​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ -145-

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ДНЕВНИК

 

 

1999

 

 

Важное:

Анализ. Франц Кафка. Процесс

Мамардашвили о Прусте

Кафка, ​​ «Процесс».

Михаил Эпштейн. Информационный взрыв и травма постмодерна.

Хемингуэй

Д. С. Лихачев

Саррот

Гюисманс

Рильке

«Дар» ​​ Набокова

 

Январь

 

1 ​​ Кольридж, «Три могилы».

 

Георгий Адамович

 

Иннокентий Анненский

 

Источник текста: Адамович Г. В. Собрание сочинений. Литературные беседы: «Звено» (1923-1928): в 2-х кн. Кн.1. Вступит. статья, сост. и прим. О. А. Коростелёва. СПб.: Алетейя, 1998.

 

Пятнадцать лет тому назад, хмурым, пронзительно-холодным осенним утром в Царском Селе хоронили Иннокентия Анненского. За гробом шло неск. поэтов и довольно много педагогов, сослуживцев покойного. Анненский умер внезапно, на подъезде Царскосельского вокзала. Он был окружным инспектором Петербургского учебного округа. За несколько дней до смерти он получил давно ожидаемую отставку и, говорят, радовался предстоящей свободе.

Незадолго перед этим он сблизился с молодыми петербургскими поэтами и в их журнале «Аполлон» к нему прислушивались и его ценили. Все, кому приходилось с ним встречаться, были удивлены и захвачены его странной, надменно-замкнутой, почти таинственной личностью, его причудливым разговором. Но стихов его почти никто еще не знал. Правда, им был издан в 1905 или 1906 году сборник «Тихие песни». Но в эти годы «весеннего грохота и ледолома» - слова С. Городецкого - столько выходило новых сборников и все эти стихи были так крикливы и, казалось, так необыкновенны, что книга Анненского прошла незамеченной. Только позднее о ней вспомнили.

В одном из некрологов Анненского, указывавшем на его педагогические заслуги, было упомянуто, что досуги свои покойный отдавал русской словесности. Через несколько месяцев после этого вышел его посмертный сборник стихов «Кипарисовый ларец», одна из драгоценных книг нашей литературы. Не получив до сих пор настоящей большой известности, «Кипарисовый ларец» тем дороже стал для тех, кто его прочел и понял. Для этого узкого круга Анненский уже не был талантливым и чудаковатым поэтом-дилетантом, каким его считали при жизни. Все молчаливо, но с глубоким убеждением согласились, что после Тютчева у нас не было ничего прекраснее и значительнее. Любимейшие из русских символистов, Сологуб и Блок, как-то померкли перед ним, уступили ему первое место. С годами «Кипарисовый ларец» стал величайшей редкостью. Еще недавно в России можно было видеть рукописные экземпляры «Ларца», сделанные теми, кто отчаялся где-либо достать его.

 

Передо мной лежит новое издание «Кипарисового ларца», вышедшее около года назад в Петербурге. Иных оно обрадует. Даже зная наизусть почти всю книгу нельзя без волнения перелистать ее.

Долгое одиночество отразилось в «Ларце»: скрытая гордость, надежды, обида на жизнь, любовь, не нашедшие выхода. Отразилось оно и внешне, в своеобразии манеры и в некоторой старомодности техники, очень сложной и богатой, но иногда примитивно-ошибочной со школьной точки зрения.

Эпоха «ликвидации» девятнадцатого века, - то, что на обывательском языке называется декадентством, - не имела более чистого выражения, чем Анненский. Одинокий и независимый, он был ее истинным сыном и в нем была органической та «усталость», которая для других поэтов была лишь литературной позой, случайной и заимствованной. Наследство Бодлера он принял с покорностью, почти благоговением. И над всей его поэзией можно было бы поставить эпиграфом строчку из «Сплина» о человеке, у которого в жилах течет «зеленая вода Леты».

Но к этим общеевропейским нотам примешалась Россия и предреволюционные десятилетия, с Чеховым и с смутными русскими предчувствиями того времени. Есть в поэзии Анненского черта, делающая ее единственной и неповторимой. Наряду с брезгливым и капризным эстетизмом, наряду с торжественными воспоминаниями об Эврипиде и о том, как пела когда-то муза Эвтерпа, тут же, переплетаясь с ними, в ней живет чувство неудержимой жалости к людям, почти гоголевские образы человеческой нищеты и убожества. Анненский любил слово сердце: у него оно разрывалось от «ужаса и жалости» при виде жизни и это дало тон всей его поэзии. Но как настоящий художник Анненский был душевно-целомудрен, стыдлив и скуп. Его стихи не превратились в сплошной плач, в музыку Чайковского. Прелесть его поэзии в сдержанности.

И, может быть, еще: в безнадежности. Никакое просветление не было ведомо Анненскому. Кажется, он ни во что не верил и ничего не ждал. Но тем пристальнее вглядывался он в мир, тем яснее различал в нем мельчайшие его черты, которых не увидит художник, настроенный христиански, торопливый, невнимательный и всегда как бы пораженный дальнозоркостью. Вся сложность ощущений Анненского упиралась, кажется, в один только образ: базаровский «лопух на могиле».

Я почти наудачу списываю одно из стихотворений «Кипарисового ларца». Не кажется ли читателю, что это одна из тех вещей, которые нельзя забыть:

 

Цвести средь немолчного ада

То грузных, то гулких шаров,

И стонущих блоков, и чада,

И стука бильярдных шаров.

Любиться, пока полосою

Кровавой не вспыхнул восток,

Часочек, покуда с косою

Не сладился белый платок.

Скормить Помыканьям и Злобам

И сердце, и силы дотла -

Чтоб дочь за глазетовым гробом,

Горбатая с зонтиком шла.

 

«Звено», № 78, 28.07.1924, с. 2.

 

2 ​​ Четвертая глава «Смерти в Венеции» Томаса Манна. Nun lenkte Tag... gluete.

Всюду в Москве с этой книгой.

 

Воспоминания Голлербаха.

Георгий Иванов и Гумилев сочинили Мандельштаму:

 

Пепли плечо и молчи

- вот той удел, Златозуб.

 

Как у Жуковского?

 

... И ужас морей - однозуб...

 

Забавен этот фольклор общения.

 

4 ​​ Владимир Соловьев:

 

Знайте же, Вечная Женственность ныне

В теле нетленном на землю идет.

 

Но где ирония, где пафос?

Не разделить.

Это и делает поэта столь современным.

1898: ​​ «Слово увещательное к морским чертям».

Для нас перевешивает – ирония.

Увы, она.

 

Розанов и дочери.

Семья против его странных идей: против «половых выкрутас».

 

Розанов после февральской революции 1917-го:

 

«Вот теперь-то Россия покажет себя».

 

5 ​​ Я в гостях у Решетина – так что слушаю его эротический роман. Увы, спасенья нет. Правда, в ночи мне хочется спать: таковы мои биочасы. ​​ Змея – любовница, а уж – любовник... Ну, тут просто волосы дыбом! Мда.

Главное, эта фантазия никак не оформлена!

Или эта «литература» станет в виртуальном интернете «настоящей» литературой, станет нормой?

 

Где-то Женя меня переезжает, и я уже не жду от него особенной тонкости.

Посетили музей – и что?

Ни слова об этом: ​​ о ​​ самом интересном.

У нас ​​ получаются именно виртуальные отношения, хоть мы рядом.

 

Он отмахивается от того, что происходит, отшучивается там, где надо ответить, чтобы выжить.

 

6  ​​ ​​​​ Чтение воспоминаний Эриха Голлербаха.

Книга из библиотеки Ани.

 

Позвонил Лидии ​​ Лотман.

 

8  ​​ ​​​​ Все дневники за прошлый год - 3.000 страниц.

Меня бесконечно ужасают мои собственные душеизлияния.

Но немыслимо обрушить их на живого человека: их выдержит только бумага.

12  ​​​​ Права в интернете.

Уже сейчас ясно, что эти права будут нарушены.

 

13 ​​ Сюжет: некто хранит экстазы, экстазики и экстазятя в амбаре – и высылает их по почте.

 

Уже месяц правлю «Жуана».

Мой роман, как мое самовыражение, спас меня, но в душе я не верю, что эти мучительные отношения с миром могут кого-то потрясти.

Конечно, это и не может быть целью творчества.

Но в любой книге ты прочтешь, что «профессионал пишет не для себя, а для читателей».

То есть на продажу.

Я пишу для познания мира.

Мой Жуан растворяется в коллективности.

 

15 Почему Эфрон предал свою юность?

А Марина?

Наверно, она любила мужа.

Она встречает его случайно в Коктебеле - и навсегда.

 

Вокруг моего романа о Жуане полно ложных идей.

Жаль, ​​ они ​​ оказываются ложными, только когда начинаешь их разрабатывать.

 

Итак, «Жуан» переделан.

Идея второй части: он растворяется в коллективности.

Два больших пакета: первая и вторая часть.

 

16  ​​ ​​​​ Пруст:

 

- ​​ «(Когда писал) я не был вне Времени, но подчинялся его законам - точно так же, как персонажи романа».

 

Меня очень трогает синтаксис.

И ритм, и ​​ длина предложений - ​​ музыка.

Неожиданно писатель задерживает дыхание, волнуется – и это передано в синтаксисе.

Очень любит знак (;-).

 

М. К. Мамардашвили.

Психологическая топология пути.

 

Лекция 3

 

20.03.1984

 

«Я хотел бы начать с некоторого предупреждения. Во-первых, оно касается стиля – не моих лекций, а стиля видения или мышления, которое я пытаюсь выявить. Вы уже поняли, наверное, что моя задача состоит не в описании литературных красот, а в выявлении стиля мышления человека, который проделал опыт, по материи своей не отличающийся от того, что мы можем испытать.

Просто мы можем испытать и не понять, а вот другой человек понял и записал, и поэтому интересно к этому обратиться. И внутри этого опыта работает какой-то способ мысли, который я и хочу выделить, поскольку он является частью того, какую фигуру, какой рисунок или какой контур принимает сама жизнь человека, который приобщился к такому видению.

Само это видение как-то меняет жизнь. Судьбу.

 

Я потом еще буду говорить, что само ощущение судьбы и само представление судьбы есть очень важный элемент нашей сознательной жизни. Для начала скажу так, резко очень, что именно в той мере мы являемся людьми, в какой мере мы – люди судьбы. То есть, если мы живем в судьбе, мы – люди, а если мы живем вне судьбы, а чаще всего это именно так, то мы – полуживотные. Или, как выражался Пруст, demi-esprits, то есть полудухи. Все есть – и мышление, и чувства, но все наполовину. Так вот, когда я говорю о таком стиле, я пытаюсь дать вам почувствовать основной стержень этого стиля. А именно; смотреть на мир, на события в нем так, чтобы видеть вещи не как какие-то самодостаточные детали (то, что Пруст называет деталями), а видеть – то, что видишь, как элемент фигуры или закона».

 

RL: «Чистый понедельник» Бунина.

Читаются куски.

Но для меня Бунин – знак недостижимой гармонии с миром.

Моя проза интеллектуальна, потому что мне, как человеку, нет места в социальной жизни.

Нет – нигде.

Зато ей место в духовной жизни.

 

Проза Волошина.

 

Переписал - фактически - «Жуана» - и получилось 15 пакетиков листков: 15 глав.

При обработке главы все листочки из пакета раскладываю на полу, а потом фактически ползаю между ними.

Постепенно их не остается: глава в целом написана.

 

17  ​​​​ «Тошнота» Сартра.

Сияние таланта.

 

Круги страха в моей душе.

Наверно, это ежедневное преодоление страха жизни может стать сюжетом моего рассказа.

Да и материала уже много.

Страх разрушает мои социальные связи, но он же и наполняет мою жизнь необычайной остротой.

 

Чудесный синтаксис Арагона.

«Говорят: - Делорж…».

18  ​​ ​​​​ «Капли крови» Сологуба.

Действующие лица – статисты при идеях автора.

 

Федор Степун сближает славянофилов и немецких романтиков.

 

Начало «Жуана» мне хотелось растянуть в большую книгу, но его юность почему-то не получилась.

Не потому ли, что у меня не было юности?

 

Пруст о своей болезни: ​​ Depuis longtemps déjà…

Он болеет в семье.

В жизни столько болезненного, что и она сама – болезнь.

Поэтому столь подробное описание болезни никого не удивляет.

Да, это жизнь.

 

М. К. Мамардашвили.

 

Психологическая топология пути.

 

Лекция 4

 

27.03.1984

 

«Пруст пишет так:

- ​​ «Я понял, что произведение искусства – это единственный способ восстановить утраченное время».

Следовательно, «произведение искусства» не в традиционном смысле, а работа, которую я могу сделать только сам, чтобы раскрутить, что же со мной случилось, что значило впечатление, что значил знак, – Бог подавал мне знак, и было светло на одну секунду, потом будут хаос и темнота, когда темно, работать уже нельзя.

Кстати, эти впечатления не обязательно должны быть катастрофическими, то есть содержать в себе крупную религиозную истину, они могут быть, скажем, видом озера.

«Пруст говорит так…» ​​ – подобно тому, как художник подымается в горах и в проеме гор перед ним открывается озеро, которое поразило его каким-то впечатлением, – он быстро вынимает свой мольберт, кисть, «но уже темно, и работать уже нельзя».

Так вот, эти материалы, вошедшие в книгу (после того как он понял, что произведение искусства есть продукт работы, продукт реконструкции непотерянного времени, когда озеро показалось – и он успел до темноты), – открытые истины: «одни в страданиях, другие в весьма посредственных удовольствиях».

 

19  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Мережковский:

 

Вся русская литература после Пушкина – восстание на него!

 

Люда принесла из Городской библиотеки Истры Сологуба и Набокова.

 

Рассказы Набокова.

1991.

Тираж 200.000.

«Лолита» - преследование с убийством.

«Соглядатай» - с избиением.

«Лолита» - анализ изысканной бабочки.

 

Многие данные о немецком режиссере Вернере Герцоге пришлось внести на немецком языке: на русском их просто нет.

 

20  ​​ ​​​​ Солженицын:

 

- «Свята Русь общиной».

 

Вовсе безумная теория.

Это все - отзвуки славянофильства: мол, единство народа отыщется в его гуще.

А может, Александр Исаевич, так вот прямо сказать, что, мол, русский народ - богоносец?

Но этот «богоносец» отмочил такое!

 

Шпенглер: «иоанново христианство русских».

Итак, «В начале было Слово» - в основе нашего менталитета, по Шпенглеру.

 

Первый дневник Жуана.

Почему-то я сразу решил, что у Жуана будет дневник, потому что его будущее связано с литературой.

С той самой массовой «литературой», что обслуживает политику и толпу.

Писать и перерабатывать этот дневник очень неприятно: речь идет о заземлении высоких чувств.

 

21 ​​ «Капли крови» Сологуба.

Чего только не наверчено!

Все события перемешаны, брошены в лицо читателю, но все остается в себе, все непонятно, все не раскрыто.

 

Розанов в «Нашем наследии».

 

22 Паоли. Paoli. Vita romana. Римская жизнь. Повседневная жизнь в античном Риме.

«Божественна лишь красота».

Конечно, на такой почве не могло родиться христианство, ведь речь - о красоте телесной.

Так что речь идет об аномалии: христиане не принимали и повседневную жизнь.

Они неприятно выделялись.

 

23  ​​ ​​ ​​​​ Дневник веду на итальянском.

 

Раздавлен холодом жизни.

Выбросил абстрактные материалы из «Жуана».

 

25 ​​ Подклейка книг.

 

26 ​​ Переделка второго дневника Жуана.

Почему-то весь этот роман вызывает мое искреннее отвращение.

 

М. К. Мамардашвили.

 

Психологическая топология пути.

 

Лекция 7

 

17.04.1984

 

«Понимание ​​ есть или его нет. У него нет причин. Оно само создает пространство мыслей. Понятно это? Так вот, я сказал, или мистик скажет (не конфессиональный человек, ходящий в церковь, а мистик, – это разные вещи), что предметом религии является сама вера, то есть держание веры, а не какие-нибудь объекты. Я то же самое могу сказать, по этой же структуре, о поэзии. И будет цитата из Пруста, она звучит так: «…поэзия состоит в чувстве своего собственного существования». Вдумайтесь: поэзия есть ощущение и чувство своего собственного существования. Это понятно? Я не надеюсь, что вы поймете, потому что такого рода объекты, совершенно независимо от наших способностей – в психологическом смысле слова (кто умнее или глупее), – предел того, что люди могут понимать. Предел философских и нравственных абстракций. Пруст этот опыт проделал, но проделал, в отличие от меня, пластично – есть сюжет, есть описания, и то, чего ему не удавалось достичь в слое понимания, он достигал в слое изображения. Например, можно проиграть битву мысли, но выиграть эстетическую битву. По ходу дела высечь какую-то красивую искру поэзии. У поэзии есть материя, материя остается, ну а мысль может не дойти до конца».

 

Но кто же мог подумать, что философский анализ может быть столь интересным?

 

28 ​​ Нагоняют житейский страх про новогоднюю ночь: про переход компьютеров с 1999-го на 2000-ый.

Пишу об этом рассказ.

Страх-то – всего мира.

 

29  ​​ ​​ ​​​​ «Между волком и собакой» Саши Соколова.

Писал роман в Америке.

Очень помогла картина Брейгеля «Охотники на снегу».

Эта же картина и в «Зеркале» Тарковсого.

Или в «Солярисе»?

 

Набоков становится звездой.

По крайней мере, раскручивается.

ТКК ​​ начинает печь биографии писателей.

Это становится рутиной.

Его «Пильграм».

Бабочки – торжествующая вечность.

Кто теперь поймет, что такое «стесненное молчанье»?

 

31  ​​​​ «Тяжелый дым» Набокова.

Речь о запахе существования.

Если есть запах ужаса, то он мой.

 

Статьи Блока.

 

-=

 

КАФКА

 

Моя попытка анализа:

 

Франц Кафка. Процесс (роман)

 

Перевод Р. Райт-Ковалевой.

 

Глава первая.

АРЕСТ. РАЗГОВОР С ФРАУ ГРУБАХ, ПОТОМ С ФРОЙЛЯЙН БЮРСТНЕР.

 

Это еще было время: 16 лет назад, - когда я не требовал так много от самого немецкого языка и потому прочел роман в оригинале. Тогда перевод на русском был огромным дефицитом - и мне приходилось все читать в оригинале. И Джойса тоже.

Но Данте я читал в оригинале из-за красоты текста, - как и Томаса Манна.

Поразительно понимать, что тогда с книгой я связывал самые высокие надежды, то есть попросту ее обожествлял.

 

«Кухарка на этот раз не явилась».

Потрясение! Уклад жизни сломан. Жди, чего угодно.

 

«Он был худощав и вместе с тем крепко сбит, в хорошо пригнанном черном костюме».

Образ КГБ-шника.

 

«Он хочет, чтобы Анна подала ему завтрак».

Как бы пародия на аресты 30-ых.

 

«Признает за незнакомцем право надзора».

Это признание права - самое страшное, что было мне внушено моей матерью. С молчаливого согласия всех сомневаться было нельзя.

 

«Лучше отдайте вещи нам, чем на склад».

Стражи-то добрые! Эта добрая видимость насилия всегда смущала меня. Но в эту «доброту» насилия полагалось верить. Из тех же «добрых» чувств К. обкрадывают.

 

«Но когда К. подымал глаза, он видел совершенно не соответствующее этому толстому туловищу худое, костлявое лицо».

Эта психологическая деталь добавляет подлинности повествованию.

 

«Ваш огромный, страшный процесс».

Слово сказано! Государство переполняет Кафку фобиями.

Слишком понятно.

 

«Вина, как сказано в законе, сама притягивает к себе правосудие».

Начинаются эти выдумки! Как жаль, что эта ложь - «чистая правда» на государственном уровне, что закон фальсифицирован. «Таков закон»!

 

«Его напугал именно крик, этот короткий, отрывистый солдатский окрик».

Первое время трудно поверить в реальность насилия.

 

«Всякий раз, когда К. подымал крик, они становились не только совсем спокойными, но даже какими-то грустными, что очень сбивало его с толку, но отчасти и успокаивало».

 

Пустая форма: насилие - у Кафки зримо наполняется содержанием. Так насилие приобретает статус нормы.

 

«Главный вопрос - кто меня обвиняет? Какое ​​ ведомство ведет дело?».

Казалось бы, так легко выявить природу насилия!

Но оно куда глубже.

 

При этом Государство отстраняется, отрекается от тех, кого оно послало арестовать К.

Так оно мифологизируется, направляется против всех сразу. Наивно!

Советская цензура, однако, не посчитала это наивным, - и Кафка был запрещен.

Но в 70-ые Кафка начинает активно просачиваться.

 

«Да, вы арестованы, это верно, но больше я ничего не знаю».

Не отказывается охранник от государства?

«Старики хотели было встать».

Присутствие античного хора! Кто-то же должен отражать происходящее.

 

«Он даже решил, если они уйдут, побежать за ними до ворот и предложить, чтобы они его арестовали». Как далеко заходит игра?

 

«Да, конечно, вы арестованы, но это не должно помешать выполнению ваших обязанностей». Психологически эта ситуация для моего современника неприемлема. Интеллектуальная игра в арест?

 

Странный ход - привести на арест коллег.

Коллег ​​ много, и они меняют повествование - и потому дать вторую главу ​​ было б естественней сейчас, чтоб не перегружать читателя.

 

«Все было на старом месте, посуда от завтрака, стоявшая утром на столике у окна, тоже была убрана».

И вот все вернулось на свои места, но мир изменился: стабильность его стала чисто внешней.

 

Хозяйка: «Вы арестованы, но не так, как арестовывают воров... Мне кажется, тут, безусловно, есть что-то научное».

Арест все комментируют.

 

«Там \\ в банке \\ такая история мне просто доставила бы удовольствие». ​​ 

Вот арест стерт, его как бы не было.

 

«Не хочу сплетничать про фройляйн Бюрстнер».

В фильме Уэллеса не ясно, что же это за человек, но из слов хозяйки прямо следует, что девушка - легкомысленная.

 

Я «с неудовольствием» вспоминаю этот фильм, потому что он перевернул социальную сторону романа, а проще, просто ее выбросил.

 

«Ну, если вы хотите соблюдать чистоту в вашем пансионе, так откажите от квартиры мне первому!».

Что это? Неужели К. неравнодушен к легкомысленным девушкам? Это противоречит его мнению о себе. ​​ Кафка находит много противоречий в характере героя.

 

«Когда ему надоело смотреть на пустую улицу».

К. жил в привычной пустоте, но теперь в этой пустоте нет комфорта.

 

Следственная комиссия и Бюрстнер. И ее жизнь затронута!

 

К. устраивает целый спектакль перед незнакомым человеком. Как же он руководит отделом в банке, не будучи респектабельным? Или арест так потряс его?

 

«Напрасно! - сказал К. и, когда она откинулась на подушки, поцеловал ее в лоб».

Это уж вовсе неслыханное дело для европейца. Поцеловать соседку по коммуналке! Вот откуда Уэллес решал, что повествование - только сон.

 

«Обязуюсь подействовать на фрау Грубах».

Это уже интрига! Столь робкий с властью, К. напорист и бесцеремонен. Уже ясно, что этот человек действует от обстоятельств.

 

«Наконец он прильнул к ее шее у самого горла». ​​ Необъяснимо! Его неудержимо влечет ее слабость.

 

Откуда ​​ слово «Бюрстнер»?

Откуда ж эта любовная сцена? Просто диву даешься. Получается дон Жуан в концлагере.

 

Burst

1) тлв. сигнал цветовой синхронизации, сигнал «вспышки», «вспышка»

2) астрон. всплеск (радиоизлучения Солнца, рентгеновского или гамма-излучения)

Bürstmaschine f щёточная машина

 

Büste f = , -n

1) грудь (женская), бюст

2) бюст (скульптура)

3) манекен (у портного).

Много и других родственных слов!

 

Отношения женщин и мужчин у Кафки немимолетные, но часть социальных отношений, прямое их продолжение.

Любовь не выделяется в особое чувство, но лишь прикладывается к социальному.

Как тапочки какие.

 

Глава вторая. СЛЕДСТВИЕ НАЧИНАЕТСЯ

 

К. - жертва машины правосудия.

«Был назван номер дома, куда ему следовало явиться; дом находился на отдаленной улице в предместье, где К. еще никогда не бывал». Это уж и вовсе конкретная деталь предстоящего процесса.

 

«Но К. надо было унизить заместителя директора».

К. слишком хорошо понимает свое социальное положение!

Кого надо, унижает; кого можно, обнимает.

 

«Погода в воскресенье была плохая».

Такой скачок без красной строки! Я не понимаю.

«Он увидал по дороге всех трех чиновников, причастных».

Неужели заговор? Этот ход кажется прямолинейным.

 

«Почти одинаковые здания».

Одинаковость равна безличности. Мне, столько лет жившему в таком вот питерском доходном доме, это слишком знакомо.

 

«В это воскресное утро почти из всех окон выглядывали люди».

Да это же Прага!

 

«Комнаты по большей части были маленькие, с одним окном, там же шла стряпня».

Но такой однородности добиться невозможно. Наверно, это надо делать скидку на смятение К.: он более видит то, что его удивляет.

Все равно, то, что его судят в бедном районе, - знаменательно. В жизни суды в богатых районах.

 

«Кроме фартучков, на них ничего нет».

Странные, однако ж, «девочки»! Кафка подкидывает сексуальность с какого-то незаконного боку.

 

«Первое, что он увидел в маленькой комнате, были огромные стенные часы, показывавшие десять часов». Сон!

 

«Вдруг протянулась чья-то ручонка ​​ схватила К.». ​​ Толкать повествование доверено детям.

 

Что за собрание? Народ судит К.

Народ или толпа?

«Насколько можно было разглядеть в полутьме, в пыли и в чаду».

Но это отсылка к аду!

Ад - это толпа?! Задумано было бы неплохо.

 

«Взрыв, который положил бы конец всему». Агрессивность и неуправлямость толпы.

А ведь это серьезный упрек именно европейской толпе. Ну, да! Провозглашена демократия, «власть народа», а правит именно толпа.

 

Речь противостоит иррациональным событиям. К. словно бы хочет заклясть стихию, что вовсе бесполезно.

 

«Я заранее открываю их сговор».

Но что ж эта речь столь глупо подробна? Зачем останавливать действие?

 

«Сказал К. и, так как звонка на столе не было, стукнул по столу кулаком».

К. пытается перехватить ​​ инициативу. Он открыто обвиняет некое тайное общество. Мы уже не понимаем, когда К. больно, не понимаем, насколько он реален. К. - жертва или обвинитель?

 

«И какие лица окружали его!».

Столкновение с толпой.

 

«Знаки различия разной величины и цвета».

Толпа организована и едина.

Значит, ​​ самого К. судит именно эта толпа.

 

Февраль

 

1 ​​ Опять вернулась бессонница!

Силы, что бушуют во мне, я отказываюсь признать моими.

Другое дело, что я, безусловно, покоряюсь им.

 

М. К. Мамардашвили.

 

Психологическая топология пути.

 

Лекция ​​ 8

 

24.04.1984

 

«Уже в нашей собственной работе, то есть в моем рассказе и в вашем слушании, были соответствия. Когда мы хотели о чем-то с толком говорить, мы вдруг обнаруживали, что есть эта же мысль у Мандельштама, эта же мысль – у Данте, и когда мы что-то хотим сказать, то сказанное нами сразу существует множественно. Или, как философы выразились бы, в континууме. Есть континуум мысли, или континуум состояния. Как только мы начали мыслить, мы сместились к тому, что уже есть, что неподвижно стоит и проявляет себя в нас, когда мы движемся, в нас, движущихся, соответствиями. Мы начинаем совпадать с Мандельштамом, Прустом, Данте и т.д. И это же есть и в предмете, с которым мы хотим разобраться, то есть в романе Пруста. Есть и в нашем стиле занятий, и в романе. И дело в том, что если бы не было такого устройства, то наша жизнь была бы хаосом и наша психика была бы распадом и патологией. Платон в свое время говорил – фраза, которая является, пожалуй, вершиной философской отвлеченности и философского умозрения».

 

2  ​​​​ Странно, что Набоков при всем глубоком проникновении в тему не обладает гибкостью и юмором, столь характерными для нашего времени.

Приятно, что его комментарий к «Онегину» издан в России.

 

Чем больше читаю Набокова, тем больше удаляюсь от него.

 

3  ​​ ​​ ​​​​ Гете. Gleich erkenn ich dich.

Просыпаюсь с ритмом этого рефрена.

 

Я читаю те же книги, но они «разворачиваются» на фоне современных событий и - впитывают их.

Их объясняют и перерабатывают.

 

6  ​​ ​​ ​​​​ Рушди официально приглашен в Индию.

Преследуемый писатель – больше правозащитник, чем писатель.

Проклятие шаха снято.

 

Не смог отправить письмо в Японию: настолько недружественна и некорректна женщина на почте.

Может, завтра.

 

7 ​​ Так странно, что Набоков доверяет своим эмоциям!

И как это ему приходит в голову?

В него вложено чувство огромной правоты – и не понимаю, как оно его не раздавило!

Вот ополчился на фрейдистов.

И что ломиться в открытую дверь?

 

«Песни» Джакомо Леопарди.  ​​​​ Il passero solitario…

Прозрачно и весомо.

 

8 ​​ «Красногубая гостья» ​​ Соллогуба.

 

9  ​​​​ Российская Академия Словесности приняла в свои члены митрополита Кирилла.

Весьма речист.

 

10  ​​​​ Вчера написал 19 страниц только дневников.

Просто-таки исступление.

 

RL: ​​ Гоголь, Лермонтов, Блок - репрессивные гомосексуалисты ((ну, и гады же вы, господа журналисты!))

 

Написал «Воспоминания б. жены Жуана».

 

Бергот у Пруста - Анатоль Франс.

«Порок сверхчувственности».

Близко к «пороку сверхчувствительности».

 

Пруст – мастер бесконечной тонкой вязи.

Да, это и есть жизнь.

Пруст – этакий милый паучок, в чьих тенетах я до странности хорошо себя чувствую.

 

13 Набоков навсегда останется в своей нише: настолько трудно связать в целое все его проявления.

По стремлениям Пушкин, он бесконечно далек от своего идеала.

Пушкин учит ограничивать свою злость, свои негативные проявления.

Он учит не забывать в себе человека в любых обстоятельствах.

Набоков этому не учит.

 

Санкт-Петербург, издание Макарова. 1900.

Полный русско-французский словарь.

 

14  ​​​​ Внешне мое увлечение ​​ церковью прошло.

А друзей?

Тоже не нашел.

Остается семья и литература.

Как всегда.

 

15 ​​ Вот пришло время, когда идеи моего «Жуана» должны бы оправдаться.

Но ничего подобного не происходит: не секс правит миром.

Скорее он - приложение к успеху, но не сам успех.

Я был неправ.

В прессе тучи лжи, тучи опровержений. Ничего понять нельзя.

 

17 ​​ Закончил переработку «Старости Жуана».

 

18 ​​ В этот день в 1910 году Блок записал в дневнике:

 

Люба довела маму до болезни. Люба отогнала от меня людей. Люба создала всю эту невыносимую сложность и утомительность отношений, какая теперь есть. Люба выталкивает от себя и от меня всех лучших людей, в том числе - мою мать, то есть мою совесть. Люба испортила мне столько лет жизни, измучила меня и довела до того, что я теперь. Люба, как только она коснется жизни, становится сейчас же таким дурным человеком, как ее отец, мать и братья. Хуже, чем дурным человеком - страшным, мрачным, низким, устраивающим каверзы существом, как весь ее поповский род. Люба на земле - страшное, посланное для того, чтобы мучить и уничтожать ценности земные. Но - 1898-1902 сделали то, что я не могу с ней расстаться и люблю ее.

 

Боже, как больно. ​​ Но почему он нес эту боль, почему не вырвался из нее?

 

19 ​​ «Тугие узлы бытия» Солженицына.

Второй том «Красного колеса».

«Колесо» издается на английском в Нью-Йорке.

Он не пишет «лысина», но «Лысистая непроницаемость».

Получается этакая математическая формула.

Это историческая литература при живом классике.

 

Блок:

 

Безумный друг!

Ты мог бы счастлив быть!

- Зачем? Средь горького ненастья

Мы все равно не можем сохранить

Неумирающее счастье.

 

Для Блока довольно коряво.

Этот комплекс Мартина Идена знаком с детства.

Он прекрасно воплощен Богатыревым.

 

21  ​​​​ Сталин, Горький и Шолохов. ​​ 1931.

Строят Союз!

Как подумаешь, как гнобили Булгакова.

Сына Шолохов послал в московскую гимназию и платил за него за год – сто рублей.

1937 – Шолохов посещает Сталина.

1940: Шолохов – первый советский писатель.

Прошел по разнарядке.

1959: Хрущев посещает Шолохова.

Спасибо СМИ за такой анализ.

 

Я вижу, что власть выстраивает отношения с людьми искусства, но все не очень ярко: таков стиль Ельцина.

Но ясно, что новой власти нужен писатель как ее опора.

Кто сейчас?

Только Солженицын.

 

22  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Набело ​​ перепечатываю «Жуана».

Окончательный вариант.

Ужасно волнуюсь.

 

«Старые мастера» Верхарна.

Tempes en eau…

Кто его назвал «Рафаэль навоза»?

 

Написал за день: в общий дневник - 7 страниц, в дневник искусства - 3.

Письма Хорсту и Шарлетте - 10.

20 страниц.

 

23 Лабрюйер: необходимость критики, но и похвал. Ne vouloir etre.

Когда читал его и Ларошфуко лет 25 назад, был уверен, у меня будет своя среда.

А теперь уже ​​ и не верится в такое.

 

Писатель Робертсон предсказывал крах «Титаника»!

Когда его фантазия подтвердилась, государство стало его преследовать.

 

24 ​​ Жак ​​ Превер.

 

Какой-то странный, особенно «писучий» день!

Событий так много, что пишу без остановки.

 

«Маленькие безумия» Пруста.

«Nous ​​ sommes tous obliges…».

«Чтобы принять реальность, нам нужны наши маленькие безумия».

Очень умно.

И как же иначе?

 

Интересно, как и «замирания сердца».

 

М. К. Мамардашвили.

 

Психологическая топология пути. 1984.

 

На философском языке, на языке теории я говорю так: есть культуры, в которых вообще не проработано онтологическое отношение между целью и средством. Скажем, русская культура такова. И потому я не могу приводить примеров героического искусства из русской традиции. Даже Достоевский – если меня сейчас завести и я ринулся бы в разговор о Достоевском, то я бы показал вам Достоевского как литературного Хлестакова, гениального, талантливого, все что угодно – это самый настоящий Хлестаков. Ему не хватило, конечно, жизни, чтобы стать. Ему нужно было еще несколько жизней прожить, чтобы полностью выкорчевать из себя то, что он выкорчевывал. А он выкорчевывал, в этом ему нужно отдать должное. Из себя изживал. Но не успел, и поэтому никогда не нужно возводить в систему мысли, представления и образы Достоевского; не нужно искать за ними систематической философии, потому что если выстроить систему, то она будет абсолютной глупостью. А вот артистическое присутствие, которое нельзя резюмировать, есть у Достоевского. И – отделять от него мысль как доктрину Достоевского невозможно.

 

Дон де Лиль ​​ «Изнанка мира».

Что за автор?

Данных не найти.

Нет, надо читать только ​​ классику.

 

25  ​​ ​​​​ «Тихий Дон» написан в 1926-27 годах, когда Шолохову – 22-23 года.

Так мощно его стиль попал в струю, что получил нобелевку.

Увлекся переработкой «Жуана»: так много подошло материала.

 

27  ​​​​ «Фебаида» Расина.

Мать – детям:

- «Etrange ambition… ​​ Странная амбиция только и стремиться, что к преступлению,

Где самое злое рядится в великодушное».

Я впервые читал Расина вскоре после того, как покинул матмех – и меня поразило обилие таких вот математических формул.

Разве не жестко формулирует Расин?!

Но эта острота мысли держит зрителя, он ошарашен мыслительными способностями персонажей.

А вот герои Чехова скрывают свой ум.

 

28  ​​​​ Вчера написал 7 ​​ страниц в общий дневник, 4 – в дневник искусства, 5 – в новый вариант «Жуана».

 

Продолжение ​​ работы над романом Франца Кафки ​​ «Процесс».

 

Глава третья.

В ПУСТОМ ЗАЛЕ ЗАСЕДАНИЙ. СТУДЕНТ. КАНЦЕЛЯРИИ.

 

К. возвращается на место суда - и то ли его ведет гипноз, то ли он на самом деле верит в свою вину. Теперь суд становится главным в его жизни.

 

«Да, нам предоставлена бесплатная квартира, но в дни заседаний мы должны освобождать эту комнату». Наша эпоха придает подлинный комизм этой ситуации. Было ли это смешно в начале 20 века, когда Кафка жил? Не верится.

 

Вот появляется «женщина» - и этот «глас народа» только все запутывается. «Глас народа» сообщает, что в суде бардак и она крутит любовь со студентом.

 

«Под конец лежала со студентом на полу».

Половой акт всегда где-то рядом. Признак робости автора рядом с реальными женщинами.

Все женщины у Кафки то ли сомнительные, то ли с сильным покушением на сомнительность. Эта женщина очень пронырлива в «социальном плане», она не просто «знает жизнь», но в этом знании явно соревнуется с автором.

Женщина явно готова к роману с К., хоть видит его второй раз в жизни.

 

Книга «судей» - порнография! Тогда странно, что она запылилась.

Разговор со взятки переходит на следователя.

«Этот следователь, он все пишет и пишет».

 

«Никогда в жизни не забудет, как он увидел меня сонную».

Особенный юмор Кафки очень любим мною.

«Я вам только хочу этим сказать, что следователь действительно пишет доклады, и главным образом про вас».

Теперь видно, как в женщине намешаны все краски и очень правдоподобно. Так что не стоит это принимать за сон! Повествование - с элементами сна.

 

«Я буду счастлива - лишь бы уйти отсюда надолго». Эпизод с женщиной огромен и не банален. Тут есть элементы самого простого юмора. Может, назвать это «перевернутой карнавальной структурой»?

 

Диалог со студентом, и победа студента. К. вибрирует вокруг своей судьбы.

 

«К. пробежал за ним несколько шагов, хотел его схватить, он готов был придушить его, но тут женщина сказала:

-Ничего не поделаешь, его за мной прислал следователь». ​​ 

Полная нелепости и ужаса сцена. Я в душе разделял «Замок» и «Процесс», а теперь вижу, что между ними много общего.

Эта сцена до того необъяснима и ужасна, что речь идет о сумасшествии!

 

Что это для К.?

«Первое безусловное поражение».

 

«Висит весь расплющенный, руки врозь, пальцы растопырены, кривые ножки кренделем, а кругом все кровью забрызгано. Но пока что об этом можно только мечтать».

Кошмар. Натурализм.

 

Женщина - проститутка по призванию, - и это ее ничуть не смущает. Даже и муж смиряется с этим.

Так у Кафки - всегда! Насколько надоедает.

Но уж слишком это правдиво. Прямо-таки натуральная ​​ школа.

 

«Моя жена - самая красивая женщина во всем доме». Уморительные объяснения мужа! Юмор Гоголя мне не менее дорог, чем Кафки. Так каждая эпоха создает свои смешные ситуации. Мое счастье, что мне понятен смех и Рабле, и Гоголя, и Кафки, и Джойса, и Музиля.

Юмор Музиля в ломке философских концепций, общей неестественности происходящего.

 

«Можете поглядеть на канцелярию».

Суд представляется этаким музеем, по которому для К. участливо проводят экскурсию.

Правда, в конце такой ​​ «экскурсии» К., возможно, убьют - и он это понимает.

 

Парад обвиняемых. Круг разомкнулся: их много, слишком много! Важный момент: Кафка настаивает на общности.

 

Так что же такое «суд»? Бесконечный проход.

Эпизод с духотой растянут, но интересен. Мне-то нравится эта «ненормальность». Все повествование Кафки построено на отклонении от стандарта - и это привлекает: на наших глазах устанавливаются новые законы литературы: литературы 20 века.

 

Эпизод с девушкой выламывается во вставную новеллу.

Так суд становится настоящим домом К.: именно тут и имитируются все человеческие чувства.

Или могло быть иначе?

 

Глава четвертая. ПОДРУГА ФРОЙЛЯЙН БЮРСТНЕР.

 

В своей квартире К. сердечен. После кошмаров суда эта обычная жизнь кажется привлекательной.

 

«Да, это так, - сказала фройляйн Монтаг. - Или, вернее, все это вовсе не так». Фраза относится ко всему стилю Кафки.

Эта сцена, как и все начало этой главы, как-то мило затянуты. Им нет конца, но читателю этого и хочется!

 

Montag = понедельник.

Но как Монтаг подготовила столь большую речь? Почему его персонажи столь бесконечно речисты? В жизни таких людей довольно мало.

 

«Вошел капитан Ланц».

Действие развивается, что очень приятно.

 

«Фройляйн Бюрстнер просто жалкая машинисточка». К. преследуется судом, но сам-то он не просто ухаживает за женщинами, но преследует их.

 

Мне вот не почувствовать, что сны Кафки – пражские. ​​ Они более вообще славянские.

В «Процессе» меньше сна, чем в «Замке»: повествование более сухо, более подчинено общим законам наррации.

 

Глава пятая. ЭКЗЕКУТОР.

 

Ритм глав заметно участился.

 

«Те двое закричали: - Ах, сударь! Нас сейчас высекут, потому что ты пожаловался на нас следователю!». Это происходит на работе у К.!

 

«Но уж так повелось, что белье достается стражам». Этот мир совсем рядом, и в нем - свои законы.

 

Явленность насилия, его суровая убедительность ​​ играют огромную роль. Теперь К. уже не может сомневаться, что суд - есть, что происходящее с ним не случайно.

 

«Да я их и не считаю виновными, виновата вся ​​ организация».

Но это нам слишком знакомо! Разве какой-нибудь ОГПУ-шник 30-ых считал себя виноватым? Ужас коллективной ответственности.

 

«А внизу у входа в банк ждет моя невеста, мне так стыдно, так ужасно стыдно!».

Эти детали сопровождают все повествование Кафки и придают ему необыкновенную живость.

Меня восхищает социальная мотивированность К. Как социальную единицу, мы чувствуем его прекрасно.

 

Через сутки - та же сцена в том же месте!

«И снова стражи застонали, закричали: «Сударь!» Но К. тут же захлопнул дверь».

Эффект остановившегося времени.

 

Градация страхов у Кафки. Вот человека пытают, но автор при этом – в железной маске: мы не понимаем, что он чувствует.

Ну, мол, пытают, так пытают; дело обыденное.

А могли бы поить вином.

 

До сих пор в романе нет темных мест, и это, конечно, - достижение.

А то стал читать его дневник – сплошной ребус.

Не менее закрыто, чем дневники Чайковского. ​​ «Летания с Назаром в голом виде» - только мелькнуло, а остальное – штрихи.

Непонятные штрихи.

В дневнике надо добиться ясности уже не для себя: для читателя.

А то лучше вовсе его не вести.

 

И я, и Кафка живем на обломках крушений.

Кафка – естественный персонаж романа Музиля «Человек без свойств».

 

Кафка развивает не метафору, но разматывает кошмар.

 

Что-то в немецком языке Кафки говорит, что ​​ он недостаточно образован, что он не так ​​ широк в литературе, как это необходимо для его кошмаров.

Да!

Его кошмарам не хватает воздуха, этакой сжатости, как у Беккета.

А может, и тщательности, как у Бодлера?!

 

Почему Кафка все-таки, вопреки ему самому, обращен в будущее?

Загадка.

 

Кафка умер прежде, чем его самопознание доросло до рацио.

Он не понимал, что он пишет.

Это-то и бесценно!

Как и я еще не понимаю.

Увы, писатели мудреют поздно.

Кафка и – имперское сознание.

Ведь он – подданный империи.

Как я, он чувствовал удушающее давление Австро-Венгрии.

Но почему только плохое?!

Была и великая австрийская культура.

 

В Праге Кафка ухватил, отразил провинциальные черты.

 

Он часто пишет: «Мой испорченный желудок».

Часто жалкие, детские ковырянья в себе.

А как без этого любому человеку?

 

Март

 

1 «Чувства» les sentiments Французской Академии о трагикомедии «Сид». ​​ Так свои собратья сражались с Корнелем.

 

Неприятный текст из юности: «Тысяча способов умереть».

Куда деть эти материалы?

 

2  ​​​​ Мамардашвили

 

ЛЕКЦИЯ 16

 

3.11.1984 Пруст:

 

- ​​ «Вот это «между», – когда читаешь Пруста, то возникает такое ощущение, что есть какая-то громадная вращающаяся туманность, в которой все время разными ликами поворачиваются к тебе одни и те же вещи, перекрещиваясь одна с другой, вещи, то замкнутые относительно одна другой, то доносящие свет одна до другой путем вспышки непроизвольного воспоминания.

Скажем, мир Венеции Пруста доносится до мира Пруста, идущего на светский раут к Германтам, вспышкой непроизвольного воспоминания. Эти миры находятся в этой вращающейся туманности, поворачиваясь разными сторонами, они некоммуникабельны друг с другом и в то же время иногда, так сказать, перемигиваются какими-то связями. Одна из этих связей – непроизвольное воспоминание, другая связь – встречи.

Ну, скажем, расшифрованная встреча двух женских грудей: Марсель видит Альбертину, танцующую с Андре, и видит в этом конвенциональный ритуал и последовательность определенных физических актов, которые совершаются. Движутся ноги, руки, музыка, фигуры вращаются: девушка танцует с девушкой.

А доктор Котар бросает фразу из своего мира, фразу, которая в этом мире принесет смысл: ведь женщины именно грудью получают сенсуальное наслаждение.

Уже все было конвенционально осмыслено, то есть объяснено, – и вдруг разверзлась пропасть, и Марсель рухнул в пропасть ада лесбийской любви.

Пронзило.

Мир перемигнулся.

Это – понятая встреча. А есть встречи непонятые, вроде той, о которой я говорил: я вошел в трамвай, и молодой человек уступил мне место, а он, оказывается, участник моей жизни, а я этого не знаю. Это и есть один из ликов вращающейся туманности.

 

Или:

Марсель сначала видит в Шарлю надменного аристократа, который обдает его презрительным взглядом, а потом в этом взгляде читает гомосексуалиста, рассматривающего молодых людей. Повернулся лик. В романе чудовищное число таких переплетений и поворотов лика.

 

3 ​​ Только сейчас вырисовывается природа боли, что так долго мучила меня: ужас жизни предстал весомо и ясно. ​​ И материалы к моему рассказу «Тысяча способов умереть» можно обрабатывать именно под эту концепцию, только под нее. Это понимание пришло вместе с первыми признаками физической немощи.

 

Статьи Волошина.

 

В «Жуане» накарябал 15 страниц.

Отец и сын едут к сумасшедшей матери.

 

4 ​​ Особенно в начале весны прежде бродил целыми днями: чтоб избавиться от головных болей.

 

Прокл

 

Первоосновы теологии:

 

Все первично движущее само себя способно возвращаться к самому себе.

 

Написать бы о зарождении христианства из этих мыслей!

 

Ида помогла мне обрести хорошую античную библиотечку.

 

Gregorii Episcopi Turonensis. Historiarum libri decem. Григорий Турский. Десять книг по истории франков. Билинва: латинско-немецкий.

Берлин. Два белых тома.

Параллельный – немецкий.

 

7 «Маленький герой» Достоевского.

 

«Вмиг в голове у меня загорелась идея... да, впрочем, это был только миг... Я возмутился... Да так, что мне вдруг захотелось срезать наповал всех врагов моих».

А дальше?

Еще штамп.

«Сердце мое замирало и билось, словно пташка, попавшая в лапки кудрявого, деревенского мальчугана».

 

8 ​​ «Записки из подполья»: ​​ «хотеть по календарю».

 

«Сделаться насекомым».

Заезд в Кафку?

Рильке: ​​ «… ein Dauerndes, ein Naechsthoeheres: ein Ding. ​​ Длящееся, близко-более-высокое:  ​​​​ Вещь».

 

9  ​​ ​​​​ Юрий Анненский: об обилии людей в 20-30ые, похожих на Горького.

 

«Эмиль» Руссо – в моей библиотеке.

В начале романа пишется:

- ​​ «Все, что из рук Бога, - хорошо, - но все, чего касаются руки человека, деградирует».

Эти слова необычайно задели воображение одного ребенка: Льва Толстого.

 

10 ​​ Буало «Искусство поэзии».

 

Гете, 1817. Statt laute Freude...

Почему он не заметил Клейста? Всю жизнь не могу ему этого простить.

 

11 Буало. «Craignez-vous… Боитесь критики публики? Будьте для самого себя суровым критиком. Невежество всегда ​​ готово восхищаться».

 

12  ​​ ​​​​ Жильберта! ​​ 

Откуда она у Пруста в его эпопее?

 

Пруст

 

«Семейный врач – Котар – ввел Марселя в дом Сванов, которых, впрочем, его родители считали откровенными спесивцами и людьми с сомнительной репутацией ((в фильме Шлендорфа Сван слишком уж сомнителен)).

Сван был, действительно честолюбив и стремился всеми силами пробиться из буржуазной среды в высший свет. Он бесконечно восхищался своей женой Одеттой, и пределом его желаний был салон герцогини Германтской для нее и для их дочери Жильберты.

В Жильберту, кстати говоря, и не замедлил влюбиться Марсель».

 

Пруст и описывает, как Марсель ждет взаимности.

 

Сваны.

«Mon ​​ grand-pere murmurait : «Ce pauvre Swann,

quel rôle ils lui font jouer : on le fait partir pour qu'elle reste seule avec son Charlus… мой дедушка шепнул: «Этот несчастный Сван…».

 

Для меня Пруст остается источником вдохновения.

Надо слить чтение его эпопеи со своей жизнью – и тогда Пруст станет близким.

Тогда есть шансы его понять.

Это и есть мой случай.

Второй ​​ дневник Жуана.

 

Наша эпоха: всплыл Аверченко. ​​ Что ж, это справедливо.  ​​​​ Читают хорошие артисты.

 

13  ​​ ​​​​ Только кажется, что проза Милорада Павича вовсе лишена психологизма.

Нет, и он стоит пред Богом.

Почему так мне скучно?

Разве я не вижу, что этот человек талантлив?

Вижу, и вижу ясно.

 

Вчера написал до безумия много: в общий дневник – 13, в дневник искусства – 10, а «Жуана» - 8.

 

15  ​​ ​​​​ «Кафка» Рыбчинского.

Почему лицо писателя смыто?

Получился фильм об интерьерах.

Персонажи слишком упакованы, не раскрываются.

Все же ​​ Рыбчинский дает почувствовать напряжение писательской мысли.

Да,  ​​​​ он заставляет думать о Кафке, но не раскрывает его.

Спасибо и на этом.

 

Красота природы нежно покоряет: много уже искушенной белизны.

 

Пруст: вторая часть: Бальбек, девушки на берегу моря.

 

16 ​​ Олеша:

 

Какой-то лакированный угол \\мебели\\ однажды буквально укусил меня.

 

Очень много, с увлечением пишу на итальянском.

Конечно!

Разве мои дневники были бы столь огромны, веди их на русском?

Нет, только иностранные языки позволяют писать так много: я почему-то не столь остро чувствую физические нагрузки, когда пишу на иностранном.

 

Честно сказать, у меня просто нет сил писать в дневники на русском: столь большая нагрузка в работе над «Жуаном».

 

17 ​​ Сюжет «Трагика» Чехова:

«Муж Маши хочет бежать от нее с труппой. Она узнает адрес труппы, изменяет мужу ради денег на билет – и находит мужа».

Таковы все сюжеты Чехова: ​​ не только очень жизненны, но и очень интересны.

 

Пруст, как Набоков, - «лабиринтен», - но у Пруста больше выходов на искусство, больше самого воздуха искусства. У Пруста еще нет ужаса жизни. А как мне писать после газовых камер?

 

Невразумительное письмо от Блохи.

Лучше б его не было.

 

18  ​​ ​​​​ Джон Ди.

Инохийский язык, ангельские разговоры.

 

Почему-то, когда кружится голова, я могу вести дневник только ​​ на немецком.

 

Дрожит ресница! ​​ Уж не думаю, что это имеет историческое значение, как дрожание икры Наполеона. ​​ Тут Толстой меня поразил.

 

19  ​​ ​​​​ ТКК (телеканал Культура): ​​ Ольга Брик и Маяковский.

Событие!

Русской культуре нужны свои женщины-вамп, так что Брик обречена быть популярной.

Этот миф разворачивается на наших глазах.

 

«Зависть» Олеши говорит об обществе, в котором ясно растет ужас.

Олеша еще играет, но вот-вот ему покажут кулак.

«Анечку можно выдавливать как ливерную колбасу».

 

Поразительно, что все семь моих дневников развиваются. Не ожидал. ​​ Неужели я так угадал себя?

 

20 ​​ Читая  ​​ ​​​​ «Литературный путеводитель Франции. Guide litteraire de France»,  ​​​​ я заметил, что центр Парижа переполнен людьми, которых я люблю: Пруст, Бодлер и др.

 

Гете, 16 февраля 1818: So wandelt hin...

 

На берегу, залитом солнцем. «Зона» Аполлинера.

Освежающая боль стиха.

 

21 ​​ Ульрих - сестре: Wir leben in einer Zeit...

О чистоте.

ЧБС. 2.31 Агата как бы все потеряла.

 

24  ​​ ​​​​ Все дни – работа над «Жуаном».

 

Все-таки объединяет нас всех именно Пушкин.

 

В «Шведской спичке» Чехов смеется над жанром детектива.

Он то халтурит (работает по одним и тем же схемам), то вот так делает открытия.

«В передней юркнула маленькая мужская фигурка ​​ с большой лысиной и в коричневом сюртуке, в калошах вместо сапог, и прошуршала, как мышь».

«Мужская» - пол обозначен.

И что дальше?

Крохотун с огромной лысиной.

Еще и «как мышь»!

 

25 ​​ «Пармская обитель» Стендаля. En arrivant au chateau...

Затянуто невероятно.

 

Агата в отчаянии у могилы поэта. Ulrich war die Schwelle…

 

Проперций.

 

26 ​​ Письмо Хоманну, дортмунскому юристу.

 

«Море» Чехова.

Вуайеризм чистой воды.

 

Написал и Франсуазе Том, столь подчеркивавшей разность наших социальных положений (профессор Сорбонны и – говешка).

Конечно, мне очень неприятно писать об Иде, но я должен это сделать.

 

27  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Овидий. Баллады-послания. Сабашников. 1913.

 

«Соперники христианства» Зелинского. ​​ СПб. 1910.

 

Зелинский. Древне-греческая литература эпохи независимости. ​​ Петроград. 1920.

 

Песочинский. Краткие сведения по римским древностям. СПб, 1914.

 

28  ​​​​ В Москве с антологией французской поэзии.

 

Я ​​ бесконечно обязан Кудряшову за то, что он хотя бы на миг подарил мне ощущение артистической среды.

Наверно, оно больше не вернется, но я буду его помнить.

Почему из всей толпы встреченных мною «деятелей искусства» больше никому такое не пришло в голову?

​​ 

Иду по Москве в каком-то бреду, заливает пот – и уже не вырваться из этого экстаза.

В этих ужасах и восторгах скитаний я прощаюсь с юностью.

Может быть, я был бы благодарен человеку, кто бы в такой момент, на самом взлете, выстрелил в меня.

 

29  ​​​​ «Записки из подполья» Достоевского.

«Я человек больной…».

 

30 ​​ Разброс по главкам материалов к «Воспоминаниям бывшей жены Жуана».

 

Гейне «Мое сердце печально. Mein Herz ist traurig...».

В этом стихе ужас претворяется в действие - и потому я так давно люблю его. Вот так поговорить с ужасом - и он уйдет.

 

31  ​​​​ Жакет. Я силой купил его в 1976 (Галя, первая жена, надеялась, что все, именно все заработанные деньги буду отдавать ей), но через пару лет его унес Вова: ему показалось, что я должен заплатить ему за его проводку в моей комнате. ​​ Как потрясают эти факты через годы!

Но Галя даже не поняла, что такое ведет в к разрыву. Почему именно в браке со мной она стала деградировать? Моя вина?

 

Я расписал этот конфликт ​​ на французском: на пяти страницах, - но сюда несу только выжимку.

Вот у меня не стало жакета - и я взял пальто с помойки.

Правда, я не знал, что оно - с помойки: его мне подарил мой сосед, бывший вор Толя.

 

-=

 

Продолжение ​​ работы над романом Франца Кафки ​​ «Процесс».

 

Глава шестая. ДЯДЯ. ЛЕНИ

 

- ​​ «-Теперь я догадываюсь, о чем ты, - покорно сказал К. - Видимо, ты слыхал о моем процессе».

Расширение процесса.

 

«Но мне могут запретить выезд, - сказал К.». Идея побега от процесса. Сам процесс уже давно стал психологическим состоянием К.

 

Приход к адвокату подчеркнуто бытовой. Кафка не скупится на бытовые детали, как бы забывая, что роман должен двигаться.

 

«Девушка все еще стояла со свечой у двери; насколько можно было судить по ее мимолетным взглядам, она обращала больше внимания на К., чем на дядю».

К. рожден для любви! Разве не к этому взывает Кафка?

Думаю, что нет. Автор просто пошучивает.

 

​​ «При Лени ты можешь говорить все, - сказал адвокат».

Опять этот же тип женщины, обслуживающей сразу многих мужчин. Если не реально, то потенциально.

Или это клокочущая масса женской и просто человеческой души, всегда переполненной желаниями? Так в «Улиссе» Молли много говорит о мужчинах, но реально мы не знаем, изменила ли она на самом деле.

 

Оказывается, процесс К. - «самый ​​ выдающийся»! Читатель и не заметил, как процесс расширился чуть не на весь мир.

 

И вот - поразительный прием Кафки: в действии появляется некое существо:

- «Но там действительно что-то зашевелилось. Тут дядя поднял свечу, и они увидели небольшой столик и сидящего за ним пожилого господина. Должно быть, он там сидел, не дыша, и потому так долго оставался незамеченным. Теперь он неторопливо поднялся, явно недовольный тем, что на него обратили внимание. Он зашевелил руками, похожими на короткие крылья».

Изумительные краски. Как они меня потрясли лет семнадцать назад, когда я только начал читать Кафку!

И это не кто-нибудь, а господин директор канцелярии!

 

«К. спокойно наблюдал за происходящим, потому что на него никто не обращал внимания».

Важная деталь! Сам подсудимый затерялся в своем процессе! Суду все равно, кого он засудит. Машине все равно, кого она задавит.

 

Интимная сцена с Лени.

Описание картины. «Может быть, это и есть мой судья, - сказал К.».

 

«В ответ на эти слова К. только обнял Лени и притянул к себе, а она молча положила голову ему на плечо».

Такого не бывает!

 

«При первой же возможности сознайтесь».

Но самооговор - это же преступление. Или Лени - олицетворение легкомыслия?

 

«Поцелуй Лени на лету коснулся его спины, когда он уходил. Выйдя за ворота дома».

Столь резкие переходы! Может, в них гениальность? Разве не стоило начать новую главу?

 

Глава седьмая. АДВОКАТ. ФАБРИКАНТ. ХУДОЖНИК.

 

«Мысль о процессе уже не покидала его».

К. более не принадлежит себе.

Образ суда разрабатывается далее.

 

«Все судебные документы, особенно обвинительный акт, ни обвиняемому, ни его защитнику недоступны».

 

Адвокатская комната. Надо, чтоб в дырку в полу попадала нога!

 

«Все судопроизводство является тайной не только для общественности, но и для самого обвиняемого».

Как у Кафки мог возникнуть такой образ?

 

«Чиновникам не хватает связи с населением».

Глупо.

 

«Препятствия, непреодолимые по самой своей природе».

Путаный кусок. Тут Кафка напустил какой-то математики в простой житейский ужас. Он пустился разрабатывать тему, но получилось непонятно.

Стоит признаться, что сейчас этот текст раскрылся мне куда больше, чем раньше. А экранизация Уэллеса просто убила всякое ​​ понимание!

 

Мысль изреченная есть ложь! - сказал Тютчев. Так и книжные образы стали жалкой ложью в фильме прославленного режиссера.

 

«Чиновники ​​ имеют право заниматься только той частью дела, какая выделена для них законом». Закон! Нечто темное ​​ и страшное, что довлеет над жизнью.

 

Сизифов труд: старичок сбрасывает адвокатов с лестницы.

Все бы хорошо, но действие стоит.

Мне-то как раз нравится, когда действие буксует и автор тонет в каких-то своих теориях. Этого так много у Достоевского!

 

«Суд - этот грандиозный организм - всегда находится, так сказать, в неустойчивом равновесии».

Уже надоело. Кафке важно разрабатывать свою метафизику, свою схоластику. Каково читателю!

 

«Единственное, что тебе остается, это какая-то внутренняя самозащита».

Это же дневник! По жанру это не вписывается в роман «Процесс».

 

«Дело ведется в недоступных судебных органах».

 

«Наступало полное молчание. Адвокат пил чай, К. пожимал руку Лени, а Лени иногда осмеливалась нежно поглаживать К. по голове».

Наконец-то словоизвержение прервано живым жестом.

«Словом, у него уже не было выбора, принимать или не принимать этот процесс, он попал в самую гущу и должен был защищаться».

 

«Составление ходатайства представило для него непреодолимые трудности».

К. хочет выстроить ​​ свою стратегию выживания.

 

«Правда, ходатайство потребует долгой, почти бесконечной работы».

Начинаются обычные самокопания, в которых все и тонет. Тут нет иронии, а потому нет и дыхания искусства.

 

Суд предстает работой, с которой не справиться физически.

«Даже при самом стойком характере человек мог прийти к мысли, что такую бумагу вообще составить невозможно».

«Бумага» - это обычное ходатайство!

 

«Придется описать всю свою жизнь».

Так ходатайство предстает сложнейшим литературным произведением. Да и кому - такое прошение? Уж не самому ли Богу?

Много написано о корявости стиля Достоевского!

Но Кафка тут явно не отстает.

 

«Когда же фабрикант, наконец, поймет, что все его разглагольствования бесполезны».

Мы видим, что К. уже не профессионал, суд выбил его из работы.

Важное место! К. окончательно вылетает с привычной орбиты в никуда.

Мне нравится, что Кафка постоянно удивляет самого себя. Я уж не говорю о внимательном читателе!

 

Даже рядом с героями Достоевского персонажи Кафки кажутся социально неполноценными: их отношения с людьми, мягко говоря, странны.

И теперь К. все не может вырваться из своего сна.

Фактически действие уничтожено. Внешне оно как бы движется, но не вперед, а «туда-сюда». Обаяние Кафки в том, что воссоздается ритм и движение нашей реальной жизни.

 

«Там его процесс идет полным ходом, там, наверху, на чердаке, судейские чиновники сидят над актами этого процесса, а он должен заниматься делами банка? Не похоже ли это на пытку, не с ведома ли суда в связи с процессом его подвергают этой пытке?». ​​ 

Неожиданный душераздирающий вывод.

 

«И все-таки, не зайдете ли вы к Титорелли?».

Не окажется ли пустоватым это расширение процесса за счет художника?

Tito Тит (к примеру, Ливий). Re - царь. L - суффикс. I - окончание ​​ единственого числа мужского рода. Вот и получатся «Титорелли». Итак, Кафка выбрал итальянистое имя. Не очень ​​ долго думал. Думаю, от «Тинторетто».

Эта глава слишком затянута. Пора бы ее кончить.

 

«Эта окраина была еще беднее той: мрачные дома...». С чем же связано это укрупнение глав? Зачем им такие размеры? По ритму романа глав должно быть больше.

«Из соседней квартиры выбежала стайка маленьких девочек».

Разве девочки бывают иными, ​​ немаленькими? Развития действия давно нет, все давно обречено - и эти девочки кажутся «очень» живыми в затхлом повествовании.

Или К. не хватает мимолетных связей?

 

«Смесь какого-то ребячества и распутства».

У девочек?! Эвон, какое пересечение с «Лолитой» Набокова. Одна нимфетка - еще можно понять, - но чтобы стая?! Невероятно.

Кафка поставил вопрос, на который не ответил! Сначала «распутство» и «горбунья», а потом - ничего. Как бы ускользающая реальность.

 

Художник - огромная вставная новелла. Повествование постоянно расплывается.

Я понимаю, почему сам Кафка был так недоволен своими опусами: настолько они бесформенны.

 

«Дышать было трудно, видно, комната давно не проветривалась».

Непременно физические условия очень неудобны, если не невыносимы. Но сама эта невыносимость довольно однообразна.

 

«Но ведь это неудобно и вредно. - О нет! - сказал художник, словно защищая такое устройство

окна. - Благодаря тому, что оно не открывается, это простое стекло лучше держит тепло, чем двойные рамы. А если мне захочется проветрить - правда, это не очень нужно, тут через все щели идет воздух, - то можно открыть дверь или даже обе двери».

 

«Одно казалось неясным, несмотря на его решительный тон: говорит ли он это от убежденности или от равнодушия».

Все персонажи Кафки «прогоняются» через одну схему. Но и для художника есть что-то новое!

 

«Где-то, буквально на пустом месте, судьи находят тягчайшую вину и вытаскивают ее на свет». Читателю кажется, эти слова К. уже произносились.

 

Этот персонаж отличается прямолинейностью. Мы мало понимаем в этом художнике. Очередная схема?

 

Как связаны девочки и художник? Мы видим только картинку, а того, что за ней, не понимаем.

Но Кафке и не нужно понимания!

 

«Эти девчонки тоже имеют отношение к суду».

Суд охватывает весь мир! Можно списать и на ​​ безумие художника, но больше отдает прямолинейностью.

 

«Не действуют только те доказательства, которые излагаются непосредственно перед самим судом, - сказал художник и поднял указательный палец, словно К. упустил очень тонкий оттенок. - Однако все оборачивается совершенно иначе, когда пробуешь действовать за пределами официального суда, скажем в совещательных комнатах, в коридорах или, к примеру, даже тут, в ателье».

Но ведь это уже ​​ сказано!!

 

«Гораздо более убедительными».

Это с какой стати? Это не должно убедить К.

«Тем самым художник тоже включался в компанию помощников, которых К. постепенно собирал вокруг себя».

Может, роман об этом? Кажется, сам автор в этом не уверен.

 

«Есть три возможности: полное оправдание, оправдание мнимое и волокита».

Теперь философствует художник.

 

Особенно эта сцена с художником кричит о своей бесформенности - и неоформленности, несделанности всего романа.

Так повествование легко вытащить в бесконечность, сделать вовсе нечитабельным и - какой парадокс! - достоверным.

 

«О старых судебных процессах сохранились только легенды».

Легенда правит миром? Ели б Кафка прямо сказал, что миром правит насилие! А то он будто не понимает, что от него ждут.

 

Кажется, Кафка не понимает, что приписывает художнику некую душную сексуальность. Он связывает извращение с отсутствием воздуха, но нет намека на определенность этой связи.

 

«Значит, я буду свободен? - сказал К. с некоторым недоверием.

- Да, - сказал художник, - но, конечно, это только мнимая свобода, точнее говоря, свобода временная». Надоело.

 

Документы превращаются в персонажей, но это стоит подать определенней.

«Документы, как этого требует непрерывная канцелярская деятельность, пересылаются в высшие инстанции, потом возвращаются обратно в низшие - ​​ и ходят туда и обратно, из инстанции в инстанцию, как маятник, то с большим, то с меньшим размахом, то с большими, то с меньшими остановками.

Эти пути неисповедимы».

 

«За вторым оправданием следует второй арест, за третьим оправданием - третий арест и так далее». Казуистика.

 

Анализ понятия «волокиты»? Скучно. Так у Кафки идея романа куда больше ее воплощения.

 

«Тут одни степные пейзажи, я писал много степных пейзажей».

Тут бы К. должен догадаться, что перед ним - сумасшедший.

 

Коридор. Это уже было!

 

Вот кончается седьмая глава, а с ней роман окончательно превратился в бесформенный, расплывчатый сон.

 

Апрель

 

1  ​​ ​​​​ Со дня рождения Гоголя - 190.

Обещают опубликовать его полное собрание сочинений.

Интересна идея Гоголя «завести журнал, где записывать свои неприятности».

Только сейчас печатают молитвы Гоголя.

 

Зощенко:

- Блекота и слабое развитие техники.

 

Почему-то у Ильи Эренбурга мнения о литераторах верные, но какие-то житейские, приземленные.

 

2  ​​​​ Блок:

 

В огне и холоде тревог –

Так жизнь пройдет…

Запомним оба, что встретиться судил нам бог

В час искупительный – у гроба.

 

Какие тревожные строчки, и они словно б сочинены мной: так часто вспоминаются.

Или зарисовка:

 

Ты сел на белого коня

И щеки жег осенний холод.

 

Мне эта поэзия очень нравится напряженностью.

Рядом с Блоком видно, что Гете часто любуется собой, - а это противно.

 

4 ​​ Перепахал «Жуана», но ​​ ощущение, что актуальность романа уходит: сексуальность теряет свою силу.

Скорее, она просто стала товаром, как и все на свете.

 

Статья «Стоимость в плену у идеологии».

 

5 ​​ DW:  ​​​​ стихи Гете.

Очень вовремя!

 

«Печальные сновидения aegri somnia» Верлена.

 

«Искусство поэзии» Горация.  ​​ ​​​​ Credite, Pisones…

6  ​​​​ «Жуан»: ​​ «Речь в Академии».

 

Россия сейчас: 12 тысяч изданий.

 

Сокращение субсидирования пушкинианы: меньше новых научных открытий.

 

7 ​​ Проперций, 17, элегия. Illic si qua…

 

Надо различать людей не на классы, а на «природность» и ​​ «неприродность».

Олеша – человек природы.

Он ущербен – в обществе.

Та же история – с Прустом: он социабелен только внешне.

И Пруст, и Олеша еще не предвидят, что ущербность станет общей.

Тем и велики Достоевский, Джойс и Музиль, что они уже объективно выводят современного человека.

 

8  ​​​​ Дети играли пред самым окном, но они не мешали мне писать.

Их как бы не было.

Но хорошо ли это?

Я ведь перестал видеть в них людей, но только – шумящие устройства.

Они меня заставили поверить, что они – не люди.

 

«Жуан»: речь проституткам.

 

Фаддей Булгарин: первая русская частная газета.

«Северная пчела».

Литературный центр эпохи, ​​ хоть и низкий журналист.

Чем ниже человек, тем проще ему стать центром.

 

Ронсар. Voire si fort qu'en peau...

 

9 ​​ Петер Хандке протестует против бомбардировки Югославии.

 

Гете. Der Ost hat sie...

 

Пруст: Car un desir nous semble...

Игра желания.

 

Я слышу плач сына - и почему-то инстинктивно пишу.

Слово б прячусь за творчество.

 

10 ​​ День рождения Набокова.

Подлинное открытие писателя не сделало его популярным.

Только в очень узком кругу.

Если б у него хотя бы была слава Кафки!

Теперь, чтоб любили, мало быть своим.

 

Что такое «аншлюс братишек»?

Возможный союз России, Белоруссии и Сербии.

Что за сны такие?

 

11  ​​​​ Пасха, а работаю над «Жуаном».

Неприятно.

 

Вот я начал дневник искусства, но не уверен, что не запутаюсь в дневниках: раз в жизни не разделяю жизнь и искусство, то не стоило б этого делать и в дневниках.

С другой стороны, общий дневник так разросся, что с ужасом думаю, что же с ним делать.

Нет ни малейших шансов, что у меня хватит сил обработать столь большую лавину материала.

 

Достоевский, «Зимние заметки о летних впечатлениях»:

- «Многие из ощущений наших, в переводе на обыкновенный язык, покажутся совершенно неправдоподобными».

Слишком очевидно.

Наше воображение легко доказывает нам, что мы - монстры.

 

12 ​​ Достоевский, «Зимние заметки о летних впечатлениях»:

- ​​ «Вся эта заказная и приказанная Европа удивительно как удобно уживалась у нас тогда ((в 18 веке при Петре)), начиная с Петербурга - самого фантастического города».

Спорно и непонятно.

 

Гораций. «Об искусстве».

Continget dabiturque...

 

13  ​​ ​​​​ Шкловский:

 

«Стихи Мандельштама – это прекрасная ваза, разбитая и снова склеенная».

 

Поэт с его чувством конца переиначивал классическую традицию, «склеивал» эпоху.

Он клеил или Бог?

 

Написать бы роман о математике 17 века.

Блез Паскаль.

 

14  ​​ ​​​​ «Предисловие к «Кромвелю»« Гюго.

Пышно, но и талантливо.

Сыплет знаниями, смешивает жанры.

Но внутренних эстетических открытий нет.

Значит, не гений.

А французы любят его величать именно так.

 

«Жуан»: речь горнякам.

 

15 ​​ Такая идея биографического рассказа: будто я берусь доказать непрерывность континуума.

Тут-то я и натыкаюсь на идею вполне упорядоченного множества.

Сразу делаю наброски возможной биографии.

 

«20 поэм» Пабло Неруды. ​​ 

«Abeja blanca zumbas… белая пчела жужжит».

Странно, но уже в 70-ые я понимал этот стих: настолько он прозрачен.

 

16  ​​​​ Кажется, приближается время, когда мне придется находить свое призвание в реальной жизни.

Люда признается, что устала ждать.

 

17  ​​​​ Опять «Мальте» Рильке.

Да, мне трудно совместить его с романом Музиля.

 

19 ​​ Маркиз de Saint Loup-en-Bray. ​​ Пруст описывает, как всплывает гомосексуальность. Ses yeux, de l'un desquels...

 

20 ​​ Гете - 250 лет.

 

Немцы его ставят близко Пушкину.

Я обожаю их обоих.

 

Я пишу, чтоб добраться до истинного меня самого.

Ведь то, что я представляю собой в реальной жизни, меня же и ужасает.

Тем более, думаю, это шокирует людей, что живут вокруг меня.

Дайте мне меня самого!

Но хорошего, а не скотину.

- Да я же только этим и занимаюсь, - отвечает литература.

Она – отвечает.

Только она.

А все прочее молчит.

И нет надежды, что оно заговорит.

 

Я жду, что тут поможет мне вера и церковь, но они – не помогают.

Может, и не хотят помочь?

 

Сам Текст зовет меня и требует:

- Пиши.

 

21 ​​ Бальзак:

 

«У моей «Человеческой комедии» есть ​​ своя география, своя генеалогия, свои семьи...».

 

Меня, конечно, ужасает такое рацио, - но все опусы Бальзака будут экранизированы: в них есть событийное, драматическое ядро.

 

«Клавдий» ​​ Грэйвса.

 

«Цезарь» Дюма.

 

Материал к «Множеству».

 

22 ​​ День рождения Набокова и – Ленина.

Писателю пришлось свыкнуться с таким соседством.

Сам Набоков считал день рождения 23 апреля: ​​ тот же день, что и у Шекспира.

 

Открытие Набоковских чтений в Питере.

Набоков красив своей мощью, своим ужасом.

Он смотрит в нас.

 

Реальность часто предстает невыносимой.

Я словно б увязаю в болоте и судорожно пытаюсь из него выбраться.

 

Григорий Турский. ​​ Credo Christum hunc…

Noster vero finis…

 

Турский: ​​ Бог дунул Адаму в лицо…

 

Апокриф: ​​ Сатана наделал дыр в человеке, чтобы он болел…

 

Ронсар. ​​ Il ​​ vaux mieux, Jamin…

 

23  ​​​​ Мне почему-то не примириться с рацио Набокова.

Может, потому, что оно покоится на самом жалком язычестве.

Он продавливает свою личность ​​ с какой-то грубой и вовсе не интеллигентной ​​ настойчивостью.

 

24 ​​ Вот и показались зеленые листья.

«Эти зеленые клейкие листочки» Достоевского.

 

Фету ужасно все государственное.

Такой неприязни нет у Пушкина.

Гармоничная натура!

Фет – на преодолении ужаса, а Пушкин – на открытии гармонии в себе и в мире.

 

Басни Кантемира.

 

А что помню из альма-матер?

Герценберг и Гаврилов.

Сияют в башке, как ясные солнышки.

Какой восторг общаться с талантливым человеком!

Сейчас только Кудряшов напоминает об этом.

Думаю, и моя жена талантлива, но она слишком мало ценит свой талант, чтоб быть талантливой по-настоящему.

 

Комментарии к «Юлию Цезарю». Липсие Lipsiae. 1856. ​​ Gallia est omnia divisa...

 

25  ​​ ​​ ​​​​ Пелевин. Поколение «П».

Прозаичная проза.

Впервые ​​ сказано то, что лежит на поверхности.

Другое дело, что это просто перечеркивает предыдущую литературу.

 

Не регистрирую все этапы переделки «Жуана»: так не люблю мой роман.

Скоро кончу «Жуана» и возьму с собой в Питер материалы для «Романа в письмах».

 

26 ​​ Наконец-то читаю «Воспитание чувств» с полной отдачей. Флобер.

 

Фет:

- «Вполне ​​ разоблаченная ночь».

О чем это?

 

Гете, 1816, «Идиллия Тышбайна»: In dem lieblichste Gewirre...

 

«Лора» Ронсара. Je voudroy...

 

Овидий, Тристии, 3-ья книга: Missus in hanc...

 

27 ​​ Фредерик возле окон мадам Арну. La solitude se rouvrait...

 

Фет, 1854:

 

Я помню, отроком я был еще;  пора

Была туманная, сирень в слезах дрожала...

 

Простая, чуть не примитивная стилизация, но у Фета она непременно со вкусом.

Часто Фет вибрирует на грани безумия – и это особенно интересно.

 

Герметичность Набокова.

 

28  ​​ ​​​​ Золя:

- «Мы, романисты, - судьи знаний людей и их страстей».

Книга о Вере Слоним-Набоковой. Умерла в 1991.

 

29  ​​ ​​​​ «Нетерпение» Гете, 1823.

 

Доносятся дикие слухи о насилии в классе Олега.

Но почему? Люда встретилась с учительницей ​​ литературы.

Эта возвышенная, умная, молодая женщина рассказала, как ей трудно работать.

- Весь класс не хочет учиться, - сказала она. - Я говорю, а они молчат.

 

Гораций, O fons Bandusiae...

 

30 ​​ Переработка «Жуана» заканчивается.

 

Третий том ПСС Чехова.

«Драма на охоте».

Так легко мастер касается ужаса жизни!

 

Чехов, 1884: «трахнуть за галстук».

 

С каким вкусом Чехов раскачивает свой стиль!

 

«Воспитание чувств», ​​ 1. 6 -  ​​​​ Фредерик узнает, что он беден.

 

Продолжение ​​ работы над романом Франца Кафки ​​ «Процесс».

 

Глава восьмая. КОММЕРСАНТ БЛОК. ОТКАЗ АДВОКАТУ.

 

«Если же адвокат будет сидеть перед К. и отказ явится для него неожиданностью».

С ума сойти!

Теперь такая же тягомотина с адвокатом! Спаси боже. ​​ 

 

Измена Лени с Блоком. И что? Женщина процесса? Ей не устоять перед мужчиной, у которого процесс.

 

Связь суда с правовыми нормами. Тут развитие романа?

 

«У меня, кроме него, еще пять подпольных адвокатов».

Так выясняется, что ​​ двойник К. - этот неудавшийся бизнесмен.

 

«Есть такое суеверие, будто по лицу обвиняемого, особенно по рисунку его губ, видно, чем кончится его процесс».

То есть процесс приобретает физиологические черты.

Это интересно!

 

«Такой молодой процесс!».

Сравнение процесса с возрастом человека.

Очеловечивание процесса.

 

«Тебя любить? - подумал в первую минуту К., но сразу мелькнула мысль: ну, конечно, я ее люблю». Фраза из только что написанного романа. Но еще современней невразумительность представленной им жизни.

 

«Узенькая кровать».

Нет ли ту влияния немецкого киноэкспрессионизма? И там - узкие, перекошенные пространства. Это кино - первое впечатление моей юности.

 

«Причуда эта состоит в том, что большинство обвиняемых кажутся Лени красавцами».

Интересная форма нимфомании.

 

«Адвокат не запротестовал».

Опять бесконечная пустая говорильня! Слово б не решается судьба человека.

 

А вот Блок кричит на К.! Уже насилие. Оно и всегда было рядом, но вот вспыхнуло.

Как реагирует К.?

«К. ничего не сказал, только тупо уставился на этого обезумевшего человека».

Но откуда эта бесчувственность К.? При нем унижают Блока, - и он не видит в этом свою собственную судьбу.

 

«Да разве Блок клиент? Он собака адвоката!». Напоминает рассказ «Превращение». Но тут уже пытка, откровенное унижение!

 

Глава девятая. В соборе.

 

Новая глава, но без развития действия. Такое вот приятное отрицание воцарившейся детективности.

 

Так незаметно Кафка стал близким автором. Родство по культуре, по группе литературной крови.

 

«К. получил задание: надо было показать некоторые памятники искусства...».

Что-то славянское в его сюжетах. Такой расслабленности мало в западной литературе.

Но в любом случае: в романе слишком много отсутствия формы.

 

«Слишком велик был страх, что его больше не допустят к работе».

Жизнь К. переполнена страхами.

 

«К. хоть и не очень хорошо, но вполне достаточно владел итальянским языком, а главное, с юных лет разбирался в вопросах искусства».

Хоть поздно, но мы узнаем о К. важные вещи. Лучше поздно, чем никогда.

 

Очень понравилось начало куска с итальянцем: настолько ​​ хорошо по ритму.

Тянет на отдельную новеллу.

Но это часто у Кафки: он - более эссеист, мастер коротких, выразительных кусков.

 

«Тебя затравили! - сказала Лени».

Так вот кто все знает! Но почему и откуда? Такое может быть только во сне.

 

Рыцарь. Вестник смерти? Странно, что этот кусок романа возвышенный и как бы более искренний.

Этот кусок - искусствоведческий.

 

«Маленькая боковая кафедра из бледного голого камня».

Тут явный заезд в религиозность. К. готовится умереть в красоте; хоть и не знает об этом.

 

«Неужели сейчас начнется проповедь?».

Это черная месса по самому К.!

 

«Но не паству звал священник, призыв прозвучал отчетливо, уйти от него было некуда: - Йозеф К.!».

Боже, какой интересный ход!

 

«Ты - обвиняемый, - сказал священник совсем тихо. - Да, - сказал К., - мне об этом дали знать. - Значит, ты тот, кого я ищу, - сказал священник. - Я капеллан тюрьмы. - Вот оно что, - сказал К. - Я велел позвать тебя сюда, - сказал священник, - чтобы поговорить с тобой».

В сущности, это столь же неожиданно, сколь и великолепно.

Мотивация?

Никакой!

 

То, что церковь знает о процессе К., кажется ярким, но натянутым ходом.

 

«Покамест считается, что твоя вина доказана».

Это говорит священник!

 

Большой разговор со священником - сон.

Так К. колеблется между рацио и сном, между безумием и пониманием.

 

Притча о Законе.

 

«Взглянул на привратника, на его тяжелую шубу, на острый горбатый нос, на длинную жидкую черную монгольскую бороду».

Довольно близко к представлению европейцев об Иване Грозном.

 

«Но теперь, во тьме, он видит, что неугасимый свет струится из врат Закона».

Это и взгляд на весь роман, и философский комментарий к нему. Довольно изощренно. Запутанная игра с читателем.

 

«Правильное восприятие явления и неправильное толкование того же явления никогда полностью взаимно не исключаются».

Но священник не внес ясности! Мы только и понимаем, что ничего не понимаем.

Или Кафка не понимает сам, что речь идет ​​ о кошмаре нашей жизни, что его не втиснуть в притчу?

 

Превосходный эссеист, но части связываются слишком прихотливо. Так священник - тот же художник, но на более высоком уровне.

Мне ее связать все это в Целое.

Может, и не надо?

Мы видим, как Хаос поглощает автора, - разве это не ценно?

 

«Ложь возводится в систему».

И что? Почему брошено мимоходом?

 

Так притча ничего не прояснила. Сам К. оказался ее частью.

 

Глава десятая. КОНЕЦ

 

«Хотя его никто не предупредил о визите, он уже сидел у двери на стуле с таким видом, с каким обычно ждут гостей.

Он ​​ был ​​ весь в черном, и медленно натягивал новые черные перчатки, тесно облегавшие пальцы.

Он сразу встал и с любопытством поглядел на господ. - Значит, меня поручили вам? - спросил он».

Опять красивое эссе!

 

«В одном из освещенных окон верхнего этажа за решеткой играли маленькие дети».

Очень ​​ по-человечески.

«Может быть, они теноры, подумал он, разглядев их двойные подбородки. Ему были противны их лоснящиеся чистотой физиономии. Казалось, что буквально видишь руку, которая прочистила им углы глаз, вытерла верхнюю губу, выскребла складки на подбородке».

Очень выразительная сцена. Вдруг открываешь, что Кафка способен на неотразимый житейский ужас.

 

Фройляйн Бюрстнер, полицейские и - поля. Замечательные находки.

То, что полицейские только мелькнули, а не вмешались, придает процессу жалкую, глупую инфернальность. Зачем это?

За какими-такими пределами гражданского общества происходит процесс?

Кафка только запутывает читателя.

 

«И как вспыхивает свет, так вдруг распахнулось окно там, наверху, и человек, казавшийся издали, в высоте, слабым и тонким, порывисто наклонился далеко вперед и протянул руки еще дальше».

Казнь обставлена поразительными по красоте находками. Я чувствую ужас так же: он - с прозрениями.

 

Почему потихоньку в романе накапливается внечеловеческое, чтоб вспыхнуть в финале?

Это что – намек, что суд над Грегором – высший?

Очень смешно.

 

Что же я мог бы сказать про этот роман? Вот он прочитан очередной раз, - и я совсем не уверен, что его понял. Его форма выражает хаос мира, а его мысли - наш ужас.

Прошло 73 года со времени его написания, а его актуальность только растет.

Будь я современником Кафки, я бы ничего в романе не понял, как и он сам.

 

Но о чем роман?!

Кажется, «Процесс» повествует о том, что в обществе есть силы, выталкивающие людей в смерть.

Человек обречен, потому что он в обществе.

 

Май

 

1 ​​ Из «Жуана»:

 

Плачет, голубка,

Мятется душою,

Счастия ищет.

 

Портрет бывшей жены.

 

«Воспитание чувств» было непонятно до путешествия в Европу.

 

2  ​​​​ «Пария» Гете.

А может быть у Гете

 

И тащат в лес ободранное тело?

 

Не верится.

Для Гете слишком дорога гармония, а вот Пушкин готов с ней играть, как бы испытывать на прочность.

 

Последний стих ​​ Гете: ​​ Mein Blick…

 

3  ​​ ​​ ​​​​ Фет, 1859:

 

Опять незримые усилья,

Опять невидимые крылья

Приносят северу тепло...

 

Природа куда ближе, чем у Гете.

В Гете словно б просыпается судья, чуть ​​ ли не большой начальник...

Что-то далекое от искусства.

Фет превозносит Природу и помещает в Нее ​​ Шопенгауэра.

Философ преобразован в ценителя красоты.

​​ 

И все равно - Гете ​​ хорош!

Гете - Байрону. Ein freundlich Wort...

Гете ближе к Спинозе: какие-то расчленения.

 

4 Ронсар, 19 ода. Donque moy qui...

 

5 ​​ Пушкин: Пора, красавица, проснись!

Ронсар, 19: Marie, levez-vous...

 

Но сколько же «литературы» в моей жизни: сейчас она - в живых словах моего разговора ​​ с Шарлеттой. Все, что мы писали друг другу, было правдой и потому ожило.

 

6 ​​ Прочел Шарлетте стихи Гете: Verlasst mich hier, getreute Weggenossen!

 

7  ​​​​ Ярославль.

8 ​​ В ночи – последствия вкусных огурцов.

Опростоволосился перед гостьей: она поняла, почему бегал ночью.

 

Вечер. Пишу на мессе в Федоровской церкви: ​​ Шарлетта одолевает мессу целиком.

Три часа!

Она в восторге.

 

Вот тебе дан кошмар жизни - и ты должен в него вписаться.

Не сама жизнь тебе дана, но ее жалкое отражение: ее кошмар.

Зато ты можешь раскрасить этот ужас самыми интересными красками: путешествуй в искусстве!

 

10 ​​ Гораций, 4-ая. Ne sit ​​ ancilla…

2-ая ​​ 5-ой: ​​ quantum non Philoi…

 

Шарлетте не нужна своя собственная библиотека, потому что она живет во Франции.

А мне она необходима: ведь я живу в русском городке.

Тут насмешка, а не библиотека. ​​ 

 

11 ​​ Выписываю 119 псалом на чешском.

 

Даль:

- Посади мужика у порога, а он уж под образа лезет.

- По образу – муж, а по делам – вскую (напрасно) шаташеся (шатается).

 

12  ​​​​ Я просто говорю на французском, просто рассказываю на французском о Москве, но чудится, я приближаюсь к своей социальности.

Неужели какой-то просвет?

Во всяком случае, этот род деятельности: гида – не противостоял бы моей литературе.

 

В подарок мне куплен большой русско-испанский словарь.

 

13 ​​ Гете, 1823. Bei mancherlei…

Запереть мудрость в четыре строчки.

 

Шарлетта считает, в моей душе борются черт и ангел.

Она сказала это совершенно серьезно!

14  ​​ ​​​​ Читал  ​​​​ Иде ​​ «Медведя» Чехова. Еще меня слышит.

Она все больше «там», все больше говорит только себе, только с собой.

 

15  ​​ ​​ ​​​​ Кафка.  ​​​​ «Школьный учитель. Гигантский крот. ​​ Der Dorfschullehrer or Der Riesenmaulwurf».

Ein so grosser Maulwurf…

Но какие же странные тексты!

Но от них не оторваться.

Кафка чувствует мелочи, которые его убивают.

​​ 

Разорвал на дневники первый напечатанный вариант «Писаки». Ну да! Зачем копить все эти полусоепые варианты?

 

16 ​​ Гете, 1824. ​​ Waere Gott und Eine...

 

Гете. 1825. «Вертеру». Noch einmal wagst du...

Вертер проник в мою юность, - как бы я его не помнил?

 

17 ​​ Фредерик и мадам Арну. Il etait empeche…

 

Лорка:

 

El agua adormecida en plata vieja

al polvo del camino…

 

всегда поражает прозрачность его стихов. ​​ «Спящая вода в старом серебре в пыли дороги». ​​ 

 

18 ​​ «Брожение умов» Чехова.

Пустяк с трогательными нотками.

 

Радио:

- Субъекты алкогольного рынка тонко чувствуют, есть ли власть в правительстве.

 

19 ​​ Стать знаменитым?

Но это значило б прославить свой собственный ужас.

 

Только сейчас решился разодрать на дневники первый вариант «Писаки».

А при советской власти ​​ он был драгоценным!

Поэтому ​​ так поразила Петрушевская, что не вернула именно первые экземпляры!

 

«Воспоминания Клавы Пироговой, бывшей жены Жуана».

Этот образ долго терзал меня: именно в этом смехе освобождаюсь от ужаса.

Правда, этот смех граничит с отвращением.

Записки советской куртизанки.

 

Гете и череп Шиллера.

Im ernsten Beinhaus... 1826.

 

20  ​​ ​​​​ «Алиса» Кэррола.

Похоже на Хармса. ​​ How doth the little crocodile…

Чудесны ​​ эта легкость, эта свобода.

А «Безумное чаепитие», а «Прекрасный суп»?

Такой английский язык завлекает.

 

Клава Пирогова ​​ может вызывать только отвращение.

Вот ее стихи:

 

О, выю наклони для поцелуя!

 

Не так. ​​ Она еще более приземленная.

 

Кларисса в сумасшедшем доме. ​​ Sie hatte den Kopf ​​ gesenkt…

 

21  ​​ ​​​​ ФЛОБЕР.

Но что досталось Фредерику? ​​ 

Луиза. ​​ Toute petite, elle…

 

Вот 2, 6. Что мадам Арну? Sure de ne pas faillir…

Мне этот анализ кажется верхом совершенства.

Во всяком случае, этот язык о женщине столь далек от нас, от всей нашей эпохи, что даже не пытаюсь ему подражать.

А очень бы хотелось.

 

Женщин же вокруг меня я просто не решаюсь анализировать, чтоб ненароком не разрушить наши отношения.

Я ​​ не делаю того, что слишком опасно.

 

Сомнения мадам Арну: ​​ между грубым мужем и ​​ юным обожателем.

 

Фредерик ​​ хотел бы ​​ «всемирного переворота bouleversement universel».

Разве не забавно узнать, что идея некой революции витала в воздухе во многих странах, не только в России?

 

Неужели отвязался от «Жуана»?!

Даже не верится.

 

И вдруг сумел расстаться с ним,

Как я с Онегиным моим.

 

Вперед!

К более интересной работе.

 

23  ​​ ​​ ​​​​ Тристии, 1. ​​ Ut ​​ peragas mandata, Liber…

 

Никак не кончить проклятого «Жуана»!

Место этого романа – 1993 год: год ужаса и раздрая.

Сейчас и ужас, и раздрай – совсем другие: ​​ они куда более технологически политизированы.

Это то, в чем не разбираюсь, о чем не стал бы писать.

 

Иные ученые считают, что «Лолита» - не просто с ​​ моралью, но с высокой моралью. Думаю, Набоков ​​ был на самом деле морален в своей жизни. А в литературе – аморален.

 

24  ​​​​ Германия отмечает 250-летний юбилей Гете.

Гете много ставят.

 

«Пушкин в жизни» Вересаева.

Со временем полнота повествования почему-то уходит – и книга кажется тенденциозной.

 

25  ​​​​ Флобер, 3, 1. ​​ Frederic eut a subir…

Тут писатель – уже историк.

Нет, мне так густо не написать: и не могу, и время ушло. ​​ 

 

Но как же Блок любил этот роман «Воспитание чувств»!

И я ​​ люблю, но не столь страстно: так мало роман касается нашей жизни.

 

«Разнообразие diversite ​​ деревьев…».

Как Достоевский издевался над Тургеневым?!

«Справиться в ботанике».

Помню это из лекций Бялого.

 

Фредерик и Розанетта. ​​ Car au milieu…

У Пушкина и это было:

 

Но недоступная черта меж нами есть…

 

Фредерика убивает проза.

 

26 ​​ Массовое самоубийство в казахстанской колонии.

21 человек.

Столь «интересной» предстает толпа, что о ней странно не писать и не думать.

Набрасываю материалы, - но соберутся ли они в целое?!

 

27  ​​​​ Все! ​​ Отвязался от «Жуана».

Закончил печатать.

С концом работы над романом я прощаюсь и со своей мечтой о каких-то особых отношениях с женщинами.

Что ж, ​​ мне как прозаику, пожалуй, и стоит принять прозу в самой жизни.

Работая над романом, я понять, что мне нужны страстные сцены, - но не в постели, а за письменным столом, наедине с текстом.

 

Книга Луи де Бройля ​​ по физике - это литература моего детства.

Мне казалось, так и я бы когда-нибудь смог писать.

Но стать «писателем»?!

«Война и мир» Толстого столь поразила своим величием, столь раздавила им, что и не мог мечтать стать писателем.

 

Что делать с материалом к рассказу «De profundis Из бездны»?

Пока оставлю!

 

Одна из улиц Берлина названа именем Пастернака.

 

28 ​​ Стих Гете «Vermächtnis завещание».

Всегда возвращаюсь к этим строчкам.

Закончил читать полного Гете:

Стихи Гете в хронологическом порядке. 6-ое особенное издание к 150-летию со дня смерти. 1988.

 

Даль: огневица - горячка.

Блок:

 

Тоскою, страстью, огневицей

Идет безумие любви...

 

Флобер велик, но ​​ мне не хватает искренних заблуждений.

Ближе Бернанос.

 

Читаю:

Флобер,

Музиль,

Поэты Плеяды,

Кольридж,

«Философский камень» Юрсенар.

 

Тяжек перерыв между двумя произведениями.

Что придет за «Жуаном»?

ВУМ?

 

29 ​​ Ульрих и женщины - тема навсегда.

«Человек без свойств», 2, 36.

Эта личная жизнь не получается, потому что женщины требуют слишком много.

Они не понимают, что разрушают остатки того мира, что еще есть в его душе.

 

ВУМ = Вполне упорядоченное множество!

Наброски.

 

«Роман в письмах»?

Нет, ухнуть все материалы в «Множество» ВУМ.

 

Склонение чешских глаголов.

30 ​​ «Поэзии Джона Донна» Кольриджа.

 

31  ​​ ​​​​ В этот день в 1931 году остатки Гоголя достали и перезахоронили.

 

Открытие недели Пушкинских чтений.

 

Мои путешествия очень помогли моим кошмарам: сделали их более художественными, - а что еще важнее, «интернационализировали» их.

То есть я больше не валю все на Россию, понимаю, что ситуация повсюду неблагополучна.

 

КАФКА

 

Франц Кафка. Превращение

 

1 глава.

 

Возвращаешься к Кафке, потому что он – часть тебя самого.

С годами эта «нехорошая» часть все больше и больше, и уже анализировать произведения Кафки – познавать самого себя.

 

Сама идея: столкнуть животное и интеллектуальное в человеке - не кажется умной. Тут какая-то примитивность, которую интересно преодолевать.

«Процесс» меня тронул гораздо больше, хоть там больше непоследовательности и ощущения до конца не доработанных набросков.

 

«Превращение» Табори в Мюнхенском камерном театре. ​​ Где-то видел, но уже забыл.

Или бежать опять в Гете-Институт?

 

Я боюсь этих широких мазков. ​​ Непременно надо человека прекратить в жука какого-то.

А иначе, мол, никто и не заметит.

Эти грубые краски первыми указывают на то, что автора жизнь – ужасает.

 

У Музиля герой – часть истории, часть философии, часть общества, но у Кафки персонажи перегружены социальностью.

 

В русской жизни Кафки куда меньше, чем в советской. ​​ Но из русской жизни вовсе уходит Литература: она становится элитарной, этакой привилегией одиночек.

В советское время насиловало государство, - а это и есть главная тема Кафки.

Все же рассказ «Превращение» оказывается на обочине его творчества

​​ 

Кафка чувствует ужас превращений, потому что, как диковинное растение, растет ​​ назад, в прошлое.

И в этом рассказе он разматывает свое состояние, что и преследовало его, и наполняло душу.

Странно!

Странно, но факт.

Но не метафизику этого состояния он раскрывает, но его земной ужас.

 

Благоприятное для творчества физическое ​​ состояние: жар. ​​ В поту, в кошмаре, в ужасе Кафка пишет – это видение преследует меня.

Кафке кажется, что у него «черные кишки», - и этот кошмар заставляет его писать.

В его кошмарах – ничего сексуального.

 

Его мучило ощущение постоянной боли. Так воображаемая боль переходит в реальную - по привычке.

 

Отношения в его семье были плотными, иногда трудными, но сердечными. Непременно сердечными.

Его беда - в невероятной чувствительности. Эта чувствительность такова, что убивает чувственность, что делает равнодушным к другим.

Я слишком хорошо знаю это по себе.

Впечатление, что простоватый отец Кафки казался ему очень грубым - и Кафка примирялся с ним именно литературным образом: обвиняя его в рассказах.

 

Рассказ - квинтэссенция нелюбви Кафки к жизни. Что же не нравится писателю в жизни? Близость страдания и ужаса.

 

Но вот и начало анализа:

 

«Это не было сном».

Жизнь настолько ужасна, что в ней может произойти все, что угодно. Этак вот проснешься жуком.

 

Зачин - классический: несоответствие нового состояния привычному образу жизни.

Сразу видно, как Кафку воодушевляет это несоответствие, как он ковыряется в боли.

 

«Ему нужны были руки, чтобы подняться; а вместо этого у него было множество ножек, которые не переставали беспорядочно двигаться и с которыми он к тому же никак не мог совладать».

Читатель уже проснулся - и ужаснулся: автор - не пошутил: человек на самом деле превратился в жука.

Но как сделать такой сюжет предметом стостраничного рассказа? Не слишком ли много автор взял на себя?

 

«Ножки копошатся, пожалуй, еще неистовей». Хорошая драматургия. Ножки играют самую активную роль. Уже то, что все так подробно выписано, предполагает возможность сыграть это на сцене. Полянский!

Ну да, ​​ Роман Полянски чувствовал именно этот ужас в себе - и сыграл «Превращение».

 

«Если бы он упал так с кровати, то, видимо, не повредил бы голову, резко приподняв ее во время падения».

Поражает тщательная физическая примерка.

 

«Несмотря на свою беду, он не удержался от улыбки при этой мысли».

Ему кажется, что он - человек, что он улыбается. Разве не странно, что сознание человека не покидает жука?

 

«Без вас мы бы не заставили Грегора открыть дверь». Антураж жука человечный. Главное, он очень подробен - и это восстанавливает равновесие.

 

«Поистине неслыханным образом».

Внешний мир впервые намекает, что может быть агрессивным.

 

«Вы, наверно, не видели последних заказов, которые я прислал».

Для жука слишком разговорчив.

 

«Теперь он обрел власть над своим телом и умолк». Поражает тщательность выписки. Слишком правдоподобно. Если «Замок» может показаться незаконченными набросками, то тут все отделано.

 

«Грегору стало гораздо спокойнее».

Поражает соотнесенность внутреннего и внешнего миров. Они - зеркальны! В «Замке» - полная диспропорция. А тут Грегор и внешний мир - точно соотносятся.

 

«Речи его, правда, уже не понимали... Но зато теперь поверили, что с ним творится что-то неладное».

Он ждет от людей помощи.

 

«Он чувствовал себя вновь приобщенным к людям и ждал от врача и от слесаря, не отделяя по существу одного от другого, удивительных свершений».

Замза будет скользить вниз с этой вершины.

 

«Он по мере надобности то повисал на ключе...».

Жук открывает дверь. Трогательно. Но сколько физических усилий. И все они - чтоб зацепиться за человеческое в себе, вернуть его.

 

Большая речь управляющему. А смысл? Длить кошмар, показать его обыденность и мощь. Все верно.

 

Реакция матери. Тоже подробно, как в замедленной съемке. Установка не на картину, а не на смысл.

 

«Топая ногами, размахивая газетой и палкой, стал загонять Грегора в его комнату».

Страшно. Все! Все уже предрешено - и о чем дальше писать? Далее - процесс умирания. Значит, две трети романа - умирание? Свыкание с мыслью ​​ о смерти?!

 

«Туловище его слишком широко, чтобы свободно в нее пролезть».

Какой огромный жук! Можно понять, отчего все в ужасе.

 

Июнь

1 ​​ Наброски к «Убийце».

Куда войдет этот рассказ?

 

ВУМ. Написал ​​ 15 ​​ страниц.

 

2  ​​ ​​ ​​​​ Вот оно, путешествие!

Так что стихов особенно много.

 

Фет, 1865:

 

Напрасно ты восходишь надо мной

…

Он отвечать способен только стоном.

 

Потом это продолжил Блок:

 

Как небо, встала надо мною,

А я не мог навстречу ей…

 

Столько таких продолжений, такая мощь традиции!

Фет:

 

Напрасно ты восходишь надо мной

Посланницей волшебных сновидений

И, юностью сияя заревой,

Ждешь от меня похвал и песнопений.

 ​​​​ 

Как ярко ты и нежно ни гори

Над каменным угаснувшим Мемноном,

На яркие приветствия зари

Он отвечать способен только стоном.

1865

 

Фет, 1879:

 

Но крылами вешних птиц

Он (жених) свевает снег с ресниц,

И из тучи мертвых грез

Проступают капли слез.

 

И что это так меня трогает?

Слезы-грезы!

Помню, сам не устоял перед этой рифмой:

 

Приближаются морозы.

Вытру я ладонью слезы…

 

И вспоминается Анненский:

 

Если можешь не плакать, то слезы сотри.

 

У Шопена не чувствуются слезы, а вот у Шуберта их полно.

 

Верлен:

 

Весь этот чеснок низкой кухни!

 

3 ​​ Утро. ​​ Скоро Питер!

Гораций, 2, 10. ​​ Rectius vives, Licini…

2, 16. ​​ Mihi parva rura… ​​ 

 

Питер.

 

Некрасов о матери:

 

Мне не страшны друзей сожаления,

Не обидно врагов торжество,

Изреки только слово прощения,

Ты, чистейшей любви божество!

 

Это на самом деле трогает меня уже с моих двенадцати лет.

Между тем, сам образ матери у поэта – иконный, и я, когда писал мой рассказ «Мама», старался писать «наперекор» нашему классику.

 

Государственный литературно-мемориальный музей М. М. Зощенко был открыт в 1992 году в последней квартире писателя – в знаменитом писательском доме на канале Грибоедова, 9 (современный адрес – Малая Конюшенная, 42).

В разные годы одновременно с М. Зощенко в этом доме жили Б.Корнилов, Н. Заболоцкий, Е. Шварц, М. Слонимский, О. Форш, Б. Эйхенбаум, Б.Томашевский.

В дом на канале Грибоедова, 9 ​​ Зощенко переехал в 1934 году, потом неоднократно менял квартиры, и в последние годы жизни оказался в небольшой двухкомнатной квартире № 119. Сейчас одна из комнат – мемориальная, это кабинет писателя, во второй комнате (бывшая комната его жены Веры Владимировны Зощенко) размещена литературная экспозиция.

В ​​ кабинете Зощенко ​​ все вещи подлинные, обстановка, в которой проходили дни писателя с января 1955 по июль 1958 года, воссоздана с детальной точностью.

Музей М. М. Зощенко – единственный литературный музей в Санкт-Петербурге, посвященный писателю советского периода и жизни интеллигенции в сложную эпоху 1930 – 1950-х годов.

 

Думаю, эти рассказы написаны прекрасно, - и когда они звучат, особенно ясно, что сейчас нет по уровню хоть чего-то сопоставимого.

 

4 ​​ Прежде всего, я купил книги, которые пропали у ​​ Иды: стихи Волошина и Вячеслава Иванова.

Книги настолько дешевы, что стоит формировать мою стихотворную библиотеку именно сейчас.

 

RL: Чернышевский, Добролюбов и Белинский - анонисты.

 

Троллейбус номер 7 у филфака.

Сколько раз на нем ездил!

Он пересекал бесценное для меня пространство.

 

Выписки ​​ из «Рассуждения о методе» Декарта. Pour bien conduire…

 

5 ​​ Бродский, «Полдень в комнате»:

 

Я был скорее звуком, чем –

стыдно сказать – лугом

в царстве, где торжествует чернь,

прикидываясь грачом

в воздухе…

 

Прекрасные плетения.  ​​​​ 

16 главок: сшитые разрывы.

Мир распадается и собирается в нечто живое на наших глазах.

Обаяние ужаса, обаяние несомненное.

 

Музей Блока.

 

Гельдерлин. Гиперион.

 

Май Майков в «Библиотеке поэта».

 

Фернандо де Рохас. Селестина.

 

Всемирная библиотека. ​​ Испанская проза 19 века.

 

4-ый том собрания сочинений Гауптмана. Готический шрифт.  ​​ ​​​​ «Утонувший колокол» и др.

 

Русско-болгарский словарь.

 

Словарь иностранных слов.

 

6  ​​ ​​ ​​​​ Юбилей Пушкина – огромный национальный праздник.

Но будет ли его читать новое поколение?!

Что же мы празднуем?

Не прощание с его поэзией?

 

Вот стих Пушкина, что люблю всю жизнь:

 

Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы.

 

Мне не спится, нет огня;

Всюду мрак и сон докучный.

Ход часов лишь однозвучный

Раздается близ меня,

Парки бабье лепетанье,

Спящей ночи трепетанье,

Жизни мышья беготня...

Что тревожишь ты меня?

Что ты значишь, скучный шепот?

Укоризна или ропот

Мной утраченного дня?

От меня чего ты хочешь?

Ты зовешь или пророчишь?

Я понять тебя хочу,

Смысла я в тебе ищу...

 

Это ​​ 1830.

 

​​ Мои путешествия – вдоль книг.

Пруст – такой восторг.

Неужели так будет всегда?

 

Блок купался в Пряжке, а мне тут идти-то страшно: ​​ столь плотный поток машин.

 

7 ​​ От Ораниенбаума рванул пешком: дошел до физического факультета СПбУ.

Работает там еще ректор Авилов?!

 

Пелевин.  ​​​​ Чапаев ​​ и ​​ пустота.

Вот кусочек:

 

- «Просто-таки шекспировская психодрама. Столкновение таких разных на первый взгляд объектов сознания, как мексиканская мыльная опера, голливудский блокбастер и неокрепшая русская демократия. Знаете эти мексиканские телесериалы «Просто Мария»?

 

И что дальше?

Все то же.

К примеру:

 

«Шварценеггер положил ей руку на плечо. Мария чуть просела под ее тяжестью, и тут же из памяти ​​ выплыла неожиданная картина – Ленин, несущий бревно на субботнике».

 

Мне эта мешанина реалий кажется бессмысленной, глупой, жалкой. Автор просто обязан придать описаниям хоть какой-то смысл, а не только нагромождать их.

 

Манипуляции с мифологическими фигурами современности.

Реальность разорвана - и ее куски розданы на трактовку и растерзание то Чапаю, то Шварценеггеру.

Имитация разорванного сознания?

Уж никак не сказать, что это бездарно, но это поверхностно и не близко.

 

8  ​​​​ В Питере много стихийных книжных развалов.

Возьмут, да и нанесут всякого товару на проход.

Цены самые смешные!

Я купил учебник Ландау, только один том.

Пишу. ​​ Только это и спасает.

 

9  ​​ ​​​​ Огромная выставка по Пушкинской эпохе в Манеже.

 

Ходасевич.

Берлинское, 1923:

 

А там, за толстым и огромным,

Отполированным стеклом,

Как бы в аквариуме темном,

В аквариуме голубом -

...

Многоочитые трамваи

Плывут между подводных лип.

 

Мне очень нравится эта таинственность жизни.

Ужас жизни столь красив, что стоит и пожить.

 

Вот Пушкин, Чайковский, Бродский - все умерли, - но они бродят по тем же улицам, что и я, и говорят со мной.

Но эти скитания - как бы не мои, они отделяются от меня, я словно б более не чувствую себя.

Во мне что-то меняется - и мне уже не кажется, что все в моей жизни решают скитания.

Скорее, призвание и семья.

 

Стихи Ахматовой на польском.

Ахматова нашла культуру и в вере.

Почему-то ее человеческая позиция мне очень близка.

 

Пишу в безумие мира.

Веду с ним беседу.

 

«Уединенное» Розанова.

 

Что же мое божество: не идеальное множество?

Не оно ли ​​ ведет меня?

 

Как много событий в стихах Пушкина!

Все шевелится, все живет.

 

10 ​​ Питер.

 

«Роман в письмах».

Герой - антрепризный актер.

 

Сладко мучают стихи Ахматовой.

Отчего такое странное действие?

«Будь же проклят» ​​ звучит так живо.

 

На польском выписываю «Сожженную тетрадь» Ахматовой.

 

Уже красуется на книжной полке

Твоя благополучная сестра,

А над тобою звездных стай осколки

И под тобою угольки костра.

Как ты молила, как ты жить хотела,

Как ты боялась едкого огня!

Но вдруг твое затрепетало тело,

А голос, улетая, клял меня.

И сразу все зашелестели сосны

И отразились в недрах лунных вод.

А вкруг костра священнейшие весны

Уже вели надгробный хоровод.

 

1961. ​​ Я уже жил!

Помню, в Праге переписал этот прекрасный текст на чешском.

Сила этих стихов столь очевидна, что эти стихи пронизывают всю мою жизнь.

В какой-то момент знание, что жизнь страшна, начинает удерживать нас в жизни.

Доверься этой силе стиха - и она спасет тебя.

 

Стоит жить!

Стоит раствориться в этой красоте!

 

11 ​​ Волошин в 1903 едет в Европу.

Юный, бедный, он все же может путешествовать!

 

Подъем духа, это элементарное отсутствие «прозы» в жизни, не дает писать!

 

Задача дневника - проговорить ​​ мои проблемы с вечностью, раз с людьми этого не получается.

 

12  ​​​​ Ахматовское «Перед весной бывают дни такие» записал на польском.

 

То же: «Одни глядятся в ласковые взоры».

 

То же: «Тебе послушна?».

 

14  ​​​​ Вчера я шел по любимым местам весь день – и сегодня груз воспоминаний кажется столь же желанным, сколь и невыносимым.

Бывает же такое, что тебя самого нет, а есть только твои воспоминания.

 

В залежах Лили много хороших книг, - но как к ним подступиться?

 

15  ​​ ​​​​ «Каренина».

 

«Нужно физическое движенье, а то мой характер решительно ​​ портится», – подумал Левин и решился косить, как ни неловко это будет ему перед братом и народом.

 

К счастью, этот роман есть в доме у каждого советского человека.

 

17 «Мужчина» Виктора Ерофеева. 1997.

Ухарство.

 

Русская гомосексуальная культура: Виктор Ерофеев о Харитонове.

Хроника.

 

18 ​​ «Хранилище» Ходасевича:

 

Нет! Полно! Тяжелеют веки

Пред вереницею Мадонн -

И так приятно, что в аптеке

Есть кисленький пирамидон.

Пирамидон = ​​ лекарство, употребляемое как болеутоляющее и жаропонижающее средство.

 

«В начале была Ложь».

Странно, что в этом материале мне не выбраться на сколько-то внятную концепцию.

 

«Похвала глупости» Эразма.

 

Марина, 20 ноября 1921:

 

Скоро уж из ласточек – в колдуны!

Молодость! Простимся накануне.

Постоим с тобою на ветру.

Смуглая моя! Утешь сестру.

 

Как трогательно.

 

19  ​​ ​​ ​​​​ Кузмин, 1921:

 

Et fides apostolica

manebit per aeterna…

Я вижу в лаке столика

пробор, как у экстерна.

Рассыпал Вебер утренний

На флейте брызги рондо.

 

Неплохо!

Непременно надо удивить.

Хорошие зарисовки, но он будто гонится за броскостью.

Пофорсить – любой ценой.

 

Поэзия Кузмина полна ложного яда.

То есть не настоящего, а какого-то светского язвления.

Тут музеистость, выставленность чувств.

Словно б чувства взяты под стражу и пылятся, превращаясь в экспонаты.

Близость к прозе.

Стилизации, как они ни поверхностны, все же с явными достоинствами.

 

Разбираю старые дневники.

Это необходимо, чтобы просто не утонуть в них.

По дневникам я заметил, что потерял интерес к физиологическим проявлениям.

К примеру, раньше я мог записать нечто о работе моего желудка или о моем животном интересе к женщине.

Сейчас мне это кажется верхом банальности.

 

Я не хочу в моем дневнике фиксировать слабости моих современников.

Именно потому, что они банальны.

 

20  ​​​​ Продолжу вчерашний разговор.

Нет - ​​ физиологическим проявлениям, потому что не секс является стержнем моей жизни.

Может, я должен благодарить женщин за то, что они меня заставили это понять?!

 

Я чувствую Ветер Времени!

Меня уносит этот поток.

Но женщины – не чувствуют.

Кроме моей жены.

Может, именно поэтому я и Люда вместе?!

 

«Поэтическая очевидность» Элюара:

- «Поэт – тот, кто вдохновляет гораздо больше того, кто им вдохновляем».

 

«Мысли о поэзии» Реверди:

 

- «Поэту нужно иметь врожденную мощь сновидения.

Поэт способен усилить мощь своей мысли.

…

Образ выразителен не потому, что он жесток или фантастичен, но потому, что ассоциация идей образа верна и глубока».

 

Верно!

Трогает не когда «вообще» убивают, но когда это трогает читателя.

 

21 ​​ Наверно, социальная жизнь – некая детерминированная последовательность действий, - и я не могу в нее вписаться.

Обычно у человека нет альтернативы – и он внутри этой последовательности, - но в меня свыше эта альтернатива вложена.

Увы и ах.

Да, в меня вложена свобода, - но кто ее разделит, кто удосужится ее понять?

​​ Нельзя ведь жить только высокими идеями!

 

Купил:

 

Стихи Полонского.

 

«Идиот» Достоевского.

 

22 ​​ Музей Ахматовой на Фонтанке.

 

Радклифф. Романс леса. Радуга. 1983.

 

Муки Кафки: он любит ее, но она – из его круга, она была не только с ним.

Как похоже на среду Блока!

Или Кафку ранит покушение на единственность любви?

Раньше женщины легко в меня входили и меня меняли, а теперь ​​ они остаются – вне.

Всегда – вне.

Сто раз: вне.

 

Так, взрослея, мы перестаем быть близкими с другими: мы лишь понимаем их.

 

А что же близость?

А ее уже не надо.

 

23 ​​ Радио Ватикана: Жорж Бернанос.

 

Комментарии к «Онегину» Набокова.

Но я хорошо помню Морскую, эти набоковские места по Володе Бродянскому, нашему режиссеру из Университетской студии.

 

Купил:

 

Братья Карамазовы

С комментарием Ветловской.

 

«Записки простодушного» Аверченко. Москва, 1992.

 

Проза 18 ​​ века.

 

«Собачье сердце» Булгакова.

 

Стихи Андрея Белого.

 

«Алиса в стране чудес» Кэррола.

Перевод Набокова.

 

«Поместье» Фолкнера.

 

25 ​​ «Насекомые» Пелевина.

Абракадабра!

Нагромождения теорий.

 

26  ​​​​ Тропическая жара.

Может, поэтому те отношения, что мы строим, тут же плавятся, становятся зыбкими.

Я ​​ не очень понимаю, что происходит, - но, может, этого и не надо: скоро уезжаю.

 

Что мне так нравится, так то, что мы застряли в тургеневских чувствах.

Мы застряли в романе этого классика – и не хотим из него выбираться.

Но как продлить эту высокую литературу?

Просто уехать.

 

Это и произойдет.

 

27  ​​​​ Строчка Блока:

 

Вот он, Христос, в цепях и розах…

 

Ненастоящий, итальянский Христос.

Весь серебряный век: игра с образом Христа.

Я сказал О. Я. Неверову:

- Это не вы случайно?

Мол, вы-то, дорогой Олег Яковлевич, вы-то не примериваете себе эту ношу исключитлеьности?

- Ну, мне не потянуть, - ответил он, - но интересный ход мыслей.

 

28  ​​ ​​​​ Пруст, «Альбертина»: утешит ли искусство? ​​ La vie pouvait-elle me consoler?

 

В этот приезд Питер подарил необычайную иллюзию среды. ​​ Какой чудесный сон!

​​ Тут мне приятно признаться, что ИР читала мои рассказы. ​​ Она сказала:

- ​​ «Твои герои – вуайеры: они приходят и смотрят, - но они не входят. Не входят».

 

29 ​​ «Последний год жизни Пушкина» Битова.

 

Продолжение работы над ​​ рассказом Кафки «Превращение».

 

2 глава.

 

«Запах чего-то съедобного».

Бок изранен, но жить можно. Если поесть. Откуда эта наука выживания? Значит, и в начале 20 века заключался весь наш страшный опыт.

 

«Комната, в которой он вынужден был плашмя лежать на полу, пугала его».

Вот что главное в рассказе - примитивность! Люди попадают в условия, когда более они ​​ не могут быть людьми.

 

«Таким образом, Грегор получал теперь еду ежедневно».

Новая жизнь стала нормой.

 

Кафка различает, где новый Грегор жук, а где человек. Тут какая-то и ужасная, и непристойная игра, но Кафка настаивает, что это не он, но общество играет в такие игры.

 

«Пришлось сестре вместе с матерью заняться стряпней».

Жизнь близких тоже резко ухудшается.

 

«Деньги у него с благодарностью принимали, а он охотно их давал, но особой теплоты больше не возникало».

Это говорит автор или Грегор? Тут точка разрушения.

 

«Трогательно играла на скрипке».

Мысли жука. Сантименты жука трогают.

 

Несколько поражает полнота духовной жизни жука. Кажется, люди ему явно уступают. Жук неотразим в своей человечности.

«Он видел день ото дня все хуже и хуже». Гуманоидный жук все больше превращается в настоящего жука.

 

«Из этого он понял, что она все еще не выносит и никогда не сможет выносить его облика».

Пропасть! Ему только и остается, что задохнуться в своем одиночестве.

 

«Пустите меня к Грегору, это же мой несчастный сын!».

Отношения с близкими выписаны.

 

Для сказок такие превращения - норма. Кафка чрезвычайно современен, настаивая на норме.

 

«Желание Грегора увидеть мать вскоре исполнилось».

Человеческое желание! Кафка настаивает на человечности.

 

«Чтобы Грегор, когда он к нам возвратится». ​​ 

Все хотят добра, так что рассказ вовсе не абсурдистский. Тут нет и духа ​​ Камю! Какая-то страшная сила ворвалась в жизнь семьи - и ей невозможно противостоять. Зато мы видим переходный период к абсурдности человеческого существования.

Родные верят, что Грегор побудет жуком - такая болезнь - а потом опять станет человеком. Так Кафка подчеркивает свою веру в человечество. Тут нет авторской иронии.

 

«Потребности Грегора оказаться в пустой комнате». Тут Кафка все дальше разводит животного и человека.

 

«Но сестра была, увы, другого мнения». Противоречия между матерью и дочерью. Оно на фоне все большего превращения Грегора в жука. Человеческие отношения на фоне его вырождения.

 

«Свойственная девушкам этого возраста пылкость воображения».

А это уже тонкая ирония! Без нее повествование превратилось бы в жалкий протокол.

 

«Хотя Грегор все время твердил себе, что ничего особенного не происходит».

Великолепный кусок! Как вот не брякнуть, что Кафка гениален? Ощущение утраты выписано точно, с блеском.

 

Все жду, когда же в «Превращении» появится музыка. Ее нетути.

Вот пример «музыки»:

- ​​ «От усталости они работали уже молча и был слышен только тяжелый топот их ног».

Констатация топота ног - не больше.

 

«Поспешно вскарабкался на него и прижался к стеклу».

Но такая блямба, как этот жук, не может поместиться на обычном портрете!

А!! Грегор прижался по диаметру и закрыл всю даму!!

«Портрета, целиком закрытого теперь Грегором». Нет, Грегор велик. Если «целиком», значит, какая-то часть тела свешивалась?!

 

«Он сидит на портрете и не отдаст его. Скорей уж он вцепится Грете в лицо».

Настоящая панорама чувств! Хорошо.

 

И вот сразу лавина событий!

«Грета взяла столько пузырьков, сколько могла захватить, и побежала к матери; дверь она захлопнула ногой. Теперь Грегор оказался отрезан от матери, которая по его вине была, возможно, близка к смерти; он не должен был открывать дверь, если не хотел прогнать сестру, а сестре следовало находиться с матерью; теперь ему ничего не оставалось, кроме как ждать; и, казнясь раскаянием и тревогой, он начал ползать, облазил все».

Здорово!

 

«Сейчас он был довольно-таки осанист». Превращения не только с Грегором, но и со всеми членами семьи. Кафка выписал все! Тут есть полнота повествования.

 

«Так сделали они несколько кругов по комнате». Кружат по комнате. Очень впечатляет.

 

«Бежать дальше было бессмысленно, ибо отец решил бомбардировать его яблоками». ​​ 

Это шаг к концу рассказа - великолепный шаг.

Но и шаг к смерти Грегора.

Теперь уже не остается иного выбора, как умереть.

 

«Зато другое яблоко, пущенное сразу вслед, накрепко застряло в спине у Грегора. Грегор хотел отползти подальше, как будто перемена места могла унять внезапную невероятную боль; но он почувствовал себя словно бы пригвожденным к полу и растянулся, теряя сознание».

Хочется это сыграть.

 

Июль

 

2 ​​ Дома.

 

Местная газета «Истринские вести» ​​ уже имеет свой электронный адрес!

 

«Свобода»: о «Голубом сале» Сорокина, и книга американской журналистки о жене Набокова.

«Набоков заимствовал ее личность… ​​ 

Во ​​ многих отношениях он был создан Верой Набоковой».

«Она вычеркнула из литературы сама себя».

«Набоковы превратили свой брак в произведение искусства».

 

Ну, мели, Емеля – твоя неделя.

 

Обрабатывая дневники, я замечаю, что не всегда понимал смысл событий, - и теперь не стараюсь выписывать людей, что оказались случайными.

Всю жизнь не воссоздать, но что надо в дневниках - ​​ так описать то, что влияло и воодушевляло.

 

3 Новый Иерусалим. Кассы поездов дальнего следования.

 

Пруст: «Улицы полны богинь». ​​ Celui qui veut...

Совсем мои чувства.

Пруст тоже мифологизировал, как я, - но делал это сознательно.

Его рацио не мешает ему улыбаться.

 

Поезд на Одессу.

«Пленница» Пруста.

 

4 ​​ Киев.

 

У метро «Петровка» ​​ - книжный рынок.

Цены – самые невероятные!

Все книги – в 5-10 раз дороже, чем в Питере.

Вот и оценишь родной Петербург: тут бы я книг не покупал.

Молоко стоит как в России, а вот книги – как во Франции.

 

5  ​​​​ Вот забрел на кладбище.

Ем то, что так люблю: ​​ хлеб с солью и водой.

Конечно, я хотел бы пожить тут хотя бы недельку, но у друзей ночевать негде, а денег на отель нет.

Бомжатничать, как в Стамбуле, я не хочу.

 

Усыпальница Долгорукого.

 

Мне хотелось бы именно сюда пригласить Шарлетту: так она любит славянскую культуру: до безумия.

 

6  ​​ ​​​​ Поезд на Москву. ​​ 

После ряженки читаю Пруста.

«Смерть Свана меня потрясла».

 

Гораций, 1, 21. Dienam tenerae...

 

1, 22. Pone sub curru...

 

Рильке. Steigender Schrei...

 

7  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Дома.

Такие вот путешествия!

Жить интересно, но тяжело.

 

Фильм о ​​ Джеке Керуаке.

Jack Kerouac.

12 марта 1922 - 21 октября 1969.

Американский писатель, поэт, важнейший представитель литературы «бит-поколения». Пользовавшийся читательским успехом, но не избалованный вниманием критиков при жизни, Керуак сегодня считается одним из самых значительных американских писателей. Его спонтанный исповедальный язык вдохновлял таких авторов, как Том Роббинс, Ричард Бротиган, Хантер Томпсон, Кен Кизи, Уильям Гибсон, Боб Дилан, его называли «королём битников».

Большую часть жизни Керуак провёл либо скитаясь по просторам Америки, либо дома у своей матери. Сталкиваясь с меняющейся страной, Керуак стремился найти в ней своё место, что в какой-то момент привело его к отрицанию ценностей 1950-х годов. В его творчестве проявляется желание вырваться на свободу из социальных шаблонов и найти в жизни смысл. Поиски могли приводить его то к экспериментированию с наркотиками (он использовал в том числе псилоцибин, марихуану и бензедрин), то к освоению духовных учений, таких как буддизм, то к путешествиям по миру.

Его книги иногда называют катализатором контркультуры 1960-х.

Самые известные романы Керуака - «На дороге» и «Бродяги Дхармы».

 

ВУМ. Главы сильно сокращаю, напираю на божественное.

 

Бальзак: «Серафита».

 

Рильке: переписка с Лу Саломе.

 

Аполлинер в «Плеядах».

Он искал любви - и не находил ее.

Он на коленях умолял его любить.

По крайней мере, в стихах, а, может, и в жизни.

 

8 ​​ Первый настоящий сильный дождь в этом году.

 

Из «Карамазовых»:

 

- «Мальчик ((Илюша)) хоть и старался не показывать, что ему это ​​ неприятно, ​​ но ​​ с ​​ болью ​​ сердца ​​ сознавал, что отец в обществе ​​ унижен, ​​ и ​​ всегда, ​​ неотвязно, ​​ вспоминал ​​ о «мочалке» и о том «страшном дне».

 

Странно, но и я остро чувствовал острую униженность бедностью.

Мы были беднее всех – и это меня угнетало.

 

10  ​​​​ При встрече люди очаровывают, но длить отношения они неспособны: на расстоянии мы становимся друг для друга только наваждением.

Кажется, мои общения в ​​ Питере были пронизаны столь высоким искусством, - но все сразу рассыпалось: все предстало самым жалким бредом.

 

Печатаю:  ​​​​ начало «Жуана».

Грохот машинки: мучительно.

Тюхаешь, как безумный, по клавишам, - а они мучительно скрипят.

 

11 ​​ Перед отъездом Люда дала мне два старых больших чемодана, куда уместились мои дневники.

Меня очень пугает то, что я пишу, но раз уж это стало моей жизнью, то было б странно не складировать сии листы.

Складировать собственную жизнь!

 

12  ​​​​ «Свобода»: африканские корни Пушкина.

 

Все эти ужасные дни читаю «Тристана» Томаса Манна.

Она играет Шопена. Er sass neben ihn…

Чтоб прийти в себя, выписываю на немецком несколько страниц.

Столько в этой прозе зовущей, нежной силы!

Сочный, затягивающий язык.

Вязкий, но не теряющий ясности язык.

Мне приятно думать, что моя смерть – растворение в таком прекрасном немецком языке.

Язычество ограничено обожествлением солнца.

 

13  ​​​​ Похороны Иды.

 

14  ​​​​ Кошмары!

Не прийти в себя.

 

«Американская трагедия» Драйзера.

Теодор ​​ Драйзер дает почувствовать напор реализма.

Роман - 1920 года.

Он кажется таким нужным и таким приземленным.

 

15  ​​​​ Вот печатаю – и эта перегрузка становится нормой.

Энергия заблуждения.

Но и на самом деле: надо перевести тетрадные листы в настоящую бумагу.

Просто чтобы они не пропали.

16 ​​ Такая же жара была и в Праге шесть лет назад.

Помню, в неслыханном порыве счастья ем банановое мороженое - и вдруг головная боль раздавливает меня.

 

В «Жуане» печатаю «Рецензию».

Грох-грох-грох-грох-грох-грох-грох-грох…

Крррр… ​​ рррр…

Как меня утомил мой собственный роман!

Он перестал ​​ отвечать на какие-то мои жгучие вопросы – и только чувство долга заставляет меня горбатиться.

 

19  ​​ ​​​​ Том Вулф, «Костры амбиций».

 

За неделю напечатал десять глав «Жуана».

 

19 ​​ Михаил Эпштейн об информационной травме.

Вот статья:

 

- «Информационный взрыв и травма постмодерна.

Посвящается Мальтусу.

Ровно 200 лет назад, в 1798-м, Томас Роберт Мальтус выпустил свой знаменитый «Опыт о законе народонаселения и его воздействии на будущее усовершенствование общества», где сформулировал закон диспропорции между ростом народонаселения и количеством природных ресурсов для производства продуктов питания…

Мальтус предсказал кризис перенаселенности, отрицательные последствия которого тяжело переживались человечеством в XIX и ХХ веках, особенно в странах «третьего мира».

 

Как известно, острота этого кризиса к концу ХХ века отчасти снизилась - благодаря успехам и технологии, намного обогнавшей арифметическую прогрессию роста материальных благ, и просвещения, резко сократившего рождаемость в цивилизованных странах. Тем не менее, 200 лет спустя после Мальтуса обнаруживается новая растущая диспропорция в развитии человечества - уже не демографическая, а информационная.

Диспропорция между человечеством как совокупным производителем информации - и отдельным человеком как ее потребителем и пользователем.

((думаю, что не так: человек легко выберет то, что ему нужно.  ​​​​ Информации всегда мало))

Основной закон истории - отставание человека от человечества. ((нет!!)) ​​ Возрастают диспропорции между развитием человеческой индивидуальности, ограниченной биологическим возрастом, и социально-технологическим развитием человечества, для которого пока не видно предела во времени. Увеличение возраста человечества не сопровождается столь же значительным увеличением индивидуальной продолжительности жизни. С каждым поколением на личность наваливается все более тяжелый груз знаний и впечатлений, которые были накоплены предыдущими веками и которые она не в состоянии усвоить.

((тут некий идеализм, натяжка))

Отсюда - проблема отчуждения, поставленная девятнадцатым веком, и проблема утраты реальности, поставленная веком двадцатым. ((глупость людей была всегда))

Марксизм, экзистенциализм, постмодернизм решают, в сущности, одну проблему: растущую диспропорцию между человечеством и человеком, видом и индивидом, которая формулируется то как «отчуждение» и «проклятие частной собственности», то как «некоммуникабельность» и «царство абсурда», то как «гибель реального» и «царство симулякров». XIX век еще сохранял парадигму «подлинной реальности», то есть совокупного накопленного труда человечества, который, несмотря на превращенную форму частной собственности, революционным путем может быть расколдован и возвращен человеку (Марксова теория самоотчуждения и последующего присвоения сущностных трудовых сил). В экзистенциализме начала - середины ХХ века разрыв человека с человечеством обретает этико-психологические очертания - как неизбывное одиночество индивида, невозможность общения, бессмысленность бытия, кризис «сущностной, родовой» основы личности.

 

Наконец, постмодерн на исходе ХХ века снимает проблему отчуждения тем, что снимает саму проблему реальности. Реальность не просто отчуждается, овеществляется или обессмысливается - она исчезает, а вместе с ней исчезает и общий субстрат человеческого опыта, заменяясь множеством знаково произвольных и относительных картин мира. Каждая раса, культура, пол, возраст, местность, индивид создают свою «реальность»…

 

Но заключение в кавычки - всего лишь бессильная месть человека той реальности, которая все больше и лучше обходится без него. И отчуждение реальности от человека, и, далее, исчезновение самой реальности - ступени одного поступательного процесса, в котором сумма всей информации, выработанной человечеством, делается все менее доступной отдельному индивиду.

Этот процесс совершается не в арифметической, а в геометрической прогрессии; развитие человечества - информационное, технологическое - непрерывно ускоряется по экспоненте.

Та сумма знаний и то количество «новостей», которые накапливались в течение всего XVI или XVII века, теперь поставляются в одну неделю, то есть темп производства информации возрастает в тысячи раз - и это при том, что и информация, накопленная всеми предыдущими временами, также непрерывно суммируется и обновляется в составе новых информационных ресурсов. Получается, что человек рубежа ХХ-XXI столетий вынужден за свою жизнь воспринять в десятки тысяч раз больше информации, чем его предок всего лишь 300 - 400 лет назад.

 

Удваиваясь ​​ за семь лет - возрастает подсчитанный независимыми исследователями глобальный объем научно-технической литературы в ХХ веке. А ведь средняя продолжительность жизни за 400 лет увеличилась не геометрически, а всего лишь арифметически - и не более чем вдвое.

 

Значит, индивид все более чувствует себя калекой, неспособным полноценно соотноситься с окружающей информационной средой. Это особого рода увечье, когда человек лишается не внешних, а внутренних органов: зрение и слух принимают на себя чудовищную нагрузку, которую не выдерживают мозг и сердце.

Этот «травматизм», вызванный растущей диспропорцией между человеком, чьи возможности биологически ограниченны, и человечеством, которое не ограничено в своей техно-информационной экспансии, и приводит к постмодерновой «чувствительности» - как бы безучастной, притупленной по отношению ко всему происходящему.

 

Постмодерновый индивид всему открыт - но воспринимает все как знаковую поверхность, не пытаясь даже проникнуть в глубину вещей, в значения знаков. Постмодернизм - культура легких и быстрых касаний, в отличие от модернизма, где действовала фигура бурения, проникания внутрь, взрывания поверхности. Поэтому категория реальности, как и всякое измерение в глубину, оказывается отброшенной - ведь она предполагает отличие реальности от образа, от знаковой системы. Постмодерновая культура довольствуется миром симулякров, следов, означающих и принимает их такими, каковы они есть, не пытаясь добраться до означаемых. Все воспринимается как цитата, как условность, за которой нельзя отыскать никаких истоков, начал, происхождения.

 

… Тот же самый травмирующий процесс шел и в западной культуре под воздействием массовых средств коммуникации, нарастающий натиск которых парализовал способности восприятия уже двух поколений. Одно только телевидение со своими сотнями каналов и тысячами ежедневных передач повергает зрителя в интеллектуальный паралич…

((монотонно))

 

Даже теоретические понятия постмодернизма, такие, как «след» у Жака Деррида, несут отпечаток информационной травмы.

((как же без Дерриды))

 

…. Средний американец, проводящий треть жизни (другие две трети - сон и работа) у телевизора в непрестанном блуждании от программы к программе или у компьютера в плавании по волнам Интернета, может достоверно воспринимать только мелькание означающих, поскольку их связь с означаемыми предполагает более глубокое вхождение в сферу знака. «Цепи означающих», «игра означающих», «симулякры», «гиперреальность» и прочие термины постструктурализма отражают травмированность сознания, которое закружено информационным вихрем и сорвалось с семиотической оси «означающее - означаемое», утратило интуицию глубины и волю к трансценденции.

…. По словам известного литературоведа Джеффри Хартмана, произнесенным на открытии архива жертв Холокоста (Эморийский университет, ноябрь 1996), «мой ум забывает, но мое тело сохраняет рубцы. Тело - кровоточащая история».

Нельзя исключить, что и вся культура есть результат огромной доисторической травмы, следствием которой стал раскол на вещи-для-нас и вещи-в-себе, на означающее, которое дано восприятию, и означаемое, которое удалено и сокрыто.

((это уж слишком))

… В этом смысле постмодернизм - зрелое самосознание увечной культуры, и не случайно так распространены в его топике образы калек, протезов, органов без тела и тела без органов. ХХ век - начало цивилизации протезов: люди общаются между собой посредством приборов, подсоединенных к органам чувств. По мере встраивания человека в грандиозно распростертое информационное тело человечества неизбежно будут возрастать протезно-электронные составляющие индивидуального тела, ибо ему будет не хватать глаз, ушей, рук для восприятия и передачи всей информации, необходимой для исполнения человеческих функций. Там, где органы утрачивают взаимосвязь в едином целом организма, они опосредуются протезами - экранами, дисками, компьютерами, телефонами, факсами.

Все это - удлинители и заменители телесных органов, травмированных избытком информации. Между моей рукой, которая в этот момент нажимает на клавиши компьютера, и моими глазами, которые смотрят на экран, находятся десятки проводов, тысячи мегабайт электронной памяти и непредставимое для меня число микропроцессоров и микросхем. Да, собственно, и части моего тела, опосредованные протезами, сами выступают как некие более или менее удобные линии коммуникации, как заменители проводов и микропроцессоров, как протезы протезов. Поэтому культура, приходя на подмогу технике, разрабатывает такой фрагментарный или агрегатный образ тела, где все части могут быть разобраны, дополнены протезами и собраны в другом порядке.

«Короче, мы должны считать наши члены, руки, пальцы, груди... тем, что они есть сами по себе, отделенными от органического единства тела... Мы должны, иными словами, расчленить, изувечить тело...» - так говорил Поль де Ман.

Можно предвидеть наступление времени, когда только исключительные индивиды будут в состоянии соответствовать уровню информационного развития цивилизации, то есть быть воистину цивилизованными и воистину людьми. Потом отстанут и они, и цивилизация понесется вперед - уже не просто никем не управляемая, но и никем в целом не воспринимаемая, - как вихрь, проносящий мимо кучи пыли и какие-то непонятные обломки. Между человеком и человечеством становится все меньше общего, так что смысла лишается сама корневая связь этих двух слов».

 

Я понимаю, что написано умно, но я все же не верю в эти идеи: они слишком броские, чтобы быть истинными. ​​ Шоуменство в науке. ​​ Умное жонглирование терминами.

 

21  ​​ ​​​​ Сто лет со дня рождения Хемингуэя.

 

Эрнест Миллер Хемингуэй.

Ernest Miller Hemingway. ​​ Оук-Парк, Иллинойс, США.

Умер ​​ 2 июля 1961, Кетчум, Айдахо, США.

Американский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе 1954 года.

 

Чем он знаменит?

Самой своей ​​ жизнью и ​​ его стилем, ​​ кратким и насыщенным.

 

Родился ​​ в привилегированном пригороде Чикаго.

Его отец Кларенс Эдмонт Хемингуэй был врачом, а мать Грейс Холл посвятила жизнь воспитанию детей.

Охота ​​ рано стала для Эрнеста главной страстью.

Кларенс научил сына обращаться с оружием и выслеживать зверя. Одни из первых своих рассказов о Нике Адамсе, своём alter ego, Хемингуэй посвятит именно охоте и фигуре отца.

 

Будучи от природы здоровым и сильным юношей, Хемингуэй активно занимался боксом и футболом.

Эрнест позже говорил:

- Бокс научил меня никогда не оставаться лежать, всегда быть готовым вновь атаковать…быстро и жёстко, подобно быку.

 

В школьные годы Хемингуэй дебютировал в качестве писателя в небольшом школьном журнале «Скрижаль». Сначала был напечатан «Суд Маниту» - сочинение с северной экзотикой, кровью и индейским фольклором.

В ​​ следующем номере новый рассказ «Все дело в цвете кожи» ​​ говорит ​​ о закулисной и грязной коммерческой стороне бокса.

Летом 1916 года, после школьных занятий Эрнест, стремясь завоевать независимость от родителей, отправляется с приятелем в самостоятельное путешествие в Северный Мичиган.

Там он переживает массу впечатлений, которые позднее войдут во многие произведения писателя.

После этого лета появится рассказ «Сепи Жинган» - об охотнике из племени оджибуэев, рассказывающем о кровной мести.

Все эти первые литературные опыты давались Эрнесту без особого труда ​​ - и он решил еженедельно писать репортажи для школьной газеты «Трапеция». В основном это репортажи о спортивных состязаниях, концертах. Особенно популярными были ехидные заметки о «светской жизни» Оук-Парка.

 

После выпуска из школы он решил не поступать в университет, как этого требовали родители, а переехал в Канзас-Сити, где устроился работать в местную газету «Star». Здесь он отвечал за небольшой район города, в который входили Главная больница, вокзал и полицейский участок. Молодой репортёр выезжал на все происшествия, знакомился с притонами, сталкивался с проститутками, наёмными убийцами и мошенниками, бывал на пожарах и в тюрьмах.

Всё ​​ становилось сюжетами, деталями и диалогами его будущих рассказов. Здесь сформировался его литературный стиль и привычка быть всегда в центре событий. Редакторы газеты научили его точности и ясности языка и старались пресечь любое многословие и стилистические небрежности.

 

Он ​​ попал ​​ на фронт Первой мировой войны в Италии, записавшись шофёром-добровольцем Красного Креста. В первый же день его пребывания в Милане, Эрнеста и других новобранцев прямо с поезда бросили на расчистку территории взорванного завода боеприпасов. Через несколько лет он опишет свои впечатления от первого столкновения с войной в своей книге «Смерть после полудня».

Потом ​​ Хемингуй ​​ был ​​ водителем ​​ санитарной машины.

Потом он оказался ​​ на передовой, ​​ где носил продукты солдатам прямо в окопы.

 

8 июля 1918 года Хемингуэй, спасая раненого итальянского снайпера, попал под огонь австрийских пулемётов и миномётов, но остался жив. В госпитале из него вынули 26 осколков, при этом на теле Эрнеста было более двухсот ран. Вскоре его перевезли в Милан, где простреленную коленную чашечку врачи заменили железным протезом.

 

21 января 1919 года Эрнест вернулся в США героем - о нём писали все центральные газеты как о первом американце, раненом на итальянском фронте. А король Италии наградил его серебряной медалью «За доблесть» и «Военным крестом».

Сам же писатель позднее скажет:

-Я был большим дураком, когда отправился на ту войну. Я думал, что мы спортивная команда, а австрийцы - другая команда, участвующая в состязании.

 

Почти целый год Хемингуэй провёл в кругу семьи, залечивая полученные раны и думая о своём будущем. 20 февраля 1920 года он переезжает в Торонто, чтобы снова вернуться к журналистике. Его новые работодатели, газета «Toronto Star» позволила молодому репортёру писать на любые темы, однако оплачивались лишь опубликованные материалы. Первые работы Эрнеста - «Кочующая выставка картин» и «Попробуйте побриться бесплатно» высмеивали снобизм любителей искусства и предрассудки американцев. Позднее появились более серьёзные материалы о войне; о ветеранах, которые никому не нужны у себя дома; о гангстерах и глупых чиновниках.

После конфликт с матерью он  ​​​​ переехал в Чикаго. В этом городе он продолжил сотрудничать с «Toronto Star», параллельно занимаясь редакторской работой в журнале «Cooperative Commonwealth».

 

1920-е годы.

Эрнест женится на молодой пианистке - и они вместе отправляются в Париж.

Молодая чета Хемингуэев поселилась в небольшой квартирке на улице Кардинала Лемуана около площади Контрэскарп. В книге «Праздник, который всегда с тобой» Эрнест напишет:

- Здесь не было горячей воды и канализации, зато из окна открывался хороший вид. На полу лежал хороший пружинный матрац, служивший нам удобной постелью. На стене висели картины, которые нам нравились. Квартира казалась светлой и уютной.

 

Хемингуэю предстояло много работать, чтобы иметь средства к существованию и позволять себе путешествия по миру в летние месяцы. И он начинает еженедельно отправлять в «Toronto Star» свои рассказы. Редакция ждала от писателя зарисовок европейской жизни, деталей быта и нравов. Это давало Эрнесту возможность самому выбирать темы для очерков и отрабатывать на них свой стиль. Первыми работами Хемингуэя стали очерки, высмеивающие американских туристов, «золотую молодежь» и прожигателей жизни, которые хлынули в послевоенную Европу за дешевыми развлечениями.

В 1922 году Эрнест знакомится с Сильвией Бич, хозяйкой книжной лавки «Шекспир и компания». Между ними завязываются тёплые дружеские отношения. Хемингуэй часто проводит время в заведении Сильвии, берёт напрокат книги, знакомится с парижской богемой, писателями и художниками, которые также являются завсегдатаями лавки. Одним из самых интересных и значительных для молодого Эрнеста стало знакомство с Гертрудой Стайн. Она стала для Хемингуэя старшим и более опытным товарищем, с ней он советовался о том, что писал, часто беседовал о литературе. Гертруда пренебрежительно относилась к работе в газете и постоянно убеждала, что главное предназначение Эрнеста - быть писателем. С большим интересом Хемингуэй присматривался к Джеймсу Джойсу, частому гостю лавки Сильвии Бич. А когда роман Джойса «Улисс» был запрещен цензурой в США и Англии, он через своих друзей в Чикаго смог наладить нелегальную перевозку и распространение книг.

 

Первый настоящий писательский успех пришёл к Хемингуэю в 1926 году после выхода в свет «И восходит солнце (Фиеста)» - пессимистичного, но в то же время блистательного романа о «потерянном поколении» молодых людей, живших во Франции и Испании 1920-х годов.

В 1927 году у Эрнеста Хемингуэя вышел сборник рассказов «Мужчины без женщин», а в 1933 году - «Победитель ничего не получает».

Хемингуэй прославился, как ​​ автор коротких рассказов.

Самые известные: ​​ «Убийцы», «Недолгое счастье Френсиса Макомбера» и «Снега Килиманджаро».

 

И все же большинству Хемингуэй памятен романом «Прощай, оружие!» (1929) - историей несчастной любви американского добровольца и английской медсестры, развивавшейся на фоне сражений Первой Мировой войны. Книга имела в Америке небывалый успех - продажам не помешал даже экономический кризис.

 

В начале 1930 года Хемингуэй вернулся в США и поселился в городке Ки-Уэст, Флорида. Здесь он ловит крупную рыбу, путешествует на своей яхте к Багамским островам, Кубе, и пишет новые рассказы.

Осенью 1930 года Эрнест попал в серьёзную автокатастрофу, результатом которой стали переломы, травма головы и почти полугодичный период восстановления от травм. Писатель на время отказывается от карандашей, которыми обычно работает и начинает печатать на машинке. В 1932 году он взялся за роман «Смерть после полудня», где с большой точностью описал корриду, представив её как ритуал и испытание мужества. Книга снова стала бестселлером, подтвердив статус Хемингуэя как американского писателя «номер один».

 

В 1933 году Хемингуэй взялся за сборник рассказов «Победитель не получает ничего», доходы от которого он планировал потратить на исполнение своей давней мечты - длительное сафари в Восточной Африке. Книга вновь удалась и уже в конце того года писатель отправился в путешествие.

 

Хемингуэй прибыл в район озера Танганьика, где нанял обслугу и проводников из числа представителей местных племён, разбил лагерь и начал выезжать на охоту. В январе 1934 года Эрнест, вернувшись из очередного сафари заболел амёбной дизентерией. С каждым днём состояние писателя ухудшалось, он бредил, а организм был сильно обезвожен. Из Дар-эс-Салама за писателем был прислан специальный самолёт, который отвёз его в столицу территории. Здесь в английском госпитале он провёл неделю, пройдя курс активной терапии, после чего пошёл на поправку.

Тем не менее, этот сезон охоты закончился для Хемингуэя удачно: он трижды подстрелил льва, двадцать семь антилоп, крупного буйвола и других африканских животных. Впечатления писателя от Танганьики зафиксированы в книге «Зелёные холмы Африки» (1935). Произведение, по сути, являлось дневником Эрнеста как охотника и путешественника.

 

В начале 1937 года писатель заканчивает очередную книгу - «Иметь и не иметь». В повести была дана авторская оценка событий эпохи Великой депрессии в США. Хемингуэй взглянул на проблему глазами человека, жителя Флориды, который, спасаясь от нужды, становится контрабандистом. Здесь, впервые за много лет в творчестве писателя появилась социальная тема, во многом вызванная тревожной ситуацией в Испании. Там началась гражданская война, которая очень сильно взволновала Эрнеста Хемингуэя. Он принял сторону республиканцев, боровшихся с генералом Франко, и организовал сбор пожертвований в их пользу. Собрав деньги, Эрнест обращается в Североамериканскую газетную ассоциацию с просьбой направить его в Мадрид для освещения хода боевых действий. В скором времени была собрана съёмочная группа во главе с кинорежиссёром Йорисом Ивенсом, которая намеревалась снять документальный фильм «Земля Испании». Сценаристом картины выступил Хемингуэй.

В самые тяжёлые дни войны Эрнест находился в осажденном фашистами Мадриде, в отеле «Флорида», который на время стал штабом интернационалистов и клубом корреспондентов. Во время бомбёжек и артобстрела была написана единственная пьеса - «Пятая колонна» (1937) - о работе контрразведки. Здесь же он знакомится с американской журналисткой Мартой Геллхорн, которая по возвращении домой станет его третьей супругой. Из Мадрида писатель на некоторое время выезжал в Каталонию, так как бои под Барселоной отличались особой жестокостью. Здесь в одном из окопов Эрнест познакомился с французским писателем и лётчиком Антуаном де Сент-Экзюпери и командиром интернациональной бригады Гансом Кале.

 

Впечатления от войны нашли отражение в одном из самых известных романов Хемингуэя - «По ком звонит колокол» (1940). В нём сочетаются яркость картин крушения республики, осмысление уроков истории, приведшей к такому финалу, и вера в то, что личность выстоит даже в трагические времена.

 

В 1941 году Хемингуэй отправился в Балтимор, где на местной судоверфи купил большой морской катер, дав ему название «Пилар». Перегнал судно на Кубу, где увлёкся морской рыбалкой. Однако, 7 декабря Япония напала на США, атаковав базу Пёрл-Харбор. В ответ американцы вступили в войну ​​ - и Атлантический океан превратился в зону ведения активных боевых действий.

Военная тема была одной из самых любимых в творчестве Хемингуэя. С началом Второй мировой войны он возобновил свою журналистскую деятельность, переехав в Лондон в качестве корреспондента. А перед этим в 1941-1943 годах Эрнест организовывает контрразведку против фашистских шпионов на Кубе и охотится на своём катере «Пилар» за немецкими подводными лодками в Карибском море.

В 1944 году Хемингуэй участвует в боевых полётах бомбардировщиков над Германией и оккупированной Францией. А во время высадки союзников в Нормандии добивается разрешения участвовать в боевых и разведывательных действиях. Эрнест встаёт во главе отряда французских партизан численностью около 200 человек и участвует в боях за Париж, Бельгию, Эльзас, участвует в прорыве «линии Зигфрида», часто оказывается на передовой впереди основных войск.

 

В 1949 году писатель переехал на Кубу, где возобновил литературную деятельность, как например, повесть «Старик и море» (1952). Книга говорит о героическом и обречённом противостоянии силам, о человеке, который одинок в мире, где ему остаётся рассчитывать только на собственное упорство, сталкиваясь с извечной несправедливостью судьбы. Аллегорическое повествование о старом рыбаке, сражающемся с акулами, которые растерзали пойманную им огромную рыбу, отмечено чертами, наиболее характерными для Хемингуэя как художника: неприязнь к интеллектуальной изысканности, приверженность ситуациям, в которых наглядно проявляются нравственные ценности, скупой психологический рисунок.

В 1953 году Эрнест Хемингуэй получил Пулитцеровскую премию за «Старика и море». Это произведение повлияло также на присуждение Хемингуэю Нобелевской премии по литературе в 1954 году. В том же году Хемингуэй начинает работу над автобиографической книгой о Париже 1920-х годов - «Праздник, который всегда с тобой», которая выйдет только после смерти писателя.

 

Он продолжал путешествовать и в 1953 году в Африке попал в серьёзную авиакатастрофу.

 

В 1960 году Хемингуэй покинул остров и возвратился в США, Кетчум (штат Айдахо).

Хемингуэй страдал от ряда серьёзных физических заболеваний, в том числе от гипертонии и диабета, однако для «лечения» был помещён в психиатрическую клинику Майо, где психиатр игнорировал эти очевидные факторы и занимался только «психическими расстройствами», которыми Хемингуэя «наградили» его коллеги. В качестве лечения применялась электросудорожная терапия. После 20 сеансов ЭСТ Хемингуэй утратил память и способность формулировать мысли письменно: когда потребовалось, он не смог написать даже нескольких слов официального приветствия.

Вот что сказал сам Хемингуэй:

-Эти врачи, что делали мне электрошок, писателей не понимают…  ​​​​ Пусть бы все психиатры поучились писать художественные произведения, чтобы понять, что значит быть писателем… какой был смысл в том, чтобы разрушать мой мозг и стирать мою память, которая представляет собой мой капитал и выбрасывать меня на обочину жизни?

 

2 июля 1961 года в своём доме в Кетчуме, через несколько дней после выписки из психиатрической клиники Майо, Хемингуэй застрелился из любимого ружья, не оставив предсмертной записки.

 

Главное из написанного:

 

1926 год - И восходит солнце (Фиеста)

 

1929 год - Прощай, оружие!

 

1932 год - Смерть после полудня

 

1935 год - Зелёные холмы Африки

 

1937 год - Иметь и не иметь

 

1938 год - Снега Килиманджаро

 

1940 год - По ком звонит колокол

 

1952 год - Старик и море

 

1964 год - Праздник, который всегда с тобой

 

1970 год - Острова в океане

 

При всем моем пиэтете я так и не стал сколько-то постоянным автором этого известного человека: я везде чую расхожий журнализм.

 

«Жуан» Байрона.

Now ​​ Donna Inez had…

 

22 ​​ До возвращения моих из Сибири надо закончить печатание «Жуана».

 

24 ​​ Новый вариант «Жуана» гораздо короче – и это соответствует времени.

 

Без семьи в Истре мне до безумия одиноко.

Увы, выясняется, что альтернативы семье и быть-то не может.

 

25 ​​ Весь день читал Пруста.

 

26 ​​ «Американская трагедия» Драйзера.

Конечно, в оригинале. ​​ Finally, after a slow but…

 

Том  ​​​​ 65  ​​​​ БВЛ Библиотека Всемирной Литературы.

Аларкон Педро Антонио де. Треугольная шляпа.

Валера Хуан. Пепита Хименес.

Перес Гальдос Бенито. Донья Перфекта.

Бласко Ибаньес Висенте. Кровь и песок.

 

Это на русском, но «Хименес» я сразу почитал в оригинале.

De qualquir modo que sea, confieso que…

 

Еще можно писать на берегу, хоть по-осеннему холодит.

 

27  ​​​​ Верлен, Puisque l’aube grandit…

Вот стих целиком:

 

Puisque l'aube grandit, puisque voici l'aurore,

Puisque, après m'avoir fui longtemps, l'espoir veut bien

Revoler devers moi qui l'appelle et l'implore,

Puisque tout ce bonheur veut bien être le mien,

C'en est fait à prêsent des funestes pensêes,

C'en est fait des mauvais rêves, ah! c'en est fait

Surtout de l'ironie et des lèvres pincêes

Et des mots où l'esprit sans l'âme triomphait.

Arrière aussi les poings crispês et la colère

 

Эти сжатые кулаки и гнев!

 

A propos des mêchants et des sots rencontrês;

Arrière la rancune abominable! arrière

L'oubli qu'on cherche en des breuvages exêcrês!

 

Все плохо!

Car je veux, maintenant qu'un Être de lumière

A dans ma nuit profonde êmis cette clartê

D'une amour à la fois immortelle et première,

De par la grâce, le sourire et la bontê,

Je veux, guidê par vous, beaux yeux aux flammes douces,

Par toi conduit, ô main où tremblera ma main,

Marcher droit, que ce soit par des sentiers de mousses

Ou que rocs et cailloux encombrent le chemin;

Oui, je veux marcher droit et calme dans la Vie,

Vers le but où le sort dirigera mes pas,

Sans violence, sans remords et sans envie.

Ce sera le devoir heureux aux gais combats.

Et comme, pour bercer les lenteurs de la route,

Je chanterai des airs ingênus, je me dis

Qu'elle m'êcoutera sans dêplaisir sans doute;

Et vraiment je ne veux pas d'autre Paradis.

 

«Раз ​​ рассвет, вот заря».

Но где выход? Должна прийти Она как божество.

 

Ног что дальше сделать с этим текстом?

Я так его и оставляю, хоть и понимаю. Что для человека, не знающего французский, ​​ высокая музыка ​​ этого стиха останется недоступной.

Но эта задача – уже не моя!

 

29  ​​​​ Дневник Платонова за 1937:

 

- ​​ «Кто сказал, что Пушкин и Гоголь не будут превзойдены?!».

 

По мне, это зловеще.

Писатель стал жертвой своей ограниченности.

 

31  ​​ ​​​​ Моэм считал рассказы Чехова «расхлябанными».

 

Идет дождь – и сразу ночь становится огромной и тихой.

​​ 

Добил «Жуана».

Я – заложник собственных идей!

Я рад, что какое-то время не буду грохать на машинке.

 

Продолжение работы над ​​ рассказом Кафки «Превращение».

 

3 глава.

 

«Тяжелое ранение». Теперь - само умирание. В прежних главах - путь к нему.

 

Грегор обрушил семейную жизнь: теперь ​​ все работают. Как Кафка любит изображать эту крайнюю нищету, когда все бьются изо всех сил.

Здесь поражает, как заботливо выписывает автор физическую сторону существования семьи. Все его внимание сосредоточено на движениях персонажей.

 

Центр повествования - грязь. Сестра из любви к Грегору добивается, чтоб его комната была особенно грязной.

 

«Однажды мать». Вставная новелла! Находчиво.

 

Грегор и служанка. Новые свежие краски! Повествование засияло. Опять эта спасительная ирония, без которой рассказ стынет.

 

«Комнату сдали троим жильцам. Эти строгие люди - у всех троих, как углядел через щель Грегор, были окладистые бороды».

Античный хор! И что? Он говорит. Требования жильцов.

Тоже очень смешно.

 

И вот жильцы попадают в центр повествования. Но уж очень умело движет действие Кафка. Тут, кроме всего прочего, азарт человека искусства. Жильцы загоняют Грегора в смерть, торопят его умереть.

 

«Когда заиграла скрипка».

Простенько, но со вкусом! Подсунул иронии.

 

Есть такой анекдот про Ленина:

-»Расстрелять, но сначала чайку».

Вот когда в рассказе появляется музыка: уже под занавес.

 

«Был ли он животным, если музыка так волновала его?».

Чудесно! Без такой кульминации рассказ был бы пресным.

Но что я вижу? «Превращение» - самое совершенное творение Кафки. Если «Замок» сбивается на черновик, если «Процесс» - дань какой-то странной теории, то тут концепция сияет. Да это же настоящая концептуальная литература!

 

«Пусть она сядет рядом с ним на диван и склонит к нему ухо».

Припадок человеческих чувств.

 

«Они требовали от отца объяснений, поднимали в свою очередь руки, теребили бороды и лишь медленно отступали к своей комнате».

Забавно, что они трое не расчленяются. Этакое единство, обрекающее Грегора на смерть.

 

«Мы должны попытаться избавиться от него».

И ​​ это не жестокость, но логика жизни. Или он, или они, - говорит жизнь.

 

«О своей семье он думал с нежностью и любовью. Он тоже считал, что должен исчезнуть, считал, пожалуй, еще решительней, чем сестра».

Тут не без тонкости. Странно, но можно говорить о нежности самого автора.

Может, и странно, что она проявляется в столь необычных обстоятельствах, да ведь это соответствует реальности мира.

 

А смерть? Очень буднично. Грегору понадобилось мгновение, чтобы умереть.

Родители сразу превратились в господ, словно б их социальный статус разом повысился.

 

«В передней все три жильца сняли с вешалки шляпы, вытащили из подставки для тростей трости, молча поклонились и покинули квартиру».

Сообща! Всегда сообща! Их механистичность подчеркнута.

 

«Они поднялись, подошли к окну и, обнявшись, остановились там».

Празднование смерти Грегора.

Кафка часто подчеркивает заученность, банальность жестов. Вся жизнь людей расчерчена на такие вот жесты.

 

«А главное - служба многое обещала в дальнейшем». Нагоняют оптимизма. Как-то все разом стало хорошо со смертью близкого!

 

«И как бы в утверждение их новых мечтаний и прекрасных намерений, дочь первая поднялась в конце их поездки и выпрямила свое молодое тело». Замечательно.

 

Разве не справедливо, что Кафка столь известен? Этот опус рассказывает бесконечно много о нашей жизни - и как бы я посмел это отрицать?

 

Август

 

1  ​​​​ Даль:

- Кот-схимник поймал мышку, а та кричит: - «Оскоро’мился, кот Евстафий,  ​​​​ оскоро’мился».

 

Чехов, «О том, о сем».

Анекдоты его времени.

Сюда по его стилю ​​ наш любимый писатель любил загуливать.

Конечно, с умом.

Тут он западный человек.

Даже такие слабые рассказы Чехова пронизаны подлинным пониманием и духом свободы.

 

2  ​​​​ Что в набросках?

ВУМ Вполне упорядоченное множество, Человек толпы, Двойник, Молитва.

Но что же я? В какой из этих замыслов сейчас ринусь?

Конечно, Вполне упорядоченное множество ​​ ВУМ.

 

3  ​​ ​​ ​​​​ Пруст.

«Увы! ​​ Альбертина была многими».

Герой не мог выделить ее из всех женщин.

Кстати, тут и инфантильность, и гомосексуальность.

Отрицание индивидуальности – ужасно.

Мужчины, если взять весь мир, тысячами насилуют женщин, но ужасно именно то, что этот акт не касается духа.

Чистая физиология.

Пруст еще верит в бесценность души, но сам же ее и развенчивает.

Насколько ближе Джойс: он надо всем посмеивается, - но всему находит место.

А у Пруста женщины почему-то отодвинуты на обочину.

При этом он много о них пишет!

 

ВУМ. Математичность названия и в том, что социально я еще не закреплен.  ​​​​ Это ​​ значит, что колебания между литературой и математикой где-то и продолжаются.

 

Электронные библиотеки уже существуют.

 

4 ​​ Вот моя литературная Библия: Джойс!

 

«INELUCTABLE ​​ MODALITY OF THE VISIBLE: AT LEAST THAT IF NO MORE, thought ​​ through my eyes. Signatures of all ​​ things ​​ I am here to read, ​​ seaspawn and ​​ seawrack, the nearing ​​ tide, that rusty boot. Snotgreen, ​​ bluesilver, ​​ rust: ​​ coloured signs. Limits of the diaphane. But he adds: ​​ in bodies. Then he was ​​ aware of them ​​ bodies before of them coloured. How? By ​​ knocking his ​​ sconce ​​ against them, sure. Go easy. Bald he was and a millionaire, maestro di color che sanno. Limit of the diaphane in. Why in? Diaphane, adiaphane. If you can ​​ put your five fingers through it, ​​ it ​​ is ​​ a gate, if not a ​​ door. ​​ Shut your eyes and see.

Неотменимая модальность зримого. Хотя бы это, если не ​​ больше, ​​ говорят ​​ моей мысли мои глаза. Я здесь, чтобы прочесть отметы сути вещей: всех этих ​​ водорослей, мальков, ​​ подступающего ​​ прилива, ​​ того ​​ вон ​​ ржавого ​​ сапога.

Сопливо-зеленый, ​​ серебряно-синий,  ​​​​ ржавый:  ​​​​ цветные  ​​​​ отметы.  ​​​​ Пределы ​​ прозрачности. Но он добавляет: в телах. Значит, то, что ​​ тела, ​​ он ​​ усвоил ​​ раньше, чем что цветные. Как? ​​ А ​​ стукнувшись ​​ башкой ​​ об ​​ них, ​​ как ​​ еще. Осторожно. Он лысый был и миллионер, maestro di color che ​​ sanno ​​ ((учитель ​​ тех, кто знает (итал. Данте. Ад, IV, 131)). Предел прозрачного ​​ в. ​​ Почему ​​ в? Прозрачное, непрозрачное. Куда пролезет вся пятерня, это ​​ ворота, ​​ куда ​​ нет - дверь. Закрой глаза и смотри».

 

Почему-то этот текст занимает меня бесконечно.

 

6  ​​ ​​​​ Опять в доме Стаса.

Притом, что это, несомненно, широко начитанный человек, мне не нравятся именно навалы книг, этакий вызывающий хаос.

Конечно, после Лили удивить меня уже невозможно, но в таких развалах и Готорн не радует.

Где-то в душе я презираю хаос и бесстрашно сражаюсь с ним.

Не будь моя жизнь переполнена этой неустанной борьбой, я б просто давно задохнулся.

Я понимаю враждебность хаоса, когда он в лице пьяного соседа барабанит в стену, - но зачем книги, любимые, безобидные книги заматывать в хаос?

 

7  ​​ ​​ ​​​​ День смерти Блока, день рождения дочери.

 

Сухотина-Толстая. Воспоминания.  ​​​​ Москва, 1980.

Дочь – об отце.

Конечно, меня больше всего поразило прямое участие жены в творчестве: переписывать – так трудно!

Я бы не хотел так мучить Люду.

Разве она виновата, что я писатель и пишу много!

Тягостное впечатление от Толстого, но вблизи большой человек и не может быть другим: как иначе ему удержать так много?

В жизни Толстого было так много своего!

Если бы мне хоть немножко собственности.

 

Татьяна Львовна Толстая о Тургеневе:

 

«Когда его ничего не воодушевляло, огромная фигура его горбилась, глаза потухали и смотрели безучастно».

 

Разве сейчас кто-то заметит это?

Сейчас пристрелят писателя – и это не вызовет живого отклика.

 

8  ​​ ​​ ​​​​ Вакхабиты захватили две дагестанских деревни.

 

Ян Парандовский. Алхимия слова. ​​ Москва, 1990.

 

9  ​​ ​​​​ Ю́хан ​​ А́вгуст Стри́ндберг (1849-1912) - шведский прозаик и драматург.

 

Отец писателя был негоциантом из аристократического рода, мать - служанкой. В 1867-1872 учился в Упсальском университете. В 1872 написал свою первую драму «Местер Улуф». Сильно нуждаясь в молодости, испробовал ряд профессий (учителя, библиотекаря, актера и др.).

Писатель был трижды женат. В политике придерживался социалистических, даже анархических взглядов, что отражалось и в его литературных произведениях. В начале XX века он был одним из властителей дум западной цивилизации. В развитии стиля Стриндберг отправной платформой был натурализм, а конечной - тот ранний экспрессионизм, который уже с конца XIX века возникал эпизодически в литературе ряда европейских стран.

То, что знаю:

 

«Исповедь безумца» - роман, 1888

 

«Фрёкен Жюли» - пьеса, 1888

​​ «Эрик XIV» - пьеса, 1899

 

«Пляска смерти» - пьеса, 1901.

 

Меня очень впечатляют его нападки на женщин.

Бедная жена!

Себе не представляю, чтоб я так базарил с Людой.

Для нее главное – материнство, а для меня – творчество.

Я хорошо это понимаю.

 

ЧбС, 2, 39. Lindner hatte von Menschen…

Он отвратителен своей жалкой правильностью.

 

10 ​​ Свой почерк, свои чернила – так это надоело!

И тучи этих летучих дневниковых листочков!

Постоянно упираешься ​​ лбом в свое несовершенство.

 

«Календарь мелочей. ​​ Kramkalender» Шриттматтера.

 

ЧбС, 2, 40. ​​ Ueberhaupt wandelte Lindner…

 

Материалы к «Быть русским».

 

11  ​​​​ RL ​​ рассказывает о  ​​​​ коллективизации в Бежецке, убежище Ахматовой.

 

Черновики «Философии скитаний» и «Быть русским» разделил не без труда.

У меня тучи идей, тучи набросков, - но мне с ними не справиться!

Заранее понятно, что паду под этой ношей.

 

«Быть русским» БР - тут я без маски.

Я не умею так работать.

 

Том Манн подчеркнуто незатейлив в «Тонио Крегере», а мне ближе дотошность Музиля.

Тут как бы бессознательная дотошность, нагромождения смыслов, идущие от жизни.

 

12 ​​ Мои вернулись.

Сижу за «Быть русским».

 

«Гриджу» Музиля читаю в лесу.

 

RL, Генис: ​​ гладкая обработка любой темы.

Надеюсь, у него будут и открытия, но пока это мягкий треп возле массовой культуры.

Так часто живые люди кажутся бесконечно интересными, но когда их нет, их забывают: их убивает дыхание вечности.

Генис подытоживает и обмирщает, и хоть это и не потрясает, сам вид умного, рассуждающего человека слишком привлекателен, слишком приятен.

 

Виктор Ерофеев может что-то подобное, но без этого всезнайства.

 

13  ​​ ​​​​ ЧбС, 2, 40. ​​ Wohl war seine Froemmigkeit…

 

14 ​​ «Оливер Твист» Диккенса в оригинале.

 

15  ​​ ​​​​ Я признаю в «Жуане», что в сексуальных отношениях нет свободы, что они - заложники отношений социальных.

Прав ли я?

 

16 ​​ Все эти дни – «Хименес».

Увлечение испанским.

 

17  ​​​​ В посылке из Сибири приехал восьмитомник Чехова.

Это серьезно!

 

18 ​​ Вдова Поманского подарила Люде ценные книги Маяковского.

Вот шедевр:

 

А вы смогли бы?

 

Я сразу смазал карту будня,

плеснувши краску из стакана;

я показал на блюде студня

косые скулы океана.

На чешуе жестяной рыбы

прочел я зовы новых губ.

А вы

ноктюрн сыграть

могли бы

на флейте водосточных труб?

 

1913.

Написано коряво-прекрасно.

Сочетания столь необычны, что не оторваться.

 

«Крегер». ​​ Einen Kuenstler…

И 20 лет назад впечатляло.

 

21  ​​​​ Даль:

 

- Отец и мать отродились в детях своих.

 

- Отстанет бог – покинут и добрые люди.

 

- Кот Ефстафий в отшельники ушел, да оскоромился мышкой.

 ​​​​ 

Выбросили желтый абажур, а казалось, будем его любить всегда.

 

23  ​​ ​​​​ Дни Гете отмечает весь мир.

 

24 ​​ А мечты остаются: вот придет некое сильное существо и освободит меня от ужаса смерти.

- И что тогда? – спрашивает насмешливый голос.

- Тогда я поверю в счастье! Тогда мне не будет так страшно жить среди людей.

 

Вот что за пафос?

Тьфу.

 

25 ​​ Проснулся средь ночи и разбирал тучи ​​ собственных летучих листков.

Вот уж «творческий метод», чтоб его!

 

26  ​​​​ ВУМ ​​ (Вполне упорядоченное множество).

Увесистая пачка набросков.

Пруст, «Под сенью». Dans ce jour…

Очень нравится, как он пишет о любви: нагромождает сомнения.

Для меня это - самое интересное.

Ведь Тургенев романтично «выпрямляет» чувство - и в него не верится.

У Пруста я не чувствую сексуальности.

Конечно, она есть, но слишком редко прорывается наружу.

Там, в его часто нарочитой нежности, кажется, есть желание, чтоб иногда его и потерзали, поиспытали на совсем не нежные ​​ чувства.

Тут он далеко перекликается с другой моей любимицей: Юрсенар.

Все же это тонкие чувства!

Но уж совсем не «тонко», когда персонаж Платонова ест на гробу своей жены: и время дорого, и есть хочется.

 

27  ​​​​ Пруст, «Сван». ​​ Longtemps, je me suis…

Мимолетность и ужас желания.

Любовь – ​​ это, когда ты – заложник.

 

План работы на ближайшее время: ВУМ – Быть русским – Человек толпы.

 

28  ​​ ​​​​ Гете родился 250 лет назад.

 

Отмечает весь мир.

Именно Гете ясно указывает на критерии классического искусства.

 

Осваиваю компьютер Ани: печатаю «Мастера кошмаров».

Вот его отбросил – и переношу в компьютер «Жуана».

 

29  ​​ ​​ ​​​​ Пруст. Quelquefois, comme Eve…

 

Все – на компьютер.

 

30  ​​​​ «Оливера Твиста» ​​ читаю на природе.

 

Ахматова:

 

Есть в близости людей заветная черта…

 

А у Музиля? ​​ Und diesen Schreck…

 

Идеи моего «Жуана» ужасают мою жену.

 

31  ​​ ​​​​ Странная личность:  ​​​​ 

 

Алоизий Бертран:

 

«Однако стихотворение в прозе даже в представлении его сторонников продолжало оставаться несовершенным поэтическим жанром, который не вносил никаких изменений в классическую литературную иерархию. Начало формирования стихотворения в прозе как жанра относится к эпохе романтизма с его культом лиризма и стиранием граней между жанрами.

В 19 веке появляются произведения, по форме и содержанию приближающиеся к современному пониманию жанра. Отличие этих текстов от поэтической прозы, как показывает исследование Н. Винсен-Мунниа, заключалось в том, что они были структурированы как стихотворения: графическое разбиение на строфы (абзацы, пробелы), «рамочные» эффекты (цикличность, рефрен), цельность впечатления. Не ограничиваясь только выражением лирического замысла, что было свойственно прозе предромантизма, стихотворения в прозе были представлены повествовательными, описательными, историческими или медитативными текстами.

В этот период благодаря ритмической и мелодической свободе произведения данного жанра обладали большей поэтической ценностью, чем некоторые стихи.

Между 1820-1855 гт. в свет выходят «Альбом пессимиста» (L'Album d'un pessimiste, 1835-1836) Альфонса Рабба,

«Гаспар из ночи» (Gaspard de la nuit, 1842) Алоизия Бертрана, «Кентавр» (Le Centaure) Мориса де Герэна,

«Пьеса пьес, утраченное время» (Piece de pieces, temps perdu, 1840) Ксавье Форнере - произведения первых «проклятых» поэтов 19 века.

Несмотря на то, что сам термин никем из них не употреблялся, исследователи считают, что речь здесь идет именно о «стихотворениях в прозе».

Книгу Алоизия Бертрана «Гаспар из ночи, фантазии в манере Рембрандта и Калло» (1827-1833, изд. 1842) принято считать первым законченным ​​ образцом нового жанра. Бертран впервые выделил стихотворение в прозе в отдельное произведение. Сборник состоит из шести «книг», содержащих определенное количество «пьес», как правило, построенных по одной модели: эпиграф, шесть абзацев или «куплетов», состоящих из нескольких строк и разделенных пробелами. Сент-Бев охарактеризовал эти тексты как маленькие баллады в прозе, куплеты или стихи которых довольно хорошо имитировали темп ритма.

Для критиков стихотворение в прозе оставалось еще «поэтической безделушкой», красочной и тщательно обработанной».

 

Aloysius BERTRAND  ​​​​ (1807-1841)

 

Ondine

 

- «Ecoute! - Ecoute! - C'est moi, c'est Ondine qui

frôle de ces gouttes d'eau les losanges sonores de ta

fenêtre illuminée par les mornes rayons de la lune;

et voici, en robe de moire, la dame châtelaine qui

contemple à son balcon la belle nuit étoilée et le beau

lac endormi.

 

«Chaque flot est un ondin qui nage dans le courant,

chaque courant est un sentier qui serpente vers mon palais,

et mon palais est bâti fluide, au fond du lac, dans le

triangle du feu, de la terre et de l'air.

 

«Ecoute! - Ecoute! - Mon père bat l'eau coassante

d'une branche d'aulne verte, et mes soeurs caressent de

leurs bras d'écume les fraîches îles d'herbes, de nénu-

phars et de glaïeuls, ou se moquent du saule caduc et

barbu qui pêche à la ligne!»

 

Пруст и Альбертина. J’ai cru que l’amour…

Не сама любовь, но сны о ней.

Сколько открытий!

 

КАФКА

 

Рассказ Кафки ​​ «В штрафной колонии». ​​ 

1914

 

Кафка - это ужас, с которым в себе борюсь всю жизнь. Поэтому мне неприятен как бы отмытый фильм Уэллеса «Процесс»: мне кажется, сон переполнен именно грязным ужасом, повседневным, отдающим потом и задыханием.

Раве не так?

Разве К. часто не задыхается?

Эта духота есть и в этом рассказе.

 

Человек изобретает то, что ​​ его убивает.

 

«Интерес к этой казни был, по-видимому, и в самом поселении осужденных не так уж велик». Подчеркнуть обыденность происходящего.

 

«Отходили цепи поменьше».

Причудливые накруты цепей.

 

«Ко времени начала казни требовалось только свистнуть, чтобы он вернулся обратно».

Увы, это именно так.

 

«Я не знаю, - проговорил офицер, - объяснил ли вам уже комендант принцип работы аппарата». Экскурсии не избежать.

 

«Все устройство поселения столь четко подчинено принципу внутренней замкнутости».

Как же без концепции? Мы все живем в мире, переполненном ложными мыслями, значение которых диктуется непонятно кем. Нами играют, и инструмент - эти самые «концепции».

 

Личность бывшего коменданта.

 

«Все устройство поселения столь четко подчинено принципу внутренней замкнутости».

Такие идеи правят миром. Да и уж не тиранчики ли их придумывают?

 

«Нижняя часть называется ложе, верхняя - чертежник, а вот эта, средняя, висячая часть носит название борона».

Начало 20 века - эйфория открытий. Никто не видит их пустоты.

Не стоило б говорить об «открытии», если б на нем не настаивал офицер. И сам его тон, и парадность одежды.

 

«Осужденный все равно пытался следить за объяснениями офицера».

Хоть офицер говорит по-французски, и осужденный не может его понимать.

Такая вот картина мира: он зиждется не на понимании, но на предписанной субординации: одним предписано казнить, а другим - повиноваться.

 

«Тогда вы сможете лучше наблюдать за ней».

Как не вспомнить пушкинское

 

И человека растянуть

Он позволял не как-нибудь,

Но в строгих правилах искусства,

По всем преданьям старины.

 

Эти самые «строгие правила искусства» часто повторяются позже.

Вот уж где прозвучал пушкинский «Онегин»!

Но здесь - вырождение традиции: смерть человека становится частью технических инноваций мира.

Вот провидение газовых камер.

 

«Путешественник уже немного увлекся аппаратом». Его совсем не ужасает то, что говорит офицер; все в порядке вещей.

Но как такое может вызывать интерес?

 

«Между сундуками на стальной ленте висела борона».

И все равно, не отделаться от впечатления, что машина - некое глупое нагромождение.

 

«Он что, был здесь всем сразу: солдатом, судьей, конструктором, химиком, чертежником?».

Личность прошлого коменданта. Этакий махонький тиран.

 

«Осужденному бороной на тело пишется та заповедь, через которую он переступил. На теле этого осужденного, например, - офицер указал на стоявшего рядом человека - будет написано: «чти своего начальника!».

Зловеще и правильно. Неотразимая жестокая правда. Это наша жизнь.

 

Осужденный не знает, что его приговаривают к казни. Мотив «Процесса». Что-то уж слишком современно.

Слишком ясно, что перед нами - махонький тиран.

 

«Принцип, которым я руководствуюсь в своих решениях, звучит: вина всегда бесспорна».

 

«Брось хлыст, а не то я тебя сожру!».

Слишком ярко о нравах. Достаточно одной фразы, чтоб читатель проснулся и понял, что происходит.

Эта фраза еще ранит ​​ меня, слишком напоминая о детстве, обо всей моей жизни. Неужели я привыкну к ужасу вокруг меня? Наверно, как Кафка, не смогу это принять.

 

Для нас объяснение работы аппарата - комментарий к кошмарам, столь естественным для офицера. Нам объясняют, что наша жизнь невыносима.

Мне в душу в детстве вбивали именно это.

 

«Информация офицера о здешнем судопроизводстве не удовлетворила его».

Не удовлетворила, но и не привела в ужас.

Видавший виды человек смущен, а не шокирован. Как говорят в России, «перегибы на местах». Повествование сохраняет объективность. Не будь этого равновесного взгляда путешественника, во что бы оно превратилось?

 

«Подергиваясь, она втыкает свои иглы в тело, которое вдобавок дрожит из-за движений ложа». Описание инструмента - это же описание изощренной пытки. Очень ​​ пугает искренность и примитивность пытки. ​​ Собеседники как бы не замечают, что речь идет о живом человеке.

 

«Длинная пишет, а короткая струями подает воду, смывая, таким образом, кровь и обеспечивая четкость написанного. Вода с кровью течет по этим маленьким желобкам к главному стоку, откуда по трубе уходит в яму».

Увы, это совсем не фантазии. Я и повторяю, и настаиваю: для современного человека такие пытки - норма: он знает об их существовании, он боится их.

 

Или Кафка не понимает, что получается садизм, сдобренный иронией? Но откуда он мог так много знать об эпохе? Как он угадывает ужас, в котором мы привыкли жить?

 

«Тут он к своему ужасу увидел, что и осужденный вслед за ним последовал приглашению офицера осмотреть устройство бороны с непосредственной близи».

Вот сознание толпы: она невольно поддерживает существование ужаса и даже его протежирует, потакает ему.

 

«Начерченные в форме какого-то лабиринта».

В сущности, правосудия нет, а есть вот такой лабиринт, позволяющий делать с людьми все, что угодно. Есть официальность, дымовая завеса которой позволяет существование такой запутанности.

 

Сентябрь ​​ 

 

2 ​​ RL: ​​ посвящение Платонову.

Огромный писатель?

Нет ли в нем ложного «преодоления» интеллекта?!

 

Книги, что дал Стас на прочитку:

 

«Лавка древностей» Диккенса.

 

Уайтхед.

 

«Наука и гипотеза» Пуанкаре.

 

Бестужев-Марлинский.

 

3 ​​ Агата в гостях у Линдлера. 2, 43. Da grub Agathe…

 

2.44. ​​ Die Heiligen mit ihren…

Так у Бунюэля в «Андалузском псе» книги превращаются в револьверы.

Музиль формулирует:

- Оружие знания.

 

«Нечет» Ахматовой на польском.

 

4  ​​ ​​ ​​​​ Диккенс. ​​ «Лавка древностей».

 

Очень разозлил ​​ Решетин: ​​ дал мне свой опус, где мастурбирует ​​ «холеный» Христос.

Это уж ​​ какое-то безумие!

Что творится в головах людей!

И это – мой «друг»?!

Такое вот произведеньице ​​ opusculum.

 

5 ​​ Архив Мандельштама в американском университете Принстона. Есть надежда, что архив попадет в сеть.

Вот ​​ обращение поэта к А. Ахматовой.

​​ 

Когда на площадях и в тишине келейной

Мы сходим медленно с ума,

Холодного и чистого рейнвейна

Предложит нам жестокая зима.

 

В серебряном ведре нам предлагает стужа

Валгаллы белое вино,

И светлый образ северного мужа

Напоминает нам оно.

 

Но северные скальды грубы,

Не знают радостей игры,

И северным дружинам любы

Янтарь, пожары и пиры.

 

Им только снится воздух юга -

Чужого неба волшебство,-

И все-таки упрямая подруга

Откажется попробовать его.

 

Написано: 1917.

Вот как надо писать другу!

«Мы сходим медленно с ума» - так трогательно и верно!

 

Книжный рынок Москвы. Только 9% - дамские романы. Популярность романтизированных биографий. Распространен русский детектив низкого качества.

 

6 ​​ «Тонка» Музиля. Haette sie denken gelernt...

 

7  ​​ ​​​​ Entitlement = название, официальное право.

Осознание ​​ права на богатство.

 

Меня раздавливают сомнения: мне чудится, я так мало понимаю, мои заметки и дневники столь бессмысленны!

Но как же стать другим?

Еще чудится, мол, когда-то я был гениален и что-то понимал, - но вот стал сереньким и скучным.

Такие вот мечты юности: о собственной гениальности!

Все, кто был вокруг меня, изо всех сил старались раздавить эти мечтанья – и я уже склоняюсь к мысли, что они были правы, затаптывая во мне эти порывы.

Это был коммунистический мир!

Я не мог, как Рембо, закатиться в кругосветное путешествие, мне не давали информации, меня заставляли сосать свою лапу.

Только Искусство открывало мир.

Все прочее – закрывало.

 

8 ​​ Роман Марлинского «Роман и Ольга».

«IV глава. ​​ 

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ 

Ах ты, душечка, красна девица,

Не сиди в ночь до бела света,

Ты не жги свечи воску ярого,

Ты не жди к себе друга милого!

Народная песня

          

Стих, стемнел шумный Новгород; гасли огни в окнах граждан и чужеземцев; ​​ сон ​​ смежил очи заботы. Покойно все на берегах Волхова; только ты не спишь и ​​ не ​​ дремлешь, ​​ прелестная ​​ Ольга! ​​ И сильно бьется сердце девическое, высоко ​​ воздымается ​​ грудь ​​ твоя; ​​ ожидание, страх и раскаяние тебя терзают». ​​ 

Издан роман в Курске, в 1991-0м, тираж 150.000.

Но какой же дух пародии!

 

«Вильно» Милоша, 1940.

Выписываю на польском.

 

Чеслав Милош ​​ Czesław Miłosz.

Книги:

Поэма о застывшем времени (Poemat o czasie zastygłym, 1932)

Три зимы (Trzy zimy, сборник стихов, 1936)

Спасение (Ocalenie, сборник стихов, 1945)

Захват власти (Zdobycie władzy, роман, 1953)

Подневольный ум (Zniewolony umysl, том эссеистики, 1953)

Дневной свет (Światło dzienne, 1953)

Долина Иссы (Dolina Issy, 1955)

Поэтический трактат (Traktat poetycki, 1957)

Родная Европа (Rodzinna Europa, 1958)

Континенты (Kontynenty, 1958)

Человек среди скорпионов (Człowiek wśród skorpionów, 1961)

Король Пепел и другие стихи (Król Popiel i inne wiersze, 1961)

Заколдованный Гуцё (Gucio zaczarowany, 1965)

Видения на берегах залива Сан-Франциско (Widzenia nad zatoką San Francisco, 1969)

Город без имени (Miasto bez imienia, 1969)

Частные обязанности (Prywatne obowiązki, 1972)

Где солнце восходит и когда заходит (Gdzie słońce wschodzi i kiedy zapada, 1974)

Земля Ульро (Ziemia Ulro, 1977)

Сад наук (Ogród nauk, 1979)

Гимн о жемчуге (Hymn o perle, 1982)

Необъятная земля! (Nieobjęta ziemio, 1984)

Хроники (Kroniki, 1987)

Дальние окрестности (Dalsze okolice, 1991)

Начиная с моих улиц (Zaczynając od moich ulic, сборник эссе, 1985)

Метафизическая пауза (Metafizyczna pauza, 1989)

Поиски отчизны (Poszukiwanie ojczyzny, 1991)

Год охотника (Rok myśliwego, 1991)

На берегу реки (Na brzegu rzeki, 1994)

В поисках отчизны (Szukanie ojczyzny, 1992)

История польской литературы (Historia literatury polskiej, 1993)

Легенды современности (Legendy nowoczesności', 1996)

Жизнь на островах (Życie na wyspach, 1997)

Придорожный пёсик (Piesek przydrożny, 1997)

Азбука Милоша (Abecadło Miłosza, 1997)

Другая азбука (Inne abecadło, 1998)

Сразу после войны (Zaraz po wojnie, 1998)

 

9  ​​​​ Блок:

 

Я восхи’щен снами…

 

Наверно, и не Блок, а Лозинский: «Божественная».

 

Ахматова ​​ и Модильяни: их близость была реальной!

Это носится в воздухе.

Якобы даже был аукцион, на котором всплыло сразу много набросков обнаженной Анны.

Позы ​​ - совсем не модели!

Простите, Анна Андреевна.

Кстати, из книги Лидии Чуковской как-то следует, что вы так можете.

 

10 ​​ ЧбС, 2, 45. ​​ Брат и сестра рядом. Ihr Einverstaendnis…

 

11  ​​ ​​​​ Начало осени.

Черновики к ВУМ выстроились.

 

Первая эклога Вергилия. Tityre, tu patulae…

 

В какой-то момент на меня снисходит вся торжественность и божественность мира – и я плачу от счастья: плачу только оттого, что я живу.

 

12  ​​​​ Пруст. ​​ Mais a ​​ l‘instant…

 

«Прогулки с Пушкиным» Синявского: взорвать научность?

1968.

 

13  ​​ ​​​​ День траура начат с еще одного теракта: взорвали дом на Каширке.

 

Набоков: замкнутые пространства.

 

Как и моя мать, Маркес болен лимфоденитом.

Неужели?

 

С сыном на природу – непременно.

 

Пуанкаре.

 

14 ​​ В «Тонке» Музиля – переживания моего второго брака.

Да, все наши чувства уже описаны.

Это был брак из жалости, из нерешительности.

«Тонка», 11. Und oft wurden…

 

Одно из первых эссе Музиля: 1913, «Математический человек».

 

Что-то произошло с Ахматовой: уже в 10-ые она превратилась в затворницу.

Потому что это более соответствовало строю мира.

В ​​ 20-ые распутница уже бы не выжила.

Что же тут удивительного?

Я вот тоже на распутье - ​​ последнем в моей жизни.

Если найду во Франции сердечность и понимание, мне будет тяжело вернуться.

Может, и мое счастье, как у Ахматовой, в том, что мне некогда расслабляться: ​​ мне надо жить напряженным, как стрела перед полетом, чтобы не умереть.

Жизнь меня держит строго.

 

15  ​​ ​​​​ Во сне я видел, как Миттеран пьет стакан вина.

Весомо, неторопливо.

Пруст. Ma tante tendait…

Пруст смешивает кости и позвоночник, что шокировало Андре Жида.

 

В 1983-ем «Штерн» публикует фальшивые дневники Гилера.

Журнал резко потерял популярность.

 

16  ​​​​ Диккенс. ​​ «Лавка древностей».

Пробую анализировать – скучно:  ​​​​ Диккенс ​​ везде-то на поводу у читателя.

Так и «Desdichado. ​​ Безутешного» Нерваля стал драконить, да и остановился: ​​ не дотягиваю.

 

Простыл – и все крутится вокруг болезни.

Затяжная простуда.

 

17  ​​​​ Как же мне трудно удержать Петербург!

Сейчас мне всего ближе Франция.

Кстати, мне страшно сообщить Жану, что скоро полечу во Францию: я невольно обещать посетить его.

 

18 ​​ Чтение «Улисса».

 

Вот я ставлю дату – и мне кажется, что я живу.

Вокруг таких вот жалких фантазий кружится, крутится моя жизнь.

Я-то бы хотел придать ей больше смысла!

 

И что пишу?

Или так нравится писать на итальянском?

 

19  ​​ ​​​​ Три дня - ​​ международная конференция, посвященная творчеству Андрея Платонова.

 

Жан Мореас. ​​ Jean Moréas.

Настоящее ​​ имя Иоа́ннес А. Пападиаманто́пулос, греч. Ιωάννης Α. Παπαδιαμαντόπουλος.

15 апреля 1856, Афины - 30 марта 1910, Сен-Манде, департамент Сена.

Французский ​​ поэт.

Грек по происхождению; сын судьи. С 1875 года жил в Париже, где сначала изучал право в Сорбонне. В первых сборниках на французском языке «Сирты» («Les Syrtes», 1884) и «Кантилены» («Les Cantilènes», 1886) Мореас выступил как поэт-символист. Ему принадлежит и сам термин «символизм», получивший теоретическое обоснование в его «Манифесте символизма» (1886).

Позже (1891) Мореас обосновал «романскую школу», которая была первым проявлением неоклассицизма во французской модернистской поэзии. Мореас призывал вернуться к «французской ясности», забытой символистами, равняться на поэзию «Плеяды» и XVII века.

Наиболее значительные произведения Мореаса - семь книг «Стансов» («Stances»; 1899-1901, седьмая издана в 1920).

Некролог поэта в России принадлежит одному из первых переводчиков Мореаса на русский язык Валерию Брюсову (Русская мысль, 1910, №5).

 

Jean MORÉAS

 

Conte d'amour (IV)

 

Dans les jardins mouillés, parmi les vertes branches,

Scintille la splendeur des belles roses blanches.

 

La chenille striée et les noirs moucherons

Insultent vainement la neige de leurs fronts:

Car, lorsque vient la nuit traînant de larges voiles,

Que s'allument au ciel les premières étoiles,

Dans les berceaux fleuris, les larmes des lutins

Lavent toute souillure, et l'éclat des matins

Fait miroiter encor parmi les vertes branches

Le peplum virginal des belles roses blanches.

 

Ainsi, ma belle, bien qu'entre tes bras mutins

Je sente s'éveiller des désirs clandestins,

Bien que vienne parfois la sorcière hystérie

Me verser les poisons de sa bouche flétrie,

Quand j'ai lavé mes sens en tes yeux obsesseurs,

J'aime mieux de tes yeux les mystiques douceurs

Que l'irritant contour de tes fringantes hanches,

Et mon amour, absous de ses désirs pervers,

En moi s'épanouit comme les roses blanches

Qui s'ouvrent au matin parmi les arbres verts.

 

Это имя слышал регулярно в течение многих лет, так что рад этому материалу.

 

20  ​​ ​​​​ Появление  ​​​​ DVD.

 

«Дорога» ​​ Лорки. ​​ 

«По дороге идет мертвая… ​​ Por un camino va la muerte…».

Торжественность видения.

 

Приходится признать, что моя литературная работа не воспринимается никак и никем – и только время может сказать, писатель я или кропатель.

Но могло ли быть иначе?

Я подошел к точке, когда слишком ясно, что литературой не удастся заработать ничего.

Собственно, и раньше мне ничто не говорило о том, что я мог бы быть славен, - но вот улетучиваются последние иллюзии.

 

Во Франции мне хотелось бы найти работу, которая б не противостояла моей литературе.

Во всяком случае, я очень надеюсь на Шарлетту.

В 1991-ом мне предложили остаться в качестве учителя русского языка, - но тогда я просто побоялся.

 

22  ​​ ​​ ​​​​ Ю. Нагибин. Тьма в конце туннеля.

Москва, 1994.

Качественная халтура.

То есть халтура честная.

Интересен не он сам, а московские нравы и московская культура.

Ничем не хуже Аксенова.

А даже и получше: сильнее чувствуется движение Времени.

Себя расписывает скучно.

Все, что вне его, описано куда лучше, чем он сам.

Писатель должен это чувствовать!

Он говорит с высоты своей богемности, своей приближенности, - а ведь это-то и скучно.

Дорогие писатели, не объясняйте нам, что вы жили неплохо: мы и так это знаем!

Везде это «эго», жалкое «я», прущая гордыня.

Неужели непонятно, что уйдет эта советская ​​ эпоха – и все эти нравы окажутся жалкой гадостью?!

В жанре дневника, с более ясными порывами на правду, это б прозвучало сильнее.

 

Ульрих, 2, 46. ​​ Nun gerade dieses Ungoettliche… - gewinnen wеrden.

Так много выписываю.

Потому что слишком приятно.

 

24  ​​​​ С «Кротом» Кафки еду в Москву.

 

25  ​​ ​​​​ Некогда писать на бумагу, потому что пишу в компьютер.

Переношу туда «Музыку для тебя».

Этот процесс куда важнее, чем может показаться: настолько это десятилетие изменило нашу жизнь.

Кажется, изменений слишком много: особенно синтаксических.

 

КАФКА

 

«Рассуждения ​​ одной собаки о собачьей жизни» Кафки.

Aber es laufen…

 

Очень трогательно, когда речь идет о насилии.

«Трогательно» именно в современном смысле: черный юмор.

 

«Meine Ich ist eingelassen. Мое «я» впущено».

«Вот оно, мое «я».

Кафка указывает, ​​ что ​​ не ​​ спасаться надо в божественное, в целое.

 

Указывает не прямо, но по контрасту нашего отношения к миру.

 

«Собачистость. Hundeschaff» - пародия на «человечность».

​​ 

Двадцать лет назад был издан альманах «Метро́поль».

Это был сборник неподцензурных текстов известных литераторов (Белла Ахмадуллина, Андрей Вознесенский, Евгений Рейн, Владимир Высоцкий, Юз Алешковский, Генрих Сапгир, Юрий Карабчиевский, Юрий Кублановский и другие) и авторов, не допускавшихся к официальной печати.

Издан тиражом 12 экземпляров в Москве в 1979 году самиздатовским способом. Оформление альманаха - Борис Мессерер, Давид Боровский.

Один из экземпляров альманаха был нелегально вывезен в США и опубликован издательством «Ардис Паблишинг» сначала репринтным способом, а впоследствии в новом наборе.

 

26  ​​​​ Конечно, Аня ​​ провоцирует мои мечты об особой московской среде.

Может, теперь без Иды мы сумеем сблизиться?!

Ничто не говорит об этом.

 

Несу свои рассказы в компьютер – и они мне откровенно неприятны.

Как и вся моя жизнь.

Надо перешагнуть это отвращение к самому себе.

 

27 ​​ Мои остриженные желания.

Как у Ремизова: «мои коротко подстриженные глаза».

Собачка Кафки о другой собачке: «uebersorgfaeltig frisiertes Gebilde. Слишком заботливо подстриженный образ».

Таких часто вижу.

 

28 ​​ Легко подсчитать, что каждый день в дневники на иностранных языках пишу 11 страничек.

Писучее безумие.

Конечно, это диалог с миром.

 

30  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Умер ​​ Дмитрий Сергеевич Лихачёв!

Продолжу об его изумительной биографии.

 

1986-1993

Председатель правления Советского фонда культуры (с 1991 - Российского фонда культуры).

 

1987

Награждён медалью и премией «Альманаха библиофила».

Награждён дипломом за фильм «Поэзия садов» (Лентелефильм, 1985), удостоенный второй премии на V Всесоюзном смотре фильмов по архитектуре и гражданскому строительству.

Избран депутатом Ленинградского городского Совета народных депутатов.

Избран членом Комиссии по литературному наследию Б. Л. Пастернака.

Избран иностранным членом Национальной академии Италии.

Участвовал в международном форуме «За безъядерный мир, за выживание человечества» (Москва).

Поездка во Францию на XVI сессию Постоянной смешанной советско-французской комиссии по культурным и научным связям.

Поездка в Великобританию по приглашению Британской академии и Университета г. Глазго для чтения лекций и консультаций по истории культуры.

Поездка в Италию на заседание неформальной инициативной группы по организации фонда «За выживание человечества в ядерной войне».

 

Издание книги «Великий путь: Становление русской литературы XI-XVII вв.». М., Современник. 1987.

 

Издание «Избранных работ» в 3-х тт.

1987-1996

 

Член редколлегии журнала «Новый мир», с 1997 - член Общественного совета журнала.

 

1988

Участвовал в работе международной встречи «Международный фонд за выживание и развитие человечества».

Избран почётным доктором Софийского университета (Болгария).

Избран членом-корреспондентом Геттингенской академии наук (ФРГ).

Поездка в Финляндию на открытие выставки «Время перемен, 1905-1930 (Русский авангард)».

Поездка в Данию на открытие выставки «Русское и советское искусство из личных собраний. 1905-1930 гг.»

Поездка в Великобританию для презентации первого номера журнала «Наше наследие».

Издание книги: «Диалоги о дне вчерашнем, сегодняшнем и завтрашнем». М., Сов. Россия. 1988.

1989

Присуждена Европейская (1-я) премия за культурную деятельность в 1988 году.

Присуждена Международная литературно-журналистская премия г. Модены (Италия) за вклад в развитие и распространение культуры в 1988 году.

Вместе с другими деятелями культуры выступил за возвращение Русской Православной Церкви Соловецкого и Валаамского монастырей.

Участвовал в совещании министров культуры европейских стран во Франции.

Член Советского (позднее Российского) отделения Пен-клуба.

Издание «Заметок и наблюдений: Из записных книжек разных лет» Л., Сов.писатель. 1989.

​​ «О филологии» М., Высш.шк. 1989.

 

1989-1991

Народный депутат СССР от Советского фонда культуры.

 

1990

Член Международного комитета по возрождению Александрийской библиотеки.

Почетный председатель Всесоюзного (с 1991 - Российского) Пушкинского общества.

Член Международной редколлегии, созданной для издания «Полного собрания сочинений А. С. Пушкина» на английском языке.

Лауреат Международной премии города Фьюджи (Италия).

Издание книги «Школа на Васильевском: Книга для учителя». М., Просвещение. 1990.

 

1991

Присуждена премия А. П. Карпинского (Гамбург) за исследование и публикацию памятников русской литературы и культуры.

Присуждена степень почётного доктора наук Карлова университета (Прага).

Избран почётным членом Сербской Матицы (СФРЮ).

Избран почётным членом Всемирного клуба петербуржцев.

Избран почётным членом Немецкого Пушкинского общества.

Издания:

«Я вспоминаю» М., Прогресс. 1991.

«Книга беспокойств» М., Новости. 1991.

«Раздумья» М., Дет.лит. 1991.

 

1992

Избран иностранным членом Философского научного общества США.

Избран почётным доктором Сиенского университета (Италия).

Присвоено звание Почётного гражданина Милана и Ареццо (Италия).

Участник Международной благотворительной программы «Новые имена».

Председатель общественного юбилейного Сергиевского комитета по подготовке к празднованию 600-летия преставления преподобного Сергия Радонежского.

Издание книги «Русское искусство от древности до авангарда». М., Искусство. 1992.

 

1993

Президиумом Российской академии наук награждён Большой золотой медалью им. М. В. Ломоносова за выдающиеся достижения в области гуманитарных наук.

Присуждена Государственная премия Российской Федерации за серию «Памятники литературы Древней Руси».

Избран иностранным членом Американской академии наук и искусств.

Присвоено звание первого Почётного гражданина Санкт-Петербурга решением Санкт-Петербургского Совета народных депутатов.

Избран почётным доктором Санкт-Петербургского гуманитарного университета профсоюзов.

 

1994

Председатель Государственной Юбилейной Пушкинской комиссии (по празднованию 200-летия со дня рождения А. С. Пушкина).

Издание книги:  ​​​​ «Великая Русь: История и художественная культура X-XVII века» М., Искусство. 1994. 488 с. (совм. с. Г. К. Вагнером, Г. И. Вздорновым, Р. Г. Скрынниковым).

 

1995

Участвовал в Международном коллоквиуме «Творение мира и предназначение человека» (Санкт-Петербург - Новгород). Представил проект «Декларация прав культуры».

Награждён Орденом «Мадарски конник» первой степени за исключительные заслуги в развитии болгаристики, за выдвижение роли Болгарии в развитии мировой культуры.

По инициативе Д. С. Лихачёва и при поддержке Института русской литературы РАН была создана Международная неправительственная организация «Фонд 200-летия А. С. Пушкина».

Издание книги «Воспоминания» (СПб, Logos. 1995. 517 с. 3 т.э. переизд. 1997, 1999, 2001).

 

1996

Награждён Орденом «За заслуги перед Отечеством» II степени за выдающиеся заслуги перед государством и большой личный вклад в развитие русской культуры.

Награждён Орденом «Стара Планина» первой степени за огромный вклад в развитие славистики, болгаристики и за большие заслуги в укреплении двусторонних научных и культурных связей между Республикой Болгария и Российской Федерацией.

Издание книг: «Очерки по философии художественного творчества» СПб, Блиц. 1996. 158 с. 2 т.э.(переизд. 1999) и «Без доказательств» СПб, Блиц. 1996. 159 с. 5 т.э..

 

1997

Лауреат Премии Президента Российской Федерации в области литературы и искусства.

Присуждение премии «За честь и достоинство таланта», учрежденной Международным Литфондом.

Вручена частная художественная Царскосельская премия под девизом «От художника художнику» (Санкт-Петербург).

Издание книги «Об интеллигенции: Сборник статей».

 

1997-1999

Редактор (совм. с Л. А. Дмитриевым, А. А. Алексеевым, Н. В. Понырко) и автор вступительных статей монументальной серии «Библиотека литературы Древней Руси (изданы тт. 1 - 7, 9 −11) - издательство «Наука».

 

1998

Награждён орденом апостола Андрея Первозванного за вклад в развитие отечественной культуры (первый кавалер).

Награждён Золотой медалью первой степени от Межрегионального некоммерческого благотворительного фонда памяти А. Д. Меншикова (Санкт-Петербург).

Награждён премией имени Небольсина Международного благотворительного фонда и профессионального образования им. А. Г. Небольсина.

Награждён Международным серебряным памятным знаком «Ласточка мира» (Италия) за большой вклад в пропаганду идей мира и взаимодействия национальных культур.

Издание книги «Слово о полку Игореве и культура его времени. Работы последних лет». СПб, Logos. 1998. 528 с. 1000 э.

 

1999

Один из учредителей «Конгресса петербургской интеллигенции» (наряду с Ж. Алфёровым, Д. Граниным, А. Запесоцким, К. Лавровым, А. Петровым, М. Пиотровским).

Награждён сувенирной Золотой юбилейной Пушкинской медалью от «Фонда 200-летия А. С. Пушкина».

Издание книг «Раздумья о России», «Новгородский альбом».

 

Сентябрь заканчивается смертью человека, столь много сделавшего для русской культуры.

Я, как могу, выражаю свое глубочайшее почтение.

 

Продолжение анализа рассказа Кафки ​​ «В штрафной колонии». ​​ 

 

«Непосредственная надпись должна быть окружена множеством всяких росписей и вензелей, сама же она опоясывает тело тонкой лентой».

Претензия на некую тонкость. Так и нынче: любое свинство - с «тонкостью».

 

«Если бы шестерня не скрипела так сильно, это была бы великолепная картина».

Что же тут «великолепного»?

 

«И так она пишет все глубже и глубже двенадцать часов кряду».

Зловеще. Но еще и ощущение какого-то варварского Письма.

 

«Каким же тихим он, однако, делается к шестому часу!».

Эстетика уничтожения человека.

 

«Офицер настроил машину».

Была теоретическая часть, а вот начинается практическая.

 

Противостояние нового ​​ и старого коменданта двигает сюжет, оно оправдано. Но важна близость позиций путешественника и нового коменданта.

«Несправедливость всего этого дела и бесчеловечность казни были налицо».

 

«Не имеют в нашем поселении открытых сторонников».

Уже и сам Кафка дистанцируется ​​ от ужаса происходящего. Все, что только что было, переходит в разряд сна.

 

«А какой была экзекуция в прежние времена!». Сказочность не помешает.

 

Этот рассказ грубоват, тут нет изящества «Превращения». Не потому ли, что Кафка сам не знает, прав ли он, так осуждая ретивого офицера. Да ​​ осуждает ли?

 

«Как мы все впитывали в себя с измученного лица это выражение просветления!».

Что-то не то. Не может такая скотина быть мечтателем. Нельзя из живого человека силой делать персонаж.

 

«В том непостижимо плавном полете».

Эстетика!

 

«Вы хотите вмешаться, мол, вы сказали не то». Большая бесформенная речь. Она и показывает, что сам Кафка не знает, как относиться к тому, что он пишет.

Откуда это знание было в «Превращении»?

 

«Ваше влияние трудно переоценить, поверьте». Теперь слишком видно, как офицер борется за мнение путешественника. Это все равно не очень правдоподобно. С самого начала чувствуется, что офицер не в себе, но ему все-таки далеко до безумия.

 

Но в душе я согласен с Кафкой: он просто работает - и приятно это видеть.

 

«Ну, конечно же, вы хотите, даже более того - вы обязаны!».

Тогда сюжет в том, как офицер сходит с ума. Но это очень красноречивое безумие. Нет, не связать концы с концами: не верю.

 

И вот офицер занимает место осужденного. Так безумие мира сводится к индивидуальному. Но все же мотивация не убеждает: или найти в путешественнике сторонника, или умереть. Да, тут какой-то жалкий невразумительный романтизм.

 

«Теперь он стоял голый».

Мы вправе услышать крик ужаса! Перед нами самоубийца. Но как же это современно именно сейчас, когда мы тонем в потоке разнообразных безумий!

 

«Ложе дрожало, иглы танцевали по коже, борона парила туда-сюда».

Музыка ужаса.

 

«В открывшемся отверстии показались и выступили вверх зубцы шестеренки».

Кафка делает симфонию из работы машины.

Да, много чего намешано в рассказе!

 

«Машина явно разваливалась на части».

Так машина разрушается! Приятный неожиданный ход. Офицер окончательно осуждается автором и превращается в безумца.

 

«Его губы были крепко сжаты, глаза были открыты, в них застыло выражение жизни, взгляд был спокойным и убежденным, изо лба торчало острие большого железного шипа».

Офицер - жертва своего фанатизма, своей мечты.

Может, и можно упрекнуть Кафку за некую неотделанность, - но зато какие идеи! Словно б провидение нашего ужаса.

 

«Впечатление некоего исторического памятника... он ощущал мощь былых времен».

Что-то не то.

 

«Существует пророчество...».

Опять сказка! Тьфу.

 

Все равно - ощущение прекрасного наброска, переполненного идеями.

 

Наверно, лет 17 назад, когда я только прочел этот рассказ, я меньше в нем понял, но уже было ясно, что речь идет хоть ​​ о пустом, но высоком безумии.

 

Октябрь

 

1  ​​ ​​​​ В очереди ​​ во французское посольство: «Философия веры» Ясперса.

Такой ясный язык, а вокруг – вакханалия чиновности.

Wahrheit ist…

Die ​​ Steigerung des Seinbewusstseins…

 

Заготовил картошки – 70 кило!

Благо, есть, где хранить: в бункере.

Так что оставлю моих на картошку.

Не густо.

 

2  ​​ ​​​​ В «Жуане»  ​​ ​​​​ есть наши и политическая, и криминальная культуры.

 

3 ​​ Пепита. ​​ Mi padre estuvo finisimo…

​​ 

Сложно «приватизировать» свои собственные мысли.

Если б не занимался этим профессионально, давно бы сошел с ума.

Добиться самопонимания, самопознания.

Для того и пишу дневники.

 

4 ​​ «Проход по Милану» Бютора.

 

5  ​​​​ «Мы, ученые» Ницше.

 

ВУМ.

Написал 1976-ой.

 

6 ​​ Ясперс. Der ​​ Glaube findet sich…

 

Группа 47 (нем. Gruppe 47) - объединение немецкоязычных авторов, организованное немецким писателем Хансом Вернером Рихтером (Hans Werner Richter) и активно действовавшее на протяжении двадцати лет (1947-1967). Наиболее известная литературная группа в странах немецкого языка за период после Второй мировой войны. Прообразом создателям послужило испанское «Поколение 98 года».

 

Первые попытки объединить немецкоязычных писателей, противостоявших гитлеризму и ставящих целью осмысление опыта нацизма, Холокоста и Второй мировой войны, были предприняты Альфредом Андершем, издававшим в 1946-1947 в Мюнхене ежемесячный журнал Призыв (нем. Der Ruf). Журнал был закрыт администрацией оккупационных сил США «за нигилизм», вместо него с сентября 1947 начал выходить журнал Скорпион, но вскоре и он прекратил деятельность из-за недостатка финансовых средств. Воля к объединению, тем не менее, сохранилась.

 

Члены сообщества были ориентированы на представление и осмысление реально пережитого «здесь и сейчас», противостоя любой абстракции и идеализации прошлого, настоящего и будущего. Твердого членства в Группе не было. Приглашенные открытками члены собирались дважды в год для представления и обсуждения новых произведений (читались только неопубликованные сочинения). Вещи, получившие наибольшее признание, с 1950 поощрялись премией (вначале премиальный фонд складывался из личных взносов участников, впоследствии к ним присоединились вклады нескольких радиостанций). Рихтер называл такую форму «приватной публичностью».

 

Премии ​​ членам группы:

1951 - Генрих Бёлль

1953 - Ингеборг Бахман

1955 - Мартин Вальзер

1958 - Гюнтер Грасс

 

Единство Группы было подорвано ростом протестных настроений в Европе, которые вылились в поколенческий разрыв и молодежный бунт 1968 года: выявилось расхождение идеологических и политических позиций членов объединения. С 1967 собрания Группы потеряли регулярность, в 1977 было официально объявлено о прекращении её деятельности.

 

Наиболее известные члены и авторы, участвовавшие в собраниях:

Ингеборг Бахман

Генрих Бёлль

Петер Биксель

Петер Вайс

Гюнтер Грасс

Мило Дор

Вольфганг Кёппен

Александр Клюге

Зигфрид Ленц

Марсель Райх-Раницкий

Петер Хандке

Пауль Целан

 

Оставил знакомые имена.

7 ​​ Читаю «20 век» в ​​ Бордас.

 

8  ​​​​ «Избирательное родство» Гете. Diejenige Nature, die...

 

9  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Последний рассказ Кафки – «Он», 1920.

Вот – событие мира!

Но кто о нем знает?

Мой дневник отражает события моей внутренней жизни.

Прежде всего.

И все же на первом месте обычно ставлю общественные события, что касаются многих.

Тут – мое смирение пред моими Судьбой и Смертью.

Я готов умереть, но еще больше я готов жить.

 

Меня еще в детстве поразило, ​​ что в «Онегине» Пушкин связал идеи свободы и любви:

 

Адриатические волны!

О, Брента! - Нет, увижу вас,

И, вдохновенья снова полный,

Услышу ваш волшебный глас!

Он свят для внуков Аполлона;

По гордой лире Альбиона

Он мне знаком, он мне родной...

Ночей Италии златой

Я негой наслажусь на воле,

С венециянкою младой,

То говорливой, то немой,

Плывя в таинственной гондоле, -

С ней обретут уста мои

Язык Петрарки и любви.

 

- Неужели в России невозможна любовь? – думал я. – Неужели за ней надо ехать в Италию?

11  ​​​​ «Избирательное родство» Гете.

«Брак – начало и вершина всех культур».

 

12 ​​ Франкфуртская книжная ярмарка Frankfurter Buchmesse.

Крупнейшая книжная ярмарка мира.

Ежегодно проходит в середине октября в немецком городе Франкфурт-на-Майне.

В течение пяти дней в ней принимают участие более 7,000 экспонентов из примерно 100 стран мира и более 286,000 посетителей.

 

Ширять

​​ I несов. перех. устар. Летать, широко взмахивая распростертыми крыльями.

II несов. перех. и неперех. разг.-сниж.

1. Толкать, ударять.

2. перен. Употреблять наркотики.

 

Вот он, глагол, любимый Фетом!

 

13 ​​ Ритм в работе над ВУМ набран: с ним и буду во Франции.

 

14 ​​ Аэропорт.

Камю:

- Бунт - одна из существенных составляющих человека.

 

Жирмунский.

 

15 ​​ Бродский. «Послесловие к «Котловану» А. Платонова».

​​ 

«Идея Рая есть логический конец человеческой мысли в том отношении, что дальше она, мысль, не идет; ибо за Раем больше ничего нет, ничего не происходит. И поэтому можно сказать, что Рай - тупик; это последнее видение пространства, конец вещи, вершина горы, пик, с которого шагнуть некуда, только в Хронос - в связи с чем и вводится понятие вечной жизни. То же относится и к Аду».

 

16  ​​​​ Париж.

 

Отель, где Бодлер писал «Цветы зла».

Память постоянно возвращается к этому месту.

 

17  ​​ ​​ ​​​​ Реймс.

 

В квартире Шарлетты.

Что в ее библиотеке? «Преступление» Бернаноса, Валери,

Макин.

 

«Элегии» Рильке.

Поэту не нравился Бог-сын.

Макин. Преступление Ольги Арбелиной.

Что-то уж слишком классично и сладко!

Я не понимаю этой ровности повествования, потому что в моей жизни – одни разрывы.

 

Карл Юнг. ​​ Моя жизнь.

 

Рильке: ​​ немецкий текст ​​ с параллельным французским переводом.

 

18  ​​​​ Работа над ВУМ началась.

Дыхание налаживается.

 

Рильке в замке Мюзо.

«Muzot», а не  ​​​​ «museau морда».

 

Рильке, Ницше, Хайдеггер.

Много общего.

 

19  ​​ ​​ ​​​​ В Париже умерла Натали Саррот.

 

Во Франции это ощущается, как национальное горе.

 

Nathalie Sarraute.

При ​​ рождении Наталья Ивановна Черняк.

Родилась 18 июля 1900, Иваново-Вознесенск, Российская империя.

Адвокат, французская писательница, родоначальник «нового романа».

Родилась в семье доктора. После развода родителей Натали жила то с отцом, то с матерью. В возрасте 8 лет перебралась к отцу в Париж. В Париже Саррот окончила школу, а высшее образование получала в Сорбонне. В 1925 году закончила юридический факультет в Парижском университете и была принята в коллегию адвокатов, где и проработала до 1940 года.

В 1925 году Натали выходит замуж за адвоката Раймонда Саррота. У них родились три дочери - Анна, Клод и Доминик. В начале сороковых годов Саррот серьезно начала заниматься литературой - в 1932 году была написана ее первая книга «Тропизмы» - серия коротких эскизов и воспоминаний. Роман впервые был опубликован только в 1939 году.

 

Романы ​​ Саррот построены на описании психических реакций. В центре внимания в ее романов - подсознательные всплески эмоций, душевные порывы, тончайшие оттенки человеческих чувств.

Французские критики назвали творчество Саррот «литературной константой века». Ее произведения невозможно классифицировать или подогнать под какие-либо рамки, они не поддаются четкому структурированию. По первым произведениям Натали Саррот относили к «новому роману», считая это направление наиболее полно отражающим суть творчества автора.

 

Произведения

 

«Тропизмы» («Tropismes», 1939)

 

«Портрет неизвестного» («Portrait d’un inconnu», 1948)

 

«Эра подозрения» («L’Ere du soupcon», 1956) - сборник критических эссе

 

«Мартеро» («Martereau», 1959)

 

«Планетарий» («Le Planetarium», 1959)

 

«Золотые плоды» («Les Fruits d’or», 1964)

 

«Между жизнью и смертью» («Entre la vie et la mort», 1968)

 

«Говорят глупцы» («Disent les imbeciles», 1976)

 

«Театр» («Theatre», 1978) - сборник сценариев

 

«Детство» («Enfance», 1983)

 

Читаю в ночи: ​​ Бернанос, «Преступление».

Какая наполненность действием!

Полнота - от глубины переживаний.

Разработки преступления не получается.

 

20  ​​ ​​​​ Вдруг выяснилось, что я привык и больше не могу радоваться. Просто живу. Прежде больше радовался, чем жил.

 

В муниципальной библиотеке взял

почитать Гюиманса: «Против ​​ течения» (пишут «Наоборот») и ​​ «Ваза с пряностями».

 

Drageoir = бонбоньерка, вазочка (для сладостей).

 

«Наоборот» - странно распадающийся текст.

 

21  ​​ ​​ ​​​​ Гюиманс, «Против ​​ течения». Apres un tel livre...

 

Жорис-Карл Гюисманс Joris-Karl Huysmans.

Официально ​​ Шарль Жорж Мари Гюисманс, фр. Charles-Georges-Marie Huysmans.

5 февраля 1848 - 12 мая 1907.

Французский ​​ писатель. Первый президент Гонкуровской академии (с 1900). Всю жизнь (с 1866) прослужил чиновником Министерства внутренних дел.

 

В 1874 опубликовал первую книгу - «Ваза с пряностями», сборник стихотворений в прозе, написанный под влиянием Бодлера и Алоизиуса Бертрана. Начиная с этого времени использовал «германизированную» версию своего имени (Жорис-Карл) с целью подчеркнуть нидерландские корни. Как правило, подписывал свои произведения инициалами, а не полной формой имени: Ж.-К. Гюисманс.

 

В 1870-е - 1880-е гг. примыкал к натуралистической школе (романы «Марта», 1876, «Сестры Ватар», 1879, «У пристани», 1886). Участвовал в публикации коллективного сборника «Меданские вечера» (1880). Также выступал как критик искусства.

 

Написанный в 1884 роман «Наоборот» считается манифестом европейского декаданса конца XIX века. Главный герой – аристократ дез Эссент, испытывающий отвращение к окружающему миру, живёт один в загородном доме и предается утонченным и извращенным удовольствиям. Огромное место в романе уделено описанию древних и современных авторов, из произведений которых состоит библиотека дез Эссента.

 

В эти годы Гюисманс отходит от натурализма в пользу мистицизма. В романе «Без дна», Là-bas, 1891 (в русском переводе также известен под названием «Там, внизу») выведен кружок современных сатанистов. Роман также прославился описанием чёрной мессы. В это же время работает над романом «Там, вверху», который остался незаконченным.

 

​​ В 1892 Гюисманс обратился в католичество. Написал книгу о Святой Лидвине из Схидама (1901). В романе «Собор» (1898) - рассуждения о символике средневековой архитектуры.

 

В 1905 у писателя обнаружили рак. В соответствии со своими религиозными убеждениями, он отказался от лечения и умер двумя годами позднее. Награждён на смертном одре орденом Почётного легиона. Похоронен на кладбище Монпарнас.

 

Где же, как не во Франции, отдавать должное французским писателям?

Кажется, такой известный писатель, а всю жизнь служил.

И мне не уйти от этой ноши!

 

22  ​​ ​​​​ ВУМ: дописал 1979.

 

Правда, тут пишу рассказ на французском.

Уже пять страниц.

 

Сонеты Орфею.

Комментарии к Рильке.

Орфизм.

Бог угрожает.

Мир с Богом-отцом без Бога-сына.

 

Похоже, Бродский очень впечатлился Рильке.

 

Анализ 6-ой элегии Рильке.

Нести сюда?

 

Рильке:

- «Мы – пчелы невидимого…».

Рильке кажется божественным из России, но отсюда он прозаичен.

 

8-ая элегия.

​​ 

Стараюсь писать в комнате Шарлетты: только здесь яркий свет, - а главное, комната столь большая, что мои черновики легко умещаются на полу.

Ползаю по полу – так и пишу.

 

А как писать иначе?

Вот бы писать в интернет, прямо в сеть!

Тут любой текст легко укладывается в этакую простыню: ты по ней ползаешь туда-сюда взглядом – да и все.

 

23  ​​​​ Мысли о Рильке – не настолько умные, чтоб их сюда переводить.

 

Райнер Мария Рильке Rainer Maria Rilke.

4 декабря 1875, Прага - 29 декабря 1926, Вальмонт, Швейцария.

 

Австрийский ​​ поэт.

 

Родился в Праге в семье чиновника по железнодорожному ведомству Йозефа Рильке и Софи Рильке (урожденной Энтц). Был единственным сыном. Получил имя при рождении - Рене Карл Вильгельм Иоганн Йозеф Мария Рильке.

 

1882-1884 Учится в начальной школе в Праге.

 

1884 Развод родителей, сын остается жить с матерью. Первые детские стихи Рильке.

 

1886-1891 Обучение в кадетском и высшем реальном военном училище.

 

1891-1892

С сентября по май - занятия в торговом училище (Торговая академия в Линце).

 

1892-1895 Завершает среднее образование, сдает экзамены на аттестат зрелости в Праге. Пишет первые рассказы - в том числе Пьер Дюмон (1894). Выходит первый поэтический сборник «Жизнь и песни» (1894).

 

1896 Учится в Пражском университете, сперва на философском, затем на юридическом факультете. Выходит поэтический сборник «Жертвы ларам».

 

1897 - первая поездка в Италию (Арко, Венеция).

По возвращении в Германию - знакомство с Лу Андреас-Саломе, пробуждение интереса к России.

В октябре 1897 - переезд в Берлин, где Рильке обосновывается до 1901 года, учится в Берлинском университете. Пишет три выпуска поэтических сборников «Подорожник», сборник стихов «Увенчанный снами».

 

1898 Выходят в свет сборник стихов «Сочельник», сборник малой прозы «Мимо жизни» драма «Без настоящего».

Весной - вторая поездка в Италию (Арко, Флоренция, Виареджо).

 

1899

С апреля по июнь - первая поездка в Россию (Москва - Петербург) со своей тогдашней подругой Лу Андреас-Саломе, по настоянию которой сменил своё первое имя Рене на более «мужественное» Райнер. Там он встретился со Львом Толстым, художниками Ильёй Репиным и Леонидом Пастернаком, отцом Бориса Пастернака. В Германии выходят в свет «Две пражские истории» и сборник стихов «Мне на праздник» (Mir zur Feier).

 

1900

Опубликован сборник малой прозы «О Господе Боге и иное», первая редакция «Историй о Господе Боге» (1900).

В книге ​​ отразились русские и итальянские впечатления Рильке.

С мая по август - второе пребывание в России: ​​ Москва - Тула - Ясная Поляна - Киев - Кременчуг - Полтава - Харьков - Воронеж - Саратов - Симбирск - Казань - Нижний Новгород - Ярославль - Москва.

Во время второго визита в Москву снова встречался с семьёй Пастернаков и познакомился с поэтом Спиридоном Дрожжиным. В 1900-1901 годах написал несколько стихотворений на русском языке. Позднее он называл своей родиной два места: Чехию и Россию. Впоследствии Рильке вёл переписку (отчасти стихотворную) с Мариной Цветаевой, хотя лично они так и не встретились. Цветаева посвятила памяти Рильке поэму «Новогоднее» и очерк «Твоя смерть». Интенсивные занятия русской литературой (Толстой, Достоевский, Чехов) и искусством, переводы с русского («Слово о полку Игореве», С. Дрожжин, 3. Гиппиус).

 

С августа, по приглашению художника Генриха Фогелера, Рильке живет в деревушке Ворпсведе, своеобразной колонии художников, где знакомится с художницей Кларой Вестхоф и ваятельницей Паулой Беккер. Первая вскоре станет женой поэта, второй он посвятит свой знаменитый реквием «По одной подруге».

 

1901

Женится на Кларе Вестгофф, дочери скульптора (Clara Westhoff). В декабре - родилась дочь Рут (Ruth).

 

1902

Выходит в свет сборник новелл «Последние», рассказ «Победивший дракона», драма «Жизнь как жизнь», первый вариант сборника «Ранние стихотворения», и первое издания «Книги картин». В августе - переезжает в Париж, который становится центром для его скитальческой жизни. Знакомится с Роденом.

 

1903

Выходят в свет две книги Рильке об искусстве - «Ворпсведе» и «Огюст Роден».

Начинается переписки с Францем Каппусом, которая продлится до 1908 г. и которая потом сложится в книга «Письма к молодому поэту».

Поездка в Италии, (Генуя, Виареджо), летние каникулы в Ворпсведе. Осенью - переезжает в Рим.

 

1904

Выходит в свет книга прозы «Истории о Господе Боге». Закончена драма «Белая княгиня». С конца июня по декабрь живет в Швеции, а затем в Дании.

 

1905

Поэт живет в Медоне, под Парижем, в загородной мастерской Родена, и работает у него секретарем. На Рождество выходит в свет «Часослов».

 

1906

В январе едет в Шартр и начинает поэтический цикл о Шартрском соборе. Весной - поездка по Германии. В мае - разрыв с Роденом, который увольняет Рильке без предупреждения, после чего он переезжает в Париж.

 

Работает над первой частью «Новых стихотворений». Опубликованы «Песнь о любви и смерти корнета Кристофа Рильке» (написана в 1899) и второе издание «Книги картин».

 

1907

Живет - на Капри и встречается с Максимом Горьким. Познакомился и сдружился с Рудольфом Касснером. Затем до конца октября - в Париже. Посещает выставку Сезанна в «Осеннем салоне», из писем этой поры позднее будет составлена книга «Письма о Сезанне». Выходит в свет первая часть «Новых стихотворений». Переиздает книгу «Огюст Роден», дополненную текстом доклада о великом скульпторе.

 

1908

Поездка в Италию. В мае - переезд в Париж и возобновление интенсивного общения с Роденом. Выходят в свет «Новых стихотворений вторая часть» и перевод «Сонетов с португальского» английской поэтессы Элизабет Баррет Браунинг.

 

1909

Выходит книга «Реквием».

Знакомится с княгиней Марией фон Турн-унд-Таксис Гогенлоэ, чьим покровительством и поддержкой Рильке будет пользоваться до конца жизни. Выходит второе переработанное и расширенное издание «Ранних стихотворений».

 

1910

Первое пребывание в принадлежащем Турн-унд-Таксис замке Дуино под Триестом, затем Венеция и Париж. С ноября путешествует по Северной Африке. Выход в свет «Записок Мальте Лауридса Бригге».

 

1911

Продолжение путешествия по Северной Африке, затем возвращается в Париж. Едет из Парижа на автомобиле вместе с княгиней Марией фон Турн-унд-Таксис в Дуино.

 

1912

Возникновение поэтического цикла «Жизнь Девы Марии» и первых «Дуинских элегий». Пездки в Венецию и Испанию. Переводит с французского анонимную проповедь XVII века «Любовь Магдалины».

 

1913

Опубликованы «Жизнь Девы Марии», сборник ранней лирики «Первые стихотворения».

перевод с французского «Португальских писем», приписываемых португальской монахине Марианне Алькофорадо (1640-1723).

Начинает работу над переводами лирики Микеланджело.

 

1914

Создается поэтический цикл «Пять гимнов», посвященный начавшейся войне.

 

1915

Весь год - в Мюнхене. Возвращение к «Дуинским элегиям».

 

1916

Рильке на полгода призван в австро-венгерскую армию в Вене, в военном архиве.

 

1918

В переводе Рильке выходят в свет «Двадцать четыре сонета Луизы Лабэ Лионской» (с итальянского и французского, XVI век). Последние переводы из Микеланджело, переводит два сонета Петрарки.

 

1920

Поэтический цикл «Из наследия графа К. В.». Опубликована драма «Белая княгиня».

 

1921

Живет в замке Мюзот (Muzot), недалеко от Цюриха. Начало напряженной творческой работы. Первые переводы из Поля Валери.

 

1922  ​​ ​​ ​​​​ 

Весь год почти безвыездно живет в Мюзоте. В феврале период творческого взлета. Поэт завершает «Дуинские элегии» и создает «Сонеты к Орфею».

В декабре - апогей работы над переводами Поля Валери. «Сонеты к Орфею» были написаны Рильке за очень короткий срок, практически «на одном дыхании», в 1922 году в замке Мюзо.

55 стихотворений Рильке написал за 14 дней. Они вышли отдельной книгой уже в 1923 году. Это был пик творчества Рильке, и одновременно его последняя значительная книга стихов, хотя до смерти в 1926 году он написал ещё один сборник стихотворений на французском языке. Сонеты посвящены памяти молодой танцовщицы Веры Оукамы Кнооп, дочери знакомых Рильке, которая умерла в возрасте 19 лет от лейкемии.

 

1923

Опубликованы «Дуинские элегии» и «Сонеты к Орфею». Начиная с 1923 г. подолгу находился в санатории Террите (Territet) на Женевском озере в связи с ухудшением состояния здоровья. Врачи долго не могли поставить ему правильный диагноз. Только незадолго до смерти у него определили лейкемию (белокровие), от которой он и скончался 29 декабря 1926 года.

 

1924

Снова живет в Мюзоте. Новый период творческой активности: возникают шедевры поздней лирики. Кроме того, Рильке пишет стихи по-французски. Летом - месяц на курорте Рагац.

 

1925

В Германии выходит книжка переводов Валери.

 

1926

Живет Мюзоте и Рагаце. Интенсивно переписывется с М. И. Цветаевой. С осени - попеременно в Мюзоте, Лозанне, Сьоне, Сиерре. Выходит книга французских стихов Рильке «Сады» с приложением «Валезанских катренов» .

Последние переводы из Поля Валери.

С 30 ноября - снова в клинике Валь-Монт.

29 декабря - кончина Рильке.

 

Он сам выбрал надпись для своего надгробия:

«Rose, oh reiner Widerspruch, Lust,

Niemandes Schlaf zu sein unter soviel Lidern.

Роза, о чистая двойственность чувств, каприз: быть ничьим сном под тяжестью стольких век».

 ​​​​ 

Произведения

Поэтические сборники:

 

Жизнь и песни ​​ Leben und Lieder (1894)

Жертвы ларам ​​ Larenopfer (1895)

Увенчанный снами ​​ Traumgekrönt (1897)

Сочельник (другой вариант перевода - Адвент) ​​ Advent (1898)

Первые стихотворения ​​ Erste Gedichte (1903)

Мне на праздник ​​ Mir zur Feier (1909)

Книга образов ​​ Buch der Bilder (1902)

Часослов ​​ Stundenbuch (1905)

Новые стихотворения (I-II) Neue Gedichte (1907-08)

Цикл «Жизнь Девы Марии» ​​ Das Marien-Leben (1912)

Дуинские элегии ​​ Duineser Elegien (19121922)

Сонеты к Орфею ​​ Sonette an Orpheus (1923)

 

Проза:

Роман  ​​​​ «Записки Мальте Лауридса Бригге ​​ Die Aufzeichnungen des Malte Laurids Brigge» (1910)

 

Рассказы:

 

Пьер Дюмон (1894)

Истории о Господе Боге (1900)

Победивший дракона (1902)

Песнь о любви и смерти корнета Кристофа Рильке (1906)

 

Из книг об искусстве:

Ворпсведе (1903)

Огюст Роден (1903)

 

Письма к молодому поэту (1903-1905 гг.)

Заметки о путешествиях

Флорентийский дневник (1898)

 

Бесконечно много!

Мое погружение в творчество Рильке.

 

25 ​​ Сонеты Орфею, 2, 18. ​​ Und in den Bildern…

 

Вот перевод одного стиха для этого дневника, хоть все читаю в оригинале.

 

Персты в кистях - как в дебрях птичья стая.

Пишу Тебя, а Ты как в полусне.

 

Но чувствую за гранью чувств, вовне

Встаешь Ты, островами вырастая.

А глаз Твоих недвижных тьма густая

живет во мне.

 

И больше нет Тебя во древней славе,

где в музыке, как в некоей оправе,

пляс херувимский в далях тих и глух.

Живешь в последнем доме на краю.

Себя, как думу, от Тебя таю,

и небеса в меня вонзают слух.

 

Перевод передает некую милую темноту текстов Рильке.

Их любишь, но любишь со всей их высокой темнотой.

Это мистика, низведенная до нашего понимания, но все же остающаяся загадкой.

 

ВУМ: 1980.

 

Дерево растет из движения.

«Dein Baum der Ekstase. Твое древо экстаза».

 

Часто поэт доходит до желания и цепенеет в прекрасной позе пред этой «недоступной чертой».

Я - про строчку Пушкина:

 

Но недоступная черта меж нами есть...

 

26 ​​ Гюисманс, 5 глава «Наоборот». Entre tous un artiste…

Особенно интересны мнения о художниках. ​​ 

 

Блуждания героя похожи на мои.

«Особенно любил он ​​ спускаться в долину и ​​ шагать к Жютиньи, деревушке у ​​ подножия холмов ​​ - нагромождению домишек в соломенных колпаках, ​​ увенчанных пучками живучки ​​ и ​​ мха. Жан валялся на лугу под ​​ сенью высоких стогов сена, ​​ слушал глухой шум водяных мельниц, вдыхал свежий ветер Вульси. Порой, гуляя, он доходил до ​​ торфяника, порой - до черно-зеленой ​​ деревеньки ​​ Лонгвиль, а ​​ иногда взбирался ​​ по ​​ склонам, ​​ подметенным ветрами, ​​ и перед ним открывался необозримый ​​ простор. Вот ​​ тут, внизу, голубела Сена, убегала далеко-далеко, сливалась с голубизной неба; а вон там, высоко, на горизонте, соборы и башня ​​ в Провене, казалось, подрагивали на солнце в золотистой воздушной пыли».

Есть и Ларусс, а есть и Роберт.

Чтение словарей.

Это слабость: читать все подряд.

И то, что не понимаю.

 

27  ​​ ​​​​ Умер Альберти!

 

«Рафаэ́ль Альбе́рти ​​ Rafael Alberti.

Родился ​​ 16 декабря 1902, Эль-Пуэрто-де-Санта-Мария близ Кадиса.

Испанский ​​ поэт и драматург XX века.

 

Начинал как художник, позже обратился к поэзии. Первая книга стихов - «Моряк на суше», появилась в 1924 году. В 1925 году молодой поэт удостаивается Национальной премии по литературе. В эти годы Р. Альберти создаёт произведения, близкие по духу авангарду и сюрреализму. В 1927 году становится одним из основателей литературного движения Поколение 27 года.

В 1931 году Р. Альберти вступает в Компартию Испании. В 1934 году, вместе с женой Марией Тересой Леон, присутствует в Москве качестве гостя на Первом съезде советских писателей. В годы Гражданской войны в Испании в 1936-1939 годах его перо на службе республиканцев, воспевает борьбу с фашизмом. После поражения Республики поэт эмигрирует, сначала живёт во Франции (1939-40 гг.), а затем, до 1977 года - в Аргентине. В 1977 году, после смерти Франко, возвращается из политэмиграции на родину. В 1981 году Р. Альберти удостоен Национальной театральной премии, в 1983 году - премии Сервантеса. В 1995 году ему присвоено звание почётного доктора университета Валенсии.

Трижды приезжал в СССР - в 1932, 1934 и в 1964 годах».

Он сразил меня во Всемирке, лет 25 назад.

Так понравился, что сразу попробовал читать его на русском.

 

ВУМ: одолел 1980.

Пишу прямо в каком-то чаду.

Как накатит!

 

В муниципальной библиотеке много не насидишь – тесно.

Для такого Града ​​ - такие махонькие общественные места.

Черта ​​ провинциальности и затхлости.

Конечно, я перешагну эту провинциальность в книгах – это уж как всегда.

 

28  ​​ ​​ ​​ ​​​​ В Ивлине за долги продается дом Виктора Гюго.

 

Долго брел по Граду, пока не заметил, что сочиняю стихи на французском.

Когда долго говоришь на языке, вылезает рифма.

Что-то записал, но когда прочел, стало стыдно, и – выбросил.

 

29 ​​ Дошел до речки Весль.

«Вторая категория. Рыбная ловля упорядочена».

 

Базилика святого Реми.

Она тоже недалеко от меня, как и Собор, но в Реми я – в полном одиночестве и в темноте.

Я брожу по этому святому, намоленному месту – и душа моя уже не принадлежит мне.

 

Да, я люблю творчество, но как выяснилось, и выпить не дурак.

Мои слабости тлеют во мне – и на мое счастье нет любительниц, кто бы стал ворошить мой костер. ​​ 

 

30 ​​ Начало «Идиота» Достоевского:

 

«В  конце   ноября,   в   оттепель,   часов   в   девять   утра,   поезд Петербургско-Варшавской железной дороги на всех парах подходил к Петербургу.

Было так сыро и туманно, что насилу рассвело; в десяти шагах, вправо и влево от дороги, трудно  было  разглядеть  хоть  что-нибудь  из  окон  вагона.  Из пассажиров были и возвращавшиеся из-за  границы;  но  более  были  наполнены ​​ отделения для третьего класса, и все людом мелким и  деловым,  не  из  очень ​​ далека. Все, как водится, устали,  у  всех  отяжелели  за  ночь  глаза,  все ​​ назяблись, все лица были бледно-желтые, под цвет тумана.

В одном из вагонов третьего класса, с рассвета, очутились  друг  против друга, у самого окна, два пассажира, - оба люди молодые, оба почти  налегке, оба не щегольски одетые, оба с довольно замечательными физиономиями,  и  оба

пожелавшие, наконец, войти друг с другом в разговор. Если б  они  оба  знали ​​ один про другого, чем они особенно в эту минуту замечательны,  то,  конечно, подивились бы, что случай  так  странно  посадил  их  друг  против  друга  в

третьеклассном вагоне  петербургско-варшавского  поезда.  Один  из  них  был ​​ небольшого роста, лет  двадцати  семи,  курчавый  и  почти  черноволосый,  с серыми, маленькими, но огненными глазами. Нос его был широки сплюснут,  лицо ​​ скулистое;  тонкие  губы  беспрерывно  складывались   в   какую-то   наглую, ​​ насмешливую и даже злую улыбку; но лоб его был высок и хорошо сформирован  и ​​ скрашивал неблагородно развитую нижнюю часть лица».

 

Святые строчки!

Всегда горят в душе.

 

31 ​​ Попытка почитать Сальмона Рушди.

 

Письма Кафки.

 

Eine frierende und doch zerfaserte Franzoesisch – стынущий, но измочаленный, надерганный французский язык.

Ein matter Erfolg ​​ - усталый успех.

Много такого рискованного немецкого.

 

Детство Кафки - долгие размышления о самоубийстве.

 

В письмах Кафка очень теплый. Словно б тут он позволяет себе то, чего не может позволить в прозе.

 

Вместо французского coupee он пишет немецкий аналог Kupee. Правильно!

В нем много немецкого: но только не немецкое изящество, не немецкая проницательность. Нет ощущения, что Кафка обожает немецкую классическую культуру. Этакий модернист того времени.

Он учил эту культуру, но не выучил, не усвоил.

 

Будто б он хотел уничтожить свои произведения! Легенда нужна для его популярности.

Он мог «просить» уничтожить, лишь заранее понимая, что этого не будет.

Так его признал Музиль! Так Бродский признал Высоцкого.

 

В мае 1917 Кафка узнает ​​ о своей болезни. При его мнительности можно легко предположить, что он готовился к смерти.

 

Почему нет писем и заметок о войне? Рядом погибали миллионы людей. Рядом с ним зарождалась новая цивилизация Ужаса, но он об этом не знал: не знал, что его мысли принадлежат ей. Он был могильщиком своей эпохи.

 

Ждал ли Кафка примирения с жизнью?

 

НАБОКОВ

 

Владимир Набоков. Набор.

Берлин, 1935

 

Я начинаю с этого рассказика, потому что «Дар» пугает своей густотой. Я вообще боюсь перебора смысла: и ​​ в тексте, и в жизни.

Я не хочу здравости, не хочу ума: ​​ я в них не верю.

 

«И по-моему».

Автор и вовсе высунулся. Набоков слишком близок героям, и иногда эта близость перебарщивает. Он строго следует за героем, судит обо всех его проявлениях.

Я-то никогда не верил, что о человеке можно знать так много.

Но какой интересный момент: писатель называет человека своим героем, окончательно присваивает своей душе.

 

Но сигану опять в начало рассказа.

 

«Кроме болезни, у него не было на свете никаких личных привязанностей».

Непременно такая умная, втягивающая внимание фраза. Она, так сказать, корежит пространство внимания, искривляет его.

Так математически мне хотелось бы обозначить это обаяние открытия мира и человека в нем.

 

«Привыкнув к пустоте, имеющей ее форму».

Это хорошо о чувстве. Не надо его называть, но надо сказать, а какое же оно.

 

Липовая аллея скользит по имени умершей и стирает его! Еще один замечательный образ.

 

«Светское волнение ветвей».

Яркость повествования.

 

«Он старался прямо и твердо перед глазами держать на этом жарком, счастливом июльском ветру уже зыблющийся, и заворачивающийся,

и рвущийся из рук добрый образ покойного».

Что-то неотразимое в этом рассказе. ​​ Набоков находит удивительные краски.

 

«Такая же, как он сам, грузная, полная».

Физическая похожесть с умершим усиливает ощущение смерти: собственной близящейся смерти. ​​ Но эта смерть заранее подвержена запущению, как могила сестры.

 

Почему этот текст не покидает меня? Я словно б слышу голос Набокова.

 

«Умело и бойко, но, как ни странно, с удивительными просветами грусти, известной ему одному». Баналинка. Ну, да, это идеальный портрет женщины. Матрешка!

Странно, что некая правильность текста пугает: она кажется навязчивой, деланной.

 

«На сильно запущенном лице».

Ведь это Бунин, господа.

Какая во всем этом мощь и огромность рацио! Оно еще царствует в мире.

 

«Хотелось бы все-таки понять, откуда оно, это счастье, этот наплыв счастья, обращающего сразу душу во что-то большое, прозрачное и драгоценное». Вот о чем рассказ: о преображении. И у автора - тоже подъем духа.

 

«Ни с того ни с сего с резкой яростью Василий Иванович».

«Резкая ярость» воспоминаний. В прозе Набокова чувствуется высокая переходность: столь возвышенно он играет со всем классическим.

 

О сестре. Описывается только то, что отличает ее от других.

Описывается только это. Так достигается яркость. Как бы вспыхнувший образ. Странно, но сейчас никто бы не заметил эту яркость.

Сейчас многие пишут оттого, что не знают, как писать.

Назову хотя бы Виктора Ерофеева.

У них главный герой - не человек, но их незнание, их бессилие.

 

«Преисполнен какого-то неприличного счастья». Счастья бытия! Об этом рассказ. Оно - главный герой.

 

«Протертый навозец».

Трудно понять и представить, но постараюсь.

 

«Этот сквер, эти розы, эту зелень во всех их незамысловатых преображениях он видел тысячу раз, но все насквозь сверкало жизнью, новизной, участием в его судьбе, когда с ним и со мной случались такие припадки счастья».

Вот он, автор!

 

«С ним и со мной».

Близость к герою и толкает писать рассказ. Родство по приступам счастья.

 

Произносится и заветное слово: «автопортрет». Как написан этот рассказ? Он как бы едва завершен, едва закончен - и тем привлекает.

 

«Почему я решил, что человека, с которым я сел рядом, зовут Василием Ивановичем?».

Приоткрыть природу творчества.

 

«Какое мне было дело, что толстый старый этот человек, которого я сначала увидел опускаемым из трамвая и который теперь сидел рядом, вовсе, может быть, и не русский? Я был так доволен им! Он был такой вместительный!».

Рассказ ​​ о себе: о том, что напомнило свою жизнь в этом чужом человеке.

 

Что-то и торжественное, и скорбное в этом рассказе. Читателю приоткрылось мироздание, но тут же эта книга познания весомо захлопнулась.

Но как же мне не почувствовать восторг бытия, как не присоединиться к Набокову?

Писатель доказал, что я живу и даже то, что мне радостно жить. Спасибо.

 

ОШМЕТКИ О  ​​ ​​​​ НАБОКОВЕ

 

Остались какие-то записи, пока не пойму, куда их пристроить.

 

«Лекции по русской литературе»

 

В «Аде» - торжество морали: ​​ Набоков играет с ней!

 

В «Лолите» она вывернута наизнанку, страстно отрицается, а тут становится главным героем.

Всегда чувствуешь, что для Набокова ​​ человек – предмет научного любопытства. В 20 веке в человеке появляется что-то от бабочки, с которой эпоха проводит эксперименты.

 

Но человек – игрушка не каких-то инфернальных сил, далеких от людей, не Дьявола, а тех сил, что заложены в самом человеке.

Тут я согласен с Набоковым, но согласие не делает его книгу настольной.

Нет!  ​​ ​​​​ Писатель - друг, чувствуешь каждое мгновение, как он прав, но лишний раз с ним встречаться не хочешь.

В Монтрё я был совсем рядом с его могилой, но не решился тревожить крестных родителей в день крещения такой просьбой.

 

Читаю исследования Набоковым зарубежной литературы, но  ​​​​ уже не могу жалеть, что меня жизнь не поставила к литературе так близко, как его. Мне бы хотелось вот так же войти в других писателей, но я понимаю, что сделать это можно только по работе. У меня нет сил на такую работу.

 

Чтение «Лекций по зарубежной литературе» проводит жирную черту в моей жизни.

Больше не могу жить одной книгой, читать ее 10, 20, 30 часов подряд,- но могу ее смаковать. Когда-то ж читал эти лекции, но в старой, напористой и спешной манере. А вот жажду смаковать текст.

Не думаю, что сам Владимир Владимирович в обиде.

 

Можно только сказать, что Набоков хорошо законспектировал «Улисса» и объяснил его рациональную сторону. Это тоже нужно.

Я воспринимал повествование как поток безумия и пошлости, что и составляет основу жизни.

 

Ноябрь

 

1  ​​​​ День Всех святых.

 

Шарлетта высокого мнения о Набокове.

Меня это удивляет как раз потому, что она не любит искусство.

«Он не аморален, но вне морали».

По-моему, писатель хорошо знает, что такое мораль, но сознательно, зловеще играет с ней в традициях 20 века.

Она назвала его «самым талантливым из послевоенного поколения».

Нет уж!

Все не так.

 

Белое сухое.

Да здравствует литература!

Привет и жене.

Мы ведь тоже с ней потихонечку прикладываемся.

 

Заперся в своей комнатке и писал три часа.

Только так и пришел в чувство.

 

2  ​​​​ В муниципальной библиотеке взял в Плейядах Аполлинера и Валери.

Настоящий прорыв.

 

«Карамазовы» Достоевского:

((Алеша)) - Вы для чего меня сегодня звали, Lise?

- Мне хотелось вам сообщить ​​ одно ​​ мое ​​ желание. ​​ Я ​​ хочу, ​​ чтобы ​​ меня ​​ кто-нибудь истерзал, женился на мне, ​​ а ​​ потом ​​ истерзал, ​​ обманул, ​​ ушел ​​ и ​​ уехал. Я не хочу быть счастливою!

- Полюбили беспорядок?

- Ах, я хочу беспорядка. Я все хочу зажечь дом. Я воображаю, как ​​ это ​​ я ​​ подойду и зажгу потихоньку, непременно чтобы ​​ потихоньку. ​​ Они-то ​​ тушат, ​​ а

он-то горит. А я знаю да молчу. Ах, глупости! И как скучно!

Она с отвращением махнула ручкой».

 

Алеша и Лиза.

Такой вот привет любимого писателя из вечности.

Я часто думаю об этих выкрутасах человеческой психики.

Тейяр  ​​​​ Шарден ​​ объявляет новый научный характер ​​ цивилизации.

 

4 ​​ В «Зоне» Аполлинера «Ты не осмеливаешься больше смотреть на свои руки» было  ​​​​ «Ты не осмеливаешься больше смотреть на крест»!

Надо ж, какая экзальтация.

 

Найти б перевод «Зоны», так поместил бы сюда.

 

Если грубо, французы разделяют людей на два типа: Пантагрюэля и Ламартина.

Внешне я - ламартинист, но на самом деле - пантагрюэлист.

 

Смердяков – Ивану:

- «А об том «ином прочем» я сею минутой разумел, что вы, пожалуй, ​​ и ​​ сами очень желали тогда смерти родителя вашего».

Достоевский заставил меня признать мою причастность к ужасу.

 

Казалось бы, тут я должен ​​ скакать от счастья, - но неопределенность моего будущего воплощается в кошмары.

 

5  ​​​​ В Реймсе жить очень интересно, но искусства тут откровенно мало. Особенно в общении с Шарлеттой. ​​ Я думал, тут будет какая-то среда. – но нет! Восхищение – от книг и от самого Града Реймс. От людей таких восторгов нет. Просто благодарность, что пригласили.

 

Одна знаменитая графоманка вспоминает молодость.

Когда проснулась чувственность, это не принесло радости: только увеличивало зависимость от мужчин.

Кажется, ты любишь искренне, - но это не приносит радости.

- Если б любить так, чтоб это не разрушало меня! – мечтает она.

 

Столько чувств теснится в груди, но мне не хотелось бы превращать дневник в роман.

Я не верю своим чувствам!

И это недоверие растет.

Мои мечтания пусть останутся в прочих произведениях.

 

7  ​​ ​​​​ Поль Валери́ ​​ Paul Valéry.

 

Настоящее имя Амбруа́з Поль Туссе́н Жюль Валери́  ​​​​ Ambroise Paul Toussaint Jules Valéry.

30 октября 1871, Сет, департамент Эро - 20 июля 1945, Париж.

Французский ​​ поэт, эссеист, философ. Поль Валери известен не только своими стихами и прозой, но и как автор многочисленных эссе и афоризмов, посвященных искусству, истории, литературе, музыке.

 

Поль Валери родился в Сете, небольшом городе на побережье Средиземного моря. Его отец был корсиканец, мать - родом из Генуи. Детство и юность Валери прошли в Монпелье, крупном городе неподалеку от Сета. Получив традиционное католическое образование, он изучал право в университете, а затем переехал в Париж, где и прожил почти всю жизнь. Там, в течение некоторого времени, он был близок к кругу поэта Стефана Малларме.

В Париже Валери некоторое время служил чиновником в Военном министерстве. Вскоре он нашел себе другую работу, став личным секретарем Эдуара Лебе, бывшего директора агентства «Гавас». Здесь он проработал около двадцати лет, до самой смерти Лебе в 1922-м. Публиковаться Валери начал еще в университете, но профессионально занялся литературой только в 1920-х. Валери пишет многочисленные эссе, предисловия к произведениям разных авторов, становится страстным оратором. В 1925-м его избирают во Французскую Академию. К этому времени, он уже известная личность во Франции. Он путешествует по Европе, дает лекции на культурные и социальные темы. В Лиге Наций он представляет культурные интересы Франции, и участвовал в нескольких заседаниях.

 

В 1931-м Валери основывает Международный колледж в Каннах, негосударственное учреждение, изучающее французский язык и культуру. Колледж действует и сейчас.

 

В 1932-м, на немецком праздновании 100-летия со дня смерти Гёте, он делает основной доклад. Поэту был близок Гёте - Валери разделял его любовь к науке (в особенности, к биологии и оптике).

 

Член Лиссабонской Академии наук.

Член ​​ Национального фронта писателей Front national des Ecrivains. Во время Второй мировой войны, Валери сняли с нескольких из этих должностей, из-за его отказа сотрудничать с режимом Виши. Но Валери все эти тяжелые годы продолжал работать и публиковаться, оставаясь заметной фигурой во французской культурной жизни.

 

Детство Валери прошло под сильным влиянием символистов, главным образом Малларме и Бодлера. С 1890 года Валери, замкнувшийся в кругу собственных изысканных мыслей и живущий созерцательной жизнью эстета, пишет стихи, которые печатает для небольшого круга утончённых и элегантных модернистов. Его читатели были объединены изданиями - «La Conque», редактировавшимся Пьером Луисом, и «Le Centaure»; основателем последнего был сам Валери. Лишь в 1920 году эти ранние опыты поэта были изданы в виде двухтомного собрания «Album de vers anciens». Валери не печатал ничего до 1917, когда появился в свет его стихотворный сборник «La jeune Parque. ​​ Юная Парка».

 

Несмотря на изысканную замкнутость своих стихотворных созерцаний, а может быть именно в силу того любопытства, которое возбуждало во французской интеллигенции это аристократическое отшельничество, случилось так, что анкета журнала «Connaissance» (Познание) дала Валери титул лучшего поэта современности. Надо иметь в виду, что во Франции всякое рафинированное явление, стоящее дорого (книги Валери - раритеты, оцениваемые в сотни и тысячи франков), щекочет любопытство и тревожит тщеславие пресыщенной буржуазии.

 

Редкий ​​ мастер французского стиха, следующий музыкальной традиции символистов. В этой области его мастерство действительно не превзойдено, а сочетание этого мастерства с интеллектуальной ясностью и образностью делает Валери крупным явлением французской поэзии.

 

Сборник «Charmes» («Чары») характеризует Валери нового периода - возврата к классицизму; он снова применяет чёткий десятисложник Малерба, забытый французами с XVII века. Провозглашение «чистой поэзии» является лозунгом новой французской эстетики, а диалогическая форма «Introduction à la méthode de Leonardo da Vinci. ​​ Введение в метод Леонардо да Винчи», «La soirée avec M. Teste. ​​ Вечер с господином Тэстом» и «Autre soirée avec M. Teste»; - по замыслу является реставрацией философических бесед Платона.

 

По-французски я нашел куда более интересный материал, но физически его в дневник не перенести.

Что нашел, то и принес.

 

Лень сюда выписывать его прекрасные стихи.

Выловлю – помещу.

 

9  ​​ ​​ ​​​​ Неужели я скоро вернусь – и найду Россию, найду мою семью?

Сама жизнь мне указывает на то, что считать вечным.

 

«Преступление»  ​​​​ Бернаноса написано в 1932.

Самое слабое из всего, что у него читал.

 

10 ​​ Начинаю читать «Под солнцем Сатаны» Бернаноса.

 

Валери. Белые коты. 1890.

 

Тут есть лицей Марка Шагала, где изучают русский язык.

Договариваемся провести там лекцию.

Завуч ​​ строго спросил меня:

- Конечно, бесплатно?

- Конечно, - ответил я.

 

11  ​​​​ «Радость» Бернаноса. 1929.

Почему писать дает понять, что пишет в лихорадке?

Больше хороших кусков, чем в «Преступлении».

 

12  ​​​​ ТВ:  ​​​​ фильм Кента о Камю.

Коммунисты было ​​ подхватили «Бунтаря», но скоро рассмотрели, что протест слишком абстрактен.

Камю любил Алжир и не такой мучительной любовью, как я - Россию: ​​ любил просто и надежно.

Мне в его «Восставшем человеке» чувствуется некое идеалистическое понимание равенства.

Словно б оно возможно!

 

ВУМ: одолел 1983.

 

14 ​​ Заполночь: передача об Аполлинере.

 

«Вор» ​​ Аполлинера.

Обаяние острых, непонятных сочетаний.

Острое ​​ литературное блюдо.

 

«Арлекин Трисмегист».

Волнующее язычество.

Молятся мертвые дети.

 

15 Аполлинер. O, ma jeunesse abandonnee...

Поэт не чувствовал себя разрушителем.

Наоборот!

Разрушала вся эпоха – и тогда никто не чувствовал всей мощи этого взрыва.

Осознание придет куда позже.

«Человек без свойств» Музиля – об этом потрясении мира.

Для ​​ французской культуры переход от Малларме к Аполлинеру естественен.

 

«Холмы».

И провидчество, и меланхолия, и ирреальность.

Эти выбросы фантазии не кажутся продуманными.

 

Хочу писать ВУМ-84, но боль еще не так велика, еще не дошла до той точки, что мне нужна по работе.

 

16 ​​ В квартире все хранит память о ее муже: и мебель, и сам дух.

Я - в этом романе, написанном в душе моего друга.

Даже вот книга, которую ее Поль не дочитал: я сам разрезаю ее страницы кухонным, грубым ножом.

 

17 ​​ Либерасьон: подробное описание истории русского заложника.

Но - не против чеченцев.

Тогда против кого?

 

«Мушетта» Бернаноса.

 

19 ​​ Встреча со школьниками.

Да, воодушевление, - но ведь они-то - дураки: нет интересов.

Мне скучно.

А что бы я хотел?

 

Люди так скучны вблизи: у них нет интересов, они не знают, чего хотят.

 

Тут, во Франции, нет ничего такого, что бы я содрогнулся и поставил эту страну выше России.

Наоборот, вернусь еще большим патриотом.

 

20  ​​​​ ТВ-5: чешские писатели.

 

Desnos.

 

Национальная библиотека в Париже.

 

Аполлинер. Parmi les troupes...

 

21 ВУМ-85.

 

Биография Юнга.

 

«Боги» Мальро.

 

22  ​​ ​​​​ Бальзак: «Серафита».

Конечно, это не Бальзак, хоть и хорошо написано.

Слизано у Сведенборга, как позже Сартр спишет с Ясперса.

Бальзак приложил схему к человеческим душам.

 

Идея рекламы: ​​ встреча с настоящим динозавром Василием Динозавровичем.

- Вы же вымерли миллионы лет назад!

- Все вымерли, а я нет. Я не пил, не курил, и - чистил зубы Колгейтом.

 

23 ​​ Здесь, где искусства маловато, я дисциплинирован, как никогда. ​​ Выстоять! ​​ Сохранить литературу!

 

Читаю много разных СМИ, но - скучно! Совсем нет желания входить в эти детали, разгребать эти частности.

 

24  ​​ ​​ ​​​​ ВУМ-85.

 

Беру на прочитку книги в библиотеке Лаон-Золя.

 

25 ​​ «Под солнцем Сатаны» Бернаноса.

 

Ивану Карамазову является черт:

 

«Какой-то господин или лучше сказать известного сорта русский джентльмен, лет ​​ уже не молодых, «qui frisait la cinquantaine кто разбил 50», как говорят ​​ французы, ​​ с ​​ не очень сильною проседью в темных, довольно длинных и густых еще волосах ​​ и ​​ в стриженой бородке клином».

 

26 ​​ Большие разговоры: с французским нищим и со сторожем Собора.

 

Блок, 1906:

 

- «Всякое стихотворение - покрывало, растянутое на остриях нескольких слов. Эти слова светятся, как звезды. Из-за них существует стихотворение. Тем оно темнее, чем отдаленнее эти слова от текста. В самом темном стихотворении не блещут эти отдельные слова, оно питается не ими, а темной музыкой пропитано и пресыщено. Хорошо писать и звездные и беззвездные стихи, где только могут вспыхнуть звезды или можно их самому зажечь».

 

28 ​​ ВУМ-86.

 

29 ​​ Пишу много в церквях: так трудно стало сосредоточиться в квартире. ​​ Вот кружком разложу на скамейке листочки и - пишу.

 

Реймс: пуховики сушатся на окнах.

Много зданий-стекляшек.

 

-=

 

«Дар», роман Владимира Набокова

Роман напечатан только в 1952: через 20 лет после начала работы над ним. Так что некая разорванность обеспечена.

Но и склеенность - тоже будет!

«Набор» меня приятно поразил: там так мало искусственности: едва успеваешь почувствовать ее вкус.

 

«Моя книга «Дар» была и останется последним романом, написанным мной по-русски».

Как немецкий язык Кафки, так и английский Набокова не кажутся изысканными, но есть и другие качества - и они подтверждают значимость художника, а не мои шальные мысли.

 

Глава первая

 

«Остановился мебельный фургон».

С места - в карьер! Для меня такое начало романа неприятно, но сам Набоков и особенно этот роман затягивают бесконечно всякого читающего русского.

 

Как всегда в начале большого романа, трудно понять, что же происходит. Не понять, автор начинает или что-то еще.

Забавно.

 

Это важные чувства, потому что герой - писатель, и он видит то, что других оставляет равнодушными.

Герой - писатель, но не сам Набоков. Я написал все мои рассказы, кажется, именно с таким чувством: словно б о ком-то близком мне, но уж никак обо мне самом.

 

«Цвет дома, например, сразу отзывающийся во рту неприятным овсяным вкусом».

Но мне такого дома не представить.

Что ж, тем лучше.

Боже, сколько открытий в текстах Набокова, какое знание жизни!

Ему жизнь открылась уже потому, что он родился, а для меня жизнь не откроется никогда.

Что ж, надо принять такое в своей судьбе.

 

Роман в силу своей несобранности, расхлябанности, раскидистости может рассказать обо всем. А рассказ, тот идет по узкой стезе.

 

«Самой за себя заскочившею тайной».

Как это? Описания запахов, что у Бунина, что у Набокова, смущают. Как их понимать, как их принять?

 

«Может быть, роение ритма тут еще не настало». Герой думает о ритме города очень конкретно! Вообще, Набоков учит конкретным мыслям. У меня таковых реальный мир не вызывает: вернее, моя конкретность ​​ сразу тонет в метафизическом.

Но разве я сам не чувствую это «роение ритма», когда скитаюсь по городам? Оно есть и в Париже, и в Москве, и даже в Луге.

 

«Хмелеет от вина честности».

Что за чувства? Герою все кажется преувеличенным.

 

А что такое «суриковая улыбка продавца»?

Сурик

1. Минерал, представляющий собою окись свинца с примесью железа, алюминия и других элементов.

2. Природная минеральная краска красно-оранжевого или красно-коричневого цвета».

То есть улыбка как бы нарисована суриком!

Не от ​​ художника Сурикова, но от материала.

 

«Знакомые слова проносились, крутясь в стремительной пене».

Замечательно о работе воображения поэта. ​​ Теперь-то ясно, что перед нами поэт - и уж придется мириться с его странностями.

 

«И отдельно пробегавшая строка, дико блаженно кричавшая издали».

Поэт так поэт! Чудесно.

 

«Пахи» кресла? На фига такая «сексуальность»?

 

«Поэтический талант автора столь несомненен».

Того и гляди, закатают в талант! Но что Набоков? Посмотрим.

 

«При набожном их сочинении».

Автор запросто переходит в литературоведение! Эта легкость перехода, легкость изменения кожи бесценна.

 

До сих пор повествование поражало зримостью. Читатель видит каждое движение персонажа - и это его увлекает.

 

«Приходилось делать большие усилия, как для того, чтобы не утратить руководства игрой, так и для того, чтобы не выйти из состояния игралища».

В сущности, глупо. Сомнительная, проходная похвала. Так говорят, чтоб ничего не сказать.

 

«Теперь он читал как бы в кубе».

Откуда такие краски?

 

«Почему мне не очень по нутру эпитет «трепещущую»?».

А темноте надоело трепетать! Поэты ее затрепетали, задергали до смерти.

И вообще-то, стих неказистый.

 

«Я часто склоняюсь пытливой мыслью к этому подлиннику».

Но это же еще один стиль: воспоминания. Не слишком ли намешано? Это ж как надо любить автора, чтоб носиться вслед за ним по всей стилевой шкале! Я-то как раз люблю Набокова за это своеволие.

 

Игрушки. Ну, понесло неведомо, куда. Но интересно. Вставная новелла.

 

«Наш поэт родился».

Попытка серьезной автобиографии. Странно, что роман столь приближен к дневнику.

Ты - в лаборатории писателя.

Современный читатель не продерется через столь сложный текст.

Биография и тут же - спор с ней.

 

Изъяны демонов.

Повествование идет наугад вглубь - и эта невыстроенность мне бесконечно мила. А то ведь нынешние непременно требуют твердого сюжета.

Передается бесконечность, необозримость детства, из которой ни автору, ни герою уже не вырваться.

 

Декабрь

 

1 ​​ Рабле в Плеядах: ​​ старофранцузский дан с современным французским.

Questio  ​​​​ sublimissima…

Выписал страницу: ​​ так приятно.

 

Жан позвонил из Японии. Корректный, почти бессердечный разговор.

И что сказать?

Жан обещал пригласить меня в Японию.

 

2 ​​ Эдгар По в Плеядах.

 

3 ​​ Вот брожу по двору монастыря Сен Реми - и только молитва спасает меня.

Пишу на скамейке.

В квартире только ночую, а вся моя подлинная жизнь - здесь.

Не ночевать же мне на улице!

 

Ветер питерский, холодный, а все ходят без шапок.

 

4  ​​​​ ВУМ: 1987.

 

Странно, что тут у меня развилась огромная, болезненная чувствительность: меня все ранит: я слышу слишком много звуков, замечаю слишком много низостей.

Это трудно и больно потому, что приехал сюда с идеалом Франции.

А уеду – без него.

 

В ​​ Лаон-Золя нет моих авторов!

 

Мои отношения с миром все выписаны в дневник, выговорены универсуму.

 

5  ​​​​ Стих Блока:

 

Приближается звук. И, покорна щемящему звуку,

Молодеет душа.

И во сне прижимаю к губам твою прежнюю руку,

Не дыша.

Снится - снова я мальчик, и снова любовник,

И овраг, и бурьян,

И в бурьяне - колючий шиповник,

И вечерний туман.

Сквозь цветы, и листы, и колючие ветки, я знаю,

Старый дом глянет в сердце мое,

Глянет небо опять, розовея от краю до краю,

И окошко твое.

Этот голос - он твой, и его непонятному звуку

Жизнь и горе отдам,

Хоть во сне, твою прежнюю милую руку

Прижимая к губам.

 

2 мая 1912.

Это очень трогательно.

Тут есть ранимость ребенка, ​​ которого уже ничто не утешит, хоть он и вырос.

 

6  ​​​​ Покидая Францию, я напомню нечто важное: я увожу то же, что уже имел: чувство огромного, неизбывного Ужаса.

«Падаль» Бодлера:

 

Вы помните ли то, что видели мы летом?

Мой ангел, помните ли вы

Ту лошадь дохлую под ярким белым светом,

Среди рыжеющей травы?

 

Полуистлевшая, она, раскинув ноги,

Подобно девке площадной,

Бесстыдно, брюхом вверх лежала у дороги,

Зловонный выделяя гной.

 

И солнце эту гниль палило с небосвода,

Чтобы останки сжечь дотла,

Чтоб слитое в одном великая Природа

Разъединенным приняла.

 

И в небо щерились уже куски скелета,

Большим подобные цветам.

От смрада на лугу, в душистом зное лета,

Едва не стало дурно вам.

 

Спеша на пиршество, жужжащей тучей мухи

Над мерзкой грудою вились,

И черви ползали и копошились в брюхе,

Как черная густая слизь.

 

Все это двигалось, вздымалось и блестело,

Как будто, вдруг оживлено,

Росло и множилось чудовищное тело,

Дыханья смутного полно.

 

И этот мир струил таинственные звуки,

Как ветер, как бегущий вал,

Как будто сеятель, подъемля плавно руки,

Над нивой зерна развевал.

 

То зыбкий хаос был, лишенный форм и линий,

Как первый очерк, как пятно,

Где взор художника провидит стан богини,

Готовый лечь на полотно.

 

Из-за куста на нас, худая, вся в коросте,

Косила сука злой зрачок,

И выжидала миг, чтоб отхватить от кости

И лакомый сожрать кусок.

 

Но вспомните: и вы, заразу источая,

Вы трупом ляжете гнилым,

Вы, солнце глаз моих, звезда моя живая,

Вы, лучезарный серафим.

 

И вас, красавица, и вас коснется тленье,

И вы сгниете до костей,

Одетая в цветы под скорбные моленья,

Добыча гробовых гостей.

 

Скажите же червям, когда начнут, целуя,

Вас пожирать во тьме сырой,

Что тленной красоты - навеки сберегу я

И форму, и бессмертный строй.

 

Вот так!

Что привез, то и увожу.

Прекрасная страна, но мне нет в ней места.

 

7  ​​​​ Меня особенно ранило, что никто не приложил никаких усилий, чтоб тут, во Франции, придать мне хоть какой-то статус!

Я так и остался этаким сомнительным «другом», ​​ которого стоит пожалеть, но которому незачем помогать.

Франция не стала мне родной.

 

8 ​​ Слияние холдингов Лео Кирша и Мердока.

 

ВУМ: 1988.

 

Иду: муниципалка - Святой Андрей - Западное кладбище - улица Барбюса - колледж Пикассо.

 

9  ​​​​ «Философия будуара» Сада.

 

10 ​​ Дневник: только б избежать потока имен.

Каждый день так много информации - и в ней легко потеряться.

Что касается среды, то я - благодаря болтливости Ш. - ​​ знаю все обо всех, - но не для того, чтоб все пересказывать.

Я вот-вот уеду - и все это во мне умрет.

Должно умереть.

 

Дневник Блока ​​ за 10 ноября 1915 года:

- «Одичание - вот слово; а нашел его книжный, трусливый Мережковский. Нашел почему? Потому что он, единственный, работал, а Андреев и ему подобные - тру-ля-ля, гордились.

Итак, одичание.

Черная, непроглядная слякоть на улицах. Фонари - через два. Пьяного солдата сажают на извозчика (повесят?). Озлобленные лица у «простых людей» (т.е. у ​​ «vrais grand monde настоящего большого света»).

Молодежь самодовольна, «аполитична» с хамством и вульгарностью. Ей культуру заменили Вербицкая, Игорь Северянин и пр. Языка нет. Любви нет. Победы не хотят, мира - тоже. Когда же и откуда будет ответ?».


Насколько ужасно это распутье!

Разве не в такое же я возвращаюсь?

 

12 ​​ Трудно довести Пруста до понимания - и на русском, и на французском.

Потому что у этого писателя - ускользающий стиль: читатель гонится за смыслом, - но не удерживает его, теряется в переливах предложений.

 

ТВ-5: «Гении 20 века».

 

14  ​​​​ ВУМ: ​​ 1989.

Пишу в ночи.

 

А вот и Блок:

 

Я помню длительные муки:

Ночь догорала за окном;

Ее заломленные руки

Чуть брезжили в луче дневном.

 

Вся жизнь, ненужно изжитая,

Пытала, унижала, жгла;

А там, как призрак возрастая,

День обозначил купола;

 

И под окошком участились

Прохожих быстрые шаги;

И в серых лужах расходились

Под каплями дождя круги;

 

И утро длилось, длилось, длилось...

И праздный тяготил вопрос;

И ничего не разрешилось

Весенним ливнем бурных слез.

 

Написано ​​ 4 марта 1908.

 

15  ​​​​ Стихи Блока:

 

Осенняя воля

 

Выхожу я в путь, открытый взорам,

Ветер гнет упругие кусты,

Битый камень лег по косогорам,

Желтой глины скудные пласты.

 

Разгулялась осень в мокрых долах,

Обнажила кладбища земли,

Но густых рябин в проезжих селах

Красный цвет зареет издали.

 

Вот оно, мое веселье, пляшет

И звенит, звенит, в кустах пропав!

И вдали, вдали призывно машет

Твой узорный, твой цветной рукав.

 

Кто взманил меня на путь знакомый,

Усмехнулся мне в окно тюрьмы?

Или - каменным путем влекомый

Нищий, распевающий псалмы?

 

Нет, иду я в путь никем не званый,

И земля да будет мне легка!

Буду слушать голос Руси пьяной,

Отдыхать под крышей кабака.

 

Запою ли про свою удачу,

Как я молодость сгубил в хмелю...

Над печалью нив твоих заплачу,

Твой простор навеки полюблю...

 

Много нас - свободных, юных, статных -

Умирает, не любя...

Приюти ты в далях необъятных!

Как и жить и плакать без тебя!

 

Июль 1905, Рогачевское шоссе.

Именно этот стих означает начало моей новой жизни.

 

16  ​​​​ День отъезда.

 

Россия.

Спасибо тебе, Родина, за то, что ​​ ты есть.

 

18  ​​ ​​ ​​​​ Вхождение в «Улисса»: ​​ 4 глава.

Mrs … ate with relish…

 

Дельвиг.

 

В дневниках сходу перешел на немецкий.

Для души написать страничек десять!

 

Прихожу в себя.

Погружение в чужую культуру прекрасно, но душе трудно справиться такими потрясениями.

 

19 ​​ Закончил ВУМ-89.

 

21 ​​ Орвелл.

 

Блез Паскаль. En ecrivant ma pensee...

Уже в 17 веке такое ощущение бездны!

 

Лотреамон - ода математике. O mathematiques severes…

 

22 ​​ «Холодный час» Шарля Кро ​​ Cros.

 

23  ​​​​ Умер Тимур Гайдар. В 72 года.

Это Тимур Аркадьевич Гайдар, сын писателя.

Советско-российский журналист и писатель. Контр-адмирал.

Династия Гайдаров.

Россия и ее династии.

 

ЧБС. 2.52. Ob uebrigens, was Agathe...

 

М. К. Мамардашвили

 

Психологическая топология пути

 

Первая лекция

 

6.03.1984

 

И вдруг Пруст замечает: «Значит, они считали, что нельзя не увидеть эстетического качества (вместо «эстетического» подставьте любое другое: моральное, интеллектуальное), и они думали так, не понимая, что этого нельзя сделать (то есть увидеть) без того, чтобы не дать медленно вызреть в своей собственной душе эквиваленту этого качества».

То есть совершить то, что я перед этим называл внутренним актом. Вот я сейчас занимаюсь, казалось бы, милой пустяковой фразой Пруста, но за этим стоит какая-то структура.

Для Пруста человек не субъект воспитания, а субъект развития, который обречен на то, чтобы совершать внутренние акты на свой страх и риск, чтобы в душе его вызрели эквиваленты того, что внешне, казалось бы, уже существует в виде предметов или человеческих завоеваний. Так вот, людей можно якобы воспитывать, если окружить их, например, самыми великими и благородными мыслями человечества, выбитыми на скалах, изображенными на стенах домов в виде изречений, чтобы, куда человек ни посмотрел, всюду его взгляд наталкивался бы на великое изречение, и он тем самым формировался.

Беда в том, что мы и к книгам часто относимся таким образом.

Для Пруста же в книге не существует того содержания, с которым мы с вами должны вступить в контакт: оно может только возникнуть в зависимости от наших внутренних актов. Книга была для Пруста духовным инструментом, посредством которого можно (или нельзя) заглянуть в свою душу и в ней дать вызреть эквиваленту.

А перенести из книги великие мысли или состояния в другого человека нельзя. То есть книга была частью жизни для Пруста.

В каком смысле? Не в том смысле, что иногда на досуге мы читаем книги, а в том, что что-то фундаментальное происходит с нами, когда акт чтения вплетен в какую-то совокупность наших жизненных проявлений, жизненных поступков.

Вплетен ​​ в зависимости от того, как будет откристаллизовываться в понятную форму то, что с нами произошло, то, что мы испытали, что увидели, что нам сказано и что мы прочитали.

И вот так мы и должны попытаться отнестись к тексту самого Пруста. Он позволяет нам это делать. Пруст говорил, что книги, в конце концов, не такие уж торжественные вещи, они не очень сильно отличаются от платья, которое можно кроить и так и этак, приспосабливая к своей фигуре. Поэтому не надо стоять по стойке смирно перед книгами. Такова мысль Пруста».

24  ​​ ​​ ​​​​ Солженицын о Бродском.

О! ​​ «Нет душевной доступности», «неистребимая сторонность».

 

Женщины жестоки, когда они разочарованы.

Я почему-то встречаю только таких людей и женщин?

Может, и есть другие люди, но я их не встречал.

В результате рядом с людьми мне приходится быть нянькой и конфидентом.

И никто не думает, что же мне дает такой странный статус.

Мое желание заниматься искусством воспринимается, как самая жалкая блажь.

Никто не думает о моем социальном положении.

Ну да, мне было интересно во Франции, - но «конфидент» - не столь надежное звание!

 

25 ​​ Художник Кудряшов рассказал, что в Англии вышла телепередача о Лимонове, который, изображая снайпера, стреляет по прохожим Сараево.

Неужели у него руки в крови?

Не хочется верить, но он сам хвалится этим.

 

«Академия русской современной словесности.

В ​​ ее ​​ состав Академии входят 39 литературных критиков, избираемых пожизненно на основе мягкого рейтингового голосования.

Академия проводит ежегодные научно-творческие конференции, материалы которых выпускаются отдельными изданиями в виде альманаха «L-критика».

Вручает (совместно с Онэксим-банком в 1998-м и Госбанком с 1999 года) премию им. Аполлона Григорьева за лучшее произведение года во всех литературных родах и жанрах (кроме критики, литературоведения и культурологии), а также грант молодому критику».

 

26  ​​​​ ЧБС, 2, 54. ​​ Музиль о небезобидности инфантильности.

Von diesen poetischen Knabenhaftigkeit…

 

Как же мне надоели мои лирические отступления в дневниках!

Эти тучи эмоций осточертели, хоть их только просматриваю, но не несу сюда.

Особенно много таких порывов на Новый год.

Тут уж ничего не поделаешь.

 

27  ​​ ​​​​ ВУМ: 1990.

 

«Хименес» Валеры. ​​ Hay ​​ mucha soberbia en mi…

 

Думаю, моя эпоха писем прошла.

Потому что главный мой собеседник Шарлетта молчит.

Я чувствую, что она не пишет.

И не напишет.

 

29  ​​​​ Час ночи.

Малларме, 1887. De l’eternel Azur…

 

31  ​​​​ ЧБС, 2, 58. ​​ Der Atem der Verkuendigung…

Благовестие – из предчувствий.

 

-=

 

Продолжение работы над «Даром», романом Владимира Набокова

 

«С пышными, полупрозрачными опадениями темных штор».

Очень поэтично! Но, если сказать это стихами, поэзия уходит. Такое странное впечатление от его стихов.

Да, они правильны, но в прозе они поистине расцветают.

 

«Полнилась такой душной и таинственной мерой». Вот - Язык!

 

Вот идол, вот лошадь, вот херувим - и кажется немыслимым собрать это в одно произведение.

А Набоков это сумел!

 

«Деревья в саду изображали собственные призраки, и получалось это бесконечно талантливо».

Вот о чем речь? Поток самолюбования ничем не ограничен. Значит, герой с Россией потерял детство - и не может пережить эту утрату.

 

Почему Набоков разматывает воспоминания не очень талантливого персонажа? Получается путеводитель по детству богатых деток.

Мне никак не увидеть Целое за наплывом частностей.

 

«А отец, задумавшись, едет шагом по весенней, сплошь голубой от ирисов равнине».

Высокая поэзия.

 

«Этими числами».

Откуда эта стихийная математика?

 

«Быть может, когда-нибудь, на заграничных подошвах и давно сбитых каблуках, чувствуя себя привидением, несмотря на идиотскую вещественность ​​ изоляторов, я еще выйду с той станции и, без видимых спутников, пешком пройду стежкой вдоль шоссе с десяток верст до Лешина».

Мне, кажется, стоит быть внимательней ко всей этой разлившейся лирике, ведь Набоков описывает места близкие к Луге. Но восторг от природы у него сливается с детским счастьем, счастьем детства - и тут мне уже многое непонятно. Я понимаю, что детство может быть очень счастливым, но на бумаге оно должно быть литературно отрегулировано.

Вот идет большой кусок из статьи критика - и равновесие восстанавливается. Набоков как бы играет с какими-то силами, превосходящими его понимание, - и потому «управление» ​​ порой теряется.

 

«Ему сильно хотелось есть».

Значит, мечтанья закончились?! Спасибо. Был жанр лирического дневника. Что-то его сменит!

 

«Пока он мечтал над своими стихами, шел, по-видимому, дождь, вылощив улицу до самого ее конца».

Здорово! И автор, и читатель окончательно вырвались из плена мечтаний.

 

«Благодарю тебя, отчизна, за чистый».

Передать процесс творчества. А ведь скучно. Читатель ужасно устал от «я» персонажа. Все же радость, распирающая молодого человека, понятна: похвалили его дар. Пока что роман - о недостатках «дара»!

Мне нравится отсебятина, но хотелось бы большей концептуальности. Так сказать, большей ответственности.

 

Каким нервом пронизано повествование! Может, эта рвущаяся, еще молодая жизнь - и есть главный герой «Дара»?

 

«Она была одной из вернейших посетительниц литературных посиделок».

Персонаж выписан со вкусом. Набоков возвращает в литературу вкусовые впечатления, удерживает их. Вот этого вовсе нет в современной прозе: чреда жалких, безвкусных поделок. Но что это за жизнь после восторгов воспоминаний?

На ранг ниже.

 

«Всё неаппетитных, заспанных цветов».

Надо находить такие краски, иначе повествование превратится в жалкую хронику.

 

«Очаровательно дохлая».

Остро. Все же это писатель 20 века, хоть и классик.

 

Вот и Федор Константинович обрисован изысканно. Да откуда же такое богатство речи?

 

Я невольно сравнил эти два шедевра: «Мастера и Маргариту» Булгакова и «Дар» Набокова. Суровая советская реальность, и мечты умного человека. Бросается в глаза, что Булгакову стоило огромных усилий спасти в себе художника, но и распутье героя Набокова не кажется менее опасным. Так жизнь предстает сложной западней, когда человеку приходится делать невозможное, чтоб остаться собой.

 

Вот собралось общество, но им не о чем говорить, нечем дышать, потому что их родина - далеко. Как все же хорошо передано состояние выброшенности в неизвестность!

Или стоит говорить не о выброшенности в неизвестность, но про выброшенность в жизнь? Но герои Набокова потеряли чудовищно много не вообще в мире, а именно в России.

 

«На коротких, жирных ножках, выскочил опрометью ее муж, тряся на бегу газетой».

Наверно, эта броскость описания привлекательна, но она мне претит. В какой-то момент эти «реализм» и «правда» до того неприятны!

 

Прощай, тысячелетие! ​​ Бо’льшую часть жизни я прожил в тебе. В новом собираюсь плавно стареть. Я на распутье, я не знаю, что со мной будет. Я буду с Россией, со своей семьей и с Искусством; больше о себе ничего не знаю.

Вот-вот полночь.