Школа романтическая
Romantic scool
Мои дорогие, мои любимые учителя!
Как приятно вас вспомнить.
Гриненко Вера Николаевна!!
Учитель начальных классов.
Вот уж кого с восторгом вспоминаю всю жизнь!
Самое первое впечатление оказалось и самым сильным.
Оставит после уроков и надает задач по математике:
- Пока не решите, не пойдете домой!
Меня такое требование неизменно приводило в восторг.
Прошло лет 50, - а я все еще в восторге.
Так хорошо: преодолевать себя, узнавать новое – и Вера Николаевна первая разбудила во мне эту страсть.
Потом эту страсть помог развить Алексей Иванович Чигирь, наш физрук: спорт – это наука преодолевать себя физически.
После Веры Николаевны мне бы хотелось вспомнить Людмилу Николаевну Панову.
Речь о старших классах.
Мне нравилось на нее смотреть.
Вот уставлюсь на уроке и смотрю.
Я рассказывал ей про свое увлечение теориями Эйнштейна, я говорил, насколько это было возможно, насколько прилично в то советское время в нашей школе.
Не на уроке, а в ее кабинете.
Вот приду и смотрю на нее.
А начнем говорить, появляется уверенность, что она меня понимает.
И эта уверенность кажется мне драгоценной.
Уже придя домой, к умирающему отцу, я постоянно вспоминал эту уверенность, словно бы ища в ней спасение.
Она казалась мне необычайно красивой.
Вот сядет, выставит точеные ножки – и у меня кружится голова.
И так приятно кружится, что не хочется идти домой.
Главное ее достоинство – с ней можно было молча посидеть рядом.
В семье отношения складывались трудно: ни мама, ни папа, ни я не могли преодолеть взаимную чуждость, - а тут можно было просто сидеть и чувствовать, что тебе желают добра.
В начале 10 класса умер отец – и я уже не был уверен, что надо поступать в университет.
А когда в военкомате предложили поступать в Академию, я сдался.
Я и тогда пришел к ней.
Мы опять сидели – и каждый думал о своем.
Она сказала как бы между прочим:
- Ты уже решил поступать в военное?
Мне стало стыдно и страшно: я не был уверен, что прав.
Чаще всего вспоминаю именно Людмилу Николаевну. Вот иду - и вдруг чудится, она идет где-то недалеко. Если обернусь, увижу ее.
Но я не оборачиваюсь.
Теперь - Степанов Борис Васильевич!
Конечно, я мечтал, чтоб у меня был такой отец.
Я даже написал ему стихи:
Во всем, во всем завидую тебе:
Завидую твоей большой судьбе,
Завидую прекрасной седине.
Во всем, во всем завидую тебе.
Мне нравилось его любить.
Не только потому, что дома – мой вечно пьяный папа!
Я проходил мимо его директорского кабинета со священным трепетом: и умный, и красивый, и не пьет, и авторитет!!
Как у одного человека могло быть сразу столько хороших качеств?
А если он что-то скажет, то будто о тебе заботится.
Но все равно просить было страшно.
Да и все беды казались такими нормальными!
Ну, нет зимнего пальто, так бежишь до школы в свитере!
Подумаешь.
Потом я часто бывал у него дома.
- Нет гречки! – строго вздыхал он. – На месте нашего правительства я бы подал в отставку.
Я в Питере в каком-то магазине ее выловил, привез и подарил – и это было единственный раз, когда он меня благодарил.
Меня держал строго.
В ноябре 1986-ого я встретил его с женой: мы в Лугу приехали буквально на день, - и он строго меня отчитал, причем не мне, а моей жене:
- Генка с чего-то решил, что станет писателем! Будьте с ним строже!
Мнение моей жены его не очень интересовало.
А уж мое, тем более.
Я написал, а потом стал искать это событие в моем дневнике: 3 декабря 1986 года!
Теперь - Чигирь Алексей Иванович.
Мне очень нравится фото 1968 года, где он улыбается.
Я же таким его и помню.
Можете себе представить мое удивление, когда на седьмом десятке я получаю самое уважительное письмо от сына Чигиря!!
Да, жизнь не без чудес!
Чигирь в отношении нас взял отеческий тон, что мне было очень приятно: у меня были большие проблемы с моим отцом.
Мне очень нравилось, что он уравновешенный, спокойный, вселяющий уверенность.
Увы, среди моих родственников и ближайших, и далеких таких мужчин не было и нет.
В третьем классе мне удалили грыжу (1963 год) - и я как-то разом открыл спорт.
Благодаря Чигирю.
Ну да, мне нравилось бегать и прыгать, - но теперь я делал это для школы. Алексей Иванович сыграл большую роль в моей социализации: он показал, что спортом можно заниматься и для других, и для себя сразу.
С 4-го по 10-ый класс я не представлял себе дня без тренировки.
Благодаря соревнованиям в Луге меня заметили - и два лета (8 и 9 классы) я провел в спортивных лагерях Областной Детской Спортивной Школы (там тренером был Олег Николаевич Цирков).
Из самых сильных впечатлений вспоминаю, как в 8-ом классе Чигирь повез нас на кросс в Парголово.
Я до сих пор помню, как трудно было бежать по сильно пересеченной местности, да еще в ветреный день поздней осени!
Бежишь, а шиповки бегущего впереди мелькают рядом с твоей головой! Зато какая радость преодолеть свою слабость и добежать до конца!
Я очень хорошо помню Чигиря как раз потому, что в детстве много мечтал о спортивной славе.
Сидишь на уроке - и вдруг чудится, бежишь 800 метров - и тебе хлопает весь стадион!
Сейчас ужасно смешно вспоминать об этом.
Вернулись после кросса в школу - и при всех Чигирь меня похвалил.
Странно, но это было утешением.
Именно утешением, а не гордостью!
И совсем не потому, что я бежал кросс как-то особенно хорошо, но в это время я, как и моя мама, уже знал диагноз моего отца: рак.
И областные соревнования прошли под знаком этой близящейся смерти.
В последние классы спорт стал великим утешением - и я часто общался с Чигирем.
А как он меня послал зимой во Всеволожск со школьной шахматной сборной Луги!
Так вот разом взял, да и поверил в меня.
Учитель пения Дейч Мария Лазаревна.
Да как ее забыть!
Я не мог петь при всех: всю жизнь мучает страх толпы, - и она не знала, что со мной и делать.
- Хотите двойку по пению получить? – строжилась она.
А строжится – красивеет.
И так пилила и пилила, пока я не запел.
Спел песню, а она:
- Этого мало. Для хорошей оценки вы должны спеть пять песен!
Я спел все пять.
- Все! Пятерка.
А в старшем классе я пел перед хором нашего класса тогдашний политический шлягер «Ленин – всегда живой».
Она на фото кажется какой-то подрастрепанной и смешливой.
Я-то помню ее строгой.
Ноги в черных чулках, вызывающе торчащие из-под черной юбки.
И глаза – черные, и брови – черные!
Волшебница, одним словом.
Ногти накрашены, а сама как мрачно зыркнет.
Строгая волшебница.
Мне нравилось, когда она сердилась на меня: пальчики сразу такие красивые - и вся искрится.
А губы? Тоже накрашены.
Мне, конечно, страшно было к ней приблизиться.
Как гаркнет:
- Вы будете петь, Ганичев!?
А мне и страшно, и приятно сразу.
Вот сидим – и Мария Лазаревна кричит нам:
- Поем:
У дороги чибис,
У дороги чибис,
Он кричит, волнуется, чудак:
- Ну, скажите, чьи вы,
Ну, скажите, чьи вы,
И зачем, зачем
Идете вы сюда?
Мне особенно нравилось, как она нервно дергала ручонкой. Думала, что не запоем?
Мне до сих пор нравится, как она задорно играла пальчиками с острыми коготками.
Вот прошла вся жизнь - и кого я вспоминаю с благодарностью? Моих учителей!
Конечно, будучи писателем, я бы мог рассказать обо всех, но все же это было бы несправедливо: представить всех одинаково.
Я рассказал только о тех, кого любил всю жизнь.
Да и не стоит превращать школьный сайт в демонстрацию своих художественных наклонностей.
Час ночи, 4 февраля 2014 года.
Воспоминания "Школа романтическая" и "Школа реальная" написаны для школьного сайта Николая Чигиря.