Кристина
Мне тридцать лет. Сегодня еду к дочери: она идет в школу.
Побрился, набросил пальто, подхожу к метро,- а чудится, навстречу выходишь ты, светлый образ, мечта, все в том же детском, в клеточку, костюмчике, бандитской кепке набекрень с остатками грима на лице. Странно, что этот образ остается со мной, хоть я тебя не вижу.
Не увижу никогда.
Но почему никогда? Я не знаю. Я только знаю, что никогда. Никогда.
Вызывающе огромная бутылка шампанского торчит из-под руки.
Я в метро, но чудится, улица, ты идешь мне навстречу, я в первый раз натыкаюсь на твой взгляд и очень волнуюсь.
Ты равнодушно заглядываешь в мое лицо, я оборачиваюсь и вижу, как ты подходишь к высокой девушке, вы идете рядышком, шепчетесь, нетерпеливо огибаете лужи, что-то кричите друг другу.
Огромный проезд от «Василеостровской» до «Гостиного двора». Кажется, и в метро осень, воздух не остывает от дождей.
Около подъезда ветки клена опустились так низко, что их задевает легковушка, брызги летят на нас.
Помню, Кристина зашла в гости и опрокинула чернила на стеллаж. Это было в прошлом году, когда мы еще жили в одной коммунальной квартире, но в разных комнатах. Она встала ногой на печатную машинку – и я, к собственному удивлению, не стал кричать. Я даже испугался простой мысли, что могу заорать на нее, потому что машинка очень дорогая.
Она обернулась ко мне и, ничего не сказав, подарила "Белочку», и обертка конфеты была еще теплой от ее пальцев.
Теперь мне до «Площади Александра Невского».
Опять на кухне болтаем с Иваном Никифоровичем, отцом моей жены.
-И дверь не откроют, - говорит он, - и в суп что-нибудь положат. В туалет в очередь стояли - вот так жили.
Обычные коммунальные гадости. Чтобы в них не утонуть, мне надо силы и света - вот и вспомнил образ.
Кто ты?
Я не знаю.
Почему я думаю о тебе?
Тоже не знаю.
Помнишь: за полгода до замужества ты с концертами приехала в Ленинград. Афиш было мало - и я все прошляпил.
От знакомой узнаю, что ты в гостинице при хоровой капелле - и вот сижу с тобой за длинным кухонным столом, твои волосы строго зачесаны, на коричневом свитере крупные швы, ты говоришь ласково и вкрадчиво, иногда поднимая на меня глаза.
Тебе неловко от собственного величия, и все же из ролей, которые ты играешь в жизни, роль королевы - самая легкая, ты и сейчас в ней.
-А где тут школа?
-Тут школ много.
-А та, что ближе всех?
-Зачем вам?
-Дочь идет в первый класс.
-И вы не узнали точного адреса?
-Как-то не подумал.
Это все отчаяние, твое и мое, оно неповоротливо и грубо, оно учит горю, учит, что надо не жить, а играть роли, даже когда их играть совсем некстати.
Холодно-то как!
Вот!
Нашел.
А это воспоминание откуда?
Добротная лестница оглушена голосами.
Ступеньки высокие, - и коричневые квадратики твоих брюк - у моих глаз.
В прихожей долго раскручиваешь тонкий, длинный шарф.
Это королева, девушка, женщина, ребенок?!
Я не знаю.
Чудится, если узнаю все-все об этом существе – и жизнь станет яснее и проще. Такие вот большие надежды на любовь.
Кто она? В легком жакете, кепочку сдергивает спокойно, равнодушно. Видение – прелестней не бывает.
На кухне говорим сдержанно. Мы боимся друг друга! Почему? Или-
А вот больница, и мама умирает.
Зачем все это набросилось на меня именно сегодня?
-Ты еще придешь, сыночка?
-Завтра. Обязательно.
Ей трудно дышать, она смотрит на меня уже из вечности, издалека: мы оба понимаем, что больше встреч не будет.
Неужели это прощание?
Скорее всего, да.
Мама не увидит Кристину.
Мамы больше не будет: никогда.
Я б поднялся с Кристиной по лестнице, мы посидели бы рядом с ней.
Она ведь держалась хорошо до самой смерти.
Как бы они посмотрели друг на друга? Что бы они сказали?
Это ужасно, что Галя ненавидит мою мать. Просто ужасно.
Не жена, а глупая девчонка.
Холодно
а где ваша
вон та с георгинами
Мне страшно: а если Кристина поймет, что мама умирает, что ее обуглившийся рот говорит о близости смерти?
Кристина
Мама отошла торжественно и тихо. Зачем я вглядываюсь в ее смерть?
Подожди! Куда ты смотришь? Кажется, что-то говорят.
Первый звонок.
Уборщица в раскидистой шали, подпирая левый бок рукой, солидно трясет большим звонком.
Мимо меня поднимается первый «А», я прижался щекой к какому-то дорогому плащу, за вереницей пальтишек едва успеваю увидеть Кристину.
Она ушла. Какое от нее тепло. Будто лето прошло мимо меня.
Холодное, сентябрьское солнце бьет в глаза.
Иду к заливу, чтобы успокоиться.
Дома расступились и ушли назад.
Здесь много ветра, а воздух холодный и ясный, словно пронизанный снежинками. Чудится, настоящие холод и зима совсем близко.
Не заболела бы Кристина: минут двадцать стояла с опущенным воротником.
1 сентября 1983 года.