-76-

ЯЗЫКОВОЙ ДНЕВНИК

 

 

1993

 

 

Что особенно ценно?

Анализ. «Портрет» Джойса.

Влади́мир Ива́нович Но́виков: Шкловский

Есенин и Бениславская

Джойс

Э. Гуссерль. Феноменология

Интервью Лотмана

«Пленница» Пруста

Спиноза. Этика

 

Январь  ​​​​ 

 

1  ​​ ​​​​ Музиль о начале 20 века:

 

Государственные деятели ​​ любят ​​ показать ​​ свою ​​ компетентность ​​ в ​​ тонкостях культуры, а газеты делают историю литературы.

 

Так вот и мы застряли в этой неразберихе. А где эта «культура», где эта «литература»?

 

2  ​​ ​​​​ Про ЛГУ из ЛГУ:

 

С 1971 по 1992 гг. кафедру классической филологии возглавлял проф. Ю.В. Откупщиков, который в непростых условиях партийно-идеологического диктата уделял много внимания сохранению кафедральных традиций. Одной из них является обязательный научный доклад на каждом заседании кафедры. Другой традицией стали открытые заседания, посвященные памяти известных ленинградских филологов-классиков, работавших на кафедре классической филологии. В конце 1960-х-пер. пол. 1970-х гг. свою преподавательскую и научную деятельность на кафедре начали В.С. Дуров, Н.В. Шебалин, А.К. Гаврилов, Н.М. Ботвинник, Л.Б. Поплавская».

А.К. Гаврилов – мой преподаватель.

Наталью Ботвинник хорошо помню.

 

2  ​​ ​​ ​​​​ Люда патологически не нравится моей родне.

Особенно пьяницам: брату и Тане. Этим двум распущенным и низким людям.

Не будь это мои родные, назвал бы их подонками.

Наглая, родственная сволочь. Мне лишний раз доказывается, что я - из ужаса, насилия, го-на и скотства.

Помню, как он оставил меня в Питере без пальто: ему показалось, что я слишком много съел у него в гостях. Он приехал, весь день печатал, курил, а когда я попросился к себе домой и даже упрекнул его за то, что накурено, он демонстративно сорвал с гвоздя мое пальто, сорвал со стены проводку и ушел. И этот скот - мой брат!

 

Или эта распутная, наглая курва Танька.

Кому она только не отдавалась! И я - родственник этой сволочи. Как же вы не понимаете, что моя семья - последний шанс наладить наши отношения? Ведь мы не встретимся больше никогда! Ужасно признаться, что именно эти люди научили меня скотству, неприятию других, всем мыслимым низостям. Вот она, моя Судьба! Вот с чем мне надо бороться. ​​ 

 

3  ​​ ​​​​ Обычный сон, но самый грязный в моей жизни.

Работаю в тюрьме. Кем? Не знаю. Толпа журналистов во дворе.

Женщины в камерах приходят в ярость. Они достают из своего тела кусочки грязи, делают катыши и бросают их во двор. Многим катыши попадают в рот. И я чувствую, как один такой тает на моих губах. Горечь катышей - соблазнительно сладка. Пробую ее - и просыпаюсь.

 

8  ​​ ​​​​ В «Жуане»: ​​ «Речь избирателям».

 

Фолкнер, ​​ «The Sound and the Fury. Шум и ярость».

«The gown fell gauntly from her shoulders across her fallen breasts. Платье падает «худо» с ее плечей через ее опадшую грудь». ​​ 

 

Меня затягивает именно gauntly: от gaunt = тощий, худой. Не тощая грудь, но тоще платье спадает. Закончен роман 8 апреля 1928 года.

 

9  ​​​​ Stéphane Mallarmé, Vers et Prose, 1893

 

Les fleurs

Des avalanches d’or du vieil azur, au jour

Premier et de la neige éternelle des astres

Jadis tu détachas les grands calices pour

La terre jeune encore et vierge de désastres,

Le glaïeul fauve, avec les cygnes au col fin,

Et ce divin laurier des âmes exilées

Vermeil comme le pur orteil du séraphin

Que rougit la pudeur des aurores foulées,

L’hyacinthe, le myrte à l’adorable éclair

Et, pareille à la chair de la femme, la rose

Cruelle, Hérodiade en fleur du jardin clair,

Celle qu’un sang farouche et radieux arrose!

Et tu fis la blancheur sanglotante des lys

Qui roulant sur des mers de soupirs qu’elle effleure

A travers l’encens bleu des horizons pâlis

Monte rêveusement vers la lune qui pleure!

Hosannah sur le cistre et dans les encensoirs,

Notre Dame, hosannah du jardin de nos limbes!

Et finisse l’écho par les célestes soirs,

Extase des regards, scintillement des nimbes!

Ô Mère qui créas en ton sein juste et fort,

Calices balançant la future fiole,

De grandes fleurs avec la balsamique Mort

Pour le poète las que la vie étiole.

 

А я? Прочел и ​​ оценил через сто лет.

10  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Приехал «Человек без свойств». И как я жил без Музиля?

Месть французского социалиста Матерна и русскому, и австрийскому писателям: прислал очень поздно.

Но все же прислал.

 

13  ​​​​ Пруст:

 

Чувствуя, что часто он не может доставить Одетте ​​ удовольствий, о которых она мечтала, Сван старался по крайней мере сделать ей приятным свое общество, старался не противоречить ее вульгарным мыслям, ее дурному вкусу, сказывавшемуся решительно во всем; он, впрочем, любил его, как все, что исходило от нее, он даже восхищался им, потому что вкус этот принадлежал к числу характерных особенностей, благодаря которым раскрывалась, делалась видимой сущность этой женщины. Вот почему, когда у нее бывал счастливый вид, так как она собиралась пойти на «Королеву Топаз», или когда ее взгляд делался серьезным, беспокойным и нетерпеливым, если она боялась пропустить цветочный праздник или просто опоздать к чаю с булочками и гренками на улице Рояль, регулярное посещение которого было, по ее мнению, необходимо для всякой женщины, желающей упрочить за собой репутацию элегантности, Сван приходил в восторг, какой все мы испытываем при виде непринужденного поведения ребенка или портрета, похожего на оригинал до такой степени, что кажется, будто он сейчас заговорит; он с такой явственностью видел, как душа его любовницы подступает к ее лицу и оживляет все его черты, что не мог удержаться от искушения подойти к ней и коснуться ее щек губами. «Ах, она хочет, чтобы мы взяли ее на цветочный праздник, маленькая Одетта, она хочет, чтобы ею восхищались; ну хорошо, мы возьмем ее туда, нам остается только повиноваться ее желаниям». Так как зрение Свана начинало слабеть, то дома, во время работы, он принужден был надевать очки, а бывая в обществе, вставлять в глаз монокль, который меньше безобразил его. Увидя его в первый раз в монокле, Одетта не могла сдержать своего восхищения: «Я нахожу, что для мужчины, тут не может быть споров, это чертовски шикарно! Как ты красив сейчас! У тебя вид настоящего джентльмена. Недостает только титула!» - прибавила она с ноткой сожаления в голосе. Он любил, когда Одетта была такою, подобно тому как, влюбившись в какую-нибудь бретонку, был бы рад видеть ее в местном головном уборе и слышать от нее признание, что она боится привидений. До сих пор, как и у большинства людей, вкус которых к искусствам развивается независимо от их чувственности, у Свана существовала странная несогласованность между способами, какими он удовлетворял ту и другую свою потребность, наслаждаясь все более и более утонченными произведениями искусства в обществе все более и более невежественных и некультурных женщин, приводя, например, молоденькую горничную в закрытую ложу бенуара на декадентскую пьесу, которую ему очень хотелось посмотреть, или на выставку импрессионистов; он был, впрочем, убежден, что образованная светская дама поняла бы в театре или на выставке не больше горничной, но не умела бы так мило, как последняя, воздержаться от своего суждения. Но с тех пор, как он полюбил Одетту, все это изменилось: разделять ее симпатии, стараться быть с нею единодушным во всем, было настолько приятно ему, что он пытался находить удовольствие в вещах, которые она любила, и ему нравилось не только подражать ее привычкам, но также усваивать ее мнения, нравилось тем сильнее, что, не имея никаких корней в его собственном интеллекте, эти привычки и эти мнения напоминали ему только его любовь, ради которой он предпочел их своим собственным.

 

Marcel Proust. A la recherche du temps perdu. I. Du cote de chez Swann. Перевод А. А. Франковского.

Пруст Марсель. В поисках утраченного времени: В сторону Свана: Роман. СПб.: Сов. писатель, 1992.

 

15  ​​ ​​ ​​​​ Материал к новым рассказам: «Реалии жизни и искусства» и «Трилистник ужаса». ​​ 

 

Переписать бы на итальянском всю «Божественную»! Как иначе выучить язык?

 

20 Пишу «Семинар бывших жен».

 

Весь день думаю о святом Иоанне - почему?

 

25  ​​ ​​​​ ДР Леонтьева

 

25 января 1831 года в с. Кудиново Калужской губ. родился Константин Николаевич Леонтьев, русский писатель, беллетрист, публицист, литературный критик, философ, социолог. Считая главной опасностью либерализм с его культом всеобщего благополучия, проповедовал «византизм» (церковность, монархизм, сословная иерархия и т. п.) и союз России со странами Востока как охранительное средство от революционных потрясений.

Творчество Константина Николаевича Леонтьева - неуслышанный контрреволюционный набат. Крайняя враждебность автора идеям социалистического равенства ярко выражена в центральном для его мысли трактате «Византизм и славянство», направленном против славянофильства («мечтательное и неясное учение»). Политически ошибочным и даже вредным с точки зрения судеб России Леонтьев считал и панславизм – официоз 1870-х годов.

Повести, литературно-критические этюды о Л. Н. Толстом, И. С. Тургеневе, Ф. М. Достоевском.

В 1887 г. Леонтьев поселился в Оптиной пустыни. Незадолго до смерти принял тайный постриг и переехал в Сергиев Посад, где умер 24 ноября 1891 года.

 

28  ​​​​ Матерн из Франции написал и Клер, и Иде, но не мне. Не простил мне!

Я сказал о нем Жану: «Il n'est pas intelligent. Он не умен».

Но я хотел сказать: «Il n'est pas cultive. Он не начитан».

Матерн так много сделал для меня и вот - выбросил. Как хотите, господа! Я вспомнил, что он дал мне денег на билет «Москва - Лозанна» туда и обратно. И вот наши отношения разорваны. Что ж!

 

29  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Люда отказывается ехать в Голландию. И на самом деле, что-то нечистоплотное в этом обмене выставок, но, с другой стороны, она рискует никогда не съездить в Европу.

Она не может, она боится оставить сына. Слишком большая психологическая зависимость.

 

Для Луги написал статью о Набокове, отослал; ни ответа, ни привета.

И что это Надежда? Мне казалось, она, как директор, заказывает статью. Она не написала мне ни одного письма: такие комплексы.

 

Анализ.

«Портрет» Джойса.

 

Призрак Мерседес. Я-то хорошо помню, как мне нравились девочки: без всего сексуального, - но только потому, что они не были такими грубыми: не пили водку, не ругались матом. Сначала я любил маму, а вслед за ней - девочек. Меня удивляло как раз то, что женщины так измучены, а девочки так приятны.

Этот контраст заставлял меня волноваться. Такой Мерседес у меня не было лет до 15.

Столько Стивену? Думаю, да.

Как Стивен, я хотел встретить свою мечту в реальной жизни. ​​ 

 

Unrest - существительное: «беспокойство», - но restless - прилагательное: «беспокойный»! Мне тяжело провести черту между Unrest и Restlessness.

 

Трогает пассаж о «высшей нежности supreme tenderness». Как это на русском? «Самая нежная нежность», «самая большая нежность»? Мне самому интересно, что именно я вкладывал в мои мечты о такой нежности. Явно без той религиозности, что читается у Стивена. В душе подростка - темнота мира и сияние мечты.

 

Переезд тягостный только потому, что обнажает бедность семьи. Мой переезд в первом классе, через день после полета Гагарина, наоборот, радовал: мне объяснили, что больше у меня не будет соседей. Стивен рано недоволен тем, то он - добыча «безумных импульсов».

 

Неуправляемые порывы! Мне вот не поверить, что подросток повернет несовершенство мира против себя. Почему нигде не звучит упоение жизнью? Это более характерно для юного человека. По-моему, реальный Стивен должен любить познание само по себе, должен упиваться познанием.

Мой протест граничил с ужасом и истерией, но он всегда заглушался работой, а Стивен смиренно страдает. Уже в детстве!

Меня смущает, что герой ​​ Джойса не знает простой радости жить.

Например, для меня бежать всегда было огромной радостью. А влюбленность?

Эйлин идет - и сердце мальчика трепещет. «Как пробка на волне прилива»! Мягко говоря, непоэтично.

 

Мальчик видит надпись «foetus зародыш человека» - и это его шокирует.

Мы-то везде видели «х-й».

 

«His own mad and filthy orgies. Его собственные безумные и подлые оргии».

С учетом и Мерседес, и ​​ Блума, речь идет об онанизме. Джойс прибегает к ​​ такому эвфимизму. Не потому ли Стивен так часто подавлен, что он унижен своей собственной природой? Ему трудно признаться, что он - человек. Но не только онанизмом унижен герой, но и протестом своего ума mind.

 

Февраль ​​ 

 

1  ​​​​ Пруст.  ​​​​ Под сенью девушек в цвету.

 

Подойдя к Жильберте, которая, откинувшись на спинку стула, требовала, чтобы я взял у нее письмо, а сама его не давала, я почувствовал, как ее тело притягивает меня к себе.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ – А ну, держите крепче, посмотрим, кто сильнее, – сказал я.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Она заложила письмо за спину, я обвил ее шею руками, приподнял косы, которые она носила, может быть, потому, что в ее годы еще носят косы, а быть может, потому, что мать хотела, чтобы Жильберта как можно дольше выглядела ребенком, так как это молодило ее, – и мы схватились. Я старался притянуть ее к себе, она сопротивлялась; ее щеки, разгоревшиеся от усилий, покраснели и налились, как вишни; она хохотала так, словно я щекотал ее; я зажал ее между ног, точно деревцо, на которое я сейчас взберусь; занимаясь этой гимнастикой, я тяжело дышал, – главным образом, не от мускульного напряжения и не от боевого пыла, – и у меня, точно пот, вылилось наслаждение, которое я даже не сумел продлить настолько, чтобы ощутить его вкус; тогда я взял письмо. А Жильберта добродушно сказала:

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ – Знаете, если хотите, мы можем еще немножко побороться.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Быть может, она смутно чувствовала, что затеял я эту игру еще и с другой целью, но от нее ускользнуло, что я этой цели достиг. А я, опасаясь, как бы она этого не уловила (мгновение спустя она едва заметно сжалась, словно застыдившись, и мне пришло на мысль, что я боялся не зря), изъявил согласие, лишь бы она не заподозрила, будто я ставил перед собой только эту вторую цель и точно, достигнув ее, я уже не испытываю иного желания, кроме как спокойно посидеть рядом с ней.

 

2  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Как я неправ: Матерн написал из Канады. У него родился сын от Катрин, прежней подруги, ставшей его женой. Это она просила его туда уехать, потому что она преподает английский язык, и для нее жить в России - дисквалификация.

Так нужна англоязычная среда! Я ее понимаю.

 

Рабочий день Жуана. Работа с рекламой.

 

Сегодня День рождения Джойса, а вчера Шаляпина.

Утром полчаса БиБиСи и полчаса СиБиС.

 

6 Ночью читал дневники Блока. Неужели он на самом деле болел сифилисом? Кажется, что так. Но почему он скрывал?

Это странно. Ведь мы не вольны в своих болезнях. Может, именно она объясняет его мрачность?

 

Роман Гуль. Белая гвардия.

 

В «Человеке без свойств» читаю 22 главу.

Клер не любит Музиля.

Мне ее знания кажутся отрывочными, неглубокими, но это мне только кажется. ​​ Она преподает в Мориса Тореза стили французской литературу, - а это очень много.

 

Вера Рум-ва ​​ от нее без ума. Почему? Клер - ее учитель.

Вообще, девочки ее любят. Поскольку она их любит свыше всякой меры.

Алену Дени-ову сама в Париж пристроила. Та нашла себе француза на двадцать лет старше.

Но почему она хотела, чтоб я встречался с Аленой?

Ида обличает в ней сводницу.

 

Валерий Матейчук, Михаил Каплан, Алексей Кадацкий и Владимир Прибыловский.

Странно, что при всей близости этих людей (регулярно их вижу), притом, что все они интересны, их чуждость не просто задевает, но ранит меня.

 

Валера Матейчук слишком любим дамами музея Новый Иерусалим. ​​ Он пишет и печатает тут же стихи, а иная из них (я зашел, когда была очередь Натальи Савчук, хранительницы фарфора) сидит за его спиной.

Тайком спал с ЛК, но это не помешало ему говорить о ней плохо. Зачем он мне объяснял, что она - сволочь? Мне это неприятно.

Что тут романтичного?

 

Прибыловский поражает ​​ знанием политической ситуации, ​​ умением понять политические взгляды другого человека.

Уверен, и его рахметовский аскетизм - только поза, только часть того политического образа, что он себе создал. Наверно, он хорошо понимает политическую жизнь, но это не помешало и ему, и Лезову использовать меня как простого негра (бывают и «непростые»).

Кадацкий ужасно говорит о женщинах. Именно о тех, что в силу разных обстоятельств  ​​​​ становятся его начальниками, т. е. это те несчастные, которым приходится от него что-то требовать.

В своих стихах он мечется между безграмотностью и скотством (так он понимает эротизм).

 

Миша Каган, муж Анны, - правозащитник, как и Прибыловский.

 

7  ​​ ​​ ​​​​ Дон Жуан: «Философское обоснование экстаза». ​​ 

 

Язык «Портрета». Джойс чудесен. Мальчик несправедливо избит учителем. Насилие!

 

Неужели не напишу что-нибудь автобиографическое о себе? Кишка тонка.

 

Олег «издает» свои книги о лягушках.

 

«Человек», 24 глава, и «Чистилище», 14 песнь.

 

Прочел у Даля: хватит тебе антимонии (=сурьму) разводить.

Как отец любил это слово!

 

11 Разборка, аккурат, тусовка - модные слова.

 

Замучил Люду разговорами о бывших женах. Почему они решились выйти за меня замуж, если знали, что я такой? Надеялись меня исправить? И т. д.

 

Записал видение на итальянском: будто с прохожей обсуждаю мое творчество. Но откуда итальянка?

 

Тянет писать о смерти, но кроме «Утки» и «Искушения», получаются только наброски.

 

12  ​​ ​​ ​​​​ Набоков: «Цинциннат разглядывал все свои жилки и невольно думал о том, что скоро его раскупорят».

Стиль «Приглашения к казни».

Набокова любишь за необычность. Попробуй не быть банальным!

 

Морис - хороший собеседник. Помногу болтаем на французском, и нам на самом деле весело.

 

Недаром Джойс любил слова swoon и faint обморок: его тоже мучала детская впечатлительность.

 

Первый русский православный университет.

 

14  ​​ ​​ ​​​​ Теперь доказано, что Гувер был гомосексуалистом. Кандидат в президенты Соединенных Штатов!

Он умер 20 лет назад, но всплыло именно сейчас, когда Клинтон открыто поддержал сексуальные меньшинства.

Как ни консервативно американское общество, оно выше ставит требования международного права.

Если объявляют, что это честно: уважать гомиков, ​​ - то они уважаются: по постановлению свыше.

Все-таки стоит вот так создавать общественную мораль, а потом ее отстаивать: и на государственном уровне.

Коммунистическая мораль - это ее отсутствие, так что я никогда не жил «при морали».

Наши гомики наглы именно потому, что их ненавидят сверху.

Поэтому для них затащить мальчика в гомичество - подвиг, перековка.

 

16  ​​ ​​ ​​​​ В метро читаю «Театр» Моэма.

 

20 ​​ Антуан де Сент-Экзюпери

 

Цитадель.

 

Я ищу того, кто похож на окно, распахнутое на море. Зачем мне зеркало с собственным отражением? Оно переполняет меня тоской.

 

28  ​​​​ К сорокалетию Вова прислал поздравление, а так же Сабина из Карлсруе. Меня поразила, что она откровенно говорит о своих проблемах. Осталась без работы.

Блоха тоже поздравила. Все ж она - из тех немногих женщин, что не внушают ужас.

 

АНАЛИЗ

 

«ПОРТРЕТ» ​​ ДЖОЙСА

 

5.1. (Пятая глава первой части «Портрета» Джойса).

Заезды в политику.

«Скрытые пути ирландской жизни. The hidden ways of Irish life».

Безо'бразная глава; с дурной бесконечностью. Нельзя так приподнимать концепцию: нельзя делать ее личной, непонятной, недоступной!

Тут же и филосoфское: «The greatest possible happiness... ​​ Самое большое счастье...».

Из Бентама.

Как у Пушкина?

 

И пусть порой иная дама

Толкует Сея иль Бентама...

 

Из-за рифмы запомнил еще в детстве. Поразительно, как еще в детстве понравилась зарифмованная концепция Бентама:

 

Хоть каждый только зло творил,

Но в целом улей раем был.

 

То есть зло индивидов взаимоуравновешивается. Так показываются поиски Стивена.

An excrementitous intellegence = ​​ дерьмовые козни, рассудок, слабая возможность понимания.

Еxcrementitious ​​ = физиологическое го-но.

Умственный ​​ фекалий.

Все же грубо.

 

Март

 

1  ​​​​ Томас Вулф:

 

Ему исполнилось пятьдесят лет, он трагически ощущал ход времени, он видел, что страстная полнота его жизни начинает идти на ущерб, и бросался из стороны в сторону, ища жертвы, как лишенный разума разъяренный зверь. Возможно, у нее было больше оснований для спокойствия, чем у него: она с самого жестокого начала своей жизни шла через болезни, физическую слабость, бедность, постоянную угрозу смерти и нищеты - она потеряла своего первого ребенка и благополучно провела остальных через каждую новую беду; и вот теперь, в сорок два года, когда у нее под сердцем шевелился ее последний ребенок, она почувствовала убеждение - подкрепленное ее шотландской суеверностью и слепым тщеславием ее семьи, которая верила в небытие для других, но не для себя, - что она предназначена для какой-то высокой цели.

 

2  ​​​​ ДР Горбачева

 

2 марта 1931 года родился Михаил Сергеевич Горбачёв, последний генеральный секретарь ЦК КПСС, последний Председатель Президиума Верховного Совета СССР, первый председатель Верховного Совета СССР, единственный Президент СССР, лауреат Нобелевской премии мира 1990 года.

Деятельность Горбачёва во многом способствовала окончанию холодной войны. В декабре 1989 года на саммите на о. Мальта Горбачёв и Буш официально объявили об окончании холодной войны.

Правление Горбачёва и связанные с его именем радикальные перемены вызывают неоднозначную реакцию в обществе. Они связаны с продовольственным дефицитом, длинными очередями, чрезвычайным падением уровня жизни.

25 декабря 1991 года, после подписания главами 11 союзных республик Беловежского соглашения о прекращении существования СССР и Алма-Атинского протокола к нему (в обход возражений Горбачёва), Михаил Горбачёв сложил с себя полномочия президента СССР.

 

3 ​​ ИОСИФ БРОДСКИЙ

 

Персидская стрела

 

Веронике Шильц

 

Древко твое истлело, истлело тело,

в которое ты не попала во время о’но.

Ты заржавела, но все-таки долетела

до меня, воспитанница Зенона.

Ходики тикают. Но, выражаясь книжно,

как жидкость в закупоренном сосуде,

они неподвижны, а ты подвижна,

равнодушной будучи к их секунде.

Знала ли ты, какая тебе разлука

предстоит с тетивою, что к ней возврата

не суждено, когда ты из лука

вылетела с той стороны Евфрата?

Даже покоясь в теплой горсти в морозный

полдень, под незнакомым кровом,

схожая позеленевшей бронзой

с пережившим похлебку листом лавровым,

ты стремительно движешься. За тобою

не угнаться в пустыне, тем паче - в чаще

настоящего. Ибо тепло любое,

ладони - тем более, преходяще.

 

5 ​​ В этот день месяца 5 марта 1927  ​​​​ Хармс пишет стих:

​​ 

Александру Введенскому

 

В смешную ванну падал друг

Стена кружилася вокруг

Корова чудная плыла

Над домом улица была

И друг мелькая на песке

ходил по комнате в носке

вертя как фокусник рукой

то левой, а потом другой

потом кидался на постель

когда в болотах корастель

чирикал шапочкой и выл

Уже мой друг не в ванне был.

 

6 ​​ Может, выбросить мои стихи? Не могу. Просто не могу. Не выкидывать же все, что мне не нравится! Зачем это изуверство, откуда оно?

 

Кроме общего, завожу сразу девять дневников:

русская классика,

зарубежная классика,

кино,

театр,

ТВ,

история,

языки,

спорт,

музыка.

Получилась какая-то пародия на девять свободных искусств.

 

Олег от лягушек перешел в царство мышей и гидр.

 

8  ​​​​ День Женщин!

 

Бродский

 

М. Б.

 

Я, кажется, пою одной тебе.

Скорее тут нужда, чем скопидомство.

Хотя сейчас и ты к моей судьбе

не меньше глуховата, чем потомство.

Тебя здесь нет: сострив из-под полы,

не вызвать даже в стульях интереса,

и мудрено дождаться похвалы

от спящего заснеженного леса...

Здесь, в северной деревне, где дышу

тобой, где увеличивает плечи

мне тень, я возбуждение гашу,

но прежде парафиновые свечи,

чтоб тенью не был сон обременен,

гашу, предоставляя им в горячке

белеть во тьме, как новый Парфенон

в периоды бессоницы и спячки.

 

Из современников никто лучше не сказал.

 

9  ​​ ​​​​ Влади́мир Ива́нович Но́виков (род. 9 марта 1948, Омск) - советский и российский филолог, литературный критик и прозаик.

 

В ​​ январе ​​ этого 1993 г. опубликовано в «Независимой газете».

 

Вл. Новиков

 

ГЕНИАЛЬНЫЙ НЕУДАЧНИК

 

«Орлам случается и ниже кур спускаться...». Этот орел на протяжении своей долгой жизни так часто спускался, что прогрессивным и высоконравственным курам удалось почти вконец заклевать его репутацию. Припоминали Шкловскому и романтизацию революции, и галилеевское самоотречение в статье «Памятник научной ошибке», и выпад против Достоевского на первом писательском съезде, и присоединение к травле Пастернака... Что ж, компромат серьезный. Даже если привести примеры противоположного свойства, скажем, мужественную поддержку Шкловским Мандельштама, даже если приобщить к делу «положительные характеристики» (бескомпромиссный Ю. Анненков в «Дневнике моих встреч» назвал возвращение Шкловского в СССР в 1923 году «героическим») - в лучшем случае можно натянуть тройку по поведению. А оценка по поведению в России традиционно считается главной.

«…Но курам никогда до облак не добраться». При всей яркой человеческой характерности, при всей драматической противоречивости жизненной судьбы, при всей своей синтетически-пестрой, лоскутной славе Виктор Борисович Шкловский остается в русской и мировой культуре не просто колоритной фигурой, не просто «неоднозначной личностью», а прежде всего - первооткрывателем важнейших законов литературной природы, филологическим гением.

Гений же - понятие конкретное, а не собирательное. Гениальность не составляется из анкетных компонентов (академическая солидность, список трудов, безупречная репутация, правильный политический выбор), а размашисто даруется Богом - причем нередко тому, кто пред ним весьма грешен, а порой даже и тому, кто в него не очень верует.

Гениальность Шкловского имеет вполне вещественные доказательства. Откройте хотя бы его работу «Розанов» (благо, она в 1990 г. была переиздана в подготовленном А. Галушкиным и А. Чудаковым сборнике «Гамбургский счет»). Уже начальные полторы страницы еще до разговора о Розанове, содержат могучее, пока еще мало понятное и еще меньше примененное объяснение природы литературы: «Литературное произведение есть чистая форма, оно есть не вещь, не материал, а отношение материалов. И как всякое отношение, это - отношение нулевого измерения. Поэтому безразличен масштаб произведения, арифметическое значение его числителя и знаменателя, важно их отношение. Шутливые, трагические, мировые, комнатные произведения, противопоставления мира миру или кошки камню - равны между собой».

Один такой абзац Шкловского перевешивает десятки и сотни литературоведческих томов. Сформулированная в нем идея по-прежнему считается «парадоксальной» и «спорной», хотя она никем не опровергнута, и более глубокого объяснения художественной специфики литературы за прошедшее с тех пор почти столетие не предложено. У нас ведь в филологической науке как дело обстоит? Выслушали доклад литературоведческого Коперника или Галилея, сказали неодобрительно: «Во дает!», покачали головами и разошлись, продолжая по-прежнему чертить в своих монографиях Солнце, вращающееся вокруг Земли. И сегодня абсолютное большинство литературоведов по-прежнему кошку анализирует с зоологических позиций, камень - с минералогических, миры - с астрономических или политических. Идея имманентно эстетического подхода к литературе, восходящая к Пушкину, пронесенная через железный XIX век нашим «чистым искусством», вызревавшая в трудах Веселовского и Потебни, осветившая Парнас серебряного века и наконец броско развернутая ОПОЯЗом, до сих пор воспринимается не то как предосудительная ересь, не то как ненужная роскошь.

Именно Шкловский со всей категоричностью заявил о том, что мысль для литературы и искусства - не «содержание», а материал, сырье, подлежащее переработке и переплавке. Как бы ни была та или иная мысль значительна сама по себе, в художественном произведении она должна подчиниться форме, стилю. И в последней своей прижизненной книге Шкловский продолжал отстаивать любимый тезис, находя для него новые, остраняющие слова: «Мысли в искусстве женятся или выходят замуж».

Господи, почему же абсолютному большинству пишущих о литературе до сих пор неведомо такое здравое представление, почему столько монографий и статей строится на бесплодном выуживании из поэзии и прозы каких-то «неженатых», холостых мыслей? А то еще хуже: художникам свои собственные внеэстетические идейки и потом десятилетиями спорят, кто лучше соврал. Мне грустно слышать, как один мой коллега в очередной раз возводит напраслину на русскую литературу, говоря, что «маленький человек» обернулся «грядущим Хамом» и устроил октябрьскую революцию. «Это натяжка», - возражает ему другой знаток, но сам предлагает совсем уж нарочитую трактовку: дескать, Акакий Акакиевич согрешил, пожелав обладать шинелью, и за это наказан небесами. Нуждается ли Гоголь (как и вся классика) в подобном «соавторстве»?

И современных писателей Шкловский предложил оценивать не за пресловутые «идеи», а исключительно по степени прочности, динамичности и потенциальной долговечности художественных построек - это он и назвал «гамбургским счетом». Взявшись выстраивать писателей по такой иерархии, он изрядно ошибся: Булгакова недооценил, Бабеля... Но сам принцип «гамбургского счета» реален и по-прежнему нам необходим. Шкловского как критика сбивала с толку излишняя эмоциональность, пристрастность, добряком он отнюдь не был. Но это не злость, не зависть, а, я бы сказал, ревность к литературе. Вам такое чувство незнакомо? Значит, не очень страстно литературу любите.

ОПОЯЗ начал с противопоставления материала и приема: без такого разграничения невозможно понимание искусства как искусства. Эта антитеза не выдумана, она лежит в природе вещей, присутствует в самом процессе творчества. Она не была бы открыта, если бы Тынянов и Шкловский не были писателями. Но Шкловский заплатил за такое понимание дорогой ценой: в его творческой судьбе граница между материалом и стилем прошла, как трещина, как рана. Шкловскому был дарован яркий и неповторимый стиль, повлиявший на поиски многих писателей, в частности Зощенко. Да наверное, каждый пишущий прозу или эссеистику по-своему примерился к «шкловской» манере, учитывал ее как творческую возможность.

И вот этот оригинальный стиль так и не нашел для себя оптимального материала. Автобиографизма оказалось недостаточно, а историческая проза для Шкловского - в отличие от Тынянова - не стала родной стихией. Поэтому у Шкловского есть вещи, которых он мог бы и не писать, потому у него так много фрагментов, «незавершенки». Потому стиль его уходил в повседневное общение, и в быту он объяснялся афоризмами. Занятно было для окружающих: ходи с блокнотом да пиши мемуары, а для самого-то писателя это драма. Впрочем, значимая для истории литературы, входящая в ее сюжет.

Шкловский сегодня не в моде, потому что в современном литературоведении вообще не модны теоретические идеи. Последний крупный разговор был в 1928 году, когда Тынянов с Якобсоном встретились в Праге и составили тезисы, завершающиеся словами: «Необходимо возобновление ОПОЯЗа под председательством Виктора Шкловского». (Думаю, и сегодня этот тезис полностью сохраняет свою актуальность). Тынянов ушел в прозу, потом - в бессмертие. Якобсон со Шкловским поссорился и даже вернул ему его книги с дарственными надписями - очередную двойку по поведению выставил. Но от ссоры оба проиграли, и Якобсон ведь потом никогда уже не поднимался до своего гениального уровня 20-х годов, его коммуникативная модель - это все-таки отступление с опоязовской высоты. Вообще семиотика, семиология, структурализм и постструктурализм - это взгляд на искусство с точки зрения посредственности (однажды мне довелось обменяться со Шкловским суждениями на сей счет и сойтись в мнениях), хотя в этой жизни не считаться с посредственностью тоже нельзя.

Книги Шкловского еще очень пригодятся писателям - особенно тем, которые выросли на свежем воздухе свободы и пока не отравлены спекулятивной пошлостью. Почему сегодня многим не пишется? Потому что нет у них «суммы приемов», литературной программы, нет творческих убеждений, отсутствие которых не компенсируется никакими добродетелями. В диалоге со Шкловским можно очень хорошо понять себя.

Шкловский - человек-век. То ли век двадцатый в нем трагически преломился, то ли он по ошибке попал сюда из двадцать первого и до сих пор остается, как о нем Эйхенбаум сказал, «будущим классиком русской литературы»?

Бывают странные сближения: «шкловский» день почти совпал с «высоцким» днем. Как-то раньше не замечал, что обе эти незаконные кометы явились в кругу расчисленных светил в двадцатых числах января, с интервалом в 45 лет и один день.

Шкловский размышлял о Высоцком в последние годы своей жизни, оставил о нем несколько фрагментарных записей. Но есть меж ними связь и более глубокая. Шкловский принес поэзию в прозу, стерев в своей рубленой фразе границу между прозаическим афоризмом и верлибром (думаю, к примеру, что легендарное вступление к «Гамбургскому счету» - это стихотворение, тринадцатистишие: недаром, соглашаясь с ним или не соглашаясь, его невозможно не запомнить наизусть). Высоцкий же вновь драматизировал конфликт поэзии с прозой, осложнив парадоксальную афористичность стиха столь же парадоксальным «развертыванием сюжета». И при всем несходстве двух биографий они могут быть обобщены фразой, которую мне посчастливилось услышать из уст живого Шкловского:

- Если вы собираетесь заниматься искусством, знайте: будут большие неприятности.

 

10 Да, эта песня Азнавура была более популярна прошлое десятилетие, - но я сейчас посвящаю ее моим надеждам на любовь.

 

Une vie d'amour

 ​​​​ 

Une vie d'amour

Que l'on s'était jurée

Et que le temps a désarticulée

Jour après jour

Blesse mes pensées

Tant des mots d'amour

En nos cœurs étouffés

Dans un sanglot l'espace d'un baiser

Sont restés sourds

À tout, mais n'ont rien changé

Car un au revoir

Ne peut être un adieu

Et fou d'espoir

Je m'en remets à Dieu

Pour te revoir

Et te parler encore

Et te jurer encore

 

Une vie d'amour

Remplie de rires clairs

Un seul chemin

Déchirant nos enfers

Allant plus loin

Que la nuit

La nuit des nuits

 

Une vie d'amour

Que l'on s'était jurée

Et que le temps a désarticulée

Jour après jour

Blesse mes pensées

Tant des mots d'amour

Que nos cœurs ont criés

De mots tremblés, de larmes soulignées

Dernier recours

De joies désaharmonisées

 

Des aubes en fleurs

Aux crépuscules gris

Tout va, tout meurt

Mais la flamme survit

Dans la chaleur

D'un immortel été

D'un éternel été

 

Une vie d'amour

Une vie pour s'aimer

Aveuglément

Jusqu'au souffle dernier

Bon an mal an

Mon amour

T'aimer encore

 

Et toujours

 

Никаких переводов! Я слышу ее в себе на французском.

 

11 В «Жуане» ​​ написано «Письмо террористки», готовлю «Чуму 20 века».

 

«Тошнота» Сартра.

Ницше о тиранах духа. А мой Жуан?

 

14 ​​ ДР Егора Яковлева

 

В прошлом году, когда Ельцин готовился к съезду, он уволил с ТВ Егор Яковлев.

То, что такой человек руководил ТВ, - целое событие.

Ух, какой этот Ельцин византиец! Как и Горбачев.

 

Его́р Владимирович Я́ковлев.

Родился ​​ 14 марта 1930.

Российский ​​ журналист и писатель.

Отец основателя издательского дома «Коммерсантъ» Владимира Яковлева.

Родился в Москве. Закончил Московский историко-архивный институт, он начал работать в многотиражке, после чего перешёл в редакцию «Московской правды».

С 1956 года работал в центральных советских газетах. Организатор и главный редактор (1967-1968) журнала «Журналист».

С 1968 года был спецкорреспондентом газеты «Известия».

В 1985-1986 г. Яковлев снова работал собственным корреспондентом «Известий» в Чехословакии.

В 1986 году Яковлев стал заместителем председателя правления Агентства печати «Новости» (АПН) и главным редактором «Московских новостей».

Осенью 1990 г. добился независимости газеты от АПН. Она стала одним из ведущих либерально-демократических изданий в годы перестройки, начатой Михаилом Горбачёвым.

В 1991-1992 г. Яковлев занимал пост председателя Всесоюзной телерадиокомпании (ВТРК), которая во время его работы была переименована в Российскую телерадиовещательную компанию «Останкино».

 

А что сын?

Издательский ​​ дом «Коммерсантъ»

 

1987 октябрь

Создается справочно-информационная служба «Факт» – первое негосударственное информационное агентство в стране.

1989 декабрь

В сотрудничестве с Союзом кооператоров «Факт» начинает выпускать еженедельную газету «Коммерсантъ» – первое частное деловое издание в стране. ​​ 

1992 ​​ сентябрь

Начинает выходить газета «Коммерсантъ» – первая в России ежедневная деловая газета. ​​ 

1992 ​​ ноябрь

Начинает выходить первый в России аналитический еженедельник «Weekly».

 

15  ​​​​ В этот день 15 марта 1918 года Маяковский пишет Лиле Брик:

 

Москва

 

Дорогой, любимый, зверски милый Лилик!

Отныне меня никто не сможет упрекнуть в том, что я мало читаю, - я все время читаю твое письмо.

Не знаю, буду ли я от этого образованный, но веселый я уже.

 

Если рассматривать меня как твоего щененка, то скажу тебе прямо - я тебе не завидую, щененок у тебя неважный: ребро наружу, шерсть, разумеется, клочьями, а около красного глаза, специально, чтоб смахивать слезу, длинное облезшее ухо.

Естествоиспытатели утверждают, что щененки всегда становятся такими, если их отдавать в чужие нелюбящие руки.

Не бываю нигде.

От женщин отсаживаюсь стула на три, на четыре - не надышали б чего вредного.

Спасаюсь изданием. С девяти в типографии. Сейчас издаем «Газету футуристов».

Спасибо за книжечку. Кстати: я скомбинировался с Додей относительно пейзажа, взятого тобой, так что я его тебе дарю.

Сразу в книжечку твою написал два стихотвор<ения>. Большое пришлю в газете (которое тебе нравилось) - «Наш марш», а вот маленькое:

 

Весна

 

Город зимнее снял.

Снега распустили слюнки.

Опять пришла весна,

глупа и болтлива как юнкер.

 

В. Маяковский.

 

Это, конечно, разбег.

Больше всего на свете хочется к тебе. Если уедешь куда, не видясь со мной, будешь плохая.

Пиши, детанька.

Будь здоров, милый мой Лучик!

Целую тебя, милый, добрый, хороший.

Твой Володя.

В этом больше никого не целую и никому не кланяюсь - это из цикла «тебе, Лиля». Как рад был поставить на «Человеке» «тебе, Лиля»!

 

Примечания:

 

Сейчас издаем «Газету футуристов».

- Единственный номер московской «Газеты футуристов» вышел 15 марта; в нем помещено «большое стихотворение», о котором далее упоминает Маяковский, - «Наш марш»; четверостишие «Весна» опубликовано после смерти поэта.

 

Спасибо за книжечку. - Л. Ю. Брик послала в подарок записную книжку. Эта книжка с автографами двух стихотворений не сохранилась.

 

...я скомбинировался с Додей относительно пейзажа... - Речь идет о картине Д. Д. Бурлюка.

 

«Тебе, Лиля» - посвящение к отдельному изданию поэмы «Человек».

 

16  ​​​​ В этот день 16 марта 1964 года Вячеслав Ива’нов записал в дневнике:

Анна Андреевна читает воспоминания о Модильяни. Я ей говорю, что это мемуары о двадцатом веке. Она в ответ: «Да, уже можно говорить о веке, а ведь был сфинкс». Согласилась она и с тем, что Аполлинер - последний французский поэт, «с кем можно жить». И продолжает: «Я думаю, это оттого, что язык склеротизированный, невозможны инверсии. Все сказано, пересказано на все лады. А поэзия этого не любит». Эти недели Анна Андреевна читает по-английски «Портрет художника в молодости» Джойса: «Это еще совсем не «Улисс». Накануне (когда я еще был в Малеевке) мы узнали о приговоре над Бродским. По этому поводу Ахматова мне сказала: «Мы с вами из-за нашей уникальности не всегда понимаем, что к чему, это наш недостаток». Разговорившись о Модильяни, Ахматова сказала, что если он и пил, то, вероятно, потому, что при такой зверской работе у человека должны быть возбудители, но что они разрушают. Ее заинтересовал в принципе спор о том, мог ли Модильяни читать Лотреамона. Эренбург думал нет, Лотреамона, мол, открыли в 20-х годах. Но Харджиев это опроверг: «Разница между ученым и журналистом».

 

Вячесла́в Все́володович Ива́нов (род. 21 августа 1929, Москва) - советский и российский лингвист, семиотик, антрополог. Сын писателя Всеволода Иванова.

18 ​​ В этот день 18 марта 1914 года ​​ Цветаева пишет Елизавете Эфрон:

 

Феодосия, среда.

 

Милая Лиля,

Пишу Вам в постели, - в которой нахожусь день и ночь.

Уже 8 дней, - воспаление ноги и сильный жар.

За это время как раз началась весна: вся Феодосия в цвету, все зелено.

Сейчас Сережа ушел на урок. Аля бегает по комнатам, неся в руках то огромный ярко-синий мяч, то Майину куклу о двух головах, то почти взрослого Кусаку [Прозвище домашнего кота], то довольно солидного осла (успокойтесь - не живого!).

Аля сейчас говорит около 150 слов, причем такие длинные, как: гадюка, Марина, картинка <…> “Р” она произносит с великолепным раскатом, как три “р” зараз, и почти все свои 150 слов говорит правильно.

Кота она зовет: кот, Кусика, кися, котенька, кисенька, - прежнее “ко” забыто.

Меня: мама, мамочка, иногда - Марина.

Сережу боится, как огня.

Стоит ему ночью услышать ее плач, стукнуть в стенку, как она мгновенно закрывает глаза, не смея пошевелиться.

Вы ее не видели уже около 1/2 года. Вчера мать Лени Цирес [А. Г. Цирес (близкие звали его Лёня)] говорила, что Вы не поедете в Коктебель. Неужели правда? Как жаль. Значит, Вы увидите Алю уже двух лет.

Она необычайно ласкова к своим: все время целуется. Всех мужчин самостоятельно зовет “дядя”, - а Макса - “Мак” или Макс. К чужим не идет, почтительно обходя их стулья.

Посылаю Вам ее карточку, 11/2 года, снятую ровно 5-го марта. Скоро пришлю другую, где они сняты с Андрюшей [сын А.И. Цветаевой].

Сережа то уверен, что выдержит, то в отчаянии [Ему предстояло сдать экстерном на аттестат зрелости]. Занимается чрезвычайно много: нигде не бывает.

Пока всего лучшего. Пишите мне. Куда едете летом? Сережа после экзаменов думает поехать недели на две к Нюте [Анне Яковлевне Эфрон]. Крепко Вас целую.

 

21 ​​ День отъезда в Европу, воскресенье. Начало путешествия.

 

21  ​​​​ В этот день 21 марта 1925 года Есенин написал Галине Бениславской:

 

Москва

Милая Галя! Вы мне близки как друг. Но я Вас нисколько не люблю как женщину.

С. Есенин.

 

Гали́на Арту́ровна Бенисла́вская (1897-1926) - журналистка, литературный работник, друг и литературный секретарь Сергея Есенина. Автор воспоминаний о Есенине. Весь период своего пятилетнего знакомства с Есениным Г. Бениславская активно занималась его литературными делами. Она по его поручениям вела переговоры с редакциями, заключала с ними договоры на издания. Сохранились письма Есенина к Г. А. Бениславской с поручениями и разного рода просьбами. Галина много внимания уделяла организации материальной стороны жизни Есенина.

По воспоминаниям друзей Есенина, в своих отношениях с Есениным Галина претендовала на роль единственного друга. Литературные советы, которые она нередко пыталась ему давать, он, как правило, просто игнорировал. Всё это, по мнению друзей Сергея Есенина, тяготило его и в конечном итоге привело к разрыву с ней.

В декабре 1926 года она покончила с собой (застрелилась) на могиле Есенина на Ваганьковском кладбище, оставив записку: «3 декабря 1926 года. Самоубилась здесь, хотя и знаю, что после этого еще больше собак будут вешать на Есенина… Но и ему, и мне это все равно. В этой могиле для меня все самое дорогое…».

 

«Но я Вас нисколько не люблю как женщину».

Возможно, записка связана с инцидентом, произошедшим во время приезда Есенина в Москву в марте: «Когда Сергей бывал в отъезде, - вспоминала Е. А. Есенина, - Галя иногда поздно возвращалась с работы. Но при нем она аккуратно приходила домой. В этот раз она почему-то задержалась в редакции дольше обыкновенного и вернулась домой в 11 ч. Следом за ней пришел Сергей. Сергей был трезвым, и настроение его казалось хорошим. За ужином он шутил, смеялся. Галя казалась смущенной чем-то и говорила совсем мало.

 

„Да, ты знаешь, - обратился Сергей ко мне, - мы сегодня с Галей в театре встретились, видела бы ты, как она смутилась. Бросьте, Галя, ничего дурного не случилось! - улыбаясь, говорил Сергей. - Это Покровский был с Вами?“ Гром, пожар - ничто не могло так ошарашить меня, как это известие; Покровский был близкий человек Гали до Сергея. У него была жена, но Галя без Сергея иногда встречалась с ним. Я знала это. Конец покою, Сергей опять без угла и одинок. Сергей быстро уехал на Кавказ. Мне он прислал пьяное письмо, где требовал немедленного ухода от Гали. „Уйди тихо, - писал он. - У Гали своя личная жизнь, и ей мешать не надо“. Галя была грустна и оправдывала себя тем, что Сергей не любит ее. Поэтому она и встречалась с Покровским.

Сергей вернулся опять к Гале. Казалось, ничего не случилось, все шло по-старому. Галя решила, что Сергей не придал значения их встрече, но она ошиблась».

Как свидетельствовала Е. А. Есенина, эта тема возникала в разговорах Есенина и Бениславской: «„Галя, Вы очень хорошая, Вы самый близкий, самый лучший друг мне. Но я не люблю Вас как женщину. Вам надо было родиться мужчиной. У Вас мужской характер и мужское мышление“.

Длинные ресницы Гали на минуту закрывали глаза и потом, улыбнувшись, она говорила: „Сергей Александрович, я не посягаю на Вашу свободу, и нечего Вам беспокоиться“».

В 1925 г. после разрыва с Есениным Бениславская писала в дневнике: «Лейтмотив, появившийся, правда, позднее - „как женщина не нравлюсь“. Дура я была бы после этого покорно склоняться со своей верностью, и все же до Л. <инициал не расшифрован>, даже „изменяя“, вернее, уходя от Сергея физически, я была ему верна, я всегда избегала людей, чем-либо интересных мне (избегала подсознательно). Я знала, что такой, как Покровский, ничего не может отнять во мне из того, что отдано Сергею, и Покровскому я ничего не отдавала, там я брала только ту теплоту и ласку, которые мне нужны были как воздух. Единственная измена - Л. Этой зимой я поняла, что если Сергея я люблю больше всего, больше, чем себя самое, то все же к Л. у меня не только страсть. Боже мой, ведь Сергей должен был верить мне и хоть немного дорожить мной, я знаю - другой такой, любившей Сергея не для себя самой, другой он не найдет; и Сергей не верил, швырялся мной. И если я не смогла отдать Сергею все совсем, если я себя как женщину не смогла бросить ему под ноги, не смогла сломать свою гордость до конца, то разве ж можно было требовать это от меня, ничего не давая мне?».

 

22  ​​ ​​ ​​​​ Варшава. Народове библиотека. Тут читаю «Шпигель Spiegel». «Polizeiuebergriffe. Schaetzen statt pruegeln. Нападение полиции. Защита вместо избиения».

 

24  ​​​​ Томас Вулф

 

Да, и в тот месяц, когда возвращается Прозерпина и воскресает мертвое сердце Цереры, когда все леса окутаны нежной дымкой, а птицы величиной с молодой листок снуют между поющими деревьями, и когда становится мягче духовитый вар на улицах и мальчишки скатывают из него языком шарики, а их карманы вздуваются волчками и разноцветными камешками; а по ночам грохочет гром и проносится проливной тысяченогий дождь, и утром из окна видишь бурное небо, все в рваных тучах; и когда мальчишка-горец носит воду своим родным, которые чинят изгородь, и, пока ветер змеей пробирается в траве, слышит, как внизу в долине раздается длинный вопль гудка и слабо доносится звон колокола; и огромная синяя чаша гор кажется совсем близкой, потому что услышано неясное обещание, - тогда его пронзила весна, этот острый нож.

 

25  ​​ ​​​​ Услышишь в себе шум далеких поездов - и так хочется все бросить!

Только в скитаниях приближаюсь к своей сути.

И живу-то лишь от одного путешествия до другого.  ​​​​ 

Одно предчувствие пути уже чудесно, уже ​​ спасительно. ​​ 

Эта глыба несется на меня с высокой горы.  ​​ ​​ ​​ ​​​​ 

 

Жить изо дня в день - тяжелая работа, когда ты среди людей другой национальности, другой цивилизации.

Будь жизнь снисходительней, скитался б меньше.

Так уж мне нравилось голодать, ночевать где придется?

 

26 ​​ Скитаниям много повредила их сознательность.

К сорока появилась горечь.

Ночевать на чердаке?

Это стало горчить.

 

29  ​​​​ Моя встреча с Борски в поезде. ​​ 

Так в вагоне Пьер Безухов встречает видного масона, а потом и сам становится масоном.

 

Липник.

 

30  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Читальный зал Оломоуца. Погружение в европейскую периодику. Черновой материал: заучивание выражений на разных языках. Стремление перевести весь свой язык на иностранный.

 

Читаю «Воспоминания» Хрущева и «Технологию власти» Авторханова.

 

В «Жуане» написал «Сны». После холодной, зимней Варшавы - это блистательный, залитый солнцем город.

Даже не верится, что живу: так хорошо.

 

Я переводил, хоть и плохо, статьи ​​ - и название одной вспомнил: «Malte Disselhorst «Zum Zwei-Reiche-Lehre Martin Luthers. К учению Лютера о двух царствах». ​​ 

 

Апрель

 

3 ​​ Томас Вулф

 

В слова эти он вкладывал многое. Нет возврата в семью, в детство, нет возврата к романтической любви, к юношеским мечтам об известности, о славе, нет возврата в изгнание, к бегству в Европу, в чужую страну, нет возврата к наивной нежности, к желанию петь лишь бы петь, нет возврата к упоению красотой, к ребяческим представлениям об «избранности» художника, об искусстве, красоте и любви как самодовлеющих ценностях, нет возврата в «башню из слоновой кости», нет возврата в сельское уединение, в коттедж на Бермудах, подальше от борьбы и противоречий, раздирающих мир, нет возврата к отцу, которого давно потерял и тщетно искал, - к кому-то, кто поможет, спасет, снимет бремя с твоих плеч, нет возврата к старому порядку вещей, который некогда казался вечным, а на самом деле вечно меняется, - нет возврата в убежище Прошлого и Воспоминаний.

 

5  ​​ ​​ ​​​​ Уже Прага. ​​ 

С трудом вышел на Петра Ванечека, интересного художника, готового меня приютить. Через Честмира, художника, которого встретил в Праге в 1991.

Эту литературную пару не забыл, но куда удивительнее, что и они меня не забыли.

 

У  ​​​​ Пети хорошая библиотека: Паунд и Борхес в оригинале.

Он похож на человека, только что вышедшего из глубокой пещеры: ногти заросли грязью, борода скомкана, нечесана, небрита, движения грубы и просты.

Туалет сломан - и он кричит многочисленным посетителям и в том числе почитателям его таланта:

- Ссыте мимо! Piss around!

Историческая фраза; я за это ручаюсь4; то-то я ее повторил.

После моего дорогого папы, который мог, будучи обоссанным, валяться посреди комнаты, Петя - не испытание: я ведь ничего от него не жду.

 

Я уже не ребенок, который ждет от людей, чтоб они были людьми.

Как хотите, господа! ​​ 

В целом, Петя сразил меня своеобразным знанием русского языка.

Про человека, который хотел сделать сразу все, Петя брякнул:

- Он хотел в одной руке держать и п-ду, и титьки!

Меня очень поразила эта грубость. Стоит признать, сам Петр не способен понять, как он груб. Это недостаток многих иностранцев. ​​ 

 

6  ​​​​ Письмо ​​ домой ​​ из Праги:

 

Вот какой-то слабый просвет в странствиях - и сразу пишу вам. Неделю был в Варшаве, неделю - в Оломоуце, и ныне - в Праге. Был в немецком посольстве, где ​​ сказано: когда три месяца пробуду в Чехии, имею право съездить в Германию. Таков закон.  ​​ ​​ ​​ ​​​​ 

Живу, как дома: всё книги да книги, - но выживать нелегко и при всей моей любви к литературе.

Эти три месяца надеюсь продержаться в Праге, а уж там рвану к немцам. Хочешь, пришли мне и письма (а хочешь, и нет), вынув из конвертов, ибо адреса вожу с собой.

Не горюйте, не грустите; каждый день держусь на плаву сносно: каждый день - читальный зал и прогулки по Праге, и писание «Жуана»: кончил «Сны», ныне пишу «Пленум бывших жён и е-арят». Всего вам! Рука заживает. Целую тебя и Олежку.

 

Я в Климентинум. ​​ Это спасение!! Вот почему смогу здесь пожить: это не просто библиотека, а целый мир, который и спасет, и защитит.

 

Читальные залы! Все началось с Академии Наук. ​​ Там зал имел еще человеческое измерение.

В Публичке такого измерения уже не было: зал - настоящий ангар. Тут уместится и самолет!

Его продолжением стал московский зальчик истории искусства (нынче арендован под японский культурный центр).

 

Климентинум явно согревает меня. Будучи огромным, зал хранит тепло человеческих душ, попавших в него.

А как часто скамеечка становилась таким залом!

 

«Монд» читаю свеженький, прямо из Парижа. Никогда не читал столь умных газет. ​​ 

Борхес поутру, в парке.

Дух Марины Цветаевой.

Найду ли когда следы многочисленной русской эмиграции? Неужели они исчезли бесследно?

Не верю.

 

7  ​​ ​​ ​​​​ Жене:

 

Нарочно заранее начинаю вам письмо, чтоб сказать больше.

Теперь не разделяю «родину» и «заграницу»: тут пишу, как дома, изо дня в день.

Что будет после 10-го, не знаю.

Освоил библиотеки, читаю много.

Тут тяжело, но чувство, что свободен, сильнее; без этого чувства гнию в Истре.

 

Славянская библиотека - это часть Narodna всей библиотеки. Надо только из огромного читального зала подняться на верхний этаж  ​​​​ в  ​​​​ маленький. Тут в хранилище есть многое из того, что успели вывезти из России до революции.

 

Итак, читаю в славянском читальном зале, в общем. Он огромный как гараж! Сажусь непременно у полок со словарями.

 

Хожу и в зал иностранной периодики (тут «Шпигель» и другие основные европейские журналы).

 

В этот зал завела Аде’ла, милая женщина лет сорока.

Даже не знаю, почему она так внимательна ко мне.

Это редкий случай, когда я не «виноват» в том, ​​ что я - русский.

 

Есть еще зал «Монд» и зал искусства (с полок читаю тучу альбомов).

 

Взялся читать все журналы «Мира искусства».

«Аполлон» за 1910 - 1912 годы.

 

8  ​​ ​​​​ Женщина с лицом умной собаки.

 

10  ​​ ​​​​ Суббота! По солнышку весь день гуляю по Праге.

После Москвы тут тихо и интимно.

Хватанул литр молока в полдоллара.

Что будет со мной, всё равно; главное, пишу с радостью.

В «Дон Жуане» дошёл до 130 страницы.

Мне помогают, но боюсь, это ненадолго.

Пока есть, где ночевать.  ​​​​ 

 

11  ​​​​ Загораю над Прагой (с горы виден город). Дали работу и денег (30 долларов - задаток). ​​ 

 

12 ​​ Всё-таки тут хорошо. Многие старики роются в помойках, все живут всяк по себе, а я пишу «Иисуса».

Через неделю начну «Философское обоснование растворения»: так витиевато сам Жуан назвал своё нежелание быть реальным.

С ужасом вспоминаю Москву.

Жестокий, страшный мир!

Тебя бы в этот покой.

Уже узнал: билет на поезд «Прага - Москва» стоит 60 д.

 

Святой понедельник святой недели. В странствиях ближе Луций, а не Жуан.

Вернусь ли к роману о Христе? Так и тлеет в душе. Теплый огонек.

 

Я бреду с наугад мыслью о божественной воле, давшей мне жизнь. Почему эта воля попускает, что писал о дон Жуане? Почему не сожжет меня?

Потому что и мой герой - прежде всего, божья тварь.

 

Невероятный чешский язык: Holan:

 

Po celou noc padala na sadi jablka,

zatimco souseduv chlapec umiral.

 

«Всю ночь падали в саду яблоки, потому что мальчик соседей умирал».

 

«Дон Жуан»: ​​ «Философское обоснование растворения».

 

В траве мертвые улитки.

 

Эмпсон. Привык к хорошим английским стихам.

 

Материал к «Роману в письмах». Бытовуха. Отношения в актерской династии.

 

16 ​​ Всё, вроде, хорошо. Прочёл «Соглядатая» Набокова, а вот перечитываю «Дар». Фасмер («Этимологический словарь») тоже под рукой. Идёт и «Жуан», и «Иисус»; жить можно. Ем хорошо. Тут пошла пасхальная неделя. ​​ 

 

17 ​​ Святая Суббота. ​​ Я, как и вчера, весь день прозагораю над Прагой: буду читать да писать. Мне хорошо думать о вас, но такие разлуки нужны: тут я как бы первобытнее, злее, а давления среды нет вовсе. Воздух и вся природа тоже теплее. Странно, что живу у художника, но кроме него, знаю и двух хороших скульпторов: Индру и Сушку. Они каталогов не делают: слишком дорого.  ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ 

Жить тут трудней, но кошмары, каких в Истре было много, тут редки; а чтоб на меня кто-то цыкнул, как на зверя, или спустил собаку - такого и не представить.

Об Истре, сём проклятом городишке, думаю с ужасом; лучше, кажется, умереть, чем в него возвратиться.  ​​​​ 

 ​​ ​​ ​​​​ 

18 ​​ Рад писать вам, любимые, в Святое Воскресенье!

Весь день разъезжаю по Праге и читаю Библию: то на чешском, то на русском, то на английском.

Все вещи постирал: и майки, и рубашку, и штаны. Питаюсь хорошо в студенческой столовой, то есть очень интересное ем; и не высказать точнее.

Напиши мне.

 

20  ​​​​ Людочка! Хоть и пишу тут много, и вроде, всё идёт хорошо, положение моё шатко, - а потому отвечай письмо в письмо.

Эти месяцы ещё надеюсь жить в Праге, а что дальше, совсем не знаю.

Читаю сейчас «Дар» и английские работы о Набокове. А значит, всё чудесно. Вспоминаю Олежку. Мы все - одна семья и в моей памяти, помню себя рядом с вами, только так. Из России вести те же: идёт смута. Что делать? Читая о Чернышевском, естественно спросить так. Всего вам доброго, дорогие мои. С Днём рождения обоих.

 

22  ​​​​ Погода стоит чудесная: лето началось одним махом. Читаю и пишу в траве над Прагой, в одних трусах.  ​​​​ 

 

Как хорошо загораю! Читаю Борхеса, Байрона, Фитцжеральда, Сэлинджера - и всё в оригинале. Чудесно! Одним махом загорел. ​​ 

​​ 

Как вы там с референдумом? Ты боялась, да и я боюсь. ​​ Всё равно, для меня основное событие - что вхожу в испанский; все мысли вертятся вокруг языков. Вечером делаю проханже через толпы и слышу все наречия, увы, кроме русского.  ​​​​ 

Писал тебе, что нашёл работу? Это, оказывается, Джеймс Гвиди из «Эйпл-компьютор». Живу всё так же у художника - дадаиста (он ещё и хасидский еврей!). Его квартира - самое причудливое нагромождение вещей. ​​ 

С неожиданным энтузиазмом проработал стихи Блока. ​​ Одна чешка, с которой разговорился (она работает гардеробщицей в огромной библиотеке «Климентинум», так что видимся каждый день), решила подарить тебе сапоги. Нашёл одежду и для Олега, и ученика себе на осень (приедет в Москву). Каждое утро читаю «Монд», привезённый прямо из Парижа, так что утром уже прочёл, что Ельцин набрал 60 процентов.  ​​ ​​​​ 

 

23 «Великий Гетсби» Фитцжеральда.

 

Стихи Зейферта.

 

«История философии» Дюрана. ​​ 

 

Табуированность слова «медведь».

Фасмер: укр. медвiдь, ведмiдь, цслав. медведю, ​​ м. rktoj, болг. медвед, сербохорв. ме°двjед, словен. medve·d, чеш. medvend,

nedvend (n- в результате дистантной ассимиляции и сближения с отрицанием),

польск. niedzwiedz, диал. miedzґwiedzґ, в.-луж. mjedwjeґdzґ, н.-луж. mjadwjezґ.

Праслав. medvedь (первонач. «поедатель меда», от мед и ed-) представляет собой табуистическую замену исчезнувшего индо-европейского.

Др.-инд. rks·as, греч. Ґrktoj, лат. ursus.

На Каспийском море не принято называть медведя настоящим именем, потому что это, якобы, может вызвать бурю.

 

24  ​​ ​​ ​​​​ Чай в ночи. Борхес. Рука больше не ноет, боль осталась только в мизинце.

 

25 Как под пражским фонарем читаются стихи Блока!

 

Ты проклянёшь в мученьях невозможных

Всю жизнь за то, что некого любить.

Но есть ответ в моих стихах тревожных:

Их тайный жар тебе поможет жить.

 

Целый час проговорил на английском с пражанином. Юный, толстый, искренний, он увлек меня. Мне стало приятно в Праге.

 

Поэмы Байрона и Гейне.

 

28  ​​​​ Посмотрел «Молчание» Бергмана. Играют так хорошо, что ощущение, будто фильм снят только что и для меня. Женский фильм. Показать бы его в твоём музее! ​​ 

Видел в магазине телефон, что на твоём столе в фондах. 100 долларов! Так что люби Василия Фролыча. ​​ По газетам совсем не пойму, что же происходит в России. Здесь, где живу, есть и Блок и Достоевский, так что перечитываю Фёдора Михалыча с первого тома. Какие хорошие и Девушкин, и его пассия!

 

Кончился апрельский дневник из писем жене, а что писал в обычный ​​ дневник? ​​ 

 

Валери.

И всегда от стихов Валери ощущение легкой, приятной путаницы.

Вдруг вспомнишь его стихи - и их ясность легким крылом коснется тебя.

Хоть ясность нарочита и не столько классична, сколько имитирует кристаллическую ясность.

Современному человеку близка именно такая искусная имитация.

 

Влтава.

 

С Элиотом подмышкой иду в Вышеград.

 

Eliot. Элиот. Вот из «Старикашки»:

 

In depraved May dogwood and chestnut, flowering judas

To be eaten, to be devided, to be drunk

Among whispers.

 

«В униженном, оскверненном мае цветут кизил, каштан, иудино древо. Их съедят, разделят, выпьют среди шепота».

Почему эта абракадабра так переполнена смыслом? Читаешь - и не остановиться.

 

Дневники пишу на французском. Тут - языковая пустыня: не с кем поговорить на тех языках, что знаю. Так что говорю с книгами. Как обычно.

 

Чешский! Надо попробовать его двинуть. ​​ 

 

Периодика: «Шпигель», «Монд».

 

Пристальное чтение Фасмера. ​​ Язык «Серебряного Века». Многоязыкая толпа - чудесно.

Борхес на испанском.  ​​​​ 

 

«Меж волком и собакой» Саши ​​ Cоколова нынче переходит в «меж пасхой и референдумом».

Архаичность чешского.

 

Дневник веду на чешском. То, что я - русский, тут - проклятие.

Вот они, наши танки, где отозвались!

 

Красивая девушка роется в помойке. Так вот онемеешь от ужаса. Что тут сделаешь?

 

Вечер: James из «Apple-computer». Джеймс из фирмы «Эйпл-компьютер». «Компьютерное яблоко»?

Жирный, приятный, просвещенный.

Пришел к старому другу Пете.

- Куда ссать? - кричит возмущенно. - Тут темно.

И ему - то же:

- Piss around, - дружески советует Петя.

Свет отключили за долги! Долг, потому что Петя тратит слишком много электричества: ​​ не может спать в темноте. Теперь придется.

В темноте пьем шотландские виски Whisky Macallan. Ух, как горько.

Джеймс обнимает меня. Вот это да!

 

Он тут же придумывает мне работу на сто д.

Какую? Описать впечатления от Праги.

Неужто так вот в зубы сотню и сунут?!

 

Пишу с шуточным эпиграфом Петюне: «You are distant in humanity. Ты далеко в человечестве». Из Китса.

Анна Андреевна, простите! Почему вы любили эту строчку? Почему ее взяли эпиграфом?

Джеймс Кевин, Гвиди или еще как? Почему он скрывает свое имя? Непонятно.

 

Верлен.

То, что в стихах Верлена и Рембо так много похожего при всем их различии, бросается в глаза, когда этих авторов читаешь много лет.

В «Romances sans paroles. Романсах без слов» видно, как Верлен любит и Матильду, и Артура.

Именно читая Верлена, понимаю, почему не пишу стихов: слишком проницаем для них, слишком легко они меня заводят.

Разве не справедливо, ​​ что ​​ стихи Блока, Верлена, Гете и прочих вытеснили те стихи, что мог бы написать сам?

С прозой такого не случилось.

 

«Шум кабаре. Le bruit des cabaret». ​​ 

Столько лет волнует этот стих, ведь в нем - ужас примирения с реальной жизнью. Видимо, этот ужас и заставлял Верлена писать чудесные стихи, - но он же и раздавил его.

Особенно в конце 80-ых, в самое трудное время перестройки, стих был для меня credo.

Теперь он только чуточку жжет, но до слез уже не доводит.

В подлинных стихах, как этот, удивляла способность отбрасывать перевод, как самую жалкую пародию.

 

Май  ​​​​ 

 

1  ​​ ​​​​ Дневник из писем жене:

 

Уже и май. Тут, в центре Праги, вовсе воду отключили - и ношу её с верху парка: с ключа над утиным прудом. Туалеты не работают - и все жильцы враз разбрелись, кто куда. «Жуан» идёт: добиваю его планомерно.

В газетах мало о России: нет больших аналитических статей, нет мнений о ней. Видно, наше болото на всех нагоняет скуку. ​​ 

Ем и суп с рисом, и макароны, а тут одолел банку варенья; сейчас взялся за банку мёда. Так что питаюсь хорошо. ​​ Если б только воды! И света нет! Так что ложусь рано в десять, а встаю в пять. Сейчас отправил бы и это письмо, будь уверен, что ты получила предыдущие.  ​​​​ 

 

2  ​​ ​​​​ Воды нет, света нет, телефон не работает, так что мой дадаист Петя сбежал. Один я во всём доме могу выдержать такое.

Живу совсем один. Сейчас, в шесть утра, смотрю роскошный альбом Лотрека.  ​​​​ Если есть большие изменения в России, напиши. ​​ Например, хочу купить побольше наших денег в Польше, но, может, это опасно. Отпиши, что с музеем и его голубками. ​​ 

 

3  ​​​​ Только что за ваше здоровье (письмо семье) съел большущее яблоко. Ныне и кашу манную сделал очень хорошо: едва одолел, так её было много: из литра молока. В библиотеке прочёл все номера «Известий» до 27 апреля. Вижу, в России всё то же: цены растут, рубль падает. Вчера вечером дали воду - так что дом ожил. Сколько и тут нищеты! Но скрывают изо всех сил, раз так принято.

Лежу в траве, читаю Байрона. Издание: Лондон, 1889. ​​ 

 

В финансах Субординированный кредит (англ. subordinated debt; также известен как субординированный долг, субординированная облигация, младший долг) - это кредит, чей ранг идет после других кредитов, в случае ликвидации или банкротства.

Выплаты по таким кредитам идут после выплат по всем остальным долгам.

Субординированный = дословно «подчиненный», по отношению к «нормальным» кредитам.

 

4  ​​​​ Читаю «Мир искусства»: все номера подряд. И тут нет искусствоведения, серьёзной науки, а только все гонят отсебятину. Дягилев, хоть и интересен, но не гениален; и С. Волконский такой же. ​​ А вот и скандал с Репиным, а вот и вовсю строчит Гиппиус (она больше нравится мне как образ, а не как писательница и поэтесса). ​​ И тут, в Праге, читаю без конца! Тут ещё легче забыться: зашёл в цукарню, съел три пирожных - и лежу, читаю «Манфреда».

 

5 ​​ Всё читаю «Мир искусства», но трогает меньше, чем хотелось бы. Слишком много полемики. ​​ Сходил в посольства: никуда дороги русскому нет, кроме как домой. ​​ Так что придётся держаться здесь. ​​ 

 

10  ​​ ​​​​ Наш ​​ День Победы тут никто не заметил: нечего праздновать. Всё жду твоего письма. Узнал, что в Москве мощная выставка авангардистов. Завидую!

 ​​​​ 

13  ​​ ​​​​ Поздравляю с ​​ Днем рождения сына.

 

14  ​​​​ Сыну: твой День рождения отпраздновал сносными яблоками. ​​ 

 

15 ​​ Читаю «Весы», все номера подряд; рад ужасно.

​​ 

19 ​​ Жене: ​​ Решаюсь послать тебе письмо через Вову, раз от тебя ни слуху, ни духу. С Днем рождения Олежку!

 

Это был дневник для жены, но вот дневник обычный.

Я не решался доверять дневники почте: слишком в нее не верю.

 

Я сделал из своей жизни сказку, чудо: я свободен. Иду по Праге, и мне очень хорошо.

Так вот что значит свобода: могу сбросить груз обид, кошмаров - и просто жить. Почему такого воодушевления нет в Луге, почему его не стало в Петербурге? Почему за ним надо ехать так далеко?

 

С утра еще веет холодом - и хорошо спрятаться в библиотеке, пописать на разных языках, прийти в себя, поверить, что живу.

Но вот солнца вокруг все больше - и я, как завороженный, поднимаюсь и иду наугад.

 

Главная площадь сияет радостью и уютом. Часы висят надежно и спокойно. Мимо дорогих кафе углубляюсь в переулки - и дышать становится легче, и так хорошо думать, что ты в родном городе.

Сидишь битый час у старой церкви и радуешься остановившемуся времени. Оно не умеет стоять в России, там оно бешено несется вскачь.

 

Особенно впечатляют грязные, огромные ногти Пети. Это Панов сказал о Пушкине, что у него не ногти, а когти. И тут тот же случай.

 

Джон Донн.

 

Читаю Гете. Он идет в горах, встречаю девушку - и вдруг они бросаются друг другу в объятия. Он едва успевает скинуть плащ.

 

Die warf ich weg,

sie lag in meinem Armen.

 

«Плащ я отбросил в сторону - и она упала в мои объятья». Вот такие жесты.

Есть поэты, а есть их жесты.

У Блока нет такой открытости в жестах, из движений его лирического героя следует, что он пришел не жить, а умереть.

 

Пред ликом Родины суровой

Я закачаюсь на кресте.

 

Да это больше гражданская позиция, чем человеческая.

 

Петя и его друг. Хочет со мной поговорить, даже пригласить меня в гости - и вдруг боится.

Вспомнишь Гейне с его утешающими жестами: ​​ 

 

Ein Muetterchen mit dem Laternchen wankt in der Strasse dort.

 

«Матушка с фонарем бредет там по улице».

Не зря же этот образ и эту строчку вспоминает мой писатель Сиверцев. А мне почудилось, это моя мама меня ищет.

 

3  ​​ ​​​​ Какой дождина! На моих глазах становится частью реальности.

 

Написано «Прощание с бывшими женами».

 

Читаю «Мир искусства», а сам прямо окаменел в обмороке. Овеян кошмарами, и я сам даже не уверен, что они мои.

Успокоила «Саломея» Уайльда.

 

Выписки из Фасмера в славянской библиотеке. ​​ 

Если перенести весь материал в дневник, можно увидеть, как лечил себя от депрессии, как сам процесс писания, творчества спас меня.

И, тем не менее, сейчас этот материал ушел.

Зачем его передавать, если он - не мой? ​​ 

 

Я чту обряд: из «славянского» зала, от журналов «Серебряного века», спуститься в долгий коридор, пройти его, войти в зал западной периодики и прилежно читать «Шпигель».

Поражает обилие острых мнений.

 

О Голливуде: «Lueppische Horror und banalen pyromanische Anstrengungen. Пошлый ужас и банальные романтические усилия, выходки».

Deja-vu-Kalkuel. ​​ Уже виденная калька.

И это: ​​ «drogensuechtige Punk-Lady. Наркотическая панк-леди».

 

Выражение: «angelehnt an Luc Bessons Kultfilm Nikita. ​​ Он запал на культовый  фильм Люка Бессона «Никита».

 

В Славянскую прихожу к восьми утра, а к десяти набивается, болит голова - и брожу по природе с чьими-нибудь стихами.

Сегодня Байрон.

 

Nor (I Manfred) look'd upon the earth with human eyes;

The thirst of their ambition was not mine,

The aim of their existence was not mine.

 

«Я не смотрел на землю глазами человека. Амбиции и цели - мне все чуждо на земле».

Всё, что среди людей и от них, - не моё. Это надо преодолевать: надо совместить в себе художника и нормального человека. Если я всё-таки не «вписываюсь» в обществе, это трагедия.

 

«Jede zehnte Schwangere in Nizza ist aidsinfiziert. Каждая десятая роженица в Ницце вичинфицирована». То есть они рожают от наркоманов?

Так европейцы говорят о себе!

 

А в России все уверены, что тут рай. Средний пражанин уверен, что жизнь его не то, что тяжела, а просто невыносима.

 

14 Ишь развел бомжатник в Праге! Бомжую вовсю. Какой-то пес довольно долго стоял рядом со мной. Так он хотел выразить родство наших душ.

 

На Карловом мосту - одни продавцы.

Тут, в Праге, ​​ особенно чувствуешь высокую периферийность духа Кафки.

Кажется, такой протест не мог родиться в столице.

Так мой герой романа о Христе - с окраин, из захолустья.

 

Макс Брод:

 

С самим Кафкой было невозможно говорить о толкованиях (его произведений), даже при самой большой близости. Он давал такие трактовки, что их в свою очередь надо было трактовать.

 

По Фрейду, есть такие желания, что могут быть реализованы только в поэтическом вымысле. Так всего естественнее понять романы Кафки.

 

Фрейд:  ​​​​ 

 

Сильная деструктивная устремленность Достоевского, которая могла бы сделать его преступником, была в его жизни направлена, главным образом, на самого себя… и выразилась в мазохизме и чувстве  ​​​​ вины.

Связать это с Кафкой?

 

15 «Весы».

 

Религиозная процессия в честь трехсотлетия убийства Непомука.

 

«Дар» Набокова.

 

20  ​​​​ Аспирант из Йеля - набоковед! Вежливо меня избегает. Сразу дает понять, что он - американец, то есть нечто слишком важное, слишком особенное. Ни грана сердечности. Как интересно было б поговорить о природе Набокова: он жил не так далеко от Луги.

 

ТВ: новости БиБиСи.

 

23  ​​​​ Павел подарил Новый Завет на испанском.

 

25  ​​ ​​​​ Что со мной? Почему не хочу изменить мою жизнь? Мне неприятно сознавать, что именно женщины меня ожесточили.

С другой стороны, без этого холода в отношениях полов не написал бы «Дон Жуана».

Неужели иначе нельзя?

Да, нельзя.

Я сам первый страдаю от полного отсутствия романтизма в отношениях мужчин и женщин.

Я понимаю, что разрушаю там, где хотел бы строить.

Странно и неприятно думать, что эти красивые созданья научили неприязни. Странно, что это именно так.

При советской власти облик «строительницы коммунизма» был очень расплывчатым, но в целом проглядывало миролюбивое, добродушное создание, готовое бесконечно терпеть и недостатки системы, и выходки мужа.

 

26  ​​​​ ДР Людмилы Стефановны Петрушевской

 

Шопенгауэр о ее прозе:

Вследствие того, что толпа упорствует читать не лучшие книги всех времен, но лишь новейшие произведения современной литературы, теперешние писаки вертятся в тесном круге все тех же повторяемых идей, все твердят одно и то же, и наш век не вылезает из собственной грязи.

 

29  ​​​​ ДНЕВНИК ФРАНЦА КАФКИ

 

29 МАЯ 1914 ГОДА

 

Завтра в Берлин. Испытываю я просто лишь нервный подъем или же состояние мое действительно надежное? Что будет? Верно ли, что, если однажды познаешь суть творчества, ничто уже не погибнет, ничто не пропадет, хотя, правда, лишь редко что-либо взмывает ввысь. Не таким ли будет брезжущий брак с Ф.? (( Фелица Бауэр)) Странное, хотя по воспоминаниям не совсем неведомое мне состояние.

Я строю планы. Я пристально смотрю перед собой, чтобы не отвести взгляда от воображаемого глазка воображаемого калейдоскопа, в который гляжу. Я перемешиваю добрые и корыстные намерения, на добрых краска тускнеет, зато полностью проявляет себя на корыстных. Я приглашаю небо и землю участвовать в моих планах, но не забываю и маленьких людей, которых надо вытащить из боковых улиц и которые пока что могут быть более полезными для моих планов. Это только начало, все время только начало. Я еще стою здесь со своей бедой, но вот уже сзади подъезжает огромный воз моих планов, маленький помост подкатывается мне под ноги, обнаженные девушки, как на карнавальных повозках в прекрасных краях, ведут меня спиной вперед вверх по ступенькам, я парю в воздухе, потому что девушки парят, я поднимаю руку, приказывая молчать. Около меня возникают кусты роз, в кадильницах курится фимиам, опускаются лавровые венки, предо мною и надо мною рассыпают цветы; два трубача, словно высеченные из камня, трубят в фанфары; сбегается толпа простого народа, которую упорядочивают вожаки: пустые, сверкающие чистотой, прямоугольные свободные места становятся темными, подвижными, переполненными, я чувствую, что напряжение людей достигло предела, и по собственному побуждению и с внезапно появившейся ловкостью проделываю на своем возвышении трюк, которым я много лет тому назад восхищался у человека-змеи: я медленно выгибаюсь назад - как раз в этот момент небо пытается раскрыться, чтобы показать какое-то явление, которое имеет отношение ко мне, но останавливается, - протаскиваю голову и верхнюю часть туловища между ног и постепенно снова воскресаю распрямившимся человеком. Был ли это наивысший подъем, доступный человеку? По-видимому, так, ибо я уже вижу, как из всех ворот глубоко и широко лежащей подо мною земли вылезают маленькие рогатые черти, они бегают повсюду, под их ногами все посередине ломается, их хвостики все сметают, вот уже пятьдесят хвостиков скользят по моему лицу, почва становится мягкой, я увязаю сначала одной ногой, затем другой, крики девушек преследуют меня до самой глубины, куда я отвесно погружаюсь через шахту, поперечник которой соответствует моему телу, но тем не менее бесконечно глубокую. Эта бесконечность не вдохновляет на особые деяния, все, что бы я ни делал, было бы мелко, я падаю без чувств, и это лучше всего.

 

Июнь ​​ 

 

1 ​​ Адам Смит:

 

Заблуждения, заключающие в себе некоторую долю правды, - самые опасные.

 

Но иных заблуждений и не бывает!

 

3  ​​​​ Прага.

Фасмер подхватывает мой интерес к языку и погружает в очаровательную игру.

 

4  ​​ ​​​​ Любить математику! Помню, был знаменитый задачник Полиа и Сеге, с которым намеревался прожить до смерти: такой он чудесный.

 

Raubfang - рубанок, а Fugebank - фуганок. Вот они, заимствования!

 

5  ​​​​ Самокрутка = девушка, что выходит замуж без согласия родителей. ​​ 

 

Чешская и испанская Библии. Язык прозрений, но и ужасов, насилия.

 

6  ​​ ​​ ​​​​ Текучка чешской литературы в обозрении «Рево'львер. Revue Revolver». ​​ 

 

7  ​​ ​​ ​​​​ Прослушивания приемника. Большей частью языки: чешский, французский, немецкий. Итальянский и испанский не поймать.

Почему ​​ этому придаю такое большое значение? Часами внемлю.

Что это: занятия или времяпровождение?

Думаю, работа.

Вся моя жизнь превращена в работу, в Язык, в Слово: даже прогулки. ​​ 

 

8  ​​ ​​ ​​​​ Замучился читать Зайферта Seifert'a. Прекрасные стихи, но читать - мука.

 

A aby zapad prilis nehorel

a nespivali prilis sladce slavici

jak spivavali kdysi na Lesbu

kam vlny vyvrhly tu liru vasnivou.

 

Выписал, а перевести не могу. ​​ Все славянские языки сложны, так просто в них не войдешь. Слушаю новости - понятно, - но что-то посложнее уже не одолеть.

 

11 ​​ Бодлер Шарль.

Перечел ​​ «Цветы зла».

Чудесно. Лет двадцать их читаю, но прежде - с надеждой найти себя во Франции. И вот перечитываю, зная, что я - русский до конца (это уже решено).

Как надеялся жить возле кладбища Монпарнас, чтоб чаще навещать его могилу. Учитель!

Его образы всегда со мной.

 

В «Похвалах моей Франциске» в женщине соединяется всё!

Обычный прием Бодлера: создать из женщины божество, чтоб позже низринуть ее с недосягаемых высот!

В «Сплине» Страх наклоняет на голову персонажа знамя.

Нагромождение ужасов в «Могиле».

Моя душа чувствительна именно к таким литературным ходам: они более других отражают современность.

Эти приемы кажутся ходульными, выморочными, но они выражают редкое понимание мира.

Так Бодлер конструирует образы.

Какая весомость его образов! Столько в них силы!

 

13  ​​ ​​​​ Мои спецкурсы в ЛГУ:

 

Архитектура готики. Несмелов. 1976. Исторический факультет.

 

Старославянский ​​ (1978-79);

 

Бялый о Чехове, Достоевском и Салтыкове-Щедрине. 1978-80;

 

Народная латынь 1981;

 

«Беовульф» в оригинале. Вел Кузьменко. ​​ (Институт Языкознания);

 

Разговорный французский язык, пересказ текстов, их чтение (посещение специального отделения, преподаватель Максимова) 1982;

 

история франц. языка 1982;

 

«Нибелунги» в оригинале. Институт Языкознания.

 

Латынь и древнегреческий, ​​ Георгий Александрович Гаврилов. Семинар. 1980-1982. как он сам говорил: «У нас - изба-читальня».

 

Герценберг. Общие вопросы языкознания. 1980-82.

Почему-то вспомнил Светлану (преподавателя старославянского языка), приятную даму. Она тогда разводилась с Авериным - и была в жутком раздрае.

Я его видел - и всегда поражался его сухости. Словно б он был представителем ада - для нас, грешных. Такой вот после смерти будет вилами тебе в бок тыкать согласно тексту Данте.

 

14 ​​ Впервые за последние пятнадцать лет так много читаю на русском. Событие! Огромный русский язык возвратился ко мне в русских дореволюционных журналах. Не будь этих журналов, возвратился б он «так много»? Не уверен. Целая эпоха входит в меня: мое прошлое. Может, это начало моего примирения с жизнью, с реальностью, с обществом?

 

И все-таки: требовать от журнала вкуса? Это слишком. Скорее, важно, что он передает некий поток образов, дух момента. Тут что «Шпигель», что «Аполлон» - слишком похожи.

 

16  ​​​​ Особый день.

День Джойса.

 

24  ​​ ​​​​ «Шпигель» - хуже: серьезен-то серьезен, но непременно выставит парочку сомнительных сцен.

​​ 

25  ​​​​ «Аполлон» доживает свой век вместе с эпохой; в этом его отличие. Отдельные номера выходят еще в 1917, но это уже не то.

 

27  ​​ ​​​​ Юрий Михайлович Лотман (1922) - русский литературовед, культуролог и семиотик. Основоположник Тартуско-московской семиотической школы. Интервью, опубликованное в издании: «Человек», №6, 1993 г. Интервью взяла Л. Глушковская.

 

Есть имена, которые поднимаются выше своих регалий, вырастают из них и сами делают честь времени, в которое вписаны, делу, которое становится делом не только их собственной жизни. А знаком целого поколения, школы, эпохи. Одно из таких имен - Юрий Михайлович Лотман. Профессор Тартуского университета, доктор филологии, член-корреспондент Британской Академии наук, член Норвежской королевской академии, ряда зарубежных научных обществ и редколлегий международных научных журналов. Но прежде всего - основатель тартуской школы семиотики, автор монографий, посвященных творчеству Пушкина, Карамзина, истории и типологии русской культуры, включая его любимую литературу XVIII - первой половины XIX века, а также театр, живопись и кино, наконец, исследователь тончайших механизмов художественного творчества, психологии искусства.

Среди наиболее значительных работ последних лет - телевизионные «Беседы о русской культуре», трехтомник избранных статей, подготовленный таллиннским издательством «Александра» (два тома уже вышли), исследования о роли случайных факторов в истории культуры... Начать разговор помогло «Послесловие» к третьему тому «Избранного». Есть там удивительные слова:

 

Лотман:

Просматривая написанное за сорок лет, автор не счел уместным его перерабатывать, вводя тексты соображения и материалы, появившиеся после первых публикаций… ​​ В разное время мои статьи подвергались критике, порой очень острой и иногда имевшей политический характер. Я никогда на нее не отвечал, руководствуясь правилом Ломоносова: «Указывать ошибки - пустое дело: достойному надлежит сделать лучше». Ту же мысль несколько иначе выразил Андерсен в одной из своих сказок: «Позолота сходит, а свиная кожа остается». Я думаю, что «позолота» полемических заметок давно уже сошла; если от нашей работы осталась добротная свиная кожа, то она может представлять интерес для читателей». Сегодня, в эпоху всеобщей переоценки ценностей, позволить себе подобное могут очень немногие. Оказывается, «добротная свиная кожа», неизменная сущность - достояние избранных. А множество «званных» ниспровергателей «революционного прошлого» пересматривают и русскую историю, скажем, XIX века; в немилость впадают Герцен, декабристы: они же «разбудили»... Как-то в телепередаче один из дворянских потомков на вопрос: «Как вы относитесь к декабристам?», ответил: «Осуждаю. С них-то все и началось!»

 

- Насколько оправдано это обвинение?

 

Лотман - Наверное, это говорит тот, кто не закончил и семи классов... Это несерьезно. И что значит - «все началось»? Когда началось? Все началось при Адаме, когда он скушал не то яблоко... Понимаете, легко говорить гораздо больше, чем знаешь, и гораздо больше, чем думаешь. Ну что ж, каждый рассуждает в меру своих знаний, способностей и ума, а уж тот, кто может думать несколько глубже, тот думает. И, конечно, я никому не судья, ничего не оцениваю и гораздо больше сомневаюсь, чем знаю. Но приходится слышать исключительно неквалифицированные суждения. Чем человек меньше знает, тем у него меньше сомнений, тем он категоричнее. И главное - тогда он ищет, кто виноват, а исходит из того, что он-то уж, конечно, прав...

- Я вспоминаю Ваши давние слова о том, что «декабристы проявили значительную творческую энергию в создании особого типа русского человека» и сопоставляю с другой Вашей мыслью о существе пушкинской «Капитанской дочки» - о том, что человечность выше «схематичных и социально релятивных «законов». На Ваш взгляд, до этой пушкинской истины не поднялись ни просветители ХУШ века, ни декабристы. Но почему она не дается и нам, на пороге XXI века?

 

- Мир, в котором мы живем, все больше хочет получить важнейшие ценности по самой дешевой цене. Это напоминает не очень радивых школьников, которые подглядывают в ответы на задачи, вместо того, чтобы решать их самим. Мы хотим получить истину как можно быстрее, как готовые ботинки, сшитые на «никого». А истина дается только ценой жертвы самого дорогого. По сути дела, получить истину можно только ради нее погубив себя. Истина не бывает «для всех и ни для кого». Рылеев максимально жертвовал, когда пошел на эшафот, а Пушкин,- когда не пошел на эшафот. Истину надо найти для себя свою...

 

- Юрий Михайлович, время, когда создавалась тартуская школа семиотики - шестидесятые годы, - в сознании нашего поколения связано с «оттепелью». Но в общем для интеллигенции это было не такое уж и легкое время...

 

- Легкого времени нет. Как писал Карамзин, что хорошо для дурачков - это поздний Карамзин, его интонация... что хорошо для дурачков, недурно и для воришек, а нам-то, князь, что?.. Человеку, который мыслит, и человеку, который имеет совесть, не может быть и не будет легко. Он все время находится, с одной стороны, под властью сомнений, а, с другой стороны, - под властью раскаянья. И он не ищет виноватых с подтекстом: а я-то прав... Тот же Карамзин писал про разницу между умными и глупыми... это в стихах, но я перескажу их в прозе... Умник полон недовольства собой, а дурак думает: меня ли не любить? Конечно, за многое многих можно обвинять, но начинать надо с себя. Если же люди, обвиняющие кого-то, предполагают, что сами они только жертвы и сами они абсолютно правы, о чем с ними говорить? Они останутся такими всегда) у них никогда не будет болеть совесть, потому что они - жертвы... Им что-то недодали... Они не будут мучиться собственной глупостью, потому что считают себя умными, они не будут мучиться чужими страданиями, потому что считают, что страдают больше других. Дай им Бог и дальше так жить... а мы вернемся к нашему вопросу...

 

- О судьбе вашей тартуско-московской школы семиотики, ее истоках и, как принято говорить, перспективах развития...

 

- Дело в том, что это направление возникло в силу каких-то случайностей, которые, однако, в истории культуры повторяются. Между прочим, в культуре, как в биологии... Скажем, в природе вдруг по не очень понятной причине все заливают муравьи... происходят какие-то такие взрывы... Тоже самое в культуре. Глухая пора бывает, пастернаковская глухая пора... и вдруг выплескиваются талантливые люди... В тот период, когда создавалась тартуско-московская школа, на поверхность выплеснулась целая волна гениальных людей. Многих из них уже нет... Не всегда, конечно) гениальные возможности дают гениальные результаты, это сложный процесс. Но в тот период пульс культуры как бы забился в этой сфере. И, пожалуй, самое поразительное было - обилие блистательных умов... Постфактум разбирать, кто сделал больше, бессмысленно. Другое дело, что заложенный общими усилиями потенциал еще не исчерпан. Мы пережили некоторый период, когда старые, исключительно плодотворные в своих истоках научные идеи дали то, что они могли дать. Продолжение и в науке, и в культуре всегда есть отрицание. Нельзя продолжать, держась за готовые формулы. И, я думаю, сейчас мы переживаем период отрицания, который необходим и, по-моему, плодотворен. Мне кажется, мы уже близки к большому научному взрыву. Трудно сказать, каким он будет, но все-таки можно предполагать, что сведется он вот к чему...

Если не брать во внимание очень далекий античный период, а взять только нашу ближайшую историю, то мы стоим в Европе на Ренессансе и на XVIII веке. Это пространство, когда наука резко обогнала технику, и в результате техника тоже пошла вверх. Но разница между наукой и техникой в том, что техника (блестящий пример - Жюль Верн), техника делает предсказуемое. Еще не изобретено, но будет изобретено. И поэтому есть некая правда в том, что имена великих технических изобретателей мы забываем. Фактически не он, так другой сделает какой-то элементарный, адекватный технический шаг. В науке и в искусстве - дело другое. Искусство, в частности, идет по многим дорогам. И если бы в раннем возрасте - о чем страшно подумать - умерли Гете или Пушкин, никто не написал бы этих произведений. И разговор, что написали бы что-нибудь адекватное, - пустой. В искусстве адекватного нет... Это сфера непредсказуемого.

В чем особенность того, что, например, сейчас интересует нас в Тарту? Мы стремимся ввести непредсказуемость в область науки. До сих пор наука занималась причинно-следственными связями, оставляя непредсказуемое, случайное за своими пределами. Это необходимый этап, но это не конец. Таким образом, мы видим новый процесс. Он более живой, динамичный и в большей степени, между прочим, адекватно отражается в искусстве. Отсюда, как мы полагаем, и взгляд на искусство меняется. Когда-то Державин, хотя сам он был исключительно непредсказуемый поэт, поэт блестящих абсурдов, уронил такую фразу: «Поэзия, она чудесна, приятна, сладостна, полезна, как летом вкусный лимонад». Это высказывание - противоречащее ему самому, что, конечно, не противопоказано гениальности. Но на самом деле искусство, и не только оно, некоторые другие сферы культуры тоже, вводят нас в область непредсказуемого. И решать, как это решала классическая наука XVII-XVIII веков, что область непредсказуемого за ее пределами, и вообще за пределами науки, мы сейчас не можем. При этом совершенно иное место отводится искусству. До сих пор многие смотрели на него как на периферию для тех людей, которые не могут, не способны заниматься более точными вещами, строить эффективные машины... Так пускай пишут стишки... Мы переходим на другой взгляд: искусство как экспериментальная сфера сознания. Экспериментальная сфера, которая занимается игрой - сложными процессами переплетения случайного и неслучайного...

 

- Юрий Михайлович, в работе о роли случайных факторов в истории культуры Вы приводите гениальную пушкинскую фразу: не говорите - иначе нельзя было быть... Ум человеческий не пророк...

 

Л - Ум человеческий не пророк, а угадчик, он видит общий ход вещей, но невозможно ему предвидеть случая...

 

- Сейчас же, наоборот, все берутся пророчествовать и предсказывать, предопределяя не только события, но даже исторические лица. Может быть, в самом деле наука вышла на тот уровень, когда именно предвидение, предсказуемость, прогнозирование будущего играют все большую роль? А «исходные данные» позволяют Вам, например, как ученому судить с большой вероятностью о характере грядущего времени, культуры?..

 

- Когда мы смотрим на культуру, мы можем описать, например, эпоху романтизма и можем условно людей той эпохи назвать романтиками. Такой взгляд возможен. Но это не вся истина. Нам интересны люди той эпохи тем, что они все разные. Ни один не заменяет другого, ни одного нельзя предсказать. Нельзя же рассуждать, что если это современник Гофмана, то он должен был написать так-то. Ничего он не должен был... Он находился в широком поле непредсказуемости, которое и открывает новые дороги. В этом и есть, как уже говорилось, принципиальная разница между наукой и техникой. Мы привыкли рассматривать эти слова - наука и техника - как однозначных, как синонимы. Техника - безусловно, почтенная вещь. Она логична, она развивает то, что уже заложено, то, что уже имеется в «исходных данных»... А современная научная волна, как мне представляется, несет в себе взаимовлияние предсказуемых и непредсказуемых процессов.

Пост-ренессансная европейская культура разделила науку и искусство. Не исключаю, что произойдет их сближение. Не исключаю, что само понятие науки несколько сдвинется, поскольку некоторые стороны здесь требуют другого подхода. Так, в результате большого движения науки мы достигли понимания того, что человек есть животное среди животных. Теперь, видимо, на следующем витке, придется заняться тем, что человек - не животное. Или - не только животное, или - животное совершенно особого рода, что не отменяет предшествующего. Что, например, это чисто внешняя сторона... Нам, наверное, придется более глубоко разобраться в особенностях человеческой памяти, человеческого языка и в особенностях искусства как все-таки человеческого показателя. Конечно, это абсолютно некорректно - противопоставлять человека животным, и в серьезном разговоре этого нельзя себе позволить. Но когда мы говорим о животных, мы подразумеваем наиболее сложных млекопитающих, некий мир, который, безусловно, от нас отличается, но, вероятно, как-то и пересекается...

Был период в моей жизни, когда я собирался стать совсем не филологом, а энтомологом. Я очень плохо и очень мало знаю эту сферу, но думаю, что это та сфера, которую переводить как-то адекватно на формулы нашего понимания, если и возможно, то, видимо, в каком-то недосягаемом будущем. Дело тут не только в протяженности жизни или в представлении, по Дарвину, что вначале примитивные существа делаются все сложнее и сложнее. По этому поводу возникают сильные сомнения, поскольку многократно наблюдались движения от исключительно сложных форм к более примитивным... Что за явление паразитизм? Это коллективизм. Это существование организма в союзе с другими организмами... Конечно, всякие прямые параллели между нашим исключительно неполным знанием биологии и социально-историческими процессами - это дешевые спекуляции, но все-таки что-то в этом есть...

Все наши достижения совсем не означают, что мы все открыли, все законы природы изучили, и теперь нам надо расширять свои знания только количественно... Написать еще одну работу об еще одном поэте... Надо написать еще одну работу об еще одном поэте, и еще тысячу работ об одном поэте. Но это не значит, что мы уже дошли до каких-то общих ясностей, а дальше пойдет только черновая работа. По сути дела, мы сейчас на пороге полной неясности... Один крупный ученый сказал в свое время, что наука идет не от непонятного к понятному, а от понятного к непонятному. Пока мы находимся в донаучном состоянии, нам все понятно, а первый признак науки - непонимание. Один хороший учитель рисовал на доске мелом маленький круг. Внутри него он писал: «знание», а за его пределами - «незнание». Он говорил ученикам: «Смотрите, какое маленькое пространство - знание, зато как мало оно соприкасается с незнанием...»

Потом он рисовал большой круг, писал внутри: «знание», снаружи: «незнание» и говорил: «Увеличив пространство знания, мы тем самым увеличили наше соприкосновение с незнанием». Чем больше я знаю, тем больше я не знаю. И это, между прочим, та черта, к которой хорошая школа должна подвести ученика в конце. Если высшее образование хорошее, а не повторение средней школы, то в конце концов оно вызывает у человека шок. Потому что из области, где он узнавал истины, он переходит в область, где узнает сомнения. И чем больше человек знает, тем больше он сомневается... И это уже область не только науки, не только искусства, но и область культуры в целом, в том числе и политики.

 

- Но сейчас все - от политиков до домохозяек, кажется, только тем и занимаются, что провозглашают свою точку зрения истиной в последней инстанции...

 

- Когда мы видим политика, который точно знает, что надо делать, который не сомневается, то в лучшем случае это глупый политик, а в худшем - опасный... Конечно, политика - такая область, где сомневаться нелегко, но это и есть реальная основа демократии. Главный принцип демократии ведь не в том, что позволительно говорить одному и сто одному человеку, а в том, что от безусловной истины, бесспорной и несомненной, мы переходим к праву на сомнение, к представлению об ограниченности своего знания и несовершенстве своих самых, казалось бы, правильных идей. И нам нужен другой человек... Не потому, что он умнее, а просто потому, что он другой... Приведу один пример. Я, видите ли, в жизни имел разные профессии, в том числе был артиллеристом... И артиллеристом, между прочим, неплохим...

 

- Кто бы подумал, Юрий Михайлович?..

 

- Что неплохим?.. Ну что Вы! Я же всю войну прошел... Так вот, предположим, у вас есть пушка, стреляющая по цели, которую вы не видите. Цель находится за горой. Перед вами гора, и ни черта не видно. Что делать? И вы делаете простые вещи. Вы выносите один наблюдательный пункт далеко влево, другой - далеко вправо и соединяете их рацией. Один смотрит под одним углом, другой - под другим, а вы видите то, что находится за горой. То есть вы меняете и таким образом расширяете свою точку зрения. Разница позиций обеспечивает некоторый прорыв к истине. Поэтому надо уважать чужое мнение за то, что оно - чужое. Не нужно требовать, чтобы оно совпадало с моим, тогда оно мне абсолютно неинтересно. Обычный ход ограниченности: мне нужно чужое мнение, если оно подкрепит мое. Нет, мне нужен тот, кто со мною не соглашается...

Видите, от артиллерийской стрельбы мы переходим к демократии. Тот, кто смотрит с другой точки зрения, видит то, что я не вижу, а я вижу то, что он не видит... Знаете, как у Жуковского: «Душе блеснул знакомый взор; и зримо ей в минуту стало незримое с давнишних пор...». То, что нас так много, компенсирует ограниченность ума каждого... И в этом, конечно, надежда.

 

- И все-таки, всегда ли единство оборачивается коллективизмом, нивелировкой личности, ограниченностью?

 

- Когда мы переходим от поиска истины к действию, нам необходимо некое единство. Сказать, что единство - всегда насилие, всегда ограниченность, тоже неправильно. Когда мы говорим, что нужно только множество, то тем самым проповедуем множество, а утверждаем единство. Безусловно, нужно и единство, особенно, когда от теории мы переходим к практике. Нельзя подавать советы хирургу, когда он уже принял решение. Но если с ним рядом нет тех, кто смотрит несколько иначе, тогда он должен в своем личном опыте и в своей личной медицинской культуре учитывать ограниченность, относительность своих знаний... Таким образом, мы все время находимся в сложных отношениях. Единство необходимо, сформулированность необходима для действия. Множественность необходима для мысли. И одно не должно победить другое... Не знаю, вероятно, и в области политики то же... А уж в области науки и культуры победа - самое опасное. Потому что она всегда создает возможность и искушение подавить чужую точку зрения.

Заметьте, как после последней мировой войны вырвались вперед побежденные страны. Потому что там распахнулось разнообразие идей и мнений, там отступили назад бесспорные истины. Между тем, бесспорные истины тоже нужны. Я бы очень не хотел, чтобы любую из этих двуединых идей, о которых я говорил, восприняли бы изолированно как какую-то проповедь.

...Вот вы слушаете хорошую музыку, которую исполняют на рояле, а потом вы слышите ее в оркестре... Конечно, рояль - это великое искусство, но все-таки он как бы навязывает вам одну точку зрения, одну интерпретацию, он, если хотите, тиран,.. он знает истину. А оркестр, особенно современный... В силу своей ограниченности я не люблю джаз, но когда я слышу, как вдруг саксофон начинает фантазировать, сочинять то, чего не было, по ходу, - это жизнь, это индивидуальность в коллективе. Он не вырывается за пределы джаза, но он импровизирует. А искусство - это величайший механизм импровизации. Конечно, не только импровизации. Если саксофон победит всех других, и мы услышим лишь его импровизации, все развалится... Вот такие метафоры...

И главное, надо уважать другого. Очень удобно, чтобы другого не было. Чтобы не было другого воспитания, чтобы не было другого пола, как, скажем, и бывает в определенные моменты, когда женщина становится как бы мужчиной в юбке или оттесняется из какой-то сферы. Или же, наоборот, как сейчас, когда мужчины делаются женщинами в штанах... На самом деле бинарность необходима. Это очень интересный биологический закон. Ведь могло быть гораздо больше полов и гораздо больше органов чувств... В общем доминирует бинарность, потому что при этом можно создать множественность и сохранить единство...

Это, впрочем, уже другой вопрос. Но, вероятно, и ответ на часто задаваемый вопрос, зачем нам нужно искусство. Тут хлеба нет, а мы с вами стишки пишем... Но если мы не будем писать стишков, то хлеба никогда не будет... Только потому он, может, и будет, что мы не хлебом единым живем... Эта мысль очень глубокая (и старая), и ее обычно истолковывают, что «хлеб» - это низменное, а человек живет возвышенным чем-то. Это не так, не только так. Человек живет множественностью, отсюда - ответственность, потому что из множественности он должен сделать выбор. Действие есть. превращение потенциального множества в реальное единство. Если бы не было множества, то есть не было бы искушений, то в чем была бы заслуга нашей добродетели? Если бы не было многообразия путей, то какая же заслуга была бы в том, что мы можем выбрать именно этот свой путь?

Поэтому у элементарных одноклеточных (если мы их правильно понимаем, в чем я не очень уверен), так вот у одноклеточных нет выбора - все-таки они моральным судом не судимы, вряд ли можно представить ад для одноклеточных. У нас есть выбор. Знаете немецкую поговорку: «Wer hat Wahl, hat auch Qual...» «Кто имеет выбор, тот имеет мучение». И наоборот: кто имеет мучение, тот имеет выбор. А выбор есть мысль, и ответственность, и несчастье, и счастье. Вот в таком мире нам приходится жить. Проще сделать его казармой, или тюрьмой, или очень хорошим зоологическим садом, где зверей будут кормить и гладить, но все за них решать...

Но все-таки жить нам надо в человеческом мире, который накладывает на нас муки выбора, неизбежность ошибок, величайшую ответственность, но зато дает и совесть, и гениальность, и все то, что делает человека человеком...

 

29  ​​​​ Александр Миронов:

 

Жизни перетирается нить,

тают цветы письма в голубом конверте.

Хочется где-то как-то поговорить

с кем-то о чем-то от лица самой смерти.

 

Хочется нежную ее вплести

в тщетную ткань стихопренья,

залатать все дыры ею, снести

ужас беспомoщного ее говоренья,

 

ее пассионарный стиль,

крайние обходные переходы,

переводящие польку в кадриль,

годы в минуты, минуты прекрасные – в годы.

 

Почему мы так любим лопухи и другие цветы,

не надышимся пеплом ненавидимых и всяких ближних,

обряжаем покойников, затыкаем им рты,

замыкаясь в деяниях и понятиях книжных? –

 

от простоты ли ее? Нет, от своей пустоты

сеет сеятель семя в ночи и кричит убого,

а его сменяют жнецы и прочие палачи

под скулящим червивым небом Ван-Гога,

 

Как парламент сменяет фронду, когда неслышно как Хам,

наготу отца родимого открывая,

к родовому древу крадется пахан

то с трехцветным фуфлом, то с флажком первомая, –

 

Так и я залатал эту пиздорвань,

да держится-то она на голом слове,

на самовитом слове, давно перешедшем грань,

прямотекущего смысла в горькой его основе.

 

Звучи же, козлиная песня, цвети самосад

безграмотных роз, где я прохожу как мгновенье,

как Вакх, но с поправкою чаши: с цикутой цитат –

вплетаясь в ночное, тревожное, грешное пенье.

 

(29 июня 1993)

 

П-дорванец – частое выражение в моем детстве. Просто «плохой человек». А вот «п-зденыш» - это уже унижает. ​​ Обычно это «маленький мальчик».

 

Александр Николаевич Миронов. Родился 28 февраля 1948, Ленинград.

Поэт, видный представитель ленинградского андерграунда 1960-1980-х годов.

 

Июль

 

1  ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Разговор с Лизой, американской школьницей. Так руками объяснила tangle и hijacking, что никогда не забуду.

Tangle = ​​ спутанный клубок

This string is all in a tangle. ​​ Эта верёвка вся перепуталась.

путаница, беспорядок

to unravel a tangle  ​​​​ распутывать трудную ситуацию

Syn: confusion, muddle

конфликт, ссора, столкновение

to get into a tangle with smb. ​​ повздорить, поссориться с кем-л.

Syn: conflict, dispute

драга для исследования морского дна

запутывать to tangle a knot - запутать узел

запутываться

his long hair tangled - его длинные волосы спутались

запутывать, усложнять.

 

Бальзак.

Его образы - уже с детства.

Но не только в литературе, а и в жизни.

И вот тут, в разгар дня, - дама бальзаковского возраста и негритянский юноша.

Он идет за ней с видом победителя, с твердым предвкушением близости, а она - она несет десяток мороженых во всех пальцах.

Это и поражает: как им нравится это действо.

Но почему я подумал о Бальзаке?

Ведь история - просто житейская.

Не «привинчиваю» литературу? Нет.

Глаза юноши блещут желанием! Ils brillent de volupte.

Торжественность природы, жара сливаются с житейской похотью - и это коктейль заставляет мое сердце биться изо всех сил.

- Хотел бы я оказаться на месте этого юноши? - спрашивал я себя и отвечал:

​​ - Нет.

Почему всегда предпочитал искусство, а не этих ищущих, бальзаковских дамочек?

 

Hijacking =

нападение, ограбление

to carry out / commit a hijacking - совершать нападение

to foil / thwart a hijacking - помешать нападению; предотвратить нападение

Syn: robbery, robbing

угон самолёта, воздушное пиратство

вооружённое ограбление (грузовой) автомашины

захват судна, самолёта; угон судна, самолёта

с Лизой переворошили языки. Как она попала в Прагу? Специально приехала погрузиться во все славянское. ​​ 

 

«Росхальде» Гессе.

 

Грабал. Читаю на чешском, но идет плохо.

Надо бы билингву! Теперь нет вдохновения учить чешский хоть сколько-то серьезно: уже не верю, что задержусь тут надолго.

Ужасно, но никак ​​ не чувствую чешскую культуру. И уже нет ни настроения, ни сил на ее освоение.

Куда ей до французской! ​​ 

 

Читаю в «Русской мысли» за 1895 год:

«Ей ничего не стоит бросить меня под колеса колесницы Джаггернаута!».

В 19 веке куда более мелодраматизма, чем сейчас.

Самый большой мастер этих «воздеваний рук» - наш бесценный Федор Михалыч. Не «он хотел ребенка», но «он хотел детишку». Мерси боку.

 

Изучение иностранных языков заставило понять, что не знаю ни одного, даже русского. Пишу на нем, потому что не могу быть бессловесной тварью, потому что голос в моей душе живет, требует выхода и находит его только в литературе. Понимаю, что не стилист: нет врожденного чувства языка.

Меня ведут образы, стараюсь понять их природу, через них найти себя в обществе.

 

Газетный заголовок: «Под сенью конверсии в цвету».

Ишь, как выплыл Пруст! Тогда, в 1981ом, ​​ мой окончательный поворот в языки был очень болезненным. Я учил их самозабвенно, искренне оставив все остальное. Этот порыв продолжен не только в России, но и здесь, в Праге.

 

Но почему языки?

Потому что я сам - чуждая планета для меня самого, и только в языках я обретаю себя, свою душу.

 

2  ​​​​ «Учитель йоги не заводит привычек, он делает замечания, не откладывая».

«Агни Йога» мне не нравится: везде гордыня, претензии на соревнование с Богом.

 

Читаю «Историю самосожжений в России».

За 1679 год - 1700 чел.

За 1680 - 1920 чел. А всего насчитано 10 102 чел. «Все согласились и сожглись» - обычная прибаутка.

 

3 ​​ Слушал на многих языках в ночи радио - и просыпаюсь, как после оргии. ​​ 

 

Радио Франции - о Жераре Филиппе.

 

Гете - своей Музе:

 

Da gabst mir Ruh.

 

«Ты дала мне покой». Но мне покоя не положено. ​​ 

 

Поразительно, как ​​ это Пушкин нашел приемлемую форму для ​​ столь ужасного положения: хочется какать. Поэт обозначает это «кюхельбекерно».

 

Кстати, об анекдотах. Один, рассказанный Блохой, произвел средь чехов настоящий фурор, они ржали, как сумасшедшие.

 

На горе стоит верблюд.

Его четверо е-ут.

Двое в уши. Двое в нос.

Довели его до слез.

 

Действительно, так смешно?

 

6  ​​​​ Словно б у Ужаса отвоевываю каждый день своей жизни! Ночь с грозой и дождем.

 

Кафка в Праге. Легенда, конечно.

Павел говорит:

- Приезжают туристы и ищут го-но Кафки.

 

17 Елинек не выносит женщин. А как же Матерь мира? Блок и Вечно Женственное?

 

Из «Агни Йога»:

 

Потому, что наши ученики несут в себе микрокосмос Братства, не бывает к ним безразличного отношения: и в них постепенно обнаруживают подробности ​​ Нашего Быта - работы бесконечности.

 

Отсутствие ощущения законченности - даже знания.

((всегда такой вот конспективный стиль! Наброски. Что хочешь, то и думай))

 

Одиночество и отсутствие дома на земле.

((а моя семья? А мое искусство? Это же всё Дома’!!))

 

Понимание радости в смысле осознания возможности, ибо (даже) ​​ ((обязательно добавлять самому!)) лучшие стрелы редко доходят (до цели). Когда мы видим сердца людей, стремящихся к тому же саду, как не явить радость! …

 

Дух совершенен, лишь когда сознает космос…

 

Настолько нагромоздились события, что оболочки чувствующих людей содрогаются.

 

Вместе с тем в «Агни Йоге» - прямой выпад против Христа: Магдалина свидетельствует, что ходила к нему в числе многих.

 

Йога наднациональна, она учит не любить Россию, а забыть ее как страшный сон. Нашел лондонский перевод «Агни». Не могу даже читать. Чудесные прозрения, но они не сближают в жизни.

Они - противопоставляют нас.

 

Мое сближение с англичанами в скводе. Мощная колония.

 

Разговор с лесбиянкой. «Your trousers are very seductive. Ваши брюки очень соблазнительны».

Маленькая, верткая, с полными, круглыми грудяшками (полно таких, у которых квадратные), она мило заворковала.

Я не удержался и брякнул, что она хороша собой. Very nice.

Она ответила, что я соблазнителен.

- Чем же? - наивно спросил я.

Тут-то  ​​​​ она и оценила мои брюки.

Соблазняют мои брюки?! Поверю.

 

18  ​​ ​​ ​​​​ ДР Евгения Евтушенко

 

Заклинание

 

Весенней ночью думай обо мне

и летней ночью думай обо мне,

осенней ночью думай обо мне

и зимней ночью думай обо мне.

Пусть я не там с тобой, а где-то вне,

такой далекий, как в другой стране, -

на длинной и прохладной простыне

покойся, словно в море на спине,

отдавшись мягкой медленной волне,

со мной, как с морем, вся наедине.

Я не хочу, чтоб думала ты днем.

Пусть день перевернет все кверху дном,

окурит дымом и зальет вином,

заставит думать о совсем ином.

О чем захочешь, можешь думать днем,

а ночью - только обо мне одном.

Услышь сквозь паровозные свистки,

сквозь ветер, тучи рвущий на куски,

как надо мне, попавшему в тиски,

чтоб в комнате, где стены так узки,

ты жмурилась от счастья и тоски,

до боли сжав ладонями виски.

Молю тебя - в тишайшей тишине,

или под дождь, шумящий в вышине,

или под снег, мерцающий в окне,

уже во сне и все же не во сне -

весенней ночью думай обо мне

и летней ночью думай обо мне,

осенней ночью думай обо мне

и зимней ночью думай обо мне.

1960

 

Это не стихи. Вернее, стихи интересного человека, но не поэта. ​​ Тут в Праге - перекресток мировых культур.

 

22  ​​ ​​ ​​​​ ПСС Бродского в квартире Ирины М. ​​ Наши отношения закончились, не успев начаться: остались в разговорной стадии. Может, они и не начинались? Но почему? Слова – это много. Почему она так долго говорила со мной?

 

Первый семинар католических священников в России. Это все еще «Монд» просвещает.

 

В журналах конца прошлого века - дискуссия об армянском вопросе, но уже ясно, что близящийся геноцид возможен, что ему никто не удивится, что он будет представлен лишь как нелепая «случайность».

 

Мирко Ковач на сербском.

 

28 Куда переделывать «Из бездны»? Пока совсем не понимаю.

 

Август  ​​​​ 

 

Грабал Hrabal: «Bez piva zaziva bych umiral. Без пива умираю заживо».

 

Пишу, чтоб заговорить боль.

 

Троцкий «Моя жизнь». Москва, 1991.

Как скучен в подробностях!

Совсем не чувствует читателя.

Хорошо о глубине Победоносцева.

Что это: безумие или ложь? Как он умудрился «сознательно» забыть все свои преступления? Это монстр, но его монструозность столь естественна, что страшно только оттого, что такие люди бывают.

Именно подобные монстры растоптали моего отца.

Что отца! Десятки, сотни миллионов.

 

Книжка Евреинова о Григории Распутине.

Тьфу! Одни монстры.

 

5 Ровно четыре месяца в Праге. Уж не забуду.

 

С Храбалом болтаюсь по граду. Куски его прозы записываю в дневник.

 

Стихи Саши Скендерия. Хоть и учил сербохорватский, но не настолько, чтоб врубиться сразу.

 

Европе угрожают реформы правописания. Ощущение, что массе  ​​​​ требуется именно примитивность.

 

12 Скоро, чую, домой! Конец творческой командировке.

 

Часовня Зеркал в Климентинуме.

 

Цитата из «Русской мысли» за 1895: «… появившиеся, несомненно, реакционные течения: символизм, декадентство и другие - явления наносные».

 

Отмечается «болезненная ​​ впечатлительность» Шекспира; Пушкин якобы «легче» переживает обиды.

 

15 Опять простудился.

 

Идея рассказа «В начале была Ложь»: герой окаменевает в ужасе и скотстве.

 

Четверть моего «Жуана» написана в Праге.

 

Написал «Отзыв о Жуане телечиновника».

 

Сопрано под орган.

 

Теплые, длинные дни.

 

На обороте моего языкового дневника ​​ - страницы конца «Дон Жуана». Неужели скатал в Чехию в основном ради него? Выходит, так.

 

Не только мой роман: ​​ все пражское лето прошло под знаком Фасмера. Разве это не естественно?

Я не согласен с Рильке, столь страшно написавшем о больших городах. Больше люблю именно эти существа. Ведь эта любовь завоевывается всей жизнью.

Ренан.

Литва.

 

Читаю «Чевенгур» и болтаюсь по окрестностям.

«Копенкин вышел во двор посмотреть на ночь - он любил эту стихию и всегда наблюдал ее перед сном. Пролетарская Сила, почуяв друга, тихо засопела. Копенкин услышал лошадь - и маленькая женщина снова представилась ему как безвозвратное сожаление». ​​ 

 

Биография Троцкого. Москва, 1991.

«По реке несло трупы деревьев и бревна».

В конце «Гантенбана» Фриша есть такой долго плывущий труп.

А длиннющее, завершающее повествование самоубийство философа Зенона в «L'Oeuvre noir» Юрсенар?

 

Сентябрь  ​​ ​​​​ 

 

1  ​​​​ ДР Платонова:

 

Андрей Платонов

 

Снег падал на холодную землю, собираясь остаться в зиму; мирный покров застелил на сон грядущий всю видимую землю, только вокруг хлевов снег растаял и земля была черна, потому что теплая кровь коров и овец вышла из-под огорож наружу и летние места оголились. Ликвидировав весь последний дышащий живой инвентарь, мужики стали есть говядину и всем домашним также наказывали ее кушать; говядину в то краткое время ели, как причастие, - есть никто не хотел, но надо было спрятать плоть родной убоины в свое тело и сберечь ее там от обобществления. Иные расчетливые мужики давно опухли от мясной еды и ходили тяжко, как двигающиеся сараи; других же рвало беспрерывно, но они не могли расстаться со скотиной и уничтожали ее до костей, не ожидая пользы желудка. Кто вперед успел поесть свою живность или кто отпустил ее в колхозное заключение, тот лежал в пустом гробу и жил в нем, как на тесном дворе, чувствуя огороженный покой.

 

Чепурный прочитал, что Советская власть предоставляет буржуазии все бесконечное небо, оборудованное звездами и светилами на предмет организации там вечного блаженства; что же касается земли, фундаментальных построек и домашнего инвентаря, то таковые остаются внизу – в обмен на небо – всецело в руках пролетариата и трудового крестьянства. В конце приказа указывался срок второго пришествия, которое в организованном безболезненном порядке уведет буржуазию в загробную жизнь.

 

Так вот, я и говорю, что такое губком? А я вам скажу: секретарь – это архиерей, а губком – епархия! Верно ведь? И епархия мудрая и серьезная, потому что религия пошла новая и посерьезней православной. Теперь на собрание – ко всенощной – попробуй не сходи! Давайте, скажут, ваш билетик, мы отметочку там сделаем! Отметочки четыре будут, тебя в язычники зачислят. А язычник у нас хлеба не найдет! Так-то!

 

2  ​​ ​​​​ Бердяев: Русский мессианизм оторвался от своих религиозных основ и явился в новом обличье массианизма революционного.

 

Синявский о своей жизни в тюрьме.

 

3  ​​ ​​​​ Хлебников Велимир

 

Усадьба ночью, чингисхань!

Шумите, синие березы.

Заря ночная, заратустрь!

А небо синее, моцарть!

И, сумрак облака, будь Гойя!

Ты ночью, облако, роопсь!

Но смерч улыбок пролетел лишь,

Когтями криков хохоча,

Тогда я видел палача

И озирал ночную, смел, тишь.

И вас я вызвал, смелоликих,

Вернул утопленниц из рек.

«Их незабудка громче крика», -

Ночному парусу изрек.

Еще плеснула сутки ось,

Идет вечерняя громада.

Мне снилась девушка-лосось

В волнах ночного водопада.

Пусть сосны бурей омамаены

И тучи движутся Батыя,

Идут слова, молчаний Каины, -

И эти падают святые.

И тяжкой походкой на каменный бал

С дружиною шел голубой Газдрубал.

<1915>

4  ​​ ​​ ​​​​ Гофф. Le Goff. Цивилизация западных средних веков. Париж, 1977 - Москва, 1992.

«Феодализм - это, прежде всего, система личных связей, иерархически объединяющих членов высшего общества».

Это ж моя юность! Брежневская эпоха.

 

5 Гоголь о «Мертвых душах»:

 

Выдумывать кошемаров - я также не выдумывал, кошемары давили мою собственную душу: что было в душе, то из нее и вышло.

 

1667 год, Большой Московский Собор:

 

Повелеваем убо отныне Господа Саваофа образ впредь не писати в нелепых и неприличных видениях. Христос воображается по плоти, а не по божеству.

 

8  ​​​​ Десять лет со дня смерти поэта Леонида Губанова:

 

Губанов:

 

Памяти М. И. Цветаевой

 

Есть ценности непреходящие

есть где-то руки нецелованные

есть любящие

но пропащие,

лишь потому, что разворованы.

Есть тихий риск и громкий выигрыш

Царицы есть с испугом Золушки,

есть М И Р который ты не выгладишь -

он в перламутре, лжи и золоте.

... есть капитаны - поражения

крушения - учителя

Разврат святого отрешенья

и святость разного Зверья.

есть спившиеся в мире трезвенники,

непьющие - такая пьянь.

Есть нищие - дворцам наместники,

... и есть блистающая рвань.

Есть правда, что с фальшивых матриц

есть Ложь в слезах последней Славы.

И сиротою Божья Матерь,

и сатана в венке из Лавры.

 

10  ​​ ​​​​ Тракль.

 

11 ​​ Словарь уголовников.

Галоша = старая жена.

Гегемон = работяга.

Гёрла = девушка.

Гонять Дуньку Кулакову= держаться за свайку = онанировать.

Дворец бракосочетания = съезд гомиков.

Неуловимые мстители (известный фильм) = лобковые вши.

О-ля-ля (франц.!) = минет.

 

Налетел на словарь уголовного мира - и смеюсь, как сумасшедший.

 

12 ​​ Д. Хармс.

 

Дактиль

 

Девушка с рыжими косами

Ходит в тени под откосами

Громко стучит каблучок

Юноша, сидя на стуле,

Бросив кинжал и две пули,

Держит вязальный крючок.

<1935-1937>

 

15  ​​ ​​​​ ДЖОЙС

 

Торжественный момент: возвращаюсь к текстам Джойса. В путешествии ничего его ​​ не читал.

 

«Джакомо» чудесен, но тут слишком много позиции: «Я - художник!».
Понравилось, как сделан женский призрак.

Почему «She walks before me... My words in her mind. Oна идет передо мной, мои слова - в ее голове»?

Но в структуре рассказа разве не воплощена прекрасная идея? ​​ 

Словно б с неба, ​​ на бумагу брошены строчки.

Они редки, но прекрасны.

 

«Улисс» знают все, хоть никто его не читает, конечно.

Вот Блум говорит о проходящих женщинах: «The unfair sex. Неприятный пол (женский)».

Да! Ульриху не хватает пошлости, чтоб «Человек без свойств» стал бестселлером.

Nitzsche Ницше: «Sichgehenlassen. Позволить себе идти. Пуститься в –».

 

«Улисс». 7 эпизод. «Frisky frumps. Игривые, резвые, шаловливые старомодно и плохо одетые женщины». ​​ 

Frump ​​ - это еще и «неряшливая, старомодная одежда». Из текста Джойса всплывают мои совсем уж лужские впечатления детства.

Этот образ стайки пожилых похотливых женщин част в современном искусстве. Особенно ярко: хор теть в «Палисандрии» Саши Соколова. Если и вижу такую новосозданную традицию, стараюсь ее избегать.

 

8 эпизод. Сложность и банальность Блума.

Почему «всесожжение почки kidney burntoffering»?

Блум осмеивает все высокое, что он знает.

Как перевести «Post 110 pills - post no bills»? «После 110 таблеток - никаких счетов (никаких трат на ваше лечение)». Но переводчик понимает, что речь идет о - гонорее!! Поэтому они переводит: «Злодейка-гонорейка побеждена».

И как перевести ​​ «U.p: up»? Хоружий: «К.к: ку-ку». Междометия переводить особенно трудно.

 

Блум идет с похорон, но, кажется, что он до них не доходит. Такая полная аберрация смысла. Мне нравятся эти «провалы»: их полно в любой жизни. Шутки кажутся грубыми и вовсе не шутками.

 

22 ​​ В этот день 22 сентября 1980 года встретились 36 делегатов различных польских профсоюзов и основали независимый самоуправляемый профсоюз «Солидарность» под руководством Леха Валенсы.

Объединение «Солидарность» было массовым социальным движением антисоветской, антитоталитарной, антикоммунистической направленности.

В 1989-1990 году оно осуществило мирную революцию и демонтаж коммунистического режима в Республике Польша.

 

Октябрь ​​ 

 

3  ​​​​ Настоящая битва в Москве: с танками! Хорошо, хоть без рукопашной. А может, и есть, только мы не знаем.

Просто в башке не укладывается, до какой степени мои инстинкты, мои видения заранее угадывают события общественной жизни России.

 

6  ​​ ​​ ​​​​ «Пленница» Пруста:

 

Между двумя столь не похожими одна на другую декорациями Бальбека помещалось несколько парижских лет, длинная лента которых была испещрена столькими визитами Альбертины. Я видел ее в различные годы моей жизни в различных положениях, дававших мне почувствовать красоту перемежающихся пространств, тех долгих сроков в разлуке с ней, на прозрачном фоне которых жившая со мной розовая женщина обрисовывалась таинственными тенями все мощнее и рельефнее. Ее рельефность обусловлена была, впрочем, не только наложением друг на друга последовательных образов, оставленных во мне Альбертиной, но и напластованием неожиданных для меня превосходных качеств ума и сердца, с одной стороны, и недостатков характера, с другой, которые Альбертина, в процессе какого-то самопроизрастания, саморазмножения, красочного цветения плоти, прибавила к своему естеству, когда-то ничтожному, а нынче с трудом поддающемуся исследованию. Ведь живые люди, даже те, о которых мы так много мечтали, что они стали казаться нам чем-то вроде картины, вроде фигур Беноццо Гоццоли, выделяющихся на зеленоватом фоне, и мы склонны были уже считать, что все их изменения зависят только от перемены пунктов, с которых мы их рассматриваем, от перемены отделяющего нас от них расстояния и перемены освещения, - ведь живые люди, меняясь по отношению к нам, меняются также и в самих себе, ведь произошло обогащение, уплотнение и увеличение объема фигуры, когда-то так четко рисовавшейся на фоне моря. Впрочем, не только предвечернее море жило для меня в Альбертине, но иногда также дремотный плеск волн у песчаного берега в лунные ночи.

 ​​ ​​​​ В самом деле, в иные дни, когда я вставал с намерением поискать какую-нибудь книгу в кабинете отца, подруга моя, испросив у меня позволение прилечь в это время, бывала так утомлена беготней на свежем воздухе все утро и весь день, что даже если я покидал свою комнату только на одну минуту, по возвращении я находил Альбертину уснувшей и не будил ее.

 ​​ ​​​​ Растянувшись во весь рост на моей кровати в позе непринужденной, которую невозможно было бы придумать, она напоминала мне длинный стебель цветка, положенный на постель, да так и было в действительности: способность мечтать, которой я обладал только в ее отсутствие, снова возвращалась ко мне в такие мгновения, проведенные возле нее, как если бы во время сна она становилась растением. Благодаря этому сон ее осуществлял в некоторой степени возможность любви; в одиночестве я мог размышлять о ней, но мне ее недоставало, я ею не обладал; в ее присутствии я разговаривал с нею, но я был слишком отвлечен от себя и не мог размышлять. Когда же она спала, мне не нужно было разговаривать, я знал, что она не смотрит на меня, у меня не было надобности жить на поверхности своего существа.

 ​​ ​​​​ Закрывая глаза, теряя сознание, Альбертина сбрасывала с себя одну за другой разнообразные человеческие личины, которые обольщали меня со дня моего знакомства с нею. Она была одушевлена теперь лишь бессознательной жизнью растений, деревьев, жизнью более отличной от моей, более чудесной, и однако же принадлежавшей мне в большей степени. Ее «я» не ускользало каждое мгновение, как во время моих разговоров с нею, через лазейки невысказанных мыслей и мечтательно устремленных куда-то взглядов. Она вбирала в себя все, что блуждало вне ее, она укрывалась, замыкалась, находила выражение в своем теле. Устремляя на нее взгляд, заключая ее в объятия, я испытывал впечатление, будто вся она принадлежит мне, какого впечатления у меня не было, когда она бодрствовала. Жизнь ее была подчинена мне, овевала меня своим легким дыханием.

 ​​ ​​​​ Я слушал это таинственное излучение, струистое и мягкое, как морской зефир, фееричное как сияние луны, которым был ее сон. Пока он длился, я мог мечтать о ней и в то же время смотреть на нее, а когда этот сон становился более глубоким, трогать ее, целовать. То, что я испытывал тогда, было любовью к чему-то столь же чистому, столь же нематериальному в своих чувственных качествах, столь же таинственному, как те неодушевленные создания, какими являются красоты природы. И в самом деле, как только она засыпала немного глубже, она переставала быть только растением, которым была; сон ее, наполнявший меня мечтаниями и бодрящей негой, которая никогда бы не утомила меня и которой я бы мог упиваться бесконечно, был для меня целым пейзажем. Сон ее простирал вокруг меня нечто столь же спокойное, столь же чувственно прелестное, как те лунные ночи в бальбекской бухте, ставшей зеркальной как озеро, когда ветви едва колышутся, когда, растянувшись на песке, вы без конца готовы слушать шум отлива.

 ​​ ​​​​ Входя в комнату, я замирал на пороге, не смея шелохнуться, и до меня доносился только шум ее дыхания, вылетавшего из губ ее через правильно чередующиеся промежутки, тоже подобно отливу, но отливу более глухому и мягкому. И в момент, когда мое ухо воспринимало это божественное дуновение, мне казалось, что в нем сгущена была вся личность, вся жизнь прелестной пленницы, лежавшей передо мной. По улице с шумом проезжали экипажи, а лицо ее оставалось столь же неподвижным, столь же чистым, ее дыхание столь же легким - простым выделением необходимого воздуха. Затем, видя, что сон ее не будет нарушен, я осторожно подвигался вперед, я садился на стул, стоявший возле кровати, а потом и на самую кровать.

 ​​ ​​​​ Я провел с Альбертиной много прелестных вечеров за разговорами, за игрой, но они не могли сравниться с теми минутами, когда я смотрел на ее сон. Пусть во время болтовни, во время игры в карты она отличалась непринужденностью, которой могла бы позавидовать лучшая актриса: непринужденность, являемая мне ее сном, была более высокого порядка. Ее коса, ниспадавшая вдоль розового лица, лежала рядом с ней на кровати, и отделившаяся от волос прямая прядь создавала иногда тот же эффект перспективы, что и хилые бледные деревца, ровные стволы которых виднеются в глубине рафаэлевских картин Эльстира. Если губы Альбертины были сомкнуты, зато с места, где я сидел, веки ее казались настолько приоткрытыми, что я почти готов был спросить себя, да спит ли она взаправду. Все же эти опущенные веки сообщали лицу ее совершенную непрерывность, не нарушаемую глазами. Есть люди, лицо которых приобретает неожиданную красоту и величие, стоит им только закрыть глаза.

 ​​ ​​​​ Я измерял глазами Альбертину, лежавшую у моих ног. По временам легкий неизъяснимый трепет пробегал по ней, подобный колыханию сонной листвы, которую волнует несколько мгновений внезапно налетевший ветерок. Она прикасалась к волосам, потом, не сделав того, что ей хотелось, снова подносила к ним руку, и движения ее были так последовательны, так сознательны, что я был убежден: вот сейчас она проснется. Ничуть; она снова становилась спокойной во сне, которого она не покидала. Больше она не шевелилась, положив руку себе на грудь с такой ребяческой непринужденностью, что мне приходилось, смотря на нее, сдерживать улыбку, которая появляется у нас при виде серьезности, невинности и грации маленьких детей.

 ​​ ​​​​ Я знал несколько Альбертин в одной, и мне казалось, будто я вижу еще и других Альбертин, почивающих возле меня. Ее изогнутые дугой брови, какими я их никогда не видел, окружали выпуклости ее век как уютное гнездышко зимородка. Расы, атавизмы, пороки покоились на ее лице. При каждом повороте головы она творила новую женщину, часто для меня неожиданную. Мне казалось, что я обладаю не одной девушкой, а несчетным их числом. Ее дыхание, становившееся понемногу все более глубоким, мерно приподнимало теперь ее грудь, а на груди ее скрещенные руки, ее жемчуга, перемещаемые по-разному одинаковым движением, как те лодки, те причальные цепи, что качаются от движения волн. Тогда, чувствуя, что сон ее в самом разгаре, что я не наткнусь на рифы сознания, покрытые теперь глубокой водой непробудного сна, я смело подлетал бесшумными прыжками к кровати, ложился рядом с ней, одной рукой обвивал ее стан, прижимался губами к ее щеке, к ее сердцу и ко всем уголкам ее тела, в то время как другая моя рука оставалась свободной и, подобно жемчугам, тоже приподнималась дыханием Альбертины; я сам слегка перемещался ее мерным движением; я уплывал на волнах сна Альбертины. Иногда сон ее давал мне вкушать наслаждение менее чистое. Для этого мне не нужно было совершать ни одного движения, просто я свешивал свою ногу с ее ноги, как весло, которое волочится в уключине, и на которое мы чуть нажимаем по временам, заставляя его слегка покачиваться, наподобие судорожных взмахов крыла спящих на открытом воздухе птиц. Я выбирал, чтобы смотреть на нее, тот ракурс ее лица, который мне никогда не удавалось видеть и который был так прекрасен.

 ​​ ​​​​ Для нас в сущности понятно, что буквы полученного нами письма являются почти одинаковыми и рисунок их достаточно отличается от нашего знакомого, так что они образуют как бы вторую личность. Но гораздо более странно, что одна женщина может сливаться, как Розита и Дудика, с другой женщиной, своеобразная красота которой заставляет заключать об ином характере, и что при желании увидеть одну, мы должны смотреть в профиль, а при желании увидеть другую - в лицо. Усиливавшийся шум дыхания Альбертины мог внушить иллюзию, будто она задыхается от наслаждения, и, когда мое собственное наслаждение иссякало, я мог ее целовать, не боясь прервать ее сон. В такие минуты мне казалось, что мое обладание ею было более полным, словно она была лишенной сознания и несопротивляющейся вещью безгласной природы. Меня не тревожили слова, которые слетали по временам с ее уст во время сна, смысл их ускользал от меня, да к тому же, какому бы неизвестному они ни относились, рука ее, оживляемая иногда легким трепетом, сжималась на мгновение на моей руке, на моей щеке. Мое наслаждение ее сном было бескорыстным, успокоительным, вроде того, как я целые часы слушал рокот волн.

 ​​ ​​​​ Быть может, только люди, причиняющие нам большие страдания, способны в часы облегчения доставить тот целительный покой, который дает нам природа. Мне не надо было ей отвечать, как в минуты, когда мы разговаривали, и даже когда я мог молчать, что я и делал во время ее рассказов, все равно, слушая ее речи, я не способен был так глубоко в нее проникнуть. Продолжая слушать, подбирать каждый миг умиротворяющее журчанье, словно неуловимый ветерок ее чистого дыхания, я имел перед собой, для себя, всю физиологическую жизнь Альбертины; я готов был смотреть на нее, слушать ее так же долго, как я лежал когда-то на морском берегу, в лунную ночь.

 ​​ ​​​​ Иногда мне чудилось, что море делается бурным, что буря дает себя чувствовать даже в бухте; она всхрапывала, и я бросался к ней слушать ее шумное дыхание. Иногда, если ей бывало очень жарко, она снимала, уже почти во сне, кимоно и бросала его мне на кресло. И вот, когда она спала, я говорил себе, что все ее письма лежат во внутреннем кармане этого кимоно, куда она всегда их клала. Подписи на письме, назначенного свидания было бы достаточно для доказательства ее лжи или для рассеяния моих сомнений. Когда я чувствовал, что сон Альбертины достаточно глубок, я покидал место у ее кровати, откуда долго уже созерцал ее, застыв в неподвижности, и делал шаг или два, охваченный жгучим любопытством, чувствуя тайну ее жизни беззащитно лежащей в кармане брошенного на кресло мохнатого кимоно. Может быть, я делал этот шаг также потому, что неподвижное созерцание спящей становилось под конец утомительным. Таким способом, на цыпочках, беспрестанно оборачиваясь, чтобы убедиться, не проснулась ли Альбертина, я добирался до кресла. Затем я останавливался и долго смотрел на кимоно, подобно тому как смотрел перед этим на спящую Альбертину. Но (может быть, я поступил опрометчиво) ни разу не прикоснулся я к кимоно, не засунул руку в карман, не взглянул на письма. В конце концов, видя, что решимости у меня не хватит, я поворачивался, возвращался на цыпочках к кровати Альбертины и снова принимался созерцать спящую, от которой мне нечего было ждать признаний, между тем как я видел на ручке кресла кимоно, которое мне бы рассказало, может быть, многое. И подобно тому, как парижане платят сто франков в день за комнату в бальбекском отеле, чтобы дышать морским воздухом, я находил вполне естественным тратить еще больше на Альбертину, лишь бы только чувствовать ее дыхание на своей щеке, в ее устах, которые я приоткрывал языком, ощущая на нем ток ее жизни.

 ​​ ​​​​ Но этому удовольствию видеть ее спящей, которое было столь же сладким, как удовольствие чувствовать ее живой, полагало конец другое - удовольствие видеть ее пробуждение. Это было то самое удовольствие, которое я получал от сознания, что она живет у меня, но более глубокое и более таинственное. Да, в полдень, когда она сходила с экипажа, мне было приятно, что она возвращается в мою квартиру. Но еще приятнее мне было, когда, поднявшись из глубины сна по последним ступенькам лестницы сновидений, она возрождалась к сознанию и к жизни в моей комнате, спрашивала себя удивленно: «где я?» - и, увидя окружающие ее предметы, лампу, от света которой она слегка щурилась, могла ответить себе, что она дома, убедившись, что она проснулась у меня. В этот первый восхитительный миг неуверенности мне казалось, будто мне вновь достается обладание ею, обладание более полное, ибо вместо того, чтобы войти после прогулки в свою комнату, Альбертину охватывала и заключала в себе моя комната, как только она узнавала ее, причем глаза моей подруги не обнаруживали ни малейшей тревоги, оставаясь столь же спокойными, словно она вовсе не спала.

 ​​ ​​​​ Неуверенность пробуждения, выданную ее молчанием, совсем нельзя было прочитать в ее взгляде. Как только к ней возвращался дар слова, она говорила «мой» или «мой милый», за которыми следовало мое имя, что звучало бы, если дать рассказчику то же имя, какое носит автор этой книги: «мой Марсель». Я не позволял после этого родным называть меня также милым, чтобы не лишать сладостные слова, сказанные мне Альбертиной, их драгоценного качества быть уникой. Произнося их, она делала гримаску, которая сама собой переходила в поцелуй. Она просыпалась так же быстро, как быстро она заснула.

 ​​ ​​​​ Как и мое перемещение во времени, как и лицезрение сидящей возле меня девушки, освещенной лампой совсем иначе, чем освещало ее солнце, когда она проходила по берегу моря, это реальное обогащение, это подчиненное внутренним законам развитие Альбертины вовсе не было главной причиной различия между моим теперешним способом видеть ее и моим способом видеть ее сначала в Бальбеке. И большее число лет могло бы отделять друг от друга два образа, не произведя столь полного изменения; это коренное изменение произошло внезапно, когда я узнал, что моя подруга была почти воспитанницей подруги м-ль Вентейль. Если некогда меня приводила в восторг мысль увидеть тайну в глазах Альбертины, то теперь я бывал счастлив лишь в минуты, когда из этих глаз, и даже из этих щек, выразительных как глаза, иногда таких нежных, но чаще угрюмых, мне удавалось изгнать всякую тайну.

 ​​ ​​​​ Образ, которого я искал, на котором я отдыхал, созерцая который я хотел бы умереть, не был больше образом Альбертины, живущей неведомой мне жизнью, но Альбертины, известной мне до мельчайших подробностей (поэтому-то любовь моя не могла быть длительной, перестав быть несчастной, ибо, согласно определению, она теперь не удовлетворяла потребности в тайне), - Альбертины, не отражающей далекого и чуждого мне мира, но желающей одного только, были мгновения, когда мне казалось, что так и есть на самом деле, - быть со мной, во всем похожей на меня, - Альбертины, выражающей как раз то, что было моим, а не неведомым. Когда любовь родилась таким образом из мучительного часа, доставленного нам женщиной, из неуверенности, удастся ли нам удержать ее или она ускользнет от нас, то такая любовь носит печать создавшего ее переворота, она мало напоминает то, что мы видели до тех пор, когда думали об этой самой женщине. Мои первые впечатления от Альбертины на берегу волн могли в какой-то малой части оставаться в моей любви к ней: в действительности эти прежние впечатления занимают лишь ничтожное место в любви такого рода; в отношении своей силы, своей мучительности, своей потребности теплоты и своей тяги под кров мирных, успокоительных воспоминаний, где нам так хотелось бы пребывать, больше ничего не узнавая о той, кого любишь, даже если бы были какие-нибудь неприятные для нас вещи, - больше того: имея дело только с этими прежними впечатлениями, - такая любовь соткана из совсем другого материала!

 ​​ ​​​​ Иногда я гасил свет перед тем, как она входила. Она ложилась рядом со мной в темноте, едва озаряемая светом головешки. Мои руки, мои щеки одни только узнавали Альбертину, глаза же не видели ее, глаза мои, которые так часто страшились найти ее изменившейся. Так что благодаря этой слепой любви она чувствовала себя, может быть, омытой большей нежностью, чем обыкновенно. В другие вечера я раздевался, ложился, Альбертина же садилась на постель, и мы продолжали нашу партию в шашки или наш разговор, прерываемый поцелуями; и в разгар желания, которое одно только пробуждает в нас интерес к жизни и личности какой-нибудь женщины, мы остаемся до такой степени верными нашей природе (покидая зато одну за другой различных женщин, которых мы последовательно любили), что однажды, увидя себя в зеркале в то мгновение, когда я целовал Альбертину, называя ее милой девочкой, я был поражен печальным и страстным выражением моего лица, похожим на то, каким оно было когда-то возле Жильберты, которой я больше не помнил, и каким оно будет, может быть, когда-нибудь возле другой, если мне случится забыть Альбертину; выражение это внушило мне мысль, что я не столько оказывал внимание определенному лицу (инстинкту угодно, чтобы мы рассматривали женщину, с которой мы имеем дело, как единственно подлинную), сколько свершал обряд пламенного и скорбного поклонения, приносимого мной как жертва на алтарь женской юности и красоты. Однако к этому желанию, воздающему жертвенными приношениями почет юности, а также к бальбекским воспоминаниям примешивалось, в моей потребности хранить таким образом Альбертину каждый вечер возле себя, нечто чуждое до сих пор моей жизни, по крайней мере любовной, хотя и не вовсе новое для меня.

 ​​ ​​​​ То была жажда успокоения, подобной коей я не испытывал со времени далеких комбрейских вечеров, когда моя мать, склонившись над моей кроватью, приносила мне покой поцелуем. В те времена я был бы вероятно очень удивлен, если бы мне сказали, что я в сущности человек недобрый, и особенно, что я буду пытаться когда-нибудь лишить удовольствия других. Должно быть я знал себя тогда очень плохо, так как мое удовольствие прочно владеть Альбертиной, держа ее у себя дома, было в гораздо меньшей степени удовольствием положительным, чем удовольствием уединить от общества, где каждый мог наслаждаться ею в свою очередь, расцветающую девушку, которая хотя и не доставляла мне большой радости, зато по крайней мере лишала этой радости других. Честолюбие, слава оставили бы меня равнодушным. Еще менее способен я был испытывать ненависть. Однако плотская любовь все же была для меня торжеством над столькими соперниками. Но еще раз повторяю, прежде всего она была успокоением.

 ​​ ​​​​ До возвращения Альбертины я мог сколько угодно сомневаться в ней, воображать ее в комнате Монжувена, - как только она садилась в пеньюаре против моего кресла или же, как бывало чаще всего, ко мне на кровать, я поверял ей мои сомнения, в самоуничижении верующего, творящего свою молитву, вручал их ей, чтобы она меня освободила от них. Пусть, свернувшись шаловливо в клубочек на моей кровати, весь вечер играла она со мной как большая кошка; пусть ее розовый носик, казавшийся мне еще меньше от кокетливого взгляда, придавал ей лукавство, свойственное некоторым пухленьким женщинам, и задорная рожица покрывалась горячим румянцем; пусть прядь длинных черных волос падала ей на нежно-розовую восковую щеку, и, полузакрыв глаза, раскидав руки, она как будто говорила мне своей позой: «Делай со мной что хочешь», - когда перед уходом она придвигалась с целью пожелать мне покойной ночи и я целовал с обеих сторон ее могучую шею, которую никогда не находил в те времена ни слишком смуглой, ни слишком зернистой, шея эта приобретала для меня как бы родственную теплоту, словно солидные ее качества имели какую-то связь с прямодушием и добротой Альбертины.

 ​​ ​​​​ Потом Альбертина в свою очередь прощалась со мной, тоже целуя меня в шею, и ее волосы ласкали мое лицо, как крыло с острыми и нежными перьями. Сколь ни несравнимы были эти поцелуи мира, Альбертина, вкладывая мне в рот свой язык, как бы наделяла меня дарами Святого Духа, давала мне причастие, отпускала мне известное количество покоя, почти столь же сладкого, как тот, что приносила мне моя мать, прикладывая по вечерам в Комбре губы к моему лбу.

 ​​ ​​​​ - «Пойдете вы с нами завтра, злюка?» - спрашивала она меня перед уходом. - «Куда вы собираетесь?» - «Это будет зависеть от погоды и от вас. Написали ли вы по крайней мере что-нибудь, миленький? Нет? В таком случае, очень жаль, что вы не вышли прогуляться. Скажите, кстати, сейчас, когда я возвратилась, узнали вы мои шаги, догадались, что это я?» - «Конечно. Разве можно ошибиться, разве можно не узнать из тысячи шаги моей дурочки? Пусть она позволит мне разуть себя перед тем, как идти спать, это доставит мне большое удовольствие. Какая вы милая и розовая в этих белоснежных кружевах».

 

Я не удивлюсь, если этот кусок повторится в моих дневниках!!

 

8  ​​ ​​​​ Джойс.

Еще один пробег по всему «Портрету художника в юности». ​​ 

 

1.3. (= первая часть, третья глава). Столь большой спор об истории Ирландии - в самом начале жизни!

 

1.4 Обида! Почему становление, по мысли писателя, невозможно без обид, унижения, насилия?  ​​​​ Вторая часть - падение (так понимает Стивен близость с женщиной).

 

2.1 - призраки. Зарождение духовной жизни - тема всей второй части.

 

2.2 Переезд.

 

2.3. Почти невразумительно. Зачем эта холодная главка? Призрак девушки исчезает. ​​ 

 

2.4. Призрак опять появляется.

 

3.2. Вера! ​​ Вот и видно, что мое понимание ​​ веры слишком «художественно». Совсем не понимаю исступленность раскаяния.

По мне, представлять, что в аду червь гложет твой глаз, - излишне. Я б не понес такого в литературу: слишком натуралистично. Да, можно писать, о чем угодно, но без такого прямолинейного натурализма.

 

«The faint glimmer of fear began to pierce the fog of his mind. Слабый блеск страха начал пронзать (разрывать, раздвигать) туман его сознания».

 

Красиво, но непонятно. Зачем нагонять поэзии? Все эти муки ада написаны прекрасно, поэтично, душераздирающе, но - неправдоподобно. Эта эстетизация кошмара очень интересна, но не близка.

 

Девушка столкнула Стивена в бездну. Я б не решился так плохо думать о женщинах. Вот и видно, что Джойс смог бы работать в церкви, мог бы стать монахом, - а вот, однако ж, предпочел литературу. Мне все же странно, что ад отделен от земной жизни. Ад предстает этаким приложением для разбушевавшейся фантазии художника.

 

Разве не ужасно, что в моем романе «Жуан» ​​ и я критикую почем зря ​​ все женское племя? В образе Мерседес поражает как раз то, что ее нет далее в творчестве Джойса: Блум о женщинах не мечтает. Странно, что этот женский образ не окружен ни теплом, ни буйством фантазии: все досталось аду. ​​ Так превознести ​​ собственную фантазию, так обожествить ее! И сам писатель понимал, что его истинный Бог - Литература.

 

Как уговаривает священник Стивена остаться в лоне церкви!

Со мной никогда так не церемонились. ​​ 

Именно эта сцена - центр романа. Мне не столь важно, была ли эта сцена в жизни самого Джойса: главное, услышать этот зов вечности.

 

3.3. «Murmuring faces waited and watched. Шепчущие лица ждут и наблюдают». Что это? Стивен познал Бога или собственные кошмары? Более похоже на второе. ​​ 

 

4.3. Прозрения, зов судьбы. Не буду прибедняться: и меня позвала Судьба. Так что читать эту главу особенно легко. Ужас творчества сковывает мои уста.

Переиначить ​​ Блока!

У него

 

Отвращенье сомкнуло уста…

 

А я

 

Вдохновенье сомкнуло уста…

 

Вдохновение: принять ужас жизни и все-таки – жить!

Сжимаю ​​ кулаки и - бросаюсь в эту бездну. ​​ 

Не думаю, что Джойсу было легче отстаивать свое творчество, чем мне.

 

«Джакомо» Джойса.

 

День рождения Цветаевой.

 

Выписки из итальянской Библии.

Святой Иоанн San Giovanni: «E il Verbo si fece carne e venne ad abitare in mezzo di noi. Слово стало плотью и жило среди людей».

 

12 ​​ ДР Лукницкого.

Павел Николаевич Лукницкий.

12 октября 1900 - 23 июня 1973.

Русский советский поэт, прозаик, собиратель материалов об Анне Ахматовой и Николае Гумилёве.

 

Он умер двадцать лет назад:

Родился в семье военного инженера. Учился в Ленинградском институте живого слова (1922-1924), окончил литературно-художественное отделение факультета общественных наук ЛГУ (1925).

Писал стихи с 1922, первый сборник стихов выпустил в 1927. В ранней лирике ощутимо влияние акмеизма, верность которому Лукницкий сохранял всю жизнь (собрал уникальную коллекцию рукописных материалов о Гумилёве, пытался добиться его публикаций).

В 1925-1929 был в поездках по Крыму, Кавказу и Туркмении. С 1930 он участвовал во многих экспедициях по Памиру; этот район и стал с тех пор темой его творчества. В одной из экспедиций открыл пик Маяковского. Его именем назван пик Лукницкого.

Член СП СССР с 1934. Во время войны был корреспондентом ТАСС на Ленинградском фронте, с осени 1944 на 2-м и 3-м Украинских фронтах. Участвовал в боях, дважды контужен. После войны жил в Москве, но долгое время ежегодно уезжал в Среднюю Азию. С 1958 член ревизионной комиссии СП РСФСР. Заслуженный работник культуры Таджикской ССР (1970)».

 

Вот таким может быть подвиг!

Да, это интересный поэт, но то, что он сохранил, куда важнее того, что он создал.

 

15  ​​ ​​​​ У Олега часто рвота.

 

«Тошнота» - первый роман Сартра.

 

Наброски, лежавшие много лет, оформляются в «Невский проспект». ​​ Прежде б не решился так прямо рассказать о моем юношеском ужасе.

 

22  ​​​​ Вратарю Яшину 64 года. Кумир детства. Мои мечтанья были связаны со спортом, а уж никак с литературой. Победила мечта создавать себя, сама Литература нашла меня. А вот Спорта в моей жизни не получилось.

 

«Песни Мальдорора» Лотреамона сыграли слишком большую роль в моей жизни именно потому, что на русский они непереводимы.

Так языки принесли спасение! Мой диалог с миром стал шире и глубже, божественное стало более внятным. Важно и то, что меня перестали мучить кошмары.

 

Помешан на «Немецкой волне» DW: слушаю ее много и на русском, и на немецком. Окно в мир!

 

28  ​​​​ Умер Лотман

 

Реализации «Дон Жуана» позволила жить. ​​ «Жить» в смысле «понимать, что со мной происходит».

 

Решение правительства Англии: посетитель должен платить и за пену к пиву; так пена объявлена официально частью пива.

 

30  ​​​​ Издание «Человек», №6, 1993 г. ​​ Номер уже находился в печати, когда из Тарту пришло печальное известие: 28 октября на 72 году жизни скончался Юрий Михайлович Лотман. Так случилось, что это интервью стало для ученого последним. А введение к нему оказалось некрологом. Мы не хотим ничего менять в том, что было написано при жизни Юрия Михайловича. Добавим лишь одно.

Лотман, даже последних лет, казалось бы, очень академичный, всегда был «против правил»: где и кому удалось так блестяще-неповторимо совместить структуралистские изыскания и классически ясную пропись книг и бесед по русской культуре XIX века?! И быть в этом совмещении последовательным... Это интервью не составило исключения. В своем последнем письме в редакцию Юрий Михайлович писал:

Как историк я предпочитаю изучение прошлого малодостоверным прогнозам будущего. В основе таких прогнозов (особенно в форме, в которой они предлагаются массовому читателю) лежит предпосылка безусловной или очень вероятной предсказуемости. Эта предпосылка никогда никем не была доказана... Как человек я по природе своей оптимист, но как относительно информированный историк я слишком часто сталкиваюсь с необходимостью ограничивать эту свою склонность.

 

Сама возможность время от времени встречать таких людей, как Лотман, позволяет оставаться оптимистом даже самому информированному человеку. Информированный историк знает: если в нашей жизни, нашей культуре были и есть такие люди, как Юрий Михайлович,- значит в ней есть место надежде.

 

Так тепло это издание – о Лотмане!

 

Ноябрь

 

1  ​​​​ Э. Гуссерль

 

Феноменология

 

Статья в Британской энциклопедии

 

Источник: журнал «Логос». ​​ 1/1991 с.12 – 21. Перевод, предисловие и примечания В. И. Молчанова.

 

ФЕНОМЕНОЛОГИЯ означает новый, дескриптивный, философский метод, на основе которого в конце прошлого столетия была создана:

1) априорная психологическая наука, способная обеспечить единственно надежную основу, на которой может быть построена строгая эмпирическая психология,

2) универсальная философия, которая может снабдить нас инструментарием для систематического пересмотра всех наук.

1. Феноменологическая психология.

Современная психология как наука о «психическом» в конкретной связи пространственно-временных реальностей рассматривает в качестве своего материала то, что присутствует в мире в виде EGO, т.е. как «переживающее» (воспринимающее, мыслящее, водящее и т.д.), как обладающее способностями и привычками. И поскольку психическое дано просто как определенный слой существования людей и животных, психология может рассматриваться как ветвь антропологии или зоологии. Но животный мир есть часть физической реальности, а последняя есть тема [чистого ] естествознания. Возможно ли ​​ тогда достаточно четко отделить психическое от физического для того, чтобы параллельно [чистому ] естествознанию создать чистую психологию?

[Разумеется, в определенной мере чисто психологическое исследование возможно. Ему мы обязаны нашими основными понятиями психического], которые, в большинстве своем, являются психофизическими понятиями.

Но прежде, чем предрешить вопрос о развитии чистой психологии, мы должны обрести ясность относительно своеобразных характеристик психологического опыта и психических данных, которые он представляет. Естественно, мы обращаемся к нашему непосредственному опыту. Но мы не можем обнаружить психическое в каком-либо опыте иначе как посредством «рефлексии», посредством искажения данной установки. Мы привыкли сосредоточивать внимание на предметах, мыслях и ценностях, но не на психическом «акте переживания», в котором они постигаются. Этот акт обнаруживается рефлексией; рефлексию же позволяет осуществить любой опыт. Вместо предметов, ценностей, целей, вспомогательных средств, мы рассматриваем тот субъективный опыт, в котором они «являются». Эти «явления» суть феномены, которые по своей природе должны быть «сознанием о» ((так)) их объектов, независимо от того, реальны ли сами объекты или нет. Обыденный язык схватывает эту относительность в оборотах: я думал о чем-то, я испугался чего-то и т.д. Феноменологическая психология получает свое именование от «феноменов», с психологическим аспектом которых она имеет дело; слово «интенциональный» заимствовано у схоластики, чтобы обозначить существенно соотносительный характер феноменов. Всякое сознание «интенционально».

В нерефлективном сознании мы «направлены» на объекты, мы «интендируем» их; и рефлексия открывает это как имманентный процесс, характерный для всякого переживания, хотя и в бесконечно разнообразной форме. Осознавать нечто - не означает пустое обладание этим нечто в сознании. Всякий феномен имеет свою собственную интенциональную структуру, анализ которой показывает, что она есть постоянно расширяющаяся система индивидуально интенциональных и интенционально связанных компонентов. В восприятии куба, например, обнаруживается сложная и синтезированная интенция: непрерывная вариантность в «явлении» куба в зависимости от угла зрения и соответствующие различия в «перспективе», а также различие между «передней стороной», видимой в данный момент, и «задней стороной», в данный момент невидимой, которая остается следовательно несколько «неопределенной», но которая в то же время равным образом полагается существующей. Наблюдение за этим «потоком» различных явлений-аспектов и за способом их синтеза показывает, что каждая фаза и интервал есть уже в себе «сознание о» чем-то. При этом постоянный приход новых фаз не нарушает ни на один момент синтетическое единство целостного сознания, фактически оно остается сознанием одного и того же объекта. Интенциональная структура протекания восприятия имеет свою сущностную типику, даже если нужно просто воспринять физический предмет. И если один и тот же объект будет дан в других модусах, если он дан в воображении, воспоминании или как репродукция, то все его интенциональные формы воспроизводятся вновь, хотя характер их изменится по сравнению с тем, чем они были в восприятии, для того, чтобы соответствовать новым модусам. То же самое остается верным для любого рода психических переживаний. Суждение, оценка, стремление - они также суть не пустое обладание в сознании соответствующими суждениями, ценностями, целями и средствами, но подобным образом суть переживания, состоящие из интенционального потока, каждое - в соответствии со своим устойчивым типом.

Универсальная задача феноменологической психологии состоит в систематическом изучении типов и форм интенциональных переживаний, а также в редукции их структур к первичным интенциям и таким образом в изучении природы психического, а также постижении душевной жизни.

Значимость этих исследований, очевидно, выйдет далеко за рамки познания собственной душевной жизни психолога. Ибо психическая жизнь может быть раскрыта для нас не только в самосознании, но и в нашем сознании других «я». Этот последний источник дает нам нечто большее, чем просто удвоение того, что мы находим в нашем самосознании, поскольку он устанавливает различия между «собственным» и «чужим», которые мы переживаем, и обнаруживает для нас, таким образом, характеристики «жизни сообщества». Следовательно, дальнейшая задача, которую ставит себе феноменологическая психология - это раскрытие интенций, из которых складывается «жизнь сообщества».

2. Феноменолого-психологическая и эйдетическая редукции.

Феноменологическая психология включает в себя изучение опыта своего собственного «Я» и на его основе опыта других Я, а также опыта сообщества. Однако еще не ясно, может ли она при этом быть полностью свободной от каких бы то ни было психофизических примесей. Можно ли достичь подлинно чистого опыта своего Я и чисто психических данных. Даже после брентановского открытия интенциональности как основного свойства психического, эта трудность делала слепыми психологов в отношении возможности феноменологической психологии. Психолог находит свой собственный опыт всюду в соединении с «внешним» опытом и внепсихическими реалиями. Данное в опыте внешнее не принадлежит интенциональной «внутренней жизни», хотя сам опыт принадлежит ей как опыт внешнего. Феноменолог, который хочет лишь фиксировать феномены и познавать исключительно свою собственную «жизнь», должен практиковать эпохэ ((Эпохе́, также эпохэ́ греч. ἐποχή - «задержка, остановка, удерживание, самообладание») - принцип рассуждения в философии, который означает приостановку всех метафизических суждений - суждений о бытии предмета вне воспринимающего его сознания)). Он должен наложить запрет на любую обычную объективную «позицию» и отказаться от любого суждения, касающегося объективного мира. Опыт сам по себе останется таким, каким он был, опытом этого дома, этого тела, этого мира в целом, в том или ином присущем ему образе. Ибо невозможно описать никакое интенциональное переживание, пусть даже оно является «иллюзорным», переживанием самопротиворечащего суждения и т.п., не описывая того, что, как таковое, присутствует в переживании как объект познания.

Наше универсальное эпохэ заключает, как мы говорим, мир в скобки, исключает мир (который просто здесь есть), из поля субъекта, представляющего на его месте так-то и так-то переживаемый-воспринимаемый-вспоминаемый-выражаемый в суждении-мыслимый-оцениваемый и пр. мир как таковой, «заключенный в скобки» мир. Является не мир или часть его, но «смысл» мира. Чтобы войти в сферу феноменологического опыта, мы должны отступить от объектов, полагаемых в естественной установке, к многообразию модусов их явлений, к объектам «заключенным в скобки».

Феноменологическая редукция к феноменам, к чисто психическому требует двух уровней. Первый - систематическое и радикальное эпохэ всякой объективирующей «позиции» в переживании, как в отношении рассмотрения отдельных феноменов, так и в отношении целостной структуры душевной жизни. Второй - максимально полная фиксация, постижение и описание тех многообразных «явлений», которые уже не суть «объекты», но «единицы» «смысла». Таким образом, феноменологическое описание имеет два направления: поэтическое, или описание акта переживания, и ноэматическое, или описание «того, что пережито». Феноменологический опыт есть единственный опыт, который может быть назван «внутренним» в полном смысле слова; его осуществление практически не имеет границ. И так как подобное «заключение в скобки» объективного и описание того, что затем «является» («ноэма» в «ноэсисе») может быть произведено и над «жизнью» другого Я, которую мы можем себе представить, «редуктивный» метод может быть распространен из сферы своего собственного опыта на опыт других Я. И далее, общность, опыт которой нам дает сознание общности, может быть редуцирована не только к интенциональным полям индивидуального сознания, но также посредством интерсубъективной редукции к тому, что их объединяет, а именно, феноменологическому единству жизни общности. Расширенное таким образом психологическое понятие внутреннего опыта достигает своей полноты.

Однако к душе относится нечто большее, чем только единство многообразия «интенциональной жизни», с ее нераздельными комплексами «смысловых единиц». Ибо от интенциональной жизни неотделим «эго-субъект», который сохраняется как идентичное эго, или «полюс», по отношению ко всем отдельным интенциям и формирующимся на их основе «склонностям». Таким образом, феноменологически редуцированная и конкретно постигнутая интерсубъективность есть «общность» «личностей», участвующих в интерсубъективно сознательной жизни.

Феноменологическая психология может быть очищена от всех эмпирических и психофизических элементов, но будучи таким образом очищенной, она не может получить доступ к «обстоятельствам дел» («matters of fact»). Любое замкнутое поле может быть рассмотрено в отношении его «сущности», его эйдоса, и мы можем пренебречь фактической стороной наших феноменов и использовать их только как «примеры». Мы не будем обращать внимания на индивидуальную душевную жизнь и общности для того, чтобы изучить их a priori, их «возможные» формы. Наша установка будет «теоретической», она всматривается в инвариантное, изучая вариации, и открывает типическую сферу a priori. Становится явной типическая особенность любого психического факта. Психологическая феноменология должна основываться на эйдетической феноменологии (1).

Феноменология восприятия тел, например, не будет отчетом о тех или иных реально имеющих место или ожидающихся восприятиях, но выявлением инвариантной «структуры», без которой невозможно ни отдельное восприятие тела, ни длительность их взаимосвязи. Феноменологическая редукция открывает феномены действительно внутреннего опыта; эйдетическая редукция - сущностные формы сферы психического бытия. В настоящее время требуют, чтобы философия соответствовала точности естествознания. Будучи когда-то неопределенным, индуктивным и эмпирическим, естествознание обязано современными своими характеристиками априорной системе форм постижимой природы как таковой, которая развита в таких дисциплинах, как чистая геометрия, законы движения, времени и т.д. Методы естествознания и психологии совершенно различны, но последняя, так же как первая, достигает точности посредством рационализации «сущностного».

[«Конечно, феноменологическое Априори не есть полное Априори психологии, поскольку психофизическая связь как таковая имеет собственное Априори. Однако ясно, что последнее Априори предполагает Априори чисто феноменологической психологии, а, с другой стороны, предполагает чистое Априори физической (и, особенно, органической) природы»] (2).

3. Трансцендентальная феноменология.

Можно сказать, что трансцендентальная философия началась с Декарта, а феноменологическая психология - с Локка, Беркли и Юма, хотя последняя появилась вначале не как метод или дисциплина, служащая целям психологии, но как попытка решения трансцендентальной проблемы, сформулированной Декартом. Тема, развитая в «Метафизических размышлениях», осталась доминирующей темой в той философии, которая из нее возникла. Согласно этой философии, любая реальность и мир в целом, который мы воспринимаем как существующий, существует, можно сказать, только в качестве содержания наших собственных представлений, как нечто высказанное в суждениях или, лучше сказать, прошедшее проверку в процессе познания. Этого импульса было достаточно для всех известных нам правомерных и неправомерных вариантов [трансцендентальной проблемы].

Декартовское сомнение открыло прежде всего «трансцендентальную субъективность», первой концептуальной обработкой которой и было его EGO COGITO. Но картезианское трансцендентальное «MENS» стало затем «Человеческим разумом», исследование которого предпринял Локк; исследование же Локка, в свою очередь, оказалось психологией внутреннего опыта. И поскольку Локк полагал, что его психология может охватить трансцендентальные проблемы, ради которых он и принялся за свое исследование, он стал основателем ложной психологической философии, которая оказалась живучей потому, что никто не исследовал понятия «субъективного» в его двойственном значении. Но если поставить трансцендентальную проблему должным образом, то двусмысленность «субъективного» становится явной, и при этом устанавливается, что феноменологическая психология имеет дело с одним его значением, тогда как трансцендентальная феноменология - с другим.

В этой статье основное внимание уделяется феноменологической психологии, отчасти потому, что она представляется удобной ступенью для перехода к философии, и отчасти потому, что она находится ближе к обыденной установке, чем трансцендентальная феноменология. Психология, в рамках как эйдетических, так и эмпирических дисциплин, - это «позитивная» наука, с ее «естественной установкой» и миром как основанием, из которого она черпает все свои темы, тогда как трансцендентальный опыт трудно реализовать, ибо это «предельный» и «немирской» опыт. Феноменологическая психология, будучи сравнительно новой и совершенно новой в той мере, в какой она пользуется интенциональным анализом, открыта для любой из позитивных наук. И от тех, кто обучился ее методу, требуется лишь постоянное использование возможно более строгим образом ее формального механизма редукции и анализа для раскрытия трансцендентальных феноменов.

Однако не следует сомневаться в том, что трансцендентальная феноменология могла быть разработана независимо от всякой психологии. Открытие двойственной направленности сознания предполагает осуществление обоих видов редукции. Психологическая редукция не выходит за пределы психического на уровне реальности животного мира, ибо психология содействует реальному существованию, и даже ее эйдетика ограничена возможностями реальных миров. Но трансцендентальная проблема стремится объять весь мир со всеми науками, чтобы «подвергнуть сомнению» целое. Декарт заставил нас признать, что мир «возникает» внутри нас и изнутри формирует наши склонности и привычки определенно общий смысл мира и определенный смысл его компонентов есть нечто, что мы сознаем в процессе восприятия, представления, пиления, оценки жизни, то есть нечто «конституированное» в том или ом субъективном генезисе.

Мир в его определенностях, мир «в себе и для себя», существует так, как он существует, независимо от того, случается ли мне или кому-либо осознавать его. Но когда этот общий мир «проявится» в сознании в человечестве «этого» мира, когда он будет связан с субъективностью, тогда его бытие и способ его бытия приобретает новое измерение, становясь полностью понятным и «проблематичным». Здесь-то и возникает трансцендентальная проблема; это «проявление», это «бытие-для-нас-мира», которое может приобрести свою значимость лишь «субъективно» что это? Мы можем назвать мир «внутренним», поскольку он соотнесен с сознанием, но каким образом этот весьма «общий» мир, чье «имманентное» бытие столь же туманно, как и сознание, в котором он существует», умудряется появляться перед нами во всем многообразии своих «отдельных» аспектов, переживания которых уверяют нас, что и аспекты принадлежат независимому самостоятельно существующему миру? Эта проблема затрагивает также и любой «идеальный» мир, чистых чисел, например, мир «истин в себе». Но ни одно существование или способ существования не являются в целом менее постижимыми, чем мы сами. Каждый сам по себе и в общности, мы, в сознании которых мир обретает свою действительность, будучи людьми, сами принадлежим миру. Должны ли мы поэтому отнести себя к себе самим, чтобы обрести смысл и бытие, принадлежащие к этому миру? Следует ли нам, называя себя на психологическом уровне людьми, субъектами психической жизни, быть в то же время трансцендентальными по отношению к нам самим и к целому миру, быть субъектами трансцендентальной конституирующей мир жизни? Психическая субъективность, такое «Я» или «Мы», в повседневном смысле может быть пережита как она в себе при проведении феноменологически-психологической редукции, и при эйдетическом рассмотрении может стать основой для феноменологической психологии. Однако трансцендентальная субъективность, которую из-за скудности языка мы можем вновь называть только я сам», «мы сами», не может быть обнаружена методом психологической или естественной науки, поскольку она не представляет собой какой-либо части объективного мира, но принадлежит к самой субъективной сознательной жизни, в которой мир и все его содержание созданы для нас», «для меня».

Как люди, существующие в мире психически и телесно, мы суть «явления» для самих себя, часть того, что «мы» конституировали, частицы значений, созданных «нами». Схваченное «Я» и «Мы» предполагает крытое «Я» и «Мы», по отношению к которым они «наличны» (3).

К этой трансцендентальной субъективности дает нам непосредственный доступ трансцендентальный опыт. Так же как в отношении психологического опыта, для того, чтобы достичь чистоты трансцендентального опыта, требуется редукция. Трансцендентальная редукция может рассматриваться как продолжение редукции психологического опыта. Универсальное достигает теперь следующей стадии. Отныне «заключение в скобки» распространяется не только на мир, но и на сферу «душевного». Психолог редуцирует привычный устойчивый мир к субъективности «души», которая сама составляет часть того мира, в котором она oбитaeт (в нем. оригинале: «...психолог редуцирует в-мире-имеющую-место внутри привычно значащего для него мира субъективность к чисто душевной субъективности». Трансцендентальный феноменолог редуцирует психологически уже очищенную субъективность к трансцендентальной, т.е. к той универсальной субъективности, которая конституирует мир и слой «душевного» в нем.

Я не обозреваю более мои переживания, воображения, психологические данные, которые обнаруживает мой психологический опыт: я учусь исследовать трансцендентальный опыт. Я не полагаю более свое собственное существование в сферу своего интереса. Мой интерес сосредоточен теперь на чисто интенциональной жизни, внутри которой происходит мой реальный психологический опыт. Этот шаг поднимает трансцендентальную проблему (проблему смысла бытия трансцендентального, соотнесенного с сознанием до ее действительного уровня. Нам следует признать, что отнесенность к сознанию представляется не только актуальным свойством нашего мира, но с точки зрения эйдетической необходимости - свойством всякого постижимого мира. Мы можем в фантазии как угодно варьировать наш действительный мир. Мы можем превращать его в любой другой мир, который мы в состоянии себе представить, но при этом мы также будем вынуждены видоизменять и самих себя, а самих себя мы можем видоизменять в границах, предписанных нам природой субъективности. Какой бы мир не создала наша фантазия, он неизбежно становится тем миром, который мы можем иметь в опыте, подтверждать на основе очевидности наших теорий и обитать в нем, действуя практически. Трансцендентальная проблема есть эйдетическая проблема. Мой психологический опыт, восприятие, воображение и т.п. остаются по форме и по содержанию тем, чем они были, но я рассматриваю теперь их в качестве «структур», поскольку непосредственно сталкиваюсь с предельными структурами сознания.

Подобно любой другой осмысленной проблеме, трансцендентальная проблема предполагает не подлежащую сомнению основу, в которой должны быть заключены все средства для ее разрешения. Эта основа есть здесь не что иное, как субъективность жизни сознания вообще, в которой конституируется возможный мир как наличный. С другой стороны, само собой разумеющееся основное требование рационального метода состоит в том, что он не должен смешивать эту положенную и безусловно существующую основу с тем, что в своей универсальности трансцендентальная проблема ставит под вопрос. Сфера этой проблематичности есть область трансцендентальной наивности, она схватывает, следовательно, любой возможный мир как мир просто взятый в естественной установке. Сообразно с этим, все позитивные науки должны быть подвергнуты трансцендентальному эпохе, так же как и все их предметные сферы, а так же, следовательно, психология и вся совокупность того, что в психологии полагается как психическое. Мы бы попали в трансцендентальный круг, если бы искали ответ на трансцендентальный вопрос в психологии, все равно, эмпирической, или эйдетическо-феноменологической. Субъективность и сознание - здесь мы стоим перед парадоксом двойственности (к этому возвращает нас трансцендентальный вопрос) - в самом деле могут не быть той же самой субъективностью и сознанием, с которым и имеет дело психология. Психологическая редукция заменяется трансцендентальной (4).

 

Трансцендентальное Я и трансцендентальная общность Я, схваченные в полной конкретности, представляют собой трансцендентальную параллель к Я и Мы в обычном и психологическом смысле, опять-таки конкретно схваченном как душа или общность душевной жизни (Seelengemeinschaft), вместе с психологической жизнью сознания (5). Мое трансцендентальное Я, очевидно, «отличается» от естественного Я, но никоим образом как некоторое второе Я, к Я, отделенное в обычном смысле слова, так и наоборот, в обычном смысле слова, оно никоим образом не связано с ним или переплетено. Схваченное в полной конкретности, это есть именно поле своего собственного трансцендентального опыта (Selbsterfahrung), который каждый раз посредством простого изменения установки должен переходить в ой собственный психологический опыт. В этом переходе устанавливается с необходимостью тождественность Я; в трансцендентальной рефлексии на этот переход выявляется психологическая объективация как самообъективация трансцендентального Я (6) и это обнаруживается таким образом, как будто в каждом моменте естественной установки зaтребована апперцепция. Мы должны только осознать: то, что делает психологическую и трансцендентальную сферы опыта параллельными, «тождественность» их значимости, то, что отличает их - есть смена установки; при этом ясно, что психологическая и трансцендентальная феноменологии будут также параллельными (7). При осуществлении более строгого эпохе психологическая субъективность трансформируется в трансцендентальную, а психологическая интерсубъективность - в трансцендентальную интерсубъективность. Эта последняя есть та конкретная первооснова, благодаря которой все то, что трансцендируется сознанием, в том числе любая реальность в мире, обретает смысл своего существования. Ибо всякое объективное существование уже по сути своей «относительно» и обязано своей природой единству интенции, которая будучи установлена согласно трансцендентальным законам, порождает сознание с его характером веры и убеждений (8).

 

4. Феноменология. Универсальная наука.

 

Таким образом, по мере развития феноменологии совершенствуется намеченная Лейбницем универсальная онтология, унификация всех мыслимых априорных наук и реализуется на новом, недогматическом основании феноменологического метода. Ибо феноменология как наука конкретных феноменах, присущих субъективности и интерсубъективности, есть ЕО IPSO априорная наука о всевозможных видах существования. Сфера феноменологии универсальна, поскольку не существует априори, которое не зависело бы от своего интенционального конституирования и не обретало бы в нем свою способность создать определенные линии в жизни сознания, которое обладало бы знанием об этой способности; так что установление некоторого априори должно раскрывать тот объективный процесс, посредством которого оно устанавливается. Как только априорные дисциплины, такие как математические науки, вовлекаются в сферу феноменологии, их больше не осаждают «парадоксы» споры в отношении принципов; а те науки, которые стали априорными независимо от феноменологии, смогут оградить от критики свои методы предпосылки, только опираясь на феноменологию. Ибо само их притязание быть позитивными, основанными на безусловных предпосылках луками, свидетельствует об их зависимости как ответвлений от той универсальной эйдетической онтологии, которая и есть феноменология. Бесконечная задача описания универсума априорных структур, осуществляемая посредством приведения всех объективностей к их трансцендентальному «истоку», может рассматриваться как одна из функций построении универсальной науки о действительности, любая отрасль которой, в том числе позитивная, должна быть установлена на своих априорных основаниях. Таким образом, наше окончательное разделение феноменологии в целом будет таковым: в качестве первой философии выступает эйдетическая феноменология, или универсальная онтология; в качестве второй философии - наука об универсуме действительности или трансцендентальной интерсубъективности [синтетически ее охватывающей].

Таким образом восстанавливается уже более убедительно древнее понимание философии как универсальной науки, философии в духе Платона и Картезия, которая охватывает всю совокупность знаний. Все рациональные проблемы, все те проблемы, которые по той или иной причине стали рассматриваться как «философские», имеют свое место в рамках феноменологии, обнаруживая в предельном источнике трансцендентального опыта, или эйдетической интуиции, свойственную им форму и средства своего разрешения. Сама феноменология познает присущую ей функцию трансцендентальной человеческой «жизни» [посредством универсальной самоотнесенности]. Она может постигать первичные формы жизни и изучать первичные телеологические структуры жизни, феноменология есть не менее, чем целостное самовоспитание человека, совершаемое во имя универсального разума. Открывая основания жизни, он действительно освобождает поток нового сознания, направленного на безграничную идею целостного человечества, человечества действительного и истинного.

Метафизические, телеологические, этические проблемы, проблемы истории философии, проблемы суждения, все значительные проблемы вообще, а также трансцендентальные связи, объединяющие их, лежат в границах возможностей феноменологии.

Феноменологическая философия представляет собой только развитие основных тенденций древнегреческой философии и главенствующего мотива философии Декарта. Эти темы не исчезли окончательно. Они расщепляются на рационализм и эмпиризм, и через философию Канта и немецкого идеализма достигают нашего весьма неопределенного времени. Они должны быть воссозданы и подвергнуты методической и конкретной обработке. Они могут вдохновить науку, которая не будет иметь пределов.

Феноменология требует от феноменологов, чтобы они отказались от ориентации на создание философских систем и включились бы в общую работу для вечной философии.

 

Примечания

 

(1) Этот абзац при переводе с немецкого на английский подвергся значительным изменениям (как сокращениям, так и изменениям). Особенно это относится к первому предложению, во второй части которого отрицается возможность иметь дело с фактами в сфере феноменологической психологии. Нет также связи между этим предложением и дальнейшим текстом. У Гуссерля речь идет не о том, что не единство поля феноменологического опыт», т.е. не единство всей многообразной жизни сознания обеспечивает возможность чисто феноменологической психологии, но то, что из жизни каждой изолированной сферы опыта на основе тех или иных порой малозначительных фактов психической жизни возможен выход к эйдетической сфере.

Пер. с немецкого без сокращений: 'Насколько единство феноменологического опыта обеспечивает возможность исключительно к нему отнесенной, следовательно, чисто феноменологической психологии? - Не без оговорок эмпирически чистой, от сего психофизического абстрагирующейся науки о фактах (Tattachcnwinentchatt), но сфере априорной науки дело обстоит иначе. Каждое изолированное поле возможного опыта позволяет ЕО IPSO универсальный переход от фактичности к сущностной форме (эйдос). Так же и здесь. Если феноменологическая фактичность не имеет сущностного смысла, она служит только для примера и основания свободной, но данной в созерцании вариации действительной индивидуальной душевной жизни, вовлеченной в сферу определенной общности, в A PRIORI возможное (мыслимое). Теперь теоретический взгляд направляет себя на то, что удерживает себя с необходимостью в вариации как инвариантное; таким образом вырастает при подобном систематически осуществляемом способе действий собственная область 'АПРИОРИ', При этом обнаруживается сущностно необходимое формообразование (эйдос), которое должно пронизывать все возможное психическое бытие в единичностях, в синтетических единствах и обладаюших единством целостностях, « если оно (психическое бытие - В. М.) вообще 'логически возможно' (denkmoglich) оно должно иметь возможность быть созерцательно представленным. Без сомнения, в основе такого рода психической феноменологии должна лежать 'эйдетическая феноменология', она направлена исключительно на инвариантные, сущностные формы'. Husserliana, Bd. IX, Haag, 1962, S.284)

 

(2) Фрагмент взят из Husserliana, Bd. IX, S.285. В английском переводе читаем следующее: 'Психофизическое имеет свое собственное, которое может быть изучено некоторой завершенной в себе психологией; это не является феноменологическим, поскольку оно не менее зависит от физической и особенно, более определенно, от органической природы.

 

(3) Для сравнения фрагмент немецкого оригинала: «Как люди, наличествующие в мире психологически и телесно, мы суть для 'нас'; мы суть являющееся в весьма многообразной интенциональной жизни, 'нашей» жизни, в которой это наличие имеет 'для нас»место апперцептивно и в его полном смысловом содержанки, Наличное (схватываемое) Я и Мы предполагает (схватывающее) Я н Мы, для которого оно (первое Я - В. М.) налично, но которое само не является наличным в том же самом смысле. (Ibid, S.292).

 

(4) Вставка английского перевода для связности текста. Смысловой акцент сделан у Гуссерля на параллелизме двух видов опыта.

 

(5) В английском переводе: 'На месте психологических «Я» и «Мы» постигаются в конкретности трансцендентальной жизни трансцендентальные «Я» и 'Мы'.

 

(6) В английском переводе: 'То, что в психологической рефлексии я усматривал как мою объективацию, в трансцендентальной рефлексии я вижу как «самообъективирующее» или, можно так же сказать, как объективированное трансцендентальным 'Я'.

 

(7) Следует признать, что в этом пассаже английскому переводчику удалось выразить мысль о параллелизме более ясно, чем Гуссерлю. Однако в переводе опущен основной вывод: общей темой трансцендентальной и психологической феноменологии является двойственная в этом смысле интерсубъективность.

 

(8) В немецком оригинале: 'Трансцендентальная интерсубъективность есть конкретное независимое основание бытия, из которого все трансцендентное (в том числе все реальное в мире сущее) черпает свой смысл бытия как бытия сущего, взятого в чисто относительном и при этом не строго очерченном смысле, как смысле бытия интенционального единства, которое по истине создается трансцендентальным самополаганием, согласованным подтверждением и сущностно относящимся к этой сфере формированием устойчивых убеждений.

 

2  ​​​​ Спрашиваем у Олега:

- А жениться не хочешь?

Он:

- Зачем мне думать об этом? Я простой мальчик.

 

Нет, я не бросился в другие языки, не сменил родину - и это изменило восприятие языков: я больше не слышу их в себе, но с русского языка перевожу на другой. Все пять европейских языков живы во мне (фр., нем., анг., исп., итал.), к ним присоединяются славянские.

Итак, выбор сделан, и я должен принять его жестокость. Любой выбор ужасен, но тут режу по живому. Надо просто жить и ждать, что рана зарубцуется.

 

3  ​​​​ Пол Фейерабенд:

 

Попытка рационалистического исследования мира имеет свои границы и дает неполное знание.

 

Всякая методология - даже наиболее очевидная - имеет свои пределы

 

5  ​​​​ Еще 28 октября умер Юрий Михайлович Лотман.

Я сразу послал сочувственное письмо его сестре Лидии Михайловне. ​​ Только что умер Феллини, а вот и Лотман.  ​​​​ Так ужасно происходит «смена» поколений.

 

Олег выдал фразу про кота:

- Разлегся как Ленин в мавзолее.

 

Так сказал ребенок как раз накануне ноябрьских!

 

СК, сотрудник Люды, ​​ кандидат наук, попросил помыться в ванной Чернениловой. Ложное понимание семейственности! С другой стороны, он живет в Красном Доме, бывшей монастырской гостинице, где душа просто нет.  ​​​​ В музей занесло только на время.

8 Я о котах:

 

Я вас люблю,

я ваши ушки тереблю.

 

Олег поправляет:

 

Я ваши ушки заговню.

 

14 Переписал сцену «Дон Жуан и его отец».

 

Черные дыры составляют 80 % всей массы Вселенной. Они излучают свет. Образ поразил еще в детстве.

 

15  ​​ ​​​​ Жуан рано понял, какой образ «заказывает» общество - и уже сознательно работал на образ. Тут и сверхпродажность интеллигентности, и просто желание найти себя в обществе любой ценой.

Но Жуан - и нигилист. Это чувство считаю особенно опасным. И для себя, и для всех. Оно особенно опасно в России, где на самом деле мало что «по закону», а больше всё «по понятиям».

 

17  ​​ ​​​​ «Эпоха age науки» под общей редакцией Франсуа Реканати. Философия внутри ​​ общества, «приложимость» философии к социальной жизни. Разорванность, растерзанность ​​ disjecta membra университетской культуры.

 

24  ​​ ​​​​ ДР Спинозы.

 

Бенедикт Спиноза. Барух Спиноза, ивр. ‏ברוך שפינוזה‏‎; лат. Benedictus de Spinoza.

24 ноября 1632 года, Амстердам - 21 февраля 1677 года, Гаага.

Нидерландский философ-рационалист, натуралист еврейского происхождения, один из главных представителей философии Нового времени.

 

Этика, доказанная в геометрическом порядке (лат. Ethica, ordine geometrico demonstrata) - философское сочинение Спинозы, опубликованное после смерти автора в 1677 году его друзьями. Несмотря на то, что термин этика вынесен в название произведения, тем не менее, первая половина трактата посвящена онтологической проблематике и описанию единственной вечной субстанции (то, что существует само в себе). С субстанцией (отождествляемой с Богом) связаны понятия атрибута и модуса. Главными атрибутами субстанции являются мышление (лат. сogitatio) и протяжение (лат. extensio). Человек со своим мышлением и телом представляет собой часть Бога, который, впрочем, лишен антропоморфизма (что позволяло характеризовать философию Спинозы как пантеизм и даже материализм). Проводя последовательный монизм в онтологии, Спиноза доказывает, что все происходящее в мире имеет причину в благом Боге, соответственно для счастья и блаженной жизни необходимо правильным образом настроить аффекты ("смутная идея": лат. confusa idea), которые слагаются из желания (лат. cupiditate), удовольствия (лат. lætitia) и неудовольствия (лат. tristitia). При этом, хотя аффекты иногда и могут напоминать средневековые грехи (чревоугодие, скупость, пьянство, разврат), тем не менее совершенное избавление от них невозможно, поскольку они составляют сущность человека. Кроме того, само совершенствование человека сопровождается естественным чувством удовольствия (радостью). В этике Спиноза отстаивал позиции разумного эгоизма (Первая и единственная основа добродетели или правильного образа жизни есть искание собственной пользы).

 

Спиноза

 

Этика

 

О БОГЕ

 

ОПРЕДЕЛЕНИЯ

 

1. Под причиною самого себя (causa sui) я разумею то, сущность чего заключает в себе существование, иными словами, то, чья природа может быть представляема не иначе, как существующею.

2. Конечною в своем роде называется такая вещь, которая может быть ограничена другой вещью той же природы. Так, например, тело называется конечным, потому что мы всегда представляем другое тело, еще большее. Точно так же мысль ограничивается другой мыслью. Но тело не ограничивается мыслью, и мысль не ограничивается телом.

3. Под субстанцией я разумею то, что существует само в себе и представляется само через себя, т. е. то, представление чего не нуждается в представлении другой вещи, из которого оно должно было бы образоваться.

4. Под атрибутом я разумею то, что ум представляет в субстанции как составляющее ее сущность.

5. Под модусом я разумею состояние субстанции (Substantiae affectio), иными словами, то, что существует в другом и представляется через это другое.

6. Под Богом я разумею существо абсолютно бесконечное (ens absolute infinitum), т. е. субстанцию, состоящую из бесконечно многих атрибутов, из которых каждый выражает вечную и бесконечную сущность.

Объяснение. Я говорю абсолютно бесконечное, а не бесконечное в своем роде. Ибо относительно того, что бесконечно только в своем роде, мы можем отрицать бесконечно многие атрибуты; к сущности же того, что абсолютно бесконечно, относится все, что только выражает сущность и не заключает в себе никакого отрицания.

7. Свободной называется такая вещь, которая существует по одной только необходимости своей собственной природы и определяется к действию только сама собой. Необходимой же или, лучше сказать, принужденной называется такая, которая чем-либо иным определяется к существованию и действию по известному и определенному образу.

8. Под вечностью я понимаю самое существование, поскольку оно представляется необходимо вытекающим из простого определения вечной вещи.

Объяснение. В самом деле, такое существование, так же как и сущность вещи, представляется вечной истиной и вследствие этого не может быть объясняемо как продолжение (длительность) или время, хотя и длительность может быть представляема не имеющей ни начала, ни конца.

 

АКСИОМЫ

 

1. Все, что существует, существует или само в себе, или в чем-либо другом.

2. Что не может быть представляемо через другое, должно быть представляемо само через себя.

3. Из данной определенной причины необходимо вытекает действие, и наоборот - если нет никакой определенной причины, невозможно, чтобы последовало действие.

4. Знание действия зависит от знания причины и заключает в себе последнее.

5. Вещи, не имеющие между собой ничего общего, не могут быть и познаваемы одна через другую; иными словами - представление одной не заключает в себе представления другой.

6. Истинная идея должна быть согласна со своим объектом (ideatum).

7. Сущность всего того, что может быть представляемо несуществующим, не заключает в себе существования.

 

Теорема 1

 

Субстанция по природе первое своих состояний.

Доказательство. Это ясно из определений 3 и 5.

 

Теорема 2

 

Две субстанции, имеющие различные атрибуты, не имеют между собой ничего общего.

Доказательство. Это также ясно из опр. 3, ибо каждая субстанция должна существовать сама в себе и быть представляема сама через себя, иными словами, представление одной не заключает в себе представления другой.

Теорема 3

Вещи, не имеющие между собой ничего общего, не могут быть причиной одна другой.

Доказательство. Если они не имеют между собой ничего общего, то они не могут быть и познаваемы одна через другую (по акс. 5), и, следовательно, одна не может быть причиной другой (по акс. 4); что и требовалось доказать.

Теорема 4

Две или более различные вещи различаются между собой или различием атрибутов субстанций или различием их модусов (состояний).

Доказательство. Все, что существует, существует или само в себе или в чем-либо другом (по акс. 1), т. е. вне ума (extra intellectum) нет ничего кроме субстанций и их состояний (модусов) (по опр. 3 и 5). Следовательно, вне ума нет ничего, чем могли бы различаться между собой несколько вещей, кроме субстанций, или - что то же (по опр. 4) - их атрибутов и их модусов; что и требовалось доказать.

 

Теорема 5

 

Б природе вещей не может быть двух или более субстанций одной и той же природы, иными словами, с одним и тем же атрибутом.

Доказательство. Если бы существовало несколько различных субстанций, то они должны были бы различаться между собой или различием своих атрибутов, или различием своих модусов (по предыдущей теореме). Если предположить различие атрибутов, то тем самым будет допущено, что с одним и тем же атрибутом существует только одна субстанция. Если же это будет различие состояний (модусов), то, оставив эти модусы в стороне, так как (по т. 1) субстанция по своей природе первее своих модусов, и рассматривая субстанцию в себе, т. е. сообразно с ее истинной природой (опр. 3 и акс. 6), нельзя будет представлять, чтобы она была отлична от другой субстанции, т. е. (по пред. т.) не может существовать несколько таких субстанций, но только одна; что и требовалось доказать.

Теорема 6

Одна субстанция не может производиться другой субстанцией.

Доказательство. В природе вещей не может существовать двух субстанций с одним и тем же атрибутом (по т. 5), т. е. (по т. 2) субстанций, имеющих между собой что-либо общее. Следовательно (по т. 3), одна субстанция не может быть причиной другой, иными словами - одна не может производиться другой; что и требовалось доказать.

Королларий. Отсюда следует, что субстанция чем-либо иным производиться не может. В самом деле, в природе вещей не существует ничего кроме субстанций и их модусов (как это ясно из акс. 1 и опр. 3 и 5). А (по пред. т.) другой субстанцией субстанция производиться не может.

Следовательно, субстанция безусловно ничем иным производиться не может; что и требовалось доказать. Другое доказательство. Еще легче доказывается это из невозможности противного. Ибо если бы субстанция могла производиться чем-либо иным, то ее познание должно | было бы зависеть от познания ее причины (по акс. 4) и, следовательно, она не была бы субстанцией (по опр. 3).

 

Теорема 7

 

Природе субстанции присуще существование.

Доказательство. Субстанция чем-либо иным производиться не может (по кор. пред. т.). Значит, она будет причиной самой себя, т. е. ее сущность необходимо заключает в себе существование (по опр. 1), иными словами, - ее природе присуще существовать; что и требовалось доказать.

 

Кусочек «Этики». А вот про конец жизни философа:

 

В воскресенье 21 февраля 1677 года Спиноза умирает от туберкулёза (болезнь, которой он страдал в течение 20 лет, невольно усугубляя её вдыханием пыли при шлифовке оптических линз, курением - табак считался тогда лечебным средством), ему было всего 44 года. Тело предварительно хоронится 25 февраля и вскоре подвергается перезахоронению в общей могиле. Делается опись имущества (которое включает 161 книгу), которое распродаётся, часть документов (в том числе и часть переписки) уничтожается. Произведения Спинозы, в соответствии с его желанием, в том же году публикуются в Амстердаме Rieuwertsz с предисловием Еллеса без обозначения места издания и имени автора под названием (лат. B. d. S. Opera Posthuma), в 1678 году - в нидерландском переводе (Nagelate Schriften). В том же 1678 году все произведения Спинозы запрещаются.

 

25  ​​ ​​​​ «УЛИСС».

 

9 эпизод.

Обнажаются поиски родства.

То понимание родства, что предложила мне Луга и родственники, только напугало. Лучше вовсе не жить на свете, чем этак скотиниться. Даже мечтать-то смешно, что они признают свою неправоту. Можно себе представить, как тема родства мучила Джойса, если он посвятил этому роман.

 

Описывая Блума, автор говорит ясно: сознание человека - помойка. Что-что, а это  ​​​​ известно. Интересно, что Джойс не умаляет и привлекательности ничтожности.

 

Стивен: «Художник ткет и распускает ткань собственного образа».

Очень приятно: литература для литературы. Умозрительная глава. Столько холодных построений, но ради концепции все прощается. И как еще вложить всего себя в одну книгу?

Тут недостатки неизбежны.

Нравится, что секс такой безумный, неуправляемый, глупый и страшный. Яростный спор со всей «прочей» литературой.

Группа лиц блуждает.

И везде, как в «Портрете», - проклятие рождения. Стоит это сформулировать, как первородный грех: изначальная душераздирающая греховность. Этот грех вмещает и ощущение катастрофы, и изначальной непрочности мира.

 

Декабрь ​​ 

 

1  ​​​​ Ярослав Гашек:

 

В другой раз внимательнее приглядывайтесь к тому, с кем купаетесь: в воде всякий голый человек похож на депутата, даже если он убийца. ​​ 

 

Прекрасный пример доблести! <…> В Праге, в «Пражской официальной газете» я тоже читал об одной обозной истории, еще получше этой. Там говорилось о вольноопределяющемся докторе Йозефе Вояне. Он служил в Галиции, в Седьмом егерском полку. Когда дело дошло до штыкового боя, попала ему в голову пуля. Вот понесли его на перевязочный пункт, а он как заорет, что не даст себя перевязывать из-за какой-то царапины, и полез опять со своим взводом в атаку. В этот момент ему оторвало ступню. Опять хотели его отнести, но он, опираясь на палку, заковылял к линии боя и палкой стал отбиваться от неприятеля. А тут возьми, да и прилети новая граната, и оторвало ему руку, аккурат ту, в которой он держал палку! Тогда он перебросил эту палку в другую руку и заорал, что это им даром не пройдет! Бог знает, чем бы все это кончилось, если б шрапнель не уложила его наповал. Возможно, он тоже получил бы серебряную медаль за доблесть, не отделай его шрапнель. Когда ему снесло голову, она еще некоторое время катилась и кричала: «Долг спеши, солдат, скорей исполнить свой, даже если смерть витает над тобой!»

 

3  ​​ ​​​​ Олег поет:

 

Попа по воздуху отдельно летит.

 

6  ​​​​ Пруст.  ​​​​ Под сенью девушек в цвету.

 

Все свои впечатления я выносил на суд бабушки – без нее, самостоятельно, я не сумел бы определить цену тому или иному человеку. Каждый вечер я приносил ей накопившиеся у меня за день эскизы людей, для меня не существовавших, поскольку они – это не она. Как-то я сказал ей:

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ – Я бы не мог без тебя жить.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ – Это нехорошо, – взволнованно заговорила она. – Надо быть чуточку жестче. Что бы ты делал, если б я отправилась в путешествие? Я бы мечтала о том, чтобы ты был вполне благоразумен и вполне счастлив.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ – Я был бы благоразумен, если б ты уехала на несколько дней, но я считал бы часы.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ – Ну, а если б я уехала на несколько месяцев (при одной мысли об этом сердце у меня сжалось)… на несколько лет… на…

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Мы оба замолчали. Мы не смели поднять друг на друга глаза. Я болел душой больше за нее, чем за себя. Я подошел к окну и, стоя вполоборота к бабушке, нарочито медленно заговорил:

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ – Ты же знаешь, что я существо приспосабливающееся. Первые дни после разлуки с самыми дорогими людьми я чувствую себя несчастным, а потом, любя их по прежнему, привыкаю, моя жизнь течет спокойно, тихо; я мог бы находиться вдали от них месяцы, годы.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Тут я умолк и стал смотреть прямо в окно. Бабушка на минуту вышла из комнаты. На другой день я начал с ней философский разговор более чем равнодушным тоном, но так, чтобы она прислушалась к моим словам, а говорил я о том, как это любопытно, что в связи с последними научными открытиями материализм, по-видимому, терпит крах и что наиболее вероятным все-таки остается бессмертие душ и грядущее их соединение.

 

7 ​​ В этот день 7 декабря 1917 года Лариса Рейснер пишет Гумилеву:

 

В случае моей смерти все письма вернутся к Вам. И с ними то странное чувство, которое нас связывало и такое похожее на любовь. Bы нём моя нежность - к людям, к уму, поэзии и некоторым вещам, которая благодаря Вам окрепла, отбросила свою собственную тень среди других людей - стала творчеством. Мне часто казалось, что Вы когда-то должны еще раз со мной встретиться, еще раз говорить, еще раз все взять и оставить. Этого не может быть, не могло быть. Но будьте благословенны Вы, Ваши стихи и поступки. Встречайте чудеса, творите их сами. Мой милый, мой возлюбленный. И будьте чище и лучше, чем прежде, потому что действительно есть Бог.

 

8  ​​ ​​ ​​​​ Раут Жуана: купается в своих снах.

Меня мучает такая уверенность: Жуан удовлетворяет свои желания - и это его разрушает.

​​ 

Идея Гете: «Все удовольствия, о которых ты мечтал в юности, ты получишь в более зрелом возрасте».

Но захочешь ты женщин, когда станешь понимать их?

 

Школа детективов в Москве. Открыть такую школу необходимо, но плохо, что нет новостей, говорящих, что проблемы промышленности решаются.

Такую школу могла б окончить одна из бывших жен дон Жуана. Дама с гранатометом.

 

Христо, болгарский художник, берется занавесить рейхстаг.

 

«Палата Личности России». Тридцать самых известных россиян туда вошли.

Вывеска накануне выборов:

 

Какому хочешь чародею отдай разбойную красу.

 

Это о России.

Вот где пригодился Блок! Ухарство напускное: от смятения.

 

10  ​​​​ Андрей Бѣлый

 

ВЕСНА

 

Всё подсохло. И почки уж есть.

Зацветут скоро ландыши, кашки.

Вот плывут облачка, как барашки.

Громче, громче весенняя весть.

 

Я встревожен назойливым писком:

Подоткнувшись, ворчливая Фекла,

нависая над улицей с риском,

протирает оконные стекла.

 

Тут известку счищают ножом...

Тут стаканчики с ядом... Тут вата...

Грудь апрельским восторгом объята.

Ветер пылью крутит за окном.

 

Окна настежь - и крик, разговоры,

и цветочный качается стебель,

и выходят на двор полотеры

босиком выколачивать мебель.

 

Выполз кот и сидит у корытца,

умывается бархатной лапкой.

 

Вот мальчишка в рубашке из ситца,

пробежав, запустил в него бабкой.

 

В небе свет предвечерних огней.

Чувства снова, как прежде, огнисты.

Небеса всё синей и синей,

Облачка, как барашки, волнисты.

 

В синих далях блуждает мой взор.

Все земные стремленья так жалки...

Мужичонка в опорках на двор

с громом ввозит тяжелые балки.

 

1903, Москва

 

12 Черновик рассказа о народном театре так и лежит.

 

Чрезмерная наглость рекламы. Хватает за горло.

 

В Москве, около Думы, меня остановил человек c фотоаппаратом и потребовал, чтоб я у него снялся.

Я спросил:

- Зачем?

- но он продолжал настаивать.

Тогда я как знак вопроса ​​ застыл перед ним. Наконец, он отстал.

Такое вот легальное насилие!

20 Дневники Фриша (прислал Отто из Дортмунда). В дневниках он не похож на человека искусства, но скорее, на прагматичного журналиста.

 

Роль света в воспоминаниях выживших: переживших свою собственную смерть. Сначала сунул в финал «Писаки», а потом сократил: не верится.

 

21 Ресторан «Славянский базар» и «Камерная опера» сгорели. Слава Никольской улицы. Люда часто бывала в этом ресторане, где еще в 1898 засели Данченко и Станиславский, и решили создать МХААТ.

 

Восстановить мое сочинение 1967 года о Татьяне Лариной. Теплый образ.

 

Везде обман! Только и читай объявления «Срочно продается» или «Внесите тысячу рублей».

Или: ​​ «Это ваша судьба».

Многие верят, что играть можно без проигрыша.

 

Бонадея хочет получить Ульриха в любовники, потому что устала от случайных связей.

Кот куда-то исчез.

 

22  ​​​​ Адам Смит:

 

- ​​ Великие нации никогда не беднеют из-за расточительства и неблагоразумия частных лиц, но они нередко беднеют в результате расточительства и неблагоразумия государственной власти.

 

- Великая тайна воспитания - направлять честолюбие на подходящие предметы.

 

31 Что-то сегодня ужаса больше, чем обычно.

Слышу этот крик в природе, в душах людей.

 

Барсик на шее и хорошо покусывает уши.

 

Жить больно и страшно.

Такова моя судьба.

Но другие считают меня везунчиком. ​​