ЯЗЫКОВОЙ ДНЕВНИК

1986

Ценное:

Советы ​​ непальских мудрецов

Фихте

Геннадий Шпаликов. Кажется, вырос годами и телом

Осип Мандельштам

Ше́ллинг

Грэнвилл Стэнли Холл

Талейран

Сергей Сергеевич Корсаков, психиатр

Лев Шестов

Рональд Кларк

Шопенга́уэр

Ю. М. Лотман. «Евгений Онегин».

Ю́лиус Фри́дрих Фа́смер

Мышление как атрибут субстанции. Э. В. Ильенков о Бенедикте (Барухе) Спинозе

Цветаева. Не сегодня - завтра растает снег.

Елена ‎Шварц

Георгий Иванов о Цветаевой

Дневники ​​ Толстого

Кант

Раневская о Владимире Маяковском

Кларк Халл

Dashiell HAMMETT

Саша Черный. Безглазые глаза надменных дураков

Набоков. Приглашение на казнь

Франц Кафка. Письма к Милене

Ходасевич пишет Диаптрову

Цветаева пишет Петру Эфрону

Гумилев пишет Брюсову

Журнал «Химия и жизнь». 1977

Генерал Власов

Цветаева пишет Радзевичу

Биография Эйнштейна

Марсель Пруст

Пушкин – жене

Блок – Садовской

Тартаковер о Ласкере

Анри Пуанкаре. ​​ Наука и метод

Опцион

Корпорация INTEL, Крейг Барретт

Дэвид Юм

Лессинг. Эмилия Галотти

Чехов

Борхес. Из лекции о Данте

Ю. М. Лотман. «Евгений Онегин»: чужая речь

Январь

1  ​​​​ Эти советы непальских мудрецов мне подходят:

Говорите медленно, а думайте быстро.

Не судите о людях по их родственникам.

Когда вы говорите: «Я тебя люблю», - говорите правду!

Когда вы говорите: «Я сожалею», - смотрите человеку в глаза.

Никогда не смейтесь над чужими снами и мечтами.

Давайте людям больше, чем они ожидают, и делайте это радостно.

Всегда держите в голове свое любимое стихотворение.

Не верьте всему, что слышите, тратьте все, что имеете, спите, пока не выспитесь.

Великая любовь и огромные достижения всегда требуют большого риска.

Когда вы проигрываете, постарайтесь извлечь из этого урок, а то и пользу.

Уважайте себя, уважайте других, отвечайте за все свои поступки.

Не позволяйте маленькому спору разрушить большую дружбу.

Когда понимаете, что сделали ошибку, постарайтесь не замять ее, а быстро исправить.

Каждый день проводите некоторое время в одиночестве.

Будьте открыты для обмена, но не выпускайте из рук ваши ценности.

Иногда молчание - лучший ответ.

Читайте больше книг.

2  ​​​​ Из ​​ «Сада» Бродского:

Нет, уезжать!

Пускай когда-нибудь

меня влекут громадные вагоны.

Мой дольний путь и твой высокий путь ​​ -

теперь они тождественно огромны.

4  ​​​​ Фихте:

- ​​ Единственно через человека распространяется господство правил вокруг него до границ его наблюдения, и насколько он продвигает дальше это последнее, тем самым продвигаются дальше порядок и гармония.

- В человеке есть разные стремления и задатки, и назначение каждого из нас - развить свои задатки по мере возможностей.

6 ​​ Владимир Соловьёв:

Красота есть только ощутительная форма добра и истины

12  ​​​​ В этот день 12 января 1955 года, в его 18 лет, ​​ Геннадий Шпаликов написал стих:

Кажется, вырос годами и телом,

Здоровый парень с взлохмаченной головой,

Но сегодня вдруг захотелось

Домой.

Сердце кричит упрямо,

Пусть слова у него другие,

Раньше просто –

Хочу к маме –

А теперь –

Долой Киев! –

Долой ваши порядки,

Приказики

и приказы.

Сверху гладко,

Внутри –

зараза.

Внутри то, что калечим,

Год от года становится плоше,

Злоба легла на плечи

Тяжелой ношей.

Злоба тугим захлестом

Сдавила душу грубо,

Освободиться просто –

В зубы!

Легче всего

хрястнуть ломом,

Здоровье и молодость –

победители…

Ну а дальше?

Ты дома:

Ро-ди-те- ли…

Грустные лица,

Плач тягучий…

Этому не случиться

Ни в коем случае.

Снова и снова в поле зрения

Стены

напротив

скучно-белые,

Как все до омерзения

Надоело.

Болью мозг защемило,

Словно один продираешься чащей,

Каждый день - бритый затылок

Впереди стоящего.

Дрянь распорядка,

придирки по мелочам,

Противно, гадко,

Срам!

Серых дней лента,

Начало длинного месяца.

Товарищ планета

Медленно вертится.

Никак не влияет тоска,

сожаления,

На это

небесное

ускорение…

В общем, можно

сказать

короче,

Без злости

и слов

скороспелых –

Родное училище

очень

Надоело.

15  ​​​​ Осип Мандельштам:

- ​​ В детстве из глупого самолюбия, из ложной гордыни я никогда не ходил по ягоды и не нагибался за грибами. Больше грибов мне нравились готические хвойные шишки и лицемерные желуди в монашеских шапочках. Я гладил шишки. Они топорщились. Они убеждали меня. В их скорлупчатой нежности, в их геометрическом ротозействе я чувствовал начатки архитектуры, демон, которой сопровождал меня всю жизнь.

- В начале апреля я приехал в Сухум - город траура, табака и душистых растительных масел. Отсюда следует начинать изучение азбуки Кавказа - здесь каждое слово начинается на «а». Язык абхазцев мощен и полногласен, но изобилует верхне- и нижне-гортанными слитными звуками, затрудняющими произношение; можно сказать, что он вырывается из гортани, заросшей волосами.

Боюсь, еще не родился добрый медведь Балу, который обучит меня, как мальчика Маугли из джунгей Киплинга, прекрасному языку «апсны» - хотя в отдаленном будущем академии для изучения группы кавказских языков рисуются мне разбросанными по всему земному шару

24 ​​ В этот день ​​ 24 января 1940 года Цветаева написала стих:

- Годы твои - гора,

Время твоё - <царей.>

Дура! любить - стара.

- Други! любовь - старей:

Чудищ старей, корней,

Каменных алтарей

Критских старей, старей

Старших богатырей…

В этот же день, но уже в 1935 году Хармс написал:

Когда оставленный судьбою

Я в двери к вам стучу друзья

Мой взор темнеет сам собою

И в сердце стук унять нельзя

Быть может радости движенья

Я вам собой не принесу

В груди, быть может, униженья

Насмешек ваших не снесу

Быть может приговор готовый

Моих друзей гремел не раз

Что я в беде моей суровой

Быть может не достоин вас нелеп

Толпу забот и хлад судеб.

27  ​​​​ В этот день 27 января 1775 года родился Фри́дрих Ви́льгельм Йозеф фон Ше́ллинг, один из главных представителей, наряду с Кантом, Фихте и Гегелем, классической немецкой философии.

Среди его трудов - «Идеи к философии природы» (1797); «О мировой душе» (1798); «Система трансцендентального идеализма» (1800); «Об истинном понятии натурфилософии» (1801); «Изложение моей философской системы» (1801); «Философия искусства» (изд. посмертно).

Учение Шеллинга оказало большое влияние на философскую мысль XIX-XX вв. Теория происхождения зла и его отношения к Богу является одним из наиболее ценных и глубоко продуманных отделов системы Шеллинга, имеющим непреходящее значение для философии религии.

Шеллинг способствовал становлению русской философии. Через московский кружок «Любомудров», славянофилов и П. Я. Чаадаева его философские идеи влияли на образованную часть русского дворянства; через натурфилософов и богословов – на философское образование в высших учебных заведениях. Князь Владимир Фёдорович Одоевский долгое время находился под влиянием Шеллинга и посвятил ему яркие страницы в книге «Русские ночи».

Шеллинг до сего дня присутствует в философском дискурсе.

Февраль

1  ​​​​ В этот день 1 февраля 1844 года в Ашфилде (шт. Массачусетс) родился Грэнвилл Стэнли Холл (Hall), американский психолог, «отец» педологии (науки о детях). В его работах «Педология детского сада», «Очерки по изучению ребенка» разработан проект комплексной, междисциплинарной науки о детях (Child Study, ныне – Child Development).

Одновременно Стэнли Холл – один из основателей психологии старения. Ему принадлежат также работы по психологии религии.

В педагогике Холл сделал немало всякого. Если Эдвард Ли Торндайк связал экспериментальную психологию с педагогикой, то Холл пытался соединить с педагогикой «генетическую» психологию (то есть, возрастную).

Университет им. Кларка в Уолреестере (штат Массачусетс), во главе которого стоял Ст. Холл, его первый президент, стал национальным центром подготовки педагогических кадров высшей квалификации, а также специалистов в педагогической антропологии (Child Development) и возрастной психологии.

Умер Холл в Вустере (шт. Массачусетс) 24 апреля 1924 года.

2  ​​ ​​ ​​ ​​​​ День рождения Талейрана!! ​​ Его афоризмы:

Слова - это шпаги.

Бойтесь первого движения души, потому что оно, обыкновенно, самое благородное.

Брак – такая чудесная вещь, что нужно думать о нем всю жизнь.

В политике нет убеждений, есть обстоятельства.

В политике то, во что люди верят, важнее того, что является правдой.

Верить в судьбу, значит не верить в себя.

Война - слишком серьезное дело, чтобы доверять её военным.

Глупая жена не может компрометировать умного мужа – компрометировать может только такая, которую считают умной.

Длинная речь так же не подвигает дела, как длинное платье не помогает ходьбе.

Для того чтобы иметь много денег, не надо иметь много ума, а надо не иметь совести.

3 ​​ В этот день 3 февраля 1854 года в г. Гусь-Хрустальный родился Сергей Сергеевич Корсаков, гениальный русский психиатр.

О Корсакове точно и кратко сказал Владимир Леви:

«Как определить того, кто одним молчаливым взглядом мог успокоить самого буйного психотика, одной краткой беседой снять безумную тоску, душевную боль?..

Того единственного, при ком в сумасшедшем доме двери и окна оставались круглые сутки открытыми, и никто не убегал, не буянил, ничего скверного не случалось?.. Того, кто в своем лице сделал психиатрию психологичной, а психологию психотерапевтичной?..

Этого и поныне еще нет нигде в мире как действующей системы – видно, не тиражируемо.

Душа этого гения человечности в тонкой физической ощутимости витает в подвижном пульсирующем пространстве, образуемом открыванием двери Его клиники – подчеркиваю: его, Корсакова, а не имени».

Разработанные им пять режимов (систем) психиатрической помощи используются в реабилитации душевнобольных и в настоящее время.

Корсаков принимал деятельное участие в работе научных обществ и благотворительных организаций, был учредителем Московского общества невропатологов и психиатров, с 1896 возглавлял Общество вспомоществования нуждающимся студентам, с 1898 был председателем правления Пироговского общества врачей. В числе его учеников – известные психиатры Н. Н. Баженов, В. П. Сербский, П. Б. Ганнушкин, П. П. Кащенко.

Кроме капитального труда об алкогольном параличе, Корсаков написал «Курс психиатрии» (1893), принадлежащий к числу классических руководств по психиатрии, и многие другие работы.

Умер Корсаков в Москве 14 мая 1900 года, прожив 46 лет.

11  ​​​​ ДР Шестова

Лев Шестов

Философия не вправе отнимать у человека веру, не вправе высмеивать веру! Откуда принес эту заповедь Киргегард? Не наоборот ли: не есть ли основная задача философии в том, чтобы, высмеявши веру, вернуть людей к единственному источнику истины – к разуму? Особенно такую веру, какую прославляет Киргегард в Аврааме. Уже с Иовом дело обстояло плохо: нужно быть выжившим из ума и совершенно невежественным притом человеком, чтобы из-за своих личных неудач, хотя бы и больших, призывать к ответу мироздание. И надо быть до крайности наивным – как неизвестный автор Книги Иова, – чтобы серьезно уверять, что Бог мог вернуть Иову и его угнанных коров, и отнятые богатства, и даже убитых детей. Все это явная выдумка, все это детская сказка, и если Киргегард, полагаясь на прочитанную им в Старой Книге историю Иова, возвещает, что отныне исходным пунктом философии будет не воспоминание, как учили Сократ и Платон, а повторение, то это лишь свидетельствует о том, что он дурно мыслит, что он не умеет, как того совершенно законно требовал Гегель, отвлечься от своих субъективных желаний и погрузиться в самое вещь. Или что он, пренебрегши наставлениями Лейбница, выйдя в поиски за истиной, не захватил с собой закона противоречия и закона достаточного основания, которые так же необходимы мыслителю, как компас и карта моряку, и потому принял первое попавшееся ему на глаза заблуждение за истину. Но Киргегард, повторяю, и сам все это превосходно знал: если бы он считал, что от философии так легко и просто можно отделаться, – он бы не написал своих двухтомных «Философских крох», исключительно посвященных борьбе с умозрительной философией.

21  ​​​​ Мой кумир детства Рональд Кларк родился именно в этот день: 21 февраля 1937 года в Австралии.

Провел ​​ детство в Виктории, Австралия. Он вырос в семье спортсменов. Окончил Мельбурнскую среднюю школу.

Огромное влияние на выбор профессии и дальнейшего пути на Рона оказали его отец и брат, профессиональные спортсмены. Брат привлек его к занятиям футболом и легкой атлетикой. Именно он заметил в нем огромный спортивный потенциал.

Спустя несколько лет активных тренировок Рональд делал колоссальные успехи и был одним из самых быстрых бегунов Австралии.

У меня так и стоит в сознании, как он по пустыне бегает наперегонки с кенгуру!

Это он подбил меня придать особенно большое значение ОФП (общей физической подготовке).

Кроссы – каждый день!

В возрасте 19-ти лет молодой спортсмен удостоился чести зажечь олимпийский огонь в Мельбурне. Этот период в жизни Кларка стал самым ярким за всю его спортивную карьеру.

В 1963 году Кларк вновь ​​ вернулся в большой спорт: прорыв в беге на 10.000 метровую дистанцию. Он побил мировой рекорд Болотникова.

В 1964 году Рональд Кларк получил бронзу на олимпиаде в беге на 10.000 метров.

Благодаря ему в бег пришло такое понятие как выносливость. Его тренировки были похожи на немыслимые марафонские забеги.

Благодаря специальной системе спортсмен сделал свой организм более устойчивым к постоянным перегрузкам, чем у его соперников.

22  ​​ ​​​​ ДР Шопенга́уэра

В этот день 22 февраля 1788 года в Данциге, Пруссия, родился Арту́р Шопенга́уэр, немецкий философ, умерший в 1860 году.

После своей смерти оказал сильное влияние на многих известных мыслителей, учёных, музыкантов и писателей, включая Фридриха Ницше, Рихарда Вагнера, Людвига Витгенштейна, Эрвина Шрёдингера, Альберта Эйнштейна, Зигмунда Фрейда, Отто Ранка, Карла Юнга, Льва Толстого, Густава Малера, Хорхе Луиса Борхеса, Самюэля Беккета, Джозефа Кэмпбелла, Томаса Манна, Германа Гессе, Карла Поппера, Жан-Поль Сартра, Альбера Камю, Леонида Андреева, Эмиля Чорана, Владимира Сергеевича Соловьёва.

Произведённый Шопенгауэром анализ воли, его взгляды на человеческую мотивацию (именно он впервые употребил этот термин) и желания, его работы по аскетике, нравственности и психологии, а также афористичный стиль письма были и остаются широко востребованы культурой.

25  ​​ ​​​​ ДР Юрия Лотмана через три дня.  ​​​​ 

Ю. М. Лотман.

Роман в стихах Пушкина «Евгений Онегин». Тарту, 1975.

Литература и «литературность» в «Онегине».

Уже говорилось о высоком значении литературных реминисценций для общей структуры пушкинского романа. Однако необходимо подчеркнуть, что «литературность» выступает в «Евгении Онегине» неизменно в освещении авторской иронии. Более того, выделяя, как мы уже отмечали, метатекстовый пласт - пласт, в котором объектом изображения становится само литературное изображение, - и исключительно много места уделяя рассуждениям о том, как изображались герои другими авторами и как он, Пушкин, намерен их изображать, автор «Онегина», по сути дела, старательно уклоняется от прямых поэтических деклараций, и его рассуждения по этому поводу пропитаны иронией. Понимать их буквально - значит становиться на очень опасный путь. Обилие мнимых поэтических деклараций не обнажает, а скрывает подлинную творческую позицию Пушкина.

Основа позиции Пушкина - в отталкивании от любых форм литературности. В этом отношении, он не делает различий между классицизмом и романтизмом, противопоставляя им «поэзию действительности», выступающую как антитеза «литературного» «жизненному». Пушкин в «Онегине» поставил перед собой, по сути дела, невыполнимую задачу - воспроизвести не жизненную ситуацию, пропущенную сквозь призму поэтики романа и переведенную на его условный язык, а жизненную ситуацию как таковую.

Современному читателю, воспитанному на «Евгении Онегине» и на той традиции русской литературы, которая, в значительной мере, была определена этим романом, трудно представить себе шокирующее впечатление пушкинского произведения. Современные читатели самых различных лагерей отказывались видеть в «Онегине» организованное художественное целое. Почти единодушное мнение заключалось в том, что автор дал набор мастерских картин, лишенных внутренней связи, что главное лицо слишком слабо и ничтожно, чтобы быть центром романного сюжета. Критик «Сына Отечества» в серьезной и, в основном, доброжелательной статье спрашивал: «Что такое роман? - Роман есть теория жизни человеческой» 1. Именно с таких позиций судили «Онегина» современники и находили в нем лишь цепь несвязных эпизодов. Орган любомудров «Московский вестник» опубликовал статью М. П. Погодина, в которой приводилось следующее мнение: «Иные вовсе отказались видеть в Онегине что-нибудь целое. Пусть Поэт надает нам приятных впечатлений, все равно - мелочью или гуртом. У нас будет несколько характеров, описания снов, вин, обедов, времен года, друзей, родных людей, и чего же больше? Пусть продолжается Онегин a l'infini. Пусть поэт высказывает нам себя и в эпизодах, и не в эпизодах» 2. В устах критика-любомудра это было осуждением. Не случайно Д. В. Веневитинов, полемизируя с Н. Полевым, писал: «“Онегин” вам нравится, как ряд картин (курс. оригинала); а мне кажется, что первое достоинство всякого художника есть сила мысли» 3.

Мнение об «Онегине» как произведении, лишенном органического единства («рудник для эпиграфов, а не органическое существо», по выражению Н. Полевого), как ни странно, находило, на первый взгляд, поддержку в ряде самооценок Пушкина («собранье пестрых глав», «пишу пестрые строфы романтической поэмы»). Именно так, в частности, истолковал Надеждин известные слова Пушкина в конце «Онегина»:

И даль свободного романа

Я сквозь магический кристалл

Еще не ясно различал (курсив Надеждина).

Однако смысл этих самооценок был иным: Пушкин указывал, что созданное им произведение - роман нового типа, Надеждин считал, что это не роман вообще4. Надеждин, как и вообще критики, чьи эстетические представления сложились до появления «Евгения Онегина» как завершенного произведения, видели в романе художественную модель жизни, истинную именно потому, что она не копирует реальность, а переводит ее на язык «всех искусственных условий, коих критика в праве требовать от настоящего романа» (Надеждин). Именно для того, чтобы раскрыть сущность жизни, роман подвергает ее трансформации: жизнь не знает категорий начала и конца, она не дает искусственно изолированной цепочки событий, иерархизированных таким образом, чтобы главное и второстепенное резко было отделено, а все события телеологически организованы движением к единой сюжетной цели. Понятие композиционной завершенности ей чуждо в такой же мере, как и организация событий по принципу фабулы. Однако без этих «искусственных условий» нет и художественного мира романа (по крайней мере, в традиционном, допушкинском понимании этого слова). Пушкин сознательно избегал норм и правил, обязательных не только для романа, но и вообще для всего, что могло бы быть определено как литературный текст.

Прежде всего, предмет повествования представлялся читателю не как завершенный текст - «теория жизни человеческой», а как произвольно вырезанный кусок произвольно выбранной жизни. С этим связано подчеркнутое отсутствие в «Онегине» «начала» и «конца» в литературном смысле этих понятий.

«Онегин» начинается размышлениями героя, покидающего в карете Петербург. Последующее ретроспективное изложение событий, предшествовавших отъезду, не могло ассоциироваться с экспозицией в романе, поскольку сам поэт в предисловии к публикации первой главы предупреждал читателей, что произведение «вероятно, не будет окончено», и подводил их к мысли, что сатирическая картина света - не введение к рассказу, а самая его сущность. Отсутствие «начала» в традиционном значении подчеркнуто сопоставлением реального движения повествования с изложением «нормального» построения романа в строфе XVI третьей главы («роман на старый лад»), частично реализованного в рассказе о любви Ленского и Ольги во II-й – III-й главах.

Как бы опасаясь, что читатель не заметит этой особенности текста, Пушкин закончил предпоследнюю - седьмую - главу пародийным вступлением. Если содержание его противопоставляло «Онегина» «эпической музе», то место в тексте подчеркивало, что первая строфа первой главы совсем не была «началом» в литературном смысле.

Еще очевиднее отсутствие в тексте конца (что структурно и более значимо, поскольку категория конца в поэтике романа играет несравненно большую роль). Пушкин сопоставил с реальным движением своего текста «идеальную» романную норму, введя ее в повествование как метатекстовый элемент. Роман ХVIII века кончался торжеством добродетели:

И при конце последней части

Всегда наказан был порок,

Добру достойный был венок (VI, 56).

Романтическая эпоха требует от романа противоположного:

Порок любезен - и в романе,

И там уж торжествует он (там же).

Настойчиво повторяющиеся термины литературного метатекста: «при конце последней части» (а не «в конце жизни» или «после жизненных испытаний»), «в романе» - показывают, что речь идет о мире литературных условностей, а не о реальной жизни. Между тем, текст пушкинского романа не следует ни той, ни другой возможности. Уклонился Пушкин и от таких традиционных знаков «конца», как смерть или женитьба героя, не случайно критика почла содержание романа ничтожным, а друзья не могли воспринять его как законченный текст и побуждали Пушкина к продолжению. То, что решение Пушкина не было случайным, очевидно из многочисленности вариантов его обращения к Плетневу:

Ты говоришь: пока Онегин жив,

Дотоль роман не кончен… (III, I, 395);

Вы говорите мне: он жив и не женат.

Итак, еще роман не кончен - это клад:

Вставляй в просторную <?>, вместительную раму

Картины новые… (III, I, 396)5

Вы говорите справедливо,

Что странно, даже неучтиво

Роман не конча перервать,

Отдав уже его в печать,

Что должно своего героя

Как бы то ни было женить,

По крайней мере уморить,

И лица прочие пристроя,

Отдав им дружеский поклон,

Из лабиринта вывесть вон.

Вы говорите: «Слава богу,

Покамест твой Онегин жив,

Роман не кончен»… (III, 1, 397)

«Неоконченность» романа6 любопытно повлияла на судьбу читательского восприятия заключения «Онегина». Вся история читательского (и исследовательского) осмысления произведения Пушкина, в значительной мере, сводится к додумыванию «конца» романа. Без этого наше воображение просто не в силах примириться с романом.

Один из возможных романных концов - настойчивое стремление «завершить» любовь Онегина и Татьяны адюльтером, что позволяло бы построить из героя, героини и ее мужа классический «треугольник». ​​ Вот критика «Московского телеграфа», который бессознательно выдал такое ожидание пересказом: «Так и “Евгений Онегин”: его не убили, и сам он еще здравствовал, когда Поэт задернул занавес на судьбу героя. В последний раз читатель видит его в спальне Татьяны, уже княгини»7. Появление в конце мужа, упомянутое Полевым, приобретает тот смысл, который придавали сцене многократно. Одним из последних по времени опытов «договаривания» романа в этом направлении является предложенная Л. Н. Штильманом параллель между концовкой «Онегина» и «Каменного гостя»: «Дон Гуан “уходит и вбегает опять”, говорит ремарка, за которой следует другая: “Входит статуя командора”. В “Евгении Онегине” появление мужа описывается так:

Но шпор внезапный звон раздался,

И муж Татьяны показался8.

Подобная концовка не только придавала тексту привычную сюжетную завершенность, но и позволяла включить роман в круг привычных и понятных читателю проблем: конфликта человеческого чувства и социальных препятствий (условная этика, «приличия», мнение света), судьбы женщины в современном читателю обществе и права ее на счастье (проблема эта обострилась в эпоху споров о женской эмансипации середины XIX века) и проч. В этих условиях оценка героини также делалась понятной и привычной: если героиня жертвовала условным мнением света ради чувства и, следуя ему до конца, совершала «падение» с любимым человеком, то она воспринималась как «сильная натура», «натура протестующая и энергическая». В случае отказа ее последовать за велением сердца в ней видели существо слабое, жертву общественных предрассудков или даже светскую даму, предпочитающую узаконенный и приличный разврат (жизнь с нелюбимым человеком!) откровенной правде чувства. Белинский завершил блестяще написанный очерк характера Татьяны резким требованием: «Но я другому отдана, - именно отдана, а не отдалаcь! Вечная верность - кому и в чем? Верность таким отношениям, которые составляют профанацию чувства и чистоты женственности, потому что некоторые отношения, не освящаемые любовию, в высшей степени безнравственны»9.

В противоположном лагере русской критики сюжетное решение также связывалось с некоторым нравственным эталоном поведения. Ап. Григорьев обрушился на Белинского и западников за то, что «пушкинская Татьяна была упрекаема ими же в том, что не… Онегину»10. Чрезвычайно характерно, с одной стороны, отношение к герою как к живому лицу («упрекаема Татьяна», а не Пушкин), а, с другой стороны, представление о романе как идеализированной норме жизни, жизни, взятой в сущностных закономерностях. Конечно, Белинскому не пришло бы в голову упрекать любую знакомую ему даму за верность нелюбимому мужу, также, как и Ап. Григорьеву, - осуждать за измену. Однако и тот, и другой подразумевают как очевидное, что к литературным персонажам должны применяться другие критерии. Мысли о том, что светское общество, деформировав прежде чистую душу Татьяны и превратив ее в «княгиню», не дало свершиться счастливому (т. е. литературному!) концу - соединению героя и героини, - продолжают обсуждаться в научной литературе11.

Если проблема любви и любовного треугольника (вариант: любви и брака) давала возможность одного привычного «конца» романа, то другим была гибель героя («женить, по крайней мере уморить»). Здесь мы сталкиваемся с чрезвычайно живучими версиями, «дописывающими» пушкинский роман рассуждениями о декабризме Онегина и его последующей ссылке в Сибирь или гибели на Кавказе. Версия о «декабризме» Онегина имеет длительную историю12. Дело, конечно, не только в свидетельстве Юзефовича13. Рассмотрим наиболее аргументированное изложение этой версии - в книге Г. А. Гуковского «Пушкин и проблемы реалистического стиля». Основных аргументов в пользу «декабризма» Онегина два: идея внутреннего перерождения героя под влиянием дуэли с Ленским, путешествия по России и любви к Татьяне и соображения композиционной законченности. Относительно первой группы аргументов уже отмечалось, что ни одно из наблюдений, развитых Г. А. Гуковским с присущим ему исследовательским блеском, не имеет каких-либо конкретно-исторических признаков, позволяющих связать Онегина VII-й главы с декабризмом, а не с любым из других общественных явлений (декабризм не был для Пушкина синонимом «прогрессивности» героя или его положительной оценки - он имел точные историко-идеологические признаки). Что же касается композиционных соображений, то здесь с особенной силой раскрывается давление на исследователя определенной презумпции: сначала автор декларирует сюжетную завершенность романа, а затем на основании этого тезиса предлагает дополнить реальный, изданный и санкционированный Пушкиным текст исследовательскими реконструкциями, чтобы композиционная стройность действительно реализовалась: «Композиция “Евгения Онегина” - образцовый пример обдуманного, геометрически законченного и отчетливого сюжетного построения». Из этой предпосылки делается вывод, что дуэль Ленского в первой части должна иметь параллель во второй в виде восстания на Сенатской площади. Но далее говорится, что «Пушкин не смог осуществить своего замысла», и в реальном тексте идеальная симметрия построения отсутствует. И исследователь предлагает восполнить ее следующим образом: Онегин «может выйти на площадь четырнадцатого декабря, выйти против того уклада, который отнял у него его любовь14, отравив еще в юности его собственную душу, против того общества, которое сделало его убийцей, которое принесло великое горе его Татьяне. Таким образом, неосуществленное заключение романа о том, что Онегин погибнет в восстании, закономерно вытекает из всего смысла книги, из всего развития ее сюжета и идеи»15.

Мы сознательно избрали анализ «Онегина», отличающийся глубиной и оригинальностью исследовательской мысли, а не полуанекдотические домыслы об «утаенных главах», якобы, повествовавших о поездке Татьяны за Онегиным в Сибирь (или о возможном участии мужа Татьяны в заговоре 14 декабря и проч.). Но именно на лучших образцах подобной методики видны ее слабые стороны: стремление «дополнить» реальный текст романа каким-либо «концом». Пожалуй, ближе многих из последующих исследователей к пониманию природы построения «Онегина» был Белинский, писавший: «Где же роман? Какая его мысль? И что за роман без конца? - Мы думаем, что есть романы, которых мысль в том и заключается, что в них нет конца, потому что в самой действительности бывают события без развязки <…> Что сталось с Онегиным потом? Воскресила ли его страсть для нового, более сообразного с человеческим достоинством страдания? Или убила она все силы души его, и безотрадная тоска его обратилась в мертвую, холодную апатию? - Не знаем, да и на что нам знать это, когда мы знаем, что силы этой богатой натуры остались без приложения, жизнь без смысла, а роман без конца? Довольно и этого знать, чтоб не захотеть больше ничего знать…»16. Однако и внутреннее сюжетное построение «Онегина» обманывало привычные ожидания читателей романов.

Почти единодушны жалобы критиков на то, что характеры в романе очерчены слабо или не выдержаны. Такое впечатление читателей - следствие сознательных усилий автора. Принцип:

И вот уже трещат морозы

И серебрится средь полей…

(Читатель ждет уж рифмы розы;

На, вот возьми ее скорей!) (VI, 90) -

принцип, когда текст отчетливо задает некоторое художественное ожидание, которое затем делается предметом обсуждения на метауровне, разоблачается как литературный трафарет и отвергается автором. Герои «Онегина» неизменно оказываются в ситуациях, знакомых читателям по многочисленным литературным текстам. Но ведут они себя не по нормам «литературности». В результате «события» - то есть сюжетные узлы, которые подсказывает читателю его память и художественный опыт, - не реализуются. Сюжет «Онегина», в значительной мере, отмечен отсутствием событий (если понимать под «событиями» элементы романного сюжета). В результате читатель все время оказывается в положении человека, ставящего ногу в ожидании ступеньки, между тем как лестница окончилась и он стоит на ровном месте. Сюжет складывается из непроисходящих событий. Приезд Онегина в деревню, письмо Татьяны к нему, гибель Ленского, вторая встреча и любовь Онегина - ни одно из событий не влечет за собой тех последствий, которые должны были вытекать из них в самых различных типах построения сюжета романа. Как роман в целом, так и каждый эпизод, равный, грубо говоря, главе, кончается «ничем».

Традиционная для романа схема построения сюжета подразумевала выделение, с одной стороны, героев, с другой - препятствий. Героев связывает любовь, предписывающая им определенные нормы поведения и поступки. Однако окружающий мир не признает этих норм законными и требует другого поведения. Поэтому он выступает в качестве препятствия в отношениях между влюбленными. Борьба между противоборствующими силами может увенчаться победой влюбленных, которые, тем самым, докажут истинность своего понимания норм человеческих отношений - это будет счастливый конец. Однако препятствия могут оказаться непреодолимыми - реализуются нормы окружающего мира. В этом случае произведение кончается трагически, а события, ожидание которых предписано логикой поведения влюбленных, - не произойдут. Может не состояться объяснение в любви, похищение или свадьба, как, например, не состоялось похищение в «Дубровском». Однако «несовершение событий» имеет в «Евгении Онегине» совсем иной смысл. Здесь оно происходит не потому, что срабатывает один из двух возможных механизмов романного сюжета, а потому, что механизмы эти, постоянно создаваясь поэтом, оказались вообще не работающими. Так, в начале романа препятствий в традиционном смысле (внешних препятствий) нет. Напротив, все - и в семье Лариных, и среди соседей - видят в Онегине возможного жениха Татьяны. Тем не менее соединения героев не происходит. В конце между героями возникает препятствие - брак Татьяны. Но если традиционное препятствие есть порождение предрассудка, деспотизма, коварства и т. п. и цель состоит в его устранении, то здесь героиня не хочет устранять препятствия, потому что видит в ней не внешнюю силу, а нравственную ценность. Дискредитируется самый принцип построения сюжета в соответствии с нормами романтического текста. Поскольку роман завершается ничем, опровергается самый подход к каждому эпизоду как к звену в сюжетной цепи. Вопрос: какие события он подготавливает? - неуместен. События происходят не для чего-то, они просто происходят. Эта нарочитая неорганизованность - мнимая. Она возникает не из отбрасывания законов построения сюжета, а из их взаимного пересечения, раскрывающего относительность и условность каждого сюжета по сравнению с действительностью. Но эта «непостроенность» жизни - не только закон истины для автора, но и трагедия для его героев: включенные в поток действительности, они не могут реализовать своих внутренних возможностей и своего права на счастье. Они становятся синонимом неустроенности жизни и сомнения в возможности ее устроить.

В построении романа есть еще одна особенность. Как мы видели, роман строится по принципу присоединения все новых и новых эпизодов - строф и глав. Читатель уже был знаком с героем и имел о нем определенное представление, когда его вниманию предлагались новые главы. Подобное построение не столь уж редко в литературе: мы с ним сталкиваемся в повествованиях о популярных героях. Так построены циклы новелл о Шерлоке Холмсе, циклы анекдотических историй типа рассказов о Ходже Насреддине или Михаиле Клопском. В известном отношении так построен и «Василий Теркин». Общим для всех этих произведений будет самостоятельность каждой главы (новеллы, анекдота), принцип свободного наращивания новых глав и циклизации их вокруг одного и того же героя, который, вступая в новые сюжетные столкновения, остается, в сущности, неизменным. Читателя радует именно эта неизменность: в новых ситуациях они узнают все тот же полюбившийся им тип. Этот принцип широко используется в кинематографе (особенно в коммерческом) XX века, поскольку такое построение всегда связано с массовой литературой и популярным героем.

Однако, придав «Онегину» характер романа с продолжением, Пушкин существенно изменил сам этот конструктивный принцип: вместо героя, который во все время меняющихся ситуациях реализует одни и те же, ожидаемые от него читателем свойства и интересен именно своим постоянством, Онегин, по сути дела, предстает перед нами каждый раз другим. Поэтому, если в «романе с продолжением» центр интереса всегда сосредоточен на поступках героя, его поведении в различных ситуациях (ср. народную книгу о Тиле Эйленшпигеле или построение «Василия Теркина»), то в «Онегине» каждый раз вперед выдвигается сопоставление характеров. Главы строятся по системе парных противопоставлений:

Онегин - петербургское общество

Онегин - автор

Онегин - Ленский

Онегин - помещики

Онегин - Татьяна (в III–IV главах)

Онегин - Татьяна (в сне Татьяны)

Онегин - Зарецкий

кабинет Онегина - Татьяна

Онегин - Татьяна (в Петербурге)

Все герои соотнесены с центральным персонажем, но никогда не вступают в соотношение (в сопоставление характеров) между собой. Другие герои романа делятся на две группы: существующих лишь в отношении к фигуре Онегина или обладающих некоторой самостоятельностью. Последнее будет определяться наличием соотнесенных с ними персонажей, а также числом таких соотнесений. Так, няня будет отнесена только к Татьяне, Ольга - к Татьяне и Ленскому (причем формальный, книжно-традиционный характер противопоставления Ольги Татьяне будет демонстративно обнажен). Относительно беден список противопоставлений Ленскому:

Ленский - Онегин

Ленский - Ольга

Ленский - помещики.

3арецкий включен лишь в два ряда оппозиций:

Зарецкий - Онегин

Зарецкий - Гильо.

Зато Татьяна имеет парадигму противопоставлений, не уступающую Онегину:

Татьяна - Ольга

Татьяна - семья Лариных

Татьяна - подруги

Татьяна - няня

Татьяна - Онегин (в III–IV главах)

Татьяна - Онегин (в сне Татьяны)

Татьяна - кабинет Онегина

Татьяна - автор

Татьяна - московское общество

Татьяна - «архивны юноши»

Татьяна - Вяземский

Татьяна - петербургский свет

Татьяна - Нина Воронская

Татьяна - Онегин (в Петербурге).

Любопытно, что муж Татьяны нигде не выступает в качестве сопоставленного с ней характера - он лишь персонифицированное сюжетное обстоятельство.

Такое построение (Н. И. Мордовченко назвал его «профильным») сводит каждый характер к набору дифференциальных признаков. В романе поразительно мало прямых характеристик и описаний героев (в основном, они сосредоточены вокруг второстепенных персонажей: Зарецкий описан подробней, чем Онегин, а Ольга - чем Татьяна; портрет Ольги дан с большой степенью детализации, портрет Онегина не дан совсем). Это тем более интересно, что, как мы говорили, текст демонстративно строился как рассказывание, «болтовня», имитировал движение речи. Между тем характеры даются не средствами, которые диктовало бы речевое движение, не через описание (события не происходят: даже гибель Ленского преподносится как препятствие событию - герои должны разлучиться), а средствами «языка системы». Сказанное еще раз убеждает нас в том, что «болтовня», непринужденный рассказ - это иллюзия, создаваемая усложнением, а не отсутствием внутренней структуры.

В этом смысле опыт «Евгения Онегина» интересно продолжен в «Герое нашего времени». Лермонтов, как и Пушкин, создал «роман с продолжением». Главы «Героя нашего времени» вначале печатались (и мыслились) как самостоятельные новеллы, в которых один и тот же персонаж все время вступает в новые парные отношения с другими героями, каждый раз при этом по-новому раскрываясь. Однако Лермонтов дал каждой главе-новелле фиксированного повествователя, с позиции которого, с «точки зрения» которого ведется рассказ. Пушкин, как мы видели, предпочел авторское повествование, которое в многочисленных стилевых сломах постоянно меняет точку зрения. При этом события у Лермонтова играют гораздо большую роль, поскольку в центре его художественной задачи стоит не только характеристика героя, но и проблема «бездеятельной деятельности».

Судьбы героев развертываются в сложном пересечении литературных реминисценций. Руссо, Стерн, Сталь, Ричардсон, Байрон, Констан, Шатобриан, Шиллер, Гëте, Филдинг, Матюрен, Луве де Кувре, Август Лафонтен, Мур, Бюргер, Геснер, Вольтер, Карамзин, Жуковский, Баратынский, Грибоедов, Левшин, В. Пушкин, В. Майков, Богданович, произведения массовой романической литературы - русской и европейской - таков неполный список авторов литературных произведений, чьи тексты составляют фон, в проекции на который обрисовывается судьба героев. К этому списку следует прибавить и южные поэмы самого Пушкина.

Однако активность этих внетекстовых связей проявляется именно в том, что возбуждаемое ими ожидание читателей систематически и сознательно обманывается. Несовпадение реального сюжета с ожидаемым тем более подчеркнуто, что сами герои вовлечены в тот же мир литературности, что и читатели. Их самообъяснения и их понимание сущности событий часто определяются теми или иными литературными штампами. При этом, чем ближе герой к миру литературности, тем ироничнее отношение к нему автора. Полное освобождение Онегина и Татьяны в VIII-й главе от пут литературных ассоциаций (достигаемое тем, что задается предельно литературная ситуация, которая решается так, что все «литературное» оказывается лишенным значения) осознается как вхождение их в подлинный, то есть простой и трагический мир действительной жизни.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Сын Отечества. 1828. № 7 (цит. по: Зелинский В. Русская критическая литература о произведениях Пушкина. М., 1887. Ч. II. С. 97)

2 Там же. C. 78.

3 Веневитинов Д. В. Полн. собр. соч. М.; Л., 1934. C. 225. Веневитинов имеет в виду высказывание Полевого: «Содержание первой главы Онегина составляет ряд картин чудной красоты, разнообразных, всегда прелестных, живых. Герой романа есть только связь описаний» (Зелинский В. Указ. соч. Т. II. C. 13). Ср. мнение рядовой читательницы 1828 г. А. П. Голицыной: «У меня создается впечатление, что его поэма “Онегин” так затрудняет его, что постоянно замечаешь, что он пишет без плана, без цели, без определенной установившейся идеи» (Лит. наследство. Т. 58. C. 84). И после выхода VII-й главы Полевой повторил, что «“Онегин” есть собрание отдельных бессвязных заметок и мыслей о том, о сем» (Зелинский В. Указ. соч. Т. III. C. 3).

4 «“Евгений Онегин” не был и не назначался быть в самом деле романом, хотя имя сие <…> осталось навсегда в его заглавии. С самых первых глав можно было видеть, что он не имеет притязаний ни на единство содержания, ни на цельность состава, ни на стройность изложения…» (Зелинский В. Указ. соч. Т. III. C. 131).

5 «Картины, вставленные в общую раму», - общее место в суждениях критики об «Онегине»: «Онегин есть собрание отдельных бессвязных заметок <…>, вставленных в одну раму» (Н. Полевой). «Роскошные поэтические рамы» при «ужасной пустоте» содержания видел в романе Надеждин. Ср. слова Надеждина в рецензии на «Графа Нулина»: «Неужели в широкой раме черного барского двора не уместились бы две, три хавроньи?».

6 Необычность начала, его «стернианский» характер были впервые отмечены В. Шкловским (см.: Шкловский В. «Евгений Онегин». Пушкин и Стерн // Очерки по поэтике Пушкина. Берлин, 1923). Однако В. Шкловский, трактуя роман Пушкина как пародийное оживление форм романа (и этим, видимо, неожиданно для себя, сближаясь с Надеждиным, который не уставал доказывать, что не только «Онегин», но и все творчество Пушкина - пародия), сводил роман к метаструктурной, то есть чисто литературной, задаче. Получился интересный парадокс: блестящая односторонность статьи Шкловского, с одной стороны, стимулировала новое исследовательское прочтение текста романа, а, с другой, подсказывала выводы, которые, чтобы быть истинными, должны бы были измениться диаметрально: Пушкин, главный пафос которого в «Онегине» был - бегство от литературности, представал как автор, озабоченный исключительно литературой. Половина пути к истине составляет точку максимального от нее удаления.

7 Московский телеграф. 1832. № 1. Цит. по: Зелинский В. Указ. соч. Т. III. C. 125.

8 Штильман Л. Н. Проблемы литературных жанров и традиций В «Евгении Онегине» Пушкина // American Contributions to the Fourth International Congress of Slavicists. Mouton’s-Gravenhage, 1958. P. 44.

9 Белинский В. Г. Полн. собр. соч. М., 1955. Т. 7. C. 501. В другом месте Белинский, ставя Марию из «Полтавы» нравственно выше Татьяны, характеризовал последнюю как «смешение деревенской мечтательности с городским благоразумием» (Там же. C. 425). В письме Боткину от 4 апреля 1842 г. он писал: «О Татьяне тоже согласен: с тех пор, как она хочет век быть верною своему генералу <…> - ее прекрасный образ затемняется» (Там же. Т. 12. C. 94).

10 Григорьев Ап. Окружное послание о правилах отношения критики «Москвитянина» к литературе русской и иностранной, современной и старой / Публ. Б. Ф. Егорова ​​ // Труды по русской и славянской филологии. III. Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. Тарту, 1960. Вып. 98. C. 227.

11 См., например: Макогоненко Г. Роман Пушкина «Евгений Онегин». М., 1963. C. 115–116, 129; И. Медведева, «Горе от ума» Грибоедова; Г. Макогоненко, «Евгений Онегин» А. С. Пушкина, М., 1971. C. 201.

12 См.: Томашевский Б. В. Десятая глава «Евгения Онегина» // Лит. наследство. Т. 16–18. C. 387; Пушкин. Итоги и проблемы изучения, М.; Л., 1966. C. 430.

13 См.: А. С. Пушкин в воспоминаниях современников: В 2 т. М., 1974. Т. 2. C. 107.

14 Неужели же Пушкин считал, что если бы заговорщики 14 декабря победили и удалось осуществить парламентские планы Никиты Муравьева или даже идею республиканской директории и земельной реформы Пестеля, то узы брака потеряли бы для Татьяны святость, и она отдалась бы Онегину?

15 Гуковский Г. А. Пушкин и проблемы реалистического стиля. М., 1957. C. 267, 269 и 274.

16 Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М., 1955. Т. 7. C. 469. (Курс. мой. - Ю. Л.)

Почему тексты Лотмана так интересны? У него ясный выход на общечеловеческое!

28  ​​ ​​​​ ДР Фасмера

28 февраля 1886 года в Санкт-Петербурге родился Макс Ю́лиус Фри́дрих Фа́смер (Максимилиан Романович Фасмер), немецкий языковед русского происхождения. Основные труды учёного посвящены исследованию славянских языков (языковые контакты славян с другими народами: греками, иранцами, тюрками, финно-уграми и др.); истории расселения славянских, балтийских, иранских, финно-угорских народов в Восточной Европе, изучению восточноевропейской антропонимии и топонимии, влияния славянских языков на албанский и др. Итогом его многолетних исследований явился этимологический словарь русского языка (т. 1-3, 1950-1958) - самый большой по охвату материала и надёжный в лингвистическом отношении труд по этимологии русского языка.

В издательстве «Карл Винтер» этимологический словарь Фасмера вышел на немецком языке. Работа над переводом словаря на русский язык началась в 1959 году. Перевод был издан в 1964-1973 годах в Москве филологом-славистом О. Н. Трубачёвым (родился в 1930) тиражом 10 000 экземпляров. Словарь вышел с исправлениями и дополнениями, в результате чего вырос больше чем на одну треть и составил уже четыре тома. После этого он несколько раз переиздавался.

Кроме того, Фасмер руководил изданием одного из первых обратных словарей русского языка, редактировал 5-томный «Словарь русских водных названий» (словарь гидронимов) и свод всех известных «Русских географических имён». Выпускал серию монографий по филологии и культуре славянских народов (тт. 1-10, 1925-1933).

Март

1  ​​​​ Осип Мандельштам:

Здравствуй, Сезанн! Славный дедушка! Великий труженик. Лучший желудь французских лесов.

Его живопись заверена у деревенского нотариуса на дубовом столе. Она незыблема, как завещание, сделанное в здравом уме и твердой памяти.

Но меня-то пленил натюрморт старика. Срезанные, должно быть, утром розы, плотные и укатанные, особенно молодые чайные. Ни дать, ни взять - катышки желтоватого сливочного мороженого.

2  ​​​​ Артур Шопенгауэр:

Перед картиной каждый должен стоять так же, как перед королем, выжидая, скажет ли она ему что-нибудь и что именно скажет, и как с королем, так и с картиной он не смеет заговаривать первым, иначе он услышит только самого себя.

3  ​​ ​​ ​​​​ Мышление как атрибут субстанции. Э. В. Ильенков о Бенедикте (Барухе) Спинозе:

«Краеугольный камень» всей системы Спинозы – очень простая истина, которую в целом легко понять. Мышление – такое же свойство, такой же способ существования тела, как и его протяженность, т.е. как его пространственная конфигурация и положение среди других тел.

Эта простая и глубоко верная мысль выражена у Спинозы на языке его эпохи таким образом: мышление и протяженность не две особые субстанции, как учил Декарт, а лишь «два атрибута одной и той же субстанции»; не два особых предмета, могущие существовать отдельно, совершенно независимо один от другого, а лишь два разных и даже противоположных аспекта, под которыми выступает одно и то же, два разных способа существования, две формы проявления чего-то «третьего».

Что же это за «третье»? Реальная бесконечная Природа, отвечает Спиноза. Именно она и простирается в пространстве, и «мыслит».

4 ​​ В этот день 4 марта 1916 года Цветаева написала стих:

Не сегодня - завтра растает снег.

Ты лежишь один под огромной шубой.

Пожалеть тебя, у тебя навек

Пересохли губы.

Тяжело ступаешь и трудно пьешь,

И торопится от тебя прохожий.

Не в таких ли пальцах садовый нож

Зажимал Рогожин?

А глаза, глаза на лице твоем -

Два обугленных прошлолетних круга!

Видно, отроком в невеселый дом

Завела подруга.

Далеко - в ночи - по асфальту - трость,

Двери настежь - в ночь - под ударом ветра.

Заходи - гряди! - нежеланный гость

В мой покой пресветлый.

7  ​​ ​​ ​​​​ Елена ‎Шварц:

‬

Как эта улица зовется - ты на дощечке прочитай,

А для меня ее названье - мой рай, потерянный мой рай.

Как этот город весь зовется - ты у прохожего узнай,

А для меня его названье - мой рай, потерянный мой рай.

И потому что он потерян - его сады цветут еще,

И сердце бьется, сердце рвется счастливым пойманным лещом.

Там крысы черные сновали в кустах над светлою рекой -

Они допущены, им можно, ничто не портит рай земной.

Ты излучал сиянье даже, заботливо мне говоря,

Что если пиво пьешь, то надо стакана подсолить края.

Какое это было время - пойду взгляну в календари,

Ты как халат, тебя одели, Бог над тобою и внутри.

Ты ломок, тонок, ты крошишься фарфоровою чашкой - в ней

Просвечивает Бог, наверно. Мне это все видней, видней.

Он скорлупу твою земную проклевывает на глазах,

Ты ходишь сгорбившись, еще бы - кто на твоих сидит плечах?

Ах, я взяла бы эту ношу, но я не внесена в реестр.

Пойдем же на проспект, посмотрим - как под дождем идет оркестр.

Как ливень теплый льется в зевы гремящих труб.

Играя вниз,

С «Славянкой» падает с обрыва

мой Парадиз.

1982

«Лещом»! ​​ Брр, как противно! ​​ «Гений» питерской поэзии.

10  ​​​​ Экспонат:

The Group of Zeus and Ganymede is a multi-figure terracotta statue group. The late archaic artwork depicting Zeus taking the youthful Ganymede to Mount Olympus was created in the first quarter of the fifth century and is now displayed near where it was originally found in the Archaeological Museum of Olympia.

The group was probably the acroterion of one of the treasuries at Olympia; earlier theories suggested it was contemporary with the Temple of Zeus. The size of the figure is unusual - it is less than life size, but well over the normal size for a terracotta figure. The work is dated to around 480-470 BC, the transitional period between the archaic and the classical periods, and is attributed to a Corinthian workshop.

15  ​​​​ В этот день 15 марта 1954 года Георгий Иванов пишет Роману Гулю:

Я не только литературно - заранее прощаю все ее ((Марины Цветаевой)) выверты - люблю ее „всю“, но еще и „общественно“ она мне мила. Терпеть не могу ничего твердокаменного и принципиального по отношению к России. Ну, и „ошибалась“. Ну, и болталась, то к красным, то к белым. И получала плевки и от тех, и от других. „А судьи кто?“. И камни, брошенные в нее, по-моему, возвращаются автоматически, как бумеранг, в лбы тупиц - и сволочей, - которые ее осуждали. И, если когда-нибудь возможен для русских людей „гражданский мир“, взаимное пожатие руки - нравится это кому или не нравится, - пойдет это, мне кажется, приблизительно вот по цветаевской линии.

24 ​​ В этот день 24 марта 1896 года, 90 лет назад в Санкт-Петербурге на заседании физического отделения Русского физико-химического общества Александр Попов впервые в истории передал сообщение по радиосвязи. С помощью разработанного им устройства ученый передал набранные азбукой морзе слова Heinrich Hertz на расстояние 250 метров

30  ​​​​ ДР Верлена

Paul Verlaine

Dans l’interminable

Ennui de la plaine

La neige incertaine

Luit comme du sable.

Le ciel est de cuivre

Sans lueur aucune.

On croirait voir vivre

Et mourir la lune.

Comme les nuées

Flottent gris les chênes

Des forêts prochaines

Parmi les buées.

Le ciel est de cuivre

Sans lueur aucune.

On croirait voir vivre

Et mourir la Lune.

Corneille poussive

Et vous, les loups maigres,

Par ces bises aigres

Quoi donc vous arrive?

Dans l’interminable

Ennui de la plaine

La neige incertaine

Luit comme du sable

1874

Апрель

3  ​​ ​​​​ PAUL VERLAINE (1844 - 1896)

Sonnet boiteux

Хромой сонет

À Ernest Delahaye

Ah ! vraiment c’est triste, ah! vraiment ça finit trop mal.

Il n’est pas permis d’être à ce point infortuné.

Ah ! vraiment c’est trop la mort du naïf animal

Qui voit tout son sang couler sous son regard fané.

Londres fume et crie. Ô quelle ville de la Bible!

Le gaz flambe et nage et les enseignes sont vermeilles.

Et les maisons dans leur ratatinement terrible

Épouvantent comme un sénat de petites vieilles.

Tout l’affreux passé saute, piaule, miaule et glapit

Dans le brouillard rose et jaune et sale des sohos

Avec des indeeds et des all rights et des haôs.

Non vraiment c’est trop un martyre sans espérance,

Non vraiment cela finit trop mal, vraiment c’est triste:

Ô le feu du ciel sur cette ville de la Bible!

Jadis & Naguère, 1884

5  ​​​​ Иоганн Готлиб Фихте:

Общее совершенствование, совершенствование самого себя посредством свободного влияния на нас других и совершенствование других путем обратного воздействия на них как на свободных существ - вот наше назначение в обществе.

- Где бы ты ни жил, ты, что носишь человеческий образ, приближаешься ли ты к животным, под палкой погонщика сажая сахарный тростник, или греешься ты на берегах Огненной Земли у огня, который ты не сам зажег, являешься ли ты мне самым жалким и отвратительным злодеем, все-таки ты то же, что и я, ибо ты можешь сказать мне: «Я есмь».

- ​​ Не для праздного самосозерцания и размышления над самим собой и не для самоуслаждения своими благочестивыми чувствами, нет - для деятельности существуешь ты; твое действование, и только оно одно, определяет твою ценность.

11  ​​​​ Из дневника Толстого

11 апреля 1909 года

Два дня не писал. Здоровье нехорошо. На душе уже не так хорошо, как было. Толстой забирает силу надо мной. Да врет он. Я, Я, только и есть Я, а он, Толстой, мечта и гадкая, и глупая. Холод, снег. Письма хорошие вчера. Так радостно! Отвечал кое-как. Всё не могу, как хочется, ответить Булгакову. Постараюсь написать нынче. С дочерьми -хорошо. С Николаевым поправлял Кришну. Сегодня хотел и хочу заняться китайцами, - Конфуцием. Записано только одно:

1) Сознание божественности своей души - это разумная (метафиз[ическая]) основа жизни. Любовь - это проявление в жизни этого сознания своей божественности (религиозная основа жизни). Воздержание от страстей, грехов, соблазнов, препятствующих проявлению любви, - это добрая жизнь (нравственная основа).

Толстой пишет в дневнике 12 ноября 1900 года:

- Сущность китайского учения такая: Истинное и Великое учение научает людей высшему добру, обновлению людей и пребыванию в этом состоянии. Чтобы овладеть высшим благом, нужно: 1) чтобы было благоустройство во всём народе; для того, чтобы было благоустройство во всём народе, нужно 2) чтобы было благоустройство в семье. Для того, чтобы было благоустройство в семье, нужно 3) чтобы было благоустройство в самом себе. Для того, чтобы было благоустройство в самом себе, нужно 4) чтобы сердце было исправлено. («Ибо где будет сокровище ваше, там будет и сердце ваше»). Для того, чтобы сердце было исправлено, нужна 5) сознательность мысли. Для того, чтобы была сознательность мысли, нужна 6) высшая степень знания. Для того, чтобы было знание, 7) нужно изучение самого себя (как объясняет один комментатор).

В письме к В. Г. Черткову Толстой приводит следующее переведённое им изречение китайской мудрости:

- Возобновляй сам себя каждый день с начала, и опять с начала, и всегда с начала.

- Мне это очень нравится, - прибавляет Толстой, приведя это изречение.

Поучения Конфуция:

Правление - есть исправление. Если вы будете показывать пример справедливости, то кто осмелится поступать несправедливо?

Если вы не будете алчны, люди не станут воровать

Нужно быть осмотрительным, правдивым, умеренным в потребностях, любить народ...

Вы управляете, зачем же прибегать к убийству?

22  ​​​​ ДР Канта

Иммануил Кант

Государственный строй, основанный на наибольшей человеческой свободе согласно законам, благодаря которым свобода каждого совместима со свободой всех остальных…, есть во всяком случае необходимая идея, которую следует брать за основу при составлении не только конституции государства, но и всякого отдельного закона...

Если мир не имеет начала и, следовательно, также Творца, если наша воля не свободна и душа так же делима и разрушима, как и материя, то моральные идеи и основоположения также теряют всякое значение.

Чтобы сделать разумный выбор, надо прежде всего знать, без чего можно обойтись.

То, что в тебе стремится к счастью, есть склонность, а то, что ограничивает твою склонность условием быть раньше достойным этого счастья, - это твой разум. А то, что ты своим разумом можешь ограничить и преодолеть свою склонность, - это свобода твоей воли.

Май

1  ​​ ​​​​ Marco Aurelio:

La felicità della tua vita dipende dalla qualità dei tuoi pensieri.

В качестве твоих мыслей – твое счастье

2 ​​ Фаина Раневская о Владимире Маяковском:

В Баку в 25-м году я увидела его в театре, где играла в то время. Он сидел один в одной актерской гримерной, в театре был вечер, его вечер, сидел он, задумавшись, я вошла и увидела такую печаль у него в глазах, которая бывает у бездомных собак, у брошенных хозяевами собак, такие были его глаза. Я растерялась, сказала - мы познакомились у Шоров; он ответил, что был там один раз. Актриса под дверью пропищала «нигде кроме, как в Моссельпроме». Он сказал: «Это мои стихи». Актриса хихикала за дверью. Хихикали все. Его травили весь вечер, а он с папиросой, прилипшей к губе, говорил гениальные дерзости. Был он умнейшим из людей моего времени. Умней и талантливей в то время никого не было. Глаза его, тоски в глазах не забуду - пока живу.

3  ​​​​ Иоганн Готлиб Фихте:

Чтобы достигать своего назначения, мы нуждаемся в способности отдавать (воздействовать на других) и способности брать (воспринимать от других наиболее ценное для нас).

Каково назначение человека вообще и какими средствами он может вернее всего его достигнуть?

Подчинить себе все неразумное, овладеть им свободно и согласно своей собственной природе - конечная цель человека.

Она недостижима, но человек может и должен все более и более приближаться к ней, и поэтому приближение до бесконечности к этой цели - его истинное назначение как человека, как разумного, но конечного, как чувственного, но свободного существа.

Общее совершенствование людей в обществе, совершенствование самого себя посредством свободно использованного воздействия на нас других и совершенствование других путем обратного влияния на них как на свободных существ - вот наше назначение в обществе.

4 ​​ Мишель де Монтень:

Не достигнув желаемого, они сделали вид, что желали достигнутого.

Признаваться в незнании - одно из лучших и вернейших доказательств наличия разума

Человек не способен создать даже червяка, зато богов создаёт дюжинами.

Самым лучшим доказательством мудрости является непрерывное хорошее расположение духа. ((значит, у меня мудрости нет и в помине))

Надо уметь переносить то, чего нельзя избежать. ((мудрость для транспорта))

6  ​​ ​​​​ Sigmund FREUD est né le 6 mai 1856 à Freiberg, il y a aujourd’hui 160 ans. Il fut l’un des plus grands esprits du XXème siècle par sa déconstruction radicale des mécanismes psychiques, par sa découverte de l’inconscient, mais aussi par la clarté et la fluidité de son style (qui lui valurent en 1930 le grand prix Goethe de littérature.)

Кусочек из

La Gradiva de Jensen (1906)

Les poètes et les romanciers sont de précieux alliés… Ils sont, dans la connaissance de l'âme, nos maîtres à tous, hommes vulgaires, car ils s'abreuvent à des sources que nous n'avons pas encore rendues accessibles à la science

19  ​​ ​​​​ В этот день в 1762 году в селе Рамменау (Саксония) в многодетной крестьянской семье родился Ио́ганн Го́тлиб Фи́хте, великий немецкий философ и педагог.

Фихте утверждал, что единственная цель государства - воспитание человека в духе свободы. Фихте тщательно ищет и разрабатывает воспитательные средства преобразования мира. В знаменитых «Речах к немецкой нации» Фихте обосновывает необходимость полного реформирования школьного дела и как мировой задачи, и как национальной.

«Сочинения Фихте были проникнуты гордой независимостью, любовью к свободе, мужественным достоинством, оказавшим благодетельное влияние, особенно на молодёжь», - писал Генрих Гейне (Гейне Г. Из истории религии и философии в Германии / Пер. с нем. // Полн. собр. соч.: В 12 т. Т. VII. М., 1936. С. 119).

Умер в Берлине 29 января 1814 года от тифа, заразившись от жены, которая в госпитале ухаживала за ранеными.

24  ​​ ​​​​ ДР Халла.

Кларк Халл (Clark Hull; 24 мая 1884, Экрон, штат Нью-Йорк - 10 мая 1952, Нью-Хейвен, штат Коннектикут) - влиятельный американский психолог, представитель психологии поведения (необихевиоризма), работавший над проблемами спонтанного научения и мотивации поведения (стимулов, побуждений к действиям). Кларк Халл разработал также гипотетико-дедуктивный метод познания в науках о поведении.

Самое полное изложение его теории поведения было опубликовано в книге «Принципы поведения» в 1943 году, обобщившей результаты многих экспериментальных исследований. Он продолжал развивать эту теорию вплоть до своей смерти. Последняя версия его системы представлена в книге «Система поведения», вышедшей в 1952 году.

Теория научения Кларка Холла оказала влияние на развитие теории научения во всем мире.

27  ​​​​ Dashiell HAMMETT est né le 27 mai 1894. C’est l’un des écrivains fondateurs du grand roman noir américain. Ernest Hemingway, John Dos Passos, Raymond Chandler ou James Ellroy ont reconnu lui devoir une forte influence. Le « Faucon Maltais « a donné lieu à un chef-d’œuvre de l’écran, sous la direction de John Huston.

Le ​​ Faucon de Malte (1930):

- Spade avait désormais le visage jaunâtre, presque blanc. Sa bouche sourit, et il y avait des petits plis autour de ses yeux qui brillaient. D’une voix douce, agréable, il lui dit: «Je vais te dénoncer à la police. Il y a toutes les chances que tu écopes de la perpétuité. Ce qui veut dire que tu sortiras dans vingt ans. Tu es un ange. Je t’attendrai». Il s’éclaircit la gorge. «S’ils te pendent, je ne t’oublierai jamais».

Конечно, фильм прекрасен.

29  ​​ ​​​​ Саша Черный:

Безглазые глаза надменных дураков,

Куриный кодекс модных предрассудков,

Рычание озлобленных ублюдков

И наглый лязг очередных оков...

А рядом, словно окна в синий мир,

Сверкают факелы безумного Искусства:

Сияет правда, пламенеет чувство,

И мысль справляет утонченный пир.

Любой пигмей, слепой, бескрылый крот,

Вползает к Аполлону, как в пивную, –

Нагнет, икая, голову тупую

И сладостный нектар, как пиво, пьет.

Изучен Дант до неоконченной строфы,

Кишат концерты толпами прохожих,

Бездарно и безрадостно похожих,

Как несгораемые тусклые шкафы...

Вы, гении, живущие в веках,

Чьи имена наборщик знает каждый,

Заложники бессмертной вечной жажды,

Скопившие всю боль в своих сердцах!

Вы все – единой Дон-Кихотской расы –

И ваши дерзкие, святые голоса

Все также тщетно рвутся в небеса

И вновь, как встарь, вам рукоплещут папуасы...

<1922>

Июнь

2  ​​ ​​ ​​​​ ТАНКА АКИКО ЕСАНО

Ты - сияние звезд

В зимнем ночном небе.

Кто-то скажет:

Всего одной, -

Отвечу: всех до единой.

Жил 7.12.1878 - 29.5.1942

Вот еще:

Фудзивара Тэйка:

Сказала: «Уже рассвет!»

Покинув меня, исчезла.

Не отыщешь следа.

Считанные мгновенья

Гостит на заре белый снег.

4  ​​ ​​​​ Набоков

Приглашение на казнь:

Она вошла, воспользовавшись утренним явлением Родиона, - проскользнув под его руками, державшими поднос. - Тю-тю-тю, - предостерегающе произнес он, заклиная шоколадную бурю. Мягкой ногой прикрыл за собой дверь, ворча в усы: - Вот проказница... Эммочка между тем спряталась от него за стол, присев на корточки. - Книжку читаете? - заметил Родион, светясь добротой. - Дело хорошее.

Цинциннат, не поднимая глаз со страницы, издал мычание, утвердительный ямб, - но глаза уже не брали строчек. Родион, исполнив нехитрые свои обязанности, - тряпкой погнав расплясавшуюся в луче пыль и накормив паука, - удалился. Эммочка - все еще на корточках, но чуть вольнее, чуть покачиваясь, как на рессорах, - скрестив голые пушистые руки, полуоткрыв розовый рот и моргая длинными, бледными, как бы даже седыми, ресницами, смотрела поверх стола на дверь. Уже знакомое движение: быстро, первыми попавшимися пальцами, отвела льняные волосы с виска, кинув искоса взгляд на Цинцинната, который отложил книжку и ждал, что будет дальше. - Ушел, - сказал Цинциннат. Она встала с корточек, но, еще согбенная, смотрела на дверь. Была смущена, не знала, что предпринять. Вдруг, оскалясь, сверкнув балеринными икрами, бросилась к двери, - разумеется, запертой. От ея муарового кушака в камере ожил воздух.

Цинциннат задал ей два обычных вопроса. Она ужимчиво себя назвала и ответила, что двенадцать. - А меня тебе жалко? - спросил Цинциннат. На это она не ответила ничего. Подняла к лицу глиняный кувшин, стоявший в углу. Пустой, гулкий. Погукала в его глубину, а через мгновение опять метнулась, - и теперь стояла, прислонившись к стене, опираясь одними лопатками да локтями, скользя вперед напряженными ступнями в плоских туфлях - и опять выправляясь. Про себя улыбнулась, а затем хмуро, как на низкое солнце, взглянула на Цинцинната, продолжая сползать. По всему судя, - это было дикое, беспокойное дитя. - Неужели тебе не жалко меня? - сказал Цинциннат. - Невозможно, не допускаю. Ну, поди сюда, глупая лань, и поведай мне, в какой день я умру.

Но Эммочка ничего не ответила, а съехала на пол и там смирно села, прижав подбородок к поднятым сжатым коленкам, на которые натянула подол, показывая снизу гладкие ляжки.

Скажи мне, Эммочка, - я так прошу тебя... Ты ведь все знаешь, - я чувствую, что знаешь... Отец говорил за столом, мать говорила на кухне... Все, все говорят. Вчера в газете было аккуратное оконце, - значит, толкуют об этом, и только я один...

Она, как поднятая вихрем, вскочила с пола и, опять кинувшись к двери, застучала в нее - не ладонями, а скорее пятками рук. Ее распущенные, шелковисто-бледные волосы кончались длинными буклями. «Будь ты взрослой, - подумал Цинциннат, - будь твоя душа хоть слегка с моей поволокой, ты, как в поэтической древности, напоила бы сторожей, выбрав ночь потемней...

- Эммочка! - воскликнул он. - Умоляю тебя, скажи мне, я не отстану, скажи мне, когда я умру?

Грызя палец, она подошла к столу, где громоздились книги. Распахнула одну, перелистала с треском, чуть не вырывая страницы, захлопнула, взяла другую. Какая-то зыбь все бежала по ее лицу, - то морщился веснушчатый нос, то язык снутри натягивал щеку.

Лязгнула дверь: Родион, посмотревший, вероятно, в глазок, вошел, довольно сердитый.

- Брысь, барышня! Мне же за это достанется.

Она визгливо захохотала, увильнула от его ракообразной руки и бросилась к открытой двери. Там, на пороге, остановилась вдруг с очаровательной танцевальной точностью, - и, не то посылая воздушный поцелуй, не то заключая союз молчания, взглянула через плечо на Цинцинната; после чего - с той же ритмической внезапностью - сорвалась и убежала большими высокими, упругими шагами, уже подготовлявшими полет.

6  ​​ ​​​​ Иоганн Готлиб Фихте:

Представьте себе мир слепорожденных, которым знакомы только вещи и соотношения вещей, существующие благодаря чувству осязания. Подите к ним и заговорите с ними о красках и о других соотношениях, существующих лишь для зрения я благодаря свету. Вы будете говорить им о несуществующем, и это еще самое лучшее, если они скажут вам об этом прямо; ибо тогда вы скоро заметите свою ошибку и, если не можете раскрыть им глаза, то прекратите тщетную речь. Или они захотят почему-либо уловить смысл вашего учения; тогда они смогут понять его, исходя лишь из чувства осязания: они захотят осязать свет и краски и другие соотношения видимого; они будут думать, что осязают их, будут как-нибудь ухищряться и измыслять в пределах осязания что-нибудь такое, что они назовут краской. Но это будет неверным пониманием, искажением, ложным толкованием.

Июль

2 ​​ Фихте:

Человек будет вносить порядок в хаос и план в общее разрушение… Для него вырастает то, что раньше было холодным и мертвым, в питающее зерно, в освежающее зерно, в освежающий плод, в оживляющую виноградную лозу. Вокруг него облагораживаются животные, они отрешаются от своей дикости и получают из его рук более здоровую пищу, за которую платят ему добровольным послушанием. Более того, вокруг человека облагораживаются души; чем больше кто-либо - человек, тем глубже и шире действует он на людей, и то, что носит истинную печать человечности, будет всегда оценено человечеством; каждому чистому проявлению гуманности открывается каждый человеческий дух и каждое человеческое сердце.

3  ​​​​ В этот день 3 июля 1883 года родился Франц Кафка

Письма к Милене

Мне не даровано ни единой спокойной секунды, мне вообще ничего не даровано, все нужно зарабатывать, не только настоящее и будущее, но и прошлое тоже, хотя его-то каждый человек получает заранее, но и это тоже нужно зарабатывать, тяжелейшая работа, если земля вертится вправо – не знаю, так ли это, – я должен бы вертеться влево, наверстывая прошлое. А на все эти обязанности у меня совершенно нет сил, я не могу нести мир на своих плечах, я и зимний-то пиджак едва несу

Одинокое несовершенство нужно терпеть, каждое мгновение, несовершенство вдвоём терпеть не нужно

Написанные поцелуи не доходят по адресу - их выпивают призраки по дороге. Благодаря этой обильной пище они еще и размножаются в неслыханном количестве. Человечество это чувствует и пытается с этим бороться; чтобы по возможности исключить всякую призрачность между людьми и достигнуть естественности общения, этого покоя души, оно придумало железную дорогу, автомобили, аэропланы, но ничто уже не помогает, открытия эти явно делались уже в момент крушения, а противник много сильней и уверенней, он вслед за почтой изобрел телеграф, телефон, радио. Призракам голодная смерть не грозит, но мы-то погибнем

9 В этот день в 1922 году Ходасевич пишет Диаптрову:

Berlin W 50 Geisbergstrasse, 21,

Pension

​​ 

Rauchen verboten! ((курить запрещено)) дорогие мои! Как поживаете? Мы живы и благополучны. Приехали и поселились. Оприличились, потому что оказалось, что в советском зраке здесь ходить просто нельзя: глаза таращат. Живем в пансионе, набитом зоологическими эмигрантами: не эсерами какими-нибудь, а покрепче: настоящими толстобрюхими хамами. О, Борис, милый, клянусь: Вы бы здесь целыми днями пели интернационал. Чувствую, что не нынче-завтра взыграет во мне коммунизм. Вы представить себе не можете эту сволочь: бездельники, убежденные, принципиальные, обросшие 80-пудовыми супругами и невероятным количеством 100-пудовых дочек, изнывающих от безделья, тряпок и тщетной ловли женихов. Тщетной, ибо вся «подходящая» молодежь застряла в Турции и Болгарии, у Врангеля, - а немногие здешние не женятся, ибо «без средств». - У барышень психология недоразвившихся блядей, мамаши - «мамаши», папаши - прохвосты, необычайно солидные. Мечтают об одном: вешать большевиков. На меньшее не согласны. Грешный человек: уж если оставить сентименты - я бы их самих - к стенке. Одно утешение: все это сгниет и вымрет здесь, навоняв своим разложением на всю Европу. Впрочем, здесь уж не так-то мирно, и может случиться, что кое-кто поторопит их либо со смертью, либо с отъездом - уж не знаю куда. Я бы не прочь. Здесь я видел коммунистическую манифестацию, гораздо более внушительную, чем того хотелось моим соседям по пансиону.

Сами живем сносно - пока. Мода на меня здесь, кажется, велика. Но прокормит ли - не знаю еще.

Сутки пропьянствовал в Heringsdorf'e (это у моря) с Горьким и Шаляпиным. Видел Толстого, Кречетова, Минского, еще кое-какую мелочь. Был у меня в гостях - Серж Маковский (sic). Литература здешняя - провинция. Придется все перевертывать и устраивать переоценку ценностей. Еще видел Белого. Это - ужас. Его жена сошлась - с Кусиковым (1). Стерва.

Пока живу реальными хлопотами, стихов не пишу, в «иные миры» не заглядываю: nicht hinaus lehnen!(2) Это написано во всех вагонах - для образумления нашего брата. Много думаю о смерти: на сию мысль наводят уединенные места с овальными сидениями и надписями: Bitte, Deckel schliessen! (3)Подумайте и Вы - обо мне. Целую обоих нежно.

Любящий Вас Владислав.

Нина кланяется Шуре и целует Бориса.

Мой адрес - секрет для всех, кроме Вас. Другим давайте его же, но с прибавкой: Frau E.Niedermiller, для передачи мне. Это моя сестра. Я же сам будто бы даже и не в Берлине, а неизвестно где. В.Х.

1. Кусиков (Кусикян) Александр Борисович (1896-1977) - поэт; в Берлин приехал в командировку; в Россию не вернулся; в 1926 г. поселился в Париже.

В рубрике «Писатели о себе», постоянной в журн. «Новая русская книга», он писал:

Обо мне говорят, что я сволочь,

Что я хитрый и злой черкес,

Что кротость орлиная и волчья

В подшибленном лице моем и профиле резком.

​​ 

С гордостью сообщал, что в 1919 г. сформировал первый советский конный полк. «Имею недвижимость: бурку, бешмет, башлык, папаху и чувяки. Жены нет, но детей имею: дочь - шашка, сын - кинжал, приемная дочь - винтовка, приемный сын - пистолет. Единственный и верный мой друг - конь. <...>

Что больше всего люблю?

Вздыбленную Русь, маму и стихи свои...» (1922. No 3. С. 43-45).

2. Nicht hinaus lehnen! - Не высовываться! (нем.)

3. Bitte, Deckel schliessen! - Пожалуйста, закрывайте крышку! (нем.)

10  ​​ ​​​​ В этот день в 1914 году Цветаева пишет Петру Эфрону:

Москва

Я ушла в 7 часов вечера, а сейчас 11 утра, - и все думаю о Вас, всё повторяю Ваше нежное имя. (Пусть Петр - камень, для меня Вы - Петенька!)

Откуда эта нежность - не знаю, но знаю - куда: в вечность!

Вчера, возвращаясь от Вас в трамвае, я всё повторяла стихи Байрону, где каждое слово - Вам. Как Вы адски чутки!

Это - единственное, что я знаю о Вас. Внутренне я к Вам привыкла, внешне - ужасно нет. Каждый раз, идя к Вам, я все думаю, что это надо сказать, и это еще, и это…

Прихожу - и говорю совсем не о том, не так.

Слушайте, моя любовь легка.

Вам не будет ни больно, ни скучно.

Я вся целиком во всем, что люблю.

Люблю одной любовью - всей собой - и березку, и вечер, и музыку, и Сережу, и Вас.

Я любовь узнаю по безысходной грусти, по захлебывающемуся: «ах!».

Вы для меня прелестный мальчик, о котором - сколько бы мы ни говорили - я все-таки ничего не знаю, кроме того, что я его люблю.

Не обижайтесь за «мальчика», - это все-таки самое лучшее!

Вчера вечером я сидела в кабинете Фельдштейна. На исчерна-синем небе качались черные ветки.

Вся комната была в тени. Я писала Вам письмо и так сильно думала о Вас, что все время оглядывалась на диван, где Вы должны были сидеть. В столовой шипел самовар, тикали часы. На блюдце лежали два яйца, ужасно унылых! Я все время о них вспоминала: «надо есть», но после письма к Вам стало так грустно-радостно, вернее - радостно-грустно, что я, как Аля, сказала «не надо».

Вчерашнее письмо разорвала, яйцо сегодня съела. - Пишу сейчас у окна. Над зеленой крышей сарая - купол какой-то церковки - совсем маленький - и несколько качающихся веток. Над ними - облачко.

Вы первый, кого я поцеловала после Сережи. Бывали трогательные минуты дружбы, сочувствия, отъезда, когда поцелуй казался необходимым.

Но что-то говорило: «нет!»

Вас я поцеловала, потому что не могла иначе. Всё говорило: «да!»

МЭ.

P. S. Спасибо за рассказ о черном коте.

16 ​​ В этот день 16 июня 1910 года ((76 лет назад!)) Мария Замятина пишет Вере Шварсолон:

В воскресенье, 13 июня, вечером были Гумилев с Гумильвицей ((так об Ахматовой!!)) (острота Юрия Никандровича Верховского), они на днях вернулись из Парижа. Она пишет стихи немного под Гумилева по неизбежности, а старается писать под Кузмина. Но в общем она сносно-симпатичная, только очень тощая и болезненная, но недурная, высокая, брюнетка.

Да, это дамы.

18  ​​​​ ДР Евгения Евтушенко

Ожидание

В прохладу волн загнав

стада коров мычащих,

сгибает стебли трав

жара в застывших чащах.

Прогретая гора

дымится пылью склонов.

Коробится кора

у накаленных кленов.

Изнемогли поля,

овраги истомились,

и солнцу тополя

уже сдались на милость.

Но все-таки тверды,

сильны и горделивы

чего-то ждут сады,

и ждут чего-то нивы.

Пусть влага с высоты

еще не стала литься,

но ждут ее сады,

и ею бредят листья.

Пускай повсюду зной,

и день томится в зное,

но все живет грозой,

и дышит все грозою.

1951

Как неприятно! ​​ Какая-то нескончаемая какофония! Триумф безвкусия.

21  ​​​​ В этот день 21 июля 1907 года Гумилев пишет Брюсову:

Дорогой Валерий Яковлевич!

Если бы Вы знали, как глубоко я сознаю мою вину перед Вами. После Вашего любезного приема, после всего, что Вы сделали для меня, не писать Вам в продолжение двух месяцев - это преступленье, которому нет равных. Но, честное слово, все это время я был по выражению Гофмана (не гоголевского ремесленника и не русского поэта, а настоящего, немецкого) игралищем слепой судьбы. Я думаю, что будет достаточно сказать, что после нашей встречи я был в Рязанской губернии, в Петербурге, две недели прожил в Крыму, неделю в Константинополе, в Смирне имел мимолетный роман с какой-то гречанкой, воевал с апашами в Марселе и только вчера, не знаю, как, не знаю, зачем, очутился в Париже. В жизни бывают периоды, когда утрачивается сознанье последовательности и цели, когда невозможно представить своего «завтра» и когда все кажется странным, пожалуй, даже утомительным сном.

Все последнее время я находился как раз в этом периоде. Поэтому простите меня и напишите, как Вы обещали, о впечатлении, произведенном мною на Вас. Это будет более чем полезно для меня, потому что я не имею никакого понятия о самом себе. А то немногое, <что> я думаю об этом вопросе, так нелестно для меня, что всякое другое мнение способно привести меня в восторг. Это не скромность, и в минуты самонадеянности я объясняю это дурной привычкой всегда сравнивать себя с людьми, стоящими много выше меня. Поэтому помогите мне и теперь, как Вы помогали мне раньше в других вопросах.

Я собираюсь издать вторую книгу моих стихов, напечатав ее здесь и переслав для продажи в Россию. Для распространения ее там я думаю воспользоваться «Обществом распростр.<анения> печатных изд.<аний>«, но если бы можно было устроить, чтобы за это взялся «Скорпион», как он это сделал для «Ор», то, конечно, я не просил бы ничего лучшего и 30 заранее принял бы все условья. Я хотел бы знать, посоветуете ли Вы мне обратиться с этим к г<осподи>ну Полякову.

За последнее время я писал довольно много, и некоторые из моих стихов почти удовлетворяют меня. Я посылаю Вам одно не для печати, потому что оно скоро появится в сборнике, а из чисто ребяческого желания похвастаться своим прогрессом. Не осудите же меня за мой дурной вкус, и вспомните, что я считаю его недурным только для меня.

Искренне преданный Вам Н. Гумилёв.

Заклинание

Юный маг в пурпуровом хитоне

Говорил нездешние слова,

Перед ней, царицей беззаконий,

Расточал рубины волшебства.

Плакали невидимые струны,

Огненные плавали столбы,

И смущались гордые трибуны,

И дрожали черные рабы.

А царица, наклоняясь с ложа,

Радостно играла крутизной,

И ее атласистая кожа

Опьяняла снежной белизной.

Задыхаясь в несказанном блуде,

Юный маг забыл про все вокруг,

Он смотрел на маленькие груди,

На браслеты вытянутых рук.

Юный маг в пурпуровом хитоне

Говорил, как мертвый, не дыша,

Отдал все царице беззаконий,

Чем была жива его душа.

И когда на изумрудах Нила

Месяц закачался и поблек,

Бледная царица уронила

Для него алеющий цветок.

P. S. Поклонитесь, пожалуйста, от меня mr Ликиардопуло, я с удовольствием вспоминаю нашу встречу.

Мой адрес: Paris, rue Вага, 1. Nicolas Goumileff.

23  ​​ ​​​​ Бодлер. CHARLES BAUDELAIRE (1821 - 1867)

Je t'adore à l'égal de la voûte nocturne

Je t'adore à l'égal de la voûte nocturne,

Ô vase de tristesse, ô grande taciturne,

Et t'aime d'autant plus, belle, que tu me fuis,

Et que tu me parais, ornement de mes nuits,

Plus ironiquement accumuler les lieues

Qui séparent mes bras des immensités bleues.

Je m'avance à l'attaque, et je grimpe aux assauts,

Comme après un cadavre un choeur de vermisseaux,

Et je chéris, ô bête implacable et cruelle!

Jusqu'à cette froideur par où tu m'es plus belle!

(Les Fleurs du Mal)

Мне не нравится замогильность. Бодлер словно торопит смерть.

Август

1  ​​​​ Журнал «Химия и жизнь». 1977.

Мальчик, который не решается прыгнуть с берега в речку, вряд ли сможет стать летчиком. Не стоит ждать успехов на музыкальном поприще от подростка, если на него оказывают одинаковое воздействие симфония Моцарта и гудение пылесоса.

Многие профессии требуют от человека не только конкретных способностей, талантов и качеств ума, но и определенного характера. Изучение биографий известных ученых показывает, что химия предъявляет к своим адептам не менее жесткие требования, чем авиация или музыка.

В наше время любят распространяться о том, какими тонкими знатоками искусства были великие физики-теоретики. Но выдающийся химик, чуждый поэзии, музыки, живописи, - явление настолько редкое, что артистизм можно считать постоянным спутником и химической одаренности. Быть может, даже не спутником, а обязательным компонентом: для химического мышления качественные, принципиальные характеристики материи важнее количественных и, должно быть, поэтому даже теоретические выкладки химиков нередко носят оттенок художественного обобщения. Кроме того, химические исследования часто связаны с проблемами физики, биологии и других наук, так что химику просто необходимы широта кругозора и умение сближать факты и явления, на первый взгляд далекие друг от друга, - а не этому ли учит искусство? Химики и лирики - отнюдь не враги, и не таким уж парадоксом звучат слова Т. Ричардса, лауреата Нобелевской премии за исследования по физической химии: «Если меня попросят выбрать лучшего химика, я укажу на того, кто лучше всех играет на виолончели».

Кстати, блестящий виолончелист Ф. Астон был если не самым первым из химиков, то уж во всяком случае не последним - он доказал существование изотопов. В. Мейер, У. Перкин, А. Арбузов играли на скрипке не хуже самого Эйнштейна. У. Рамзай, открывший инертные газы, и уже упомянутый нами Карозерс были талантливыми певцами. Современники, знавшие о кипучей и многообразной деятельности основоположника физической химии В. Оствальда, могли посещать выставки Оствальда-художника. Изрядными, как выражались в старину, живописцами были также Ф. Велер, Л. Пастер, сделавший несколько крупных открытий в химии, и тот же Рамзай. Общеизвестна всесторонняя одаренность М. В. Ломоносова-химика, физика, художника, поэта. Поэтическому искусству отдали дань Г. Дэви и Я. Вант-Гофф; драматургией занимались А. Лавуазье, А. Муассан и Ф. Габер.

Итак, хотите воспитать настоящего химика? Тогда растите человека полнокровного, жизнелюбивого, многостороннего. И если даже ваш сын не поступит в химический вуз, из него все равно выйдет толк.

2  ​​​​ Осип Мандельштам:

Я с благодарностью вспоминаю один из эриванских разговоров, которые вот сейчас, спустя какой-нибудь год, уже одревлены несомненностью личного опыта и обладают достоверностью, помогающей нам ощущать самих себя в предании.

Речь зашла о «теории эмбрионального поля», предложенной профессором Гурвичем.

Зачаточный лист настурции имеет форму алебарды или двухстворчатой удлиненной сумочки, переходящей в язычок. Он похож также на кремневую стрелу из палеолита. Но силовое натяжение, бушующее вокруг листа, преобразует его сначала в фигуру о пяти сегментах. Линии пещерного наконечника получают дуговую растяжку.

Возьмите любую точку и соедините ее пучком координат с прямой. Затем продолжите эти координаты, пересекающие прямую под разными углами, на отрезок одинаковой длины, соедините их между собой, и получится выпуклость.

В дальнейшем силовое поле резко меняет свою игру и гонит форму к геометрическому пределу, к многоугольнику.

Растение - это звук, извлеченный палочкой терменвокса, воркующий в перенасыщенной волновыми процессами сфере. Оно - посланник живой грозы, перманентно бушующей в мироздании, - в одинаковой степени сродни и камню, и молнии! Растение в мире - это событие, происшествие, стрела, а не скучное бородатое развитие! ​​ 

5  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Личность генерала Власова.

«В Красной Армии с 1920 года. После окончания командирских курсов участвовал в боях с белогвардейцами на Южном фронте.

С 1922 Власов занимал командные и штабные должности, а также занимался преподаванием.

В 1929 окончил Высшие армейские командные курсы.

В 1930 году вступил в ВКП(б).

В 1935 стал слушателем Военной академии имени М. В. Фрунзе.

С августа 1937 года командир 133-го стрелкового полка 72-й стрелковой дивизии, а с апреля 1938 года помощник командира этой дивизии.

Осенью 1938 года направлен в Китай в качестве военного советника.

С мая по ноябрь 1939 года исполнял обязанности главного военного советника. Награждён орденом Золотого Дракона.

В январе 1940 года генерал-майор Власов назначен командиром 99-й стрелковой дивизии, которая в октябре того же года была признана лучшей дивизией в округе. За это А. Власов был награждён орденом Красного Знамени.

В автобиографии, написанной в апреле 1940 года отмечал: «Никаких колебаний не имел. Всегда стоял твёрдо на генеральной линии партии и за неё всегда боролся».

В январе 1941 года Власов был назначен командиром 4-го механизированного корпуса Киевского особого военного округа, а через месяц награждён орденом Ленина».

Просто не укладывается в голове!

Что же происходило в Союзе, если такой человек становился изменником?!

10  ​​​​ Константин Бальмонт

Из сборника “Жар-птица. Свирель славянина”

СВѢТОВИТЪ.

Мнѣ снится древняя Аркона,

Славянскій храмъ,

Пылаютъ дали небосклона,

Есть часъ громамъ.

Я вижу призракъ Свѣтовита,

Межь облаковъ,

Кругомъ него святая свита

Родныхъ Боговъ.

Онъ на конѣ, и слишкомъ знаетъ

Восторгъ погонь,

О, вихри молній нагоняетъ

Тотъ бѣлый конь.

Онъ бросилъ алую Аркону,

Туманъ завѣсъ,

И льнетъ къ нетронутому лону,

Къ степямъ Небесъ.

Онъ позабылъ священность красныхъ

Заклятыхъ стѣнъ,

Для свѣжей радости неясныхъ

Измѣнъ, измѣнъ.

И рогъ съ виномъ имъ брошенъ въ храмѣ

И брошенъ лукъ,

И съ нимъ несется небесами

Громовый звукъ.

Славянскій міръ объятъ пожаромъ,

Душа горитъ.

Къ какимъ ты насъ уводишь чарамъ.

Богъ Свѣтовитъ?

​​ 1906

Какая пустота!

27 ​​ В этот день 27 августа 1923 года Цветаева пишет Радзевичу:

Мой родной Радзевич,

Вчера, на большой дороге, под луной, расставаясь с Вами и держа Вашу холодную (NB! от голода!) руку в своей, мне безумно хотелось поцеловать Вас, и, если я этого не сделала, то только потому, что луна была - слишком большая!

Мой дорогой друг, друг нежданный, нежеланный и негаданный, милый чужой человек, ставший мне навеки родным, вчера, под луной, идя домой я думала (тропинка летела под ногами, луна летела за плечом) - «Слава Богу, слава мудрым богам, что я этого прелестного, опасного, чужого мальчика - не люблю! Если бы я его любила, я бы от него не оторвалась, я - не игрок, ставка моя - моя душа!* - и я сразу потеряла бы ставку. Пусть он любит других - всех! - и пусть я - других - тьмы тем! - так он, в лучшие часы души своей - навсегда мой»...

И многое еще думала.

Радзевич, сегодня утром письмо - экспресс. Приедете - прочтете. Я - глубоко-счастлива, в первый раз, за месяц, дышу. (Нет, вчера, под большой луной, держа Вашу руку в своей, тоже дышала, хотя не так... покойно!) Полюбуйтесь теперь игре случая: целый месяц - почти что день в день - я молчала: жила, стиснув губы и зубы, и нужно же было в последний день, в последний час...

Что-то кинуло меня к Вам. Вы были мудры и добры, Вы слушали, как старый и улыбались, как юный. У меня к Вам за этот вечер - огромная нежность и благодарность навек.

Теперь, Радзевич, просьба: в самый трудный, в самый безысходный час своей души - идите ко мне. Пусть это не оскорбит Вашей мужской гордости, я знаю, что Вы сильны - и КАК Вы сильны! - но на всякую силу - свой час. И вот в этот час, которого я, любя Вас, Вам не желаю, и которого я, любя Вас - Вам всё-таки желаю, и который - желаю я или нет - всё-таки придет - в этот час, будь Вы где угодно, и что бы ни происходило в моей жизни - окликните: отзовусь.

Это не пафос, это просто мои чувства, которые всегда

БОЛЬШЕ моих слов.

Этого письма не закладывайте в книгу, как письма Ваших немецких приятельниц, уже хотя бы потому, что оно менее убедительно, чем те.

А пока - жму Вашу руку и жду Вас, как условились.

МЦ.

Примечания

* Другие ставят - чужую душу, как в рулетке - чужие деньги!

Вот как пересказывает М.Ц. в письме к подруге разговор с Радзевич: ​​ «Любите ее?» – «Нет, я Вас люблю». – «Но на мне нельзя жениться» – «Нельзя». – «А жениться непременно нужно?» – «Да, пустая комната… И я так легко опускаюсь». – «Тянетесь к ней?» – «Нет! Наоборот: даже отталкиваюсь». – «Вы с ума сошли!».

А что Радзевич? ​​ Много ​​ лет спустя он сказал: Произошел не разрыв - расхождение. Я предпочел налаженный быт.

Такой предстает Марина в личной жизни. Порывистая до безумия.

Сентябрь ​​ 

​​ 

4  ​​ ​​​​ Так вести этот дневник или нет? Жить или нет? Совсем запутался. Биография Эйнштейна.

Самый большой кумир моего детства

АЛЬБЕРТ ЭЙНШТЕЙН

Einstein, Albert (1879-1955), физик-теоретик, один из основоположников современной физики.

Автор ​​ теории относительности.

Я, некий Гена, ​​ в детстве воспринимал эту теорию как описание структуры мироздания, его основной закон. Вклад ​​ в создание квантовой механики, развитие статистической физики и космологии.  ​​​​ Квантовая ​​ механика казалась мне музыкой мира.

Лауреат Нобелевской премии по физике 1921 («за объяснение фотоэлектрического эффекта»).

Родился 14 марта 1879 в Ульме (Вюртемберг, Германия) в семье мелкого коммерсанта. Предки Эйнштейна поселились в Швабии около 300 лет назад, и ученый до конца жизни сохранил мягкое южногерманское произношение, даже когда говорил по-английски.

Учился в католической народной школе в Ульме, затем, после переезда семьи в Мюнхен, в гимназии. Школьным урокам, однако, предпочитал самостоятельные занятия.

1895: не окончив гимназию, едет в Цюрих, ​​ в Федеральное высшее политехническое училище. ​​ Не выдержав экзаменов по современным языкам и истории, поступает в старший класс кантональной школы в Аарау.

1896: Эйнштейн - студент Цюрихского политехникума. Здесь одним из его учителей был превосходный математик Герман Минковский (впоследствии именно он придал специальной теории относительности законченную математическую форму).

1900: ​​ Эйнштейн в течение двух лет без постоянного места работы.

Место ​​ технического эксперта в Швейцарском патентном бюро в Берне. В этом «светском монастыре» Эйнштейн проработал 7 лет (1902-1907) и считал это время самым счастливым и плодотворным периодом в своей жизни.

В 1905 в журнале «Анналы физики» («Annalen der Physik») вышли работы Эйнштейна, принесшие ему мировую славу.  ​​​​ Пространство ​​ и время - новые: они описаны в специальной теории относительности, квант и атом обрели реальность (фотоэффект и броуновское движение), масса стала одной из форм энергии (E = mc2).

Это ​​ уравнение – самое интригующее во всех науках.

Хронологически первыми были исследования Эйнштейна по молекулярной физике (начало им было положено в 1902), посвященные проблеме статистического описания движения атомов и молекул и взаимосвязи движения и теплоты. В этих работах Эйнштейн пришел к выводам, существенно расширяющим результаты, которые были получены австрийским физиком Л. Больцманом и американским физиком Дж. Гиббсом.

В центре внимания Эйнштейна в его исследованиях по теории теплоты находилось броуновское движение.

1905:  ​​ ​​​​ «О движении взвешенных в покоящейся жидкости частиц, требуемом молекулярно-кинетической теорией теплоты. Über die von molekularkinetischen Theorie der Wärme geforderte Bewegung von in ruhenden Flüssigkeiten suspendierten Teilchen».

Между ​​ скоростью движения взвешенных частиц, их размерами и коэффициентами вязкости жидкостей существует количественное соотношение, которое можно проверить экспериментально. Эйнштейн придал законченную математическую форму статистическому объяснению этого явления.

Закон броуновского движения Эйнштейна был полностью подтвержден в 1908 опытами французского физика Ж.Перрена. Работы по молекулярной физике доказывали правильность представлений о том, что теплота есть форма энергии неупорядоченного движения молекул. Одновременно они подтверждали атомистическую гипотезу, а предложенный Эйнштейном метод определения размеров молекул и его формула для броуновского движения позволяли определить число молекул.

Если работы по теории броуновского движения продолжили и логически завершили предшествовавшие работы в области молекулярной физики, то работы по теории света, тоже базировавшиеся на сделанном ранее открытии, носили поистине революционный характер. В своем учении Эйнштейн опирался на гипотезу, выдвинутую в 1900  ​​​​ М. Планком, о квантовании энергии материального осциллятора.

Но Эйнштейн пошел дальше и постулировал квантование самого светового излучения, рассматривая последнее как поток квантов света, или фотонов (фотонная теория света). Это позволяло простым способом объяснить фотоэлектрический эффект - выбивание электронов из металла световыми лучами, явление, обнаруженное в 1886  ​​​​ Г. Герцем и не укладывавшееся в рамки волновой теории света.

Девять лет спустя предложенная Эйнштейном интерпретация была подтверждена исследованиями американского физика Милликена, а в 1923 ​​ реальность фотонов стала очевидной с открытием эффекта Комптона (рассеяние рентгеновских лучей на электронах, слабо связанных с атомами).

В чисто научном отношении гипотеза световых квантов составила целую эпоху. Без нее не могли бы появиться знаменитая модель атома Н. Бора (1913) и гениальная гипотеза «волн материи» Луи де Бройля (начало 1920-х годов).

1905:  ​​​​ «К электродинамике движущихся тел. Zur Elektrodynamik der bewegter Körper».  ​​ ​​​​ Изложение специальной теории относительности, ​​ обобщающей ​​ ньютоновские законы движения.

Два ​​ постулата: специальный принцип относительности ​​ (обобщение механического принципа относительности Галилея) и принцип постоянства скорости света в вакууме. Это привело к ломке многих основополагающих понятий (абсолютность пространства и времени), установлению новых пространственно-временных представлений (относительность длины, времени, одновременности событий).

Минковский, создавший математическую основу теории относительности, высказал мысль, что пространство и время должны рассматриваться как единое целое (обобщение евклидова пространства, в котором роль четвертого измерения играет время). Разным эквивалентным системам отсчета соответствуют разные «срезы» пространства-времени.

1905: ​​ закон взаимосвязи массы и энергии.

Его математическим выражением является знаменитая формула

E = mc2. ​​ 

Теперь перенос энергии связан с переносом массы, и масса превращается в энергию.

Сумма ​​ масс составных частей атомного ядра может оказаться больше массы ядра в целом. Недостаток массы превращается в энергию связи, необходимую для удержания составных частей. Атомная энергия есть не что иное, как превратившаяся в энергию масса.

Принцип эквивалентности массы и энергии позволил упростить законы сохранения. Оба закона, сохранения массы и сохранения энергии, до этого существовавшие раздельно, превратились в один общий закон: для замкнутой материальной системы сумма массы и энергии остается неизменной при любых процессах. Закон Эйнштейна лежит в основе всей ядерной физики.

В 1907 Эйнштейн распространил идеи квантовой теории на физические процессы, не связанные с излучением. Рассмотрев тепловые колебания атомов в твердом теле и используя идеи квантовой теории, он объяснил уменьшение теплоемкости твердых тел при понижении температуры, разработав первую квантовую теорию теплоемкости. Эта работа помогла В. Нернсту сформулировать третье начало термодинамики.

1909: ​​ Эйнштейн получает место экстраординарного профессора теоретической физики Цюрихского университета. Далее - почетное приглашение на кафедру теоретической физики Немецкого университета в Праге.

1911: «О влиянии силы тяжести на распространение света. Über den Einfluss der Schwerkraft auf die Ausbreitung des Lichtes».  ​​​​ Основы ​​ релятивистской теории тяготения!  ​​​​ Световые ​​ лучи, испускаемые звездами и проходящие вблизи Солнца, должны изгибаться у его поверхности.

1912: ​​ Эйнштейн в Цюрихе, где в Высшей технической школе создана кафедра математической физики. ​​ 

Разработка ​​ математического аппарата ​​ для дальнейшего развития теории относительности.

1913: ​​ «Проект обобщенной теории относительности и теории тяготения. Entwurf einer verallgemeinerten Relativitatstheorie und Theorie der Gravitation.

Учение ​​ о гравитации.

С 1914: ​​ работа в созданном Гумбольдтом университете в течение 19 лет.

1915: ​​ завершение создания общей теории относительности.

Если построенная в 1905 специальная теория относительности, справедливая для всех физических явлений, за исключением тяготения, рассматривает системы, движущиеся по отношению друг к другу прямолинейно и равномерно, то общая имеет дело с произвольно движущимися системами.

Ее уравнения справедливы независимо от характера движения системы отсчета, а также для ускоренного и вращательного движений. ​​ Теория являтся в основном учением о тяготении. Она примыкает к гауссовой теории кривизны поверхностей и имеет целью геометризацию гравитационного поля и действующих в нем сил.

Эйнштейн утверждал, что пространство отнюдь не однородно и что его геометрическая структура зависит от распределения масс, от вещества и поля.

Сущность тяготения объяснялась изменением геометрических свойств, искривлением четырехмерного пространства-времени вокруг тел, которые образуют поле. По аналогии с искривленными поверхностями в неевклидовой геометрии используется представление об «искривленном пространстве».

Здесь нет прямых линий, как в «плоском» пространстве Евклида; есть лишь «наиболее прямые» линии - геодезические, представляющие собой кратчайшее расстояние между точками.

Кривизной пространства определяется геометрическая форма траекторий тел, движущихся в поле тяготения. Орбиты планет определяются искривлением пространства, задаваемым массой Солнца, и характеризуют это искривление. Закон тяготения становится частным случаем закона инерции.

Вселенная должна быть пространственно конечной (идея замкнутой Вселенной). Эта гипотеза находилась в резком противоречии со всеми привычными представлениями и привела к появлению целого ряда релятивистских моделей мира.

Одним из первых, кто творчески продолжил космологические идеи Эйнштейна, был советский математик А.Фридман. Исходя из эйнштейновских уравнений, он в 1922 пришел к динамической модели - к гипотезе замкнутого мирового пространства, радиус кривизны которого возрастает во времени (идея расширяющейся Вселенной).

В 1916-1917 вышли работы Эйнштейна, посвященные квантовой теории излучения. В них он рассмотрел вероятности переходов между стационарными состояниями атома (теория Н.Бора) и выдвинул идею индуцированного излучения. Эта концепция стала теоретической основой современной лазерной техники.

Середина 1920-х годов ознаменовалась в физике созданием квантовой механики. ​​ Идеи ​​ Эйнштейна во многом способствовали ее становлению, ​​ но вскоре обнаружились значительные расхождения между ним и ведущими представителями квантовой механики. Эйнштейн не мог примириться с тем, что закономерности микромира носят лишь вероятностный характер (известен его упрек, адресованный Борну, в том, что тот верит «в Бога, играющего в кости»).

Эйнштейн не считал статистическую квантовую механику принципиально новым учением, а рассматривал ее как временное средство, к которому приходится прибегать, пока не удается получить полное описание реальности.

На Сольвеевских конгрессах 1927-1930 разгорелись ​​ дискуссии между Эйнштейном и Бором по поводу интерпретации квантовой механики. Эйнштейн не смог убедить ни Бора, ни более молодых физиков - Гейзенберга и Паули. С тех пор он следил за работами «копенгагенской школы» с чувством глубокого недоверия. Статистические методы квантовой механики казались ему «невыносимыми» с теоретико-познавательной и неудовлетворительными с эстетической точки зрения.

Начиная со второй половины 1920-х годов, Эйнштейн уделял много времени и сил разработке единой теории поля. Такая теория должна была объединить электромагнитное и гравитационное поля на общей математической основе. Однако те несколько работ, которые он опубликовал по этому вопросу, не удовлетворили его самого.

1933: ​​ Эйнштейн в Принстонском университете.

Умер Эйнштейн в Принстоне (США) 18 апреля 1955. Его прах был развеян друзьями в месте, которое должно навсегда остаться неизвестным.

10  ​​ ​​​​ Марсель Пруст:

- ​​ Умный человек не боится показаться глупцом другому умному человеку.

- ​​ Мы наслаждаемся чудесной музыкой, прекрасными картинами, всем, что есть на свете изящного, но мы не знаем, что творцы расплачивались за это бессонницей, рыданиями, истерическим смехом, нервной лихорадкой, астмой, падучей, смертельной тоской.

- ​​ Можно увлекаться какой-нибудь женщиной. Но чтобы дать волю этой грусти, этому ощущению чего-то непоправимого, той тоске, что предшествует любви, нам необходима, - и, быть может, именно это, в большей степени даже, чем женщина, является целью, к которой жадно стремится наша страсть, - нам необходима опасность неосуществимости.

12  ​​​​ Плотин:

- Никогда бы глаз не смог воспринять солнце, если бы сам не был подобен солнцу; точно так же и душа не сможет видеть прекрасного до тех пор, пока сама не будет прекрасной, и вот, чтобы увидеть красоту и божественность, каждый человек должен сам стать прекрасным и божественным.

19  ​​ ​​​​ В этот день ​​ 19 сентября 1833 года Пушкин написал жене Наталии:

Оренбург.

Я здесь со вчерашнего дня. Насилу доехал, дорога прескучная, погода холодная, завтра еду к яицким казакам, пробуду у них дни три - и отправляюсь в деревню через Саратов и Пензу.

Что, женка? скучно тебе? мне тоска без тебя. Кабы не стыдно было, воротился бы прямо к тебе, ни строчки не написав. Да нельзя, мой ангел. Взялся за гуж, не говори, что не дюж - то есть: уехал писать, так пиши же роман за романом, поэму за поэмой. А уж чувствую, что дурь на меня находит, - я и в коляске сочиняю, что ж будет в постеле? Одно меня сокрушает: человек мой. Вообрази себе тон московского канцеляриста, глуп, говорлив, через день пьян, ест мои холодные дорожные рябчики, пьет мою мадеру, портит мои книги и по станциям называет меня то графом, то генералом. Бесит меня, да и только. Свет-то мой Ипполит! кстати о хамовом племени: как ты ладишь своим домом? боюсь, людей у тебя мало; не наймешь ли ты кого? На женщин надеюсь, но с мужчинами как тебе ладить? Все это меня беспокоит - я мнителен, как отец мой. Не говорю уж о детях. Дай бог им здоровья - и тебе, женка. Прощай, женка. Не жди от меня уж писем, до самой деревни. Целую тебя и вас благословляю.

Как я хорошо веду себя! как ты была бы мной довольна! за барышнями не ухаживаю, смотрительшей не щиплю, с калмычками не кокетничаю - и на днях отказался от башкирки, несмотря на любопытство, очень простительное путешественнику. Знаешь ли ты, что есть пословица: на чужой сторонке и старушка божий дар. То-то, женка. Бери с меня пример.

19  ​​​​ В этот день 19 сентября 1900 года Блок написал стих:

Аметист

К. М. С.

Порою в воздухе, согретом

Воспоминаньем и тобой,

Необычайно хладным светом

Горит прозрачный камень твой.

Гаси, крылатое мгновенье,

Холодный блеск его лучей,

Чтоб он воспринял отраженье

Её ласкающих очей.

Ксения Михайловна Садовская (1859-1925). Когда ей шел 37-й год, она, страдая заболеванием сердца, приехала на лечение в Бад-Наугейм (Германия) с тремя детьми. Здесь и познакомился с ней 16-летний Блок...

Мать поэта со свойственной ей иронией сообщала в письме: «Сашура у нас тут ухаживал с великим успехом, пленил барыню, мать троих детей и действительную статскую советницу. Смешно смотреть на Сашуру в этой роли... Не знаю, будет ли толк из этого ухаживания для Сашуры в смысле его взрослости, и станет ли он после этого больше похож на молодого человека. Едва ли...»

Из ​​ письма А. Блока – ей, К.М.С.:

Чем ближе я вижу тебя, Оксана, тем больше во мне пробуждается то чувство, которое объяснить одним словом нельзя! В нем есть и радость, и грусть, а больше всего горячей, искренней любви, и любовь эта не имеет границ и, мне кажется, никогда не кончится...

Эта влюбленность Блока мне дорога, ведь она слишком напоминает Валю К-ну, которую я полюбил в Академии. Она была старше на10 лет.

25 ​​ Jean Dubuffet, 1945

Une définition de l'Art Brut avant la lettre

Une chanson que braille une fille en brossant l’escalier me bouleverse plus qu’une savante cantate. ((лучше напев, чем музыка – это не Верлен?)) Chacun son goût. J’aime le peu. J’aime aussi l’embryonnaire, le mal façonné, l’imparfait, ​​ le mêlé. Плохо сделанное, несовершенное, мешанину. J’aime mieux les diamants bruts, dans leur gangue. Et avec crapauds

У меня еще нет музейного дневника? Такой материал надо нести туда.

Октябрь  ​​​​ 

2  ​​​​ Иоганн Готлиб Фихте:

У каждого есть обязанность не только вообще желать быть полезным обществу, но и направлять по мере сил своих и разумения все свои старания к последней цели общества, именно все более облагораживать род человеческий, т. е. все более освобождать его от гнета природы, делать его все более самостоятельным и самодеятельным, и таким-то образом благодаря этому новому неравенству возникает новое равенство - именно однообразное развитие культуры во всех индивидуумах.

4  ​​​​ О. Мандельштам:

Очень люблю я белье,

С белой рубашкой дружу,

Как погляжу на нее -

Глажу, утюжу, скольжу.

Если б вы знали, как мне

Больно стоять на огне!

«Примус.» Детские стихотворения. Рис. М. Добужинского. Ленинград, «Время», 1925. 16 с. Тираж 8000 экз. Цена 90 к. В издательской цв. литографированной обложке.

5  ​​ ​​ ​​​​ «Человек без свойств» ​​ Музиля. ​​ 

Сколько именно мне завести дневников? ​​ Просто «общего» - мало: нельзя все валить в один.

На число моих дневников наводит такое высказывание Роберта Музиля:

Ведь у жителя страны по ​​ меньшей ​​ мере ​​ девять характеров - ​​ профессиональный, ​​ национальный, ​​ государственный, ​​ классовый, ​​ географический, ​​ половой, ​​ осознанный, ​​ неосознанный ​​ и ​​ еще, ​​ может  ​​​​ быть, частный.

Перевод ​​ Апта.

7  ​​ ​​​​ Попытки вернуться к игре в шахматы: хочется вернуть эту юность.

Тартаковер:

Ласкер - это целый период шахматной истории. Если Греко олицетворял в шахматах фантазию, Филидор - силу, Стаунтон - солидность, Андерсен - размах, Морфи - блеск, Стейниц - глубину, Тарраш - метод, Капабланка - ясность, то Ласкер, несомненно, больше всех других представлял в шахматах философский элемент. …

Ласкер, по своей природе и учёный, и художник одновременно, является - если искать сжатое определение его знаменательной деятельности - носителем шахматного индивидуализма.

10  ​​ ​​​​ Полно мыслей о Дон Жуане, именно о языке возможного романа.

12  ​​​​ Фихте:

- ​​ Вникни в самого себя, отврати взор от всего, что тебя окружает, и направь его внутрь себя - таково первое требование, которое ставит философия своему ученику.

Ноябрь

2  ​​​​ Анри Пуанкаре.

Из

Наука и метод

Прямая линия имеет в природе несколько более или менее несовершенных образов, между которыми главные суть световой луч и ось вращении твердого тела. Я допускаю, что каким-нибудь образом было бы установлено, что световой луч не удовлетворяет постулату Евклида (т. е. было бы, например, доказано, что звезда имеет отрицательный параллакс), что сделаем мы дальше? Заключим ли мы отсюда, что прямая, будучи по определению траекторией света, не удовлетворяет постулату или, наоборот, что раз прямая по определению удовлетворяет постулату, то световой луч не представляет собой прямой линии?

Конечно, мы свободны в выборе того или другого определения и, следовательно, того или иного заключения. Но принять первое заключение было бы нелепо, потому что световой луч удовлетворяет лишь несовершенным образом, вероятно, не только постулату Евклида, но и другим свойствам прямой линии; если он отклоняется от евклидовой прямой, то он также отклоняется и от оси вращения твердых тел, которая является другим несовершенным образом прямой линии; и, наконец, он, без сомнения, подвержен изменениям: будучи прямым вчера, он перестает быть таковым завтра, если какое-нибудь физическое условие изменилось.

Канторовские антиномии

Я обращаюсь теперь к рассмотрению нового мемуара Рассела. Этот мемуар был написан с целью преодолеть трудности, поднятые теми канторовскими антиномиями нa которые я неоднократно намекал выше. Кантор думал, что можно построить науку бесконечного; другие пошли по пути, открытому Кантором, но скоро натолкнулись на странные противоречия. Возникшие антиномии уже многочисленны, но наиболее известны следующие:

1 Антиномия Бурали-Форти.

2 Антиномия Цермело-Кённга.

3 Антиномия Ришара.

Кантор доказал, что порядковые числа (речь идет о порядковых трансфинитных числах, т. е. о новом понятии введенном Кантором) могут быть размещены в один линейный ряд, т. е. доказал, что из двух неравных порядковых чисел одно число всегда меньше другого. Бурали-Форти доказывает противоположное. В самом деле, говорит он, если бы все порядковые числа можно было разместить в один ряд, то этот ряд определял бы порядковое число, которое было бы больше, чем все другие; но к нему можно было бы прибавить единицу, и тогда получилось бы порядковое число, которое было бы еще больше, а это приводит к противоречию. Мы вернемся позднее к антиномии Церкело - Кёнига, которая имеет несколько отличную природу.

Но вот антиномия Ришара (Revue Generale des Sciences, 30 juin, 1905). Рассмотрим все десятичные числа, которые можно определить при помощи конечного числа слов. Эти десятичные числа образуют совокупность E, и легко видеть, что это есть исчислимая совокупность, т, е. можно перенумеровать различные десятичные числа этой совокупности от 1 до бесконечности. Допустим, что это уже произведено, и определим число N следующим образом. Если n-я цифра n-го числа совокупности Е есть

0, 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9,

то n-я цифра числа N будет соответственно

1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 1, 1.

Как мы видим, N не равно n-му числу совокупности Е, а так как n есть произвольное число, то N не принадлежит совокупности E; между тем N должно ей принадлежать, так как мы определили N при помощи конечного числа слов.

Мы увидим ниже, что Ришар сам дал объяснение своего парадокса, обнаружив при этом большую проницательность, и что его объяснение может быть mutatis mutandis распространено на другие аналогичные парадоксы. Рассел цитирует еще другую довольно любопытную антиномию.

К а к о в о ​​ то  ​​​​ н а и м е н ь ш е е  ​​​​ ц е л о е  ​​​​ ч и с л о,  ​​​​ к о т о р о е  ​​​​ н е л ь з я  ​​​​ о п р е д е л и т ь  ​​​​ п р и  ​​ ​​​​ п о м о щ и  ​​​​ ф р а з ы,  ​​​​ и м е ю щ е й  ​​ ​​​​ м е н е е  ​​ ​​​​ с т а  ​​ ​​ ​​​​ ф р а н ц у з с к и х  ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ с л о в?

Такое число существует. И в самом деле, числа, которые могут быть определены такой фразой, имеются, очевидно, в конечном количестве, ибо слова французского языка имеются также в конечном количестве. Следовательно, между этими числами будет одно такое, которое меньше всех прочих.

Но, с другой стороны, это число не существует, так как определение его заключает противоречие. Действительно, это число определяется самой фразой, напечатанной выше в разрядку и состоящей менее, чем из ста слов, а по определению это число не может быть определено подобной фразой.

VI

Теория зигзагов и теория неклассов

Какую позицию занимает Рассел ввиду этих противоречий? Рассмотрев те, о которых мы только что говорили, указав еще на другие и придав им форму, которая заставляет вспомнить об Эпимениде, он без колебаний заключает:

«A prepositional function of one variable does not always deter mine a class». Пропозициональная функция (т. е. определение) одной переменной не всегда определяет класс. «Пропозициональная функция», или «норма», может быть «непредикативной». И это не значит, что такие непредикативные предложения определяют пустой класс, нулевой класс; это не значит, что нет такой величины х, которая удовлетворяла бы определению и могла бы быть одним из элементов класса. Элементы существуют, но они не могут соединяться для образования класса.

Но это только начало, нужно еще быть в состоянии узнать, является ли определение предикативным или нет. Разрешая эту проблему, Рассел колеблется между тремя теориями, которые он называет:

А. теория зигзага (the zigzag theory);

В. теория ограничения размера (the theory of limitation of size);

С. теория неклассов (the no classes theory).

Согласно теории зигзагов «определения (пропозициональные функции) определяют класс, когда они очень просты, и перестают определять таковой, когда они становятся сложными и неясными». Кто же решит вопрос: можно ли рассматривать данное определение как достаточно простое, для того чтобы оно было приемлемо? На этот вопрос нет ответа, если не считать таковым форменное признание в полном бессилии: «правила, которые позволили бы распознавать, являются ли эти определения предикативными, были бы чрезвычайно сложны и рекомендовать их не было бы целесообразным ни с какой точки зрения. Это недостаток, который можно было бы исправить только при большой изобретательности или при помощи таких отличий, которые еще не намечены. Но до настоящего момента я в поисках этих правил не мог найти другого руководящего принципа, кроме отсутствия противоречия».

Эта теория остается, таким образом, довольно темной. В этой ночи - единственный проблеск, и этот проблеск есть слово «зигзаг». То, что Рассел называет «zigzag-giness», является, без сомнения, тем особенным свойством, которым отличается аргумент Эпименида.

Согласно теории of limitation of size класс теряет право на существование, если он слишком обширен. Он может даже быть бесконечным, но не должен быть «чрезмерно» бесконечным.

Мы и здесь встречаемся все с тем же затруднением: в какой же именно момент класс начинает становиться слишком бесконечным? Само собой разумеется, это затруднение не разрешено, и Рассел переходит к третьей теории.

В  ​​ ​​​​ no classes theory  ​​​​ запрещено произносить слово «класс»: оно должно замещаться разнообразными перифразами. Какой это крупный переворот для логистиков, которые только и говорят о классах и о классах классов! Необходимо переделать всю логистику. Представляют ли себе эти авторы, какой вид примет страница логистики, если в ней будут уничтожены все предложения, в которых идет речь о классах? Кроме нескольких строк, переживших такую операцию, на белой странице ничего не останется.

Как бы то ни было, мы видим, каковы колебания Рассела, видим изменения, которым он подвергает принятые им же основные принципы. Необходимы были критерии, чтобы решить, является ли определение слишком сложным или слишком обширным, а эти критерии не могут быть оправданы иначе, как обращением к интуиции.

Рассел в конце концов склоняется к теории неклассов.

Как бы там ни было, логистика должна быть переделана, и неизвестно, что в ней может быть спасено. Бесполезно прибавлять, что на карту поставлены только канторизм и логистика. Истинные математические науки, т. е. те, которые чему-нибудь служат могут продолжать свое развитие согласно свойственным им принципам, не заботясь о тех бурях, которые бушуют вне их; они будут шаг за шагом делать свои завоевания, которые являются окончательными и от которых им никогда не будет нужды отказываться.

VII

Правильное решение

Какой же выбор должны мы сделать между этими различными теориями? Мне кажется, что решение заключается в письме Ришара, о котором я уже говорил и которое помещено в «Revue Generale des Sciences» от 30 июня 1905 г. Изложив антиномию, которую я назвал антиномией Ришара, последний дает ей и объяснение.

Вернемся к тому, что мы сказали об этой антиномии в разделе V. Пусть Е будет совокупностью всех чисел, которые можно определить при помощи конечного числа слов, не вводя при этом понятия о самой совокупности Е. В противном случае определение Е заключало бы ложный круг: нельзя определять Е при помощи самой же совокупности Е.

Далее мы определили число N, правда, при помощи конечного числа слов, но мы опирались на понятие о совокупности Е. Вот почему N и не составляет части Е.

В примере, избранном Ришаром, вывод представляется с полной очевидностью, и очевидность эта станет еще более ясной, если обратиться к самому тексту письма. Но это же объяснение годится, как в том легко убедиться, и для других антиномий.

Итак, те определения, которые должны быть рассматриваемы как непредикативные, заключают ложный круг. Предшествовавшие примеры достаточно показали, что я под этим разумею. Не это ли Рассел обозначает названием «zigzag-giness»?

Я ставлю вопрос, не разрешая его.

X

Аксиома Цермело

В известном доказательстве Цермело опирается на следующую аксиому:

В какой-либо совокупности (или даже в каждой из совокупностей некоторой совокупности совокупностей) мы можем всегда выбрать наудачу один элемент (даже тогда, когда эта совокупность совокупностей обнимает бесконечно много совокупностей). Тысячу раз применяли эту аксиому, не высказывая ее. Но лишь только она была высказана, как появились сомнения. Одни математики, как Борель, ее отвергают, другие восхищаются ею. Посмотрим, что об этом думает Рассел в своей последней статье.

Он не высказывается, но те размышления, которым он предается, очень знаменательны.

Однако сначала один наглядный пример. Допустим, что мы имеем столько пар сапог, сколько есть целых чисел, так что мы можем нумеровать пары от 1 до бесконечности. Сколько мы будем иметь сапог? Будет ли число сапог равно числу пар? Да, если в каждой паре правый сапог отличается от левого, ибо в таком случае достаточно будет обозначить номером 2n - 1 правый сапог n-й пары, а номером 2n - левый сапог n-й пары. Нет, если правый сапог подобен левому, так как в этом случае такая операция будет невозможна. Иначе придется допустить аксиому Цермело, потому что тогда можно в каждой паре выбрать наудачу сапог, который будет рассматриваться как правый.

XI

Заключение

Доказательство, действительно основанное на принципах аналитической логики, будет составляться из ряда предложений. Одни из них, которые служат посылками, будут тождествами или определениями; другие будут последовательно выведены из первых. Но, хотя связь между каждым предложением н последующим замечается непосредственно, трудно будет с первого взгляда увидеть, как мог совершиться переход от первого предложения к последнему, и явится соблазн рассматривать это последнее как новую истину. Но если последовательно заменить фигурирующие в нем различные выражения их определениями, если провести эту операцию насколько можно далеко, то в итоге останутся только тождества, так что все сведется к бесконечной тавтологии. Логика, следовательно, окажется бесплодной, если не будет оплодотворена интуицией.

Вот что я уже писал давно. Логистики исповедуют противоположную точку зрения и думают, что доказали ее, показав действительно новые истины. Но каким образом?

Почему, применяя к их рассуждениям описанный только что прием, т. е. заменяя определенные термины их определениями, мы не видим, чтобы они сливались в тождества, как это бывает с обыкновенными рассуждениями? Значит, этот прием к ним неприменим. А почему? Потому что их определения непредикативные и дают тот заколдованный круг, который я отметил выше; непредикативные определения не могут стать на место определяемого термина. В этих условиях логистика является уже не бесплодной, она родит антиномию.

Вера в существование актуальной бесконечности дала начало этим непредикативным определениям. Я объяснюсь. В этих определениях фигурирует слово «все», как это видно из приведенных выше примеров. Слово «все» имеет достаточно точный смысл, когда речь идет о бесконечном числе предметов; для того, чтобы оно имело также смысл, когда предметов имеется бесчисленное множество, необходимо, чтобы существовало актуально бесконечное. В противном случае на все эти предметы нельзя было бы смотреть как на данные до их определения; вместе с тем определение понятия N, если оно зависит от всех предметов А, может страдать пороком заколдованного круга, раз между предметами А имеются такие, которые нельзя определить без помощи самого понятия N.

Правила формальной логики выражают просто свойства всех возможных классификаций. Но для того, чтобы эти правила были приложимы, необходимо, чтобы классификации оставались неизменными, чтобы их не приходилось изменять на протяжении рассуждений. Если приходится распределять конечное число предметов, то легко сохранить эти классификации без изменения. Если же предметы имеются в неопределенном количестве, т. е. если имеется возможность постоянного и внезапного появления новых предметов, то может случиться, что такое появление обяжет к изменению классификации. Отсюда опасность антиномий.

Нет актуальной бесконечности. Канторианцы забыли это и впали в противоречие. Верно то, что теория Кантора оказала услуги, но это было тогда, когда она применялась к истинной проблеме, термины которой были отчетливо определены; тогда можно было подвигаться вперед без опасений.

И логистики, подобно канторианцам, забыли об этом и встретились с теми же затруднениями. Но нужно знать, попали ли они на этот путь случайно или по необходимости.

Для меня вопрос не представляет сомнений. Вера в актуально бесконечное является существенной в логике Рассела. Этим она отличается от логистики Гильберта. Гильберт становится на точку зрения объема именно для того, чтобы избежать канторовских антиномий; Рассел становится на точку зрения содержания. Для него, следовательно, род предшествует виду и summum genus предшествует всему. Это не представляло бы неудобства, если бы summum genus был конечным; но если он бесконечен, то приходится бесконечное ставить перед конечным, т. е. рассматривать бесконечное как актуальное.

Но мы имеем не только бесконечные классы. Когда мы переходим от рода к виду, суживая понятие введением новых условий, то эти условия тоже появляются в бесконечном числе. Ибо они вообще выражают, что рассматриваемый предмет находится в том или ином отношении ко всем предметам бесконечного класса.

Однако все это уже устаревшая история. Рассел заметил опасность. Он ее обдумает. Он все изменит. Он готов, запомним это, не только ввести новые принципы, которые позволяют производить не разрешенные никогда операции, но готов запретить операции, которые считал некогда законными. Он не довольствуется поклонением тому, что сжигал; он готов сжечь то, чему поклонялся, что еще тяжелее. Он не прибавляет нового крыла к зданию, он подрывает его основание.

Старая логистика умерла, a zigzag-theory и no classes theory оспаривают друг у друга преемственность. Чтобы судить о новой логистике, мы подождем, когда она образуется.

5  ​​​​ Почему опцион? Потому что идея рынка витает в воздухе. Я даю опцион, потому что пытаюсь понять, что со всеми нами будет.

ОПЦИОН

Биржевые и внебиржевые опционы

Биржевые опционы являются стандартными биржевыми контрактами, и их обращение аналогично фьючерсам (фьючерсным контрактам). Для таких опционов биржей устанавливается спецификация контракта. При заключении сделок участниками торгов оговаривается только величина премии по опциону, все остальные параметры и стандарты установлены биржей. Публикуемой биржей котировкой по опциону является средняя величина премии по данному опциону за день.

Вот о чем ​​ мои мысли!

Если б включиться в реальный мир!

С точки зрения биржевой торговли опционы с разными ценами исполнения или датами исполнения считаются разными контрактами. По биржевым опционам клиринговой палатой ведётся учёт позиций участников по каждому опционному контракту. То есть участник торгов может купить один контракт, и если он продаёт аналогичный контракт, то его позиция закрывается. Расчётная палата биржи является противоположной стороной сделки для каждой стороны опционного контракта.

По биржевым опционам существует также механизм взимания маржевых сборов (обычно уплачивается только продавцом опциона).

Внебиржевые опционы ​​ (в отличие от биржевых) ​​ заключаются на произвольных условиях, которые оговаривают участники при заключении сделки. Технология заключения аналогична форвардным контрактам. Сейчас основными покупателями внебиржевого рынка являются крупные финансовые институты, которым необходимо хеджировать свои портфели и открытые позиции. Им могут быть нужны даты истечения, отличные от стандартных. Основными продавцами внебиржевых опционов являются в основном крупные инвестиционные компании.

Биржи предпринимают попытки сместить внебиржевую торговлю на биржевое рыночное пространство. Появились FLEX-опционы,  ​​​​ позволяющие варьировать даты истечения и страйк-цены.

FX опционы

Одной из разновидностей опционов являются FX опционы (опционы на рынке форекс), где покупатель опциона имеет право на определённую дату обменять одну валюту на другую по заранее оговоренному обменному курсу. FX опционы в основном используют импортёры/экспортёры для хеджирования рисков изменения курса между валютой внешнеэкономического контракта и валютой реализации/закупки товара на внутреннем рынке.

Тип опциона

Опцион может быть на покупку или продажу базового актива.

Опцион колл - опцион на покупку. Предоставляет покупателю опциона право купить базовый актив по фиксированной цене.

Опцион пут - опцион на продажу. Предоставляет покупателю опциона право продать базовый актив по фиксированной цене.

Соответственно возможны четыре вида сделок с опционами.

Стиль опциона.

Наиболее распространены опционы двух стилей - американский и европейский.

Американский опцион может быть погашен в любой день срока до истечения срока опциона. То есть для такого опциона задается срок, во время которого покупатель может исполнить данный опцион.

Европейский опцион может быть погашен только в одну указанную дату (дата истечения срока, дата исполнения, дата погашения).

Мало что понимаю, - но придется в этом разбираться!

10  ​​ ​​​​ Прослеживать развитие личностей, что меняют наш мир.

Корпорация INTEL – важный современный миф.

Путь Крейга Барретта.

Родился ​​ 29 августа 1939 года в г. Сан-Франциско (шт. Калифорния). В 1957-64 гг. учился в знаменитом Стэнфордском университете (г. Пало-Альто, шт. Калифорния), где был удостоен ученых степеней бакалавра, магистра, а затем и доктора наук в области материаловедения. Защитив диссертацию, в течение последующих десяти лет д-р Барретт преподавал в Стэнфордском университете на факультете материаловедения и инженерных наук, в конце концов получив должность адъюнкт-профессора. В 1964-65 гг. он проходил стажировку в Национальной физической лаборатории Англии (финансировалась в рамках программы NATO Postdoctoral Fellow), а в 1972 году по стипендии фонда Фулбрайта работал в Датском техническом университете.

В 1974 году д-р Барретт перешел на работу в Intel.

В 1969 году д-р Барретт получил золотую медаль имени Харди, присуждаемую Американским институтом инженеров горной и металлургической промышленности. В настоящее время он состоит членом Национальной академии инженерных наук. Является автором более 40 технических статей по влиянию микроструктуры на свойства различных материалов, а также учебника по основам материаловедения, который был издан в 70-х гг. и до сих пор широко используется в американских университетах.

10 ​​ Дэвид Юм:

- ​​ Абсолютное одиночество - наверное, самое страшное наказание, какое только может пасть на нас. Любое удовольствие ослабевает и исчезает, когда мы получаем его в уединении, а каждая неприятность становится более жестокой и невыносимой.

-  ​​ ​​ ​​​​ Нет более ясного свидетельства благосостояния нации, чем низкая процентная ставка.

- Если храбрость и честолюбие не регулируются благожелательностью, они могут сделать из человека только тирана или разбойника.

- Природа всегда сильнее принципов.

12  ​​​​ Фихте:

Не в моей власти, чтобы я чувствовал или не чувствовал определенное побуждение. В моей власти, однако, удовлетворяю ли я его или нет.

15  ​​​​ Марсель Пруст:

- ​​ В самом деле: она никогда не покупала ничего такого, из чего нельзя было бы извлечь пищи для ума, особенно такой пищи, которую нам доставляет что-либо прекрасное, учащее нас находить наслаждение не в достижении житейского благополучия и не в утолении тщеславия, а в чем-то другом. Даже когда бабушка старалась сделать кому-нибудь так называемый «полезный» подарок - кресло, сервиз, тросточку, - она непременно выбирала «старинные» вещи, словно то обстоятельство, что они долгое время не служили людям, стерло с них налет полезности и они годны не столько для того, чтобы удовлетворять потребности нашего быта, сколько для того, чтобы рассказывать о быте людей былых времен.

- ​​ Я нахожу вполне правдоподобным кельтское верование, согласно которому души тех, кого мы утратили, становятся пленницами какой-либо низшей твари - животного, растения, неодушевленного предмета; расстаемся же мы с ними вплоть до дня - для многих так и не наступающего, - когда мы подходим к дереву или когда мы становимся обладателями предмета, служившего для них темницей. Вот тут-то они вздрагивают, вот тут-то они взывают к нам, и как только мы их узнаем, колдовство теряет свою силу. Мы выпускаем их на свободу, и теперь они, победив смерть, продолжают жить вместе с нами.

20  ​​​​ Инна Лиснянская:

В этом доме, где дух кофейный,

И гитара висит в чехле,

Где под лампой альбом семейный

На отдельном лежит столе, –

Я не гостья и не хозяйка,

Не прислуга и не родня,

Не захожая попрошайка –

Просто бабочка у огня.

После жизни той, предыдущей,

От которой сошла и тень,

Мне блаженной судьбой отпущен

Целый век, умещённый в день, –

Прокути его на поляне

Средь кузнечиков и шмелей!

Но дрожу на синем сафьяне, –

Неужели здесь веселей?

Для того ль судьбой бестолковой

Пепел в бабочку превращён?

День июльский – век мотыльковый, –

Боже мой, догорает он!

Светит лампа, сафьян лоснится...

Чьи хотела припомнить лица?

Или, думала, как-нибудь

Белым крылышком хоть страницу

Я сумею перевернуть?

1975

22  ​​ ​​​​ Лессинг.

Эмилия Галотти.

Краткое содержание

Принц Гонзага, правитель итальянской провинции Гвастеллы, рассматривает портрет графини Орсина, женщины, которую он любил ещё совсем недавно. Ему всегда было с ней легко, радостно и весело. Теперь он чувствует себя иначе. Принц смотрит на портрет и надеется снова найти в нем то, чего уже не замечает в оригинале. Принцу кажется, что художник Конти, выполнивший его давний заказ, слишком польстил графине.

Конти размышляет о законах искусства, он доволен своим произведением, но раздосадован, что принц судит о нем уже не «глазами любви». Художник показывает принцу другой портрет, говоря, что нет оригинала, более достойного восхищения, чем этот. Принц видит на холсте Эмилию Галотти, ту, о которой беспрестанно думает последние недели. Он с деланной небрежностью замечает художнику, что немного знает эту девушку, однажды он встретил её с матерью в одном обществе и беседовал с ней. С отцом Эмилии, старым воином, честным и принципиальным человеком, принц в плохих отношениях. Конти оставляет принцу портрет Эмилии, и принц изливает перед холстом свои чувства.

Камергер Маринелли сообщает о приезде в город графини Орсина. У принца лежит только что полученное письмо графини, которое ему не хочется читать. Маринелли выражает сочувствие женщине, «вздумавшей» серьезно полюбить принца. Близится бракосочетание принца с принцессой Массанской, но не это тревожит графиню, которая согласна и на роль фаворитки. Проницательная Орсина боится, что у принца появилась новая возлюбленная. Графиня ищет утешения в книгах, и Маринелли допускает, что они её «совсем доконают». Принц рассудительно замечает, что если графиня сходит с ума от любви, то рано или поздно это случилось бы с ней и без любви.

Маринелли сообщает принцу о предстоящем в этот день венчании графа Аппиани, до сих пор планы графа хранились в строжайшей тайне. Знатный граф женится на девушке без состояния и положения. Для Маринелли такая женитьба - «злая шутка» в судьбе графа, но принц завидует тому, кто способен целиком отдаться «обаянию невинности и красоты». Когда же принц узнает, что избранница графа - Эмилия Галотти, он приходит в отчаяние и признается камергеру, что любит Эмилию, «молится на нее». Принц ищет сочувствия и помощи у Маринелли. Тот цинично успокаивает принца, ему будет проще добиться любви Эмилии, когда та станет графиней Аппиани, то есть «товаром», приобретаемым из вторых рук. Но затем Маринелли вспоминает, что Аппиани не намерен искать счастья при дворе, он хочет удалиться с женой в свои пьемонтские владения в Альпах. Маринелли согласен помочь принцу при условии предоставления ему полной свободы действий, на что принц сразу же соглашается. Маринелли предлагает принцу в этот же день спешно отправить графа посланником к герцогу Массанскому, отцу невесты принца, тем самым свадьбу графа придется отменить.

В доме Галотти родители Эмилии ждут дочь из церкви. Её отец Одоардо беспокоится, что из-за него, кого принц ненавидит за несговорчивость, у графа окончательно испортятся отношения с принцем. Клаудия спокойна, ведь на вечере у канцлера принц проявил благосклонность к их дочери и был, видимо, очарован её веселостью и остроумием. Одоардо встревожен, он называет принца «сластолюбцем» и укоряет жену в тщеславии. Одоардо уезжает, не дождавшись дочери, в свое родовое поместье, где вскоре должно состояться скромное венчание.

Из церкви прибегает взволнованная Эмилия и в смятении рассказывает матери, что в храме к ней подошел принц и стал объясняться в любви, а она с трудом убежала от него. Мать советует Эмилии забыть обо всем и скрыть это от графа.

Приезжает граф Аппиани, и Эмилия замечает, шутливо и нежно, что в день свадьбы он выглядит ещё серьезнее, чем обычно. Граф признается, что сердится на друзей, которые настоятельно требуют от него сообщить принцу о женитьбе прежде, чем, она совершится. Граф собирается ехать к принцу. Эмилия наряжается к свадьбе и весело болтает о своих снах, в которых она трижды видела жемчуг, а жемчуг означает слезы. Граф задумчиво повторяет слова невесты о слезах.

В доме появляется Маринелли и от имени принца передает графу поручение без промедления ехать к герцогу Массанскому. Граф заявляет, что вынужден отказаться от такой чести - он женится. Маринелли с иронией говорит о простом происхождении невесты, о сговорчивости её родителей. Граф, в гневе от гнусных намеков Маринелли, называет его обезьяной и предлагает драться на дуэли, но Маринелли с угрозами уходит.

По указанию Маринелли принц прибывает на свою виллу, мимо которой проходит дорога в поместье Галотти. Маринелли излагает ему содержание разговора с графом в своей интерпретации. В этот момент слышатся выстрелы и крики. Это двое преступников, нанятых Маринелли, напали на карету графа на пути к венчанию, чтобы похитить невесту. Защищая Эмилию, граф убил одного из них, но сам смертельно ранен. Слуги принца ведут девушку на виллу, а Маринелли даёт принцу наставления, как вести себя с Эмилией: не забывать о своем искусстве нравиться женщинам, обольщать и убеждать их.

Эмилия испугана и обеспокоена, она не знает, в каком состоянии остались её мать и граф. Принц уводит дрожащую девушку, утешая её и заверяя в чистоте своих помыслов. Вскоре появляется мать Эмилии, только что пережившая смерть графа, успевшего произнести имя своего истинного убийцы - Маринелли. Клаудию принимает сам Маринелли, и она обрушивает проклятия на голову убийцы и «сводника».

За спиной Эмилии и Клаудии принц узнает от Маринелли о смерти графа и делает вид, что это не входило в его планы. Но у камергера уже все просчитано заранее, он уверен в себе. Внезапно докладывают о приходе графини Орсина, и принц поспешно скрывается. Маринелли дает понять графине, что принц не хочет её видеть. Узнав, что у принца находятся мать и дочь Галотти, графиня, уже осведомленная об убийстве графа Аппиани, догадывается, что оно произошло по сговору между принцем и Маринелли. Влюбленная женщина подсылала «шпионов» к принцу, и они выследили его длительную беседу с Эмилией в церкви.

Одоардо разыскивает дочь, услышав о страшном происшествии. Графиня жалеет старика и рассказывает ему о встрече принца с Эмилией в храме незадолго до кровавых событий. Она предполагает, что Эмилия могла сговориться с принцем об убийстве графа. Орсина с горечью говорит старику, что теперь его дочь ожидает прекрасная и привольная жизнь в роли фаворитки принца. Одоардо приходит в бешенство и ищет оружие в карманах своего камзола. Орсина дает ему принесенный ею кинжал - отомстить принцу.

Выходит Клаудия и увещевает мужа, что дочь «держит принца на расстоянии». Одоардо отправляет измученную жену домой в карете графини и идет в покои принца. Он упрекает себя, что поверил помешавшейся от ревности графине, и хочет забрать дочь с собой. Одоардо говорит принцу, что Эмилии остается лишь уйти в монастырь. Принц растерян, такой поворот событий нарушит его планы в отношении девушки. Но Маринелли приходит на помощь принцу и пускает в ход явную клевету. Он говорит, что, по слухам, на графа напали не разбойники, а человек, пользующийся благосклонностью Эмилии, чтобы устранить соперника. Маринелли грозится вызвать стражу и обвинить Эмилию в сговоре с целью убийства графа. Он требует допроса девушки и судебного процесса. Одоардо чувствует, что теряет рассудок, и не знает, кому верить.

К отцу выбегает Эмилия, и после первых же слов дочери старик убеждается в её невиновности. Они остаются вдвоем, и Эмилия возмущается совершенным насилием и произволом. Но она признается отцу, что больше, чем насилия, боится соблазна. Насилию можно дать отпор, а соблазн страшнее, девушка боится слабости своей души перед соблазном богатства, знатности и обольщающих речей принца. Велико горе Эмилии от потери жениха, Одоардо понимает это, он и сам любил графа как сына.

Эмилия принимает решение и просит отца дать ей кинжал. Получив его, Эмилия хочет заколоть себя, но отец вырывает кинжал - он не для слабой женской руки. Вынимая ещё уцелевшую свадебную розу из своих волос и обрывая её лепестки, Эмилия умоляет отца убить её, чтобы спасти от позора. Одоардо закалывает дочь. Эмилия умирает на руках отца со словами: «Сорвали розу, прежде чем буря унесла её лепестки…».

Зачем поместил? Мне кажется эта литература абсолютно невразумительной – и, значит, что-то плохое во мне.

24  ​​ ​​​​ От Чехова

Ал. П. ЧЕХОВУ

24 ноября 1887 г. Москва.

24 ноябр.

Ну, милейший Гусев, всё наконец улеглось, рассеялось, и я по-прежнему сижу за своим столом и со спокойным духом сочиняю рассказы. Ты не можешь себе представить, что было! Из такого малозначащего дерьма, как моя пьесёнка ((«Ива’нов»)) ​​ (я послал один оттиск Маслову), получилось чёрт знает что. Я уже писал тебе, что на первом представлении было такое возбуждение в публике и за сценой, какого отродясь не видел суфлер, служивший в театре 32 года. Шумели, галдели, хлопали, шикали; в буфете едва не подрались, а на галерке студенты хотели вышвырнуть кого-то, и полиция вывела двоих. Возбуждение было общее. Сестра едва не упала в обморок, Дюковский, с к<ото>рым сделалось сердцебиение, бежал, а Киселев ни с того ни с сего схватил себя за голову и очень искренно возопил: «Что же я теперь буду делать?».

Актеры были нервно напряжены. Всё, что я писал тебе и Маслову об их игре и об их отношении к делу, должно, конечно, не идти дальше писем. Приходится многое оправдывать и объяснять… Оказывается, что у актрисы, к<ото>рая играла у меня первую роль, при смерти дочка, - до игры ли тут? Курепин хорошо сделал, что похвалил актеров.

На другой день после спектакля появилась в «Моск<овском> листке» рецензия Петра Кичеева, к<ото>рый обзывает мою пьесу нагло-цинической, безнравственной дребеденью. В «Моск<овских> вед<омостях> похвалили.

Второе представление прошло недурно, хотя и с сюрпризами. Вместо актрисы, у к<ото>рой больна дочка, играла другая (без репетиции). Опять вызывали после III (2 раза) и после IV действий, но уже не шикали.

Вот и все. В среду опять идет мой «Иванов». Теперь все поуспокоились и вошли в свою колею. Мы записали 19 ноября и будем праздновать его ежегодно попойкой, ибо сей день для семьи будет долго памятен.

Больше я не буду писать тебе о пьесе. Если хочешь иметь о ней понятие, то попроси оттиск у Маслова и почитай. Чтение пьесы не объяснит тебе описанного возбуждения; в ней ты не найдешь ничего особенного… Николай, Шехтель и Левитан - т. е. художники - уверяют, что на сцене она до того оригинальна, что странно глядеть. В чтении же это незаметно.

NB. Если кто-либо, заметишь, захочет побранить в «Нов<ом> времени» актеров, участвовавших в моей пьесе, попроси воздержаться от хулы. Во втором представлении они были великолепны.

Ну-с, на днях еду в Питер. Постараюсь выбраться к 1 декабря. Во всяком случае именины твоего старшего цуцыка мы отпразднуем вместе… Предупреди его, что торта не будет.

Поздравляю с повышением. Если ты в самом деле секретарь, то пусти заметку, что «23-го ноября в театре Корша во 2-й раз шел „Иванов». Актеры, особливо Давыдов, Киселевский, Градов-Соколов и Кошева, были много вызываемы. Автор был вызван после III и IV действия». Что-нибудь вроде… Благодаря этой заметке мою пьесу поставят лишний раз, и я лишний раз получу 50 - 100 целковых. Если эту заметку найдешь неудобной, то не делай ее…

Что у Анны Ивановны? Аллах керим! Не по ней питерский климат.

40 руб. я получил. Спасибо.

Я надоел тебе? Мне кажется, что я весь ноябрь был психопатом.

Гиляй едет сегодня в Питер.

Будь здоров и прости за психопатию. Больше не буду. Сегодня я нормален. Сестрица, которая весь ноябрь психопатила до истерики, тоже пришла в норму.

Благодарственное письмо за телеграмму послано Маслову.

Твой Шиллер Шекспирович

Гёте.

Декабрь

1 ​​ Из письма Натальи Эспозито к Ивану Бунину, 1901:

- Как видите, живу я далеко, далеко от вас, на самых западных пределах Европы и разделяют нас не только горы и реки, земли и моря, но вся наша прожитая жизнь, наша обстановка, наши вкусы и привычки; тем не менее, слова, которые ваша рука набросала на листе бумаги, долетели до меня и запали мне в душу. Отчего? Кто знает! Быть может оттого, что и в моей жизни было много трудных и одиноких перевалов и самой не раз приходилось махнуть рукой на жизнь и говорить себе: «Будем брести, пока не свалимся. Дойдем - хорошо, не дойдем - все равно!». Быть может оттого, что и мне когда-то из мрака мелькнул на минуту заманчивый образ, и я прошла мимо и оставила счастье за собой! Пишу вам, потому что вы думаете и чувствуете, как и я. Я не обладаю талантом высказывать мои мысли красноречиво и изящно, как вы, но вы даже и плохо высказанное, поймете и увидите сразу, что побудило мое письмо. Если не ошиблась, то вы мне ответите; если же нет, то, во всяком случае, примите мои благодарения за удовольствие, которое мне доставили......

3  ​​​​ Фихте:

- ​​ Есть еще шутники, которые предостерегают философа - не делаться смешным через преувеличенные ожидания от своей науки... Пусть они насмехаются над нашей верой в человечество и над нашими надеждами на его великое призвание; пусть тогда они повторяют столь часто, сколь они в том нуждаются, в свое утешение: нельзя помочь человечеству; таковым оно было, таковым оно всегда будет.

-  ​​ ​​​​ Истинному и действительному времени принадлежит лишь то, что становится принципом, необходимым основанием и причиною новых, не существовавших до того явлений во времени. Лишь в этом случае возникает живая жизнь, порождающая из себя другую жизнь.

10  ​​​​ X. Л. БОРХЕС

Из лекции о Данте

...Дело не в теологии и не в мифологии Данте. Дело в том, что ни одна книга не вызывает таких эстетических эмоций. А в книгах я ищу эмоции.

«Комедия» - книга, которую все должны читать. Отстраняя лучший дар, который может нам предложить литература, мы предаемся странному аскетизму. Зачем лишать себя счастья читать «Комедию»? Притом, это чтение нетрудное. Трудно то, что за чтением: мнения, споры; но сама по себе книга кристально ясна. И главный герой, Данте, возможно, самый живой в литературе, а есть еще и другие...

Пролог

Вообразим в восточной библиотеке таблицу с гравюрой многовековой давности. Возможно, арабскую, на которой, как говорят, вырезаны все сказки тысяча и одной ночи. Возможно, китайскую, и она иллюстрирует роман, где сотни и тысячи героев. В толчее образов что-нибудь - дерево, похожее на перевернутый конус, красная башенка на железной стене - привлечет наше внимание, а потом оно обратится к другим. Усталый день гаснет, и по мере того как углубляешься в гравюру, понимаешь, что она отражает все на земле - все, что есть, что было и что будет, историю прошлого и будущего, то, что имеем, и то, что получим, все, что ждет нас в каком-то углу этого спокойного лабиринта... И я вообразил другое волшебство, другую гравюру, тоже оказавшуюся микрокосмом, гравюру, величиной со вселенную - поэму о Данте. Думаю, впрочем, что если б мы могли читать ее как впервые (блаженство, которое нам заказано), то в глаза нам не бросились бы ни ее универсальность, ни тем более грандиозность и возвышенность. Гораздо раньше мы бы заметили менее подавляющие и более занятные черты; прежде всего, наверное, то, что отталкивало английских дантологов: разнообразие и счастливый дар находить точные сравнения. Данте мало сказать, что человек и змей, переплетясь превращаются друг в друга; он сравнивает эту взаимную метаморфозу с огнем, пожирающим бумагу, причем сперва возникает багряная кромка, уже не белая, но еще не черная (Ад, XXV). Ему мало сказать, что во мраке седьмого круга грешники напрягают глаза, чтобы разглядеть пришельца; он сравнивает их с тем, кто всматривается при тусклом свете луны, или со старым портным, вдевающим нитку в иголку (Ад, XV). Недостаточно сообщить, что вода в недрах ада стала льдом, он прибавляет, что она кажется не водой, а стеклом (Ад, XXXII). О таких сравнениях думал Маколей, говоря, вопреки Кэри, что «возвышенные туманности» и «роскошные обобщения» Мильтона трогают его меньше, чем «подробности» Данте. Затем Рескин осудил туманы Мильтона и одобрил строгую топографию дантовского ада. Общеизвестно, что оружие поэтов - гипербола. У Петрарки, как и у Гонгора, женщины всегда златоволосы, а вода - кристальна. Механический и грубый набор символов обесценивает четкость слов и кажется основанным на равнодушии и невнимании. Данте запретил себе эти ошибки - во всей поэме нет неоправданного слова. Точность Данте не плод искусственной риторики; это - утверждение реальности, законченности, с которой ему виделся каждый эпизод поэмы. То же относится к чертам психологии героев, столь восхитительно и одновременно скупо выраженным. Они словно вплетены в поэму; процитирую некоторые: Души, предназначенные аду, плачут и поносят Бога, но, когда входят в лодку Харона, страх сменяется нестерпимым, мучительным желанием попасть в ад (Ад, III). Услышав, что Вергилий никогда не взойдет на небо, Данте немедленно называет его учителем и господином, показывая, что по-прежнему любит и, может быть, узнав о несчастии Вергилия, полюбил еще больше (Ад, IV). В черном урагане второго круга Данте хочет знать, как возникла любовь Франчески и Паоло. Франческа говорит, что они сами не ведали о ней («Soli eravamo e sanza alcun sospetto») и что любовь открылась случайно, при чтении. Вергилий указывает на гордецов, пытавшихся с помощью одного разума достичь бесконечности божественного, но тут же замолкает, понурив голову, ибо он сам таков (Чистилище, VI). На крутом склоне Чистилища тень мантуанца Сорделло спрашивает Вергилия, откуда он родом. Вергилий отвечает, что из Мантуи, Сорделло перебивает его и обнимает (Чистилище, VI).

Современный роман упрямо повествует об умственных процессах, Данте дает понять о них, изображая одни лишь жесты или намерения.

Поль Клодель заметил, что после агонии мы вряд ли узрим адские круги, террасы чистилища или концентрические небеса. Данте, несомненно, согласился бы с ним; он мыслил свою топографию смерти как здание, воздвигнутое схоластикой и формой его поэмы.

Вселенная Данте обусловлена астрономией Птолемея и христианской теологией. Земля - неподвижная сфера. В центре северного полушария (дозволенного людям) - гора Сион; на востоке, в 90° от горы, кончается река - Ганг, в 90° на западе - рождается река: Эбро. Южное полушарие покрыто водой, не землей, и запретно для человека. В центре его - гора Чистилища, антипод Сиона. Две реки и две горы образуют на земном шаре крест. Под Сионом (но намного шире его) открывается и идет к центру земли перевернутый конус Ада, разделенный на суживающиеся круги, подобные ступеням амфитеатра. Кругов 9, их топография ужасна, состоит из руин; первые пять образуют верхний Ад, последние четыре - нижний - город с красными башнями, окруженный железной стеной. Внутри - гробницы, колодцы, пропасти, болота и пески; в вершине конуса - Люцифер, «червь, который пронзает землю». Трещина, пробитая в скале водами Леты, соединяет недра Ада с основанием Чистилища. Гора Чистилища - остров, где один только вход; по бокам громоздятся террасы, соответствующие смертным грехам; на вершине расцвел сад Эдема. Вокруг земли - девять концентрических сфер; первые семь соответствуют планетам (небеса Луны, Меркурия, Венеры, Солнца, Марса, Юпитера, Сатурна), восьмая - небо Неподвижных Звезд, девятая -хрустальное небо, называемое также Первым Двигателем. Оно окружает Эмпирей, где открывается Роза Праведных, несоизмеримая, вокруг точки, которая есть Бог... Такова в общих чертах конфигурация дантовского мира, подчиненная, как заметит читатель, магии чисел 1 и 3, а также круга. «Демиург» или «Творец» Тимея - книга, упомянутая Данте (Рай), считает самым совершенным видом движения вращение, а самым совершенным телом - круг. Эта догма, которую Демиург Платона разделял с Ксенофаном и Парменидом, продиктовала три мира, обойденных Данте.

Девять вращающихся небес, южное полушарие, покрытое водой, с горою в центре, явно соответствует старинной космологии; некоторые считают, что эпитет «старинная» столь же подходит и к сверхъестественному устройству поэмы, и девять кругов ада не менее ветхи и беззащитны, чем девять небес Птоломея, а Чистилище нереально, как гора, на которой Данте его поместил. Можно по-всякому возразить на это: во-первых, Данте не собирался устанавливать подлинную или вероятную топографию Того Света. Он сам в известном письме к Кан Гранде, написанном по-латыни, сказал, что сюжет «Комедии» попросту состояние душ после смерти, а в аллегорическом смысле - то, что человек своими заслугами или проступками сам создает себе награду или казнь. Джакопо ди Данте, сын поэта, развил эту мысль. В прологе к его комментариям читаем, что «Комедия» стремится показать в аллегорической форме три состояния человека: в первой части, именуемой «Ад», рассматривается порок, во 2-й - «Чистилище» - переход от порока к добродетели, в 3-й- «Рае» - совершенный человек, «чтобы постичь Высшее благо, человеку необходимы и высшая добродетель и блаженство». Так понимали и прочие комментаторы древности, к примеру, Джакомо делла Лора объясняет: «Поэт разделил книгу на три части - Ад, Чистилище и Рай, чтобы показать, что жизнь возможна в трех видах: жизнь порочных, жизнь кающихся и жизнь добрых». Еще одно достоверное свидетельство: Франческо да Бути, изучавший «Комедию» в конце XIX в., говорит: «Сюжет поэмы буквально - состояние души, разлученной с телом, а морально - кары и награды, которые достанутся человеку вследствие свободы воли».

Гюго в «Том, что сказала тень» пишет, что призрак, который в аду принял для Каина образ Авеля, тот же призрак, в котором Нерон узнал Агриппину.

Гораздо серьезнее обвинений в устарелости обвинение в жестокости. Ницше в «Сумерках идолов» (1888) вычеканил это обвинение в ошеломительном афоризме, назвав Данте «гиеной, стихоплетствующей над могилами». Определение, как видно, более громкое, чем умное, и обязано своей славой - исключительной славой! - моде на бездумные формулировки.

Лучший способ опровергнуть его - попытаться разгадать. Суровость и жестокость Данте объясняется другим рассуждением, формального характера. Пантеисты считают, что Бог тождествен со вселенной, находится в каждом из своих созданий и является их судьбой; мысль эта, вероятно, ошибочна и еретична, если приложить ее к действительности, но неоспорима, когда речь идет о поэте и его стихах. Поэт является каждым из героев своего вымышленного мифа, он - всякое дыхание и каждая деталь. Не самое легкое в его труде - скрыть или затемнить свою вездесущность. Проблема особенно тяжела для Данте, обязанного характером своей поэмы восславить или опозорить героев так, чтобы читатель не заметил, как в образе Правосудия в конечном счете выступает сам автор. Чтобы достичь этого, Данте вывел себя самого в «Комедии» и показал, что его собственные реакции не соответствуют, или лишь иногда соответствуют - как в случае с Филиппе Ардженти или Иудой - божественному приговору.

Благородный замок IV песни

В начале XIX в. или в конце XVIII вошли в обиход английского языка эпитеты саксонского или шотландского происхождения - eere, uncanny, weird - служа для обозначения чего-то, внушающего смутный ужас. Подобные эпитеты соответствовали романтической концепции пейзажа. Немцы великолепно перевели это словом unheimlich; по-испански, пожалуй, лучше всего - siniestro. Имея в виду это особое качество «uncanniness», я как-то написал: «Огненный замок на последних страницах «Ватека» (1782) Вильяма Бекфорда - первый по-настоящему страшный Ад в литературе. Самый знаменитый ад предыдущего, печальное царство «Комедии», отнюдь не ужасное место, а место, где происходят ужасы. Различие понятно».

Стивенсон (глава о снах) замечает, что в детстве его мучили сны Отвратительного бурого цвета; Честертон («Человек, который был Четвергом», VI) вообразил, что на западной границе мира возможно дерево, которое и больше, и меньше, чем дерево, а где-то на востоке - башня, злобная по самой своей архитектуре. Эдгар По в «Рукописи, найденной в бутылке» говорит о южном море, где корпус корабля растет, как живое тело; Мелвилл посвящает много страниц «Моби Дика» описанию ужаса перед нестерпимой белизной кита... Я сыплю примерами; возможно, достаточно заметить, что Ад Данте - возвеличенный образ тюрьмы, а ад Бедфорда - туннелей кошмара.

Прошлым вечером, на вокзале Конституции я внезапно вспомнил великолепную «uncanniness» - безмолвный и невозмутимый ужас адских врат в «Комедии». Проверив текст, убедился, что не ошибся.

Говорю о IV песне «Ада», одной из самых известных. В последних страницах «Рая» объясняется многое, пожалуй, почти все. «Комедия» - это сон Данте, и она не более, чем сюжет сна. По его словам, он сам не знает, как попал в лес («tant' era pieno d'sonno a quel punto») [1]. «Sonno» - метафора для обозначения смятенной души грешника, но намекает на неопределенное начало сновидения. Потом Данте говорит, что волчица, преградившая путь, «многих уже погубила». Гвидо Витали замечает, что с первого взгляда такая мысль не возникнет - Данте знал это, как мы знаем то, что происходит во сне. В лесу появился незнакомец. Данте, едва увидев его, знает, что тот долго молчал - новая осведомленность того же типа. Момильяно замечает, что это оправдано поэтически, но не логически. Начинается фантастическое путешествие. Вергилий меняется в лице у входа в 1-й круг. Данте со страхом замечает его бледность. Вергилий говорит, что охвачен жалостью, и что он - один из осужденных. Данте, чтобы скрыть ужас от этой новости, или чтоб высказать сочувствие, употребляет титулы почтения: «dimmi, maestro mio, dimmi, signore» [2]. Воздух дрожит от вздохов скорби, но не боли. Вергилий объясняет, что здесь Ад тех, кто умер до возвещения Веры; четверо высоких призраков приветствуют его; в лицах нет ни печали, ни радости; это Гомер, Гораций, Овидий и Лукан; в деснице Гомера меч, символ его первенства в эпосе. Прославленные тени принимают Данте как равного, ведут в свою вечную обитель - замок, семижды окруженный высокими стенами (семь свободных искусств, либо три добродетели интеллектуальных и четыре моральных) и ручьем (земные блага или красноречие), который переходят как посуху. Обитатели замка внушают благоговение; говорят медленно и скупо, взирают торжественно и неторопливо. Во дворе замка таинственная зелень; Данте с холмика видит античных и библейских героев, и среди них мусульманина («Averois, che e'gran commento feo») [3]. Один привлекает внимание запоминающейся чертой («Cesare armato con li ochi grifagni») [4], другой - величественным одиночеством («е solo, in parte vidi e'Saladino») [5]. Они лишены надежды, не подвержены мучениям, но знают, что Бог их не приемлет. Сухим перечислением имен, скорее информируя, чем волнуя читателя, Данте заканчивает песнь.

Представление о Лимбе патриархов, называемом также Лоном Авраама (Лука, 16) и о Лимбе младенцев, умерших некрещеными, обычны в теологии, но поместить добродетельных язычников в этом лоне лон додумался, по свидетельству Франческо Торрака, только Данте. Чтобы смягчить ужас языческой эпохи, поэт прибег к великой римской истории. Хотел восславить ее, но не мог не понять - эта мысль принадлежит Гвидо Витали - что излишняя приверженность к античному миру противоречит нравоучительным целям. Данте не мог наперекор религии спасти своих героев; он представил их в Аду Отрицания, им не дано лицезреть Бога на небе, и Данте оплакивает их таинственную судьбу. Годы спустя он возвращается к этой проблеме, вообразив Небо Юпитера. Бокаччо замечает, что между сочинением VII и VIII песен «Ада» был большой перерыв, вызванный изгнанием. На это намекает стих «lo dico, sequitando ch'assai primo» [6]. Возможно, так оно и есть, но гораздо важнее разница между песней о замке и следующими. В V песне Данте заставил Франческу да Римини произнести бессмертные строки. Захоти только, какие слова вложил бы он в уста Аристотеля, Гераклита и Орфея в предыдущей песне! Намеренно или нет, их безмолвие усиливало ужас и соответствовало сцене. Бенедетто Кроче говорит: «В благородном замке, среди мудрецов и героев, сухая информация вместо утонченной поэзии. Восхищение, благоговение, печаль названы, но не изображены» («Поэзия Данте», 1920).

Комментаторы осуждают контраст средневекового замка с его античными обитателями; это смешение характерно для картин той эпохи и, конечно, усиливает аромат нереальности.

План и исполнение этой четвертой песни сплели ряд затруднений и некоторые - теологического характера. Страстный читатель «Энеиды» представил усопших в Елисейских Полях или в средневековом варианте этих счастливых полей; в стихе «un luogo aperto, luminoso» [7] - отголосок возвышения, с которого Эней видел своих римлян и «largior hie campos aether» [8]. Побуждаемый догмой, Данте должен был возвести в Аду свой благородный замок. Марио Росси обнаружил в этом столкновении формальности с поэзией, страшного приговора с интуитивно ощущаемым блаженством - внутренний конфликт поэмы и источник некоторых противоречий. В одном месте говорится, что воздух дрожал от вздохов, в другом, - что в лицах не было ни радости, ни печали. Здесь воображение поэта не оказалось безупречным. Из-за этой относительной неуклюжести возникла сухость, придающая замку и его жителям или пленникам особый ужас. Нечто тягостное, вроде музея восковых фигур, чувствуется в этом спокойном перечислении: Цезарь вооружен и недвижим; Лавиния вечно сидит рядом с отцом; завтра, несомненно, будет таким же, как сегодня, как вчера, как все дни. Один из последних абзацев «Чистилища» говорит, что тени поэтов, которым запрещено писать, так как они в аду, коротают время в литературных спорах. (Данте в первых песнях «Комедии», как говорит Джоберти, - «нечто большее, чем простой свидетель выдуманной им истории».)

Определены, так сказать, технические причины, причины словесного порядка, из-за которых замок так странен, но не хватает еще личных причин. Некий теолог считал, что отсутствия в замке Бога достаточно, чтобы вызвать ужас. Заметим, однако, как деликатно одна из терцин заявляет, что земная слава - суета. («Non e il mondan romore altro ch'un fiato e muta nome perche muta lato» [9], - «Чистилище», XI). Я настаиваю на еще одной личной причине. В этом месте «Комедии» Гомер, Овидий, Гораций и Лукан - проекции или отражения самого Данте, который считал, что не уступает этим гигантам ни талантом, ни творчеством. Он видел себя человеком того же рода, знаменитым поэтом, и знал, что так же будут на него смотреть и другие. Великие досточтимые тени приняли Дайте в свой круг: «ch'e si mi fecer della loro schieza, si ch'io sesto tra cotanto Senno» [10].

Это первичные образы сна Данте, едва отделимые от самого сновидца. Они бесконечно говорят о литературе (а что еще им делать?). Они читали «Илиаду» или «Фарсалию», или пишут «Комедию», они достигли вершин в своем искусстве, и, однако, они находятся в аду, потому что Беатриче забыла их11.

Ложная проблема Уголино

Я не читал (никто не читал) всех комментариев к Данте, но подозреваю, что знаменитый стих 75 предпоследней песни «Ада» создал проблему, породившую противоречие между искусством и жизнью. В этом стихе Уголино из Пизы, рассказывая о смерти своих детей в Башне Голода, говорит, что голод был сильнее горя («"Poscia, più che 'l dolor, potè il digiuno). Мой упрек не относится к старым комментаторам, для них стих не составлял проблемы, все считали, что Уголино убит не горем, а голодом. Так понимал и Джефри Чосер, грубо пересказав этот эпизод в «Кентерберийских рассказах».

Рассмотрим сцену. В ледяных недрах 9-го круга Уголино вечно грызет затылок Руджиери дельи Убальдини, вытирая окровавленный рот волосами предателя. Подняв рот (не лицо!) от ужасного яства, рассказывает, что Руджиери предал его и заточил с сыновьями в башню. Сквозь узкое оконце он видел, как много лун рождалось и умирало - вплоть до той ночи, когда приснилось, что Руджиери с голодными псами охотится на склоне горы за волком и волчатами. На рассвете послышались удары молота, запечатавшего вход в башню. Прошли день и ночь в безмолвии. Уголино, терзаемый горем, кусал руки; дети, подумав, что отца мучит голод, предложили утолить его своей плотью, которую он породил. Между пятым и шестым днем Уголино видел, как дети умирают один за другим. Тогда он ослеп и говорил со своими мертвецами, рыдал и ощупывал их в темноте; потом голод оказался сильнее горя.

Я рассказал, как это понимали первые комментаторы. Вот Римбальди де Имола (XIV в.): «Он хочет сказать, что голод осилил того, кого горе не смогло победить и убить». Так же думают наши современники Франческо Торрека, Гвидо Витали и Томмазо Казни. Первый видит в словах Уголино отупение и угрызения совести; последний добавит: «Современники придумали, что Уголино под конец ел своих детей - мысль, противная истории и естеству»; и считает ненужным спор. Бенедетто Кроче согласен с ним, находя, что из двух толкований традиционное - логичней и правдоподобней. Бианки заключает весьма резонно:

«Некоторые полагают, что Уголино пожрал своих детей - толкование невероятное, но от него не отмахнешься». Луиджи Пьетробоно считает, что стих намеренно загадочен. Прежде чем в свою очередь принять участие в «ненужном споре», хочу на миг задержаться на единодушном предложении детей. Они просят отца взять их плоть, которую он же породил («tu ne vestisti queste miseri carni, e tu le spoglia»). Я подозреваю, что эти слова должны были все более смущать тех, кто восхищался ими. Де Санктис («История итальянской литературы», XI) размышляет над внезапным соединением разнородных понятий; Д'Овидио замечает, что «эта отважная картина сыновнего порыва почти обезоруживает любую критику». Но я вижу здесь одну из редких неточностей «Комедии». По-моему, она скорее достойна пера Мальвези или восхищения Грациана, но не Данте. Данте, говорю я себе, не мог не почувствовать своей фальши, несомненно усиленной тем, что дети предлагают свое скудное угощение хором. Некоторые находят, что Уголино здесь лжет, пытаясь оправдать свою предыдущую преступную трапезу.

Исторически вопрос - занимался ли Уголино делла Герардеска в начале февраля 1289 года каннибализмом - неразрешим. Эстетически или литературно - совсем другое дело. Можно сформулировать так: хотел ли Данте, чтобы мы поверили, что Уголино (герой его поэмы, не подлинный) ел плоть своих детей? Рискну ответить: Данте не хотел убедить нас в этом, но стремился возбудить подозрение. Неуверенность - часть его плана. Уголино грызет череп Руджиери; Уголино снятся острозубые псы, рвущие бока волка; Уголино, терзаемый горем, грызет себе руки; Уголино слышит невероятное предложение детей; Уголино, произнеся двусмысленный стих, вновь грызет череп врага. Эти действия внушают или символизируют ужасное событие. Выполняют двойную функцию: составляют часть рассказа и являются пророческими.

Р.-Л. Стивенсон (Этические опыты, 110) замечает, что герои книги представляют собою цепь слов - до этого уровня низводит он Ахилла и Пера Гюнта, Робинзона Крузо и Дон Кихота (что кажется нам кощунством). То же относится к Сильным мира сего - одна серия слов - Александр, другая - Аттила. Тогда об Уголино нужно сказать, что это - словесная ткань длиною в 30 терцин.

Стоит ли включать в нее мысль о людоедстве? Повторяю, что подозревать людоедство мы должны, страшась и сомневаясь. Отрицать или подтверждать чудовищное пиршество Уголино не так ужасно, как наблюдать его.

Изречение «Книга есть слова, ее составляющие» рискует оказаться бледной аксиомой. Но все мы пытаемся создать нечто оригинальное, и 10 минут диалога с Генри Джеймсом открывают «подлинный» довод: «требовалось потуже завинтить гайку». Не думаю, что это - правда; Данте, по-моему, знал об Уголино не больше, чем сообщают его терцины. По словам Шопенгауэра. 1-й том его главного труда состоит из одной единственной мысли, но он не мог изложить ее короче. Данте, наоборот, сказал бы, что весь образ Уголино - в спорной терцине.

В реальном времени, в истории, человек, оказавшись перед различными альтернативами, выбирает одну и забывает другие. Но в двусмысленном мире искусства, которое кажется и надеждой, и сомнением - иначе. В этом мире Гамлет - и мудрец, и безумец. (Вспомним две знаменитые двусмысленности. Первая - «кровавая луна» Кеведо, одновременно и луна над полем битвы, и луна мусульманского знамени. Вторая - «умирающая луна» 107 сонета Шекспира-одновременно и луна на небе, и королева-девственница.) Во мраке своей Башни Голода Уголино пожирает и не пожирает тела любимых, и эта волнующая неопределенность, эта неуверенность и образует странную сцену. Уголино привиделся Данте в двух возможных предсмертных муках, и так его видели поколения.

Последнее путешествие Улисса

Я хочу рассмотреть в свете других пассажей «Комедии» загадочный рассказ, вложенный Данте в уста Улисса («Ад», XXVI). В развалинах круга, где караются обманщики, Улисс и Диомед вечно горят в двурогом пламени; Улисс, побуждаемый Вергилием рассказать, как он погиб, говорит, что, когда он расстался с Цирцеей (продержавшей его более года на Гаэте), ни нежность к сыну, ни почтение к Лаэрту, ни любовь к Пенелопе не могли победить в его груди стремления узнать мир и людей с их пороками и добродетелями. На последнем корабле, с горсточкой верных, он бросился в открытое море; уже стариками они подошли к пучине, где Геркулес поставил свои столпы. У этого, положенного одним из богов предела честолюбию и дерзости, Улисс убедил товарищей познать под конец жизни мир без людей, нетронутое море - антипод. Напомнил, кто они, напомнил, что родились не для того, чтобы жить как скоты, но чтоб искать доблесть и знание. Они двинулись на запад, потом на юг, увидели все звезды южного полушария, пять месяцев пробивались сквозь океан и однажды различили на горизонте темную гору. Она была непохожа на все виденное прежде, и моряки возликовали. Но радость вскоре перешла в отчаяние, поднялась буря, корабль трижды закружился и на четвертый раз утонул; такова была воля божья, и море сомкнулось над ним.

Таков рассказ. Многие комментаторы - от флорентийского анонима до Рафаэля Андреоли считали его авторским отклонением, полагая, что Улисс и Диомед - обманщики, предназначенные яме лжецов («е dentro dalla for fiamma si geme Fagguato del caval»), и это путешествие всего лишь мимолетная красочная выдумка. Томмазео, напротив, цитирует место из «Civitas Dei», а мог бы процитировать и Климента Александрийского, который говорит, что в южную часть земли человеку попасть невозможно; Казини и Пьетробоно поэтому осуждают кощунственное плаванье. Действительно, гора, увиденная греком перед тем, как его поглотила пучина - священная гора Чистилища, запретная для смертных («Чистилище», I).

Гуго Фридрих уверенно замечает, что «путешествие оказалось катастрофой, и она-не просто удел моряка, а повеление Бога» («Одиссей в аду», 1942).

Улисс, рассказывая о своем предприятии, называет его «безумным» (folle); в XXV песне «Рая» упоминается vacco folle Улисса - бессмысленное и дерзкое путешествие. Эпитет применен Данте в темном лесу, после волнующего предложения Вергилия («temo che la venuta под sia folle») [11], и он повторяется умышленно. Когда Данте вступает на берег, который видел перед смертью Улисс, то говорит, что никто из подплывавших сюда не мог вернуться; потом замечает, что Вергилий подпоясал его «Corn Altrui piaque» [12] - те же слова, что употребил Улисс, говоря о своем трагическом конце.

Карл Штейнер пишет: «Не думал ли Данте об Улиссе, который погиб в виду этого берега? Конечно, но Улисс хотел достичь его, опираясь на собственные силы, бросая вызов пределу, поставленному людям. Данте, новый Улисс, вступил сюда как победитель, вооружась смирением. Его вела не гордыня, а разум, просветленный благодатью». Этого же мнения Август Руэг («Jenseits Vorstellungen von Dante») [13]: «Данте-исследователь, подобно Улиссу идущий по непроторенным дорогам, проходит миры, никем из людей не виданные, и стремится к целям труднейшим и отдаленнейшим. Но здесь случается чудо. Улисс отправился в запретные авантюры на свой страх и риск; Данте отдается под руководство высших сил».

Это подтверждают два знаменитых места «Комедии». В одном из них Данте заявляет, что недостоин посетить три потусторонних мира («Я не Эней, не Павел»), а Вергилий объясняет миссию, порученную ему Беатриче; во втором Качьягуда [14] советует Данте опубликовать поэму («Рай», XVII). Имея такие свидетельства, нелепо сравнивать оба странствия - паломничество Данте, породившее благодатное видение и лучшую из написанных людьми книг, с кощунственной авантюрой Улисса, проглоченного Адом. Его поступок кажется совершенно противоположным подвигу Данте.

Подобный довод, однако, таит в себе ошибку. Плаванье Улисса, несомненно, дело Улисса, ибо оно не что иное, как сюжет, подсказанный заранее личностью Улисса. Но делом Данте является не его хождение, а его книга. Это очевидно, но как-то забывается, поскольку «Комедия» написана от первого лица, и смертный человек заслонен бессмертным персонажем. Данте был теологом, и сочинение «Комедии» во многом так же трудно, пожалуй, так же рискованно и фатально, как последнее путешествие Улисса. Данте осмелился описать тайны, едва намеченные пером Святого Духа; прогноз этот легко мог навлечь на него беду. Он решился сравнить Беатриче Портинари со Святой Девой и Иисусом [15]; предсказать приговор неисповедимого Страшного Суда, неизвестный и блаженным; он осудил и приговорил души пап, повинных в симонии, и спас Сигера, последователя Аверроэса, проповедовавшего круговорот времени. А с каким жаром он говорил об эфемерности славы!

Non e il mondan romore altro ch'un fiato

di vento ch'or vien quinci e or vien quindi

E muta nome perche muta lato[16].

Различные черты этой внутренней борьбы остались в поэме. Карл Штейнер нашел одну из них в диалоге, в котором Вергилий победил страх Данте и уговорил пуститься в неслыханное путешествие. «Спор, который в поэме ведется с Вергилием, на деле шел в душе Данте, когда он еще только задумал поэму. XVII глава «Рая», где рассматривается опубликование поэмы, соответствует этому спору. Можно ли, закончив вещь, опубликовать ее и вызвать гнев врагов? Но в обоих случаях победили сознание своей силы и поставленная им высокая цель» (XV).

Кроме того, Данте символизировал в этих строках конфликт в душе человека; думаю, что он (может быть, не желая того и даже не подозревая) отразил его в трагической истории Улисса, и рассказ обязан своей потрясающей реальностью этому эмоциональному грузу. Данте сам был Улиссом и в какой-то мере мог страшиться кары, постигшей Улисса.

Последнее замечание. Две книги, написанные по-английски, книги двух поклонников Данте и моря, испытали некоторое влияние дантовского Улисса. Эллиот (а до него Эндрью Лонг, а еще раньше Лонгфелло) настаивает, что великолепный Улисс Теннисона происходит от этого славного прототипа. Не знаю, замечалось ли другое, более глубокое сходство; сходство Улисса из «Ада» с еще одним злополучным капитаном - Ахавом из «Моби Дика». Он тоже с невероятной отвагой и искусством стремится к собственной гибели, главная идея - та же, финал - идентичен, последние слова почти совпадают. Шопенгауэр писал, что мы ничего не совершаем невольно; оба предприятия являются запутанными и неясными самоубийствами.

Р. S. Говорят, что Улисс Данте предвосхитил знаменитых капитанов, спустя века прибывших к берегам Америки и Индии. Но за века до Данте уже был такой человеческий тип. Эрик Рыжий открыл в 985 г. Гренландию; его сын Лейф в начале XI в. высадился в Канаде. Данте не мог этого знать. Скандинавы старались хранить тайну, представлять событие сном.

Сердобольный палач

Данте (как всем известно) поместил Франческу в Аду и выслушал с бесконечным состраданием историю ее греха. Как уменьшить это противоречие, как оправдать его? Рассмотрим четыре возможных объяснения.

Первое - чисто формальное. Данте, определив общую форму поэмы, подумал, что она может выродиться в пустое перечисление имен или географических картин, если не оживить ее признаниями погибших душ. Подобная мысль заставила его находить в каждом круге интересного и достаточно известного в Италии грешника (Ламартин, раздраженный этими господами, назвал «Комедию» „флорентийской газетой»). Естественно, признания должны были быть патетичны; риска в том не было, так как автора, заключившего рассказчика в Ад, не заподозришь в соучастии. Это соображение (перенесенное из области поэзии в ревностный теологический труд Кроче), пожалуй, наиболее вероятно, но в нем есть нечто мелочное, или низкое, оно не соответствует нашему представлению о Данте.

Кроме того, интерпретация такой бесконечной книги, как «Комедия», не могла быть столь простой.

Второе - приравнивает, согласно доктрине Юнга, вымысел литературный к обоюдоострому вымыслу. Поэту, который теперь, является нашей грезой, пригрезилась казнь Франчески и собственное сострадание. Шопенгауэр замечает, что сновидец может удивляться тому, что видит и слышит, но все, в конечном счете, заложено в его душе. Так же и Данте мог сострадать тому, что ему снилось или было им придумано. Можно также сказать, что Франческа - только образ поэта, как сам он в своем облике адского скитальца - отражение всех прочих. Однако, подозреваю, что последнее соображение ложно, ибо одно дело приписывать книгам и снам реальное происхождение, а другое-допустить в книге несвязность и безответственность сновидения.

Третья мысль, как и первая, технического характера. Данте по ходу действия «Комедии» должен был предугадать непостижимые решения Бога. С помощью лишь своего несовершенного разума он отважился определить некоторые приговоры Страшного Суда. Осудил, пусть только в книге, Селестина V и спас Сигера Брабантского, защищавшего астрологический тезис Вечного Вращения.

Чтобы замаскировать эту операцию, Данте указал, что Богом в «Аду» движет справедливость («justitia mossa 1'mio fattore) [17], а для себя оставил атрибуты сострадания и понимания. Наказал Франческу и оплакал Франческу. Бенедетто Кроче заявил: «Данте как теолог, как верующий, как моралист, осуждает грешников, но сердцем оправдывает».

Четвертое соображение посложнее. Чтобы его понять, нужно немного поразмыслить. Рассмотрим два тезиса: один - убийца заслуживает смертной казни; второй - Родион Раскольников заслуживает казни. Несомненно, тезисы не являются синонимами. Парадоксально, но получается, что нет конкретных (реальных) убийц и вымышленного (абстрактного) Раскольникова, а наоборот. Концепция «убийцы» отрицает обобщение; Раскольников, вымысел, о котором мы прочли в книге, является для нас реальным существом. В действительности, строго говоря, нет «убийц», есть индивидуумы, которых наш неуклюжий язык включил в этот неопределенный круг (таков, в конечном счете, тезис номиналиста Росселина и Гильермоде Оккама). Другими словами, тот, кто прочел Достоевского, стал сам, в известном смысле, Раскольниковым и знает, что он не волен в своем «преступлении», так как его привела к нему неизбежная сила обстоятельств. Убивший не убийца, укравший - не вор, обманувший - не обманщик: это знают (вернее, чувствуют) осужденные. В конце концов, в любом наказании есть несправедливость. С юридической точки зрения вполне может заслуживать смерти убийца - но не бедняга, который убил, вынужденный своей предыдущей жизнью, а возможно - о, маркиз де Лаплас! - историей вселенной. Мадам де Сталь подытожила эти мысли в знаменитой сентенции: все понять - значит все простить.

Данте так деликатно и участливо рассказывает о грехе Франчески, что все мы чувствуем неизбежность греха. Это же чувствовал и поэт, в отличие от теолога, доказывавшего («Чистилище», XVI), что если бы наши действия зависели от влияния планет, то исчезла бы свобода воли и награждать за добро и наказывать за зло было бы несправедливо.

Данте понимает и не прощает - таков непримиримый парадокс. Я считаю, что он решен вдали от логики. Данте не понимал, но чувствовал, что действия человека неизбежны, и точно так же неизбежны вечное блаженство или гибель для тех, кто их вызвал.

Последователи Спинозы и стоики тоже отрицали свободу воли и законы морали. Кальвин предназначал одних аду, других небу. Одна из мусульманских сект придерживается этого взгляда, как прочел я в предисловии к «Алькорану» Сале.

Как видите, четвертое соображение не исчерпывает проблемы. Ограничимся тем, что изложили его. Прочие соображения логичны, но это, как бы там ни было, кажется мне истиной.

Данте и англосаксонские духовидцы

В Х песне «Рая» Данте сообщает, что поднялся в Сферу Солнца и видел над диском этой планеты (в дантовском миропорядке Солнце - планета) пылающую корону из 12 духов, и они были ярче луча, из которого вышли. Первый, Фома Аквинский, назвал всех остальных. Седьмым оказался Беда. Комментаторы объясняют, что речь идет о Беде Достопочтенном, дьяконе монастыря Харроу и авторе «Церковной истории Англии».

Эпитет показывает, что первая история Англии, написанная в VIII в.- церковная. Это - трогательное и глубоко личное создание дотошного исследователя и литератора. Беда владел латынью, знал греческий, постоянно употреблял стихи Вергилия. Все его интересовало - всеобщая история, толкование Библии, музыка, риторика, орфография, числовые системы, естественные науки, теология, поэзия латинская и отечественная. Однако кое о чем он намеренно умалчивал. Описывая упорные миссии, предпринимаемые, чтобы установить Христову веру в германских королевствах Англии, Беда мог бы сделать для саксонских язычников то, что сделал для скандинавов спустя 500 лет Снорри Стурлсон - не изменяя благочестивым намерениям книги нарисовать или хоть бегло пересказать мифы предков. Беда явно не делал этого. Причина ясна: религия или мифология германцев еще была жива в то время. Беда хотел забыть её и хотел, чтобы Англия тоже забыла. Никогда мы не узнаем, вышел ли из ада в тот грозный день, когда волки пожрали солнце и луну, корабль, сделанный из ногтей мертвецов. Никогда не узнаем, образовывали ли погибшие боги упорядоченный пантеон, или, как подозревает Гиббон, были туманными суевериями варваров. Кроме упоминая о ритуальной фразе «cujus pater Voden» [18], фигурирующей во всех генеалогиях царственных родов, и о деле некоего короля, державшего один алтарь для Иисуса, а другой, поменьше, для демонов - Беда мало сделал, чтобы удовлетворить любопытство будущих германистов. Зато он отступил с прямой дороги хроник, чтобы записать видения иного мира, предшествующие поэме Данте.

Вспомним одно из них - по словам Беды, душа Фурсы, ирландского аскета, обратившего многих саксов, была во время болезни взята ангелами и вознесена на небо. По дороге Фурса видел в черном воздухе четыре огня, расположенные недалеко друг от друга. Ангелы объяснили, что эти огни пожирают мир и зовутся Раздор, Несправедливость, Ложь и Корысть. Огни увеличивались, соединялись и приблизились к нему. Фурса испугался, но ангелы сказали: «Тебя не опалит огонь, который не зажжен тобою самим». И впрямь, ангелы раздвинули пламя, и Фурса вошел в рай, где увидел чудеса. Когда он возвращался на землю, ему снова угрожало пламя, из которого дьявол метнул раскаленную докрасна душу грешника, и Фурсе обожгло правое плечо и подбородок. Ангел сказал: «Этот огонь был зажжен тобой. На земле ты взял у грешника одежду - и вот тебя постигла кара». Ожоги, полученные в видении, сохранились у Фурсы до самой Смерти.

Другого видения удостоился нортумбриец Дриктхельм. Тот, проболев несколько дней, под вечер умер, но на рассвете воскрес. Жена его бодрствовала у ложа;

Дриктхельм рассказал, что он в действительности возродился среди мертвых и теперь решил жить по-иному. Помолился, разделил свое имение на три части, первую отдал жене, вторую - детям, третью - беднякам. Распрощался со всеми и удалился в монастырь, где суровой жизнью свидетельствовал о желанных и об ужасных вещах, явленных ему в ночь смерти. Он рассказывал: «Ангел со сверкающим лицом и одеждой вел меня. Мы молча шли, на северо-восток, по-моему. Оказались в ущелье, глубоком, широком и бесконечно длинном. Слева был огонь, справа - вихрь снега и града. Вихрь гнал толпу грешных душ с одной стороны на другую, несчастные, спасаясь от огня, попадали в ледяную стужу и так без конца. Я подумал, что эта жестокая местность, наверное, ад, но мой поводырь сказал: «Ты еще не в аду». Прошли вперед, мрак сгустился, я видел только сияние ангела. Бесконечные сферы черного пламени поднимались из глубокой бездны и падали в нее. Поводырь бросил меня, я остался один среди бесчисленных сфер, наполненных душами, из бездны шел смрад. Меня охватил ужас, и спустя время, показавшееся бесконечным, я услышал за спиной неутешные жалобы и язвительный хохот, словно чернь потешалась над пленными врагами. Ликующие и яростные демоны втащили в центр мрака пять германских душ. Одна была с тонзурой, как у священника, другая - женщиной. Души исчезли в бездне; людские вопли слились с хохотом дьяволов, и в ушах моих все смешалось. Черные духи, выйдя из недр пламени, окружили меня, угрожали своими взглядами и огнем, но не решались дотронуться. Окруженный врагами и тьмою, я не мог защититься. Увидел, как по дороге движется звезда, увеличиваясь и приближаясь. Демоны убежали, и я увидел, что звезда была ангелом. Он свернул направо, и мы пошли на юг. Вышли из мрака к свету, из света к сиянию, увидели бесконечно высокую стену и пошли вдоль. Ни ворот, ни окон не было, я не понимал, почему мы подошли к ней. Внезапно, не знаю, как, мы оказались наверху и смогли разглядеть приятный цветущий луг, чей аромат заглушил вонь преисподней. На лугу были фигуры в белом; поводырь подвел меня к этому счастливому сборищу, и я подумал - должно быть, здесь царство небесное, о котором столько слышал, но ангел сказал: «Ты еще не на небе». Вдали от этого луга был ослепительный свет, оттуда доносилось пение и восхитительное благоухание, еще сильнее предыдущего. Когда я понял, что мы уже в этом чудесном месте, поводырь отошел, вынудив меня возвращаться долгим путем. Мне потом объяснили, что ущелье с огнями и льдом - чистилище, бездна - адская пасть, луг - место, где праведники ждут Страшного Суда, а мир музыки и света - царство небесное. «И ты, - прибавил ангел, - сейчас вернешься в свое тело и снова заживешь среди людей, и если будешь жить праведно, попадешь на луг, а потом на небо - я оставил тебя одного в пространстве, чтобы спросить, какова твоя судьба». Тяжело было Фурсе возвращаться в свое тело, но он не решился спорить и проснулся на земле.

В этой истории можно различить эпизоды, напоминающие (вернее, предвосхищающие) сцены из «Комедии». Монах не горит в огне, зажженном не им; Беатриче точно так же неуязвима для адского огня («ne fiamma d'esto incendio non m'assale» [19] - «Ад», II).

В ущелье, казалось, бесконечном, вихрь из града и льда казнит грешников - в круге третьем от подобной кары страдают эпикурейцы (чревоугодники). Нортумбриец приходит в отчаяние, когда ангел покидает его - так у Данте с Вергилием («Virgilio a qui per mia salute die mi» [20] - «Чистилище», XXX).

Дриктхельм не знает, как он поднялся на стену; Данте - как он мог пересечь печальный Ахерон.

Всего интереснее в этих событиях - я, конечно, упомянул не все - детали, внесенные Бедой в рассказ, придающие сверхъестественному особое правдоподобие. Достаточно вспомнить неизгладимость ожогов, способность ангела угадать мысли человека, хотя тот молчит, смесь стонов и смеха, тревогу нортумбрийца при виде высокой стены. Вероятно, эти детали переданы перу историка устной традицией. Здесь определенно тот же союз личного с чудесным, что типичен для Данте и не имеет ничего общего с канонами аллегорической литературы.

Читал ли Данте как-нибудь «Историю Англии» Скорей всего, нет. Он включил Беду (имя, весьма удобное для стиха) в круг теологов, но это мало что доказывает. В средние века доверия было больше - не обязательно было читать англосаксонского доктора, чтобы признать его авторитет, как не обязательно было читать «Илиаду», написанную почти неизвестным языком, чтобы знать, что Гомер по праву выше Овидия, Горация и Лукана. Уместно и другое наблюдение. Для нас Беда - историк, для средневековых читателей - комментатор Писания, риторик и хронолог. История Англии, туманной в то время, не могла особенно интересовать Данте.

Знал или не знал Данте видения, описанные Бедой, менее важно, чем то, что Беда включил их в свой труд, посчитал достойным увековечить. Великие книги, подобные «Комедии» - не изолированный, не случайный каприз индивидуума - их создают много людей и много поколений. Исследовать предшественников - не значит предпринимать постыдное дело юридического или полицейского характера; это значит - пытаться выяснить движения, поползновения, приключения человеческого духа в прошлом и угадать предвестников будущего, тревожных и радостных.

Чистилище I, 13

Как все абстрактные слова, слово «метафора» является метафорой, не очень ясной в переводе. Состоит она, в общем, из двух терминов. Один мгновенно превращается в другой. Так, саксы называли море «дорогой китов» или «дорогой лебедей». В первом случае грандиозность кита соответствовала грандиозности моря, во втором - крохотный лебедь контрастировал с обширностью моря. Мы никогда не узнаем, замечали ли создатели этих метафор подобные связи. В стихе 60 I песни «Ада» читаем: mi ripugnera la dore'l sol tace» («отталкивала меня туда, где солнце молчит»), «Где солнце молчит» - акустический глагол выражает образ зрительный. Вспомним известный гекзаметр «Энеиды» - «...a Tenedo, tacitae per arnica silentia lunae» («... к Тенедосу [21] при безмолвии луны, своего друга»). Но сейчас я хочу исследовать не слияние двух терминов, а три любопытных строки.

Первая - стих 13 песни I «Чистилища» - «doice color d'oriental zaffiro» [22]. Бути сказал, что сапфир - драгоценный темноголубой камень, ласкающий взор, а восточный сапфир - его разновидность, встречавшаяся в Мидии. Итак, у Данте цвет востока определяется цветом восточного сапфира. Здесь напрашивается игра слов, которая вполне может стать бесконечной. Аналогичное построение я нашел в «Еврейских мелодиях» Байрона - «She walks in beauty, like the night» («Она идет, прекрасная, как ночь»): чтобы принять этот стих нужно вообразить высокую смуглую женщину, похожую на ночь, а сама ночь, в свою очередь - высокая смуглая женщина и т. д.

Третий пример - из Роберта Браунинга. Он включил в посвящение огромной драматической поэмы «Кольцо и книга» стих - «О line love, half angel and half bird» [23].

Поэт называет здесь покойную жену полуангелом-полуптичкой, но ангел уже наполовину птица, и таким образом предполагается дальнейшее дробление, которое может стать бесконечным.

Не знаю, можно ли включить в эту случайную компанию спорный стих Мильтона («Потерянный рай», IV, 323) - «the fairest of her daughters, Eve» («Ева, прекраснейшая из дочерей своих»), - для разума стих абсурден, для воображения, пожалуй, нет.

Симург и Орел

Собственно говоря, кого не оттолкнет мысль о существе, составленном из других существ, скажем, о птице, сделанной из птиц? (Аналогично в «Монадологии» Лейбница читаем, что мир состоит из бесчисленных миров, которые, в свою очередь, состоят из миров, и так до бесконечности). Сформулированная так проблема, вероятно, содержит решения тривиальные, если не обязательные. Я бы сказал, что ее исчерпывает аллегория Славы (вернее, Скандала или Молвы) в четвертой песне «Энеиды» - «Monstrum Horrendum ingens» [24], со множеством перьев, глаз, языков и ушей. Или странный царь, вооруженный лицом и жезлом и сделанный из людей, что заполнил собою фронтиспис «Левиафана».

Фрэнсис Бэкон («Опыты», 1625) хвалил первый из этих образов, которому подражали Чосер и Шекспир. Сегодня же никто не поставит эту «Молву» выше Зверя Ахеронта, у которого, согласно 50 с лишним рукописям «Видения Тундала», в брюхе грешники, терзаемые собаками, медведями, львами, волками и змеями.

Абстрактное представление существа, составленного из других, видимо, не сулит ничего хорошего; однако оно невероятным образом соответствует одной из наиболее запоминающихся фигур западной литературы и другой - из литературы восточной. Я и хочу описать эти чудесные вымыслы. Один возник в Италии, другой - в Нишапуре.

Первый находится в XVIII песне «Рая». Данте, странствуя по концентрическим небесам, заметил особую радость в глазах Беатриче, особый блеск ее красоты и понял, что поднялся от багрового неба Марса на небо Юпитера. В пленительном просторе этой сферы, в белых лучах летают и поют небесные создания, образуя последовательно буквы фразы «Diligite justitiam» [25], а затем - голову орла (разумеется, не копию земной птицы, а прямо созданную духом). Орел - символ справедливой власти - испускает лучи, он состоит из тысяч праведных царей, он говорит от их лица, как символ Империи, употребляя «я» вместо «мы» («Рай», XIX). Данте угнетен древней проблемой: справедливо ли осуждать за неверие праведника, родившегося на берегу Инда, ведь он не мог знать Иисуса? Орел, как и принято в божьих откровениях, отвечает туманно; упрекает за дерзкие вопросы, повторяет, что Вера немыслима без спасения, и намекает, что Бог может приобщить к этой вере некоторых добродетельных язычников. Заявляет, что среди блаженных - император Траян и Рифей (Помпео Вентури осудил выбор Рифея, сущее гвовавшего только в стихах «Энеиды». Вергилий назвал Рифел справедливейшим из троянцев и добавил, описывая его смерть: «Dies alitur visum» [26]. Во всей литературе нет и следа Рифея. Возможно, из-за этой неясности Данте избрал его).

Образ орла, великолепный в XVI в., менее поражает в XX, когда коммерческая реклама изображает сверкающих орлов, возвещая о них огненными буквами (см.: Честертон «Что я видел в Америке»).

То, что кому-то удалось превзойти один из величайших образов «Комедии», кажется неправдоподобным - однако так случилось.

За век до Данте Фарид-аль-Дин-Аттар, перс из секты суфитов, создал странного Симурга (Тридцать птиц) - образ точнее и шире Дантовского [27].

Фарид-аль-Дин-Аттар родился в Нишапуре, славном бирюзой и мечами. Аттар - по-персидски „аптекарь». В «Памяти поэтов» читаем, что такова была его профессия. Однажды в лавку вошел дервиш, оглядел склянки и смеси и заплакал. Встревоженный и удивленный Аттар спросил, в чем дело. Дервиш ответил: «Мне ничего не стоит уйти, у меня ничего нет. Тебе, напротив, нужно распрощаться с сокровищами, которые вижу». Сердце Аттара застыло, как смола. Дервиш ушел, но на следующее утро Аттар бросил свою лавку и дела сего мира. Пошел в Мекку, пересек Египет, Сирию, Туркестан, север Индостана; вернувшись, с жаром предался созерцанию Бога и литературе. Говорят, оставил 20 тысяч двустиший. Его книги называются: «Книга Соловьев», «Книга Противоречия», «Книга Совета», «Книга Тайн», «Книга Божественного Знака», «Воспоминания о святых», «Царь и роза», «Возвещение чудес» и, особо, «Разговор птиц» («Мантик аль Таир»). В последние годы жизни (говорят, он дожил до ста десяти) отказался от всех наслаждений жизни, в том числе и поэзии. Его убили солдаты Туле, сына Чингиз-хана. Образ, который я имею в виду, является основой «Мантик аль Таир». Вот сюжет поэмы. Далекий Симург, царь птиц, уронил в центре Китая сверкающее перо; птицы решили, устав от долгой анархии, найти царя. Знали, что имя его означает «Тридцать птиц»; знали, что дворец его на Кафе - круглой горе, обнимающей Землю. Они пустились в дорогу, почти бесконечную, одолели семь пропастей или морей; предпоследнее называлось Головокружение, последнее - Гибель. Одни путники сбежали, другие остались. Тридцать птиц, очищенных своим трудом, вступили на гору Симурга. Под конец увидели его; поняли, что они сами и есть Симург, каждая в отдельности и все вместе.

Разница между Орлом и Симургом не менее ясна, чем сходство. Орел только невероятен, Симург - невообразим. Индивидуумы, составляющие Орла, не теряются в нем (Давид - зрачок, Траян, Езекия и Константин - брови). Птицы, глядящие на Симурга, сами и есть Симург. Орел - символ мгновенный, каким до него были буквы; души, образующие его, не перестают быть сами собой; многосущный Симург почти непостижим. За Орлом - бог Израиля и Рима, за волшебным Симургом - пантеизм.

Последнее замечание. В басне о Симурге примечательна сила воображения, география путешествия менее ясна (хотя не менее реальна). Странники ищут неизвестную цель; эта цель, названная только в конце, должна быть поистине чудесной и не казаться довеском. Автор решает трудность с классическим изяществом: искатели и есть то, что они ищут. Так и Давид - сам неизвестный герой истории, которую ему рассказывает Натан (II книга Самуила, 12); так (по мнению Де Квинси) фиванский сфинкс задает Эдипу загадку не о человеке вообще, а о самом Эдипе.

Встреча во сне

Одолев адские круги и крутые террасы Чистилища, Данте увидел под конец в Земном Раю Беатриче. Осмелюсь предположить, что сцена (наверняка одна из наиболее удивительных в литературе) - первичное ядро «Комедии». Я хочу объяснить это, подытожив то, что говорят ученые, и представить некоторые соображения психологического характера (пожалуй, новые).

Утром 13 апреля 1300 г., в предпоследний день путешествия, Данте, завершив свои труды, вступил в Земной Рай, увенчавший гору Чистилища. Он видел временный и вечный огонь, прошел сквозь стену пламени, воля его свободна и верна. Вергилий увенчал его короной и митрой. По тропинкам древнего сада он пришел к реке, прозрачней всех рек, хотя из-за деревьев ее не озаряют ни луна, ни солнце. Воздух доносит музыку и на другом берегу приближается загадочная процессия. 24 старца в белых одеждах и 4 шестикрылых зверя, чьи крылья усеяны глазами, предшествуют триумфальной колеснице, которую влечет грифон; справа от колесницы пляшут три женщины, одна - такая рыжая, что кажется огненной; слева - четверо женщин в пурпуре, у одной - три глаза. Колесница останавливается и появляется женщина в платье цвета пламени. Не видя еще лица, Данте понял по смятению чувств и волнению крови, что это Беатриче. На пороге Рая почувствовал любовь, которая столько раз пронизывала его во Флоренции. Он искал, как испуганный ребенок, защиты у Вергилия, но тот уже исчез.

Ма Virgilio n'avea lasciati scemi

di se, Virgilio dolcissimo padre

Virgilio a cui per mia salute die mi [28]

Беатриче повелительно называет его по имени. Говорит, что оплакивать следует не уход Вергилия, а собственную вину. С иронией спрашивает, как это он снизошел явиться в обитель блаженных. В воздухе полно ангелов - Беатриче беспощадно перечисляет им заблуждения Данте. Говорит, что напрасно посылала ему сны, он так низко пал, что спасти его можно было, только показав муки грешников. Данте пристыженно потупил глаза, что-то лепетал и плакал; сказочные существа слушали; Беатриче требовала публично покаяться... Такова, в плохой прозе, жалостная сцена встречи с Беатриче в Раю. Теофил Сперри («Einfuhrueng in die Gottliche Komodie[29] 1946) замечает: «Без сомнения, Данте сам ожидал другого приема. Ничто в предыдущих песнях не намекает, что здесь поэт испытает величайшее унижение в жизни».

Комментаторы расшифровали сцену фигура за фигурой: 24 старца, упомянутые прежде в Апокалипсисе (4, 4) -24 книги Ветхого Завета (согласно Св. Иерониму). Шестикрылые - евангелисты (Томмасео) или Евангелия (Ломбарди). 6 крыл - 6 законов (Пьетро ди Данте) или распространение Учения на 6 направлений пространства (Франческо да Бути). Колесница-церковь, 2 колеса-2 завета (Бути) или жизнь активная и жизнь созерцательная (Бенвенуто д’Имола), или Св. Доминик и Св. Франциск («Рай», XII), или Справедливость и Милосердие (Луиджи Птетробоно). Грифон (Лев и Орел) - Христос (из-за союза Слова с человеческим естеством); Дидрон считает Грифона папой, «который, как первосвященник-орел, поднимается к трону Господа за приказаниями и как Лев - император спускается на землю с силою и мужеством». Женщины, танцующие справа - теологические добродетели[30]; танцующие слева - естественные[31]. Трехглазая женщина - благоразумие, видящее прошлое, настоящее и будущее. Беатриче выходит, а Вергилий исчезает, т. к. Разум уступает место Вере. Согласно Витали, здесь также смена классической культуры христианской.

Толкования, перечисленные мною, несомненно, допустимы. Логически (но не поэтически) они достаточно оправдывают неясность черт. Карл Штейнер, одобрив некоторые, пишет: «Трехглазая женщина - монстр, но поэт не подчинился требованиям поэзии, ему важнее было явить Добродетели, чем нарисовать их лица. Бесспорное доказательство того, что в душе величайшего художника на первом месте была любовь к Богу, а не искусство». Витали разделяет это мнение с неменьшим пылом: «Стремление к аллегории привело Данте к образам сомнительной красоты».

Две вещи, по-моему, несомненны. Данте хотел, чтобы процессия была прекрасной («Non che Roma di carro cosi bello rellegrasse Affricano» [32] - Чистилище», XXIX), но она оказалась сложней и безобразней. Грифон, впряженный в колесницу, звери с глазастыми крыльями, зеленая женщина, красная женщина, трехглазая женщина, старец, спящий на ходу - кажутся для изображения рая менее уместными, чем адские круги. То, что некоторые фигуры упоминались в книгах пророков («ma leggi Ezechiel che li dinigne») [33], а другие - в Апокалипсисе, не уменьшает ужаса. Я считаю так не потому, что живу в XX веке: в других сценах Рая чудовищ нет.

Суровость Беатриче осуждали все комментаторы; кое-кто осуждал безобразие некоторых эмблем. Обе ненормальности, по-моему, одного происхождения. Я, конечно, только предполагаю; изъяснюсь в нескольких словах.

Влюбиться - значит создать религию, чей Бог может ошибаться. Невозможно отрицать, что Данте обожествлял Беатриче; то, что она однажды посмеялась над ним, а в другой раз оттолкнула, зафиксировано в «Vita nuova» [34]. Некоторые утверждают, будто были и другие подобные вещи, и это укрепляет мою уверенность в том, что любовь была безответной и суеверной. Когда Беатриче умерла, Данте потерял ее навсегда и, чтоб уменьшить свою печаль, хотел встретить любимую в воображении; по-моему, он воздвиг тройной храм своей поэмы, чтобы туда вставить эту встречу. Но, как обычно, сновидение омрачилось горестными помехами. Так случилось и с Данте. Он грезил об утраченной навсегда, но Беатриче приснилась ему непреклонной, недоступной, в колеснице, влекомой львом-орлом, становившимся под взглядом Беатриче то полностью львом, то полностью орлом. Подобные вещи могут предвещать кошмар; он и происходит в следующей песне. Беатриче исчезает, орел, лиса и дракон нападают на колесницу, колеса и ось покрываются перьями, у колесницы вырастает семь голов, гигант и блудница занимают место Беатриче... (Замечают, что это безобразие - оборотная сторона предыдущей «красоты». Разумеется, но оно многозначительно...).

Как аллегория, нападение орла символизирует первые гонения на христиан, лиса - ересь, дракон - Сатана (или Магомет, или Антихрист), головы - семь смертных грехов (Бенвенуто д'Имола), Гигант- (Филипп IV Красивый, король Франции) [35].

Беатриче значила для Данте бесконечно много. Он для нее - очень мало, может быть, ничего. Все мы склонны к благоговейному почитанию любви Данте, забывая эту печальную разницу, незабываемую для самого поэта. Читаю и перечитываю воображаемую встречу и думаю о двух любовниках, которые пригрезились Алигьери в вихре Второго круга - о туманных символах счастья, недоступного Данте, хотя сам он, может быть, не понимал этого и не думал об этом. Я думаю о Франческе и Паоло, соединенных в своем Аду навсегда («Questi, che mai da me non fia diviso») [36], думаю с любовью, тревогой, с восхищением, с завистью.

Последняя улыбка Беатриче

Моя цель - прокомментировать самые патетические стихи в литературе. Они находятся в XXXI песне «Рая» и, хотя знамениты, никто, кажется, не ощутил в них истинной трагедии, не расслышал их полностью. Несомненно, трагизм, заключенный в них, относится скорее к самому Данте, чем к произведению, скорее к Данте - автору, чем к Данте - герою поэмы.

Вот ситуация. На вершине горы Чистилища Данте теряет Вергилия. Ведомый Беатриче, чья красота увеличивается с каждой новой сферой, которой они достигают, Данте проходит их одну за другой, пока не поднимается к Перводвигателю, окружающему все. У ног Данте - неподвижные звезды, над ним - Эмпирей, уже не материальное небо, а вечное, состоящее только из света. Они вступают в Эмпирей: в этом безграничном пространстве (как на полотнах прерафаэлитов) отдаленные предметы различимы столь же ясно, как и близкие. Данте видит реку света, сонмы ангелов, пышную райскую розу, образованную амфитеатром праведных душ. Внезапно замечает, что Беатриче его оставила. Видит ее в вышине, в одном из закруглений розы. Он благоговейно умоляет ее - как тонущий в пучине воздевает взгляд к облакам. Он благодарит ее за сострадание и поручает ей свою душу.

В тексте:

Cosi orai; e quella, si lontana

Come parea, sorrise e riguardommi;

Poi si tomo all'etema fontana.

(«Она была так далека, казалось,

Но улыбнулась мне. И бросив взгляд,

Вновь отвернулась к Вечному светилу»).

Как понять это? Аллегористы говорят: с помощью разума (Вергилия) Данте достиг веры; с помощью Веры (Беатриче) достиг божества. И Вергилий, и Беатриче исчезают, т. к. Данте дошел до конца. Как заметит читатель, объяснение столь же холодно, сколь безупречно; из такой тощей схемы никогда бы не вышли эти стихи. Комментаторы, известные мне, видят в улыбке Беатриче лишь знак одобрения. «Последний взгляд, последняя улыбка, но твердое обещание» - замечает Франческо Торрака. «Улыбается, чтобы сказать Данте, что его просьба принята: смотрит, чтобы еще раз показать свою любовь» - подтверждает Луиджи Пьетробоно.

Так же считает и Казини. Суждение кажется мне весьма справедливым, но оно явно поверхностно.

Озанам («Данте и католическая философия», 1895) думает, что апофеоз Беатриче был первичной темой «Комедии»; Гвидо Витали спрашивает, не стремился ли Данте, воздвигая «Рай», создать прежде всего царство для своей дамы. Знаменитое место в «Vita nuova» («Надеюсь сказать о ней то, что еще ни о какой женщине не говорилось») подтверждает или допускает эту мысль. Я бы пошел еще дальше. Подозреваю, что Данте создал лучшую книгу в литературе, чтобы вставить в нее встречу с невозвратимой Беатриче. Вернее сказать, вставки - адские круги, Чистилище на Юге, 9 концентрических небес, Франческа, сирена, грифон и Бертран де Борн, а основание - улыбка и голос, которые, как знал Данте, потеряны для него.

В начале «Vita nuova» читаем, что однажды поэт перечислил в письме 60 женских имен, чтобы тайком поместить меж ними имя Беатриче. Думаю, что в «Комедии» он повторил эту грустную игру.

В том, что несчастливец грезит о счастье - ничего особенного, все мы ежедневно этим занимаемся, Данте это делал, как и мы. Но всегда нечто дает нам увидеть ужас, таящийся в подобном вымышленном счастье. В стихотворении Честертона говорится о «nightmares of delight» (кошмарах, дающих наслаждение). Этот оксюморон более или менее обозначает цитируемую терцину. Но у Честертона ударение на слове «наслажденье», а у Данте - на «кошмар».

Снова взглянем на сцену. Данте в Эмпирее, Беатриче рядом с ним. Над ними неизмеримая Роза праведных. Она вдали, но духи, населяющие ее, видны четко. В этом противоречии, хотя оправданном для поэта (XXX, 18), пожалуй, первый признак какой-то дисгармонии. Внезапно Беатриче исчезает. Ее место занимает старец («credea vidi Beatrice e vidi un sene») [37]. Данте едва осмеливается спросить: «Где она?» Старец указывает на один из лепестков Розы. Там, в ореоле, Беатриче, Беатриче, чей взор обычно наполнял его нестерпимым блаженством; Беатриче, обычно одетая в красное; Беатриче, о которой он столько думал, что его поражало, как могли видевшие ее во Флоренции паломники не говорить о ней; Беатриче, которая однажды не поздоровалась с ним; Беатриче, умершая в 24 года; Беатриче де Фолько Портинари, вышедшая замуж за Барди. Данте видит ее в вышине; ясный небосвод не дальше от глубин моря, чем она от него. Данте молится ей, как божеству и одновременно как желанной женщине:

О donna in cui la mia speranza vige,

E che soffristi per la mia saluta

In inferno lasciar'le tue vestige.

(«О ты, которая спустилась в Ад,

Чтобы спасти меня, чтоб укрепить

Во мне надежду...»)

А теперь она смотрит на него мгновение и улыбается, чтобы потом вернуться к вечному источнику света.

Франческо де Санктис («История итальянской литературы», VII) так толкует это место: «Когда Беатриче удалилась, Данте не жалуется: все земное в нем перегорело и разрушено». Верно, если думать о цели поэта; ошибочно - если считаться с его чувствами.

Для Данте сцена была воображаемой. Для нас - она очень реальна, но не для него. (Для него реально то, что впервые жизнь, а затем смерть оторвали от него Беатриче.) Навсегда ее лишенный, одинокий и, пожалуй, униженный, он вообразил эту сцену, чтобы представить себя с нею. К несчастью для поэта (к счастью для столетий, которые читают его!) сознание нереальности встречи деформировало видение. Отсюда ужасные обстоятельства, безусловно, слишком адские для Эмпирея: исчезновение Беатриче, старик, занявший ее место, мгновенное вознесение Беатриче на Розу, мимолетность взгляда и улыбки, то, что она отвернулась навсегда. В словах сквозит ужас: «Come parea» («казалось») относится к «lontana» («далека»), но граничит со словом „sorrise» («улыбка») - поэтому Лонгфелло мог перевести в 1867 г.: «Thus I implored, and she, so far away smiled, as it seemed, and looked once more at me» («Я умолял; она, так далека, улыбнулась, казалось, и вновь поглядела на меня).

«Eterna» («вечно») тоже кажется относящимся к «si torno» («отвернулась»).

Перевод с испанского Л. Фридмана

Комментарии

[1] «Так был я во власти сна в то время».

Первая терцина говорит о том, что Данте всю свою предыдущую жизнь провел как в лесу, в лесу страстей и невежества, и внезапно понял, что жил дурно. Тогда он услышал голос Веры, голос Разума, увидел воочию символа греха, волчицу, льва и рысь, и это послужило толчком к его путешествию. - Прим. пер.

[2] «Скажи, учитель, мне, скажи, мой господин».

[3] «Аверроэс, великий комментатор».

[4] «Цезарь с орлиным взором.»

[5] И одинокий Саладин, в стороне.

[6] Говорю это, продолжая.

[7] Открытая, сверкающая поляна.

[8] Более щедрый воздух.

[9] Мирская слава не более чем дуновение ветерка, веющего то сюда, то туда и с переменой направления меняющего имя.

[10] Меня приняли в свой круг, и я стал шестым. ч Беатриче у Данте - символ христианской религии.- Прим. пер.

[11] Боюсь, не безумен ли этот поход.

[12] Как угодно Ему (т. e. богу).

[13] «Представления Данте о Том Свете»,

[14] Пращур Данте.

[15] Собственно, даже поставить Беатриче выше Иисуса - «Грифон», символизирующий Христа, везет колесницу, на которой стоит Беатриче.

[16] См. выше прим. 9.

[17] «Создатель мой был движим Справедливостью».- В наиболее известном русском переводе М. Лозинского: «Был правдою мой зодчий вдохновлен». Ради сохранения размера переводчик пожертвовал точностью.- Прим. пер.

[18] «Чьим отцом был Вотан».

[19] Пламя этого пожара мне не повредит.

[20] Вергилий, который меня спасал!

[21] Тенедос - остров у побережья Трои - Прим. пер.

[22] Нежный цвет восточного сапфира, т. е. восток.

[23] О, лирическая любовь моя, полуангел-полуптичка.

[24] Огромное ужасное чудовище.

[25] Любите справедливость.

[26] Боги судили иначе, т. е. обрекли его на смерть, несмотря на его добродетели.

[27] Этот образ произвел на Борхеса сильное впечатление. Он неоднократно появляется в его рассказах и эссе.

[28] Но не было Вергилия! Исчез

Вергилий, нежный мой отец, Вергилий,

Который так оберегал меня!

[29] «Введение в «Божественную комедию».

[30] Т. е. Вера, Надежда, Любовь, - Прим. пер.

[31] Мужество, справедливость, мудрость, умеренность.

[32] И Рим такой великолепной колесницей не чествовал Сципиона!

[33] Но прочти, как их описывает Езекииль!

[34] «Новая жизнь».

[35] Враг католической церкви.

[36] Тот, кто никогда не отходит от меня.

[37] Я ожидал, что увижу Беатриче, а увидел старца.

11  ​​​​ Такой вот чудовищно сложный материал. Не скажу, что его понял.

21 ​​ В ​​ ДР Сергея Гандлевского – его стих:

Вот наша улица, допустим,

Орджоникидзержинского,

Родня советским захолустьям,

Но это все-таки Москва.

Вдали топорщатся массивы

Промышленности некрасивой -

Каркасы, трубы, корпуса

Настырно лезут в небеса.

Как видишь, нет примет особых:

Аптека, очередь, фонарь

Под глазом бабы. Всюду гарь.

Рабочие в пунцовых робах

Дорогу много лет подряд

Мостят, ломают, матерят.

Вот автор данного шедевра,

Вдыхая липы и бензин,

Четырнадцать порожних евро-

бутылок тащит в магазин.

Вот женщина немолодая,

Хорошая, почти святая,

Из детской лейки на цветы

Побрызгала и с высоты

Балкона смотрит на дорогу.

На кухне булькает обед,

В квартирах вспыхивает свет.

Ее обманывали много

Родня, любовники, мужья.

Сегодня очередь моя.

Мы здесь росли и превратились

В угрюмых дядь и глупых теть.

Скучали, малость развратились -

Вот наша улица, Господь.

Здесь с окуджававской пластинкой,

Староарбатскою грустинкой

Годами прячут шиш в карман,

Испепеляют, как древлян,

Свои дурацкие надежды.

С детьми играют в города -

Чита, Сучан, Караганда.

Ветшают лица и одежды.

Бездельничают рыбаки

У мертвой Яузы-реки.

Такая вот Йокнапатофа

Доигрывает в спортлото

Последний тур (а до потопа

Рукой подать), гадает, кто

Всему виною - Пушкин, что ли?

Мы сдали на пять в этой школе

Науку страха и стыда.

Жизнь кончится - и навсегда

Умолкнут брань и пересуды

Под небом старого двора.

Но знала чертова дыра

Родство сиротства - мы отсюда.

Так по родимому пятну

Детей искали в старину.

1980

Автор только на год меня старше

22  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Ю. М. Лотман. Роман в стихах Пушкина «Евгений Онегин». Тарту, 1975.

Чужая речь в «Евгении Онегине».

Проблема «чужого слова» как особой категории стилистики романа была поставлена в трудах М. М. Бахтина1. Указав, что поэтическое слово тяготеет к монологизму, М. М. Бахтин определяет сущность слова в романе как принципиальную ориентацию его на чужую речь. «Диалогическая ориентация слова среди чужих слов (всех степеней и качеств чужести) создает новые и существенные, художественные возможности в слове, его особую прозаическую художественность, нашедшую свое наиболее полное и глубокое выражение в романе». И далее: «Предмет для прозаика - сосредоточие разноречивых голосов, среди которых должен звучать и его голос; эти голоса создают необходимый фон для его голоса, вне которого неуловимы, “не звучат” его художественно-прозаические оттенки»2. Глубокая мысль М. М. Бахтина существенна для понимания художественной природы «Евгения Онегина», хотя и допускает несколько иные интерпретации.

Ориентация на монологическую речь и полилог, сложно сочетающий различные градации «чужого слова» с текстом повествователя, отчетливо прослеживается в вековой судьбе словесного повествования. Связь их с оппозицией «поэзия / проза» исторически весьма значима, но не является единственно возможной. Так, например, «разноязычие» (термин М. М. Бахтина) характерно для всех форм повествования барокко, а монологичность - и для поэтического, и для прозаического повествования романтизма (интересно, что, в этом случае, барокко структурно сближается с реализмом, вопреки вошедшему в обыкновение типологическому объединению его с романтизмом).

«Евгений Онегин» резко выделяется не только на фоне предшествовавшей русской литературной традиции, но и в сопоставлении с последующей повествовательной литературой емкостью и разнообразием самой ткани нарративного текста. Однако если в этом отношении ткань реалистического повествования оказалась ближе к формам барочной прозы или явлениям романтической ирония (не случайно «Дон Жуан» или «Беппо» Байрона или «Житейские воззрения Кота Мура» типологически оказались более тяготеющими к повествованию реалистического толка, чем к южным поэмам или «Генриху фон Офтердингеру»), то, по существу художественного построения и с точки зрения функционального использования, нарративные принципы «Евгения Онегина» были явлением настолько новаторским, что современная Пушкину литература, в основном, была неспособна оценить масштаб его художественных открытий.

Тип художественного повествования «Евгения Онегина» - одна из основных новаторских особенностей романа. Сложное переплетение форм «чужой» и авторской речи составляет важнейшую его характеристику. Однако само разделение на «чужую» и авторскую речь лишь в самом грубом виде характеризует конструкцию стиля романа. На самом деле перед нами значительно более сложная и богатая нюансами организация.

Чужая речь представлена в романе исключительно многообразно.

1. Монологи от лица какого-либо персонажа, выделенные графическими признаками чужой речи, и диалоги между героями романа. Такие куски текста играют большую роль как средство прямой речевой и идеологической характеристики героев. Как известно, именно так начинается роман, что придает такой форме речевого построения особое значение. Такой путь к объективизации повествования вел к сближению поэмы и драмы, что в «Цыганах» превратилось в один из основных образующих факторов повествования. Именно такое строение повествования выделил Пушкин как достижение Баратынского в «Эде»: «Какое разнообразие! Гусар, Эда и сам поэт, всякой говорит по-своему» (ХIII, 262). Однако для самого Пушкина в «Онегине» этот путь не стал основным.

2. Монологи, не выделенные графическими признаками чужой речи. В результате этого в начале чтения они могут восприниматься как речь автора. Однако в дальнейшем проясняется, что носитель речи не адекватен автору, а точка зрения его, порой, противоположна авторской. Так, VII строфа восьмой главы содержит резкое осуждение Онегина. Она тем более производит впечатление прямой авторской речи, что дважды содержит местоимение первого лица:

Иль просто будет добрый малой,

Как вы да я, как целый свет?

По крайней мере мой совет:

Отстать от моды обветшалой (VI, 168, курсив мой. - Ю. Л.).

Но уже следующая строфа вводит подлинно авторский голос, который по содержанию полемичен по отношению к 8-й строфе и трактует ее как речь другого лица (или лиц):

- Зачем же так неблагосклонно

Вы отзываетесь о нем? (VI, 169, курсив мой. - Ю. Л.)

Строфа 8-я оказалась чужой речью. Этот пример можно истолковать и несколько иным образом: Пушкин предлагает нам диалогическую конструкцию, один из голосов которой принадлежит автору, а другой является «чужим». Однако определить, какой из кусков текста следует отождествить с первым, а какой со вторым, с полной достоверностью оказывается затруднительным. Происходит колебание общей ориентировки текста, в результате чего каждый из отрывков, в определенном смысле, может считаться авторской или «чужой» речью в равной мере. Это делается очевидно на примере 10-й строфы той же главы. («Блажен, кто смолоду был молод…»), текст которой как бы мерцает, перемещаясь в поле «авторская речь - чужая речь».

3. Включение чужой речи в форме косвенной или несобственно прямой. Такая форма дает не изложение некоторой внешней по отношению к автору текстовой позиции, а представляет собой как бы отсылку к ней, указание на факт ее существования. При этом можно различать как бы две степени интенсивности такой отсылки. Первая подразумевает выделения слов-отсылок курсивом, равнозначным в пушкинскую эпоху, в ряде случаев, современному употреблению кавычек. Вторая - включает знаки чужой речи без графического их выделения.

Онегин с первого движенья,

К послу такого порученья

Оборотясь, без лишних слов

Сказал, что он всегда готов.

Зарецкий встал без объяснений;

Остаться доле не хотел,

Имея дома много дел,

И тотчас вышел… (VI, 121).

«Всегда готов» выделено курсивом и представляет отсылку к прямой речи Онегина. Слова эти представляют собой ритуализованную форму согласия на поединок, а не непосредственное выражение мнений Онегина. Они могли бы быть пересказаны так: «Онегин произнес условную формулу согласия, что сделало поединок неизбежным».

Однако выражение «имея дома много дел» - тоже этикетный штамп и также представляет отсылку к прямой речи персонажа. Штампованность этой словесной формулы подтверждается ее повторностью:

Старик, имея много дел,

В иные книги не глядел (VI, 32).

Как формулу этикетного прощания, означающую желание прервать разговор, см.: «Муромский (мягче): Право… того… а я бы полагал… десять. Варравин (кланяясь и резко): Имея по должности моей многоразличные занятия, прошу извинить (уходит в кабинет)»3.

Таким образом, выражения «всегда готов» и «имея дома много дел» в определенном смысле функционально подобны. Однако стоит нам представить себе, что Пушкин второе тоже напечатал бы курсивом, чтобы стало ясно: в этом случае степень выделенности его из потока авторского повествования резко возросла бы.

Курсив играет в построении авторской речи «Онегина» исключительно большую роль. Он сигнализирует о вкраплениях в повествование элементов чужой речи. В некоторых случаях он усиливает и так очевидное выделение, например, характеризуя, как правило, иноязычные тексты.

4. Цитаты и реминисценции составляют один из основных структурообразующих элементов самой ткани повествования романа в стихах Пушкина4. Они выполняют разнообразные функции. Активизируя в сознании читателя определенные затекстовые: поэтические, языковые и общекультурные - пласты, цитаты и реминисценции могут погружать авторский текст в созвучные ему внешние контексты, могут обнажать полемичность идейно-стилистических решений Пушкина, создавая ситуации иронии, диссонанса, контекстуальной несовместимости. Однако цитаты имеют и другой смысл. Это, в особенности, относится к скрытым цитатам, выделение которых достигается не путем графики и типографических знаков, а отождествлением некоторых мест текста «Онегина» с текстами, хранящимися в памяти читателей. Объем культурной памяти и ее состав значительно колеблется даже в пределах читательской аудитории одной эпохи. Поэтому цитата, особенно невыделенная, «работает» еще в одном направлении: она, создавая атмосферу намека, расчленяет читательскую аудиторию на группы по признаку «свои / чужие», «близкие / далекие», «понимающие / непонимающие». Текст приобретает характер интимности по принципу «кому надо, тот поймет». При этом весьма распространен случай двойной отсылки, что создает многоступенчатую систему приближения читателя к тексту: одни воспринимают текст как непосредственное выражение авторской мысли (наиболее «чужие»), другие понимают, что текст содержит намек, но не могут его дешифровать, третьи могут соотнести содержащуюся в пушкинском тексте цитату с определенным внешним текстом и извлечь смыслы, вытекающие из этого сопоставления. И, наконец, четвертые знают специфическое употребление этой цитаты в тесном дружеском кружке, связанные с ней кружковые ассоциации, ее эмоционально-культурный ореол, «домашнюю семантику». Приведем пример: в строфе XILV четвертой главы романа читаем:

Вдовы Клико или Моэта

Благословенное вино…

<…>

Оно сверкает Ипокреной;

Оно своей игрой и пеной

(Подобием того-сего)

Меня пленяло: за него

Последний бедный лепт, бывало,

Давал я. Помните ль, друзья? (VI, 92)

«Подобие того-сего» воспринимается читателем как ироническая отсылка к распространенному в традиции дружеских посланий уподоблению шампанского - юности и любви. Ср. стихотворение Вяземского «К партизану-поэту»:

Благословенное Аи

Кипит, бьет искрами и пеной -

Так жизнь кипит в младые дни…5

Непосредственное отношение к пушкинскому отрывку имеет текст из «Пиров» Баратынского:

Как гордый ум, не терпит плена,

Рвет пробку резвою волной -

И брызжет радостная пена,

Подобье жизни молодой6.

В той же традиции находилось и пушкинское «Послание к Л. Пушкину», ссылку на которое сам поэт дал в тексте романа:

В лета красные мои

Поэтический Аи

Нравился мне пеной шумной,

Сим подобием любви

Или юности безумной (VI, 193. Несколько иной вариант см. II. I, 361).

В отношении к этим текстам пушкинское «подобие того-сего» воспринимается как «звучащее почти сознательной пародией»7. Так это, видимо, и воспринималось большинством читателей. Однако более тесный круг имел возможность прочитать текст и на иной глубине смысла. В начале 1826 г. уже отцензурованная книга «Эда и Пиры. Стихотворения Евгения Баратынского» была подвергнута повторному рассмотрению и уподобление «Аи» и «гордого ума» подверглось запрещению. Цензурный вердикт с горячностью обсуждался в кругу Баратынского - Дельвига - Вяземского - Пушкина. Вяземский с горечью писал Жуковскому: «Что говорить мне о новых надеждах, когда цензура глупее старого, когда Баратынскому не позволяют сравнивать шампанского с пылким умом, не терпящим плена»8. В этой перспективе «подобие того-сего» дерзкая выходка, замена цензурно запретного сравнения. В этом контексте становится понятен и скрытый смысл «позволено ль» в «Отрывках из путешествия Онегина»:

…Как зашипевшего Аи

Струя и брызги золотые…

Но, господа, позволено ль

С вином равнять do-re-mi-sol? (VI, 204)

В первом случае (четвертая глава) упоминание цензурного запрета - события, вызвавшего волнение в сравнительно тесном кругу, - заставляет голос автора звучать как предельно интимный, говорящий о том, что до конца понятно лишь избранным. Закономерно появляется обращение «Помните ль, друзья?». Причем имеются в виду не условно-литературные, а реально-биографические друзья. Во втором («Отрывки из путешествия») - дело усложняется введением пародийно строгого и официозного (в обращении он называет автора и его друзей - «господа») голоса (цензорского?), дающего предельно противоположную точку зрения - он одергивает автора, ставя вопрос о допустимости его сравнений. Таким образом, цитаты, актуализируя определенные внетекстовые связи, создают некоторый «образ аудитории» данного текста, что косвенно характеризует и самый текст. Кроме того, цитаты, как и введенный в повествование романа мир собственных имен поэтов, художников, деятелей культуры, политики, исторических персонажей, а также названий произведений искусства и имен литературных героев (имен и тех, и других по окончательному тексту романа - без вариантов, но считая эпиграфы и пушкинские примечания, - насчитывается более 150-ти), включают текст в сложную систему культурных ассоциаций, сближений и противопоставлений.

5. Иноязычные тексты (как в иностранной, так и в русской транскрипции) также выступают как отсылки к чужой речи. Иногда это собственная речь Пушкина как человека, но поскольку она находится за пределами любых возможностей поэтической речи его эпохи, в стихотворном тексте романа она оказывается на правах «чужой», что подчеркивается графическим курсивом. Она воспринимается как цитата из прозаической речи автора в его поэтическом повествовании.

6. В функции «чужой речи» выступают такие элементы текста, как эпиграфы, авторские примечания. Публикуя первую главу отдельной брошюрой, Пушкин после предисловия («Вот начало большого стихотворения, которое, вероятно, не будет окончено…») дал «Разговор книгопродавца с поэтом». Текст этот он соположил в сознании читателя онегинскому, хотя, видимо, даже включая «Разговор…» в брошюру, рассматривал его как другое произведение. Здесь можно говорить о «другом авторском голосе» как разновидности «чужой речи» - явлении, принципиально невозможном в системе романтизма. Такую же функцию «другого авторского голоса» выполняют и пушкинские прозаические примечания в романе9.

Чужой речи в романе противостоит собственное повествование автора. В ней также можно выделить функционально значимые типы:

1. «Обычное» романное повествование в предельно нейтральных формах, не создающее ощутимого образа носителя речи. Этот тип повествования не содержит обращения к какому-либо адресату. Более отмеченной формой повествования является та же структура, но содержащая не нейтральные типы интонационных конструкций: вопросы, восклицания, в результате чего намечается некоторая выделенность носителя речи, правда, относительно незначительная.

2. Речь, обращенная к собеседнику, - замена монологического повествования «одной партией» диалогической речи. Игра различными адресатами речи - воображаемыми («Татьяна, милая Татьяна…») и исторически реальными («Певец Пиров и грусти томной…»), интимно близкими автору, в обращении к которым можно имитировать подлинную дружескую болтовню, и исторически, пространственно, культурно, социально от него удаленными. В зависимости от изменения типа воображаемых диалогов трансформируется и тип носителя речи.

3. Авторское повествование об авторском повествовании. Наличие метаструктурного пласта, внесение в текст романа размышлений о романе решительно меняют функцию авторского повествования. Возникает структурная игра не только между разными видами «чужого» и авторского слова, но и между различными уровнями повествования: от уровня, при котором рассказывание настолько слито с предметом, о котором повествуется, что делается полностью нейтральным, незаметным, как бы прозрачным, до уровня, на котором само рассказывание становится объектом повествования и приобретает полную автономность и осознанность.

К метауровню текста относятся все графические элементы, которые Ю. Н. Тынянов называл «эквивалентами текста»: сложная система нумерации строф с ее подлинными и мнимыми пропусками, замены текста многоточиями и проч. Пушкин, видимо, собирался включить в текстовую структуру и иллюстрации. Так, он непременно хотел, чтобы на рисунке, изображающем автора и Онегина, была видна Петропавловская крепость, что, в отношении к тексту, должно было приобрести особый смысл. Однако плохое качество иллюстраций сорвало этот план, все же весьма показательный.

Все перечисленные виды чужого и авторского слова имеют некоторую «естественную» (внетекстовую) семантику, приписанную им широкими языковыми и культурными контекстами. Однако основное значение их в романе определяется не их изолированной сущностью, а взаимной соотнесенностью, системой столкновений и переплетений, определяющих игру точками зрения. На этом пути Пушкин стремился решить противоречие: как средствами словесного повествования имитировать не литературный текст, а самое затекстовую реальность.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 См.: Бахтин М. Слово в поэзии и в прозе // Вопросы литературы, 1972. № 6; Волошинов В. Н. Марксизм и философия языка Л., 1929 (в особенности, раздел третий).

2 Бахтин М. Слово в поэзии и в прозе. C. 67, 69.

3 Сухово-Кобылин А. Дело // Картины прошедшего, писал с натуры А. Сухово-Кобылин. М., 1869. C. 255.

4 О специфике цитаты и реминисценции как разновидностей «чужого слова» см.: Минц З. Г. Функция реминисценции в поэтике А. Блока // Труды по знаковым системам. VI. Учен. зап. Тартуского гос. у-та. Тарту, 1973. Вып. 308; Левинтон Г. К проблеме литературной цитации // Материалы XXXVI научной студенческой конференции. Тарту, 1971; Цивьян Т. В. Заметки к дешифровке «Поэмы без героя» // Труды по знаковым системам. V. Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. Тарту, 1971. Вып. 284; Тименчик Р. Д. К семиотической интерпретации «Поэмы без героя» // Там же. 1973. Вып. 308.

5 Вяземский П. А. Избр. стихотворения, М.; Л., 1935. C. 99.

6 Баратынский Е. А. Полн. собр. стихотворений. Л., 1936. Т. 2. C. 107.

7 Бродский Н. Л. «Евгений Онегин», роман А. С. Пушкина. М., 1950. C. 220.

8 Остафьевский архив. Т. 2. Вып. 2. C. 160. Ср. комментарии И. Н. Медведевой в кн.: Баратынский Е. А. Полн. собр. стихотворений. Л., 1936. Т. 2. C. 310–311.

9 См.: Лотман Ю. М. К структуре диалогического текста в поэмах Пушкина (проблема авторских примечаний к тексту) // Учен. зап. Ленинградского гос. пед. ин-та. Вып. 434: Пушкин и его современники. Псков, 1970. Чумаков Ю. Н. О составе и границах текста «Евгения Онегина // Русский язык в киргизской школе. 1969. № 1.