Дневник ФБ 2022

4-1-22

Я -= много Баренбойма по МЕццо

​​ 

Клава Маркс -= я живьём его слушала много раз

Я -= а я - миллион раз по Меццо. Это в моем музыкальном дневнике отражено.​​ «Миллион»​​ - это как​​ «тьма»​​ в древнерусском: очень много. Прошлый год особенно много Баренбойма: все сонаты Бетховена, все его симфонии. Мне даже не выразить, как много я обязан этому телеканалу!

4-1-22

Я прослушиваю​​ «Историю государства российского»​​ Сергея Соловьева от корки до корки: с начала до конца. И я всё жду, когда же он скажет об Украине. Он постоянно говорит об​​ «укра’ине»​​ как о границе Руси и вообще как о​​ «границе», но вот уже 1635 год, - но про ​​ государство​​ «Украина»​​ - ни слова. Так откуда же наша когда-то братская страна? Из Запорожья.  ​​​​ Запорожские черкасские казаки ​​ уже в это время сражаются с поляками, которые хотят обратить их в свою​​ «папежную»​​ (католическую, от Папы) веру. Не путать донских и запорожских казаков! И Польша, и Россия, и Турция – все страдали от казаков в это время. Правительство Михаила Романова прилагало огромные усилия, чтобы приручить донских казаков.

Клава Маркс -= Надо будет почитать

Я -= я читаю в третий раз. иначе Россию не узнаете

​​ 

Марго Соснова -= Мне должно быть стыдно: в моей библиотеке это есть, а читала только выборочно. М.б., такое чтение - не для всех?

Я -= я - гид! мне очень легко вести экскурсию, если знаю историческую подоплеку. а вам это по работе не нужно. Вот и всё! ничего больше

Марго -= Вы, Геннадий, очень добры и снисходительны! Спасибо! Вы... просто настоящий культуртрегер! Это вызывает во мне восхищение! Спасибо!

Я -= спасибо вам

5-1-22

Я -= Зимняя канавка! Германа не было - и одна дама бросилась в воду! ​​ Со стороны Зимней канавки я часто шел на занятия в Эрмитаж: так ближе к служебному входу

Клава Маркс -= Практически вид из окна нашего питерского дома

Я -= но вы-то не бросились, хоть и лю'бите оперу!!

5-1-22

Камю. Необычное сочетание идей и образов: философия в художественной форме. меня больше поразил​​ «Восставший человек». Камю - из бедной алжирской семьи. Он старается быть понятым читателем, избегает туманностей. Сама идея экзистенции - огромна. в его жизни эта экзистенция была огромной - и он ее выразил. А уж какой умный обожатель Достоевского!

10-1-22

Mina Polianski -= Белый жил в подвальном помещении, как булгаковский мастер, и видел из окна только ноги проходящих.

Я -= но Блока не переместили в подвал!

Мп -= ​​ Блока не переместили, и даже он одно время был в чинах.

Я -= спрашиваю про Белого, потому что в Википедии написано очень смутно. Да ничего не написано, а конец Блока задокументирован. ​​ Почему Белый не остался на Западе? Впечатление, что он совершенно запутался.​​ 

10-1-22

Швейка одолел в 8 классе. Сказал себе​​ «Надо прочесть»​​ - и прочел. Чапека я видел только фильм​​ «Война с саламандрами»- и он не понравился. Ни Гашека, ни Чапека не смог полюбить, хоть книги честно брал в руки. Но как понравился Кундера! Ясный французский. По-моему лучший - Грабал, - но его надо читать в оригинале. В 1993-м полгода жил в Праге. Сильно впечатлило!​​ -= Большой ​​ театр кукол Сударушкина. 1974.​​ «Похождения бравого солдата Швейка»​​ Я. Гашека.​​ 

10-1-22

Я -= иногда кажется,​​ что Язык - божество, которому мы молимся, которое определяет многое в нашей жизни

Елена Павлова ​​ -= А иногда кажется, что он всего лишь инструмент, или часть нашей сущности, служащий нам без обмана.

Марго Соснова -= У Бродского об этом замечательно сказано! ​​ «от всего человека вам остается часть речи. Часть речи вообще. Часть речи». В названии что-то о​​ «Грядущем». Я это цитир.в статье и запомнила. Мне это близко!

Я -= вот я что подумал: Часть ре́чи (калька с лат. ... μέρος τοῦ λόγου)​​ -​​ категория слов языка, определяемая морфологическими, синтаксическими и семантическими признаками. -= Часть речи (цикл из 20 стихов) - у Бродского -=​​ 

МС -= Я лично понимаю это как тот​​ «кусок», фрагмент, из всего, что человек наговорил, записал за всю жизнь. Ведь, действительно, после человека остается лишь малая часть этого сказан., записанного.

Я -= часть как кусок! но​​ «нам не дано предугадать», что от нас останется. В моих дневниках разбросано много Бродского (вплетено в мою жизнь). Кусок получается увесистым. из литераторов Бродский оказался самым интересным, как среди актеров - Смоктуновский. но Кеши в моих дневниках мало: как и мало его текстов

13-1-22

В марте 1564 года вышла первая печатная датированная книга​​ «Апостол». С нее началась история книгопечатания в России. На Никольской я показываю эту мемориальную доску и рассказываю об​​ истории здания, где сейчас Гуманитарный университет.

10-1-22

Ответ на фото с замерзающей розой

Та роза нежно замерзала,

Все ж умереть не торопясь.

Она хранила жизни завязь,

С забвением живую связь.

И мы застыли в умиленье,

Хоть знаем, что умрет она.

И образ греет наши души,

И жизнь ее нам отдана

На светлое воспоминанье,

На трепетный помин души.

О, как же не любить вас, розы?

О, как вы, розы, хороши!

елена чурилова -= Геннадий, извините, я вижу какое-то противоречие в 2-х последних строках верхней строфы.

Я -= в этом противостоянии смерти и нежности - смысл! эти строчки двигают стих дальше -= Она хранила жизни завязь - это библейское​​ «если зерно погибнет, то даст много плода»​​ -= начало стиха сгущено, а кончается стих двумя пустыми строчками -= спасибо за критику, Елена! вы всегда критикуете так. что мне приятно спорить с вами

​​ 

ЕЧ -= Геннадий, я рада этому пониманию, Ваши доводы принимаю, надеюсь, они позволят вновь посмотреть, насколько здесь приём сработал. Успехов.

Я -= вот что я имел в виду: Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плод. Так я сравнил розу с зерном с нашей душе, что богато прорастет

15-1-22

Ольга Ильницкая

...Своя мертвая зона каждым ощущается ​​ задолго до смерти.

Человек, задающийся вопросом, куда все это денется, что им нажито и полюблено, кому достанется - несчастно переводил растерянный взгляд с любимой книжной полки на обласканную мамиными  ​​​​ руками ​​ мясорубку. О, какие котлеты он ел - и ему эта мясорубка дороже всего в доме, может быть.

Бедный человек, зачем не жил он мимо этих вопросов?​​ 

Трудно уходить от родины любимой, где мягко светит торшер и мурлычет кот, ласково бодает под дых...

10-1-22

1 июля 1926 года Пастернак высказал в письме Цветаевой чудесную мысль:

Боже, до чего я люблю все, чем не был и не буду, и как мне грустно, что я - это я.

Марго Соснова

Когда я читала их переписку... с длиннющими письмами, мне казалось, что оба от каких-то своих проблем спасаются,​​ «заговоривают»​​ их.

Я -= да! от житейских проблем! пастернака они мучали, но он их решал, а вот Марина решать их не умела, запутывалась в жизни -= Геннадий Ганичев

Как поэт, Марина была irresistible, а как женщина пугала. в общении с мужчиной в ней побеждала женщина - и однажды Пастернак просто от нее сбежал. таких побегов от нее было много! просто Борис - самый известный убегун

27-1-22

Барышников

Клава Маркс -= Потрясающий танцор! Посмотрела столько, сколько смогла, пока он был в Мариинке.

Я -= даже я его насмотрелся! в​​ «Дон Кихоте»​​ всегда его запускали в вариациях. В​​ «Сотворении мира»​​ Петрова видел с пятого ряда. Убёг при мне. Вот​​ это​​ был​​ тарарам!!

27-1-22

Я​​ -=​​ «The Power of Theatrical Madness.​​ Мощь театрального безумия», Ян Фабр.​​ «Один из ранних спектаклей Фабра, поставленный в 1984-м, а затем восстановленный в 2012 году. Это мощнейший манифест того типа физического театра, которым Фабр хотел и стал заниматься. Здесь настоящая перформативность соединяется с настоящей ренессансной красотой». Нагота - действующее лицо. Каждое событие медленно разворачивается и долго комментируется. Оно обрастает зримыми смыслами, превращается в заклинание. Видео пододвигает такой спектакль к кино, в другой жанр - и на видео спектакль теряет в выразительности. Нагота добавляет хрупкости - и на видео этот трепет уходит. Один из последних кусков - обыгрывание Пьета. Так Фассбиндер в​​ «Германии осенью»​​ выходит голый.​​ «Я могу выйти голым, а не продажная власть!».​​ Противопоставление себя этому лживому закрытому миру. Тут обнажённость - подлинность настоящего искусства. Главная мысль: спектакль - священнодействие. Но в этой святости - низость! Такой приговор Фабра.

Клава Маркс -= Я рада, что вы получаете удовольствие!

Я -= да. очень необычно. Конечно,​​ «Вишневый сад»​​ Волчек куда как предпочтительнее! но поиски талантливого человека всегда интересны. Даты. Вагнер, раздевания... да всё можно, если талантливо

КМ -= ​​ это и есть театр

29-1-22

«Дядя Ваня. Uncle Vanja»​​ Люка Персеваля. В спектакле по пьесе Чехова все персонажи сидят в ряд на стульях на авансцене​​ -​​ там и происходит все действие. Иногда они с этих стульев встают, безумно танцуют, падают, раздеваются, не слышат друг друга, орут, стреляют из пистолета. Декорации не меняются два часа, которые за этим завораживающим черно-белым потоком (видео записывал сам Персеваль) пролетают просто незаметно». ​​ Режиссёр вынул юмористическое зерно: утрировал характеры, заострил диалоги. Чехову понравилась бы такая шутка. ​​ Персонажи часто говорят на разных языках. ​​ Удивляет современность спектакля! Люку важно не следовать за текстом Чехова, но передать его дух. Почему же эти низости так интересно смотреть? Только кажется, что Чехов тут не при чем. Да эти низости - те самые, в которых мы живем. А как смешны музыкальные​​ вставки! Английский, немецкий, - а какой же третий язык? Жизнь предстает милым сумасшедшим домой.​​ 

29-1-22

Я -= Мнения Белого. ​​ 

Якобы Джойс – его ученик, ученик Бугаева. Бугаев – математик, а Белый – писатель. Заявил, что Достоевский писал в бреду. Великий сеятель​​ «якобы».

Mina Polianski ​​ -= Мнения Белого всякие бывают. И меняются часто. И рукописи свои ​​ переделывал. И мнения о себе менял. Ну, и что?

30-1-22

ДР Рузвельта – и Михаил Верхоланцев пишет:​​ «Когда он умер, вся страна ((СССР)) плакала. Он хорошо относился к СССР. Мама нарисовала сухой кистью на громадном холсте его портрет для Райисполкома. Она повесила холст над моею кроватью. Бабка ворчит, зачем покойника экспонируешь над ребёнком? Ничего, пусть повисит. Тут случился ураган. Вибило обе рамы. Они упали на меня, спящего. Стёкла вдребезги. На мне ни единой царапины. Рузвельт упал и защитил… ​​ демобилизация откладывалась, все ждали войны с США. Фронтовики, приезжавшие в отпуск, успокаивали тем, что американцы воевать не умеют. Помню торжественный митинг со знаменами перед Райкомом. Это был праздник по случаю атомной бомбардировки Японии. В этот летний день я залез в колхозный сад за яблоками. Деревенские ребята меня отметелили. Я пришёл на митинг кровавый»

30-1-22

Людмила Крюкова. Администратор: Уважаемые коллеги! Для того, чтобы принять решения, касающиеся деятельности Ассоциации в 2022 году, просим вас заполнить форму для голосования по наиболее важным на сегодняшний день вопросам…

Я -= Её нельзя мне переслать на имейл? У вас же есть мой адрес. У вас на странице заполнять неудобно. В фейсбук так много сообщить о себе страшно: это же всё на открытом доступе

Л -= бюллетень для голосования уходит в ассоциацию. И информация идет только туда, а там и так про нас все знают)

Я -= и на самом деле, это легко! потому что многое выходит само. Извините

31-1-22

ФБ:​​ ««Гамлет»​​ немецкого режиссера Остермайера с Ларсом Айдингером в главной роли получился чуть ли не самым сильным и современным прочтением этой как бы вечной пьесы. Спектакль говорит о невозможности в текущем времени реальной драмы шекспировского размаха​​ -​​ она так или иначе будет размазана постмодерновой комедией». Спектакль раочаровал. Ради такого не стоило б ехать в Авиньон! После Смоктуновского и Оливье - такая школьная поделка! Техники больше, чем актеров. И эти что-то истеричничают, недостойно мечутся. После Персеваля как-то стыдно. Причем тут Шекспир?​​ «Лучшим спектаклем»​​ такой назвать никак нельзя. По мере смотрения спектакля я понял, что главный недостаток - слабость актера. Гамлета можно доверить ​​ только артисту с аурой, любой Гамлета не сыграет. Общее​​ впечатление? Этот спектакль скучен, хоть ему и не откажешь в современности. Деревянные страсти. Так что важнее: современность или искусство? Хотелось бы побольше искусства, а поменьше натуралистичности, нагромождения жалких жестов. Вольтер правду сказал:​​ «Все жанры хороши, кроме скучного».​​ 

1-1-22

По поводу одного термина.

Ноуменальный.

По Лосеву,​​ «жизнь»​​ неоплатоники трактовали как категорию чисто ноуменальную.

Ноумен = непознаваемая​​ «вещь в себе»​​ в философии Канта.

Но в жизни все не так страшно:

Ноуменальный мужичок

Вас нежно ​​ схватит за бочок.

А то, что он ноуменальный,

Так это даже и похвально.

Василий Бабиков -= Ноумен и ноуменальный:

НОУМЕНАЛЬНОЕ (от гр.-познаваемое разумом): то, что может быть постигнуто только разумом. Кант в​​ ««Критике чистого разума»​​ противопоставил ноумены – вещи в себе, т.е. существующие независимо от какого бы то ни было отношения к нашему уму… Евразийская мудрость от А до Я Русский язык Ноумена́льный.

Евгений Клобуков -= Эксперт группы -= Автора! (про похвальную ноуменальность)

Я -= Понятие вещи в себе тесно связано у Иммануила Канта с понятием ноу́мен, так что мой мужичок - это и​​ есть для женщины та самая​​ «вещь в себе». Конечно, это шутка

1-1-22

Вл. Новиков -= меня бесплатно пропускают во все музеи Европы, потому что я журналист

Я -= в​​ Уффици три года назад жену с журналистским удостоверением заставили заплатить 20 евро. Её ​​ заставили заплатить еще в пяти музеях, которые мы посетили!! Шокировали бедную мою

Вл. Новиков -= Русофобия...

Я -= похоже, что да! в 2019-ом я часто натыкался на такое в Париже. Как бы и мелочи, но ранят. Мне продали проездной за 80 евро, словно б я каждый день буду мотаться в аэропорт. А потом меня остановили в метро и сказали, что билет фальшивый: без моего фото.​​ Я​​ ​​ все же катался по нему, но уже с борьбой.​​ 

2-2-22

Я​​ -= перевод​​ «Божественной»​​ Лозинского вышел в блокадном Питере!

Клава Маркс -= очень люблю его переводы

Mina Polianski -= НЕ совсем в Питере. Питер конечно был. Но главное сделано в Елабуге. В комнате , где сгрудилась вся семья! И где родилась его внучка Наталья Никитична Толстая и где все шёпотом говорили о недавнем самоубийстве Марины Цветаевой. Было тревожно жить **( не только из-за войны), а Лозинский совершал свой подвиг : переводил Комедию. Первый перевод - я о жанре -​​ удостоившийся премии. Сталинской. И это важно. Потому что за перевод до​​ «Комедии»​​ - премии не давали.

Я -= ​​ ИСТОРИЯ ОДНОГО ПЕРЕВОДА​​ «БОЖЕСТВЕННОЙ КОМЕДИИ»! там это написано. Первые строки​​ «Ада»​​ М. Лозинский перевёл 8.II 1936 г.; перевод​​ «Ада»​​ был закончен 13.I 1938 г. То есть шесть лет! а Питер - вишенка на торте. как сейчас говорят. А как без него? он же - питерец

МП -= Моя подруга (ныне, увы, покойная, Наталья Толстая), родилась в Елабуге, где её дед Лозинский, которого она обожала, переводил​​ «Комедию». Они там все жили в одной комнате.

2-2-22

Я -= Зинаида Гиппиус. ​​ Как она отвечала автору, если стихи оного не принимала в журнал?

Милостивый Государь.

К сожалению, присланные Вами стихи не могут быть напечатаны, благодаря недостаточно выработанной форме. Быть может, Вы пишете что-либо прозой? Стихотворный отдел нашего журнала вообще не широк.

С уважением За редактора З. Гиппиус.

Mina Polianski -= Из-за этой дамы Мандельштама не публиковали. Она его на порог не пустила.​​ «Он какой-то устанный», - сказала она Брюсову. И Брюсов никогда не публиковал.

2-2-22

Сергей Чупринин

2​​ February, 17:05 ​​ ·​​ 

Бахтин Михаил Михайлович (1895-1975)

Основные труды Б. были написаны задолго до Оттепели. Написаны и, как ему казалось, почти никем не прочтены. К концу 1950-х он уже обвыкся в Саранске, мирно читал лекции и, дожидаясь скорого выхода на пенсию, заведовал кафедрой в местном университете. Поэтому как же, должно быть, Б. был изумлен, когда в ноябре 1960 года получил письмо, где В. Кожинов от своего имени и​​ «от имени связанной совместной работой и дружбой группы молодых литературоведов»​​ (С. Бочаров, Г. Гачев, П. Палиевский, В. Сквозников) мало того что назвал его работы имеющими​​ «поистине всемирное научное значение», так еще и запросил сведений для посвящаемой ему статьи в первом томе​​ «Краткой литературной энциклопедии», а также сообщил, что журнал​​ «Вопросы литературы»​​ будет счастлив опубликовать любое новое ли, давнее ли бахтинское сочинение.​​ 

Смущенный донельзя Б. в ответном письме, датированном 26 ноября, от чести попасть в энциклопедию попытался было мягко отказаться:​​ «Помещение такой статьи обо мне выглядело бы неоправданным и даже странным, так как опубликованные мои работы не дают для этого достаточных оснований, а то, что по тем или другим причинам находится под спудом, вообще не подлежит обсуждению». ​​ И к предложению вернуться к активной научной деятельности он поначалу готов тоже не был, ибо, - сказано им в письме от 30 июля 1961 года, - привык уже находиться​​ «в состоянии мрачного и тупого бездействия».​​ 

Однако В. Кожинов, в особенности после поездки вместе с Г. Гачевым и С. Бочаровым в Саранск летом 1961-го, проявил себя не только напористым, но еще и​​ талантливым продюсером, развернув беспримерную в своем роде войсковую операцию по утверждению скромного кандидата наук из Мордовии в роли национального гения и чуть ли не публичной знаменитости. ​​ 

Он и в престижной​​ «КЛЭ»​​ биобиблиографическую статью-справку о​​ «саранском затворнике»​​ пробивает. ​​ И под письмом о необходимости срочного выпуска​​ «Проблем творчества Достоевского»​​ собирает подписи никак вроде бы не совместимых друг с другом Л. Гроссмана, В. Ермилова, В. Виноградова, А. Долинина, В. Кирпотина, Л. Тимофеева, Л. Пинского, Б. Рюрикова, В. Шкловского. И, чтобы ускорить движение заявки в издательстве​​ «Советский писатель», подговаривает своего приятеля – итальянского филолога-коммуниста В. Страду припугнуть совписовское начальство тем, что миланское​​ «Эйнауди»​​ эту книгу будто бы вот-вот издаст. ​​ И несет наконец в​​ «Литературную газету»​​ составленное им письмо, где К. Федин, академик В. Виноградов и переводчик Н. Любимов решительно настаивают на скорейшем издании​​ «выдающегося исследования о Рабле, принадлежащего одному из интереснейших наших литературоведов – Михаилу Михайловичу Бахтину»​​ (23 июня 1962 года). ​​ 

Итог известен – книга о Достоевском с чуть измененным названием и в новой редакции выходит в 1963 году, книга о Рабле – в 1965-м, ​​ и даже С. Михалков от лица Московской писательской организации поддерживает ее выдвижение на соискание Государственной премии СССР (1966). ​​ 

Сам Б., в этих хлопотах, разумеется, не участвует. Но​​ «состояние некоторой депрессии и апатии», ​​ у него напрочь уходит, творческое вдохновение возвращается, и он не только перерабатывает​​ заготовки прежних лет, но пишет и новые труды, становясь после публикации программной статьи​​ «Слово в романе»​​ (1965, №​​ 😎​​ одним из центральных авторов журнала​​ «Вопросы литературы». ​​ 

И, это тоже очень важно, Б. знакомится с книгами новых для себя писателей (А. Солженицына, ​​ Б. Слуцкого, ​​ иных многих), ведет интенсивную переписку, принимает паломников, и среди них прежде всего нужно назвать В. Турбина, который, впервые побывав в Саранске летом 1962 года, добровольно берет на себя обязанности, - как он шутит, - бахтинского​​ «ординарца».  ​​​​ 

​​ «…Ужасно не хотелось бы, чтобы вокруг Вас, как вокруг Льва Николаевича Толстого, начали кипеть какие-то страсти и обиды, - пишет он Б. 22 сентября 1963 года, - ​​ Мне кажется, что внутри младшего поколения все хорошо стабилизировалось: Вадим проталкивает, Сергей редактирует, а я хлопочу с чайником и плиткой, исполняя роль расторопного завхоза, - так сказать,​​ «личарда верный». Вокруг нас, проталкивающих, редактирующих и хлопочущих по хозяйству, щебеча, суетятся миловидные девушки и дамы, придавая всему необходимый лирический беспорядок и оттенок уюта…».​​ 

Идет, словом, продолжившись уже и в Москве, живое общение, которого Б. долгие десятилетия так недоставало. И как-то сама собою образуется, - уже без всяких шуток заметил Г. Гачев, - своего рода​​ «живая церковь», ​​ где в цене не только философские прозрения Учителя, но и реплики, брошенные им мимоходом, словно бы между делом.  ​​​​ Среди них каждый, разумеется, выбирает свое, то, что ему на душу ложится.​​ 

Скажем, А. Журавлева запоминает, что​​ «от Горького распространившееся презрительное отношение к​​ мещанству совершенно несправедливо и бессмысленно», так как​​ «именно этот массовый человек есть хранилище исторического опыта существования человечества. ​​ А вот В. Кожинов утверждает, будто именно ​​ бахтинские​​ «проговорки»​​ подтолкнули его к мысли о корневом и неустранимом различии между русской и еврейской ментальностями.​​ 

С годами ученики Б., уже и тогда настороженно присматривавшиеся друг к другу («В Москве, - свидетельствует И. Уварова, - говорили – почвенники намерены сделать из Бахтина свое знамя»), ​​ разойдутся совсем уж круто. Но пока они вместе – и в стремлении поверить реальность культуры идеями Б., и в попытках хоть как-то облегчить жизнь стареющего учителя, вырвать его, в частности, из неуютной саранской среды.​​ 

И ​​ здесь тоже род войсковой операции, втянувшей в себя самых разных людей. Б., в ту пору еще даже не члену Союза писателей, ​​ добывают, начиная с 1963 года, путевки на лето в Дом творчества​​ «Малеевка». ​​ Благодаря И. Андроповой, одной из студенток В. Турбина, к хлопотам удается подключить даже могущественного председателя КГБ СССР, так что в 1969 году​​ «неслабым, - как говорит С. Бочаров, - манием руки Андропова»​​ Б. с супругой​​ «семь месяцев провели в закрытой Кунцевской больнице». ​​ 

Тут бы, казалось, все тем же​​ «манием руки»​​ выдать наконец Б. жилье в столице и московскую прописку. ​​ Однако то ли власти у Андропова не хватило, то ли он отвлекся на другие занятия, но прямиком из шикарной кремлевской клиники Б. перевозят в дом престарелых в подмосковном Климовске, и перспективы выглядят столь удручающими, что Ю. Лотман в сентябре 1970 года всерьез –​​ «грех нам, что Бахтин так живет»​​ - обдумывает планы забрать беспомощного и​​ безденежного Б. в Тарту, с тем чтобы вскладчину,​​ «добровольно отяготив себя сбором 10 р. в месяц», оплачивать для него съемную квартиру вместе с медицинским и бытовым обслуживанием.  ​​​​ 

Кто знает, могло бы и срастись, однако 14 декабря 1971 года Е. Бахтина, верная спутница мыслителя, скончалась, Б. несколько месяцев проводит в переделкинском Доме творчества, пока – уже после составленного Вяч. Вс. Ивановым ​​ письма К. Федина председателю исполкома Моссовета В. Промыслову – в конце июля 1972 года не получает наконец разрешение на прописку, а в сентябре не переселяется в купленную за свой счет однокомнатную квартиру в кооперативе​​ «Советский писатель».

Жить ему оставалось два с половиной года – в болезнях, но и в ореоле славы, ставшей к этому времени благодаря переводам на десятки языков поистине всемирной. ​​ 

Соч.: Собрание сочинений в 7 тт. М.: ИМЛИ РАН, 1996-2011.​​ 

Лит.: Беседы В. Д. Дувакина с М. М. Бахтиным. М.: Прогресс, 1996; Михаил Бахтин:​​ pro​​ et​​ contra. В 2 тт. СПб: Изд-во Русского Христианского Гуманитарного института, 2002; Коровашко А. Михаил Бахтин. М.: Молодая гвардия / Жизнь замечательных людей, 2017.

2-2-22

ФБ:​​ ««Einstein​​ on​​ the​​ Beach. Эйнштейн на пляже»​​ -​​ Роберт Уилсон/ Филипп Гласс. Почти пятичасовой спектакль, который в принципе перевернул историю современного театра. Минималистичная опера Филиппа Гласса стала материалом для такого же спектакля Роберта Уилсона. Ни либретто, ни сценическое действие не имеют почти никакого отношения к Альберту Эйнштейну​​ -​​ то есть это ни в​​ коем случае не биографический спектакль. Зато спектакль имеет прямое отношение к тому, чем Эйнштейн занимался​​ -​​ ко времени и к пространству. Повествования в спектакле нет, а есть набор из нескольких сцен, соединенных так называемыми​​ «коленными пьесами». Современная хореография, театр художника и даже театр объекта в этом спектакле объединяются в действительно эпическое полотно». Как же я удивился, увидев в шедеврах уже знакомое произведение, не раз показанное на Меццо! Сейчас пересматриваю его с особенным вниманием. В ​​ этом как бы бесчувственном повествовании, где проявления людей механизированы, есть изрядная доля юмора, но главное – прорыв в эстетике. ​​ 

Как всё изящно: и свет, ​​ и движения. Но ощущение сумасшедшего дома не проходит. Как в​​ «Ожидании Годо»​​ текст - бессмысленный набор. Движения, слова, музыка - всего много, всё красивое, но всё и пустое. Пустой, холодный мир. Опера об эстетике нашего мира. Люди-манекены, люди-роботы. Еще Беккет разрабатывал эту эстетику, но Гибсон пошел дальше.

Вот они до изнеможения танцуют бессмысленный, примитивный балет. ​​ Да это куклы, роботы, а не люди! Приятное торжество бессмыслицы​​ -= мне очень понравилось! едкая тонкая сатира на нашу жизнь

3-2-22

Евгений Клобуков -= А про цели странички ((Роман с языком)), друг мой Геннадий, см. в уставных документах - там они чётко определены. Хорошего дня!

Я -= спасибо, Евгений. Ида́лия Григо́рьевна Поле́тика не возлюбила Пушкина! Но даже я, одиссеев Никто,​​ имел такую даму! Она очень известна - и пишу в закрытой почте. Что ж, надо смириться и простить.

4-2-22

Белый

Mina Polianski -= Разве можно умереть в этом белом одеянии от солнечных стрел? А между тем, стихи написанные им более чем четверть века до смерти, многие полагали пророческими.

Золотому блеску верил,

А умер от солнечных стрел.

Думой века измерил,

А жизнь прожить не сумел»

Джемма Кордзахия -= Умер А Белый скорее всего от инсульта... До сих пор толком не оценён и не изучен.

Остаётся удивляться, какую алмазную россыпь оставили те времена неблагодарным потомкам! До сих пор не с чем сравнить и все противопоставления выглядят убого.

Я -= и не человек, и вихрь какой-то! столько загадок! но пройти мимо него нельзя: так много он сказал о той эпохе

4-2-22

Мина Полянски: Рим, Виа Систина, Гоголь. Доска на доме. Там писал​​ «Мертвые души». Меня во не пустили. Итальянка даже вызвала полицию!​​ 

Я -= в Болонье повадились делать ремонт, когда захотят! я вышел и орал: Дайте покоя, гады! они - мне: Вызовем карабинеров! я: Вызывайте!! там тоже гадов хватает. сидим с женой в автобусе. я, глупый, не догадался сесть с краю! так он прошел так. что сумкой​​ заехал моей жене по голове! При жене пришлось стерпеть. А когда я орал, я вернулся к жене как ни в чем ни бывало. она спросила: Чего ты кричал? но ремонт прекратили. Мина, вдругорядь бейте копытом, яритесь: Я, мол, журналистка (показать какую ксиву), я ДОЛЖНА, я РАБОТАЮ - в общем, надо пошуметь

4-2-22

Игорь Волгин

ИЗ СТИХОВ ЭТОГО ВЕКА​​ 

* * *

Чтоб не остаться у зренья в долгу,

замоскворецких ворон на снегу,

луг и берёзок девичник

изобразил передвижник.

Кисти своё поверяя нутро,

мерно катящего воды Днипро,

ночь над баштаном и мiсяц

вывел другой живописец.

Что их роднило​​ -​​ веселье, тоска ль,

уж не упомнят хохол и москаль,

что историческим драмам

братским обязаны срамом.

И не поможет тут даже ватсап,

чтоб с малороссом сдружился кацап

и, словно сиську младенец,

обнял жида западенец.

Каждый художник в душе интроверт.

Каждый, как может, воздвиг свой мольберт.

Каждый, как праведник раю,

предан родимому краю.

Глаз не замылен и совесть чиста​​ -

только пейзаж исчезает с холста.

Лишь обвилась повилика

вкруг проступившего лика.

Танки на цели выводит ГЛОНАСС.

Божия матерь рыдает по нас,​​ 

не различая меж ратей,

кто перед кем виноватей.

#игорьволгин #стихиэтоговека #стихи

Сергей Шаргунов -= Заблокируют ведь(

Евгений Минин -= Просто по больному, Игорь...

Я -= В 17 веке было не менее драматично! всё искали, кому выгодней поддаться: нам, хану или полякам. они уже были униатами

Марго Соснова -= И - охватывает безнадега... Увы!

Irene Yevsikov -= 21 век -век масштабной глобализации привел человечество к фатальной разобщенности.

5-2-22

«The Dead Class. Умерший класс»​​ Тадеуша Кантора, 1975. ФБ:​​ «Завораживающее перформативное действо, в котором нет нарратива как такового, зато есть мощнейшее взаимодействие живых актеров со своими как бы двойниками​​ -​​ тряпичными куклами в полный рост. Причем лица живых актеров густо замазаны болотно-зеленым гримом, так что кладбищенская атмосфера работает на полную. Примечательно, что доступное к просмотру видео​​ -​​ это не в точном смысле документация спектакля, а телеверсия, которую сделал известный польский режиссер Анджей Вайда». Человек то ли жив, то ли мёртв! Если ​​ он и жив, то на пути к смерти. Снято как бы дилетантом: мечущаяся камера, случайно выхваченные лица (да и не лица, а​​ маски), античные ассоциации. Но съёмка – это уже мастерство Анджея Вайды. Странно, что этот хаос затягивает! Живые - еще живые, манекены - уже не живые. Смесь существования и несуществования. И опять обрывки мыслей, опять след​​ «Годо»​​ Беккета. Мертвый класс оживает. Повествование перегружено культурными реалиями – и их так много, они сбиваются, наскакивают друг на друга. Воссоздание хаоса жизни! Сейчас очень много театров, которые пристраиваются к классике, обновляют ее, ​​ чтоб привлечь зрителя, - но кто вот так воссоздаст ​​ ткань самой жизни? Кто сумеет быть оригинальным, как Кантор?

7-2-22

Я -=​​ «Прелести греха»​​ в​​ «Улиссе» ​​​​ Джойса.​​ 

Молли путает​​ «coronado коронованный»​​ с​​ «cornudo ​​ рогатый». Тут Джойс прав. А как хорошо ошибается певец: он поет не​​ «sweet heart goodbye нежное сердечко, прощай», но​​ «sweet tart goodbye милая б-ь, прощай». Как было выкрутиться переводчику Хоружему? Он пел не​​ «ненаглядная, прощай», но​​ «нена-лядная, прощай».

Ирина Скворцова -= С удовольствием сообщаю, что переводчик учился на физфаке МГУ! И вообще разносторонний глубокий учёный, философ последователь и последний ученик Лосева.

7-2-22

Мой дневник 29-1-1995

Платон:​​ «Поэт - существо крылатое и священное». Почему философ так противоречиво судит о Гомере? Сходу прочел страниц 70 книги Лосева о Платоне - и только тогда устал. Разом. Платон хорошо знает, что​​ такое стресс: прямо утверждает, что вакхические танцы​​ «очищают».  ​​​​ Я готов писать роман о Платоне, но все же столь высокое безумие мне не просто недоступно, но и сознательно не стремлюсь к его постижению. От концепций Платона остается ощущение огромной непоправимой путаницы, но именно умной, творческой путаницы.​​ 

Как его впечатлил Египет? Что-то его привлекало в этой архаичности и окаменелости.​​ 

Загадка: почему философ бросается в ретро?​​ 

Или это - реакция на закат Греции? Странно видеть растерянным человека столь высокого уровня. Он потерял слишком много с ушедшей эпохой. Сколько у него ярких​​ «материальных»​​ картин.

Я -= спасибо ((за лайк))! почему-то в советское время меня спасла именно античность, а не история России. Мне особенно трудно было читать советскую литературу: ее язык казался мне ущербным. конечно, ДО печатания Платонова, Булгакова и других (середина 1980-ых). А читать Лосева и научную хорошую литературу было спасением.

Ирина Скворцова ​​ -= у Лосева был великолепный литературный язык. Я считаю, что его​​ «Философия мифа»​​ прекрасное литературное художественное произведение, кроме конечно его других основных достоинств.

9-2-22

ФБ, Мися Серт. Эссе о ней. Мол, она - в ​​ романах Ибсена… Самый большой и очевидный ляп. Но дам, имевших салоны (вроде Рекамье), было много - и они влияли, потому что тогдашние люди не могли не собираться. Сейчас ​​ никто не жаждет видеть друг​​ друга - и откуда ж взяться таких дамам? Все ​​ же интерпретаторы достойны беглого чтения! Я, кстати, не нашел имя автора. Для самой Миси Серт хотя бы и такое упоминание - уже неплохо​​ 

9-2-22

Дневник 21-6-1996

Лидию Михайловну ограбили прямо возле двери ее квартиры. Молодой человек ее выследил, напал и разбил лицо, когда отнимал деньги. Так сказать, к кануну восьмидесятилетия. Да, такое время: охотятся за стариками.

Я: В​​ «Смерти в Венеции»​​ Томас Манн уравновесил безумие и рацио, а в​​ «Докторе Фаустусе»​​ безумие настолько рационально, что в него трудно поверить. Да, Достоевский пишет нетехнично, но рядом с Томасом ​​ Манном это походит на преимущество. Достоевский создает атмосферу, в которой естественно сходить с ума - и эта естественность привлекает читателя, привыкшего к массовому безумию.

ЛМ: Да. Бехтерев еще в начале века говорит:

- Началась эпоха психологических эпидемий.

10-2-22

««Tragedia Endogonidia»​​ Ромео Кастеллуччи.​​ 

Масштабный проект итальянского режиссера растянулся на несколько стран: каждую из частей​​ «Трагедии, рождающейся из самой себя»​​ показывали в театрах разных столиц. Разной длины части в основном представляют собой радикальный театр художника​​ -​​ мрачный, с животными, детьми и механизмами. Здесь почти никто не говорит, но​​ ландшафт наполнен мрачными саундскейпом композитора Скотта Гиббонса. Кажется, главная к текущему моменту в творчестве Кастеллуччи попытка реанимировать трагедию в современности». Перевод​​ «Патологическая трагедия». Soundscape (саундскейп) от слов​​ «sound»​​ (англ.​​ «звук») и​​ «landscape»​​ (англ.​​ «пейзаж»). Дословно​​ -​​ «звуковой пейзаж». Кастеллуччи талантлив – и интересно смотреть все его эксперименты. И в этой сложной технике он отстаивает психологизм.​​ 

10-2-22

Сергей Кутейников

Сегодня столкнулся с невероятными играми подрастающего поколения. Примерно 15:30. Детская площадка возле Ленинской школы. Дети лет 12-13 играют в ролевую игру​​ «пытки». ​​ «Жертва»​​ - рыжий ребенок сидит на снегу спиной к ограждению. Двое​​ «палачей»​​ привязывают его к ограждению скотчем. Потом скотчем закрывают рот. Я подошел. Спросил, чем это они занимаются и начал освобождать рот​​ «жертвы»​​ от скотча.

Самый мелкий из​​ «палачей»​​ начал на меня катить:​​ «Мы так играем. Он сам согласился. Вы к нам пристаете! Вот вы ему щеку повредили»...

Я обалдел от такого напора. Мимо шел пенсионер. Он подошел и меня поддержал. Вместе освободили​​ «жертву»​​ от привязи к ограждению. И ещё одна бабушка, проходящая мимо остановилась. Она не подходила, но выражала свое сочувствие. Неприятно ей было видеть, как ребенок кричит на стариков.

Детки с площадки ушли. Но самый активный не мог угомониться, все кричал что-то оскорбительное.

Вот такая история. К чему у меня вопросы.

Играть в​​ «пытки», как соотносится с патриотическим воспитанием?

Что поэтому поводу думают педагоги и дирекция СОШ №3? Это наверняка их, как я предполагаю, воспитанники. К чему они готовятся такими ролевыми играми?.

С каких это пор наши дети не уважают пенсионеров?

10-2-22

1996 ​​ Демидова прекрасно ​​ сказала, что современные актеры играют не образы, а себя в предлагаемых обстоятельствах. Например, Кеша играл образы! Она почему-то не сказала, что в такой работе: когда образ отделяется от артиста, - есть очарование

Марго Соснова -= Одна успешная дама-режиссер сказала, что это все​​ «устарело». Не умеют, вот и лепечут глупости!

11-2-22

Сергей Чупринин

Шолохов Михаил Александрович (1905-1984)​​ 

Лучшим, талантливейшим писателем советской эпохи Ш. был объявлен еще до того, как на свет явилась четвертая книга​​ «Тихого Дона». В 1934 году 29-летний станичник стал самым молодым членом президиума правления Союза советских писателей, в 1937-м его навсегда избрали депутатом Верховного Совета СССР. И хотя чиновники рангом поменьше пытались вставлять ему палки в колеса, даже строили планы его ареста, охранная грамота была уже выписана, и знаки августейшего признания сыпались один за другим.​​ 

Вот 1939 год: 25 января Политбюро ЦК в очередной раз утверждает Ш. в правах члена высшего​​ писательского руководства, 28 января его (вместе с​​ «красным графом»​​ А. Толстым) при отсутствии каких бы то ни было научных трудов производят в действительные члены Академии наук СССР ​​ с одновременным присвоением ученой степени доктора филологических наук honoris, так сказать, causa, 31 января награждают высшим в стране орденом Ленина, а в марте избирают делегатом XVIII съезда ВКП(б).​​ 

И снова март, но уже 1941 года, когда в газетах печатается сообщение о присуждении Сталинской премии 1-й степени за роман​​ «Тихий Дон»​​ и – это, может быть, самое главное – в статье Ю. Лукина к изданию романа фундаментальным однотомником появляется обязывающая и самим вождем, надо думать, одобренная фраза:​​ «Шолохов – истинный любимец Сталина». ​​ 

Так – любимцем верховной власти – Ш. и проживет свой век: Н. Хрущев в августе 1959 года лично посетит его в Вешенской, а с Л. Брежневым он и вовсе будет общаться запросто – на ты.

Любимец, да, любимец, хотя, однако, все ж таки самим кремлевским властителям не ровня, и Ш. время от времени ставят на место: то в 1954 году откажут в публикации глав из​​ «Поднятой целины»​​ в​​ «Правде»​​ сразу четырнадцатью газетными подвалами подряд, ​​ то будут раз за разом отправлять на принудительное лечение от алкоголизма, ​​ то М. Суслов распорядится дать ему укорот после скандалезно грубого выступления на Втором съезде писателей, то бдительные цензоры при переизданиях вмешаются в его тексты.​​ 

Но это всё преходяще, никак не влияя на статус не просто первого среди равных, но признанного единственно великим среди всех советских художников слова: книги многомиллионными в сумме​​ тиражами выходят у него во всех издательствах страны, идут безостановочные переводы на языки народов СССР и мира, множатся экранизации, театральные спектакли, оперы, радиопостановки, растет число монографий и диссертаций, посвященных Ш., и – уже как вершина признания – он, начиная с 1948 года, становится главным советским претендентом на Нобелевскую премию.​​ 

Его новые публикации в годы Оттепели относительно редки, но зато они появляются либо сразу в​​ «Правде», как рассказ​​ «Судьба человека»​​ (31 декабря 1956 - 1 января 1957), либо в нарушение общепринятых правил практически одновременно прокатываются по нескольким журналам, как вторая книга​​ «Поднятой целины»​​ (Нева, 1959, № 7, 1960, № 2; Дон, 1959, № 7, 1960, № 2; Октябрь, 1960, № 2-4). И тут же – всхлипы восторга у присяжных критиков, новые инсценировки, фильмы, диссертации, включение в обязательную школьную программу.

С таким статусом можно было, конечно, не мельчить, уклоняться от хлопотных должностей и обременительных нагрузок в Союзе писателей, ​​ откликаясь лишь на то, что ему и, вероятно, его кураторам в ЦК виделось действительно важным.​​ 

Так статьей​​ «Имя изменника проклято и забыто» ​​​​ Ш.​​ поддержал уничтожение Л. Берия, а речью на XX съезде КПСС добил А. Фадеева, в глазах партийного руководства ставшего – сейчас бы сказали –​​ «хромой уткой». ​​ Так и​​ «Судьбу человека», за которую Ш. многое простилось, он написал ведь не столько по своей инициативе, сколько первым отреагировав на постановление ЦК и Совмина​​ «Об устранении последствий грубых нарушений законности в отношении бывших военнопленных и членов их семей»​​ от 29 июня 1956 года, где, в частности, было​​ предусмотрено создание​​ «художественных произведений, посвященных героическому поведению советских воинов в фашистском плену, их смелым побегам из плена и борьбе с врагом в партизанских отрядах». ​​ 

И так, выступая 2 октября 1966 года на XXIII съезде КПСС, Ш., ставший к тому времени не только членом ЦК (с 1961), но лауреатом и Ленинской (1960) и Нобелевской (1965) ​​ премий, со свирепостью, беспримерной для оттепельной эпохи, отозвался об А. Синявском и Ю. Даниэле, к тому времени уже отправленных в лагеря:​​ «Попадись эти молодчики с черной совестью в памятные двадцатые годы, когда судили, не опираясь на строго разграниченные статьи Уголовного кодекса, а “руководствуясь революционным правосознанием” (аплодисменты), ох, не ту меру наказания получили бы эти оборотни! (Аплодисменты.) А тут, видите ли, еще рассуждают о “суровости” приговора».​​ 

К. Чуковский назвал эту речь​​ «подлой», ​​ А. Твардовский​​ «позорно угоднической, вурдалацкой», ​​ и, - как свидетельствует А. Гладков, -​​ «почтовое отделение в Вешенской было завалено посылками в его адрес с томами его сочинений, которые отсылали ему. Дали указание подобные посылки задерживать в Ростове, но и там образовались залежи. По особому секретному ​​ циркуляру, эти посылки стали вскрывать и книги передавать в библиотеки». ​​ 

Шоковая реакция современников понятна. Однако Ш. ведь и раньше стоял на позиции:​​ «Если враг не сдается, его уничтожают», заявив по отношению к И. Эренбургу и К. Симонову еще в 1954 году на съезде писателей Казахстана:​​ «Когда писатель сознательно создает идейно порочное произведение и под тем или иным предлогом пытается как-то протащить​​ политически вредные народу и партии “идейки”, я за то, что здесь надо критиковать “на уничтожение”. Тут можно не стесняться и орудовать пером как разящим мечом».  ​​​​ (ЛГ, 18 сентября 1954 года).​​ 

Писалось ему в последние десятилетия плохо. Роман​​ «Они сражались за Родину», начатый еще в 1942 году, так до конца жизни и не был закончен, к новым литературным трудам Ш. не приступал вовсе, орудуя разящим мечом скорее в речах и в письмах по начальству: 8 сентября 1967 года безоговорочно потребовал исключить А. Солженицына из Союза писателей, 22 июля 1968 призвал Л. Брежнева решительно покончить​​ «муторное дело»​​ с​​ «пражской весной», ​​ а в конце 1972 года защитил писателей-патриотов от нападения на них А. Яковлева в статье​​ «Против антиисторизма». ​​ 

Это не сервилизм, конечно. Это действительно осознанная и последовательная позиция.​​ «Я, - сказал Ш., обращаясь к делегатам XXII съезда партии, - как и все вы, прежде всего коммунист, а потом уже писатель». ​​ Так что и отношение к нему до сих пор тождественно отношению к советской власти: те, кто ее, пусть даже с оговорками, принимают, Ш. боготворят, зато те, кто ее терпеть не может, охотно делятся идущими еще от 1920-х годов предположениями, что​​ «Тихий Дон»​​ либо не так уж хорош, как о нем предписано думать, либо украден (скомпилирован) Ш. из текстов другого (или других) авторов.​​ 

И конца этим спорам, видимо, не будет. Как наверняка не будет конца всё новым и новым переизданиям​​ «Тихого Дона»,​​ «Поднятой целины», других шолоховских книг.

Соч.: Собрание сочинений в 12 тт. М.:, 2003; Письма. М., ​​ 2003.

Лит.: Михаил Шолохов: Летопись жизни и творчества. М., 2005; Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. В 2 тт. М., 2005; Бар-Селла З. Литературный котлован: Проект​​ «Писатель Шолохов». М., 2005; Осипов В. Шолохов. М.. / Жизнь замечательных людей, 2010; Михаил Александрович Шолохов: Энциклопедия. М., 2011; Воронцов А. Шолохов: Роман. М., 2013.

11-2-22

Памятник Пушкину у ГРМ

Евгений Клобуков -= А все обратили внимание на мистическую тень справа от монумента? И это нормально, что это тень ни от кого (нет никого рядом), и сквозь неё явственно просвечивает заснеженная решётка сада? Не пришёл ли сам Поэт в годовщину своей смерти глянуть на очень достойный памятник рукотворный, на своё монументальное изображение ? Какие есть идеи на сей счёт?

Марго Соснова ​​ -= А может, это наши души к нему приходят на свиданье?.. ​​ Однажды летом в Его день рождения я сама защищала его от дурацкого оркестрика, шумно-бестолкового и от бомжа, который на него ругался... Защищала, как и вправду живого. Очень запомнилось! Но ведь Он и есть живой для нас!

Я -= любимое место Питера! там в театре Оперетты пересмотрел всё, что можно. Там в театре Комиссаржевской в мом 20 впечатлился и Миллионершей, и Насмешливым моим счастьем. Там тренировался на закрытом стадионе. там и филармония с Мравинским!! Намоленное место. На месте этой фигуры - я, каки все мы

14-2-22

Евгений Клобуков -= Сейчас модно ругать Даля - мол фантазёр, нет таких слов в русском языке, сам половину состава словаря напридумывал. Я проверял разоблачительные списки​​ «далевских придумок»​​ - в большинстве случаев эти слова - реальность великого и могучего языка, они отмечены в том числе и в серьёзных словарях русского литературного языка. Но большинство из​​ «проблемных», с точки зрения критиканов великого лексикографа, мы найдем в словарях​​ «живого великорусского языка», т.е. в словарях русских диалектов. Поистине, что имеем - не храним, торопимся смешать с грязью. Спасибо, друг Генадий, за Ваши опыты возвращения через ФБ языковых находок замечательного труженика науки Владимира Ивановича Даля в наши представления о речевых ресурсах русского языка. Есть, конечно, в далевском словаре и потенциальные слова, которые были созданы учёным, обычно как предложения по замене иноязычных слов. Авторское расширение лексикона. Но Солженицына за словарь языкового расширения похвалили, а вот Далю опыты такого расширения ставятся в минус. Несправедливо, господа

Я -= социальная жизнь не обходится без борьбы. Как считал Гоббс,​​ «все – против всех». Но побеждает чаще все же позитив; особенно в науке. За это и ценишь познание

10-2-22

У Шиле уже и нет поиска равновесия, гармонии: они утрачены бесповоротно на фоне кошмаров эпохи.

Лотрек кажется более странным шутником, чем злым в своих образах: эти образы не замечали, потому что они выбивались из эпохи

Мария Щербинина -= Неужели не замечали? Мне казалось, он был довольно популярен

Я -= я тоже думаю, что не прав! он уступал в известности иным художникам, но тогда талантов было слишком много!

М -= ​​ Было много, но как водится, более ординарные могли его затмевать. Но теперь всё встало на свои места

Я -= тогда еще в почете была историческая живопись! я видел эти огромные холсты в Лувре

11-2-22

Сергей Чупринин

11 February, 13:06 ​​ ·​​ 

Шолохов Михаил Александрович (1905-1984)​​ 

Лучшим, талантливейшим писателем советской эпохи Ш. был объявлен еще до того, как на свет явилась четвертая книга​​ «Тихого Дона». В 1934 году 29-летний станичник стал самым молодым членом президиума правления Союза советских писателей, в 1937-м его навсегда избрали депутатом Верховного Совета СССР. И хотя чиновники рангом поменьше пытались вставлять ему палки в колеса, даже строили планы его ареста, охранная грамота была уже выписана, и знаки августейшего признания сыпались один за другим.​​ 

Вот 1939 год: 25 января Политбюро ЦК в очередной раз утверждает Ш. в правах члена высшего​​ писательского руководства, 28 января его (вместе с​​ «красным графом»​​ А. Толстым) при отсутствии каких бы то ни было научных трудов производят в действительные члены Академии наук СССР ​​ с одновременным присвоением ученой степени доктора филологических наук honoris, так сказать, causa, 31 января награждают высшим в стране орденом Ленина, а в марте избирают делегатом XVIII съезда ВКП(б).​​ 

И снова март, но уже 1941 года, когда в газетах печатается сообщение о присуждении Сталинской премии 1-й степени за роман​​ «Тихий Дон»​​ и – это, может быть, самое главное – в статье Ю. Лукина к изданию романа фундаментальным однотомником появляется обязывающая и самим вождем, надо думать, одобренная фраза:​​ «Шолохов – истинный любимец Сталина». ​​ 

Так – любимцем верховной власти – Ш. и проживет свой век: Н. Хрущев в августе 1959 года лично посетит его в Вешенской, а с Л. Брежневым он и вовсе будет общаться запросто – на ты.

Любимец, да, любимец, хотя, однако, все ж таки самим кремлевским властителям не ровня, и Ш. время от времени ставят на место: то в 1954 году откажут в публикации глав из​​ «Поднятой целины»​​ в​​ «Правде»​​ сразу четырнадцатью газетными подвалами подряд, ​​ то будут раз за разом отправлять на принудительное лечение от алкоголизма, ​​ то М. Суслов распорядится дать ему укорот после скандалезно грубого выступления на Втором съезде писателей, то бдительные цензоры при переизданиях вмешаются в его тексты.​​ 

Но это всё преходяще, никак не влияя на статус не просто первого среди равных, но признанного единственно великим среди всех советских художников слова: книги многомиллионными в сумме​​ тиражами выходят у него во всех издательствах страны, идут безостановочные переводы на языки народов СССР и мира, множатся экранизации, театральные спектакли, оперы, радиопостановки, растет число монографий и диссертаций, посвященных Ш., и – уже как вершина признания – он, начиная с 1948 года, становится главным советским претендентом на Нобелевскую премию.​​ 

Его новые публикации в годы Оттепели относительно редки, но зато они появляются либо сразу в​​ «Правде», как рассказ​​ «Судьба человека»​​ (31 декабря 1956 - 1 января 1957), либо в нарушение общепринятых правил практически одновременно прокатываются по нескольким журналам, как вторая книга​​ «Поднятой целины»​​ (Нева, 1959, № 7, 1960, № 2; Дон, 1959, № 7, 1960, № 2; Октябрь, 1960, № 2-4). И тут же – всхлипы восторга у присяжных критиков, новые инсценировки, фильмы, диссертации, включение в обязательную школьную программу.

С таким статусом можно было, конечно, не мельчить, уклоняться от хлопотных должностей и обременительных нагрузок в Союзе писателей, ​​ откликаясь лишь на то, что ему и, вероятно, его кураторам в ЦК виделось действительно важным.​​ 

Так статьей​​ «Имя изменника проклято и забыто» ​​​​ Ш. поддержал уничтожение Л. Берия, а речью на XX съезде КПСС добил А. Фадеева, в глазах партийного руководства ставшего – сейчас бы сказали –​​ «хромой уткой». ​​ Так и​​ «Судьбу человека», за которую Ш. многое простилось, он написал ведь не столько по своей инициативе, сколько первым отреагировав на постановление ЦК и Совмина​​ «Об устранении последствий грубых нарушений законности в отношении бывших военнопленных и членов их семей»​​ от 29 июня 1956 года, где, в частности, было​​ предусмотрено создание​​ «художественных произведений, посвященных героическому поведению советских воинов в фашистском плену, их смелым побегам из плена и борьбе с врагом в партизанских отрядах». ​​ 

И так, выступая 2 октября 1966 года на XXIII съезде КПСС, Ш., ставший к тому времени не только членом ЦК (с 1961), но лауреатом и Ленинской (1960) и Нобелевской (1965) ​​ премий, со свирепостью, беспримерной для оттепельной эпохи, отозвался об А. Синявском и Ю. Даниэле, к тому времени уже отправленных в лагеря:​​ «Попадись эти молодчики с черной совестью в памятные двадцатые годы, когда судили, не опираясь на строго разграниченные статьи Уголовного кодекса, а “руководствуясь революционным правосознанием” (аплодисменты), ох, не ту меру наказания получили бы эти оборотни! (Аплодисменты.) А тут, видите ли, еще рассуждают о “суровости” приговора».​​ 

К. Чуковский назвал эту речь​​ «подлой», ​​ А. Твардовский​​ «позорно угоднической, вурдалацкой», ​​ и, - как свидетельствует А. Гладков, -​​ «почтовое отделение в Вешенской было завалено посылками в его адрес с томами его сочинений, которые отсылали ему. Дали указание подобные посылки задерживать в Ростове, но и там образовались залежи. По особому секретному ​​ циркуляру, эти посылки стали вскрывать и книги передавать в библиотеки». ​​ 

Шоковая реакция современников понятна. Однако Ш. ведь и раньше стоял на позиции:​​ «Если враг не сдается, его уничтожают», заявив по отношению к И. Эренбургу и К. Симонову еще в 1954 году на съезде писателей Казахстана:​​ «Когда писатель сознательно создает идейно порочное произведение и под тем или иным предлогом пытается как-то протащить​​ политически вредные народу и партии “идейки”, я за то, что здесь надо критиковать “на уничтожение”. Тут можно не стесняться и орудовать пером как разящим мечом».  ​​​​ (ЛГ, 18 сентября 1954 года).​​ 

Писалось ему в последние десятилетия плохо. Роман​​ «Они сражались за Родину», начатый еще в 1942 году, так до конца жизни и не был закончен, к новым литературным трудам Ш. не приступал вовсе, орудуя разящим мечом скорее в речах и в письмах по начальству: 8 сентября 1967 года безоговорочно потребовал исключить А. Солженицына из Союза писателей, 22 июля 1968 призвал Л. Брежнева решительно покончить​​ «муторное дело»​​ с​​ «пражской весной», ​​ а в конце 1972 года защитил писателей-патриотов от нападения на них А. Яковлева в статье​​ «Против антиисторизма». ​​ 

Это не сервилизм, конечно. Это действительно осознанная и последовательная позиция.​​ «Я, - сказал Ш., обращаясь к делегатам XXII съезда партии, - как и все вы, прежде всего коммунист, а потом уже писатель». ​​ Так что и отношение к нему до сих пор тождественно отношению к советской власти: те, кто ее, пусть даже с оговорками, принимают, Ш. боготворят, зато те, кто ее терпеть не может, охотно делятся идущими еще от 1920-х годов предположениями, что​​ «Тихий Дон»​​ либо не так уж хорош, как о нем предписано думать, либо украден (скомпилирован) Ш. из текстов другого (или других) авторов.​​ 

И конца этим спорам, видимо, не будет. Как наверняка не будет конца всё новым и новым переизданиям​​ «Тихого Дона»,​​ «Поднятой целины», других шолоховских книг.

Соч.: Собрание сочинений в 12 тт. М.:, 2003; Письма. М., ​​ 2003.

Лит.: Михаил Шолохов: Летопись жизни и творчества. М., 2005; Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. В 2 тт. М., 2005; Бар-Селла З. Литературный котлован: Проект​​ «Писатель Шолохов». М., 2005; Осипов В. Шолохов. М.. / Жизнь замечательных людей, 2010; Михаил Александрович Шолохов: Энциклопедия. М., 2011; Воронцов А. Шолохов: Роман. М., 2013.

15-2-22

Марина Птушкина

Меня не оставляет чувство, что на глазах у изумленных зрителей разыгрывается какая-то безумная пьеса. ((о войне))

Мне хочется крикнуть: Занавес!!!

Но меня, знаю, никто не услышит, ведь в этом театре я не режиссёр, не актриса, и даже не зритель, а старушка-уборщица в сатиновом халате.​​ 

И как бы громко я не завопила, если кто и услышит, то скажет:

- Ты что, бабуля, умом двинулась? Иди в свою коптёрку под лестницей и выпей воды.

15-2-22

Я – Шелудякову -= С днем рождения ! что сейчас во Франции? одним словом

Олег Шелудяков Gennady Ganichev -= карнавал

Я -= ​​ Бахтин! он говорил о карнавальной культуре у Рабле. Вот она пришла на всю страну! 

15-2-22

Сергей Чупринин

15 February, 16:55 ​​ ·​​ 

Хрущев Никита Сергеевич (1894-1971)​​ 

В отличие от Сталина, который много читал и при случае любил щегольнуть знанием писательских имен и текстов, Х. не читал почти ничего.​​ «Некогда, - как он рассказывает, - было читать художественную литературу. Помню, как-то Молотов спросил меня: “Товарищ Хрущев, вам удается читать?” Я ответил: “Товарищ Молотов, очень мало”. “У меня тоже так получается. Всё засасывают неотложные дела…”«.​​ 

И еще цитата, уже из речи на 3-м съезде писателей в 1959 году:​​ «Я читал некоторые произведения, изданные в последнее время, но читал, к сожалению, мало. И не потому, что нет потребности, нет желания читать. Читаю я, наверное, не меньше вас, но читаю сообщения послов, министров иностранных дел, читаю то, что сказал президент США, что сказал премьер-министр той или иной страны. Такой литературы читаю гораздо больше, чем ваши произведения. Конечно, не потому, что эту литературу больше люблю, а потому, что в моем положении невозможно ее не читать». ​​ 

Но если так, если неотложные дела действительно засасывают, то и не высказываться бы дорогому Никите Сергеевичу о литературе. Но ведь нет же – он, будто завзятый литературоцентрист, мало того что вставлял соответствующие пассажи в собственные парадные доклады и выступления, так еще – в отличие от своих предшественников и преемников – завел особый формат как бы неформальных​​ «встреч руководителей партии и правительства с деятелями литературы и искусства», где – спервоначалу под вино и водочку, под сытное угощение - истинно давал себе волю.

Товарищи по Президиуму ЦК, случалось, даже морщились, вспоминая, - сошлемся на слова ​​ Л. Кагановича, -​​ «какие “культурные” плоды дало такое гибридное сочетание содержимого на столе с содержимым в голове и на языке Хрущева. Это был непревзойденный “шедевр ораторского искусства”«.​​ 

Пил Х. на этих встречах, впрочем, не всегда. Но неизменно – и 19 мая 1957 года, и 17 июля 1960-го, и 17 декабря 1962-го, и 7-8 марта 1963-го – далеко отступал от текстов, заранее подготовленных спичрайтерами, и начинал импровизировать.​​ 

Поэтому всякая речь его, - говорит В. Каверин, -​​ «была похожа на обваливающееся здание. Между бесформенными кусками, летящими куда придется, не было никакой связи». Впрочем, так лишь казалось, потому что​​ «как ни бессвязна была речь Хрущева, смысл ее был совершенно ясен» ​​​​ - ударить по рукам, приструнить, устроить выволочку писателям, которые, выпусти их только из-под присмотра, тут же что-нибудь такое​​ «протащат», плодя в стране мятежный дух и своими книгами угрожая морально-политическому единству партии и народа.

Это вот, на самом деле, и есть литературоцентризм по-советски: так несоразмерно преувеличивать влияние литературы на общество, что именно в ней видеть своего потенциального врага. Х. ведь, собственно, и выступать перед интеллигенцией стал после того, как ему донесли, что контрреволюционные волнения в Венгрии осенью 1956 года начались с дискуссий в писательском​​ «кружке Петефи»​​ и что у нас тоже, мол, есть уже охотники посвоевольничать – В. Дудинцев с романом​​ «Не хлебом единым», М. Алигер и другие редакторы альманаха​​ «Литературная Москва».​​ 

Многосотстраничный альманах, назвав его​​ «грязной и вредной брошюркой», Х., - по свидетельству И.​​ Черноуцана, в ту пору инструктора ЦК, -​​ «в глаза не видел», ​​ как не откроет он в дальнейшем ни пастернаковского​​ «Доктора Живаго», ни гроссмановскую​​ «Жизнь и судьбу». Зато роман В. Дудинцева он читал,​​ «и, надо сказать, без булавки читал», отметил даже​​ «правильные, сильно написанные страницы», ​​ однако обрушился на него и на редакторов​​ «ЛитМосквы»​​ с такой яростью, что, - вспоминает В. Каверин, - запахло арестами, да и как не запахнуть, если в той же приснопамятной речи прозвучало:​​ «Мятежа в Венгрии не было бы, если бы своевременно посадили двух-трех горлопанов».  ​​​​ 

В тот раз обошлось. И позже – в отношении, по крайней мере, статусных, именитых деятелей культуры – тоже чаще всего обходилось державным рыком​​ «Бойся!!!», требованиями покаяться и, конечно же, декадами ненависти, с хрущевской подачи прокатывавшимися по всей стране. Во всяком случае, угрозы угрозами, но ни Б. Пастернака в 1958 году, ни А. Вознесенского в 1963-м все-таки не посадили и советского гражданства не лишили, а В. Гроссмана в 1960-м и вовсе удушили втихую – самого автора не тронули и даже продолжили издавать другие его книги, но криминальный роман изъяли, как казалось властям, навечно.

Чтобы другим неповадно было. И чтобы эти самые другие отныне и всегда ставили правильные спектакли, снимали правильные фильмы и книги писали только правильные. То есть соответствующие тому, что Х. называл​​ «линией партии»​​ и что на самом деле служило его собственным прихотливо менявшимся политическим интересам, да и его самоуправному художественному вкусу тоже. Так поэма А. Твардовского​​ «Теркин на том свете»​​ была расценена Х. как клеветническая в 1954 году и как​​ удивительно своевременная,​​ «нужная»​​ напечатана по его приказу в 1963-м.​​ 

И так – еще один пример – Х. в октябре 1962 года буквально продавил сквозь Президиум ЦК решение печатать рассказ​​ «Один день Ивана Денисовича», ​​ а, спустя всего несколько месяцев, в апреле 1963-го отозвался об его авторе, мягко говоря, пренебрежительно:​​ «Вот Солженицын написал одну дрянную книгу, одну хорошую, теперь, наверное, бросил школу. <…> Ну, куда это годится? И не известно, напишет ли он третью. Вот вам Литфонд. Уже к кормушке, писатель. А он не писатель, а едок, а кормушка​​ -​​ Союз писателей».​​ 

Конечно, эти обидно несправедливые слова прозвучали не в публичном пространстве, а на закрытом заседании высшего партийного руководства, но аппарат, - воспользуемся солженицынским же словцом, -​​ «чутконос», так что и в печати стали появляться робкие пока еще выпады против А. Солженицына, и от Ленинской премии его отвели, и новым публикациям чинить препятствия стали.​​ 

Что делать? При деспотии по-другому не бывает. И подход к литературе, к искусству, к творчеству может быть только таким – инструментальным, оглядчивым на то, что подумают о том или ином произведении​​ «реакционные силы за рубежом», ​​ и делающим ставку не на таланты, а на ​​ «писателей, занимающих правильную позицию в литературе, пишущих о положительном в жизни».  ​​ ​​​​ 

Однако до октября 1964 года пройдет еще совсем не много времени, и, - процитируем А. Твардовского, -​​ «человеку, который был занят, м. б., больше, чем сам Сталин (тот был так далеко и высоко, как царь и бог, заведомо недоступен, а этот всегда на виду, в мнимой близости к жизни и народу), которого все эти десять​​ лет ждала день и ночь, каждый час суток неубывающая гора дел, вопросов, запросов, неотложностей, который носился по стране и по всему свету, непрерывно выступая, обедая, завтракая, беседуя, принимая неисчислимое количество людей (часто без нужды), присутствуя, встречая и провожая, улетая и прилетая, уносясь несколько раз в году​​ «на отдых», перенасыщенный теми же делами, приемами, переговорами, перепиской и т. п., и т. д. , - этому человеку вдруг стало решительно нечего делать, некуда спешить, нечего ждать. Ничего, кроме обрушивающейся на него при столь внезапном торможении, подкатывающей под самое сердце старости, немощи, бессилия, забвения, м. б., еще при жизни».  ​​​​ 

«Доктора Живаго»​​ он так и не прочитал. И эстетические вкусы его вряд ли переменились. Однако и в воспоминаниях, надиктованных перед смертью, и при встречах с немногими навещавшими его собеседниками виноватился, что незаслуженно грубо обидел М. Алигер, Е. Евтушенко, А. Вознесенского, других писателей, пострадавших от его крутого нрава. Так что, может быть, и права его дочь Рада, сказавшая, - как вспоминает В. Лакшин, - что​​ «папа ровно ничего не понимал, пока был у власти, а сейчас стал понимать всё».​​ 

Соч.: Высокое призвание литературы и искусства. М.: Правда, 1963.

Лит.: Таубман У. Хрущев. М.: Молодая гвардия / Жизнь замечательных людей, 2008; Кормилов С. Никита Хрущев как литературный критик // Знамя, 2018, № 10; Млечин Л. Хрущев. М.: Пальмира, 2019.

16-2-22

Рубенс – герцогу ​​ Мантуанскому:

Неаполь

...Я увидел также нечто чудесное, созданное Караваджо, которое исполнено здесь и предназначено теперь для продажи... Это две прекраснейшие картины Микеланджело да Караваджо. Одна -​​ «Мадонна дель Розарио», и она исполнена как алтарная картина; она восемнадцати пядей в высоту и за нее спрашивают не меньше, чем четыреста дукатов. Другая картина средних размеров с полуфигурами​​ «Юдифь и Олоферн». Они хотят продать ее не меньше, чем за триста дукатов. Я не хочу принимать никаких предложений, потому что не знаю намерений Вашей Светлости. Тем не менее они обещали мне не упускать этих картин, пока они не будут осведомлены о желаниях Вашей Светлости.

Михаил Верхоланцев -= Пуссен про Караваджо. ОН ПРИШЁЛ, ЧТОБЫ УБИТЬ ИСКУССТВО

16-2-22

Демидова: Катанян

Я -= интересно о Брик. Анна Андреевна так проехалась по Брик и Гончаровой, что я с интересом читаю всё, что пишут об этих женщинах. Кстати, она мимоходом лягнула Чехова, а потом прихлопнула и Евтушенко, и Вознесенского, и Рождественского!​​ 

Джемма Кордзахия -= АА Ахматова судила обо всём и обо всех с позиций королевы. В этом звании (так она себя позиционировала) она и прожила всю жизнь. И её​​ «сироты»​​ тоже её проект, частично оправдавшийся с её королевской подачи. Но думается, что в этой подаче был и элемент лукавства

Я​​ -= да! эмоции

17-2-22

Зоя Завадовская (12.57)

Сегодня утром не стало моей старшей сестры, Светланы Юрьевны Завадовской. Она была для меня примером жизнелюбия и оптимизма. Вокруг неё всегда было много людей, к ней тянулась молодежь, она всегда была в центре внимания. Двери в ее доме всегда были открыты, а на столе ждало вкусное угощение. В ее жизни были потери и тяжелые болезни, но она всегда сохраняла присутствие духа. Почти шестьдесят лет она была музой для своего мужа, художника Валерия Александровича Волкова. А знаете, о чем мы с ней говорили в мой последний визит к ней? О фильмах Кокто. Светлана не могла жить вне культурного пространства. Сейчас все меньше становится людей с таким запасом энциклопедических знаний и увлеченностью своим делом. В наше трудное время она не сумела запереть свой дом на замок и отказаться от живого общения. В результате она не перенесла последствий короновируса КВ. Огонёк погас.

Я -= Умерла Светлана Юрьевна Завадовская. На фото она со своим мужем художником Валерием Волковым. Больше тридцати лет эта семья согревала нашу семью. Столько сердечности, столько интересного общения. Мир праху​​ 

Людмила Денисова -= Какое больше 30, не меньше 40 лет назад я попала в первый раз в этот замечательный дом и познакомилась с Валерием Александровичем и Светланой Юрьевной. Их дом, действительно,​​ согревал, не давал впадать в уныние и возвышал. Сейчас они, так любящие друг друга, соединились! Но мир пустеет! Плачу!

Виктор Леонидов -= Еще одна потеря. ​​ Ушла Светлана Юрьевна Завадовская. ​​ Дочь великого востоковеда Юрия Николаевича Завадовского (1909-1979), она, пережив самое страшное, что может быть -потерю маленького сына, продолжала оставаться удивительно солнечным человеком. Дочь русских эмигрантов, вырастивших ее в Париже и потом вернувшихся в СССР, она была символом старой культуры, удивительного обаяния, какой-то красоты каждого жеста и слова. ​​ В ее малюсенькой квартирке на Беломорской все время толпились люди. Эта удивительная женщина ​​ беспрерывно преподавала французский, устраивала консультации, кому-то постоянно помогала. И верно служила памяти своего отца. При ее более чем активном участии вышла книга​​ «Юрий Завадовский. В поисках утраченного Востока»​​ и фильм​​ «Восток и Запад Юрия Завадовского».

Болея, по-моему, всеми болезнями, какими только можно и почти не вставая с инвалидного кресла, она организовала выставки Юрия Завадовского в Музее Востока и Доме русского зарубежья имени Александра Солженицына. Вдова блистательного художника Валерия Волкова, Светлана Юрьевна также готовила его экспозиции и способствовала, как сказали бы в старое время, пропаганде наследия этого прекрасного мастера. ​​ Завадовская, как магнит, притягивала к себе. Она знала стольких людей, обладала поразительным вкусом. Общение с ней словно открывало дверь в другой, чистый, красивый и благородный мир. ​​ Прощайте, наша любимая Светлана Юрьевна.

Елена Ельникова -= 18 February, 22:01 -= Вчера не стало Светланы Юрьевны Завадовской (06.12.1935-17.02.2022). Не стало прекрасной Клэр, чудесного, доброго, образованного человека, переводчика французской поэзии, преподавателя французского языка. Жизнь Светланы Юрьевны была необычной: она родилась в Багдаде в семье ученого-востоковеда Юрия Николаевича Завадовского. В то время он был там атташе Франции по культуре. Юрий Николаевич Завадовский происходил из старинного дворянского рода русских эмигрантов. ​​ Будучи востоковедом он много ездил по странам Среднего востока и северной Африки. Но мечтал когда-нибудь вернуться в Россию. ​​ Как настоящий патриот он в войну участвовал во французском сопротивлении. После войны вместе со своей семьей он вернулся на родину. Местом его жительства определили Ташкент, а работу - в университете. Его дочь Светлана продолжила образование в том же университете на филологическом факультете. К этому времени она превосходно знала несколько языков, в том числе и восточных. В Ташкенте судьба свела ее с молодым художником Валерием Волковым, сыном Александра Николаевича Волкова, автора знаменитой​​ «Гранатовой чайханы». Встреча произошла неожиданно и романтично. Валерий очень понравился маме Светланы. Она увидела у него рваные ботинки и сказала:​​ «Настоящий художник и не думает о барахле». Валерий Волков действительно замечательный и настоящий художник.​​ 

В хрущевскую оттепель профессора Завадовского пригласили на работу в Москву. В то же время в Москву переехали Валерий и Светлана. Они прожили долгую интереснейшую счастливую жизнь. На их​​ долю выпало большое горе - утрата семилетнего сына Котеньки, которого они никогда не забывали.​​ 

Несмотря на свои многочисленные заболевания, Светлана Юрьевна постоянно работала: преподавала в институте, переводила французских поэтов и научные статьи, в том числе своего отца. Она с открытым сердцем относилась к людям, всегда бросалась на помощь, часто консультировала, к ней приезжали домой или же по телефону. Очень любила гостей угощать, непременно готовила какой-нибудь сюрприз из французской кухни, устраивала дни рождения близких друзей. Я счастлива, что была с ней знакома. Прошедшей весной я сломала позвоночник. Мне она очень помогала, чтобы я справилась со своим заболеванием, звонила почти что каждый день, с теплым вниманием давала советы или что-нибудь рассказывала, что помогло мне подняться. Простите меня, дорогая Светлана! ​​ Этим летом Светлана Юрьевна себя очень плохо чувствовала, но совершенно перевоплощалась когда к ней несколько раз приходили записывать её лекции о французской поэзии. Записи закончились осенью. К счастью, успели записать её рассказы о жизни, и сейчас это видео можно найти в youtube на канале Устная история.  ​​​​ Ей очень хотелось создать книгу ​​ о Валерии как о художнике, собрать воспоминания и самой написать о нём. Но она не успела... Господь, прими её милостиво! Царствие небесное и светлая память!

19-2-22

Ильдар Галеев

Ровно 10 лет назад я получил письмо от одного известного британского литератора с просьбой прислать ему книгу​​ «Роберт Фальк. Работы на бумаге», изданную мной к одноименной выставке у​​ себя в галерее. Я ответил, что сам собираюсь посетить Лондон в ближайшее время и смогу лично вручить ему этот альбом. В благодарность я был приглашен к нему в гости.​​ 

Это был типично лондонский особняк – именно дом, а не квартира, в северо-западном районе Лондона – трехъярусный, с отдельным входом и небольшим садиком внутри, в котором запущенность и заброшенность являлись частью той подлинно поэтической традиции, где найдется место и паукам, плетущим столетние нити памяти (и хозяева им за это бесконечно благодарны), и опрокинутой как бы невзначай (а скорее всего – так оно и есть) керамике, давно утратившей свое утилитарное назначение, и плотному слою пыли, должно быть, викторианского возраста. Осмелев после традиционной чашки чая я тогда вслух сравнил жилище моих новых лондонских друзей с руинами Пиранези, за что получил их одобрение; как оказалось, они к тому и стремились – в антично-римской и пост-римской системе координат они чувствовали себя вполне комфортно, а любимым художником этой семьи был загадочный​​ «Тишн», которого я с трудом для себя смог идентифицировать как Тициана.

Стены этого жилища была завешаны рисунками не просто художника, а, следуя объяснениям хозяина, замечательного скульптора начала ХХ века – участника знаменитого в Британии, но не настолько – в Европе, сообщества – Вортицизм.​​ 

Эту группу многие часто считают островным вариантом футуризма, и напрасно. Ее организовали люди, весьма далекие от анти-буржуазных возмутителей спокойствия с Апеннин. Льюис, Бомберг, Робертс, Уодсворт – протокубисты, антиреалисты – невероятно техничные, виртуозные​​ художники, с их культом мегаполисов и ультрасовременной архитектуры. Движение и механику они трактовали совершенно в ином ключе, чем их европейские коллеги – как продолжение поэтики единства духа и времени, конструкции машины и тела, плоти; как способа преобразования сознания, а не его слома. Скульптурный​​ «отдел»​​ этого объединения художников возглавлял Анри Годье-Бржеска, и именно его стенку с рисунками я, по счастливой случайности, получил возможность лицезреть.

Рисунки, помню их шпалерную развеску, производили впечатление своей рубленой, лаконичной, даже в чем-то примитивной формой. Возможно, увлечение скульптора геометризированной пластикой туземных культур оказало влияние, или уже чувствовалось веяние нового ритма, темпа, так или иначе, но журнал Blast, которые вортицисты, как и положено модным манифестантам, запустили перед самой войной 1914-го, громко заявил о себе не только в живописно-пластическом плане, но и поэтическом. Ответственным за литературный взрыв (blast) оказался ближайший друг Годье – американец Эзра Паунд.

В отличие от своего скульптурного собрата, а Годье вскоре погиб на войне, ему не было и 24 лет, Эзра Паунд прожил жизнь богатую событиями и долгую настолько, что в ней хватило хулы и уголовных преследований, и актов поклонения ему сонма молодых, от папаши Хэма до битников, и даже факт его погребения на Сан-Микеле ныне воспринимается как хэппиэнд, которого удостаиваются лишь немногие счастливцы типа Иосифа Александровича ((Бродский)).​​ 

Ныне имя Паунда непоколебимо, оно в почете и уважении, не то что его собрат - стерлинг,​​ пострадавший от брекзита и волатильности рынка. Поэтому сегодня, когда я шел на премьеру постановки по мотивам его произведений, меня мучило сомнение – а как же в нынешнюю турбулентность сможет уместиться вот такое противоречивое, мучительно влекомое слово поэта. А ну как не всё правильно сложится и тогда – ага, следственный комитет начнет реагировать на просьбы трудящихся то там, то сям. Долго ли, коротко ли, но всем нам приходится это держать в уме. Но действие в Музее Москвы было прекрасно, в том числе, и тем, что оно как случилось, так и ушло, не оставив следов. Тем, кто был свидетелем тому – можно позавидовать. Оно совершается однажды (дважды) совершенно ​​ независимо от замысла, сценария, намеченного плана – только генерально. Константа лишь одна: звук, движение, свет, слово.​​ 

Конечно поэзия должна быть произносима только на языке оригинала, для непонятливых есть гугл-транслейтер или яндекс-карта, любое на выбор. Просодия действует на сознание безотказно, даже в случаях невосприимчивости иной языковой культуры. Но сегодня переводчиком для Паунда послужило даже не построчное стихосложение, а музыкальное переложение его смысловых конструкций. И, на мой взгляд, здесь прием музыкальной артикуляции работает вполне, если угадать со средой и эпохой, на фоне которых поэзия наполняется ранее невиданной глубиной и блеском.

Алексей Сысоев предложил мадригально-мотетное сопровождение, характерное для композиторов раннего средневековья. Сакральное звучание полифонического вокального исполнения возводит зрителя в ранг не ординарного пассивного слушателя, а в категорию исповеданта, молящегося на образы​​ святых. Скажу, что меня раздражало – это звуки бутылок и стекла с раздачи напитков, которые были слышны во время исполнения, в связи с чем у меня возникал вопрос – а с каких это пор в храме торгуют бухлом?

Да, возникало полное ощущение присутствия в соборном пространстве. У меня даже разыгралось воображение, я представил, как Джезуальдо, известный композитор 16 века, который для Сысоева, видимо, был ориентиром на сегодняшний вечер (как и Гийом де Машо, вероятно), совершает зверское убийство своей неверной жены и ее любовника. Ревностное чувство, запах приближающейся расплаты растекался по сводам зала – квартет вокалистов разыгрывал мизансцену за мизансценой: сначала покойного смирения, затем греха и кровосмешения, и потом - утраты и вновь - обретения. Таков цикл, через который sic transit gloria ((так проходит слава)), и даже не думает остановиться когда-нибудь.

Но если бы только мелос, голос, вибрации звуков. Визуализация страданий не может быть полноценно представлена без жеста, пластики телесного. Мужское-женское возникает не только благодаря столкновению звуковой гармонии и диссонанса. Таков и квартет молодых актеров, разыгрывающих попеременно страсти, достойные кисти великих живописцев Возрождения.

Менее всего хочется говорить о пресловутой Глине, особенно в актуальной урсфишеровской трактовке, но именно этот материал становится базисом для человеческой надстройки. Здесь важна роль творца – скульптора, который в преамбуле лепит фигуру человека. Вот наступает момент, когда, наконец, Эзра вступает в свой диалог со своим соратником – Анри. Созданная в материале модель служит мотивом для​​ разворачивания драмы. Глина Годье не терпит высокого напряжения, задаваемого Паундом, она плавится под напором и тяжестью страстей. Четверо любовников стремятся к разрушению, они принимают на себя образы, то устремленные к вознесению, то готовые к распятию. Глина тянет их в лоно, ненавистное ими, связывает по рукам и ногам, мешает воспарить. Куча перемешанных тел, конечностей заставляет вспомнить mud resling – борьбу в грязи – зрелище достаточное популярное, вовсе не у нас, и обычно сопровождающееся диким хохотом и издевательскими приемами, но не в нашем случае.​​ 

Здесь же коннотации совсем иные. Акты любви-ненависти, соития-преодоления совершаются с тем бОльшим неистовством, чем более люди принимают на себя глину, грязь. Они формируют групповые позиции, с полным правом соотносимые с теми, как их изображали и Тинторетто, и, в особенности, Рубенс, чей​​ «глиняный»​​ колорит телесных сочленений вторит тому, что мы и видим в эзрапаундовом экшене. На память приходят и шедевры Вигеланда, чьи скульптуры обнаженных, непредставимых иначе, как в едином потоке человеческой глины, вопиют о боли и радости.

Перформативные практики обычно не всегда претендуют на что-то серьезное, а лишь на отвлеченное созерцание. Тем ценнее опыт такого мультижанрового обращения к зрителю, походя на это реагировать не получается. Только всерьез и надолго.

Sound Up: Love. Epilogue. Постановка Вера Мартынов Vera Martynov, музыка Алексей Сысоев Alexey Sysoev, вокал N`Caged, перформанс Сад

19-2-22

ПЕРЕКЛИЧКА ПОЭТОВ

Пастернак:

Ахматовой

Мне кажется, я подберу слова,

Похожие на вашу первозданность.

А ошибусь, - мне это трын-трава,

Я все равно с ошибкой не расстанусь.

Я слышу мокрых кровель говорок,

Торцовых плит заглохшие эклоги.

Какой-то город, явный с первых строк,

Растет и отдается в каждом слоге.

Кругом весна, но за город нельзя.

Еще строга заказчица скупая.

Глаза шитьем за лампою слезя,

Горит заря, спины не разгибая.

Вдыхая дали ладожскую гладь,

Спешит к воде, смиряя сил упадок.

С таких гулянок ничего не взять.

Каналы пахнут затхлостью укладок.

По ним ныряет, как пустой орех,

Горячий ветер и колышет веки

Ветвей, и звезд, и фонарей, и вех,

И с моста вдаль глядящей белошвейки.

Бывает глаз по-разному остер,

По-разному бывает образ точен.

Но самой страшной крепости раствор -

Ночная даль под взглядом белой ночи.

Таким я вижу облик ваш и взгляд.

Он мне внушен не тем столбом из соли,

Которым вы пять лет тому назад

Испуг оглядки к рифме прикололи,

Но, исходив от ваших первых книг,

Где крепли прозы пристальной крупицы,

Он и во всех, как искры проводник,

Событья былью заставляет биться.

1929

Я -=​​ а она?​​ 

Он, сам себя сравнивший с конским глазом,

Косится, смотрит, видит, узнает,

И вот уже расплавленным алмазом

Сияют лужи, изнывает лед.

В лиловой мгле покоятся задворки,

Платформы, бревна, листья, облака.

Свист паровоза, хруст арбузной корки,

В душистой лайке робкая рука.

Звенит, гремит, скрежещет, бьет прибоем

И вдруг притихнет, – это значит, он

Пугливо пробирается по хвоям,

Чтоб не спугнуть пространства чуткий сон.

И это значит, он считает зерна

В пустых колосьях, это значит, он

К плите дарьяльской, проклятой и черной,

Опять пришел с каких-то похорон.

И снова жжет московская истома,

Звенит вдали смертельный бубенец –

Кто заблудился в двух шагах от дома,

Где снег по пояс и всему конец?..

За то, что дым сравнил с Лаокооном,

Кладбищенский воспел чертополох,

За то, что мир наполнил новым звоном

В пространстве новом отраженных строф, –

Он награжден каким-то вечным детством,

Той щедростью и зоркостью светил,

И вся земля была его наследством,

А он ее со всеми разделил.

21-2-22

Шнитке -= Я не оспариваю существования абсолютного единого закона, управляющего миром. Я лишь сомневаюсь в нашей способности его осознать.

Василий Львов -= Между модернизмом и пост-.

Я -= ​​ что бы он сказал на вашу классификацию? все же спасибо за мнение

Валерий Куст -= Честность агностика, достойная уважения!

Я -= формально можно так сказать, но сам композитор званием агностика вряд ли был бы доволен: он слишком одержим скромностью. спасибо за мнение

Василий Львов -= Что бы ((он)) ни сказал,​​ я имел в виду отказ от тотальных проектов в граде земном без перенесения скепсиса на потенциально существующий град Божий.

Я -= интересно! приятно озадачили

ВЛ -= Не пытался. Просто многое из того, что делал Шнитке, – это преодоление тотальности стиля, характерное для модернизма, но при его серьезности назвать его постмодернистом не могу. Впрочем, ни в коем случае не хочу держаться за искусственность определений.

Я -= спасибо! Интересно

22-2-22

Маяковский, 9 февраля 1925:

- Я уже товарищу Луначарскому сказал, что живой ЛЕФ лучше, чем мертвый Лев Толстой

Марго Соснова ​​ -= Показалось диковатым, нелепым. Но тогда, может, было чуть ли не нормальным. Но смысл цитирования этого мне, Геннадий, не очень ясен. Но это только мое мнение и только.

Я -= РЕЧЬ О ДИКОСТИ ПОЭТА! это же он говорил про​​ «ногодрыжничество»!​​ «Сбросим Пушкина с корабля современности»! да, великий поэт, но и папуас сразу! для него Толстой - мертв!! тогда всерьез говорили: А как трудящемуся прочесть​​ «Войну и мир»? слишком длинно

М -= По-моему, когда идут тектонические сдвиги ВО ВСЕМ, такое может быть. Не думаю, что Толстой для него был​​ «вообще мертв», наверняка это было сказано​​ «полемическом задоре». У всех людей всякое случается... в том числе ошибки, заблуждения. ​​ Мы Великих ценим за их Вершины, а не за их, возможно, нелепые высказывания. Геннадий, это я так думаю. У Вас - другое мнение. Это - нормально. Хочется быть Понятой.

Я -= почему другое? мы прощаем и Ахматовой, и Маяковскому. сейчас вот тоже тектонические сдвиги, но лучше б ни в кого не плевать

М -= Абсолютно согласна! Мы с Вами и не будем! Но люди разные. Есть (здесь) и такие, кто мою Родину оплевывает, мой язык и культуру... И что я могу с этими уродами сделать?! Так что будем отвечать за себя!

23-2-22

Марина Птушкина (москвичка) -= Ну какой Оруэлл, какой Войнович такое придумает: полицейским и дворникам дана команда: бегать и под покровом ночи стирать надписи​​ «Нет войне!»?

23-2-22

Объявление в​​ «Московских ведомостях»​​ от 22 февраля 1800 года.

Сначала предлагаются к покупке трезвые семейные пары:​​ «Продаются за излишеством дворовые люди: сапожник 22 лет, жена его прачка, цена оному 500 руб., другой рещик 29 лет с женою, а жена его хорошая прачка, также белье шьет хорошо, и цена оному 400 руб., и все оные люди хорошего поведения и трезвого состояния. Видеть их могут на Остоженке, под N309».

Далее предлагается​​ «товар»​​ помладше и подешевле:​​ «Продаются 3 девушки видные 14 и 15 лет и всякому рукоделию знающие, кошельки с вензельками вяжут и одна из них на гуслях играет. Видеть и о цене узнать Арбатской части 1 кв. N 1117».

А далее - лошади оптом. По той же цене, что и девушки:​​ «Продается шесть серых молодых лошадей легких пород, хорошо выезжанных в хомутах, которым последняя цена 1200 руб».

Я -= 1703 Забирали людей у дворян, которые не могли за них платить оброк. не могли их содержать. Вели в Преображенский полк. там отбирали годных к солдатской службе. Остальные сами ЗАПИСЫВАЛИСЬ по желанию в холопы. Но один человек НЕ мог быть. Почему? так жили. Он должен быть приписан - чтобы государство могло контролировать оплату им налога. Всех свободных​​ вылавливали, как тунеядцев. Всех калек - в монастыри. Всех нищих - по монастырям или в работу.​​ «Продаются 3 девушки видные». но, если их не продать, они не выживут. Это было даже у бедных дворян! Если твоя сестра вышла замуж, а ты нет, - считается, что тебе повезло – и ты должна приютить твою несчастную сестру. Так богатый дворянин жил в окружении бедных родственников: им просто было без него НЕ выжить. Я это рассказываю в Третьяковке, когда объясняю портреты. ​​ И ​​ тогда, и сейчас мы вынуждены продаваться. просто прежде это было более откровенно - и ты больше зависел от покупателя.

Марго Соснова -= Для меня категория​​ «продажи»​​ не вполне приемлема. Если ты любишь свое Дело, то удивляешься, что тебе за него еще и платят! Да, немного, но ты все равно счастлив! Продается тот, кто свою работу НЕ любит.

Я -= верно!! я родился среди людей, которые воспринимали свою работу, как в этом посте: как наказание, как принуждение. что ж! разве кто виноват?

М -= Нет, это не вина, а беда. Их иногда путают.

24-2-22

Ильдар Галеев:​​ «1956 – Венгрия. 1968 – Чехословакия. 1979 – Афганистан. 2008 – Грузия. 2014 - Украина (Крым). 2015 – Сирия. 2022- Украина. Что же мы за народец такой гадкий ...».​​ 

Александр Архангельский:​​ «Называя вещи своими именами, мы бессильны сейчас что-либо изменить. Но​​ в нашей власти нечто другое - образ эпохи. То, как будет выглядеть это время в сознании людей потом, когда события закончатся».​​ 

Alexander Volkov ​​ сказал:​​ «Как мы далеки от Европы и её культурной жизни . А теперь нам возведут новую, не Берлинскую, а Донецко - Луганскую стену! Это наша национальная традиция - отгораживаться от мира и лаять и кусаться из своей подворотни. А караван мира всё дальше уходит от нас».​​ 

Геннадий Вершинин -= Что ж так много развелось людей искусства, лишённых стыда и совести, но именно им сегодня​​ «стыдно». Не было стыдно, когда утюжили дома мирных жителей, убивали детей и их матушек, отстреливали несогласных, отключали телеканалы, запрещали языки, в первую очередь русский, воровали западные подачки и покупали недвижимость в США и Великобритании, лгали и подличали на каждом шагу - не перечислить... А сегодня им​​ «стыдно». Сомневаюсь. ​​ И сегодня, когда русские поручики нового поколения утюжат военные объекты нациков, рискую жизнями - не им,​​ «бездарным, многим»​​ лезть в вопросы, в которых они ничего не понимают, потому что никогда не хотели ни в чём разбираться и что-то знать. Кстати, военная спецоперация - это не вторжение, а операция, в которой принимают участие ФСБ, Генпрокуратура, МЧС и много кто ещё - дела на 800 военных преступников

25-2-22

Сергей Чупринин

«Не любят поэтов поэты, // Не любят до боли в висках. // Считают в карманах монеты // И листья в лавровых венках».​​ 

Да, не любят. Но когда в 1990 году Виктору Сосноре потребовалась операция глаза, то организовал ее в США и вместе с Алленом Гинзбергом оплатил Иосиф Бродский.​​ «Я очень тронут их поведением, - сказано в одном из писем Сосноры, - тем более, что с Иосифом мы виделись в Ленинграде три-четыре раза, а с 1972 г. – ни разу. Вот и так бывает». А спустя несколько лет даже пошутил:​​ «Советский глаз у меня тусклый, американский им. Бродского сверкает, как у диавола!»​​ 

В поэзии они как были, так и остались соперниками, отзываясь друг о друге без особого энтузиазма. Но в трудную минуту -​​ «вот и так бывает».

27-2-22

Я -= нет картинки ((ФБ не работает второй день))

Марго Соснова -= Но будем держаться. Родине мы нужны. Не знаю, как Вы...

Я -= да! ФБ - не главное в нашей жизни

М -= Это естественно. Но общаться буду только с людьми, у которых определенная позиция. Моя - ясна по моим репликам и текстам.

Я -= что ж! испытание нашей дружбе

27-2-22

Boris​​ Sokolov

ПИСЬМО ОТ МАРИ-СОЛЬ, ГРАФИНИ ТУР Д'ОВЕРНЬ

Мари-Соль много лет поддерживает российско-французские связи в области садового искусства. Я гостил у нее в замке в 2016 году.

«Dear​​ Boris,

With the dramatic events currently taking place, I wanted to tell you my friendship, the love I have for Russia your magnificent country, for the beauty of its monuments, its art, music, literature, painting (currently the whole of France comes to Paris to admire the Morozov collection and the works of Ilya Repin) and many other areas…

I hope that the memory of the rich and happy moments that we spent together will last and that we will see each other in the near future»

27-2-22

Ефим Гофман

ОБРАЩЕНИЕ КИЕВСКОГО И МОСКОВСКОГО УЧАСТНИКОВ​​ 

МЕЖДУНАРОДНОЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ ИНИЦИАТИВЫ

К событиям, происходящим с 24 февраля на территории Украины, мы, участники международной исследовательской инициативы в память о Викторе Платоновиче Некрасове, не можем относиться спокойно и безучастно. ​​ С ужасом воспринимаем мы военные действия, несущие кровопролитие, бедствия, потери людских жизней. С духом человечности, органически присущим Виктору Некрасову и его творчеству, подобное несовместимо. Немыслимо представить себе, чтобы ​​ этот замечательный писатель, честный, благородный человек принял ситуацию, когда рядовые россияне и украинцы стреляют друг в друга.​​ 

Считаем необходимым скорейшее прекращение военных действий и проведение мирных переговоров.​​ Готовы поддержать любые шаги по установлению МИРА.​​ 

Наше обращение адресовано к ООН, к Совету Европы, ко всем руководителям государств и ответственным политикам. Мы благодарны тем людям, которые уже содействуют диалогу.

Ефим Гофман

литературный критик

International PEN club

(Киев)​​ 

Геннадий​​ Кузовкин

историк

“Мемориал”

Программа “История инакомыслия в СССР”

(Москва)

27-2-22

Из стихотворения​​ «Цицерон»​​ (1836) Федора Ивановича Тютчева (1803-​​ 1873):

Блажен, кто посетил сей мир

В его минуты роковые!

Его призвали всеблагие

Как собеседника на пир.

Он их высоких зрелищ зритель,

Он в их совет допущен был​​ -

И заживо, как небожитель,

Из чаши их бессмертье пил!

Я -= вот мой смиренный ответ на происходящее. Мой день рождения ДР.  ​​​​ Мне ​​ 69

28-2-22

Русская, чей муж – украинец:​​ «Мы в Юрьевце до конца следующей недели. Муж, конечно, очень​​ нервничает… Все время звоним в Сумы и Киев. ​​ Сумы ((войска РФ)) обошли стороной, город под контролем украинской стороны. Раздали оружие украинской нацобороне. ​​ Периодически слышны взрывы и стрельба вдалеке. Чьи​​ -​​ не ясно…

Ночью отключали электричество и включали сирену. Родственники мужа абсолютно пророссийские, ждут наших, но там всякие есть…

В Киеве друзья сидят дома без отопления и горячей воды, стрельба тоже слышна, но в бомбоубежище не ходят. Дом около Ботанического сада над Выдубицами. Аптеки закрыты, с продовольствием проблемы. ​​ Ниоткуда выехать нельзя. Везде комендантский час. ​​ В общем адский ад! Держимся...».

6-3-22

Алексей Парин

Дорогие друзья, Эхо Москвы больше не работает. Стало быть, и моей передачи сегодня не будет. (Я уже даже договорился с Валерием Печейкиным из Гоголь-центра!) Если вдруг у меня образуется свой стрим или другая возможность, я Вам сразу сообщу! (Моя первая передача на Эхе Москвы состоялась в ноябре 1990 года - посвященная Пиковой даме в постановке Юрия Любимова в Карлсруэ.)

8-3-22

Алек Д. Эпштейн

Я уже неделю хочу написать этот пост, но внутренний цензор одергивает меня. Что ж, пришло время мне одернуть его. Воспринимайте это как мою декларацию: НАМ, ЕВРЕЯМ, ДИКО И ДАЖЕ ПРЕСТУПНО ПОВТОРЯТЬ​​ «СЛАВА УКРАИНЕ!». Если завтра английская армия вдруг начнет бомбить Берлин, все мы будем, конечно, требовать​​ немедленного прекращения войны - но мы не забудем всё то, что немцы нам сделали: и нам, евреям, и нам, народам бывшего Советского Союза: русским, белорусам, украинцам и всем остальным. Я это к тому говорю, что никакие злодеяния российской армии на Украине не изменят того факта, что НЕТ НИ ОДНОГО НАРОДА В МИРЕ, который был бы виновен в столь многовековых кровавых антиеврейских погромах и гонениях, как народ украинский.​​ 

Я подумал, что не буду писать об ужасах Холокоста - мне возразят, что, дескать, это всё немцы виноваты (почему-то в Дании и Болгарии немецкую машину уничтожения в отношении евреев пытались отнюдь небезуспешно остановить, а на Украине - нет), но, так и быть, не будем про Холокост. Напомним, как относились к евреям на Украине до ее оккупации немецко-фашистскими захватчиками.​​ 

То, что на Украине сейчас президент - еврей, никак не отменит историю погромов - от устроенных казаками под предводительством С. Косинского и С. Наливайко еще в конце XVI века и до совершенных казаками же Т. Федоровича, П. Бута и Я. Острянина в 1630-е годы. Страшным бедствием для евреев Украины стало восстание под руководством Богдана Хмельницкого в 1648–1654 гг. Восставшие казаки устроили погромы, громили синагоги, сжигали священные книги, а самих евреев безжалостно убивали; только в Немирове были убиты шестнадцать тысяч евреев, была уничтожена и почти вся еврейская община города Тульчин. Истребление евреев на Украине вновь приняло массовый характер в XVIII веке во время так называемого гайдамацкого движения. В апреле 1768 г. запорожский казак Максим Железняк предпринял со своими сподвижниками кровавый поход по Украине (так называемая​​ «Колиивщина»); были истреблены​​ евреи Жаботина, Лысянки, Канева, Корсуня, Смелы, Черкасс, Богуслава, Тетиева, Тульчина, Липовца, Погребища и других городов и местечек; в июле 1768 г. гайдамаки и перешедший на их сторону отряд сотника Ивана Гонты убили 14 тыс. евреев и шесть тысяч поляков в Умани.​​ 

Первый в Российской империи антиеврейский погром вспыхнул на Украине - в 1821 г. в Одессе; в 1844 г., 1859 г. и 1871 г. в Одессе вновь имели место антиеврейские беспорядки. В 1881 г. волна еврейских погромов прокатилась по всей Украине. В июле 1883 г. произошел погром в Екатеринославе (Днепропетровске), где как раз тогда раввином был дедушка вырастившей меня бабушки; погром 1901 г. отряду еврейской самообороны удалось подавить в самом начале: вдруг увидев, что им готовы дать сдачи, трусливая толпа отступила.​​ 

В первые годы ХХ века антисемитские настроения еще более на Украине усилились; шовинистические газеты, такие как одесский​​ «Новороссийский телеграф», вели травлю евреев. В 1905 г. антиеврейские беспорядки охватили всю Восточную Украину. Особенно жестокими они были в Одессе, где за пять дней (18–22 октября) при полном бездействии полиции и войск (которые открывали огонь только по отрядам еврейской самообороны) бесчинствующие толпы растерзали свыше четырехсот евреев, в том числе немало женщин и детей; пять тысяч человек получили ранения, свыше 50 тыс. остались без крова. В Киеве (также при попустительстве властей) погром продолжался три дня и унес жизни 70 человек. 67 евреев погибло и около ста были ранены в Екатеринославе; в Кременчуге, где моя бабушка родилась, число убитых и раненых также превысило сто человек. В Юзовке (ныне Донецк) погромщики​​ бросали евреев в доменные печи. Ни один из организаторов погромов 1905 г. на Украине не был наказан ни в административном, ни в судебном порядке, а рядовых погромщиков, осужденных за участие в​​ «патриотических манифестациях», как официально называли кровавые антиеврейские беспорядки, вскоре амнистировали.​​ 

Империя рухнула, и тут уж украинцы дали своему антисемитизму волю. В ноябре–декабре 1917 г. активными погромщиками в ряде мест (например, в Каневе, Тараще, Прилуках) стали​​ «вольные казаки»​​ Украины; 20 января 1918 г. они разогнали проходившую в Киеве Всероссийскую конференцию евреев-воинов; глава Всероссийского союза евреев-воинов И. Гоголь и его заместитель Боярский были убиты. ​​ с января 1918 г. погромы становятся делом регулярных войск УНР - гайдамаков (воинов С. Петлюры), а также​​ «вольных казаков». В 1918 г. евреев продолжали громить отряды Центральной рады; погромы произошли на станции Гребенка, в местечках Гоголево, Радомысль, Брусилов, Ковшино и многих других. С 1 по 20 марта 1918 г. украинские солдаты грабили, истязали и расстреливали евреев в Киеве, главным образом на территории Михайловского монастыря. Крестьянские повстанческие отряды, боровшиеся с австро-германскими и гетманскими войсками, также громили евреев; особенно много погромов произошло летом 1918 г. в Звенигородском и Таращанском уездах Киевской губернии. 5 июля в местечке Лысянка повстанцы подвергли евреев издевательствам и убили около 40 челове; 18 евреев были убиты в деревне Торчицы, десять​​ -​​ в Жашкове, по семь человек​​ -​​ в Винограде и Рыжановке. Ознакомившись с настроениями украинских солдат, член делегации​​ Киевской думы Л. Чикаленко сказал:​​ «Они утопят украинскую свободу в еврейской крови». Лишь председателю Центральной рады М. Грушевскому удалось (и то не сразу) прекратить погром; ни один из его участников не был наказан.

Про Холокост и украинских коллаборационистов нацистских оккупантов, объявленных в сегодняшней Украине героями, я обещал не писать. Наверное, зря - но уж раз обещал... Верю, что об их злодеяниях многие знают и помнят и без меня.

Поэтому - войне Российской армии против Украины нет оправдания, И ОНА ДОЛЖНА БЫТЬ НЕМЕДЛЕННО ПРЕКРАЩЕНА, Но для нас, евреев и израильтян, возглас​​ «Слава Украине!»​​ - НЕДОПУСТИМ И КОЩУНСТВЕНЕН, ЭТО ПРЕДАТЕЛЬСТВО ПАМЯТИ СОТЕН ТЫСЯЧ НАШИХ УБИТЫХ НА УКРАИНЕ ПРЕДКОВ. Никакая армия Путина не обелит историю украинского нацизма. Истории этой - четыреста лет, и украинскому обществу когда-то еще предстоит задуматься о ней - всерьез.

10-3-22

Александр Парнис

Что нового? Все печально и грустно! В моей любимой Украине идет война. Родной Киев окружен.​​ Бомбят Ирпень, пригород Киева, где жил великий украинский переводчик Г.П. Кочур, у которого я ​​ там бывал.​​ «Ирпень - это память о людях и лете». В душе мрак, а в кармане пусто, как говорил Бабель. Это вторая большая война в моей жизни. Я пережил мировую войну и холокост. Когда бежали из Винницы, ​​ нас бомбили немцы, а ​​ мама закрывала меня своим телом. ​​ Я вынужден съезжать с квартиры,​​ которую снимал полтора года с надеждой, что закончу книгу о​​ Хлебникове. Увы, не закончил. Весь мир настроен против нас. Очень тяжело. Что делать -не знаю. Куда ж нам плыть?..

12-3-22

Старый пруд

Прыгнула в воду лягушка

Всплеск в тишине

Мацуо Басё (1644-1694)

Старый пруд. Рисунок поэта

Клава Маркс -= Вот хочется всего этого!

Я -= вам карты в руки, ведь вы внутри этой культуры. Я приобщаюсь к ней только случайно

16-3-22

Сергей Чупринин

Розов Виктор Сергеевич (1913-2004)​​ 

Вообще-то Р. мечтал стать актером. В возрасте 16 лет, работая на текстильной фабрике в Костроме, он впервые вышел на сцену местного полусамодеятельного ТРАМа, в 1934-м поступил в училище при Театре Революции (класс М. Бабановой) и по окончании курса был принят в труппу прославленного театра, где, впрочем, - как он вспоминает, -​​ «никак не мог продвинуться дальше актера вспомогательного состава».​​ 

Кто знает, может еще и продвинулся бы, но тут война. В июле 1941-го Р. уходит в ополчение и уже в начале октября, получив тяжелое ранение, надолго попадает в госпиталь, а на костылях или с палочкой не повоюешь и на профессиональную сцену не вернешься, так что молодой инвалид осенью 1942 года становится заочником Литературного института, а на жизнь​​ зарабатывает в агитбригаде, выступающей с веселыми сценками и перед бойцами, и вообще перед кем угодно.  ​​ ​​ ​​​​ 

Например, перед заключенными. И вот тут-то – случай, бог изобретатель, - в колонии на строительстве Рыбинского водохранилища его примечает отбывавшая там срок Н. Сац. Причем не просто примечает, а направленная после освобождения создавать казахстанский ТЮЗ (1945) и Розова зовет себе в помощь. Так что в институте он на год берет академический отпуск, ставит как режиссер спектакли в Алма-Ате, преподает там​​ «хотя бы азы сценического искусства» ​​​​ начинающим артистам в театральной студии, а, перемогаясь по возвращении в Москву работой в передвижных театрах, наполняет ящик для рукописей всё новыми и новыми пьесами.

Первой из них на сцену Центрального детского театра в 1949 году прорвалась слезливо-оптимистическая драма​​ «Ее друзья»​​ (1949), за нею последовала не менее сентиментальная ​​ «Страница жизни», в том же театре поставленная М. Кнебель (1953). И пусть, - по позднейшей оценке Р., -​​ «они не отличались художественными достоинствами», но, слава Богу,​​ «не шли в потоке “широкоформатных”, а рассказывали о жизни простых смертных». ​​ 

И этого было достаточно, чтобы за них схватились чуть ли не в ста театрах страны, а их автор мало того что​​ «сделался человеком материально обеспеченным, отлично обеспеченным», ​​ сумел наконец-то закончить Литературный институт (1953), вступить в Союз писателей, так еще и стал восприниматься как надежда отечественного театра, один из символов, если хотите, ранней Оттепели.​​ 

Его В. Катаев приглашает в редколлегию только что возникшего журнала​​ «Юность»​​ (1955). ​​ Его пьесы раз​​ за разом ставит набиравший силу А. Эфрос:​​ «В добрый час!»​​ (1954),​​ «В поисках радости»​​ (1957),​​ «Неравный бой»​​ (1960),​​ «Перед ужином»​​ (1962). Ролью в эфросовском спектакле​​ «В добрый час!»​​ обращает на себя внимание О. Ефремов, уже задумавший создать театр-студию нового типа. И будущие​​ «современниковцы»​​ И. Кваша и М. Козаков в декабре 1954 года толкуют о нем же.​​ 

«- Нужен новый МХАТ,​​ -​​ сказал Игорь.​​ 

-​​ Это так,​​ -​​ согласился я.​​ -​​ Но кто Чехов?​​ 

-​​ Розов,​​ -​​ ответил Кваша». ​​ 

Сказано, может быть, и слишком сильно. Однако​​ «Современник»​​ в апреле 1956-го начался именно со спектакля по пьесе Р.​​ «Вечно живые», написанной еще в 1943-м под названием​​ «Семья Серебрийских», ​​ а когда ее экранизация (уже под именем​​ «Летят журавли») в 1958 году получила Гран-при Каннского кинофестиваля, к Р. пришла слава не просто всесоюзная, но уже и всемирная.​​ 

От членства в Коммунистической партии он уклонился. Ни борцом с режимом, ни его​​ «автоматчиком»​​ не был. Скандальных историй и шумных дискуссий избегал. Коллективок – ни дерзких, ни коленопреклоненных – не подписывал. Награды – от орденов к юбилейным датам до Государственной премии СССР (1967) – принимал с благодарностью. За чинами в писательской иерархии однако же не гнался: мирно вел семинар драматургии в Литературном институте (1958-1995), преподавал на Высших курсах сценаристов и режиссеров (1962-1964), получил возможность ездить по всему миру и туристом, и в составе полуофициальных делегаций, причем – это тоже было отмечено современниками – избегал обличений​​ «растленного Запада», отстаивал в своих пьесах и своей публицистике идеалы​​ внеклассового добра и милосердия, социальной справедливости и сочувствия ко всем униженным и оскорбленным. ​​ 

Слова про социализм с человеческим лицом как про желанную для Р. норму пришлись бы здесь, наверное, кстати. Именно с человеческим, но все-таки именно социализм, так как, жестко критикуя уродства реального и, с позволения сказать, развитого социализма на советский манер, Р. во всех своих пьесах оставался, - по наблюдению В. Бондаренко, - ​​ «наиболее принципиально антибуржуазным писателем». ​​ В этом смысле не его герои, а сам Р. отцовской саблей рубил новомодную мебель будто метафору пресловутого​​ «вещизма»​​ и злокозненного мещанства, отвергал культ денег и личного успеха, тревожился о перерождении нравственных идеалов в сугубо эгоистические, меркантильные интересы.​​ 

Поэтому удивительно ли, что, увидев в горбачевской перестройке​​ «поиски новой структуры государства, удобной для проживания народа», ​​ он на дух не принял реформы Ельцина и Гайдара, оценив их как буржуазную контрреволюцию, как причину и тотального обнищания, и грядущего распада страны. ​​ 

Ходу с этим строем мысли ни на тогдашнее телевидение, ни в демократическую периодику, естественно, уже не было. Так что беспартийный Р., отнюдь не трибун по своей природе, неожиданно для многих своих поклонников сдвигается в коммунистическую​​ «Правду», в прохановские​​ «День»​​ и​​ «Завтра», чтобы оттуда клеймить реформаторов-»предателей», а тех, кто их поддерживает, обвинять в пресмыкательстве перед новой властью,​​ «холуяже»​​ и​​ «мерзавстве». ​​ 

Власть этих обличений не заметила или сделала вид, что не заметила, одарив престарелого драматурга​​ орденом​​ «За заслуги перед Отечеством»​​ 3-й степени (1995) и Президентской премией в области литературы и искусства (2001). А недавние товарищи по перу, став врагами, на розовские инвективы, разумеется, откликнулись, не могли не откликнуться, и перечитывать те горячечные перепалки, право же, тягостно.

Сейчас они подзабылись. Зато остались пьесы, которые не часто, но все-таки оживают заново то на одной, то на другой российской театральной сцене. И осталась скульптурная композиция перед театром​​ «Табакерка», где рядышком стоят А. Володин, А. Вампилов и Р., при жизни, возможно, и не дружившие друг с другом, но в равной степени, хотя и по-разному воплотившие в себе дух Оттепели.  ​​​​ 

Соч.: Собрание сочинений в 3 тт. М., 2001; Вечно живые: Пьесы. М., 2008; Гнездо глухаря: Пьесы. М., 2009; Удивление перед жизнью: Воспоминания. М., 2000, 2014; В московском ополчении. М., 2020.

Лит.: Кожемяко В. Виктор Розов: Свидетель века. М., 2010.

18-3-22

Ильдар Галеев

8 ч. ​​ ·​​ 

Орфей спускается в ад – это я, простите уж, про себя. Сегодня опустился до того, что включил телек, чтобы взглянуть на концерт в Луже.

Из того, что нам показали – а технически это было ой как несовершенно – даже гаранта повырезали пару раз (наверное кого-то расстреляют за это) – отметил для себя вот что.​​ 

Коля Расторгуев – как ходячая смерть, прости господи. Кожа как шагрень, зубами никогда в жизни не занимался – пасть как у австралопитека. Под​​ фанеру с артикуляцией не успевает - ​​ ну зачем такого больного чела вытаскивать…

Какой-то упитанный господин пенсионного возраста – видимо солист севастопольской оперетты, народный артист нашего полуострова.

Девушка с фамилией космонавта, прошлась белоснежным Т-34 по Цоевой Кукушке, благо он не слышит и не видит – каким нетрадиционным способом его апроприировали.

И​​ тут​​ вдруг​​ слышу​​ песню​​ Bruce Springsteen`а ​​​​ - Born in the USA.​​ Ну прямо вот она стопудовая, только по-русски и немного так по-педовски подана. А исполняет сей хит товарищ GazManOff. И припев так ловко придумал, а ​​ главное оригинально – Я Рожден в Советском Союзе, Сделан я в СССР!

У Брюса в этой песне – намного надрывнее всё, типа – вы песен хотите, так их есть у меня. От лица ветерана войны во Вьетнаме, о том как я​​ «люблю»​​ свою​​ «родину». У нашего же парня – все по-взрослому: за Ленина, за Сталина и все такое – водка, икра, нефть и алмазы, но самое важное – Врубель! Да-да, кто помнит мой пост про выставку в ГТГ? Вот не зря же я там поливал все эти наши институции, спекулирующие нашим всем.

Ну если бы только банальным воровством и плагиатом пахло дело – Брюс придумал рефрен в 1984-м, Газман на 20 лет позже – я бы смолчал. Э - нет! Тут покруче дела. Дело в том, что Брюс Спрингстин – убежденный сторонник ЛГБТ и однополых браков, ярый защитник трансгендеров. А Газман – хоть и выкладывает в инете свои селф-сиськи – чтит уголовный кодекс РФ. Казалось бы.

Так вот, я прошу уважаемый Следственный комитет проверить товарища Газмана – а не пытается ли он таким образом донести до нашей отечественной​​ публики глубоко антинародную позицию Брюса Спрингстина, которому он так явно подражает в творчестве?

19-3-22

Евгений Попов

АНДРЕЙ МАКИН: ПУТИНИАНЕЦ ВО ФРАНЦУЗСКОЙ АКАДЕМИИ. ПО МАТЕРИАЛАМ ФРАНЦУЗСКОЙ ПРЕССЫ

Андрей Маки́н (фр. Andreï Makine)​​ -​​ французский прозаик, лауреат Гонкуровской премии, член Французской академии, один из самых знаменитых писателей Запада.

​​ Родился в Красноярске 10. 09. 1957, Бабушка по материнской линии​​ -​​ Шарлотта Сизова ​​ научила его французскому. ​​ Окончил факультет иностранных языков Новгородского государственного педагогического института и аспирантуру Московского государственного университета. В 1985 году защитил диссертацию кандидата филологических наук. В 1988 году во время поездки попросил ​​ во Франции политического убежища. Бомжевал, нищенствовал. В 1995 году ​​ получил престижную Гонкуровскую премию, а также премию Медичи. В том же году писателю было предоставлено гражданство Франции. В Сорбонне Макин защитил диссертацию​​ «Поэтика ностальгии в прозе Бунина». После этого всего лишь единожды побывал в России​​ -​​ в 2001 году, сопровождая президента Франции Жака Ширака.​​ 

В одном из интервью Макин отмечал:​​ «Меня спасло то, что я получил хорошую советскую закалку… выносливость, умение довольствоваться малым. Ведь за всем​​ -​​ готовность пренебречь материальным и стремиться к духовному». Сам себя он считает​​ французским писателем, в одном из интервью высказывался так:​​ «Есть такая национальность​​ -​​ эмигрант. Это когда корни русские сильны, но и влияние Франции огромно».

В 2016 году Андрей Макин был избран​​ «бессмертным академиком», пожизненным действительным членом Французской академии, легендарного учреждения по изучению французского языка и регулированию языковой и литературной нормы. Сам себя как писателя Макин считает маргиналом. По его собственным словам:​​ «Пишу, чтобы человек поднялся, посмотрел на небо».​​ 

О НЕМ ПИШУТ:

Андрей Макин заимствует свои аргументы из путинской пропаганды. Изложил, на этот раз без прикрас, свое видение​​ «украинской трагедии»: весьма путинским языком он описал ее как​​ «братоубийственную войну, организованную в этом городе [Киеве] криминальными стратегами НАТО и их вспомогательными европейскими без сознания.​​ 

Слова писателя, вызвали настоящую бурю в соцсетях. Некоторым его мысли показалось четкими, взвешенным и справедливыми; другие высмеивали то, что они считают​​ «пророссийским уклоном».

Андрей Макин повторил, что он​​ «никоим образом не узаконивает войну», но​​ «не видит разницы между нападающими и агрессорами». Идея Макина о том, что война на Украине продолжается уже восемь лет, и мысль Путина о том, что для прекращения этой войны необходимо вмешательство России, несомненно, перекликаются друг с другом.​​ 

«Ему должно быть хорошо в Академии, - пишет журналист. - Элен Каррер д'Анкос, бессменный секретарь учреждения, тоже никогда не скрывала своего восхищения российским президентом».

«Тот, кто знает немного Россию, видит, как эта страна оклеветана в наших СМИ, - сказал академик Доминик Фернандес, автор​​ «Словаря любителей России», обладатель ​​ Гонкуровской премии, приветствуя среди​​ «бессмертных»​​ Андрей Макина. - Дезинформация носит систематический характер. И какая пустая претензия, - ​​ добавил он, - это стремление навязать нашу модель общества  ​​​​ стране, которая в 30 раз больше территории Франции и ​​ имеет другие размеры, другие проблемы, другие обычаи, чем у нас​​ «.

Oleg Sadovski -= все продается... увы. И да, кстати: при всех его регалиях, он, возможно, нищий. На их​​ «престижные премии' даже домик маленький не купишь.

Alex​​ Alex​​ -​​ Oleg​​ Sadovski​​ -= Вы правы.

Гонкуровская премия в денежном выражении чисто символическая

Oleg Sadovski -= Если он не штатный профессор в престижном вузе, то зарплата у него мизерная. А​​ «роялти с книг»... даже не знаю какие там суммы. Он же не Стивен Кинг.

Эдуард Филин​​ -=​​ Спасибо, хоть изредка сквозь хор кликуш прорываются вменяемые реплики)

Dmitry Volchek​​ -=​​ Евгений, это просто позор, что вы делаете и пишете в последние годы. Ради жалких кремлевских подачек вашему убогому, никому не нужному пен-центру вы служите лакеем у подонков. Пока не поздно​​ -​​ покайтесь.

Евгений Попов​​ -​​ Dmitry Volchek​​ -=​​ Хорошо, что хоть пока еще пишете​​ «на Вы», хотя и ПОДХАМЛИВАЕТЕ, используя лексику журнала​​ «Крокодил»-​​ «позор»,​​ «лакеи»,​​ «подонки». Русский ПЕН-центр - нищая независимая НИ ОТ КОГО организация, живущая на взносы обнищавших писателей, а не​​ на гранты толстосумов. И очень нужная тем, кому она помогает. Впрочем, что я Вам объясняю! То меня большевики стыдили, теперь взялся за дело​​ «строгий юноша»​​ Митя Волчек. Что я ВСЕГДА делаю и пишу - это моё. Я свободный человек. А не​​ «голос из хора», поющего в унисон. Мне просто любопытно - Макин, Кустурица, Саша Соколов, Евгений Рейн - тоже лакеи? Кто из них по-вашему​​ «лакеистей»? Интересно...

Лариса Привальская​​ -=​​ «один из самых знаменитых писателей Запада»​​ - это он сам так сказал или вы так решили? Просто tercium non datur.

Евгений Попов

Я, увы, с ним не знаком. Познакомьте. Так в энциклопедиях пишут. Не верить? Неужели его и во Французскую академию за взятку приняли? И премии по блату дали... Книги перевели во множестве стран...​​ Ай-я-яй!

Лариса Привальская​​ -=​​ А я вот помню, вы тоже писали от ПЕНа нечто воздушно-Сталинско-криворусскоязычное, когда исключали из​​ «себя»​​ нормальных людей, лет эдак 7 тому. Там вы тоже с собой незнакомы были? Или сейчас раззнакомились, не зная куда уж и метнуться, так чтоб осторожненько?

Я ​​ -=​​ у него мягкий французский. Там нет сдвига в эстетике, как у Пруста. но просто хороший язык. Не Флобер, не Сартр, не Камю, но все же. Так вот и на русском языке Акунина больше ценят за культурность, хоть нет открытий в языке. Все же он много работает. В мировой культуре​​ –​​ тектонические сдвиги, пласты культур сдвинулись – и Макин на этом стыке пластов.​​ 

Евгений Попов - Лариса Привальская -= Ваше письмо меня взбодрило. Вы, наверное, красивая, умная и нормальная. А я старик., извините. Счастья Вам, если нету.

20-3-22

Ludmila Temianko

СТИХОТВОРЕНИЕ ДНЯ - 20 МАРТА 1924 ГОДА -

- ВЛАДИСЛАВ ХОДАСЕВИЧ - РОМАНС ​​ -

Я -= а я ценю ее порывы, Людмилы нашей дорогой

Ответить5 ч.

Ludmila Temianko

Gennady Ganichev Спасибо, дорогой Геннадий! Столько лет вместе!​​ 🙂!

Я -= От вас - только позитив. Это так ценно в наше время!

ЛТ -= Мне много лет назад сын, придя из школы (начальной), сказал:​​ «Если ты не можешь сказать ничего хорошего, лучше промолчи». Ищу хорошее, чтобы выговориться.

Я -= и я стараюсь следовать завету вашего сына

24-3-22

Lada Baumgarten. АЛЕН ДЕЛОН ПРИНЯЛ РЕШЕНИЕ УМЕРЕТЬ

Французский актёр был очень популярен в 1960-1980-е годы, он снялся во множестве фильмов и заслужил славу одного из самых красивых мужчин XX века. В 2017 году Ален Делон объявил о завершении актёрской карьеры, и с тех пор он только изредка даёт интервью. В своё время он переехал в Швейцарию, и сейчас искренне радуется тому, что он сможет здесь добровольно уйти из жизни. Помочь ему в этом должен сын Энтони.

Делон давно заслужил славу человека со стальным характером. Однажды приняв решение, он очень редко от него отказывается. Ещё до того, как он перенёс два инсульта, Ален Делон говорил, что каждый человек должен иметь право уйти из жизни без мучений. Он выступает сторонником эвтаназии, не желая заканчивать свой земной путь в больнице под капельницами, мучая себя и своих близких.

Свою точку зрения актёр никому не навязывает, но и отступать от неё не собирается. В 1985 году он переехал в Швейцарию. В одном из интервью он говорил в то время об этой стране, как наиболее для него комфортной в плане проживания. А несколько лет назад он откровенно порадовался тому, что здесь он сможет исполнить своё желание о добровольном уходе из жизни.

После перенесённого в 2019 году двойного инсульта и прохождения реабилитации Ален Делон практически не покидал своего поместья, где его навещали только дети. Кажется, у актёра было достаточно времени на раздумья, которые окончательно уверили его в правильности принятого когда-то решения. Он успел​​ подготовить пространное завещание, объяснив, что оно поможет его наследникам избежать юридических хлопот и неприятного по своей сути, раздела имущества.

А недавно одно из западных изданий опубликовало информацию об обращении Алена Делона к своему сыну Энтони. Именно ему предстоит выполнить последнее желание отца и помочь ему покинуть этот мир. Энтони Делон - сын актёра и Натали Бартелеми, единственной официальной жены Делона-старшего. Сейчас Энтони 57 лет, он очень похож на своего звёздного отца и к тому же пошёл по его стопам.

Неизвестно, как отреагировал Энтони на просьбу Алена Делона, но в любом случае это будет непростое решение и непростой выбор и для него тоже, ведь принять на себя ответственность в этом деле очень сложно. И в то же время он прекрасно понимает, что его отцу обратиться больше просто не к кому.​​ 

26-3-22

Галина Базилевская​​ 

«4-й Ростовский переулок в разные времена»

Геннадий Ганичев -= спасибо, Галина! я - не москвич - и мне очень интересны ваши материалы. благодаря им я исходил Москву вдоль и поперек.

27-3-22

Настя Слепышева​​ 

Наверное я машинка довольно медленная, потому что мне нужно полностью осознать ситуацию в которой нахожусь. Понять. Простить. Отпустить. Не потерять осознанное. Если момент осознания опустить, то это и есть интуиция?

28-3-22

Наташа Триус. АНЕКДОТ:

Штирлиц зашёл к Мюллеру. Настроение у Мюллера было мрачное...

-​​ Господин группенфюрер, что случилось? Русские уже в пригородах Берлина?

-​​ Штирлиц, бросьте ваши дурацкие шутки! Мне приснился страшный сон! ​​ Мне приснилась Германия 2022 года!

-​​ И что же всё так плохо?

-​​ Не то слово, Штирлиц! Представляете, у нас в Германии канцлер - баба, министр обороны- баба,​​ 

министр иностранных дел - педераст, ​​ на заводах Даймлер-Бенц работают турки, Германия оплачивает долги Греков и Испанцев. Вместо факельных шествий​​ -​​ гей-парады! ​​ Мы платим деньги евреям и выполняем команды из Америки – сначала негра, а потом старпёра-маразматика! ​​ Фашисты в Киеве, а не в Рейхстаге! Украина воюет с Россией… А Германия !..., представьте, Штирлиц, - ГЕРМАНИЯ ! - уговаривает Россию не воевать!!!

-​​ «Действительно, xерня какая-то...»​​ -​​ подумал Штирлиц...

29-3-22

Сергей Чупринин​​ 

Соснора Виктор Александрович (1936-2019)

Начальные страницы биографии С. годятся в приключенческий роман для младшего школьного возраста.​​ 

Родился, если верить Википедии, в семье цирковых акробатов, полуполяка-полурусского и еврейки. В шестилетнем возрасте пережил блокадную зиму и был вывезен из Ленинграда по Дороге жизни под​​ пулеметным обстрелом с самолетов. На оккупированной Кубани трижды побывал в гестапо, а затем жил в партизанском отряде, которым командовал его дядя. Этот отряд и его командир были расстреляны фашистами на глазах у С., а сам он уцелел лишь потому, что за четверть часа до этого был ранен в голову осколком мины и видел расстрел сквозь застилавшую ему лицо кровь. Мальчика, которого от смерти уберег сердобольный немецкий врач, каким-то чудом нашёл отец, ставший к тому времени командиром корпуса ​​ Войска Польского, и он мало того что взял 8-летнего Виктора​​ «сыном полка», мало того что посылал его в разведку, так еще и поставил снайпером, и уже в 2006 году, явно фраппируя интервьюера, С. с видимым удовольствием вспоминал: мол,​​ «этих немцев я много прихлопнул. Выжидал, то есть садизм во мне еще был, а выдержка, выносливость у меня​​ -​​ до сих пор дай бог! <…> Вот он выглядывает из окопа, каску приподнимет​​ -​​ тюк, и готов».​​ 

Да было ли всё это? И в самом ли деле грамоте он еще в оккупации учился по книгам, написанным на старославянском языке? И действительно ли уже в юности стал мастером спорта, а, проходя срочную армейскую службу на Новой Земле (1955-1958), ​​ будто бы получил изрядную дозу облучения при испытаниях термоядерной бомбы? И выучился он ли чему-нибудь на философском факультете ЛГУ, куда, судя по документам, точно поступил, но куда, по свидетельству друзей, и дня вроде бы на занятия не ходил?​​ 

В биографии С., написанной с его слов, - говорит Т. Ердякова, ​​ вдова поэта, -​​ «фантазия плотно переплетена с реальностью, самая бредовая история оказывается правдой, а простое и очевидное - святой​​ выдумкой». ​​ И можно согласиться с Я. Гординым, заметившим, что С.​​ «с самого начала вступил в саркастическую игру со своими будущими биографами и современниками», ​​ убогой анкетной правде предпочел ошеломляющую​​ «тактику жизнетворчества», и в этом смысле его легендированная биография – такое же художественное произведение, как поэмы или романы.​​ 

Тут всё кстати. И, чуть позже, алкоголь, который, - по словам Я. Гордина, -​​ «стал одним из фундаментальных элементов той модели существования, которую Витя выстраивал». ​​ И то, что первые зрелые стихи по мотивам древнерусской истории пошли у С. тогда, когда он действительно работал слесарем-электромонтажником на Невском машиностроительном заводе (1958-1963).​​ 

Пролетарская, значит, косточка, и это производило впечатление не только на барышень из питерских ЛИТО. Так что одними из дебютных стали публикации​​ «поэта-слесаря»​​ в правительственных​​ «Известиях»​​ (1 мая 1960 года) и в софроновском​​ «Огоньке»​​ (1960, № 52), а​​ «неоднозначного»​​ А. Дымшица, который, - вспоминает С., - служил тогда​​ «в самом реакционном журнале “Октябрь” “серым кардиналом”« ​​​​ и вроде бы взялся его опекать, легко было дурачить ​​ словами про то, что, дескать,​​ «мое место среди людей, стучащих молотком по зубилу» ​​​​ и что​​ «я давно мечтал написать о Ленине и сейчас, наконец, набросал две баллады – о перегримированном Ильиче и о маленьком, забытом паровозике на Финском вокзале, на котором он перебирался в Россию».​​ 

Стихи в кочетовском​​ «Октябре»​​ (1962, № 9) действительно появились, но, конечно, отнюдь не об Ильиче, так что безобидно халтурная поэма​​ «Электросварщики»​​ осталась единственной за всю жизнь уступкой С. советской конъюнктуре. ​​ 

В общем-то уже и не очень обязательной, поскольку его стихи к тому времени успели прочесть Н. Заболоцкий и Л. Мартынов, а Б. Слуцкий свел 23-летнего​​ «небывалиста»​​ с Н. Асеевым, ​​ и, - рассказывает С., -​​ «этот старый и опытный боец футуризма»​​ еще в октябре 1959 года взялся за дело:​​ «к Новому году он уже выступил по всесоюзному радио», ​​ предварил своими восторгами значимые публикации в еженедельнике​​ «Литература и жизнь»​​ (4 марта 1960 года) и в том самом​​ «Огоньке», написал для С. предисловие к его первой книге​​ «Январский ливень»​​ (1962) и рекомендацию в Союз писателей (1963). Пошли выступления в Ленинграде и Москве, пошли, как это было тогда принято, поездки со стихами в Сибирь, в Хибины да куда угодно, и похвальный отклик К. Симонова в​​ «Правде»​​ (28 ноября 1962 года) только подтвердил, что всё в судьбе С. в полном порядке.  ​​ ​​​​ 

Так, - говорит Н. Королева, - страна узнала​​ «худого, малорослого юношу с профилем Данте и кривоватой улыбкой, говорящего нараспев, читающего стихи в неповторимой манере – медленно и по складам, с выявлением аллитераций и изысканной музыки слова». ​​ И не только страна, но и Европа – благодаря, прежде всего, Л. Брик​​ «со всем ее громадным международным фейерверком», ​​ которая именно в С. увидела законного наследника Маяковского, Хлебникова и Цветаевой.  ​​ ​​​​ 

Самооценка С., и без того высокая, выросла до небес:​​ «мои книги 63-64 гг., - написал он Л. Брик 18 августа 1964 года, - занимают первое место в нашей современной российской поэзии».​​ 

Да и как самооценке не вырасти, если в 1965 году на большом поэтическом вечере в Париже он сорвал овации едва ли не более оглушительные, чем выступавшие там же А. Твардовский, Л. Мартынов, Б. Слуцкий, А. Вознесенский и Б. Ахмадулина. ​​ И если его стихи наперебой переводят на европейские языки, а его самого приглашают к себе западные университеты.​​ 

Триумфальной эта слава была, впрочем, недолго, уже с 1970-х начиная мало-помалу не то чтобы сходить на нет, но сменяться известностью пусть и устойчивой, однако же только в узких кругах как западных славистов, так и отечественных стихолюбов. Причин здесь много: от становившейся с годами всё нагляднее отчужденности С. от литературной среды до всё более возраставшей переусложненности его поэтики и его идеолекта. Это так, но главным, пожалуй, явилось то, что в стихах у С., как это ни странно для​​ «фаворита эстрады», почти напрочь отсутствовали ноты протеста, социального критицизма, столь остро востребованного тогдашней публикой и понимаемого ею как​​ «патент на благородство»​​ и гражданскую смелость.​​ 

В борьбе за спасение И. Бродского от суда и ссылки С. участия не принимал, ​​ зато - единственный, кстати сказать, из питерских поэтов - выступил в поддержку солженицынского письма IV съезду писателей. Однако и тут, - отмечает Вл. Новиков, -​​ «его гневная филиппика (получившая распространение в Самиздате) касалась исключительно цензурных ограничений, вызванных в его личном случае не только и не столько политическими соображениями, сколько неприемлемой для советского официоза новаторской поэтикой и высокой степенью​​ семантической сложности стихов и прозы нестандартного автора». ​​ 

Это, - по словам Вл. Новикова, - тоже диссидентство, конечно, но особого рода – эстетическое, к пониманию которого массовая читательская аудитория не была готова и на которое власть отвечала не репрессиями, а блокадой. Книги вроде бы выходили:​​ «Триптих»​​ (1965),​​ «Всадники»​​ (1969),​​ «Аист»​​ (1972),​​ «Кристалл»​​ (1977),​​ «Стихотворения»​​ (1977),​​ «Песнь лунная»​​ (1982). Но почти все они составлялись почти исключительно как избранное из давно апробированных и залитованных вещей, тогда как, - вспоминает С., -​​ «за эти годы у меня накопилось дома на полках более 30 книг ненапечатанных стихов и 4 романа».​​ 

И вместе с чувством избранничества возникло ощущение изгойства и изгнанничества, частью вынужденного, а частью и добровольного.​​ «Пророк – про рок, про свет – поэт, // Мне – нет судьбы и нет святилищ, // Мне просто в мире места нет. // Не жалуюсь. Уж так случилось», - сказано в стихах. Так,​​ «самый элитарный изгнанник русской литературы»,​​ «изгнанник из жизни», ​​ он и прожил все послеоттепельные десятилетия, и о них, наверное, тоже можно будет написать роман, но только уже не авантюрный, а эсхатологический, полный трудов и горестных утрат, освещенный одиночеством и гордыней. Гордыней и одиночеством.​​ 

В девяностые, в двухтысячные к С. вернулось триумфальное признание, подтвержденное и потоком книг, вырвавшихся на свободу, и весовыми премиями Аполлона Григорьева (1999), Андрея Белого (2004), иными многими, а когда в 2011 году С. приехал в Москву получать национальную премию​​ «Поэт»​​ весь​​ Большой зал Политехнического музея приветствовал его стоя.​​ 

Сроки тем не менее были уже измерены. За книгой с выразительным названием​​ «Больше стихов не будет»​​ (2007) последовала обозначенная столь же выразительно​​ «Последняя пуля»​​ (2010). И ушел он вот уж истинно как​​ «ничей современник», завещав развеять свой прах над водами Ладоги.  ​​ ​​​​ 

Соч.: Стихотворения. М., 2018; Проза. М., 2018; Вторая проза. М., 2018.

Лит.: Новиков Вл. Соснора Виктор Александрович // Русские писатели XX века: Биографический словарь. М., 2000; Арьев А. Ничей современник // Вопросы литературы, 2001, № 3; Королева Н. О Викторе Сосноре и его стихах // Звезда, 2010, № 11; Овсянников В. Прогулки с Соснорой. СПб, 2013; Гордин Я. До полной гибели – всерьез // Знамя, 2021, № 11.

29-3-22

Татьяна Н. Толстая​​ 

Получила от Цукера ((глава ФБ)) такое сообщение:

«Вчера в 22:56

Доступ к вашему контенту (profile) ограничен в связи с официальным запросом

Мы рассмотрели официальный запрос о Вашем контенте (profile) и ограничили доступ к нему в следующих регионах: Украина

Мы проводим юридическую оценку каждого запроса, а также тщательно проверяем его на соответствие нашим правилам и правам человека. После этого мы можем ограничить доступ к рассматриваемому контенту в регионах, в которых он может быть незаконным.»

Ну понятно, кто-то сидит пишет доносы, это норм. Но вот в чем смысл? Мой контент недоступен на Украине, так, что ли? И что ж это за контент такой? Тут сто тыщ троллей просто обыскались, с ног сбились, надорвали легкие: где ваша позиция по указанному вопросу?​​ 

Но я не докладываю о своей позиции по указанному вопросу. А вот оказывается, Цукер что-то в моем недокладывании такое усмотрел ужасное, и отключает всю Украину от моего преступного молчания.

29-3-22

Sergei Solovyov

29 March, 22:24 ​​ ·​​ 

Михаил Шишкин опубликовал в The Guardian. Вот русский вариант:

Путин - симптом, а не болезнь

По российскому телевидению не показывают ни разбомбленные украинские города, ни трупы детей. Мужественных молодых людей в России, выходящих на протесты против войны, избивают и арестовывают. Большинство молчит, нет ни массовых протестов, ни забастовок.​​ «Народ безмолвствует». И больно видеть, что многие мои сограждане поддерживают войну против Украины совершенно искренне: никто ведь не заставляет их клеить​​ «Z»​​ на окна своих квартир и машин.

По телевизору крутят интервью главного русского брата – Сергея Бодрова:​​ «Во время войны нельзя говорить плохо о своих. Никогда. Даже, если они неправы. Даже, если твоя страна неправа во время войны, ты не должен говорить о ней плохо.»​​ И вот теперь поддерживают​​ «своих», даже если они стреляют по украинцам.

Между современным миром и большинством моих соотечественников лежит пропасть. Их разделяет главная революция, совершенная человечеством: переход от родового сознания к индивидуальному, от диктата племени к приоритету личности. Тысячи поколений люди целиком растворялись в своем роду, в своем племени и идентифицировали себя с вождем, ханом, царем. Свое племя всегда носитель добра, а чужаки – зло. Должно было появиться новое ощущение себя как свободного человека, осознающего свое человеческое достоинство и свою ответственность за разделение добра и зла, прежде чем мог появиться на свет документ, начинающийся словами „We the people“. Мир разделился на два человечества, и их границы не совпадают с государственными. Одна часть нас, русских, готова жить в мире, где важнейшей ценностью является человеческая личность, но большинство все еще существует в патриархальном прошлом, где племя всегда право и нельзя плохому царю смерти желать.

Если из поколения в поколение всех, осмелившихся мыслить и жить не в ногу, объявляли сумасшедшими, ссылали на каторгу, расстреливали, а в лучшем случае выдавливали в эмиграцию, то вырабатываются те качества, которые помогают выжить: умение молчать и быть покорным власти. Можно ли винить людей, если это их единственная стратегия выживания? Так было и так остается. Тех, кто сегодня не молчит в России, ждет уголовное дело по законам военного времени. Или они уедут, если успеют.​​ 

Две попытки ввести демократическое устройство общества в России провалились. Первая русская демократия в 1917 году продержалась несколько месяцев. Вторая, в 90-е, кое-как протянула несколько лет. Каждый раз, когда моя страна делает попытку​​ начать новую жизнь со свободными выборами, парламентом, республикой, она просыпается в тоталитарной империи. Русская история кусает себя за хвост.

Диктатор и диктатура рождают рабское население или рабское население рождает диктатуру и диктатора? Курица и яйцо. Как вырваться из этого дьявольского круга? Как может начаться рождение новой страны? Когда произойдет русское отречение от империи?

Если Германия смогла вырваться из круга рождений диктатора и населения, обожающего своего фюрера, почему не может Россия? Немцы сделали попытку разорвать со своим нацистским прошлым и создали новую страну, стремящуюся жить по законам правового государства. Новое рождение нации стало возможным только в результате сокрушительного и унизительного военного поражения. Этот​​ «час ноль»​​ жизненно необходим России. Новое рождение нашей страны невозможно без национального признания вины перед самими собой и перед всем миром.​​ 

В России не было десталинизации, не было​​ «нюрнберга»​​ для компартии. Теперь будущее страны зависит от​​ «депутинизации». Немцам,​​ «ничего не знавшим»​​ о преступлениях своего фатерланда, показывали в 1945 году концлагеря. Русским,​​ «ничего не знающим»​​ о войне против населения Украины, необходимо показать разрушенные украинские города и трупы людей, убитых русскими ракетами. Мы, русские, должны открыто и безоговорочно признать вину за эти преступления и просить о прощении. Другой дороги в будущее у нас нет. Канцлер Вилли Бранд, антифашист, борец против гитлеровского режима, встал на колени перед памятником героям и жертвам Варшавского гетто. Будет ли русское​​ коленопреклонение в Киеве, Харькове, Праге, Будапеште, Тбилиси, Вильнюсе?

Немцы пытались оправдываться: да, Гитлер оказался сумасшедшим преступником, но мы, немецкий народ, ничего не знали, мы такие же жертвы нацистского режима, как и другие народы. Рождение новой России перестанет быть возможным, если мы услышим: да, Путин оказался сумасшедшим преступником, но нас, население, взяли в заложники, мы, простые русские, ничего не знали, мы были уверены, что наши солдаты освобождают украинцев от фашистской хунты, мы такие же жертвы путинского криминального режима. Это будет началом нового Путина.

Георг Бюхнер, один из моих любимых немецких авторов, спрашивал, наверно, самого себя в письме невесте в 1834 году:​​ «Что мы носим в себе, что заставляет нас лгать, воровать, убивать?»​​ Может быть, это единственное, что может приблизить в России ту самую​​ «главную революцию, совершенную человечеством»: понимание того, что ответственность за все происходящее с тобой несешь ты сам, а не начальство.

После войны весь мир придет на помощь Украине восстанавливать разрушенное, и страна сможет возродиться. Россия будет лежать в руинах экономики и в руинах сознания. Полураспад империи продолжится с ускорением. Москва не сможет больше заваливать Чечню деньгами, и чеченцы уйдут в независимость, за ними последуют другие регионы и национальные республики. Российская Федерация закончится. И центробежные силы будут нести не только распад и хаос: без разложения последней империи мировой истории невозможно очищение и выздоровление самой России. Распад будет болезненным, но это необходимый шаг на пути к​​ возрождению. Русское сознание должно научиться принимать, что могут быть несколько стран с русским государственным языком. Империю необходимо ампутировать из русского человека, как злокачественную раковую опухоль.

Ни НАТО, ни Украина не проведут за русских​​ «депутинизацию»​​ нашей страны. Мы сами должны очистить Россию от этого гноя. Но способны ли мы на это? Действительно ли на территориях, объявивших себя независимыми от Москвы, смогут возникнуть демократически ориентированные государства? Пример Югославии показал, как в многонациональной стране моментально могут вспыхнуть кровавые конфликты с этническими чистками. Взрыв взаимной ненависти, эскалации насилия отбросит нашу страну опять на столетия назад. Мир захлестнет волна беженцев. Анархия будет грозить гигантской территории, для жителей которой демократическое устройство общества было полностью дискредитировано путинским воровским режимом. Замордованное население опять увидит спасение лишь в​​ «твердой руке», обещающей порядок и стабильность. Такая рука сразу же найдется, и русская история опять укусит себя за хвост. И какая разница, как будут звать нового Путина? И Запад поспешит поддержать новую​​ «диктатуру порядка», которая пообещает миру контроль за горой ржавого ядерного оружия.

Для предотвращение такого сценария необходимо общее усилие всех людей, считающих себя русскими и болеющих Россией, ее прошлым, настоящим и будущим. Необходимо общее стремление и готовность порвать с путинским прошлым. Но может ли утвердиться демократия без​​ «критической массы»​​ сознательных граждан, без зрелого гражданского​​ общества? Хочется верить, что в больших городах, в русских столицах подспудно созревает новая страна, невидимая пока за путингами и репрессиями, кто знает?

«Прекрасная Россия будущего»​​ должна начаться со свободных выборов. Но кто будет их организовывать и проводить? Те сотни тысяч запуганных учительниц, которые послушно фальсифицировали путинские выборы? И как можно быть уверенным, что на самых свободных и честных выборах победит кто-то из нынешних​​ «иностранных агентов», а не​​ «патриот», сражавшийся против​​ «укрофашистов»? Население, всегда голосующее за царя, не может в одночасье превратиться в ответственных, думающих избирателей. И кто будет проводить принципиальные глобальные реформы русского жизнеустройства? Новому государству нужны новые чиновники, не зараженные проказой продажности, но в миллионной чиновничьей пирамиде нет других. И кто будет проводить русский​​ «нюрнберг»? Кто будет преследовать и подвергать заслуженному наказанию миллионы участников фальсификаций, казнокрадов, продажных судей и полицейских, участников репрессий, военных преступников и тех, кто поддерживал военные преступления? Сами преступники? Можно убрать и заменить Путина, но невозможно заменить население.​​ 

И все-таки у моей страны остается только единственная дорога в будущее - болезненное, мучительное перерождение. И все экономические санкции, обнищание, положение международного изгоя будут не самым страшным, что ждет ее на этом пути. Намного страшнее, если не произойдет внутреннего перерождения. Путин – симптом, а не болезнь.

29-3-22

Петрушевская Людмила Стефановна Писатель

«Новая газета»​​ - моя любимая. Была.

Единственная из газет. Каждый номер - истина в последней инстанции.  ​​​​ 

Незабываемые выпуски. Журналисты работали в опасности, как разведчики. ​​ детективы, вскрывающие преступления. Их старались убить.​​ 

Меня потряс номер об отравлении вод Норильска. Номер об инвалидных домах, ​​ где содержатся больные люди. Читать было жутко. Каждый из выпусков газеты выглядел обвинительным актом.​​ 

Это было Мужество. И профессионализм. Местные начальники ​​ не отличались ни умом, ни умением скрыть чудовищные факты. Но верхи старались их прикрывать.​​ 

Как ещё​​ «Новая»​​ держалась...

Все.​​ 

Но эта газета будет сохранена -как свидетельство обвинения - в истории страны.​​ 

30-3-22

Elizabeth Evelyne Clerc​​ 

Plafond à caissons de la salle de bal du château de Fontainebleau, Seine-et-Marne.

Геннадий​​ Ганичев​​ -= J'étais ! Comparons a l'Hermitage

Elizabeth Evelyne Clerc -= J'ai vu l'Hermitage aussi, à Saint-Pétersbourg ! Il y a très longtemps !

Я​​ -= moi je visitais ce musée plus que mille fois. Même je finissais la course spéciale qui durait trois ans

1-4-22

Сергей Чупринин

Пять лет назад ​​ умер Евгений Евтушенко.

Его​​ «Нежность»​​ была первой стихотворной книгой, которую я купил еще школьником.​​ 

О его​​ «Братской ГЭС»​​ я написал свою первую, так и не напечатанную большую статью - конечно, разгромную.​​ 

В моей первой взрослой книге​​ «Крупным планом», где собраны портреты моих любимых поэтов, очерка об Евтушенко нет, и ценил я его стихи последних десятилетий всё меньше и меньше.​​ 

Во всяком случае, в​​ «Знамени»​​ при мне Евгений Александрович не печатался, даже, изумляясь, называл меня единственным редактором, который ни разу не попросил у него стихов.​​ 

И я же председательствовал в жюри национальной премии​​ «Поэт», которое присудило ему эту награду - не сразу, совсем не сразу, но все-таки присудило.​​ 

И думаю, что поступили мы правильно, так как стихи у него за без малого 70 лет неустанной работы случались очень разные и человеком он был очень разным, целе- и нецелесообразным, но в своем роде единственным, и вклад его в русскую литературу и российскую историю, по моему убеждению, неоспорим.​​ 

В конце концов, у каждого читателя в нашей стране есть - личная либо заочная - история отношений именно с Евтушенко, а о многих ли можем мы так сказать?

1-4-22

Андрей Плахов

1 April, 13:54 ​​ ·​​ 

5 лет без Евгения Евтушенко

Он из московских поэтов-шестидесятников, будучи старше почти всех остальных, ушел последним. (Несчастный случай Юнны Мориц оставим в стороне). Пять лет, прошедших со дня его смерти, еще больше мифологизировали эпоху оттепели, которая теперь почти что равна временам Гомера. Мы не узнаем наверняка, что бы думал и говорил Е.Е. про войну в Украине. Но - догадываемся. Его стихи​​ «Танки идут по Праге»​​ подсказывают ответ.​​ 

Мой Евтушенко

Не знаю почему, его уход затронул больше, чем смерть Вознесенского и даже особенно любимой Беллы Ахмадулиной. Все-таки эпоха для своего самовыражения выбрала его – Е.Е. Нравится он вам или нет.

Конечно, он был для нас легендой с самого детства. И –​​ «противоречивой личностью», всегда у всех на устах, чего только о нем не говорили и не писали. Да и сам он вторил этим толкам: “Я разный – я натруженный и праздный. Я целе- и нецелесообразный. Я весь несовместимый, неудобный, застенчивый и наглый, злой и добрый. Я так люблю, чтобы все перемежалось!”

Его статья начиналась словами​​ «Я стоял на могиле Пазолини». Народ возмущался: пиши про Пазолини, а не про себя любимого. Но он предпочитал писать про​​ «моего Пазолини», у которого чуть не сыграл Иисуса Христа.

Первый раз я встретил его совершенно неожиданно, оказавшись в специализированной турпоездке в Италии (в группе были только кинематографисты). За 7 дней – 4 города: Рим – Флоренция – Венеция – Милан. Мы были затерроризированы культурным шоком, безденежьем (разрешалось купить эквивалент, кажется, 25 долларов в лирах), а добравшись на​​ автобусе до Венеции в тридцатиградусную жару, умирали от жажды. Гидесса гнала вперед, на питье не было времени, а в отеле​​ «Эксцельсиор»​​ на Лидо предупредила: кто вздумает сесть за столик, никогда-никогда не расплатится, здесь стакан воды стоит, как все ваши валютные запасы. И вдруг, как бог из машины, появляется Евгений Евтушенко: он был членом жюри Венецианского фестиваля. Тут же, увидев изнемогающих соотечественников, повел нас в Lions Bar, заказал две недешевые бутылки и напоил холодным белым вином всю несчастную​​ «делегацию»​​ из двадцати человек. Это был серьезный поступок для советского человека, даже привилегированного. Подумал тогда: всю жизнь буду благодарен, что бы о нем кто ни говорил.

Потом, спустя годы, мы вместе делали​​ «Кинопанораму», и он приехал на съемки в ярко-красном костюме. Снова встретил этот костюм​​ «вырви глаз»​​ на​​ «Кинотавре»​​ в Сочи, зайдя в гладильную комнату гостиницы​​ «Жемчужина». Уже не помню, что я там делал, поскольку не являюсь фанатом глажки, но до сих пор перед глазами стоит сцена: Евтушенко собственноручно утюжит фирменные брюки. За этим занятием он рассказал, что использует мою книжку о режиссерах на своих лекциях, которые читает в Америке про современную культуру – в том числе и про кино. Я подумал, что хоть чем-то смог отблагодарить его за то холодное вино и за те горячие молодые стихи…

1-4-22

Журнал Театр.

Председатель Госдумы Вячеслав Володин призвал уйти руководителей бюджетных организаций культуры, здравоохранения и других сфер, осудивших​​ действия России в Украине. Он отметил, что в Госдуме за это будут отвечать профильные министры.

«Госдума не снимает с повестки этот вопрос. Те, кто находится на обеспечении у государства, а значит – у народа и предал его, должны уйти с руководящих должностей в бюджетных учреждениях культуры, образования, здравоохранения, других сфер», – написал Володин в своём Telegram-канале.

Подробности и другие события хроники​​ «Театр во время боевых действий. Неделя 6»​​ -​​ по ссылке…

2-4-22

Василий Львов

Говорят то и дело, что да, в России фашизация режима, но нет​​ «евреев», которых бы преследовали... (С украинцами иное: они​​ «братья-славяне».) Но такая группа в России есть - геи, и псевдоконституция, принятая в 20-м году, это преследование узаконила.

P.S. Поменял​​ «фашистский»​​ на​​ «фашизацию». Так, что ли, научнее.

2-4-22

Дарья Суровцева, Париж

Париж замёрз (Хотя газ есть .)

После жарких +22С градусов, температура резко упала до +3, пошёл град и снег!) Незначительный холодок - прохлада по русским стандартам, но основательный местный катаклизм, чтобы встали школьные автобусы в регионах, запретили ехать крупногабаритным фургонам по трассам и детей и любимых закутали под пледами по домам! И это в день Дурака 1 апреля!)​​ 

Парки пусты, террасы пятничных кофеен безлюдны, отважный лишь француз выходит ​​ из двери получить волшебный свёрточек своей ​​ ‘доставки на дом’) И​​ лишь русский художник бредёт в поисках новой красоты)

3-4-22

«Красавица​​ морячка. La Belle Marinière».​​ Французский фильм 1932 года, снятый американским режиссёром Гарри Лачманом на французской киностудии Joinville Studios, дочерней компании Paramount Pictures. Фильм долгое время считался утерянным, но в 2004 году был обнаружен под другим названием и восстановлен в 2016 году.

Габен и Мадлен Рено. Фильм 54 минуты. ​​ Но и на самом деле Габен, как актёр, вызывает необычайное уважение. Потому что хорошо его узнаёшь! Так много фильмов я не смотрел ни одного актёра. Но какая же милашка Рено! Как не полюбить такую обаяшку? ​​ 

Сколько обаяния в фильме! И ясно произнёсено каждое слово. ​​ Этот фильм смотрю без купюр. ​​ Персонаж Габена слабо характерный! ​​ 

Тата Ушакофф ставит цветочки ((это слишком часто))

Я -= это на странице Jean Gabin : le monstre sacré du cinéma

3-4-22

Ольга Ильницкая

Дай мне Господи сил выдержать то, что я вижу и понимаю. Дай терпения и сил справиться с тем, что уму моему не растяжимо и на голову не ​​ напяливается. Научи, как поступить, когда ​​ «колбасит»​​ и знаешь, как надо бы, но понимаешь, что как раз так и ​​ не надо, а как надо - нельзя, потому что здравый смысл пока в мире и во мне сильнее, хоть я себя и чувствую много лет больной и виноватой, но, Господи, о моей вине мы​​ поговорим, когда я буду у Тебя, мне есть что ​​ Тебе сказать и я знаю, Тебе тоже есть что сказать, у нас добавились, накопились зернышки для разговора, он же ​​ не первым будет. Но дай мне возможность понять то, чего я пока не захотела понять, или пока не смогла понять - ​​ Сам то Ты понимаешь? Объяснишь?

А чем я могу помочь Тебе, Господи Яришься-то Ты на кого?

Помоги тем, о ком думаю. Спаси их и помилуй. И хва уже гневатьсчя, Боже. Не ярись, возьми себя в руки. Мы же верим Тебе, в Тебя. Ты есть. Будь ​​ нам. И помоги, знаешь о чем прошу

2-4-22

Андрей Плахов

Вчера в 15:29 ​​ ·​​ 

АЛЕКСАНДРА ЯКОВЛЕВА (1957 - 2022)

ЗАОБЛАЧНАЯ ДЕВУШКА

«Экипаж», появившийся в 1979 году, стал сверхпопулярным, его посмотрели более 71 миллиона зрителей, обеспечив шестое место в ряду кассовых рекордсменов советского проката. Помимо сенсационности жанра​​ «фильма-катастрофы», неизгладимое впечатление на целомудренную советскую публику произвел эротический эпизод, разыгранный Леонидом Филатовым с Александрой Яковлевой и принесший обоим актерам всенародную популярность.​​ 

Яковлевой было всего 22 года, она только что окончила Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии. И сразу – такой блистательный дебют. Актрису объявили​​ «секс-символом»​​ и​​ «заоблачной девушкой». Обложки журналов с ее фотопортретами украшали стены бухгалтерий и прочих контор, работницы которых видели в этой​​ яркой красавице, способной на активные и даже героические поступки, ролевую модель. Ею восхищались и мужчины, и женщины. С одной стороны, она, напоминавшая американскую пинап-герл, стала опровержением постулата, что​​ «в СССР секса нет». С другой​​ -​​ успеху способствовал романтический флер, окутывавший в те времена авиацию и связанные с ней профессии. Роль стюардессы стала ключевой в кинокарьере Татьяны Дорониной; Александра Яковлева, представляя схожий тип эффектной женственности, пошла по ее стопам. У нее тоже был сильный характер, большие амбиции и общественный темперамент...

3-4-22

Евгений Попов

КТО ОТМЕНИЛ АРТДОКФЕСТ В МОСКВЕ?

ВИТАЛИЙ МАНСКИЙ ОБЕЩАЛ публично объявить об этом и подать жалобу в полицию. ​​ СДЕЛАЛ ЛИ ОН ЭТО?

ЕСЛИ НЕТ, ТО ОЧЕНЬ ЖАЛЬ. ЛЮДИ ОЧЕНЬ НАДЕЯЛИСЬ НА ЭТОТ ФЕСТИВАЛЬ. ОСОБЕННО МОЛОДЫЕ КИНЕМАТОГРАФИСТЫ. ПРОГРАММА ВЫРИСОВЫВАЛАСЬ ИНТЕРЕСНАЯ.

P.S. Я величина несоизмеримо малая, по сравнению с великим Манским, но вот недавно шел на свое выступление в одну из библиотек. Из сугроба встал пьяный и пытался меня обоссать. Мне нужно было объявить, что МОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ ЗАПРЕТИЛИ, ОТМЕНИЛИ, но я проявил малодушие и выступил, т.к. люди собрались, они-то здесь при чем?

4-4-22

Андрей Плахов

ТАРКОВСКИЙ БЕЗ НОСТАЛЬГИИ

Отмечаемое сегодня 90-летие Андрея Тарковского выпало на крайне неблагоприятный момент. На протяжении последних десятилетий имидж знаменитого режиссера только прибавлял в глазах мирового культурного сообщества. Даже на фоне расцвета авторского кино второй половины прошлого века, то есть на фоне Бергмана, Феллини, Антониони, Кубрика, Брессона, Куросавы, наш соотечественник Тарковский оказался самым (ну, одним из самых-самых) востребованных современными зрителями кинематографистов. И не только синефилами: фильмы Тарковского крутят по телеканалам разных стран как немеркнущий образец ​​ культурного наследия.

Но у этой же популярности есть другая сторона, и она выходит на первый план сегодня, когда в киномире идет острая дискуссия о том, какую роль сыграла русская культура в нынешнем, дошедшем до кульминации противостоянии России с Западом. В этом контексте безупречная репутация Тарковского как художника, внутренне оппозиционного имперской советской идеологии, дает сбой. Эта идеология, вновь поднявшая голову, легко присваивает и адаптирует под свои нужды классику: вспомним хотя бы юбилейные пушкинские бдения в 1937 году. Вот и сейчас юбилей Тарковского вовсю раскручивают как событие государственной важности.

В начале апреля на экраны выходят отреставрированные копии всех фильмов режиссера, снятых до его отъезда из СССР – от​​ «Иванова детства»​​ и​​ «Андрея Рублева»​​ до​​ «Сталкера». И попадают в кастрированный в результате войны санкций российский прокат: вот, смотрите, какое у нас импортозамещение, чистый духовный продукт, не чета голливудской пошлости. Между тем уровень соседствующих с этими шедеврами, снятых сегодня​​ отечественных лент ниже плинтуса, а​​ «Зеркало»​​ и​​ «Солярис»​​ будто бы должны оправдать само их жалкое существование. А когда фильмы Тарковского (это касается и работ других классиков советского периода) попадают на телеэкраны, будучи смонтированы с антизападной пропагандистской риторикой, они сами словно встраиваются в нее.  ​​​​ Для тех, кто еще не понял этой хитрой связки, с 00 часов 4 апреля и в течение всего дня на медиафасаде Останкинской башни транслируется праздничный видеоролик с изображением юбиляра. И это выглядит уже вполне символично. Как и то, что в Москве, где режиссер прожил большую часть жизни, так и не создан музей его памяти: ведь это требует кропотливой работы и серьезных средств, а не показухи и трескотни...

...Весь кинематограф Тарковского разрывается между​​ «русскостью»​​ и​​ «всемирностью», чувством прошлого и прозрением будущего. В​​ «Сталкере», снимавшемся в Эстонии, он предсказал скорый советский Чернобыль​​ -​​ катастрофу распада и сопутствующих ему разрушительных войн. В Стокгольме он снял ключевую сцену​​ «Жертвоприношения»​​ как раз в том месте, где вскоре был убит​​ «оплот мира»​​ премьер-министр Улоф Пальме. А​​ «Ностальгия»​​ стала свидетельством духовного единения Тарковского с Италией, которую он предпочел России, сколько бы ни пытались трактовать предпоследнюю работу режиссера как песнь почвеннического патриотизма.​​ 

4-4-22

Сергей Чупринин

70-е, середина.

Нам, имлийцам ((Институт мировой литературы)), вузовские аспиранты завидовали. Еще бы! У них​​ комсомольская жизнь била ключом и, как тогда шутили, - всё больше по голове. Да и потом - то припашут (слово уже нынешнее) к приему вступительных экзаменов, то позовут ассистентами на семинары. А еще ведь сентябрьские выезды на картошку, где Бог бы с ней, с картошкой, главное - удержать подопечных студентов, чтобы они совсем уж не разгулялись.​​ 

То ли дело академический институт. От хиленькой комсомольской организации, куда под предводительством Славы Бэлзы, будущего телепросветителя, входили Витя Ерофеев и несколько известных ныне литературоведов, никто ничего никогда не требовал. Совсем ничего. Так что обязанностью только и было - носить крышку гроба на частых тогда в институте гражданских панихидах.

И еще овощная база.​​ 

Об этом вместилище гнилой картошки и подгнивающей капусты мне как-то напомнил Юрий Владимирович Манн, крупнейший в мире знаток Гоголя и русского романтизма.​​ «Когда я первый раз туда отправился, - рассказал он, посверкивая стеклышками очков, - то, выйдя из метро, стал спрашивать, где же она, Кунцевская овощная. А вы, мне ответили, как увидите людей тоже в очках, так за ними и пристраивайтесь. Всем, кто в очках, в одно место дорога».

И лучшие, действительно, лучшие люди бродили тогда по этим садам Академа. В фуфаечках и, у кого были, в болотных сапогах. Чудаков Александр Павлович, Бочаров Сергей Георгиевич, иные многие... Посланцы из других институтов на овощной базе в Кунцеве, конечно, квасили по-черному. Но не мы, не филологи. Разве что чекушку раздавим, не более. А так... Иногда и стихи читали там же, у контейнеров, но​​ чаще продолжали начатые ранее и всегда актуальные, всегда захватывающие разговоры - о Бестужеве-Марлинском и о пэоне втором ((«Пэон второй​​ -​​ пэон четвёртый?»​​ Анненского)). Или все-таки о четвертом?

Годы прошли, но я так и перевозил свой ватничек и свои резиновые сапоги с одной съемной квартиры на другую. Вдруг, думал, еще пригодятся.

4-4-22

Аlexandre Vassiliev & Friends​​ 

4 апреля - день памяти Глории Свенсон. Одной из немногих звёзд немого кино, которым удалось совершить come back после того, как кино​​ «заговорило».​​ 

Глория шесть раз побывала замужем, владела великолепным особняком, в котором имелась сотня жилых комнат. Но у Глории Свенсон не было титула. И она захотела стать аристократкой. Поэтому вышла замуж за французского маркиза из обедневшей, но аристократической семьи, которого звали маркиз де ла Фалез де Кудре. И чтобы им устроили великолепный прием, она прислала знаменитую телеграмму в Голливуд:​​ «Завтра приезжаю на студию с маркизом. Организуйте овации. Глория Свенсон». Представьте белый​​ «Роллс-Ройс», в котором сидит Глория Свенсон, утопающая в цветах с этим бедным маркизом, ставшая маркизой де ла Фалез де Кудре!​​ ⠀​​ ⠀

С приходом звукового кино актриса оказалась не у дел. Голос ее плохо ложился на пленку, в нем не было тембра, певучести, артистизма. Прошло много лет, прежде чем о Глории вспомнили. Ей предложили сыграть роль звезды немого кино, которая отошла от дел, живет в своем дворце, то есть по сути роль самой​​ себя в старости. Это был фильм​​ «Сансет Бульвар». Всем, кто не видел этого фильма Билли Уайлдера, я рекомендую обязательно посмотреть​​ -​​ получите бешеное удовольствие!​​ ⠀​​ ⠀

Фильм имел ошеломляющий успех. Сама Глория Свенсон на премьеру не пошла. Она сказала:​​ «Что за безделица? Я там старая. Я знаю, что я великая актриса, зачем мне смотреть такую ерунду?»​​ Но зато ее завалили заказами. Она вновь стала звездой и вернулась в большое кино постаревшей, но всем нужной.​​ 

Затем открыла дом моды в Нью-Йорке. Глория Свенсон создавала наряды как раз для дам ее возраста, семидесяти-восьмидесяти лет, поэтому у нее был бешеный успех и американки кинулись, конечно, к любимой звезде молодости.​​ ⠀​​ 

После смерти актрисы её личные вещи и мебель были распроданы на аукционах, которые длились с августа по сентябрь 1983 года.​​ ⠀​​ ⠀

В коллекции моего Фонда хранятся платья авторства Пьера Кардена, созданные для Глории Свенсон в 1960-е годы.​​ 

4-4-22

Андрей Плахов

АКИ КАУРИСМЯКИ - 65

Когда-то мы с Еленой Плаховой написали книжку про этого​​ «гордого финна со славянской душой»​​ и тесно общались с ним. Это один из самых больших гуманистов современного кино, он как мало кто чуток к человеческой боли, которой так много в эти дни. Мы поздравляем Аки ​​ и желаем ему, создателю целой киновселенной, после нескольких лет молчания обрести новое вдохновение для творчества.​​ 

...Свой индивидуальный стиль Каурисмяки окончательно обретает в первой​​ «пролетарской трилогии», которая включает фильмы​​ «Тени в раю»​​ (1986),​​ «Ариэль»​​ (1988),​​ «Девушка со спичечной фабрики»​​ (1990). Каурисмяки – певец​​ «страны, которой больше нет»: имеется в виду Финляндия дотелевизинной эры. Певец городских предместий и ненавистник красивых ландшафтов, которые он готов запечатлеть лишь мимоходом, из мчащейся машины. Мир режиссера пронизан инстинктом саморазрушения, клаустрофобией длинных белых ночей и ощущением задворок Европы. Маргиналы в маргинальной стране – центральная тема его фильмов. Их населяют официантки и продавщицы, мусоросборщики и шахтеры, водители трамваев и трайлеров, проклинающие свою работу, когда она есть, и проклинающие жизнь, когда эту работу теряют.

Серая как мышка, затравленная​​ «девушка со спичечной фабрики»​​ мстит этому миру с артистизмом и изяществом, достойным великих преступниц и магических кинодив. Не меняя кроткого выражения лица, она отправляет на тот свет маму, отчима, отца своего будущего ребенка и случайного приставалу в баре. Это новое радикальное воплощение андерсоновской​​ «маленькой спичечной девочки»​​ (Кати Оутинен) – воплощение, полное тихого ужаса перед жизнью и вместе с тем дарящее катарсис, от которого, как утверждают знатоки, сладко затрещали бы кости Аристотеля.

Протагонист​​ «Теней в раю»​​ – мрачный усатый тип по имени Никандер. По профессии – мусорщик,​​ «дерьмосборщик»; плохие зубы и желудок, больная печень. Холост. Обычное времяпровождение вечером после работы: кино, потом бар, пока не упьется и не вляпается в историю. Утром рискует обнаружить себя​​ то ли в тюремной камере, то ли на мусорной свалке с разбитой головой. На вопрос своей подружки​​ «Чего ты хочешь от меня?»​​ – Никандер отвечает:​​ «Я ничего ни от кого не хочу». Он не хочет даже выигрывать, когда играет в карты. Он – прирожденный и убежденный аутсайдер. Сколько бы ни ходил на курсы и ни зубрил чужие слова, ему никогда не одолеть английский. И внешне актер Матти Пеллонпяа – излюбленный исполнитель режиссера – никак не отвечает имиджу высокого спортивного скандинава. Под стать ему и подружка (та же Оутинен), которая то появляется, то исчезает из жизни Никандера. Такое же забитое, тщедушное существо с хронической безнадегой во взоре.

Из, казалось бы, зеленой тоски Каурисмяки высекает пронзительный спектр состояний финской души. Оказывается, она на многое способна. И на веселое безумство, и на нежность, и на хладнокровное убийство. И на полный мрачной решимости вызов судьбе. И на истинное наслаждение музыкой со старой пластинки, найденной на той же свалке. Илона (так зовут подружку) бросает к чёрту опостылевшую работу в супермаркете и уносит с собой… кассу, которую Никандер без затей вскрывает ломом. И оба балдеют на прохладном морском пляже: их улыбка счастья полна такой же мрачной решимости, как и навык переносить невзгоды.

А потом двое авантюристов-изгоев отправляются – куда же еще? – в круиз в Таллин, тогда еще с одним​​ «н», на шикарном белом теплоходе, тогда еще под гордым советским флагом. Что может быть романтичнее? Разве что выбор, сделанный другой любовной парой, которая, ограбив банк, смывается в Мексику. Тоже на белом судне, что поэтично зовется​​ «Ариэль»​​ и, в свою очередь, дает название еще​​ одному фильму Каурисмяки. Еще одному социологическому эссе из финской реальности. Здесь герой – бывший шахтер из Лапландии – оказавшись безработным, перебирается в Хельсинки, познает быт тюрем, ночлежек, с головой окунается в тени капиталистического рая и выныривает оттуда заправским гангстером, попутно прихватывая в новую жизнь сторожиху банка и ее сообразительного сынишку.

«Невыносимая легкость бытия»​​ запросто превращает обывателя в анархиста, а неудачника – в гангстера и преступника. Столь же легко трансформируется жанр: от социальной драмы – через черную комедию – в криминальную сказку-утопию. А за кадром тянется сладкая и печальная песня о том, как свет фар разгоняет ночные тени и уносит путника туда, где безумствует мечта. Фильмы Каурисмяки,​​ «мрачные и прекрасные, как сентябрьский вечер», то и дело озаряются вспышкой чуда, северного сияния. Не делая из своих героев монстров, а из монстров героев, режиссер открывает в финском характере скрытый темперамент, спонтанность, юмор.

Вы не забудете двух работяг за обедом: угощаясь сыром, один обещает вернуть долг паштетом. Вы поймете папашу-пьяницу, который, не найдя в доме денег, прихватывает детскую копилку. Вы оцените ироничное целомудрие любовных сцен – даже в самых извращенных, невротических коллизиях. Аки считает, что американцы вполне обеспечивают сексуальную часть кинематографа, так что ему нет резона заниматься этим. Затраханные жизнью одинокие герои, найдя друг друга, ложатся в постель и без всяких движений впадают в полную умиротворенность.​​ «Ты исчезнешь утром?»​​ –​​ спрашивает женщина.​​ «Нет, мы будем вместе всегда», – отвечает мужчина...

5-4-22

Андрей Плахов

ПИТЕРУ ГРИНУЭЮ – 80

Человек, который считался самой перспективной фигурой европейского кино в 1980-е годы, уже давно уступил место другим кумирам. Но он по-прежнему знаменит своими мультимедийными проектами и музейными инсталляциями. Когда Гринуэя знакомят с новым человеком, он (я сам был свидетелем) протягивает руку и говорит: “Надеюсь, вы в курсе, что кино умерло?”. Если собеседник пытается возражать (“Понимаю, о чем вы говорите, но все же…”), режиссер с присущим ему безупречным четким британским выговором произносит: “Если вы не согласны со мной, извините, вы просто дурак”. Как ни странно, из его уст это не звучит обидно. Придя в кинематограф под влиянием “Седьмой печати” Бергмана, а также фильмов Антониони, Рене и Годара, Гринуэй принял на себя трудную миссию олицетворить своим творчеством закат авторского кино в эпоху постмодернизма. Авторское кино выжило – но без Гринуэя, обосновалось на других орбитах. И теперь он отождествляет итоги своей кинокарьеры с финалом “золотой эпохи” кинематографа середины ХХ века.

8-4-22

Андрей Плахов

83 года назад родился​​ 

ФРЭНСИС КОППОЛА,

а 50 лет назад родился фильм​​ 

«КРЕСТНЫЙ ОТЕЦ»

Благодаря его фильмам и гипнотической силе его личности кажется, что ты знаешь этого человека всю жизнь. А на самом деле я видел его только трижды. Последний раз – десять лет назад, когда записывал в Каннах мини-интервью про фильм​​ «Тетро». До этого – в Сан-Себастьяне: он - синефил со стажем - сидел рядом в кинозале на показе фильма​​ «Красные башмачки»​​ Пауэлла и Пресбургера.​​ 

Но самым драматичным оказался первый раз. На ММКФ была премьера​​ «Апокалипсиса сегодня». Из-за технических проблем (фильм требовал для показа особой аппаратуры) вечерний просмотр задержали часа на три, и он закончился глубокой ночью. Утром мне, начинающему кинокритику, пришлось опять мчаться в гостиницу​​ «Россия».

А вот наше мини-интервью:

- Насколько сильна связь между темой фильма​​ «Тетро»​​ и ситуацией в семье Копполы?​​ 

- Да, мой отец писал музыку, а мои дети выросли на съемочной площадке. Больше ничего такого, что показано в фильме, в моей жизни не происходило, тем не менее все это​​ -​​ чистейшая правда.​​ 

- Опять фильм о семье​​ -​​ как и​​ «Крестный отец»?​​ 

- Когда я снимал​​ «Крестного отца», поверьте, я не знал лично ни одного гангстера. Я делал кино о моих родственниках-итальянцах, об их семейных традициях, о том, как они едят, общаются между собой и с детьми: эти сцены все время были перед моими глазами. В новом фильме герои​​ -​​ семья Тетрончини​​ -​​ тоже бывшие итальянцы, только уехавшие в Аргентину.​​ 

- На сей раз вы сами написали сценарий. В чем разница?​​ 

- Разница в том, что в новом фильме​​ -​​ две автокатастрофы, три удара в лицо и два инфаркта. Если же серьезно, в титрах​​ «Крестного отца»​​ я поставил​​ «сценарий Копполы и Марио Пьюзо», хотя контракт и не заставлял меня этого делать. А другой мой фильм называется​​ ««Дракула»​​ Брэма Стокера». Чтобы считаться полным автором, надо самому придумать и историю, и драматургическую разработку.​​ 

- Говорят, вы впервые на​​ «Тетро»​​ контролировали весь съемочный процесс?​​ 

- Нет, еще после​​ «Крестного отца»​​ я получил право контроля. Но после коммерческой катастрофы с фильмом​​ «От всего сердца»​​ я так много задолжал банкам, что это право у меня опять отняли.​​ 

- Можно ли сказать, что​​ «независимость»​​ -​​ ключевое слово в ваших последних проектах?​​ 

- Я всегда хотел быть режиссером так называемых личных фильмов, именно личных, а не авторских. В свое время, следуя этому стремлению, я снял​​ «Людей дождя». Моими ориентирами в ту пору были великолепные режиссеры из Франции, Италии, Греции, России, Японии. Я никогда не думал, что стану режиссером​​ «Крестного отца».​​ 

- А его продолжений? В прессе появились известия о готовящемся​​ «Крестном отце-4».​​ 

- Я хотел ограничиться еще первым. Решение делать второго и третьего было продиктовано интересами бизнеса, а это значит​​ -​​ ничего личного. Кино все больше паразитирует на сиквелах и ремейках: осталось не так много фильмов, которые еще не дождались перелицовок. А я считаю, что любой ремейк уже существующего прекрасного фильма​​ -​​ напрасная трата денег.

8-4-22

Сергей Чупринин с Влом. Новиковым.

Каверин Вениамин Александрович (Зильбер Вениамин Абелевич) (1902-1989)​​ 

Литературная биография К. безупречна: в ней нет ни строк, ни поступков, которых он мог бы стыдиться. ​​ И, надо сказать, его современников это даже смущало:​​ «Бог, - завистливо говорит Е. Шварц, - послал ему ровную, на редкость счастливую судьбу, похожую на шоссейную дорогу, по которой катится не телега его жизни, а ее легковой автомобиль». ​​ 

Конечно, на этой​​ «прямой-прямой асфальтированной Вениной дорожке» ​​​​ случались и неприятности, в том числе крупные, однако же не катастрофы. Рептильные критики его били, но не добивали, ​​ ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ-КГБ за ним послеживали, и, - напоминает Б. Фрезинский, -​​ «в 1941-м НКВД угрожающе пыталось завербовать его в стукачи; только скоропалительный отъезд из Ленинграда избавил его от опасных домогательств…» ​​​​ 

Однако без ареста, без тюрьмы и лагерей все-таки обошлось. И более того, даже обычная для тех десятилетий​​ «двойная жизнь литературы – одну рукопись в редакцию, другую в письменный стол» ​​​​ и та его минула: пусть не вдруг, пусть с вынужденными уступками редакторским и цензурным требованиям,​​ но все книги К. были изданы при жизни писателя, многие из них инсценированы и экранизированы, а роман​​ «Два капитана», отмеченный Сталинской премией 2-й степени (1946), тотчас введен в состав советской классики.​​ 

Уже прощаясь в​​ «Эпилоге»​​ с читателями, К. эту​​ «благосклонность судьбы» ​​​​ склонен был объяснять собственным осторожничаньем,​​ «тем “скольжением” мимо происходивших в стране событий, как это было сделано в “Двух капитанах”«.​​ 

Вероятно, это так, и никаких покушений на устои власти в его книгах действительно нет. Нельзя, впрочем, не принять во внимание, что, удерживаясь в своих художественных произведениях от прямой крамолы, К., как мало кто из его современников, сумел удержаться и от славословий тирании и уж тем более лично товарищу Сталину. Его герои – отнюдь не строители коммунизма, но по преимуществу писатели, художники, ученые, путешественники, бескорыстные романтики, и в этом смысле, - процитируем датированную 1950 годом дневниковую запись В. Конецкого, -​​ «все книги В. Каверина похожи одна на другую, но все одинаково возобновляют глохнущую любовь к жизни и не просто жизни, а жизни осмысленной и целеустремленной, наполняют верой во что-то лучшее в будущем…»​​ 

«Что-то лучшее»​​ наступило (или показалось, что наступило) только после смерти Сталина, когда повеяло духом​​ «идеологического нэпа», и аполитичный вроде бы К. требует суровой кары для Берия и его сообщников (Литературная газета, 22 декабря 1953 года), подписывает обращение​​ «Товарищам по работе»​​ с предложениями о перестройке Союза писателей,​​ «превратившегося из творческой организации в некий департамент по​​ литературным делам»​​ (Литературная газета, 26 октября 1954 года), ​​ а выступая на 2-м съезде писателей отважно напоминает и о​​ «талантливом»​​ романе В. Гроссмана​​ «За правое дело», и о том,​​ «что сделал Юрий Тынянов для нашего исторического романа и что сделал Михаил Булгаков для нашей драматургии». ​​ 

Понятно, что, едва летом 1955 года возникли толки о возможности хотя бы относительно свободных​​ «кооперативных»​​ изданий, К. вошел в редколлегию сборника​​ «Литературная Москва», напечатал во втором его выпуске роман​​ «Поиски и надежды»​​ (ноябрь 1956 года), ​​ а когда весной-летом 1957-м на альманашников спустили всю идеологическую свору,​​ «только два члена редколлегии – Паустовский и я – не покаялись. Паустовский отказался, - рассказывает К., - а мне как неисправимо порочному это даже не предложили».​​ 

Со смелыми мечтаниями – поместить в третий, остановленный на полпути выпуск булгаковскую​​ «Жизнь Мольера», стихи А. Ахматовой и Б. Пастернака, на кооперативных началах издать отдельными книгами​​ «Доктора Живаго»​​ и​​ «Чукоккалу», однотомники М. Зощенко, А. Платонова, Н. Эрдмана, О. Мандельштама, Б. Житкова ​​ – пришлось проститься. Но долг перед памятью оклеветанных и умерщвленных, как его понимает Брат Алхимик, верный​​ «Серапионовой клятве», от этого не умаляется, и К. в марте 1956 года, сразу же после XX съезда, ходатайствует перед Президиумом ЦК КПСС​​ «о восстановлении доброго имени Михаила Михайловича Зощенко», ​​ хлопочет об издании пьес и прозы М. Булгакова, книг Ю. Тынянова, пишет и годами пробивает в печать воспоминания и статьи о своих​​ «товарищах по работе».​​ 

«Литературные интересы всегда заслоняли для меня интересы политические», ​​ - сказал он как-то. Однако же и те, и другие интересы в XX веке сплетены столь неразъемно, что все 1960-е годы из уютной переделкинской дачи К. идут не только новые романы, повести, рассказы, но и открытые письма: в защиту преследуемых А. Синявского и Ю. Даниэля, А. Солженицына, А. Некрича, Ж. Медведева и в поддержку А. Твардовского, ​​ с протестом против ресталинизации и цензуры, с требованием изъять политические статьи из Уголовного кодекса и дать волю самиздату,​​ «этой новой, не желающей лгать и притворяться литературе».​​ 

Особенно жесткими, до нетерпимости становятся каверинские интонации, когда он обращается к тем, с кем разошлись общие некогда пути-дороги: уличает в​​ «недостоверности»​​ и​​ «нравственной фальши»​​ книгу В. Катаева​​ «Алмазный мой венец», одергивает –​​ «Тень, знай свое место!»​​ - Н. Мандельштам, срамит К. Федина за предательство идеалов их юности.​​ 

Смолоду эстет и артист, мастер интеллектуальных и художественных провокаций, К., как это и случается обыкновенно в русской литературе, ближе к склону лет становится моралистом, и – особенно когда дело касается былого - моралистом атакующим. Его ориентиры теперь не столько имманентно эстетические, сколько этические – честь, благородство и достоинство, а его внутренняя задача – восстановить правду во всем ее объеме и многозвучии.​​ 

Тут пригодились и навыки профессионального филолога, еще в 1929 году защитившего кандидатскую диссертацию, и вкус к работе с документами, и, прежде всего, сказочно цепкая память. Поэтому, как по-разному ни относись к беллетристическим сочинениям К., ​​ его поздние книги о писателях и о​​ литературе, понятой как собственная судьба, -​​ «Здравствуй, брат, писать очень трудно...»​​ (1966),​​ «Собеседник»​​ (1973),​​ «Вечерний день»​​ (1980),​​ «Письменный стол»​​ (1985),​​ «Литератор»​​ (1988),​​ «Счастье таланта»​​ (1989),​​ «Эпилог»​​ (1989) - навсегда останутся памятником и отечественному литературоцентризму, и отечественному вольнодумству.​​ 

Счастливая жизнь и завершиться должна была достойно. Так что К. успел увидеть и одобрить ростки перемен в нашей стране, написал (вместе с Вл. Новиковым) книгу​​ «Новое зрение»​​ о Ю. Тынянове (1988) и даже дал согласие возглавить редакционный совет первого после долгого перерыва кооперативного альманаха​​ «Весть»​​ (1989).​​ 

А главное – его книги и сейчас переиздают, их и сейчас читают.​​ 

Соч.: Собрание сочинений в 8 тт. М., 1980-1983; Эпилог. М., 2002.​​ 

Лит.: Новикова О., Новиков В. Вл. Каверин: Критический очерк. М., 1986;​​ «Бороться и искать, найти и не сдаваться!»: К 100-летию со дня рождения В. А. Каверина. М., 2002; ​​ Каждая книга – поступок»: Воспоминания о Вениамине Каверине. М., 2007.

8-4-22

Алек Д. Эпштейн ​​ в разбитом состоянии.

Я напишу сейчас один из самых трудных для меня постов за всю жизнь. Я признаюсь, что, 32-й год живя в еврейском государстве и имея билет на фортепианный концерт сегодня в полдень в зале в центре этого государства столицы, мне после вчерашнего теракта в Тель-Авиве - четвертого за менее чем две недели - страшно на этот концерт ехать. Особенно в пятницу днем, особенно в Рамадан.​​ Особенно учитывая, что зал Иерусалимского музыкального центра в Мишкенот-Шаананим - в километре от арабских кварталов Старого города, а на трамвае ехать - мимо Шхемских ворот. И я - останусь дома. Приплыли, в общем... А так - да, Государство Израиль как раз на днях отметит свой 74-й День независимости...

9-4-22

Андрей Плахов

РОДИЛИСЬ В ОДИН ДЕНЬ

9 апреля 1933 года родились два знаменитых актера – французский и итальянский. Первого зовут ЖАН-ПОЛЬ БЕЛЬМОНДО, он прожил большую жизнь и скончался в прошлом году (мы еще, надеюсь, вспомним его в связи с юбилеем). Второй - ДЖАН МАРИЯ ВОЛОНТЕ - умер, едва перевалив за 60, ​​ в 1994-м.​​ 

О первом знают все, он – символ Франции, буревестник​​ «новой волны», любимец женщин и ролевая модель для нескольких поколений мужчин. О втором сегодня хранят благодарную память главным образом синефилы.​​ 

А ведь был он в свое время не менее знаменит – этот​​ «сфинкс итальянского кино», как называли Волонте. Впрочем, итальянцам его имя и поныне говорит немало – наряду с другими киногероями​​ «золотой эпохи»: Марчелло Мастроянни, Нино Манфреди, Уго Тоньяцци, Витторио Гассманом, Альберто Сорди...

Волонте пришел в кинематограф из театра​​ - ​​​​ знаменитого Театро Пикколо ди Милано под руководством Джорджо Стрелера. Этот великий театральный режиссер стал таким же абсолютным авторитетом для Волонте, как Лукино Висконти – для Гассмана и Мастроянни. ​​ Именно на театральных​​ подмостках актер научился остранять реализм брехтовскими приемами. И это определило тонкий интеллектуальный рисунок его киноролей, обострило их острый политический смысл и до конца проявило природную харизму Волонте. В отличие от Бельмондо (в юности хрупком, но быстро заматеревшем), Джан Мария с самого начала и до конца почти во всех своих персонажах сочетал брутальную мужественность с невротическим надломом, и это придавало его образу неповторимость.

Едва ли не первой в его послужном списке стоит роль Рогожина в экранизации​​ «Идиота». Но свой тип кино он нащупал в 1962 году, снявшись в фильме трех молодых режиссеров​​ -​​ Валентино Орсини, Паоло и Витторио Тавиани​​ «Человек, которого надо уничтожить». Сыграл сицилийского крестьянина-пастуха Сальваторе Карневале, профсоюзного активиста, убитого мафией. Потом на какое-то время Волонте стал героем спагетти-вестернов Серджо Леоне и Дамиано Дамиани (эти роли принесли ему мировую известность, но сам он их не ценил). Незабываем мексиканский бродяга и бандит Эль Чунчо, сыгранный актером в​​ «Золотой пуле»​​ («Пуле для генерала») Дамиани, в великолепном дуэте с Лу Кастелем. В чисто жанровом, авантюрном кино была протянута нить от восстания пеонов к молодежному бунту 1968-го. Сын фашистского офицера и крупной ((богатой? Жирной? Известной?)) буржуазки, Волонте был леворадикальным политическим активистом, и кино стало только верхней видимой частью его деятельности.​​ 

А вскоре произошла встреча актера с главным режиссером его жизни Элио Петри. Вместе они сделали фильмы “Каждому свое”, “Следствие по делу гражданина вне всяких подозрений”, “Рабочий класс​​ идет в рай”,​​ «Тодо модо»: это классика итальянского политического кино. Как и​​ «Люди против»​​ и​​ «Дело Маттеи»​​ Франческо Рози. Кроме того, Волонте переиграл большое количество исторических личностей и знаменитых людей – Микеланджело, Джордано Бруно, Альдо Моро, Бартоломео Ванцетти, Карло Леви…Он был одинаково убедителен в ролях как бесстрашных героев, так и персонажей с двойным дном. Но пиком его карьеры стал образ отпетого негодяя, извращенца и психопата –​​ «гражданина все всяких подозрений». Дотторе, высокопоставленный полицейский, убивал свою любовницу, намеренно оставлял улики, а затем, манипулируя расследованием и внутренне издеваясь над коллегами, проверял, будут ли его обвинять в этом преступлении. Высший пилотаж актерской игры и шедевр сатирического психоанализа!

9-4-22

Андрей Плахов

21 ч. ​​ ·​​ 

Вспоминаем американского режиссера СИДНИ ЛЮМЕТА,​​ 

скончался в этот день одиннадцать лет назад. Это он сказал:​​ 

«Я ВЕРЮ В ФИЛЬМЫ, КОТОРЫЕ ЗАСТАВЛЯЮТ ЗРИТЕЛЯ ЭКЗАМЕНОВАТЬ СВОЮ СОВЕСТЬ»

В фильме​​ «12 разгневанных мужчин»​​ Люмет довел до предельной концентрации жанр судебной драмы. Опробованная им модель получила название​​ «фильма одного стола»: действие происходило от начала и до конца за столом суда присяжных, и саспенс и клаустрофобия этого киноспектакля вошли в учебники. Использовав свой опыт телепостановщика, он насытил картину смелыми крупными планами,​​ ставшими опознавательным знаком новой телевизионной эры. Из 375 кадров этого фильма почти все были сняты в настоящем зале суда, и почти каждый из этих кадров представлен с новой точки зрения. Оператором Люмета был Борис Кауфман, брат Дзиги Вертова, снявший и великую​​ «Аталанту».

В дальнейшем Люмет продолжал эксплуатировать сюжеты, замкнутые в пространстве и тяготеющие к ситуации прямого нравственного поединка​​ -​​ чаще всего с фрейдистским замесом. Частным случаем этого становились многочисленные экранизации театральной классики​​ -​​ «Орфей спускается в ад»​​ Уильямса (фильм 1960 года назывался​​ «Из породы беглецов»),​​ «Долгий день уходит в ночь»​​ О`Нила (1962),​​ «Чайка»​​ Чехова (1968). В 1974-м Люмет сделал стильную адаптацию​​ «Убийства в Восточном экспрессе»​​ Агаты Кристи с целой когортой международных звезд. В его фильмах сыграли знаменитые актеры нескольких эпох, от Ингрид Бергман и Анны Маньяни до Джейн Фонды и Фэй Данауэй, а из мужчин в своих лучших воплощениях предстали Марлон Брандо, Пол Ньюмен и, конечно, Аль Пачино. Именно он чествовал Люмета в 2005 году на вручении ему почетного​​ «Оскара»​​ (до этого он был четырежды номинирован за режиссуру, но награды так и не получил).

Уже будучи ветераном, Сидни Люмет сумел остаться в седле на протяжении бурных для Голливуда 60-х, 70-х и 80-х годов, полностью изменивших не только систему художественных ориентаций, но и саму технологию кино. Он умел ставить фильмы и выбирать для них темы острой политической и гуманитарной актуальности. Это​​ «Система безопасности»​​ (1963; опасности гонки вооружений),​​ «Холм»​​ (1965; нравы военного лагеря для​​ штрафников),​​ «Серпико»​​ (1973; романтик-полисмен против коррупции),​​ «Телесеть»​​ (1976; антигуманная изнанка телевидения),​​ «Дэниэл»​​ (1983; художественная реконструкция дела Розенбергов). Целый ряд фильмов Люмета посвящен проблематике антисемитизма​​ -​​ от​​ «Ростовщика»​​ (1964) до​​ «Чужого среди нас»​​ (1992). Слывя традиционалистом, Люмет чутко ощущал основополагающие принципы американской политкорректности, становлению которой он сам немало способствовал. Еще в 1975 году он снял​​ «Собачий полдень»​​ -​​ фильм о гомосексуалисте, идущем на преступление ради своего возлюбленного, жаждущего изменить пол. Тема​​ -​​ сенсационна, конструкция​​ -​​ знакома: снова действие замкнуто в помещении, где преступник держит заложников и выходит во внешний мир лишь в момент трагической развязки.

10-4-22

Евгений Попов

СВЯТОЙ ИСТОЧНИК

Сегодня, исполняется 85 лет великому русскому поэту ИЗАБЕЛЛЕ АХАТОВНЕ АХМАДУЛИНОЙ.

Её имя – звук, её имя – смысл, ее имя – символ.

Родина принадлежала ей. Она принадлежала Родине.

Она была для всей страны символом истины, красоты, правды, ​​ свободы.

Счастливую жизнь прожил я, осененные ее поэтическим гением и живым присутствием.​​ 

Мы были знакомы тридцать два года. Полагаю, что дружбе нашей – столько же лет.

Личное наше знакомство состоялось осенью 1978 года в однокомнатной квартирке покойной Евгении Семеновны Гинзбург, матери Василия Аксенова, где мы ладили альманах​​ «Метрополь».

​​ - Здравствуйте, Белла Ахатовна, - серьезно сказал ​​ я, ​​ открывая дверь.​​ 

​​ - Здравствуйте, Евгений Анатольевич, - серьезно ответила вошедшая Изабелла Ахатовна ​​ Ахмадулина, откуда-то вдруг к моему изумлению уже знавшая мои Ф.И.О.

И вдруг неожиданно добавила: - Может, сразу перейдем на​​ «ты»? Чувствую - впереди много еще будет приключений, так что - чего уж там...

​​ Тут она, как практически и во всем другом, была решительно права - приключений оказалось более чем достаточно: отъезды, обыски, запреты, радость человеческого застолья, наша со Светланой Васильевой свадьба в переделкинской​​ «стекляшке», на которой Белла Ахатовна была ​​ свидетельницей, перестройка, ​​ демократизация, дикий капитализм и последующее разрушение квадратуры неведомого круга, в котором живут и выживают люди.

Особый свет падает на то и тех, с чем и с кем соприкасалась Ахмадулина в жизни и литературе. Жизнь и литература изначально сопряжены ею в одно целое, вот почему описание так называемых​​ «простых людей» ​​​​ у сибирского ночного костра ​​ в ее ранней прозе для меня не менее важно, чем строки об Ахматовой, Пастернаке, Мандельштаме или ее ​​ блистательное и робкое повествование о ​​ встрече с гуру Набоковым в швейцарском городе Монтрё​​ 

Она обладала уникальной способностью говорить СЛОЖНО, то есть ВЫСОКО, но ​​ с полной уверенностью - поймут. А не поймут, так почувствуют, что, в принципе, одно и то же.​​ 

Ее стихи внесли в нашу грубую непредсказуемую жизнь ту долю любви, благородства, изящества и доброты, что необходима была для выживания, как всего нашего народа, так и отдельных его​​ представителей. Её тарусский цикл​​ «Сто первый километр», освященный именем Марины Цветаевой, приобрел в конечном итоге значимость эпики. Ее голос ​​ невозможно спутать ни с чьим другим. Принадлежность этого голоса ​​ Белле Ахмадулиной определяется на уровне строки, слова и звука.​​ 

​​ Развитие событий торопя,

​​ во двор вошли знакомых два солдата,

​​ желая наточить два топора

​​ для плотницких намерений стройбата.

​​ К точильщику помчались. Мотоцикл -

​​ истопника, чей обречен затылок.

​​ Дождь моросил. А вот и магазин.

​​ Купили водки: дюжину бутылок.

 ​​​​ Как это сделано - непонятно. Почему это все же не Николай Некрасов с его дворянскими заботами о​​ «чаяние народном», а поэт начала третьего тысячелетия Белла Ахмадулина, имеющая разночинный опыт сплошной жизни под властью большевиков и коммунистов ​​ - нет ответа.

​​ Или ответ этот лежит на поверхности? Ведь основное различие искусства и неискусства в том, что неискусство все говорит до конца, а искусство - вечная тайна. Некрасов, кстати, тоже тайна: если ты так сильно любил народ, как мы учили в школе, то зачем, спрашивается, барин, ты так много играл в карты? ​​ А, впрочем, сентенция эта бессмысленна, как любая попытка понять жизнь, сообразуясь с убогими внешними средствами, ограниченными пространством и временем.

​​ Однажды мы вместе с Беллой Ахатовной поднялись на гору Мтацминда, что расположена в красивом городе Тбилиси, неоднократно воспетом в ее стихах и​​ прозе. Она - звезда, ее всюду и всегда узнавали. Какой-то офицер тогда еще Советской армии пылко и поэтично заговорил, явно обращаясь не к двум своим вальяжным спутницам, а к знаменитой Ахмадулиной.

​​ - Вот это - святой источник. Если кто из него попьет, тот будет жить двести лет.

​​ - Интересно, в каком чине вы будете через двести лет? - задумчиво спросила его Белла Ахатовна.

Благодарная память, вечная память!

10-4-22

Elena Benditskaia

За Курентзиса все встали горой: директор Концертхауса в Вене, руководитель фестиваля в Зальцбурге и особенно его работодатель, интендант юго-западного радио Германии. Никто не требует от него никаких заявлений, художественный совет оркестра вместе с руководством радио сами составили текст, подобающий ситуации в мире. Благодаря общим усилиям, Курентзис остался главным дирижёром Штутгартского оркестра и совершил с ним европейское турне: Кёльн, Мадрид, Барселона, Вена, Гамбург, последние два концерта были дома, в Штутгарте. Программу изменили: вместо запланированных Никодиевича и Брамса исполнили Александра Щетинского, Йорга Видмана и Шостаковича. Украина - Германия- Россия. Но не только программа поменялась! Публика с удивлением встретила необычного Курентзиса: никакой чёлки, обтягивающего трико, сапог со шнуровкой. Обычный костюм, белая рубашка, лакированные концертные ботинки и совершенно нормальная причёска.​​ «​​ Ребёнок вздрогнул и как-то старше стал...​​ «

Сочинение украинского композитора Щетинского​​ «​​ Глоссолалия»​​ мне очень понравилось. Имеется ввиду​​ дар говорения на разных языках, который Господь дал апостолам, чтобы они несли христианство народам. Инструменты оркестра (среди которых ещё и гитара, и саксофон) подкрашены вибрафоном. Звучание достигает кульминации, вступают духовые, ударные, затем всё затихает, остаются мистические колокола.​​ 

Концерт для альта с оркестром немецкого композитора Йорга Видмана похож на театральное действо. Солист Антуан Таместит путешествовал через весь оркестр, общаясь с инструментами, иногда передразнивал или спорил с ними, а в кульминации, достигнув авансцены, тепло и задушевно исполнил ​​ «Арию», так называлась эта часть.​​ 

Но центром для меня была Пятая Симфония Шостаковича. С первых тактов понятно, что Курентзис отрабатывал каждую фразу, каждый жест. Впрочем, блестяще выучена была вся программа, и Щетинский и Видман были сыграны филигранно, внимания к каждому звуку было не меньше, чем если бы это были всем известные сочинения Брамса. Я слушала симфонию и удивлялась: ещё недавно эти музыканты играли без вибрации, короткими смычками ( идеи Норрингтона, бывшего шефа), а теперь насыщенный звук наполняет зал. Несколько лет назад я слушала​​ «Поэму экстаза»​​ Скрябина из второго ряда и не только не оглохла, но и с напряжением прислушивалась. А тут - мощное звучание в Штутгарте! В кульминации разработки первой части трое трубачей внезапно встали, исполняя свою тему. Это придало несколько цирковой эффект. Скерцо - очень хороший темп, яркие соло, немного нарочитые замедления. Третья часть - о, нет, подступают слёзы, особенно в том месте, где переборы арфы с двумя флейтами, мне это всегда напоминает ​​ «Песни об умерших детях»​​ Малера, а сейчас особенно... В​​ финале эффектно выстроен подход к коде, струнные играют на весь смычок, волос так и летит, у многих уже развевается, я давно такого не видела! Оркестранты на полной отдаче, ​​ «золотой ход»​​ коды в ре мажоре трубы и тромбоны снова играют стоя, литаврист со всего размаха завершает симфонию. Публика устраивает овацию, Курентзис по очереди поднимает на поклон великолепных солистов оркестра, как всегда блистательны гобоистка Анне Ангерер и концертмейстер Кристиан Остертаг. Бис тоже особенный, это хорал Баха​​ «Jesus bleibet meine Freude​​ «, играют струнные, гобой и труба. Все свободные оркестранты поют хором! Они ещё и по-прежнему в масках! Звучит очень мягко, умиротворенно...​​ 

Оркестр был превосходен, программа прекрасна, но не оставляет ощущение, что Курентзис как бы дотягивается до его уровня. Симфонию Шостаковича он уж очень старался сделать выразительной, я бы сказала, на манер Шопена. Дирижёр в работе, техника его всё улучшается, музыканты любят и верят ему. Но ореол вокруг него сияет ярче, чем он есть на самом деле. Посмотрим, оправдает ли он такие надежды и такие вложения...

11-4-22

Алек Д. Эпштейн

Во Франции, как и ожидалось, Эммануэль Макрон и Марин Ле Пен вышли во второй тур; но полным шоком для многих, включая меня, стал чудовищно провальный результат кандидата от Движения за Республику - президента регионального совета Иль-де-Франс Валери Пекресс, по данным экзит-полов, не получившей и 5% голосов. Подобно тому, как Великобритания отвернулась от серьезной и​​ вдумчивой Терезы Мей в пользу безответственного популиста, лживого демагога, бессовестного коррупционера и, как оказалось, ястреба войны Бориса Джонсона, так и во Франции, где кандидат от Движения за Республику Николя Саркози в 2007 году выиграл президентские выборы, ответственного правоцентризма, по сути, больше нет. Это очень и очень печально.

Андрей Козлов -= Полнейший провал голлистов (Валери Пекресс) и социалистов (Анн Идальго). Кто бы мог подумать лет 30 тому назад, во времена Ширака и Миттерана. Всё течет...

АЭ -= Воистину так; 2%, полученные мэром Парижа, - это просто финиш для Социалистической партии...

Semen Ch -= Ушло время партийных проектов, опять пришло время харизматичных личностей​​ -​​ уже и в​​ «старой Европе». А против старых элит и идеологий сыграло то, что они так и не принесли процветания, на которое все надеялись.

АЭ -= Как же так, Максим Юсин, как французский народ мог так ужасно отнестись к Вашей подруге?!

Я -= всю жизнь (с 1970-ых) слежу за Францией. Были ученики-французы и т.д.. Официального исследования нет, но, судя по настроению французов, они оказались в другом мире: так резко упал уровень жизни. и все же они выбрали Макрона, выбрали дальнейшее ухудшение жизни. Что это? Они боятся нового? Как легко они отдали Францию Гитлеру! Так легко, что мир ужаснулся. Так и сейчас: просто спрятались в кусты. Марин – тоже страшно, но Марин – новое. Они​​ не любят нового. Легко объявить себя передовыми, но быть ими как-то не получается уже много лет

Thibault de Vassal -= I wouldn't say that the level of life went down (it's hard to measure)... but anger grew up... that's typically french, that's complex​​ 🙂

Я​​ -= Thibault de Vassal I agree. But if we compare the generations, the one of 1970 is richer than this of 2000​​ 

11-4-22

Андрей Плахов

О роли​​ «дворников»​​ в истории

Мой пост трехлетней давности. ​​ Напечатал его тогда в виде курьеза. И только сейчас понятно, насколько легкомысленно мы относились к проделкам таких вот​​ «дворников»​​ (кавычки - чтобы не выглядело дискредитацией этой необходимой работы). ​​ К категории идеологических​​ «дворников»​​ относятся и писатель-графоман Раззаков с томами книжно-макулатурного бреда, и главред одиозного​​ «Царьграда»​​ шарлатан Дугин, ​​ и председатель Патриавшего совета по культуре, православный мракобес Шевкунов, и упомянутый в посте​​ «золотой витязь»​​ недорежиссер Бурляев (вскоре представит свой фильм к юбилею Тарковского, нетрудно вообразить, что это будет), и​​ «исторический реконструктор»​​ Гиркин, и многие другие столь же темные, до поры маргинальные персонажи, в итоге пробравшиеся в политический мейнстрим. Долгое время нормальными людьми все эти фрики воспринимались как экзотические, часто комические и гротескные(вспомним еще покойного протоиерея Чаплина) фигуры постмодернистского общественного спектра. Сегодня очевидно, что именно эти теневые​​ персонажи-»дворники»​​ затянули Россию в гибельную военную авантюру и подвели ее к черте погибели.

​​   

12-4-22

Detlef Paulus

Udo Jürgens on the 25th anniversary of the maestro's death:​​ «I got to know Herbert von Karajan before recording the first movement​​ «Wort»​​ of my symphonic poem​​ «Die Krone der Schöpfung»​​ with the Berliner Philharmoniker. To my great surprise, he had previously attended my concert in the Philharmonie from start to finish and had unconventional ideas developed. In order to relax the classic entertainment, as he said, he actually offered me the leading role of Danilo in Franz Lehar's​​ «The Merry Widow». However, I did not trust myself to play the piano part in Gershwin's Concerto in F and in the Rhapsody in Blue.»

12-4-22

Сергей Чупринин

О как!​​ 

«Литературная газета»​​ при поддержке Президентского фонда культурных инициатив учредила новую (и высокобюджетную) ​​ премию​​ «ГИПЕРТЕКСТ»​​ ИМЕНИ АЛЕКСАНДРА ЧАКОВСКОГО.​​ 

И, - говорит председатель Оргкомитета премии Максим Замшев, -​​ «в отличие от 300 литературных премий России»​​ эта​​ «не зависит от идеологических пристрастий и коммерческих интересов издателей, не принадлежит ни к одному из​​ «лагерей»​​ писательских сообществ или политических партий». ​​ 

Мог ли покойный Александр Борисович предполагать, что его именем назовут именно​​ «Гипертекст»?

12-4-22

24 марта ректор ВШСИ Анатолий Полянкин подписал приказ о приостановке деятельности института с 1 апреля по 1 июня 2022 года. 1 апреля студентов и педагогов​​ «Высшей школы сценических искусств»​​ не пустили в аудитории по распоряжению ректора. Сегодня, 12 апреля, по приказу Полянкина Константин Райкин был уволен из института, должность художественного руководителя ВШСИ, которую он бессменно занимал, была упразднена.

Константин Райкин записал видео, в котором прокомментировал сегодняшние события. Студенты ВШСИ предоставили редакции этот видеокомментарий.

«Я подтверждаю, что эта информация правильная. В общем, я нахожусь, так сказать, в состоянии увольнения с должности художественного руководителя, потому что эта должность упразднена господином Полянкиным. Ситуация эта довольно долго уже развивалась. Это такой случай моей, в общем, абсолютной правоты, потому что я хочу преподавать, я 50 лет преподаю, хочу это продолжать. В этой школе я уже два выпуска артистов осуществил, и часть из них замечательно работает у меня в театре „Сатирикон“.

Он <Полянкин.​​ -​​ прим. редакции> убрал должность художественного руководителя, каким я являлся. Я говорю об этом с некоторой улыбкой, потому что я к этой ситуации уже готов. Я надеюсь на лучшее, я работаю с юристами… Поэтому это такая очевидная для меня наша правота! Я говорю „наша“, потому что это правота всего педагогического состава, всех студентов… А этот человек даже не заходит, на протяжении долгого времени уже, в институт. Его в течение нескольких лет просто не бывает. Он не знает ни одного студента, он не видит ни одной работы, не​​ посещает ни дипломные спектакли, ни экзамены. Он вообще никого не знает​​ -​​ на расстоянии со всякими запретами, бумажками, приказами считает, что может руководить этим делом, совершенно не понимая и разрушая целенаправленно. Поэтому я, конечно, надеюсь на лучшее, готовлюсь к худшему​​ -​​ такая у меня формула жизни».

14-4-22

Подсмотрено Истра

Дмитрий Местный поделился ссылкой.

«Инцидент произошёл в городском округе Истра в школе Букарёвского территориального отдела.

Одна из девочек по неизвестным пока причинам начала драку прямо в школьном коридоре. Перед потасовкой слышны угрозы, одна из свидетельниц конфликта произносит фразу:​​ «Глебовская школа чек». Затем девочка таскает противника за волосы, сбивает с ног и бьёт лежащего руками и ногами. Их пытается разнять один из свидетелей драки, но это ему не удаётся. Запись избиения попала в соцсети.

Как стало известно Истра.РФ, до директора школы и Управления образованием округа информация доведена.​​ «

15-4-22

Андрей Плахов

15 апреля 2021 г. ​​ ·​​ 

РОМАНУ БАЛАЯНУ – 80

Просто не могу этому поверить. Конечно, я всегда видел в нем старшего товарища, а его ранние фильмы​​ «Каштанка»​​ и​​ «Бирюк»​​ восхищали меня, начинающего кинокритика, как образцы тонкой современной режиссуры, умного переосмысления классики. И в то же время помню, не помню только​​ каким образом, попал в ресторан Дома кино за один стол в компании Сергея Соловьева, Олега Янковского, Виктора Мережко, Никиты Михалкова, Людмилы Максаковой, Леонида Куравлева и еще нескольких киношников вот того самого поколения. Все они жутко выпендривались ​​ друг перед другом, как будто уже изрядно выпили, а потом действительно приняли на грудь, и взору юного неофита (я о себе) предстало много интересного. Но это для мемуаров, речь сейчас не об этих людях, а о Роме Балаяне, который был самым скромным, еще не совсем своим в этой московской тусовке и выглядел самым молодым, хотя по возрасту, как я позднее понял, превосходил и Михалкова, и Соловьева.

Уроженец Карабаха, режиссер с армянской кровью и киевской пропиской, он в то время часто приезжал в Москву. Собирался снимать​​ «Полеты во сне и наяву». Причем в главной роли с Михалковым! Но судьба развернула его в сторону Янковского. В результате появился фильм-манифест внутренней эмиграции и тихого диссидентства, за что отечественная интеллигенция считает себя Балаяну навек обязанной. Я в том числе, и до сих пор горжусь рецензией ​​ в​​ «Литературной газете», напечатанной тогда, когда картина еще отнюдь не стала классикой и вызывала нарекания недовольного официоза.

Балаян снял еще несколько фильмов, среди них такие замечательные, как​​ «Поцелуй», или​​ «Филер», или​​ «Храни меня, мой талисман»…Но​​ «Полеты»​​ затмили все. Как-то в Киеве мы записали небольшое интервью, Роман сказал:​​ 

«Если бы у меня был характер Алексея Германа, я был бы режиссером лучше, чем Герман, хотя он и большой режиссер. Он знает, что каждый фильм​​ -​​ это, как​​ говорила Раневская,​​ «плевок в вечность». И на этом стоит. А я могу задумать кино в идеальном виде, но, когда дело доходит до съемок, это такая головная боль: кого-то надо уволить, наказать, а людей жалко. Зато в жизни я кое-чего добился. Ну конечно, не все заповеди досконально выполняю, и тем не менее последние десять лет стараюсь жить по внутренним моральным законам. Может быть, это давление кавказских гор. Если не можешь стать таким, как хочешь, сделай себя хотя бы таким, чтобы другим было с тобой приятно».​​ 

И Роман Балаян сделал себя таким. А может, был таким изначально. Он – редчайшее исключение в семье режиссеров: без гипертрофированного самолюбия, терпимый к мнениям других, относящийся к людям не прагматически, а скорее сентиментально. Критикам нельзя дружить с режиссерами, но к Роме Балаяну это не относится, и я счастлив, что мы дружили в хорошие времена и не утратили этих дружеских чувств в наши, плохие.

Поздравляем!

19-4-22

Александр Павловский

Велимир Хлебников. Столетие его смерти. Вчера я побывал в селе Ручьи нижегородской области, где Хлебников был похоронен и где находится школьный музей поэта. Село живёт и строится. Но его храмы разрушаются. Дореволюционная деревянная кладбищенская церковь уже наполовину разрушена (а ведь ещё два года назад её можно было спасти), куполов нѢт. Речь идёт о сносе на дрова. Я нашёл и забрал валяющийся во прахе деревянный крест и другие​​ «артефакты»​​ и привёз на день рождения​​ выдающегося хлебниковеда Александр Парнис. Думаем передать в астраханский музей возможно самого оригинального русского гения 20 века. Очевидно, что со статусом и охраной памятников в нашей провинции остаётся много вопросов. А ведь можно было бы организовать что-то из области культурного туризма. Значение Хлебникова ничуть не меньше, чем Лермонтова или Тютчева. На снимках памятник В. Х. на месте его могилы позади церкви.​​ 

Александр Парнис -= Дорогой Саша, я не хотел об этом говорить прямо, а Вы не спрашивали. Я против того, чтобы Вы ставили мою фамилию рядом со скульптором Клыковым. Прошу Вас снимите ее. Для меня он прежде всего один из главарей фашистского антисемитского общества​​ «Память». Он знаменит не памятником Жукову, а тем, что возглавлял​​ «Память». Я еврей и прошу этого не забывать.

19-4-22

Сергей Чупринин

Я боюсь

Дмитрий Быков сообщил сегодня, что он пишет сразу два романа, и оба - на английском языке.​​ 

Видимо, отныне действительно будет ​​ «у русской литературы одно только будущее: ее прошлое».

20-4-22

Я -= (7 фото) Загнанных лошадей пристреливают, Поллак 1969 Джейн Фонда фильм поразил в детстве

Елена Марковская -= А я плакала после этого фильма. Мне показалось это ускоренным Будущим. Даже боюсь его пересматривать. Очень символичный​​ фильм, особенно в год окончания школы, пред вступительными в институт

Я -= Надо же!то же и со мной

Е -= Лето 1972 года он шёл в кинотеатрах Москвы. Жара. Выпускники очумелые носятся с документами, из одного института перебрасывают в другой, я подаю документы в Энергетический и попадаю в больницу с переломом. Выписывают через неделю, но экзамены уже у меня пролетели и я перевожу документы в МИЭМ, там ещё был набор абитуриентов. И после всей этой свистопляски попадаю на фильм​​ «Загнаных лошадей пристреливают, не правда ли?»

22-4-22

Александр Парнис

Дорогие друзья, коллеги, френды и просто знакомые, поздравившие меня с Днем рождения! Вас всех было 116 человек, а может и ​​ больше... Домой, в мою маленькую квартиру, пришли только пять человек. Я очень благодарен всем за память и за добрые слова. Приятно осознавать в наше тяжелое время,когда все разобщены, что тебя еще помнят и ценят. Значит, я все-таки успел кое-что сделать... для вечности. С меня, условно говоря, началось второе возрождение (простите за нескромность) хлебниковедения в 60-х годах прошлого века. А главное -я ввел в научный обиход много неизвестных текстов Хлебникова. Я очень благодарен всем вам за внимание к моей персоне. Виват!

22-4-22

Париж 1940-ые

Елена Макуни -= 40-е - это во время оккупации? То-то же фашисты рвались​​ «повоевать»​​ в Париж как на курорт!

Я -= ну да! но французам так сказать нельзя

Е -= Ага! Я с одним французским туристом работала, так он стал героем Сопротивления за то, что как командир танковой части после приказа фашистов сдаться вывел строем всех своих людей в полной экипировке и с боевыми наградами из ангара, где оставил танки, готовые к бою, заправленные горючим!!! Нет чтоб напоследок из этих танков фашистов поразить!!! Ибо...​​ «сдаться - таков был приказ, а приказы надо выполнять!»

Я =- да! у нас ген борьбы, у них - большая склонность к компромиссу. вся европейская история и политика - сдерживания и противовесы. Это ушло в менталитет

22-4-22

Giovanni​​ Gandolfo

Buon​​ Compleanno​​ Lenin.

)​​ Vladimir​​ Ilic​​ Ulanov,​​ detto​​ Lenin.

Nasce a Simbirsk. Il 22.04.1870.

Я​​ -= Bene per I Italiani, non bene per I Russi

ДЖ​​ -= Bene per i proletari di tutto il mondo, male per le varie Borghezie nazionalistiche, questo è il il mio pensiero,. Ciao

Я​​ -= Notammente Lenin causava la questa guerra nella Ukraina. Million dei Russi sono securi qu'e la verita

ДЖ​​ -= ciao Gennady, ma Lenin quando fece la pace di Brest. Litovsk pensava al bene della Russia, e al realismo della Rivoluzione socialista, la odierna guerra in Ukraina non ha niente a vedere con il grande rivoluzionario Lenin. Ciao e ti m​​ ando un abbraccio di pace.

Я​​ -= la politica nazionale. La Ucraina era piccola, invisibile, ma Lenin transformava questo piccolo paese nella una grande stato

ДЖ​​ =- ciao Gennady, mi ritengo un Comunista è sono convinto che il mio primo nemico è la borghesia Italiana, e non i proletari Russi ed Ukraini. W.​​ Lenin

23-4-22

Инна Иванова

бывает, что двоим сложно поладить. Что уж говорить, когда спорят трое, четверо...соседи семьями…​ страны. Договариваться надо, но…​ как же подобрать верные слова…​ Если мои соседи нарушают​ право моей семьи на спокойную жизнь, утверждая, что у себя они творят что хотят, я буду отстаивать интересы моей семьи, забыв о внутренних разногласиях.​ В это время я понимаю, что каждый​ должен быть со своей семьей и на ее стороне.​ Если сосед решил сдать в аренду свою землю под полигон для испытаний, можем-ли мы​ жить спокойно?​ Должны-ли мы​​​ «войти в положение»​​ соседа, потому​ что ему нужны деньги? Понимая, чем это может обернуться для нас!​

​ ​ Я не люблю​​ «умничать»​​ на публику, но молчать сейчас стыдно.​

​ ​ Я неплохо веду мое небольшое домашнее хозяйство, но даже здесь хватает беспорядка и нерешенных, а то и нерешаемых проблем. Что говорить о ведении государственного хозяйства? ​ Думаю, что если лидеры​​ твоей страны, обладая максимально полной информацией о реальности (а не прочитав статью какого-то там журналиста), решились на определенные действия, то уже не было иного выхода. Потому что прежние, как минимум 8 лет, они​ пытались договориться.​ Потому что, ты знаешь, что главный лидер​​ -​ специалист своего дела и очень осторожен не только в делах, но и в словах. Потому что стоит обернуться, чтобы вспомнить что было, что сделано и как стало внутри твоего дома. Здесь время вспомнить о таком чувстве и действии, как благодарность.​ ​ Вы замечали, как часто бывает, что подарив кому-то что-то, вы слышите вместо слов благодарности, критику? Дескать, это капля в море…​ фигня! вот у…​ настоящее…​ Яма, которую невозможно наполнить. Конечно, что-то не сделано или сделано не так, но...загляните в свои шкафы. Там порядок?

​ ​ Я с​ моей страной. Я очень хочу мира, но сейчас, как никогда, надо быть​ со своей​ страной. Я понимаю, что то, что говорят лидеры недружественных стран, продиктовано их Материальными интересами.​ Помните уроки​​ «политэкономии»? Ищи кому выгодно! А выгодно, чтобы мы раздавали наши природные ресурсы за дарма и были послушными.​ Я разделяю, тревогу обычных людей из​ стран, ставших​​ «недружественными», и думаю, что не все согласны с действиями своих лидеров, которые так решают свои внутренние​ проблемы. А не из сочувствии, как видится​​​ «соседу», сдавшему в аренду свою родную землю за 30 серебряных монет. Вместо того, чтобы​ растить абрикосы с черешней, петь свои душевные песни и жить в мире.​

​ ​ Недавно слышала такое сравнение: наш​​ «сосед»​​ сейчас похож на утопающего и приходится лишить​​ его возможности утопить еще и тебя, чтобы вытащить на берег. Ведь он​ не только сосед, но и родственник.

​ ​ Дорогие мои! Услышьте и будьте со своей семьей. Потом, тет-а-тет, устроите​​ «разбор полетов», а сейчас нужно быть вместе, чтобы было меньше потерь. Осознаю, что фейсбук​​ -​ международная площадка и надеюсь быть услышанной​ кругом моих подписчиков и друзей. Пожалуйста, без комментариев. Не могу и не хочу говорить больше, чем сказала. ​​ Не судите строго! Волнуюсь. Также, как и вы.

Alexander​​ Volkov​​ -= Текст глубоких и незрелых размышлений. Извини Инна надеятся что есть верховный и он решит за нас все проблемы ошибочна . И собраться в стаю и пойти куда он заведёт чревата большими проблемами . А приходить в дом соседа и наводить там порядок , как тебе нравится это большое нахальство . Он хочет жить по своему , даже родные братья не могут иногда жить вместе когда вырастут , Что говорить о государствах . Вопрос огромной сложности и выходит за рамки детских рассуждений . Мне предположим не нравится Карты пишешь свою картину и она шокирует мои эстетические позиции. Я приду вырву у тебя кисти из рук и начну исправлять , как мне кажется правильно , не обращая на тебя никакого внимания . Что ты сделаешь отснимешь СВОИ кисти и вытолкаешь меня взашей ! Это если рассуждать в твоей детской парадигме . Пора взрослеть . Не могу иначе реагировать . Прости .

ИИ -= Сан Саныч, ваша реакция эмоциональна и не верна. Я не призываю воевать. Я сказала о том, стыдно воевать против своих, когда ты не владеешь ни полной информацией, ни умением. Вы ведь не политик. Простите за прямоту. Можете-ли вы с этой высоты​​ правильно оценить обстановку? Я не берусь и говорю об этом. Ваша позиция​​ «я всегда против»​​ также не кажется мне убедительной. Алаверды, прошу не сердиться на меня. Чтобы не поссориться с вами далее писать не буду. Надеюсь на наше будущее дружеское общение.

Lana​​ Derkacheva​​ -= Иннульчик,солнышко, отключи комметарии,милая!!!♥️

Lidia​​ Skargina​​ -= не надо отключать, нас много таких, кто не знает как кому лучше. Всем нам очень больно, а в драке нет правых.

Я -= надо смириться перед Историей. Такие огромные события бывают раз в столетие. Некрасов:​​ «Довольно даже нам поэтов, Но нужно, нужно нам граждан!». Инна - истинный гражданин России

23-4-22

А. Плахов

ЖАК ПЕРРЕН (1941 – 2022).

«Вечный мальчик»​​ французского кино

От редкого парагвайского вируса (паранавируса) скончался один из самых красивых и обаятельных актеров Франции. Перрен сыграл в 130 фильмах, среди которых такие знаменитые, как оскароносная​​ «Дзета»​​ («Z») Коста-Гавраса или культовая​​ «Пустыня Тартари»​​ Валерио Дзурлини.​​ 

У Дзурлини, в фильме​​ «Девушка с чемоданом», он сыграл и свою первую значительную роль-шестнадцатилетнего наивного юношу из обеспеченной семьи, влюбившегося в темпераментную деревенскую красотку (Клаудия Кардинале).

Амплуа романтичного юноши ​​ приклеилось к нему и всю первую половину жизни сопровождало​​ «вечного мальчика французского кино». Апофеозом романтики стали его морячок из​​ «Девушек из Рошфора»​​ и принц из​​ «Ослиной шкуры»: оба фильма поставлены Жаком Деми. В обоих Перрен был партнером юной Катрин Денев: образцовый дуэт романтического блондина и романтической блондинки. Дуэт ​​ еще и музыкальный.​​ «По свету я бродил, мечту свою искал - и там, где плещет Нил, и у подводных скал…»​​ - пел Перрен. И Денев отвечала ​​ ему:​​ «Не сказка мне нужна, мечта моя скромна: пусть только будет он красив, как Аполлон. И в этом чуда нет: он должен быть такой​​ -​​ ученый и поэт, философ и герой...»​​ (в русском дубляже фильма только отчасти сохранилось остроумие песенного текста, написанного самим Жаком Деми александрийским стихом, пародирующего стиль Мольера и Корнеля). ​​ 

Это был, так сказать, виртуальный дуэт: герой и героиня ни разу не встретились, хоть и ходили рядом, по одним и тем же улицам провинциального Рошфора. Встреча не предусматривалась в ​​ романтическом мире Деми. Перрен сыграл образ воплощенной грезы Дельфины - мечтательного и нежного юношу Максанса, который, судя по всему, встретит ее ​​ -​​ и узнает свой идеал​​ -​​ уже за рамками фильма, по пути из Рошфора в Париж.

А в​​ «Ослиной шкуре»​​ Перрен был Принцем, Денев – Принцессой, а Жан Маре, игравший Короля, передавал молодому поколению романтическую традицию французского кино. Впрочем, сам Жак родился в артистической семье и снялся еще в пятилетнем возрасте в эпизоде классической картины​​ «Врата ночи»​​ Марселя Карне – отца​​ «поэтического реализма»​​ и романтизма.

Перрен сохранил романтическое мироощущение на всю жизнь. Даже когда стал предпочитать актерской профессии продюсерскую. Он продюсировал 53 фильма, увлекся документальным кино и поднял несколько значительных проектов, самый известный из которых –​​ «Птицы». Тоже очень романтическое кино. R.I.P.

-=

Романтический принц французского кино

Мы​​ «похоронили»​​ ЖАКА ПЕРРЕНА. Среди 130 фильмов, где он сыграл -оскароносная антитоталитарная​​ «Дзета»​​ («Z») Коста-Гавраса и экранизация романа Бориса Виана​​ «Пена дней», осуществленная режиссером Шарлем Бельмоном,​​ «Демаркационная линия»​​ Клода Шаброля, анализирующая французские патриотические мифы об оккупации, и ностальгический​​ «Новый кинотеатр​​ «Парадизо»«​​ -​​ об умирании старого классического кино.

Перрен играл рядом с Жан-Луи Трентиньяном и Филиппом Нуаре, Ивом Монтаном и Мишелем Пикколи, Витторио Гассманом и Марчелло Мастроянни (с последним​​ -​​ в великой​​ «Семейной хронике»​​ Дзурлини), и был достойным партнером каждого из них. Но известен он гораздо меньше. Дело в том, что к нему приклеилось и сопровождало всю первую половину жизни амплуа романтичного принца,​​ «вечного мальчика французского кино».

Перрен сохранил романтическое мироощущение на всю жизнь. Даже когда стал предпочитать актерской профессии продюсерскую. Все началось с фильма​​ «Дом, милый дом»​​ режиссера Бенуа Лами​​ -​​ о восстании в доме престарелых, Перрен играл в нем социального работника и продюсировал эту картину, за которой последовали около полусотни других.​​ Среди них такие успешные и известные, как вышеупомянутая​​ «Пустыня Тартари», а также​​ «Черные и белые в цвете»​​ и​​ «Хористы».

В поздние годы Перрен увлекся документальным кино и создал несколько значительных проектов, посвященных природе,-​​ «Микрокосмос»,​​ «Океаны»,​​ «Времена года». Самый известный из них​​ -​​ «Птицы»​​ -​​ это тоже очень романтическое кино. Птиц снимали прямо во время полета, а чтобы запечатлеть их сезонные миграции, максимально усовершенствовали съемочную технику, разработали сверхлегкие летательные аппараты. Снимали и в арктическом холоде, и в болотах, и в тумане, над фильмом работало около 500 человек из разных стран мира, съемки заняли три года. На этом и следующих фильмах Жак Перрен овладел еще одной профессией​​ -​​ режиссерской. Он был настоящим подвижником кино​​ -​​ скромный человек с лицом, красивым в любом возрасте.

24-4-22

Сергей Чупринин

Зощенко Михаил Михайлович (1894-1958)​​ 

Почему высочайший гнев пал именно на З., все-таки загадка. К нему, конечно, давно присматривались, и первая часть повести​​ «Перед восходом солнца»​​ (Октябрь, 1943, № 5-6, 8-9) партийными идеологами неспроста была охарактеризована как​​ «пошлая, антихудожественная и политически вредная». ​​ 

Публикацию само собой прервали, на автора цыкнули, но его книжки продолжали издаваться, и рассказ​​ «Приключения обезьяны», погубивший З., успели напечатать четырежды, ​​ прежде чем он под невинной рубрикой​​ «Новинки детской литературы»​​ появился еще и в журнале​​ «Звезда»​​ (1946, № 5-6).​​ 

Как вдруг – постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 года, растиражированное во всех советских газетах, истошные вопли на собраниях, предательство вчерашних друзей, ​​ исключение из Союза писателей, лишение продуктовых карточек, одним словом, беда.  ​​​​ 

К. Симонов предположил, что атака была спровоцирована​​ «тем подчёркнуто авторитетным положением, которое занял Зощенко после возвращения в Ленинград». ​​ Возможно. Но М. Шагинян 19 октября 1946 года обличая З. ​​ на собрании писателей Узбекистана в Ташкенте, прибавила еще вот что:​​ 

««Когда немцы оккупировали часть нашего Союза, то в оккупированных немцами областях появились издания Зощенко на русском языке в массовом тираже с предисловием Геббельса о том, чтобы читали “талантливого советского писателя, что представляет собой советская Россия”. Когда перед товарищем Сталиным положили книгу Зощенко, он посмотрел и спросил, а что пишет Зощенко сейчас, тогда ему принесли “Звезду” и раскрыли перед ним омерзительную “Обезьяну”«.  ​​​​ 

Как говорит Р. Тименчик, публикатор фрагментов этой стенограммы,​​ «источником рассказа о Геббельсе было опубликованное в газете советской администрации в Германии​​ «Ta”glische Rundschau» ​​​​ 6 августа 1946 г., накануне встречи Сталина с редакторами ленинградских журналов, сообщение о том, что в 1942 г. по распоряжению Геббельса была издана по-немецки книга Зощенко​​ «Спи быстрее, товарищ!» ​​​​ И это сообщение, не поступив в открытую советскую печать, было, надо думать, с соответствующими искажениями доведено до​​ сведения таких проверенных пропагандистов, как М. Шагинян.​​ 

Жизнь З. в любом случае остановилась. И, - как рассказывают, -​​ «несколько месяцев после исключения из Союза писателей Зощенко ожидал ареста (о том, что велено было “никого не брать”, он не знал) – и проводил ночь на лестничной площадке с котомкой в руках. “Не хочу, чтобы это произошло дома”, - сказал он проходившему соседу». ​​ 

Роскошную квартиру с мебелью красного дерева пришлось обменять на гораздо более скромную, денег не было совсем, а попытки хоть что-то написать и хоть как-то заработать по большей части натыкались на отказы. В печать прорвались только​​ «Партизанские рассказы»​​ (Новый мир, 1947, № 9), причем с личной санкции Сталина, ​​ да переведенные З. книги финнов М. Лассила (1948, 1949, 1950, 1955), А. Тимонена (1950), осетина М. Цагараева (1952).

По обычаям того времени надо было покаяться, и З., понукаемый друзьями, З. еще 26 августа 1946 года пишет Сталину, но что он пишет?​​ «Я никогда не был пройдохой или низким человеком или человеком, который отдавал свой труд на благо помещиков и банкиров. Это ошибка. Уверяю Вас». ​​ В итоге в Союз советских писателей его возвращают только 23 июня 1953 года, уже после смерти Сталина, да и то не восстанавливают, как он просил, ​​ а, будто мальчишку, принимают заново. ​​ 

Что делать, советскому этикету З. был, видимо, необучаем в принципе. Так что и на встрече с группой английских студентов 5 мая 1954 года, где А. Ахматова полностью признала правоту партийных приговоров, З. опять с ними не согласился. А призванный к ответу на собрании ленинградских​​ писателей 15 июня вновь выступил отнюдь не с покаянной, но с вызывающе дерзкой речью:​​ 

«Мне сказали, что я не захотел помочь советскому государству в войне, что я трус и окопался в Алма-Ата.

Я дважды воевал на фронте, я имел пять боевых орденов в войне с немцами и был добровольцем в Красной Армии. Как я мог признаться в том, что я – трус? <…>

Я не был никогда не патриотом своей страны. Я не могу согласиться с этим! Что вы хотите от меня? Что я должен признаться в том, что я – пройдоха, мошенник и трус? <…>

У меня нет ничего в дальнейшем! Я не стану ни о чем просить! Не надо вашего снисхождения, ни вашего Друзина, ни вашей брани и криков! Я больше чем устал.​​ 

Я приму любую иную судьбу, чем ту, которую имею!» ​​ ​​​​ 

И, естественно, новый виток травли, растянувшийся до осени, после которого З. ни о какой реабилитации уже никогда не просил.​​ 

Просили друзья, и 26 марта 1956 года К. Чуковский, Вс. Иванов, В. Каверин, Л. Кассиль, Э. Казакевич, Н. Тихонов обращаются в Президиум ЦК КПСС:​​ «Считаем своим нравственным долгом поставить вопрос о восстановлении доброго имени Михаила Михайловича Зощенко, известного русского писателя, высоко ценимого Горьким». ​​ 

Книга​​ «Избранные рассказы и повести. 1923-1956»​​ все-таки вышла в декабре того же года. Но сам З., измученный депрессиями и во всем разуверившийся, с августа 1955-го хлопотал только о пенсии.​​ 

Ее ему выписали – не сразу, конечно, лишь 2 июля 1958 года, так что и получить положенные по закону​​ тысячу двести рублей З. успел только один раз, за две недели до смерти.​​ 

Соч.: Собрание сочинений в 7 тт. М.: Время, 2008.

Лит.: Вспоминая Михаила Зощенко. Л., 1990; Сарнов Б. Пришествие капитана Лебядкина. Случай Зощенко. М., 993; Лицо и маска Михаила Зощенко. М., 1994; Воспоминания о Михаиле Зощенко. СПб, 1995; Рубен ​​ Б. Алиби Михаила Зощенко. М., 2001; Томашевский Ю.​​ «Литература – производство опасное…». М. Зощенко: жизнь, творчество, судьба. М., 2004; Попов В. Зощенко. М.: Молодая гвардия / Жизнь замечательных людей, 2015.

Я -= Taeglische Rundschau - ежедневное обозрение. Газета с этим названием выходит с 1881 года. в 1933 году пропадает - и вот всплывает в 1945. выходит 10 лет до закрытия в 1955. специальная газета для советской армии. спасибо вам, что раскопали такой интересный материал! да, это правдоподобно. Так бедного Мейерхольда запытали, что он с кем-то из эмигрантов разговорился в Париже в кафе

26-4-22

Сергей Чупринин сейчас с Натальей Ивановой и Сергеем Шаргуновым.

Катаев Валентин Петрович (1897-1986)​​ 

Репутация писателя талантливого, но аморального и беспринципного преследовала К. с первых шагов в литературе. И уже 25 апреля 1919 И. Бунин записал в дневник, впоследствии включенный в​​ «Окаянные дни»:​​ «Был В. Катаев (молодой писатель). Цинизм нынешних молодых людей прямо невероятен. Говорил: “За 100 000 убью кого угодно. Я хочу​​ хорошо есть, хочу иметь хорошую шляпу, отличные ботинки…”«.​​ 

Жить красиво мечтал, положим, не он один. Но, похоже, только ему удалось все тяготы жизни обойти с таким, - процитируем О. Мандельштама, -​​ «бандитским шиком». ​​ Книги всегда выходили бесперебойно, комедии облетали все сцены Советского Союза, заграница открывалась, какая пожелаешь, причем надолго и с деньгами в портмоне. Начальство, меняясь, его баловало: Сталин распорядился выписать орден Ленина при первой же раздаче правительственных наград (1939) ​​ и премию своего имени за повесть​​ «Сын полка»​​ (1946), Хрущев тоже почествовал орденком, а Брежнев одарил званием Героя Социалистического Труда (1974).​​ 

В обмен на лояльность, конечно, и в обмен на привычку приказы не обсуждать, а власть предержащих целовать в плечико. В этом искусстве у К. было немного равных: громил В. Луговского, ​​ А. Ахматову ​​ и А. Твардовского, ​​ В. Померанцева, ​​ В. Дудинцева и​​ «Литературную Москву», ​​ активничал в исключении М. Зощенко (1946), ​​ Б. Пастернака (1958), ​​ А. Галича (1972), Л. Чуковской (1974) из Союза писателей, вместе с другими советскими классиками кинул камень в А. Сахарова и А. Солженицына…  ​​​​ 

И – талантливый же человек – даже присягу в верности сумел сформулировать так, что она запомнилась:​​ «<…> Для того, чтобы написать что-либо порядочное, полезное для народа, нужно твердо стоять на идейных позициях коммунизма. Когда это чувство партийности во мне ослабевало, я писал плохо, когда чувство партийности во мне укреплялось, я писал лучше».​​ 

На 2-м съезде советских писателей (1954), где прозвучали эти слова, так говорить было уже не​​ обязательно. И справедливости ради заметим, что в 1960-е годы К. случалось совершать поступки, непозволительные с точки зрения власти.​​ 

Так, в феврале 1966 года он поставил свое имя под​​ «Письмом 25-ти»​​ о недопустимости​​ «частичной или косвенной реабилитации И. В. Сталина и необходимости предать гласности факты совершенных им преступлений». ​​ А в мае 1967 года направил в президиум 4-го съезда писателей телеграмму:​​ «Дорогие товарищи, не имея возможности по тяжелым семейным обстоятельствам и состоянию здоровья присутствовать на съезде, довожу до вашего сведения, что считаю совершенно необходимым открытое обсуждение съездом известного письма Солженицына, с основными положениями которого я вполне согласен». ​​ 

Репрессий, и самых ничтожных, не последовало. Возможно, еще и потому, что К. в это время воспринимался уже не просто как классик, но как первый стилист страны, лучше, чем кто бы то было пишущий на русском языке. Сам он готов был соперничать только с Ю. Олешей, а в устных выступлениях 1970-х годов иногда отдавал пальму первенства В. Набокову. ​​ 

Не все, разумеется, были этого мнения:​​ «Манерная, нерусская проза», - занес в дневник А. Яшин. Но большинство даже злейших недругов К. вынуждены были согласиться:​​ «Нравственные качества этого человека ни в какое сравнение не идут с его художническим даром»; ​​ «Странный такой человек​​ -​​ не растлился. То есть морально полностью растлился, а как художник каким-то образом сохранился»​​ (В. Войнович).

И это действительно так. В предсмертном 9-томнике можно без натуги перечитывать почти всё: и ранние​​ фельетоны, и комедии, и индустриальный роман​​ «Время вперед!»​​ (1932), и первые две книги тетралогии​​ «Волны Черного моря»​​ (1936-1961), а поздние повести, начатые​​ «Маленькой железной дверью в стене»​​ (1964) и​​ «Святым колодцем»​​ (1966), открыли принципиально новую технику прозы, которую К. назвал мовизмом и которая до сих выглядит свежее, чем многие нынешние изобретения.​​ 

Таким же обновителем литературного ландшафта К. захотел стать и в роли главного редактора журнала​​ «Юность»​​ (1955-1961).​​ «А ведь изначально, - рассказывает С. Шаргунов, его приглашали на невинный “журнал для школьников” под названием “Товарищ”, он согласился, внес коррективы и круто развернул проект…». ​​ 

Не сразу, конечно. То, что критики назовут​​ «исповедальной прозы»​​ и​​ «эстрадной поэзией», еще только проклевывалось, так что засылать в набор приходилось то колхозный роман С. Бабаевского​​ «Сухая Буйвола»​​ (1958, № 3-4), то поэму А. Безыменского​​ «Комсомольцы»​​ (1958, № 10) то повесть А. Кузнецовой​​ «Честное комсомольское»​​ (1958, № 10) или вовсе детективы А. Адамова. ​​ 

И К., вообще-то по натуре барин или, как окрестил его В. Кирпотин,​​ «куртизан», ​​ охотно занимался тем, что на канцелярите называют​​ «работой с молодыми»​​ и что на самом было взаимоприятными беседами либо за редакционным самоваром, либо на переделкинских дорожках.

«Я не знал ни одного другого главного редактора, который был не только сам знаменит, но так обожал делать знаменитыми других,​​ -​​ подтверждает Е. Евтушенко.​​ -​​ Катаев был крестным отцом всех шестидесятников». ​​ И совсем иным​​ -​​ как​​ «юное распутное создание, матерое в цинизме, в​​ изгаживании всего, что связано с традициями, моралью, культурой нашего народа, с историей страны»,​​ -​​ предстает этот журнал в автобиографической книге М. Лобанова​​ «В сражении и любви».

Жизнь начиналась вроде бы сызнова. К. ближе к склону лет даже в партию вступил. ​​ А в 1960-м ему, - рассказывает Н. Старшинов, -​​ «предложили пост главного редактора​​ «Литгазеты». И он дал свое согласие. Валентин Петрович загорелся мыслью обновить газету, сделать ее “читабельной” <…> И, продолжая строить планы, уехал за рубеж…»​​ 

Ох, не надо этого было делать: за время его отлучки кадровое решение ​​ под благовидным предлогом отменили – и Катаев обиделся, в знак протеста перестал ходить в редакцию, не получал зарплату. Так продолжалось около года».​​ 

Литературе, видимо, повезло, что К. не загрузили газетными хлопотами. Но сам К. думал по-другому, и 15 сентября 1981 года, после того как со смертью С. Наровчатова освободилось место главного редактора​​ «Нового мира», он, в возрасте уже 84 лет, обращается к М. Суслову со смиренной просьбой: ​​ «У меня ещё хватит энергии на года два посвятить себя редакционной работе по примеру того, как я некогда создавал “Юность”. Если бы мне предложили быть главным редактором “Нового мира”, я бы не отказался и отдал бы всю свою энергию для сохранения его авторитета и подготовил бы себе хорошего преемника. Я думаю, это было бы хорошо для журнала. Каково на этот счёт Ваше мнение?».​​ 

Однако М. Суслов выбрал на эту роль бесцветного Героя Советского Союза В. Карпова, а К. вернулся к подготовке своего последнего ​​ прижизненного​​ собрания сочинений. И к новым рукописям, которым еще только ​​ суждено было выйти в свет.

Моральный облик Валюна, как все за глаза звали К., и его карьерные поползновения теперь занимают внимание только историков литературы. А нормальные люди читают книги – они ведь, в конце концов, главное, что остается (или не остается) от писателя.​​ 

Соч.: Собрание сочинений в 10 тт. М., 1983-1984.​​ 

Лит.: Галанов Б. Валентин Катаев: Очерк творчества. М., 1982; Иванова Н. Пастернак и другие. М., 2003; Котова М., Лекманов О. В лабиринтах романа-загадки: Комментарий к роману В. П. Катаева​​ «Алмазный мой венецю МюЮ 2004; Катаев П. Доктор велел мадеру пить…: Книга об отце. М.:, 2006; Мнацаканян С. Велий Валюн, или Скорбная зжизнь Валентина Петровича Катаева: Роман-цитата. Алма-Ата, 2014; Огрызко В. Циник с бандитским шиком: Книга о Валентине Катаеве. М., 2015; Шаргунов С. Катаев: Погоня за вечной весной. М.: Молодая гвардия / Жизнь замечательных людей, 2015.

Ч-н -= О моей встрече с Катаевым из​​ «Фейсбучного романа»: На встречу с молодыми провинциальными критиками пригласили Катаева.​​ «Вертер»​​ написан еще не был, но​​ «Святой колодец»​​ и​​ «Траву забвения»​​ уже твердили наизусть - по крайней мере, все те, кто, как и я ту пору, считал литературу, прежде всего, атакой стилем.

Это казалось невозможным, чуть ли не оксюмороном - вы поглядите-ка: лауреат сталинских премий, секретарь, начальник, казалось бы, пробу ставить негде, и гражданская репутация более чем​​ сомнительна, и вдруг такой, ну надо же, такой виртуоз, такой мастер!..

Как тут встречу пропустить, а, если повезет, как не спросить о чем-нибудь важном, судьбоносном!

Спросить удавалось, а вот ответы разочаровывали. Валентин Петрович явно отбывал номер и с нами говорил через губу, отнюдь не воспламеняясь. Так что если и мастер-класс это был, то барственной снисходительности. Не больше.

Ровно до тех пор, пока кто-то из нас не начал свой вопрос со слов:​​ «Валентин Петрович, вот вы сегодня лучше всех пишете на русском языке. Скажите, пожалуйста...».

«Скажу, - прервал вопрошателя Катаев. - Скажу, что лучше всех на русском языке сегодня пишет Владимир Набоков. Все услышали, нет? Тогда я повторю, - и будто вразрядку, - НА-БО-КОВ!»

И, помедлив, обвел глазами зал:​​ «Я - второй».

Семидесятые, знаете ли, годы. Известный своей, знаете ли, самовлюбленностью и своим, знаете ли, конформизмом сталинский лауреат.

26-4-22

Victoria Chulkova

Виктор Петрович Голышев отмечает 85-й День Рождения! ПОЗДРАВЛЯЕМ великолепного переводчика!

Отрывок из стихотворного письма Иосифа Бродского, адресованного В.П. Голышеву:

Живу на Бруклинских высотах.

Заслуживают двух-трех фраз.

Застроены в девятисотых

и, в общем, не терзают глаз.

Выходишь из дому и видишь

известный мост невдалеке.

Манхаттан - подлинный град Китеж -

с утра купается в реке.

Вид, извини за просторечье,

на город как в Замоскворечье

от Балчуга. Но без мощей

и без рубиновых вещей.

Вдобавок - близость океана

ноздрею ловишь за углом.

Я рад, что этим дышит Анна,

дивясь Чувихе с Помелом.

Я рад, что ей стихии водной

знакомо с детства полотно.

Я рад, что может быть, свободной

ей жить на свете суждено.

Такие чувства - плод досуга.

Однако данный материк

тут ни при чем: они - заслуга

четырехстопника, старик.

8-е декабря 1995 г.

Неполный список переводов :

Иосиф Бродский, эссе​​ «Меньше единицы»,​​ «Шум прибоя»,​​ «Набережная неисцелимых»

Чарльз Буковски,​​ «Макулатура»

Уильям Гасс,​​ «Мальчишка Педерсенов»

Джеймс Джонс,​​ «Пистолет»

Сьюзен Сонтаг,​​ «Ожидание Годо в Сараеве»,​​ «О фотографии», ​​ «Смотрим на чужие страдания»

Труман Капоте,​​ «Другие голоса, другие комнаты»,​​ «Завтрак у Тиффани»

Кен Кизи,​​ «Над кукушкиным гнездом»

Иэн Макьюэн, Чизил-Бич

Владимир Набоков,​​ «Превращение“ Франца Кафки»

В. С. Найпол,​​ «Флаг над островом»

Джордж Оруэлл,​​ «1984» ​​ ​​​​ 

Роберт Пенн Уоррен,​​ «Вся королевская рать»

Филип Пулман, трилогия​​ «Тёмные начала»​​ 

(совм. с Владимиром Бабковым)

Джоан Роулинг,​​ «Гарри Поттер и Орден Феникса»​​ 

(совм. с Владимиром Бабковым и Леонидом Мотылёвым)

Уильям Стайрон,​​ «И поджёг этот дом»

Джером Д. Сэлинджер,​​ «Лучший день банановой рыбы» ​​​​ (совм. с Э. Наппельбаумом)

Торнтон Уайлдер,​​ «Мост короля Людовика Святого»,​​ «Теофил Норт»

Натаниэл Уэст,​​ «Подруга скорбящих»

Уильям Фолкнер,​​ «Свет в августе»,​​ «Когда я умирала»

Дэшил Хэммет,​​ «Проклятие Дейнов», рассказы​​ «Большой налёт» ​​​​ и​​ «106 тысяч за голову»

Томас Вулф,​​ «Смерть​​ -​​ гордая сестра»

Сьюзен Коллинз,​​ «Хроники Подземья»​​ («Грегор Надземный»,​​ «Грегор и пророчество Турса»,​​ «Грегор и проклятие теплокровных»)

27-4-22

Андрей Плахов

АНУК ЭМЕ – 90!

Урожденная Франсуа́за Юди́т Сорья́ Дрейфус, она получила воспитание, обучилась актерскому мастерству и танцам в семье еврейских актеров. Сыграла подругу Модильяни-Жерара Филипа в фильме​​ «Монпарнас, 19», снялась у Феллини в​​ «Сладкой жизни»​​ и​​ «Восьми с половиной». Два образа сделали из нее икону кинематографа - фильмы​​ «Лола»​​ Жака Деми и​​ «Мужчина и женщина»​​ Клода Лелюша. В ажурном боди кабаретной певички и в дубленке помрежа​​ -​​ она во всех этих образах стала воплощением француженки, будь то провинциалка из Нанта или прожженная парижанка. Она играла разные роли, но главное был стиль​​ -​​ утонченный, отстраненный, элегантный...

Вот немного про два ее знаменитых фильма, ее героинь и сыгравшую их актрису.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ ххх

В фильме Жака Деми​​ «Девушки из Рошфора»​​ (1967), что для мюзикла было по-настоящему революционно, действует второстепенный персонаж: старикашка, который оказывается маньяком-убийцей, о чьих подвигах сообщает пресса. Где-то за кадром он​​ укокошил танцовщицу из Нанта, героиню​​ «Лолы»​​ (1961).

Впрочем, Лола недолго была мертва. Она оживет в фильме​​ «Ателье моделей»​​ (Model Shop, 1969), который Деми снимет в Лос-Анджелесе. В этом фильме героиня Анук Эме подрабатывает моделью в сомнительном фотоателье и сходится с американцем, который переживает юношеский кризис и ждет отправки во Вьетнам. (Забавно, что парня должен был играть Харрисон Форд, но продюсеры отвергли его как бесперспективного​​ -​​ вместо Форда роль досталась Гэри Локвуду.)

Привязанность к Лоле, своей первой femme fatale, Деми пронес через все 1960-е годы. В​​ «Лоле», посвященной Максу Офюльсу, легкомысленная вроде бы танцовщица на поверку оказывается добродетельно верна главному чувству своей жизни, авантюристу и плейбою Мишелю: от которого родила сына. Лола не отвергает ухаживаний американского матроса Фрэнки, но решительно отказывается от серьезного предложения Ролана Кассара, которого знала еще подростком. Другая сюжетная линия фильма связана с Сесиль​​ -​​ юной пигалицей, которая пытается вырваться из-под опеки матери-вдовы и флиртует с Фрэнки. Ролан Кассар оказывается другом этой семьи и готов прийти ей на помощь в трудную минуту. В мире Жака Деми важны симметрия и система отражений: Сесиль​​ -​​ это Лола в юности (ее и вправду когда-то так звали, а Лола​​ -​​ артистический псевдоним).

В фильме​​ «Залив ангелов»​​ (1962) к Лоле присоединяются другие персонажи: прежде всего Жаклин в исполнении Жанны Моро, впервые представшей в этой роли блондинкой​​ -​​ уже совсем роковая женщина и страстная фанатка рулетки. Из рассказа Лолы своему юному американскому​​ конфиденту в фильме​​ «Ателье моделей»​​ мы с удивлением узнаем, что с течением времени ее кумир Мишель подпал под порочное влияние Жаклин, а Фрэнки погиб во Вьетнаме. В​​ «Шербурских зонтиках»​​ того же Деми вернувшийся из Южной Африки и превратившийся в успешного ювелира Ролан Кассар становится патроном еще одной семьи, в которой вдовствующая мамаша, мадам Эмери, воспитывает шестнадцатилетнюю дочь Женевьеву (Катрин Денев). Он рассказывает матери о своей несчастной любви к Лоле (на экране короткий флэшбек​​ -​​ проезд по памятному пассажу Помере в Нанте) и просит руки ее дочери. Неужели перед нами Санта-Барбара? Нет. Смысл этих пересечений иной.

Действие всех без исключения фильмов Деми 1960-х годов происходит в портовых городах​​ -​​ Нанте (где режиссер провел детство), Ницце, Шербуре, Рошфоре, Лос-Анджелесе. Все эти города​​ -​​ даже состоящий из бесконечных пригородов Лос-Анджелес​​ -​​ можно назвать провинциальными. Море лишь эпизодически появляется в кадре, но его близкое присутствие крайне важно: как символ чего-то вечно меняющегося и меняющего тех, кто в него попадает.

На набережных Жака Деми гуляет Случай, Шанс, а главной темой его фильмов становится ожидание встречи. Встреча может произойти, но чаще герои в поисках своего недостижимого идеала фланируют мимо друг друга, не пересекаясь, параллельными курсами, в разных направлениях: он заходит в одну дверь, она выходит в другую. Счастье близко, пространство сжато, но все равно проще разойтись, чем встретиться. А если встреча произойдет, то где-то за кадром, после финального титра, на просторах океана жизни.

Анук Эме – одна из главных героинь этого романтического мира.

ххх

«Мужчина и женщина». Этот фильм, казалось, открывал новую страницу в кинематографе​​ -​​ он преподнес широкой публике своеобразную трансформацию опыта режиссеров-новаторов​​ -​​ от Годара и Рене до Антониони. Очаровывали свобода повествования, драматургические паузы, заполненные пейзажами, чередование диалога с внутренним монологом, цветного изображения​​ -​​ с черно-белым, почти документальных кадров​​ -​​ с нарочитым схематизмом комиксов. Плюс блестящее техническое качество, с которым выполнены сцены автогонок. Да еще и яркие актерские работы Жана-Луи Трентиньяна и Анук Эме, а также​​ «ша-ба-да-ба-да»​​ -​​ не стареющий шансон Франсиса Лея.

Лишь когда появились новые работы Лелуша с их очевидной тривиальностью, с их назойливым самоцитированием, стало очевидно: авангардные приемы с самого начала привлекали режиссера для реставрации и подкрашивания старых сентиментальных схем. В отличие от авторов​​ «новой волны», Лелуш не стремился ни к самовыражению, ни к жанровому поиску; и все же делал кино не для среднего зрителя, а для​​ «зрителя с претензиями»​​ -​​ категории, ставшей в шестидесятые весьма многочисленной.

Лиризм провинции, обаяние приморских зарисовок в межсезонье, прелесть простых, немного старомодных чувств многократно возрастали от того, что перемежались умными разговорами о Рембрандте и Джакометти. На снобов рассчитаны и профессии героев: Она​​ -​​ «стрип-герл», хоть и маленький человечек, но из элитарного мира кино (выставляет на​​ съемках​​ «хлопушку»); Он​​ -​​ автогонщик. А третий герой своеобразного любовного треугольника​​ -​​ каскадер.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Лелуш нацелил свою изумительно подвижную камеру и своих актеров на достижение эффекта спонтанности, чистой импровизации​​ -​​ что в ту пору считалось неотъемлемым качеством авторского кино. Но неотразимые в своей чувственной привлекательности Мужчина и Женщина оттеснили умствующего Автора на периферию. Трентиньян​​ -​​ сколько бы он ни играл впоследствии интеллектуалов​​ -​​ олицетворяет для нас слияние Мужчины с автомобилем. Анук Эме освятила атрибут моды шестидесятых​​ -​​ элегантную и уютную дубленку.

28-4-22

СТЕНА С НАДПИСЯМИ НА Таганке

Клава Маркс ((ПЕРЕВОДЧИК С ЯПОНСКОГО)) -= на этой стенке есть и моя подпись. Я ​​ не делала фото, Ю.П. ((Любимов)) попросил меня оставить свою подпись, и для меня это была большая честь, но я не из тех людей, которые сделали это, чтобы потом хвастаться. У меня огромный архив фотографий, когда-нибудь настанет из черёд. ((ее фото с ЮП))

Я -= на фото вы хороши - и это важно -= а в каком состоянии стена сейчас?

КМ -= сохранена как музей, во всяком случае пару лет назад -= спасибо!

29-4-22

Сергей Чупринин сейчас с Евгением Сидоровым

Аксенов Василий Павлович (1932-2009)​​ 

Перед тем как 7 марта 1963 года вызвать А. на расправу в Свердловском зале Кремля, Хрущев, ​​ уже успевший к тому времени разъяриться, буркнул:​​ «А вы из-за отца мстите, что ли, нам?»​​ В ответ же прозвучало:​​ «Нет, он жив… Он член партии…».

И действительно, родители А. выжили: отец после восемнадцати лет лагерей и ссылки, мать тоже отбыла свои восемнадцать, и в 1948 году 16-летнему сыну даже разрешили приехать к ней на Колыму. Так что школьный аттестат он получил в Магадане, а в медицинский институт поступил в Казани (1950), откуда перевелся в мединститут уже Ленинградский (1954-1956). Отдал должное и врачебной практике, правда, сравнительно недолгое ​​ – всего четыре года.

Возможно, потому что А. рано почувствовал себя писателем: дебютировал​​ «совершенно дурацким», - по его определению, - стихотворением​​ «Навстречу труду»​​ в газете​​ «Комсомолец Татарии»​​ (24 декабря 1952 года), но в журнал​​ «Юность»​​ постучался уже с прозой.

Его там ждали: В. Катаеву, амбициозно мечтавшему переменить весь ландшафт советской литературы, остро не хватало только одного – авторов действительно новых и безобманно талантливых. Поэтому, по легенде, наткнувшись в одном из аксеновских рассказов на фразу​​ «Стоячая вода канала похожа на запыленную крышку рояля», главный редактор будто бы сказал:​​ «Он станет настоящим писателем. Замечательным. Дальше читать не буду. Мне ясно».​​ 

Рассказы​​ «Наша Вера Ивановна»​​ и​​ «Асфальтовые дороги»​​ (1959, № 7) публика однако же не заметила. Но через год явились​​ «Коллеги»​​ (1960, № 6-7), ​​ и автор, что называется, проснулся знаменитым. По его повести устраивались читательские конференции и​​ писались школьные сочинения. ​​ Ф. Кузнецов, тогда либеральный, заявил, что​​ «первая повесть двадцатисемилетнего врача поможет многим юным занять свое место в атаке»​​ (Литературная газета, 14 июля 1960 года). На​​ «Мосфильме»​​ полным ходом шли съемки одноименного фильма с В. Ливановым, В. Лановым и О. Анофриевым (1962) в главных ролях. А., по рекомендации Ю. Бондарева, тоже еще либерального, принимают в Союз писателей, избирают чуть позже депутатом районного совета, вводят (вместе с Е. Евтушенко) в редколлегию​​ «Юности»​​ (1963-1969).  ​​ ​​​​ 

«Коммунизм – это молодость мира», и ранние 1960-е в самом деле время преимущественного протекционизма по отношению к​​ «мальчикам»​​ - молодым и дерзким. Впрочем, желательно бы умеренно дерзким, и всё было хорошо, пока А. делал вид, что отмежёвывается от преданных ему стиляг, и простецки призывал их:​​ «Вы не динозавры, ребята! Вспомните, что вы современные советские люди, поднимите головы в небо. Неужели вы не увидите там ничего, кроме неоновой вывески ресторана?» ​​​​ (Литературная газета, 17 сентября 1960 года). И совсем другое дело, когда герои​​ «Звездного билета»​​ (Юность, 1961, № 6-7),​​ «Апельсинов из Марокко»​​ (Юность, 1963, № 1), романа​​ «Пора, мой друг, пора»​​ (Молодая гвардия, 1963, № 4-5) если еще и не бунтуют в открытую против казенной догматики, то пытаются спастись от нее бегством.​​ 

Став, говоря нынешними словами,​​ «иконой стиля», многими своими молодыми читателями А. понимался еще и как своего рода нравственный ориентир, а такое терпеть было уже невозможно. Так что крик Хрущева в Свердловском зале был в этом смысле последним предупреждением, хотя судьбу А. он все-таки не​​ сломал. Время на дворе стояло гибридное, правая рука не всегда ведала, что делает левая, и уже на четвертый день после исторической встречи с вождями А. по протекции А. Аджубея благополучно улетел в Аргентину. ​​ Вернувшись, он, впрочем, по настоянию друзей-»юностинцев» ​​​​ все же отнес в​​ «Правду» ​​​​ статью​​ «Ответственность»​​ (3 апреля 1963 года) – не то чтобы покаянную, но переполненную упреками самому себе за​​ «легкомыслие»​​ и​​ «неправильное поведение». ​​ 

Время, повторимся, было гибридным. Поэтому роман​​ «Звездный билет»​​ при советской власти отдельным изданием так и не вышел, но его экранизацию​​ «Мой младший брат»​​ в августе 1963 года все-таки выпустили в массовый прокат. Да и сам А… Его​​ «Дикой»​​ (Юность, 1964, № 12),​​ «Победа»​​ (Юность, 1965), другие рассказы середины 1960-х, его пьеса​​ «Всегда в продаже», поставленная​​ «Современником»​​ в июне 1965-го, ​​ его​​ «Затоваренная бочкотара»​​ (Юность, 1968, № 3) ​​ - наверное, лучшее из написанного А. на пограничной полосе между почти дозволенным и прямо запрещенным.​​ 

И вел он себя тоже, скажем так, по-всякому: то в начале 1966-го откажется подписать заявление, протестующее против реабилитации Сталина, ​​ то месяцем спустя едва не попадет в кутузку за попытку организовать – по пьяной, впрочем, ​​ лавочке, - демонстрацию на Красной площади в праздничный день ​​ смерти тирана.​​ 

Оттепель однако сходила на нет, публикации задерживались, зарубежные поездки отменялись. Да и возраст взывал, надо полагать, к однозначности, поэтому, начиная с процесса А. Синявского и Ю. Даниэля, подпись А. всегда возникает под коллективными обращениями в защиту оклеветанных​​ и осужденных, ​​ а в мае 1967 года он направляет в президиум IV съезда писателей собственное письмо ​​ с требованием прекратить​​ «невероятное долголетнее непрекращающееся давление цензуры», которое ​​ «опустошает душу писателя, весьма серьезно ограничивает его творческие возможности».​​ 

Прямым диссидентом А. однако же не стал, и его поведение в 1970-е годы отнюдь не бодание теленка с дубом, но своего рода игра в кошки-мышки. Когда для себя, в стол пишутся вещи заведомо непроходимые («Ожог»​​ - 1975,​​ «Остров Крым»​​ - 1977-1979), а на продажу идут либо шаловливо-детские повести​​ «Мой дедушка – памятник»​​ (1972),​​ «Сундучок, в котором что-то стучит»​​ (1976), либо вовсе не сервильная книга​​ «Любовь к электричеству»​​ о наркоме Красине (1971, 1974), либо сочиненный в компании с О. Горчаковым и Г. Поженяном ​​ пародийно-хулиганский роман​​ «Джин Грин – неприкасаемый»​​ (1972) -​​ «пухлый, как говорит Е. Сидоров, - беллетристический капустник, не более того».​​ 

Единственным значимым исключением в этой череде вполне невинных литературных розыгрышей оказались​​ «Поиски жанра», пропущенные в​​ «Новый мир»​​ (1978, № 1), когда власть еще пыталась делать вид, что терпит А., и А. в свою очередь еще притворялся, что терпит ее.​​ 

Но всякому терпению приходит конец. А. вместе с Ф. Искандером, Вик. Ерофеевым, Е. Поповым составляет неподцензурный альманах​​ «Метрополь»​​ (1979), подает документы на выезд (1980)… Начинается совсем другая ​​ история, о которой многое стоило бы рассказать, но, наверное, не здесь. ​​ 

«Спрос на Аксенова сегодня больше, чем на экземпляры его произведений», - заметила З. Богуславская. Поэтому что ни говори, как ни​​ вспоминай более поздние десятилетия, но память о А. – это прежде всего и по преимуществу память все-таки об Оттепели – о ​​ завидной ​​ жизни советского плейбоя и его заоблачной в те дни славе, память о времени, про которое лучше всего сказать собственными же словами Василия Павловича – жаль, что вас не было с нами.​​ 

Соч.: Собрание сочинений в 5 тт. М., 1994; Желток яйца. М., 2002; Вольтерьянцы и вольтерьянки: Роман. М., 2007; Редкие земли: Роман. М., 2007; Таинственная страсть: Роман о шестидесятниках. М., 2009; Василий Аксенов – одинокий бегун на длинные дистанции, М., 2012;​​ «Одно сплошное Карузо». М., 2014;​​ «Ловите голубиную почту»: Письма. М., 2015; Остров Личность. М., 2018; Лекции по русской литературе. М., 2019.​​ 

Лит.: Солоненко В. О книгах, книжниках и писателе Василии Аксенове. М., 2010; Кабаков А., Попов Е. Аксенов. М., 2011; Петров Д. Василий Аксенов. М.: Молодая гвардия / Жизнь замечательных людей, 2012; Щеглов ​​ Ю.​​ «Затоваренная бочкотара»​​ Василия Аксенова: Комментарий. М., 2013; Есипов В. Четыре жизни Василия Аксенова. М., 2016.

Сергей Чупринин -= Очень поучительный разговор между Эренбургом и Аксеновым по свежим следам записал в дневнике Семен Ласкин.​​ «Я очень слежу за Вашим творчеством,​​ -​​ сказал он Ваське.​​ -​​ И, знаете, кое-что мне очень нравится, особенно рассказы в​​ «Новом мире». Кое-что меньше​​ -​​ «Апельсины из Марокко». Здесь Вы допустили просчет​​ -​​ написали все в одном ритме, одним языком. А кое-что мне не нравится совсем. Вы знаете, о чем я говорю?

Я догадался не сразу.

-​​ Знаю,​​ -​​ сказал Васька и забарабанил пальцами по столу. Он покраснел, и нога его отбивала такт.

-​​ Слишком легко говорить об ответственности​​ -​​ это не нужно. И для чего так сразу! Ведь Вам ничего не угрожало. Теперь не стреляют​​ -​​ пули не настоящие, а бумажные… Меня ужасно ругали, но я ничего не писал.

-​​ У меня был тоже очень тяжелый момент, помните,​​ -​​ сказал Васька.

-​​ Все-таки это пустяки. Так же и Евтушенко. Поэт небольшой, но захваленный. Сразу сдался. И вообще, кто вам сказал, что нужен положительный герой? Кому нужен этот герой?

-​​ Людям,​​ -​​ сказал Васька.

-​​ Вы так думаете?​​ -​​ Эренбург посмотрел на него внимательно.

-​​ Думаю. Люди требуют этого»​​ (Знамя, 2017, № 5).

Виктор Есипов ​​ -= Хорошо, но, конечно, это об Аксёнове только до отъезда в эмиграцию. Об отказе подписать протестное по поводу реабилитации Сталина письмо уверен, что тут не идейные соображения были, а какие-то частные обстоятельства. Так он снял свою подпись с письма в защиту Сахаровского центра в нулевые годы, когда центр подвергся атакам, отказался, потому что не был упомянут Березовский в качестве основного спонсора центра. Посчитал это несправедливостью. Письмо в​​ «Правду»​​ написано было, конечно, по настоянию редакции, дабы защитить​​ «Юность»​​ от возможного погрома.

Лидия Чувилева -=​​  из самых- самых моих любимых писателей- из самых.

Я как раз люблю у Аксенова Все- даже ,, Любовь к электричеству»( помню, конечно, о ком и что в серии,, Жизнь пламенных революционеров»).

Имея такое детство: в 5 лет- в детдом, где, как он рассказывал , год провел под кроватью и откуда его вытащил брат отца, полуголодное существавание в Казани в войну, Василий Павлович , как мне видится, чувствовал и умел передать Радость бытия. Советская жизнь- это такая скука и серость, догматизм, уравниловка, а герои Аксенова вырываются за определенные рамки.

Я люблю и его позднее творчество, хотя последние романы Аксенова 1 из самых авторитетных для меня литкритиков Алекс. Агеев просто громил. Я плакала, но продолжала читать и Агеева, и Аксенова.

,, Новый сладостный стиль», ,, Вольтерьянцы и вольтерьянки», ,, Кесарево

свечение», ,, Редкие земли», ,, Таинственная страсть»- он опять пытался вырваться за рамки достигнутого, экспериментировал, как бы играл и с сюжетом, и с языком...

А последний незаконченный роман ,, Лендлизовские»( найденный в компьютере уже после смерти)- это доказательство, что и в 75 лет Василий Павлович не утратил вкуса к жизни. Совершенно замечательная вещь- невероятно трогательная: он вернулся в детство, откуда мы все родом.

Спасибо, Сергей Иванович.

Прямо к сердцу.

2-5-22

Сергей Чупринин

Айги (Лисин) Геннадий Николаевич (1934-2006)

А. из тех, кого называют​​ «поэтами без биографии». Рассказывать почти что не о чем: ​​ чуваш, сын​​ деревенского учителя, погибшего в годы Великой Отечественной войны. Рано стал писать стихи на родном языке, с 15 лет печатался в чувашской периодике и, окончив Батыревское педагогическое училище, в 1953 году по рекомендации национального классика П. Хузангая поступил в Литературный институт.​​ 

Был он пока похож на всех, и С. Бабенышева, рецензируя рукопись, поданную на конкурс, особо выделила в ней посвящения Сталину, в которых​​ «молодой поэт сумел найти новый поворот темы, найти для передачи этого всеобщего чувства любви – новые слова».  ​​​​ 

Был он - еще лучше, наверное, сказать - как tabula rasa.​​ «В моей, - вспоминает А., - “чувашской глуши” очень плохо было с книгами. ​​ <…> В столицу я приехал, зная из русских поэтов XX века только Маяковского». ​​ А тут – музеи и библиотеки, антикварные издания Ницше и будетлян, институтские занятия под руководством М. Светлова, дружеское расположение Б. Пастернака ​​ и Н. Хикмета, круг Б. Ахмадулиной, Е. Евтушенко, Р. Рождественского, других сумасшедше талантливых сверстников.

Душа пошла в рост, стихи отныне и навсегда стали иными, ни на кого уже не похожими. Сначала написанные еще по-чувашски, а ближе к пятому курсу уже и по-русски, которые либо вырастали из подстрочников, либо, оставаясь по своему происхождению подстрочниками, притворялись стихами. ​​ 

Непохожесть ни на кого тоже по тем временам крамола, и дипломному сборнику​​ «Завязь»​​ не дали дойти до защиты: мало того, что разгромили на комсомольском собрании, мало того, что исключили из ВЛКСМ, так в мае 1958 год отчислили еще и из​​ института -​​ «за написание враждебной книги стихов, подрывающей основы метода социалистического реализма». В комсомол А. уже не вернулся, ​​ а диплом, год помотавшись по Сибири, пробив в Чебоксарах книгу стихов​​ «Именем отцов»​​ на чувашском языке (1958), все-таки получил.  ​​​​ 

Ни кола ни двора, ни столичной прописки, ни постоянного заработка, и слава Богу, что друзья А. устроили его в Музей Маяковского, где он, никуда не высовываясь, проработал десять лет в должности заведующего изосектором (1961-1971). Переводил на чувашский​​ «агитатора, горлана, главаря»​​ и – исключительно для заработка - поэму​​ «Василий Теркин», выпустил на родине несколько книг опять-таки на чувашском («Музыка на всю жизнь»​​ - 1962;​​ «Шаг»​​ - 1964;​​ «Проявления»​​ - 1971). Но всесоюзному читателю удалось показаться всего лишь раз – 26 сентября 1961 года в​​ «Литературной газете»​​ с предисловием М. Светлова вышла подборка стихов, переведенных Б. Ахмадулиной.​​ 

На этом, собственно, и всё. А для самиздата его загадочные стихи, напрочь лишенные сюжетности и социального ​​ нерва, не годились совсем. Зато уже в 1962 году одно стихотворение А. вышло на польском. И дальше больше: Чехословакия, Швейцария, Франция, Англия, Венгрия, Югославия, Нидерланды, Швеция, Дания, Финляндия, Болгария, Турция, Япония…​​ 

Понятно, что переводчиков привлекал, прежде всего, талант А., действительно самородный. Но надо и то принять во внимание, что его верлибры с их ребусным наполнением, простым словарем и причудливой архитектоникой для перевода хороши, воспринимаясь западными ценителями как явление не столько чувашской и русской, сколько европейской поэзии.

Можно предположить, что и у нас чиновники, смотрящие за литературным базаром, понимали стихи А. так же: во всяком случае, вступить в Союз писателей его не приглашали, но и не мытарили особо. ​​ Лишь после того, как подборки А. – на русском, естественно, языке - стали появляться в эмигрантской периодике, после того как В. Казак выпустил сборник​​ «Стихи 1954-1971»​​ в Мюнхене (1975), а М. Розанова собрание стихотворений​​ «Отмеченная зима»​​ издала в Париже под грифом​​ «Синтаксиса»​​ (1982), тучи над А. стали вроде бы сгущаться.

​​ Но и то злобились не столько московские, сколько чебоксарские власти:​​ «после публикации моих стихов в журнале​​ «Континент»​​ в 1975 году, - как рассказывает поэт, - я ни разу не смог поехать в Чувашию в течение десяти лет, – друзья предупреждали, что не будет для меня “жизненных гарантий”«. ​​ 

Свой удел поэта, признанного на Западе, но в России почти никому неизвестного, А. переносил стоически. Официально принял вместо отцовской родовую фамилию Айги (1969). ​​ Жил впроголодь, конечно, но дружил с такими же изгоями, как и он сам: поэтами​​ «лианозовской школы»​​ и С. Красовицким, художниками Вл. Яковлевым, А. Зверевым, И. Вулохом, композиторами А. Волконским и С. Губайдулиной. Собрал из своих переводов на чувашский язык внушительные антологии​​ «Поэты Франции»​​ (1968),​​ «Поэты Венгрии»​​ (1974),​​ «Поэт Польши»​​ (1987), составил​​ «Антологию чувашской поэзии», которая была издана на английском, венгерском, итальянском, французском и шведском языках. И писал себе, зная и надеясь, что его​​ «стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед». ​​ 

С началом перестройки этот черед действительно настал. И поэт, который, - по его признанию, - провел​​ «три десятилетия ​​ вне официальной “литературной жизни”«, в конце 1980-начале 1990-х годов ненадолго оказался публичной знаменитостью. ​​ Пошли – сначала бурно, но становясь, впрочем, все более редкими - публикации в толстых литературных журналах, появилось больше десятка – малотиражных, впрочем, - сборников в России, и домосед, казалось бы, А.​​ «объездил полмира, много раз бывал в Германии, Франции, Америке, Швеции…​​ 

Общенародная слава его ​​ однако же обогнула. Не могла не обогнуть, учитывая состав его стихов, которые способны понять (и уж тем более полюбить) только немногие званые ​​ и избранные. И учитывая ​​ модус вивенди, жизненную философию, о которой А. так сказал в одном из своих интервью:​​ «Никакая “Перестройка”, никакая “Гласность” не меняет давнее русло моего жизневыдерживания,​​ -​​ скажем, в “творческо-экзистенциальном” смысле. Мешать​​ -​​ может. И мой “труд”​​ -​​ не дать вторгнуться этим силам (“Перестройке” и “Гласности”) в продолжающееся подспудное движение моей творческой судьбы,​​ -​​ ничто внешнее не должно нарушить его внутреннюю обособленность. Вот всё». ​​ 

Таким он и вошел в историю. Для одних как местночтимая святыня, лауреат республиканской Государственной премии (1990) и народный поэт Чувашии (1994). Для ​​ других как безусловный гений и обновитель русского стиха, намного опередивший свой век. А для большинства как одна из самых неразгадываемо загадочных, непостижных уму фигур в русской поэзии. ​​ 

На его могильном камне написано просто – АЙХИ.​​ 

Соч.: Разговор на расстоянии: Статьи, эссе, беседы, стихи. СПб, ​​ 2001; Поля-двойники. М., 2006; Стихотворения: Комментированное издание. М., 2008; Собрание сочинений в 7 тт. М.: Гилея, 2009.

Лит.: Новиков Вл. Так говорил Айги. Устный дискурс поэта //​​ Russian​​ Literature. ​​ 2016. № 1. Vol. 79. P. 73 -81; Робель Л. Айги / Перевод с французского О. Северской. М., 2003; Творчество Геннадия Айги: литературно-художественная традиция и неоавангард: Материалы международной научно-практической конференции. Чебоксары, 2009; Капитонова И. Поэтический мир Геннадия Айги. Чебоксары, 2009.

2-5-22

Андрей Плахов

Все же неправильно не вспомнить сегодня феноменальную​​ 

ДАНИЭЛЬ ДАРЬЕ (1917 – 2017).​​ 

Ей исполнилось бы 105, а прожила их них 100.  ​​​​ 

В дате рождения французской кинозвезды есть пролетарская символика: 1 мая 1917 года! Но в ее жизни это никак не отыгралось. Получив музыкальное образование, Д.Д. начала сниматься в кино в 14 лет и закончила в 93, поставив рекорд по длительности актерской карьеры.​​ 

В юности актриса играла в фильмах русских эмигрантов​​ «Волга в огне»,​​ «Тарас Бульба»,​​ «Майерлинг». С Россией связан и фильм 1938 года​​ «Катя», где Д.Д. сыграла княжну Екатерину Долгорукую. Много снималась в фильмах своего первого супруга​​ -​​ режиссера Анри Декуэна. Во время войны по приглашению немцев ездила в Берлин, но послевоенная чистка ее не коснулась. Дарье работала в Голливуде, выступала с концертами и в мюзиклах на Бродвее. Самые знаменитые послевоенные кинороли​​ -​​ мадам Д. в одноименной мелодраме Макса Офюльса, а также госпожа де Реналь в​​ «Красном и черном»​​ и Мари-Элен в​​ «Мари-Октябрь». Помню, как этим детективом о бывших подпольщиках увлекалась моя мама, под ее влиянием и я его посмотрел. А также “Дьявол и десять заповедей”, где Дарье играла ветреную актрису, к которой за кулисы приходил ее сын, воспитанный в другой семье, а она не знала, что это сын, и пыталась с ним флиртовать. Осуждать ее героиню трудно, ведь сына играл Ален Делон в ореоле юной красоты! Впрочем, партнерами Дарье успели побывать почти все знаменитые французские артисты – Жан Габен, Жан Маре, Жерар Филип…список огромен.​​ 

Дарье воплотила тип стопроцентной француженки – грациозной, кокетливой, легкомысленной и своенравной. Французы любили ее и трижды​​ -​​ в 1955, 1957 и 1958-м​​ -​​ признали лучшей актрисой траны. В ту классическую эпоху она мирно делила славу с другой романтической героиней французского экрана – Мишель Морган, младшей на три года. Дружила и с ней, и с еще одной звездой своего поколения​​ -​​ Мишлин Прель. Все оказались долгожительницами: Морган умерла в 96 лет, а Прель готовится в августе этого года встретить 100-летие. Самой долгоживущей оказалась актриса Рене Симоно, немного не дожившая до 109-ти. Правда, звездой стала не она6 а ее дочери – Катрин Денев и Франсуаза Дорлеак.

С возрастом Дарье естественно перешла на роли матерей и бабушек. Она играла их в фильмах “Девушки из Рошфора” Жака Деми, “Место преступления” Андре Тешине, “8 женщин” Франсуа Озона. Пять раз ее экранной дочерью выступала Катрин Денев – наследница той самой традиции французской киносемьи, которую воплощала Д.Д.​​ 

У женщин из этой семьи всегда находились поклонники, причем это поклонение имело далеко идущие последствия. Например, режиссер Поль Веккиали проникся пылкой стратью к кинематографу, посмотрев в детстве​​ «Майерлинг»​​ с Дарье – а спустя полвека снял ее в своем фильме​​ «На последней ступени». Как мне это понятно: в юности я увидел Денев в​​ «Шербурских зонтиках»​​ и…тоже в​​ «Майерлинге», только другом – и это привело меня в кинокритику, а первой моей книжкой стала как раз посвященная Катрин Денев. Ее предшественнице Даниэль Дарье там тоже посвящено немало страниц.

2-5-22

Аlexandre Vassiliev & Friends​​ 

7 лет без Майи Плисецкой.

Мы познакомились в 1984 году в Париже в доме французской аристократки графини Жаклин де Богурдон, обожавшей балет.

Я тогда был строен и молод, прямо скажу, не робкого десятка, умел привлечь к себе внимание. Майя Михайловна заинтересовалась мной. Особенно обрадовалась тому, что я русский. За столом беседа шла на французском, которого она не понимала. Узнав, что я художник по костюмам, Майя попросила:​​ «Вот и нарисуйте мне эскизы к балету​​ «Чайка», я скоро буду его ставить в Риме».

Через несколько дней я принес ей три рисунка в гостиницу. Она внимательно рассмотрела и дала оценку:​​ «Костюмы такие богатые, они больше подходят Аркадиной, я же буду танцевать партию Нины Заречной, мне бы что-то попроще». Потом спросила, не хочу ли прогуляться с ней по магазинам.

Не могу сказать, что стал ее другом, но Плисецкая с радостью начала общаться со мной, приглашала на​​ выступления, звала в гримерку, дарила свои пуанты, обращалась с довольно интимными просьбами​​ -​​ расстегнуть ей пачку, например.​​ 

Она любила поболтать со мной о моде. Как-то я ехал с ней в такси, и Майя заявила:

-​​ Из всех дизайнеров лучший Пьер Карден!

Я спросил:

-​​ Почему?

Она ответила:

-​​ Он нас, женщин, спас: предложил черную водолазку и черные колготки. Что может быть лучше?

Майя Михайловна любила привозить подарки из-за границы. Я не раз сопровождал ее в Tati. Там по бросовым ценам одевались все русские артисты балета, приезжавшие на гастроли в Париж. И Майя Михайловна туда ходила за какими-то кофточками, косынками для подарков. На кассе ей давали большой клетчатый пакет с названием универмага. Она охала:​​ «Сашенька, мы же не можем идти в гостиницу Пьера Кардена с пакетом Tati. Что обо мне там подумают?! Пойдемте купим красивую сумку».

С Коко Шанель Майя виделась всего раз. Она хорошо знала знаменитого танцовщика Сержа Лифаря, который дружил с Мадемуазель и позвал к ней в дом Плисецкую. Как мне рассказывала Майя Михайловна, Шанель встретила ее тепло. Попросила показать несколько балетных па манекенщицам. На Майю надели костюмчик, который ей предложила сама Шанель, а потом подарили его в знак благодарности. И он тоже хранится у меня. Я отдаю себе отчет в том, что это за сокровище.

3-5-22

3-4-22

Далида покончила с собой в этот день 35 лет назад. В ​​ ее песнях чувствуется хрупкость. Особенно в​​ «С годами. Avec le temps». Помню, долго замирало сердце от этой песни и - плакалось! Но привык. Казалось бы, Лео Ферре еще больше нажимает на чувство, но - не трогает. Есть натуры, которым трудно выдержать банальные низости жизни

Ольга Будыхина -= Светлая память.

Vilma Viora -= Persone più fragili. Tre amori della sua vita si erano suicidati. Un senso di colpa terribile da sostenere.

Vilma Viora -= Cara Vilma! Spero, la vostra esperienza e non si terribile

Vilma Viora - Gennady Ganichev -= ho avuto un amore che si è suicidato ma l' aveva già tentato prima di conoscermi. Io non avevo visto la sua disperazione. Era un uomo forte all' apparenza. Ma il senso di colpa è rimasto anche a me.

Я -=​​ grazia

3-5-22

Алек Д. Эпштейн

«Я знаю точно – просто фашист!

Не смотри на меня так...». Помните эту песню, спетую в 1987 году Михаилом Борзыкиным? На ней, как и на двух выдающихся фильмах Карена Георгиевича Шахназарова -​​ «Курьер»​​ и​​ «Город Зеро»​​ - я во многом вырос; когда они вышли, мне было 11 и 13 лет, соответственно, но я их отлично помню до сих пор.​​ 

Пять с небольшим лет назад, 31 января 2017 года, мы познакомились лично (тогда и было снято это фото), и с тех пор пересекались неоднократно. Мои чувства в связи со встречей с кумиром отрочества вполне понятны, думаю, всем.​​ 

Сегодня Карен Георгиевич сообщил в телеэфире, что​​ «противники буквы Z должны понимать, что, если они рассчитывают, что их пощадят - нет, их не пощадят. Это, в случае чего, концлагеря, перевоспитание, стерилизация!»​​ Я смотрел отнюдь не все картины Карена Шахназарова, но​​ «Сны»​​ помню очень хорошо; одну из главных ролей там блистательно сыграл Олег Валерианович Басилашвили, ярый и последовательный противник Zвастики и всего, что с ней связано. Его - и всех, кто думает так же, а уж в киносреде, где прошла жизнь Шахназарова, так думают многие - Карен Григорьевич уже готов и отправлять в концлагеря, и кастрировать.​​ 

Это сказал не какой юный бездарь, который не может выбиться вперед, иначе чем вот так. Нет, это слова 70-летнего мэтра, прожившего очень успешную жизнь. И, вот, однако же.... А потом меня спрашивают, почему я не хочу - в марте, наконец, разрешили же! - лететь сейчас в Россию.

Мы, историки и социологи, всё не можем понять, как же люди при Сталине и Гитлере готовы были убивать и отправлять в концлагеря - своих знакомых, соседей, друзей, коллег. Иногда в ответ нам бормотали про то, что​​ «время было такое». Да нет, время оно само по себе - никакое, фашизм не падает с неба. Фашизм - любой и везде - строят - люди. Которые выбрали людьми быть перестать. Как кумир моего отрочества Карен Георгиевич Шахназаров, превращающий мою Родину в фашистское государство Zвастики.

Олег Кузницин -= Ролик, который гуляет по сети вырывает фразу из контекста. Шахназаров говорил, что если победят украинцы, то не пощадят не только сторонников Z, но и противников. И тех и других ждут концлагеря, стерилизация и проч. А из ролика выходит, будто он говорит, что всех противников Z мы будем сажать и стерилизовать. По логике, он не может так говорить от себя, а от украинцев, которые как бы фашисты, да, такое вполне ожидаемо. И тогда логика восстанавливается. Тот факт, что он так говорит про украинцев - это очень плохо. Но справедливости ради надо уточнить, что Шахназаров и его единомышленники никого стерилизовать не собираются.

5-5-22

Андрей Плахов

АНАТОЛИЮ ВАСИЛЬЕВУ – 80

Из своей жизни бережно храню три или четыре театральных впечатления, которые пробудили сомнение: правильно ли я выбрал кино как профессию и тему для постоянных размышлений. ​​ А что, если бы это был театр?

«Взрослая дочь молодого человека»​​ вместе с​​ «Серсо»​​ как раз и вошли в круг моих избранных впечатлений. И ​​ явно не только моих. Эти спектакли взорвали очень советский (при самых вроде бы западных ориентирах) мир многих соотечественников, занесли в него бациллу эстетического беспокойства. У Любимова, Захарова, даже Эфроса с советской властью были в первую очередь идеологические разногласия, у Васильева – эстетические. Может быть, именно этим (а не только тем, что режиссером была увлечена театральный обозреватель​​ «Правды»​​ Галина Кожухова) объясняется странный факт, что​​ «Взрослую​​ дочь молодого человека» ​​​​ горячо поддержала главная партийная газета. А то, что в списке учеников Васильева числятся такие монстры постмодернизма, как Андрей Жолдак и Борис Юхананов, тоже многое объясняет.

Вместо социального театра и благородных​​ «фиг в кармане»​​ пришло что-то другое, что еще было трудно осознать и классифицировать. Потом мы потеряли Васильева в вихре перемен, а Европа приобрела его. Еще через какое-то время он вернулся​​ -​​ не со спектаклем, а с фильмом​​ «Осел», одним из первых зрителей которого мне посчастливилось быть. В восьми новеллах, снятых в Италии, вечный и верный четвероногий спутник человека предстает в богатстве культурных архетипов и одновременно​​ -​​ в жестокой конкретности своего реального существования в кадре. Оказалось, что и в искусстве кино, почти погубленном политической​​ «повесткой», этому режиссеру есть что сказать.

6-5-22

Андрей Плахов

МАРЛЕН и ДЕНАЦИФИКАЦИЯ

30 лет назад умерла Марлен Дитрих – величайшая звезда, осветившая как первую, так и вторую половину ХХ века.​​ «Голубой ангел»​​ немецкого экспрессионизма 1920-х,​​ «белокурая Венера»​​ и​​ «алая императрица»​​ голливудских 1930-х,​​ «свидетель обвинения»​​ антифашистских 1950-х – 1960-х… Как раз в эти дни мы устроили небольшую домашнюю ретроспективу Марлен. И среди всех этих прекрасных фильмов актуальнее всех оказался один –​​ «Зарубежный роман»​​ Билли Уайлдера.​​ 

1948 год. Камера панорамирует по развалинам Берлина, а в глазах стоят сегодняшние фотографии​​ растерзанного Мариуполя. Комиссия американского Сената приезжает, чтобы выявить факты​​ «морального падения»​​ оккупационных войск, а думаешь про Бучу. Плюс пьяные гулянки в русском секторе с нашими солдатами, распевающими​​ «Полюшко-поле». Ну и, конечно, само слово​​ «денацификация»…​​ 

Нельзя ничто ни с чем впрямую сравнивать, но и смотреть сегодня такой фильм как чисто исторический невозможно. Уайлдера уличали в цинизме, с каким он показал борьбу американского добра с нацистским злом, не утаив и тонких переплетений между ними. Главной ниточкой этого переплетения оказалась Марлен Дитрих, ее героиня Эрика фон Шлютов. Это она, благодаря покровительству американского капитана Прингла, долго избегает наказания за свои связи с нацистской верхушкой. Это она, появляясь во всем шике-блеске берлинского кабаре, поет три песни Фридриха Холлендера –​​ «Черный рынок»,​​ «Иллюзии»,​​ «Руины Берлина».​​ 

Это она одним взглядом​​ «убирает»​​ свою соперницу Фиби Фрост, правильную конгрессменшу из Айовы, которая пытается бороться за сердце  ​​​​ капитана Прингла и даже как бы побеждает в финале. Но именно​​ «как бы». Марлен в этом фильме уже немолода по меркам того времени, под пятьдесят, лет на десять старше своего любовника. Но возраст – это не про нее, так же как не про нее смерть (Хемингуэй назвал ее бессмертной). ​​ 

Про нее – то, что она немка. И то, что сказал про их общую страну Томас Манн:​​ «Злая Германия​​ -​​ это и есть та самая добрая Германия, пошедшая по ложному пути, попавшая в беду и погрязшая в преступлениях… Вот почему для человека, родившегося немцем, невозможно начисто отречься от злой Германии и заявить:​​ «Я - не злая, я - добрая, благородная,​​ справедливая Германия; смотрите, на мне белоснежное платье. А злую я отдаю вам на растерзание. Нет, так не получится». И в фильме​​ «Марлен», который снял о ней Максимилиан Шелл и где она участвует только голосом из парижского затворничества последних лет, она говорит с горьким, всепонимающим сарказмом:​​ «Нам, немцам, нужен фюрер».​​ 

Это сказала она, воевавшая со своей родиной. ​​ Там ​​ ей​​ «предательнице», в 1960-м оказали на гастролях более чем холодный приём, а молодая женщина плюнула ей в лицо (к вопросу о​​ «раскаянии»). Многие берлинцы были против её концертов, а спустя годы – против того, чтобы назвать ее именем улицу Леберштрассе в берлинском Шенеберге, где она родилась. На этом доме и на другом, где она жила в детстве, все же висят мемориальные доски. Есть и доска в честь жившего неподалеку Билли Уайлдера, тоже навсегда покинувшего нацистский Берлин. Только в нашем веке в футуристическом гетто на Потсдамер Плац появилась небольшая площадь Марлен Дитрих, никогда на забывавшей:​​ «Слава Богу, я берлинка».

8-5-22

ФБ резонно едва меня не изгнал: я поставил фото​​ «Man Ray - Lee Miller, the light of a sunny lamp, 1929», - а ведь соски Ли видны!! Впредь сосков не покажу. ​​ Я уже покаялся, дорогой Facebook!

Bruno​​ Poltavtseef​​ -=​​ Puritanisme​​ malsain​​ ...

Pourquoi tant de haine pour un simple téton...🙂

Я​​ -= merci! Ce photo est tres connu! C'est​​ l'art​​ veritable

Susanna​​ Maria​​ Lora-Totino​​ -= Facebook часто преувеличивает , недавно это произошло со мной ни раз ... Терпение!​​ 🐈🙄

Я -= lex dura, sed lex! так-то вот, господа.

8-5-22

Наталья​​ Осадчук​​ -=​​ Анхесенпаатон

Я​​ -= Funerary Relief 18th Dynasty, Louvre, Paris -=​​ 

Анхесенамон (егип. ˁnḫ-s-n-imn,​​ «Она живёт для Амона»), также известная как Анхесенпаамун, Анхесенпаатон, Анхесенпаамон, Анхесенатон (XIV век до н. э.)​​ -​​ египетская царица XVIII династии, главная супруга Тутанхамона, третья дочь фараона Эхнатона и его жены Нефертити -= спасибо! я вам поверил и сделал отдельный пост

8-5-22

Андрей Плахов

ДВА ЮБИЛЕЯ с цифрой 60​​ 

ОЛЬГА ЛАПШИНА и ВАЛЕРИЙ ТОДОРОВСКИй,​​ 

два прекрасных профессионала ​​ – режиссер и актриса.

Ольгу я узнал сравнительно недавно, но внимательно слежу за ее работами – начиная как минимум с фильма​​ «Жить»​​ Василия Сигарева. За этот период Лапшина привлекла внимание лучших режиссеров разных поколений – Александра Прошкина и Андрея Смирнова, Андрея Звягицева и Ивана И. Твердовского, Валерии Гай Германики и Ларисы Садиловой, Кирилла Серебренникова и Владимира Мирзоева… Каждый созданный ею образ независимо от объема роли и жанрового окраса словно высечен из цельного куска камня. Совсем недавно получил удовольствие от ее гротескной тюремной​​ надзирательницы в фильме​​ «Оторви и выбрось»​​ Кирилла Соколова. Ольга – в расцвете творческой карьеры, желаем так держать!

Что касается Валеры Тодоровского, мне трудно поверить в эту юбилейную цифру, ведь, кажется, совсем недавно мы отмечали его 30-летие – и было это на Каннском фестивале, где с большим успехом показывали фильм​​ «Любовь». С тех пор появились​​ «Подмосковные вечера»​​ и​​ «Страна глухих»,​​ «Любовник»​​ и​​ «Стиляги»,​​ «Оттепель»​​ и​​ «Одесса»… При последнем слове мысль неизбежно перескакивает на ту ужасную ситуацию, которую переживает сейчас легендарный город, где снял свои ранние фильмы Петр Тодоровский и где родился его сын Валерий, достойно продолживший семейную традицию. Без его фильмов и сценариев, без его продюсерских проектов не представить картину постсоветского кино. Успешного продолжения!

8-5-22

Франция 1968

Susanna​​ Maria​​ Lora-Totino​​ -=​​ RÉPUBLIQUE​​ FRANÇAISE​​ Liberté Égalité​​ Fraternité

Елена Макуни -= И чего они добились? Петухи!

Я -= ты, Елена, - advocatus diaboli

Е-= Гена, я с ними 35 лет проработала! В том числе с этим вот​​ «чудесным поколением». Превратилось оно в обыкновенных говнюков, брюзжащих по каждому поводу. Только и есть у них хорошего, что вспомнить, как они полицейских на улицах Парижа говном забрасывали.

Ну и Сорбонны больше нет.

Ирина Скворцова -= 1968 год - год бурлящих молодёжных смут. В этом году правители, не стесняясь, давили смуту танками. Но кто уже об этом помнит? Хотя, пардон, чехословацкую смуту и её подавление помнят и не забывают пенять ужасным русским.

10-5-22

Евгений Попов -= Я пьян. Буду трезв через два часа.

Я -= Александр Блок - Я пригвожден к трактирной стойке. ​​ Я пьян давно. Мне всё - равно....​​ 

П -=​​ «Трактирная стойка»​​ это у богатого барина Блока, жаждущего​​ «музыки революции». А я - простой совок. Выпил и в койку.

10-5-22

Эльвира Яблонская

10 мая 2005 - В 60-ю годовщину окончания Второй мировой войны, рядом с Бранденбургскими воротами был открыт мемориал 6 миллионам евреев, жертвам Холокоста.

На площади в 19 тысяч квадратных метров (приблизительно, как два футбольных поля) в шахматном порядке установлены 2 711 темно-серых бетонных блоков высотой от 0,2 до 4,7 метра. Человек, осматривающий их, оказывается в каменном лабиринте, выход из которого приходится искать самостоятельно.

Под землей же, на площади в 800 кв.м, устроено так называемое Место информации, где собраны архивные материалы об​​ «окончательном решении​​ еврейского вопроса», его причинах и последствиях. В частности, представлен список из израильского комплекса Яд Вашем, содержащий имена около трех миллионов погибших.

На церемонии открытия музея присутствовала вся немецкая политическая элита, в том числе президент, федеральный канцлер и председатель бундестага, а также около 1 000 гостей со всего мира, среди которых было несколько человек, переживших Холокост.

Sergey Alipov -= Был я рядом, наблюдал, как полиция разгоняла молодёжь, решившую, что для них открыли место для катания на досках с подшипниками. Вообще немецкая молодёжь сильно привержена к экстремальным видам спорта. Тогда их разогнали. Но вечером запах мочи был нестерпим. Сильно не однозначное место. Парк Тиргартен находится через дорогу, так,что люди приходили так приветствовать монумент специально. Последний раз был там летом 2014 года. Пахло не так сильно,как после открытия, но весьма ощутимо...

Э -= Sergey Alipov К сожалению, человеческие сборища нуждаются в хорошей организации пространства и эргономики.Не всегда получается!

С -= Думаю, тут с самого начала, что-то не так. На площади 2,56 га, всегда есть где примостится десятку антисемитов, а их в Берлине, значительно больше. Об этом нужно думать до постройки монумента.

12-5-22

Андрей Плахов

ДЕРЕКУ МАЛЬКОЛЬМУ – 90!

Бог мой, я в эту цифру не верю. Когда мы познакомились, Дерек казался мне, конечно, почтенным классиком нашей профессии, но выглядел он всегда так по-молодежному, как вот на этом старом фото, ну чуть повзрослел и подстригся покороче.​​ 

Человек-легенда, блестящий кинокритик, остроумнейший собеседник с особенным, чисто британским чувством юмора! Многолетний обозреватель The Guardian, он символически покинул газету в 2000-м​​ -​​ насколько понимаю, не совсем по своей воле. Кинокритика в новом веке становилась все более попсовой, сам Дерек причислял себе к​​ «динозаврам». После ухода он опубликовал серию статей​​ «Век фильмов»​​ – о том кино, которое он любил. Среди этих любимых фильмов были многие российские, а также индийские, к которым он питал особую слабость. Потом Дерек стал главным кинокритиком Evening Standard – вплоть до 2009-го, когда газету с солидной историей перекупил олигарх Александр Лебедев, превратив ее в таблоид. И тут русские наследили.

Помню, как я дрожал, еще будучи почти юношей, когда происходило тайное голосование на выборах президента ФИПРЕССИ – Международной Федерации кинопрессы. Я зачем-то согласился стать вторым кандидатом на эту должность, точно зная, что выберут Малькольма, и боялся только, что из двадцати голосов национальных секций не получу ни одного. Их оказалось четыре, и это можно было считать большим успехом. На следующих выборах меня все-таки выбрали президентом, но Дерек в них уже не участвовал: демократический устав запрещал долго засиживаться. Теперь мы с ним оба – почетные президенты ФИПРЕССИ. Встречаемся редко, обычно​​ – на Венецианском фестивале, откуда и эти (вторая и третья) фотографии.​​ 

Дай бог, еще свидимся, Дерек!

13-5-22

Группа у Бристоля

Я -= вы там напиваетесь? у нас в Истре магазин Бристоль - центр пьяниц

игорь задера -= Нет, мы приглашены на юбилей Самарского художественного музея. Гостиница Бристоль является уникальным памятником модерна с сохранившейся аутентичной обстановкой и расположена напротив музея.

13-5-22

Я -= Творческая мысль: воду со своего домохозяйства выпустить на общую дорогу. а до реки всего десять метров! ((дом у моего поля))

Алексей Иволгин -= У нас такая беда 15 лет

Любовь Давидюк -= Лучше дерьмо в речку! Супер!​​ 👍

Я -= тут до реки 20 метров! то есть от лужи - пять!

Сергей Панюжев -= Скинтесь на трубу под дорогой! Или🐸душит?

14-5-22

Elena Benditskaia

Летают валькирии, поют смычки,

громоздкая опера к концу идёт...

Так писал о​​ «Валькирии»​​ Осип Мандельштам в 1914 году. В Штутгарте ​​ валькирии, конечно, ​​ не летают. Они красиво бегают по горам. Постановку решили разделить на трёх режиссеров, ведь каждое действие​​ «Валькирии»​​ - это другой мир. Весь первый акт на заднем плане крутятся кадры второй мировой войны, ужасные разрушения, скелеты разбомбленных домов, танки на заснеженных полях... Работа режиссерской группы​​ «​​ Отель Модерн​​ «.​​ 

Второе действие ​​ в готическом стиле, высокие подвижные конструкции, ​​ строгие костюмы и страшная смерть Зигмунда, ​​ он повисает в воздухе с выпущенными наружу кишками. Постановка Urs Schönebaum.​​ 

И третье - футуристически раскрашенные одеяния валькирий. Режиссер ​​ и художница Ulla von Brandenburg. Когда вокруг Брунгильды зажегся огонь, ​​ картину спроецировали на заднюю стену и это выглядело как знаменитый кадр из​​ «Зеркала»​​ Тарковского!​​ 

Спектакль ​​ длился почти 6 часов, наконец -то ​​ сделали большие антракты. В первом еврейский бог, видя, что я с восторгом слушаю Вагнера, сделал мне грозное предупреждение: на почту неожиданно прислали ноты совершенно неизвестной мне Еврейской рапсодии для альта Эрнеста ​​ Блоха, которую я прямо на следующее утро должна ​​ была аккомпанировать в конкурсе на вакантное место. И весь антракт я учила её глазами. Зато второй ​​ - 50 минут! Можно ​​ осмотреться, ​​ я встретила учителя, который преподавал музыку ​​ у моих детей ​​ в гимназии, он поведал мне, ​​ что первая часть слова валькирии в переводе с древненемецкого ​​ означает тела погибших воинов, ​​ а вторая - приношение их душ в загробный мир. То есть валькирии- своего рода ангелы смерти. И еврейскую​​ рапсодию Блоха он тоже ​​ знал. Но и я не лыком шита. Рассказала ему, что в детстве, ​​ читая либретто опер Вагнера, ​​ поняла что Зигфрид ​​ - племянник Брунгильды, ​​ а она его тётя. Учитель об этом даже не догадывался и очень смеялся. Встретила своих коллег- музыкантов, ​​ народ ​​ пьёт пиво, вино, коктейли и закусывает чем Бог послал. Прекрасные певцы и оркестр! Зигмунд и Зиглинда ​​ - Michael König ​​ и Simone Schneider были в великолепной форме.​​ «Winterstürme»​​ звучали божественно. Единственно к чему можно было придраться - не очень правильные гласные ​​ у американского Вотана. Высокопарный текст Вагнера настолько слит ​​ с замечательной музыкой, ​​ что при другом выговоре становится забавно. Но это мелочи! В Штутгарте сейчас целый околовагнеровский фестиваль. Будет ​​ показ фильмов на вагнеровскую тему, ​​ среди них ​​ «Людвиг II»​​ Висконти,​​ «​​ Меланхолия»​​ Ларса фон Триера, всё с лекциями и объяснениями. Экскурсия ​​ по местам пребывания Вагнера в Штутгарте, костюмированный бал​​ «Be a Valkyrie», в картинной галерее выставка Ulla von Brandenburg и многое другое. ​​ Заканчивается фестиваль 22.5. вручением премий за фильмы, ​​ снятые на музыку полета Валькирий ​​ и представлением сцен из опер Вагнера на центральной площади города.

Я ​​ -=​​ «Winterstürme»​​ – чудесно! С юности звучит в башке. где-то в метро или в толкучке работы (я - гид) вдруг - сияние этой мелодии. так хорошо! Спасибо.

Elena​​ Benditskaia​​ -​​ Gennady​​ Ganichev​​ -= о, как чудесно! Да, эта мелодия именно сияет!

15-5-22

Андрей Плахов

4 года назад появился фильм Ларса фон Триера​​ «Дом, который построил Джек».

После Бучи, после массовых убийств в Украине, инсталляций из трупов, после маньяков во власти, кровью пишущих современную историю, ​​ фильм уже не кажется болезненной режиссёрской фантазией. Он выгладит мрачным пророчеством.

Ключевой в нем звучит фраза из диалогов серийного убийцы Джека (Мэтт Диллон) с инфернальным резонером Верджем (Бруно Ганц) ​​ о том, что иконами нашего времени стали инсталляции из мертвых тел, в изобилии представленные в​​ «музеях»​​ Бухенвальда и других концлагерей. А крупнейшими художниками в этом контексте предстают Гитлер, Сталин и прочие диктаторы.​​ 

Смелость Триера в том, что он не сваливает беды человечества на других и находит​​ «частицу Гитлера»​​ в самом себе: за это датский режиссер и был отлучен на семь лет от Каннского фестиваля. Вернулся он – как нельзя более вовремя – в разгар феминистского парада возмездия​​ «мужской цивилизации»​​ (оно и самого Триера тоже коснулось). И показал притчу об убийце, отправляющем на тот свет женщин одну за другой, причем жертвы сами провоцируют палача своей глупостью, алчностью и приверженностью пошлым стереотипам. Они-то и становятся идеальным материалом для инфернального искусства Джека – архитектора, художника-перфекциониста, инженера человеческих душ, бесстрашно обнажающего тайные страхи, желания и пороки. По давней мысли Триера, искусство есть идеальное преступление и наоборот, а кино – это религия без морали. Глубокое осознание этого и объясняет во многом и алкоголизм, и психические срывы, и творческие кризисы, которые​​ переживает современный художник, не ставящий целью утешать и развлекать публику.

Даже дав моралистам некоторую уступку в финале новой картины, Ларс фон Триер остался единственным великим и бескомпромиссным режиссером XXI века. В нем бывает кино хорошее, кино плохое и - кино Ларса фон Триера, которое можно, как саму жизнь, любить и ненавидеть.

17-5-22

Париж 2019 Лувр выставка Леонардо

-= ​​ вот описание посещения выставки Louvre. искать Léonard de Vinci в https://gennadiy-ganichev.ru/diary/ музейный дневник

Дневники(1969-2021) | Личный сайт писателя Геннадия Ганичева

gennadiy-ganichev.ru

18-5-22

Elena Benditskaia

1​​ ч ​​​​ ·​​ 

Der Krieg in der Ukraine bringt schreckliches Leid für viele ​​ Millionen Menschen. Diesen Krieg verurteilen wir aufs Schärfste. Er zeigt uns auch wie fragill und essentiel der Frieden ist. Wie Willy Brandt schon sagte:»​​ Der Frieden ist nicht alles, aber alles ist ohne den Frieden nichts»​​ (​​ Война​​ в​​ Украине​​ ежедневно​​ приносит​​ немыслимые​​ страдания​​ миллионам​​ людей.​​ Мы​​ всe ​​ безоговорочно​​ осуждаем​​ эту​​ войну.​​ Она показала нам, как важен и вместе с тем хрупок мир на земле. Как хорошо сказал Вилли Брандт:»​​ Мир на земле - это ещё не всё, но всё на земле превращается в ничто без мира».)​​ 

Так начала я наш концерт с певицей Катариной Шварц в галерее Домника ( Sammlung Domnick). Это​​ собрание предметов современного искусства на вилле невропатолога Отто Домника, там регулярно проводятся концерты, он между прочим был ещё и любителем- виолончелистом, у него там Ростропович выступал. Этот концерт был запланирован ещё в прошлом сезоне,​​ «​​ Es träumte mir​​ «, ​​ немецкий романтизм, Брамс, Штраус, Малер. Буквально на четвёртый день после начала войны России против Украины мне позвонила директор галереи: - Объединения музеев и замков Баден-Вюртемберг решило настаивать на вступительном слове всех музыкантов российского происхождения. Вам надо будет объяснить свою позицию.​​ 

- Концерт ещё только в середине мая, всё закончится! - наивно воскликнула я.​​ 

Директор благоразумно промолчала и добавила:- И надо сыграть что-то миролюбивое, например, Оду к радости...​​ 

- Нет, Бетховена я играть не буду, (тут я быстро соображаю) я сыграю Сильвестрова. Только это ныне живущий композитор, вам придётся заплатить в Ассоциацию авторских прав...​​ 

А к середине мая ситуация только ухудшилась. Сильвестров, слава богу, сумел уехать из Киева, живёт в Берлине и его музыку исполняют лучшие оркестры. А я всегда мечтала сыграть Кич-музыку, но от меня просили всё больше Чайковского, в крайнем случае Шопена.​​ 

История получила продолжение: информацию о концерте, о моём предисловии против войны напечатали все региональные газеты, бумажные и виртуальные. И вдруг я стала получать письма от коллег, слушателей, друзей со словами поддержки или просто:​​ «А мы сейчас Чайковского репетируем!​​ «​​ Одно письмо меня растрогало ​​ чрезвычайно:»​​ Du bist​​ Russin! Sei stolz darauf.​​ Dieser unsägliche Krieg hat mit den Menschen nichts zu tun​​ «​​ (Ты​​ русская​​ и​​ гордись​​ этим.​​ Эта невообразимая война не имеет с людьми ничего общего).​​ 

А слова, которые я произнесла вначале, написала для меня моя дорогая доченька Маша. Сама бы я ни за что не сумела так ёмко и кратко оформить свои антивоенные мысли, да ещё на чужом языке. Такого спичрайтера и в Бундестаге поискать!

Я -= а я пою каждый день Du holde Kunst - и это моя молитва за мир

Elena Benditskaia Gennady Ganichev​​ это​​ прекрасно!

Я -= как трогательно это поет Шварцкопф! так хорошо передает хрупкость мира

18-5-22

Андрей Плахов

Канны в режиме полубойкота

[Спасибо Антон Долин за информацию и солидарность)

…Тема бойкота российской культуры тоже оказалась в центре внимания.​​ «Жена Чайковского»​​ Кирилла Серебренникова включена в конкурс, и многие украинцы сочли это неприемлемым, невзирая на антивоенную позицию режиссера и его статус политзаключенного в России.​​ 

Многим российским критикам в то же время отказали в аккредитации. Из-за сложностей с перемещениями по миру и финансовых блокировок многие журналисты и так не смогли бы добраться до фестиваля, но большинство российских СМИ в любом случае получили прямой отказ от дирекции. За​​ бортом, например, оказался ветеран Канн, авторитетнейший критик Андрей Плахов​​ -​​ уроженец Львова, который неоднократно и недвусмысленно выражал свою антивоенную позицию, а несколькими годами ранее яростно сражался за освобождение украинского политзаключенного​​ -​​ режиссера Олега Сенцова​​ -​​ из российской тюрьмы. Однако многолетнее сотрудничество Плахова с газетой​​ «Коммерсант», финансируемой попавшим под санкции Алишером Усмановым, оказалось для фестиваля более важным фактором. ​​ 

Чувство напряжения и неловкости буквально витало в воздухе зала Люмьер, где традиционно проводится церемония открытия фестиваля. Глядя на ведущую, актрису Вирджини Эфира, я не могу не вспомнить о том, что прошлогодний каннский хит с ее участием​​ -​​ «Искушение»​​ Пола Верховена,​​ -​​ в России стал жертвой цензуры и на экраны выйти не смог. Меж тем, Вирджини в своей приветственной речи сделала специальное смысловое ударение на единственный русский фильм, когда-либо получавший высшую каннскую награду,​​ «Золотую пальмовую ветвь».​​ «Летят журавли»​​ Михаила Калатозова​​ -​​ антивоенный шедевр, как подчеркнула актриса.

22-5-22

Обращаюсь к русскоговорящей аудитории. я и в ВКонтакте, и в Одноклассниках, и в Телеге. Везде БЕЗ ​​ политики. жду вас и там! ​​ давайте нести просвещение в массы!

Ната Моргун -= я была в одноклассниках и знаете там страница интересная была но нельзя запретили сейчас очень скучаю!!

Светлана Стриж -= А можно в ОК ссылку

Валентина Набокова -= Приятнее жить на равных , а не нести просвещение в массы.

Я -= я и там Геннадий Ганичев или это же на английском. я подозреваю, что люди легко обходятся культурой телика, - но взываю к тем, кому этого мало. я вырос, как все, среди большого числа людей. То, что из всей этой огромной толпы 99, 99% равнодушны к искусству, мне неприятно. Я все же делюсь этими материалами, потому что это нетрудно технически. Пусть каждый сам решает, надо это ему или нет. ​​ Я делаю это из интереса - ​​ и не завишу от числа лайков.​​ 

27-5-22

Arrivederci Stockholm...

À et K sono tornati a Roma.

Hans Sachs -= La Svezia è il più bello dei paesi scandinavi.

Я​​ -= mille grazie per le belle imagine

Nicole Allegra Gennady Ganichev... scattate da mio figlio

Я​​ -= bene. il mio figlio anche adoro di fotografiare

27-5-22

((шесть фото с поля))

27-5-22 ну и день! ужас

Vilma Viora​​ -=​​ It' s cold?

Я​​ -=​​ no! 20 -=​​ it's raining all cats and dogs

Vilma Viora​​ Gennady Ganichev​​ 🧜🧜🧜🧜🧜

Gabriela​​ Cabral​​ 👏

Laura Moreau​​ -=​​ Very grey weather!

Giovanni Gandolfo​​ -=​​ Ciao Gennady, ci vorebbe un pochino di pioggia al mio paese sono 6 mesi che non piove. Ciao

Michèle Perrier​​ -=​​ Obviously dreadful weather but such beautiful pictures!

2-6-22

Сергей Чупринин

«Переделкино даже не станция, а дачный полустанок с маленькой коричневой будкой. Семь ступенек ведут с насыпи на аллею. Нигде никаких застав, постов и контролеров. Дорога в Переделкино свободна. При повороте налево на бугорке стоит маленькая церковка с двумя светящимися на фоне хмурого неба куполами. Возле церкви сельское кладбище. А за бугорком - березовая роща, возле которой разбросаны отдельные деревянные дачки.

Просто не верится, что в нескольких шагах от Москвы - цитадели мирового коммунизма, многомиллионного города, сохранился еще такой скромный уголок, кусочек старой России».

«Новое русское слово», 14 ноября 1958 года.

Двенадцатью днями раньше в этом​​ «скромном уголке, кусочке старой России»​​ Пастернака вынудили отказаться от Нобелевской премии.

Соломон Волков -= Нужно было выбирать между премией и этими хоромами​​ 🙂

Владимир Болохов -= По себе, что ли, (вот они, те самые, напророченные самим же Борисом Леонидовичем, пошлые​​ «пересуды»!!!) судите, господин, недурно - своекорыстно-политкорректно? - (а ежели без эвфемистических экивоков - напрямик да проще), ужимочно-соглашательски ужившийся, как на многогрешно-святой Руси говорится, между​​ «небом и землёй», суть между теми же лукаво-паточными интервью у тех же несопоставимых Бродского и Евтушенко?! Не меж​​ «хоромами»​​ переделкинскими и​​ «нобелевкой»​​ пришлось выбирать страстотерпному Пастернаку, а между знаковой могилой в родимой России или, скажем, тем же, чужбинно-печально-знаменитым пер-лашезовским погостом. Как сказали бы в той же бабелевской Одессе, секёте разницу?!

2-6-22

Катя Голицына

Дорогие и любимые,спасибо,что вы здесь ((поздравили с ДР)),что мы ​​ еще вместе ! Не могу пока развлекать вас картинками старой милой Москвы - настроение соответствует нашей новой безумной реальности... вот такое пока.......

3-6-22

Сергей Чупринин

Андропов Юрий Владимирович (1914-1984)

В кругу партийной и советской художественной элиты А. слыл интеллектуалом, а то и либералом.​​ 

Ну как же: ценил джазовую музыку, коллекционировал живопись, в том числе,​​ абстрактную, ​​ и даже стихи писал, причем, и это отмечалось особо, был скромен и практически никому их не показывал, не претендовал ни на членство в Союзе писателей, ни на Ленинскую или Государственную премии. Что еще? По просьбе дочери, занимавшейся в лермонтовском семинаре у В. Турбина, способствовал устройству М. Бахтина в Москве. ​​ Дружил с некоторыми литераторами – например, с Ю. Семеновым, и, - по словам О. Семеновой, дочери писателя, -​​ «это был скорее интеллектуальный флирт просвещенного монарха с творцом».

​​ Да и вообще читал, говорят, много. ​​ «Однажды, - свидетельствует В. Сырокомский, - увидев на его письменном столе том со множеством закладок, я спросил, что это за книга. - Плеханов, очень интересные и даже актуальные мысли. Почитайте, не пожалеете… Думаю, в Политбюро не было других поклонников Плеханова».​​ 

Поэтому неудивительно, что близкий к нему отставной генерал-майор КГБ В. Кеворков называет А.​​ «человеком одиноким»​​ и утверждает, будто​​ «все в Политбюро его побаивались, видя в нем человека с сильным интеллектом», чуть ли не защищавшего интеллигенцию и, во всяком случае, не желавшего ссориться с нею, ибо именно​​ «она формирует общественное мнение». ​​ 

Удивительнее другое – то, что и К. Чуковский, в июне 1959 года отдыхавший одновременно с А. в Барвихе, занес в дневник:​​ «Умнейший человек. Любит венгерскую поэзию, с огромным уважением говорит о венгерской культуре. Был послом в Венгрии – во время событий. И от этого болен».​​ 

События известно какие. И пусть не лично А. в октябре 1956 года отдавал приказ стрелять по​​ взбунтовавшимся венграм, в подготовке к карательным решениям он участвовал безусловно. Как внес свой немалый вклад и в решения по Чехословакии в августе 1968-го или по Афганистану в декабре 1979-го. И уж точно на его ответственности как председателя КГБ (1967-1982) всё, что произошло с отечественным вольнодумием: оно при вступлении А. ​​ на должность поднялось до своего пика и его же, в первую очередь, усилиями было частью развеяно, частью беспощадно подавлено.​​ 

«Он, - со знанием дела говорит А. Н. Яковлев, - постепенно диссидентское движение насыщал своими работниками. Вот на том дело и кончилось». ​​ При А., - тщательно выбирает слова В. Семичастный, его предшественник, -​​ «одних профилактировали, других пытались лечить, а третьих отправляли за границу».​​ 

Сказано деликатно, но мы-то знаем, что стояло за этими словами: карательная психиатрия, принуждение к эмиграции и запугивание, да, запугивание, в чем, собственно,​​ «профилактирование»​​ и состояло. Пятое,​​ «идеологическое»​​ управление КГБ, созданное по личной инициативе А. еще 17 июля 1967 года, работало без устали, причем доставалось не только тогдашним​​ «иноагентам», боровшимся за попранные права человека, но и националистам, в том числе русским, пытавшимся оппонировать власти с полусталинистских-полумонархических позиций.​​ 

И они, рассчитывавшие на тайную поддержку как раз во власти, были этим, правду сказать, огорошены. Настолько, что пустились в привычные для себя генеалогические разыскания и пришли к самому простому выводу, что ​​ всемогущий А. на самом деле, оказывается, Файнштейн. Или, по другой версии, Флекенштейн. Или Либерман. Или греческий еврей Андрополус. В любом случае, разумеется, сионист, ​​ не​​ случайно окруживший себя консультантами-космополитами (А. Бовин, А. Арбатов, Г. Шахназаров, Ф. Бурлацкий и др.), которые, - как говорит М. Лобанов, -​​ «разлагая государственные устои», готовились​​ «к захвату власти изнутри, в недрах ЦК».  ​​​​ 

Взгляд, согласно которому А. был русофобом и главным врагом​​ «Русской партии», конечно, варварский, но он дожил до наших дней, отчего Ю. Поляков и сейчас ​​ рассказывает, что​​ «генсек Андропов решил наводить порядок в культуре с обуздания “русской литературной партии”, которая страшила его куда больше прозападного диссидентства».​​ 

Не всякий варварский взгляд, впрочем, верен, и следов особенной ненависти А. к​​ «руситам», как их тогда называли, в документах не обнаруживается, как не обнаруживается и особенного протежирования​​ «иудейскому крылу, начиная с “Литгазеты”«​​ и вообще пятой колонне​​ «вроде шатровых, юриев любимовых, евтушенок». ​​ Не вполне даже понятно, был ли А.​​ «классическим неосталинистом», ​​ «стопроцентным сталинистом», ​​ как утверждает А. Н. Яковлев, или, наоборот,​​ «сталинистом не был», ​​ как думает Р. Медведев.​​ 

Эта недопроявленность позиции как раз и указывает на то, что А., как и его товарищам по Политбюро, были в равной степени чужды, в равной степени опасны, в равной степени враждебны все, кто – справа ли, слева ли, с любой стороны – покушался на основы власти и правящую идеологию. Увы, но тот режим мог существовать только в подмороженном состоянии, только при условии отсутствия не то, что какой бы то ни было политической конкуренции, но даже мировоззреческой толерантности. ​​ 

Полуграмотные соратники А., возможно, пришли к этой (спасительной для себя и режима) мысли​​ интуитивно, тогда как интеллектуал А., опять-таки возможно, ​​ с помощью Плеханова или Монтеня и Макиавелли, которых он, - по сведениям Дж. Баррона, - любил перечитать перед сном. Какая, в сущности, разница, если итогом и тех догадок, и этих размышлений был сознательный отказ от оттепельных волюнтаризма и плюрализма и сознательное, с каждым днем все более последовательное ужесточение или, по выражению того времени,​​ «закручивание гаек».​​ 

Пятнадцать месяцев, которые были выданы А. на самовластное управление державой – срок слишком малый, тем более что провел он их по большей части не в Кремле, а в кремлевской клинике. Поэтому судить о том, куда при нем развернулась бы страна, невозможно. Но можно понять, почему ​​ в общественном сознании этот палач-интеллектуал так ​​ и остался​​ «сфинксом»,​​ «человеком-загадкой», вождем, отношение к которому до сих пор не определилось.​​ 

Лит.: Медведев Р. Андропов. М.: Молодая гвардия / Жизнь замечательных людей, 2006; Семанов С. Председатель КГБ Юрий Андропов. М.: Алгоритм, 2008; Млечин Л. Андропов. М.: Пальмира, 2017.

5-6-22

Настя Слепышева

Наверное Вам это покажется странным, но всё это время после смерти отца, хотя прошло уже, по моим ощущениям, лет сто, я была в вялотекущей депрессии. Я не очень её замечала. Но всё-таки замечала и мне казалось странным, что пойти принять утром душ стало очень тяжёлым делом. Вот эта вот необходимость делать каждое утро одно и тоже, давящая серая беспросветная. Мы с Димой гуляли по городу или вернее по городам, но в этом тоже была​​ какая-то безнадёжность. Ах да, я ещё писала картины. Но как-то неискренне писала. Как будто заставляя себя, как будто бы из-под палки. Потому что надо, как в школу ходить, как делать уроки. И искала любого предлога чтобы не писать. Знаете, первый раз за эти годы я поймала себя на том, что я рисую и не могу оторваться. Рисую потому что мне нравится, а не потому что нужно. Как будто проваливаюсь в какую-то сказочную параллельную реальность. Гуляю по придуманному мной городу. В общем мне кажется, что начинается что-то новое и вопреки всему я верю. Ничего не боюсь и верю.

5-6-22

Пять вечеров 1978 Михалков Любшин Гурченко (6 фото)

Елена Макуни -= Обожаю и Гурченко и Любшина, но вот фабулу, хотя и смотрела фильм много раз, не понимала до тех пор, пока не посмотрела постановку​​ «Современника».

Я -= а Лидия Михайловна Лотман мне так разругала этот фильм! обвинила Михалкова во лжи

Е -= ​​ Лжи? Ну да, с первоисточником не совпадает. И я не поняла сюжет, пока пьесу не посмотрела. Только где ложь? Или я не только сюжет не понимаю?

Я -= но он же сидел по ложной статье в ГУЛАГе! человек унижен и раздавлен - и это не передано. Где же трагизм? Всё сведено к любовной интриге

Е -= По-моему, человек не унижен и раздавлен, а он свободен. Пусть шофером, пусть на Севере. Но он​​ свободен от условностей наносной жизни больших городов. И поэтому его любимая готова следовать за ним на край света. Это моё восприятие фильма и пьесы.

6-6-22

Андрей Плахов

ВИСКОНТИ И БЕРГЕР

Фрагмент 3-й (и последний) из моей книги​​ «Висконти», которая обещает появиться через месяц. Печатаю его в день рождения Томаса Манна, по следам которого Лукино Висконти шел в своем позднем творчестве.

«Семейный портрет в интерьере»​​ (1974) появился в силу чрезвычайных обстоятельств. Переживший инсульт, наполовину парализованный режиссер проходит курс лечения в Цюрихе – по злой иронии судьбы, в той самой клинике, где скончался Томас Манн. Огромными волевыми усилиями и с помощью лучших врачей Висконти возвращается к жизни, но все равно очень ограничен в движениях и планах. Судьба наносит ему второй удар: прокатчики требует резко сократить метраж​​ «Людвига»; режиссер работает над этой задачей вместе с монтажером Руджеро Мастроянни (младшим братом Марчелло) на фамильной вилле в Черноббио, смотрящей на озеро Комо, но все кончается нелепым компромиссом. Фильм утрачивает естественный ритм, и при этом все равно остается​​ «слишком длинным». Висконти вынужден смириться с тем, что потерял контроль над своим любимым детищем: картина выходит в прокат в изуродованном виде.

Однако он не собирается сдаваться. Не проходит и года после злосчастного инсульта, как режиссер ставит подряд два спектакля – драматический («Это​​ было вчера»​​ Гарольда Пинтера) и оперный («Манон Леско»​​ Джакомо Пуччини). Последний​​ -​​ в театре Сполето, где подняться на сцену можно только по высокой лестнице, и это для Висконти челлендж и тренинг. Его не покидают и кинематографические амбиции, но с ними еще сложнее. Приходится забыть не только о Прусте, но и о​​ «Волшебной горе», и об​​ «Избраннике»​​ Томаса Манна – обо всем, что он хотел бы экранизировать. В результате Висконти вынужденно (поначалу без особого пыла) ​​ концентрируется на проекте​​ «маленького фильма», что подчеркивает даже его название –​​ «Семейный портрет в интерьере». Никаких натурных съемок, действие локализовано на двух этажах римского дома и на лестничном пролете между ними. Биограф режиссера Лорас Скифано пишет:​​ «…в апреле 1974 года он все еще неважно ходил. Однако большую часть фильма он снимал стоя, под неусыпным присмотром Сузо Чекки д’Амико, которая боялась, что он в любой момент может упасть». Разрешение на съемки было получено под гарантию игравшего главную роль Берта Ланкастера, который обязался подменить Висконти​​ «в случае чего».

Главный герой фильма, одинокий профессор, полу-американец, полу-итальянец, коллекционер английских картин​​ 18 ​​​​ века в жанре conversation piece, отрешен от современного мира и замкнут в стенах большого дома в центре Рима. Хозяин (имени его мы так и не узнаем) занимает две квартиры, за порядком в которых следит старая служанка Эрминия. Интерьер нижней напоминает увешанный семейными портретами и уставленный скульптурами аристократический дворец. Помещение также перегружено огромным количеством книг, поэтому Профессор подумывает о том, чтобы отремонтировать​​ практически нежилой верхний этаж и переместить туда библиотеку.​​ 

Но тут в доме, где давным-давно не ступала нога постороннего человека, появляется шикарная и отвратная в своей бесцеремонности маркиза Бьянка Брумонти, гранд-дама за сорок, жена крупного промышленника-неофашиста. Появляется без предварительной договоренности, и тут же подтягивается экстравагантное, хаотичное​​ «семейство»​​ маркизы в составе юной дочери Лиетты и ее бойфренда Стефано, а также неотразимого альфонса Конрада, который спит не только с Бьянкой, но, похоже, со всеми тремя. Компания отъявленных прожигателей жизни чуть ли не насильно заставляет сдать им верхний этаж, терроризирует хозяина хамством и сквернословием, едва не обрушивает ремонтными работами потолок его жилища, а главное – втягивает в свои нечистоплотные отношения и делишки.​​ 

Профессор вынужден воочию наблюдать не только экстримы их сексуального поведения, но также криминальные разборки​​ -​​ и даже, вопреки своим принципам, лжесвидетельствовать в полиции. Пряча брезгливость за стеклами очков, он пытается дистанцироваться от назойливых пришельцев, но, к собственному удивлению, обнаруживает, что несвятое семейство становится ему почти родным, а запутавшегося в жизни​​ «падшего ангела»​​ Конрада начинает воспринимать как сына или очень близкого человека. Его гибель в финале, закамуфлированная под самоубийство, но явно насильственная, становится для Профессора сигналом того, что и за ним пришла смерть.​​ 

Вопрос о степени автобиографизма​​ «Семейного портрета»​​ совсем не прост.​​ «Я не являюсь эгоистом в​​ такой же степени, как мой герой, я неоднократно помогал молодым – советами, а иногда и материально. Я окружен друзьями и люблю общество»,​​ -​​ говорит режиссер, словно оправдываясь. Однако, отмежевываясь от личного сходства с Профессором, он недаром приводит ​​ флоберовское мотто​​ «Мадам Бовари – это я», подтверждая, что рассказать о ком-то другом можно только на основе собственного опыта.

Как же иначе. Переехав из Черноббио в Рим и начав активно работать над​​ «Семейным портретом», больной Висконти наблюдает из окна квартиры за тем, как хиппи предаются радостям жизни на ступенях церкви Тринита-деи-Монти. Уже это уподобляет его герою-затворнику будущего фильма. Пусть, в отличие от него, у Висконти полно верных друзей; узнав о его болезни, они приезжают навестить его или присылают письма поддержки – Ален Делон, Дирк Богард, Мария Каллас, Марлен Дитрих, Джозеф Лоузи, Федерико Феллини. И все равно он стар, одинок, а Хельмут Бергер, которого он хочет видеть больше всех, приезжать не спешит. Висконти приходится публично выгораживать, защищать молодого друга. Но он, конечно, появится, чтобы сняться в​​ «Семейном портрете»​​ -​​ реквиеме по их мучительной дружбе-любви.

Вот почему правомерна романтическая интерпретация фильма. В этом прочтении Профессор все же обретает семью, и даже обретает любовь – духовную, но с несомненным эротическим подтекстом. А дикая для человека, сформировавшегося задолго до сексуальной революции, сцена любовной игры втроем, которую лицезреет Профессор в собственном доме, неожиданно вырастает для него в мифический образ Эдема.​​ 

Кодом​​ «избирательного сродства»​​ Профессора с Конрадом становится искусство – картина Артура Дэвиса и записанная на пластинке ария Керубино из моцартовской​​ «Свадьбы Фигаро». Сближение героев, старого и молодого, происходит именно в эти моменты художественного наслаждения, недоступного остальным членам​​ «семейства». Но и они, при всей своей вульгарности, оказываются необходимы, чтобы пробудить героя к жизни, вывести его из летаргического сна. Правда, за пробуждением следует шок – гибель Конрада, после чего Профессор уже не оправится. И все же перед смертью он проснулся. Именно это – а не просто осуждение затворничества героя​​ -​​ становится смыслом фильма-завещания. Фильма-реквиема Висконти: не укрывайтесь от жизни, какой бы уродливой и больной она ни казалась, не бегите от истории, живите на полную катушку, пока не станет слишком поздно. Именно так до последнего вздоха поступает сам Висконти.

Портреты ожили – и предстали реальными людьми. Профессор, живший среди фантомов, нежданно-негаданно оказался отцом современного “семейства” – и у него не осталось другого выхода, как принять этих людей такими, каковы они есть в действительности, без фальшивого портретного глянца. Они, конечно, довольно ужасны в своем цинизме и вульгарности – даже дочь маркизы Лиетта, самая обаятельная из всей семейки, ведущей круглосуточную dolce vita, перемещающейся то в Монако, то в Париж, то в Сан-Мориц, то обратно в Рим. Но “разлагающаяся буржуазия”, хоть и дает Висконти повод для сарказма, интересует его не сама по себе, а как часть общего паззла. Побуждая Профессора увидеть в монстрах общества потребления живых людей, режиссер в то же​​ время показывает, как эти люди вписаны в систему, репродуцирующую зло и насилие.​​ 

Маркиза Брумонти откровенничает про своего мужа, крупного промышленника с фашистскими взглядами:​​ «Да, он консерватор и ультраправый. Но где вы видели левого промышленника?». Она же рассказывает про внезапный отъезд мужа в Мадрид после встречи с одним из парламентариев: явный намек на​​ «черного князя»​​ Валерио Боргезе, пытавшегося ​​ устроить в 1970-м фашистский путч в Италии и после провала бежавшего во франкистскую Испанию. И Стефано, будущий зять Бьянки, тоже явно связан с фашиствующими кругами. Они почти наверняка стоят за гибелью Конрада – в прошлом левака-активиста, сильно наследившего в Германии, потом переметнувшегося ради дорогих удовольствий в противоположный лагерь, но по-прежнему питающего к богачам классовую ненависть.​​ 

В образе Конрада Хюбеля, столь лично дорогом для Висконти, режиссер сосредоточил острый политический смысл: он показал, как нечетки, условны границы между правым и левым экстремизмом. Разве не символично, что герой майских баррикад 1968-го живет за счет жены фашиста? Или то, что в потайной комнате профессорского дома, где во время войны прятали антифашистов, их место занимает этот смутный персонаж, торгующий своей красотой?​​ 

Висконти дает четкий сигнал перерождения контркультуры шестидесятых в политический авантюризм и бандитизм. В декабре 1969-го, всего через полтора года после революционного​​ «красного мая», неизвестные взрывают миланский банк; теракт уносит четырнадцать жизней. Взрывы и похищения становятся буднями итальянской хроники первой​​ половины семидесятых. Черный терроризм с кинжалами и черепами отличается от террора​​ «Красных бригад»​​ тактикой, но и тот, и другой проникнуты культом тотального насилия, моральным опустошением; они разрушительны для общества, которое не верит теперь ни правым, ни левым.​​ 

Что касается Конрада, этот персонаж режиссировался исходя из особого отношения Висконти к нему и к исполнителю этой роли. Впервые сняв Хельмута Бергера в роли прекрасного и ужасного нацистского перверта, а потом – декадентского короля Людвига, режиссер на сей раз дает ему шанс воплотиться в более адекватного ему современного героя. Алкоголь, наркотики, свободный секс и даже​​ «телефонная зависимость»​​ (Конрад узнает полотно английского живописца, потому что оно висит в квартире его друга рядом с телефоном) – все это близко Бергеру, ведущему богемную ночную жизнь и не слушающему наставлений Висконти о том, что серьезный актер должен быть​​ «монахом».

Не преуспев в этих воспитательных попытках (Бергер после смерти своего Пигмалиона стремительно деградировал), Висконти однако выжал из любимого подопечного максимум возможного. Бергер, уже тридцатилетний, несет на лице печать бессонных ночей и запретных удовольствий, но все равно способен гипнотизировать порывистыми жестами и романтической красотой в немецком стиле. Он – само смятение и апофеоз анархизма: гордый и ранимый, растерянный и самовлюбленный, грубый и нежный, утонченный и примитивный, чистый и порочный. Такой, каких любит Висконти. ​​ 

Режиссер дал этому герою имя Конрад. Так же звали его пса – пиренейскую овчарку, которую он снял в​​ «Людвиге». Именно это служит доказательством того,​​ что вымышленный персонаж получил имя собаки, а не наоборот. Недаром Бергер с особенной убедительностью произносит саркастический монолог о том, что маркиза Брумонти выводит его в свет в качестве шаловливой собачонки.

Висконти, как отмечают свидетели их отношений, любил в Бергере все – даже его скверный характер и ужасные выходки. Он воспринимал его не только как любовника, но как сына – непутевого, заблудшего, но единственного и бесконечно дорогого. В этом отношении был явный оттенок  ​​​​ религиозности, который окрасил и​​ «Семейный портрет». В финале Профессор выносит мертвое тело Конрада, и это своеобразная реминисценция Пьеты; вспоминается и​​ «Мертвый Христос»​​ Андреа Мантеньи.

Висконти не был практикующим католиком, скептически относился к догматам веры и к католической концепции Бога, ​​ но с самого детства и до конца верил, по его словам,​​ «в некую сущность или в нечто, существующее вне нас или внутри нас», что​​ «много выше нас, но в то же время составляет часть нас самих. В​​ «Семейном портрете»​​ именно это чувство испытывает Профессор. Поначалу он гордится своим избранничеством, говоря:​​ «Вороны летают стаями, а орёл парит в одиночестве». Кончает же тем, что готовится к смерти, накрывшись меховым пледом Конрада. Висконти дал своему герою возможность прочувствовать то возвышенное состояние, которое дано только влюбленным или глубоко религиозным людям.​​ «Это чувство любви, которая разлита вокруг тебя, веры, силы, чувство чего-то несомненного, в общем, того, что называют Богом или как-то еще, это уже не имеет значения»,​​ -​​ определяет его режиссер.​​ 

7-6-22

Сергей Чупринин

Фадеев Александр Александрович (1901-1956)​​ 

Писателем Ф. стал в неполных 22 года, напечатав рассказ​​ «Против течения»​​ в журнале​​ «Молодая гвардия»​​ (1923, № 9-10) и ученическую повесть​​ «Разлив»​​ в ленинградском альманахе со столь же говорящим (пророческим?) названием​​ «Молодогвардейцы»​​ (май 1924).​​ 

Ему бы и дальше писать, тем более что, начиная с 1925 года, в журналах​​ «Лава»,​​ «Октябрь»,​​ «Молодая гвардия», в газете​​ «Советский юг»​​ пошли главы повести​​ «Разгром». Однако уже в возрасте 24 лет Ф. стал литературным генералом – ненадолго одним из многих, потом из совсем не многих и – после назначения секретарем Союза писателей, а в особенности после избрания в 1939 году членом ЦК ВКП(б) – неоспоримо единственным​​ «главнокомандующим»​​ советских писателей.​​ 

Не Верховным, конечно, - эта роль всегда оставалась за самим Сталиным, но ближайшим к нему. ​​ 

Соблазн власти, к тому же еще и публичной, оказался сильнее тяги к творчеству, так что писать стало некогда. Да в сущности и незачем: пребывание в президиумах, сочинение установочных статей и докладов, исполнение хлопотных, но и лестных обязанностей депутата Моссовета, союзного и республиканского Верховных Советов, должности вице-председателя Всемирного Совета Мира, председателя Комитета по присуждению Сталинских премий, руководство бесчисленным множеством других комитетов и комиссий стало для Ф. наркотиком, от которого так же невозможно было отказаться, как и от пристрастия к алкоголю. ​​ 

Всё новыми и новыми почетными назначениями, орденами Ленина (1939, 1951), Сталинской премией 1-й степени (1946) это властолюбие, естественно, поощрялось. А вот с легендарными фадеевскими запоями бороться пытались: и лично Сталин, как рассказывают, с ним увещевающе беседовал, и на принудительное лечение его отправляли, и Политбюро ЦК еще 23 сентября 1941 года принимало специальное постановление​​ «О наказании А. А. Фадеева». ​​ 

В войну, надо сказать, он вообще мало чем отличился: начинал бригадным комиссаром с генеральским ромбом в петлице, в 1942-м был переаттестован в полковники, но наград почти ​​ не снискал, если не считать, конечно, раздававшихся очень широко медалей​​ «За оборону Москвы»​​ и​​ «За оборону Ленинграда». Не за что, значит, было награждать: ни участия в боевых операциях, ни заметных выступлений в печати, ни особых успехов в руководстве Союзом писателей.​​ 

В январе 1944-го его даже отстранили от этого руководства, на два с половиной года заменив покладистым Н. Тихоновым. Это дало ему, конечно, возможность и, вероятно, стимул вернуться к писательству, и сдвоенная публикация​​ «Молодой гвардии»​​ в​​ «Знамени»​​ (1945, №№ 1-12) и​​ «Комсомольской правде»​​ (1945, №№ 83-302; 1946, №№ 44-52) была действительно воспринята как долгожданное событие.​​ 

Да и опала кончилась, едва партия приступила к планомерному истреблению художественной интеллигенции, так что уже 13 сентября 1946 года, то есть спустя всего месяц после постановления о журналах​​ «Звезда»​​ и​​ «Ленинград», Ф. был возвращен пост генерального секретаря ССП, и он стал… нет, не руководителем, конечно, кукловоды сидели на Старой площади, но публичным лицом, да пожалуй что и вдохновителем погромщиков. Недаром же вокруг него​​ сплотились жаждущие крови А. Софронов, Н. Грибачев, А. Суров, и начальник 2-го Главного управления МГБ Е. Питовранов 9 июля 1949 года докладывал в инстанции, что теперь​​ «Фадеев верит только Софронову», который его​​ «просто спаивает». ​​ 

Натура чувствительная, сложная, Ф., как рассказывают, сильно переживал в это позорное семилетие, пытался чуть ли не исподтишка помогать тем, кого он же травил с трибун, - например, лично привез в Ленинград продовольственные карточки для исключенных отовсюду А. Ахматовой и М. Зощенко: мол,​​ «постановление ЦК к голодной смерти вас не приговаривало». ​​ Но долг для него, как и для героя классицистской трагедии, был превыше всего, и Б. Пастернак наверняка не ошибся, когда в беседе с А. Гладковым заметил:​​ «Фадеев лично ко мне хорошо относится, но, если ему велят меня четвертовать, он добросовестно это выполнит и бодро об этом отрапортует, хотя и потом, когда снова напьется, будет говорить, что ему очень меня жаль и что я был очень хорошим человеком».

Прошло однако же и это. Вождь народов умер, и Ф., который, - по словам В. Кирпотина, -​​ «был наилучшим из возможных приводных ремней от Сталина к писателям», ​​ почти сразу же стал Кремлю не нужен. И​​ «Молодую гвардию»​​ переиздавали гораздо реже, а его экранизации потребовались новые переделки. И в романе​​ «Черная металлургия», за который Ф. взялся по личному поручению Г. Маленкова, ​​ всё вдруг, как он плакался всем встречным-поперечным, ​​ «оказалось ложью. Всё – неправда. Всё – наоборот. Кто я думал – вредители, на самом-то деле были честными, а те, кто их разоблачал, - на самом деле были врагами… Всё – наоборот! Всё – рухнуло… Это полный крах…». ​​ 

Да вот и в Союзе писателей власть незаметно перешла к А. Суркову, Б. Полевому, другим литераторам, скомпрометированным менее чем Ф. И ​​ - хотя, как утверждает фадеевский биограф В. Авченко, до сих пор не найдено​​ «ни одного доказательства, что он кого-то погубил», ​​ то есть подписал карательные списки, - по Москве, по стране поползли слухи, что кто-то из писателей, вернувшихся из лагерей, демонстративно не подал Ф. руки, а кто-то и вовсе плюнул ему в лицо.​​ 

Ф. заметался. Каялся и в самом деле перед каждым встречным-поперечным, а родной ЦК завалил письмами с предложениями одно нелепее другого. Просил о личной встрече, но ни Г. Маленков, ни Н. Хрущев его уже не принимали и не отвечали даже на письма. А на XX съезде позволили М. Шолохову заявить, что​​ «общими и дружными усилиями мы похитили у Фадеева 15 лучших творческих лет ​​ его жизни, и в результате не имеем ни генсека, ни писателя». ​​ Удивительно ли, что и избрали его уже не членом ЦК, как прежде, но всего лишь кандидатом в члены.​​ 

Унижение следовало за унижением. А ведь Ф., - говорит К. Чуковский, -​​ «был не создан для неудачничества, он так привык к роли вождя, решителя писательских судеб​​ -​​ что положение отставного литературного маршала для него было лютым мучением». ​​ 

Развязка близилась, и свою роль, возможно, сыграла известная нам по рассказу В. Борц, но не подтвержденная другими источниками встреча Н. Хрущева с Ф. и оставшимися в живых молодогвардейцами, где Хрущев будто бы​​ «завел разговор о... прощении (за давностью лет) предавшего (под пытками) членов штаба​​ «Молодой гвардии»​​ Виктора Иосифовича Третьякевича. Оказывается, он был сыном друга Н. С. Хрущева, земляка из с. Калиновка Курской области (где родился Н. С. Хрущев). Мол, никто из нас не гарантирован, что выдержит пытки». Молодогвардейцы, - по свидетельству В. Борц, ответили​​ «как-то неопределенно», но​​ «вдруг вскакивает А. А. Фадеев и гневно бросает в лицо Хрущеву, что он - бывший троцкист и еще что-то. Хрущев страшно покраснел. Фадеев жутко побелел».

Сцена, что уж говорить,​​ «очень некрасивая». ​​ И кончилась она вроде бы ничем. Но через день после нее Ф. застрелился, оставив не записку семье, как следовало бы ожидать, а полное обиды, гнева и боли разрыв-письмо родному, но предавшему его ЦК:​​ 

«…Сейчас, когда подводишь итог жизни своей, невыносимо вспоминать все то количество окриков, внушений, поучений и просто идеологических порок, которые обрушились на меня, - кем наш чудесный народ вправе был бы гордиться в силу подлинности и скромности внутренней глубоко коммунистического таланта моего. Литература - это высший плод нового строя - унижена, затравлена, загублена. Самодовольство нуворишей от великого ленинского учения даже тогда, когда они клянутся им, этим учением, привело к полному недоверию к ним с моей стороны, ибо от них можно ждать еще худшего, чем от сатрапа Сталина. Тот был хоть образован, а эти – невежды».

И власть, разумеется, отомстила ему новыми унижениями, уже посмертными. Сообщив в некрологе, что единственной причиной самоубийства был алкоголизм. И похоронив Ф. не рядом с матерью, как он просил, а на Новодевичьем кладбище.​​ 

Соч.: Собрание сочинений в 4 тт. М., 1987; Письма и документы. М., 2001; Разгром. М., 2015, 2017; ​​ 2021.

Лит.: Озеров В. Александр Фадеев: Творческий путь. М.: Худож. лит., 1976; Жуков И. Фадеев. М.: Молодая гвардия / Жизнь замечательных людей, 1989; Боборыкин В. Александр Фадеев: Писательская судьба. М., 1989; Киселева Л. Фадеев-художник в замыслах и претворении. М., 2001; Александр Фадеев в воспоминаниях современников., М.: Сов. писатель, 2002; Авченко В. Фадеев. М.: Молодая гвардия / Жизнь замечательных людей, 2017.

7-6-22

Mina Polianski

Из второй главы​​ «Евгения Онегина»:

Покамест упивайтесь ею,

Сей легкой жизнию, друзья!...

Я -= Мне 12! Читаю эти строки первый раз. 1965

9-6-22

Сергей Чупринин.​​ 

Ивинская Ольга Всеволодовна (1912-1995)

Жизнь у И. выдалась бурной. Закончив Московский институт редакционных работников (1934), она, конечно, работала то там, то сям, без особого, впрочем, прилежания и вдохновения. Дважды побывала замужем, в 1938 году родила дочку, в 1942-м сына. Но по большей части и до браков, и во время их, и после них напропалую крутила романы, и среди ее недолгих избранников в ранней юности был даже начинавший тогда писатель В. Кожевников, ​​ который уже после войны займет должность главного редактора журнала​​ «Знамя».​​ 

Да и он ли один? Н. Воронель, однокашница ее дочери Ирины Емельяновой по Литературному институту, даже вспоминает, как Ирина будто бы похвасталась, что​​ «у матери до классика было 311 мужчин».  ​​​​ 

Проверять не будем и перебросим действие в редакцию журнала​​ «Новый мир», где в 1946 году эта, - сошлемся на воспоминания Э. Герштейн, -​​ «блондинка с помятым лицом служила <…> секретарем отдела поэзии и отвечала на “самотек”, то есть на стихи, присылаемые со всех концов Союза в редакцию “Нового мира”. <…> Она была патетически бедна, ободрана, ходила в простеньких босоножках и беленьких носочках, иногда забрызганных грязью, плохо читала стихи, писала под копирку одинаковые ответы самодеятельным поэтам и демонстративно восхищалась Пастернаком».​​ 

Неприязнь, чисто женская, в этой оценке ощутима, и здесь придется сказать, что ровно так же эту​​ «мовешку»​​ на дух не переносили ни Л. Чуковская, под чьим началом она работала в​​ «Новом мире», ни А. Ахматова, отказавшаяся встречаться с И., ни почти все другие женщины пастернаковского круга.​​ 

А вот 56-летний Пастернак, заглянув однажды в редакцию, в 34-летнюю И. влюбился, и, как оказалось, на весь остаток жизни. Видимо, и в самом деле, - говорит З. Масленикова, -​​ «от нее исходил шарм беззастенчивости, ума, лукавства и доверчивости, била струей женственность, пряная, как мускус». ​​ 

Во всяком случае, они очень быстро объяснились, и начался страстный роман, который вынужденно прервался 6 октября 1949 года, когда И. вдруг арестовали. Поползли, разумеется, слухи, что взяли ее то ли за связь с опальным поэтом, как она утверждала, то ли за близость к неким лицам, подозреваемым в шпионаже, то ли, - как подозревала Л. Чуковская, - за​​ участие в каких-то неясных махинациях с финансовыми документами.​​ 

Сейчас материалы следственного дела № 3938 опубликованы, и по ним видно, что И. изобличалась в том, что систематически охаивала советский общественный и государственный строй, слушала передачи​​ «Голоса Америки», клеветала на советских патриотически настроенных писателей и превозносила творчество враждебно настроенного писателя Пастернака. Обвинения, на сегодняшний взгляд, вроде и не самые тяжкие, но 5 лет лагерей строгого режима И. все-таки впаяли. ​​ 

Отбыла из них она в Потьме четыре года, а когда вышла по​​ «ворошиловской»​​ амнистии в 1953-ем, роман продолжился. Это был, собственно, уже и не роман, а что-то вроде amour de trois, где смирившаяся законная жена Зинаида Николаевна отвечала за весь домашний уклад Пастернака, а Ольга Всеволодовна взяла на себя его отношения с издательствами и другими советскими учреждениями.​​ 

Получалось иногда неплохо: так, есть основания предполагать, что​​ «знаменская»​​ публикация​​ «Стихов из романа»​​ (1954, № 4) состоялась благодаря по-прежнему добрым отношениям И. с В. Кожевниковым. Сюда же, в​​ «Знамя», она принесла и рукопись​​ «Доктора Живаго», ​​ но тут В. Кожевников был неуступчив: подборку новых пастернаковских стихов все-таки напечатал (1956, № 9), а от романа в телефонном разговоре то ли с Пастернаком, то ли, скорее всего, с И. наотрез отказался.​​ 

Да вот и узнав о том, что рукопись романа передана в Италию, И., чтобы посоветоваться, опять пришла сюда же, к В. Кожевникову. Тот свел с ее Д. Поликарповым, заведующим Отделом культуры ЦК КПСС, и началась растянувшаяся более чем на год игра в кошки-мышки,​​ когда Пастернака всяко понуждали потребовать возвращения романа, а он сопротивлялся и своего добился – 23 ноября 1957 года​​ «Доктор Живаго»​​ был издан на итальянском языке, 24 августа 1958 года на русском и, наконец, 23 октября того же года удостоен Нобелевской премии.

Как вела себя И. в этой истории? Очень деятельно: выступала ответчиком за Пастернака в ЦК и Союзе писателей, участвовала в сочинении объяснительных писем от его имени в​​ «Правду»​​ и Хрущеву. ​​ И, - как призналась она позднее сыну поэта, -​​ «обрушилась на Пастернака с упреками в легкомыслии и эгоизме. “Тебе ничего не будет, а от меня костей не соберешь”«. ​​​​ Итогом стали две телеграммы, отправленные Пастернаком 29 октября. Одна с отказом от премии в Нобелевский комитет, ​​ другая и всё проясняющая Д. Поликарпову в ЦК:​​ «Благодарю за двукратную присылку врача отказался от премии прошу восстановить Ивинской источники заработка <в> Гослитиздате». ​​ 

Что это, если не любовь? В январе 1959 года Пастернак, - по словам И., - ​​ даже намеревался вроде бы уйти из прежней семьи, но не решился, зато И. уже было передано право нелегально получать гонорары за зарубежные издания​​ «Доктора Живаго». Деньги это были немалые, и, хотя они делились между обеими семьями, ​​ И. на недолгое время почувствовала себя богатой.​​ 

«Мать вошла во вкус…», - вспоминает И. Емельянова, а художник Л. Нусберг свидетельствует:​​ «Я был у них раз восемь. Их квартира на шестом этаже походила на склад потребительских товаров. В одном углу стоял ряд тульских, гербовых самоваров, в другом​​ -​​ ящики американских напитков, виски и джина, горы фирменных шмоток. В третьем​​ -​​ кучи книг и​​ журналов, в четвертом​​ -​​ штабеля икон вперемешку с расписными прялками».​​ 

Влияние И. на поэта не убавлялось, и 11 февраля 1960 года председатель КГБ А. Шелепин выступил с предложением:​​ «В целях пресечения вредного влияния на Пастернака его сожительницы Ивинской полагаем необходимым выслать ее из города Москвы в административном порядке». 25 февраля Президиум ЦК с этим предложением согласился, решив​​ «административные меры провести в июне с<его> г<ода>«. ​​ Но 30 мая Пастернак скончался, и 11 августа тем же Президиумом ЦК было принято новое решение:​​ «Во изменение постановления ЦК КПСС от 25 февраля 1960 года (№ П266/XXVIII) о высылке Ивинской О. В. из Москвы, арестовать ее, провести следствие и предать суду за уголовные преступления».​​ 

Так и поступили – 16 августа по обвинению в контрабанде арестовали И., вскоре взяли И. Емельянову, а 7 декабря того же года обеих осудили: мать – на 6 лет колонии, дочь – на три. Поэтому секретарю СП СССР А. Суркову по поручению ЦК пришлось отбиваться от Грэма Грина, других зарубежных заступников, ​​ доказывая, будто​​ «дело Ивинской и ее дочери не имеет ни политической, ни литературной окраски. Они осуждены в открытом заседании ​​ Московского городского суда по уголовному делу за противозаконные контрабандные махинации с валютой. Семья Пастернака никакого отношения к этому делу не имеет». ​​ 

Сроки наказания, как бы то ни было, скостили, И. Емельянова вышла на свободу в 1962 году, И. в 1964-м. И прожила после этого Ольга Всеволодовна еще 30 лет, в которые многое вместилось: бурные застолья, которые она устраивала в​​ «однушке», купленной на причитавшуюся ей долю пастернаковского наследства,​​ дружба с А. Галичем, встречи с Д. Самойловым ​​ и В. Высоцким, Б. Мессерером и Э. Лимоновым, автобиографическая книга​​ «Годы с Борисом Пастернаком. В плену времени»​​ (Париж, 1978), суды, в которых она безрезультатно пыталась отстоять свои права на конфискованные у нее рукописи и бумаги Пастернака.​​ 

Но эти годы – предмет уже другого рассказа. Нам же достаточно знать, что останки И. покоятся на переделкинском кладбище, чуть поодаль от пастернаковской могилы. ​​ 

Соч.: Годы с Борисом Пастернаком. В плену времени. М.: Либрис, 1992; Годы с Пастернаком и без него. / В соавт. с И. Емельяновой. М.: Плюс-Минус, 2007; Земли раскрытое окно: Избранные стихи и проза. М.: Прогресс-Традиция, 2012;​​ «Свеча горела…»: Годы с Борисом Пастернаком / В соавт. с И. Емельяновой. М.: Этерна, 2016.​​ 

Лит.: Емельянова И. Легенды Потаповского переулка. М.: Эллис Лак, 1997; Эфрон А. Жизнь есть животное полосатое: Письма к Ольге Ивинской и Ирине Емельяновой (1955-1975). М.: Студия ВИГРАФ, 2004; Емельянова И. Пастернак и Ивинская. М.: Вагриус, 2006; Емельянова И. Поименное. Незабытые лица. М.: Прогресс-Традиция, 2017.

12-6-22

СНИМАЮТ СТАЛКЕРА

Я -=​​ «Сталкер»​​ сыграл огромную роль в моей жизни. Смотрел его в 28 лет, в кино рядом со станцией​​ «Василеостровская», при жутком наплыве народа. Фильм озадачил на всю жизнь, его образы постоянно всплывают в памяти. Он противостоял советской​​ жизни, но он не вписывается и в это глупое время. Тогда все понимали, что это шедевр.

Клава Маркс -= Ещё с Рербергом

Елена Макуни -= А я смотрела его лет в 15. Сначала была жутко разочарована : тогда я зачитывалась Стругацкими и​​ «отсебятина»​​ Тарковского меня раздражало. Но потом фильм меня очаровал и заворожил.

12-6-22

Андрей Плахов

40 лет без Фасбиндера

Он умер 10 июня 1982 года

«Мотор немецкого кино»​​ 1970-х, он был совсем отдельным персонажем, выходящим за рамки эпохи или движения. Все еще живые Шлендорф, Вендерс, фон Тротта, даже Херцог так и не смогли ​​ побороть его на энергетическом уровне. И он больше всех сказал на тему​​ «денацификации»: после него смешно слушать сказки о том, как немцы быстро исправились и покаялись. И, конечно, думаешь о том, как в России не хватает своего Фасбиндера.

18-6-22

Сергей Чупринин

Шагинян Мариэтта Сергеевна (1888-1982)​​ 

«Железная старуха // Мариэтта Шагинян – // Искусственное ухо // Рабочих и крестьян» ​​​​ начинала как лирическая поэтесса. И начинала очень удачно – ее дебютная книга (Первые встречи, 1909) вызвала доброжелательный отклик И. Анненского, вторая (Orientalia, 1913) – восторженный отзыв В. Розанова. ​​ 

В ней были готовы увидеть альтернативу А. Ахматовой и М. Цветаевой. Однако не тот у Ш. был темперамент, не та натура, чтобы сосредоточиться только на поэзии. Еще в юности, - как заметил недолгое время друживший с ней В. Ходасевич, - она была будто​​ «ходячая восемнадцатилетняя путаница из бесчисленных идей, из всевозможных​​ «измов»​​ и​​ «анств», которые она схватывала на лету и усваивала стремительно - чтобы стремительно же отбросить. Кроме того, она писала стихи, изучала теорию музыки и занималась фехтованием, а также, кажется, математикой. В идеях, теориях, школах, науках и направлениях она разбиралась плохо, но всегда была чем-нибудь обуреваема».​​ 

«Неизменно, - продолжим цитату, - пребывая в экстатическом состоянии человека, наконец-то обретшего истину», Ш. обожала сначала З. Гиппиус, затем А. Ахматову, и, - вспоминает Н. Мандельштам, -​​ «на заре нашей жизни у нее была похабная манера целовать руку Ахматовой при встрече». ​​ След в след, уже позднее, ходила за Андреем Белым, а увлекшись Гете буквально за десять дней до первой мировой войны пешком прошла из Гейдельберга в Веймар и выпустила книжку об этом путешествии.​​ 

Едва грянула революция, как восточный мистицизм мгновенно переродился у Ш. в самый что ни на есть оголтелый большевизм. Отныне и до последних дней она верой и правдой будет служить власти, а вот занятия менять с протеистической быстротой: директор прядильно-ткацкой школы в Нахичевани-на-Дону, спецкор​​ «Известий»​​ (1920-1923) и​​ «Правды»​​ (1922-1948), одновременно, уже в 1931-1932 годы, студентка Плановой академии Госплана имени Молотова, где она – опять-таки одновременно! – изучает минералогию, прядильно-ткацкое дело и​​ энергетику. И это ведь еще не считая пылкого, например, увлечения шахматами и альпинизмом, участия в строительстве ДзораГЭС или защиты докторской диссертации почему-то о творчестве Т. Шевченко (1944).

То же и с книгами, которые вылетали из-под пера Ш. с пулеметной буквально скоростью: девять пьес,  ​​​​ «Литературный дневник»​​ (1923), сборники очерков ​​ и рассказов, переводы с армянского, персидского и английского языков, романы​​ «Своя судьба»​​ (1923), ​​ «Перемена», (1924),​​ «Приключения дамы из общества»​​ (1924), пародийно-агитационный роман​​ «Месс-Менд», выходивший с 1924 года отдельными еженедельными выпусками, экспериментальный​​ «роман-комплекс»​​ «К и к», то есть​​ «Колдунья и коммунист»​​ (1929), и, наконец,​​ «Гидроцентраль»​​ (1930) - произведение, - по оценке Г. Адамовича, -​​ «очень серое и очень скучное», ​​ но выдвинувшее Ш. в самые первые ряды зачинателей социалистического реализма.

Одни современники в этой продуктивности и разбросанности интересов увидели ренессансный масштаб личности. Другие, - как записной острослов А. Архангельский, - относились не без иронии:​​ «Широту ее размаха // Не уложишь в писчий лист: // Поэтесса, лектор, пряха, // Шерстовед и романист». Третьи старались держаться подальше, находя, - подобно протоиерею М. Ардову, - что​​ «литературная одаренность, бурный, неукротимый темперамент, полное, мягко выражаясь, отсутствие умственных способностей»​​ в случае Ш. удивительно сочетались​​ «с искреннейшей преданностью делу партии Ленина-Сталина». ​​ 

Как бы то ни было, едва ли не всю сталинскую пору она воспринималась как звезда. И вела себя как звезда:​​ просила Сталина написать предисловие к​​ «Гидроцентрали», ​​ переписывалась с вождями, жаловалась им, что власти обеспечивают ее не так щедро, как Горького или А. Толстого.​​ 

​​ Даже позволяла себе то, что Д. Данин назвал​​ «взбрыками». ​​ Так, 22 февраля 1936 года Ш. неожиданно подала заявление о выходе из Союза писателей, обозвав его​​ «никчемной организацией». На нее цыкнули, ​​ и она тут же пошла на попятный, уже 3 марта умоляя Г. Орджоникидзе передать​​ «тов. Сталину и партии, что искуплю свою вину перед ним».​​ 

Еще круче вышел скандал с публикацией очерка​​ «Предки Ленина»​​ (Новый мир, 1937, № 11) и романа​​ «Билет по истории»​​ (Красная новь, 1938, № 1), где Ш. обнаружила, что Ильич был по своему происхождению человеком не вполне русским, если не вовсе нерусским. Тут уж небеса разверзлись: Политбюро ЦК 5 августа 1938 года приняло специальное постановление, согласно которому​​ «политически вредная, идеологически враждебная»​​ книга Ш. была изъята из продажи, поведение Н. Крупской, ее рецензировавшей, признано​​ «недопустимым», редакторы В. Ермилов и А. Фадеев наказаны, да и чересчур любознательной Ш. был решением Президиума ССП объявлен выговор.​​ 

Она, впрочем, не успокоилась, хотя вынуждена была ждать, пока 11 октября 1956 года это постановление не было отменено и пока уже в 1972 году тетралогию​​ «Семья Ульяновых», вобравшую в себя все разыскания Ш. по святой для нее теме, не увенчали наконец Ленинской премией.  ​​​​ 

В промежутке между этими событиями случились годы Оттепели, которые Ш., еще в 1942-м ставшая членом компартии, прожила, - по словам Е. Шварца, -​​ в привычном для нее​​ «состоянии умозрительного исступления», ​​ и работала с той же лихорадочной поспешностью, что и прежде. От беллетристики, литературы вымысла она, правда, уже совсем отказалась, как еще в молодости отказалась от стихотворчества, так что книги пошли по преимуществу эссеистические, дневниковые или биографические. К очеркам о Т. Шевченко (1941, 1946), И. Крылове (1944) и​​ «Калевале»​​ (1949), к​​ «ряду, - как говорит Ш., небольших монографий о Вильяме Блэйке, Ярославе Гашеке, Моцарте, Ширванзаде и др.» ​​ ​​​​ прибавились труды о К. Хетагурове (1955), Низами (1956, 1957), Гете (1959), полузабытом чешском композиторе Й. Мысливечеке (1964, 1968, 1983) и Д. Шостаковиче (1979), путевые впечатления легли в чехословацкие, английские, итальянские, голландские, иные всякие дневники, объединенные книгой​​ «Зарубежные письма»​​ (1964, 1969, 1977)…

Писала, словом, почти обо всем, на любые почти темы, и эта не имеющая аналогов многогранность по-прежнему вызывала в литературной среде каскады едких эпиграмм, а философу М. Лифшицу уже в самом начале Оттепели дала основание для памфлета​​ «Дневник Мариэтты Шагинян», где было сказано, что​​ «почтенный автор смело вторгается в любую область, будь то ботаника или архитектура, и так привыкает к этой легкости, что начинает забывать таблицу умножения»​​ (Новый мир, 1954, № 2).

В дальнейшем от публичных нападок она была, уже, впрочем, защищена своим общепризнанным​​ «генеральством», ​​ критики с именем о ней больше не писали, и в обществе лишь тишком передавались шокирующие шагиняновские фразочки типа​​ «Я – сталинка» ​​​​ или​​ «Сталин никого не сажал напрасно». ​​ Из литературного процесса в последние десятилетия​​ своей жизни она как бы выпала, так что даже фундаментальные (и в самом деле интересные) мемуары​​ «Человек и время»​​ (1980) прошли почти не замеченными. ​​ 

Но что за беда, если сама Мариэтта Сергеевна всегда оставалась чрезвычайно высокого мнения о своем писательском мастерстве, даже говорила В. Карпову:​​ «Я каждое слово подбирала в текст, как ювелир вставляет драгоценные камни в свои изделия». ​​ И если – это главное - власть ее ценила: несколько собраний сочинений, Сталинская (1951) и Ленинская (1972) премии, золотая звезда Героя Социалистического Труда (1976), два ордена Ленина, три Трудового Красного Знамени, а к ним еще​​ «Знак Почета», ордена Красной Звезды, Октябрьской Революции и Дружбы народов. Поэтому, - продолжим цитировать В. Карпова, последнего руководителя СП СССР, -​​ «старушка, не занимая должности, была, тем не менее, плотно вписана в самую что ни на есть верхушку понемногу загнивавшего советского общества». ​​ 

Вот только ее книги в​​ XXI​​ веке не переиздаются. И не очень даже понятно, что переиздавать.​​ 

Кроме разве что не покидающего сегодняшний книжный рынок романа У. Коллинза​​ «Лунный камень», который был то ли переведен, то ли, - как утверждают, - по чужому переводу перелицован ​​ Ш. еще в 1947 году.​​ 

Соч.: Собрание сочинений в 9 тт. М.: Худож. лит., 1986-1989.​​ 

Лит.: Скорино Л. Мариэтта Шагинян – художник. М.: Сов. писатель, 1975, 1981; Творчество Мариэтты Шагинян. М.: Худож. лит., 1980; Щедрина Н. Лениниана Мариэтты Шагинян. М.: Просвещение, 1984; Серебряков К. Приближение прошлого: очерки, встречи, воспоминания. ​​ М.: Сов. писатель 1988.

19-6-22

Hubert Chardot

((Уэллес!))​​ de la fibre au petit dej !

Геннадий Ганичев​​ -=​​ si pauvre??

Hubert Chardot​​ -=​​ il a toujours fait de la pub et de la télé pour financer ses projets.

Я​​ -=​​ Ditrich disait: Nous travaillont gratuitement dans ce filmde Welles parce que ce genie est sans argent

20-6-22

Елена Макуни

Не знаю Аверина, Димитриева и Катерли. Просто в силу своего воспитания. Но то, что Быков пригласил вас к столу, для меня совершенно естественно. Принять и накормить человека. Даже независимо от того, ценит ли человек тот вас как писателя. Просто принять и накормить. Ну а плюс к этому Быков ещё и огромный писатель.​​ Да, действительно огромный по сравнению с нынешними​​ «писюльками».

21-6-22

Elena Benditskaia

Ах, не так, не так я думала написать о нашем путешествии в Париж! Я поехала вместе с мужем, он певец SWR Vokalensemble, у них давно ожидаемая премьера концерта для хора итальянского композитора Stefano Gervasoni в центре Жоржа Помпиду. И всё было прекрасно: музеи, Louis Vuitton Center (новое слово в архитектуре), Opera Bastille (чудесная инсценировка​​ «Севильского цирюльника»). Сама премьера прошла ​​ на ура, зал забит битком,​​ пришло много друзей. После этого все пошли в соседний ресторанчик, выпили, закусили и уже в первом часу ночи двинулись к метро. Вот тут-то я и оплошала. Три дня ходила, прижимая к себе сумку, но в последний вечер расслабилась и у меня вытащили мобильный телефон. Украли! В Париже! Моя дочь прокомментировала:​​ «Если бы я вытащила твой телефон, да ещё ​​ в такой обложке, я бы немедленно ​​ положила его назад и ещё ​​ добавила бы что-то сверху! Кому он нужен?!»​​ (телефон у меня очень ​​ простой). Там остались все мои бесчисленные фотографии и записи. По дороге домой в Штутгарт, не нашедшие меня по телефону, ​​ звонили моему мужу. Оказалось, я всем нужна. Всевышний решил загрузить меня по полной, ​​ чтобы я не отвлекалась на чёрные, ​​ безбожные мысли и была подальше от земного. Всего-то ​​ и надо прямо сразу ​​ с утра репетировать скрипичный концерт Чайковского (который я уже сто лет не играла), потом разучивать партию Графа из​​ «Веселой вдовы»​​ Легара (полно ансамблей!), потом играть хору​​ «Liebeslieder»​​ Брамса, потом кантату Баха​​ «Ich habe genug»​​ в варианте для сопрано и ещё ​​ много ​​ всего... И это помимо моей работы в школе. Но больше ​​ всего мне жалко не телефона с фотографиями и контактами. Перед Парижем я гостила у родителей в Ростоке. И там из бесчисленных папиных бумаг вдруг выпала маленькая ​​ фотография Гилельса. Папа сфотографировал его в Саратове, когда приехал к отцу, Семену Соломоновичу Бендицкому. Тот начал преподавать в Саратове и некоторое время жил в консерватории. Год не указан, но папа говорит, примерно 1948-49. Гилельс ​​ приехал на гастроли и занимался у него, был в гостях. Значит ему примерно 34 года. Он стоит, очень веселый, ​​ в прекрасно пошитом пальто из твида, в каракулевой папахе перед​​ красивейшим зданием саратовской консерватории. Папа рассказал мне всё это и я положила фото в кармашек обложки телефона. Фотография маленькая, ​​ потому что увеличителя у него не было, но очень четкая. Я хотела её ​​ потом отцифровать и представить на радость любителям... И вот теперь это фото вместе ​​ с обложкой от телефона, как я думаю, валяется в урне на rue du ​​ Renard, рядом с центром Жоржа Помпиду.

23-6-22

Андрей Плахов

В этот день 7 лет назад ушла из жизни ЛАУРА АНТОНЕЛЛИ – одна из красивейших актрис итальянского кино. ​​ Вот фрагмент вскоре выходящей в свет моей книги​​ «ВИСКОНТИ», посвященный фильму​​ «Невинный»​​ и его женским образам.

Едва закончив​​ «Семейный портрет в интерьере», Висконти фонтанирует новыми проектами. Это –​​ «Письма Пуччини к Сибил»​​ о последней любви композитора, которого должен сыграть Марчелло Мастроянни, а его партнершами видятся Ванесса Редгрейв, Катрин Денев и Роми Шнайдер. Это – фильм о Зельде Фицджеральд на фоне Парижа 1920-х годов. Вновь возникает идея постановки​​ «Волшебной горы»​​ -​​ в гораздо более скромном варианте, всего в одной декорации и с двумя актерами – Хельмутом Бергером в роли Ганса Касторпа и Шарлоттой Рэмплинг в образе мадам Шоша. Но все эти идеи наталкиваются на непреодолимые препятствия, особенно, по свидетельству висконтиевской ​​ сценаристки Сюзо Чекки д’Амико, последняя:​​ «Увы, ни один продюсер и слушать не захотел про историю болезни, которую будет снимать больной».​​ 

Парадоксальным образом последним фильмом Висконти, который он снимает в инвалидном кресле,​​ измученный болезнью, становится сложно-постановочный​​ -​​ историческая костюмная драма​​ «Невинный», экранизация романа Габриэле д’Аннунцио. Режиссер скончался 27 марта 1976 года, когда​​ «Невинный»​​ находился в стадии озвучания, полгода не дожив до семидесяти лет.

…Сценарий​​ «Невинного»​​ был дописан, съемочная группа в сборе. Почти восстановившись после инсульта к весне 1975 года с помощью спартанской дисциплины и физических упражнений, Висконти готов к съемкам. Он намерен выйти на площадку, не опираясь на палку, во всеоружии режиссерского авторитета и символической власти. Но 3 апреля он падает в своей квартире, ломает шейку бедра. К съемкам удается приступить только осенью, после больницы, и теперь Висконти руководит процессом, сидя в инвалидном кресле. Врачи предупреждают, что этот фильм погубит его, но тут же добавляют, что пусть лучше он его все же снимет. Сам режиссер говорит журналистам, что даже если ему придется снимать лежа, он все равно не сдастся.

Габриэле Д’Аннунцио, с его пафосно героической биографией, с его симпатиями к милитаризму и фашизму, никак не принадлежал к числу писателей, духовно близких Висконти. В то же время он считал ​​ Д’Аннунцио крупным литератором, причастным к становлению интеллектуалов и эстетов его поколения. И когда​​ «леваки»​​ Альберто Моравиа и Пьер Паоло Пазолини уничижительно отзывались о Д’Аннунцио, Висконти язвительно замечал, что их идейный враг писал значительно лучше обоих.​​ «Невинный»​​ -​​ окончательный расчет режиссера с миром и героями декаданса, и в этом смысле он имеет полное право быть висконтиевским​​ «последним фильмом».

Роман​​ «Невинный»​​ написан в 1892 году под влиянием ницшеанской идеи​​ «сверхчеловека». Написан в форме исповеди главного героя, потомственного аристократа Туллио Эрмиля, совершившего неподвластное уму преступление и спустя год испытавшего​​ «позыв к исповеди».​​ 

Д’Аннунцио многостранично описывает турбулентные отношения Туллио с женой Джулианой, во многом воспроизводящие те, что связывали писателя с его супругой Марией де Галлезе. Свою исключительность герой доказывает, заводя на глазах у всего общества сладострастные романы со светскими львицами и превращая жену в​​ «сестру»​​ -​​ богиню и жертву платонического культа.​​ 

Все эти​​ «недостойные изыскания рафинированного маньяка», эти опыты​​ «интеллектуального алхимика»​​ вскоре получают неожиданную подпитку. Возникает подозрение, которое вскоре подтверждается, что Джулиана изменила мужу с писателем Филиппо д’Арборио, автором нашумевшего романа​​ «Тайна»​​ (тут д’Аннунцио позволил себе толику автоиронии, ведь это название совершенно в его духе). А потом – еще одно​​ «страшное открытие»: Джулиана беременна, и, конечно, не от мужа. Когда Джулиана становится матерью, в воспаленном сознании Туллио начинает вызревать план избавления от ненавистного, напоминающего об измене ​​ ребенка…

Висконти, хоть и сохраняет ​​ основную интригу​​ «Невинного», композиционно полностью перестраивает роман с помощью соавторов по сценарию Сузо Чекки д’Амико и Энрико Медиоли. Первая сцена фильма разыгрывается в фехтовальном зале, затем действие переносится в светский салон, так похожий на салон Вердюренов из романа Пруста. Гости делают вид, что с восторгом слушают​​ фортепьянный концерт или модную певицу, а на самом деле приходят сюда ради интрижек, сплетен и демонстрации нарядов. Звезда этого высшего общества – знойная красавица-вдова графиня Раффо.​​ 

Нравы вырождающейся аристократии эпохи, когда Италия становилась буржуазной страной, Висконти живописует со знанием дела. Салонная скука, спорт, дуэли, адюльтеры – так протекает жизнь Туллио Эрмиля, на философствования остается не так уж много времени.​​ 

А когда в финале все же появляется желание исповеди, уже слишком поздно. Отвергнутый Джулианой, Туллио пытается найти понимание у более циничной Терезы, но и здесь встречает холодное презрение пополам с насмешкой – и это последний гвоздь, вбитый в гроб антигероя. Ни одна из двух любящих женщин не захотела стать адвокатом​​ «невинного убийцы». И тогда Туллио Эрмиль сам выносит себе смертный приговор​​ -​​ выходит на балкон и стреляется. Никакой жалости к нему зритель не испытает. Так Висконти в своем последнем фильме расправляется с ницшеанством и его итальянской версией – д’аннунцианством. Над погрязшими в своих растрепанных чувствах персонажами​​ «Невинного»​​ уже занес свой меч ХХ век​​ -​​ век кровопролитных войн и диктатур.

Если же отвлечься от идеологических подоплек,​​ «Невинного»​​ можно воспринимать как выдающееся декоративное зрелище с вписанным в него первоклассным актерским ансамблем. (Туллио Эрмиля играет Джанкарло Джаннини, но посвященный ему фрагмент текста я здесь не привожу).

Если в романе Тереза Раффо была абстракцией, лишь разжигавшей​​ «за кадром»​​ чувственность Туллио, в фильме она превратилась в мощную фигуру из плоти​​ и крови. Ее значение в сюжете возросло не только вследствие изменений в драматургии романа, но и благодаря снайперскому выбору актрисы. Американка Дженнифер О’Нил показала такой темперамент и эротический магнетизм, что итальянки должны просто изойтись завистью (хотя бы Валерия Морикони, дублировавшая О’Нил на итальянский). С первого ее появления в салоне ясно, кто здесь королева и кто будет повелевать поклонниками, тасовать их, как колоду карт. И хотя Тереза не на шутку влюбляется в Туллио, ведет она себя​​ «по-мужски», охлаждая свой пыл, чтобы не попасть в зависимость к​​ «деспоту»​​ и​​ «собственнику». Вместо того, чтобы страдать, она заставляет страдать других.​​ 

Родившаяся в Бразилии и сделавшая карьеру​​ «королевы Б-фильмов»​​ в США, Дженнифер О’Нил и в жизни проявила особый нрав, испытала столько острых ощущений, что их хватило бы на несколько романов. В четырнадцать лет она пыталась покончить с собой и две недели пробыла в коме, с детства была помешана на лошадях, но это увлечение еще в юности стоило ей перелома шеи и позвоночника. Это не помешало Дженнифер стать успешной моделью, потом актрисой. Девять раз она выходила замуж, мужья проматывали ее деньги и принуждали к сексу ее дочь, сын под влиянием семейной атмосферы пристрастился к наркотикам. Однажды Дженнифер чуть не погибла от огнестрельного ранения. Это случилось спустя шесть лет после​​ «Невинного», который остался лучшим фильмом в ее актерской биографии.​​ 

Не менее драматичной оказалась судьба Лауры Антонелли, играющей Джулиану. Две женщины в жизни героя настолько контрастны, что дали основания критику Нее Зоркой назвать одну черным,​​ другую белым лебедем. Но и Джулиана не так бела и не так проста, как кажется. Ведь, потворствуя Туллио, она невольно предает своего ребенка, а в финале возлагает всю вину на мужа и полностью дистанцируется от него.

Хорошо известно, кого прочил Висконти на роли супругов Эрмиль. Если бы ему удалось осуществить свою мечту, в заглавных титрах стояли бы имена Алена Делона и Шарлотты Рэмплинг, и это был бы совсем другой фильм. Рэмплинг принесла бы с собой ​​ острый, угловатый, альтернативный тип женственности. Делон…Моя гипотеза состоит в том, что Делон с самого начала не собирался участвовать в этом проекте; он уже давно поставил точку в творческом романе с Висконти и не намеревался вступать второй раз в ту же воду. А то, что его отвратила идея играть убийцу младенца, всего лишь отговорка для журналистов.

Появление Лауры Антонелли в мире Висконти показалось пуристам шокирующим. ​​ Звезду эротических фильмов не считали серьезной актрисой, и даже после​​ «Невинного»​​ ее амплуа и репутация существенно не изменились. Последовала череда неудачных романов (самый болезненный – с Жан-Полем Бельмондо) и скандалов. Потянулись многолетние судебные процессы​​ -​​ сначала по поводу хранения наркотиков, затем из-за коллогеновых уколов, обезобразивших лицо актрисы. Утратив красоту, Антонелли ушла из кино и из публичной жизни.

Но все это случилось позже. В​​ «Невинном»​​ она, в свои тридцать пять, предстает воплощением женского совершенства. У нее торс античной богини, и она не боится его обнажить, отдаваясь ласке партнера. Опыт прежних ролей, несомненно, помогает, а не мешает ей.​​ И удивительное лицо – по словам самого Висконти,​​ «губы – ее собственные, безо всякой помады; глаза – это ее глаза, нет необходимости в туши». Режиссер, не так часто восхищавшийся женским телом, добавляет:​​ «О, если бы вы только увидели ее обнаженной!». Висконти обрушивается на тех, кто принижает актерские способности Антонелли или ищет в ее присутствии запах скандала.​​ «Кто сказал, что красивая женщина не может быть талантливой актрисой?»,​​ -​​ восклицает он.​​ 

Антонелли оправдала это доверие, сыграв на мельчайших психологических нюансах драму покорной жены, отвергнутой мужем, пережившей увлечение другим мужчиной и вынужденной расплачиваться за это жизнью собственного ребенка. Если в ее сопернице Терезе уже закипает кровь воинствующего феминизма, Джулиана почти до конца остается женщиной уходящего XIX века; тем сильнее сражает Туллио ее финальный бунт.

Висконти знал, что​​ «Невинный»​​ -​​ его последний фильм. Что он так и не снимет своего Пруста. Вот почему поверх проблематики, сюжета и персонажей​​ «Невинного»​​ он прочертил отчетливую​​ «прустовскую линию». Вспоминает постоянно работавший с Висконти художник Пьеро Този:​​ «Изогнутого силуэта платья с турнюрами я давно изучил и уже рисовал их на эскизах для другого фильма Висконти​​ «В поисках утраченного времени»​​ по Прусту еще в 1970-м году».

И они все ожили, эти платья, зашелестели складками в​​ «Невинном». Багровое, светло-зеленое – на Терезе. Розовое, белое с черными зигзагами и зеленое, ​​ другого оттенка – на Джулиане. У обеих на головах – букеты из цветов, бутонов и листьев, растительные пиршества в духе эпохи​​ «либерти».​​ 

Игра и борьба цветов продолжаются в течение всего фильма. В начальных​​ «салонных»​​ эпизодах в женских нарядах доминирует красный​​ -​​ под тон бархатных кресел и портьер. А трагическую развязку героини-соперницы встречают в элегантном черном облачении.​​ 

Кульминацией же цветового сюжета звучат (а они действительно​​ «звучат», как музыка) белый и сиреневый. По мере того, как действие приближается к Сиреневой вилле, сакральному месту для четы Эрмилей – ключевым в гамме цветов становится сиреневый, лиловый, филолетовый. Этот спектр оттенков в христианстве ассоциируется с раскаянием, смирением, кротостью, печалью и долготерпением. Он становится символом святого уединения, а в убранстве епископа и кардинала означает воздержанность. Это загадочный цвет сокровенных знаний, тишины и самоотречения. Подлинный шедевр – Лаура Антонелли в сиреневом приталенном платье и такого же цвета вуали, полностью закрывающей лицо и превращающей женщину в живую мумию.​​ 

Но лиловый цвет пробуждает и другие ассоциации: невольно воображаешь дом ​​ Германтов и​​ «теплую, яркую, свежую лиловь». Конечно, Висконти вспоминал не только любимый роман, но свое прошлое и свою семью, так похожую на изображенные Прустом. Джулиана, какой он показал ее, стала последним зеркалом, в котором отразилась его мать донна Карла.​​ 

Самая элегантная дама Милана эпохи д’Аннунцио, затянутая в корсеты и вуали, была иконой стиля и героиней первых полос модных журналов. Ее шляпы с цветами, перчатки с полосками, меховые манто и кружевные зонты вкупе с неотразимым обаянием кружили головы. Но была и суровая изнанка этого образа. Многодетная мать, женщина с трудной​​ судьбой, познавшая и потерю ребенка, и жизнь под одной крышей с мужем-нарциссом – это тоже была донна Карла, и это о ней Висконти снял большинство своих фильмов, выведя ее под разными именами.​​ 

Историческое, личное и приобретенное через культуру​​ -​​ современную форму мифологии – переплавилось в последнее кинотворение Лукино Висконти.

Я​​ ​​ -=​​ думаю,​​ тут на самом деле не без Пруста, но у​​ Пруста такой дотошный анализ, а в фильме​​ без нагромождения тонкостей. ​​ Антонелли забыть нельзя: такой профиль, такая выразительность. Но – актриса одной большой роли. Висконти хорошо ее вытащил на свой режиссерский уровень

25-6-22

Блондин​​ в​​ черном​​ ботинке

Mireille :​​ «je crois qu'elle pourrait être plus osée...»

Я​​ -=​​ ... et son bas etait parfait​​ -=​​ son bas fascinait tous les hommes de l'Union Sovietique

27-6-22

Андрей Плахов

Сегодня, 81 год назад, родился КШИШТОФ КЕСЬЛЕВСКИЙ.

Хоть это не юбилей, мы хотим отметить это событие: все, что сделал этот замечательный режиссер за отпущенные ему 54 года жизни, сегодня крайне актуально для Европы, Польши, Украины и России.

После Анджея Вайды это самый крупный польский режиссер из тех, кто не эмигрировал. Я хорошо знал его и не раз встречался в последний период жизни. Никто не думал, что он станет для Кшиштофа​​ таковым, хотя сейчас, вспоминая его землистый цвет лица и судорожные сигаретные затяжки, понимаешь, что все к тому шло. Он стал заложником​​ «единой Европы», его трилогия​​ «Три цвета»​​ надорвала его физические силы, ведь согласно амбициозному продюсерскому замыслу французов, она планировалась к поэтапной сдаче согласно фестивальному графику: к Венеции, потом к Берлину, потом к Каннам. Это напоминало великие стройки социализма: одна очередь плотины сдавалась к Первомаю, другая – к Октябрю.

После смерти К.К., а потом Вайды польское кино, конечно, не умерло и я его по-прежнему люблю. Но - как будто душа покинула его, не могу избавиться от этого чувства.

Международной известности К. К. весьма способствовал Большой приз фильму​​ «Кинолюбитель»​​ на Московском фестивале 1979 года. Затем последовало десятилетие оппозиционной жизни в условиях мягкой диктатуры. Эмоциональный опыт и ощущения поляков той поры он суммировал в картине​​ «Случай»​​ (1981), но подлинным его триумфом стал​​ «Декалог», расцененный в киномире как творческий подвиг. Десять фильмов, снятые в рекордно короткий срок при высочайшем духовном накале, показались чудом аскетической красоты в век торжествующего маньеризма и серийной масскультуры. ​​ Время триумфа совпало с крахом коммунистической системы и проектированием утопического европейского дома. Всем импонировало, что Кесьлевский поляк, что действие его морализаторских притч происходит в Варшаве, в стандартном квартале новостроек. Тем сильнее ощущался переход в иное, метафизическое измерение​​ -​​ шаг, как правило, не удававшийся польскому кино, заряженному национальным и​​ социальным романтизмом. (Анджей Вайда признавался как-то, что никогда не станет Бергманом, ибо, в отличие от великого шведа, его герои​​ -​​ солдаты и их подруги, а не мужчины и женщины​​ -​​ «человеки»).

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Кесьлевский оказался первым универсальным польским режиссером, не покинувшим Польши как съемочной площадки. Что случилось потом, это другая история. Но даже и сейчас К. К.​​ -​​ это анти-Поланский. Неистовый Роман родился в Париже, по происхождению был космополитом, по воспитанию полиглотом, по типу авантюристом и международной богемой. Кесьлевский явился в облике провинциала, человека нелюдимого и несветского, почти безъязыкого. (На одной из европейских пресс-конференций только он и Никита Михалков потребовали для выступления переводчика.) Но именно Кесьлевскому​​ -​​ единственному из восточных европейцев постперестроечного времени​​ -​​ суждено было стать сверхзвездой новой режиссуры конца столетия.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ «Двойной жизни Вероники»​​ заранее прочили победу в каннском конкурсе 91-го года, но жюри под началом Поланского рассудило иначе. Американцы, не найдя опоры в библейских заповедях, сочли сюжет​​ «Вероники»​​ заумным. Неоспоримой​​ ​​ стала лишь удача юной Ирен Жакоб, удостоенной актерского приза и сравнения с Ингрид Бергман. Пережив сравнительно легко эту полуудачу, Кесьлевский тут же бросился в новый​​ -​​ сравнимый с​​ «Декалогом»​​ -​​ суперпроект. Только теперь это была трилогия, осененная тремя цветами французского флага, символикой европейского единства и могуществом продюсера Марина Кармица. Она планировалась к поэтапной сдаче согласно фестивальному графику: к Венеции, потом к Берлину, потом к Канну.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ «Три цвета: синий»​​ своим эмоциональным напором вернул Кесьлевскому многих поклонников и принес венецианского​​ «Золотого льва»​​ (правда, разделенного с Робертом Олтманом).​​ «Белый»​​ получил в Берлине скорее утешительный​​ «приз за режиссуру».​​ «Красный»​​ месяц назад был вовсе проигнорирован каннским жюри​​ -​​ по гневному утверждению Кармица, в результате постыдных франко-американских интриг. Интриги интригами, но в охлаждении к К. К. есть закономерность. Маховик культа, запущенный критикой и mass media, в какой-то момент начал раскручиваться в другую сторону. Перенасытившись перманентным успехом, феноменальным взлетом вчерашнего маргинала, фанатичная и кровожадная пресса выплескивает теперь накопленные запасы злорадства. Но как раз сегодня возникает возможность, отрешившись от ажиотажа, спокойно посмотреть на феномен Кесьлевского. Для его объяснения именно​​ «Двойная жизнь Вероники»​​ дает символический ключ.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ У Кесьлевского и его постоянного сценариста Кшиштофа Песевича переходный характер носит сама конструкция, придуманная ими для​​ «Вероники»,​​ -​​ разбитая надвое, но не в равных пропорциях, а примерно в соотношении 1/3. Это спасает фильм от засилья симметрии, но и в художественном плане две новеллы о двух Верониках неэквивалентны. Первая​​ -​​ польская, короткая​​ -​​ пропета на одном дыхании, на нерве, со славянским надрывом. Вторая исполнена холодноватой французской элегантности и немного чопорной стерильности. Что же дает в совокупности​​ «двойная жизнь»? Две девушки в Польше и во Франции похожи как две капли воды и ничего не знают друг о друге. Но в каждой зреет смутное ощущение, что где-то существует связанная с ней​​ другая жизнь. Одна внезапно умирает в расцвете первого чувства и открывшегося музыкального таланта​​ -​​ умирает, чтобы дать шанс на счастье другой. Все в мире уравновешено, и когда счастье (или свобода) пребывает в одном месте, то неизбежно убывает в другом. Таков смысл одиннадцатой притчи К. К.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Он сам почти повторил судьбу Вероники, превратившись из сугубо польского режиссера в некое​​ «перемещенное лицо»​​ среднеевропейской прописки. В​​ «Синем»​​ разворачивается​​ «жизнь после смерти»​​ знаменитого композитора, создавшего музыкальный шедевр в честь объединения Европы. В​​ «Красном»​​ появляется модная манекенщица из Женевы (снова ее играет Ирен Жакоб). И только в​​ «Белом»​​ возникает​​ «тень убогости»: часть действия опять переносится в Польшу вместе с трагикомическим главным героем, помещенным в большой чемодан и сданным в авиабагаж.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ «Декалог»​​ принес Кесьлевскому славу чуть ли не ортодоксального неокатолика. Триптих о свободе, равенстве, братстве носит демонстративно светский характер, несмотря на навязчивое вкрапление провиденциальных мотивов. Это и сбило с толку многих наблюдателей, которые сочли сюжетную иронию​​ «Белого»​​ слишком грубой, зато вовсе не разглядели ее в​​ «Синем»​​ и​​ «Красном». Но что такое финал​​ «Синего», доведенный изобразительно и музыкально до грани кича? Это​​ «постмодернизм с человеческим лицом». Ни оператор К. К. Славомир Идзяк, ни его композитор Збигнев Прейснер нигде не достигали такой экспрессии, как в этих кадрах, озвученных мощным хором с заклинанием веры, надежды, любви. А завершая​​ «Красным»​​ всю трилогию, режиссер утопил паром с тысячью​​ пассажиров, чтобы сохранить жизнь нескольким любимым своим героям. Иронически воплощаясь в демиурга, он дает понять относительность как божьей воли, так и людской свободы (равенства, братства). Или дарит им абсолют современной сказки.

 ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Как Бергман и Бунюэль, Кесьлевский не сдержал слово и уже объявил о проекте нового фильма. Кино​​ -​​ слишком сильный наркотик, чтобы бросить его в момент эйфории. 53-летний Кшиштоф Кесьлевский недостаточно стар или инфантилен, чтобы питаться собственным мифом.

P.S. Это было написано в 1994-м. Через два года его не стало, он успел снять еще три короткометражки.

28-6-22

Андрей Плахов

55 ЛЕТ НАЗАД ПОГИБЛА ФРАНСУАЗА ДОРЛЕАК

Сейчас ей было бы 80. А тогда, в 1967-м - 25. Она потеряла управление и заживо сгорела за рулем своего спортивного​​ «рено»​​ по пути в в аэропорт Ниццы. Из иконостаса женских лиц французской Новой волны это было запрограммировано на долгую жизнь: в пользу нее говорили и профессиональная целеустремленность, и актерский талант, и современный​​ «оттепельный»​​ тип красоты: ее можно оценить по фильмам Франсуа Трюффо​​ «Нежная кожа»​​ и Филиппа де Брока​​ «Человек из Рио», где Франсуаза играла в паре с Бельмондо – главной иконой​​ «волны». Правда, сам Франсуаза говорила, что не вынесет старости и лучше уйдет в монастырь.

Катрин Дорлеак, младшая (на восемнадцать месяцев) сестра Франсуазы, была ей полной противоположностью. Одна родилась весной, другая – осенью. Одна – живая, нервная, взбалмошная, изменчивая, капризная, раскованная и рискованная,​​ полная юмора. Другая – статичная, холодноватая, отчужденная, меланхоличная, как будто нездешняя. Франсуаза вовсю делала карьеру большой французской актрисы, Катрин попала на съемочную площадку за компанию с сестрой и стать звездой не стремилась.​​ 

Они невольно стали соперницами. В 1964-м в каннском конкурсе​​ «Нежная кожа»​​ Франсуа Трюффо, где играет Франсуаза, подвергается разгрому критики, а побеждают​​ «Шербурские зонтики»​​ Жака Деми, положившие начало славе Катрин (уже под псевдонимом Денев). В 1965-м Роман Поланский снимает Денев в​​ «Отвращении»​​ и получает​​ «Серебряного медведя»​​ в Берлине. Через год его награждают уже​​ «Золотым медведем»​​ за фильм​​ «Тупик»​​ с Дорлеак (вот они втроем - на фото). Жан-Поль Раппно уговаривает Франсуазу сыграть в его комедии​​ «Жизнь в замке», но что-то не складывается, и роль уходит к Денев.

Cоперничество не помешало их близости и не отравило их отношения тенью ревности. Они легко делили успех и поклонников, восхищались друг другом именно потому, что были такие разные. Cестры образуют триумфальный дуэт в мюзикле​​ «Девушки из Рошфора»​​ (инициировала этот проект Денев): их называют​​ «молодым двуглавым орлом»,​​ «двумя жемчужинами в короне французского кино».

Гибель Франсуазы стала шоком для многих, но прежде всего для ее сестры. Она наложила тень горечи даже на ее роман с Трюффо, на их совместные фильмы. Франсуаза Дорлеак осталась символом парижанки 1960-х – космополитичной, экстравагантной, живущей​​ «на последнем дыхании». Катрин Денев после пережитой трагедии и начиная с фильма​​ «Бенжамен»​​ (когда пришло извести о гибели​​ Франсуазы) становится символом меланхолии французского кино.

На одном из фото – Франсуаза ​​ с сестрой и ее сыном, маленьким Кристианом Вадимом. Франсуаза обожала племянника (его полная фамилия, кстати, Вадим Племянников), но о своих детях даже не мечтала, детей​​ «любила только как идею». И мужчины занимали в ее жизни не главное место: она была актрисой прежде всего.

Знаю по опыту, что многие захотят сравнить двух сестер по таланту, красоте или темпераменту. Этого делать не надо, пост посвящен смерти, а не сравнению, поэтому лучше промолчать.

2-7-22

Виктория Хан-Магомедова

Типы тела в творчестве современных художников

В произведениях современных художников полностью изменилось отношение к человеческому телу. Одни стали работать с телом​​ «на уровне антропологии», другие избрали принцип​​ «разметафорения тела»​​ (Дмитрий Пригов), третьи преподносят тело как​​ «сосуд страдания»​​ (Александр Бренер). Тело, предназначенное стать телом искусства, так можно охарактеризовать тип тела Бойса.​​ «Я бы хотел превратиться в какое-нибудь живое существо. Мне бы хотелось иметь уши как у кролика, поэтому я и решил носить шляпу, ведь кролик​​ -​​ не кролик без ушей, и я подумал:​​ «Бойс​​ -​​ не Бойс без шляпы». Так говорил Бойс. Джино Де Доминичис в своих произведениях («Попытка полёта»,​​ «Подозрительные люди») стремится создать тело, лишённое веса, противостоящее всем гравитационным законам, имматериальное тело. Марчелло Пьетрантони проецирует профиль тела в бесконечность. Всё это​​ свидетельствует о том, что тело в искусстве трансформируется в новое значение. На протяжении длительного времени люди были озабочены лишь тем, как сохранить в хорошем состоянии своё физическое тело и соответствующим образом​​ «упаковать»​​ его: гимнастика, диета, следование моде. Теперь, с развитием новых технологий, отношение к телу изменилось, ибо появились образы, связанные с телематическими системами, последними достижениями науки и техники (например, психофармакология). Единственный путь освобождения от определения​​ «тело-тюрьма», по утверждениям художников, это устремление вверх, к постижению духовных высот.

В произведениях художников конца ХХ века человеческое тело предстаёт как воплощение тела ущербного, истерзанного, несчастного. После периода повсеместного распространения абстракции, триумфа абстрактного экспрессионизма, концептуального искусства, начиная с конца 1960-х наметилось обновление образной системы и получили распространение изображения тела, воплощающего мистифицированную, зондированную, преображённую реальность. Вито Аккончи, Деннис Оппенхейм, Брюс Науман, Крис Бёрден в своих произведениях обращались к собственному телу. Они набрасывались на тело, как на инструмент, приспособленный для образной интерпретации реальности. Как в инсталляциях, так и в перформансах, Вито Аккончи провоцирует диалог с самим собой, сотворяя ситуации, в которых можно эксплуатировать границы частного и общественного.

Оппенхейм обеспокоен отметинами, шрамами окружающего мира, негативно влияющими на индивидов, несущих печать​​ «другого»​​ и отображает​​ это в своих произведениях. Постепенно он всё больше сосредотачивал внимание на своём теле, как на главной составляющей в его творчестве. И тело предстаёт в его искусстве как место, как территория, в которую необходимо вмешиваться. Науман особым образом​​ «помечает»​​ «свою территорию»​​ и приглашает зрителей сделать то же самое. В его инсталляциях с использованием специальных контейнеров, хорошо проводящих звуки, резонируют шаги​​ «других». Коридоры или лабиринты Наумана​​ -​​ места переходов и открытий зрителем собственного​​ «я», что усиливает процесс идентификации. Так зритель обнаруживает себя, другого.

От Шанхая до Парижа, от Австралии до Бруклина, в любой части планеты обнажённый человек становится составным элементом искусства в цифровых снимках Спенсера Туника. Лишённые одежды тела как часть глобального масштабного произведения, завораживают и удивляют. Американский фотограф хорошо известен своими массовыми снимками обнажённых тел, увековеченных в обычных сценах городских энвайронментов. Спенсер Туник​​ -​​ художник, который навязал новое визуальное обязательство потребителям и любителям цифрового снимка: обнажённое тело. Миллионы добровольцев, обычных людей, активистов и наёмников, приглашённых художником, объединяются в перформансном акте, в котором тело становится эстетическим объектом.​​ 

Оказавшись в ловушке хрупкой границы между инсталляцией и акцией, фотографические энвайронменты Туника скрывают философию, связанную с обнажённой натурой физических форм любого пола и этнической принадлежности, которые разделяются на две визуальные перцепции. Первая​​ связана с социальной линией, с тем, как общество, другие люди рассматривают наше тело. Вторая концепция отражает восприятие тела без связи и сравнений. То есть тело, увиденное нашими глазами.

Рождённая в Германии, проживающая в Майами Дара Фридман, королева cовременного видео-арта, нашла свою формулу темы тело в искусстве, обращаясь к звукам и образам повседневной жизни как к первичной материи и основам продукции видео. Она успешно трансформировала необычные экспериментальные фильмы. Не нарративный, не документальный, а оригинальный видео-поиск художницы основан на тенденции экспериментального кино ХХ века, когда сильное сокращение средства использовалось для абсолютного изображения основы материи.

Видео Дары основывается на необычном изображении реальности, которая не возникает перед нашими глазами в своём естественном виде, а интерпретируется с помощью, многочисленных фотограмм. Видео-работы Фридман, выполненные с необычайной точностью и тщательностью, демонстрируют культурные мосты, с помощью которых можно добиться многогранного видения реальности. Никаких случайностей. Всё было хорошо продумано. Видео-арт Фридман​​ -​​ средство, позволяющее нам общаться друг с другом, рассматривая и вслушиваясь в индивидуальные движения, звуки, проживая мгновения, провоцируя прямые и дерзкие вопросы с помощью скрупулёзного средства воспроизведения.

.1. Джино Де Доминичис. 2-4. Оппенхейм. 5-6. Пьетрантони. 7-8. Дара Бирнбаум. 9-11. Вито Аккончи. 12-14. Брюс Науман. 15. Туник

3-7-22

ПИТЕР БРУК (1925 – 2022) -​​ 

последний гений классической эпохи театра

Родился в Лондоне в еврейской семье ​​ эмигрантов из Двинска (Витебской губернии Двоюродный брат режиссёра Валентина Плучека.

Театральным событием стал спектакль Брука​​ «Ромео и Джульетта»​​ (1947; в нём он использовал свою идею​​ «пустого пространства», убрав со сцены за полчаса до премьеры многие декорации.

В 1968 году Брук приглашён Жаном-Луи Барро в Париж, где основал Международный центр театральных исследований. В 1973-1974 годах работал в США, с 1974 - в Париже (Театр Буфф дю Нор).

Питер Брук испытал влияние идей Бертольта Брехта, Всеволода Мейерхольда, Ежи Гротовского и Антонена Арто. Любимыми его драматургами были Шекспир и Чехов.

Брук также выступил режиссером 14 фильмов. Ниже – кадр из фильма​​ «Модерато. Кантабиле»​​ (7 дней. 7 ночей») с Жанной Моро и Жан-Полем Бельмондо.

R.I.P.

4-7-22

Сергей Чупринин

Аннинский (Иванов-Аннинский) Лев Александрович (1934-2019)

Охотник до рискованно красного словца, А. любил называть себя полукровкой и шутил, что своим появлением на свет он обязан Советской власти, потому что только благодаря ей в Москве смогли встретиться его отец, казак из станицы Новоаннинской, ​​ и мама, еврейка из-под Чернигова.​​ 

Так он, русский литератор, и прожил свой век - ​​ как связующее звено,​​ «медиатор»​​ или​​ «межеумок»,​​ «отпрыск двух „нерусских“ народов: донских казаков ​​ и евреев; оба​​ -​​ кочевые, никаких властей не признавали: одни из страха, другие​​ -​​ из гонора…».​​ 

Против властей А. не бунтовал, но их сторонился: даже диссертацию так и не написал, в партию не вступил и, хотя всю жизнь проработал в штате, ​​ никогда никем не руководил: ни в журнале​​ «Советский Союз»​​ (1956-1957), ни в​​ «Литературной газете»​​ (1957-1960), ни в​​ «Знамени»​​ (1960-1967), ни в Институте конкретных социологических исследований АН СССР (1968-1972), ни в​​ «Литературном обозрении»​​ (1990-1992), ни в​​ «Родине»​​ (с 1992), ни в ставшей истинно родной​​ «Дружбе народов»​​ (1972-1991, 1993-2019), где он при втором своем пришествии​​ «дорос»​​ до титула члена редколлегии.  ​​ ​​​​ 

Зато, автор почти тридцати книг и более пяти тысяч статей, А. печатался всюду, куда его приглашали. Был уверен:​​ «Дело действительно не в том, где напечатано, а в том, что написано. ​​​​ Мог, поддразнивая честную публику, разочек одновременно опубликоваться в​​ «Новом мире»​​ А. Твардовского ​​ и в​​ «Октябре»​​ В. Кочетова (1962) или свою статью из прохановской газеты​​ «День»​​ без единой поправки перепечатать в еврейском журнале​​ «Время и мы»​​ (1991).​​ 

И только ли озорство это? Или осознанная позиция – и тут, насколько хватает сил и вкуса, чувствовать себя связующим звеном​​ «между либералами и ортодоксами», интернационалистами и националистами?​​ «Конечно, - вспоминает А., - я хотел быть вместе с Лакшиным, Буртиным, Виноградовым и другими авторами журнала​​ «Новый мир». Но они не пустили меня в свою компанию, ​​ и вскоре я понял причину. Им нужны были бойцы, готовые насмерть стоять за либеральные идеи. А я по характеру никакой не воин. Идти к правым уже мне не хотелось, в итоге​​ навсегда остался между одними и другими. Пограничником. Или, если изволите, пограничной собакой, которая так и не влезла ни в чью конуру».​​ 

Ничем предосудительным А. никогда не запачкался, но, по его собственным признаниям, помимо либералов, дружил и с В. Кожиновым, ​​ и с И. Шафаревичем, и со Ст. Куняевым, своим университетским однокашником. В Союз писателей был принят в 1965 году ​​ по рекомендациям, полученным от плохо совместимых друг с другом Е. Книпович, А. Макарова и Б. Слуцкого.  ​​​​ В марте 1966-го поставил свою фамилию под письмом в защиту А. Синявского, но в дальнейшем от участия в каких-либо коллективных акциях зарекся.​​ «Ходил в литературе, - ​​ сказано в автобиографии, - как кошка, сам по себе».​​ 

Зато в споры вступал охотно – и совсем не с тем, чтобы непременно победить в эстетических дуэлях или, упаси​​ господи, идеологических распрях. Сама стихия полемики разогревала его мысль, делала ее пластичной и почти всегда провокативной, и собеседников (прежде всего читателей) подталкивала к большей свободе – по крайней мере, ассоциаций.​​ 

Так и предупреждал:​​ «Лезу между кулаками».  ​​​​ При этом читательской эмпатии нимало не мешали ни эзопов язык, на который А. был большой мастер, ​​ ни даже небрежно элегантное употребление предписанных начальством казенных ​​ формул: мол,​​ «слова – ваши, а порядок слов – мой».​​ 

Речь могла идти о чем угодно – например, о Лескове или о литовской фотографии, романе​​ «Как закалялась сталь»​​ или об экранизациях Льва Толстого, поэзии Серебряного века или о бардах, - какая, собственно говоря, разница, если соглашаться с ним было отнюдь не обязательно, зато читать всегда интересно. Поэтому его​​ «виртуозные, бесшабашные»​​ статьи, лишенные, -​​ по словам М. Эпштейна, -​​ «того добродетельного занудства, которое проскальзывало даже в писаниях самых либеральных, новомировских критиков», ​​ разыскивали и в молдавских​​ «Кодрах», и в петрозаводском​​ «Севере», и в воронежском​​ «Подъеме», а книги, чего с критиками почти не бывает, становились бестселлерами. ​​ 

Филологии в них, по правде говоря, не много. И современные А. писатели (Ю. Трифонов, скажем) даже, случалось, сердились, что критик, пользуясь техникой​​ «огибания текста», которую он сам же и разработал, навязывает им свои темы и свои выводы. Всё так, и А. не раз говорил, что авторские намерения и художественный уровень разбираемых произведений его интересует меньше, чем​​ «состояние художника», ​​ равно как и то, что сегодня​​ «с нами происходит».  ​​ ​​​​ И что происходит в его собственной душе, всегда неспокойной, чурающейся априорных истин. Какая к шутам филология, тут с самим собой бы разобраться, и недаром ведь, отвечая однажды на вопрос, для кого он пишет, А. заметил:​​ «…Уткнусь в зеркало». ​​ 

Но эти разборки с самим собою, вступающие в резонанс с такими же разборками в душах читателей, и есть ведь литература, так что А. со своей​​ «атакой стилем», уступая многим коллегам в летописании литературного процесса, переигрывал всех именно как писатель.​​ 

Ближе к XXI веку А., как и многие, признался:​​ «У меня сейчас проблема. Мне стало скучно читать художественную литературу».​​ Выручал,​​ однако же,​​ профессионализм, так что о новых книгах, в том числе и о совершенно необязательных, порой случайных, он писал по-прежнему постоянно. И вообще очень много работал – колонки в самых разных журналах и газетах,​​ циклы телевизионных передач​​ «Серебро и чернь»,​​ «Медные трубы»,​​ «Засадный полк»,​​ «Мальчики державы»,​​ «Охота на Льва», преподавание в Московском международном университете и Институте журналистики и литературного творчества, членство в редколлегии Новой российской энциклопедии, в жюри премии​​ «Ясная Поляна». ​​ 

Получал явно запоздавшие награды – орден​​ «Знак Почета»​​ (1990), премии ТЭФИ (1996, 2004), правительства России (2010, 2015), иные всякие. Но для души и для собственных дочерей составлял многотомное​​ «Родословие», не предназначенное для печати, и посвященную отцовской биографии книгу​​ «Жизнь Иванова»​​ успел даже увидеть изданной (2005).​​ 

А​​ «в последний год жизни, - как рассказывает друживший с ним В. Курбатов, - Лев Александрович крестился и ушел, причастившись Святых Тайн. Вернулся домой – в Ивановы».​​ 

Соч.: Три еретика: Повести о Писемском, Мельникове-Печерском, Лескове. М.,1988; Красный век. В 2 тт. М., ​​ 2004; Жизнь Иванова. М., 2005; Меч мудрости или русские плюс… М., 2006; Распад ядра. В 2 тт. М., 2009; Рука творца: Значительные явления русской прозы за последние 50 лет, 1961–2011. М., 2013; Откровение и сокровение. М., 2015.

Лит.: Чупринин С. Критика – это критики. Версия 2.0. М., 2015, с. 94-115; Эпштейн М. Фехтовальщик // Новая газета, 8 ноября 2019 года; Памяти Льва Аннинского // Дружба народов, 2019, № 12; Новиков Вл. Так и надо жить критику // Вопросы литературы, 2021, № 2.

Я -=​​ он написал рецензию к моему роману​​ «Иисус из Клазомен»​​ - и так хорошо написал, что я вот лет​​ двадцать вспоминаю. Я бы в нем выделил обаятельную личность. Понятно, что у иных он вызывает иные чувства. Эта личность сумела оценить мою работу - и так это мало? Думаю, очень много​​ 

В закрытой почте:

Я -=​​ я заплатил Аннинскому за рецензию ​​ 400 баксов – и ужасно этому рад. Как было бы стыдно ему не заплатить! ​​ У него же семья, и прочее… спасибо ему огромное

Сергей Чупринин​​ -= ​​ Да, я знаю об этой его практике в поздние годы - рецензии за деньги

Я -=​​ для меня это хорошо​​ -=​​ это куда лучше, чем потерять все мои первые экземпляры! меня в 1987-ом уговорили дать рассказы Петрушевской, а эта​​ «сердечная женщина»​​ смешала ​​ меня с грязью, ни за что отругала, да еще ничего не вернула!​​ 

4-7-22

Андрей Плахов

ДЖИНЕ ЛОЛЛОБРИДЖИДЕ – 95!

В справочниках о ней написано: знаменитая итальянская актриса, великий офицер ордена​​ «За заслуги перед Итальянской Республикой», кавалер ордена Почётного легиона, офицер ордена Искусств и литературы. Два последних - французские.​​ 

Ее заслуги перед Италией и Францией действительно не меньше, чем у иных генералов. За долгую жизнь она добилась признания в нескольких областях искусства​​ -​​ в фотографии, живописи, скульптуре. Но прежде всего Джина Лоллобриджида – символ классической эпохи не только итальянского, но франко-итальянского кино, когда одно порой​​ невозможно было отделить от другого. И этот симбиоз был вполне конкурентоспособен в соревновании с Голливудом.​​ 

Из ее трех самых знаменитых фильмов Лоллобриджиды два французских –​​ «Фанфан-тюльпан»​​ и​​ «Собор Парижской Богоматери»​​ (третьим, конечно, надо назвать чисто итальянскую​​ «Хлеб, любовь и фантазию»). Ничего удивительного: где бы французы нашли у себя красавицу с таким темпераментом и таким бюстом!

Джина долго не уступала в​​ «войне бюстов»​​ более молодой сопернице Софии Лорен (ей, другой долгожительнице, всего 86), а в 1961-м выдержала дуэль с голливудской дивой Лиз Тейлор: на Московском фестивале они пришли на церемонию открытия в Кремль в одинаковых платьях от Dior, только у Джины пояс был красный, а у Лиз – голубой. Конфуз века! Как давно это было, и как за эти годы изменился мир!

4-7-22

Эльвира Яблонская

На 86-м году жизни в Москве от инфаркта умер Юлий Файт, один из самых тонких, обаятельных и жизнелюбивых режиссеров советской новой волны, волей судьбы и цензуры снявший гораздо меньше, чем мог бы снять, но никогда на свой злой рок не сетовавший.

Юлий Андреевич Файт (27 марта 1937, Москва​​ -​​ 4 июля 2022, там же)​​ -​​ советский и российский кинорежиссёр и актёр.

В 1960 окончил режиссёрский факультет ВГИКа (мастерская М. Ромма).

Работал режиссёром на киностудиях​​ «Ленфильм», им. М. Горького, снимал полнометражные и​​ короткометражные художественные фильмы, сюжеты для​​ «Альманаха кинопутешествий»​​ и киножурнала​​ «Ералаш», телевизионные и документальные ленты о музыке и музыкантах («Родники творчества»,​​ «Четверо и музыка»,​​ «Дирижирует Геннадий Рождественский»,​​ «Композитор Борис Чайковский»​​ и др.).

Поставил два спектакля («Слонёнок»​​ -​​ 1981;​​ «Каштанка»​​ -​​ 1982) во Владимирском театре кукол.

В 2004 году выпустил фильм​​ «Дорогой Василий Макарыч», построенный на основе писем зрителей и читателей В. М. Шукшину с включением фрагментов фильма​​ «Калина красная».

Скончался 4 июля 2022 года в Москве.

Фильмография:

1956 Убийцы Ник Адамс

1958 Маяк с реки Бикин режиссёр

1964 Трамвай в другие города режиссёр

1964 Пока фронт в обороне режиссёр

1966 Мальчик и девочка режиссёр

1976 Русалочка эпизод

1977 Марка страны Гонделупы режиссёр

1979 Пограничный пёс Алый режиссёр

1984 Зелёный остров режиссёр

6-7-22

Сергей Чупринин

Шпаликов Геннадий Федорович (1937-1974)

Он мог бы быть и Шкаликовым, но его отец ради благозвучия заменил одну букву в фамилии, еще когда учился в Военно-инженерной академии имени Куйбышева. Так что сын родился уже Шпаликовым и спустя два года после гибели отца на фронте в феврале 1945-го тоже был поставлен на офицерскую стезю: Киевское суворовское училище (1947-1955), затем​​ элитная​​ «Кремлевка», то есть Московское пехотное училище имени Верховного Совета РСФСР.​​ 

Но тут осечка – на одном из первых же масштабных учений младший сержант Ш. травмировал ногу, и из армии его списали. Словом, как сказано будет в стихах:​​ «Не получился лейтенант. / Не вышел. Я​​ -​​ не получился, / Но, говорят, во мне талант / Иного качества открылся: / Я сочиняю. Я пишу».​​ 

Стихи он, действительно, писал еще с пионерского возраста, и парочка из них была 26 июня 1955 года даже опубликована в киевской молодежной газете​​ «Сталинское племя». Они милые, солнечные, но задержаться стоит не на них, а на юношеском дневнике, в котором еще 1 мая того же года появилась выразительная запись:​​ «Проще простого взять и… покончить разом со всем»​​ - мол,​​ «не печатают, а говорят – хорошо»;​​ «кажется, провалюсь на экзаменах»;​​ «кажется, впереди ни черта не получится». И пометка:​​ «Писал эти строки полупьяный».​​ 

И еще одна запись, уже 14 мая 1956-го, на следующий день после самоубийства А. Фадеева:​​ «Жалости нет, алкоголиков не жалеют. Какими же руками он писал, как мог говорить о светлом, чистом и высоком​​ -​​ пьяница по существу. <…> Оправдать его нечем. Ни тяжелой жизнью, ни непониманием современников. Его понимали, заочно​​ -​​ любили, благ жизни вполне хватало лауреату Сталинской премии, книжки которого переиздавались повсеместно. Фадеев​​ -​​ дезертир. Иначе его назвать трудно. Словом, очень неприятный осадок в душе. С портретов спокойно глядит седой человек с таким хорошим, честным лицом, много сделавший для всех, а внизу, рядом с перечислением заслуг его и достоинств​​ -​​ одно стыдное и грязное слово​​ -​​ алкоголик».​​ 

Через несколько месяцев Ш. сдаст вступительные экзамены на сценарное отделение ВГИКа, и жизнь пойдет совсем хорошая: студенческие романы, завершившиеся браком с блестящей интеллектуалкой Н. Рязанцевой (март 1959 года), дружба с Андреем Тарковским и другими будущими знаменитостями, творческие командировки хоть к Черному морю, хоть в арктический Диксон, развеселая работа гидом на московском Фестивале молодежи и студентов 1957 года, дебютная публикация в прозе - рассказ​​ «Второй пилот»​​ (Молодая гвардия, 1959, № 2).​​ 

Да и был он, - как вспоминает А. Митта, -​​ «неправдоподобно красив. Фотографии сохранили только правильность и мужскую привлекательность его лица. Но они не способны передать волшебную смесь доброты, иронии, нежности и сдержанной силы, которая была его аурой. Что можно сказать с уверенностью: у этого человека не только не было врагов, но не было даже человека, кто бы относился к нему без симпатии. Это обаяние разило наповал».​​ 

Однако же… Уже на втором месяце учебы Ш. пишет короткий сценарий​​ «Человек умер», открывающийся листком на доске объявлений:​​ «Деканат сценарного факультета с грустью сообщает, что на днях добровольно ушел из жизни Шпаликов Геннадий. Его тело лежит в Большом просмотровом зале. Вход строго по студенческим билетам. <…> После выноса будет просмотр нового художественного фильма».

Тревожные звоночки множатся, и пьет Ш. всё больше, всё бесшабашнее, так что​​ «экспериментальный»​​ брак с Н. Рязанцевой продержится недолго. Зато с творческой жизнью всё пока в порядке: по его сценарию Ю. Файт в 1961 году снимает 20-минутную короткометражку​​ «Трамвай в другие города», ​​ а самое главное еще в сентябре 1960-го М. Хуциев берет 23-летнего Ш. соавтором сценария своего фильма о детях XX съезда.​​ 

Текст под названием​​ «Мне двадцать лет»​​ печатается в журнале​​ «Искусство кино»​​ (1961, № 7), а сам фильм – уже под названием​​ «Застава Ильича»​​ - был принят на студии 30 декабря 1962 года. Его бы в кинотеатры, но в марте 1963-го случается очередная встреча руководителей партии и правительства с творческой интеллигенцией, Хрущев лютует, так что картина – опять под названием​​ «Мне двадцать лет»​​ - после бесчисленных переделок появляется в прокате только в 1965 году.​​ 

На год отставая от снятого Г. Данелия по шпаликовскому сценарию фильма​​ «Я шагаю по Москве», премьера которого 11 апреля 1964 года прошла в главном в стране кинотеатре​​ «Россия»​​ на Пушкинской площади. Тут уж триумф так триумф – и фильма, и, в особенности, жизнерадостной песенки​​ «Бывает всё на свете хорошо…». Рассказывают, что Ш. даже пошутил:​​ «Если бы с каждого, кто напевает себе под нос “А я иду, шагаю по Москве”, я собрал бы по рублю, то стал бы уже миллионером».​​ 

Ни профессиональным песенником, ​​ ни драмоделом-миллионером он не стал, цинизма и деловой хватки, должно быть, не хватило, но​​ «Моцартом оттепели»​​ его уже называли, и начальство гнобило не больше чем других. Далеко не все заявки, конечно, принимались к производству, стихи и проза не печатались, правда, совсем, но фильм​​ «Долгая счастливая жизнь»​​ по собственному сценарию ему дали-таки поставить (1965), ​​ и ленты​​ «Я родом из детства»​​ (1966),​​ «Ты и я»​​ (1971),​​ «Пой песню, поэт…»​​ (1973), снятые соответственно В. Туровым, Л. Шепитько и С. Урусевским, на экраны всё же вышли.

Тем не менее ощущение изгойства с каждым годом нарастало, суицидальные ноты, мольбы о помощи звучали в стихах всё отчетливее, пил он уже запойно, лечился от алкоголизма и снова пил, новый брак с актрисой И. Гулая оказался травматичным, деньги исчезали, едва появившись, пришлось из дому уходить, ночевать у знакомых, а случалось и на чердаках, на вокзалах, на садовых скамейках.​​ 

Увы, но, - говорит А. Володин в​​ «Одноместном трамвае», -​​ «у каждого есть свое страдание. Геннадий Шпаликов, писатель светлого молодого дара, в течение двух-трех лет постарел непонятно, страшно. Встретились в коридоре киностудии. Он кричал-кричал! – “Не хочу быть рабом! Не могу, не могу быть рабом!..” (Далее нецензурно). Он спивался. И вскоре…».  ​​​​ 

И вскоре наступило 1 ноября 1974 года, когда Ш. не вышел ни на завтрак, ни на обед из своей комнаты на втором этаже переделкинского коттеджа. Жившие там же И. Шкляревский и Г. Горин, встревожившись, принесли лестницу, заглянули в окно: Ш. лежал на полу, задушенный шарфом, который он привязал к крюку в стене рядом с раковиной. На столе были недопитая бутылка вина и, - как рассказывают, - раскрытая сберкнижка, где на счету оставалось всего 57 копеек.​​ 

Слава вернулась к Ш. через много лет после смерти: выходят книги, печатаются воспоминания, появляются памятные доски в Москве, Киеве и Сегеже, а 1 сентября 2009 года на ступеньках подле входа в киноинститут состоялось открытие памятника трём его выпускникам - Тарковскому, Шукшину и Ш.​​ 

Их глазами мы до сих пор видим годы Оттепели.​​ 

 ​​ ​​​​ 

Соч.​​ 

Я жил как жил: Стихи. Проза. Драматургия. Дневники. Письма. М., 1998, 2000, 2013, 2014.

«Я шагаю по Москве»: Стихи. Проза. Драматургия. Дневники. Письма. М., 2017.

Сегодня вечером мы пришли к Шпаликову: Воспоминания, дневники, письма, последний сценарий. М., 2018.

Лит. Кулагин А. Шпаликов. М.: Молодая гвардия / Жизнь замечательных людей, 2017.

Я -=​​ спасибо! без вас было трудно выработать позицию. Столько странной информации – и я было запутался

10-7-22

Эльвира Яблонская

10 ​​ июля ​​ 2007 - в Китае казнен бывший глава управления по контролю за продуктами питания и лекарствами Чжэн Сяоюй. Он был приговорен к расстрелу за получение взятки в особо крупных размерах и преступной халатности.

Находясь на высоком посту, Чджэн Сяоюй предоставлял лицензии на производство лекарственных препаратов без проведения их клинических испытаний и получил за это в общей сложности 6,5 млн. юаней (832 тыс. долларов). За время своего руководства с 1998 по 2005 годы он небескорыстно одобрил как минимум шесть опасных для здоровья лекарств.

Причем пострадал Сяоюй с подачи американцев, которые стали жаловаться на китайскую зубную пасту и детские игрушки, в которых применялись ядовитые красители.

10-7-22

Татьяна Вениаминовна Ведене́ева.

Родилась​​ 10 июля 1953, Сталинград.

Советская и российская актриса театра и кино, телеведущая, журналистка. Заслуженная артистка Российской Федерации (2021).

Родилась 10 июля 1953 года в Сталинграде.

Татьяна Веденеева, ведущая фестиваля​​ «Легенды Ретро FM 2009»

В 1972 году переехала в Москву и поступила в ГИТИС (курс Всеволода Остальского, педагоги Евгения Козырева, Владимир Левертов). Дебютировала в кино, будучи студенткой первого курса (1973).

По окончании института служила в театре им. Маяковского.

Была ведущей программ​​ «Однажды осенью»​​ (совместно с Владимиром Винокуром),​​ «Будильник»,​​ «Спокойной ночи, малыши!»​​ и​​ «В гостях у сказки»​​ (тётя Таня). Вела программу​​ «Утро»,​​ «Песня года»​​ (1986, 2011). Ведущая многих телевизионных шоу.

В 1993-1999 годах жила с мужем во Франции, вместе с ним создала фирму по производству соусов и других продуктов, где стала исполнительным директором. Из-за пребывания во Франции отказалась работать в ток-шоу​​ «Я сама», в котором изначально должна была стать ведущей (вместо неё ведущей ток-шоу стала Юлия Меньшова). В 1996 году снялась в детском телеспектакле-сказке:​​ «Маленькая королева и другие», но больше на телевидении в 1990-е годы не появлялась.

В 2000 году вернулась в Россию и на телевидение. Совместно с Юлией Меньшовой вела ток-шоу​​ «Рядом с тобой»​​ на РТР. В 2006-2009 годах вела передачи​​ «Полезный день»,​​ «Татьянин день»,​​ «Мир в твоей тарелке»,​​ «Модный журнал»​​ и​​ «Дело вкуса»​​ на телеканале​​ «Домашний».

С 2009 года​​ -​​ соведущая международного музыкального фестиваля​​ «Легенды Ретро FM»​​ в паре с Дмитрием Харатьяном. С 16 августа по 1 октября 2010 года вела программу​​ «Формула любви»​​ на телеканале​​ «Россия-1».

С 2009 года играет в театре​​ «Школа современной пьесы».

Со 2 сентября 2013 года по 20 декабря 2014 года вела программу​​ «В наше время»​​ на​​ «Первом канале».

Сопредседатель попечительского совета строительства нового старого​​ «Детского мира»​​ и главным редактором журнала​​ «Про детей».

12-7-22

Сергей Чупринин

Кирсанов Семен Исаакович (Кортчик Самуил Ицекович) ​​ (1906-1972)​​ 

Сын богатого дамского портного и любимый ученик Маяковского, ​​ К., уверовав в мировую революцию, в молодости симпатизировал троцкистам. Во всяком случае, рассказывают,​​ «как выпущенный на эстраду переполненной Большой аудитории Политехнического двадцатилетний одессит восторженно декламировал стихи, посвященные Троцкому, который поблескивал пенсне в первом ряду. Незадолго до высылки прославленного “творца революции” в Алма-Ату​​ -​​ и далее, в эмиграцию». ​​ 

Это могло бы и жизнь погубить. Но обошлось, и в 1934 году, страстно защищая от Н. Бухарина социальную лирику на Первом съезде писателей, К. уже твердил, что​​ «наша поэзия​​ «призвана раструбить октябрьский гул по всему миру и быть боевым барабанщиком, трубачом за дело Ленина и Сталина».​​ 

Стихи, собранные в книги​​ «Прицел»​​ (1926),​​ «Опыты»​​ (1927),​​ «Слово предоставляется Кирсанову»​​ (1930),​​ «Строки стройки»​​ (1930),​​ «Ударный квартал»​​ (1931), многочисленные иные, поэмы​​ «Пятилетка»​​ (1932),​​ «Товарищ Маркс»​​ (1933) и опять же иные, ​​ по своему идеологическому наполнению были в массе своей соответствующими, хотя, - по оценке М. Гаспарова, - они часто​​ «выглядят как сборник упражнений по фонетике, грамматике и лексике нового поэтического языка». ​​ 

Словом, - напоминает С. Поварцов, - К.​​ «довольно громко барабанил на разные темы, не чураясь рекламных текстов, агиток,​​ «чекистских маршей»​​ и проч. Он был стопроцентно советским по меркам своего времени и в точном смысле этого слова».​​ 

Соответствующим было и гражданское поведение К. Все коллективные заявления с требованием расстрелять врагов народа как бешеных собак он, разумеется, не мог не подписывать, а однажды – вместе с Н. Асеевым, Б. Корниловым, В. Инбер, В. Луговским, А. Сурковым, И. Уткиным, А. Безыменским, ​​ другими поэтами – поставил свою фамилию и под​​ «Письмом в редакцию», с требованием​​ «принять решительные меры против хулигана <Павла> Васильева, показав тем самым, что в условиях советской действительности оголтелое хулиганство фашистского пошиба ни для кого не сойдёт безнаказанным»​​ (Правда, 24 мая 1935 года).  ​​​​ 

Поэтам пошли навстречу: П. Васильев был изолирован, а через два года расстрелян. Что же касается литературной жизни, она продолжилась, и К. в 1930-1940-е не раз всыпали за​​ «трюкачество»​​ и вообще за злокозненный​​ «формализм». Однако, - замечает М. Гаспаров, -​​ «ему относительно повезло: жертвой номер один в таких критических кампаниях ему не пришлось побывать». ​​ 

В войну К. работал во фронтовых газетах, потом в​​ «Красной звезде», дослужился до звания майора интендантской службы и, хотя боевых наград кроме медали​​ «За победу над Германией»​​ не снискал, писал много, а его листовки в стихах​​ «Заветное слово Фомы Смыслова, русского бывалого солдата»​​ (1942-1944) имели даже успех – впрочем, тоже относительный, как и книги​​ «Поэма фронта»​​ (1942),​​ «Стихи войны»​​ (1945), поэмы​​ «Александр Матросов»​​ (1946),​​ «Небо над Родиной»​​ (1947). Зато пересказ в стихах биографии героя-сталевара​​ «Макар Мазай»​​ был все-таки оценен Сталинской премией, пусть и 3-й степени (1950), и за К. уже окончательно закрепилось амплуа единственного у нас легального авангардиста.​​ 

Так к нему власть и относилась – поругивала за​​ «штукарство»​​ (мол,​​ «фокусник​​ -​​ это заведомый мастер, но мастер пустяков»), ​​ а применительно к поэме​​ «Семь дней недели»​​ (Новый мир, 1956, № 9) еще и за очернение действительности, но за границу в творческие командировки и на лечение выпускала и не забывала награждать орденами Трудового Красного Знамени (1939, 1956), даже Ленина (1966).​​ 

Быть единственным лестно, но и обидно. Мечталось ведь двигаться в литературе не одиночкой, а как футуристы и лефовцы в составе сплоченной группы, направления. Так что еще в предоттепельную пору, когда звезда А. Твардовского, М. Исаковского, Н. Рыленкова, да хоть бы даже и Н. Грибачева, других поэтов - деревенщиков и традиционалистов стала затмевать все прочие, К. попытался призывать друга​​ «Колядку»​​ (как он называл Н. Асеева) к сплочению и сопротивлению:​​ «Ужас как хочется написать что-нибудь необыкновенное и такое же услышать от других». ​​ 

Однако Н. Асеев был к тому времени уже обескровлен, а появившиеся в дни Оттепели Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Р. Рождественский, хоть и воспринимались как авангардисты, К. в числе своих учителей не числили. И вот записанная Д. Самойловым 10 февраля 1971 года выразительная сценка:​​ «Кирсанов один за столиком в ЦДЛском баре. Перед ним рюмка коньяку. Ни друзей, ни собутыльников, ни учеников:​​ 

- Я горжусь тем, что не приобрел учеников». ​​ 

Одиночество, впрочем, не худшее состояние для поэта. Перестав гоняться за убегающим веком, утратив публицистический задор, К. в последние свои полтора десятилетия вернулся к лирике, и в поздних книгах​​ «Однажды завтра»​​ (1964),​​ «Искания»​​ (1967),​​ «Зеркала»​​ (1970, 1972) немало стихотворений, замечательных по самому строгому счету. Это, - говорит Е. Евтушенко, - по-прежнему, совсем как в молодости​​ «бравурный парад-алле акробатов, воздушных гимнастов, канатоходцев, коверных». ​​ Но это еще и исповеди, еще и собрание ума холодных наблюдений и сердца горестных замет.​​ 

Поэтому и современникам К. запомнился по-разному. Одним, - еще раз процитируем Д. Самойлова, - как​​ «открыватель, ничего не открывший. Политехнический музей ритмов, рифм, метафор и прочего. Инвентарь для восхождения на Эльбрус». ​​ 

Другим, - и это уже стихотворение А. Вознесенского​​ «Похороны Кирсанова», - будто трагический артист в обличье циркача:​​ «Один, как всегда, без дела, // на деле же – весь из мук, // почти что уже без тела // мучительнейший звук. // Нам виделось кватроченто, // и как он, искусник, смел... // А было – кровотеченье // из горла, когда он пел! // Маэстро великолепный, // а​​ для толпы – фигляр... // Невыплаканная флейта // в красный легла футляр».​​ 

Соч.: Собрание сочинений в 4 тт. М.: Худож. лит., 1974-1976; Циркач стиха. М., 2000; Стихотворения и поэмы. СПб: Академический проект, Гуманитарная академия / Новая Библиотека поэта, 2006; Кирсанов до Кирсанова (стихи 1915-1922 годов). Одесса: Зодиак, 2007.​​ 

Лит.: Минералов Ю. Поэзия. Поэтика. Поэт. М.: Сов. писатель, 1984; Гаспаров М. Семен Кирсанов, знаменосец советского формализма // Кирсанов С. Стихотворения и поэмы. ​​ СПб, 2006, с. 5-18; Николаева О. Поэт и красавица:​​ «Молодую догарессу старый дож ведёт»​​ // Николаева О. Тайник и ключики на шее: Книга воспоминаний. М.: Рутения, 2022.

15-7-22

Сергей Чупринин

<Из непозабытого - 15.07.2018>

Из разговоров Анны Ахматовой с Георгием Глёкиным:

«Брюсов? Да ведь его попросту не было! Он писал по два стихотворения в день – утром и вечером – и не написал ни одного»​​ (с. 61).

Мережковский -​​ «типичный бульварный писатель. Разве можно его читать?»​​ (там же).

«Зиночка <Гиппиус> была умная, образованная женщина, но пакостная и злая…»​​ (там же).​​ 

О Мих. Кузмине.​​ «Знаете, это был страшный, абсолютно аморальный человек, но еще и со слезой. Вынимал платочек, плакал над стихотворением, а потом бежал и делал какую-нибудь пакость»​​ (там же).​​ 

«Только страшно ранняя смерть Лермонтова сделала так, что мы до сих пор воспринимаем его как поэта.​​ Он – создатель, родоначальник русской прозы. <…> Но поэтом он не был. Как стихотворец он просто скучен»​​ (с. 62).​​ 

«Среди своих друзей Анна Андр. числит Мих. Шолохова, который помогал ей во время ареста Льва Николаевича, и вообще относится к ней с неожиданной для казака нежностью; Ал. Фадеева считает очень порядочным человеком, несмотря на его речь о том, что Ахматова​​ «сгноила три поколения советской молодежи»​​ 1946 год). Называла также​​ «Костю Федина», Лидию Чуковскую, акад. В. Виноградова»​​ (там же).

«А. А. очень не одобряет творчество Пастернака за последние годы. Без критики он стал писать Бог знает что –​​ «Вакханалия»,​​ «Душа моя, печальница…»​​ и др., не говоря уж о злосчастном​​ «Живаго»​​ (с. 73)​​ 

«Затем Анна Андр. показала мне угнетающе убогую книгу Георг. Иванова –​​ «Стихи 1917-1958 года», Нью-Йорк, 1958). Бездарные вирши, по своему характеру точно написанные Федором Павловичем Карамазовым ​​ («И цыпленочку»). ​​ После их чтения остается привкус отвратительной грязи»​​ (с. 154).​​ 

«Русская эмиграция породила поразительную мразь и как-то культивировала ее. <…> Адамович еще туда-сюда, а Иванов, Оцуп, Нельдихен и И. Одоевцева – гнусь»​​ (там же).​​ 

«Анна Андр. очень презрительно отозвалась о Т. Манне…»​​ (там же).

«Рассказала о Евг. Ив. Замятине, о его странном романе​​ «Мы»​​ - Анна Андр. считает, что шумиха, поднятая вокруг этой слабой вещи за рубежом, политического происхождения и с искусством связи никакой не имеет»​​ (с. 207).​​ 

«Когда зашел разговор о ленинградских стихах О. Ф. <Берггольц>, Анна Андр. сказала:​​ «Это так не хорошо,​​ так не хорошо! ​​ Я говорила и Ольге это. Ведь когда был голод, ее курицами откармливали, чтобы она писала!»​​ (с. 207).​​ 

Об Андрее Вознесенском.​​ «…Ничего из него не получилось. А он был ведь очень близок к Пастернаку. Там его звали​​ «мальчик Андрюша». Он там дневал и ночевал. Но когда началась история с​​ «Живаго», он исчез. Не позвонил, не приехал. Просто он исчез. Красиво! Правда? А ведь его прямо апостолом при Учителе считали… (с. 208).​​ 

 ​​​​ 

И наконец, уже не из дневников Глекина, а из записей Чуковской, но тоже кстати:​​ 

«Вы заметили, что случилось со стихами Слуцкого? Пока они ходили по рукам, казалось, что это стихи. Но вот они напечатаны, и все увидели, что это неумелые, беспомощные самоделки…».

17-7-22

Евгений Попов

ПРИГОВ ЕСТЬ ПРИГОВ ЕСТЬ ПРИГОВ. Занимательное литературоведение

Я хотел, было, вступить в скрытую полемику с теми высоколобым гражданами и строгими гражданками, которые Пригова нынче ​​ вовсю ИЗУЧАЮТ, авторитетно рассуждая, кто он все-таки такой, Дмитрий Александрович – Данте Алигьери периода упадка советской империи, антрополог культуры, когнитивный этнолингвист, релевантно имплицирующий реальность, или просто​​ «наше всё», как Пушкин. Кто-то залепил, что он вообще может даже и какой-нибудь там пришелец, посланный с иных планет и ​​ миров на нашу скудную Землю. ​​ Я ​​ напишу попроще - ​​ «сущностью, сухой струею, прямым​​ путем», как учил меня и Дмитрия Александровича великий ​​ Андрей Платонов.​​ 

- ​​ в 1980 году мы (Филипп Берман, Николай Климонтович, Евгений Козловский, Владимир Кормер, Евгений Попов, Дмитрий Пригов, Евгений Харитонов) создали​​ «самиздатский»​​ альманах​​ «Каталог», который был принят властями за дочернее предприятие знаменитого альманаха​​ «МетрОполь», ставшего причиной последнего грандиозного скандала брежневской эпохи. Однако подружились ​​ мы с Дмитрием Александровичем не только на почве взаимных ​​ занятий литературой и благодаря навязчивому вниманию КГБ к нашим скромным персонам, ​​ но и потому, что жили по московским меркам рядом. Он в Беляево, я в Теплом стане, встречались чуть не ежедневно. Большевики были глупые и скучные. Нам ​​ было весело и легко. Кто тогда жил, тот меня понимает. А кто не жил, пусть почувствует разницу, может пригодится.

- тогда Дмитрий Александрович еще не был знаком с Андреем Андреевичем Вознесенским . Теперь, когда каждый из них в своей страте равнозначен другому, я должен поведать вам о первом знакомстве этих двух великих людей. Было это на выставке художника Бориса Мессерера, которую ему впервые разрешили после скандала с​​ «Метрополем», году эдак в 1983. Появился Вознесенский в стильном синем вельветовом пиджаке, и Б.А. Ахмадулина сказала:

- Знакомься, Андрюша. Вот Дмитрий Александрович Пригов. Тоже, между прочим, поэт.

Не помню, обменялись ли поэты рукопожатиями, и спросить теперь уже некого. Помню, что особой радости у Андрея Андреевича новое знакомство не вызвало, это уж потом жизнь сблизила. Она ведь или сближает, или разводит, ​​ третьего, как всегда, не дано.

- тогда же Дмитрий Александрович Пригов стал персонажем моего романа​​ «Душа патриота». О том, как мы с ​​ ним пытаемся пробраться к гробу новопреставленного Леонида Ильича Брежнева. Через много лет он изобразил меня в книге​​ «Ренат и Дракон»​​ в виде буддийского монаха по имени Вопоп Йинегве (Попов наоборот).

- но это все шуточки. ​​ А теперь о серьезном, о главном.​​ 

Мало кто знает, что в 1984 году Д.А. крестился в православную веру, и я стал его крёстным отцом в прямом, а не бандитском смысле этого слова. Отмечу, что Пригову я в крёстные не навязывался, он сам меня об этом попросил и был крайне серьезен, торжественен, отнесся к крещению безо всякого там ПОСТМОДЕРНИЗМА или, упаси Бог, КОНЦЕПТУАЛИЗМА. Мир обоим этим литературно- художественным начинаниям, интересные начинания ​​ были, между прочим, как мог бы выразиться персонаж Фазиля Искандера. Я-то лично считаю, что Художник он и есть Художник, как роза есть роза, баба есть баба, а эвенок есть эвенок. В какую бы команду Художника ни определяли окружающие да и он сам.

- однажды, правда, находясь в веселом состоянии духа, ​​ я с прямотою сибирского подвыпившего мужика задал ему на каком-то квартирном подпольном чтении вопрос:​​ 

- Дмитрий Александрович, до какой степени можно разрушать искусство?

-Искусство разрушить невозможно, Евгений Анатольевич, - с достоинством ответил он мне. И я признал его правоту тогда, признаю и сейчас.

- ну, а ​​ когда уже СТАЛО МОЖНО, и КПСС вдруг объявила​​ «перестройку», то в тогдашней​​ «Литературной газете»​​ состоялась первая ​​ ОФИЦИАЛЬНАЯ публикация стихов Д.А. Пригова, предваряемая, так уж исторически сложилось, моим кратким предисловием, где были слова о том, что Пригов, которого считают родоначальником московского концептуализма, ​​ в моих глазах –​​ «всего лишь»​​ крупный русский лирический поэт. Не больше, но уж никак не меньше.

Взгляд, возможно, что и варварский, но я до сих пор ​​ считаю – верный.

Вот его стихи, написанные в начале 60-х, задолго до​​ «милицанера»,​​ «образа Рейгана в советской литературе», инсталляций и перфомансов:

Небо с утра позадернуто тучами,

День по-особенному неуютн.

Так вот живу я, как будто бы мучают,​​ 

Будто бы жить на земле не дают.

Кто не дает? Все дают понемножечку,

Этот дает и вот этот дает.

Так проясняется все понемножечку,

Время проходит, а жизнь не идет.

- добрый, нервный, нежный, ранимый человек был Дмитрий Александрович, который никогда ни на чем не настаивал. А ​​ просто жил. Просто писал. Просто рисовал. Пел советские песни. Танцевал. ​​ Играл на саксофоне. Кричал​​ «кикиморой».

- дальнейшее всем известно не меньше чем сама персона Д.А., которая теперь стала КУЛЬТОВОЙ (извините за это ​​ расхожее, но точное слово). ​​ Недавно аборигены Северо-Запада столицы и другие его поклонники, так называемая​​ «творческая молодежь»​​ провели в Беляеве настоящий​​ «PRIGOVSDAY», экскурсию по местам его поэтической славы.

- т.е. искусство​​ «авангардиста»​​ Пригова теперь принадлежит народу. И какой уж там Пушкин, какой Данте Алигьери, другие выдающиеся персоны мировой литературы. Ведь в литературе каждый занимает свое место или не занимает его вообще. Пригов – есть Пригов, есть Пригов, есть Пригов… ​​ И так – до бесконечности. И так будет теперь всегда. Так теперь будет вечно.​​ 

Спи спокойно, товарищ и крестник, на Донском кладбище столицы. Твоя миссия выполнена. Хорошее, между прочим, кладбище, правда, Дмитрий Александрович? Думаю, Вам, дорогой друг, будет приятно узнать, что Ваш крёстный не спился, не скурвился, не растворился во времени и пространстве, а даже наоборот. До встречи.

ЕВГЕНИЙ ПОПОВ, писатель, президент Русского ПЕН-центра, секретарь Союза писателей Москвы, лауреат литературных премий, доцент Литературного института им. А. М. Горького, заслуженный работник культуры РФ. Не курит и не пьет. Старик.

Инвалид III группы.

7 сентября 2020 - 17 июля 2022.

17-7-22

Сергей Чупринин

1 ч ​​ ·​​ 

Бондарев Юрий Васильевич (1924-2020)​​ 

Хотя имя Б. жестко сцеплено в нашем сознании с понятием​​ «лейтенантской прозы», он всю войну прошел сначала солдатом, потом сержантом, а звание младшего лейтенанта получил лишь по окончании Чкаловского артиллерийского училища в декабре 1945 года. И тут же по совокупности ранений был демобилизован, успев догнать сверстников в​​ литинститутском семинаре сначала у Ф. Гладкова, потом у К. Паустовского (1946-1951).​​ 

С 1949 года пошли и первые журнальные публикации, сразу же замеченные, так что в Союз писателей Б. приняли еще в 1951 году до выхода дебютного сборника рассказов​​ «На большой реке»​​ (1953).  ​​​​ Но всерьез о нем заговорили, когда в печати появились повести о поколении 20-летних фронтовиков:​​ «Юность командиров»​​ (1956),​​ «Батальоны просят огня»​​ (Молодая гвардия, 1956, № 5-6), ​​ «Последние залпы»​​ (Новый мир, 1959, № 1-2).​​ 

По ним, еще не распознав в Б. своего, разумеется, ударила нормативная критика: мол, окопная правда, ремаркизм,​​ «какая-то смутность идейная и художественная нечеткость»​​ (Комсомольская правда, 25 апреля 1958 года). Однако на то и Оттепель, чтобы подобные отзывы воспринимались уже не как приговор, а как многообещающий аванс. ​​ Б. приглашают представлять молодежь в редколлегии так и не вышедшего третьего выпуска​​ «Литературной Москвы»​​ (1957), а спустя два года системный, как сейчас бы сказали, либерал С. С. Смирнов, став главным редактором​​ «Литературной газеты», на пост руководителя раздела русской литературы взамен ретрограда М. Алексеева выберет именно Б.​​ 

Он всё еще свой в этом кругу: в редакции начальствует над В. Лакшиным, Л. Лазаревым, В. Берестовым, Б. Сарновым, Г. Владимовым, С. Рассадиным, Б. Окуджавой, другими вольнодумцами, чуть позже печатает в газете едва ли не единственную положительную рецензию на аксеновский​​ «Звездный билет»​​ (29 июля 1961 года), пишет рекомендации В. Аксенову и В. Лакшину в Союз писателей. А самое главное – в​​ «Новом мире»​​ проходит,​​ «ободрав, - по словам В. Лакшина, - бока о цензуру»,​​ антисталинистский ​​ роман​​ «Тишина»​​ (Новый мир, 1962, № 3-5). ​​ 

Понятно, что такие автоматчики партии, как ростовский писатель М. Соколов, публично заклеймили​​ «Тишину»​​ как​​ «чуждое социалистическому реализму чтиво»​​ (май 1962 года), а председатель КГБ В Семичастный 10 июля 1962 года доложил в ЦК, что Б. в своем романе​​ «с ненавистью описывает образы чекистов, представляет их читателю тупыми, грязными и невежественными, произвольно распоряжающимися судьбами людей».  ​​ ​​​​ 

Зато – опять-таки Оттепель, время относительного плюрализма – К. Паустовский статьей​​ «Сражение в тишине»​​ в​​ «Известиях»​​ не просто дал бондаревскому роману восторженную оценку, но и ответил его критикам:​​ «Каждая попытка оправдать культ – перед лицом погибших, перед лицом самой элементарной человеческой совести – сама по себе чудовищна».​​ 

Пути писательские однако же неисповедимы, и через семь лет после​​ «Тишины»​​ Б. ​​ – и не в гонимом​​ «Новом мире», а у В. Кожевникова в​​ «Знамени»​​ (1969, № 9-11) - печатает роман​​ «Горячий снег», где впечатляют и батальные сцены, и то, что, - сошлемся на оценку С. Шаргунова, - Б. впервые​​ «дал художественно пластичный и яркий образ Сталина, проницательного и твердого полководца».  ​​​​ 

Многие бывшие единомышленники Б. были шокированы этой переменой убеждений, но еще больше шокировала их созданная по его сценарию (вместе с О. Кургановым) ​​ киноэпопея​​ «Освобождение»​​ (1968-1971), своей помпезностью отвечавшая всем требованиям заказчика – ЦК КПСС, но никак не соответствовавшая личным воспоминаниям ​​ ветеранов войны.​​ 

Зато пошли чины – с 1971-го и на долгие годы он первый заместитель председателя правления СП РСФСР, секретарь правления СП СССР (1971-1991), председатель правления Российского общества любителей книги (1974-1979), депутат Верховного Совета СССР от Карачевско-Черкесской автономной области (1984-1989). ​​ Что же до наград, то они пошли еще гуще – Ленинская премия за​​ «Освобождение»​​ (1972), Государственная премия РСФСР за сценарий фильма​​ «Горячий снег»​​ (1972), по Государственной премии СССР за романы​​ «Берег»​​ (1977) и​​ «Выбор»​​ (1983), ​​ к скромному, когда чинов еще не было,​​ «Знаку Почета»​​ (1967) прибавились ордена (Ленина (1971, 1984), Трудового Красного Знамени (1974), Октябрьской Революции (1981), Отечественной войны 1-й степени (1985) и – как вишенка на торте – звание Героя Социалистического Труда.​​ 

Писал он в поздние советские десятилетия много и книг выпустил, вместе с переизданиями, немеряно: так, - подсчитал В. Вигилянский в уже перестроечной статье​​ «Гражданская война в литературе»​​ - только за пять лет с 1981 по 1985 году за Б. числится 50 изданий общим тиражом 5 868 000 экземпляров, да не простых изданий, а по большей части в высокогонорарной​​ «Роман-газете»​​ или в столь же высокогонорарных книжных сериях​​ «Библиотека советской классики»,​​ «Библиотека Победы»​​ или​​ «Школьная библиотека».​​ 

Расходились ли они? А почему же не расходиться, так как львиную часть тиражей мастеров так называемой​​ «секретарской прозы»​​ оседала в бесчисленных массовых библиотеках и к тому же многие его читатели и критики считали, что, в отличие от других литературных генералов, Б. – действительно художник слова, чьи новые произведения, от романов до​​ миниатюр, отличаются сгущенной образностью и наклонностью к философствованию.​​ 

За это положение в литературе надо было, разумеется, платить, так что Б. подписал и направленное против А. Твардовского письмо​​ «Против чего выступает Новый мир?»​​ (Огонек, 26 июля 1969 года), и обращение​​ «классиков»​​ с осуждением А. Сахарова и А. Солженицына (Правда, 31 августа 1973 года), умел найти не заемные слова для похвал начальству, а в Союзе писателей слыл покровителем черносотенцев, хотя сам к ним вроде бы не принадлежал. Что же касается идеалов писательской юности, то бескомпромиссный борец с​​ «культом личности»​​ стал неутомимым борцом с​​ «культом потребления»​​ - сначала, конечно, западным, а затем и доморощенным, калечащим чистые души советских людей.

Последние три десятилетия жизни Б. драматичны. Он выступает против перестройки с трибуны XIX партийной конференции (29 июня 1988 года), подписывает​​ «Слово к народу», которое назвали идеологическим обеспечением путча ГКЧП (Советская Россия, 23 июня 1991 года), в 1989-м демонстративно выходит из состава учредителей советского ПЕН-центра, так как в его списке есть те,​​ «с кем я в нравственном несогласии по отношению к литературе, искусству, истории и общечеловеческим ценностям», покидает редколлегию​​ «Нашего современника»​​ в знак протеста против публикации солженицынского романа​​ «Октябрь Шестнадцатого», а в 1994-м столь же демонстративно отказывается из рук Ельцина принять орден Дружбы народов, направив президенту телеграмму:​​ «Сегодня это уже не поможет доброму согласию и дружбе народов нашей великой страны».​​ 

Но это, что называется, идеология, хотя в Союзе писателей России, который считается державно патриотическим, тоже тогда всё шло не гладко. Сначала Б. смещает старинного друга С. Михалкова с поста председателя, потом более молодые​​ «заединщики»​​ и его смещают тоже, а между ним и С. Михалковым годами тянется​​ «спор хозяйствующих субъектов»​​ вокруг писательского имущества.​​ 

Здесь всем этим малоприятным историям не место. Лучше сказать, что новые романы Б. сочиняются и печатаются с прежней энергией:​​ «Искушение»​​ (1992),​​ «Непротивление»​​ (1996),​​ «Бермудский треугольник»​​ (1999),​​ «Без милосердия»​​ (2004). Одна только беда – помня давние книги, новые романы Б., уже не замечают. Ни верховная власть, которая строптивцу предпочла общение сначала с В. Астафьевым, затем с Д. Граниным. Ни критики, ни читатели, чей круг интересов в эти годы радикально изменился.​​ 

Б. воспоминания бы написать о пути на вершину советского писательского Олимпа и о крутом спуске с него, но он этих воспоминаний не оставил. ​​ 

Соч.: Собрание сочинений в 9 тт. М., 1993, Собрание сочинений в 6 тт. М., 2013; Берег. М., 2014; М., 2015; То же. СПб, 2015; Горький пот войны. М., 2020; Батальоны просят огня. М., 2015, 2018, 2019, 2021, 2022; Горячий снег. М., 2013, 2014, 2015, 2019, 2020; То же. ​​ СПб, 2015..​​ 

Лит.: Михайлов О. Юрий Бондарев: Очерк творчества М., 1976; Коробов В. Юрий Бондарев: Страницы жизни, страницы творчества. М., 1984; Идашкин Ю. Юрий Бондарев. М., 1987; Горбунова Е. Юрий Бондарев: Очерк творчества. М., 1989; Федь Н. Художественные открытия Бондарева. М., 1989.

«Там уж и вовсе ничего нет, - 17 января 1981 года о романе​​ «Выбор»​​ писал Л. Аннинский И. Дедкову, - одно “художество”, которое мне, как и тебе, давно и прочно осточертело, и я, конечно, эту секретарскую прозу в руки не брал. Бондарев среди них тем жалок, что осекретарился прекрасный по природе парень и хорошо начинавший писатель. Сожрали. Нет уж, раз так, то мне проще с каким-нибудь барином вроде Кожевникова, чем с этим ностальгирующим по трудностям счастливцем. Нет, пусть вернется в простые смертные да полокоткается в литературной очереди локтями, тогда я его, может быть, попробую читать. Ибо локти​​ -​​ это хоть и противная, но все ж реальность. А тут​​ -​​ облака»​​ (Дружба народов, 2020, № 1).

19-7-22

Сергей Чупринин​​ 

Памяти поэта

Поздняя осень 1989-го. Впервые везу группу​​ «знаменских»​​ авторов, один другого ярче, в город на Неве, тогда еще Ленинград. И сразу же, день только начался, и мы едва успели в гостинице позавтракать, - первое выступление. В питерском клубе писателей, тогда еще живом и мгновенно заполнившемся под завязку. О чем говорили и о чем нас спрашивали, промолчу - каждый, кому за сорок, помнит эйфорию месяцев Первого съезда, а тем, кто моложе, нас все равно не понять.​​ 

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Имея в виду, что писателям-москвичам недурственно было бы и пообедать, силою прерываю хороший разговор. И тут, слушатели начали уже вставать, в дверях картинно возникает Евгений Александрович Евтушенко - такой, каким мы его знаем и любим. То есть в штанах в цветочек. То есть с​​ галстуком в тонах, не помню уж точно, жовто-блакитных, звездно-полосатых или триколорных. И с огромной бутылью бурбона в руках.​​ 

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Он специально прилетел на эту встречу из Харькова, откуда был выбран в народные депутаты, и разве мог я не дать ему слова?​​ 

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И разве мог он, взяв микрофон, выпустить его из рук в течение ближайших двух часов?​​ 

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Идея пообедать, разумеется, похерена, и мы едем в концертный зал​​ «Октябрьский», где тоже яблоку негде упасть и где я улучил все-таки минутку, чтобы договориться в тамошнем ресторанчике о позднем ужине для гостей-писателей.​​ 

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Поэтому веду вечер спокойно, давая возможность каждому из своих товарищей высказаться сполна, и только Евгения Александровича придерживаю.​​ «Вы у меня, - говорю, - на финиш». Ему это лестно, наверное, но он все равно нервничает и, не расставаясь с бурбоном, то исчезает надолго, то вновь появляется на сцене.​​ 

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Наконец, и он отговорил, отчитал свое, и я - быстро-быстро - влеку ораторов в ресторанчик. А там уже все подметено, и огни уже погашены.​​ «Ужин-то наш где?»​​ - в ярости спрашиваю у испуганной официантки.​​ «Как где? Ваш же товарищ, - и показывает на Евтушенко, - часа два назад привел каких-то людей, и они всё съели».​​ 

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Евгений Александрович несколько смущен, но именно что несколько.​​ «Здесь, - говорит, - одновременно с нами идет выставка грузинских художников-авангардистов, и не мог же я оставить ребят голодными». Разворачиваюсь к официантке, а она мне:​​ «Давайте, - говорит, - я вам хоть сосисочек наварю?».​​ 

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И вот, спустя несколько минут, картина кисти не знаю уж кого: мы, опаздывая на​​ «Красную стрелу», бежим к автобусу, а раскаленные сосиски, прожигая целлофановые кульки у нас в руках, падают на мокрый питерский снег.​​ 

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Вы думаете, на этом все кончилось? Если бы, ибо раз уж нельзя в вагоне поесть, то нужно хотя бы выпить.​​ «Я достану», - берется Евтушенко и идет к проводнице, чтобы тут же сконфуженно вернуться:​​ «Божится, что нету».​​ «Эх ты, слуга народа, - клянет его Юрий Дмитриевич Черниченко. - Ты бы, прежде чем водку просить, хоть значок депутатский снял бы. Она же тебя за ревизора приняла». Перевешивает свой, тоже депутатский, с лацкана на его изнанку и удаляется в соседний вагон, чтобы вернуться, естественно, с победой. Чем закусим? Провизию ведь никто с собой из Москвы не вез, а в Питере было купить и негде и некогда.​​ 

Евгений Александрович запускает руку в свой щегольской саквояж и выуживает оттуда маленькую-маленькую баночку крабов. Очень вкусных, но на восьмерых. И к водке.​​ 

​​ Что нас и добило. Хохотали до самого вокзала в Москве, наверное.

Из книги​​ «Вот жизнь моя: Фейсбучный роман»​​ (М., 2015).

24-7-22

Мишель Морган​​ ((10 фото из моего архива))

Мария Орлова​​ -=​​ Геннадий, какой Вы молодец! Кого из выдающихся актёров Вы только не вспомнили!

Я -=​​ спасибо! я вспоминаю любимое

24-7-22

Gender-neutral toilet

Я​​ -= tres comique!! c'est vrai -= pour les Russes cette idiotie europeenne est tres amusante

27-7-22

Ольга Ильницкая

ЖИЗНЬ КОТОРАЯ ХОЧЕТ ЖИТЬ

Вчера я совершила тяжёлый поступок, проголосовала за эвтаназию.​​ 

Вчера ​​ со мной не все было в порядке.

Вышла из дома утром, в бассейн шла, и вижу ​​ - котенок черненький, ползёт, ноги ​​ задние не действуют. Люди мимо идут, даже не смотрят. Заполз ​​ малыш под машину. Попыталась его там высмотреть, но сама достать не смогла. Дворника позвала, он грубо, за хвост... ​​ и по земле тащит. Котенок шипит беспомощно, совершенно уже обречённо, почти без голоса. Неожиданно ​​ ка-ак прыгнет, и на дерево на передних лапах ползёт, задние висят неподвижно. Кричать не может, только ротик открывает и ​​ шипит.​​ ​​ Взяла на руки, затих. Достала коробку (дворник принёс возился со мной, не понимая, зачем это нужно, но слушал и делал, спасибо ему), уложила в коробку, ​​ стала водой поить - пьёт. Вызвала такси, поехала в ветлечебницу. Осмотрели. Сделали рентген. Ранения несовместимые с жизнью, сказал кошачий доктор. Объяснили ​​ мне все про операцию, про катетеры, про жуткие 300 ​​ тысяч ​​ в которые обойдётся ​​ такое ​​ лечение, операция, содержание, ведение кота дальше - если выживет, но он не выживет. Ну все про все... , но опять сказали, сказали - ​​ маловероятно что котенок выдержит опецию, что ​​ ходить не будет, писять - какать самостоятельно не будет.

Вопрос чем и как кормить, повреждён на только позвоночник и лапы, кишечник тоже. Я расплакалась. Доктор говорит - эвтоназия это гуманнее, чем все, что предстоит. И - я не буду с вас брать за консультацию, только за рентген, укол и за утилизацию. Или вы сами? О, нет, говорю...

Ну... С вас столько - то.

Проверила карту ​​ - ​​ ещё могу, тютелька в тютельку. Правда, метро уже ​​ в пролёте, а карточку москвича (проездную) с собой не брала, я ведь в бассейн шла, больше никуда не предполагала. Спрашивает врач, как зовут котенка, а я его час назад нашла. Кот его зовут, говорю.

А утро раннее началось со звонка, Мир Мирослав Станкович ​​ по утрам ​​ со мной по телефону кофе пьёт, ​​ и вот Мир мне читает стихотворение, которым он завершил звериный цикл, и это о коте стихотворение .

И я ему в ответ про кота прочитала. Такая поэтическая ​​ подготовка меня к предстоящему.​​ 

... И тут ​​ выхожу я на улицу, накофеенная и накотофеенная, а навстречу ​​ - кот с проблемой. Соседи мои мимо, мимо несчастного зверя. Смотрю я на малыша и понимаю, что это​​ «​​ не моя обезьяна», и что это та самая проверка на вшивость, которую на моих глазах не прошли уже трое,​​ что мимо.​​ «Мимо»​​ в переводе на русский значит​​ «грех». Жуть как не захотелось быть в их компании.​​ 

Потом, задним умом, когда все закончилось печально, пузико вспоминалось, оно у чёрного котенка белое. Котенок ​​ Пузик. Ему страшно, ему больно. Мне доверил я, на меня не шипел. Голову в ладошку мне. - Я его позволила усыпить. Мне нужно было подписать бумагу, убить - вот это как? - и оплатить смерть. И я это сделала. Понимаете?​​ 

Конечно, я ​​ весь день была не в норме. В этот вечер мы встретились с Инна Ряховская, я опоздала на сорок минут... И я была как рыба снулая, не могла ​​ соответствовать, ни говорить не могла, ни соображать. Отходняк у меня был тяжёлый от этой истории с котёнком. Когда врач говорила, что ранение не совместимо с жизнью, что сегодня не первый, а скорее второй день, что не машина, скорее всего он упал с большой высоты, где - то отлеживался, а потом пополз за помощью, о, при этих словах Пузик, лежавший перед нами на столе, пополз ко мне, лёг головой на ладонь и смотрел на меня, просто смотрел, на выражение чувств у него никаких сил уже не было, только вопрос, и этот вопрос был не к врачу, а ко мне.

У меня его ​​ вопрос и...

И подпись моя, решившая его жизнь - перед глазами.

Через десять минут котёнка не стало.

Конечно, я ревела.

И была снулая рыба. ​​ Сегодня проснулась в пять утра и опять эта​​ «не моя обезьяна» ​​​​ покоя ​​ не даёт. И эта рифма - стихи о котах - с Миром, а

на прошлой неделе близкий мне кот Бонифаций умер при мне... и до сих пор плачущая друг его и хозяйка Анна Ка, не умеющая успокоиться, скучающая по своему любимому коту...​​ 

а теперь вот ничейный котенок Пузик, ставший Пузиком уже после смерти. Два кота на одну и ту же тему. Рифма.​​ 

После смерти котенок обрёл имя Пузик и стал ​​ на всю жизнь моим котом.

28-8-22

Андрей Плахов

Умерла Мирей Дарк

Манекенщица, актриса театра и кино, фотограф, тележурналистка, но прежде всего – яркая женщина, активная, элегантная, но не чересчур гламурная, воплотившая тип раскованной молодой француженки 1960-1970-х годов.

В СССР популярность Мирей обеспечили две серии “Высокого блондина в черном ботинке” Ива Робера. ​​ Но главным режиссером ее жизни был Жорж Лотнер: она снялась в 13 его фильмах. А главной любовью – Ален Делон, с которым прожила рекордные 13 лет и сохранила дружеские отношения после разрыва.​​ 

Еще в расцвете лет она пережила и серьезнейшую операцию на сердце, и автокатастрофу. Не отступала перед трудностями, не раз начинала жизнь “заново”. Ей было 79.​​ 

R.I.P.

29-8-22

Сусанна и старцы​​ Рембрандта

Ольга Будыхина​​ -=​​ Сусанна и старцы! Бедная!

Я -=​​ да! не надо ей завидовать

Елена Макуни​​ -=​​ А разве это не​​ «Девушка лёгкого поведения и сводница»? У нас была книга с непонятным для меня заголовком:​​ «Мастера мировой живописи в музеях Румынии». Очень я любила её в детстве разглядывать. Особенно вот эту картину. Хотя из названия знала только слово​​ «девушка». А взрослые на мои пытания, что там другие-то слова значат, отвечали как-то туманно и уклончиво...

Я -=​​ она как-то даже​​ и рада

31-8-22

Горбачев​​ ​​ , 10 фото

Susanna Maria Lora-Totino​​ -=​​ Умер Горбачев, он сдал​​ свободу тем кто смог её взять.​​ Остальные именно за это его и ненавидят. R.I.P.

Ната Моргун​​ -=​​ угодил Западу предал всех нас !! но личность!

Ирина Скворцова​​ -=​​ безвольная игрушка в руках бесстыжих противников СССР.

Я -=​​ а ведь вы правы!​​ пришли бы вы в ВКонтакте! туда я решился поставить мое мнение о Горби

2-9-22

Чупринин

Трифонов Юрий Валентинович (1925-1981)​​ 

Жизнь рухнула для пятиклассника Т. еще 22 июня 1937 года: отец, в ту пору председатель Военной коллегии Верховного Суда СССР, был арестован и вскоре расстрелян, ​​ мать в 1938-м отправлена в А.Л.Ж.И.Р. ​​ Из правительственного Дома на болоте (Т. позднее назовет его Домом на набережной) пришлось перебираться, однако школу закончить сыну врага народа все-таки дали и поступить в Литературный институт дали тоже (1944). Сначала, правда, на заочное отделение, но через год перевели и на очное, в семинар К. Федина. ​​ 

И это было везение: равнодушный вообще-то к судьбам своих учеников, К. Федин его приметил и ​​ отрекомендовал его разросшуюся уже после защиты дипломную работу ​​ в​​ «Новый мир», где состоял пожизненным членом редколлегии. К этому времени​​ Т. уже немножко печатался (в​​ «Московском комсомольце», в журналах​​ «Молодой колхозник»,​​ «Молодая гвардия»), но подлинным дебютом стала именно повесть​​ «Учебный год», переименованная по ходу в​​ «Студентов», которая была не только напечатана А. Твардовским (1950, № 10-11), но и получила Сталинскую премию 3-й степени. ​​ 

Охранная, казалось бы, грамота. Как вдруг пытливые комсомольцы в Литинституте, где Т. по-прежнему состоял на учете, доглядели, что Т. в анкетах утаил арест и расстрел своего отца, и хорошо еще персональное дело закончилось не исключением из рядов, а всего только строгим выговором с предупреждением и тем, что Союз писателей шесть лет держал его на испытательном кандидатском сроке. ​​ 

Неприятно, конечно, зато триумф, которого в его жизни больше уже не будет, длился все эти годы: премированный роман издается (1952) и переиздается в Москве (1956, 1960), выходит в Таллине, Курске, Магадане, Риге, Ташкенте, Одессе, Баку, Кишиневе, Омске, Петрозаводске, Тбилиси, Будапеште, Пекине, Варшаве, Токио, Афинах, Монтивидео, ​​ сам Т. без устали встречается с читателями в вузах, библиотеках, школах и на заводах, ​​ А. Лобанов ставит в Театре имени Ермоловой спектакли​​ «Молодые годы»​​ по повести​​ «Студенты»​​ (1951) и пьесе​​ «Залог успеха»​​ (1953).​​ 

И хобби выбрано удачно – как спортивный журналист в невыездные-то для всех годы молодой писатель успел побывать на соревнованиях в Будапеште, Праге, Риме, Женеве, Софии, Инсбруке, сочинил уйму сценариев для фильмов о спорте, стал членом редколлегии журнала​​ «Физкультура и спорт»​​ (1954-1972). В доме достаток, куплена машина​​ «Победа», по​​ тем временам самая дорогая, жена поет на сцене Большого театра…​​ 

Идет, словом, хлопотливая жизнь вполне благополучного, но пока еще заурядного советского писателя, и первые сборники рассказов (1958, 1959, 1961, 1964, 1965), и роман​​ «Утоление жажды»​​ о строительстве канала в Каракумах (Знамя, 1963, № 4-7) борозды тоже не портят; роман выпускают в высокотиражной и высокогонорарной​​ «Роман-газете»​​ (1963), инсценируют для театра, экранизируют и автора даже выдвигают на соискание Ленинской премии. ​​ 

Шаблон разрывается, и уже навсегда, только в 1965-м с публикацией документальной повести​​ «Отблеск костра»​​ (Знамя, № 2-3). ​​ Книга об отце и его поколении, растраченном в сталинских репрессиях, чудом проскакивает цензуру, и Т. в июне 1967 года протестует против ее ужесточения, поставив свое имя под коллективным обращением к IV съезду писателей, но понимает, что время Оттепели истекает, и роману​​ «Исход», анонсируемому​​ «Новым миром»​​ и на 1969-й, и на 1970-й годы, пути уже не будет.​​ 

Так что этот гневно антикультовый роман, ставший​​ «Исчезновением», остается в рукописи, ​​ зато​​ «Новый мир»​​ успевает напечатать​​ «антимещанскую», - как ее назвали критики, - повесть​​ «Обмен»​​ в предпоследнем номере, подписанным А. Твардовским (1969, № 12). Причем, - вспоминает Т., -​​ «”Обмен” появился без единой цензурной поправки. Как мне сказал один из членов редколлегии: “Подержали в зубах и выпустили”. Видимо, вопрос о журнале был уже решен и следить за добропорядочностью последних номеров не имело смысла…». ​​ 

Т. в феврале 1970 года вместе с Г. Баклановым и А. Рыбаковым ​​ собирает подписи под письмом в защиту​​ А. Твардовского, держится​​ «староновомирского»​​ братства, однако плетью обуха не перешибешь, и его новые московские повести появляются все в том же журнале, ​​ правда, уже при других главных редакторах:​​ «Предварительные итоги»​​ (1970, № 12),​​ «Долгое прощание»​​ (1971,​​ «Другая жизнь»​​ (1975).​​ 

И – вроде бы выбиваясь из этого ряда, но по существу в том же ряду – роман​​ «Нетерпение»​​ (1973, № 3-5) о народовольце А. Желябове и о столетней давности эпохе, когда, как и в трифоновские дни,​​ «современникам, - процитируем роман, - казалось вполне очевидным, что Россия больна. Спорили только о том: какова болезнь и чем ее лечить?»

И в печати, конечно, и не столько в печати, сколько на интеллигентских кухоньках о Т. тоже ожесточенно спорят. Отнюдь не о качестве прозы – оно для всех уже несомненно, а о ее смысле, сталкивающем​​ «терпил», чья жизнь, будто и нет никакого нравственного закона, определяется исключительно обстоятельствами времени и места, с максималистами, бросающими самоубийственный вызов этим обстоятельствам.​​ 

От Т. ждут​​ «отчетливой гражданской позиции», ждут, что он, может быть, сдвинется к прямому диссидентству, но его проза к социальному критицизму несводима, и если, по тогдашнему обычаю, вычислять,​​ «против чего»​​ она направлена, то выяснится, что Т. бунтует, - как сказано в​​ «Записках соседа», - ​​ «против горечи жизни, против несправедливости судьбы, против… да бог знает против чего еще. Против смерти, что ли. Против обыкновенного житейского ужаса нигде и никогда, с чем мы примиряемся в жизни».

В​​ «Доме на набережной»​​ (Дружба народов, 1976, № 1), в​​ «Старике»​​ (Дружба народов, 1978, № 3), во​​ «Времени и месте»​​ (1981, № 9), в постановках​​ «Обмена»​​ (1976) и​​ «Дома набережной»​​ (1980) на сцене Театра на Таганке, люди узнавали себя, свое время, свои беды, и рассказывают, что даже М. Суслов, давая добро на публикацию рискованного​​ «Дома на набережной», будто бы заметил,​​ «что это правда, что все мы так жили».

Официальным почетом Т. обласкан однако не был: всего лишь юбилейная, как у всех, медаль​​ «За доблестный труд»​​ в 1970-м и скромный орден​​ «Знак Почета»​​ по случаю 50-летия в 1975-м. Но эта беда невелика, так как читатели за его новыми книгами гонялись, и переводы на основные мировые языки шли нарастающим потоком. Кто знает, возможно и выдвижение на Нобелевскую премию в 1981 году по представлению Г. Белля увенчалось бы успехом.​​ 

Но Т. внезапно умер раньше, оставив созданную им традицию​​ «городской прозы». И оставив книги, которые будут переиздаваться, пока существует русская литература.  ​​ ​​ ​​ ​​​​ 

Соч.: Собрание сочинений в 4 тт. М.: Худож. лит., 1985-1987; Исчезновение. Старик. Отблеск костра. М.: Московский рабочий, 1988; Избранные произведения в 2 тт. М.: Дом книги, 2005; Все московские повести. М.: Астрель, 2012. ​​ 

Лит.: Иванова Н. Проза Юрия Трифонова. М.: Сов. писатель, 1984; Оклянский Ю. Юрий Трифонов: Портрет-воспоминание. М.: Сов. Россия, 1987; Шитов А. Юрий Трифонов: Хроника жизни и творчества. 1925-1981. Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та, 1997; Магд-Соэп К. де. Юрий Трифонов и драма русской интеллигенции. Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та, 1997; Мир прозы Юрия Трифонова: сб-к. статей. Екатеринбург: Изд-во Екатеринбургского ун-та, 2000: Шитов Ю. Время Юрия Трифонова:​​ Человек в истории и история в человеке. М.: Новый хронограф, 2011; Трифонова О. Москва Юрия Трифонова. М.: Галерия, 2013; Экштут С. Юрий Трифонов: Великая сила недосказанного. М.: Молодая гвардия // Жизнь замечательных людей. Малая серия, 2014.

Я -= ценно! никто не зачерпнул так много советской жизни, как он.​​ 

2-9-22

Андрей Плахов

ВИТТОРИО ГАССМАН – 100

Именно столько лет исполнилось бы ему 1 сентября.

Принц итальянского кино и театра 1950х​​ -1980-х годов, сыгравший на сцене и перед камерой больше 300 ролей, был непростой личностью. Сын немца и итальянской еврейки, он совсем юным взошел на сцену; очевидные красота и талант сделали его любимцем Лукино Висконти. И он продолжал бы им быть, если бы не характер – заносчивый, вспыльчивый, независимый. Произошел конфликт – и высокомерно скептичный красавец Гассман был изгнан из висконтиевского​​ «двора». Висконти предпочел покладистого и добродушного Марчелло Мастроянни. Два главных актера эпохи шли параллельными дорогами, но не соперничали и даже дружили.

Любимые театральные персонажи Гассмана – Гамлет и Кин, великий английский актер, персонаж пьесы Дюма-отца: к ним он не раз возвращался за годы карьеры. В отличие от Мастроянни, никогда не выступавшего с самостоятельными инициативами, Гассман горел священным огнем. ​​ Он создал труппу под названием​​ «Национальный театр», в 1952 году​​ переименовал его в​​ «Театр итальянского искусства», еще позднее придумал Итальянский народный ​​ театр​​ с переносным залом-шапито,​​ «чтобы принести настоящее искусство туда, где обычно его не видят».​​ 

Про сыгранного им еще в молодости Гамлета критики писали, что Гассман играет​​ «с тем холодным и эффектным жаром, который составляет главную примету его актерского стиля». Уже тогда он обрел на театральной сцене славу, которая обычно достается только кинозвездам. Он и вел себя как кинозвезда. Не стеснялся рекламировать на телевидении мотороллеры, говорил:​​ «В театре я​​ -​​ в​​ «Гамлете», в жизни​​ -​​ на мотороллере».

Экранная карьера тоже двигалась. Знаменитым в кино его сделала роль уголовника Вальтера в неореалистическом фильме Джузеппе Де Сантиса​​ «Горький рис»: сцена, где они с юной Сильваной Мангано отплясывают буги-вуги, стала иконографической. Но если Мастроянни связал свою жизнь с крупнейшими режиссерами, вышедшими из этого направления – Висконти, Феллини, Антониони, то Гассман ​​ стал артистом качественного жанрового кино, в частности,​​ «комедии по-итальянски».​​ 

Ее главными мастерами были Марио Моничелли и Дино Ризи. У первого Гассман блеснул в антивоенных сатирах​​ «Большая война»​​ (1959) и дилогии о Бранкалеоне (1965 – 1970), в культовой социальной комедии​​ «Злоумышленники, как всегда, остались неизвестны»​​ (1958, вместе с Мастроянни).

Пятнадцать фильмов они сделали с Дино Ризи. В​​ «Обгоне»​​ (1962) неподражаем дуэт Гассмана с молодым Трентиньяном.​​ Римский гуляка, нахальный и циничный, но при этом дико обаятельный​​ -​​ это и стало кинематографическим амплуа Гассмана. Именно этого не могли ему простить почитатели Гассмана-трагика.​​ Ему вменяли в вину участие в легкомысленных, озорных комедиях с непристойными​​ «римскими»​​ шуточками и жестами. Его называли ​​ «принцем-сквернословом», он обещал​​ «исправиться». И действительно: более поздние работы полностью реабилитировали его имидж. Впрочем, это были​​ «горькие комедии»​​ -​​ новый жанр, полноправным соавтором которого стал Витторио Гассман. ​​ Лучший из них​​ -​​ «Запах женщины»​​ Дино Ризи (1974) – о профессиональном соблазнителе, постепенно осознающем пустоту и бессмысленность своей жизни.

В СССР Гассмана знали как исполнителя роли Анатоля Курагина в американской версии​​ «Войны и мира». А потом – как героя фильмов​​ «Мы так любили друг друга»​​ (1975) Этторе Сколы – коррумпированного капитализмом партизана-антифашиста. Он сыграл и в других фильмах​​ «серьезного»​​ кино – в​​ «Террасе»​​ и​​ «Семье»​​ того же Сколы, в​​ «Пустыне Тартари»​​ Валерио Дзурлини, в​​ «Свадьбе»​​ Роберта Олтмена, в фильме​​ «Жизнь – это роман»​​ Алена Рене. Ни разу у Феллини, который ​​ сказал о Гассмане:​​ «Немецкий князь с тоскливой улыбкой заключенного».

Витторио Гассман имел четырех детей от четырех женщин (на трех из них актер был женат). Вот его комментарий:​​ «По-моему, я просто не очень постоянен. Но таковы по своей природе большинство мужчин. Не думаю, что страсть может пылать больше года. Перемена дома и жены​​ -​​ это средство омоложения. У тебя каждый раз возникает иллюзия, будто ты еще молод и все еще впереди. Мне нечего стыдиться. Я всегда был честен. Четверо женщин подарили мне детей, а все остальные дарили либо радость, либо скуку. В чем я твердо уверился, так это в том, что никогда не нужно затягивать роман, когда​​ начинаешь тяготиться некогда любимой женщиной. Это большой грех». Знамениты загулы Гассмана, когда он выкуривал 90 сигарет в день, а виски и вино лились рекой.

Весной 1999 года Гассман провел прощальный спектакль в римском театре​​ «Систина», где объявил, что покидает сцену. И признался в своей неосуществленной мечте:​​ «Я никогда не играл Чехова и очень сожалею об этом… Вспоминаю о последней сцене „Вишневого сада“​​ -​​ этот далекий звук, напоминающий звук лопнувшей струны, звук которой, кажется, исходит с неба. И потом наступает тишина…». Он ушел из жизни в 2000 году, не смирившись с приоритетами нового века:

«Я никогда не соглашусь смотреть шекспировскую Офелию, образ которой будет представлен в сети Интернета, я не согласен с будущим, заполненным компьютерами»,​​ -​​ говорил он незадолго до смерти.

3-9-22

Village medeviale de Touques

Я​​ -=​​ ca rappelle Bruge

Bruno Poltavtseef​​ -​​ Gennady Ganichev​​ -=​​ c est plus petit et pas assez d eau pour naviguer​​ 🙂

Я​​ -=​​ Bruno Poltavtseef​​ -​​ Bruge est magnifique, cette cite est plus modeste