-102-

ОБЩИЙ  ​​​​ ДНЕВНИК

 

 

1975

 

Важное:

Мой короткий рассказ

Играл ​​ центуриона в «Коне в сенате» Леонида Андреева

Монтескьё

Ахматова. А я росла в узорной тишине

Борис Пастернак. Вторая баллада

Я - пою

ИСЭ МОНОГАТАРИ

Михаил Салтыков-Щедрин. Мелочи жизни

Новерр, «Письма о танце»

Смерть мамы

Конфуций. Беседы и Суждения

Речь маршала Жуков на Параде Победы

Заметил, что мне нравится писать

Сел за самоучитель французского языка

Макс Волошин. Письмо

Федор Достоевский. Преступление и наказание

Алиса Фрейндлих

Эрнест Хемингуэй. Кошка под дождем

Статья Ходасевича о Брюсове

Дамба Баньцяо

БДТ. «Цена» Миллера

Театра на Малой Бронной.

«Брат Алеша».

«Хорошо темперированный клавир» Баха. Исполняет Рихтер

Baudelaire. Le Voyage

Бродский. Размышления об исчадии ада

Паневежисский театр. «Строитель Сольнес», «Пляски смерти». ​​ Мильтинис. Банионис

 

Январь

 

1  ​​​​ Неужто в социальной жизни мое призвание – дворник?!

Странно, что с мамой мы не говорим об этом.

А мне бы так хотелось поговорить!

Я даже не знаю, что с ней.

Почему бы ей не приехать к нам?

Ну, не нравятся ей мои родственники, - так и что?

Я уж не говорю, что ко мне мог бы приехать и мой гонитель дядя Леша: он-то живет совсем недалеко.

 

2  ​​ ​​ ​​​​ Президент Центральноафриканской республики маршал Жан-Бедель Бокасса назначил на учреждённый пост премьер-министра женщину: Элизабет Домисьен.

 

ТАНКА

 

КИ-НО ТОМОНОРИ

 

Снег выпал,

И на всех деревьях

Как будто расцвели цветы.

Как среди них

Узнать мне сливу?

 

Этак вот!

 

3  ​​​​ Мережковский:

Бледный месяц - на ущербе.

Воздух - звонок, мертв и чист.

И на голой, зябкой вербе

Шелестит увядший лист.

Замерзает, тяжелеет

В бездне тихого пруда,

И чернеет, и густеет

Неподвижная вода.

Бледный месяц на ущербе

Умирающий лежит,

И на голой черной вербе

Луч холодный не дрожит.

Блещет небо, догорая,

Как волшебная земля,

Как потерянного рая

Недоступные поля.

 

5  ​​​​ Всемирная библиотека  ​​​​ Горького.

Дидро Дени.

 

«Монахиня».

 

«Племянник Рамо».

 

«Жак-фаталист и его Хозяин».

 

Так понравились все три произведения, что бросился читать их в оригинале. ​​ Ничего не получилось! ​​ По «Монахине» посмотрел очень хороший фильм.

 

6  ​​​​ Упоминается «Беспечный ездок. Easy Rider» Денниса Хоппера (1969).  ​​​​ Этот культовый художественный фильм осуждается в статье, на которую я случайно наткнулся.

10  ​​​​ Низами

 

Абу́ Муха́ммед Илья́с ибн Юсуф (Низами́ Гянджеви́)

(1141- 1209)

 

Луноликая сквозь прорезь полотна вошла ко мне.

Разрешились все сомненья, раз она пришла ко мне.

Щек бутоны увлажнились, спал покров с луны лица;

Быстро шла, страшась нескромных, и бледна вошла ко мне

Та жемчужина, чья прелесть не дает отвесть очей,

Точно с глаз моих скатилась, – так нежна пришла ко мне.

Без свидетелей на ложе мы покоились вдвоем,

Пробудясь, вбежало счастье: ведь луна зашла ко мне!

Говорит: идти хочу я, что возьмешь с меня в залог?

Я в ответ: возьму лобзанье, – ты одна вошла ко мне,

Но едва дошло до дела, в сердце пламень запылал,

От слезы, что влагой жизни, как волна, прошла по мне,

Головою Ширваншаха клясться будет Низами,

Что подруга этой ночью в чарах сна сошла ко мне.

 

Из Всемирки? ​​ Нет, нашел в каком-то сборнике.

 

11  ​​ ​​ ​​​​ Правительство Демократической Республики Сомали опубликовало закон о равноправии женщин, которым отменялись связанные с этим традиционные законы и обычаи.

 

12  ​​ ​​ ​​​​ Вот что я вдруг написал:

 

Всё началось с того, что граф велел захватить судно, на котором был мой отец. Граф собирался арестовать моего отца и тут же препроводить его в тюрьму.

Я уже тогда не расставался с отцом; при мне на судно нашего герцога вошли воины графа. ​​ 

К счастью, дело было в Е-о, множество людей были поставлены в известность - и какова же была наша радость, когда через два дня прискакал сам герцог.

Прибыв, он заявил, что проведёт следствие сам. Так события вокруг моего отца (после целой чреды столь бурных лет даже не упомню, в чём именно его обвиняли) стали поводом к распре герцога и графа, затянувшейся на всю мою жизнь. ​​ 

Герцог устроил разбирательство прямо на корабле. Преклонив колени на бархатный коврик, отец поклялся в своей невиновности. ​​ 

До этого эпизода герцог терпеливо сносил всё, что делалось против его людей, но тут его терпение лопнуло: после нескольких лет сомнений он, наконец, дал согласие на сбор войска. ​​ 

 

Мы вошли во владения графа, не встретив серьёзного сопротивления. Три раза мы избегали решительного сражения, оставаясь в землях врага.

Мы расплачивались деньгами за всё, что брали, так что плебс графа с нами не враждовал.

Что до радостей, мы легко их находили среди множества доступных женщин; это делалось с размахом и открыто.

Помню, я ​​ тогда приобрёл роскошную накидку поверх кирасы и часто, чтобы взбодрить коня, поил его вином из ведра. ​​ 

 

Крупная стычка произошла, лишь возле Парижа Король в это время был в Париже, но он равнодушно, не вмешиваясь, смотрел на распри своих вассалов. Наконец, герцог приказал перейти Сену.

При всём могуществе графа он не сумел скрыться.

 

13  ​​​​ Но почему мне ни разу не пришло в голову обнять Риту?

Я почему-то не чувствую ее тела. ​​ Наверно, тело у нее все же есть, ​​ но она не умеет его преподать, преподнести. Она - женщина, она в сантиметрах от меня, - а мне ничего не хочется с ней сделать. ​​ Странно.

Предположим, я бы набросился на нее, и она отдалась бы прямо на полу! Боже мой, как это интересно! ​​ Но ​​ познавать теорию музыки еще интересней. ​​ Так что же мне делать?

А если я положу руку ей на грудь?

Нет, лучше это сделать с Галей: так спокойней.

Мне хорошо с Галей, но мое желание плоти не находит меня: то, что я получаю, очень далеко от того, что я хочу. ​​ Мое желание какой-то необыкновенной близости находит меня, когда пишу.  ​​​​ Словно б сам процесс письма и есть любовь.

 

14  ​​​​ Шарль де Монтескьё:

- Счастлив народ, история которого скучна.

 

16  ​​ ​​​​ Ангола теперь независима ​​ от Португалии.

 

Участвовал в спектакле!! «Конь в сенате» Леонида Андреева.

Я играл центуриона. ​​ Этот грубый мужичина всю жизнь только и делал, что убивал, так что орать «Дорогу императору!» ​​ он должен был с восторгом. Я, конечно, постарался передать это воодушевление вояки.

Правда, ​​ один из студийцев выкрикнул мою реплику прежде меня! ​​ Получилось как-то жалко: он - пропищал!

Я-то заорал, как сумасшедший, так что Бродянский после спектакля мне сказал:

- Ты был симпатичным!

Для меня невероятный комплимент.

Увы, оставшуюся часть действия мне пришлось стоять на сцене без реплик, - но уж и тут я постарался ни на каплю убавить свирепости! ​​ Я свирепо – по роли! - поглядывал на Андрея Толубеева, а он сидел на сцене устало и равнодушно.

 

17  ​​​​ Почему Галя не пришла на мой спектакль? ​​ Меня это потрясло. ​​ Нет, это бы ничего не изменило в наших отношениях, но не было бы этого ощущения, будто ей не нравится то, что я делаю. ​​ Да, я занимаюсь серьезно музыкой, много хожу в кино, - но ведь все это - для нашей любви.

 

18 ​​ В этот день 18 января 1689 года в замке близ Бордо, в семье Жака де Секонда, барона де Лабред родился Шарль Луи де Монтескьё, один из величайших политологов и правоведов Нового времени, писатель, публицист, критик самодержавия.

Главный труд Монтескьё «О духе законов» – важнейший вклад в политическую теорию. «О духе законов» (1748) – труд всей жизни Монтескьё. Благодаря этой книге политическая и социальная наука получила художественную форму и стала доступной широкой публике.

Монтескьё сформулировал теорию разделения власти и использования принципа балансов и противовесов в правлении, которая лежит в основе любого современного демократического государства.

 

В этот день 18 января 1940 года Ахматова написала стих

 

Ива

 

И дряхлый пук дерев.

Пушкин

 

А я росла в узорной тишине,

В прохладной детской молодого века.

И не был мил мне голос человека,

А голос ветра был понятен мне.

Я лопухи любила и крапиву,

Но больше всех серебряную иву.

И, благодарная, она жила

Со мной всю жизнь, плакучими ветвями

Бессонницу овеивала снами.

И - странно! - я ее пережила.

Там пень торчит, чужими голосами

Другие ивы что-то говорят

Под нашими, под теми небесами.

И я молчу... Как будто умер брат.

 

25  ​​ ​​​​ Парламент Бангладеш принимает IV поправку к Конституции 1972 года и передаёт всю исполнительную власть в руки президента республики. В тот же день премьер-министр Муджибур Рахман избирается президентом страны.

 

26  ​​ ​​​​ Всемирная библиотека  ​​​​ Горького.

Лессинг Готхольд Эфраим. Драмы. Басни в прозе.

 

31  ​​ ​​​​ ФЁДОР СОЛОГУБ

 

Мне страшный сон приснился,

Как будто я опять

На землю появился

И начал возрастать,

 

И повторился снова

Земной ненужный строй

От детства голубого

До старости седой:

 

Я плакал и смеялся,

Играл и тосковал,

Бессильно порывался,

Беспомощно искал...

 

Мечтою облелеян,

Желал высоких дел, -

И, братьями осмеян,

Вновь проклял свой удел.

 

В страданиях усладу

Нашел я кое-как,

И мил больному взгляду

Стал замогильный мрак,

 

И, кончив путь далекий,

Я начал умирать,-

И слышу суд жестокий:

«Восстань, живи опять!»

 

Замутил воду! ​​ Так просто бросаться столь высокими понятиями!

 

Февраль

 

1  ​​ ​​​​ Председателем Совета министров и военным министром Перу назначен начальник главного штаба сухопутных войск дивизионный генерал Франсиско Моралес Бурмудес.

 

5  ​​ ​​ ​​​​ Отставка президента Мадагаскара генерала Габриэля Рамананцуа. Главой государства и правительства стал бывший министр внутренних дел полковник Ришар Рацимандрава.

 

9  ​​ ​​ ​​​​ Приземлился спускаемый аппарат космического корабля «Союз-17».

 

10  ​​​​ Борис Пастернак

 

Вторая баллада

 

На даче спят. В саду, до пят

Подветренном, кипят лохмотья.

Как флот в трехъярусном полете,

Деревьев паруса кипят.

Лопатами, как в листопад,

Гребут березы и осины.

На даче спят, укрывши спину,

Как только в раннем детстве спят.

 

Ревет фагот, гудит набат.

На даче спят под шум без плоти,

Под ровный шум на ровной ноте,

Под ветра яростный надсад.

Льет дождь, он хлынул с час назад.

Кипит деревьев парусина.

Льет дождь. На даче спят два сына,

Как только в раннем детстве спят.

 

Я просыпаюсь. Я объят

Открывшимся. Я на учете.

Я на земле, где вы живете,

И ваши тополя кипят.

Льет дождь. Да будет так же свят,

Как их невинная лавина...

Но я уж сплю наполовину,

Как только в раннем детстве спят.

 

Льет дождь. Я вижу сон: я взят

Обратно в ад, где все в комплоте,

И женщин в детстве мучат тети,

А в браке дети теребят.

Льет дождь. Мне снится: из ребят

Я взят в науку к исполину,

И сплю под шум, месящий глину,

Как только в раннем детстве спят.

 

Светает. Мглистый банный чад.

Балкон плывет, как на плашкоте.

Как на плотах, - кустов щепоти

И в каплях потный тес оград.

(Я видел вас пять раз подряд.)

Спи, быль. Спи жизни ночью длинной.

Усни, баллада, спи, былина,

Как только в раннем детстве спят.

 

1930.

Кажется невероятным, чтоб человек мог так странно и прекрасно написать о самом себе. ​​ Это неотразимый фильм: ты не можешь оторваться от повествования: его волшебство слишком очевидно. ​​ Я многого не понял, но тут – необычайная высота чувства.

 

11  ​​ ​​ ​​​​ В  ​​​​ Тананариве возле своей резиденции расстрелян кортеж президента Мадагаскара полковника Ришара Рацимандравы.  ​​​​ Президент погиб. ​​ Власть перешла в руки ​​ Временной национальной военной директории во главе с бригадным генералом Жилем Андриамахазу.

 

12  ​​​​ Всемирная библиотека  ​​​​ Горького.

 

Аббат Прево. «Манон Леско».

Вот такие страсти!

Но как люди становятся жертвами?!

Неужели такое возможно и со мной?

 

Лакло, Шодерло де. «Опасные связи».

Посмотрел недавно хороший фильм с Жераром Филиппом и еще одной звездой французского кино Жанной Моро. Это тот редкий случай, когда фильм лучше книги.

 

13  ​​ ​​ ​​​​ Президент Мадагаскара генерал Андриамахазу отдаёт приказ о штурме лагеря мобильной полиции Антакимура, где укрылись обвиняемые в убийстве президента Рацимандравы. Лагерь взят штурмом, проведены аресты среди военных и бывших лидеров страны.

 

15  ​​ ​​​​ Смерть ​​ моего кумира в боксе ​​ Валерия ​​ Попенченко.

 

20  ​​​​ В этот день 20 февраля 1894 года в деревне Кальник под Киевом, в Российской империи родился Яро́слав Ивашке́вич, польский поэт, драматург и писатель.

Как мне понравилась «Хвала и слава»!

 

24  ​​ ​​ ​​​​ Президент Бангладеш Муджибур Рахман подписал декрет о роспуске всех 14 партий страны и создании на их основе Крестьянско-рабочей народной лиги Бангладеш (БАКСАЛ). Рахман становится председателем партии с широкими полномочиями

 

25  ​​​​ Всемирная библиотека  ​​​​ Горького.

 

Русская поэзия XVIII века.

Очень неожиданно!

Она интересна – очень странно! – своей несамостоятельностью.

 

Март

 

1  ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Буду режиссером! Нахватался имен: Эфрос, Товстоногов, Плучек, Гончаров, Питер Брук, Гротовский, Виктор Гарсиа, Любимов. ​​ 

Мечты студента матмеха.

Фактически ничего не знаю об этих мастерах, я только слышал их имена, только страстно мечтаю - в очередной раз.

 

БДТ – волшебный театр. В Питере говорят: «Нет Бога, кроме Гога». Гога – Товстоногов.

 

2  ​​​​ И вот весь наш дом словно сходит с ума: орут во дворе, тренькают соседи, пьяный сосед шастает туда-сюда в своем обычном, диком раже.

А я?

Я - пою.

Пою, а то и просто вою от ужаса, происходящего вокруг.

Спел со слезой «Всегда и везде за тобою» - и ужас немножко рассеялся.

Я - опять пою!

Побеждаю ужас бытия!

 

3  ​​ ​​ ​​​​ Я не поверил своим глазам:  ​​​​ приехала тётя Маруся.

Она ​​ столь ​​ увесисто села на мой ненадёжный стул, что он не сломался ​​ только чудом.

- А ты знаешь, Гена, что твоя мама больна?

- Нет, - признался я. – Она мне не рассказывала.

- У нее рак. ​​ Она медик и знает, что умрет.

Я просто онемел. Но как же такое ​​ возможно, ​​ почему мама скрывала это прежде?

Мама, я тебя не понимаю.

Я не понимаю, зачем это скрывать.

Мне же обидно, мне же больно.

Мария Ильинична - больше, чем тётя: ​​ это Кассандра, что несет ​​ весь будущий ужас моей жизни в подчёркнуто простых, скупых словах.

 

4  ​​ ​​​​ К моей мечте стать режиссером ​​ подключился и ​​ Марджанов! ​​ Марджанишвили. Создать свой «Свободный театр»!!!

 

5 марта  ​​​​ Еще раз посмотрел «Приключения» Антониони.

Куда глубже и трагичней «Крика».

 

Вот какая проза мне понравилась! ​​ Несу сюда только кусочек:

 

ИСЭ МОНОГАТАРИ

ЯПОНСКАЯ ЛИРИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ НАЧАЛА X ВЕКА

 

1

 

В давние времена жил кавалер. Когда ему надели первый головной убор взрослого мужчины– он отправился на охоту-осмотр в селение Касуга у столичного города Нара, где у него были наследственные поместья.

В селеньи том проживали две девушки-сестры, необычайно прелестные и юные. Их подглядел тот кавалер сквозь щели ограды. Не ждал он этого никак, и так не подходило все это к старому селенью, что сердце его пришло в смятение. Кавалер оторвал полу охотничьей одежды, что была на нем, и, написав стихи, послал им.

Был одет тот кавалер в охотничью одежду из узорчатой ткани Синобу.

 

С равнины Касуга

молодых фиалок на тебе

узоры, платье...

И не знаешь ты пределов

мятежным смутам, как и Синобу.

 

Так сложил он и сейчас же им послал. Вероятно, интересно показалось все это им.

А смысл стихотворения был тот же, что и в песне:

 

Узорчатая ткань,

Синобу из Митиноку,

по чьей вине ты стала

мятежна так?.. Ведь я

тут не при чем...

 

Вот как решительны и быстры были древние в своих поступках.

 

2

 

В давние времена жил кавалер.

Столица из Нара была уже перенесена, а новая столица еще не была устроена, как нужно. И вот, как раз в это время, в западных кварталах города проживала дама. Дама эта превосходила всех других. Превосходила больше сердцем, чем наружностью своей. Как будто был у ней друг не один.

И вот тот верный кавалер, возвратясь со свидания к себе домой, подумал, что ли, что-то, но только так сложил; время было начало марта, и дождь все время накрапывал уныло:

 

Ни бодрствую, ни сплю, –

и так проходит ночь...

настанет же рассвет –

весенний долгий дождь

и думы о тебе.

 

3

 

В давние времена жил кавалер. Даме, в которую был он влюблен, пук послав морской травы, сказал при этом:

 

Если б любила меня ты,

легли б мы с тобой в шалаше,

повитом плющем.

И подстилкою нам

рукава наши были б...

 

6 ​​ марта ​​ 

От инфаркта умер КОПЕЛЯН!

Почему этот артист невероятного обаяния умирает так рано?

Странно, что смерть чужого человека вызвала настоящее смятение в моей душе. Я не мог себе представить, что так буду потрясен. ​​ Сразу поползли слухи, что инфаркт ​​ вызван чрезмерным пьянством. Мол, врачи ему запретили пить, а он не смог отказать.

Но разве не все равно? ​​ Я вдруг с искренним ужасом подумал, какой удар нанесен всему содружеству актеров БДТ! ​​ Ведь видно, что все они - одна семья, причем каждый из них - интереснее самого Товстоногова. Талант Гоги только в том, что он умеет использовать чужие таланты. Последние пару лет я думал о БДТ, как о семье, - и вдруг этой дружной семьи не стало.

 

Копеляну – всего 63! ​​ Он родился до революции, даже до Первой мировой войны, всего через два года после смерти Толстого. ​​ Сущий старик рядом с Юрским.

 

Я вдруг и вообще-то задумался о БДТ: почему моей большой любви не получается?

Юрский куда-то растет - и совсем непонятно, куда это пойдет, во что же выльется.

Ибо самый перспективный.

Борисов в БДТ вообще не звучит, а ведь талант огромный; но мне пока что его не разглядеть.

Стржельчик очень мил, но рядом с Копеляном видно, что он мил именно для себя.

Басилашвили приятно поражает гармонией.

Ему в каждой роли важно оправдать своего героя.

Там еще с десяток хороших артистов, но они именно «хорошие», не больше.

Они создают атмосферу театра, не будучи звездами.

 

7 ​​ Пушкин:

 

Между жарким и блан-манже

Цимлянское несут уже.

 

8  ​​​​ Съездил к маме один; ​​ Гале некогда.

Мама ​​ очень плоха. ​​ Я смотрю на нее – и раздираем ужасом, любопытством, кошмарами, всем, что можно вообразить: неужели ее скоро не будет? ​​ Рак – это же приговор.

Неужели эта ее общая физическая слабость – признак приближающейся смерти? Она словно б сломлена этим ужасным грузом.

 

9 ​​ Шиллер.

 

Die Herrlichkeit der Schöpfung

 

Eine Phantasie

 

Vorüber war der Sturm, der Donner Rollen

Das hallende Gebirg hinein verschollen,

Geflohn die Dunkelheit;

In junger Schöne lächelten die Himmel wieder

Auf ihre Schwester, Gottes Erde, nieder

Voll Zärtlichkeit.

Es lagen lustig da die Auen und die Tale,

Aus Maigewölken von der Sonnen Strahle

Holdselig angelacht:

Die Ströme schimmerten, die Büsch und Wäldchen alle

Bewegten freudig sich im tauigen Kristalle,

In funkelndlichter Pracht.

Und sieh! da hebt von Berg zu Berg sich prächtig ausgespannt

Ein Regenbogen übers Land. –

 

In dieser Ansicht schwamm vom Brocken oben

Mein Auge trunken, als ich aufgehoben

Mich plötzlich fühlte... Heilig heilge Lüfte kamen,

Umwebten zärtlich mich, indessen über mir,

Stolztragend übers All den Ewigen daher,

Die innre Himmel majestätisch schwammen.

 

Und itzt trieb ein Wind

Fort die Wolken, mich auf ihrem Zuge,

Unter mir wichen im Fluge

Schimmernde Königesstädte zurück,

Schnell wie ein Blick

Länderbeschattende Berge zurück,

Und das schönste Gemisch von blühenden Feldern,

Goldenen Saaten und grünenden Wäldern,

Himmel und Erde im lachenden Glanz

Wiegten sich um mich im sanftesten Tanz.

 

Da schweb ich nun in den saphirnen Höhen

Bald überm unabsehlich weiten Meer;

Bald seh ich unter mir ein langes Klippenheer,

Itzt grausenvolle Felsenwüsten stehen,

Und dort den Frühling mir entgegenwehen;

Und hier die Lichteskönigin,

Auf rosichtgoldnen Wolken hingetragen,

Zu ihrer Himmelsruhe ziehn.

 

O welch Gesicht! Mein Lied! wie könntest du es sagen,

Was dieses Auge trank vom weltumwandelnden Wagen?

Der Schöpfung ganze Pracht, die Herrlichkeit,

Die in dem Einsamen der dunkeln Ewigkeit

Der Allerhöchste ausgedacht

Und sich zur Augenlust, und euch, o Menschen!

Zur Wohnung hat gemacht,

Lag vor mir da!... Und welche Melodien

Dringen herauf? welch unaussprechlicher Klang

Schlägt mein entzücktes Ohr?... Der große Lobgesang

Tönt auf der Laute der Natur!... In Harmonien

Wie einen süßen Tod verloren, preist

Den Herrn des Alls mein Geist!

 

Friedrich Schiller

 

11  ​​ ​​ ​​​​ В ​​ Португалии бывший президент страны генерал Антониу ди Спинола пытается совершить военный переворот.

Попытка проваливается, Спинола бежит в Испанию

 

14  ​​ ​​ ​​​​ Президент Португалии генерал Франсишку да Кошта Гомеш подписывает декрет, которым упраздняет Совет национального спасения и Государственный совет Португалии.

Вместо них для руководства страной создаётся Революционный совет Португалии в составе 24 человек во главе с президентом республики.

Революционный совет национализирует всю банковскую систему Португалии.

 

15 ​​ Всемирная библиотека  ​​​​ Горького.

 

Руссо Жан-Жак. «Юлия, или Новая Элоиза».

Да, вот такими бывают иллюзии!

Поучительно.

Но почему это нравилось Толстому?

Нравоучители.

 

21  ​​​​ В Эфиопии объявлено об упразднении монархии и лишении престола принца Асфа Воссена, находящегося в Швейцарии. Страна провозглашена Социалистической Эфиопией.

 

22 ​​ Живешь с ясным ощущением, что мама умирает – и это делает тебя сумасшедшим. Уже ничего нельзя изменить.

 

23 ​​ Почему-то увлекся Песталоцци.

 

Песталоцци: Три силы вместе - способность к созерцанию, способность к речи и способность к мышлению - следует считать совокупностью всех средств развития умственных сил.

 

Так нравится этот возвышенный склад мыслей!

 

25  ​​ ​​​​ В  ​​​​ Эр-Рияде принц Фейсал ибн Мусад Абдул Азиз расстрелял короля Саудовской Аравии Фейсала во время торжественной церемонии. Королём стал наследный принц Халид

 

26  ​​ ​​ ​​ ​​​​ В ​​ Португалии сформировано IV Временное правительство, которое вновь возглавил генерал Вашку Гонсалвиш.

 

30  ​​​​ Всемирная библиотека  ​​​​ Горького.

Свифт, Джонатан. «Сказка бочки».

«Путешествия Гулливера».

Уже давно читано, так что не удивляет.

 

Апрель

 

1  ​​ ​​​​ Президент Камбоджи маршал Лон Нол покидает осаждённый «красными кхмерами» Пномпень и вылетает на военную базу США Утопао (Таиланд). Исполняющим обязанности президента становится председатель сената Сао Кхам Кхой.

 

2  ​​​​ Решил поступать на режиссерское.

Сходил в театральный институт ЛГИТМИК.

Стоял полчаса у входа, а зайти и спросить, как подать документы, не решился.

Нет, я все равно стану математиком: она будет моим куском хлеба.

 

3  ​​ ​​ ​​​​ Бобби Фишер отказался играть шахматный матч за звание Чемпиона Мира с Анатолием Карповым и отдал ему корону.

 

4  ​​ ​​​​ Опять мой непроходимый идиотизм: мечты до неба. То мне чудилось, что я бегу, под шиповками рвется гаревая дорожка, задыхаюсь от боли, - а мне рукоплещет стадион... ​​ А вот в мечтах выхожу на цену, осиянный «славой».

Ужас.

Наверно, именно мои мечты так мешают мне жить!

 

5 ​​ Всемирная библиотека  ​​​​ Горького.

Голдсмит, Оливер. «Векфильдский священник».

 

11  ​​ ​​​​ Шесть ведущих политических партий Португалии подписали соглашение о совместных действиях с Движением вооружённых сил.

 

12  ​​ ​​ ​​​​ Эти два дня ​​ армия США проводит операцию «Коготь орла» по эвакуации американских граждан из Камбоджи.

36 вертолётов ВВС США вывозят из Пномпеня посла США Джона Хантера Дина, 350 морских пехотинцев и 270 дипломатов, иностранных журналистов и высших камбоджийских чиновников.

Вместе с ними улетает и исполняющий обязанности президента Камбоджи Сао Кхам Кхой.

 

Власть в Пномпене переходит к армии во главе с главнокомандующим генералом Сат Сутсакханом, который назначен президентом Высшего совета Камбоджи.

 

«Пномпень» в Луге переводят своеобразно: Пень Пнем. То есть Дурак Дураком.

 

13  ​​ ​​ ​​​​ В ​​ Ливане с перестрелки в пригороде Бейрута Айн-Румани начинается гражданская война.

 

14  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Глава Камбоджи генерал Сат Сутсакхан отклоняет требования партизан о капитуляции.

Кхиеу Самфан отдаёт приказ частям «красных кхмеров» начать штурм Пномпеня.

 

В ​​ Чаде главнокомандующий армией генерал Ноэль Одингар совершает военный переворот. Президент Нгарта Томбалбай убит во время штурма президентского дворца в Нджамене. К власти приходит Высший военный совет во главе с генералом Феликсом Маллумом.

 

15  ​​ ​​ ​​​​ Создано Европейское космическое агентство (ЕКА).

 

Правительство ​​ Португалии во главе с генералом Вашку Гонсалвишем национализировало 30 ведущих предприятий транспорта и электроэнергетики.

 

Новым ​​ премьер-министром Египта назначен министр внутренних дел генерал Мамдух Салем.

 

17  ​​ ​​ ​​​​ В Камбодже партизанские отряды Коммунистической партии Камбоджи вступают в столицу страны Пномпень. Гарнизон капитулирует, глава государства генерал Сат Сутсакхан и премьер министр Лонг Борет бегут из страны на вертолёте.

К ​​ власти фактически приходит лидер коммунистов Пол Пот.

 

21 Война во Вьетнаме.

Президент ​​ Южного Вьетнама Нгуен Ван Тхиеу спасается бегством из столицы Сайгон после того, как наступающие северо-вьетнамские войска захватывают последний укреплённый пункт на пути к столице Южного Вьетнама.

 

25  ​​ ​​ ​​​​ В ​​ Португалии прошли выборы в Учредительное собрание, которое должно выработать новую Конституцию страны. Наибольшего успеха добилась Португальская социалистическая партия.

 

25 АПРЕЛЯ 1910 ГОДА - свадьба Анны Ахматовой и Николая Гумилева. Аманда Хейт, мемуаристка, записала со слов Ахматовой:

 

Родственники Ахматовой считали брак заведомо обреченным на неудачу, и никто из них не пришел на венчание, что глубоко оскорбило ее.

 

26  ​​​​ Всемирная библиотека  ​​​​ Горького.

Стерн, Лоренс. «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена».

«Сентиментальное путешествие по Франции и Италии».

1968 г., 688 стр. Тираж: 300.000 экз.

 

Как литература, это выше всяких похвал.

Да, нет особенных мыслей, зато открытия в структуре.

 

27  ​​​​ ТАНКА

 

МУРАСАКИ СИКИБУ

 

Один человек сказал:

Мне хотелось бы, чтобы вы

поняли - уже пришла весна и тает снег...

 

На это ​​ я ответила:

Хоть настала весна,

Но белеет, покрытая снегом,

Вершина горы.

И когда этот снег растает,

Никому не дано узнать...

 

30  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Двухдневная операция Frequent Wind по эвакуации 1373 граждан США и 5595 граждан Южного Вьетнама из Сайгона.

​​ 

Май

 

1  ​​ ​​ ​​​​ Дивизия № 3 армии Камбоджи вторглась на территорию Южного Вьетнама в районе городов Хатьен и Тэйнинь.

 

Киноконцерт 1941 г.

Бас М. Михайлов – вот кто понравился.

Мравинский – само собой.

Но Михайлов спел по-лужски: будто не пел, а рубил дрова.

Уланова!!

 

2  ​​ ​​ ​​​​ За все время нашего брака ​​ мама так и не побывала у нас в Питере и уже не приедет!

Что за странные истории случаются со мной!

 

Торнтон Уайлдер:

 

На каждого человека, который всегда ест досыта, приходится десять (а может быть, и сто) таких, которые голодают. На каждую барышню или даму, что гуляет по улице и выслушивает комплименты от знакомых, приходится дюжина женщин, которым с малых лет не на что было надеяться. За каждый час, уютно проведенный кем-то у домашнего очага, расплачивается кто-то другой. Кто-то, может быть, вовсе не знакомый. Дело не только в том, что на свете много бедняков. Тут все гораздо серьезнее. Посмотри, сколько кругом калек, уродов, больных и пропащих. Таким господь Бог создал мир. Теперь уже ничего нельзя прекратить или переделать. Есть люди, которые так и на свет родились - пропащими. Ты тут, может, поморщишься, но я это точно знаю. Бог пропащих не отвергает. Они нужны ему. Они расплачиваются за остальных. На париях держится уют домашних очагов. И хватит об этом.

 

3 ​​ Приедешь к маме, ​​ - а она все чернее, все страшнее – и уже страшно, что завтра с ней не поговорить.

 

Вот папа умер, а мы с ним много говорим.

При его жизни я совсем не мог с ним беседовать: только обижался на него.

Или эти ​​ наши разговоры затянутся на всю мою жизнь?

Неужели они повторятся и с мамой?

 

5  ​​ ​​ ​​​​ Прекрасное ощущение от «‎Романса о влюблённых‬», фильма ‎Кончаловского. Каков ‬Иннокентий Смоктуновский!

Что он с утра говорит миру?

​​ - Здравствуй, новый день! Вставайте, люди, кошки, птицы, звери. Войдите в этот день и окунитесь, и выпейте его. И будьте счастливы! Какая радость каждый новый день, как Новый год, как новый век, как новое начало.

 

‬6  ​​ ​​ ​​​​ Воронеж награждён Орденом Отечественной войны I степени.

 

Мама так больна, что я не решаюсь говорить с ней ни о чем серьезном.

Меня удивила общая позиция всех моих родственников, и мамы тоже: квартира остается брату.

А ведь я прописан в комнате жены только временно.

Мы пятеро прописаны в 18 квадратных метрах!!

 

7  ​​ ​​​​ Михаил Салтыков-Щедрин

 

Мелочи жизни

Еще одна характеристическая мелочь. В последнее время многие огульно обвиняли нашу интеллигенцию во всех неурядицах и неустройствах и предлагали против нее поистине неслыханные, по своей нелепости, меры. В числе их немалую роль играл самосуд живорезов московского Охотного ряда, а некоторые не отступали даже перед топлением в Москве-реке. Разумеется, все это было говорено на ветер, но все-таки дает понятие о степени злопыхательства. И никому не пришло на мысль сказать во всеуслышание хотя бы умеренное слово в защиту интеллигенции. Хотя бы то, например, что единичные факты следует судить единично же; что обобщения в подобных случаях неуместны и вредны; что, наконец, если и можно забить интеллигенцию в грязь – что же тогда останется?

 

Не будь интеллигенции, мы не имели бы ни понятия о чести, ни веры в убеждения, ни даже представления о человеческом образе. Остались бы «чумазые» с их исконным стремлением расщипать общественный карман до последней нитки.

 

Идет чумазый, идет! Я не раз говорил это и теперь повторяю: идет, и даже уже пришел! Идет с фальшивою мерою, с фальшивым аршином и с неутолимою алчностью глотать, глотать, глотать…

 

Интеллигенция наша ничего не противопоставит ему, ибо она ниоткуда не защищена и гибнет беспомощно, как былие в поле…

 

Скучно и тяжело смотреть, как умы, вместо того чтобы питаться здоровою пищею, постепенно заполоняются испугом. Испуг до того въелся в нас, что мы даже совсем не сознаем его. Это уже не явление, приходящее извне, а вторая природа. Мы перечитываем всевозможные загадочности и безусловно верим, что таинственная их сила управляет миром и что судьбы истории всецело отданы им во власть. Но еще мучительнее думать, что этому мыслительному плену не предвидится конца, потому что и подрастающее поколение, прислушиваясь к непрерывному голошению старших, незаметно заражается им. Простую мелочь, которая исчезла бы от одного дуновения здорового, освежающего воздуха, мы сумели превратить в мелочь изнуряющую.

 

9  ​​ ​​​​ Массовые демонстрации во Вьентьяне с требованием отставки ведущих министров правительства Лаоса и ряда правых генералов.

 

10  ​​​​ Дом напротив залит солнцем, его отражение - на книге, которой я случайно коснулся.

Что-то по математике.

Открываю её наугад и читаю, что в 1883 году Кантор высказал убеждение, что всякое множество вполне упорядочено.

Цермело доказал это утверждение в 1904 году.

 

А, я вспомнил!

Есть  ​​​​ еще «Неупорядоченные иррациональности» Аполлония, чье существование меня тревожит.

Так тревожит мечта, которой не стоит воплощаться: тогда она потеряет высокий статус мечты.

 

Мама, я не хочу больше любить математику! Я её люблю, но больше не хочу любить! Хватит!

Я люблю тебя, Галю, Гарбо и искусство.

Мама, я же имею право любить, имею!

Хочу любить то, что люблю, а не то, что нужно.

Хватит воображаемых, красивых пространств, ищу красоту в живом, хочу найти то, что люблю, в жизни, а не на страницах книг!

Мои фантазии в математике исчерпаны, меня мучают и создают художественные образы - мама, поздравь меня хоть с этим!

 

12 ​​ ДР ​​ Андрея Вознесенского

Не возвращайтесь к былым возлюбленным,

былых возлюбленных на свете нет.

Есть дубликаты - как домик убранный,

где они жили немного лет.

 

Вас лаем встретит собачка белая,

и расположенные на холме

две рощи - правая, а позже левая -

повторят лай про себя, во мгле.

 

Два эха в рощах живут раздельные,

как будто в стереоколонках двух,

всё, что ты сделала и что я сделаю,

они разносят по свету вслух.

 

А в доме эхо уронит чашку,

ложное эхо предложит чай,

ложное эхо оставит на ночь,

когда ей надо бы закричать:

 

«Не возвращайся ко мне, возлюбленный,

былых возлюбленных на свете нет,

две изумительные изюминки,

хоть и расправятся тебе в ответ...»

 

А завтра вечером, на поезд следуя,

вы в речку выбросите ключи,

и роща правая, и роща левая

вам вашим голосом прокричит:

«Не покидайте своих возлюбленных.

Былых возлюбленных на свете нет...»

 

Но вы не выслушаете совет.

1974

 

12  ​​ ​​​​ Катера береговой охраны Камбоджи захватили в районе острова Кон Танг американское судно «Маягуэс», выдвинув обвинение в ведении разведывательной деятельности.

 

15  ​​ ​​​​ Освобожден ​​ экипаж судна «Маягуэс» ​​ и само судно. ВВС США бомбят ​​ Камбоджу.

Бой ​​ на острове Кох-Танг.

 

Части ​​ коммунистической Народно-освободительной армии Лаоса занимают город Паксе.

Начало захвата власти на местах Народно-революционной партией Лаоса.

 

17  ​​​​ Новерр, «Письма о танце».

 

18  ​​​​ Лаос:  ​​​​ влиятельные министры и генералы бежали в Таиланд, откуда прислали королю прошения об отставке. Власть в стране начинает переходить к Народно-революционной партии Лаоса

 

19  ​​ ​​​​ Отряды коммунистов Лаоса занимают города Тхакхэк, Сено и Кенгкок.

Неужели все это делается при прямой помощи Союза?

 

20  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Всемирная библиотека  ​​​​ Горького.

Фильдинг Генри. «История Тома Джонса, найденыша».

Подлинный юмор.

Как хорошо, что фильм его передает.

 

Пишу какую-то абракадабру.

И чего попёр в искусство, скотина?

А какой выбор? ​​ Умереть ​​ от переполняющих душу чувств, так и не поняв их? Молю высокую математическую красоту:

- Отпусти меня в мир низких истин!

Туда, в то, что убивает!

 

24  ​​ ​​​​ Космический корабль «Союз-18» стартовал 24 мая 1975 года с космодрома Байконур с экипажем в составе Петра Климука и Виталия Севастьянова. Корабль успешно состыковался со станцией «Салют-4», на которой экипаж отработал два месяца.

 

27 ​​ С книгой Неверра «Письма о танце» сижу на платформе Толмачево и жду электричку.

Только что был у мамы.

Она очень слаба.

 

28  ​​ ​​​​ Смерть мамы, Ганичевой Анны Ильиничны.

1918-1975.

 

Кажется естественным опять ​​ начать этот дневник со смерти мамы: слишком многое оборвалось.

 

Приезжаю в Лугу и звоню Лысановым о ее смерти: ​​ надо, чтоб мы сплотились хотя бы на это время: нам самим, братьям, не суметь организовать похороны.

 

28 ​​ День рождения ДР Волошина

 

Макс ВОЛОШИН :: КОКТЕБЕЛЬ

Как в раковине малой - Океана

Великое дыхание гудит,

Как плоть её мерцает и горит

Отливами и серебром тумана,

А выгибы её повторены

В движении и завитке волны, -

Так вся душа моя в твоих заливах,

О, Киммери́и тёмная страна,

Заключена и преображена.

 

С тех пор как отроком у молчаливых

Торжественно-пустынных берегов

Очнулся я - душа моя разъялась,

И мысль росла, лепилась и ваялась

По складкам гор, по выгибам холмов.

Огнь древних недр и дождевая влага

Двойным резцом ваяли облик твой, -

И сих холмов однообразный строй,

И напряжённый пафос Карадага,

Сосредоточенность и теснота

Зубчатых скал, а рядом широта

Степных равнин и мреющие дали

Стиху - разбег, а мысли - меру дали.

Моей мечтой с тех пор напоены

Предгорий героические сны

И Коктебеля каменная грива;

Его полынь хмельна моей тоской,

Мой стих поёт в волнах его прилива,

И на скале, замкнувшей зыбь залива,

Судьбой и ветрами изваян профиль мой.

 

29  ​​ ​​ ​​​​ Пост президента Чехословакии занял лидер Коммунистической партии Чехословакии Густав Гусак.

 

30  ​​ ​​ ​​​​ Похороны мамы.

 

Неловко стою возле твоих заложенных пудрой глаз. Капитан поднимается на сцену и в сотый раз ставит Траурный марш из «Героической» Бетховена.

Стою рядом с братом, подходят родственники. Людей так много, что нас прижимают к гробу. Все невыносимо серьезно, но вот появляются музыканты с вызывающе блестящими, наглыми трубами, громко шутят друг дружке на ухо – они все с чувством юмора, все на привычной, доходной халтуре – забираются на сцену, топоча по ступенькам и нагло, нестройно гудят из-за плотного занавеса.

Словно испугавшись их хамства, гроб деловито, в неторопливой, но в спешке несут на ​​ распахнутый грузовик - и вот мы все, прижавшись плечами и погонами, едем за ​​ тобой вдогонку, и на кладбище твой фарфоровый лик опускают к папе, в ту же яму.

 

Мама умерла два дня назад.

Я пришёл рано утром в красный уголок местного отделения милиции и едва узнал её лицо: оно было запудренным и чужим. Позже мы, её родня и коллеги, стояли под высокими, немыми стенами, и я тихо говорил с капитаном, успокаивающим своей сосредоточенностью и серьёзностью. Он спокоен и строг, он уверен, хоронить надо под классику - и в какой раз ставит траурный марш из «Героической» Бетховена.

Июнь

 

1  ​​ ​​​​ Всемирная библиотека  ​​​​ Горького.

Русская проза XVIII века.

 

Куприн А. И.:

 

Я уверен, что почти каждая женщина способна в любви на самый высокий героизм. Пойми, она целует, обнимает, отдается - и она уже мать. Для неё, если она любит, любовь заключает весь смысл жизни - всю вселенную! Но вовсе не она виновата в том, что любовь у людей приняла такие пошлые формы и снизошла просто до какого-то житейского удобства, до маленького развлечения. Виноваты мужчины, в двадцать лет пресыщенные, с цыплячьими телами и заячьими душами, неспособные к сильным желаниям, к героическим поступкам, к нежности и обожанию перед любовью.

 

Разве это не история моей матери?

 

2  ​​ ​​ ​​ ​​​​ С каким же громом все рухнуло!

В военной академии так и не стал десятиборцем: в меня вошла социальная жизнь, я уже пожил в Ленинграде, уже познакомился с искусством – и это изменило всего меня. Помню первое и последнее выступления: в 1964 и в 1970.

 

3  ​​​​ Николай Минский, 1907 г.:

 

​​ Кто бога узрит, тот умрет.

А бог везде: в песчинке малой,

В звезде, чей недвижим полет,

В живой душе, в душе усталой.

Кто бога узрит, тот умрет.

Кто зряч, тот видит только бога.

Пред ним, как стража у порога,

Смерть день и ночь стоит и ждет.

Кто бога узрит, тот умрет.

С моих очей завеса спала.

Среди слепых один я тот,

Кто видит цели и начала.

Кто бога узрит, тот умрет.

Я - тот, кто смерть постиг при жизни,

Кто грозный праздник божьей тризны

В себе и в мире познает.

 

А вот хокку ЁСА БУСОН (1716-1783)

 

Старых зонтов

Тени, дрожащие в лунных бликах.

Холодный дождь.

 

И что? Японец куда ближе.

 

Три последних корабля ВМС Франции покинули базу Диего-Суарес, последнюю военную базу на территории Мадагаскара.

Штаб-квартира начальника вооружённых сил Франции в южной части Индийского океана переведена на о. Реюньон.

 

4  ​​​​ В этот день 4 июня 1858 года Апухтин написал стих:

 

Я покидал тебя… Уж бал давно затих,

Неверный утра луч играл в кудрях твоих,

Но чудной негою глаза еще сверкали;

Ты тихо слушала слова моей печали,

Ты улыбалася, измятые цветы

Роняла нехотя… И верные мечты

Нашептывали мне весь шум и говор бала:

Опять росла толпа, опять блистала зала,

И вальс гремел, и ты с улыбкой молодой

Вся в белом и в цветах неслась передо мной…

А я? Я трепетал, и таял поминутно,

И, тая, полон был какой-то грустью смутной!

 

Физик Капи’ца был первым, кто ясно указал на мою бездарность.

В школе я пытался решать его задачи – и что?

Не получалось.

Разве математика – мое?

Как увлечение – да, - но нельзя же посвятить жизнь собственному порыву!

Не забыть задачу, когда змея пожирает саму себя!

 

5  ​​ ​​ ​​​​ Только выхожу из дома, ​​ - вернее, из четырех стен, - как вокруг меня поднимается вихрь эмоций: я вовсе ничего не вижу от волнения, вокруг летают какие-то изображения - и я не могу понять, что же они значат.

Я иду - и так обнаруживаю себя в пейзаже.

 

6  ​​​​ Гегель:

Рассудок может образоваться без сердца, а сердце - без рассудка; существуют односторонние безрассудные сердца и бессердечные умы

 

Вообще непонятно, о чем речь. ​​ Замутил воду. ​​ 

 

7  ​​​​ Полночной электричкой жена и я поехали в Лугу, чтоб вывести причитающееся мне наследство: мамину библиотеку.

Набили чемоданы и мешки книгами - и домой самой ранней, четырёхчасовой, электричкой.

 

Никогда у меня не было столь физически утомительных ночей!

 

Книги надо забрать как можно скорее, а то мои родственники решат, чего доброго, что претендую на жилплощадь, ​​ отданную брату.

По ​​ их разумению, я «хорошо устроен» - и мне ничего не остаётся, как играть эту роль ловкого, покладистого человека.

И на самом деле, так ли уж плоха эта роль, чтоб вот так, сходу от неё отказываться?

Они все, мои дяди и тети, ​​ прошли войну – и вот я отказался от военной карьеры!

 

8  ​​​​ Запуск первого искусственного ​​ спутника Венеры: автоматической ​​ станции «Венера-9».

 

Начало бесконечных скитаний по Питеру.

Что-то сломалось в душе, а надо жить дальше.

 

Но ​​ я  ​​​​ якобы ​​ благоразумно ​​ предпочитаю копаться в любимых математических формулах.

 ​​​​ 

Я ​​ откладываю задачник Полиа и Сеге и наугад открываю Блока:

 

Есть немота: то гул набата заставил заградить уста;

в сердцах, восторженных когда-то, есть роковая пустота.

 

Но что же со мной происходит?

Я на самом деле в коммуналке с пьяным соседом.

Пускай.

Раз поет, значит, пятница.

Можно не заглядывать в календарь.

 

Уложил в стихи:

 

Пьяница

По пятницам

Песни

Поет.

 

9  ​​ ​​ ​​​​ Дядя Ваня орал на меня ужасно: почему я тайком ночью вывез книги?

Но как же еще мне было делать?

Я так откровенно ему и сказал, что мы сделали это из экономии: мы поехала в Лугу в полночь, ​​ за час собрали книги и уже первой электричкой на четыре часа утра – домой.

Тут он завопил, что мог бы мне помочь: ​​ нашел бы машину, которая б перевезла все книги.

 

Тогда почему он не ​​ сказал этого раньше?

Если тетя Маруся, его жена, приезжала в Питер, чтоб сказать мне о смерти мамы, ​​ что ей стоило сказать:

- Зайди к нам после похорон! Мы тебе поможем перевезти книги.

 

Вы же не сказали этого, господа родственники!

Вы все мне объясняете,  ​​​​ что я – вор и сволочь, - и разве это справедливо?

Почему вы не хотите нормальных, цивилизованных отношений?

Почему вы заставляете перевозить книги ночью?!

 

Из разговора с Вовой я понял, что он хотел бы присвоить и книги!

Он мне ясно дал это понять.

Он считает, что имеет на это право, потому что вы его поддерживаете.

 

Почему же мы, родственники, до такой степени чужие?

Когда мы умудрились стать чужими?

Смерть матери доказала, что мы - и не родственники вовсе.

И почему вам так важно поддержать именно Вову?

Почему вы все объясняете, что он – хороший человек, а я – сволочь?

 

10  ​​ ​​​​ Лежу в своём питерском каменном мешке и не могу подняться, так придавлен наваждением: я вижу, как горит мой сияющий, до сих пор казавшийся неприступным мир, горит мир фантастических формул, сгорает ​​ красота моего прежнего понимания мира.

 

Торжественный и навязчивый ​​ ужас.

Неужели он – мой?

Я ведь уже решил, что посвящу жизнь теории множеств.

Казалось, изучая множества, эти таинственные, диковинные создания, узнаю тайну самой жизни - и на самом деле, до смерти мамы все события связывались и расплетались по их законам, - а эта смерть столь огромна, телесна, необъяснима, что перечёркивает всё.

 

Надо жить дальше, но я не знаю, как.

Мне кажется, я не прав во всем!

Может, мне надо меняться каждый день, чтоб почувствовать себя правым, побыть частичкой всех, а не только своих фантазий.

 

11  ​​​​ Магомаев поет «Мелодию»:

 

Сквозь дожди осенние

Слышу я нежное «прости»... ​​ 

Стань моей вселенною!

Смолкнувшие струны оживи.

Сердцу вдохновенному

Верни мелодию любви…

 

Это нельзя слушать без слез.

 

12  ​​​​ Варианты переводов одного и того же китайского текста:

 

Конфуций. Беседы и Суждения

1:10

 

Цзы-цинь спрашивал у Цзы-гуна: «Когда Философ (Конфуций) приходил в это (или другое, т. е. какое-нибудь) владение, то непременно (везде) слышал (или получал сведения) о его правлении; просил ли он (рассказать кого об этом, Т. е. задавал ли он вопросы) и давали ли ему на это ответы?» Цзы-гун отвечал: «(Кон) фу-цзы приобретал (сведения о правлении) своей тихостью, откровенностью, вежливостью (почтительностью), умением держать себя в границах и скромностью. Расспросы Конфуция не должны ли разниться от расспросов других людей!»

 

Цзы-цинь спросил у Цзы-гуна: «Философ, прибыв в известное государство, непременно собирал сведения об его управлении. Домогался ли он этого, или же ему сообщали их?» Цзы-гун отвечал: «Философ приобретал их благодаря своей любезности, прямоте, почтительности, скромности и уступчивости. Не отличался ли его способ собирания их от способа других людей?»

 

Цзы-цинь спросил Цзы-гуна: «Когда учитель прибывал в какое-нибудь царство, он обязательно хотел услышать, как оно управляется. Он сам спрашивал об этом или же ему рассказывали?» Цзы-гун ответил: «Учитель был мягок, доброжелателен, учтив, бережлив, уступчив и благодаря этому узнавал [об управлении]. Он добивался этого не так, как другие».

 

Цзыцинь спросил Цзыгуна:

- В какой бы стране Учитель ни был, он всегда знает о делах ее правления. Он сам ищет эти сведения или ему их дают?

Цзыгун ответил:

- Учитель получает их благодаря тому, что ласков, добр, почтителен, бережлив и уступчив. Не отличается ли он в том, как их ищет, от других людей?

 

Цзыцинь спросил у Цзыгуна:

- Учитель, пребывая в какое-либо царство, непременно узнавал о принципах его управления.

[Он] спрашивал об этом, или же ему это давалось само? Цзыгун ответил:

- Учителю это давалось благодаря тому, что он был мягок, добр, вежлив, скромен и уступчив.

То, как это узнавал Учитель, во всем отлично от того, как это узнают другие, не так ли?!

 

Я не поставил имен переводчиков: мне все равно их не идентифицировать. Важнее показать значимость проблемы.

 

14  ​​ ​​ ​​​​ Запуск первого искусственного ​​ спутника Венеры.

И ​​ «Венера-10»!

Спускаемый аппарат и этой ​​ станции совершил мягкую посадку на Венеру и впервые передал на Землю фотопанораму планеты.

 

В этот тяжелый момент Галя оставляет меня.

Я бы хотел говорить с ней целыми днями, но она не понимает, чего я хочу.

В общем-то, она хотела б, чтоб я стал рабочим и просто больше зарабатывал.

 

Она не понимает, ​​ почему мне весь день надо скитаться и читать только для того, чтоб не сойти с ума.

Еще два года назад она сказала, что должна заменить мне маму, но этого и близко не произошло!

Мы почему-то удаляемся друг от друга – и я ничего не могу в этом изменить.

 

15  ​​ ​​ ​​​​ На Мадагаскаре сформирован Высший революционный совет во главе с капитаном 1 ранга Дидье Рациракой. В стране начинается новая волна национализаций банков и иностранной собственности

 

И вдруг огромный метафизический Ужас входит в мою душу и заполняет меня целиком - и я - вне себя, я не знаю, ко я и что я: я только несусь по питерским улицам, в надежде избавиться от боли.

Боль проходит вместе с усталостью: когда нет сил идти, я останавливаюсь и озираюсь.

- А что же это было? - думаю я. - Как одиноко, как страшно жить! Галя меня избегает: у нее своя жизнь. Моей жене стало скучно быть моим другом. Неужели так трудно меня понять? Но речь даже не о понимании, но хотя бы сочувствии. Мне страшно возвращаться в мою комнату: там - ужас, отвращение, страх. Я не знаю, как ответить на пьяных соседей.

 

16  ​​ ​​ ​​​​ Иосиф Бродский:

 

Я вас любил. Любовь ещё (возможно,

что просто боль) сверлит мои мозги.

Всё разлетелось к чёрту, на куски.

Я застрелиться пробовал, но сложно

с оружием. И далее, виски:

в который вдарить? Портила не дрожь, но

задумчивость. Чёрт! всё не по-людски!

Я Вас любил так сильно, безнадёжно,

как дай Вам бог другими - но не даст!

Он, будучи на многое горазд,

не сотворит - по Пармениду - дважды

сей жар в груди, ширококостный хруст,

чтоб пломбы в пасти плавились от жажды

коснуться - «бюст» зачёркиваю - уст!

1974

 

Тут еще и диалог с Пушкиным! ​​ Диалог и поэтов, и эпох.

 

Есть два Ленинграда.

Об одном промечтал все детство, а в другом живу.

Питер стал горчить.

Мне горько и страшно, я целыми днями иду наугад.

 

Или Град надо покинуть, чтоб опять светло ​​ о нем мечтать?

С ним мне изменило детство.

Когда-то в первый раз шел по Невскому, как по земле обетованной,  ​​​​ - ​​ а теперь его вечная ​​ толкучка рождает назойливые кошмары.

 

Сижу, пытаюсь описать эти кошмары – и становится легче.

 

17  ​​ ​​​​ Николай Огарёв

​​ 

Обыкновенная повесть

​​ 

Была чудесная весна!

Они на берегу сидели -

Река была тиха, ясна,

Вставало солнце, птички пели;

Тянулся за рекою дол,

Спокойно, пышно зеленея;

Вблизи шиповник алый цвел,

Стояла темных лип аллея.

​​ 

Была чудесная весна!

Они на берегу сидели -

Во цвете лет была она,

Его усы едва чернели.

О, если б кто увидел их

Тогда, при утренней их встрече,

И лица б высмотрел у них

Или подслушал бы их речи -

Как был бы мил ему язык,

Язык любви первоначальной!

Он верно б сам, на этот миг,

Расцвел на дне души печальной!

Я в свете встретил их потом:

Она была женой другого,

Он был женат, и о былом

В помине не было ни слова;

На лицах виден был покой,

Их жизнь текла светло и ровно,

Они, встречаясь меж собой,

Могли смеяться хладнокровно.

А там, по берегу реки,

Где цвел тогда шиповник алый,

Одни простые рыбаки

Ходили к лодке обветшалой

И пели песни - и темно

Осталось, для людей закрыто,

Что было там говорено,

И сколько было позабыто.

Продолжение - «Тёмные аллеи» Бунина!

Героиня:

​​ 

​​ «Ведь было время, Николай Алексеевич, когда я вас Николенькой звала, а вы меня - помните как? И все стихи мне изволили читать про всякие «темные аллеи», - прибавила она с недоброй улыбкой». ​​ 

​​ 

Ответ героя – его мысли:

 

«Да, пеняй на себя. Да, конечно, лучшие минуты. И не лучшие, а истинно волшебные! «Кругом шиповник алый цвел, стояли темных лип аллеи»... Но, боже мой, что же было бы дальше? Что, если бы я не бросил ее? Какой вздор! Эта самая Надежда не содержательница постоялой горницы, а моя жена, хозяйка моего петербургского дома, мать моих детей? ​​ 

 

18  ​​​​ В этот день 18 июня 1892 года Л. С. Мизинова написала Чехову:

 

Ржев

 

Наконец-то сегодня добралась до места и думаю, что Вас не удивит, что в тот же день захотела Вам написать. Нет, отбрасывая всякое ложное самолюбие в сторону, скажу, что очень мне грустно и очень хочется Вас видеть. Грустно мне еще потому, Антон Павлович, что Вас, должно быть, очень удивило и не понравилось мое поведение вечером, накануне моего отъезда. Сознаюсь, что вела себя чересчур девчонкой и это меня очень мучает. Вы не давайте этого письма никому читать; довольно, что я смешна перед Вами, и не надо, чтобы и другим было смешно. В самом деле смешно - забыться настолько, что не понять шутки и принять ее серьезно. Ну да Вы, верно, не будете очень обвинять меня в этом, потому что, вероятно, давно были уверены, что все так и есть. Чувствую, что пишу вздор, - но не могу не писать. Устала страшно, измучилась и всякими своими думами, и объяснениями с Балласом - все это в эти два дня. Билеты на Кавказ будут, т. е. Вам и мне разные, только и не думайте, что после того, что мы говорили, Вы непременно должны ехать со мною! Я поеду во всяком случае - одна ли, или нет, - но поеду.

Верно ли я сказала? От Москвы до Севастополя, потом от Батума до Тифлиса и наконец от Владикавказа до Минеральных Вод и до Москвы1. К первым числам августа будут готовы, только пока я прошу Вас дома ничего не говорить ни о билетах, ни о моем предположении ехать. Это глупое письмо ничего не объяснит - мое несчастье, что ничего не умею делать вполовину! Не успокоюсь, пока не получу от Вас хоть двух строчек и не увижу, что Вы относитесь по-старому ко мне и не очень осуждаете за несдержанность мою. Напишите! Ах, как все глупо, и чем более пишу, тем глупее.

 

Ваша Л. Мизинова.

 

Адрес: Ржев (Тверс. губ.) Николаю Арсеньевичу Басову с передачей Л. С. М.

 

Печатается по автографу (ГБЛ).

1 Этот план совместной поездки на Кавказ был отклонен Чеховым, как он объяснял - «впредь до прекращения холеры на Кавказе» (письмо к Мизиновой от 23 июня 1892 г.).

 

Ли́дия Ста́хиевна Мизи́нова (Лика Мизинова; в замужестве - Санина; 8 [20] мая 1870, Подсосенье, Тверская губерния - 5 февраля 1939, Париж) - русская певица, актриса, переводчица, мемуарист, литературный и театральный критик, близкий друг А. П. Чехова, прототип Нины Заречной в пьесе «Чайка».

 

Вот мнение И. А. Бунина, часто гостившего у Чехова в Ялте: «…никакого увлечения Ликой (Лидией Стахиевной Мизиновой) у Антона Павловича не было. Она была влюблена в него. Он это видел. Ему же не нравился ее характер, о чем он писал сестре, писал, что у нее нет вкуса. При взаимной любви этого не бывает. А о том, что она была задета Чеховым, можно понять из ее письма, где она объясняет Чехову свое увлечение Потапенкой: «А причина этому Вы…».

 

20  ​​​​ Всемирная библиотека  ​​​​ Горького.

Шиллер Фридрих. Драмы. Стихотворения.

Попробовал читать Шиллера в оригинале – не могу!!

Надо учить язык.

 

24  ​​ ​​ ​​​​ Всего тридцать лет назад ​​ маршал Жуков произнес эту речь на Параде Победы:

 

Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, сержанты и старшины, офицеры армии и флота, генералы и адмиралы!

Товарищи рабочие и работницы, колхозники и колхозницы, работники науки, техники и искусства, служащие советских учреждений и предприятий!

Боевые друзья!

От имени и по поручению Советского правительства и Всесоюзной Коммунистической партии большевиков приветствую и поздравляю вас с великой победой над германским империализмом.

Сегодня столица нашей Родины - Москва от имени Родины чествует доблестных советских воинов, одержавших эту победу. Сегодня воины-победители, питомцы сталинской военной школы, пронесут по улицам Москвы и мимо стен седого Кремля свои боевые знамена, покрытые бессмертной славой многочисленных побед.

Четыре года назад немецко-фашистские полчища по-разбойничьи напали на нашу страну. Советский народ вынужден был оставить мирный труд и взяться за оружие, чтобы отстоять честь, свободу и независимость своего Отечества. Война с фашистской Германией - этим коварным и сильным врагом - явилась для нас тяжёлым и грозным испытанием. Дело шло, как указывал товарищ Сталин, - о жизни и смерти советского государства, о жизни и смерти народов СССР, о том, - быть нашим народам свободными или впасть в порабощение.

Вначале ход войны был неблагоприятным для нас. Мы терпели военные неудачи, у нас были моменты отчаянного положения. Враг подбирался к сердцу нашей Родины - Москве и готовился торжествовать победу. В то время не только враги, но и многие наши друзья за границей считали, что Красная Армия не выдержит мощного натиска немецкой военной машины. Однако наш советский народ, наша Красная Армия не падали духом. Вооруженные гениальным сталинским предвидением, вдохновляемые партией Ленина - Сталина, мы были твердо уверены в победе своего правого дела.

Отстаивая каждую пядь родной земли, проявляя в боях чудеса героизма, советские войска настойчиво учились бить врага наверняка, бить по всем правилам сталинской военной науки. И они научились этому. Отразив натиск немецких войск, Красная Армия под водительством своего гениального полководца маршала Сталина перешла в решительное наступление, очистила от врага советскую землю, перенесла войну на территорию Германии, наголову разгромила гитлеровскую армию и водрузила Знамя Победы над Берлином. Так подлые немецкие захватчики разделили участь всех прочих захватчиков, посягавших на нашу священную Землю. Подняв меч против нас, немцы нашли гибель от нашего меча.

Соединенными усилиями великих держав - Советского Союза, Соединенных Штатов Америки и Великобритании - фашистская Германия повержена в прах. Ее чудовищная военная машина разрушена. Преступное гитлеровское правительство уничтожено. Очаг немецко-фашистской агрессии в Европе ликвидирован. Человечество избавлено от своего злейшего врага - германского фашизма.

Ныне все признают, что в достижении исторической победы над Германией Советский Союз сыграл главную, решающую роль. На протяжении трех лет Красная Армия один на один сражалась против вооруженных сил Германии и ее сателлитов. В течение всей войны основные силы немецкой армии были прикованы к советско-германскому фронту и здесь же Красной Армией были истреблены или захвачены в плен. На советско-германском фронте был растоптан авторитет германского оружия и предрешен победоносный исход войны в Европе. Война показала не только богатырскую силу и беспримерный героизм нашей армии, но и полное превосходство нашей стратегии и тактики над стратегией и тактикой врага. В победоносном исходе Отечественной войны мы видим торжество нашей передовой сталинской военной науки.

В Отечественной войне Красная Армия с честью оправдала великое доверие народа. Ее славные воины достойно выполнили свой долг перед Родиной. Красная Армия не только отстояла свободу и независимость нашего Отечества, но и избавила от немецкого ига народы Европы. Отныне и навсегда наша победоносная Красная Армия войдет в мировую историю как армия-освободительница, овеянная ореолом немеркнущей славы.

Отечественная война завершена. Одержана победа, какой еще не знала история. Источниками этой великой победы являются наш социалистический строй, мудрое руководство большевистской партии, правильная политика Советского Правительства, морально-политическое единство народов нашей страны, исполинская сила Красной Армии и доблестный труд советского народа.

Мы победили потому, что нас вел к победе наш великий вождь и гениальный полководец маршал Советского Союза - Сталин!

Товарищи!

Победу над германским империализмом мы завоевали ценою тяжелых жертв. В жестоких битвах с врагом пало смертью храбрых много наших боевых друзей - лучших сынов и дочерей нашего народа. На алтарь Отечества ради победы они отдали самое дорогое – свою жизнь. Сегодня, в день великого торжества, почтим их священную память и произнесем:

- Вечная слава героям, павшим в боях за нашу советскую Родину!

После четырех лет ожесточенных сражений мы вступили в период мирного развития. Из тяжелой войны, которую пришлось нам вести, Советское государство вышло еще более могучим, а Красная Армия – самой передовой и сильной армией в мире. Но нам – советским людям не пристало зазнаваться и успокаиваться. Нам нужно и в дальнейшем укреплять военно-экономическую мощь нашей Родины, неустанно совершенствовать свое боевое мастерство, изучать богатейший опыт Отечественной войны, развивать нашу советскую военную науку.

Товарищи!

Сегодняшний день войдет в историю как яркая демонстрация силы и могущества нашего государства и его Вооруженных Сил. Нет сомнения, что и в дальнейшем наша Красная Армия и наш Военно-Морской Флот будут верным стражем наших великих завоеваний, готовым всегда и везде отстоять государственные интересы Союза Советских Социалистических Республик.

Да здравствует наша победа!

Слава победоносным воинам, отстоявшим честь, свободу и независимость нашей Родины!

Слава великому советскому народу - народу-победителю!

Слава вдохновителю и организатору нашей победы - великой партии Ленина-Сталина!

Слава нашему мудрому вождю и полководцу, Маршалу Советского Союза великому Сталину!

Ура!

 

25 ​​ Вечером дома.

Смерть матери свела меня с ума.  ​​​​ 

Я шел наугад по Питеру – и дома расступались и  ​​​​ безмолвно падали на колени.

Пронизывающая ​​ ясность воздуха, казалось, вот-вот рухнет, я врезался в нее, ​​ хрустальные обломки ​​ ранили лицо.

В первый раз с наслаждением стал обдумывать, как мне ​​ больно, как сойду с ума.

Не понять, насколько реально виденное, оно пламенело, люди шли сквозь огонь - и в обыденности, с которой они перерезали пламя, было нечто механическое, запечатленное раз навсегда.

 

Днем скитался, ​​ а вечером разозлился: почему должен безумствовать, что заставляет это делать?

Пытаясь разобраться, писал - и это оказалось единственным выходом.

Надрывался и бушевал на бумаге - и тот факт, что писал, само действие защитило меня от себя.

Кошмары ожили далеко, теперь в них появилась тишина и - паче чаяния - они выдержаны в литературных традициях. Удрал от себя в литературу и оттуда сумел поладить с собой.

 

26  ​​ ​​​​ В ​​ индейской резервации Пайн-Ридж в американском штате Южная Дакота убиты два агента Федерального бюро расследований (ФБР) и один индеец.

 

28  ​​ ​​​​ Заметил, что мне нравится писать.

Просто про то, что вижу.

Это было и в школе, но тогда нравилось писать и математические формулы.

Теперь просто писать, что иду по Эрмитажу, стало таинством.

Неужели это только пустые фантазии – и я доверяюсь глупым фантомам?

Зачем же тогда спрятал в лесу школьные дневники?

 

Картина «Сдача Бреды» Веласкеса надолго стала моей мечтой. Я недавно прочел о ней. Да, я целенаправленно охочусь за книгами по искусству. Я прочел о картине большую статью - и я читал эту статью, да еще и всё в ней понял!! Это поразило.

Я хожу по ​​ Эрмитажу - и мысль, что я могу понимать то, что вижу, воодушевляет необычайно. Придешь в Эрмитаж, смотришь на картину и говоришь ей: «Я тебя понимаю!». ​​ 

 

Июль

 

1 ​​ Сел за самоучитель французского языка.

Не понимаю, почему.

Мне вообще вдруг захотелось читать на иностранных языках, потому что это – я чувствую – освободит от одиночества.

Да, да!

Мне надо больше двигаться внутренне: только это заглушит боль.

 

Именно государственное насилие - оно называется «идеология» - толкает меня на изучение французского языка. Да, я не увижу французских фильмов, но через язык узнаю' ​​ и узна'ю эту культуру. Целыми днями брожу и с Верленом, и ​​ с «Исповедью сына века», и со склонениями, и со спряжениями.

Французские парадигмы стали моей страстью.

 

2  ​​​​ «Земля обетованная» Вайды. ​​ Снят в прошлом году! ​​ 

Этот фильм Вайды мне не нравится: он и рабоче-крестьянский, и соглашательский. И Ольбрыхский тут никакой.

 

3  ​​ ​​ ​​​​ Мама и папа, мы будем вместе: в этом огромном.

Мы не кончимся с нашими жизнями.

Мы увидим небо в алмазах, а не какое-нибудь.

Я буду и дальше вас любить, я постараюсь вас понять.

Сейчас я рассыпался на тысячи образов, мне больно, а завтра опять соберусь и поговорю с вами в строчках.

 

4  ​​ ​​​​ В этот день 4 июля 1955 года Ахматова прекрасно написала, как она открывала чуждость мира:

 

И никакого розового детства…

Веснушечек, и мишек, и игрушек,

И добрых теть, и страшных дядь, и даже

Приятелей средь камешков речных.

Себе самой я с самого начала

То чьим-то сном казалась или бредом,

Иль отраженьем в зеркале чужом,

Без имени, без плоти, без причины.

Уже я знала список преступлений.

Которые должна я совершить.

И вот я, лунатически ступая,

Вступила в жизнь и испугала жизнь:

Она передо мною стлалась лугом,

Где некогда гуляла Прозерпина.

Передо мной, безродной, неумелой,

Открылись неожиданные двери,

И выходили люди и кричали:

«Она пришла сама, она пришла сама!»

А я на них глядела с изумленьем

И думала: «Они с ума сошли!»

И чем сильней они меня хвалили,

Чем мной сильнее люди восхищались,

Тем мне страшнее было в мире жить,

И тем сильней хотелось пробудиться,

И знала я, что заплачу сторицей

В тюрьме, в могиле, в сумасшедшем доме,

Везде, где просыпаться надлежит

Таким, как я, - но длилась пытка счастьем.

 

Меня не покидает ощущение клетки. Я, как пантера, мечусь по клетке и не могу вырваться.

 

5  ​​ ​​​​ Острова Зелёного Мыса освободились от 500-летнего правления Португалии.

 

Камбоджа:  ​​​​ изгнание населения из городов и массовые убийства.

 

5  ​​​​ В этот день 5 июля 1904 года Макс Волошин пишет

 

Письмо

1

 

Я соблюдаю обещанье

И замыкаю в четкий стих

Мое далекое послание.

Пусть будет он как вечер тих,

Как стих «Онегина» прозрачен,

Порою слаб, порой удачен,

Пусть звук речей журчит ярчей,

Чем быстро шепчущий ручей...

Вот я опять один в Париже

В кругу привычной старины...

Кто видел вместе те же сны,

Становится невольно ближе.

В туманах памяти отсель

Поет знакомый ритурнель.

 

2

 

Всю цепь промчавшихся мгновений

Я мог бы снова воссоздать:

И робость медленных движений,

И жест, чтоб ножик иль тетрадь

Сдержать неловкими руками,

И Вашу шляпку с васильками,

Покатость Ваших детских плеч,

И Вашу медленную речь,

И платье цвета Эвкалипта,

И ту же линию в губах,

Что у статуи Таиах,

Царицы древнего Египта,

И в глубине печальных глаз -

Осенний цвет листвы - топаз.

3

 

Рассвет. Я только что вернулся.

На веках - ночь. В ушах - слова.

И сон в душе, как кот, свернулся...

Письмо... От Вас?

Едва-едва

В неясном свете вижу почерк -

Кривых каракуль смелый очерк.

Зажег огонь. При свете свеч

Глазами слышу Вашу речь.

Вы снова здесь? О, говорите ж.

Мне нужен самый звук речей...

В озерах памяти моей

Опять гудит подводный Китеж,

И легкий шелест дальних слов

Певуч, как гул колоколов.

 

4

 

Гляжу в окно сквозь воздух мглистый.

Прозрачна Сена... Тюильри...

Монмартр и синий, и лучистый.

Как желтый жемчуг - фонари.

Хрустальный хаос серых зданий...

И аромат воспоминаний,

Как запах тлеющих цветов,

Меня пьянит. Чу! шум шагов...

Вот тяжкой грудью парохода

Разбилось тонкое стекло,

Заволновалось, потекло...

Донесся дальний гул народа;

В провалах улиц мгла и тишь.

То день идет... Гудит Париж.

 

5

 

Для нас Париж был ряд преддверий

В просторы всех веков и стран,

Легенд, историй и поверий.

Как мутно-серый океан,

Париж властительно и строго

Шумел у нашего порога.

Мы отдавались, как во сне,

Его ласкающей волне.

Мгновенья полные, как годы...

Как жезл сухой, расцвел музей...

Прохладный мрак больших церквей...

Орган... Готические своды...

Толпа: потоки глаз и лиц...

Припасть к земле... Склониться ниц…

 

6

 

Любить без слез, без сожаленья,

Любить, не веруя в возврат...

Чтоб было каждое мгновенье

Последним в жизни. Чтоб назад

Нас не влекло неудержимо,

Чтоб жизнь скользнула в кольцах дыма,

Прошла, развеялась... И пусть

Вечерне-радостная грусть

Обнимет нас своим запястьем.

Смотреть, как тают без следа

Остатки грез, и никогда

Не расставаться с грустным счастьем,

И, подойдя к концу пути,

Вздохнуть и радостно уйти.

 

7

 

Здесь все теперь воспоминанье,

Здесь все мы видели вдвоем,

Здесь наши мысли, как журчанье

Двух струй, бегущих в водоем.

Я слышу Вашими ушами,

Я вижу Вашими глазами,

Звук Вашей речи на устах,

Ваш робкий жест в моих руках.

Я б из себя все впечатленья

Хотел по-Вашему понять,

Певучей рифмой их связать

И в стих вковать их отраженье.

Но только нет... Продленный миг

Есть ложь... И беден мой язык.

 

8

 

И все мне снится день в Версале,

Тропинка в парке между туй,

Прозрачный холод синей дали,

Безмолвье мраморных статуй,

Фонтан и кони Аполлона,

Затишье парка Трианона,

Шероховатость старых плит, -

(Там мрамор сер и мхом покрыт).

Закат, как отблеск пышной славы

Давно отшедшей красоты,

И в вазах каменных цветы,

И глыбой стройно-величавой -

Дворец: пустынных окон ряд

И в стеклах пурпурный закат.

 

9

 

Я помню тоже утро в Halle‘e,

Когда у Лувра на мосту

В рассветной дымке мы стояли.

Я помню рынка суету,

Собора слизистые стены,

Капуста, словно сгустки пены,

«Как солнца» тыквы и морковь,

Густые, черные, как кровь,

Корзины пурпурной клубники,

И океан живых цветов -

Гортензий, лилий, васильков,

И незабудок, и гвоздики,

И серебристо-сизый тон,

Обнявший нас со всех сторон.

10

 

Я буду помнить Лувра залы,

Картины, золото, паркет,

Статуи, тусклые зеркала,

И шелест ног, и пыльный свет.

Для нас был Грез смешон и сладок,

Но нам так нравился зато

Скрипучий шелк чеканных складок

Темно-зеленого Ватто.

Буше - изящный, тонкий, лживый,

Шарден - интимный и простой,

Коро - жемчужный и седой,

Милле - закат над желтой нивой,

Веселый лев - Делакруа,

И в Saint-Germain l’Auxerroy –

 

11

 

Vitraux - камней прозрачный слиток:

И аметисты, и агат.

Там ангел держит длинный свиток,

Вперяя долу грустный взгляд.

Vitraux мерцают, точно крылья

Вечерней бабочки во мгле...

Склоняя голову в бессильи,

Святая клонится к земле

В безумьи счастья и экстаза...

Tete inconnue! ((неизвестная голова)) Когда и кто

Нашел и выразил в ней то

В движеньи плеч, в разрезе глаза,

Что так меня волнует в ней,

Как и в Джоконде, но сильней?

 

12

 

Леса готической скульптуры!

Как жутко все и близко в ней.

Колонны, строгие фигуры

Сибилл, пророков, королей...

Мир фантастических растений,

Окаменелых привидений,

Драконов, магов и химер.

Здесь все есть символ, знак, пример.

Какую повесть зла и мук вы

Здесь разберете на стенах?

Как в этих сложных письменах

Понять значенье каждой буквы?

Их взгляд, как взгляд змеи, тягуч...

Закрыта дверь. Потерян ключ.

 

13

 

Мир шел искать себе обитель,

Но на распутьи всех дорог

Стоял лукавый Соблазнитель.

На нем хитон, на нем венок,

В нем правда мудрости звериной:

С свиной улыбкой взгляд змеиный.

Призывно пальцем щелкнул он,

И мир, как Ева, соблазнен.

И этот мир - Христа Невеста -

Она решилась и идет:

В ней все дрожит, в ней все поет,

В ней робость и бесстыдство жеста,

Желанье, скрытое стыдом,

И упоение грехом.

 

14

 

Есть беспощадность в примитивах.

У них для правды нет границ -

Ряды позорно некрасивых,

Разоблаченных кистью лиц.

В них дышит жизнью каждый атом:

Фуке - безжалостный анатом -

Их душу взял и расчленил,

Спокойно взвесил, осудил

И распял их в своих портретах.

Его портреты казнь и месть,

И что-то дьявольское есть

В их окружающих предметах

И в хрящеватости ушей,

В глазах и в линии ноздрей.

 

15

 

Им мир Редона так созвучен...

В нем крик камней, в нем скорбь земли,

Но саван мысли сер и скучен.

Он змей, свернувшийся в пыли.

Рисунок грубый, неискусный...

Вот Дьявол - кроткий, странный, грустный.

Антоний видит бег планет:

«Но где же цель?»

- Здесь цели нет...

Струится мрак и шепчет что-то,

Легло молчанье, как кольцо,

Мерцает бледное лицо

Средь ядовитого болота,

И солнце, черное как ночь,

Вбирая свет, уходит прочь.

 

16

 

Как горек вкус земного лавра...

Родэн навеки заковал

В полубезумный жест Кентавра

Несовместимость двух начал.

В безумьи заломивши руки,

Он бьется в безысходной муке,

Земля и стонет и гудит

Под тяжкой судоргой копыт.

Но мне понятна беспредельность,

Я в мире знаю только цельность,

Во мне зеркальность тихих вод,

Моя душа как небо звездна,

Кругом поет родная бездна, -

Я весь и ржанье, и полет!

17

 

Я поклоняюсь вам, кристаллы,

Морские звезды и цветы,

Растенья, раковины, скалы

(Окаменелые мечты

Безмолвно грезящей природы),

Стихии мира: Воздух, Воды,

И Мать-Земля и Царь-Огонь!

Я духом Бог, я телом конь.

Я чую дрожь предчувствий вещих,

Я слышу гул идущих дней,

Я полон ужаса вещей

Враждебных, мертвых и зловещих,

И вызывают мой испуг

Скелет, машина и паук.

 

18

 

Есть злая власть в душе предметов,

Рожденных судоргой машин.

В них грех нарушенных запретов,

В них месть рабов, в них бред стремнин.

Для всех людей одни вериги:

Асфальты, рельсы, платья, книги,

И не спасется ни один

От власти липких паутин.

Но мы, свободные кентавры,

Мы мудрый и бессмертный род,

В иные дни у брега вод

Ласкались к нам ихтиозавры.

И мир мельчал. Но мы росли.

В нас бег планет, в нас мысль Земли!

 

Париж

 

Так писать из Парижа!!!

 

6  ​​ ​​ ​​​​ Коморские острова провозгласили свою независимость от Франции.

 

Лето ​​ - и сегодня после обычного перерыва дали горячую воду. ​​ Моя законная коммунальная радость.

 

6  ​​ ​​​​ Федор Достоевский

 

Преступление и наказание

На улице жара стояла страшная, к тому же духота, толкотня, всюду известка, леса, кирпич, пыль и та особенная летняя вонь, столь известная каждому петербуржцу, не имеющему возможности нанять дачу, — всё это разом неприятно потрясло и без того уже расстроенные нервы юноши. Нестерпимая же вонь из распивочных, которых в этой части города особенное множество, и пьяные, поминутно попадавшиеся, несмотря на буднее время, довершили отвратительный и грустный колорит картины. Чувство глубочайшего омерзения мелькнуло на миг в тонких чертах молодого человека. Кстати, он был замечательно хорош собою, с прекрасными темными глазами, темно-рус, ростом выше среднего, тонок и строен. Но скоро он впал как бы в глубокую задумчивость, даже, вернее сказать, как бы в какое-то забытье, и пошел, уже не замечая окружающего, да и не желая его замечать. Изредка только бормотал он что-то про себя, от своей привычки к монологам, в которой он сейчас сам себе признался. В эту же минуту он и сам сознавал, что мысли его порою мешаются и что он очень слаб: второй день как уж он почти совсем ничего не ел.

 

Прямо-таки обо мне в самом начале романа!

 

7  ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ С Галей  ​​​​ покатили ​​ в Одессу.

Автостопом!

 

8  ​​ ​​ ​​​​ Ассамблея Движения вооружённых сил Португалии отвергла идею создания в стране советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов и сформирования «рабочей милиции».

 

10  ​​​​ Португальская социалистическая партия вышла из правительства генерала Гонсалвиша.

 

Весь день писал – и только так избавился от депрессии.

 

12  ​​ ​​​​ Сан-Томе и Принсипи провозгласили независимость от Португалии.

 

13 ​​ В этот день 13 июля 1892 года Лидия Мизинова пишет Чехову:

 

Не знаю, как понимать то, что Вы по две недели не желаете отвечать на мои письма, - просто ли Вашей ленью писать письма или желанием дать мне понять, что я слишком часто пишу? Во всяком случае, не обращаю внимания на это и пишу, потому что хочется. Ах! Антон Павлович, не знаю, как и приступить к тому, что должна написать Вам, так боюсь, что это слишком тяжело Вам будет! Простите меня, забудьте меня и возвратите мне мои письма! Дело в том, что я ездила к дяде на именины и участвовала в живых картинах, и вот наш сосед (72 лет) сделал мне предложение. Итак, я невеста! Долго боролась я между любовью к Вам и благоразумием - наконец последнее победило. Во-первых, у него винный завод, во-вторых, он стар и толст ужасно, а главное тщеславие - стать винной заводчицей! Вы, вероятно, меня похвалите. День свадьбы еще не назначен; зависит это от того, когда Вы можете приехать, потому что такой важный шаг в жизни я не могу сделать без Вас. Ах, дядя, не любите только никого больше, а то это мне было бы слишком больно. Я, должно быть, заразилась у Вас благоразумием и осторожностью, и вот что из этого вышло. Только пока - это тайна! Скучно живется! Жара страшная. Я пью воды и скоро превращусь в щепку от них; впрочем, говорят, что когда кончу их пить, то опять поправлюсь. Где Маша? Не вздумайте на мои два письма ответить одним - ведь от Вас и это станет. Или уже если ответите одним, то чтобы оно было вдвое длиннее. В августе, может быть, поеду в Финляндию, если же не поеду, то после 20-го августа буду уже в Москве. Итак, Вы мне писать не хотите? Если Вам жалко бумаги и марок, то я могу Вам послать. Если Вы не хотите, чтобы я писала, то тоже можете объявить прямо. Я тоже перестану зря пачкать бумагу и сыпать бисер! Все-таки в память прежней дружбы пишите чаще, право, это совсем не так трудно! Не будьте эгоистом! Прощайте, полубог мой.

Ваша Л. Мизинова.

А как бы я хотела (если бы могла) затянуть аркан покрепче! Да не по Сеньке шапка! В первый раз в жизни мне так не везет!

 

15  ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Доехали на машинах!! 1600 км!! Но бедная Галя устала ужасно.

Живем  ​​​​ в Черноморке под Одессой. Идиллия, какую невозможно представить: подружились с какими-то тремя девушками, путешествующими, как мы, дикарями, и неделю прохохотали - и ведь было на самом деле хорошо.

 

17  ​​ ​​ ​​​​ Стыковка космических кораблей «Союз» (СССР) и «Аполлон» (США). Первая стыковка двух космических кораблей разных стран.

 

Народно-демократическая партия Португалии вышла из правительства генерала Вашку Гонсалвиша.

Четвёртое временное правительство Португалии ушло в отставку.

 

18  ​​​​ Евгений Евтушенко ​​ - Ахмадулиной

 

А собственно, кто ты такая,

С какою такою судьбой,

Что падаешь, водку лакая,

А все же гордишься собой?

А собственно, кто ты такая,

Когда, как последняя мразь,

Пластмассою клипсов сверкая,

Играть в самородок взялась?

А собственно, кто ты такая,

Сомнительной славы раба,

По трусости рты затыкая

Последним, кто верит в тебя?

А собственно, кто ты такая?

И, собственно, кто я такой,

Что вою, тебя попрекая,

К тебе прикандален тоской?

1974.

 

21 ​​ Едем домой: что-то сломалось в отдыхе! ​​ Наверно, сам отдых надоел – и вот несемся обратно. На Галя очень недовольна: от усталости.

 

24  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Только сейчас мы понимаем, какой подвиг мы свершили: ​​ 1650 км туда и обратно!

Это уже наше второе путешествие таким Макаром.

Галя поклялась, что больше никогда не будет так путешествовать.

 

25  ​​ ​​ ​​​​ Проникновенная статья об Алисе Фрейндлих.

 

Издание

 

Комсомолец Татарии

 

Н. Сальтина:

 

Это была простая деревенская девчонка. Без признаков одухотворенности. Без претензий. Слушала, открыв рот, когда ей что-то говорили. Визгливо хохотала над тем, что ей представлялось смешным. Плакала, сморщив лицо, когда ей казалось, что ее обидели. Вышла бы замуж, нарожала детей, время от времени ссорилась со своим истуканообразным мужем. И никто никогда бы не догадался, какой вулкан страстей дремлет в душе этого существа. И вдруг девчонка узнает, что в нее влюблен, нет - ее любил верной и самоотверженной любовью странствующий рыцарь, отважный Дон Кихот. ((«Дульсинея Тобосская»!!)) Сначала ей просто смешно. Но вот она начинает понимать: она дурнушка (по общепринятым деревенским понятиям) оказывается достойна любви, она может для кого-то быть Дамой сердца, красавицей, желанной. В ней просыпается неосознанное желание стать достойной этой любви. Девчонка преображается, в ней появляется сознание женского достоинства, гордость, уважение к себе. Это - волшебство: только что была глупая улыбка, резкий смех, - и вот лицо озарено светом высокой любви. Любовь возвышает, преображает, - как часто мы слышали, читали эту фразу. Но когда видишь, как эти слова становятся явью, действием, - перехватывает дыхание. Оказывается, это можно увидеть: чудо рождения нового человека под влиянием Любви. Большой талант замечательной ​​ ((следующий раз этот штамп не пропущу)) актрисы Алисы Фрейндлих позволяет нам проследить процесс перерождения, прозрения. Ее исполнение роли Альдонсы в спектакле театра имени Ленсовета - нечто такое, что не поддается никаким сравнениям.

Одна минута, один жест, один взгляд ее стоят сотни слов. Вот она гладит голову Луиса, смотрит на него, едва касается губами его руки. Ничего не происходит? Нет! Происходит самое важное: завершается чудесное превращение Альдонсы в нежную, мудрую, прекрасную Дульсинею, столько нежности и достоинства в жесте актрисы, что хочется воскликнуть: «Остановись, мгновенье! Ты - прекрасно!».

 

От неистового крика к шепоту, от буйной драки - к едва заметному движению губ, от песни - к выразительному молчанию, - переходы совершаются легко и естественно. Кажется, - вот ее коронная роль, лучше уж ничего не может быть!

Но приходит другой вечер. И мы попадаем в зал заседаний народного суда. Наш город. Наши проблемы. Семидесятые годы.

В центре на массивном судейском кресле снова она - близорукая женщина со знакомым лицом:

- Я, Ковалева Елена Михайловна, 37 лет, судья.

Иная судьба. Иные краски артистической палитры (как она разнообразна и ярка, эта палитра!).

У нее, судьи Ковалевой - невероятно тяжелый день вынуждена расстаться с любимым, - так уж сложились обстоятельства.

Дело, которое рассматривается в суде, может быть не самое сложное, но очень необычное. И статьи соответствующей не существует в законах. И так трудно, и так хочется решить его справедливо, так, как привыкла решать она, судья Ковалева.

А на нее давят, ей подсказывают готовое решение, хотя никто не имеет права оказывать давление на судью.

((спектакль слабый! Даже Алиса его не спасает))

Пьеса И. Дворецкого ((конъюнктурная пьеса)) построена как рассказ - воспоминание об одном дне из жизни суда, одном дне из жизни судьи. Ковалева то ведет заседание, то сообщает какие-то подробности о себе. Актриса почти не повышает голоса, говорит, вернее, старается говорить ровно, спокойно. Но каких усилий стоит это спокойствие! Сколько оттенков горечи, возмущения, любви, отчаяния в этом усталом голосе.

Обыкновенная женщина, поставленная на столь ответственный пост, оказывается совсем не обыкновенной. За женственной улыбкой, слабым взмахом руки ощущается и огромный интеллект, и твердый характер. Порой кажется: вот-вот она сломится под грузом больших и малых забот, усталости, одиночества, слухов, пущенных по ее адресу с определенной целью - опорочить хорошего человека.

Но, нет! Она тверда в своем стремлении вершить справедливый суд. И чем бы ни кончилось все лично для нее, - она принимает решение, которое считает самым справедливым.

Ни песен, ни танцев, - ничего в спектакле «Ковалева из провинции» нет эффектного, бьющего в глаза. По скупости изобразительных средств этот спектакль можно считать, наверное, «самым-самым». Здесь только говорят, спорят, размышляют. ((до мыслей дело не дошло)) Но глаз не оторвешь от этого зрелища, трудно пропустить хоть слово, настолько оно весомо, насыщено. Мыслью и чувством. И каждая пауза у Фрейндлих - Ковалевой - это целый молчаливый монолог (она и молчит по-разному с каждым партнером по сцене). За молчанием в сцене со свекром ощущаешь добродушную иронию, и любовь, и жалость по отношению к старому чудаку; но вот она слушает разглагольствования прокурора - и чувствуешь ​​ напряженное внимание, несогласие с тем, что ей говорят, готовность к защите и к атаке.

В самый скверный для нее день встретились мы с Ковалевой. Но как светло становится на душе оттого, что узнали вот такую женщину! Как сочувствуем ей, желаем добра, верим в ее победу. С этой минуты мне начинает казаться: только таким должен быть настоящий судья!

 

А на следующий вечер была назначена казнь Марии-Антуанетты, вдовы Людовика Шестнадцатого. ((тут так плохо, что сокращаю немилосердно)) ​​ Точно найдена актрисой деталь: перед тем, как отправиться на казнь, королева густо румянит щеки. Никто не должен под румянами заметить смертельной бледности, никто не должен позлорадствовать: она испугалась! С яркими пятнами на щеках, она могла бы показаться смешной, если бы не была столь трагичной в своем непонимании происходящего, в несовместимости с новым миром.

Крушение всей жизни. Конец. И все-таки - гордо поднятая голова, уверенность в своей правоте и непогрешимости. Только так и должна идти на казнь КОРОЛЕВА».

 

Эти впечатления очень далеки от моих, но важно отдать должное и им.

 

Ассамблея Движения вооружённых сил Португалии приняла решение о передаче всей политической и военной власти в стране Политической директории.

 

Бесы на улицах Питера. ​​ Они в отутюженных пиджаках, мучают размеренностью ​​ движений, переполняют Ленинград холодными, пустыми лицами.

​​ 

26 ​​ В этот день ​​ 26 июля космонавты Петр Климук и Виталий Севастьянов вернулись на Землю.

 

Мама оставила вещи, которые мы ринулись продавать в Гостиный двор.

Сразу попали в милицию.

 

27  ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Разве ​​ я ​​ «освободился» ​​ от ​​ математики?

Почему так мало ею занимаюсь?

Мама ​​ умерла - и ​​ я задумал написать об этом огромный эпический роман.

Пишу – и листы послушно ​​ складываются в стопки.

 

28  ​​​​ Эрнест Хемингуэй, 1925

 

Cat in the Rain Кошка под дождем

В отеле было только двое американцев. Они не знали никого из тех, с кем встречались на лестнице, поднимаясь в свою комнату. Их комната была на втором этаже, из окон было видно море. Из окон были видны также общественный сад и памятник жертвам войны. В саду были высокие пальмы и зеленые скамейки. В хорошую погоду там всегда сидел какой-нибудь художник с мольбертом. Художникам нравились пальмы и яркие фасады гостиниц с окнами на море и сад. Итальянцы приезжали издалека, чтобы посмотреть на памятник жертвам войны. Он был бронзовый и блестел под дождем. Шел дождь. Капли дождя падали с пальмовых листьев. На посыпанных гравием дорожках стояли лужи. Волны под дождем длинной полосой разбивались о берег, откатывались назад и снова набегали, и разбивались под дождем длинной полосой. На площади у памятника не осталось ни одного автомобиля. Напротив, в дверях кафе, стоял официант и глядел на опустевшую площадь.

Американка стояла у окна и смотрела в сад. Под самыми окнами их комнаты, под зеленым столом, с которого капала вода, спряталась кошка. Она старалась сжаться в комок, чтобы на нее не попадали капли.

– Я пойду вниз и принесу киску, – сказала американка.

– Давай я пойду, – отозвался с кровати ее муж.

– Нет, я сама. Бедная киска! Прячется от дождя под столом.

Муж продолжал читать, полулежа на кровати, подложив под голову обе подушки.

– Смотри не промокни, – сказал он.

Американка спустилась по лестнице, и, когда она проходила через вестибюль, хозяин отеля встал и поклонился ей. Его конторка стояла в дальнем углу вестибюля. Хозяин отеля был высокий старик.

– Il piove дождь, – сказала американка. Ей нравился хозяин отеля.

– Si, si, signora, brutto tempo да, плохая погода. Сегодня очень плохая погода.

Он стоял у конторки в дальнем углу полутемной комнаты. Он нравился американке. Ей нравилась необычайная серьезность, с которой он выслушивал все жалобы. Ей нравился его почтенный вид. Ей нравилось, как он старался услужить ей. Ей нравилось, как он относился к своему положению хозяина отеля. Ей нравилось его старое массивное лицо и большие руки.

Думая о том, что он ей нравится, она открыла дверь и выглянула наружу. Дождь лил еще сильнее. По пустой площади, направляясь к кафе, шел мужчина в резиновом пальто. Кошка должна быть где-то тут, направо. Может быть, удастся пройти под карнизом. Когда она стояла на пороге, над ней вдруг раскрылся зонтик. За спиной стояла служанка, которая всегда убирала их комнату.

– Чтобы вы не промокли, – улыбаясь, сказала она по-итальянски. Конечно, это хозяин послал ее.

Вместе со служанкой, которая держала над ней зонтик, она пошла по дорожке под окно своей комнаты. Стол был тут, ярко-зеленый, вымытый дождем, но кошки не было. Американка вдруг почувствовала разочарование. Служанка взглянула не нее.

– Ha perduta qualque cosa, signora? Что-то потеряли?

– Здесь была кошка, – сказала молодая американка.

– Кошка?

– Si, il gatto да, кошка ((gatto =кот!))

– Кошка? – служанка засмеялась. – Кошка под дождем?

– Да, – сказала она, – здесь, под столиком. – И потом: – А мне так хотелось ее, так хотелось киску…

Когда она говорила по-английски, лицо служанки становилось напряженным.

– Пойдемте, синьора, – сказала она, – лучше вернемся. Вы промокнете.

– Ну что же, пойдем, – сказала американка.

Они пошли обратно по усыпанной гравием дорожке и вошли в дом. Служанка остановилась у входа, чтобы закрыть зонтик. Когда американка проходила через вестибюль, padrone хозяин поклонился ей из-за своей конторки. Что-то в ней судорожно сжалось в комок. В присутствии padrone она чувствовала себя очень маленькой и в то же время значительной. На минуту она почувствовала себя необычайно значительной. Она поднялась по лестнице. Открыла дверь в комнату. Джордж лежал на кровати и читал.

– Ну, принесла кошку? – спросил он, опуская книгу.

– Ее уже нет.

– Куда же она девалась? – сказал он, на секунду отрываясь от книги.

Она села на край кровати.

– Мне так хотелось ее, – сказала она. – Не знаю почему, но мне так хотелось эту бедную киску. Плохо такой бедной киске под дождем.

Джордж уже снова читал.

Она подошла к туалетному столу, села перед зеркалом и, взяв ручное зеркальце, стала себя разглядывать. Она внимательно рассматривала свой профиль сначала с одной стороны, потом с другой. Потом стала рассматривать затылок и шею.

– Как ты думаешь, не отпустить ли мне волосы? – спросила она, снова глядя на свой профиль.

Джордж поднял глаза и увидел ее затылок с коротко остриженными, как у мальчика, волосами.

– Мне нравится так, как сейчас.

– Мне надоело, – сказала она. – Мне так надоело быть похожей на мальчика.

Джордж переменил позу. С тех пор как она заговорила, он не сводил с нее глаз.

– Ты сегодня очень хорошенькая, – сказал он.

Она положила зеркало на стол, подошла к окну и стала смотреть в сад. Становилось темно.

– Хочу крепко стянуть волосы, и чтобы они были гладкие, и чтобы был большой узел на затылке, и чтобы можно было его потрогать. – сказала она. – Хочу кошку, чтобы она сидела у меня на коленях и мурлыкала, когда я ее глажу.

– Мм, – сказал Джордж с кровати.

– И хочу есть за своим столом, и чтоб были свои ножи и вилки, и хочу, чтоб горели свечи. И хочу, чтоб была весна, и хочу расчесывать волосы перед зеркалом, и хочу кошку, и хочу новое платье…

– Замолчи. Возьми, почитай книжку, – сказал Джордж. Он уже снова читал.

Американка смотрела в окно. Уже совсем стемнело, и в пальмах шумел дождь.

– А все-таки я хочу кошку, – сказала она. – Хочу кошку сейчас же. Если уж нельзя длинные волосы и чтобы было весело, так хоть кошку-то можно?

Джордж не слушал. Он читал книгу. Она смотрела в окно, на площадь, где зажигались огни.

В дверь постучали.

– Avanti войдите, – сказал Джордж. Он поднял глаза от книги.

В дверях стояла служанка. Она крепко прижимала к себе большую пятнистую кошку, которая тяжело свешивалась у нее на руках.

– Простите, – сказала она. – Padrone посылает это синьоре.

 

Такой вот он, этот мастер, Хемингуэй! Завидую.

 

29  ​​ ​​​​ Военный переворот в Нигерии. Президент страны объявлен низложенным. Власть перешли к Высшему военному совету.

 

30  ​​​​ Продали вещи мамы в «комиссионку».

Разделили поровну: по 150 рб.

 

Август

 

1  ​​ ​​​​ Подписание ​​ Заключительного акта ​​ Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (Хельсинкский акт).

Участники ​​ - ​​ США, СССР, Канада и 33 европейских государства.

 

Всемирная библиотека  ​​​​ Горького.

Испания, 19 век.

Аларкон, Педро Антонио де. «Треугольная шляпа».

Валера Хуан. «Пепита Хименес».

Перес Гальдос Бенито. «Донья Перфекта».

Бласко Ибаньес Висенте. «Кровь и песок».

 

Кажется, я мог бы учить и испанский: настолько близки идеи этих авторов.

 

2  ​​ ​​ ​​​​ Еще раз о чудесном фильме:

 

Романс о влюбленных. ​​ СССР, 1974. Андрей Кончаловский. В ролях: Евгений Киндинов, Елена Коренева, Иннокентий Смоктуновский, Ирина Купченко, Ия Саввина.

Запомнится ​​ Смоктуновский: столь высокий романтизм!

Какой-то безумный, грохочущий фильм, привлекающий именно своим несовершенством.

Так много сказано!

Но сказано так, что мне не близко.

 

Ужасный сумбур, ужасный!

Этот фильм как раз и говорит о том, что мне никогда не принять в жизни: этот вездесущий, нарастающий хаос, что на моих глазах разрастается до небес.

Но как в один фильм вместить все чувства, все слова?

После фильма я только и понял, что ничего не понял.

Да, жизнь нельзя понимать!

Живи в этом хаосе, заранее понимая, что он поглотит тебя.

Мне показалось, что и сам режиссер Кончаловский не хочет ясности.

Пусть жизнь несется лавиной!

Я сам чувствую, что жизни именно настолько много, как это ​​ подал реж, но я бы не нес в искусство это ощущение ​​ хаоса и огромности.

 

Мои сны о театре стали спокойнее: я уже не верю, что смогу стать актером или режиссером.

Теперь мне кажется, что я - писатель: неожиданно нашел себя в этом.

Конечно, это только мечта, но я полностью живу ею.

Бывают дни, когда пишу без остановки часов по восемь: так много идей.

Я отошел от театра, но мысли о нем продолжают бушевать в душе: настолько невероятен расцвет нашего советского театра.

Это тот редкий случай, когда я с гордостью пишу «советский».

Больше всего мечтаний - о Таганке: там варятся просто чудеса.

Увидеть их невозможно, говорят, даже самим москвичам: настолько велик ажиотаж.

Миф о театре связан с популярностью Высоцкого.

 

3  ​​ ​​​​ Коморские острова:  ​​​​ бескровный переворот.

К власти приходят левые лидеры, во главе с будущим президентом страна Али Суалихом. Главой режима провозглашён принц Саид Мохаммед Дафар.

 

Мои сны о невероятных путешествиях.

Они и толкнули взять самоучитель французского.

Нью-Йорк, Париж, Берлин, Прага, Иерусалим!

Ишь, чего захотел.

При этом я буквально раздавлен одиночеством.

 

4 ​​ Марина Цветаева:

 

Настанет день - печальный, говорят! -

Отцарствуют, отплачут, отгорят, -

Остужены чужими пятаками -

Мои глаза, подвижные, как пламя.

И - двойника нащупавший двойник -

Сквозь легкое лицо проступит - лик.

 

О, наконец тебя я удостоюсь,

Благообразия прекрасный пояс!

А издали - завижу ли и Вас? -

Потянется, растерянно крестясь,

Паломничество по дорожке черной

К моей руке, которой не отдерну,

К моей руке, с которой снят запрет,

К моей руке, которой больше нет.

 

На ваши поцелуи, о живые,

Я ничего не возражу - впервые.

Меня окутал с головы до пят

Благообразия прекрасный плат.

Ничто меня уже не вгонит в краску,

Святая у меня сегодня Пасха.

 

По улицам оставленной Москвы

Поеду - я, и побредете - вы.

И не один дорогою отстанет,

И первый ком о крышку гроба грянет, -

И наконец-то будет разрешен

Себялюбивый, одинокий сон.

 

И ничего не надобно отныне

Новопреставленной боярыне Марине.

 

5  ​​ ​​​​ Пересмотрел ​​ «Солярис» Тарковского.

Меня очень привлекают странные воплощения, и странные идеи.

А какая музыка!

Она неотделима от жизни.

Я мечтаю стать композитором, и, если места осуществится, ​​ буду писать именно такую музыку.

Даже пробую ее наигрывать!

А вот записать – не получается.

 

Потряс и другой фильм Тарковского: ​​ «Зеркало».

Как такой личный фильм мог быть сделан в Союзе?

Он кажется таким странным на фоне всего, что вокруг происходит: фильм протестует и восстает!

А ведь речь идет о событиях, столь близких для меня.

 

6  ​​ ​​​​ Лето! Питер пустеет. Чудится, в нем остались только самые бедные, как я, а все другие уехали на дачу. Мне нравится лето, потому что скитаться можно весь день. Я бы полежал на пляже, но мне не вынести толкучки. Я бреду с книгой, пока есть силы, потом читаю, потом опять бреду. В иной день я прохожу Питер из конца в конец. После утомительного дня волнение стихало, мне становится хорошо. Нет, речь не идёт о счастье, но именно о примирении с самим собой.

 

С восторгом перечел «Тихий дон» Михаила Шолохова, а вот его ​​ «Поднятую целину» читал уже без такого вдохновенного напора.

Читаю по 16 часов в день, так что уже и кровь стала литературной.

 

7  ​​ ​​ ​​ ​​​​ В Португалии распространён «Документ 9», подписанный девятью членами Революционного совета с критикой действий Движения вооружённых сил.

В вооружённых силах начинается раскол по вопросу о дальнейшем пути развития страны

 

Невероятно раздерганный август.

Никогда еще такого не было.

Я решаю уйти с матмеха.

Практически это сделать очень легко: не сдать зачет по ЭВМ – вот и все.

 

8  ​​ ​​ ​​​​ Дамба Баньцяо — плотина на реке Жухэ в уезде Биян городского округа Чжумадянь провинции Хэнань, КНР. Дамба печально известна катастрофой, произошедшей 8 августа1975 года, когда она стала крупнейшей из 62 дамб, прорванных наводнением, вызванным тайфуном Нина. Существуют разные оценки числа жертв катастрофы, официальное число — около 26 тыс. человек, — учитывает лишь непосредственно утонувших при самом наводнении; c учётом же погибших от эпидемий и голода, распространившихся в результате катастрофы, полное число жертв составляет, по разным оценкам, 171 тыс или даже 230 тыс.. ​​ Кроме этого, погибло свыше 300 тыс. голов скота и было разрушено примерно 5,96 млн зданий.

 

8  ​​​​ Португалия:  ​​ ​​​​ сформировано Пятое Временное правительство, которое вновь возглавил генерал Вашку Гонсалвиш

 

Есть чудесный поэт Анненский.

Вот его стих:

 

Среди миров

 

Среди миров, в мерцании светил

Одной Звезды я повторяю имя...

Не потому, чтоб я Ее любил,

А потому, что я томлюсь с другими.

 

И если мне сомненье тяжело,

Я у Нее одной ищу ответа,

Не потому, что от Нее светло,

А потому, что с Ней не надо света.

 

«Не надо света»! ​​ Мягко говоря, странно. То есть она так озаряет, что и солнца не надо?!

 

Николай Пунин:

 

Как поэт, Анненский, конечно, был влюблен в жизнь, и он караулил ее везде, за каждым углом своей мысли, на перекрестках, по площадям, караулил с мучительной настойчивостью, с тоскою, отчаянием и неврастенией настоящего влюбленного

 

9  ​​ ​​ ​​​​ Мама верила, что любить Сталина - это человечно.

Если бы она говорила со мной, то о нем бы.

Но она молчала – почему? ​​ Понимала, что не пойму?

 

10  ​​ ​​​​ Так идёшь ты на матмех или нет?

Что ты решил для себя?

Когда же ты будешь, как все люди?

Ну вот: поёт себе романсы Гурилёва и в ус не дует!

 

Улетела пташечка в дальние края,

Улетела молодость звонкая моя.

Воротится пташечка в свой зеленый сад,

А ты не воротишься, молодость, назад!

 

Она-то улетела, а ты-то что?

Да ты бы закончил факультет ради мамы!

 

Но мамы нет.

 

Мама, зачем мне делать вид, что люблю математику, если тебя нет?

 

11  ​​ ​​​​ Озерки. Сел на берегу, в самом мельтешении людей, и жду, пока разделю чувства других. Но эта чужая жизнь не входит в меня, а своей жизнью мне никак не наполниться. Что не так? Я не верю, что стану математиком именно потому, что математика не поглощает меня всего, не переполняет меня. А должна бы, должна, должна!

 

12  ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Испытание атомной бомбы ​​ в Якутии.

 

15  ​​ ​​​​ Военный переворот в Бангладеш. Президент расстрелян офицерами ​​ в его резиденции.

Власть передана министру экономики.

 

16  ​​ ​​​​ Всё!!

С математикой в моей жизни покончено.

Дама в деканате с треском разорвала мою зачетную книжку.

 

Почему я должен бояться жизни, если всё сожжено?

 

18  ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Народно-революционная ​​ партия Лаоса захватывает второй по значению город страны: ​​ королевскую резиденцию Луангпхабанг.

 

Я должен отказаться от прошлого, чтобы жить дальше.

 

20  ​​ ​​ ​​​​ В рамках ​​ программы «Викинг» ​​ НАСА запустила к Марсу космический зонд «Викинг-1».

 

В ​​ Бангладеш принято постановление о военном положении.

Власть ​​ в руках президента, который стал также главным военным администратором

 

23  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Народно-революционная ​​ партия Лаоса ​​ захватила столицу страны Вьентьян.

Введён ​​ в эксплуатацию Харьковский метрополитен.

 

24  ​​​​ Сам себе кажусь сияющим пламенем.

Конечно, не горжусь этим: такая ноша - непомерная тяжесть.

 

25  ​​​​ Всемирная библиотека  ​​​​ Горького.

Андерсен, Ганс Христиан. Сказки. Истории.

Мягкое повествование.

 

27  ​​ ​​ ​​​​ Португалия: ​​ десантники разгоняют 5-й отдел генерального штаба армии, занимавшийся пропагандой и агитацией в левом духе.

 

29  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Открыт мавзолей первого президента Демократической Республики Вьетнам Хо Ши Мина на площади Бадинь в Ханое.

 

30  ​​ ​​​​ Президент Португалии генерал Франсишку да Кошта Гомиш отправляет в отставку V Временное правительство.

Сформирована Революционная хунта.

 

Сентябрь

 

2  ​​ ​​ ​​​​ Я ушел с мат-меха,  ​​​​ и формальный предлог - несдача зачета по компьютерам.

Честно говоря, я не понимаю, почему столь сложный предмет предложено освоить самому.

Да просто потому, что я – вечерник, а не учусь на дневном отделении.

После матмеха очень многие попадают на эти огромные машины ЭВМ: электронно-вычислительной техники.

Казалось бы, вот предлог подумать и о куске хлеба!

А я вместо этого пускаюсь в свободное плавание.

Да, с одной стороны этот предмет мне показался очень трудным, а потом, ​​ по нему не было литературы, - но еще важнее, что смерть матери взорвала мою душу.

Я, наконец, не выдержал всех накопившихся противоречий и сделал то, что хотел: ​​ рванул на свободу.

 

3  ​​ ​​ ​​​​ Уволился ​​ из ​​ средней школы номер 29.

 

4  ​​ ​​​​ Петр Андреевич Вяземский пишет Воейковой в Лондон:

 

Что Вы изволите так спесивиться гордая и коварная островитянка? Вам пишут милое и остроумное письмо, Вам посылают прекрасные стихи (которые даже и Times ваш перевёл и напечатал), а Вы на всё это ни ответа, ни привета, ни головою не кивнёте, ни плечом не тряхнёте. На что это похоже? Завеселились Вы, запировали, забылись в чаду. Пожалуй ещё, чего доброго, сила крестная с нами, Вы даже, кокетничаете с лордом Пальмерстоном и заразились его мерзким тоном, отказались от людей и от нас варваров православных. Но, сделайте милость, нечего Вам с нами зазнаваться. И мы также почти солёные островитяне, не хуже вашего. Наш хотя и уснувший лев право стоит вашего жадного и лукового кота, которого из тщеславия вы пожаловали в леопарды. Наше солнце посветлее вашего, наша луна почище вашей. И не отдам я моей гондолы, в которой в лунную ночь плыву мимо великолепных дворцов и храмов, за весь ваш флот, как он ни хорохорится в Безике и в Spithead. Но дело не в том, и чтобы не баловать Вашу гордость, скажу Вам откровенно, что пишу Вам вовсе не для Вас, а для себя...

4/16 сентября 1853 года.

 

Появилась телеигра «Что? Где? Когда?»

 

6  ​​​​ В «Иллюзион»!!!

В кино.

Увлекся им окончательно, а прежде любил с оглядкой на математику.

 

Дом Культуры имени Кирова - самый милый монстр из всех, какие знаю: с виду это то ли бункер, то ли пещера людоеда, то ли закостеневший динозавр, - но в его внутренностях показывают фильмы, которые сводят меня с ума.

 

«Анна Каренина» с Гретой Гарбо.

Вот это красота!! Лицо актрисы так близко, что, чуточку привстав, могу коснуться его губами. Её можно любить, или видеть - это всё, на что могу надеяться?

Неужели она не живая, а только образ?

 

Узнай жена, что какой-то там образ люблю больше, чем её, она, конечно, обидится.

Может, и не простит. ​​ 

Может, уже не простила?

 

Почему я хочу этой огромной любви, а всё земное кажется таким смешным и ненадёжным?

 

Иные ​​ записи ​​ оставляю ​​ для дневника, ​​ а прочие пусть расползаются по другим рассказам.

Вот так!

 

9  ​​​​ Детская больница номер два имени Н. К. Крупской.

Сюда принят на должность дворника терапевтического корпуса.

 

Что это: ​​ то, что с пишу сюда: ​​ дневник или ​​ мой литературный черновик?

​​ 

Из этого отрывка следует, что мне не дают жить: меня заставляют играть. Меня именно заставили участвовать в недостойном спектакле, а ​​ назвали его «моей жизнью».

О моем согласии никто не позаботился.

 

10  ​​​​ В этот день 10 сентября 1836 года Гоголь пишет Михаилу Погодину:

 

Женева

 

Здравствуй, мой добрый друг! как живешь? что делаешь? скучаешь ли, веселишься ли? или работаешь, или лежишь на боку да ленишься? Бог в помощь тебе, если занят делом! пусть весело горит пред тобою свеча твоя!.. Мне жаль, слишком жаль, что я не видался с тобою перед отъездом. Много я отнял у себя приятных минут... Но на Руси есть такая изрядная коллекция гадких рож, что невтерпеж мне пришлось глядеть на них. Даже теперь плевать хочется, когда об них вспомню. Теперь передо мною чужбина, вокруг меня чужбина, но в сердце моем Русь, не гадкая Русь, но одна только прекрасная Русь: ты, да несколько других близких, да небольшое число заключивших в себе прекрасную душу и верный вкус. Я не пишу тебе ничего о моем путешествии. Впечатления мои уже прошли, уже я привык к окружающему, и потому описание его, сомневаюсь, чтобы было любопытно. Два предмета только поразили и остановили меня: Альпы да старые готические церкви. Осень наступила, и я должен положить свою дорожную палку в угол и заняться делом. Думаю остаться или в Женеве, или в Лозанне, или в Веве, где будет теплее (здесь нет наших теплых домов). Принимаюсь перечитывать вновь всего Вальтера Скотта, а там, может быть, за перо.

Письма адресуй ко мне в Лозанну. Ты должен писать ко мне теперь чаще. Тебе должно быть известно, что̀ значит получить письмо из родины. Прощай! Обнимаю тебя. Уведоми меня о том, что говорят обо мне в Москве. Я не имею до сих пор ни об чем никаких известий. Ни одного русского журнала не вижу. До другого письма!

Твой Гоголь.

 

15  ​​​​ Всемирная библиотека  ​​​​ Горького.

 

Байрон, Джордж Гордон.

«Паломничество Чайльд-Гарольда».

Дон-Жуан. Перевод ​​ Татьяны Гнедич.

 

23  ​​​​ Ходасевич написал 23 сентября ​​ 1925 года, 50 лет назад:

 

Звезды

​​ 

Вверху - грошовый дом свиданий.

Внизу - в грошовом «Казино»

Расселись зрители. Темно.

Пора щипков и ожиданий.

Тот захихикал, тот зевнул...

Но неудачник облыселый

Высоко палочкой взмахнул.

Открылись темные пределы,

И вот - сквозь дым табачных туч -

Прожектора зеленый луч.

На авансцене, в полумраке,

Раскрыв золотозубый рот,

Румяный хахаль в шапокляке

О звездах песенку поет.

И под двуспальные напевы

На полинялый небосвод

Ведут сомнительные девы

Свой непотребный хоровод.

Сквозь облака, по сферам райским

(Улыбочки туда-сюда)

С каким-то веером китайским

Плывет Полярная Звезда.

За ней вприпрыжку поспешая,

Та пожирней, та похудей,

Семь звезд - Медведица Большая -

Трясут четырнадцать грудей.

И до последнего раздета,

Горя брильянтовой косой,

Вдруг жидколягая комета

Выносится перед толпой.

Глядят солдаты и портные

На рассусаленный сумбур,

Играют сгустки жировые

На бедрах Etoile d'amour ((звезда любви)),

Несутся звезды в пляске, в тряске,

Звучит оркестр, поет дурак,

Летят алмазные подвязки

Из мрака в свет, из света в мрак.

И заходя в дыру все ту же,

И восходя на небосклон, -

Так вот в какой постыдной луже

Твой День Четвертый отражен!..

Нелегкий труд, о Боже правый,

Всю жизнь воссоздавать мечтой

Твой мир, горящий звездной славой

И первозданною красой.

Париж

 

Октябрь

 

1  ​​ ​​ ​​​​ Я оценил БДТ после спектакля Сиро'ты: ​​ это она поставила «Цену» Миллера.

Чудесные Юрский и Стржельчик.

Уж не думал, что ужас жизни может так утешать.

Я проплакал весь спектакль: мне почудилось, постановка посвящена маме.

Недавно смотрел «Хануму» - и веселье показалось бездумным, и - рассердило меня.

Стржельчик вдохновенно играет старика на грани смерти.

Его убедительность – из его вдохновенности.

 

2  ​​​​ Всемирная библиотека  ​​​​ Горького.

 

Беранже Пьер-Жан. Песни.

 

Барбье Огюст. Стихотворения.

 

Дюпон Пьер. Песни.

 

3  ​​ ​​​​ Гастроли московского Театра на Малой Бронной.

«Брат Алеша».

Я ​​ вошел в зал – и не поверил своим глазам: на сцене – какая-то коробка!

То есть заранее ясно, что актеры не смогут играть с такой блямбой: не смогут ходить, вести ​​ диалоги.

Но как же я удивился, ​​ когда ​​ именно эта бездушная конструкция стала помогать актерам!

 

Особенно хорош штабс-капитан Снегирев, сыгранный Дуровым.

Дуров сделал слабость капитана если не обаятельной, то интересной.

Он приподнял психологизм роли, высветил его, но все же без нажима, без глянца интеллектуализма.

 

Вот смотрю ​​ на сцену - и меня охватывает священный трепет.

- Вот оно, настоящее искусство! Вот то, что будет воодушевлять меня всю жизнь. А как его звать? Эфрос. А как ее звать? Ольга Яковлева.

Неужели вот так легко я нашел кумиров на всю жизнь?

Сначала сей трепет был почти нежным, но потом ужас буквально разъял мою душу, я был готов задохнуться от ярости: вот она, моя душа, как бабочка, летела на огонь этого безумного и все же священного искусства.

Как же так? Мы все движемся. И тут люди только ходили по сцене - и это было до такой степени переполнено смыслом, что не хватило б и жизни его понять.

 

Театр!

Такое утешение ​​ после смерти мамы.

 

4  ​​ ​​​​ «Ромео и  ​​​​ Джульетта».  ​​​​ Постановка Эфроса по Шекспиру.

Яковлева - Джульетта.

Грачев - Ромео.

Что же они играют?

Персонажи  ​​​​ заранее уверены, что мир их погубит своей жестокостью.

Мир противостоит их доверию. Они хотели жить только доверием, но это невозможно в социальной жизни.

Правдивость ее игры в том, что она похожа на чокнутую. Она не боится искренности! Как же странно, что женщина в ней меня отпугивает, но актриса - восхищает.

Я вижу Гарбо - и горю от желания, - но тут мне не нужно этой возбужденности.

 

Вот ходишь в театр – и чувствуешь себя современником.

Почему только Эфрос подарил это чувство?

 

5  ​​​​ Болтаешься в полях – и вдруг натыкаешься на распятого Христа.

 

6 ​​ Гастроли московского Театра на Малой Бронной.

«Женитьба».

Михаил Казаков сделал цинизм привлекательным до визга, до безобразия.

Его герой не очень понимает, почему хочет женить приятеля, но раз увлекшись, уже не может остановиться.

Он изумительно играет порыв шалопая.

Сначала он смотрится серьезно, но потом низкая цель обнажает его низость – и тут уж он готов падать, сколько угодно.

Это-то зрелище и захватывает.

Он дурит с блеском, а зрителю не оторваться.

 

Кажется, то ли Володя Бродянский, то ли кто-то из знакомых сказал, что Эфрос – в рабстве у бездарности Дунаева.

Информации – никакой!

Поэтому жадно ловишь любой слух.

 

Мне так ​​ понравился Смирницкий!

Я к нему подошел, когда они все большой компанией затискивались в машину.

Я что-то пробурчал ​​ – и он все сделал, чтоб от меня избавиться.

 

7  ​​ ​​​​ А я все один.

Как в школе.

До свадьбы Галя обещала заменить мне и друга, и мать, и любовницу, - а сейчас я ее не вижу! Она работает, - а что после работы? Нас в одной комнате - пятеро!

 

8  ​​​​ Гастроли московского Театра на Малой Бронной.

«Дон Жуан» Мольера.

Опять Козаков со своим великолепным цинизмом.

Только тут-то цинизм силится подняться до философии, до этаких «обобщений»!

 

Дон Жуан Козакова так увлечен собственными мучениями!

Главное - его мысли.

Мир строится под его мысли!

 

9  ​​​​ Сходил еще раз на «Брата Алешу».

Режиссер Эфрос – огромное потрясение.

Собственно, мое первое большое театральное впечатление именно от режиссера.

Все три спектакля – шедевры.

 

10  ​​ ​​​​ Смерть ​​ матери – это конец ​​ моих посещений  ​​​​ театральной ​​ студии ​​ ЛГУ.

Я сам не заметил, как смерть матери обострила мои проблемы.

Главное, теперь Галя и я стали совсем бедными: без маминых подачек.

 

11  ​​​​ «Некрополь» Ходасевича.

 

БРЮСОВ

 

Когда я увидел его впервые, было ему года двадцать четыре, а мне одиннадцать. Я учился в гимназии с его младшим братом. Его вид поколебал мое представление о «декадентах». Вместо голого лохмача с лиловыми волосами и зеленым носом (таковы были декаденты» по фельетонам «Новостей Дня») увидел я скромного молодого человека с короткими усиками, с бобриком на голове, в пиджаке обычнейшего покроя, в бумажном воротничке. Такие молодые люди торговали галантерейным товаром на Сретенке. Таким молодым человеком изображен Брюсов на фотографии, приложенной к I тому его сочинений в издании «Сирина».

Впоследствии, вспоминая молодого Брюсова, я почувствовал, что главная острота его тогдашних стихов заключается именно в сочетании декадентской экзотики с простодушнейшим московским мещанством. Смесь очень пряная, излом очень острый, диссонанс режущий, но потому-то ранние книги Брюсова (до Tertia Vigilia включительно) - суть все-таки лучшие его книги: наиболее острые. Все это тропические фантазии - на берегах Яузы, переоценка всех ценностей - в районе сретенской части. И до сих пор куда больше признанного Брюсова нравится мне этот «неизвестный, осмеянный, странный» автор Chef d’œuvre. Мне нравится, что этот дерзкий молодой человек, готовый мимоходом обронить замечание:

​​ 

Родину я ненавижу, -

 

в то же время, оказывается, способен подобрать на улице облезлого котенка и с бесконечной заботливостью выхаживать его в собственном кармане, сдавая государственные экзамены.

 

Дед Брюсова, по имени Кузьма, родом из крепостных, хорошо расторговался в Москве. Был он владелец довольно крупной торговли. Товар был заморский: пробки. От него дело перешло к сыну Авиве, а затем к внукам, Авивовичам. Вывеска над помещением фирмы, в одном из переулков между Ильинкой и Варваркой, была еще цела осенью 1920 года. Почти окна в окна, наискосок от этой торговли, помещалась нотариальная контора П. А. Соколова. Там в начале девятисотых годов, по почину Брюсова, устраивались спиритические сеансы. Я был на одном из последних, в начале 1905 г. Было темно и скучно. Когда расходились, Валерий Яковлевич сказал:

- Спиритические силы со временем будут изучены и, может быть, даже найдут себе применение в технике, подобно пару и электричеству.

Впрочем, к этому времени его увлечение спиритизмом остыло, и он, кажется, прекратил сотрудничество в журнале «Ребус».

Уж не знаю, почему пробочное дело Кузьмы Брюсова перешло к одному Авиве. Почему Кузьме вздумалось в завещании обделить второго сына, Якова Кузьмича? Думаю, что Яков Кузьмич чем-нибудь провинился перед отцом. Был он вольнодумец, лошадник, фантазер, побывал в Париже и даже писал стихи. Совершал к тому же усердные возлияния в честь Бахуса. Я видел его уже вполне пожилым человеком, с вихрастой седой головой, в поношенном сюртуке. Он был женат на Матрене Александровне Бакулиной, женщине очень доброй, чудаковатой, мастерице плести кружева и играть в преферанс. История сватовства и женитьбы Якова Кузьмича описана его сыном в повести «Обручение Даши». Сам Валерий Яковлевич порою подписывал свои статьи псевдонимом «В. Бакулин». В большинстве случаев это были полемические статьи, о которых говаривали, что их главную часть составляют argumenta baculma.

Не завещав Якову Кузьмину торгового предприятия, Кузьма Брюсов обошел его и в той части завещания, которая касалась небольшого дома, стоявшего на Цветном бульваре, против цирка Соломонского. Дом этот перешел непосредственно к внукам завещателя, Валерию и Александру Яковлевичами Там и жила вся семья Брюсовых вплоть до осени 1910 г. Там и скончался Яков Кузьмич, в январе 1908 г. Матрена Александровна пережила мужа почти на тринадцать лет.

Дом на Цветном бульваре был старый, нескладный, с мезонинами и пристройками, с полутемными комнатами и скрипучими деревянными лестницами. Было в нем зальце, средняя часть которого двумя арками отделялась от боковых. Полукруглые печи примыкали к аркам. В кафелях печей отражались лапчатые тени больших латаний и синева окон. Эти латании, печи и окна дают реальную расшифровку одного из ранних брюсовских стихотворений, в свое время провозглашенного верхом бессмыслицы :

 

Тень несозданных созданий

Колыхается во сне,

Словно лопасти латаний

На эмалевой стене...

Всходит месяц обнаженный

При лазоревой луне - и т. д.

 

(Подробный разбор этого стихотворения напечатан мною в 1914 г. в журнале «София». Брюсов после, того сказал мне при встрече:

- Вы очень интересно истолковали мои стихи. Теперь я и сам буду их объяснять так же. До сих пор я не понимал их.

Говоря это, он смеялся и смотрел мне в глаза смеющимися, плутовскими глазами: знал, что я не поверю ему, да и не хотел, чтоб я верил. Я тоже улыбнулся, и мы разошлись. В тот же вечер он сказал кому-то, повысив голос, чтобы я слышал:

- Вот мы сегодня с В. Ф. говорили об авгурах... Ни о каких авгурах мы не говорили.).

 

В зале, сбоку, стоял рояль. По стенам - венские стулья. Висели две - три почерневших картины в золотых рамках. Зала служила также столовой. Посредине ее, на раздвижном столе, покрытом клетчатой скатертью, появлялась миска; в комнате пахло щами. Яков Кузьмич выходил из своей полутемной спальни с заветным графинчиком коньяку. Дрожащей рукой держа рюмку над тарелкой, проливал коньяк во щи. Глубоко подцепляя капусту ложкой, мешал в тарелке. Бормотал виновато:

- Не беда, все вместе будет.

И выпивал, чокнувшись с зятем, Б. В. Калюжным, ныне тоже покойным.

Валерий Яковлевич не часто являлся на родительской половине. Была у него в том же дом своя квартира, где жил он с женою, Иоанной Матвеевной и со свояченицей, Брониславой Матвеевной Рунт, одно время состоявшей секретарем «Весов» и «Скорпиона». Обстановка квартиры приближалась к стилю «модерн». Небольшой кабинет Брюсова был заставлен книжными полками. Чрезвычайно внимательный к посетителям, Брюсов, сам не куривший в ту пору, держал на письменном столе спички. Впрочем, в предупреждение рассеянности гостей, металлическая спичечница была привязана на веревочке. На стенах в кабинете и в столовой висели картины Шестеркина, одного из первых русских декадентов, а также рисунки Фидуса, Брунеллески, Феофилактова и др. В живописи Валерий Яковлевич разбирался не важно, однако имел пристрастия. Всем прочим художникам Возрождения почему-то предпочитал он Чиму да Конельяно.

Некогда в этой квартире происходили знаменитые среды, на которых творились судьбы если не всероссийского, то во всяком случае московского модернизма. В ранней юности я знал о них понаслышке, но не смел и мечтать о проникновении в такое святилище. Лишь осенью 1904 г., новоиспеченным студентом, получил я от Брюсова письменное приглашение. Снимая пальто в передней, я услышал голос хозяина:

- Очень вероятно, что на каждый вопрос есть не один, а несколько истинных ответов, может быть - восемь. Утверждая одну истину, мы опрометчиво игнорируем еще целых семь.

Мысль эта очень взволновала одного из гостей, красивого, голубоглазого студента с пушистыми светлыми волосами. Когда я входил в кабинет, студент летучей, танцующею походкой носился по комнате и говорил, охваченный радостным возбуждением, переходя с густого баса к тончайшему альту, то почти приседая, то подымаясь на цыпочки. Это был Андрей Белый. Я увидел его впервые в тот вечер. Другой гость, тоже студент, плотный, румяный брюнет, сидел в кресле, положив ногу на ногу. Он оказался С. М. Соловьевым. Больше гостей не было: «среды» клонились уже к упадку.

В столовой, за чаем, Белый читал (точнее будет сказать - пел) свои стихи, впоследствии в измененной редакции вошедшие в «Пепел»: ​​ «За мною грохочущий город», «Арестанты», «Попрошайка». Было что-то необыкновенно обаятельное в его тогдашней манере чтения и во всем его облике. После Белого С. М. Соловьев прочитал полученное от Блока стихотворение «Жду я смерти близ денницы». Брюсов строго осудил последнюю строчку. Потом он сам прочитал два новых стихотворения: «Адам и Ева» и «Орфей - Эвридике». Потом С. М. Соловьев прочитал свои стихи. Брюсов тщательно разбирал то, что ему читали. Разбор его был чисто формальный. Смысла стихов он отнюдь не касался и даже как бы подчеркивал, что смотрит на них, как на ученические упражнения, не более. Это учительское отношение к таким самостоятельным поэтам, какими уже в ту пору были Белый и Блок, меня удивило и покоробило. Однако, сколько я мог заметить, оно сохранилось у Брюсова навсегда.

Беседа за чаем продолжалась. Разбирать стихи самого Брюсова, как я заметил, было не принято. Они должны были приниматься, как заповеди. Наконец, произошло то, чего я опасался: Брюсов предложил и мне прочитать «мое». Я в ужасе отказался.

В девятисотых годах Брюсов был лидером модернистов. Как поэта, многие ставили его ниже Бальмонта, Сологуба, Блока. Но Бальмонт, Сологуб, Блок были гораздо менее литераторами, чем Брюсов. К тому же, никого из них не заботил так остро вопрос о занимаемом месте в литературе. Брюсову же хотелось создать «движение» и стать во главе его. Поэтому создание «фаланги» и предводительство ею, тяжесть борьбы с противниками, организационная и тактическая работа - все это ложилось преимущественно на Брюсова. Он основал «Скорпион» и «Весы» и самодержавно в них правил; он вел полемику, заключал союзы, объявлял войны, соединял и разъединял, мирил и ссорил. Управляя многими явными и тайными нитями, чувствовал он себя капитаном некоего литературного корабля и дело свое делал с великой бдительностью. К властвованию, кроме природной склонности, толкало его и сознание ответственности за судьбу судна. Иногда экипаж начинал бунтовать. Брюсов смирял его властным окриком, - но иной раз принужден был идти на уступки «конституционного» характера. Затем, путем интриг внутри своего «парламента», умел его развалить и парализовать. От этого его самодержавие только укреплялось.

Чувство равенства было Брюсову совершенно чуждо. Возможно, впрочем, что тут влияла и мещанская среда, из которой вышел Брюсов.

Мещанин не в пример легче гнет спину, чем, например, аристократ или рабочий. Зато и желание при случае унизить другого обуревает счастливого мещанина сильнее, чем рабочего или аристократа. «Всяк сверчок знай свой шесток», «чин чина почитай»: эти идеи заносились Брюсовым в литературные отношения прямо с Цветного бульвара. Брюсов умел или командовать, или подчиняться. Проявить независимость - означало раз навсегда приобрести врага в лице Брюсова. Молодой поэт, не пошедший к Брюсову за оценкой и одобрением, мог быть уверен, что Брюсов никогда ему этого не простит. Пример - Марина Цветаева. Стоило возникнуть дружескому издательству или журналу, в котором главное руководство принадлежало не Брюсову, - тотчас издавался декрет о воспрещении сотрудникам «Скорпиона» участвовать в этом издательстве или журнале. Так, последовательно воспрещалось участие в «Грифе», потом в «Искусстве», в «Перевале».

Власть нуждается в декорациях. Она же родит прислужничество. Брюсов старался окружить себя раболепством - и, увы, находил подходящих людей. Его появления всегда были обставлены театрально. В ответ на приглашение он не отвечал ни да, ни нет, предоставляя ждать и надеяться. В назначенный час его не бывало. Затем начинали появляться лица свиты. Я хорошо помню, как однажды, в 1905 г., в одном «литературном» доме хозяева и гости часа полтора шепотом гадали: придет или нет?

Каждого новоприбывшего спрашивали:

- Вы не знаете, будет Валерий Яковлевич?

- Я видел его вчера. Он сказал, что будет.

- А мне он сегодня утром сказал, что занят.

- А мне он сегодня в четыре сказал, что будет.

- Я его видел в пять. Он не будет.

И каждый старался показать, что ему намерения Брюсова известнее, чем другим, потому что он стоит ближе к Брюсову.

Наконец, Брюсов являлся. Никто с ним первый не заговаривал: ему отвечали, если он сам обращался.

Его уходы были так же таинственны: он исчезал внезапно. Известен случай, когда перед уходом от Андрея Белого он внезапно погасил лампу, оставив присутствующих во мраке. Когда вновь зажгли свет, Брюсова в квартире не было. На другой день Андрей Белый получил стихи:

«Бальдеру - Локи»:

 

Но последний царь вселенной,

Сумрак, сумрак - за меня!

 

У него была примечательная манера подавать руку. Она производила странное действие. Брюсов протягивал человеку руку. Тот протягивал свою. В ту секунду, когда руки должны были соприкоснуться, Брюсов стремительно отдергивал свою назад, собирал пальцы в кулак и кулак прижимал к правому плечу, а сам, чуть-чуть скаля зубы, впивался глазами в повисшую в воздухе руку знакомого. Затем рука Брюсова так же стремительно опускалась и хватала протянутую руку. Пожатие совершалось, но происшедшая заминка, сама по себе мгновенная, вызывала длительное чувство неловкости. Человеку все казалось, что он как-то не вовремя сунулся со своей рукой. Я заметил, что этим странным приемом Брюсов пользовался только на первых порах знакомства и особенно часто применял его, знакомясь с начинающими стихотворцами, с заезжими провинциалами, с новичками в литературе и в литературных кругах.

Вообще, в нем как-то сочеталась изысканная вежливость (впрочем, формальная) с любовью к одергиванию, обуздыванию, запугиванию. Те, кому это не нравилось, отходили в сторону. Другие охотно составляли послушную свиту, которой Брюсов не гнушался пользоваться для укрепления влияния, власти и обаяния. Доходили до анекдотическаго раболепства. Однажды, приблизительно в 1909 году, я сидел в кафэ на Тверском бульваре с А. И. Тиняковым, писавшим посредственные стихи под псевдонимом «Одинокий». Собеседник мой, слегка пьяный, произнес длинную речь, в конце которой воскликнул буквально так:

- Мне, Владислав Фелицианович, на Господа Бога - тьфу! (Тут он отнюдь не символически плюнул в зеленый квадрат цветного окна).

- Был бы только Валерий Яковлевич, ему же слава, честь и поклонение!

Гумилев мне рассказывал, как тот же Тиняков, сидя с ним в Петербурге на «поплавке» и глядя на Неву, вскричал в порыве священного ясновидения:

- Смотрите, смотрите! Валерий Яковлевич шествует с того берега по водам!

 

Он не любил людей, потому что прежде всего не уважал их. Это во всяком случае было так в его зрелые годы. В юности, кажется, он любил Коневского. Не плохо он относился к 3. H. Гиппиус. Больше назвать некого. Его неоднократно подчеркнутая любовь к Бальмонту вряд ли может быть названа любовью. В лучшем случае это было удивление Сальери перед Моцартом. Он любил называть Бальмонта братом.

М. Волошин однажды сказал, что традиция этих братских чувств восходит к глубокой древности: к самому Каину. В юности, может быть, он любил еще Александра Добролюбова, но впоследствии, когда тот ушел в христианство и народничество, Брюсов перестал его выносить. Добролюбов вел бродяжническую жизнь. Иногда приходил в Москву и по несколько дней жил У Брюсовых: с Надеждой Яковлевной, сестрой Брюсова, его связывали некоторые религиозные мысли. Он вегетарианствовал, ходил с посохом и называл всех братьями и сестрами.

Однажды я застал Брюсова в литературно-художественном кружке. Было часа два ночи. Брюсов играл в Chemin de fer. Я удивлялся.

- Ничего не поделаешь, - сказал Брюсов: - я теперь человек бездомный: у нас Добролюбов.

Он не возвращался домой, пока Добролюбов не «уходил».

Борис Садовской, человек умный и хороший, за суховатой сдержанностью прятавший очень доброе сердце, возмущался любовной лирикой Брюсова, называя ее постельной поэзией. Тут он был не прав. В эротике Брюсова есть глубокий трагизм, но не онтологический, как хотелось думать самому автору, - а психологический: не любя и не чтя людей, он ни разу не полюбил ни одной из тех, с кем случалось ему «припадать на ложе». Женщины брюсовских стихов похожи одна на другую, как две капли воды: это потому, что он ни одной не любил, не отличил, не узнал. Возможно, что он действительно чтил любовь. Но любовниц своих он не замечал.

 

Мы, как священнослужители,

Творим обряд -

 

слова страшные, потому что если «обряд», то решительно безразлично, с кем. «Жрица любви» - излюбленное слово Брюсова. Но ведь лицо у жрицы закрыто, человеческого лица у нее и нет. Одну жрицу можно заменить другой - «обряд» останется тот же. И не находя, не умея найти человека во всех этих «жрицах», Брюсов кричит, охваченный ужасом:

 

Я, дрожа, сжимаю труп!

 

И любовь у него всегда превращается в пытку:

Где же мы? На страстном ложе

Иль на смертном колесе?

 

***

 

Он любил литературу, только ее. Самого себя - тоже только во имя ее. Во истину, он свято исполнил заветы, данные самому ceбе в годы юношества: «не люби, не сочувствуй, сам лишь себя обожай беспредельно» и - «поклоняйся искусству, только ему, безраздельно, бесцельно». Это бесцельное искусство было его идолом, в жертву которому он принес нескольких живых людей, и, надо это признать, - самого себя. Литература ему представлялась безжалостным божеством, вечно требующим крови. Она для него олицетворялась в учебнике истории литературы. Такому научному кирпичу он способен был поклоняться, как священному камню, олицетворению Митры. В декабре 1903 года, в тот самый день, когда ему исполнилось тридцать лет, он сказал мне буквально так:

- Я хочу жить, чтобы в истории всеобщей литературы обо мне было две строчки. И они будут.

Однажды покойная поэтесса Надежда Львова сказала ему о каких-то его стихах, что они ей не нравятся. Брюсов оскалился своей, столь памятной многим, ласково - злой улыбкой и отвечал:

- А вот их будут учить наизусть в гимназиях, а таких девочек, как вы, будут наказывать, если плохо выучат.

«Нерукотворного» памятника в человеческих сердцах он не хотел. «В века», на зло им, хотел врезаться: двумя строчками в истории литературы (черным по белому), плачем ребят, наказанных за незнание Брюсова, и - бронзовым истуканом на родимом Цветном бульваре.

Его роман с Ниной Петровской был мучителен для обоих, но стороною, в особенности страдающей, была Нина. Закончив «Огненного Ангела», он посвятил книгу Нине и в посвящении назвал ее «много любившей и от любви погибшей». Сам он, однако же, погибать не хотел. Исчерпав сюжет и в житейском, и в литературном смысле, он хотел отстраниться, вернувшись к домашнему уюту, к пухлым, румяным, заботливою рукой приготовленным пирогам с морковью, до которых был великий охотник. Желание порвать навсегда он выказывал с нарочитым бездушием.

С Ниной связывала меня большая дружба. Московские болтуны были уверены, что не только дружба. Над их уверенностью мы не мало смеялись и, по правде сказать, иногда нарочно ее укрепляли - из чистого озорства. Я знал и видел страдания Нины и дважды по этому поводу говорил с Брюсовым. Во время второй беседы я сказал ему столь оскорбительное слово, что об этом он, кажется, не рассказал даже Нине. Мы перестали здороваться. Впрочем, через полгода Нина сгладила нашу ссору. Мы притворились, что ее не было.

Осенью 1911 г., после тяжелой болезни, Нина решила уехать из Москвы навсегда. Наступил день отъезда - 9 ноября. Я отправился на Александровский вокзал. Нина сидела уже в купэ, рядом с Брюсовым. На полу стояла откупоренная бутылка коньяку (это был, можно сказать, «национальный» напиток московского символизма). Пили прямо из горлышка, плача и обнимаясь. Хлебнул и я, прослезившись. Это было похоже на проводы новобранцев. Нина и Брюсов знали, что расстаются навеки. Бутылку допили. Поезд тронулся. Мы с Брюсовым вышли из вокзала, сели в сани и молча доехали вместе до Страстного монастыря.

Это было часов в пять. В тот день мать Брюсова справляла свои именины. Года за полтора до этого знаменитый дом на Цветном бульваре был продан, и Валерий Яковлевич снял более комфортабельную квартиру на Первой Мещанской, 32 (он в ней и скончался). Мать же, Матрена Александровна, с некоторыми другими членами семьи, переехала на Пречистенку, к церкви Успенья на Могильцах. Вечером, после проводов Нины, - отправился я поздравлять.

Я пришел часов в 10. Все были в сборе. Именинница играла в преферанс с Валерием Яковлевичем, с его женой и с Евгенией Яковлевной.

Домашний, уютный, добродушнейший Валерий Яковлевич, только что, между вокзалом и именинами, постригшийся, слегка пахнущий вежеталем, озаренный мягким блеском свечей, - сказал мне, с улыбкой заглядывая в глаза:

- Вот, при каких различных обстоятельствах мы нынче встречаемся!

Я молчал. Тогда Брюсов, стремительно развернув карты веером и как бы говоря: «А, вы не понимаете шуток?» - резко спросил:

- А вы бы что стали делать на моем месте, Владислав Фелицианович?

Вопрос как будто бы относился к картам, но он имел и иносказательное значение. Я заглянул в карты Брюсова и сказал:

- По-моему, надо вам играть простые бубны.

И помолчав, прибавил:

- И благодарить Бога, если это вам сойдет с рук.

- Ну, а я сыграю семь треф.

И сыграл.

​​ 

***

 

Я на своем веку много играл в карты, много видал игроков, и случайных, и профессиональных. Думаю, что за картами люди познаются очень хорошо; во всяком случае, не хуже, чем по почерку. Дело вовсе не в денежной стороне. Самая манера вести игру, даже сдавать, брать карты со стола, весь стиль игры - все это искушенному взгляду говорит очень многое о партнере. Должен лишь указать, что понятия «хороший партнер» и «хороший человек» вовсе не совпадают полностью: напротив того, кое в чем друг другу противоречат, и некоторые черты хорошего человека невыносимы за картами; с другой стороны, наблюдая отличнейшего партнера, иной раз думаешь, что в жизни от него надобно держаться подальше.

В азартные игры Брюсов играл очень - как бы сказать? - не то, чтобы робко, но тупо, бедно, - обнаруживая отсутствие фантазии, неумение угадывать, нечуткость к тому иррациональному элементу, которым игрок в азартные игры должен научиться управлять, чтобы повелевать ему, как маг умеет повелевать духам. Перед духами игры Брюсов пасовал. Ее мистика была ему недоступна, как всякая мистика. В его игре не было вдохновения. Он всегда проигрывал и сердился, - не за проигрыш денег, а именно за то, что ходил, как в лесу, там, где другие что-то умели видеть. Счастливым игрокам он завидовал тою же завистью, с какой некогда позавидовал поклонникам Прекрасной Дамы:

 

Они Ее видят! Они Ее слышат!

 

А он не слышал, не видел.

За то в игры «коммерческие», в преферанс, в винт, он играл превосходно, - смело, находчиво, оригинально. В стихии рассчета он умел быть вдохновенным. Процесс вычисления доставлял ему удовольствие. В шестнадцатом году он мне признавался, что иногда «ради развлечения» решает алгебраические и тригонометрические задачи по старому гимназическому задачнику. Он любил таблицу логарифмов. Он произнес целое «похвальное слово» той главе в учебнике алгебры, где говорится о перестановках и сочетаниях.

В поэзии он любил те же «перестановки и сочетания». С замечательным упорством и трудолюбием он работал годами над книгой, которая не была - да и вряд ли могла быть закончена: он хотел дать ряд стихотворных подделок, стилизаций, содержащих образчики «поэзии всех времен и народов»! В книге должно было быть несколько тысяч стихотворений. Он хотел несколько тысяч раз задушить себя на алтаре возлюбленной Литературы - во имя «исчерпания всех возможностей», из благоговения перед перестановками и сочетаниями.

Написав для книги «Все напевы» (построенной по тому же плану) цикл стихотворений о разных способах самоубийства, он старательно расспрашивал знакомых, не известны ли им еще какие-нибудь способы, «упущенные» в его каталоге.

По системе того же «исчерпания возможностей» написал он ужасную книгу: «Опыты» - собрание бездушных образчиков всех метров и строф. Не замечая своей ритмической нищеты, он гордился внешним, метрическим богатством.

Как он радовался, когда «открыл», что в русской литературе нет стихотворения, написанного чистым пэоном первым! И как простодушно огорчился, когда я сказал, что у меня есть такое стихотворение и было напечатано, только не вошло в мои сборники.

- Почему ж не вошло? - спросил он.

- Плохо, - отвечал я.

- Но ведь это был бы единственный пример в истории русской литературы!

В другой раз не мне было суждено огорчить его. К общеупотребительным рифмам смерть-жердь-твердь он нашел четвертую-умилосердь - и тотчас написал на эти рифмы сонет. Я поздравил его, но пришедший С. В. Шервинский сказал, что «умилосердь» уже есть у Вячеслава Иванова. Брюсов сразу погас и осунулся.

 

***

 

Быть может, все в жизни лишь средство

Для ярко - певучих стихов...

 

Это двустишие Брюсова цитировалось много раз. Расскажу об одном случае, связанном не прямо с этими строчками, но с мыслью, в них выраженной.

В начале 1912 года Брюсов познакомил меня с начинающей поэтессой Надеждой Григорьевной Львовой, за которой он стал ухаживать вскоре после отъезда Нины Петровской. Если не ошибаюсь, его самого познакомила с Львовой одна стареющая дама, в начале девятисотых годов фигурировавшая в его стихах. Она старательно подогревала новое увлечение Брюсова.

Надя Львова была не хороша, но и не вовсе дурна собой. Родители ее жили в Серпухове; она училась в Москве на курсах. Стихи ее были очень зелены, очень под влиянием Брюсова. Вряд ли у нее было большое поэтическое дарование. Но сама она была умница, простая, душевная, довольно застенчивая девушка. Она сильно сутулилась и страдала маленьким недостатком речи: в начале слов не выговаривала букву «к»: говорила «ак» вместо «как», «оторый», «инжал».

Мы с ней сдружились. Она всячески старалась сблизить меня с Брюсовым, не раз приводила его ко мне, с ним приезжала ко мне на дачу.

Разница в летах между ней и Брюсовым была велика. Он конфузливо молодился, искал общества молодых поэтов. Сам написал книжку стихов почти в духе Игоря Северянина и посвятил ее Наде. Выпустить эту книгу под своим именем он не решился, и она явилась под двусмысленным титулом: «Стихи Нелли. Со вступительным сонетом Валерия Брюсова». Брюсов рассчитывал, что слова «Стихи Нелли» непосвященными будут поняты, как «Стихи сочиненные Нелли». Так и случилось: и публика, и многие писатели поддались обману. В действительности подразумевалось, что слово «Нелли» стоит не в родительном, а в дательном падеже: стихи к Нелли, посвященные Нелли. Этим именем Брюсов звал Надю без посторонних.

С ней отчасти повторилась история Нины Петровской: она никак не могла примириться с раздвоением Брюсова - между ней и домашним очагом. С лета 1913 г. она стала очень грустна. Брюсов систематически приучал ее к мысли о смерти, о самоубийстве. Однажды она показала мне револьвер - подарок Брюсова. Это был тот самый браунинг, из которого восемь лет тому назад Нина стреляла в Андрея Белого. В конце ноября, кажется - 23 числа, вечером, Львова позвонила по телефону к Брюсову, прося тотчас приехать. Он сказал, что не может, занят. Тогда она позвонила к поэту Вадиму Шершеневичу: «Очень тоскливо, пойдемте в кинематограф». Шершеневич не мог пойти - у него были гости. Часов в 11 она звонила ко мне - меня не было дома. Поздним вечером она застрелилась. Об этом мне сообщили под утро.

Через час ко мне позвонил Шершеневич и сказал, что жена Брюсова просит похлопотать, чтобы в газетах не писали лишнего. Брюсов мало меня заботил, но мне не хотелось, чтобы репортеры копались в истории Нади. Я согласился поехать в «Русские Ведомости» и в «Русское Слово».

Надю хоронили на бедном Миусском кладбище, в холодный, метельный день. Народу собралось много. У открытой могилы, рука об руку, стояли родители Нади, приехавшие из Серпухова, старые, маленькие, коренастые, он - в поношенной шинели с зелеными кантами, она - в старенькой шубе и в приплюснутой шляпке. Никто с ними не был знаком. Когда могилу засыпали, они как были, под руку, стали обходить собравшихся. С напускною бодростью, что-то шепча трясущимися губами, пожимали руки, благодарили. За что? Частица соучастия в брюсовском преступлении лежала на многих из нас, все видевших и ничего не сделавших, чтобы спасти Надю. Несчастные старики этого не знали. Когда они приблизились ко мне, я отошел в сторону, не смея взглянуть им в глаза, не имея права утешать их.

Сам Брюсов на другой день после надиной смерти бежал в Петербург, а оттуда - в Ригу, в какой-то санаторий. Через несколько времени он вернулся в Москву, уже залечив душевную рану и написав новые стихи, многие из которых посвящались новой, уже санаторной «встрече»... На ближайшей среде «Свободной Эстетики», в столовой Литературно-Художественного Кружка, за ужином, на котором присутствовала «вся Москва» - писатели с женами, молодые поэты, художники, меценаты и меценатки - он предложил прослушать его новые стихи. Все затаили дыхание - и не напрасно: первое же стихотворение оказалось декларацией. Не помню подробностей, помню только, что это была вариация на тему

 

Мертвый, в гробе мирно спи,

Жизнью пользуйся живущий,

 

а каждая строфа начиналась словами: «Умершим - мир!» Прослушав строфы две, я встал из-за стола и пошел к дверям. Брюсов приостановил чтение. На меня зашикали: все понимали, о чем идет речь, и требовали, чтобы я не мешал удовольствию.

За дверью я пожалел о своей поездке в «Русское Слово» и «Русские Ведомости».

 

***

 

Он страстною, неестественною любовью любил заседать, в особенности - председательствовать. Заседая - священнодействовал. Резолюция, поправка, голосование, устав, пункт, параграф - эти слова нежили его слух. Открывать заседание, закрывать заседание, предоставлять слово, лишать слова «дискреционною властью председателя», звонить в колокольчик, интимно склоняться к секретарю, прося «занести в протокол» - все это было для него наслаждение, «театр для себя», предвкушение грядущих двух строк в истории литературы. В эпоху 1907-1914 г. он заседал по три раза в день, где надо и где не надо. Заседаниям жертвовал совестью, друзьями, женщинами. В конце девяностых или в начале девятисотых годов, он, декадент, прославленный эпатированием буржуа, любящий только то, что «порочно» и «странно», - вздумал, в качестве домовладельца, баллотироваться в гласные городской думы, - московской городской думы тех времен! В качестве председателя дирекции Литературно-Художественного Кружка часами совещался с буфетчиком на тему о завтрашнем дежурном блюде.

Осенью 1914 г. он вздумал справить двадцатилетие литературной деятельности. И. И. Трояновский и г-жа Неменова - Лунц, музыкантша, составили организационную комиссию. За ужином после очередного заседания «Свободной Эстетики» прибор Брюсова был украшен цветами. Организаторы юбилея по очереди заклинали разных людей сказать речь. Никто не сказал ни слова - время было неподходящее. Брюсов уехал в Варшаву, военным корреспондентом «Русских Ведомостей». Мысли об юбилее он не оставил.

Он был антисемит. Когда одна из его сестер выходила замуж за С. В. Киссина, еврея, он не только наотрез отказался присутствовать на свадьбе, но и не поздравил молодых, а впоследствии ни разу не переступил их порога. Это было в 1909 году.

К 1914-му отношения несколько сгладились. Мобилизованный Самуил Викторович очутился чиновником санитарного ведомства в той самой Варшаве, где Брюсов жил в качестве военного корреспондента. Они иногда видались.

После неудачи московского юбилея Брюсов решил отпраздновать его хоть в Варшаве. Какие-то польские писатели согласились его чествовать. Впоследствии он рассказал мне:

- Поляки - антисемиты куда более последовательные, чем я. Когда они хотели меня чествовать, я пригласил было Самуила Викторовича, но они вычеркнули его из списка, говоря, что с евреем за стол не сядут. Пришлось отказаться от удовольствия видеть Самуила Викторовича на моем юбилее, хоть я даже указывал, что все - таки он мой родственник и поэт.

Отказаться от удовольствия справить юбилей он не мог.

Этот злосчастный юбилей он справил - таки в Москве, в декабре 1924 года. Торжество происходило в Большом театре. По городу были расклеены афиши, приглашающие всех желающих. Более крупными буквами, чем имя самого Брюсова, на них значилось: «С участием Максима Горького». Хотя устроители и, конечно, сам Брюсов отлично знали, что Горький в Мариенбаде и в Россию не собирается.

Как и почему он сделался коммунистом?

Некогда он разделял идеи самого вульгарного черносотенства. Во время русско-японской войны поговаривал о масонских заговорах и японских деньгах.

В 1905 г. он всячески поносил социалистов, проявляя при этом анекдотическое невежество. Однажды сказал:

- Я знаю, что такое марксизм: грабь что можно и - общность мужей и жен.

Ему дали прочесть эрфуртскую программу. Прочитав, он коротко сказал:

- Вздор.

Я пишу воспоминания, а не критическую статью. Поэтому укажу только вкратце, что такие «левые» стихотворения, как знаменитый «Кинжал», по существу не содержат никакой левизны. «Поэт всегда с людьми, когда шумит гроза» - это Программа литературная, эстетическая, а не политическая. Карамзин в «Письмах русского путешественника» рассказывает об аристократе, который примкнул к якобинцам. На недоуменные вопросы, к нему обращенные, он отвечал:

- Que faire? J”aime les t – t - troubles.

(Аристократ был заика.).

Эти слова можно бы поставить эпиграфом ко всем радикальным стихам Брюсова из эпохи 1905 года. Знаменитый «Каменщик» также не выражал взглядов автора. Это - стилизация, такая же подделка, такое же поэтическое упражнение, как напечатанная тут же детская песенка про палочку-выручалочку, как песня сборщиков («Пожертвуйте, благодетели, на новый колокол») и другие подобные стихи. «Каменщик» точно так же не выражал взглядов самого Брюсова, как написанная в порядке «исчерпания тем и возможностей» «Австралийская песня»:

 

Кенгуру бежали быстро -

Я еще быстрей.

Кенгуру был очень жирен,

И я его съел.

 

Самое происхождение «Каменщика» - чисто литературное. Это - не более и не менее, как исправленная редакция стихотворения, написанного еще до рождения Брюсова. Под тем же заглавием оно напечатано в «Лютне», старинном заграничном сборнике запрещенных русских стихов. Кто его автор - я не знаю.

Пока фельетонисты писали статьи об обращении «эстета» Брюсова к «общественности», - Брюсов на чердаке своего дома учился стрелять из револьвера, «на случай, если забастовщики придут грабить». В редакции «Скорпиона» происходили беседы, о которых Сергей Кречетов сложил не слишком блестящие, но меткие стишки:

 

Собирались они по вторникам,

Мудро глаголя.

Затевали погромы с дворником

Из Метрополя.

(Изд-во «Скорпион» помещалось в здании Метрополя.)

Так трогательно по вторникам,

В согласии вкусов,

Сочетался со старшим дворником

Валерий Брюсов.

 

В ту же пору его младший брат написал ему латинские стихи с обращением:

 

Falsus Valerius, duplex lingua!

 

В 1913 г. он был приглашен редактировать литературный отдел «Русской Мысли» - и однажды сказал:

- В качестве одного из редакторов «Русской Мысли», я в политических вопросах во всем согласен с Петром Бернгардовичем (Струве).

Впоследствии, накануне февральской революции, в Тифлисе, на банкете, которым армяне чествовали Брюсова, как редактора сборника «Поззия Армении», - он встал и к великому смущению присутствующих провозгласил тост «за здоровье Государя Императора, Державного Вождя нашей армии». Об этом рассказывал мне устроитель банкета, П. Н. Макинциан, впоследствии составитель знаменитой «Красной Книги В. Ч. К.». (В 1937 г. он был расстрелян).

 

***

 

Демократию Брюсов презирал. История культуры, которой он поклонялся, была для него историей «творцов», полубогов, стоящих вне толпы, ее презирающих, ею ненавидимых. Всякая демократическая власть казалась ему либо утопией, либо охлократией, господством черни.

Всякий абсолютизм казался ему силою созидательной, охраняющей и творящей культуру. Поэт, следовательно, всегда на стороне существующей власти, какова бы она ни была, - лишь была бы отделена от народа. Ему, как «гребцу триремы», было все равно, Цезаря влечь иль пирата.

Все поэты были придворными: при Августе, Меценате, при Людовиках, при Фридрихе, Екатерине, Николае I и т. д. Это была одна из его любимых мыслей.

Поэтому он был монархистом при Николае II. Поэтому, пока надеялся, что Временное Правительство «обуздает низы» и покажет себя «твердою властью», - он стремился заседать в каких-то комиссиях и, стараясь поддержать принципы оборончества, написал и издал летом 1917 года небольшую брошюру в розовой обложке, под заглавием: «Как кончить войну?» и с эпиграфом: Si vis расеm para bellum. Идеей брошюры была «война до победного конца».

После «октября» он впал в отчаяние. Одна дама, всегда начинавшая свою речь словами: «Валерий Яковлевич говорит, что», - в начале ноября встретилась со мной у поэта К. А. Липскерова. Когда хозяин вышел из комнаты распорядиться о чае, дама опасливо посмотрела ему вслед и, наклонясь ко мне, прошептала:

- Валерий Яковлевич говорит, что теперь нами будут править жиды.

В ту зиму я сам не встречался с Брюсовым, но мне рассказывали, что он - в подавленном состоянии и оплакивает неминуемую гибель культуры. Только летом 1918 года, после разгона учредительного собрания и начала террора, - он приободрился и заявил себя коммунистом.

Но это было вполне последовательно, ибо он увидал пред собою «сильную власть», один из видов абсолютизма, - и поклонился ей: она представилась ему достаточною защитой от демоса, низов, черни. Ему ничего не стоило объявить себя и марксистом, - ибо не все ли равно во имя чего - была бы власть.

В коммунизме он поклонился новому самодержавию, которое с его точки зрения было, пожалуй, и лучше старого, так как Кремль все-таки оказался лично для него доступнее, чем Царское Село. Ведь у старого самодержавия не было никакой официально-покровительствуемой эстетической политики, - новое же в этом смысле хотело быть активным. Брюсову представлялось возможным прямое влияние на литературные дела; он мечтал, что большевики откроют ему долгожданную возможность «направлять» литературу твердыми, административными мерами. Если бы это удалось, он мог бы командовать писателями, без интриг, без вынужденных союзов с ними, - единым окриком. А сколько заседаний, уставов, постановлений! А какая надежда на то, что в истории литературы будет сказано: «в таком-то году повернул русскую литературу на столько-то градусов». Тут личные интересы совпадали с идеями.

Мечта не осуществилась. Поскольку подчинение литературы оказалось возможным, - коммунисты предпочли сохранить диктатуру за собой, а не передать ее Брюсову, который в сущности остался для них чужим и которому они, несмотря ни на что, не верили. Ему предоставили несколько более или менее видных «постов - не особенно ответственных. Он служил с волевой исправностью, которая всегда была свойственна его работе, за что бы он ни брался. Он изо всех сил «заседал» и «заведывал».

От писательской среды он отмежевался еще резче, чем она от него. Когда в Москве образовался союз писателей, Брюсов занял по отношению к нему позицию, гораздо более резкую и непримиримую, чем занимали настоящие большевики. Помню, между прочим, такую историю. При уничтожении Литературно-Художественного Кружка была реквизирована его библиотека и, как водится, расхищалась. Книги находились в ведении Московского Совета, и Союз писателей попросил, чтобы они были переданы ему. Каменев тогдашний председатель Совета, согласился. Как только Брюсов узнал об этом, он тотчас заявил протест и стал требовать, чтобы библиотека была отдана Лито, совершенно мертвому учреждению, которым он заведывал. Я состоял членом правлений Союза, и мне поручили попытаться уговорить Брюсова, чтобы он отказался от своих притязаний. Я тут же взял телефонную трубку и позвонил к Брюсову. Выслушав меня, он ответил:

- Я вас не понимаю, Владислав Фелицианович. Вы обращаетесь к должностному лицу, стараясь его склонить к нарушению интересов вверенного ему учреждения.

Услышав про «должностное лицо» и «вверенное учреждение», я уже не стал продолжать разговора. Библиотеку перевезли в Лито.

К несчастью, ревность к службе, заходила у Брюсова и еще много дальше. В марте 1920 г. я заболел от недоедания и от жизни в нетопленом подвале. Пролежав месяца два в постели и прохворав все лето, в конце ноября я решил переехать в Петербург, где мне обещали сухую комнату. В Петербурге я снова пролежал с месяц, а так как есть мне и там было нечего, то я принялся хлопотать о переводе моего московского писательского пайка в Петербург. Для этого мне пришлось потратить месяца три невероятных усилий, при чем я все время натыкался на какое-то невидимое, но явственно ощутимое препятствие. Только спустя два года я узнал от Горького, что препятствием была некая бумага, лежавшая в петербургском академическом центре. В этой бумаге Брюсов конфиденциально сообщал, что я - человек неблагонадежный. Примечательно, что даже «по долгу службы» это не входило в его обязанности. ​​ 

Несмотря на все усердие, большевики не ценили его. При случае, - попрекали былой принадлежностью к «буржуазной» литературе. Его стихи, написанные в полном соответствии с видами начальства, все-таки были не нужны, потому что не годились для прямой агитации. Дело в том, что, пишучи на заказные темы и очередные лозунги, в области формы Брюсов оставался свободным. Я думаю, что тщательное формальное исследование коммунистических стихов Брюсова показало бы в них напряженную внутреннюю работу, клонящуюся к попытке сломать старую гармонию, «обрести звуки новые». К этой цели Брюсов шел через сознательную какофонию. Был ли он прав, удалось ли бы ему чего-нибудь достигнуть, - вопрос другой. Но именно наличие этой работы сделало его стихи переутонченными до одеревянения, трудно усвояемыми, недоступными для примитивного понимания. Как агитационный материал они не годятся - и потому Брюсов-поэт оказался по существу не нужным. Оставался Брюсов - служака, которого и гоняли с «поста» на «пост», порой доходя до вольного или невольного издевательства. Так, например, в 1921 г. Брюсов совмещал какое-то высокое назначение по Наркомпросу - с не менее важной должностью в Гукон, т. е.... в Главном Управлений по Коннозаводству (Как ни странно, некоторая логика в этом была: самые первые строки Брюсова, появившиеся в печати, - две статьи о лошадях в одном из специальных журналов: не то «Рысак и Скакун», не то «Коннозаводство и Спорт». Отец Брюсова, как я указывал, был лошадник-любитель. Когда-то я видел детские письма Брюсова к матери, сплошь наполненные беговыми делами и впечатлениями.)

Что ж? Он честно трудился и там и даже, идя в ногу с нэпом, выступал в печати, ведя кампанию за восстановление тотализатора.

Брюсов, конечно, видел свое полное одиночество. Одно лицо, близкое к нему, рассказывало мне в началe 1922 года, что он очень одинок, очень мрачен и угнетен.

Еще с 1908, кажется, года он был морфинистом. Старался от этого отделаться, - но не мог. Летом 1911 г. д-ру Г. А. Койранскому удалось на время отвлечь его от морфия, но в конце концов из этого ничего не вышло. Морфий сделался ему необходим. Помню, в 1917 г., во время одного разговора я заметил, что Брюсов постепенно впадает в какое-то оцепенение, почти засыпает. Наконец, он встал, ненадолго вышел в соседнюю комнату - и вернулся помолодевшим.

В конце 1919 г. мне случилось сменить его на одной из служб. Заглянув в пустой ящик его стола, я нашел там иглу от шприца и обрывок газеты с кровяными пятнами. Последние годы он часто хворал, - по-видимому, на почве интоксикации.

Одинокий, измученный, обрел он, однако, и неожиданную радость. Под конец дней взял на воспитание маленького племянника жены и ухаживал за ним с нежностью, как некогда за котенком. Возвращался домой, нагруженный сластями и игрушками. Расстелив ковер, играл с мальчиком на полу.

Прочитав известие о смерти Брюсова, я думал, что он покончил с собой. Быть может, в конце концов так и было бы, если бы смерть сама не предупредила его.

Сорренто, 1924.

 

Конец статьи Ходасевича о Брюсове

 

12 ​​ Такой огромный текст Ходасевича выплыл ко мне из ожесточенной критики этого текста. Я столкнулся с огромной культурой – и мне особенно приятно, что это – культура моей страны.

Я восхищаюсь французской кинокультурой, но вот вижу, что и в нашей культуре есть, чем гордиться.

 

15 ​​ Не знаю никого из тех, с кем интересно общаться. Только в книгах нахожу ответы. ​​ Тут что-то такое, что у меня нельзя отнять.

Что же тогда меня разрушает? ​​ Почему я не слышу того, что происходит?

В меня после смерти мамы вошло Молчание - и я учусь его понимать.

 

16 ​​ Бах, Бах, Бах! ​​ Рихтер, Рихтер, Рихтер!

С упоением в сотый раз переслушиваю «Хорошо темперированный клавир» Баха. Исполняет Рихтер.

 

20  ​​ ​​​​ Всемирная библиотека  ​​​​ Горького.

 

Гарди Томас. «Тэсс из рода д’Эрбервиллей». «Джуд Незаметный».

«Тэсс» написана с блеском.

 

25  ​​​​ Ходасевич:

 

Всё каменное. В каменный пролет

Уходит ночь. В подъездах, у ворот –

Как изваянья – слипшиеся пары.

И тяжкий вздох. И тяжкий дух сигары.

Бренчит о камень ключ, гремит засов.

Ходи по камню до пяти часов,

Жди: резкий ветер дунет в окарино

По скважинам громоздкого Берлина –

И грубый день взойдет из-за домов

Над мачехой российских городов.

Берлин

 

30  ​​ ​​ ​​​​ Принц Хуан Карлос получил титул короля Испании.

Диктатор ​​ Франсиско Франко болен и не может управлять страной.

 

Ноябрь

 

1  ​​ ​​ ​​​​ Гейне – единственный немец, которого легко читаю в оригинале.

Так что нет смысла читать его во Всемирной библиотеке  ​​​​ Горького.

 

2  ​​ ​​ ​​ ​​​​ В  ​​​​ Бангладеш совершившая в августе переворот «группа майоров» расстреляла в центральной тюрьме Дакки бывших премьер-министров Мансура Али и Таджуддина Ахмеда, а также других лидеров свергнутого режима Муджибура Рахмана.

 

3  ​​ ​​ ​​​​ Вот учу французский язык - и заливаюсь слезами от мечтаний о какой-то необычайной жизни во Франции.

Фильмы Карне особенно трогательны: я будто живу внутри них.

О, и я буду там жить, буду гулять по Парижу!

Я пересматриваю «Вечерних посетителей» - и пишу в темноте зала.

Дома собираю эти кривые, налезающие друг на друга строчки.

В прошлом году из них получилось «Признание Грете Гарбо».

 

Бангладеш:  ​​​​ военный переворот. Власть перешла в руки бригадного генерала Халеда Мушаррафа. Начальник штаба армии Зиаур Рахман смещён с поста и арестован

 

4  ​​ ​​ ​​​​ И еще одно театральное впечатление, меня потрясшее: ​​ Паневежисский театр привез «Строителя Сольнеса» Ибсена и «Пляски смерти» ​​ Стриндберга.

Мильтинис создал совсем особый ​​ театр: с мощными европейскими влияниями.

Вся жизнь уйдет на то, чтобы понять, что же я видел.

Да, Банионис играет хорошо, но и он – только отражение замысла Мильтиниса.

 

5 ​​ Шиллер.

 

An die Sonne

 

Preis dir, die du dorten heraufstrahlst, Tochter des Himmels!

Preis dem lieblichen Glanz

Deines Lächelns, der alles begrüßet und alles erfreuet!

Trüb in Schauern und Nacht

Stand begraben die prächtige Schöpfung: tot war die Schönheit

Lang dem lechzenden Blick;

Aber liebevoll stiegst du früh aus dem rosigen Schoße

Deiner Wolken empor,

Wecktest uns auf die Morgenröte; und freundlich

Schimmert' diese herfür

Über die Berg und verkündete deine süße Hervorkunft.

Schnell begann nun das Graun

Sich zu wälzen dahin in ungeheuern Gebürgen.

Dann erschienest du selbst,

Herrliche du, und verschwunden waren die neblichte Riesen!

Ach! wie Liebende nun,

Lange getrennt, liebäugelt der Himmel zur Erden, und diese

Lächelt zum Liebling empor;

Und es küssen die Wolken am Saume der Höhe die Hügel;

Süßer atmet die Luft;

Alle Fluren baden in deines Angesichts Abglanz

Sich, und es wirbelt der Chor

Des Gevögels aus der vergoldeten Grüne der Wälder

Freudenlieder hinauf;

Alle Wesen taumeln wie am Busen der Wonne:

Selig die ganze Natur!

Und dies alles, o Sonn! entquoll deiner himmlischen Liebe.

Vater der Heilgen, vergib,

O vergib mir, daß ich auf mein Angesicht falle

Und anbete dein Werk! –

Aber nun schwebet sie fort im Zug der Purpurgewölke

Über der Könige Reich,

Über die unabsehbarn Wasser, über das Weltall:

Unter ihr werden zu Staub

Alle Thronen, Moder die himmelaufschimmernden Städte;

Ach! die Erde ist selbst

Grabeshügel geworden. Sie aber bleibt in der Höhe,

Lächelt der Mörderin Zeit

Und erfüllet ihr großes Geschäft, erleuchtet die Sphären.

O besuche noch lang,

Herrlichstes Fürbild der Edeln! mit mildem, freundlichem Blicke

Unsre Wohnung, bis einst

Vor dem Schelten des Ewigen sinken die Sterne

Und du selbsten erbleichst.

 

Friedrich Schiller

 

6  ​​ ​​​​ Вот прошел всего год, а от моих театральных порывов ничего не осталось: так все изменила смерть матери.

Ненадолго же меня хватило!

Меня мучает ужас этой среды: она кажется слишком плотной, слишком ужасной.

 

7  ​​ ​​​​ Бангладеш:  ​​​​ третий в этом году переворот.

Лидер страны генерал Халед Мушарраф убит, власть перешла к группировке военных во главе с Зиаур Рахманом

 

8  ​​​​ Алексей Хомяков:

 

Много ошибок помрачают славу преобразователя России, но ему остается честь пробуждения ее к силе и к сознанию силы. ...Но грустно подумать, что тот, кто так живо и сильно понял смысл государства... не вспомнил в то же время, что там только сила, где любовь, а любовь только там, где личная свобода.

 

Но можно ли человека и его свободу ставить так высоко? ​​ Насколько я понимаю, свобода легко разрушит человека без личности.

 

9  ​​ ​​ ​​ ​​​​ «На большом противолодочном корабле «Сторожевой» Балтийского флота произошло выступление моряков под руководством капитана 3-го ранга В. М. Саблина, направленное против политики КПСС. При попытке уйти в Швецию корабль был перехвачен авиацией и вынужден к сдаче».

Событие, которое я не узнал слишком поздно, но все же ставлю в дневник.

 

10  ​​ ​​ ​​​​ Генеральная Ассамблея ООН: принятие резолюции, определяющей ​​ сионизм как «форму расизма и расовой дискриминации».

 

14  ​​ ​​ ​​ ​​​​ В ​​ Мадриде подписано соглашение по Западной Сахаре между Испанией, Марокко и Мавританией. Испанские войска покинули Западную Сахару.

 

16  ​​​​ Всемирная библиотека  ​​​​ Горького.

 

Герцен А. И. «Былое и думы».

Как ​​ огромна человеческая жизнь!

Как же он сумел что-то значить?

 

22  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Хуан Карлос официально становится королём Испании после смерти диктатора Франсиско Франко.

 

23 ​​ Смерть матери для всех прошла незамеченной.

Как и смерть отца в школе.

Это не только не сблизило с Галей, но она стала еще больше чужой: ​​ она не хочет даже говорить об этом.

Ушло не просто понимание, а желание понять друг друга.

Так в один день ты чувствуешь, что оказался в пустыне, но ничего не можешь изменить.

 

25  ​​ ​​​​ Суринам получил независимость от Нидерландов.

 

В  ​​​​ Великобритании объявлена «вне закона» Ирландская Республиканская Армия (ИРА).

 

26  ​​ ​​​​ «Microsoft» зарегистрирована как торговая марка!

В  ​​​​ письме Полу Аллену, Билл Гейтс впервые упомянул название «Micro-soft» (microcomputer software).

 

27  ​​​​ Моя проза:

 

Он покидал Россию лишь теперь, в 1919-ом, когда твердо знал, что его России больше нет.

Впрочем, и не будь революции, ему б здесь не нашлось места: по долгу службы ещё полгода назад ему пришлось казнить отца известной светской дамы, поскольку тот не сумел расстрелять очередной мятеж в армии.

Для чего он растоптал собственную репутацию в глазах большинства?

Неужели только для того, чтоб сохранить должность?

И вот нет ни его службы, ни его России, ​​ - а сам он едет в никуда: в Париж.

- Трагедия начинается, - думал он, - когда мнение салонов слишком отличается от мнения власть предержащих.

Да, он лично пытался противостоять бессилию верхов, но заблуждения таких, как он, возможно, лишь подтолкнули революцию и расстрел царской семьи.

Когда война только начиналась, когда встали под ружьё и патриоты, и не патриоты, когда добрая половина Европы, подданные Габсбургов, схватились за оружие, тогда никому не приходило в голову, что из этой мясорубки вырастет «интернационализм», что в считанные ме­сяцы у власти окажутся большевики. ​​ 

 

Он ехал обычным поездом в переполненном вагоне. Поезд остановился, к окну подскочил мужик с мешком денег и, зло тряся ими, крикнул:

- Хлеба, барин!

Он ничего не ответил. Его занимала мысль: что сделают эти мужики друг с другом, когда «бороться» станет не с кем?

- Хлеба, барин! – опять крикнул мужик.

- Я не барин, - на всякий случай ответил он и отвернулся.

Ему ​​ стало страшно: а ну, как кто-то на самом деле узнает в нем барина - даже в плохо одетом?

 

Он так любил эти лица, когда ещё незачем было их бояться. Он, граф, должен тайком покидать Россию, должен бояться этих людей, а ещё недавно добрая сотня таких прислуживала ему, и он им хорошо платил - и все, казалось, радовались этому устоявшемуся миру.

Между ним и ими не было бездны, но почему эту бездну все узрели, стоило большевикам на неё указать?

Будет он кем-то в Париже или придется просто выживать.

К примеру, водить такси.

Калека напротив него, наконец, уснул.

Увидит он ещё эти тихие, родные лица?

Что теперь его аристократизм?

Только неблагодарная профессия».

 

Моя проза.

 

28  ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Португальский Тимор провозгласил независимость от Португалии и стал называться Восточный Тимор.

 

29  ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ В  ​​​​ Лаосе объявлено о решении короля Шри Саванг Ваттхана отречься от престола и стать простым гражданином страны.

 

Почему решил уйти из математики?

Разве не предал свою ​​ мечту?

Почему так ​​ резко изменил ​​ свою жизнь?

​​ 

Когда ​​ учился в военной академии, моё будущее было для всех привлекательным и ясным.

Для всех, кроме меня.

И опять я выбираю самое подозрительное, самое ненадёжное!

Ну, кончил бы я мат-мех не хуже других, устроился б в какую-нибудь контору, да и занимался б, чем хотел в свободное время.

Почему этот, столь естественный для всех, кого знаю, компромисс так ужасает меня?

И в Академии проучился до практики по ЭВМ!

Словно б эти вычислительные машины и есть тот мой Рубикон, который мне никак не перейти.

 

Декабрь

 

1  ​​ ​​​​ Всемирная библиотека  ​​​​ Горького.

Гонкур Эдмон де и Гонкур Жюль де. «Жермини Ласерте». «Братья Земганно». «Актриса Фостен».

 

2  ​​ ​​ ​​ ​​​​ В ​​ Лаосе Национальный конгресс народных представителей во Вьентьяне провозгласил страну Лаосской Народно-Демократической Республикой.

Президентом ЛНДР избран бывший принц Суфанувонг, премьер-министром ​​ генеральный секретарь Народно-революционной партии Лаоса Кейсон Фомвихан.

Бывший ​​ король назначен советником при президенте.

 

3  ​​​​ Путешествовать автостопом очень трудно - и я не могу понять, почему мне это понравилось. Тут много преодоления, много через-не-могу - и это напряжение, столь знакомое по спорту, я перенес и на изучение французского языка, и на путешествия.

 

4  ​​​​ Вот мой новый кумир:

 

​​ БОДЛЕР Charles Baudelaire.

 

Вот его стихи, что силюсь выучить наизусть.

 

Le Voyage

À Maxime du Camp

 

I

 

Pour l'enfant, amoureux de cartes et d'estampes,

L'univers est égal à son vaste appétit.

Ah! que le monde est grand à la clarté des lampes!

Aux yeux du souvenir que le monde est petit!

 

Un matin nous partons, le cerveau plein de flamme,

Le coeur gros de rancune et de désirs amers,

Et nous allons, suivant le rythme de la lame,

Berçant notre infini sur le fini des mers:

 

Les uns, joyeux de fuir une patrie infâme;

D'autres, l'horreur de leurs berceaux, et quelques-uns,

Astrologues noyés dans les yeux d'une femme,

La Circé tyrannique aux dangereux parfums.

 

Pour n'être pas changés en bêtes, ils s'enivrent

D'espace et de lumière et de cieux embrasés;

La glace qui les mord, les soleils qui les cuivrent,

Effacent lentement la marque des baisers.

 

Mais les vrais voyageurs sont ceux-là seuls qui partent

Pour partir; coeurs légers, semblables aux ballons,

De leur fatalité jamais ils ne s'écartent,

Et, sans savoir pourquoi, disent toujours: Allons!

 

Ceux-là dont les désirs ont la forme des nues,

Et qui rêvent, ainsi qu'un conscrit le canon,

De vastes voluptés, changeantes, inconnues,

Et dont l'esprit humain n'a jamais su le nom!

 

II

 

Nous imitons, horreur! la toupie et la boule

Dans leur valse et leurs bonds; même dans nos sommeils

La Curiosité nous tourmente et nous roule

Comme un Ange cruel qui fouette des soleils.

 

Singulière fortune où le but se déplace,

Et, n'étant nulle part, peut être n'importe où!

Où l'Homme, dont jamais l'espérance n'est lasse,

Pour trouver le repos court toujours comme un fou!

 

Notre âme est un trois-mâts cherchant son Icarie;

Une voix retentit sur le pont: «Ouvre l'oeil!»

Une voix de la hune, ardente et folle, crie:

«Amour... gloire... bonheur!» Enfer! c'est un écueil!

 

Chaque îlot signalé par l'homme de vigie

Est un Eldorado promis par le Destin;

L'Imagination qui dresse son orgie

Ne trouve qu'un récif aux clartés du matin.

 

Ô le pauvre amoureux des pays chimériques!

Faut-il le mettre aux fers, le jeter à la mer,

Ce matelot ivrogne, inventeur d'Amériques

Dont le mirage rend le gouffre plus amer?

 

Tel le vieux vagabond, piétinant dans la boue,

Rêve, le nez en l'air, de brillants paradis;

Son oeil ensorcelé découvre une Capoue

Partout où la chandelle illumine un taudis.

 

III

 

Etonnants voyageurs! quelles nobles histoires

Nous lisons dans vos yeux profonds comme les mers!

Montrez-nous les écrins de vos riches mémoires,

Ces bijoux merveilleux, faits d'astres et d'éthers.

 

Nous voulons voyager sans vapeur et sans voile!

Faites, pour égayer l'ennui de nos prisons,

Passer sur nos esprits, tendus comme une toile,

Vos souvenirs avec leurs cadres d'horizons.

 

Dites, qu'avez-vous vu?

 

IV

 

«Nous avons vu des astres

Et des flots, nous avons vu des sables aussi;

Et, malgré bien des chocs et d'imprévus désastres,

Nous nous sommes souvent ennuyés, comme ici.

 

La gloire du soleil sur la mer violette,

La gloire des cités dans le soleil couchant,

Allumaient dans nos coeurs une ardeur inquiète

De plonger dans un ciel au reflet alléchant.

 

Les plus riches cités, les plus grands paysages,

Jamais ne contenaient l'attrait mystérieux

De ceux que le hasard fait avec les nuages.

Et toujours le désir nous rendait soucieux!

 

- La jouissance ajoute au désir de la force.

Désir, vieil arbre à qui le plaisir sert d'engrais,

Cependant que grossit et durcit ton écorce,

Tes branches veulent voir le soleil de plus près!

Grandiras-tu toujours, grand arbre plus vivace

Que le cyprès? - Pourtant nous avons, avec soin,

Cueilli quelques croquis pour votre album vorace

Frères qui trouvez beau tout ce qui vient de loin!

 

Nous avons salué des idoles à trompe;

Des trônes constellés de joyaux lumineux;

Des palais ouvragés dont la féerique pompe

Serait pour vos banquiers un rêve ruineux;

 

Des costumes qui sont pour les yeux une ivresse;

Des femmes dont les dents et les ongles sont teints,

Et des jongleurs savants que le serpent caresse.»

 

V

 

Et puis, et puis encore?

 

VI

 

«Ô cerveaux enfantins!

 

Pour ne pas oublier la chose capitale,

Nous avons vu partout, et sans l'avoir cherché,

Du haut jusques en bas de l'échelle fatale,

Le spectacle ennuyeux de l'immortel péché:

 

La femme, esclave vile, orgueilleuse et stupide,

Sans rire s'adorant et s'aimant sans dégoût;

L'homme, tyran goulu, paillard, dur et cupide,

Esclave de l'esclave et ruisseau dans l'égout;

 

Le bourreau qui jouit, le martyr qui sanglote;

La fête qu'assaisonne et parfume le sang;

Le poison du pouvoir énervant le despote,

Et le peuple amoureux du fouet abrutissant;

 

Plusieurs religions semblables à la nôtre,

Toutes escaladant le ciel; la Sainteté,

Comme en un lit de plume un délicat se vautre,

Dans les clous et le crin cherchant la volupté;

 

L'Humanité bavarde, ivre de son génie,

Et, folle maintenant comme elle était jadis,

Criant à Dieu, dans sa furibonde agonie:

«Ô mon semblable, mon maître, je te maudis!»

 

Et les moins sots, hardis amants de la Démence,

Fuyant le grand troupeau parqué par le Destin,

Et se réfugiant dans l'opium immense!

- Tel est du globe entier l'éternel bulletin.»

 

VII

 

Amer savoir, celui qu'on tire du voyage!

Le monde, monotone et petit, aujourd'hui,

Hier, demain, toujours, nous fait voir notre image:

Une oasis d'horreur dans un désert d'ennui!

 

Faut-il partir? rester? Si tu peux rester, reste;

Pars, s'il le faut. L'un court, et l'autre se tapit

Pour tromper l'ennemi vigilant et funeste,

Le Temps! Il est, hélas! des coureurs sans répit,

 

Comme le Juif errant et comme les apôtres,

À qui rien ne suffit, ni wagon ni vaisseau,

Pour fuir ce rétiaire infâme; il en est d'autres

Qui savent le tuer sans quitter leur berceau.

 

Lorsque enfin il mettra le pied sur notre échine,

Nous pourrons espérer et crier: En avant!

De même qu'autrefois nous partions pour la Chine,

Les yeux fixés au large et les cheveux au vent,

 

Nous nous embarquerons sur la mer des Ténèbres

Avec le coeur joyeux d'un jeune passager.

Entendez-vous ces voix charmantes et funèbres,

Qui chantent: «Par ici vous qui voulez manger

 

Le Lotus parfumé! c'est ici qu'on vendange

Les fruits miraculeux dont votre coeur a faim;

Venez vous enivrer de la douceur étrange

De cette après-midi qui n'a jamais de fin!»

 

À l'accent familier nous devinons le spectre;

Nos Pylades là-bas tendent leurs bras vers nous.

«Pour rafraîchir ton coeur nage vers ton Electre!»

Dit celle dont jadis nous baisions les genoux.

 

VIII

 

Ô Mort, vieux capitaine, il est temps! levons l'ancre!

Ce pays nous ennuie, ô Mort! Appareillons!

Si le ciel et la mer sont noirs comme de l'encre,

Nos coeurs que tu connais sont remplis de rayons!

 

Verse-nous ton poison pour qu'il nous réconforte!

Nous voulons, tant ce feu nous brûle le cerveau,

Plonger au fond du gouffre, Enfer ou Ciel, qu'importe?

Au fond de l'Inconnu pour trouver du nouveau!

 

А вот перевод Эллиса:

 

ПУТЕШЕСТВИЕ

 

I

 

Дитя, влюбленное и в карты, и в эстампы,

Чей взор вселенную так жадно обнимал, -

О, как наш мир велик при скудном свете лампы,

Как взорам прошлого он бесконечно мал!

 

Чуть утро - мы в пути; наш мозг сжигает пламя;

В душе злопамятной желаний яд острей,

Мы сочетаем ритм с широкими валами,

Предав безбрежность душ предельности морей.

 

Те с родиной своей, играя, сводят счеты,

Те в колыбель зыбей, дрожа, вперяют взгляд,

Те тонут взорами, как в небе звездочеты,

В глазах Цирцеи - пьют смертельный аромат.

 

Чтоб сохранить свой лик, они в экстазе славят

Пространства без конца и пьют лучи небес;

Их тело лед грызет, огни их тело плавят,

Чтоб поцелуев след с их бледных губ исчез.

 

Но странник истинный без цели и без срока

Идет, чтобы идти, - и легок, будто мяч;

Он не противится всесильной воле Рока

И, говоря «Вперед!», не задает задач.

 

II

 

Увы! Мы носимся, вертясь как шар, и каждый

Танцует, как кубарь, но даже в наших снах

Мы полны нового неутолимой жаждой:

Так Демон бьет бичом созвездья в небесах.

 

Пусть цели нет ни в чем, но мы - всегда у цели;

Проклятый жребий наш - твой жребий, человек, -

Пока еще не все надежды отлетели,

В исканье отдыха лишь ускорять свой бег!

 

Мы - трехмачтовый бриг, в Икарию плывущий,

Где «Берегись!» звучит на мачте, как призыв,

Где голос слышится, к безумию зовущий:

«О слава, о любовь!», и вдруг - навстречу риф!..

 

Невольно вскрикнем мы тогда: о, ковы Ада!

Здесь каждый островок, где бродит часовой,

Судьбой обещанный, блаженный Эльдорадо,

В риф превращается, чуть свет блеснет дневной.

 

В железо заковать и высадить на берег

Иль бросить в океан тебя, гуляка наш,

Любителя химер, искателя Америк,

Что горечь пропасти усилил сквозь мираж!

 

Задрав задорный нос, мечтающий бродяга

Вкруг видит райские, блестящие лучи,

И часто Капуей зовет его отвага

Шалаш, что озарен мерцанием свечи.

 

III

 

В глазах у странников, глубоких словно море,

Где и эфир небес, и чистых звезд венцы,

Прочтем мы длинный ряд возвышенных историй;

Раскройте ж памяти алмазные ларцы!

 

Лишь путешествуя без паруса и пара,

Тюрьмы уныние нам разогнать дано;

Пусть, горизонт обняв, видений ваших чара

Распишет наших душ живое полотно.

 

Так что ж вы видели?

 

IV

«Мы видели светила,

Мы волны видели, мы видели пески;

Но вереница бурь в нас сердца не смутила -

Мы изнывали все от скуки и тоски.

 

Лик солнца славного, цвет волн нежней фиалки

И озлащенные закатом города

Безумной грезою зажгли наш разум жалкий:

В небесных отблесках исчезнуть без следа.

 

Но чар таинственных в себе не заключали

Ни роскошь городов, ни ширина лугов:

В них тщетно жаждал взор, исполненный печали,

Схватить случайные узоры облаков.

 

От наслаждения желанье лишь крепчает,

Как полусгнивший ствол, обернутый корой,

Что солнца светлый лик вершиною встречает,

Стремя к его лучам ветвей широких строй.

 

Ужель ты будешь ввысь расти всегда, ужели

Ты можешь пережить высокий кипарис?..

Тогда в альбом друзей мы набросать успели

Эскизов ряд - они по вкусу всем пришлись!..

 

Мы зрели идолов, их хоботы кривые,

Их троны пышные, чей блеск - лучи планет,

Дворцы, горящие огнями феерии;

(Банкирам наших стран страшней химеры нет!)

И красочность одежд, пьянящих ясность взоров,

И блеск искусственный накрашенных ногтей,

И змей, ласкающих волшебников-жонглеров».

 

V

 

А дальше что?

 

VI

 

«Дитя! среди пустых затей

 

Нам в душу врезалось одно неизгладимо:

То - образ лестницы, где на ступенях всех

Лишь скуки зрелище вовек неустранимо,

Где бесконечна ложь и где бессмертен грех;

 

Там всюду женщина без отвращенья дрожи,

Рабыня гнусная, любуется собой;

Мужчина осквернил везде развратом ложе,

Как раб рабыни - сток с нечистою водой;

 

Там те же крики жертв и палачей забавы,

Дым пиршества и кровь все так же слиты там;

Все так же деспоты исполнены отравы,

Все так же чернь полна любви к своим хлыстам;

 

И там религии, похожие на нашу,

Хотят ворваться в Рай, и их святой восторг

Пьет в истязаниях лишь наслажденья чашу

И сладострастие из всех гвоздей исторг;

 

Болтлив не меньше мир, и, в гений свой влюбленный,

Он богохульствует безумно каждый миг,

И каждый миг кричит к лазури, исступленный:

«Проклятие тебе, мой Бог и мой Двойник!»

 

И лишь немногие, любовники Безумья,

Презрев стада людей, пасомые Судьбой,

В бездонный опиум ныряют без раздумья!

- Вот, мир, на каждый день позорный список твой!»

 

VII

 

Вот горькие плоды бессмысленных блужданий!

Наш монотонный мир одно лишь может дать

Сегодня, как вчера; в пустыне злых страданий

Оазис ужаса нам дан как благодать!

 

Остаться иль уйти? Будь здесь, кто сносит бремя,

Кто должен, пусть уйдет! Смотри: того уж нет,

Тот медлит, всячески обманывая Время -

Врага смертельного, что мучит целый свет.

 

Не зная отдыха в мучительном угаре,

Бродя, как Вечный Жид, презрев вагон, фрегат,

Он не уйдет тебя, проклятый ретиарий;

А тот малюткою с тобой покончить рад.

 

Когда ж твоя нога придавит наши спины,

Мы вскрикнем с тайною надеждою: «Вперед!»

Как в час, когда в Китай нас гнало жало сплина,

Рвал кудри ветр, а взор вонзался в небосвод;

 

Наш путь лежит в моря, где вечен мрак печальный,

Где будет весел наш неискушенный дух…

Чу! Нежащий призыв и голос погребальный

До слуха нашего слегка коснулись вдруг:

 

«Сюда, здесь Лотоса цветок благоуханный,

Здесь вкусят все сердца волшебного плода,

Здесь опьянит ваш дух своей отрадой странной

Наш день, не знающий заката никогда!»

 

Я тень по голосу узнал; со дна Пилады

К нам руки нежные стремятся протянуть,

И та, чьи ноги я лобзал в часы услады,

Меня зовет: «Направь к своей Электре путь!»

 

VIII

 

Смерть, капитан седой! страдать нет больше силы!

Поднимем якорь наш! О Смерть! нам в путь пора!

Пусть черен свод небес, пусть море - как чернилы,

В душе испытанной горит лучей игра!

 

Пролей же в сердце яд, он нас спасет от боли;

Наш мозг больной, о Смерть, горит в твоем огне,

И бездна нас влечет. Ад, Рай - не все равно ли?

Мы новый мир найдем в безвестной глубине!

 

Никто так много не сказал о моем желании бесконечно, бесконечно, бесконечно ​​ странствовать.

Но какой же я счастливый, что читаю в оригинале: Эллис не передал страстность.

Вернее, у Бодлера страстность – с ярким оттенком безумия, что не передает русский язык.

 

7  ​​ ​​​​ Восточный Тимор оккупирован Индонезией.

 

8 ​​ Чтобы принять брата как родного человека, надо принять его пьянство, - а для меня это невозможно.

Почему свои слабости надо сделать знаменем своей жизни?

Или это моя бесчувственность?

Вова говорит: ​​ «Узнаешь жизнь – запьешь».

То есть надо поскорее спиваться, чтобы стать человеком.

 

10  ​​ ​​ ​​​​ Музыка рока.

Британская группа «Queen» выпускает сингл «Bohemian Rhapsody».

 

11  ​​ ​​ ​​​​ Умерла Валентина Серова.

Вот уж о ком говорили родители!

 

ООН подтвердила право Западной Сахары на самоопределение.

 

12  ​​ ​​ ​​​​ В ​​ Португалии проведена коренная реорганизация Движения вооружённых сил. Армия отстранена от активного участия в политике, «движение капитанов» фактически прекратило своё существование

 

13  ​​​​ Но почему все мои лужские родственники безоговорочно приняли сторону брата?

Меня это коробит.

Да, я догадывался, что мои отношения с родственниками плохие, - но разве я мог подумать, что они плохие до такой степени?

Почему они дружной стеной встали против меня?

Дядя Петя даже стал меня уверять, что раздел наследства - в мою пользу!!

Жаль, что Галя ничего в этом не понимает: и она видит в Луге что-то далекое и чужое.

В сущности, меня потрясает беспомощность моей жены.

Ну да, она боится жизни!

Так и живем: она от жизни хочет спрятаться за меня, а я – за нее.

Два беспомощных, глупеньких зайчика.

 

14  ​​ ​​​​ Третий Национальный Конгресс Камбоджи одобряет новую Конституцию.

 

15  ​​ ​​​​ Плохо, что при Гале я неожиданно впадаю в гнев, злюсь, сжимаю кулаки.

Она целует мой кулак и говорит со смехом:

- Успокойся, Гена!

Мне на самом деле очень стыдно быть злым, я успокаиваюсь.

 

20  ​​​​ В душе поет Магомаев:

 

Сквозь дожди осенние

Слышу я нежное «прости»... ​​ 

 

22  ​​​​ Иосиф Бродский

 

Размышления об исчадии ада

Полагаю, что в мировой истории не было убийцы, смерть которого оплакивали бы столь многие и столь искренне. Если количество плакавших еще легко объяснить величиной популяции и средствами информации (и тогда Мао, если он, конечно, умрет, займет первое место), то качество этих слез объяснить гораздо труднее.

20 лет назад мне было 13, я учился в школе, и нас всех согнали в актовый зал, велели стать на колени, и секретарь парторганизации - мужеподобная тетка с колодкой орденов на груди - заломив руки, крикнула нам со сцены: «Плачьте, дети, плачьте! Сталин умер!» - и сама первая запричитала в голос. Мы, делать нечего, зашмыгали носами, а потом мало-помалу и по-настоящему заревели. Зал плакал, президиум плакал, родители плакали, соседи плакали, из радио неслись «Маrche funebre» Шопена и что-то из Бетховена. Вообще, кажется, в течение пяти дней по радио ничего, кроме траурной музыки, не передавали. Что до меня, то (тогда - к стыду, сейчас - к гордости) я не плакал, хотя стоял на коленях и шмыгал носом, как все. Скорее всего потому, что незадолго до этого я обнаружил в учебнике немецкого языка, взятом у приятеля, что «вождь» по-немецки - фюрер. Текст так и назывался: «Unser Fuhrer Stalin». Фюрера я оплакивать не мог.

Возможно, повлияло также и то, что семья готовилась к отъезду. Ибо стало известно, что в результате «дела врачей» (в результате сомневаться не приходилось) всех евреев будут перемещать на Дальний Восток, чтоб тяжким трудом на благо своего социалистического отечества они могли искупить вину своих соплеменников: врачей-вредителей. Мы продали пианино, на котором я все равно не умел играть и которое было бы глупо тащить через всю страну - даже если б и разрешили; отца выгнали из армии, где он прослужил всю войну, и на работу нигде не брали; работала только мать, но и она держалась на волоске. Мы жили на ее зарплату и готовились к депортации, и по рукам ходило письмо, подписанное Эренбургом, Ботвинником и другими видными советскими евреями, которое гласило о великой вине евреев перед советской властью и которое со дня на день должно было появиться в «Правде».

Но в «Правде» появилось сообщение о смерти Сталина и о том, что смерть эта - всенародное горе. И люди заплакали. Но они плакали, я думаю, не потому, что хотели угодить «Правде», а потому, что со Сталиным была связана (или, лучше сказать, он связал себя с нею) целая эпоха. Пятилетки, конституция, победа на войне, послевоенное строительство, идея порядка - сколь бы кошмарным он ни был. Россия жила под Сталиным без малого 30 лет, почти в каждой комнате висел его портрет, он стал категорией сознания, частью быта, мы привыкли к его усам, к профилю, который считался «орлиным», к полувоенному френчу (ни мир, ни война), к патриархальной трубке, - как привыкают к портрету предка или к электрической лампочке. Византийская идея, что вся власть - от Бога, в нашем антирелигиозном государстве трансформировалась в идею взаимосвязи власти и природы, в чувство ее неизбежности, как четырех времен года. Люди взрослели, женились, разводились, рожали, старились, умирали, - и все время у них над головой висел портрет Сталина. Было от чего заплакать.

Вставал вопрос, как жить без Сталина. Ответа на него никто не знал. От человека в Кремле ожидать его было бессмысленно. Полагаю, что человек в Кремле вообще его дать неспособен. Ибо в Кремле - такое уж это место - речь всегда идет о полноте власти, и - до тех пор, пока речь идет именно об этом, - Сталин для человека в Кремле если и не плоть, то, во всяком случае, более, чем призрак. Мы все очень внимательно следили за эволюциями его трупа. Сначала труп был помещен в Мавзолей. После XX съезда он был оттуда изъят, предан кремации и в качестве урны с прахом вмурован в кремлевскую стену, где находится и сейчас. Потом - сравнительно недавно - рядом с урной был воздвигнут довольно скромный (по понятиям нашего времени) бюст. Если усматривать символический смысл во всех этих трансформациях - а его приходится усматривать, иначе каков же их смысл? - то можно сказать, что поначалу в Кремле доминировало намерение сохранить статус-кво, потом возобладало желание предать оный статус-кво - правда, частично - анафеме; затем анафему было решено - тоже частично - снять. То есть создавалось впечатление, что никто не знает, что делать с мертвецом. Но с мертвецом ли?

Физически, конечно, да; но психически? Тут, конечно, легко пуститься в рассуждения, что дело не в Сталине, но в системе, им порожденной или его породившей; что, хотя России нужен был свой Нюрнбергский процесс, даже лучше, что его не было, ибо идея прощения (особенно неосознанная) выше, чем идея «око за око»; что технический прогресс рано или поздно все поставит на свои места, ибо даже тоталитарная система, если хочет быть жизнеспособной, должна перерасти в технократию; что вообще нас ждет конвергенция. ОК. Но в данном случае меня интересуют не архаичные или прогрессивные системы и их судьбы. Меня также не интересуют «тайны мадридского двора» и психология «сильных мира сего». Меня интересует моральный эффект сталинизма, точнее - тот погром, который он произвел в умах моих соотечественников и вообще в сознании людей данного столетия. Ибо, с моей точки зрения, сталинизм – это, прежде всего, система мышления и только потом технология власти, методы правления. Ибо - боюсь - архаичных систем мышления не существует.

Без малого 30 лет страной с почти 200-миллионным населением правил человек, которого одни считали преступником, другие - параноиком, третьи - восточным дикарем, которого, в сущности, еще можно перевоспитать, - но с которым и те, и другие, и третьи садились за один стол, вели переговоры и пожимали руку. Человек этот не знал ни одного иностранного языка, включая русский, на котором он писал с чудовищными грамматическими ошибками; но в книжных магазинах почти всего мира можно найти собрания его сочинений, написанные за него людьми, которые были умерщвлены за то, что выполнили эту работу, или остались в живых по той же самой причине. Человек этот имел самые смутные представления об истории (кроме «Принца» Макиавелли, бывшего его настольной книгой), географии, физике, химии; но его ученые, сидя под замком, все-таки сумели создать и Атомную, и Водородную бомбы, по качеству ничем не уступавшие своим сестрам, рожденным в мире, именуемом свободным. Человек этот, не имевший никакого опыта в управлении корпорациями, тем не менее, создал уникальный по величине аппарат секретной полиции, равно вызывавший ужас у школьника, заметившего, как по портрету вождя над его кроватью ползет клоп, и обливавшегося холодным потом при мысли, что это может увидеть его школьный учитель, и у бывшего деятеля Коминтерна, сочинявшего свои мемуары где-нибудь в дебрях Южной Америки. Он правил страной почти тридцать лет и все это время убивал. Он убивал своих соратников (что было не так уж несправедливо, ибо они сами были убийцами), и он убивал тех, кто убил этих соратников. Он убивал и жертв, и их палачей. Потом он начал убивать целые категории людей - выражаясь его же языком: классы. Потом он занялся геноцидом. Количество людей, погибших в его лагерях, не поддается учету, как не поддается учету количество самих лагерей, в той же пропорции превосходящее количество лагерей Третьего Рейха, в которой СССР превосходит Германию территориально. В конце пятидесятых годов я сам работал на Дальнем Востоке и стрелял в обезумевших шатунов-медведей, привыкших питаться трупами из лагерных могил и теперь вымиравших оттого, что не могли вернуться к нормальной пище. И все это время, пока он убивал, он строил. Лагеря, больницы, электростанции, металлургические гиганты, каналы, города и т. д., включая памятники самому себе. И постепенно все смешалось в этой огромной стране. И уже стало непонятно, кто строит, а кто убивает. Непонятно стало, кого любить, а кого бояться, кто творит Зло, а кто - Добро. Оставалось прийти к заключению, что все это - одно. Жить было возможно, но жить стало бессмысленно. Вот тогда-то из нашей нравственной почвы, обильно унавоженной идеей амбивалентности всего и всех, и возникло Двоемыслие.

Говоря «Двоемыслие», я имею в виду не знаменитый феномен «говорю-одно-думаю-другое-и-наоборот». Я также не имею в виду оруэлловскую характеристику. Я имею в виду отказ от нравственной иерархии, совершенный не в пользу иной иерархии, но в пользу Ничто. Я имею в виду то состояние ума, которое характеризуется формулой «это-плохо-но-в-общем-то-это-хорошо» (и - реже - наоборот). То есть я имею в виду потерю не только абсолютного, но и относительного нравственного критерия. То есть я имею в виду не взаимное уничтожение двух основных человеческих категорий - Зла и Добра - вследствие их борьбы, но их взаимное разложение вследствие сосуществования. Говоря точнее, я имею в виду их конвергенцию. Сказать, впрочем, что процесс этот проходил совершенно осознанно, означало бы зайти слишком далеко. Когда речь идет о человеческих существах, вообще лучше уклоняться, елико возможно, от всяких обобщений, и если я это себе позволяю, то потому, что судьбы в то время были предельно обобщены. Для большинства возникновение двойной ментальности происходило, конечно, не на абстрактном уровне, не на уровне осмысления, но на инстинктивном уровне, на уровне точечных ощущений, догадки, приходящей во сне. Для меньшинства же, конечно, все было ясно, ибо поэт, выполнявший социальный заказ воспеть вождя, продумывал свою задачу и подбирал слова, - следовательно, выбирал. Чиновник, от отношения которого к вещам зависела его шкура, выбирал тоже. И так далее. Для того чтобы совершить этот правильный выбор и творить это конвергентное Зло (или Добро), нужен был, конечно, волевой импульс, и тут на помощь человеку приходила официальная пропаганда с ее позитивным словарем и философией правоты большинства, а если он в нее не верил, - то просто страх. То, что происходило на уровне мысли, закреплялось на уровне инстинкта, и наоборот.

Я думаю, я понимаю, как все это произошло. Когда за Добром стоит Бог, а за Злом - Дьявол, между этими понятиями существует хотя бы чисто терминологическая разница. В современном же мире за Добром и за Злом стоит примерно одно: материя. Материя, как мы знаем, собственных нравственных качеств не имеет. Иными словами, Добро столь же материально, сколь и Зло, и мы приучились рассматривать их как материальные величины. Строительство - это Добро, разрушение - это Зло. Иными словами, и Добро и Зло суть состояния камня. Тенденция к воплощению идеала, к его материализации зашла слишком далеко, а именно: к идеализации материала. Это - история Пигмалиона и Галатеи, но, с моей точки зрения, есть нечто зловещее в одушевленном камне.

Может быть, можно сказать и еще точнее. В результате секуляризации сознания, прошедшей в глобальном масштабе, от отвергнутого христианства человеку в наследство достался словарь, как пользоваться которым он не знает и всякий раз поэтому импровизирует. Абсолютные понятия дегенерировали в просто слова, ставшие объектом частной интерпретации, если не вопросом произношения. То есть в лучшем случае условными категориями. С превращением же абсолютных понятий в условные категории в наше сознание мало-помалу внедрилась идея условности нашего существования. Идея, человеческой натуре очень родственная, ибо она избавляет всех и вся от какой бы то ни было ответственности. В этом и есть причина успеха тоталитарных систем: ибо они отвечают исконной потребности человеческого рода освободиться от всякой ответственности. И тот факт, что в этот век невероятных катастроф мы не смогли найти адекватной - ибо она тоже должна была бы быть невероятной - реакции на эти катастрофы, говорит о том, что мы приблизились к реализации этой утопии.

Я полагаю, мы живем в эпоху постхристианскую. Не знаю, когда она началась. Сов. писатель Леонид Леонов предложил - в качестве подарка к одному из дней рождения Сталина - начать новое летоисчисление: со дня рождения Джугашвили. Не знаю, почему предложение это не было принято. Может, потому что Гитлер был моложе. Но дух времени он уловил правильно. Ибо оба эти исчадия Ада сделали первый шаг к осуществлению новой цели: к нравственному небытию. Убивать, чтобы строить, и строить, чтобы убивать, начали, конечно, не они, но именно они придали этому бизнесу столь гигантский размах, что затмили своих предшественников и отрезали у своих последователей - да и вообще у человеческих существ - пути к отступлению. В каком-то смысле они сожгли нравственные мосты. Умерщвление десятка-другого миллионов для человеческого восприятия есть не реальность, но условность, так же, как и условной является цель этого умерщвления. Максимальная реакция, в такой ситуации возможная и (из-за инстинкта самосохранения) желаемая: шок, blank mind. Сталин и Гитлер дали первые сеансы этой терапии, но также, как вор грабит не ради вчерашнего дня, следы их преступлений ведут в будущее.

Я не хочу рисовать апокалиптические картины; но если в будущем будут происходить убийства и вестись строительство, то конвергенция нравственных критериев плюс астрономические количества в списке жертв превратят нас и, главное, наших потомков в моральных мертвецов с христианской точки зрения и в счастливейших из смертных - с их собственной. Они, как говорил философ, окажутся по ту сторону Добра и Зла. Но - зачем же так сложно? просто по ту сторону Добра.

В этом смысле я не верю в десталинизацию. Я верю в нее как в перемену методов правления - вне зависимости оттого несомненного обстоятельства, что рецидивы будут случаться и можно будет ожидать не только реставрации сорокаметровых монументов, но и чего-нибудь похлеще. К чести нынешней кремлевской администрации можно сказать, что она не слишком увлечена гальванизацией этого трупа. Сталин появляется в квазиисторических фильмах или в домах грузин, которым от него досталось не меньше, если не больше, чем любому нацменьшинству в СССР, но которые таким образом - за неимением лучшего - подогревают свой национализм. Отставной агент госбезопасности или бывший военный, шофер в такси или функционер-пенсионер, конечно, скажут вам, что при Сталине «порядка было больше». Но все они тоскуют не столько по «железному орднунгу», сколько по своей ушедшей молодости или зрелости. В принципе же ни основная масса народа, ни партия имя вождя всуе не поминают. Слишком много насущных проблем, чтоб заниматься ретроспекцией. Им еще может воспользоваться как жупелом какая-нибудь правая группировка внутри партии, рвущаяся к кормушке, но, думаю, даже в случае удачного исхода жупел этот довольно быстро будет предан забвению. Будущего у сталинизма как у метода управления государством, по-моему, нет.

Тем страннее видеть эти орлиные черты в книжной витрине около London School of Economics, в Латинском квартале в Париже или на прилавке какого-нибудь американского кампуса, где он красуется вперемежку с Лениным, Троцким, Че Геварой, Мао и т. д.- всеми этими мелкими или крупными убийцами, у которых, вне зависимости от разницы их идеалов, есть одна общая черта: все они убивали. Что бы у них ни стояло в числителе, знаменатель у них тот же самый, общий; и сумма этой дроби даст такую сумму, что может смутить даже компьютер. Не знаю, что ищут все эти молодые люди в этих книгах, но, если они действительно могут найти там что-то для себя, это означает только одно: что процесс нравственной кастрации homo sapiens, начатый насильно, продолжается добровольно и что сталинизм побеждает.

1973

 

25  ​​​​ Гром среди ясного неба!

Галя объявила, что будущим летом родит, - и мы все испугались: ее родители не верят, что сумеют прокормить ребенка, ​​ ведь им еще пятнадцать лет выплачивать за свою кооперативную квартиру, - а я хорошо понимаю, что не смогу ничем помочь жене.

Теперь мы все вместе в раздрае.

Родители Гали больше всего боятся, что на кооперативку денег не хватит.

 

27  ​​​​ Всемирная библиотека  ​​​​ Горького.

 

Гофман Эрнст Теодор Амадей. «Житейские воззрения кота Мурра вкупе с фрагментами биографии капельмейстера Иоганнеса Крейслера, случайно уцелевшими в макулатурных листах».

Повести и рассказы.

Мне нравится такая разорванность текста, ​​ потому что в ней – именно моя жизнь, что разорвана на кусочки.

Я пытаюсь их склеить, - но хватит ли на это моей жизни?

​​ 

Это читаю на немецком: ​​ тогда появляется подлинность.

А когда читаю на русском, скольжение по тексту слишком легко: отсутствие сопротивления рождает скуку.

 

28  ​​​​ Опять в слезах бродил по кладбищу.

Жалкий тип.

 

Я перестал говорить с женой; она, поняв, что родит, перестала говорить со всеми нами.

Потому что мы для нее - предатели.

Ее ужасает только то, что мы не в восторге, что боимся не выжить: так все бедны.

Но разве речь идет об аборте?

 

Мы-то все окаменели с нашими страхами, как мухи в янтаре, а она живет.

Разве мне не помечтать об огромной, спасительной любви?

 

А может, моей жене обидно, что я не люблю ее так сильно, как Грету Гарбо?!

Галя смотрит на нас как на мучителей и гадов, а мы же желаем ей добра.

Я со смертью мамы ​​ вовсе лишился всякой земной поддержки.

 

29  ​​​​ Издана Книга: ​​ История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. Москва, Искусство, 1975.

 

Мне ​​ нравился актер Смирницкий, а теперь не нравится.

Я подходил к нему и говорил, что мне нравится его игра.

А ​​ теперь не нравится.

Как хорошо, что он решительно ​​ от меня избавился.

 

30  ​​ ​​​​ Провозглашена Демократическая Республика Мадагаскар.

 

Большое театральное впечатление года.

Спектакль  ​​​​ Пётра Наумовича Фоменко.

Ленинградский театр комедии.

«Мизантроп» Мольера.

 

Насколько я могу быть среди других?

Мог бы я дружить со знаменитостью?

Увидь я пьяного Высоцкого, в страхе бы от него убежал, какой он ни знаменитый.

Что это: моя слабость?

Может, мне стоило напиваться с папой только для того, чтоб с ним говорить?

 

31  ​​ ​​​​ Вот мамины книги в моей комнате.

Что эти книги: моя собственность?

Хорошо когда-то написал о ней Розанов, колесивший по тому же маршруту:

В России вся собственность выросла из «выпросил», или «подарил», или кого-нибудь «обобрал». ​​ Труда собственности очень мало. И от этого она не крепка и не уважается.

 

Какой же ужасный был год!

Просто не верится.

 

У меня появилась существенная слабость: пишу стихи.

Они мне не нравятся, - но я же их пишу!!

Что же мне делать?

Буду писать дальше: может, болесть пройдет.

 

Я пишу их, потому что больше ничего не понимаю и ни в чем не уверен.

Почему столь неразрешимые проблемы свалились на меня разом?

Предполагается, что я – взрослый, - а ведь это не так.

 

Я еще недавно был уверен, что жена - друг и я смогу всегда ее поддержать.

Но у меня нет таких денег, нет таких сил, чтоб решить ​​ наши проблемы.

 

А еще что нового в уходящем году? ​​ Прежде часто было жить просто больно, - а после смерти мамы появились дни, когда жить совсем невыносимо.