Всё началося с Эрмитажа.
Лет в двадцать пять
(то семьдесят восьмой)
Я зачастил в сей мир,
Огромный и чудесный,
А в жизни было скудно, тесно:
Обычный коммунальный ад.
Зато, ох, как же был я рад
Нырнуть в рембрандтовы изыски,
Голландцев малых пересечь,
Вернуться в отблеск золотистый
Данаи… тут гора спадала с плеч,
Тут живопись смогла увлечь,
Утишить горечь бытия
И напоить мечтою сладкой.
Три года курсы отходил –
И паренек мечтал украдкой
Работать в Эрмитаже.
Ишь! Такое грезилось мне даже.
Да что? На питерской земле
Я был в раздрае непрестанном.
Да, чувствия мои роились,
Но приложить их не умел,
Мечтал, грустил, чтоб заземлились, —
Но это так и не случилось:
Сей град не стал моей судьбой.
Но мы расскажем, что случилось
Со всей российскою страной.
Как было? Жили, не тужили,
Но вот приходит Горбачёв,
А с ним и «перестройка», «гласность»…
Какое обещали счастье!
Какие нежные слова!
От них кружится голова!
Меж тем жрать нечего,
и с хлебом — перебои.
Прилавки магазинов пусты.
Кто понимает, тот грустит,
А кто с утра хватил, тот весел.
Но закружились бурей беси –
Он в раже мыслей огромадных
Сто миллиардов занимает,
Высоким слогом всё бренчит, —
«Спасибо» говорит Европе,
Договора все подписает…
Так надоел, что нету сил.
Как, пленник высших категорий,
Он всю державу развалил?
Кто он: мыслитель или комик?
Сторонник нам враждебных сил,
Иль сказочник, чертей будивший?
Так хорошо он говорил,
Но речи обратились в хаос.
Но факт, что нации досталось,
Что миллионы на тот свет
Отправил этот человек,
Добра столь благостно желавший.
Так вместо благосостояния
Тебе подсунут симулякр –
Ему не верится никак!
И удивляется народ,
Не хочет верить он обману,
Особенно словам высоким.
Он без жратвы и без зарплаты
Не верит лозунгам крылатым…
Казалось бы, так славно правил,
Что на России крест поставил.
И этот хаос принял Ельцин,
И ничего в нем не решил.
России трепетный кораблик
Тогда едва не утопил.
Но я вернусь к себе. А как же?
Поэма все же обо мне.
Мне Питер оказался тесным –
И тут я волшебством чудесным
Вдруг очутился под Москвой.
Нетрудно догадаться: дама
Тому, конечно же, причиной.
Всё получилось мирно, чинно,
Как бы во сне, но сне приятном.
Москва – как много в этом звуке!
И тут я время не терял:
Я сходу ринулся в науку
(Так жизнь себе я представлял:
Чредой высоких увлечений):
Огромнейшее слово «ВГБИЛ»
меня тогда очаровало!
Так «Иностранка» называлась.
Туда, туда в читальный зал
Я на года всерьез причалил:
Альбомы всех музеев мира
Свободный доступ доставлял…
Там посетил музеи мира…
А ну, не стой, вперед за лирой!
В провинции полно изъянов,
Но дама милая умна и ей
Духовно близок Сарабьянов –
К нему питает пиетет –
И я, я вслед за ней в ответ.
И Гращенков ее чарует,
А увлекает Алленов.
В познаниях полно пробелов,
Но раз уж глупость не стыдит,
Я вопрошаю много, смело –
Так открывает троглодит
Красоты русского искусства:
Те потаенные года
Тридцатые, сороковые,
Когда творили просто «в стол».
Тогда был нормой произвол.
Тут завязалися знакомства:
Вот Слепышев, пузан приятный,
Пленил меня своим мазком
И хулиганистостью звонкой.
Но боле всех очаровал
Валерий Волков. Он явил
Свою порывистую душу
В роскошном красочном огне –
И что-то сдвинулось во мне!
Мне живопись предстала раем,
Свершеньем потаённых снов
Живого человека…
Ведь как ни обожай Рембранта,
Он исторически далек,
Он чудится прекрасным грандом,
Он душу навсегда увлек,
Когда предстал мне в Эрмитаже.
Валерий же – совсем живой
И просто говорит со мной.
И в этом – превосходство жизни,
И в нем – открытие отчизны
Искусства живописи…
А дальше что случилось?
А измененья свой жуткий
Набирали ход.
Так под гору несет телегу –
Как ухнет в пропасть!
Прямо страсть.
Ну, тут бы только не подохнуть,
Ну, тут бы только не пропасть!
Но случай кстати подвернулся:
Я в мир французов окунулся:
Им преподал язык расейский
С манерой прям-таки злодейской:
Без методических наитий
И без особенных открытий
Я просто с ними говорил –
И так доверье заслужил.
Меж тем державу развалили –
И в том ребят не похвалю!
Там всяк мечтал о славе в Пуще, —
А что народ наш голодал,
Не озаботились ребята.
Развал меж тем всё пуще, пуще –
И вот уж младодемократы
Под вой измученной толпы
Своё спасенье предлагают:
То — ваучер… о, боже правый!
И начинается война,
И в Белый дом стреляют танки.
Вот перестройки той изнанка!
А мне меж тем уж мир открылся –
И вот в Нью-Йорке я живу
И в Метрополитен хожу.
Вот засверкал Музейный остров
В Берлине… всё открылось мне –
Да разве это не во сне?
Итак, восславим сны искусства.
Хоть жизнь кошмарами полна,
Она не убивает чувства,
Она открытий сонм готовит.
Давайте с ужасом не спорить,
Давайте уживаться с ним
Искусства, вдохновения ради –
Другой не будет нам награды.
Год крысы исчерпал себя
Смертями, горечью и болью.
Вернемся мы к самим себе,
Вернемся к прежнему раздолью?
Корабль России в бурях тверд,
Что нам американцев козни?
В надежде славы и добра
Гляжу вперед я без боязни.
24-12-20
Уж год заразе. Боже правый!
Пока не видно ей конца.
Нам остается лишь сердиться
И всем смиренно ждать конца.
Вот на вакцину вся надежда.
Хоть ты ученый, хоть невежда,
Но выю ты свою склони,
Чтоб не окончить свои дни
Досрочно.
Но что грустить, раз есть театр?!
Театр ни в чем не виноват!
Искусство – повод жить открыто
Для наших граждан знаменитых.
Театр открыт и в пандемию.
Тут привилегия России!
Артисты Франции кричат:
«Мы все умрем, но не на сцене!».
Там все театры позакрыты, —
Но не у нас. У нас – открыты.
Все наши звезды на виду,
Хоть мы, как все, живем в аду
Ковидного то бишь пожара.
Иные звёзды постарели,
Но им еще хватает жара,
Они сейчас так ярко блещут!
Что ж сердце бедное трепещет?
Смотри: знакомые всё лица!
Их позабыть никак нельзя,
Но их развозят по больницам –
На нас, на всех – одна стезя.
Да, как бы сей ковидный рок
Не подкосил всех стариков.
Нам остается лишь молиться,
Чтобы такого не случилось.
Но что же я? Властям послушен,
Я окунулся в мир идей,
Не раз «Божественную» слушал
Живу обычно, без затей:
Упрятался от злого рока
Я в каждодневный милый труд,
Но все же мысли о высоком
Меня подстерегают тут:
И тут в театр мне захотелось.
О, что вы! Я бы не решился
Пойти в театр… Так настращали
Меня ковидные печали,
Что сунуться в толпу Москвы
Мне просто страшно! В самом деле,
Мне жизнь еще не надоела,
Да и с мечтою я на «вы»…
Ну нет! – решил я. – Без затей
Живи, пока болесть лютует,
Пока ковидушка царит.
Вот так душа мне говорит.
Так я о чем? Душа горит
Воспоминаньем о былом,
О том, что всё же было, было,
Хотя сейчас как бы забыто…
О, лица звезд еще советских
Еще напоминают нам,
Что были громкие премьеры,
Была эпоха, вечность, эра.
Тогда в годах семидесятых
(Конечно, век уже не наш,
А предыдущий век, советский)
Мне было лишь чуть-чуть за двадцать,
Я открывал театр – и вот
Спектакль такой тогда увидел,
Что он в душе моей живет,
Как будто я всё в том же зале,
Как будто эти сорок лет,
Что мчались, мучили, терзали,
Остановились резко, вдруг –
И вновь я в зале, и испуг,
И радость встречи с настоящим
Вновь ожили в душе моей.
Спектакль тот звали «Брат Алеша».
Он душу до сих пор тревожит,
И имя «Эфрос Анатолий»
Мне близко, дорого с тех пор,
Как этот я спектакль увидел –
И мастерство я возлюбил,
Посредственность возненавидел.
Штабс-капитана Снегирева играл
Лев Дуров. Он так умно поймал
Той роли нерв неоднозначный,
Что мне забыть его нельзя.
Ох, как мне выразить, друзья,
Волненье встречи с тем искусством?
Нагнала трепета тогда
И Ольга Яковлева: с чувством
Надрыва, трепета, досады
Она играла Лизу. Зал замирал
И восторгался, отчаивался
И ужасался.
И время вдруг остановилось,
Как если б вечность вдруг случилась,
До нас в тот вечер снизошла,
Чтобы в моей душе остаться…
В душе запечатлен тот вечер.
Меня согрел он на всю жизнь
Таким искусством человечным
И все же далеко не пресным,
А умудренным и глубоким,
Как если объяснили мне
Значение и мудрость жизни.
Пускай пока болесть в отчизне,
Мир в панике, на грани жизни
Миллионы, — но ты, искусство,
Ты – со мной. Не покидай меня,
Позволь с тобой пройти по жизни рядом.
Другой не требую награды.
7-1-21
«С печалью на челе и с томностью во взгляде,
Ты как весна, как радость, как спасенье
Предстала мне в своём простом наряде».
Так написал – и кажется всё фальшью.
Всё отдает моим спокойным прошлым, —
Но день сегодняшний –
На что же он похож?
Я рассказать об этом постараюсь,
Ведь мы с тобой увидимся нескоро –
Когда же? До победы или после?
Что мне сулит моя судьба?
Быть может, ждет меня погост,
А может, я еще и поживу.
Три месяца прошло.
Я в этой мясорубке
И прежнего себя с трудом лишь узнаю’.
Из прошлого осталась ты одна:
В тебе одной я чту судьбу мою.
Подумать: родина позвала воевать!
Но трудно мне привыкнуть к автомату.
Мне трудно лень свою преодолеть,
Мне трудно быть мужчиной, быть солдатом.
Такой война предстала: каждый дом
Берём с усильем, с болью:
Убитых много в уличных боях.
Весь город враг траншеями изрыл,
И продвигаемся по-черепашьи.
Нет, город не берём, но окружаем.
Снабженье перерезать, ждать,
Пока кольцо сожмётся.
Бывает, моросит; бывает, солнце.
И день деньской атака за атакой.
Такое выдержишь два дня, не больше,
Потом в отлежку: снова спрячут в тыл.
Я тут – как все: поблажки не просил.
Зима, а знаешь, не потею.
Наверно, к перегрузкам я привык.
Труднее пережить потерю
Своих ребят.
Ведь мы полгода вместе.
Из тех, кого я знал, осталась половина.
Сплотились. Настоящая дружина.
А все равно весна уж близко, знаешь.
Дыхание весны зовёт в атаку тоже.
Нам до распутицы так надо б победить!
Конечно, мы в победу верим,
Но живы будем ли, не нам судить.
Под вой снарядов говорю я с ветром.
Мне памятник поставит он посмертно.
А если спросишь, что мне светит,
То вой снарядов мне ответит.
Услышишь ты меня?
Мой голос в этом гуле
Теряется, дрожит,
А смерть, та караулит.
Я вспоминаю жизнь, что у меня была, —
И что-то в ней я нахожу похожим.
Вот так на сцену выходил,
как я сейчас иду в атаку.
Да, роль страшна, но и сыграть её ты должен.
И зал в огнях, как эти вспышки залпов,
И взгляд твой достает меня из зала.
Твой взгляд из прошлого.
Конечно, твой то взгляд.
Вот выстрел надо мной срезает ветку. Аккурат
Полметра всего до головы моей.
Вот написал тебе.
Родная, что ты скажешь?
На «Валерик», — ты скажешь, — так похоже!
По стилю только.
Не по существу.
Опять ба-бах!
Сейчас пойдем в атаку.
Пока что дан приказ
Залечь, зарыться
В гнилую прошлогоднюю листву.
14-2-23