность в строении живых тел есть следствие мирового вращения...».

Откуда эти безумные теории, на кой черт они в романе?

И был ли Кончеев? Или очередной внутренний диалог?

 

«Стал смотреть туда, где, седая синеву, близилась следующая снежная громада: солнце в нее гладко вехало, с каким-то траурным трепетом в двоящемся ободке огня».

Какая все ​​ же хорошая поэма под занавес романа!

 

«Где наш родной социальный заказ заменен социальной оказией».

Но в Союзе было не только это! Все социальные идеи беспомощны, непонятны, скучны.

 

«Он лег и под шопот дождя начал засыпать. Как всегда, на грани сознания и сна всякий словесный брак, блестя и звеня, вылез наружу: хрустальный хруст той ночи христианской под хризолитовой звездой...».

Хорошо! Сонное состояние оказывается самым правдивым.

Роман - жертва сложных отношений автора с его родиной. Тут Набоков так и не смог определиться.

 

Сон, в котором герой встречает отца, - невероятный, будоражащий ход. Как пред таким не склониться?

«Теперь только он вступил в строй чувств, который он себе сулил».

Эти беглые, нервные зарисовки неопределенного состояния изумительны, они убеждают. Бесцельность - вот литературный бог Набокова. Всякая опреденность грозит вырождением.

 

«Одна перевозка мебели чего стоила...».

Возвращение в начало романа.

Итак, роман о любви.

Правда, в конце романа нас заставил поверить ​​ в это сам автор, а иначе мы ​​ бы сомневались.

 

«Дар» - самый живой, самый терпещущий роман Набокова.

Изнутри он часто плохо состыкован, чувствуются разрывы, но общая теплая стихия искупает все.

 

Но увлекает ли меня стихия литературы ​​ Набокова?  ​​ ​​​​ Сколько раз заходил в Зоологический музей, чтоб посмотреть на бабочек. Ради Набокова!

Все-таки ​​ «Дар» остается ​​ его самым притягательным произведением.

Но почему именно оно?

В нем столько живых, огромных, раздавленных Историей чувств, что хочется кричать от ужаса. Написано огромно и сочно; идеальное ретро.

 

Я уверен:  ​​​​ второго такого восприятия в природе не существует. Это только Набоков такой, один во всем свете, во всей истории литературы.

Почему?

Уже у Достоевского мир искажен и усечен, его краски намеренно смыты: иначе не передать подлинность мира. Для меня слишком важна усредненность, ведь и я сам – человек толпы, массы. Я знаю заранее, ​​ что я ​​ не гений, а возможно, ремесленник. Да и то не очень хороший.

А вот Набоков вновь превозносит ​​ индивида, да еще делает это в эпоху диктатур!

 

Пред этим ясным даром Набокова, пред его романом «Дар» я знаю точно про себя, что я – только раб божий, что свеча моей жизни может погаснуть каждый момент.

 

Моя жизнь – не пир искусства, столь ясный в «Даре», но отречение, смирение, страдание. В высоком смысле. Трудно добиться такого смысла, но необходимо. Эти большие мастера, попавшие в мой дневник, всегда были маяком, - и каждый раз я молился, чтобы их понять. Ну, хоть мои коллеги по мастерству, пусть хоть они станут ближе! Я же не требую, чтоб весь мир.

Какое приятное ощущение коллеги, собрата по перу и просто брата! Реальная жизнь не дает такого торжества.

 

Июнь

 

1  ​​ ​​​​ Купил Астуриаса и прочую испанскую прозу во Всемирке, но даже эти 5 рб (1 д = 28.50) уходят не по назначению: не в душу, не по душе.

 

Гюисманс:

 

«Дез Эссент дрожал от упоения, чувствуя себя затерявшимся в мерзком мире ​​ торгашей, в ​​ глухом ​​ тумане, ​​ в кипучей деятельности, ​​ во ​​ всей этой системе ​​ зубчатых передач, дробившей ​​ и перемалывавшей ​​ миллионы обездоленных.

Филантропы ​​ в виде утешения предлагали им чтение Библии и пение псалмов».

 

Прав переводчик, что гонится за закрученностью текста?

Я выпрямил.

 

2 ​​ День депрессии.

Это часто: после взлета последних дней - это падение.

 

«Каренина» Толстого.

«Ты говоришь ((Долли)), выйти замуж за Алексея и что я не думаю об этом. Я не думаю об этом!! – повторила она, и краска выступила ей на лицо. Она встала, выпрямила грудь, тяжело вздохнула и стала ходить своею легкою походкой взад и вперед по комнате, изредка останавливаясь.

– Я не думаю? Нет дня, часа, когда бы я не думала и не упрекала себя за то, что думаю… потому что мысли об ​​ этом могут с ума свести. С ума свести, – повторила она. – Когда я думаю об этом, то я уже не засыпаю без морфина.

Но хорошо. Будем говорить спокойно. Мне говорят – развод. Во-первых, он не даст мне его. Он теперь под влиянием графини Лидии Ивановны».

 

3  ​​ ​​ ​​​​ На яхте в Финском заливе.

 

Кто-то читал Бродского.

 

В «буках» (букинистах) только смотрю, не покупая: такое распутье.

 

«Наоборот» Гюисманса:

 

«Во ​​ времена, ​​ когда ​​ литература уверяла, что вся боль жизни - лишь от несчастной любви, измены и ​​ ревности, Бодлер презрел ​​ эти ​​ детские объяснения, ​​ нашел ​​ язвы ​​ куда ​​ более глубокие, мучительные, ​​ страшные и показал, как пресыщенность, разочарование ​​ и гордость в подверженных ​​ распаду ​​ душах превращают действительность ​​ - ​​ в пытку, прошлое - в мерзость, будущее - в мрак и безнадежность.

Чем ​​ больше дез ​​ Эссент ​​ читал ​​ Бодлера, ​​ тем ​​ сильнее ​​ чувствовал ​​ его ​​ несказанное  ​​​​ очарование. ​​ Во времена, когда поэты ​​ были ​​ способны на описание ​​ лишь внешних сторон человека и мира, он сумел выразить невыразимое. Язык его был мускулист и крепок, благодаря чему Бодлер, как ​​ никто другой, смог найти  ​​​​ удивительно ясные и ​​ чеканные ​​ выражения ​​ для ​​ фиксации самых неопределимых,

самых неуловимых болезненных переживаний истощенного ума и скорбной души».

 

Гюисманс – настоящий литературный критик.

 

4  ​​​​ Этот день на яхте невероятно прожег мою жизнь: не могу забыть близость залива, горячих красок воды.

Получилось как бы прощание с юностью.

А, может, и еще с кем-то и с чем-то?

Пойму через много лет.

 

А вот и мой бесценный античный автор:  ​​​​ 

Гораций.

Первая книга, 11 ода:

 

Tu ne quaesieris - scire nefas - quem mihi, quem tibi

Finem di dederint, Leuconoe, nec Babylonios

Tentaris numeros. Ut melius, quidquid erit, pati:

Seu plures hiemes seu tribuit Iuppiter ultimam,

Quae nunc oppositis debilitat pumicibus mare

Tyrrhenum! Sapias: vina liques, et spatio brevi

Spem longam reseces. Dum loquimur, fugerit invida

Aetas: carpe diem, quam minimum credula postero.

 

Ты вотще не гадай (знать не дано!), чтo за конец сулят

Боги мне и тебе, о Левконоя! Брось вавилонские

Числа втуне пытать. Лучше куда - чтo ​​ ни случись, сносить:

Будь то зим череда, или судил Зевс нам последнюю -

Ту, что ныне мутит, пемзу круша, море Тирренское!

Будь разумна: вино, знай, очищай, краткостью помыслов

Нить надежд обрезай. - Мы говорим; время ж завистливо

Прочь бежит: так лови день, а мечты все о грядущем брось.

 

«Carpe ​​ diem. Лови день» Пушкина помню еще с 12 лет!

Тут мне не стыдно поставить имя переводчицы: Татьяна Азаркович.

Спасибо ей за ​​ эту работу!

Разве было б лучше, если б я написал перевод «от руки»?

 

Третья глава «Фиесты» Хемингуэя.

 

5 ​​ Слабая зацепка: ​​ преподаю  ​​​​ английский.

 

«Наоборот» Гюисманса:

 

«Стоило ​​ только ​​ заглянуть ​​ в ​​ «Malleus ​​ maleficarum», чудовищный кодекс ​​ Якоба Шпренгера, позволивший церкви отправить на костер тысячи некромантов и ​​ колдунов, - ​​ и ​​ дез ​​ Эссент узнавал в ​​ шабаше все ​​ непотребство ​​ и кощунство ​​ садизма. Но, ​​ помимо мерзостей ​​ на радость лукавому - ночей ​​ совокупленья, ночей, поочередно посвященных то ​​ блуду «дозволенному», то извращенному, - дез Эссент ​​ различал тут ​​ помимо звериной случки, еще и нечто иное: ​​ пародию церковной ​​ службы. ​​ Бога ​​ хулили, оскорбляли, ​​ сатане молились ​​ и, проклиная священные  ​​​​ хлеб  ​​​​ и ​​ вино, ​​ служили ​​ черную ​​ мессу ​​ на ​​ спине ​​ стоявшей ​​ на четвереньках женщины.

Ее обнаженное, полное скверны тело было алтарем, а его ​​ служители причащали, для пущего смеха, черной облаткой с изображением козла.

Грязных  ​​​​ насмешек  ​​​​ и  ​​​​ сальностей  ​​​​ был ​​ исполнен  ​​​​ маркиз ​​ де  ​​​​ Сад.

Кощунственными ​​ оскорблениями ​​ сдабривал ​​ он свои ​​ рискованно-сладострастные  ​​​​ описания. ​​ Де ​​ Сад ​​ хулил ​​ небеса, взывал к Люциферу, ​​ называл ​​ Бога ничтожеством, злодеем, ​​ глупцом, плевал ​​ на причастие и ​​ поносил его, силился осквернить и ​​ проклясть Божественную природу Господа и, наконец, объявлял, что таковой нет ​​ вовсе.

Подобное душевное состояние лелеял в себе и Барбе д'Оревильи. Правда, в ​​ хуле и ​​ проклятьях ​​ Спасителю ​​ он ​​ не ​​ зашел ​​ так далеко, ​​ как ​​ де ​​ Сад. ​​ Из ​​ осторожности ​​ ли, из страха, но он уверял, что чтит церковь. ​​ И тем не менее взывал к ​​ сатане, ​​ из кощунства ​​ впадал ​​ в ​​ бесовскую эротоманию, придумывал ​​ различные чувственные пакости и даже позаимствовал из «Философии в ​​ будуаре» ​​ некий ​​ эпизод ​​ для ​​ своего «Обеда ​​ атеиста», ​​ добавив ​​ в ​​ него ​​ еще ​​ большую ​​ пряность».

 

7 ​​ Выставка фотографий Бродского в «доме ​​ Ахматовой».

​​ 

Ужасно, но смысл моей жизни не меняется: я – друг некоей богатой семьи.

И что дальше?

 

8  ​​ ​​ ​​​​ «Фиеста» Хемингуэя.

 

Щербатов. О повреждении нравов.

 

Или что?

Или я должен сказать себе, что это элита Питера и я должен быть тут любой ценой: только б быть рядом с ними?

Но разве это не унижение?

Оно раздавит меня.

Оно уже сейчас стреляет в меня.

Ведь мне всегда указывали, что мое место - на конюшне, - а не рядом с чистыми господами.

 

9  ​​ ​​​​ У Лидии Михайловны Лотман.

Уже согбенная и слабая, угостила ужином.

Не забуду.

Мы ​​ оба, кажется, боимся, что наша встреча последняя.

И не потому, что она умрет, - но просто ей очень тяжело.

Такой возраст, когда все тяжело.

Ее дочь работает в Иерусалиме; снимает квартиру.

Ее бывший муж – лермонтовед - тоже в Иерусалиме, но квартиру завещал второй дочери Любе.

 

О рассказе «Подонок»:

- Тут есть латентное тепло. Вы его находите, когда пишите о низах. Когда пишете об интеллигентах, они получаются холодными.

Юрий Лотман не просто переехал из Ленинграда: он его – «отрезал». ​​ Его жена Зара оставила государству комнату в Питере. ​​ И меня ЛМ похвалила за то, что оставил комнату дочери.

 

Гюисманс.

«А ​​ самой ​​ смерти, ​​ о ​​ которой столь ​​ любят говорить поэты, ​​ Эдгар По ​​ в ​​ каком-то смысле придал новые ​​ очертания, наделив ее свойством алгебраическим и ​​ сверхчеловеческим. ​​ Описывал он ​​ агонию, ​​ правда, не столько ​​ физическую, сколько нравственную. Человек мог ​​ выжить, но от изнеможения и боли начинал  ​​​​ галлюцинировать.  ​​​​ 

И  ​​​​ жестоко, ​​ и ​​ вместе  ​​​​ с ​​ тем ​​ завораживающе показывал писатель, как нарастает страх и разрушается воля. От его бесстрастных описаний и ​​ бредовых кошмаров у читателя ​​ леденела кровь ​​ и ​​ перехватывало дыхание.

Героев По мучили наследственные неврозы и нравственные недуги. ​​ Женские ​​ персонажи, ​​ все ​​ эти ​​ Мореллы и Лигейи, ​​ были в ​​ высшей степени образованны, ​​ разбирались  ​​​​ в  ​​ ​​​​ хитросплетениях  ​​​​ немецкой  ​​​​ философии,  ​​​​ познали  ​​​​ тайны

древневосточной ​​ каббалистики, ​​ и ​​ все, ​​ словно ​​ ангелы, ​​ плоскогруды ​​ и ​​ бесполы.

Бодлера ​​ и По часто уподобляли ​​ друг другу. Было у ​​ них нечто ​​ общее ​​ в стиле; ​​ оба ​​ стремились ​​ к ​​ изучению ​​ пораженного ​​ болезнью ума, но при этом ​​ решительно отличались в ​​ понимании ​​ любви. У Бодлера ​​ она полна беззакония и ​​ противоестественности;  ​​​​ ее  ​​​​ жестокость  ​​​​ и ​​ нетерпимость  ​​​​ сродни  ​​​​ пыткам инквизиции. ​​ У Эдгара По ​​ любят целомудренно, воздушно; ​​ замирают все органы чувств, мозг пребывает в полном уединении, ничто не ​​ связывает ​​ его с телом, ​​ девственным и хладным.

Словно б ученый ​​ и хирург, Эдгар По занимался ​​ анатомией ​​ мозга, а  ​​​​ когда уставал, то в его воображении, ​​ словно сомнамбулические ангелоподобные ​​ фигуры, возникали сладкие ​​ видения».

 

10  ​​ ​​​​ Страх, что не увижу больше Лидию Михайловну, разбудил в четыре часа утра.

 

Вот расхожий кусок из «Улисса» Джойса:

 

«Мистер Блум шагал в одиночестве под деревьями меж опечаленных ангелов, крестов, ​​ обломанных колонн, фамильных склепов, каменных надежд, молящихся с поднятыми горе взорами, мимо старой Ирландии рук и сердец. Разумнее тратить эти деньги на добрые дела для живых».

 

Джойс хорошо передает разговорность.

Идет повествование от автора, но потом Блум съезжает на «разумнее».

 

Если Лиля храпит или мне просто не спится, я иду читать на кухню.

 

12 ​​ Позвонила Блоха.

Как всегда, много работает.

Это во все времена - ее основная тема.

«Как я устала» и «жизнь не сложилась».

 

Я не могу нести в дневник все мои грезы, потому что это ​​ от персонажей.

Мне часто кажется, что люблю одну, вторую, третью, десятую, - но такое уже отношу к моему идиотизму и покорно жду, пока наваждение пройдет.

Ведь в реальной жизни я слишком беден, чтоб претендовать на какие-то чувства.

 

13  ​​ ​​​​ Во «Французском Альянсе» взял Труайя: биографию Бодлера.

Потрясающе описана его болезнь, все его проблемы.

Пишу пьесу.

 

Бахтин: целое героя.

 

Михаил Михайлович Бахтин.

5 ноября 1895, Орёл - 6 марта 1975, Москва.

Русский ​​ философ и русский мыслитель, теоретик европейской культуры и искусства.

Исследователь языка, эпических форм повествования и жанра европейского романа.

Создатель новой теории европейского романа, в том числе концепции полифонизма (многоголосия) в литературном произведении.

Исследуя художественные принципы романа Франсуа Рабле, Бахтин развил теорию универсальной народной смеховой культуры.

Ему принадлежат такие литературоведческие понятия, как полифонизм (экспортировано из эстетики музыки), смеховая культура, хронотоп (экспортировано из теории относительности Эйнштейна), карнавализация, мениппея (эвфемизм по отношению к главной и ведущей линии в развитии европейского романа в «большом времени»).

 

Родился в Орле в семье банковского служащего. В семье было шестеро детей.

Затем вместе с семьей жил в Вильно и Одессе.

Документальных ​​ подтверждений, что где-тоо учился, нет.

 

С 1918 года живёт в городе Невеле, преподаёт в единой трудовой школе. Там складывается тесный круг единомышленников-интеллектуалов: М. И. Каган, Л. В. Пумпянский, В. Н. Волошинов, М. В. Юдина, Б. М. Зубакин.

 

С 1920 года живёт в Витебске, преподает в педиституте и консерватории. В круг его знакомых входят П. Н. Медведев и И. И. Соллертинский.

В 1924 году вернулся в Ленинград.

Опубликовал под своим именем книгу «Проблемы творчества Достоевского».

 

В декабре 1928 года Бахтин вместе с рядом других ленинградских интеллигентов арестован в связи с деятельностью группы Мейера «Воскресение».

5 января 1929 г., Бахтин по болезни освобожден из заключения под домашний арест.

22 июля, в то время, когда он находился в больнице, был заочно приговорен к пяти годам Соловецкого лагеря. Издание в июне 1929 г. первой книги Бахтина «Проблемы творчества Достоевского», изданной в ГИЗе, помогает хлопотам жены и друзей - приговор заменен на ссылку в Кустанай.

 

После ареста и ссылки проживал в основном вне Москвы и Ленинграда - в Кустанае, Саранске, Савёлове, затем снова долгое время в Саранске (работал в Мордовском государственном педагогическом институте имени А. И. Полежаева c 1945 по 1961 гг.).

В 1942 году тяжело заболевшему Бахтину ампутировали ногу. В 1945 году Бахтин, живший тогда в Саранске, приезжал в Москву и предоставил в ВАК свою диссертацию о Франсуа Рабле на соискание степени доктора наук; диссертация вызвала идеологическую критику, её вернули автору на доработку, а затем присвоили лишь кандидатскую степень.

Практически забытый современниками (между 1930 и 1963, кроме трёх незначительных газетных заметок, не печатался), Бахтин был возвращён в научное пространство СССР в 1960-е годы группой единомышленников, признавшей его своим учителем: в 1960 году получил коллективное письмо от литературоведов В. В. Кожинова, С. Г. Бочарова, Г. Д. Гачева, В. Н. Турбина.

 

В 1969 году переехал из Саранска в Москву. Ему удалось издать свою книгу о Рабле, переиздать книгу о Достоевском (фактически новую редакцию), подготовить сборник статей о литературе (вышедший вскоре после смерти автора). Основные работы Бахтина вскоре были переведены и получили очень широкую известность на Западе. В Англии при Шеффилдском университете существует Бахтинский Центр.

Особую популярность творчество Бахтина приобрело во Франции, где его пропагандировали Цветан Тодоров и Юлия Кристева. Большой известностью пользуется Бахтин и в Японии, где вышло первое в мире его собрание сочинений, а также издано большое число монографий и работ о нём.

14 ​​ Вот мою литературу заменили разговоры с детьми и о детях.

Конечно, свобода – это прекрасно!

Люди вокруг очень стараются, чтоб наши общения выглядели прилично.

Может, так меня охраняют от моей литературы?

 

Страстные отношения Бодлера и его матери.

 

15  ​​​​ В Альянсе много читаю редкой литературы в Плейядах.

Валери, Рабле.

 

Труайя:

 

- «Бодлера притягивало насилие и все ужасное: все то, что не переносили его близкие».

 

В 34 ​​ - в 1845 году – Бодлер пытался покончить самоубийством: ударил себя в грудь ножом.

Его любовница была откровенно вульгарна: в противоположность его матери.

 

16 Бодлер:

 

- «Жизнь вызывает у меня ужас. Я повторяю: я бегу от человеческого лица, - и особенно, если это лицо француза».

 

Мне ближе именно Бодлер с его сумбуром и ужасом чувств, чем мои родные классики.

Некрасов вовсе не любил, зато как он писал о любви!

Неужели и в жизни поэта влекло все безобразное?

Не сгущены краски?

 

17  ​​ ​​​​ Одолел Труайя – и спустил Бодлера на землю.

Стихи ​​ Бодлера.

 

Благословление.

 

Когда веленьем сил, создавших все земное,

Поэт явился в мир, унылый мир тоски,

Испуганная мать, кляня дитя родное,

На Бога в ярости воздела кулаки.

 

«Такое чудище кормить! О, правый Боже,

Я лучше сотню змей родить бы предпочла,

Будь трижды проклято восторгов кратких ложе,

Где искупленье скверн во тьме я зачала!

 

Тьфу, как противно звучит на русском.

Какое-то коверканье смысла.

 

18  ​​ ​​​​ Бодлер:

 

Ты на постель свою весь мир бы привлекла,

О, женщина, о, тварь, как ты от скуки зла!

Чтоб зубы упражнять и в деле быть искусной -

Съедать по сердцу в день - таков девиз твой гнусный.

Зазывные глаза горят, как бар ночной,

Как факелы в руках у черни площадной,

В заемной прелести ища пути к победам,

Но им прямой закон их красоты неведом.

 

Бездушный инструмент, сосущий кровь вампир,

Ты исцеляешь нас, но как ты губишь мир!

Куда ты прячешь стыд, пытаясь в позах разных

Пред зеркалами скрыть ущерб в своих соблазнах

Как не бледнеешь ты перед размахом зла,

С каким, горда собой, на землю ты пришла,

Чтоб темный замысел могла вершить Природа

Тобою, женщина, позор людского рода, -

Тобой, животное! - над гением глумясь.

Величье низкое, божественная грязь!

Это выразительно, но это аномалия.

Я не понимаю этих накрутов, как у Блока, ​​ так и у Бодлера.

 

19  ​​ ​​ ​​ ​​​​ С  ​​ ​​​​ Ирой Рыж-вой  ​​ ​​​​ – разговор о ​​ моем «Жуане» и обо мне.

Четыре часа в Летнем саду.

 

Почему Бодлер так демонизирует женщин?

Я много говорю ​​ с ними – и вовсе не вижу в них такого нагромождения Зла.

Скорее, это товарищи по несчастью.

Нельзя сказать, что они меня балуют, - но, скорее всего, именно эта социальная дистанция ​​ призвана удержать нас от необдуманных поступков.

 

20 ​​ Моя жизнь разорвана в клочья - и уже не пытаюсь склеить эти обрывки моей жизни.

Всей теплой компанией заехали в ночь.

 

Я должен признаться: мои друзья - достойные люди: они не страдают ни от желания развлечься, ни от похоти.

Все происходит прилично и - литературно.

Конечно, не имею права нести в мой дневник подробности их семейной жизни.

 

Толстой – после Бодлера.

Для меня обычный круг чтения: ​​ важно сразу читать много, теряться в разных стилях.

«Каренина».

«Это невинное веселье выборов и та мрачная, тяжелая любовь ((к Анне)), к которой он должен был вернуться, поразили Вронского своею противоположностью. Но надо было ехать, и он по первому поезду, в ночь, уехал к себе».

А что?

Мне верится, ​​ как Толстой по полочкам разложил путь Анны к самоубийству.

Я уважаю не столько его правдоподобие, как саму его литературную работу.

 

21  ​​​​ Бодлер:

 

О, полно жечь меня, жестокая Мегера!

Пойми, ведь я не Стикс, чтоб приказать: «Остынь!»,

 

Семижды заключив тебя в свои объятья!

Не Прозерпина я, чтоб испытать проклятье,

Сгорать с тобой дотла в аду твоих простынь!

 

Господи, спаси и помилуй!

Зачем бабу этак раскручивать?!

Это не «критика» поэта, но констатация необычайной близости этого художника.

Именно Бодлера-художника, а не Бодлера-человека.

 

22  ​​​​ Вот, кажется, и все, что несу сюда, чтоб передать мое безумное увлечение Бодлером-художником.

Почему его так мало в жизни, почему все его фантазии никак неприложимы к моей реальной жизни?

Жизнь «виновата», или сам я?

Ответа нет.

 

Автобиографическая элегия Овидия:

 

Музы к досугам меня безопасным всегда увлекали,

К тем, которые сам предпочитал я всему.

Я почитал высоко в то время живших поэтов,

Верил, что в каждом из них бог всемогущий живет.

Макр, что старше меня, читал мне поэму о птицах,

И об укусах змеи, и о целебной траве.

​​ Часто элегии мне декламировал страстный Проперций,

Тесной дружбой со мной связан он был издавна.

Понтик, гекзаметром славный, и ямбами Басс знаменитый

Были в союзе друзей самыми близкими мне.

Слух услаждал мне Гораций - неслыханный мастер размеров -

​​ Легким касаясь перстом Лиры авзонской своей.

Только видеть пришлось Вергилия мне, а с Тибуллом,

Рано умершим, продлить дружбу судьба не дала.

Галл начинателем был, а Тибулла продолжил Проперций,

Место четвертое мне время средь них отвело.

Как я молился на старших, так младшие чтили Назона,

Рано Муза моя стала известною всем.

Я впервые прочел публично стихи еще юным,

Бороду раз или два только успевши побрить.

Воспламеняла меня в стихах, звучавших повсюду,

​​ Та, которую я ложно Коринной назвал.

Много писал я, но все, что мне неудачным казалось,

На исправленье бросал прямо в горящий огонь.

Да и тогда, когда выслан был, зная, что будет народу

Труд мой любезен, его в гневе на Музу я сжег.

​​ Нежное сердце имел я, легко Купидон его ранил.

Всякая мелочь тотчас воспламеняла меня.

Но хоть и был я таким, и от всякой вспыхивал искры,

Все-таки сплетней меня в Риме никто не чернил.

 

Очень трогательно!

 

24 ​​ Ситуация, что была со мной во Франции, повторилась тут, в Питере!

Все очень мило, но все и очень ненадежно.

Ради надежности мне придется покинуть моих питерских друзей.

Может, навсегда.

 

25  ​​​​ Мои дневники переполнены ​​ страстными признаниями персонажей, ​​ я почему-то не могу ​​ разделить дневники и прозу.

Если я вот так в жизни говорил о любви!

Но это невозможно: нельзя нарушать законы дружбы.

 

28  ​​​​ Истра.

 

Олег переносит мои рассказы в отдельные файлы.

Какое ​​ достижение!

 

Работа над «Отчаянием», романом Владимира Набокова

 

Первая глава

 

Откуда название романа «Отчаяние»?

 

Despair

1) отчаяние; упадок духа; безнадёжность, безысходность

deep, sheer, total, utter despair - глубокое отчаяние

the depths of despair - пучина, бездна отчаяния

иn utter despair - в полной безысходности

to overcome despair - преодолевать отчаяние

Syn: desperation , despondency , hopelessness

Ant: confidence , encouragement , expectation , hope , hopefulness , optimism

2) причина отчаяния

2. гл. (despair of) падать духом, отчаиваться, терять надежду

to despair deeply - пребывать в глубоком отчаянии

to despair of success - потерять надежду на успех

He despaired of ever seeing her again. - Он отчаялся когда-нибудь увидеть её снова.

 

«Маленькое отступление: насчет матери я соврал». Сомнительность героя, его склонность к выдумкам уже не вызывает сомнений.

Я не могу забыть прекрасный фильм Фассбиндера: там призрачность жизни высовывается из материальности кинообразов.

- Но кто лжет? - спрашиваешь себя.

И потом: о каком отчаянии идет речь?!

 

«Миновав казарму, перед которой солдат вываживал бeлую лошадь, я зашагал уже по мягкой, липкой землe, дрожали на вeтру одуванчики, млeл».

Я сам там гулял под Прагой!

Нравится, как Набоков поигрывает с безумием.

 

«Газоема» в словаре нет, хоть и понятно, что это такое.

 

«Я прошел было мимо, но что-то в его позe странно привлекло мое внимание, - эта подчеркнутая неподвижность, мертво раздвинутыя колeни, деревянность полусогнутой руки».

Игра с двойником началась. Она кажется мне механической, бездушной. Может, при этой перечитке избавлюсь от такого впечатления.

 

«Я нашел то, чего безсознательно искал».

Если не знать всего содержания романа, то такие круги повествования необяснимы.

 

Настаиваю: уже с начала чтения работа на образом двойника кажется прямолинейной. Сам Набоков писал роман в смятении - иначе чем обяснить столь прямые ходы?

 

«Именно это полное равенство так мучительно меня волновало. Он же видeл во мнe сомнительнаго подражателя». Приоритет двойника. Приоритет отражения над самой реалтностью. Приоритет имитации над оригинальностью. Сразу чувствуется упрек эпохе: как и в «Даре».

 

«Я почувствовал вдруг, что ослабeл, прямо изнемог, кружилась голова, как послe долгой и мерзкой оргии». Встреча с двойником - это и встреча с ужасом.

 

«Когда я наконец вернулся к себe в номер, то там, в ртутных тeнях, обрамленный курчавой бронзой, ждал меня Феликс». Двойник легко его находит.

Да, что-то механическое в самом двойнике, но что-то механическое и в идее автора! Нельзя столь прямолинейно навязывать идеи. Легко обвинить Достоевского, но какие у него богатые сюжеты!

 

«Вeдь этот человeк, особенно когда он спал, когда черты были неподвижны, являл мнe мое лицо, мою маску, безупречную и чистую личину моего трупа».

Появление двойника - и весть о смерти!

Вот и говори потом, что литература не зависит от политики! 30-ые годы - время диктатур. Не случайно именно тогда появился такой сюжет.

 

«Мнe, особенно любившему и знавшему свое лицо».

Это все-таки теория - и под нее сделан роман. Я вспомнил, что в фильме Фассбиндера режиссер откровенно потешался над этими мыслями героя: «двойник» на него похож мало!

 

Так во все романы Набокова вносится механистичность, некое торжество пустоватой идеи.

Двойник вышел из сознания героя, отделился от него.

 

Июль

 

1 Сын просит перенести мои рассказы в компьютер, а оттуда - на диски.

И уже потом нести в редакцию.

 

2 ​​ Седьмой ​​ эпизод.

 

Лимерик ​​ Ленехана

 

Вот ученый профессор из Дублина.

Протирает очки он насупленно.

Но успел он напиться,

И в глазах все двоится,

Так что труд его - даром погубленный.

3  ​​​​ Эфрос - по «Вешним водам» Тургенева.

Смоктуновский и Плисецкая.

Как мне понравилось, что литературный образ не противоречит музыкальному, но раскрывается через музыку!

Высший пилотаж.

 

Пьеса «Любовь на свежем воздухе» - пишется!

Шла, работалась ​​ даже ​​ в Питере.

 

Так зелень бурно разрослась под окном, что боюсь его открыть: она ворвется в дом.

Кружится голова от богатства этого мира.

 

Огромное событие для русской литературы!

Янин - ​​ участник открытия ​​ «Новгородской псалтыри».

Найдена ​​ в Великом Новгороде.

 

4 ​​ «Писака» уже печатается в компьютер.

 

Часто я подвержен каким-то невероятным наваждениям, но я никогда не знаю, где тут литература, а где жизнь.

Все же это больше похоже на сны, что лучше нести в рассказы.

 

Литературные галлюцинации или настоящая любовь?

Я не в силах это разделить.

Это не только мое несчастье: это еще и моя судьба.

 

«Улисс».

- Однорукий прелюбодей! - воскликнул профессор. - Мне это нравится. Я уловил мысль. Я вижу, что вы хотите сказать.

 

5 ​​ Восьмой эпизод «Улисса» - довольно сложный.

 

Весь день печатаю «Писаку».

Вот каторга!

 

7 Лорка.

 

8 ​​ «Обет» Гофманна.

Gelübde n -s, = обет, торжественное, клятвенное обещание.

 

Женщины часто внушали мне высокие чувства и никогда - уверенность в себе.

Так много значат деньги в нашем мире.

 

10 Камю.

«Патетика актера перед текстом: патетика человека пред своей судьбой».

 

Страница 1.412 ​​ ЧбС. ​​ 

«Дыхание грусти», что чувствуют Агата и Ульрих.

 

Кузнецов:

 

- «Среди друзей, которых приобрел Эйнштейн в Праге, был молодой писатель Макс Брод. В истории идей и открытий Брод искал психологические черты выдающихся людей своей родины.

Работая над образами Тихо Браге и Кеплера, Брод почувствовал общность характеров Эйнштейна и Кеплера. Он написал новеллу «Искупление Тихо Браге».

Всем ​​ было очевидно, что Брод придал ему черты Эйнштейна, обаяние которого Брод испытывал на себе в то время».

 

Как же узок мир!

Может, они говорили и о Кафке.

 

«Журнал для сердца и разума», номер 1 за 1999 год.

 

11  ​​​​ «Весна в Москве».

У него год назад умерла жена, он все не вырвется из ее близости.

Он просыпается и видит ее взгляд.

Откуда она смотрит в его душу?

 

«Любовь в 60».

Я, наверно, - приятная статуэтка, что радостно передавать из рук в руки.

Так вот привыкнешь к мысли, что тебя любят, - и уже не можешь жить без любви.

13 Камю в поезде на Кубинку.

 

Ромен Роллан записал в своем дневнике:

 

- «После обеда мы все время сидели на террасе отеля, выходящей в сад, где рои пчел вились над медоносным цветущим плющом. Эйнштейн еще молод, невысокого роста, лицо у него крупное и длинное. Волосы густые, слегка вьющиеся, сухие, очень черные, с проседью. Лоб ​​ высокий, рот очень маленький, нос несколько большой и толстозатый, губы пухлые. Усы коротко подстрижены, щеки полные. Он говорит по-французски, подчас затрудняясь и вставляя немецкие слова.

Эйнштейн очень живой, очень часто смеется.

Порой излагает самые глубокие мысли в юмористической форме. Эйнштейн свободно излагает свои мысли о Германии своем втором или даже первом отечестве. Ни один другой немец не говорил бы так свободно. И каждый на его месте страдал бы от духовной изоляции в течение этого ужасного года.

Но Эйнштейн - нет. Он смеется.

Он нашел способ продолжать научную деятельность.

Речь идет о знаменитой теории относительности, о которой я не имел представления, а Эйнштейн о ней не упоминал.

Цангер сказал мне на ухо:

- «Это величайшая со времен Ньютона духовная революция».

Я спросил Эйнштейна, делится ли он своими мыслями с немецкими друзьями. Он ответил, что избегает этого и склонен пользоваться сократовским методом последовательных вопросов, приводящих к идейной встряске собеседников.

- «Но людям это не очень нравится», - добавил Эйнштейн».

 

Вот что меня потрясло в 15 лет!

Тут и простота, и нормальность, и величие.

Ничего такого у меня нет.

 

14 ​​ Я никогда не печатаю до полного изнеможения: работа должна быть дыханием радости.

 

15 ​​ Найдена берестяная грамота.

 

Или я все же надеюсь найти работу, близкую литературе?

Потому так и разозлило питерское предложение стать негром, что я верю, что найду работу именно для меня.

И найду в ближайшие годы!

 

ЧбС, стр. 1417. Первая любовь! Oder es kamen Stunden...

 

17  ​​​​ «Перфекта» Кальдоса.

Esto pensaba…

 

Столь большую роль в моей жизни играют книги, что ранние дневники кажутся мне совершенно невыразительными.

 

20 ​​ Камю:

- Кошмары Сада заставляют вспомнить чистоту!

 

Камю о Бодлере:

- Слишком теолог, чтобы стать настоящим революционером.

 

Камю о банализации ​​ маркиза Сада.

Сад торжествовал в своем пороке, он был для него своеобразной «доблестью», а теперь эти истории стали «лишь» полицейские.

Сад и Лотреамон остаются далекими, а Бодлер и Пруст близки, потому что невозможно структурировать то, что не имеет основы в истории культуры.

Мало фантазировать, важно еще и вписаться во что-то значительное.

Речь идет и о полноте самовыражения личности.

 

21 ​​ Написал сразу три сцены пьесы.

 

22  ​​​​ За какие-то полдня написал 20 страниц.

Вот зачем?

Чтоб потом половину забраковать.

 

23  ​​​​ Минорный день.

 

24 ​​ Совершенно безумный месяц!

Я в какой-то духовной агонии - и не понимаю, что со мной.

Хоть внешне все, как обычно.

Я бы назвал это «держать удар».

Нынче это весьма распространенное выражение, означающее верность своему делу.

 

25  ​​​​ Важно, что ​​ Света пересказывает дедушке историю любви отца.

12-ая сцена.

Трудно.

До чего дождливое лето: и сегодня едва удрал от грозы.

 

26  ​​​​ Общий дневник за этот год – уже 1.500 страниц.

Буду сокращать.

 

31 ​​ В ночи читал «Английскую грамматику»: фильм так разволновал.

Фильм ​​ разволновал, а грамматика успокаивала.

 

-=

 

Работа над «Отчаянием», романом Владимира Набокова

 

Глава вторая.

 

«Когда я, бывало, говорил, что коммунизм, в конечном счетe, ​​ - великая, нужная вещь».

Теории!

 

Жена - антипод, которого ни понять, ни полюбить нельзя. Двйник появляется из пустоты существования героя.

 

«Рыжеватым на свeт волосом, как у него. А сходство глаз...». Переход от жены к двойнику.

Меня пугают эти топтания на месте. Сколько думал об этом романе, но он так и остается скучным.

 

Словно б в глубине души Набоков сам не уверен, что он - писатель на 100%. Он сам чует, что он больше литератор, чем писатель.

В основу рассказа он кладет не сюжет, а идею - и уже нудит с ней. Нудеж!

 

«Столб сиял вeрным огнем во мракe моих предположений». ​​ Просто глупо сказано!

Как это все связать в целое? Мне бы так хотелоь полюбить этот текст, как, к примеру, «Идиота» Достоевского.

Не получается.

 

«Ты мнe прежде покажи, куда ты запендрячила мою водку». «Запендрячила» - очень современно.

 

Третья глава.

 

Нет внутреннего движения сюжета - и скучно.

 

«Лгал я с упоением, самозабвенно, наслаждаясь той новой жизненной гармонией, которую создавал».

Может, это сюжет?

 

«Что дeлает совeтский вeтер в словe ветеринар? Откуда томат в автоматe?  ​​​​ Как из зубра сдeлать арбуз?».

Эта игра уже интересна.

 

Герой «расширяется», раскрывается не вдоль сюжета, а сам о себе, прихотливыми кругами, - и это не так интересно.

 

«Однажды, в незабвенный день, комната оказалась не пуста, - там встал и пошел мнe навстрeчу мой двойник».

Хорошо!

Но почему не организовать текст построже?

 

«Там встал и пошел мнe навстрeчу мой двойник». Поактивнее тему двойника!

 

«Склонность к ненасытной, кропотливой лжи». В тему.

 

«Глядя мнe прямо в глаза, шел Феликс. Дойдя до меня, он растворялся».

Хорошо! Тема идет, но сама ее прокладка мне непонятна.

И далее Набоков акцентирует и анализирует растворение.

Это хорошо.

 

«И вот возникал перед самым моим лицом, как будто из меня выйдя».

Теперь мне неприятно, что Фассбинбер запросто пропустил этот мистический момент, как что-то слишком незначительное.

Но это же так обогащает ткань романа! Режиссер вовсе не передал этот сумбур композиции.

 

«Прощения прошу за несвязность и пестроту разсказа, но повторяю, не я пишу, а моя память, и у нея свой нрав, свои законы».

Странно! Хорошо бы и читателю приобщиться к этим законам.

 

«Ардалиону, который вдруг обидeлся на что-то, - вeроятно на собственную бездарность».

А в фильме был явный намек на сожительство брата и сестры.

 

«На розовый ужас моего лица».

Лицо героя стало его кошмаром. Это последовательно.

«Уже почти ушел, но остановился в коридорe с сильно бьющимся сердцем... уйти было невозможно...».

Мощь двойника! И по сюжету она должна работать.

 

Глава 4

 

Огромная недостаточность прозы Набокова толкала его на преподавание и в науку.

Это как сейчас Аксенов.

Ну да, он интересный человек, но без литературной мощи.

 

«Да, так бы он сидeл до сегодняшняго дня, а я бы все помнил о нем, с дикой тоской и страстью». Это мало высказать, это надо показать!

 

«Глядeлся во всe зеркала». Развитие темы?

Видно, как писатель осваивает различные типы безумий. Тут виден путь к «Лолите».

 

Здесь видно, как герой загнан своими отражениями. Идея интересна, но она - только идея, она холодна.

И вот герой видит, что его нет.

«Точно я и вправду присутствую только в качествe отражения, а тeло мое - далеко».

 

«Я здeсь представлен в двух лицах».

 

«Графин с мертвой водой».

Смерть рядом. Причем эта деталь повторена.

 

«Это сдeлала моя племянница».

Двойники есть и у Ардалиона. Небрежно выписано.

 

«Феликс придти не может по той простой причинe, что я сам выдумал его».

Это хорошо.

 

«Феликс построен из каких-то отбросов моего прошлого». Хорошо, но мало о природе двойника.

В «Даре» есть широта, размах, а тут - только небольшая мысль.

 

Август

 

1 Я на берегу и читаю цветаевское «Читателю газет».

 

Кача - «живет с сестрой» -

ются - «убил отца!» -

Качаются - тщетой

Накачиваются.

 

Гениально.

Этот ритм нельзя забыть: настолько он оригинален.

 

2 ​​ Камю о провидчестве Достоевского.

 

Стихи Великолепного Вячеслава.

 

2  ​​​​ Увлечение прозой Хандке.

 

Хандке родился 6 декабря 1942 года в Гриффене.

C 1944 по 1948 годы вместе с матерью жил в восточной части Берлина.

С 1954 года учился в католической школе для мальчиков, где публиковался в школьной газете.

В 1961 году поступил в университет города Граца, где учился праву.

 

Книги:

1970 - Страх вратаря перед одиннадцатиметровым Die Angst des Tormanns beim Elfmeter.

 

1971 - Короткое письмо к долгому прощанию Der kurze Brief zum langen Abschied.

Прекрасно написано, что ни говори!

 

Но для меня «Ложное движение» остается главным и для Вендерса, и для Хандке.

Мне не изловить текст ​​ Петера на русском, а то бы проанализировал.

В ​​ какой-то момент я вдруг чувствую, что этот текст кровоточит!

Текст столь пропитан болью и ужасом, что они начинают пахнуть, я чувствую этот кошмар – и он заставляет читать, он притягивает, он оживает.

Проза Камю.

 

3 ​​ Столько же холодные, сколько и умные стихи Вячеслава Ива’нова.

 

Я читаю больше иностранной литературы, потому что именно эта литература продолжпет столь мне необходимый внутренний диалог.

Я как бы выговариваюсь – и этого не дают тексты наших классиков.

О прочих русских авторах я уж и не говорю.

 

День без дождя и без солнца - день, который не решается быть.

Тяжела эта неопределенность.

 

«Некрополь» Ходасевича.

​​ Только кажется, что написано жестко и холодно: скоро поражаешься, как он прав.

 

Прототип «Дома с мезонином» ​​ кончил в сумасшедшем доме.

 

4  ​​ ​​​​ Французская литература учит жизни сердца более чем какая другая.

Но от нее-то и приятно возвращаться в родную классику.

 

Наше поколение: прагматики-одиночки.

 

Впечатления от поездки в Питер так и бурлят во мне, хоть я понимаю, ​​ что это был только отпуск, не больше.

Люди могут так ненадолго согреть друг друга!

Тут все безумно, лихорадочно.

Огонь горит, но все понимают, что он вот-вот погаснет.

Все уверены, ​​ что он вот-вот погаснет.

 

5 ​​ Ваксберг. ​​ Лиля Брик. ​​ 1998.

Демонизация красивой женщины.

Мегера или б…?

Думаю, ни то, ни другое.

 

Сосредоточен, а, может, и сердечен.

 

6  ​​​​ Брик.

Ваксберг: я не верю этому повествованию, но оно меня увлекает.

 

Лиля Юрьевна Брик

Lilya Brick

1891, ​​ Москва - 04.08.1978 года, ​​ Переделкино.

Российский литератор, любимая женщина Владимира Маяковского, старшая сестра французской писательницы Эльзы Триоле, жены известного французского писателя Луи Арагона.

 

Вот ​​ то, что знают все! ​​ 

И далее – среднеарифметический взгляд на Лилю.

 

Лиля Брик - дочь Урии Кагана, присяжного поверенного при Московской судебной палате и члена Литературно-художественного кружка. Мать Лили - еврейка латвийского происхождения, училась в Московской консерватории, играла на фортепиано, писала стихи, устраивала у себя дома музыкальные вечера.

Лиля училась на математическом факультете Высших женских курсов, потом в Московском архитектурном институте, какое-то время в Мюнхене занималась скульптурой.

С юности одной из важнейших составляющих её существования стали яркие любовные романы.

((!! Конечно, это в ней «главное»))

Их череда не прервалась и в 1912 году, когда московский раввин Мазе обвенчал Лилю с юристом Осипом Бриком.

Заочное знакомство Лили Брик с В. Маяковским началось еще в 1913 году, когда оба были много друг о друге наслышаны (В. Маяковский был близким знакомым младшей сестры Лили - Эльзы).

В конце июля 1915 года Эльза ​​ познакомила Лилю с поэтом. В этот день Маяковский читает на квартире Бриков в Петрограде свою не опубликованную еще поэму «Облако в штанах». С этого дня Володенька, как его называют Брики, становится фактически членом их семьи.

Поэму «Облако в штанах» никто не хочет печатать - и Осип Брик издает ее на свои деньги тиражом 1050 экземпляров. Посвящение к поэме краткое: «Тебе, Лиля». К слову, с этих пор Маяковский все свои произведения посвящает Л. Брик; позже, в 1928 году, с публикацией первого собрания сочинений, В. Маяковский посвятит ей и все произведения до 1915 года - года их знакомства. Посвящение на собрании сочинений будет еще более лаконичным и очень «маяковским»: «Л.Ю.Б.».

((дальше кое-что сокращу: слишком тенденциозно))

С 1915 года квартира Бриков-Маяковского регулярно посещается известными литераторами, а по совместительству друзьями Маяковского: Велемиром Хлебниковым, Давидом Бурлюком, Василием Каменским, Николаем Асеевым, позже - Сергеем Есениным, Всеволодом Мейерхольдом, Максимом Горьким, Борисом Пастернаком, а также зампредом ОГПУ Я.С. Аграновым.

Душа и естественный центр «салона» - сама хозяйка, Лиля Брик.

В феврале 1916 года О. Брик издает поэму Маяковского «Флейта-Позвоночник», в которой, как и во многих последующих стихах, поэт воспевает свое неистовое чувство к Лиле. Особое место в лирике Маяковского занимает написанное 26 мая 1916 года стихотворение «Лиличка!».

В 1918 году Лиля и Владимир снимаются в киноленте «Закованная фильмой» по сценарию самого В. Маяковского. По возвращении со съемок поэт окончательно переезжает в квартиру к Брикам.

 

Лиля позже напишет:

- «Только в 1918 г. я могла с уверенностью сказать Осипу Максимовичу (Брику) о нашей (с Маяковским) любви. С 1915 г. мои отношения с О. М. перешли в чисто дружеские - и эта любовь не могла омрачить ни мою с ним дружбу, ни дружбу Маяковского и Брика. Все мы решили никогда не расставаться и прожили жизнь близкими друзьями. <...> Я любила, люблю и буду любить Осю больше, чем брата, больше, чем мужа, больше, чем сына. Про такую любовь я не читала ни в каких стихах. Эта любовь не мешала моей любви к Володе.

В марте 1919 г. Маяковский и Брики переселяются в Москву, где поэт устраивается на работу в РОСТА (рисует плакаты). Деятельное участие в его труде принимает и Л. Брик.

В 1922 году, к тому времени, когда Маяковский приезжает для чтения своих стихов в Ригу (приглашение было устроено Лилей), издана поэма «Люблю» - одно из самых светлых произведений Маяковского, отражающее отношения его и Л. Брик того времени.

В конце же 1922 г. наступает первый кризис в отношениях Л. Брик и В. Маяковского, и они принимают решение о двухмесячной разлуке (с 28.12.22 по 28.02.23), в течение которой они должны пересмотреть свое отношение к быту, любви, ревности, инерции обихода и т.д.

Маяковский, при том, что женщин у него много, патологически ревнует Лилю и не оставляет ее в это время: прячась, часами караулит в парадной, пишет ей письма и записки, присылает цветы, книги и птиц в клетке.

((нет, стоит сохранить эту биографию, ​​ превращенную в дамский роман))

В ответ получает лишь краткие записки. 28 февраля 1923 они встречаются на вокзале, чтобы вместе поехать на несколько дней в Петроград. В купе Маяковский с ходу прочитывает Лиле свеженаписанную поэму «Про это» и рыдает у нее на руках.

Любовные отношения Л. Брик и Маяковского длятся еще некоторое время, однако в 1924 г. происходит последний разлад. Лиля пишет поэту записку, в которой говорится, что она не испытывает к нему прежних чувств.

 

В конце записки она добавляет:

- «Мне кажется, что и ты любишь меня много меньше и очень мучиться не будешь».

Маяковский мучается, но старается не показывать этого заявляя:

- «Я теперь свободен от любви и от плакатов» («Юбилейное», 1924 г.).

Сильно и долго переживая разлуку и стремясь развеяться ((?? А других целей не было?)), в мае 1925 года Маяковский едет во Францию, оттуда - в Мексику и США. Его стихи того времени довольно оптимистичны и даже сатиричны. Когда поэт возвращается, его интимная жизнь с Лилей на словах заканчивается, но на деле почти каждая их встреча заканчивается сексом.

((О! высокий ​​ современный стиль))

В июле 1926 года Лиля Брик работает ассистентом А. Роома на съёмках фильма «Еврей и земля».

В 1927 году выходит фильм «Третья Мещанская» («Любовь втроём») режиссёра Абрама Роома. Сценариста Виктора Шкловского упрекали в том, что он проявил бестактность по отношению к Маяковскому и Брикам, которых он хорошо знал и описал их «любовь втроём» в этом фильме.

Весной 1928 года она уже в качестве режиссёра снимает с В. Жемчужным фильм «Стеклянный глаз». В это же время Лиля Юрьевна занимается писательской и переводческой деятельностью (переводит с немецкого Гросса и Виттфогеля), а также издательскими делами Маяковского.

Последняя встреча с Маяковским происходит 18 февраля 1930 г., в день, когда Брики временно уезжают в Берлин и Лондон. Прощание как никогда затягивается. Маяковский, который долгое время пытается добиться, чтобы его выпустили в Париж к Т. Яковлевой, в последние дни жизни будет рваться еще и к Л. Брик.

Последняя открытка от Лили Маяковскому отправлена 14 апреля 1930 г., в день самоубийства поэта. Позднее Лиля напишет: Если б я в это время была дома, может быть, и в этот раз смерть отодвинулась бы на какое-то время.

Несмотря на это, злые языки обвиняют Брик в гибели поэта, хотя сама она до последних дней жизни будет носить на цепочке подаренное поэтом кольцо с гравировкой её инициалов - Л.Ю.Б., которые складывались в бесконечное «Люблю».

В соответствии с предсмертной запиской поэта весь его архив был передан Брикам (существует правдоподобная версия о посмертной правке записки Бриками). Лиля занимается подготовкой собрания сочинений Маяковского (несмотря на протесты матери и сестёр поэта). Возникают сложности с публикацией - и она пишет письмо И. Сталину, в котором просит помочь в издании собрания сочинений.

 

Именно на ее письме Сталин пишет:

- «Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и произведениям – преступление».

Слова вождя сомнению не подвергаются. Маяковский становится главным поэтом Советского Союза.

Cразу после ареста Примакова, Сталин, согласно легенде, сказал фразу «Не трогайте жену Маяковского», имея в виду Л. Брик.

Л. Брик сотрудничала с ОГПУ и другими советскими спецслужбами, «ездила за границу чаще, чем в Переделкино» (исключая 1934-1954 гг.).

Была замужем за командиром «червоного козачества» комкором Виталием Примаковым, репрессированым в 1937 г. Позже за литературоведом Василием Катаняном, ставшим ее «последним, четвертым мужем» (де-юре - третьим).

Л. Брик занималась переводами, теоретическими трудами (например, о творчестве Ф. Достоевского), скульптурой (бюсты В. Маяковского, О. Брика, В. Катаняна, автопортрет хранятся в частных коллекциях).

Её домашний салон на Кутузовском в 1960-е гг. был заметным центром неофициальной культурной жизни. Поэт Андрей Вознесенский получил путевку в жизнь благодаря ей. У неё часто бывали Майя Плисецкая, Родион Щедрин и другие деятели культуры и искусства.

 

Лиля Брик покончила с собой 4 августа 1978 г. на даче в Переделкине, приняв смертельную дозу снотворного. Она решила, что своей физической беспомощностью (у нее был тяжелый перелом, кости не срастались) причиняет боль близким и обременяет их».

 

Что-то слишком характерное ​​ в этой ​​ биографии.

Стоит сохранить ​​ этот документ.

 

7  ​​ ​​​​ Но как же мало о романе с властью и Володи, и самой Брик!

Насколько естественной была эта продажность?

 

Работа над дневниками.

Если не уменьшать эту гору, она просто раздавит меня.

Проблема доверия самому себе.

 

8 ​​ Ангел-хранитель у Блока и Бодлера.

 

Дневники печатаю с небывалым воодушевлением, словно б в них что-то значительное.

Такое умение обманывать себя.

«Энергия заблуждения».

А как без нее?

А сами дневники?

Посмотрел – и неприятно: строчки налезают друг на дружку, какие-то провалы в мыслях и событиях.

Да что это?

И это – моя жизнь?!

 

10  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Москва переполнена милицией.

 

Клюев читает Гейне в оригинале.

Пишет Ходасевичу:

- Маракую малость по-бусурмански.

 

13-ый том Фрейда.

 

Занятия на берегу.

Лето огромных, угрожающих облаков.

День дрожит трепетно и нежно, укачивает ​​ близость осени.

 

11 ​​ Дневники показывают, с каким трудом человек «собирает» самого себя.

Но без дневников вовсе самопознание невозможно: ты просто все забываешь!

Причем, забываешь ​​ многое такое, что тебе бесконечно важно. ​​ 

 

12  ​​ ​​​​ ТКК: фильм о Волошине.

Вот и видно, что для него жизнь важнее искусства.

 

«Жуан» Байрона. 2.81. And next the thought...

Ирония Байрона прекрасна.

Право жить - это право смеяться над этим миром.

 

9 часть «Улисса».

«Мать на смертном одре. Свеча. Занавешенное зеркало. Та, что дала мне жизнь, лежит здесь, с медяками на веках, убранная дешевыми цветами».

Именно эта сцена бесконечно разделяет Блума и Стивена.

Это важно!

Чтоб читатель не думал, что роман автобиографичен.

 

13 ​​ Выписка на испанском первой страницы «Ста лет одиночества» Маркеса.

Помню, ​​ стал читать со Слепухиным - и он знал испанский хуже меня, хоть и жил в Аргентине.

Так это потрясло.

 

14 ​​ Стихи Франсуазы Том.

Я только случайно узнал о них.

Все подражательное.

Я должен признаться, что меня трогает такое незрелое проявление красивой женщины.

Она пишет от сердца, но вроде 15-летней школьницы.

Без проблесков божественного.

Механическая, механистическая ​​ душа.

Механическая любовь к России.

Спасибо за эту любовь, мадам.

​​ 

Мандельштам очень необычен в прозе.

Причем он не работает под теорию, как Михаил Эпштейн.

Нельзя сделать героем своего опуса собственную образованность!

 

Камю отказывает Лотреамону во вдохновении, хоть и не прямо.

Сам этот механизм прозы ему кажется банальным.

​​ 

Два часа ночи. Пишу.

 

15 ​​ Уже первые дневники обработаны на компьютер - и пишу новые на их обороте.

Все же не так много в моей жизни компьютера, чтоб писать дневники прямо туда.

Пока у меня нет устройства, с которого я мог бы переносить материалы.

Правда, в Америке уже есть смартфоны, куда можно писать прямо, а потом материал перебрасывать на компьютер.

 

16  ​​ ​​​​ Сердечное письмо ​​ из Бельгии.

 

Мандельштам, 1906:

 

Среди лесов, унылых и заброшенных,

Пусть остается хлеб в полях нескошенным!

Мы ждем гостей незваных и непрошенных,

Мы ждем гостей!

 

Пускай гниют колосья перезрелые!

Они придут на нивы пожелтелые,

И не сносить вам, честные и смелые,

Своих голов!

 

Они растопчут нивы золотистые,

Они разроют кладбище тенистое,

Потом развяжет их уста нечистые

Кровавый хмель!

 

Они ворвутся в избы почернелые,

Зажгут пожар - хмельные, озверелые...

Не остановят их седины старца белые,

Ни детский плач!

 

Среди лесов, унылых и заброшенных,

Мы оставляем хлеб в полях нескошенным.

Мы ждем гостей незваных и непрошенных,

Своих детей!

 

Это стихотворение потрясает своим провидческим даром.

Как прекрасно оно прочитано Аллой Демидовой!

 

18 ​​ Два ночи.

«Долгое письмо» Хандке.

 

Кузнецов:

- «И почти всегда речь идет о решающем эксперименте, об experimentum crucis. Романы Достоевского далеки от классических произведений, рисующих эволюцию душевного мира героев. Напротив, автор стягивает жизнь героя в одно решающее мгновение, когда в провинциальном трактире или в петербургской каморке решаются космические коллизии, когда эти коллизии концентрируются в одной невероятно напряженной сцене, когда люди раскрывают себя и вместе с тем раскрывают весь смысл, всю гармонию и всю дисгармонию бытия».

 

Литературная часть биографа Эйнштейна не впечатлила уже в детстве.

Но какую же работу он проделал!

 

19  ​​ ​​ ​​​​ Ужас российской подлодки: ​​ 116 человек почти определенно погибли.

Росиия и ее президент запутались.

Даже в горе нужны традиции, ритуал.

Подлодка плавала только год, стоит млрд. д.!

 

Только что на Пушкинской площади погибло 15 человек – и вот это горе.

 

Рифма Цветаевой: ​​ моро’ка – одинокий.

Из рифмы выплывает весь стих.

 

19 ​​ «Кентерберрийские рассказы» Чосера.

 

Как хорошо, что могу показать это читателю!

 

Whan that aprill with his shoures soote

The droghte of march hath perced to the roote,

And bathed every veyne in swich licour

Of which vertu engendred is the flour;

Whan zephirus eek with his sweete breeth

Inspired hath in every holt and heeth

Tendre croppes, and the yonge sonne

Hath in the ram his halve cours yronne,

And smale foweles maken melodye,

That slepen al the nyght with open ye

(so priketh hem nature in hir corages);

Thanne longen folk to goon on pilgrimages,

And palmeres for to seken straunge strondes,

To ferne halwes, kowthe in sondry londes;

And specially from every shires ende

Of engelond to caunterbury they wende,

The hooly blisful martir for to seke,

That hem hath holpen whan that they were seeke.

 

Когда в апреле падают обильные дожди

И до корня пронизают засуху марта,

И каждая прожилка напоена такой влагой,

Что вызывает рождение цветка;

Когда зефир также нежным дыханием

Влетает в каждую рощу и в вереск

На тонких побегах, и юное солнце

Половину пути в знаке Овна уже прошло,

И маленькие птицы поют (делают мелодии),

Что ночью спят с открытыми глазами

(Так природа волнует их сердца);

Тогда люди желают отправиться в паломничества,

И паломники желают искать чужие берега

Далеких святынь, известных в разных странах,

И особенно, из уголков каждой области

Англии в Кентербери они идут,

Чтобы увидеть святого благословенного мученика,

Который поможет им, когда они больны.

​​ 

​​ 

Я, конечно, читаю это не в первый раз.

Подсматриваю в русский перевод.

 

В «Любви на свежем воздухе» появился драматизм: так я ужал сцены.

Надо, чтоб все летело!

 

21  ​​​​ Кальдос. ​​ «Пепе». ​​ Antes de pasar adelante…

 

Вчера написал так много, что сегодня прихожу в себя.

 

22  ​​ ​​ ​​​​ Вперед, к электронной книге!

 

Люда разочарована открытым сотрудничеством Бриков с властями.

Она училась в Москве, когда Лиля еще жила.

Да, Маяковский и вся его среда откровенно играли с властью - и, кажется, поэтому думали, что они в безопасности.

Поэт славил машину власти, а она его раздавила.

 

Такая работа: вести дневник на испанском.

 

23  ​​​​ ЧбС, стр. 1432. ​​ Wirklicher Rausch…

Любовь ушла, Ульрих один.

 

24  ​​ ​​ ​​​​ День рождения Борхеса.

 

Мнение Пётра Вайля:

- «Нобелевский комитет, как любое интеллигентское сообщество, состоит из людей левых убеждений. Левых, естественно, по европейской терминологии. Именно поэтому один из величайших писателей XX века, Борхес, не получил Нобелевской премии. Всё дело в том, что он нанес визит Пиночету, пожимал ему руку и хвалил за то, что он сокрушил коммунистов. При этом все понимали величие Борхеса как писателя, но Пиночета не простили».

Левизна.

 

«Чужой» Камю.

Застывшие картины.

Мир готов остановиться.

Для меня всплыла реальность скучных французских кладбищ, изнывающих под солнцем.

Это жестокий взгляд, прежде всего, на все французское, ясная ​​ оппозиция к нему.

Это все же не абсурдность, но сухость цивилизации.

 

«Камю Альбер.

7 ноября 1913 года - 4 января 1960 года

Французский писатель, драматург, один из основателей «атеистического» экзистенциализма, лауреат Нобелевской премии по литературе Альбер Камю родился в 1913 году во французском Алжире. Основными вехами жизни писателя можно считать учебу в Алжирском лицее, потом в Алжирском университете, знакомство с Жаном Гренье, философом и эссеистом, - с его сборником эссе «Острова» Камю связывал свое «второе рождение». В студенческие годы Камю вступает в коммунистическую партию, а дипломную работу пишет по теме «Христианская метафизика и неоплатонизм». В 1937 году Камю выходит из компартии. Знакомство с экзистенциалистскими мыслителями - Кьеркегор, Шестов, Хайдеггер, Ясперс - во многом определяет круг философских исканий Камю.

В конце 1930-х годов появляются его первые сборники прозы «Изнанка и лицо» и «Брачный пир». Пишет роман «Счастливая смерть», начинает работу над знаменитым философским эссе «Миф о Сизифе».

Надо сказать, что Камю очень увлекался Достоевским. Даже в одном из театров играл роль Ивана Карамазова в спектакле «Братья Карамазовы».

Писатель работал журналистом, много ездил по Европе. Начало Второй мировой войны писатель встретил в Париже. Из-за плохого здоровья - туберкулез - его не взяли в армию. Он продолжал работать в различных газетах, давал частные уроки. Вступил в ряды Сопротивления, став членом подпольной группы «Комба».

В годы войны написал роман «Чума», несколько пьес, опубликовал повести «Посторонний» и «Миф о Сизифе». В 1943 году поступил на работу в знаменитое издательство «Галлимар». Во время Парижского восстания в августе 1944 года руководил газетой «Комба».

После войны создал самое значительное свое философское произведение - «Бунтующий человек» и свой последний роман «Падение» (1956).

В 1957 году Камю присудили Нобелевскую премию - «за важность литературных произведений, ставящих перед людьми с проницательной серьезностью проблемы наших дней».

Погиб писатель 4 января 1960 года в автомобильной катастрофе. Погиб вместе с Мишелем Галлимаром, сыном известного издателя. В дорожной сумке была найдена черновая рукопись романа «Первый человек», который после подготовки к публикации дочерью Камю Катрин вышел в 1994 году».

Вот официальная часть.

Вроде, ничего.

Эта часть передает то, что я знаю; потому она здесь.

​​ 

«Биографы выделяют в жизни Камю его внутреннее одиночество. Одиночество при том, что он был «счастливый любовник, футболист, актер-любитель, очень общительный и непринужденный человек». Но он, выходец из алжирской бедноты, всю жизнь болезненно ощущал свою отчужденность от других людей (героя повести «Чужой» он, несомненно, наделил многими своими психологическими чертами, как и «судью на покаянии» из повести «Падение»). Знаком отверженности стал для него и туберкулез, которым он заболел еще в юности. Эта болезнь, видимо, обостряла мысль писателя. Как и его социальное одиночество - одиночество бедняка, взлетевшего на вершину славы, алжирского француза (в метрополии таких звали «черноногими»).

Краткий миг единения с народом в период Сопротивления сменился после войны тягостным отчуждением в 1950-е годы, когда Камю пытался посредничать в гражданской войне, разгоревшейся в его родном Алжире.

Писатель страдал депрессиями, периодически терял способность писать, хотел не раз навсегда покинуть Европу, помышлял о самоубийстве.

В ​​ «Мифе о Сизифе» писатель описывает донжуанство как один из жизненных проектов «абсурдного человека».

Близкие ​​ подруги и жены ​​ Камю ​​ чаще ​​ алжирками.

Обе ​​ его жены страдали психическими расстройствами».

 

Вот материал, с которым я согласен не до конца, но все же его помещаю, потому что лучше не будет.

Если найду что-то о Камю получше, то это вычеркну.

Лучше что-то, чем ничего.

 

25 Шекспир в «Улиссе».

Belief in himself...

 

Камю преподносит открытия.

 

Центральная сцена моего ​​ уничтоженного романа, а теперь вот пьесы: встреча близких людей в больнице.

Больная еще не знает, что умрет.

 

26 ​​ «Камень преткновения» Мориака.

On peut appartenir…

«Можно принадлежать церкви, не принадлежа ее телу».

Без воцерковления.

 

27  ​​​​ Пушкин написал о Татьяне Лариной:

 

С туманной думою в очах,

С французской книжкою в руках…

 

Написал о ней, а получилось – обо мне.

 

Кокто, Эртебизе.

 

28  ​​​​ Мандельштам: ​​ «Бессонница. Гомер…».

В простоте – мощь традиций.

Что-то простое и милое в этом стихе.

Так прекраснодушный человек открывает мир – и как ему не завидовать?

Но завидовать-то - приятно.

Сибаритство и созерцательность мило преодолены.

Такой талант кажется таким трогательным.

 

29  ​​​​ Читаю ​​ Мандельштама на берегу.

«И покинув корабль»  ​​​​ и «Больная, тихая Кассандра».

 

Хандке в «Коротком письме» очень хорошо описывает мир подростка.

 

30  ​​​​ Мандельштам:

Холодок щекочет темя,

И нельзя признаться вдруг, -

И меня срезает время,

Как скосило твой каблук.

 

Жизнь себя перемогает,

Понемногу тает звук,

Всё чего-то не хватает,

Что-то вспомнить недосуг.

 

А ведь раньше лучше было,

И, пожалуй, не сравнишь,

Как ты прежде шелестела,

Кровь, как нынче шелестишь.

 

Видно, даром не проходит

Шевеленье этих губ,

И вершина колобродит,

Обреченная на сруб.

 

1922 год.

Вот так уходит жизнь.

Мне это особенно интересно, потому что я не живу, а только чувствую, что живу.

Мне никак не воплотиться.

Но как красив этот стих, я не могу описать!

Здесь в таинственном сосуде такой трепет, такое волнение, такое прощание с жизнью.

 

31  ​​​​ «Жуан» Байрона, 2, 166.

As ​​ for the ladies…

 

-=

 

Работа над «Отчаянием», романом Владимира Набокова

 

Глава 5

 

Эта встреча с двойником - первый живой разговор в рассказе.

 

«Сколько романов я понаписал в молодости, так, между дeлом, и без малeйшаго намeрения их опубликовать».

Но это просто бред! Это противоречит прежним рассказам героя о себе.

Получается, что Набоков, взяв как бы «независимого» героя, потом грубо сбивается на себя самого. Он не может вырваться из нарциссизма.

 

«Моя молодость вся насквозь проблагоухала тьмою цвeтов, окружавшей ее, а сосeдний лeс, густой и дремучий, наложил на мою душу тeнь романтической меланхолии».

Это рассказывается бродяге.

 

«Мнe приснился отвратительный сон».

В снах - спасение рассказа от банальности. Я бы, снимая фильм, шел именно от них!

 

От этого рассказа - большое ощущение небрежности. При этом тут нет огонька эстетического открытия, как, к ​​ примеру, в «Бобке» Достоевского.

 

«Мерзкая мечта».

Видимо, Набоков играет с жанром детектива - и потому откровенно переигрывает, заставляет читателя скучать.

 

Здесь есть идея бесконечного отражения людей друг в друге: они как бы теряются в ложных зеркалах, что расставлены повсюду.

 

Глава 6

 

«Я не могу, не хочу в Бога вeрить, еще и потому, потому, что сказка о нем - не моя, чужая, всеобщая сказка, - она пропитана неблаговонными испарениями миллионов других людских душ, повертeвшихся в мирe и лопнувших; в ней кишат древние страхи, в ней звучат, мeшаясь и стараясь друг друга перекричать, неисчислимые голоса».

Так раскрывается герой. Он несоразмерен самому себе! Вот уж половина рассказа, как появляется богоборчество. Как читателю найти себя в этой несоразмерности?

 

Все божественное и высокое невозможно для героя потому, что сильно отдает двойничеством.

«Я не вынесу ни малeйшей нeжности, предупреждаю вас, ибо все - обман, все - гнусный фокус».

Так что этот рассказ-роман-повесть - о нигилизме!

 

Герой застает жену в постели его брата - и это не меняет ход повествования. По сути, герой бесконечно равнодушен к миру - и это отсутствие жизни расцвечено небольшими идеями.

«Литературных забав, коим я начал предаваться».

Но эти «литературные забавы» преследуют героя всю жизнь!

Опять же они не прописаны, герой на обрывках.

 

Законы бытия не кажутся герою непреложными - и мне этого не понять. В основе бытия - прихоть индивида.

 

«Теперешней работой моей над сей изнурительной повeстью».  ​​​​ 

Так это повесть!

 

Забавно, что по нынешним меркам герой «Отчаяния» чрезвычайно одарен литературно, он на голову выше эпохи, - но он сам как бы об этом ​​ не знает. Такой автор мог бы прилично заработать на литературе!

Тут обнажается игра автора.

 

«В первое же утро она, отправившись гулять».

Еще одна вставная новелла о двойнике. Да сколько ж можно наматывать одно и то же? Получается дурная бесконечность.

 

«Сидят Лида, Ардалион, Орловиус и я, неподвижные и стилизованные, как звeрье на гербах».

Тоже ключ к стилистике возможного фильма. Реалистический план повести жалок и неинтересен - и надо вытаскивать подсознание.

 

«Все равно Герман в этом году будет обезглавлен, - за сокрытие доходов».

Как бы случайно выплывает и судьба героя!

Я уверен, что имя «Герман» - не случайно: он - игрок. Намек на «Пиковую даму».

Что до обезглавления, тут Набоков пересекается с Булгаковым!

 

Но вот двойник находит Германа! Параллельно этому внешнему, примитивному действию идет действие духовное - и оно не кажется последовательным и интересным.

 

«Я умру, если он не придет». Огромность родства!

 

«Глухо, но буйно - и вот: уже неудержимо - вновь наростала во мнe страсть к моему двойнику. Первым дeлом это выразилось в том, что в Берлинe появилась для меня нeкая смутная точка, вокруг которой почти безсознательно, движимый невнятной силой, я начал замыкать круги».

Это бессознательное ценно, а без него действие потеряло бы смысл.

Финал шестой главы - шедевр: наконец, повествование обрело мышцы.

 

Глава 7

«Мнe пришло в голову, что и Феликс нeкий минус я». Здорово. Как «минус-прием» у Лотмана.

 

«Все дeлалось само собой, все текло и плавно сливалось». Гармония? Но откуда ей взяться? Не верю. Все головное, сиюминутное, неправдоподобное.

 

Вся седьмая глава - тот самый жалкий реализм, против которого Набоков столь красноречиво ополчается.

Он не может писать плохо, но он может писать неинтересно.

 

Глава 8

 

Тут какое-то столпотворение событий, событийный взрыв.

 

«Любил нюхать и мять мой платок».

Еще один двойник! И что? Нанизывай их сколько угодно!

Этого брата Фасбиндер просто сократил.

 

«Подарить мою смерть. Мы с тобой еще больше схожи, чeм прежде. В этом сходствe я чувствую божественное намeрение».

Прекрасные идеи, но идеи еще не создают произведение!

 

«Гдe-нибудь в лeсу находят мой труп».

Обнажение плана. Разве не понятно, что начинать повесть надо было с этой сцены, чтоб сразу затащить читателя внутрь романа?

 

Глава 9

 

«Сказать по правдe - испытываю нeкоторую усталость. Я пишу чуть ли не от зари до зари, по главe в сутки, а то и больше».

Где тут правда? Меня трогает ​​ пустота повести, ее искусственность.

 

«Далеко не являясь врагом совeтского строя».

Это что за ходы? Да сколько же пустот в этой повести! Это не глумление, это просто глупо.

Как трудно понять такие чувства! Хоть бы кто прокомментировал.

 

«Это разительное физическое подобие, вeроятно, казалось мнe (подсознательно!) залогом того идеальнаго подобия, которое соединит людей в будущем безклассовом обществe».

Но это мысли идиота!

«Мнe грезится новый мир, гдe всe люди будут друг на друга похожи».

Как Набоков столь низко пал? Бедный герой напичкан идиотизмом.

Вот вся эта искусственность отсечет от Набокова будущих читателей.

Да кто-то будет копаться в таких странных теориях?

 

А все же, по нашим временам этот текст просто великолепен: в нем столько связности и открытий! Но не мерять же все моим временем!

 

«Теперь он был готов. Он стоял передо мной, мой двойник». Дотошно описан обряд сотворения двойника.

 

Стреляя в Феликса, герой убивает своего двойника, а значит, и себя. Натужная идея, что ни говори.

 

«Да, все это я помню, но только не помню одного: звука выстрeла. Зато остался у меня в ушах неотвязный звон. Он обволакивал меня, он дрожал на губах. Сквозь этот звон я подошел к трупу и жадно взглянул.

Таинственное мгновение».

Прощание с своей сущностью.

 

Глава 10

 

Достаточно ли внешнего сходства? Герман просчитывал именно его, хоть и думал, что сходство во всем.

 

«Мой отец был лысый сапожник в очках».

Вспоминаются «Записки сумасшедшего» Гоголя, но против Набокова вспоминаются.

Как бы бред героя.

 

«Так укрeпившееся отражение предъявляло свои права. Не я искал убeжища в чужой странe, не я обрастал бородой, а Феликс, убивший меня».

Вывернутый образ. Не верится. Нельзя в творчестве настолько доверять теории, нельзя на нее возлагать столь большие надежды.

 

«Хуже было то, что я никак не мог привыкнуть к зеркалам. И ​​ бороду я стал отращивать не столько, чтобы скрыться от других, сколько - от себя».

Преступление и наказание! Вот и выскакивает нелюбимый Достоевский.

 

«Это не стишок, это из романа Достоевскаго «Кровь и Слюни». Пардон, «Шульд унд Зюнде».

 

«Посмертных моих настроениях».

Признается в собственной смерти, хоть убил. Все-таки жалкая пародия на «Преступление и наказание»

Достоевского.

 

Как же тяжело читать человека, который столь упоен собственными идеями! Мне это так неблизко!

Наверно, хорошо, что его произведения часто написаны и на английском: наверно, это языковое удвоение поможет его оценить.

 

gérant m (f - gérante) управляющий, ая, заведующий, ая; зав коммерческой частью; распорядитель, ница. gerant de l'иmmeuble - управляющий домом gerant d'une publиcatиon - выпускающий редактор (в издательстве, редакции)

gerant de socиete - управляющий делами товарищества

 

В повести передана тщетность преступления, его чудовищная банализация. При всем уважении к Фассбиндеру я вижу, что ничего из оттенков повести не передано. Ничего.

 

Мне нравится, что герой осмеивает самого себя! Набокову так не хватает самоиронии, - а вслед за ним и его героям.

«Тогда холодный издeвательский тон газет доводил меня почти до обморока».

 

«Убитый не опознан и не может быть опознан».

Герой навсегда потерял себя.

 

«Да и как я могу отрeшиться от имени, которое с таким искусством присвоил?».

 

«Вся эта гнусная путаница и чепуха происходит оттого, что по косности своей и тупости и предвзятости, люди не узнали меня в трупe безупречнаго моего двойника».

Какая же странная концепция! Не устаю удивляться.

 

Глава 11

 

«Быстро и твердо написал на первой страницe слово «Отчаяние», - лучшаго заглавия не сыскать».

Мне все равно не отделаться от впечатления, что слишком многое в этой повести искусственно.

 

Как же так? Элитный автор, а отдает холодом массовой литературы.

 

Сентябрь  ​​ ​​​​ 

 

1  ​​​​ Олег теперь ​​ учится в 8-ом классе «Е».

Стоит отметить, что Олег, наш сын, принимает жизнь куда больше, чем Люда: ​​ она не может вырваться из тупика.

Проза Панаева.

 

RL ​​ отметила юбилей «Тропика рака» Миллера.

 

2  ​​​​ Исповедь Мандельштама 1924 года:

 

Вы, с квадратными окошками, невысокие дома, -

Здравствуй, здравствуй, петербургская несуровая зима!

 

И торчат, как щуки ребрами, незамерзшие катки,

И еще в прихожих слепеньких валяются коньки.

 

А давно ли по каналу плыл с красным обжигом гончар,

Продавал с гранитной лесенки добросовестный товар.

 

Ходят боты, ходят серые у Гостиного двора,

И сама собой сдирается с мандаринов кожура.

 

И в мешочке кофий жареный, прямо с холоду домой,

Электрическою мельницей смолот мокко золотой.

 

Шоколадные, кирпичные, невысокие дома, -

Здравствуй, здравствуй, петербургская несуровая зима!

 

И приемные с роялями, где, по креслам рассадив,

Доктора кого-то потчуют ворохами старых «Нив».

 

После бани, после оперы, - все равно, куда ни шло, -

Бестолковое, последнее трамвайное тепло!

 

Как бы ничего не происходит.

Почему дома «невысокие»?

Это не мой Питер.

 

Я очень боюсь этой отчужденности: она погубит меня, если ее не одолею.

 

3  ​​ ​​​​ «Белая горячка» Панаева.

То одна поза, то другая, - а где автор?

 

Написано: ​​ семь  ​​​​ страниц - ​​ к «Двойному нулю», ​​ две - к «Кафке», две - к «Пушкину», пять - общий дневник, три сцены пьесы.

 

Вот Блок:

 

Ты жил один! Друзей ты не искал

И не искал единоверцев.

Ты острый нож безжалостно вонзал

В открытое для счастья сердце.

 

«Безумный друг! Ты мог бы счастлив быть!..» -

«Зачем? Средь бурного ненастья

Мы, все равно, не можем сохранить

Неумирающего счастья!»

 

Написано 26 августа 1914: почти 86 лет назад.

Странно, что этот стих столь часто вспоминается и поддерживает меня.

Пусть дневник отразит мое увлечение стихами.

 

4  ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Данте Алигьери. Божественная комедия.

 

Был ранний час, и солнце в тверди ясной

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Сопровождали те же звезды вновь,

Что в первый раз, когда их сонм прекрасный

Божественная двинула Любовь.

 

Всегда в душе возвращаешься к этим строчкам.

Разве можно не любить Целое?

За эти двадцать лет рассыпались чисто житейские переклички между ​​ «Божественной комедией» и моей повседневной жизнью.

Так странно, что их было много, что жизнь заставляла вспоминать Данте слишком часто.

Да и сейчас не прошло ощущение, что я ​​ - в кругах ада.

 

5  ​​​​ Кокто о себе в «Красном пакете».

Такой уровень чуждости!

Но он преодолевается в творчестве.

 

Прости, читатель, что я не выписываю этот стих и его перевод: просто нет сил.

Я все же чувствую ограниченность своих сил – и должен с этим считаться.

Если кто-то выкладывает ​​ материал, я его использую, но у самого меня не всегда есть силы на сам этот материал.

 

Так Кокто учит, что мои сложные отношения с Россией – норма.

Надо все же помнить, ​​ что я много обязан именно тем кошмарам, что мне внушает моя страна.

Я надеюсь это пережить.

И я, и Россия ​​ будем меняться: мы пойдем навстречу друг другу.

 

Кокто – Артист.

Поэтому его личность для меня – солнце.

 

«Эвридика» зажглась - русской балетной звездой Натальей Макаровой.

В какой-то короткий момент она стала моим идолом - и мне захотелось это запечатлеть.

Но в рассказе столько пустот!

 

6  ​​​​ Вот написал «Бисмарка» - и он продолжает жить во мне!

Ты как бы ​​ «осваиваешь» человека, делаешь его родным – и он уже не расстается с тобой.

 

«Лексикон моей жизни»: написал статью «Страх существования».

 

7 ​​ Весь день дождь, тихий и грустный.

 

8 ​​ Акунин - интеллигентный детектив?

Как часто я со всей силой чувствую, что меня любят!

Конечно, эти порывы души не должны загромождать мои дневники: это же не мои знания, - но только моя фантазия.

Но как же меня приподнимает моя фантазия, как же спасает!

Потом наваждение уходит, мне просто стыдно, - но следы воодушевления уже никогда не стираются до конца.

 

10  ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Уже 13 моих рассказов введены в компьютер.

 

Вот «Мильон признаний» в интернете.

Сын помог сделать разметку страниц.

 

Поэма Есенина «Анна Снегина».

Мне очень нравилась эта первая часть кольца:

 

Беседа окончена...

Чинно

Мы выпили весь самовар.

По-старому с шубой овчинной

Иду я на свой сеновал.

Иду я разросшимся садом,

Лицо задевает сирень.

Так мил моим вспыхнувшим взглядам

Состарившийся плетень.

Когда-то у той вон калитки

Мне было шестнадцать лет,

И девушка в белой накидке

Сказала мне ласково: ​​ «Нет!»

Далекие, милые были.

Тот образ во мне не угас...

Мы все в эти годы любили,

Но мало любили нас.

​​ 

Потом эти строчки повторятся иначе:

Но, значит, ​​ любили и нас.

 

Но внутри кольца есть похожие строчки:

 

«Вы тоже, Анна».

«Кого-нибудь любите?»

«Нет».

«Тогда еще более странно

Губить себя с этих лет:

Пред вами такая дорога...»

Сгущалась, туманилась даль...

Не знаю, зачем я трогал

Перчатки ее и шаль.

. . . . . . . . . . . . . . . .

Луна хохотала, как клоун.

И в сердце хоть прежнего нет,

По-странному был я полон

Наплывом шестнадцати лет.

Расстались мы с ней на рассвете

С загадкой движений и глаз...

 

Есть что-то прекрасное в лете,

А с летом прекрасное в нас.

 

Но как же чудесно!

 

Олег напечатал все мои переделанные рассказы.

Теперь есть последние варианты, а прежние можно использовать под дневники.

 

11  ​​​​ Генри Джеймс. Поворот винта.  ​​ ​​ ​​​​ Повесть.

 

«- Так, значит, ваш манускрипт...

- Написан старыми, выцветшими чернилами и самым изящным почерком. ​​ - ​​ Он  ​​​​ снова помедлил. - Женским почерком. Прошло уже двадцать лет, как она умерла.  ​​​​ А перед смертью прислала мне эту рукопись».

Такой вот ход – и он кажется настолько русским, что уж до банальности.

 

А дальше?

Прекрасная литературность: рассказ льется, журчит, манит.

 

12 ​​ Печатал на компьютер, а потом писал ​​ «Любовь на свежем воздухе».

Писал на бумагу: еще не могу писать прямо в экран, - да и Олег ​​ не дает много сидеть  ​​​​ за компьютером.

 

Генри Джеймс. Поворот винта.

Но какое же энергичное повествование!

Мне не хватает психологизма, я перестаю понимать смысл несущихся событий.

Так и думаешь:

- А когда же они остановятся?

 

13  ​​​​ Последние главы «Карениной» повествование переносится на Левина.

«Он ужаснулся не столько смерти, сколько жизни без малейшего знания о том, откуда, для чего, зачем и что она такое».

И Анна, и Левин думают о смерти, но на ее вопрос «зачем жить?» отвечают по-разному.

 

13 ​​ Генри Джеймс. Поворот винта.

В третьей части уже видна и психология, причем в очень энергичной форме.

Словно б автор торопится передать впечатления, словно б боится опоздать в этом.

Вот прекрасный кусок из четвертой части:

- «Его ​​ лицо прижималось к стеклу, но ​​ эта большая ​​ близость только ​​ напомнила мне странным ​​ образом, как ярко было видение ​​ в первый ​​ раз. Он оставался всего несколько ​​ секунд, но ​​ достаточно ​​ долго, чтобы я могла ​​ убедиться, ​​ что ​​ и он ​​ тоже ​​ узнает меня, и ​​ было так, словно я смотрела на него целые годы и знала его ​​ всю жизнь.

Что-то, однако, произошло, чего не было прежде: он смотрел мне в лицо (сквозь стекло и через комнату) ​​ все тем ​​ же ​​ пристальным и жестким взглядом, как и тогда, ​​ - но этот ​​ взгляд ​​ оставил ​​ меня ​​ на ​​ секунду, ​​ и я ​​ могла видеть, как ​​ он переходит ​​ с ​​ предмета на предмет. Сразу ​​ же меня ​​ поразила уверенность в том, что ​​ не для ​​ меня он явился сюда. Он явился ради кого-то другого.

Проблеск ​​ познания ​​ - ​​ ибо это было ​​ познанием среди ​​ мрака ​​ и ​​ ужаса - ​​ произвел ​​ на меня ​​ необычайное действие: он вызвал внезапный ​​ прилив чувства долга и смелости.

Я говорю о смелости, потому ​​ что, вне ​​ всякого сомнения, я крайне ​​ осмелела.

Я бросилась ​​ вон ​​ из ​​ столовой ​​ к входной ​​ двери, ​​ в одно мгновение очутилась ​​ на дорожке и, промчавшись ​​ по террасе, обогнула угол ​​ и окинула взглядом аллею. Однако видеть было ​​ уже нечего - незнакомец исчез».

Прекрасно.

 

14  ​​​​ Генри Джеймс. Поворот винта.

Чем дальше читаешь, тем больше восхищаешься.

Какое мастерство!

Тут нет огромности Достоевского, но именно ограниченное, цепкое, уверенное в себе, чарующее мастерство.

 

15  ​​ ​​​​ Сто десять ​​ лет ​​ со дня рождения Агаты Кристи.

 

Агата Кристи, «Автобиография»:

- «Одна индийская корреспондентка, интервьюировавшая меня (и, надо признать, задавшая массу глупых вопросов), ​​ спросила:

-Опубликовали ли вы когда-либо книгу, которую считаете откровенно плохой?

Я с возмущением ​​ ответила:

- Нет!

Ни одна книга не вышла точно такой, как была задумана, был мой ответ, и я никогда не была удовлетворена, но если бы моя книга оказалась действительно плохой, я бы никогда её

не опубликовала».

 

В своем интервью британской телекомпании BBC в 1955 году Агата Кристи рассказала о своей манере творчества.

Она ​​ проводила вечера за вязанием в обществе друзей или семьи, а в это время в голове у неё шла работа по обдумыванию новой сюжетной линии»

К ​​ моменту, когда она садилась писать роман, сюжет был готов от начала до конца.

По её собственному признанию, идея нового романа могла прийти где угодно. Идеи вносились в специальную записную книжку, полную различных пометок о ядах, газетных заметок о преступлениях. То же происходило и с персонажами.

 

У одного из созданных Агатой персонажей был реально живущий прототип - Майор Эрнст Бэлчер  ​​​​ Major Ernest Belcher, который в своё время был начальником первого мужа Агаты Кристи, Арчибальда Кристи.

Именно он стал прототипом Педлера в романе 1924 года «Человек в коричневом костюме» о полковнике Рейсе.

 

Агата Кристи не боялась затрагивать в своих произведениях социальную проблематику. Например, как минимум в двух романах Кристи («Пять поросят» и «Испытание невиновностью») описывались случаи судебных ошибок, связанных со смертной казнью. Вообще во многих книгах Кристи описываются различные отрицательные стороны английского правосудия того времени.

 

Писательница ни разу не сделала темой своих романов преступления сексуального характера. В отличие от сегодняшних детективов, в её произведениях практически нет сцен насилия, луж крови и грубости.

 

Агата Кристи, «Автобиография»:

- Детектив был рассказом с моралью. Как и все, кто писал и читал эти книги, я была против преступника и за невинную жертву. Никому в голову прийти не могло, что наступит время, когда детективы будут читаться из-за описываемых в них сцен насилия, ради получения садистского удовольствия от жестокости ради жестокости.

 

Лучшим своим произведением Агата Кристи считала роман «Десять негритят». Скалистый островок, на котором происходит действие романа, списан с натуры - это остров Бург в Южной Британии.

 

В 1920 году Кристи публикует свой первый детективный роман, «Таинственное происшествие в Стайлз. The Mysterious Affair at Styles».

Вскоре у нее появляется целая серия произведений, в которых действует сыщик-бельгиец Эркюль Пуаро: 33 романа и 54 рассказа.

 

Продолжая традицию английских мастеров детективного жанра, Агата Кристи создала пару героев: интеллектуала Эркюля Пуаро и комичного, старательного, но не очень умного капитана Гастингса. Если Пуаро и Гастингс были во многом скопированы с Шерлока Холмса и доктора Ватсона, то пожилая дева мисс Марпл является собирательным образом, напоминающим главных героинь писательниц М. З. Брэддон и Анны Кэтрин Грин.

Мисс Марпл, появилась в рассказе 1927 года «Вечерний клуб «Вторник»  ​​​​ The Tuesday Night Club».

Прообразом Мисс Марпл стала бабушка Агаты Кристи, которая, по словам писательницы, «была беззлобным человеком, но всегда ожидала самого худшего от всех и вся, и с пугающей регулярностью её ожидания оправдывались».

 

Как и Артур Конан Дойль от Шерлока Холмса, Агата Кристи устала от своего героя Эркюля Пуаро уже к концу 30-х годов, но в отличие от Конан Дойля она не решилась «убить» сыщика, пока он был на пике популярности. По словам внука писательницы, Мэтью Причарда, из придуманных ею героев Кристи больше нравилась мисс Марпл - «старая, умная, традиционная английская леди».

 

Во время Второй мировой войны Кристи написала два романа «Занавес» (1940) и «Спящее убийство», которыми предполагала закончить серии романов об Эркюле Пуаро и Мисс Марпл, соответственно. Однако книги были опубликованы лишь в 70-х годах.

 

Полковник Рейс  ​​​​ Colonel Race появляется в четырех романах Агаты Кристи. Полковник - агент Британской разведки, он ездит по миру в поисках международных преступников. Рейс является сотрудником отдела шпионажа MI5. Это высокий, хорошо сложенный, загорелый человек.

 

Впервые он появляется в романе «Человек в коричневом костюме», шпионском детективе, события которого разворачиваются в Южной Африке. Он также появятся в двух романах об Эркюле Пуаро «Карты на стол» и «Смерть на Ниле», где помогает Пуаро в его расследовании. В последний раз он появляется в романе 1944 года «Сверкающий цианид», где расследует убийство своего старого друга. В этом романе Рейс уже достиг преклонного возраста.

 

Паркер Пайн ​​ Parker Pyne - герой 12 рассказов, вошедших в сборник «Расследует Паркер Пайн», а также частично в сборники «Тайна Регаты и другие рассказы» и «Хлопоты в Польенсе и другие истории». Серия о Паркере Пайне это не детективная проза в общепринятом понимании. В основе сюжета, обычно, лежит не преступление, а история клиентов Пайна, которые по разным причинам недовольны своей жизнью. Именно эти недовольства и приводят клиентов в агентство Пайна. В этой серии произведений впервые появляется Мисс Лемон, которая оставит работу у Пайна, чтобы устроиться секретарем к Эркюлю Пуаро.

 

Томми и Таппенс Бересфорд ​​ Tommy and Tuppence Beresford - молодая семейная пара детективов-любителей, впервые появляющаяся в романе «Таинственный противник» 1922 года, еще не женатыми. Они начинают свою жизнь с шантажа (ради денег и из интереса), но вскоре обнаруживают, что частный сыск приносит больше денег и удовольствий. В 1929 году Таппенс и Томи появляются в сборнике рассказов «Партнёры по преступлению», в 1941 году в «Н или М?», в 1968 году в «Щёлкни пальцем только раз», и в последний раз в романе «Врата судьбы» 1973 года, который стал последним написанным романом Агаты Кристи, хотя и не последним опубликованным.

В отличие от остальных сыщиков Агаты Кристи, Томми и Таппенс стареют вместе с реальным миром и с каждым последующим романом. Так, к последнему роману, где они появляются, им под семьдесят.

 

Суперинтендант Баттл ​​ Superintendent Battle - вымышленный сыщик, герой пяти романов Агаты Кристи. Баттлу поручаются щепетильные дела, связанные с тайными обществами и организациями, а также дела, затрагивающие интересы государства и государственную тайну. Суперинтендант - весьма успешный сотрудник Скотланд-Ярда, он культурный и интеллигентный полицейский, редко показывающий свои эмоции. Кристи мало о нем рассказывает, так остается неизвестным имя Баттла. О семье Баттла известно, что его жену зовут Мэри, и что у них пятеро детей.

 

Так много о писателе, чья проза мне скучна!

Но эту скуку считаю ​​ моим недостатком.

 

16  ​​​​ Вчера кончил печатать «Эвридику».

Не нравится.

Мне многое из моего «творчества» ​​ не нравится – и трудно к этому привыкнуть.

Но ​​ я никогда и не претендовал на идеальность собственного образа.

Я б не сказал о себе, как Марлен Дитрих:

- Я – г-о!

Нет, я просто непоправимо банален.

 

17  ​​​​ Я один в квартире АМ.

Последняя книга, которую читала Ида, - биография Юрсенар.

Автор – Савиньо Savigneau.

18 «Улисс». The mobbed queen...

 

19 ​​ Лермонтов в 15 лет:

 

Для тайных дум я пренебрег

И путь любви, и славы путь...

 

Как же хорошо, хоть сказано ребенком.

Меня почему-то так увлекает сам процесс мысли, что все остальное пред ним ничего не значит.

 

20 ​​ Пробую подсматривать мой дневник: все бессвязно.

Какое-то царство косноязычия.

 

22  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Путин посещает ​​ Михалкова и Солженицына.

Есть «свои» артисты.

 

Почему дневник?

Чтобы гордиться тем, что живу.

Мне дарована жизнь – и я в дневниках доказываю, что живу.

Мне важно не просто жить, но именно ​​ доказывать, что живу.

 

Я чувствую, что мешаю людям, среди которых живу.

Но и в таком случае, я – их современник.

Мы должны примириться ​​ между собой пред огромным фактом: мы – живем.

 

23  ​​ ​​​​ Камю о нацистской Германии: имперские ​​ военные замашки, тогда как политическая мысль провинциальна.

Наверно, под «провинциальностью» Камю имел в виду слишком большое значение расовой теории.

 

Дневники за 1994 год.

 

Печатаю ​​ три сцены из пьесы «Любовь на свежем воздухе».

 

24  ​​​​ «Гудок поезда» Пиранделло.

 

Мой рассказ «Как я люблю» потерялся в компьютере.

Придется печатать заново.

 

Чтение Мандельштама.

Что ни стих – огромный, благоухающий цветок.

 

И если эта жизнь – необходимость бреда…

 

Так трогает!

 

«Чужой» Камю.

Герой в тюрьме сосет деревянную часть кровати.

Я даже пошатнулся от боли.

Только чудится, что повествование избегает боли: аж до какой-то ужасной «куртуазности».

«Восставший человек» распадается на прекрасные фрагменты.

 

26  ​​​​ Только сегодня сажусь за эту работу – ​​ и не встаю из-за стола, ​​ пока не кончаю.

Раж работы оборачивается физической болью: вечером гуляю, чтобы прийти в себя.

 

Октябрь ​​ 

 

1  ​​​​ Трагедия, коли завис ​​ домашний ​​ компьютер.

 

2 ​​ В ​​ печатании пьесы дошел до 19 сцены.

 

4  ​​​​ Питер.

 

Российская Национальная Библиотека.

«Путеводитель читателя по ​​ произведениям Джойса. A Reader's Guide to J. Joyce».

 

Убедил себя, что спал в поезде, - и пишу.

В этом зале 14 лет назад писал рассказ «Мама».

 

5  ​​ ​​​​ Кафка в РНБ. «Письма Фелице».

 

Канетти.

 

Кафка: ​​ много мыслей об еврействе, для меня вовсе недоступных. А если по процентам?! В Кафке пражанина - 50%, писателя - 30, еврея - 15, европейца в современном смысле - 5.

 

40-ые, Франция, культ Кафки. Камю много с ним спорит.

Камю:

- «У Кафки описываемая им реальность задается символом, событие проистекает из образа... ​​ В творчестве Кафки природа и плоть затемнены».

Не очень вразумительно.

 

Попытаюсь сравнить К., героя «Процесса», с Мерсо, героем рассказа Камю «Чужой».

 

Что же общего? Ощущение чуждости происходящего. Мерсо погружен в универсум: наш, ​​ обычный, обжитой, - ​​ но в нем Мерсо - инопланетянин заранее a priori. Это как проклятие - и Мерсо даже не пытается ему противостоять.

 

И убивает случайно, и весь мир случаен. К. ​​ весь определен обществом, абсолютно в него вписан, К. лоялен.

И Мерсо вписан, но все происходящее в мире - за стеклом, - и он с некоторым удивлением разглядывает то, что с ним случается.

Мерсо и себя-то видит со стороны.

 

Кафка ​​ живет в обществе с ощущением, что оно его, Кафку, распинает. Правда, он мог и посмеяться над собой, а главное, любил анализировать этот ужас.

Эти припадки мрачности он попросту относил к своим слабостям - и старался не брать их всерьез.

 

Мерсо говорит, но более звучит то, о чем он не говорит.

Мерсо переполнен антисоциальностью.

 

Опять я среди милых детей со взрослыми проблемами.

 

6 ​​ «Фиеста» Хемингуэя. We wished him mucha suerta…

Suerte f

1) судьба, рок

Desafiar ​​ a la suerte - бросать вызов судьбе

2) (тж buena suerte) удача, счастье, везение

 

Чередуются «внелитературные» диалоги с ясными зарисовками.

 

Сиганул и в 5-ую главу: «The flags... Флаги...».

В пути часто текст ближе, чем люди.

 

Сюжет.

Две женщины борются за него, но каждая отстаивает свое социальное положение, а не свое чувство.

Так в нем они сражаются каждая за себя: две светские «подруги» схлестнулись между собой, избрав его - далекой мишенью.

Но он-то - близко.

 

7 ​​ Да мой ли это сюжет?

Что-то не верится.

Другой праздник сопровождает меня: Хемингуэй.

«The magnesium flared... Вспышки магния...».

 

На Публичку мало времени.

 

8  ​​​​ Моя жизнь в 1973 году в Старом Петергофе, рядом с Петродворцом. Ночью хозяйка приходит ко мне и строго отчитывает:

- Почему не спите? Надо экономить свет.

 

Днем сумел вырваться в РНБ: только тут и могу прийти в себя.

 

Кафка:

- «Я – начало или конец».

Думаю, именно так, а не «Начало или Конец».

Ведь в этой фразе нет гордости признания, но, скорее, предчувствие каких-то страшных событий.

 

Кафка:

- «В моей семье я еще более чужой, чем любой случайный человек».

Столь ужасное признание чуждости.

Меж тем, непонятно, что ему мешало жить отдельно, что так принято в Европе.

Или до Первой мировой такого еще не было?!

 

А вообще, в Питере много Кафки: ​​ только сюда приеду – и он сразу близко.

Но, конечно, как и Блок, он культивировал в себе ужас.

Я вот тоже это делаю, ​​ хоть и очень не хочу.

 

9 ​​ Лужская городская библиотека.

Письма Чехова.

Почему я поверил в себя так рано? Ведь во мне никогда не было легкости Чехова, его даровитости, его знания жизни.

 

Книга Курицына «Русский литературный постмодернизм» стала настольной на какое-то время (из милости директор библиотеки Александрова Надежда Михайловна дала мне из читального зала).

 

10  ​​​​ У меня - обычное состояние героев Достоевского: я - в лихорадке, в бреду.

Но, кажется, в добром бреду.

Мы сидели у могил - и я с ужасом подумал, что через какие-то тридцать лет мы все окажемся именно здесь, именно в этой земле.

 

11  ​​ ​​​​ Пропала страница из моего дневника.

Вова взял по дружбе.

Да, не принято говорить откровенно.

Не принято.

 

Чехов - брату, 1883:

- Важны и шипучи выводы и идеи...

- Постель моя занята приехавшим сродственником.

 

12 Чехов, 1885:

- Женюсь на толстой купчихе и буду издавать ​​ толстый журнал…

 

13  ​​​​ Григорович – Чехову, 3 марта 1886 года:

- В основу Ваших рассказов часто взят мотив несколько цинического оттенка, к чему это?

Наверно, это письмо потрясло Чехова, хоть нам-то он не кажется циничным.

Во всяком случае, он не стремится быть циничным «без нужды»: он только правдив.

Но правда получается часто грубой.

Такова жизнь, а не Чехов.

 

Чехов, 1887: ​​ о брезгливости Толстого и Тургенева.

 

Поэт Толя Гессе («Все тело – одна эрогенная зона») баллотируется в депутаты.

Я внимательно прочел листовочку, агитирующую за него.

 

14 ​​ Джек в «Фиесте».

Мы ничего о нем не знаем, приходится его видеть через амбразуру социальности.

 

Публий Овидий Назон. ​​ Наука любви.

 

Римские юноши, вам говорю: не гнушайтесь наукой

Той, что учит в суде робких друзей защищать!

Ибо не только народ, не только судья и сенатор,

Но и подруга твоя сдастся на красную речь.

Будь, однако, не прост, храни про себя свою силу,

Не допускай на письме велеречивых словес.

Кто, коли он не глупец, перед милой витийствовать станет?

Часто единственный звук может родить неприязнь.

Будь убедителен, ласковым сделай привычное слово,

Будто не воск говорит - сам ты беседуешь с ней.

Если не примет письма и воротит его, не читая,

Ты не лишайся надежд: будешь упорней - прочтет.

 

Такое вот утешение.

Элегии. Quid mihi vobiscum…

Qui magis his…

 

Я в Питере.

Почитал Назона – и пришел в себя.

Вот я пишу, чтоб, наконец, собраться с мыслями.

 

15 ​​ Позвонил Костя ЛД – и он сообщил, что сумел вписаться в некий международный проект.

Наверно, укатит на несколько лет в Германию.

Неужели и тут Костя одарен: выиграл грант?!

Вот кто знает мир и умеет в нем бороться.

 

16  ​​​​ Чтение Кальвина.

 

«Наставления в христианской вере»:

 

«Известно, что человек никогда не достигнет верного знания о себе самом, пока не увидит лика Бога и от созерцания его не обратится к созерцанию самого себя. В нас настолько укоренилась гордыня, что мы постоянно кажемся себе праведными и непорочными, мудрыми и святыми, если только наше нечестие, безумие и нечистота не бросаются в глаза слишком явно. Но мы не сумеем увидеть наших пороков, если будем смотреть только на себя, не думая одновременно о Боге, не соотнося своих суждений с Ним как с единственно верным мерилом. Ведь все мы по природе склонны к лицемерию…».

 

Это жестокий, но верный взгляд на человека.

 

18 ​​ Я в Горбиблиотеке Луги, ее зав Надежда Михайловна Александрова.

 

Письма. Лужская городская библиотека, октябрь, 2000. Письмо Григоровича 1886 года – прорыв.

 

19 ​​ Все мои мысли о моей идентичности.

Самоидентификация.

 

Юля перестала меня приглашать, зато позволила дать ей на прочитку мои опусы.

Видно, я слишком много говорил с ее матерью.

 

20 В Питере у поэта.

Его заигрыванье с молодой уборщицей.

Чем не сюжет ​​ для рассказа?

 

Овидий: At cur in nostra nimia... ​​ Почему наша Муза слишком похотлива?

 

21 Учебник Маслова.

 

22 Овидий: Nec liber indicium...

Почему он выводит себя непременно на легкие чувства?

Странно, что вера в Провидение так много поддерживает меня.

Незаслуженный подарок.

Я страдаю, потому что хочу близости этой веры.

В нормальной жизни мне не хватает ее жара.

 

23 ​​ Малларме.

 

Папа Ильи, муж Иры Рыж-вой, привел в дом овчарку, она три раза укусила Илью - и третий так сильно, что он попал в больницу.

 

24  ​​ ​​ ​​​​ В день плачу НН сто рублей за постой.

«НН» звучит комично: ​​ вспоминаешь Блока, «Пляски смерти»

 

Вы не замечали НН:

Она в вас влюблена....

 

Его процедуры, пережевывание всей его жизни - все это для моего поэта священно.

Минаева он явно предпочтет Пастернаку, а Пушкина - Мандельштамму.

 

25  ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Хождения по редакциям.

Не пристроить!

Не востребован.

Лурье в «Неве» ​​ принял «Писаку» на прочитку.

 

Ношу мои опусы и по другим редакциям.

На что надеюсь?

 

А что в Публичке?

Книга Тинделла о Джойсе.

Книги Биндерса и Макса Брода о Кафке.

 

Часы откровений НН.

Если б это было сделано на прогулке по парку, что рядом, этому не было бы цены, - но мы говорим в тесной, захламленной квартирке.

26  ​​ ​​ ​​​​ Дадена на прочитку книга Буркхарда о Рубенсе: «Воспоминания о базельском Рубенсе». 1898 – 2000.

А я в Базеле настолько был потрясен музеями, что просмотрел ​​ Рубенса.

 

С утра пишу свою пьесу.

 

В Праге надо было читать «Отечественные записки»!

Именно их – и как можно больше.

 

Комментарий Набокова к «Онегину».

 

27  ​​​​ Весь день читаю книгу Буркхарда.

 

В редакции «Звезды».

 

«Два дерева» Йетса.

Это уже не стихи, а заклинание.

Хорошо читать в грязной электричке на Лугу.

И думать нечего, с поезда зайти к брату попить чаю: не до меня.

 

28  ​​​​ Луга.

 

Дильтей.

 

Ницше:

- «Сверхчеловек ​​ является субъектом «новой морали».

 

Он пишет:

 

- «Красота сверхчеловека явилась мне, как тень. О, братья мои! Что мне теперь боги!»

 

Здесь - отказ от христианства, связанный с истолкованием его генезиса как религиозной санкции «морали рабов». На место христианской религии Ницше ставит миф о сверхчеловеке.

 

Ницше выступает против демократии, утверждая:

 

- «Так с неизбежностью образуется песок человечества: все очень одинаковые, очень маленькие, очень круглые, очень уживчивые, очень скучные».

Демократия является для него адекватной формой господства «низкого» человеческого начала.

 

Ницше писал:

 

- «Создайте себе понятие народа: для этого вам достаточно никогда не думать о благородном и высоком».

 

Ницше резко негативно относится к идеям социализма, утверждая, что социалисты «прокладывают посредственным натурам свободный путь», предлагают «додуманную до конца тиранию низших и глупейших».

Если демократизацию Европы Ницше считал неизбежной, то социализм, по Ницше, самое большее, «...может питать надежду просуществовать лишь короткое время крайне террористическими средствами... Поэтому он втихомолку готовится к господству ужаса».

 

Ницше считал социализм невозможным, потому что «собственников всегда будет более чем достаточно, что помешает социализму принять характер чего-то большего, чем приступ болезни: и эти собственники как один человек держатся той веры, что «надо иметь нечто, чтобы быть чем-нибудь», и это старейший и самый здоровый из всех инстинктов... Иметь и желать иметь больше, рост, одним словом, - в этом сама жизнь».

Ницше был рафинированным интеллигентом-гуманитарием, и в определенном смысле прав неокантианский историк философии Виндельбанд, усмотревший в философии Ницше протест против угнетения личности.

Однако нельзя закрывать глаза на то, что Ницше не признавал за каждым человеком права быть личностью. ((невероятно!))

Напротив, громадное большинство человечества для него - стадо, в массах видел он и главную угрозу для развития творческой личности. Во многих отношениях фашистским идеологам, использовавшим философию Ницше в своих целях, вовсе и не нужно было «извращать смысл» воззрений Ницше (хотя налицо были и тенденциозное редактирование поздних работ Ницше его сестрой, и практика избирательного цитирования его сочинений)».

 

29 ​​ Юля читает мои опусы.

 

30  ​​​​ В закутке ​​ Городской библиотеки.

Здесь есть своя «Камчатка», куда Надежда мне позволяет забиться.

Мое исследование фондов этой библиотеки растянулось на всю жизнь.

Проблема только в том, что мне нигде нельзя задержаться надолго: я везде не живу, - а пролетаю.

Довольно мучительно удерживать такой ритм жизни и выдерживать его.

Но другого варианта нет.

 

Ницше очень внимательно читал «Демона» Лермонтова.

 

31  ​​​​ Книги Эткинда.

«Эрос невозможного».

 

-=

 

Работа над ​​ «Лолитой» Владимира Набокова.

 

Два очень важных замечания:

Перевод с английского автора.

Посвящается моей жене.

 

Уж не главное ли это произведение ​​ мэтра?!

 

Важно, что это перевод. Вот моя судьба: его английский мне кажется пресным.

 

Посвящение жене - решительное размежевание с сюжетом. Это мне слишком понятно.

 

Метод: «найденная» рукопись. Отдает литературностью по меркам нашего времени.

Хоть, ​​ честно говоря, эта зашкаливающая мера литературности мне импонирует.

 

Сейчас ​​ осмелюсь вынести суждение о моих предыдущих попытках прочесть роман.

«Лолита», кажется, ​​ создана, как это ни странно признать, и на продажу.

То есть ощущение продажности несколько зашкаливает.

Тут не найдешь всей мощи интеллекта Владимира Владимировича, но часто он неотразимо нежен.

Поражает это сочетание: ​​ Набоков знает, куда выстрелить.

 

Интересный случай в истории литературы, когда тема значит так много. Особенно видна банальная часть рассказа в кино. Отношения безусловно банализируются – и уже не найти самого Набокова в его произведении.

 

Что такое «Лолита», как не свобода? В любви герой реализует свою свободу: он любит ту, которая ему нравится, любит вопреки табу.

Это особенно нравилось Набокову: описывать, как это табу перешагивается, отстраняется самой жизнью.

 

Нет ничего глупее думать, что сам писатель имел такие чувства к «нимфеткам». Как раз наоборот: Набоков плюет в тех, кто смеет так предполагать. Он говорит, что общество заранее аномально, что оно не может быть нормальной средой обитания, что оно кишит кошмарами.

 

И это – традиция! Ставрогин в «Бесах» - разве не он? А Свидригайлов в «Преступлении и наказании»? У Достоевского эта тема проводится сквозь все его творчество.

 

Набоков в «Лолите» сумел нащупать в себе любимое, нежное: бабочку. И вот бабочку, эту живую идею прекрасного, пустили в мир! И что? Она стала свершать ужасные вещи. Она запросто перескочила все табу общества, она не заметила произведенных ею руин.

 

«We came to know – nous connûmes, to use a Flaubertian intonation – the stone cottage under enormous chateaubriandesque trees». Роскошно, что ни говори.

Деланный, странный английский, но все-таки роскошный, вызывающий, блистающий красой английский. Этот язык мне нравится, но не настолько, чтоб предпочесть Джойсу.

 

Тот факт, что читать на русском скучно, и говорит о «настоящести» английского Набокова.

 

Роман о слабостях ​​ и их преодолении. У современного человека слабости - это, прежде всего, фобии. То невероятное волнение, в какое нас погружает жажда греха, - это все, что Набоков знал о вере. Он так и остановился на этой точке. ​​ Так житейская добродетель легко уживается с огромной жаждой греха. Именно греха, а не насилия.

 

Если ты современный человек, то непременно найдешь в душе куски романа Набокова. Тогда, в 50-ые прошлого века, роман казался только странностью: тут ничего не видели, кроме откровений педофила.

Для меня в романе речь идет об ужасах повседневной жизни, о тех кошмарах, которым мы не можем противостоять.

 

Набоков демонстрирует свою необычайную способность концентрировать все свои фобии, перемалывать их в литературном образе. Это и есть главное в романе: преодоление автором ужасов жизни.

 

Как это далеко от Гоголя! Сколь ни ужасно происходящее в «Мертвых душах», оно мягко преодолевается на глазах у читателей. Мы-то знаем, что тут только видимость преодоления, что этот ужас жизни свел-таки гения с ума.

Странно, что вспоминаю «Лолиту» именно в этом смысле: преодоления. Те ужасы, что испытал Набоков, столь огромны, что без их творческого преодоления он был бы сломлен.

 

Теперь уж никто не поймет этих чувств. Вот ​​ ставят официальный, ​​ огромный памятник Сталину - и это никого не шокирует.

Насилие стало столь естественным, что уж и странно против него протестовать. А Набоков видел зарождение и размах насилия. За его прозой - сто миллионов жертв коммунизма.

 

Ну, а теперь – «новые» мысли.

 

Часть 1

 

Глава 1

 

Заклинания.

А потом, после обычных любовных воззваний? Влекущий, настоящий интеллектуализм.

Вот он, триумф рацио! Такой триумф легко сочетается с безумием любви. Это Набоков доказал, в этом его заслуга.

 

«В некотором княжестве у моря (почти как у По)». На этого нет в английском тексте! Вот как много значит перевод: тут писатель делает прямые отсылки.

«Un a princedom by the sea. В некотором княжестве у моря» - вот и все в английском тексте. А для русского читателя добавлено: «(почти как у По)».

 

Глава 2

 

Связность текста, обилие информации о мире.

После «Отчаяния» чудится, написал другой человек.

Что же общего в поэтике произведений?

Здесь в основе сюжета - огромная социальная проблема: типичная реализация мужчины.

 

Вот идет лубок - и что о нем сказать? Похвалить классную стилизацию?

 

Английский свободнее, чем в других произведениях. Но именно литетатурный английский.

Столько лет пытался принять его английский, а вышло только сейчас.

 

Действие все не хочет начинаться.

 

3 глава.

 

Анабелла. Начало действия?

Набоков бесконечно любит протягивать повествование.

 

Мне нравится стихия любви. Когда автор пишет об этом, все преображается. Обычное рацио отступает - и читатель попадает в чудесное марево.

Тут проявляется уже не только знание мира, но правдивость именно художника.

Вспыхивает легкость!

 

4 глава

 

«Смерть Аннабеллы закрепила неудовлетворенность того бредового лета и сделалась препятствием для всякой другой любви в течение холодных лет моей юности».

Нет, это все очень весомо и приятно. Тут нет и тени жалкой игры, но искреннее желание понять себя.

Читателю трудно понять, почему герой пишет. Кажется, это обяснение в любви - Лолите.

 

5

 

«В возрастных пределах между девятью и четырнадцатью годами встречаются девочки, которые для некоторых очарованных странников, вдвое или во много раз старше них, обнаруживают истинную свою сущность - сущность не человеческую, а нимфическую нимфическую (т. е. демонскую); и этих маленьких избранниц я предлагаю именовать так: нимфетки».

Сформулировано предельно ясно. Набоков первый заглянул в эту притягательую бездну безумия.

Да бог с ними, с идеями! Но тут они, как никогда, легки на подем. Автор словно летит, поглощенный своим упоением.

 

«Маленький смертоносный демон».

Поэма приятно растекается.

 

Набоков описывает изгибы чувственности, доступные именно писателю, а не самому носителю этих изгибов. Мне очень близка эта поэтизация ужаса.

Но надо состариться, чтоб так писать о порывах собственной юности.

Порывах, что так и были похоронены в ужасных муках чувственности.

 

«Но отрава осталась в ране, и вот я уже мужал в лоне нашей цивилизации, которая позволяет мужчине увлекаться девушкой шестнадцатилетней, но не девочкой двенадцатилетней».

Очень важно социальное различие. То есть нет покушений на закон. Этот герой прекрасно социализирован.

Герои Набокова часто слишком много выжимают из общества.

Это герои ​​ Достоевского обходятся его обочиной, а герой Набокова думает про общество:

- Как бы побольше из него выжать!

 

Тут есть попадание в американский характер. Не в быт, не в менталитет, но именно в характер.

 

Ноябрь

 

1  ​​ ​​​​ Почему я не еду домой?

Потому что жду откровений веры.

Именно ​​ веры, а не литературы.

 

Сюжет:

- «Что-то в нем такое, что она торопится ему ​​ отдаться ​​ прямо в траве царскосельского парка.

Уходя,  ​​​​ они ​​ натыкаются ​​ на местного белоголового парня, наблюдавшего за их объятьями».

 

2  ​​ ​​ ​​​​ Пишу средь дедушек-бомжей на Главпочтампе.

 

Цветаева и Эфрон.

Зловещая роль мужа в жизни жены.

Похищение генерала Миллера: 1937.

 

Меня пугает, что я могу умереть, не узнав своей сути.

Как ни ужасна моя жизнь в Луге, она ясно высвечивает мои кошмары - и это, в ​​ свою очередь, удерживает меня здесь.

Ведь в Истре опять начнется туман желаний, а то и какое-то похотливое марево.

Сталин - Булгакову по телефону:

- Что, мы вам очень надоели?

Отметить 24 апреля 1935 года: вечер в американском посольстве в Спасо-хаусе.

Послом был Буллит.

Вот откуда «Бал Сатаны» Булгакова.

 

Тиндалл:

- «Улисс» Джойса - это расширение его «Дублинцев». Каждый эпизод романа еапоминает эти рассказы».

 

3  ​​ ​​ ​​​​ Яркость Бахтина.

Александр Эткинд о нем.

Если диалогист, то зачем ему зеркало?

«Зеркало искусственно преодолевает противостояние «я» и «другого», ​​ но это преодоление чисто внешнее».

Вывернутость в других и есть диалогизм.

 

Бахтин:

- Есть большое родовое народное тело, и ты – его частица.

​​ 

Ахмадулина, 30 мая этого года:

 

Я стала соглядатай отпеваний,

сообщник, а не сотворитель слез.

Вокруг меня смыкался хор повальный,

меня не тронул, а других унес.

 

Всю жизнь читаю ее ​​ стихи и всю жизнь их не понимаю.

Все в ​​ них вызывает мой протест!

Искренне, но салонно.

 

Йетс: ... a fatal image grows. Растет фатальный образ…

 

4  ​​​​ Или в ​​ вере смогу объединить Россию и Запад?

5 ​​ Выписываю кусок из «Шума и ярости» Фолкнера. «You carry the symbol... Ты несешь в вечность символ твоей ​​ фрустрации».

 

Кальвин, «Наставления в христианской вере»:

 

- «Определение образа Божьего в человеке останется неполным, если мы не поясним, почему и в силу каких достоинств человек должен считаться отражением божественной славы.

Лучше всего это можно познать при рассмотрении восстановления испорченной человеческой природы.

Не подлежит сомнению, что Адам, не удержавшись на высоте своего положения, в результате отступничества стал чужд Богу.

Поэтому, хотя мы признаем, что образ Божий не окончательно разрушился и стерся в человеке после грехопадения, он, тем не менее, подвергся такой порче, что пребывает в нем в чудовищно искаженном виде.

И началом спасения для нас стало восстановление нашей природы в Иисусе Христе.

Именно по этой причине Он зовется вторым Адамом, ибо возвращает нам подлинную целостность. Св. Павел, противопоставляя дух животворящий Иисуса Христа душе живущей Адама при сотворении (1 Кор 15:45), утверждает большую меру благодати во втором рождении верующих, чем в первоначальном состоянии человека.

Однако он вовсе не отрицает сказанного нами, а именно, что цель нашего второго рождения в том, чтобы Иисус Христос воссоздал нас по образу Божьему».

 

У Юли в квартире дяди Жени.

 

6  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Дильтей:

- Истинное христианство – древнейшее...

 

Лессинг ​​ мечтал об общине «чистых сердец».

 

«Осел» Апулея.

… ​​ his editis abeunt…

Нагнал секса.

 

Много работы с пьесой.

 

7  ​​​​ Всего за 19 рб на распродаже в библиотеке купил книги: Сенкевича («Огнем и мечом», «Потоп»), «Сумму технологии» Лемма и избранное Юлиуша Словацкого.

Все в оригинале.

Матерая польская классика – за копейки.

 

Сорокин.

Для него первичен не соцарт, но попарт.

Соцарт – это лишь часть попарта.

Уорхол его впечатлил больше, чем Джойс.

Писатель доводит литературу до каких-то раскрашенных картинок.

Нет проникновения в символы и реалии, но лишь игра с ними.

Пелевин работает в том же поле.

 

Лессинг:

- Я слишком горд, чтоб считать себя несчастливым.

 

8  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Вячеслав Курицын. Русский литературный постмодернизм. ​​ Москва, 2000.

 

Уходя, Нина выставила меня из дома уже в семь часов утра.

А вообще-то, в ноябре уже очень холодно.

Дождь силен, так что сижу на вокзале, а потом иду в библиотеку.

Чтение в фондах.

 

Вэлш:

- То, что было выработано модерном в высших эзотерических формах, постмодерн осуществляет на широком фоне обыденной реальности. Это дает право назвать постмодерн

эзотерической формой эзотерического модерна.

 

9 ​​ Гертруда Стайн. Автобиография Алисы Ток. С.Пет. 2000.

Читаю эту книгу в квартире ИА: в перерывах между тяжелой работой.

 

Сюжет: мой двойник-убийца.

Может, сюжет оттого, что только чудом не порезал руку ножом.

 

«Страсть и долг» Акунина.

И журналист, и стилист, и знаток книжного рынка, но – писатель ли?

 

11  ​​​​ «Русский литературный постмодернизм» Курицына:

 

- «Классический пример «слоеного» шедевра - «Имя розы» У. Эко: напряженная приключенческая история соседствует со сложными теологическими разборками, - а элитарная часть, в свою очередь, тоже имеет не один этаж: интеллектуал может посопереживать обсуждаемым проблемам, узкий специалист обнаружит изощренную игру цитат.

«Имя розы» - это как бы «постмодерн сверху»: интеллектуал пишет бестселлер для миллионов.

 

Не менее популярен, разумеется, и «постмодерн снизу»: бульварный писатель сочиняет массовый роман, а так как публика уже успела привыкнуть к постмодернистским коктейлям и не будет себя уважать, если останется без элитарно маркированной пищи, автор вставляет «интеллектуальный» слой».

Этого много.

 

14  ​​ ​​ ​​​​ В ночи дочитал Стайн.

Гертруда Стайн, милая лесбиянка, а с другой стороны - Шагинян.

Столь любимая, что сам Вознесенский клялся ей в любви.

 

Аполлинер – обаятельный, интересный, с головой римского императора.

Дар связывать людей.

 

Сама Стайн ​​ - свидетель эпохи, но эпоха интересней, чем она.

Какие-то теории.

 

Мариэтта Шагинян говорила:

- Сталин - гений, и при нем был порядок.

Ей вежливо возражали:

- Но ведь он сажал безвинных.

- Да, сажал. Так ведь и от чумы, и от войны погибали.

Вот такие они, эти гады: «деятели культуры», - а на самом деле, ​​ рассадники продажности.

 

В электричке на Лугу: стихи Верлена, посвященные кузине.

Вернее, о кузине.

 

15  ​​​​ Всеволод Иванов. ​​ Похождения факира.

Тридцатые годы.

 

«Метаболизм поэзии» Гениса.

Искусство – вера, что нуждается в изучении.

«Поэт – не изобретатель, а собиратель.  ​​​​ Он – не автор, но соавтор новой целостности».

 

В 1919-1920 годах ​​ Замятин читает в Доме Искусства курс «Техники художественной прозы».

 

Курицын:

- «В 1929 году в работе «Проблемы творчества Достоевского» речь ​​ уже идет о полном равноправии встречающихся сознаний, о «множественности самостоятельных и неслиянных голосов и сознаний, подлинной полифонии полноценных голосов».

Невозможность ни для кого, в том числе и для автора, занять завершающую, предельно внеположенную позицию оговаривается в этой книге специально и неоднократно:

- «Роман ​​ Достоевского ​​ не только не дает никакой устойчивой опоры вне диалогического разрыва для третьего монологически объемлющего сознания, наоборот, все в нем строится так, чтобы сделать диалогическое противостояние безысходным.

С точки зрения безучастного «третьего» не строится ни один элемент произведения.

В самом романе этот «третий» никак не представлен.

Для него нет ни композиционного, ни смыслового места.

В этом не слабость автора, а его величайшая сила.

​​ Этим завоевывается новая авторская позиция, лежащая выше монологической позиции».

Уход из литературы в философию.

 

17  ​​​​ Критик ​​ Чудакова:

- «Зощенко заставляет увидеть за автором некое новое литературное право - говорить «от себя», но «не своим голосом…

Специфика этого нового «я» в том, что в его слове совмещены пародируемое и пародирующее, объект иронии и носитель ​​ иронического взгляда, сохраняется двойной облик «живого» автора».

 

Мне важно, что писатель являет богатство собственной личности.

Если б он просто описывал бытовые кошмары, то они бы годились только для газетенок.

Нет, он вытащил на свет эпоху.

 

18 ​​ Весь день писал: готовы две сцены пьесы.

 

20  ​​ ​​​​ Вячеслав Курицын:

 

«Мы можем сделать предположение, что каждый ​​ - или большинство, или многие ​​ - ​​ из своих текстов Бахтин писал, смоделировав предварительно только-здесь-действительную точку зрения и однократный образ автора - как это делает, например, Пригов, сочиняя стихи от лица священника или лесбиянки».

 

«Историческую роль Бахтина мы видим не только в том, что он сумел построить такой последовательно шизофренический, последовательно несовпадающий с самим собой философический проект. Доказательство успешности этого проекта состоит не только в его «существе», но и том, что он смог породить великолепный текст, истинно полифонический роман, где сотни и тысячи неслиянных монологических голосов утверждают каждый свою истину ((!!)).

Мы имеем в виду грандиозную «бахтинскую индустрию», где сочиняется множество текстов, проводится бессчетное количество конференций, в том числе и грандиозных, выходит очень много книг, статей, журналов и т.д. и т.п. - и все персонажи этого романа являют из себя «точку зрения» или «идею»: Бахтин мыслит не мыслями, а идеями и точками зрения.

Среди этого вопиющего количества бахтиноведения бродят и другие порожденные Бахтиным существа: ​​ почти мистические полутелесные образования, симулякры, которые периодически возникали в разных местах его философских работ.

Тот непостижимый «человеческий образ» который «как бы дремлет в каждом эстетическом восприятии предмета».

Представьте себе этот смутный антропоморфный образ, который дремлет даже не в предмете ​​ - как скульптура в глыбе мрамора, ​​ - а внутри собственно восприятия, внутри той сложной плотскости, на которую мы можем указать как на что-то внеположенное и назвать ее существительным «эстетическое восприятие».

Или - «мой зрительно выраженный образ», который «зыбко определяется рядом со мной, изнутри переживамым, едва-едва отделяется от моего внутреннего самоощущения по направлению вперед себя и сдвинется немного в сторону, как барельеф, отделится от плоскости внутреннего самоощущения, не отрываясь от нее сполна; я как бы раздвоюсь немного, но не распадусь окончательно», и не сразу пойму, два это образа отделившийся от внутреннего самоощущения и отделившийся от плоскости внутреннего самоощущения - или все же один».

Прекрасно.

 

23 ​​ Современный поэт Жданов.

К примеру, ​​ о ​​ доме:

 

Как его беpегут снегопады,

наклоняясь, как пpежде, над кpышей,

котоpой давно уже нет,

pасступаясь в том месте,

где стены стояли,

охpаняя объем, котоpый

четыpе стены беpегли...

 

Что-то математическое в этом анализе.

И сам материал стиха достоин внимания.

И в целом, современные стихи куда интересней современной прозы.

 

26 ​​ В Христианском университете прочел лекцию о Бодлере.

 

Курицын, ​​ поэма Венедикта Еpофеева «Москва-Петушки».

- «Есть мнение, что «Москва-Петушки» ​​ - ​​ пеpеходный мостик от духовного учительства pусской классики к безудеpжной игpе постмодеpнизма, а ​​ авторская позиция юpодивого как нельзя лучше соединяет в себе оба беpега - и нpавственную пpоповедь, и игpовую свободу.

Нам такой подход пpедставляется если не излишне механистичным, то слишком публицистическим - он пpедполагает обpащение к таким мало диффеpенциpованным категоpиям как «духовность» и «игpа».

Можно pассматpивать поэму Еpофеева, как «полистилистический» опыт: ​​ создание такого художественного поля, где миpно бы уживались евангельский, соцpеалистический, наpодно-обсценный мифы, а так же «школьный» миф о миpовой истоpии.

Если у Соpокина такая pабота пpоизводилась позже pади pаствоpения любого дискуpса в тотальном письме, где нет места автоpскому отношению, то у Еpофеева дискуpсы не столько уpавниваются, сколько сополагаются (комический эффект в знаменитых pецептах коктейлей), а «отношение», пафос тоpчит из каждой стpоки.

Но это не отношение, чpеватое иеpахией, оно как pаз теpпит веселую неудачу, пытаясь основать иеpаpхию, ​​ это абстpактное отношение вообще, пафос как таковой.

Если у Соpокина насилие в финале текста понятно и естественно, поскольку являет собой пpосто сгущение тотальности всего коpпуса письма, то у Еpофеева концовка выглядит вполне тpадиционно-тpагически, то бишь поэма завеpшается пpедполагающим «сеpьезные» pазговоpы Большим или Глубоким Смыслом.

Именно такой «сеpьезный» финал позволил поэме стать культовым текстом в глазах тех культуpных слоев, что не мыслят культуpу вне «духовной» пpоблематики, позволив отечественному постмодеpнизму пpисвоить себе весьма статусный «пpатекст».

 

Это вовсе уводит литературу в теории.

Неужели Сорокина не читают только потому, что слишком глупы для его писаний?

Неужели он прав, устраивая из своих произведений какую-то литературоведческую лабораторию?!

 

28 ​​ Читаю подарок поэтессы Ирины:

Яков Гордин. Перекличка во мраке. СПб., 2000.

О Бродском.

Вот прекрасное стихотворение:

От окраины к центру

 

Вот я вновь посетил

эту местность любви, полуостров заводов,

парадиз мастерских и аркадию фабрик,

рай речный пароходов,

я опять прошептал:

вот я снова в младенческих ларах.

Вот я вновь пробежал Малой Охтой сквозь тысячу арок.

 

Предо мною река

распласталась под каменно-угольным дымом,

за спиною трамвай

прогремел на мосту невредимом,

и кирпичных оград

просветлела внезапно угрюмость.

Добрый день, вот мы встретились, бедная юность.

 

Джаз предместий приветствует нас,

слышишь трубы предместий,

золотой диксиленд

в черных кепках прекрасный, прелестный,

не душа и не плоть -

чья-то тень над родным патефоном,

словно платье твое вдруг подброшено вверх саксофоном.

 

В ярко-красном кашне

и в плаще в подворотнях, в парадных

ты стоишь на виду

на мосту возле лет безвозвратных,

прижимая к лицу недопитый стакан лимонада,

и ревет позади дорогая труба комбината.

Добрый день. Ну и встреча у нас.

До чего ты бесплотна:

рядом новый закат

гонит вдаль огневые полотна.

До чего ты бедна. Столько лет,

а промчались напрасно.

Добрый день, моя юность. Боже мой, до чего ты прекрасна.

 

По замерзшим холмам

молчаливо несутся борзые,

среди красных болот

возникают гудки поездные,

на пустое шоссе,

пропадая в дыму редколесья,

вылетают такси, и осины глядят в поднебесье.

 

Это наша зима.

Современный фонарь смотрит мертвенным оком,

предо мною горят

ослепительно тысячи окон.

Возвышаю свой крик,

чтоб с домами ему не столкнуться:

это наша зима все не может обратно вернуться.

 

Не до смерти ли, нет,

мы ее не найдем, не находим.

От рожденья на свет

ежедневно куда-то уходим,

словно кто-то вдали

в новостройках прекрасно играет.

Разбегаемся все. Только смерть нас одна собирает.

 

Значит, нету разлук.

Существует громадная встреча.

Значит, кто-то нас вдруг

в темноте обнимает за плечи,

и полны темноты,

и полны темноты и покоя,

мы все вместе стоим над холодной блестящей рекою.

 

Как легко нам дышать,

оттого, что подобно растенью

в чьей-то жизни чужой

мы становимся светом и тенью

или больше того -

оттого, что мы все потеряем,

отбегая навек, мы становимся смертью и раем.

 

Вот я вновь прохожу

в том же светлом раю - с остановки налево,

предо мною бежит,

закрываясь ладонями, новая Ева,

ярко-красный Адам

вдалеке появляется в арках,

невский ветер звенит заунывно в развешанных арфах.

 

Как стремительна жизнь

в черно-белом раю новостроек.

Обвивается змей,

и безмолвствует небо героик,

ледяная гора

неподвижно блестит у фонтана,

вьется утренний снег, и машины летят неустанно.

 

Неужели не я,

освещенный тремя фонарями,

столько лет в темноте

по осколкам бежал пустырями,

и сиянье небес

у подъемного крана клубилось?

Неужели не я? Что-то здесь навсегда изменилось.

 

Кто-то новый царит,

безымянный, прекрасный, всесильный,

над отчизной горит,

разливается свет темно-синий,

и в глазах у борзых

шелестят фонари - по цветочку,

кто-то вечно идет возле новых домов в одиночку.

 

Значит, нету разлук.

Значит, зря мы просили прощенья

у своих мертвецов.

Значит, нет для зимы возвращенья.

Остается одно:

по земле проходить бестревожно.

Невозможно отстать. Обгонять - только это возможно.

 

То, куда мы спешим,

этот ад или райское место,

или попросту мрак,

темнота, это все неизвестно,

дорогая страна,

постоянный предмет воспеванья,

не любовь ли она? Нет, она не имеет названья.

 

Это - вечная жизнь:

поразительный мост, неумолчное слово,

проплыванье баржи,

оживленье любви, убиванье былого,

пароходов огни

и сиянье витрин, звон трамваев далеких,

плеск холодной воды возле брюк твоих вечношироких.

 

Поздравляю себя

с этой ранней находкой, с тобою,

поздравляю себя

с удивительно горькой судьбою,

с этой вечной рекой,

с этим небом в прекрасных осинах,

с описаньем утрат за безмолвной толпой магазинов.

 

Не жилец этих мест,

не мертвец, а какой-то посредник,

совершенно один,

ты кричишь о себе напоследок:

никого не узнал,

обознался, забыл, обманулся,

слава Богу, зима. Значит, я никуда не вернулся.

 

Слава Богу, чужой.

Никого я здесь не обвиняю.

Ничего не узнать.

Я иду, тороплюсь, обгоняю.

Как легко мне теперь,

оттого, что ни с кем не расстался.

Слава Богу, что я на земле без отчизны остался.

 

Поздравляю себя!

Сколько лет проживу, ничего мне не надо.

Сколько лет проживу,

сколько дам на стакан лимонада.

Сколько раз я вернусь -

но уже не вернусь - словно дом запираю,

сколько дам я за грусть от кирпичной трубы и собачьего лая.

 

1962.

 

29 Истра.

 

Только в четыре часа дня могу писать: прихожу в себя.

 

30  ​​​​ Курицын:

 

«В ​​ романе Пелевина «Чапаев и Пустота» «восточная философия» становится прямым инструментом деконструкции советского мифа: мифа о Чапаеве. Чапаев, обретший бессмертие в советской идеологии, в советском кинематографе, а потом и в многочисленных анекдотах о Петьке и Василии Ивановиче, оказывается в романе учителем мудрости, понимающем мир, обреченный большой пустоте, как смутную картинку на обратной стороне глаза.

Революция и гражданская война оказываются у Пелевина не прорывом в новый блистающий мир, как то подразумевал великий модернистский проект, а хронотопом, в котором вещество существования истончилось до такой степени, что через него запросто просвечивает пустота, оказывающаяся здесь и последней интенцией русской литературной традиции».

 

Тонкая критика.

 

-=

 

Работа над ​​ «Лолитой» Владимира Набокова.

 

Часть  ​​​​ Первая

 

6

 

Все содержание этой главки - легкость событий. Событие мелькнет в воздухе этакой завитушкой - и все.

 

Уже неприятно выпирает рацио.

 

7

 

Но это уже скучно. Вперед, но уже механически.

Очень боюсь этого пружинного безличного завода у Набокова, он част.

Что в этом, по сути дела, безразличии автора? Думаю, дань массовой культуре: бульварному чтиву.

Как сейчас дамские романы.

 

Вот текст только начался, а в нем уже полно пустот. Набоков играет пустотами с детской радостью, - но каково читателю?

 

8 ​​ 

 

Набоков описывает «возлюбленную», как бабочку. Меня смущает это и как человека, и как читателя.

И все равно ​​ - написано чудесно!

При всем изяществе зацепиться не за что. Скользишь по строчкам, как с высокой горы.

Но почему не предаться радости языка, почему не скользить в волнах этого бездушного, но красивого чтива?

Браво, писатель.

 

Еще недавно я бы брезгливо отвернулся от такой «литературы», но теперь и мне нравится попорхать и на русском, и на английском.

 

Что за fructuate? ​​ Устарело.

 

«The Strange Mushroom, Touch and Go, Странный гриб, Коснись и иди». Пародия в названиях пьес.

 

9  ​​​​ 

 

Сама установка автора на усредненного человека и его усредненный английский язык - неприятна. Это язык богат, но грубоват; он разрушает что-то ценное в облике Гумберта.

Тут есть вирус саморазрушения, что тонко: за героем стоит цивилизация, что разрушает себя же.

 

Аллюзия на Максимовича из «Героя нашего времени» не добавляет герою оригинальности.

 

Набоков ​​ сделал серьезную попытку играть с массовой культурой по ее правилам. Это надо понять!

Как же после этого он решается критиковать Достоевского, который, работая на продажу, не грешит этим духом?

 

Вот что это за «действие»? Его нет и в помине. Описывается пустота.

 

10 ​​ 

Все-то поражает обилие деталей. Ну да, герой - дилетант, но автор не должен заигрываться с дилетантизмом.

Что-то зловещее в этой игре: мастеру - изображать идиота.

 

«Я, пожалуй, тут же и опишу госпожу Гейз».

Неужели действие обретает самое себя? Было бы неплохо.

Гейз подана интересно. Передано, как рассказчик оживает, попав на своего конька.

 

«Это было то же дитя - те же тонкие, медового оттенка плечи, та же шелковистая, гибкая, обнаженная спина, та же русая шапка...».

Вот уже мелькнула десятая часть немаленького романа, а его действие только начинается.

Вот он, русский классический роман, уже обвеянный английскими традициями и кошмарами реальных диктатур.

 

Так что Набоков - этакий Энди Уорхолл в литературе, хоть Энди блеснул концепцией, а Набоков только ее обозначил. Так русский писатель исторически будет приближаться к попарту - и тут уж ничего не поделаешь.

Попарт предполагает пустоты. Это тебе не текст Льва Толстого, где значима каждая строчка.

А язык? Он предстает товаром.

 

Не божеская, божественная искра, но ее имитация. Не любовь, но ее имитация. Гнусно.

- Это не моя проблема, - говорит автор, - но проблема современного человека: он способен только на имитации.

 

With a deprecatory grunt = крякнув

 

11

 

«Отчетливость, с которой помню свой дневник, объясняется тем, что писал я его дважды».

Не связано это графоманство со страстью? Такой вопрос встает.

В герое прослеживается аномалия, но она прекрасно социализирована.

 

«Маленькой Вирджинии еще не стукнуло четырнадцать, когда ею овладел Эдгар».

Герой силой вталкивает свою страсть в историю мировой культуры!! Так Набоков дергает Гумберта ​​ по всей шкале существования: он - и зверь, он - и эстет, и маньяк, и хороший человек.

 

«Мне чуется неизяснимая, непорочная нежность, проступающая сквозь мускус и мерзость, сквозь смрад и смерть».

Это очень тонко! Это прозрение художника! В своей аномалии Гумберт ​​ становится художником.

 

Поразительное сочетание бесстыдства и благопристойности, обстоятельности и распутства. Конечно, «среднему» читателю такое слишком интересно.

 

До этой перечитки фильм Кубрика не был понятен: мне казалось, именно Кубрик, а не Набоков, идеализирует Гумберта.

Но ​​ на самом деле на Гумберта при желании можно взглянуть, как на жертву.

Увы, только при желании.

А что герой вопиюще антисоциален, что речь идет о насилии над ребенком, забывается.

Нет, я б не смог вознести человека со столь странными желаниями.

Наверно, я напишу ​​ маркизе де Саде, но с болью: не смогу им любоваться.

Есть и другой аспект: я не верю, что роман - пропуск в мировую культуру.

Не верю, что он станет хоть сколько-то популярным в России, что эта линия насилия тут разовьется.

Мне кажется, русский Гумберт хорошо бы понимал, что он делает.

 

Декабрь

 

1  ​​​​ Курицын о Пригове:

 

- ​​ «Художественная ​​ стратегия Дмитрия Александровича Пригова.

Пригов последовательнее и успешнее любого другого отечественного литератора утверждает приоритет творческого поведения над собственно «творчеством», все вpемя говорит о стратегиях, жестах, конструировании имиджа и других столь же правильных «контекстуалистских» вещах. Стоит оговориться, что само по себе внимание к имиджу и жесту не может однозначно служить характеристикой постмодернистской эстетики.

((тусовочная литература!))

… Тактика из средства достижения каких-то более-менее тайных целей превращается в предлагаемый рынку артефакт: тактика - не техника, а произведение.

Пpигов только и говорит о том, что следует заниматься стратегиями…

Некая пикантность ситуации заключается в том, что занятие стратегиями в нашем контексте можно свести, в основном, к говорению о необходимости заниматься стратегиями.

Имидж Пригова, прежде всего, - не имидж человека с имиджем, а имидж человека, говорящего ​​ об имидже.

Шутовское, «юродское» поведение Пригова, заходящегося на сцене в мелкой пляске и оpущего с телеэкpана кикимоpой, пpедставляется нам не столько конкpетным имиджем, сколько абстpактным знаком игpы, сигналом о том, что этот человек - «стpатег», идеей имиджевости.

Шут, юpодивый - это нулевая степень имиджевости, это может позволить себе только «пеpвый» Пpигов, остальным желающим игpать в подобные игpы пpиходится уже конкpетизиpовать свои имиджи.

Таким обpазом, Пpигов в постмодеpнистком контексте ухитpяется моделиpовать себя как Главного Поэта».

 

Как ни талантлив Пригов, он провозглашает шоуменство как главный принцин выживания писателя.

 

3  ​​​​ Фридрих Ницше.

Так говорил Заратустра.

Книга для всех и ни для кого.

 

Заратустра отвечал: «Я люблю людей».

«Разве не потому, - сказал святой, - ушел и я в лес и пустыню? Разве не потому, что и

я слишком любил людей?

Теперь люблю я Бога: людей не люблю я. Человек для меня слишком несовершенен. Любовь к человеку убила бы меня».

 

Эта цитата заставила думать, будто я - обломок какой-то ушедшей цивилизации, а в этой только затерялся и блуждаю.

 

4 ​​ Дома – все то же: работа над пьесой.

 

5 Теперь письмо за границу стоит 12 рб, почти полдоллара, - так что большая переписка, как раньше, была бы мне не по карману.

 

7  ​​​​ Письма друзьям.

Не могу писать: на таком распутье.

Словно б в моей душе произошли столь большие изменения, что я даже не решаюсь их осмыслить.

 

8  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Возобновление ​​ чтения ​​ повести Генри Джеймса ​​ «Поворот винта».

 

«Я ​​ снова ​​ прохожу ​​ весь мой путь до конца. Настал внезапно час, после которого, ​​ как ​​ мне ​​ кажется, ​​ когда я ​​ оглядываюсь ​​ на ​​ прошлое, ​​ все ​​ стало ​​ сплошным страданием; но я, по крайней мере, дошла до самой сути дела, а прямой путь к ​​ выходу есть, ​​ без сомнения, ​​ путь вперед».

 

И далее – очень хорошее и долгое напряжение.

Очень жаль, что читателю не почувствовать реальность опасности.

 

В чтении каждой книги, как и в любом занятии, я хочу добиться систематичности: то есть такого, что наверняка запечатлевается в душе.

 

9  ​​​​ Завожу специальный религиозный дневник.

Собственно, во время путешествия ​​ туда уже много записано.


«Орелиан» Арагона.

 

10  ​​​​ ТКК: Заболоцкий.

 

«Именно здесь более ​​ месяца ​​ тому ​​ назад ​​ в ночной ​​ темноте я ​​ видела призрак, ​​ видела ужаснейшую ​​ женщину, точно так же согбенную под бременем зла».

Удивительная способность Джеймса держать читателя в напряжении!

Я ​​ не понимаю, о чем идет речь, не понимаю тревоги героини, но читать мне интересно.

Но есть ли какая-то критика?

 

«Оригинальная трактовка мотива встречи с призраками приблизила повесть к популярной в эпоху Джеймса парапсихологической проблематике. Перерастя «готический» сюжет, «Поворот винта» превратился в философский этюд о сложности мироустройства и парадоксах человеческого восприятия, а его автор вплотную приблизился к технике «потока сознания», получившей развитие в модернистской прозе».

Ого-го!

 

11  ​​​​ Аня сделала перестановку в квартире: теперь все книги собраны в углу в огромную кучу.

Так-то вот!

Судьба роскошной библиотеки Иды.

Уже образовалась ​​ библиотека самой Ани: журналы перестройки, «Путь к себе», «Стройматериалы 21 века» и пр.

 

12 ​​ Возвращение к Музилю.

Стр. 1483. Глава 108. Moosbrugger empfand...

 

Литература - страшный Молох: из-за нее мне не сохранить ни с кем человеческих отношений.

 

13 ​​ Вот чуть не первое появление Вронского, и мы видим его глазами Левина.

 

«Вронский был невысокий, плотно сложенный брюнет, с добродушно-красивым, чрезвычайно спокойным и твердым лицом. В его лице и фигуре, от коротко обстриженных черных волос и свежевыбритого  ​​​​ подбородка до широкого с иголочки нового мундира, все было просто и вместе изящно».

 

14 ​​ Вот статус моей болезни понизился до простой аллергии - и жена успешно ее лечит.

 

Генри Джеймса ​​ «Поворот винта».

«Он растерянно огляделся по сторонам, и у меня ​​ было странное - о, какое ​​ странное - впечатление, что я первый раз обнаруживаю у него признаки страха, ​​ который вот-вот завладеет им. Как будто ​​ он вдруг стал ​​ бояться меня, ​​ и мне ​​ пришло ​​ в ​​ голову, что, ​​ пожалуй, это было бы ​​ лучше всего ​​ - заставить ​​ его ​​ бояться. Но как я ни старалась напустить на ​​ себя строгость, все ​​ мои усилия

были тщетны, и в следующую минуту я услышала свой голос, мягкий и чуть ли не ​​ до смешного кроткий».

 

15 ​​ Письма Анатолию Гессе, некоей Джульетте, Надежде Михайловне в Лугу.

Джульетта – некая юная итальянка, с которой мы странно разговорились и поклялись писать друг другу.

 

16  ​​​​ Изучение древнееврейского: для понимания Ветхого Завета.

 

Настольная книга священнослужителя:

 

«Устав Святогорский был создан на Святой Горе Афон. Значение Афона в развитии восточного монашества столь велико, что ему должно было принадлежать и видное место в истории богослужебного Устава.

Первоначальное монашество на Афоне было пустынническое, индивидуальное, а потому ни о каком типике его говорить не приходится. Преподобный Петр Афонский подвизался в пещере. Современники его и ученики если и имели около себя последователей, то не составляли каких бы то ни было правил для них.

Позднее, во времена императоров Иоанна Цимисхия и Константина Мономаха, афонские уставы не имели литургической части.

В конце X века на Афоне появляется устроитель святогорского общежительного монашества - святой Афанасий Афонский. Он принес с собой на Афон Устав Студийский в виде краткого начертания, но с дополнениями и переработками.

Потом проникает в афонские монастыри и Устав Иерусалимский; на протяжении XI-XII веков он постепенно распространяется. Иверский монастырь принимает Иерусалимский Устав. Святой Савва Сербский вводит в Хилендаре смешанный порядок - иерусалимско-афонский. За этим Ватопед, Кутлумуш и другие монастыри принимают иерусалимские обычаи. Характерным для афонского богослужения того времени было широкое развитие келейного правила и специальные скитские аскетические установления».

 

18  ​​​​ Вот и закончил пьесу «Любовь на свежем воздухе».

Дань памяти, столь долгое время жгущим мое воображение.

Справился ли я с ​​ темой?

Что-то не уверен.

Ну, а тогда, в конце 1970-ых?

Тем более!

Настолько тяжелы были обстоятельства моей личной жизни.

 

19 ​​ Чтение серьезных книг о вере и доказывает, что ни верить, ни помать мою веру я ​​ не могу.

У меня нет этого запала.

Как нет и, к примеру, общественного энтузиазма.

 

20  ​​​​ Мюллер:

 

- «К последствиям первородного греха мы должны причислить также утрату [человеком] свободы воли в духовных аспектах.

Термин «свободная воля» (liberum arbitrium) используется в двух значениях. Во-первых, он обозначает способность к обладанию волей [«способность желать»], (facultas volendi), отличающую человека от всех остальных неразумных тварей. Свободная воля в этом смысле называется также формальною свободою, или свободою от принуждения (libertas a coactione)».

 

23 ​​ Мюллер:

 

«От «примитивного» синергизма Меланхтона, который учил, будто человек может содействовать собственному обращению своими естественными силами, мы отличаем тонкий и изощренный синергизм более поздних догматиков (Латерманн), которые утверждают, что человек может содействовать собственному обращению своими духовными силами, дарованными ему Святым Духом.

И те и другие видят причину и движущую силу обращения и спасения в самом человеке.

Но человек не содействует собственному обращению ни естественными [плотскими], ни духовными силами. Он не делает этого естественными силами потому, что по природе своей он враждебен Богу; и он не делает этого дарованными ему духовными силами, потому что, едва лишь обретя эти духовные силы, он уже является обращенным».

 

27 ​​ «Орелиан» Арагона.

 

28  ​​​​ Делаю электронный вариант ​​ моего «Иисуса из Клазомен».

 

Мемуары Надежды Мандельштам.

Материалы к «Человеку толпы» ужасают.

 

«Поскольку грешный человек спасается только по благодати, библейские утверждения о том, что грешники обретают спасение Евангелием (Рим.1:16), или Крещением (1Пет.3:21), или верою (Лук.7:50), все должны пониматься как высказывания, относящиеся к спасительной благодати.

В частности, они являются описаниями средств, которыми спасительная благодать передается и присваивается безо всяких добродетелей и заслуг, то есть дел со стороны грешника.

Обрести спасение Евангелием, Крещением, верою и т.д. - значит спастись по благодати, без дел Закона, посредством Божественных установлений [через Богом установленные средства благодати], которыми, - и только которыми, - могут быть приняты добродетели Христовы».

Тютчев:

 

Не знаю я, коснется ль благодать…

 

30 ​​ Текст «Иисуса» не меняется, хоть обычно нахожу тучу описок в своих опусах.

 

2000 год – начало введения всех моих литературных материалов в компьютер.

31  ​​​​ «Спасительная благодать (gratia salvifica), побудившая Бога простить грех и даровать спасение падшему человечеству, является Его милосердною благорасположенностью (gratuitus Dei favor), или благосклонностью, явленною в заместительном искуплении Христовом, открытою в Евангелии и засвидетельствованною миру для того, чтобы все люди могли уверовать в это».

 

-=

 

Работа над ​​ «Лолитой» Владимира Набокова.

 

12

 

Анализировать порок!

А что это такое? Что за глава и «не-глава» сразу?

 

13

 

«К этому времени я уже был в состоянии возбуждения, граничащего с безумием; но у меня была также и хитрость безумия».

Но как Гумберт набрел на эту яркую художественность? Как высокое он приложил к низкому? Как смешал верх и низ?

 

Длинная чреда физических усилий старательно описана.

 

14

«Я был горд собой: я выкрал мед оргазма, не совратив малолетней».

Значит, это все-таки игра в кошки-мышки с обществом.

Тут уже никакой логики.

 

«Так, с большой изощренностью, я вознес свою гнусную, жгучую мечту; и все же Лолита уцелела - и сам я уцелел. То существо, которым я столь неистово насладился, было не ею, а моим созданием, другой, воображаемой Лолитой - быть может, более действительной, чем настоящая».

Эта высота чувств поражает. Вот где загадка! Человек находит радость в самом ужасном, в самом низменном, но при этом он сохраняет желание света.

 

«Смиренный горбун, онанирующий в потемках». Великолепный черный юмор.

 

Как же жаль, что роман прокладывает ​​ путь многочисленным маньякам! Да, это современный маркиз де Сад, оснащенный всеми ухищрениями мировой культуры.

 

«Я намерен был, с искреннейшим рвением и предусмотрительностью, оградить чистоту этого двенадцатилетнего ребенка».

Но это уже наглая ложь! Просто какая-то изворотливая тварь, а не человек.

Почему Кубрик не увидел этого?

Не хотел увидеть?

 

Культура для Гумберта - как футболка: можно надеть, - но можно обойтись и без нее.

 

15

 

Про что глава? Набоков - журналист. Такие пустые главы заложены заранее, с этим признаком бульварного чтива надо и примириться заранее.

 

Эстет Набоков играет с безумной толпой в ее пошлость. Как же мне это неприятно!

Но с другой стороны я сам разве не то же делаю в своих рассказах?! Матерюсь, как сапожник, а ведь в реальной жизни мне противна такая грубость.

 

16

 

«В нее-то я запеленал огромное, напряженное сердце Гумберта. Огненный хаос уже поднимался во мне до края...». Чудесно. ​​ Герой умело дозирует свою подлинную страсть.

 

Признание. В форме любовного письма. Богатейшая традиция. Это сразу и искренне, и фальшиво, и заставляет понять, что Гумберт отчасти и вынужден принять фальшивость мира, чтоб жить в нем.

Но от такого признания фальши до преступления - большое расстояние. Герой - настоящий преступник.

Читатель уже способен вычленить преступника в этой обаятельной личности.

«Вышеприведенное - это то, что помню из письма». Невероятно! Не слишком ли? Герой феноменально одарен. Или это очередная литературная ужимка?

 

17

 

«Художественной стороне своей натуры я дал заслонить мою коренную порядочность».

Об этом и речь! Герой расхудожничался.

 

«Но я не поэт. Я всего лишь очень добросовестный историограф».

Постоянно уточняет свою позицию. Но для кого? Не для вечности? Очень важные заявления - одно за другим.

Герой создает кошмар своими руками, а потом пытается его осмыслить.

 

18 ​​ 

 

Личность жены.

Гумберт описывает не человека, но какую-то его модель, его тип. Это Мерсо, герой рассказа Камю «Посторонний». Мерсо никак не может войти в жизнь, а Гумберт ею наслаждается.

 

19

 

«Она требовала, чтобы я воскресил всех женщин, которых в жизни любил, дабы заставить меня высмеять их».

Верная мотивация близкой катастрофы.

 

«Я ​​ изменил ей с одним из Лолитиных белых носочков». Чернота смеется!

 

20 ​​ 

 

Структура романа напоминает классическую. Как бы пародия на Льва Толстого. Постоянно пинается высокая классика.

 

​​ «У меня ничего не вышло из беспечной идеи завладеть ее волей через ее любовь. Я не смел ничего сделать, что могло бы нарушить мой образ, который она создала, чтобы ему поклоняться».

Высокий детектив! Если б не такие великолепные фразы, роман рухнул в массовую литературу. Детектив - лучшее достижение Америки, к примеру, в кино.

Вообще, Хичкок в «Лолите» выглядывает.

 

«Лучшей декорации и придумать нельзя было для быстренького булькающего человекоубийства». «Американская трагедия» Драйзера!

Насколько все-таки «Лолита» - американский роман.

Так это меня удивляет?

А романы современного Аксенова?

А написанное Бродским?

С кем поведешься, того и наберешься.

 

«Перешла в сидячее положение, закурила. Изучила свое правое плечо».

Опять чреда движений, как в сценарии детектива.

 

21

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 

«Привычка хранить молчание, когда я гневался, или вернее, холодная и как бы чешуйчатая сторона моего гневного молчания наводила, бывало, на Валерию невероятный страх». - Но разве это не жизнь? - спросит любой читатель.

- Именно жизнь, а не искусство. А где преображение, восторг? Они утонули в низости замысла.

 

Подлинная страсть не всегда социальна, а часто она граничит с преступлением.

Для постороннего взгляда эта страсть непоправимо банальна, но все же она остается страстью.

 

22

 

«Гнусная Гейзиха, толстая стерва, старая ведьма, вредная мамаша, старая... старая дура... эта старая дура все теперь знает... Она... она...».

Традиции романа соблюдены!