-83-

Музейный дневник

 

 

1996

 

 

Важное:

Вольфлин

В. Шмидт

Жемайтис О. Ф., ​​ зам начальника Отдела охраны

Кобрина Валентина Михайловна

Сидур

Шелер М. ​​ Человек и история

Селина

Зверев

Иннокентий Анненский. Что такое поэзия?

Шелли. Маска анархии

 

Январь

 

1 Опасность для Люды: церковь хочет взять себе музей. Неужели такое возможно?! Юридически – да.

 

2 ​​ Перечень Океанид у Гесиода.

 

В гостях у Волковых смотрел роскошный каталог, оформленный и изданный в Нью-Йорке: «Династия Волковых».

Выставка в центре американской столицы. Хорошо. Они радуются только за себя, как все художники.

3  ​​ ​​​​ Ух, как ночью поют трубы! Прокладки плохи?

 

Укрепил дверь подъезда. Всегда срывают! Наш этаж – первый; мы – заложники.

 

Что не пишет Шарлетта?

 

Нападение на мать Стасика Аню. Прямо в ее подъезде.

4  ​​​​ Мир ужасен в силу слабости человеческой, а не потому, что он таким создан.

 

Гиппонакт из Клазомен. Мой Луций читал его стихи.

6  ​​ ​​​​ Чудесный фильм П. Шамони о Максе Эрнсте.

 

Издано Престель: «Немецкое искусство в 20 веке. Живопись и скульптура с 1905 по 1985 годы».

Сотни альбомов, как этот, просветили меня.

7  ​​ ​​​​ Аня ​​ АМ подсунула американскую брошюру, где доказывается, что евреи любили Христа. Спасибо большое!

 

ТВ Германии о торговле человеческими органами. Эта торговля идет вовсю.

Такие репортажи разрушают стерильность ТВ. Семимесячный плод уже продается.

8  ​​ ​​​​ Умер Миттеран.

Целая эпоха!

Для Франции этот человек значит слишком много.

Не похоронят французы остатки своих коммунистических идей?

Миттеран откровенно презирал Ельцина, превознося Горбачева.

Теперь Ельцин не торопится выразить соболезнование.

 

Франсуа́ Мори́с Адрие́н Мари Миттера́н.

François Maurice Adrien Marie Mitterrand.

26 октября 1916 года, Жарнак, департамент Шаранта, - 8 января 1996 года, Париж.

Французский политический деятель, один из лидеров социалистического движения, президент Франции с 1981 по 1995 годы. Его 14-летнее президентство (2 срока по 7 лет) - самое продолжительное в истории Франции. В начале каждого своего президентского срока Миттеран распускал парламент и объявлял досрочные выборы, чтобы в первые 5 лет президентского срока иметь большинство в парламенте, и оба раза после этого его партия проигрывала следующие выборы, из-за чего в последние 2 года обоих сроков Миттеран вынужден был мириться с консервативными премьер-министрами.

 

Миттеран был самым пожилым президентом Франции в XX веке (ему было 78 лет и 7 месяцев, когда он покинул пост президента) и прожил меньше всех президентов после ухода с должности (236 дней). Незадолго до своей смерти, в мае 1995 года, Миттеран приезжал в Москву на празднование 50-летия Победы СССР в Великой Отечественной войне.

 

С утра Геродот. Устная и письменная литературные традиции.

9 ​​ Виктор Умнов

 

«Вытеснение», 1995 год

 

Эмансипация женщин предполагает равенство, не предусмотренное природой.

 

Когда один человек не понимает другого, можно догадываться, что кто-то из них глуп, но, если человек не понимает самого себя, сомнения можно отложить в сторону.

 

Мы называем любовью обширную область душевного состояния, сильно растянутую во времени и потому объединяющую почти противоположное, ибо включаем сюда и влюбленность, сопряженную со страстью, и любовную привязанность, граничащую с равнодушием.

 

В сравнении с мужчинами женщины представляются более рациональными по своей устремленности и иррациональными по проявлению.

 

Логика, вышедшая из-под контроля чувств, способна задушить, и, прежде всего она не безопасна для ее обладателя.

10  ​​ ​​​​ Йозеф Бейс в 1974 году провозгласил социальный организм произведением искусства.  ​​​​ 

 

«Ungegenstaеndigkeit. Беспредметное» Кандинского. ​​ 

16  ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Премьер-министр Израиля говорит в Рейхстаге. Событие. После холокоста первый раз.

 

В. Шмидт:

«Коллаж обозначал для М. Эрнста внезапное и неожиданное приближение двух прихотливо избранных, не относящихся друг к другу реальностей, из взаимопроникновения которых и получается нечто новое».

 

О Пауле Клее – иначе:

В его живописи главное – равновесие «между видимым и невидимым, между поту-  ​​​​ и ​​ посюсторонним.

 

Неужели переезд в Вяземы возможен?

Это бы спасло НИМ.

Архимандрит Никита вряд ли уговорит на это Министерство Культуры.

Сам музей в ужасном техническом состоянии: надо менять трубы, проводка летит, и т. д. ​​ 

Меж тем Никита служит в соборе, когда захочет.

19  ​​ ​​​​ Шаманство Бейса.

А мой Петя в Праге тоже шаманил.

 

Кандинский: «Способность живописной формы оживать чисто и абстрактно заложена в свойстве искусства порождать глубину, ту неизмеримую глубину, что углубляет себя».

 

Дени: красота логики.

Запечатленная математика.

20 Альбомище по немецкому экспрессионизму (каталог музея Лос Анхелеса).

В ​​ этом контексте легче понять наших авангардистов.

 

Монтрё – это не только Набоков, но и Кокошка.

Вот у кого славянские влияния очевидны: у Оскара!

 

Эстетика импрессионистов затронула не просто элиту, но толпу.

Как же это произошло?

 

Сердечные письма от Мими (так просила себя называть мать Гантерна и жена социалистического французского лидера). Мими – это от «Мария».

 

Дома есть гриб. Как говорит Олег, «еще одно живое существо в нашей семье».

21  ​​ ​​​​ Что-то коммунистическое в духовном строе современной России. Неужели все возвращается?

Неприятие нового написано на многих русских лицах. На самом деле, переходность нашей эпохи отвратительна, мы не знаем, чего мы хотим.

23  ​​​​ Встретил брата Валерия Волкова Сашу – и вдруг сердечно разговорились. Подробно говорили о загранице, Саша даже пожалел, почему мы не стали ближе, а потом мы опять расстались. Чудеса какие-то.

Мне даже близко не подойти ​​ к «подопечным» Люды, хоть, казалось бы, внешне дело доходит до приятных разговоров.

 

25 ​​ Умер поэт Левитанский

 

ЖЕНЩИНА В ГОЛУБОМ

 

У курортного моря,

в том безветрии голубом,

я встречал одну женщину.

Она вся была в голубом.

Голубые туфельки.

Шляпка модная голубая.

И глаза голубые.

И книга в руке - голубая.

На нее молились

изнемогшие от подагры

пожилые курортники

Старой и Новой Гагры.

Не дыша, глядели,

стоя в садиках и в калитках,

на нее, плывущую

в этих пальмах и эвкалиптах.

Вот она идет,

то их милуя, то карая,

по ковровой дорожке

их голубого рая.

Как всегда,

с голубою книгой в руке идет.

Голубая книга

удивительно ей идет.

И она это знает.

Она не возьмет любую.

Она выбирает

обязательно голубую.

Она равнодушна

ко всем остальным книгам.

Она знает жизнь

по одним голубым книгам.

 

Ю́рий Дави́дович Левита́нский.

22 января 1922, Козелец, Черниговская область, Украинская ССР - 25 января 1996, Москва.

Советский и российский поэт и переводчик, мастер лирического и пародийного жанров.

Лауреат Государственной премии Российской Федерации в области литературы и искусства 1994 года

Участник Великой Отечественной войны

 

27  ​​​​ Уходит образ Франции. Мы больше не понимаем, что это такое. Зато растет значение арабского мира. А если это - единый процесс?

 

31  ​​​​ Сердечное письмо от швейцарских крестных. Все-таки такой разговор в Боге меня шокирует: что ж это за «любовь», если мы даже не пытаемся понять друг друга? Ужасно сказать, но и мои кровные родители не сделали ничего, чтоб меня понять, чтоб хоть чуточку приблизиться ко мне.

Поэтому – смешно! – я искал понимания у жен.

У крестных я готов просить прощения: мы ни на йоту не приблизились друг к другу.

 

Лощеное искусство: James Lasts Tiger Feet (TV). Тигровые лапы Джеймса Ласта.

Лощеные морды и приятные чувства.

 

Февраль  ​​​​ 

 

1  ​​ ​​​​ Усадьба Одинцово отдана президенту. Ее экспонаты достались НИМу, но при таких вот  ​​​​ странных обстоятельствах.

 

3  ​​ ​​​​ В 1911 году Брак впервые вводит буквы в картину.

 

Коллега Люды Люся. Через фиктивный брак получила квартиру в Москве, но все равно спилась. Тоже сибирская.

 

4 Кирхнер на войне. Сразу же – нервный срыв.

Я представляю себя в окопах.

Или Аполлинера.

 

5  ​​ ​​​​ С НИМом возможны три варианта:

1. Расформирование коллекции, распределение ее между другими музеями.

2. Часть коллекции уезжает в Вяземы.

3. Утопия: государство находит деньги для создания нового музея в Новом Иерусалиме.

 

Такие вот мысли в головках, хоть все понимают, что, скорее всего, всё будет пущено на самотек. И выживайте вы, как хотите!

 

Разве забуду, как Макс Эрнст забивает гвозди в пол своего дома в Техасе? Такие сильные люди создают кошмары! Только они. Ничего удивительного, что он и большой покоритель женщин.

 

Столько Шмидта, но мне не найти данных о нем!

 

Шмидт о Ходлере (1853-1918): «echt primitives und deshalb auch dem Mystischen zugeneigtes Pathos.

Довольно примитивный, но все же не чуждый мистики пафос!». ​​ 

И жестоко, и верно. После выставки в Эрмитаже я всё вспоминаю его выразительные картины.

 

О Мунхе: «Ein veritables Schicksaldrama. Настоящая драма судьбы этого художника».

 

7 Вламинк.

«Malen war ihm ein physischer Akt, «faire l’amour» und «faire la peinture» nennt er in einem Atem.

Рисовать было для Вламинка «физически работать».

 

«Заниматься любовью» и «рисовать» было для него одним и тем же». ​​ Думаю, такой смысл.

 

А Нольде? Поразил в музее Вильнюса.

«Ein borehndes ​​ Interesse an der Verdeutlichung physischer Urzustaende war ihm von Anfang an mitgegeben.

Глубокий интерес к выражению физических пра-состояний был ему свойственен».

 

1896: Кандинский в Мюнхене.

 

9  ​​ ​​​​ «Cezanne verwandelte eine Flasche in einen Zylinder, Gris beginnt mit dem Zylinder und laesst aus ihm durch die Suggestion zueinandertretender Verhaeltnisse einen Flasche wеrden… Die Klassizität des Juan Gris sehr lateinisch ist, kartesianisch, nicht romantisch.

Сезанн превратил бутылку в цилиндр, а Грис так изображает цилиндр, что выражает свое отношение к бутылке, связывает бутылку и цилиндр.

Образцовость ​​ Хуана Гриса – очень латинская, картезианская, не романтическая, не романтичная».

 

И еще: «Henri Rousseau steht ausserhalb der Geschichte, er war die Genie aus fremder Herkunft, ​​ die Genie der Dilettanten und der Laien.

Анри Руссо стоит вне течений, он был гением чуждого происхождения, гениев дилетантов ​​ и профанов».

 

10  ​​​​ Словно б кто-то сказал мне теплые слова, а я не могу вспомнить, кто. Тепло осталось от человека, но так хочется вспомнить его! Кто он? Девушка?

 

Так у Йетса девственница, проститутка и богиня приходят к герою одна за одной – и получается загадка.

Немецкий Культурный Центр. Еду туда на занятия до метро «Проспект Вернардского». Потом пешком. ​​ 

 

Klee: Die Farbe hat mich… Ich und die Farbe sind eins.

Клее: Краска хватает меня… Я и краски – одно.

 

Die suggestive Farbe befaehigt Jawlеnsky, die Hinweise des Sichtbaren zum mystischen Dekor zu erhoehen.
Суггестивные краски дают возможность Явленскому ​​ отблески Hinweise видимого поднять до мистического декора.

 

// Речь идет о музыкальности краски, об ее психологичности. Отсюда и вырастает мистицизм, хранящий следы реальности //.

 

Mit einer unvergleichen Faehigkeiten tastet Kokoschka Dinge und Gesichter ab und gibt ihnen die dichterische Aura. .. ​​ 

С необычайным мастерством ​​ Кокошка ощупывает вещи и лица и наделяет их поэтической аурой.

 

Sie warden Inventar seiner artistischen Welt.

Они были ​​ в основе артистического мира художника.

 

11  ​​ ​​​​ Juan Gris… ​​ lateinischer Gegenruf gegen den Romantizismus Kandinskys und der Maler vom “Blaue Reiter”.

Творчество Хуана Гриса – это латинский протест против романтицизма Кандинского и художников «Голубого всадника».

 

Dada = kindliche Bezeichnung fuer ein Holzpferdchen.

Дада – детское обозначение ​​ деревянной лошадки.

 

In Max Beckmann siedelte alles, was aussermenschlich war.

В Максе Бекмане варится все, что бесчеловечно.

// то есть он вбтирает в себя все античеловечное. А ведь это примитивно! //

 

12  ​​ ​​ ​​​​ Fuer Beckmann war der Raum metaphysicher Ort... ​​ 

Для Бекмана пространство было метафизическим.

 

Vor dieser Raumangst etwas blasphemisches…  ​​​​ diese Alttestamentarische, Chassidische.

В этом страхе перед пространством ​​ есть что-то кощунственное, хасидское, ветхозаветное.

 

14  ​​​​ Из усадьбы Вострякова, где прежде был Дом отдыха, привезли две машины экспонатов. ​​ 

Там убили директора! Что было делать с этой собственностью? Все экспонаты были выставлены, описаны, пронумерованы. Усадьба стала принадлежать администрации президента.

Оттуда за экспонатами приехали добры молодцы – и всё было возвращено в усадьбу. ​​ 

Такая вот странная форма денационализации культурного достояния.

 

15  ​​ ​​ ​​ ​​​​ «Ihm (Pollock) war es aufgetragen, in einem fast unmenschlich scheinenden Grad der Selbstzerstoerung der physischen Improvisation zu monumentalem Ausdruck zu verhelfen.

Поллоку удавалось в каком-то почти нечеловеческом порыве ​​ саморазрушения доводить ​​ физическую импровизацию до монументального выражения».

 

Я мечтаю написать словарь, где бы были все мои мысли об этих художниках, так много мне давших.

 

21 ​​ Стихи, как явление культуры.

Бродский и Ахмадулина – именно явления.

Но Вознесенский?

Не верю.

Вот Белла написала изумительные стихи об Андрее:

 

Когда моих товарищей корят,

я понимаю слов закономерность,

но нежности моей закаменелость

мешает слушать мне, как их корят.

 

Я горестно упрекам этим внемлю,

я головой киваю: слаб Андрей!

Он держится за рифму, как Антей

держался за спасительную землю.

 

За ним я знаю недостаток злой:

кощунственно венчать «гараж» с «геранью»,

и все-таки о том судить Гераклу,

поднявшему Антея над землей.

 

Оторопев, он свой автопортрет

сравнил с аэропортом, - это глупость.

Гораздо больше в нем азарт и гулкость

напоминают мне автопробег.

 

И я его корю: зачем ты лих?

Зачем ты воздух детским лбом таранишь?

Все это так. Но все ж он мой товарищ.

А я люблю товарищей моих.

 

Люблю смотреть, как, прыгнув из дверей,

выходит мальчик с резвостью жонглера.

По правилам московского жаргона

люблю ему сказать: «Привет, Андрей!»

 

Люблю, что слова чистого глоток,

как у скворца, поигрывает в горле.

Люблю и тот, неведомый и горький,

серебряный какой-то холодок.

 

И что-то в нем, хвали или кори,

есть от пророка, есть от скомороха,

и мир ему - горяч, как сковородка,

сжигающая руки до крови.

 

Все остальное ждет нас впереди.

Да будем мы к своим друзьям пристрастны!

Да будем думать, что они прекрасны!

Терять их страшно, бог не приведи!

Прекрасно, Белла!

Изумительно и прекрасно.

И прочла ты эти стихи с невыразимым чувством.

Ты в чем-то оправдала Андрея, его пустоватую, трескучую поэзию.

 

23  ​​​​ На кого опирается йога? На досократиков. Я жил у Давида в Праге в надежде найти себя в науке йога, но он хотел адепта, слепо повинующегося ему. Зачем ему эта власть? Наркотик какой-то.

 

«Московские новости».

Читаю – и не понимаю.

Какой сложной стала политика: как наука!

МН пишет об исламизме – и ясно, почему образуются СШЕ: иначе ее сметет волна исламского мира.

 

27 Русские иконы в «Иван-Прессе».

 

28  ​​ ​​ ​​​​ Ахматова часто видит себя ​​ мертвой. Или это свойство каждого художника?

Как страшно изменилось тело...

 

Как мне страшно! Потому что я не могу забыть эти строчки: они слишком важны для меня.

 

В. Хафтман Haftmann. Живопись в 20 веке.

Получилась книга о «своих»; хотелось бы более широкого контекста.

Платон не перерабатывал своих опусов, потому что не знал куда. Он долго их заранее обдумывал, но следов тщательной работы ее чувствуется.

 

Нравится корявость и у Достоевского, и у Платона.

Корявость «Горгия» Платона. Почему «Кратил» ​​ не мог был быть написан? Не сделан? Но собрать все материалы - и будет сделанным.

У Платона уже есть все жанры. Пользуется ими при желании.

 

Тулуз-Лотрек: ​​ жест заменяет все.

Точный, разящий жест.

Искренность и истинность жеста.

 

29  ​​ ​​​​ НИМ так и висит на волоске: Вяземы светят. Будет ли так?

Кто знает?

Столько низостей, которые не стоит фиксировать.

Вот договорщица пробила себе лично индексацию зарплаты.

 

Поразительно, как Панург при встрече с Пантагрюэлем говорит на разных языках! Это меня сразило. Почему я не могу так?

 

Я не верю, что тишина Юрия Бухарина – от его болезни. Нет, он на самом деле тихий!

Похороны его матери. ​​ Он осторожно целует ее лоб в гробу.

Мне нельзя это видеть: слишком затягивает.

Люда возвратилась поздно с выставки «Сокровища музеев Подмосковья».

Она одна была с маршрутным листом, другие – с командировочными.

Начальство НИМа экономит.

 

Март

 

1 В Москву приехала целая архитектурная делегация: 200 человек. Перестройка посольства.

 

3  ​​​​ Олег часто повторяет, что мы бедные.

Это очень действует на жену.

Конечно, это стресс, ребенку неприятна необходимость во всем себя ограничивать. Это и упрек нам обоим: мы не можем помочь нашему ребенку. Но мы – из бедных семей! Особенно я.

Мне-то казалось, это нормально – быть бедным.

 

4  ​​ ​​​​ Издание

 

ВЕРХНИЕ ТОРГОВЫЕ РЯДЫ

 

4 МАРТА 1917 ГОДА:

 

Несколько дней остается до начала весны, а парижские портные и большие магазины мод уже открыли весеннюю продажу белья и туалетов.

Начиная от Dufavel и до Maison de Blanc, магазины сплошь наполнены бельем. Всякого рода домашнее белье представлено на продажу в такой привлекательной форме, а более тонкие сорта - таким художеством, что ни одна самая экономная хозяйка или франтиха не удержится от искушения. Бледные шелка, белые линобатисты, кружева, ленты, вышивки - все приготовлено для отделок. Все эти тонкие, легкие, красивые работы представляют яркий образчик французского вкуса и изящества. В них выражается любовь французов к изысканному и к практичному даже в области хозяйственного обихода. Каждая француженка любит хорошее белье: она очень требовательна как к себе, так и к прислуге. Магазины вполне удовлетворяют этим обоим запросам. Цены в больших магазинах невысоки, и торговля идет бойко.

 

Но магазины мод дали не одни только выставки белья - там имеется огромный выбор шляп, блуз, кофточек, вечерних туалетов. Блузки необыкновенно красивы - они названы «русскими», сшиты из легкого белого муслина с светло-серой прошивкой и голубыми бусами.

 

Шляпы обещают целый переворот. Излюбленные булавки с большим жемчугом заменены бирюзой на черном «либерти». Вельвет совершенно исчез, и на смену ему возвратились шелк и соломка. И, к немалому огорчению многих, опять появились эгреты. Они пышно высятся над шляпами всех размеров в виде султанов, хвостов, опушек, бутонов. Публика думает, что популярностью пользоваться они не будут. Отделка для шляп осталась та же. Каждая, впрочем, имеет шнурок и покрышку.

 

В костюмах особых изменений не произошло. Французские модницы стремятся к простоте. По их теперешним понятиям, нужно одеваться с таким умением, чтобы при первом взгляде не обратить на свой костюм внимания: изящество не должно раскрываться быстро, как не должно проходить очарование. Так наиболее изящно одетые парижанки проходят незамеченными.

 

7  ​​​​ Ясперс о Декарте.

«Das Geluebde. Обет».

 

8 Современное русское искусство: концептуализм. Никаких тебе шедевров: не полагается. Покажут кучу мусора или ​​ старый валенок - и радуйся.

Теперь идешь мимо помойки и с ужасом думаешь, что все это перекочевало в музеи «современного искусства».

Конечно, на таком фоне Слепышев - гений.

Или Соколов-Мертвых-Птиц!

 

«Парменид» Платона: «Единое не может быть и отлично от иного, ни тождественно самому себе».

Аристотель отвечает:

- Да, не может.

Конечно, мой Демокл знает Платона, но наполнять этим знанием мой роман о Христе не могу: он бы разросся.

 

9 Культура Гринвея - моя культура?

Думаю, в ее основе - не парадокс, но огромность мировосприятия.

 

14 Впечатляющая выставка в ГМИИ: Берлин - Москва, 1900 - 1950.

 

«Аргонавты» Бекмана.

 

Вольфлин. Основные понятия истории искусства. ​​ Первое издание: 1915.

 

Так же поздний Рембрандт, становившийся равнодушным к живописным вещам и живописной композиции, этот Рембрандт остается живописно-декоративным. Это уже более не отдельные фигуры, что несут живописное движение, но это живописно-декоративное ​​ подобно дыханию над успокоившимися вещами.

 

Scimitarra = кривая турецкая сабля

18  ​​ ​​​​ ДР Бердяева

 

НИКОЛАЙ БЕРДЯЕВ

 

«Истоки и смысл русского коммунизма»

 

Русская литература – самая профетическая в мире, она полна предчувствий и предсказаний, ей свойственна тревога о надвигающейся катастрофе. Многие русские писатели XIX века чувствовали, что Россия поставлена перед бездной и летит в бездну.

Наиболее профетическим характером отличается поэзия начала XX века. Это была поэзия заката, конца целой эпохи, с сильным элементом упадничества. Но поэты видели и зори. Поэты-символисты чувствовали, что Россия летит в бездну. Это их то ужасало, то радовало, как возможность новой лучшей жизни. Символизм был выражением оторванности от социальной действительности, уходом в иной мир. Но вместе с тем русские символисты В. Иванов, А. Белый, А. Блок, страдавшие от одиночества, хотели всенародного искусства, пытались преодолеть упадочный эстетизм, искали социального заказа, употребляя советскую терминологию. Наиболее профетическими были стихи о России А. Блока, величайшего поэта начала века:

 

Я слушаю рокоты сечи

И трубные крики татар,

Я вижу над Русью далече

Широкий и тихий пожар.

 

В другом стихотворении из цикла «На поле Куликовом» он пишет:

 

Мелькают версты, кручи...

Останови!

Идут, идут испуганные тучи,

Закат в крови!

 

Но наиболее выразилось чувство России и предчувствия о России в изумительном стихотворении «Россия».

 

Россия, нищая Россия,

Мне избы серые твои,

Твои мне песни ветровые,

Как слезы первые любви!

 

Тебя жалеть я не умею,

И крест свой бережно несу...

Какому хочешь чародею

Отдай разбойную красу!

 

Пускай заманит и обманет, –

Не пропадешь, не сгинешь ты,

И лишь забота затуманит

Твои прекрасные черты.

 

Ну, что ж? Одной заботой боле –

Одной слезой река шумней,

А ты все та же – лес да поле,

Да плат узорный до бровей...

 

Тут предчувствие, что Россия отдаст «разбойную красу» чародею, «который может ее заманить и обмануть», и вместе с тем вера, что Россия не пропадет.

А другой символический поэт, Андрей Белый, восклицает в одном стихотворении: «Рассейся в пространстве, рассейся Россия, Россия моя». Поэты того предреволюционного времени были мистиками, апокалиптиками, они верили в Софию, в новые откровения, но в Христа не верили. Души их были не бронированы, беззащитны, но, может быть, именно поэтому они были открыты к веяниям будущего, восприимчивы к внутренней революции, которой другие не замечали.

 

Никола́й Алекса́ндрович Бердя́ев.

Русское дореформенное: Николай Александровичъ Бердяевъ.

6 [18] марта 1874, имение Обухово, Киевская губерния, Российская империя - 23 марта 1948 (по другим данным, 24 марта 1948), Кламар под Парижем, Четвёртая французская республика.

Русский религиозный и политический философ, представитель русского экзистенциализмa и персонализма.

Автор оригинальной концепции философии свободы и (после Первой мировой и Гражданской войн) концепции нового средневековья. Младший брат поэта Сергея Бердяева. Был 7 раз номинирован на Нобелевскую премию по литературе (1942-1948)

 

19 Опять открывают мавзолей Ленина: был закрыт на профилактику.

Имеет это отношение к музею?

Конечно.

 

20 Саломея - Тереза Стратас.

Блок:

 

Смотрю, проходит Саломея

С ​​ моей кровавой головой.

 

Но откуда это отождествление с пророком? Неужели только Ницше?

И далее - примерка образа Бога!

А это?

 

Христос, родной простор печален.

 

Герой распят, но в качестве кого?

 

21  ​​​​ Фигурно катание. Пока это еще и искусство, а не только спорт.

 

22 ​​ Холм ползет не только в Новом Иерусалиме, но и в Михайловском.

 

Фигурное катание.

Элвис Стойко катается как спортсмен, а не как человек искусства. Силовая манера.

Второе место - у Кулика из Подмосковья.

 

23 Фильм об Оскаре Кокошке.

 

24 ​​ Влияние низкой американской культуры. Этой волне противостоять невозможно.

 

Альбом «Сокровища Подмосковья» на основе выставки.  ​​​​ Отдел НИМа представлен Людой.

От нашего музея - шитье и иконы. Царские жалованные и кормовые иконописцы.

 

26 ​​ Ида привычно замурована в своей комнате. Я прихожу и раздвигаю шторы. Приоткрываю дверь на балкон.

Говорили с Идой об Александре Борисове: о ​​ Георгии Петровиче Чистякове. ​​ Что у него за должность? Не дьяк же он какой-нибудь.

Архиерей = высший чин православного монашествующего духовенства (епископа, архиепископа, митрополита, патриарха).

Наверно, так высоко он не скакнул.

 

27 Опять Вольфлин.

 

29 Но и Музей анатолийских цивилизаций - краеведческий! Так что дело не только в статусе.

 

Есть некая аура в музеях - и ношу ее в душе.

 

Omnia mea mecum porto. Все мое - со мной.

 

Hellenisch ​​ = эллинский, (древне)греческий

Hellenistisch ​​ = ​​ эллинистический (относящийся к эллинизму)

 

30 Появление многочисленных башенок в современной русской архитектуре. Дурной вкус.

 

Апрель  ​​ ​​​​ 

 

1 Русская культура во Франции.

 

1879 Переведен «Война и мир» Толстого.

 

1888 Антуан ставит его «Власть тьмы».

 

1902 «Воскресение» на сцене.

 

1907 «Анна Каренина»

 

1910 «Крейцерова соната»

 

1921 «Дядя Ваня» Чехова

 

1923 «Балаганчик» Блока

 

1928 «Живой труп» Толстого

 

1929 «Три сестры»

 

1937 «На дне» Горького

 

1939 «Чайка»

5 Выставка «Москва-Берлин» все еще ​​ открыта.

 

1928, макет общежития Ильи Голосова: похож на ДК Кирова в Питере. Разве не странно, что такие размахаи-гиганты вечны? И сейчас тенденция огромных зданий, якобы отражающих дух времени.

 

Строительство Храма Христа Спасителя. Более акт политики, чем искусства. Хотя вот-вот Тона объявят гением.

Потому что собор получится больно дорогим.

6 «Государство» Платона.

 

Интересно думать о формировании культуры Израиля. Была мощная полоса болгарского влияния, потом русского, потом еще какого.

Поколение приносит с собой гору культуры, но ее рассеивает время.

Но через три поколения приток в страну сократится, дети эмигрантов заговорят на еврите. Второй язык будет - английский. И культура вторая - ​​ английская.

 

13  ​​ ​​ ​​​​ Жемайтис О. Ф., ​​ зам начальника Отдела охраны, режима и музейных смотрителей Музея Кремля.

 

Вчера беседовал с Родимцевой ((глава музеев Кремля)). Узнал, что приказ о назначении меня на должность исполняющего обязанности начальника Отдела охраны ею подписан. Просила обратить внимание на музейных смотрителей, которые часто своим поведением, небрежной одеждой и т.д. наносят вред престижу Музея. Например, на 7-ом посту одна женщина во время посещения Музея польской делегацией сидела в сапогах, чепчике и раздвинув ноги (Филимонова). Мужчины ходят в свитерах, хотя все они в основном офицеры запаса и в состоянии приобрести костюмы. Женщины не надевают свою форму.

Надо будет поговорить на эту тему с сотрудниками отдела и усилить контроль.

 

Немецкая книга. «Это были 80-ые. Das waren die 80 Jahre». Второе издание. ​​ Почему Россия не издает таких книг?

 

17 ​​ «Государство» Платона:

 

Если геометрия заставляет созерцать бытие, она нам годится; если же становление - тогда нет.

 

Далее тень противопоставляется божественному отражению.

 

18 В конце «Государства» - идеи, подхваченные Данте.

 

19  ​​ ​​​​ В этот день 19 апреля 1861 года поэт Иван Никитин пишет Наталии Матвеевой:

 

Вы уехали, - и в жизни моей остался пробел; меня окружила пустота, которую я не знаю, чем наполнить. Мне кажется, я еще слышу Ваш голос, вижу Ваши милые черты, Вашу кроткую, приветливую улыбку, но, право, мне от этого не легче: все это - тень Ваша, а не Вы сами. Как до сих пор живы в моей ​​ памяти - ясный солнечный день, и эта длинная, покрытая пылью улица, и эта несносная, одетая в темно-малиновый бурнус дама, так некстати попавшаяся нам навстречу, и эти ворота, подле которых я стоял с поникшей головой, чуждый всему, что вокруг меня происходило, видя только одну Вас и больше никого и ничего! Как не хотелось, как было мне тяжело идти назад, чтобы опять приниматься за свою бестолковую, хлопотливую работу, обратившись в живую машину, без ума и без сердца! Как живо все это я помню! ​​ Я содрогаюсь, когда оглядываюсь на пройденный мною безотрадный длинный, длинный путь. Сколько на нем я положил силы! А для чего? К чему вела эта борьба? Что я выиграл в продолжение многих годов, убив свое лучшее время, свою золотую молодость? Что я выиграл? Ведь я не сложил, я не мог сложить ни одной беззаботной, веселой песни во всю мою жизнь! Неужели в душе моей не нашлось бы для нее животрепещущих струн? Неужели в лице моем только забота должна проводить морщины? Неужели оно должно окаменеть с своим холодным, суровым выражением и остаться навсегда чуждым улыбке счастья? Кажется, это так и будет. С разбитою грудью как-то неловко, неблагоразумно мечтать о красных днях. А как будто, назло всему, с мечтами трудно расстаться. Так колодник до последней минуты казни не покидает надежды на свободу; так умирающий в чахотке верит в свое выздоровление. Тот и другой ждут чуда, но чудеса в наше время невозможны. Жизнь не изменяет своего естественного хода, и, если кому случится попасть под ее тяжелый жернов, она спокойно закончит свое дело, обратив в порошок плоть и кости своей жертвы. Теперь вопрос: зачем я написал Вам эти строки? Мало ли кому грустно, да Вам что за дело до всех скорбящих и чающих движения воды? Но будьте немножко

внимательны: у меня нет любимой сестры, на колени которой я мог бы склонить свою голову, милые руки которой я мог бы покрыть, в тяжелую для меня минуту, своими поцелуями и облить слезами. Что ж, представьте себе, что Вы - моя нежная, моя дорогая сестра, и Вы меня поймете.

Что за глупое настроение души! Вероятно, это зависит от скверной погоды, от холодного, серого дня и великопостного выражения окружающих меня лиц?..

20 «Тимей» Платона:

 

​​ Должно различать две вещи: что есть вечное, не имеющее возникновения бытие, и что есть возникающее, но никогда не сущее.

 

21 «Вечно бытие и его познание, а смутно рождение».

 

Археологический период в жизни сына. Боже, спаси и помилуй. Что найдет «интересное» на помойке, непременно принесет.

 

Как «Критий» Платона похож на «Сон смешного человека» Достоевского! При этом ясно, что мой кумир идет не от Платона.

О рае?

 

22 ​​ День рождения Ленина. Молчание вокруг этого призрака. То были крики обожания, а вот тишина - гробовая.

Зюганов категоричен:

- Сегодня празднует каждый культурный человек.

 

24 Всемирная выставка роботов в Ганнофере. Германии уже сейчас надо 50.000 роботов, а Японии – всего 250!

 

26  ​​​​ В 1980 умирает Сартр и Хичкок. Сахаров сослан в Горький. А я-то как ​​ скитаюсь в это время!

 

А что в 1981?

16 октября убили Садата.

Прихожу на занятия английским, а эта дама и говорит:

- Убили Садата! Свои арабы.

 

30-го умер Брассанс.

Кстати, и мои «Мильон признаний» в основном были написаны в этом году.

 

1982. В свои 88 умирает Ли Страсберг.

 

В свои 67 - Ингрид Бергман (рак). В свои 50 погибает в автокатастрофе Глен Гульд.

Так стоит довести повествование до начала этого моего дневника. Моего!

 

28  ​​ ​​ ​​​​ Жемайтис О. Ф., ​​ зам начальника Отдела охраны, режима и музейных смотрителей Музея Кремля.

 

По ТВ прошла передача про вскрытие захоронения Ивана Грозного в Архангельском соборе в апреле 1963 года. Показали даже останки царя. Как говорили экскурсоводы, правая рука Ивана у лица. Никакой одежды на останках. Рост не менее 179 см, вес около 95 кг.

Не обошлось и без мистики – при реконструкции облика царя (профессор Герасимов для него сделал исключение – реконструировал, кроме головы, и торс) в лаборатории часто гасли беспричинно лампочки, а под Новый год при упоминании имени царя одним из сотрудников вдруг погас свет, и стали хлопать форточки.

 

Стоит учесть, но не стоит верить.

 

29 Четыре типа богов, по Саллюстию: созидающие мир (Зевс, Посейдон, Гефес),

одушевляющие его (Гера, Деметра, Артемида),

упорядочивающие (Афродита, Аполлон, Гермес),

охраняющие (Гестия, Арес, Афина).

Историк работал уже на закате римской империи, так что он невольно подводит ей итог.

 

30 Новое здание почти готово. ​​ Вот-вот откроется. ​​ Так называемый корпус. Неужели экспозицию моей жены запихнут на чердак? ​​ Пока не знаем, что и думать.

 

Май ​​ 

 

1  ​​ ​​​​ В Москве все музеи работают бесплатно. Подарок мэра.

 

4 ​​ Крестная мать моего сына его демонстративно избегает.

Стало известно, что она уволена ​​ из Даниловского монастыря с формулировкой ​​ «за недоверие».

Она и там качала права: напирала на свои особые знания, свою особую позицию в вере.

5  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Жемайтис О. Ф., ​​ зам начальника Отдела охраны, режима и музейных смотрителей Музея Кремля.

 

Разговаривал с зав. Экскурсионным бюро Кобриной Валентиной Михайловной. Мои сотрудники пожаловались на экскурсоводов за то, что экскурсоводы на замечания музейных смотрителей по поводу нарушений дисциплины со стороны посетителей заявляют им, чтобы они не мешали проводить экскурсию. ​​ От Кобриной, оказавшейся очень словоохотливой женщиной, услышал, что иностранцы, приезжающие в Москву со всех уголков мира, особенно из Западной Европы, очень чувствительно воспринимают массу запретов в Кремле: фотографировать нельзя, вход с хозяйственными сумками воспрещён, вход на территорию административных зданий запрещён и т.д.

В Оружейной палате их, как цыплят, разбивают на группы, считая каждого по головам. К тому же часто они не укладываются за отведённые полтора часа осмотреть экспозиции, ибо запускают их с получасовым опозданием и т.д. ​​ Кобрина попросила меня, чтобы музейные смотрители делали замечания тихо, персонально и вежливо, не отвлекая внимание всей группы. Надо будет учесть эти замечания при проведении утренних разводов.

 

11 Мой кот красив, а под окном цветет вишня. Здорово.

 

12  ​​​​ Игорь Иртеньев:

 

Гуляли мы по высшей мерке,

Ничто нам было нипочем,

Взлетали в небо фейерверки,

Лилось шампанское ручьем.

 

Какое время было, блин!

Какие люди были, что ты!

О них не сложено былин,

Зато остались анекдоты.

 

Какой вокруг расцвел дизайн,

Какие оперы лабали,

Каких нам не открылось тайн,

Какие нам открылись дали.

 

Какие мощные умы

Торили путь каким идеям.

А что теперь имеем мы?

А ничего мы не имеем.

1990

 

14 На вернисаже выставки жены.

 

Где-то описан отставной генерал, что показывает в гостях своим видом, я, мол, приехал больше для наблюдения нравов, чем для удовольствия.

Неужели это мой портрет?

Надо бы выпить, а я что-то все высматриваю. Другое дело, что полно завсегдатаев вернисажей: они сходу сметают всю небогатую ​​ жратву.

 

15 ​​ «Немецкая волна». Плановость передач.

К примеру, «немецко-американские культурные связи». Не сказано, что нацизм отбросил Германию в первобытное состояние. Конечно, страна из него выбралась, но ​​ значение современного немецкого искусства очень скромное.

 

21 ​​ Ельцин положил цветы на могилу Сахарова - и тут мы не могли не вспомнить Юру Самодурова, директора музея Сахарова. Наш чукавинский знакомый. Помощник Елены Боннар.

 

23 Слепышев вернулся из Парижа в Москву. Первая весть на родине: мастерскую оттяпали.

 

24 Восстановлен Вестминстерский дворец.

 

26 Эрмитаж. ​​ Образ моей эпохи и мой надоевший образ покидают меня, дух уносится ​​ в бесконечное плавание. Я почему-то вспомнил обожженные адом лица наркоманов в Цюрихе - как страшно!

И хорошо, что страшно: есть, что ненавидеть.

 

Этрусские вазы буккеро, 7-6 века до н.э.

 

Эрмитаж. Выставка дворцового быта.

 

Нет кризиса в искусстве: есть новое в нем.

28 Показалось, что болен, но вот как на крыльях дошел до Эрмитажа. Меня вела волнующая красота Града.

 

30 Русский музей. Пророки Брюллова.

 

31 ​​ А вот и первый Зимний дворец, где, собственно, и жил Петр.

 

Эрмитаж. Зал 12 колонн. В античности.

 

Выставка из ювелирного музея в Пфорцхейме. Этот мир реальной, повседневной красоты недоступен.

 

Июнь

 

1 Миллиардер Сорос обещает спонсировать культурные программы в России. Какие?

 

2 Лесли Leslie. Воспоминания о жизни Джона Констебля.

 

5 ​​ ДР Лорки.

 

Federico García Lorca

 

Romance de la pena negra

 

A José Navarro Pardo

 

Las piquetas de los gallos

cavan buscando la aurora,

cuando por el monte oscuro

baja Soledad Montoya.

Cobre amarillo, su carne,

huele a caballo y a sombra.

Yunques ahumados sus pechos,

gimen canciones redondas.

Soledad, ¿por quién preguntas

sin compaña y a estas horas?

Pregunte por quien pregunte,

dime: ¿a ti qué se te importa?

Vengo a buscar lo que busco,

mi alegría y mi persona.

Soledad de mis pesares,

caballo que se desboca,

al fin encuentra la mar

y se lo tragan las olas.

No me recuerdes el mar,

que la pena negra, brota

en las tierras de aceituna

bajo el rumor de las hojas.

¡Soledad, qué pena tienes!

¡Qué pena tan lastimosa!

Lloras zumo de limón

agrio de espera y de boca.

¡Qué pena tan grande! Corro

mi casa como una loca,

mis dos trenzas por el suelo,

de la cocina a la alcoba.

¡Qué pena! Me estoy poniendo

de azabache carne y ropa.

¡Ay, mis camisas de hilo!

¡Ay, mis muslos de amapola!

Soledad: lava tu cuerpo

con agua de las alondras,

y deja tu corazón

en paz, Soledad Montoya.

 

И еще:

 

Por abajo canta el río:

volante de cielo y hojas.

Con flores de calabaza,

la nueva luz se corona.

¡Oh pena de los gitanos!

Pena limpia y siempre sola.

¡Oh pena de cauce oculto

y madrugada remota!

Лорка столь любим, что еще будет туча комментариев о нем.

La pena – штраф

 

6 Русский музей. Советская финифть. Без затей. Ростовская финифть 18 века.

Иконы звучат куда яснее передвижников.

 

12 ​​ В Магадане установлена «Маска Смерти» Эрнста Неизвестного.

 

Дом-музей Пушкина в Царском Селе.

 

Выставка Петра-Водкина в Русском музее. ​​ Поэзия отдельных вещей, лиц, людей. Когда они складываются в целое, получается суховато. ​​ 

Приближение лиц к иконным ликам. ​​ Хорошо увиденные лица: понятые лица.  ​​​​ Правда, есть и некая высокая схематичность.

На другой день картины показались статуарными и отвратили.

 

Оружие в Эрмитаже.

 

Эрмитаж – огромный корабль, на котором мне плыть всю жизнь, присоседившись к мировому искусству.

 

Неожиданно всплыло путешествие в Чехию. Как же здорово, что оно было!

 

Коммерциализация искусства набирает обороты. Оно все более становится производством. Пока это становится, но, судя по западным СМИ, результаты известны заранее.

 

13 Современная живопись в Мраморном дворце. Зверев, Лион, Гросицкий, Вейсберг.

 

ТАНКА

 

ТАТИБАНА АКЭМИ

 

Как хорошо,

Когда, на рассвете проснувшись,

Выглянешь в сад -

И увидишь вдруг, что бутоны

превратились в цветы на вишне.

14 Неужели никогда не увижу эти страны: Грецию, Италию, Англию? Он ​​ почему-то манят - и этот свет тревожит.

 

20 Билет в Эрмитаж: 2 д. для русских и 8 - для иностранцев. Зарплата смотрителя: 113 тыс. ​​ рб. (мeнее 23 д.).

 

Мраморный дворец.

Инсталляция Энн Хемильтон Ann Hamilton. Сделана только что. Подумать только, что в современном искусстве чрезвычайно распространилась именно эта форма!

Зайди под шелковый занавес!

 

21 В Михайловском замке выставка фотографий старого Петербурга. Можно, к примеру, увидеть Греческую церковь, воспетую Бродским.

 

Парадные портреты. Странно, что нет для них отдельного музея. Не могу понять, почему для меня этот жанр такой живой. Он притягивает, его искусственность почему-то не пугает.

 

Выставка какого-то священника в Этнографическом музее.

 

В Эрмитаже у Неверова \\ в его кабинете \\ я встретил женщину в красном платье. Когда она сказала, что повсюду путешествует со своим сыном, я не удержался и поцеловал ее руку.

Она так удивилась, что в ужасе ее отдернула.

Неужели все, кто его посещает, уверены, что я - его любовник?

Я забуду эту женщину, но не мощное пятно ее платья.

 

Русский музей.

У Пуссена психологизм более осознанный, чем у Петрова-Водкина.

 

24 ​​ С приятным удивлением узнал, что Люду привечают в фонде Сороса.

 

Важный альбом: «Другое искусство. Москва. 1956 - 1976». Издано ​​ художественной галереей «Московская коллекция». Москва, 1991.

 

25  ​​ ​​​​ Идеал красоты настолько изменился, ​​ что его невозможно понять.

Много хожу в музеи. Тоже бегство от жизни? Думаю, нет. Тут видно, что меняются твои отношения с богом, но не с людьми.

 

Иконы Строгановского дворца. 17 век.

Слишком много красок, цветение образов. Кризис как раз внутри этой красоты.

Потому что ​​ красота ​​ уже вне веры.

Она одурманила тебя на день, но не оставила глубокого следа.

 

26  ​​ ​​​​ Десять лет после смерти ​​ скульптора Вадима Сидура

 

Вади́м Абра́мович Сиду́р.

28 июня 1924, Екатеринослав (ныне Днепропетровск) - 26 июня 1986, Москва.

Советский художник, скульптор, авангардист (по собственному выражению Сидура, его позднее творчество относится к течению «Гроб-арт»).

Поэт и прозаик.

Ветеран Великой Отечественной войны.

 

Родился в Екатеринославе в семье Абрама Яковлевича Сидура и Зинаиды Ивановны Андриановой.

С 1942 по 1944 годы воевал на 3-м Украинском фронте Великой Отечественной войны, командовал пулеметным расчетом.

Сидур:

- Пути войны, как известно, неисповедимы. И когда восемнадцатилетним младшим лейтенантом, командиром пулеметного взвода я дошел до своего родного города и своей улицы, то уже от угла увидел, что от дома, где я родился и вырос, не осталось ничего. Только печная труба торчала как новаторский памятник моему детству и юности… Потом я был убит на войне.

 

В 1944 году в селе Латовка, в бою под Кривым Рогом был тяжело ранен. Сидура спасли восемнадцатилетняя Саша Крюкова и её мама.

Из рассказа Александры Крюковой:

- …Мама с солдатами принесла еще одного раненого. Вместо лица - сплошная рана, одно мясо. Говорить не мог. Я догадалась, дала ему бумагу, карандаш. Он написал - Вадим Сидур. Приспособилась через трубочку кормить Вадима. Чуть-чуть отошел, а тут новая напасть - начали гноиться раны. Боже, как он страдал, какие страшные боли терпел! Решили с мамой: надо везти Вадима в госпиталь. Приехали в Кривой Рог, а там все разрушено, ни одной целой больницы. Пришлось везти в Днепропетровск - это от нас полторы сотни верст по разбитым дорогам в весеннюю распутицу… В январе 45-го пришло письмо от Вадима. Боже, как я обрадовалась, что он жив!

 

В 19 лет Вадим Сидур стал инвалидом II группы, кавалером орденов Отечественной войны 2-й степени и нескольких боевых медалей и демобилизован в звании гвардии старшего лейтенанта.

 

В 1953 году окончил МВХПУ (Строгановское училище), факультет монументальной скульптуры. Жил и работал в Москве.

Постоянно сталкивался с официальным неприятием своих работ: их обвиняли в формализме и пацифизме. Тем не менее выполнял заказы на городскую декоративную скульптуру и частные заказы на надгробия. При жизни не мог выставлять свои работы в СССР; за рубежом состоялось более 30 выставок. Скульптуры по его моделям установлены в Германии - «Погибшим от насилия» (Кассель), «Взывающий» (Дюссельдорф), в США - «Голова Эйнштейна» и другие.

 

Наиболее известные работы - Раненый (1963), Отчаяние (1963), Памятник погибшим от насилия (1965), Бабий Яр (1966), Треблинка (1966), цикл Женское начало (1977), Формула скорби (1981).

 

Работал как график; в частности, с его иллюстрациями в 1970 году вышли поэтические сборники Юрия Левитанского «Кинематограф» и Юнны Мориц «Лоза». Писал стихи и прозу, имевшие хождение в самиздате и печатавшиеся на Западе.

 

Похоронен на Переделкинском кладбище.

 

В 1989 году в Москве создан Музей Вадима Сидура приемным сыном Михаилом. Творчество Вадима Сидура столь своеобразно и многогранно (его наследие включает в себя не только огромное количество скульптурных и графических работ, но и поэзию, прозу и даже кинематографические работы), что само по себе представляет собой целую эпоху в истории российского искусства. Выставлены наиболее известные произведения художника, в том числе небольшие авторские скульптуры, впоследствии увеличенные и установленные во многих городах мира: «Памятник погибшим от насилия» (Кассель, ФРГ), «Взывающий» (Дюссельдорф), «Треблинка» (Берлин), «Формула скорби» (Пушкин), «Портрет Альберта Эйнштейна» (Принстон, США), «Оставшимся без погребения» (Москва) и другие. Представлены различные периоды творчества В. Сидура - от реалистической пластики середины 1950-х годов до авангардных «Гроб-Арта» и «Железных пророков», которым посвящён отдельный зал. При создании этих двух циклов художник использовал в качестве рабочего материала канализационные трубы, детали автомобильных моторов и прочие отходы «второй природы» - человеческой цивилизации. Это странные человеческие фигуры, лежащие в деревянных ящиках-гробах, безмолвно протестуют против войны и насилия, царящего в современном мире.

 

Искусствовед Елена Викторовна Шункова ​​ (не Слепышева, хоть жена Слепышева) – первая жена Вадима Сидура. У них сын Михаил. ​​ Их сын, или приемный?

​​ 

Вот ее книга:

Е. В. Шункова. ​​ «Мастерская монументальной живописи при академии архитектуры СССР. 1935-1948». Год издания: 1978.

Издательство: Советский художник.

Хоть Лена не из простой семьи, а связанной с искусством, о ней никто не написал.

Вот цитата из ее книги:

 

Мастерская монументальной живописи - явление уникальное в истории советского изобразительного искусства.

Значение опыта работы мастерской существенно в двух аспектах. Во-первых, коллектив мастерской создал определенный стиль монументальных росписей, разработал своеобразные принципы взаимодействия архитектуры и живописи. И, во-вторых, значительный интерес представляет сама форма организации коллективной работы в мастерской.

Инициатива создания Мастерской монументальной живописи исходила одновременно от архитекторов и от художников. В 1935 году архитектор Иван Сергеевич Николаев, который в это время руководил мастерской в Архитектурном институте в Москве, приглашает Л. А. Бруни оформить Сталинградский тракторный завод к предстоящим торжествам, посвященным пятилетию завода. Бруни подбирает бригаду художников, в которую входят в основном его ученики. Задача перед комплексной бригадой Архитектурного института ставится обширная. Она перерастает простое оформление зданий к празднику. Художники и архитекторы стремятся придать совершенно новое, современное звучание старой архитектуре завода.

Руководитель бригады Николаев так определяет общее направление работы: «Сделать труд легким, привлекательным и радостным, - труд, который на советской фабрике является содержательным по своему существу, - такова задача и советской промышленной архитектуры» (Николаев И. Архитектурная реконструкция СТЗ. - «Архитектурная газета», 1935, 8 июля). В данном случае художники совместно с архитекторами должны были создать новое эмоциональное звучание архитектурного комплекса. Предстояло масштабно приблизить грандиозную архитектуру промышленного объекта к находящемуся в ней человеку. С этой целью ставилась задача не только украсить территорию знаменами и транспарантами, но изменить облик самих зданий завода, создать единый ансамбль. Пожалуй, это была первая подобная работа, осуществляемая в нашей стране. Для окраски корпусов выбираются гармоничные мягкие цвета, как правило, светлые. В эту сближенную тональную гамму вносятся насыщенные цветовые пятна отдельных ярко окрашенных деталей архитектуры (например, карнизы, обрамления окон, пожарные лестницы), праздничного убранства (флаги, лозунги и т. п.), которые должны были ритмически организовать архитектурное пространство.

Совместная работа, видимо, удовлетворила обе стороны - и архитекторов, и художников. Возникает идея организации постоянного коллектива художников, работающих совместно с архитекторами над оформлением архитектурных объектов. В 1935 году официально основывается Мастерская монументальной живописи при Архитектурном институте.

Уже первые крупные работы по оформлению зданий и городских районов, проводившиеся в СССР, на практике продемонстрировали необходимость решения проблемы связи архитектуры, живописи и скульптуры. Не менее важной оказывается постановка серьезной научно-исследовательской работы по изучению проблемы синтеза искусств. В периодической печати 1930-х годов появляется множество статей, написанных архитекторами, скульпторами и живописцами, в которых поднимается вопрос об острой необходимости в практической и теоретической разработке этой проблемы совместными усилиями художников и теоретиков искусства. Только что организованная Мастерская монументальной живописи ставит своей целью научно обоснованное и всестороннее изучение проблемы синтеза искусств и целого ряда связанных с ней задач. Работу предполагалось вести в тесном контакте с архитекторами. Успешная совместная работа в группе Архитектурного института на Сталинградском тракторном заводе показала возможность и плодотворность такой совместной деятельности. Официальным руководителем мастерской становится один из инициаторов ее создания Лев Александрович Бруни.

Мастерской отводят светлое, просторное помещение бывшего зимнего сада на крыше Архитектурного института. Здесь начинается полная энтузиазма, активных творческих исканий жизнь мастерской.

Для того чтобы проследить возникновение стиля росписей мастерской, принципов ее работы, необходимо вернуться на несколько лет назад.

В 1932 - 1933 годах будущие руководители Мастерской монументальной живописи Лев Александрович Бруни и Владимир Андреевич Фаворский впервые осуществляют совместную работу - росписи Музея охраны материнства и младенчества на улице Кропоткина в Москве. В 1934 - 1935 годах Фаворский оформляет Дом моделей на Сретенке в Москве… ​​ … ​​ ….

 

Сам Слепышев много общается с Михаилом Сидуром, зовет его «Мишкой».

27 ​​ Выставка фарфора в НИМе.

 

Невероятная скакотня вокруг Урсулы Юнгст.

Эта немецкая девушка приехала по какой-то программе сделать здесь, в НИМе, ​​ выставку. Ее просто пригласили, а реально выставку приходится делать ее другу Норберту и моей жене.

Весьма умная девушка.

К счастью, Норберт - настоящий обаяшка. Я в Германии таких не встречал. Он тебя и выслушает, он и делает бо'льшую часть выставки, да еще он и хороший человек, да еще - не женат!!

Музейные дамчата сразу сделали стойку. Ушки на макушке.

В какой-то период мне чудится, я стану человеком музея: начну там работать. Тогда можно бросить мои маленькие заработки. Какого рода? Например, убедил Роберта, что Люде надо заплатить. Унизительно, но без унижения мне не поддержать жену.

 

Пять часов говорил на немецком: вокруг Урсулы. Я не мог себе представить, что немцы могут быть такими добрыми.

28  ​​​​ Акт приемки-сдачи ​​ Урсулы Юнгст нашему музею.

Директор – К.  ​​​​ Тамендаров.

Картины «Рассказ», «Мечта» и пр.

29  ​​​​ К Урсуле приехала ее мама - и это добавило масла в огонь. Они сообща настаивают на том, что они бедные - и нам только и остается, что преклонить пред ними колени. Теперь столько людей вовлечено во все эти действия, что нам стыдно перед Робертом, решившимся помочь этому семейству.

30  ​​​​ Вот вернисаж Урсулы.

«So viel nette Leute! Так много хороших людей!», - сказала она.

Только теперь выясняется, что в Истру она приглашена местной организацией «Инициатива».

Вы пригласили - вы и помогите!!

Они «по дружбе» катаются в Германию, но отдуваться приходится музею.

 

Да, «Инициатива» ее пригласила, но тут о ней забыла.

Ну, что еще? Пришли какие-то мужики и давай танцевать. Тут-то мы и узнали, что они из этой самой мифической «Инициативы». Спасибо, господа!

Кстати, сама Урсула и ее мать во всем этом предстали как жертвы. Ринуться наугад в Россию!

 

Современный ученый доказывает, что Тутанхамон был убит ударом в затылок.

 

Июль

 

1 Воспоминание о фуршете. Нас всех замучила совесть с этой Урсулой. Ее бросили на нас - и это оказалось хорошо.

3 Всем жаль, что Норберт и Урсула уехали. Люда написала две рецензии на ее живопись.

 

Странно, что у меня не записана фамилия Урсулы. Но она всячески подчеркивала, что обойдется и без моей жены, хотя фактически ​​ пришлось работать Люде. Пустяки.

Вот Норберт - это Кеферль Koeferl, а кто Урсула, не знаем.

 

С Норбертом разговорился: признался, что реальная жизнь меня ужасает и раздавливает в лепешку. Люду ​​ испугала эта откровенность.

 

В «Человек без свойств» ​​ Музиля - хорошо о классицизме: ​​ 

«Ульрих вспомнил, что Гете поставил у себя в комнате гипсовую голову Юноны больше натуральной величины. Пугающе далеким показалось  ему  это  пристрастие:  то,  что  когда-то  было ​​ цветущей идеей, высохло в мертвый классицизм. Стало запоздалой,  педантичной строптивостью отцовских современников».

4 ​​ Вспомнил: Урсула Юнгст! Всего ей доброго.

6 Шемякин объявил, что навсегда вернулся в Россию. Самореклама? Или раздуто СМИ? Он ясно понимает, что и политический аспект очень важен.

8  ​​ ​​​​ Да, Ельцин обещал часть захваченного немецкого культурного состояния вернуть в Германию, но Дума это решительно отклонила.

А как же наши восстановленные дворцы в Петергофе и Царском Селе? Кто заплатит за эту чудовищную работу?

Наверно, надо как-то торговаться, раз уж мы попали в такую ситуацию.

Я больше всего боюсь, что за желанием взять назад эти картины стоит элементарное презрение к нам.

Почему не надавить на Россию, если она на коленях?

Нельзя сказать, что «русская великодержавная душа» ущемлена: Россия официально унаследовала Советский Союз (в том числе, ​​ и долги Союза).

Почему надо бесконечно уступать?

 

Да, меня хорошо приняли в Европе, мы несколько раз получали ​​ гуманитарную помощь, - и что?

Меня немало смущает, что при встречах с иностранцами я им поддакиваю! Мол, неправо наше правительство. Но в глубине души мне неприятно, что Россию считают несправедливой и темной страной. Что же тут «темного»?

 

9 «Каспар Давид Фридрих в письмах и круге знакомств», Берлин, 1974. На немецком.

Немножко Люда язык знает, вот и купила.

 

«Чувство отчуждения человека от окружающего его мира пронизывает все произведения романтиков».

 

Гармония ищется в пантеизме. Взять хотя бы эрмитажные картины Фридриха. Каждый раз к ним захожу, потому что они - один из центров музея.

 

«Портрет незнакомки» Крамского висел в доме у ​​ моего коммунистического дяди Вани.

Люда считает, что это проститутка, потому что она в открытой коляске.

Коллеги Люды нашли подработки. Все понимают, что на одну зарплату не выжить.

14  ​​ ​​​​ У Волковых.

Как их не любить?

Ведь так много жизни во всем, что они делают. Они каждое мгновение доказывают, что живут. Мне-то мало надо: раз живой, значит, и живу.

Не хватает денег на ​​ такси! Ходить им трудно, так что отсутствие машины было б непреодолимой преградой для всех, кроме бесценной Клер.

 

Немного смотрим «Цирк» Чаплина - и еду к Иде.

Все же не решаюсь пересказывать всего, что знаю от Клер: это было бы неуважительно по отношении к ней. Ну, да! Вокруг нее всегда людской водоворот. Такой вот дар жить.

15  ​​​​ По карте смотрю мои парижские маршруты. Жил у метро Эксельманс Exelmans.

Улица Мирабо - мост Мирабо.

Как не пройти ради Аполинера?

 

Sous le pont Mirabo coule la Seine...

 

Под мостом Мирабо течет Сена...

 

Тросадеро, Елисейские Поля, Булонский лес. Все красиво, но все не мое.

 

И тут не приходит в голову считать «моей» Истру. Люблю Москву, а еще больше саму идею Москвы.

 

Люксембурский сад, Эйфелева башня, музей Родена, резиденция президента Матиньон. Могила Аполлинера на кладбище Пер Лашез.

 

Сен Дени и на этой улице арка Сен Дени, построенная по расчетам Блонделя, 1672.  ​​​​ Всяк день иду под ней, для меня она стала центром Парижа.

16  ​​ ​​​​ Жизнь -  ​​ ​​​​ блеклое отражение Бога. Почему-то такие абстрактные идеи мне очень близки. И я, я - не человек, а только чье-то отражение.

18 ​​ Анри де Моран Morant. История декоративного искусства. Париж, 1970.

22  ​​​​ Образ Сахарова ​​ в мире: площадь у Библиотеки Академии Наук в Питере, сад в Иерусалиме, улица в Вашингтоне. ​​ Ведь никто не хочет противостоять государственной машине, все ей продаются больше или меньше за какие-то блага.

25  ​​​​ Реставратор музея Паша задушен в Москве.

 

«Стили мебели» Кеса Гяулы. Будапешт, 1979.

Наша домашняя книга.

27 ​​ День рождения пророка Мухаммеда. В Стамбуле в Топ-Капи видел три волоска его бороды, так что тоже отмечаю.

 

Dessus-de-porte ​​ = карниз над дверью, сандрик,

dessus-de-table = ​​ скатерть,

dessus-de-lit ​​ = ​​ покрывало.

30 ​​ Где-то в Париже видел иллюстрации Шагала к «Мертвым душам» Гоголя. Тогда просто мелькнули: слишком много впечатлений, - но теперь помнить важно.

Это лучшее, что, по-моему, сделал Шагал.

 

Август ​​ 

 

2  ​​ ​​​​ В музее - НИМе - мне хорошо быть дворником, а войти в клубок сложных отношений коллег жены все равно не получится.

 

4 ​​ ДР Шелли.

 

Percy Bysshe Shelley

The Mask of Anarchy

 

As I lay asleep in Italy

There came a voice from over the Sea,

And with great power it forth led me

To walk in the visions of Poesy.

 

I met Murder on the way-

He had a mask like Castlereagh-

Very smooth he looked, yet grim ;

Seven blood-hounds followed him :

 

All were fat ; and well they might

Be in admirable plight,

For one by one, and two by two,

He tossed them human hearts to chew

Which from his wide cloak he drew.

 

Next came Fraud, and he had on,

Like Lord Eldon, an ermined gown ;

His big tears, for he wept well,

Turned to mill-stones as they fell.

 

And the little children, who

Round his feet played to and fro,

Thinking every tear a gem,

Had their brains knocked out by them.

 

Clothed with the Bible, as with light,

And the shadows of the night,

Like Sidmouth, next, Hypocrisy

On a crocodile rode by.

 

And many more Destructions played

In this ghastly masquerade,

All disguised, even to the eyes,

Like Bishops, lawyers, peers, and spies.

 

Last came Anarchy : he rode

On a white horse, splashed with blood ;

He was pale even to the lips,

Like Death in the Apocalypse.

 

And he wore a kingly crown ;

And in his grasp a sceptre shone ;

On his brow this mark I saw-

‘I AM GOD, AND KING, AND LAW!’

 

With a pace stately and fast,

Over English land he passed,

Trampling to a mire of blood

The adoring multitude.

 

And with a mighty troop around

With their trampling shook the ground,

Waving each a bloody sword,

For the service of their Lord.

 

And with glorious triumph they

Rode through England proud and gay,

Drunk as with intoxication

Of the wine of desolation.

 

O’er fields and towns, from sea to sea,

Passed the Pageant swift and free,

Tearing up, and trampling down ;

Till they came to London town.

 

And each dweller, panic-stricken,

Felt his heart with terror sicken

Hearing the tempestuous cry

Of the triumph of Anarchy.

 

For from pomp to meet him came,

Clothed in arms like blood and flame,

The hired murderers, who did sing

‘Thou art God, and Law, and King.

 

‘We have waited weak and lone

For thy coming, Mighty One!

Our purses are empty, our swords are cold,

Give us glory, and blood, and gold.’

 

Lawyers and priests a motley crowd,

To the earth their pale brows bowed ;

Like a bad prayer not over loud,

Whispering-‘Thou art Law and God.’-

 

Then all cried with one accord,

‘Thou art King, and God, and Lord ;

Anarchy, to thee we bow,

Be thy name made holy now!’

 

And Anarchy, the Skeleton,

Bowed and grinned to every one,

As well as if his education

Had cost ten millions to the nation.

 

For he knew the Palaces

Of our Kings were rightly his ;

His the sceptre, crown, and globe,

And the gold-inwoven robe.

 

So he sent his slaves before

To seize upon the Bank and Tower,

And was proceeding with intent

To meet his pensioned Parliament

When one fled past, a maniac maid,

And her name was Hope, she said :

But she looked more like Despair,

And she cried out in the air :

 

‘My father Time is weak and gray

With waiting for a better day ;

See how idiot-like he stands,

Fumbling with his palsied hands!

 

‘He has had child after child,

And the dust of death is piled

Over every one but me-

Misery, oh, Misery!’

 

Then she lay down in the street,

Right before the horses feet,

Expecting, with a patient eye,

Murder, Fraud, and Anarchy.

 

When between her and her foes

A mist, a light, an image rose.

Small at first, and weak, and frail

Like the vapour of a vale :

 

Till as clouds grow on the blast,

Like tower-crowned giants striding fast,

And glare with lightnings as they fly,

And speak in thunder to the sky.

 

It grew-a Shape arrayed in mail

Brighter than the viper’s scale,

And upborne on wings whose grain

Was as the light of sunny rain.

 

On its helm, seen far away,

A planet, like the Morning’s, lay ;

And those plumes its light rained through

Like a shower of crimson dew.

 

With step as soft as wind it passed

O’er the heads of men-so fast

That they knew the presence there,

And looked, -but all was empty air.

 

As flowers beneath May’s footstep waken,

As stars from Night’s loose hair are shaken,

As waves arise when loud winds call,

Thoughts sprung where’er that step did fall.

 

And the prostrate multitude

Looked-and ankle-deep in blood,

Hope, that maiden most serene,

Was walking with a quiet mien :

 

And Anarchy, the ghastly birth,

Lay dead earth upon the earth ;

The Horse of Death tameless as wind

Fled, and with his hoofs did grind

To dust the murderers thronged behind.

 

A rushing light of clouds and splendour,

A sense awakening and yet tender

Was heard and felt-and at its close

These words of joy and fear arose

 

As if their own indignant Earth

Which gave the sons of England birth

Had felt their blood upon her brow,

And shuddering with a mother’s throe

 

Had turned every drop of blood

By which her face had been bedewed

To an accent unwithstood, -

As if her heart cried out aloud :

 

‘Men of England, heirs of Glory,

Heroes of unwritten story,

Nurslings of one mighty Mother,

Hopes of her, and one another ;

‘Rise like Lions after slumber

In unvanquishable number.

Shake your chains to earth like dew

Which in sleep had fallen on you-

Ye are many-they are few.

 

‘What is Freedom? - ye can tell

That which slavery is, too well-

For its very name has grown

To an echo of your own.

 

‘’Tis to work and have such pay

As just keeps life from day to day

In your limbs, as in a cell

For the tyrants’ use to dwell,

 

‘So that ye for them are made

Loom, and plough, and sword, and spade,

With or without your own will bent

To their defence and nourishment.

 

‘’Tis to see your children weak

With their mothers pine and peak,

When the winter winds are bleak, -

They are dying whilst I speak.

 

‘’Tis to hunger for such diet

As the rich man in his riot

Casts to the fat dogs that lie

Surfeiting beneath his eye ;

 

‘’Tis to let the Ghost of Gold

Take from Toil a thousandfold

More than e’er its substance could

In the tyrannies of old.

 

‘Paper coin-that forgery

Of the title-deeds, which ye

Hold to something from the worth

Of the inheritance of Earth.

 

‘’Tis to be a slave in soul

And to hold no strong control

Over your own wills, but be

All that others make of ye.

 

‘And at length when ye complain

With a murmur weak and vain

’Tis to see the Tyrant’s crew

Ride over your wives and you-

Blood is on the grass like dew.

 

‘Then it is to feel revenge

Fiercely thirsting to exchange

Blood for blood-and wrong for wrong-

Do not thus when ye are strong.

 

‘Birds find rest, in narrow nest

When weary of their wingèd quest ;

Beasts find fare, in woody lair

When storm and snow are in the air.

 

‘Horses, oxen, have a home,

When from daily toil they come ;

Household dogs, when the wind roars,

Find a home within warm doors.’

 

‘Asses, swine, have litter spread

And with fitting food are fed ;

All things have a home but one-

Thou, Oh, Englishman, hast none !

 

‘This is Slavery-savage men,

Or wild beasts within a den

Would endure not as ye do-

But such ills they never knew.

 

‘What art thou, Freedom ? O ! could slaves

Answer from their living graves

This demand-tyrants would flee

Like a dream’s imagery :

 

‘Thou are not, as impostors say,

A shadow soon to pass away,

A superstition, and a name

Echoing from the cave of Fame.

 

‘For the labourer thou art bread,

And a comely table spread

From his daily labour come

In a neat and happy home.

 

‘Thou art clothes, and fire, and food

For the trampled multitude-

No-in countries that are free

Such starvation cannot be

As in England now we see.

 

‘To the rich thou art a check,

When his foot is on the neck

Of his victim, thou dost make

That he treads upon a snake.

 

‘Thou art Justice-ne’er for gold

May thy righteous laws be sold

As laws are in England-thou

Shield’st alike both high and low.

‘Thou art Wisdom-Freemen never

Dream that God will damn for ever

All who think those things untrue

Of which Priests make such ado.

 

‘Thou art Peace-never by thee

Would blood and treasure wasted be

As tyrants wasted them, when all

Leagued to quench thy flame in Gaul.

 

‘What if English toil and blood

Was poured forth, even as a flood ?

It availed, Oh, Liberty.

To dim, but not extinguish thee.

 

‘Thou art Love-the rich have kissed

Thy feet, and like him following Christ,

Give their substance to the free

And through the rough world follow thee,

 

‘Or turn their wealth to arms, and make

War for thy belovèd sake

On wealth, and war, and fraud-whence they

Drew the power which is their prey.

 

‘Science, Poetry, and Thought

Are thy lamps ; they make the lot

Of the dwellers in a cot

So serene, they curse it not.

 

‘Spirit, Patience, Gentleness,

All that can adorn and bless

Art thou-let deeds, not words, express

Thine exceeding loveliness.

 

‘Let a great Assembly be

Of the fearless and the free

On some spot of English ground

Where the plains stretch wide around.

 

‘Let the blue sky overhead,

The green earth on which ye tread,

All that must eternal be

Witness the solemnity.

 

‘From the corners uttermost

Of the bounds of English coast ;

From every hut, village, and town

Where those who live and suffer moan

For others’ misery or their own,

 

‘From the workhouse and the prison

Where pale as corpses newly risen,

Women, children, young and old

Groan for pain, and weep for cold-

 

‘From the haunts of daily life

Where is waged the daily strife

With common wants and common cares

Which sows the human heart with tares-

 

‘Lastly from the palaces

Where the murmur of distress

Echoes, like the distant sound

Of a wind alive around

 

‘Those prison halls of wealth and fashion.

Where some few feel such compassion

For those who groan, and toil, and wail

As must make their brethren pale-

 

‘Ye who suffer woes untold,

Or to feel, or to behold

Your lost country bought and sold

With a price of blood and gold-

 

‘Let a vast assembly be,

And with great solemnity

Declare with measured words that ye

Are, as God has made ye, free-

‘Be your strong and simple words

Keen to wound as sharpened swords,

And wide as targes let them be,

With their shade to cover ye.

 

‘Let the tyrants pour around

With a quick and startling sound,

Like the loosening of a sea,

Troops of armed emblazonry.

 

‘Let the charged artillery drive

Till the dead air seems alive

With the clash of clanging wheels,

And the tramp of horses’ heels.

 

‘Let the fixèd bayonet

Gleam with sharp desire to wet

Its bright point in English blood

Looking keen as one for food.

 

‘Let the horsemen’s scimitars

Wheel and flash, like sphereless stars

Thirsting to eclipse their burning

In a sea of death and mourning.

 

‘Stand ye calm and resolute,

Like a forest close and mute,

With folded arms and looks which are

Weapons of unvanquished war,

 

‘And let Panic, who outspeeds

The career of armèd steeds

Pass, a disregarded shade

Through your phalanx undismayed.

 

‘Let the laws of your own land,

Good or ill, between ye stand

Hand to hand, and foot to foot,

Arbiters of the dispute,

 

‘The old laws of England-they

Whose reverend heads with age are gray,

Children of a wiser day ;

And whose solemn voice must be

Thine own echo-Liberty !

 

‘On those who first should violate

Such sacred heralds in their state

Rest the blood that must ensue,

And it will not rest on you.

 

‘And if then the tyrants dare

Let them ride among you there,

Slash, and stab, and maim, and hew, -

What they like, that let them do.

 

‘With folded arms and steady eyes,

And little fear, and less surprise,

Look upon them as they slay

Till their rage has died away.’

 

‘Then they will return with shame

To the place from which they came,

And the blood thus shed will speak

In hot blushes on their cheek.

 

‘Every woman in the land

Will point at them as they stand-

They will hardly dare to greet

Their acquaintance in the street.

 

‘And the bold, true warriors

Who have hugged Danger in wars

Will turn to those who would be free,

Ashamed of such base company.

 

‘And that slaughter to the Nation

Shall steam up like inspiration,

Eloquent, oracular ;

A volcano heard afar.

‘And these words shall then become

Like Oppression’s thundered doom

Ringing through each heart and brain.

Heard again-again-again-

 

‘Rise like Lions after slumber

In unvanquishable number-

Shake your chains to earth like dew

Which in sleep had fallen on you-

Ye are many-they are few.’

 

1819

 

4  ​​ ​​ ​​​​ Важный  документ из жизни моих родителей:

 

«Задачи второй пятилетки. Доклад на 27 съезде ВКП (б)».

ВКП (б) = Всесоюзная Коммунистическая Партия (большевиков).

Партиздат (Партийное издательство), 1934. Тираж 2.5 млн.

 

Маме 16, а папе - 17. Оба изучали этот документ.

Если попытаться определить общий стиль жизни в мире, то он более всего барочен. Барокко ​​ запустило нас всех по каким-то спиралям.

6 ​​ Книжечка «В окрестностях Москвы», 1979. Усадебная культура России.

 

7  ​​ ​​ ​​​​ Кажется, без Люды мои отношения в музее должны бы ухудшиться, но этого не происходит. Рутина. Делаешь свое «от и до» и идешь домой.

 

Альбомы Люды по русской архитектуре.

8 ​​ Музей ​​ Личных Коллекций. Дега, Ван Гог, Роден.

Выставка нонконформистов. Больше всех убеждают Сидур, Зверев и Лион.

 

В Питере ​​ Неверов мне сказал последний раз:

- Я уж не надеюсь на что-то доброе ​​ в этой стране.

Сказал с глазу на глаз.

Потом мы посидели за столом Куниной, стекловеда, - и тут он больше развеселился.

Стекловед = специалист по античному стеклу.

 

Люда в шоке. Она почему-то считает, что мои знания и искусства, и иностранных языков огромны - и обидно их не применять.

 

Огромность греческого искусства - в Бурделе.

10 Странно, что с Литвой более всего связан для меня Чюрленис. Вернее было бы назвать режиссера Некрошуса, но его я мало знаю.

Меж тем, эта водянистая живопись все менее устраивает меня. Акварели с бо'льшими отвлеченными идеями, чем ​​ с живописным смыслом.

11 ​​ Музей Частных Коллекций: Роден.

14 ​​ Люда пришла в музей. Ждут назначения нового директора. Кто он будет и откуда?

Зарезанный в Москве реставратор, по счастью, не взял работы на дом, хоть обычно это делал.

 

Какая-то молодая женщина, безработная, что была в музее смотрительницей, выбросилась с десятого этажа.

Ух, времечко!

15 ​​ На ​​ музей из фонда Сороса (Институт «Открытое общество») пришло письмо, директриса передала его Люде. Она включена в проект «модернизация активности музеев».

Германии уже возвращены сто тысяч ее книг.

16 ​​ Урсула совсем в другом круге, чем мы, да и странно было бы ей сообщать о письме Норберта.

18 Отныне ковер висит надо мной.

Слепышев - над фортепьяно.

Купряшин - над телевизором.

Художники просто дарили эти картины, они их не называли.

21 ​​ Отсутствие эстетики в рекламе, ее агрессивность. После советского насилия получаешь это забавное насилие. На самом деле, эта игра в зазыванье чревата насилием.

Жизнь предстает глухим лесом, переполненном злыми разбойниками.

22  ​​​​ День рождения Шелера

Макс Ше́лер (нем. Max Scheler; 22 августа 1874, Мюнхен, Королевство Бавария, Германская империя - 19 мая 1928, Франкфурт-на-Майне, Германская империя) - немецкий философ и социолог, один из основоположников философской антропологии.

 

Шелер М. Человек и история // Человек: образ и сущность: (Гуманитарные аспекты). Ежегодник. - М., 1991. - С. 133-159.

 

Шелер М.

Человек и история

 

Если и есть философская задача, решения которой наша эпоха требует как никогда срочно, так это задача создания философской антропологии.

Я имею в виду фундаментальную науку о сущности и сущностной структуре человека; о его отношении к царству природы (неорганический мир, растение, животное) и к основе всех вещей; о его метафизическом сущностном происхождении и его физическом, психическом и духовном появлении в мире; о силах и властях, которые движут им и которыми движет он; об основных направлениях и законах  ​​​​ его биологического, психического, духовно-исторического и социального развития, их сущностных возможностях и их действительностях.

Сюда же относятся как психофизическая проблема тела и души, так и ноэтически-витальная проблема.

Только такая антропология могла бы стать последним философским основанием и в то же время точно определить исследовательские цели всех наук, которые имеют дело с предметом «человек» - естественнонаучных и медицинских, археологических, этнологических, исторических и социальных наук, обычной и эволюционной психологии, а также характерологии.

Ни в одну из эпох взгляды на сущность и происхождение человека не были столь ненадежными, неопределенными и многообразными, как в нашу эпоху - длительное, углубленное занятие проблемой человека дает автору право на такое утверждение.

Приблизительно за последние десять тысяч лет истории мы - первая эпоха, когда человек стал совершенно «проблематичен»; когда он больше не знает, что он такое, но в то же время знает, что он этого не знает.

И только согласившись превратить в абсолютную tabula rasa  ​​​​ все традиции, касающиеся этого вопроса, учась с предельным методологическим остранением и удивлением всматриваться в существо под названием «человек», можно будет снова добиться устойчивых результатов.

Но известно, как тяжела такая tabula rasa, ибо едва ли где-нибудь еще власть традиционных категорий над нами столь бессознательна и потому сильна, как в этом вопросе.

Единственное, что можно сделать, чтобы постепенно освободиться от них, - точно установить духовно-историческое происхождение этих категорий и, осознав его, преодолеть их.

История самосознания человека, ​​ история основных идеально-типических способов, которыми он себя мыслил, созерцал, чувствовал, рассматривал включенным в порядок бытия, должна при этом предшествовать истории мифологических, религиозных, теологических, философских теорий о человеке.

Не углубляясь здесь в эту историю,  ​​​​ подчеркнем лишь одно: основное направление этого богатого событиями развития не вызывает никаких сомнений - это направление возрастания человеческого самосознания, происходящего скачками в некоторые отличительные моменты истории.

Попятные движения, наблюдаемые то тут, то там, не играют для этого основного движения большой роли.

Не одни лишь так называемые «дикари» чувствуют себя еще целиком родственными растительному и животному миру, окружающему их группу и жизненное пространство. Даже такая высокоразвитая культура, как индийская, основана на чувстве безусловного единства человека со всем живым. Здесь «растение», «животное», «человек» все еще относятся друг к другу взаимодополнительно и на равных - сущностно связанные друг с другом в великой демократии сущего.

Резкое выделение человека из природы в том, что касается переживаний и чувств, мысли и теории, началось лишь на высоте классической древнегреческой культуры.

Ибо здесь и только здесь нашла выражение та идея Логоса, разума, духа, который, будучи свойствен как специфическое начало только человеку, ставит его выше всех существ, который соотносит человека с самим божеством, а этой связью не обладает ни одно другое существо.

Христианство с его учениями о богочеловеке и детях божьих в целом означает опять-таки новое повышение человеческого самосознания. Хорошо ли, плохо ли думает о себе человек - во всяком случае здесь он приписывает себе космическое и метакосмическое значение, на что никогда бы не отважились ни классический грек, ни римлянин.

Возникновение мышления Нового времени также знаменует собой, несмотря на все более ясное распознание средневекового антропоморфизма, новый скачок вперед в истории человеческого самосознания. Широко распространенное заблуждение - будто, например, основной тезис Коперника в первое время его появления переживался как основание для понижения уровня человеческого самосознания. Джордано Бруно, величайший миссионер и философ новой астрономической картины мира, высказывает прямо противоположное ощущение: Коперник всего лишь открыл на небе новую звезду - Землю. «Итак, мы уже находимся на небе!» - считает возможным в ликовании воскликнуть Бруно, и потому нам не нужны небеса церкви. Бог не есть мир, скорее, сам мир есть Бог - таков новый тезис акосмического пантеизма Бруно и Спинозы; средневековое воззрение на мир, как существующий в зависимости от Бога, идея сотворения мира и души признаются ложными.

Именно это - а не низведение Бога до мира - составляет смысл нового менталитета.

Человек, правда, признает, что он - всего лишь обитатель одного маленького спутника Солнца; однако то, что разум его наделен силой проницать и оборачивать естественную видимость чувств - как раз это повышает в значительной степени его самосознание.

Разум со времен греков – это специфическое начало человека - в философии Нового времени, начиная уже с Декарта, предполагает новое отношение к божеству.

Уже Дунс Скотт и Суарес как бы повысили метафизический ранг человека, приписав его духовной душе предикаты, которые Фома Аквинский недвусмысленно приписывал только «angelus», «forma separata» и «substantia completa»: индивидуация человека без индивидуирующей «prima materia», индивидуация только посредством его собственного духовного бытия. Но со времен Декарта и объявления им суверенитета мысли в «Cogito ergo sum» человеческое самосознание с еще большей силой преодолевает и эти пределы. Самосознание и богосознание, которое уже великая мистика 13 и 14 веков приблизила к границе полной идентичности, у Декарта настолько глубоко проникают друг в друга, что уже не существование Бога выводится, исходя из существования мира, как у Фомы Аквинского, а наоборот - мир выводится из изначального света знающего разума, непосредственно коренящегося в божестве. Весь пантеизм от Аверроэса через Спинозу до Гегеля и Э. ф. Гартмана сделал частичную идентичность человеческого и божественного духа одним из своих основных учений. Также и для Лейбница человек - это малый Бог.

Одним из фундаментальнейших вопросов философской антропологии является вопрос, что же на самом деле означают эти скачкообразные возвышения человеческого самосознания.

В форме острой антитезы он выглядит так: означают ли они процесс все более глубокого и все более истинного постижения человеком своего объективного места и положения в целостности бытия?

Или они означают рост и укрепление опасной иллюзии, симптомы растущего заболевания?

Две проблемы в этом месте мы оставим без внимания: историю человеческого самосознания и ее оценку, а также все вопросы антропологии, касающиеся ее истинности и предметной стороны дела.

То, что здесь будет изложено - это просто небольшой фрагмент из Введения к обширной Антропологии.

Здесь мы ставим единственную цель - прояснить современную духовную ситуацию в ее отношении к этому большому вопросу.

В нескольких, а именно в пяти основных типах самопонимания человека будут с максимально возможной четкостью обрисованы идейные направления в понимании сущности человека, которые еще доминируют среди нас, в западноевропейском культурном круге.

Кроме того, будет показано, как к каждому из них по смысловым законам однозначно примыкает совершенно определенный род историки, т.е. принципиального воззрения на человеческую историю.

Причем хотелось бы попросить читателя не предполагать, будто автору ближе то или иное из этих пяти идейных направлений, не говоря уж о том, будто он считает какое-то из них истинным.

Что сам автор считает здесь истинным и правильным, должна будет показать предметная часть его труда «Антропология», а не это короткое сочинение, служащее лишь для ориентировки и констатации смысловых взаимосвязей.

А перед этим - еще одно слово о взаимосвязи антропологии и историки:

Глубочайшую причину нынешней ожесточенной борьбы столь многочисленных и столь различных исторических и социологических концепций следует усматривать в том, что в основе всех этих воззрений на историю лежат принципиально различные идеи о сущности, структуре и происхождении человека.

Ибо каждая историческая концепция имеет своим фундаментом определенного рода антропологию - безразлично, сознает ли ее историк, социолог, философ истории, известна ли она ему или нет.

​​ 

Но у нас нет больше никакого единства в наших взглядах на природу человека. Если мы удовлетворимся тем, что сведем господствующие сегодня в нашем западноевропейском культурном круге идеи о человеке и его месте в многообразии сущего к ярчайшим и понятнейшим идеальным типам, то, как показывают мои обстоятельные изыскания в этой области, можно выявить пять основных линий - конечно, в их рамках антропологическая теория в том, что касается деталей, может быть еще весьма многоцветной, соразмерной множеству разнородных частных проблем, с которыми та или иная «антропология» имеет дело. Три из этих пяти идей хорошо известны в образованных кругах, хотя и редко встречаются в ярко выраженном виде; две идеи - наиболее молодые и сформировавшиеся позже всех - еще не усвоены в их самобытности сознанием научной образованности. Каждая из них, однако, имеет коррелятом свою особую «историку».

Эти пять идей обрисованы в нижеследующем изложении.

Первая идея о человеке, вполне господствующая еще в теистических (иудейских и христианских), а в особенности во всех церковных кругах - это не продукт философии и науки, но идея религиозной веры. Она представляет собой очень сложный результат взаимного влияния религиозного еврейства и его документов, особенно Ветхого Завета, античной религиозной истории и Евангелия: известный миф о сотворении человека (его тела и души) личным Богом, о происхождении первой четы людей, о райском состоянии (учение о первоначальном состоянии), о его грехопадении, когда он был соблазнен падшим ангелом - падшим самостоятельно и свободно; о спасении Богочеловеком, имеющим двойственную природу, и об осуществленном таким образом возвращении в число детей Божьих; многоцветная эсхатология, учение о свободе, личности и духовности, о бессмертии так называемой души, воскресении плоти, страшном суде и т. д. Внутри этих иудаистско-христианских рамок могут разместиться, конечно, и принципиально различные по их философско-историческому воздействию, особые теологические антропологии, придающие например, различное значение проблеме «падения». Эта антропология христианско-иудаистской веры создала огромное число картин истории и всемирно-исторических перспектив, начиная от «Града Божьего» Августина через Отто Фон Фрейзинга и Боссюэ ​​ вплоть до новейших теологических направлений мысли.

Едва ли нужно говорить о том, что для автономной философии и науки эта религиозная антропология лишена значения в любом смысле, что для строго мыслящего и чисто чувствующего человека мучительно видеть, как древний миф, красивый в своем великолепии и исполненный смысла, пытаются поддерживать и защищать мнимо рациональными средствами. Но одно следует отметить здесь со всей категоричностью: этот миф куда более могуществен и куда более часто непроизвольно возникает в сознании, чем думают. Если кто-то уже не верит во все это догматически, он тем не менее, еще долго не может освободиться от той формы, от той ценностной окраски человеческого самосознания, от того самоощущения человека, которые исторически коренятся в этих объективных элементах веры. Ибо чувства и формы жизни, выросшие из идей, в которые верили веками и которые веками господствовали, намного переживают эти идеи. Например, страх, этот кошмар, который однажды психологически породил из себя миф о грехопадении и наследственной вине, ощущение подавленности, своего рода неизлечимая болезнь человека как человека (фантасмагория Стриндберга великолепно передает его, а Кант выразил его в словах: «Человек сделан из слишком кривого дерева, чтобы из него можно было выстругать что-нибудь совершенно прямое») гнетет еще и сегодня все западноевропейское человечество, в том числе и неверующих. И еще не появился на свет тот Великий «психоаналитик истории», который мог бы освободить реально-исторического человека от этого страха земного и исцелил бы его - не от грехопадения и вины, которые суть миф, - а от того конституирующего их давления страха, которое является специфическим эмоционально-инстинктивным корнем этого иудаистско-христианского идейного мира.

 

II

​​ 

Вторая, господствующая над нами еще сегодня идея о человеке - если высказаться нарочито резко - это, так сказать, изобретение греков, граждан греческих городов: самая грандиозная и чреватая последствиями находка в истории человеческой самооценки, которую сделали только греки и никто кроме них. Говоря языком формул, это - идея «homo sapiens», выраженная наиболее четко, определенно, ясно прежде всего Анаксагором, Платоном и Аристотелем. Эта идея проводит различие между человеком и животным вообще. Ее не следует понимать таким образом, будто здесь пытаются, как часто ошибочно полагают, отграничить человека лишь эмпирически от наиболее схожих с ним животных, от человекообразных обезьян, констатируя морфологические, физиологические, психологические отличительные особенности. Такой метод никогда не позволил бы противопоставить человека как такового животному как таковому, да и вообще всей стоящей ниже человека природе, но всегда - лишь отдельно взятому для сравнения объекту, например, шимпанзе, орангутану, горилле и т. д. А так как нет сомнения по крайней мере в том, что человек куда более схож, например, с шимпанзе, чем оба они - с жабой или со змеей, то такой метод никогда бы не дал ни малейшего основания сформировать традиционную идею «человека» и идею «животного», образованную уже исходя из человека. Исторически господствующая идея человека, которая у нас по десять раз в день на устах - верим мы в нее или нет - обязана своим происхождением совсем другому закону образования понятий. Она ​​ лишь следствие уже фигурирующей в качестве предпосылки идеи Бога и учения о человеке, созданном по образу и подобию Божьему.

Классическая греческая философия сформулировала эту идею, так сказать, впервые. В свете мировоззрения, которое посредством категорий позитивной, активно действующей формы-идеи и негативного, страдательного фактора бытия (materia) истолковывает все сущее в основном органологически, человеческое самосознание впервые возвышается над всей остальной природой. По стабильному и вечному, как и все органические виды, человеческому роду должно быть присуще специфическое деятельное начало, свойственное только ему, не разложимое на те элементарные начала, которые присущи растительным и животным душам, а именно - разум ratio. Благодаря этому разуму homo впервые получает способность познавать сущее таким, каково оно есть само по себе, познавать божество, мир и самого себя; осмысленно формировать природу, в благоразумно действовать по отношению к себе подобным, т. е. жить, в совершенстве развивая это специфическое начало. Но основание, по которому человек может осуществить это мысленное уравнивание себя с сущим как таковым - идея, охватывающая уже к началу греческой истории все расы, роды, народы и сословия, в противоположность почти всем существовавшим в то время культурам - всегда одно и то же от Платона до Стои: этот так называемый разум в человеке рассматривается как частичная функция (позднее - как творение) божественного, полагающего идеи, который все снова и снова порождает этот мир и его порядок - не в смысле творения, но в смысле вечного движения и образования.

Четыре конкретизирующих определения следует выделить как особо значимые: 1. человек, таким образом, наделен божественным началом, которое вся природа субъективно не содержит; 2. это начало и то, что вечно образует и формирует мир как мир (рационализирует хаос, «материю» в космос), суть онтологически или по крайней мере по своему принципу одно u то же; поэтому и познание мира истинно; 3. это начало в качестве (царство «formae substantiales» ​​ у Аристотеля) и в качестве человеческого разума достаточно сильно и могущественно, чтобы претворять в действительность свои идеальные содержания («власть духа», «самовластие идеи»); 4. это начало абсолютно как константно, так и с исторической точки зрения, даже не привлекая силы влечений и чувственности (восприятие и т. д.), которые присущи как человеку, так и животному в плане принадлежности к тому или иному народу и сословию.

Здесь следует подчеркнуть со всей категоричностью, что почти вся специфически философская антропология от Аристотеля до Канта И Гегеля - каковы перемены! - совсем несущественно отличалась от учения о человеке, представленном в этих четырех определениях. В этом едины Аристотель, Фома Аквинский, Декарт, Спиноза, Лейбниц, Кант, Мальбранш и т. д., несмотря на все различия между ними. Эти положения остаются совершенно независимыми и от противоположности «теизм-пантеизм». Они даже приобретают особую историческую власть - сначала в стоической форме, в раннем средневековье в Платоновско-августинианской, а в позднем - в Аристотелевско-томистской - за счет того, что тесно вплетаются с указанной нами в начале религиозной идеей человека как нижней ступенью теологии (praeambula fidei); какими историческими путями шел этот процесс, здесь неважно. А когда догматические идейные миры были утрачены образованными кругами Запада, это учение о «homo sapiens» осталось даже единственно господствующим, празднуя в эпоху Просвещения свой наивысший триумф.

Только один из четырех указанных выше элементов этого учения был преодолен - в противоположность просветительской философии - величайшей философской личностью послекантовской философии, оказавшей в то же время наибольшее влияние на историю: определение стабильности. «Единственной идеей, которую философия привносит в мировую историю, является, однако, простая идея разума, идея того, что разум правит миром, что, таким образом, мировая история также разумна», - говорится во Введении к гегелевской «Философии истории». Здесь мы находим три из указанных выше четырех определений - возведенные даже до крайнего внеличностного панлогизма и учения о полной идентичности божественного и человеческого разума, до учения о всемогуществе разума. Но - и в этом как раз заключается относительная новизна - лишь в процессе становления человек достигает и одновременно должен достичь возрастающего осознания того, чем он извечно является в соответствии со своей идеей: сознания своей возвышающейся над природой и влечениями свободы. Таким образом, Гегель - и это колоссальный прогресс - отрицает постоянство человеческого разума. Он знает историю миров субъективных категориальных форм и гештальтов самого человеческого духа, а не только историю аккумуляции произведений разума. И эта история самого человеческого духа у него независима от биологических изменений человеческой природы. Эта история есть история становления самосознания вечного Божества и его вечного категориального мира идей в человеке, история получившего отныне историческую динамику понимания греками человеческого духа. Влечения и страсти вводятся лишь как слуги Логоса, как «хитрость идей», т. е. как хитроумно выбранные инструменты божественной идеи, посредством которых она достигает своей цели, создает гармонию и равновесие - цели, которую не знает никто, кроме нее самой и него, богопьяного философа, размышляющего над божественно диалектическим процессом истории. Здесь также нет в конечном счете личной свободы и активного формообразующего лидерства: вождь есть не более чем проводник слова и дела мирового духа. В Гегелевском учении об истории мы имеем не что иное, как последнюю, высшую, наиболее ярко выраженную концепцию истории в рамках антропологии «homo sapiens».

И еще одно замечание. Крайне важно уразуметь, что это учение о «homo sapiens» приобрело для всей Европы самый опасный характер, какой какая-либо идея вообще может приобрести: характер чего-то само собой разумеющегося. И все-таки для нас разум - перед его новыми предметными испытаниями - есть прежде всего лишь «изобретение греков»! Я знаю, собственно, только двух писателей, целиком уразумевших этот факт: Вильгельма Дильтея и Фридриха Ницше. Ницше принадлежит тот выдающийся взгляд, что традиционная идея истины - соответствие мысли и вещи - возникает и падет вместе со спиритуалистической идеей Бога: она сама есть лишь форма «аскетического идеала», который Ницше пытался побороть своим «дионисическим пессимизмом» и теорией познания, заложенной им в «Воле к власти», согласно которой вое формы мысли суть только инструменты заключенной в человеке воли к власти. В отличие от ученых, которые спокойно подписываются под утверждением «Бог умер», но в своей жизни и работе тем не менее признают ценность чистого познания истины, условием осмысленности которого является как раз то самое утверждение, которое они отрицают, он ставит радикальный вопрос о смысле и ценности так называемой «истины самой по себе». Но и Вильгельм Дильтей приходит к тому же, когда пишет: «Рационалистическая позиция приобрела сегодня значимость главным образом благодаря школе Канта. Отцом этой позиции был Декарт. Он первым придал суверенитету интеллекта победоносное значение. Этот суверенитет имел опору во всей религиозной и метафизической позиции его эпохи, и ее можно было найти как у Локка и Ньютона, так и у Галилея и Декарта. Согласно этой позиции, разум есть принцип конструкции мира, а не эпизодический факт, характерный только для Земли. Однако сегодня никто не может не замечать того, что этот грандиозный религиозно-метафизический фон не является больше чем-то само собой разумеющимся. Многое повлияло на него в этом направлении. Аналитическое исследование природы, как кажется, постепенно делает излишними предпосылки конструктивного разума как ее принципа; этот поворот лучше всего представлен у Лапласа и Дарвина. А аналитическое исследование человеческой природы, в свою очередь, грозит сделать излишней для современного научного common sense ее связь с высшим порядком. Оба этих изменения предполагают еще одно: религиозная связь между творцом и творением не является для нас больше принудительным фактом. Из всего этого следует, что взгляд, усматривающий в суверенном интеллекте Декарта преходящий единичный продукт природы, возникший на поверхности Земли и, наверное, других планет, нельзя больше отвергать с порога. Многие наши философы борются с этим взглядом. Но ни для кого из них разум, понимаемый как основа всего миропорядка, не является чем-то само собой разумеющимся. Таким образом, способность этого разума мысленно овладеть реальностью становится гипотезой или постулатом».

Мы сейчас познакомимся с двумя другими идеями о человеке, которые исключает изложенная выше идея «homo sapiens». Это, во-первых, «дионисический человек», который с помощью столь же осознанной техники, как и «homo sapiens», когда он пытается отключить жизнь своих влечений и чувств, чтобы постичь «вечные идеи», в свою очередь, наоборот, не желает ничего большего, кроме отключения своего духа и разума (опьянение, танцы, наркотики) для того, чтобы почувствовать единство, слиться воедино с творящей природой, с natura naturans - антропологическая идея, воспринимающая разум как болезнь жизни, как то, что отталкивает человека от созидательных сил природы и истории. И, во-вторых, это «homo faber» позитивизма, вообще отрицающего новое сущностно духовное начало в человеке. Эту последнюю теорию человека мы вкратце изложим вначале.

 

III

 

Эта третья идеология человека, господствующая среди нас, - критика пробила в ней по крайней мере столько же брешей, как и в упомянутых ранее - это натуралистические, «позитивистские», позднее также прагматические учения, которые я хочу обозначить короткой формулой «homo faber». Эта идея также охватывает все основные проблемы антропологиии. Она самым фундаментальным образом отличается от только что очерченной теории человека как «homo sapiens».

Это учение о «homo faber» прежде всего вообще отрицает особую специфическую способность человека к разуму. Здесь не проводится существенного различия между человеком и животным: есть лишь степенные отличия; человек есть лишь особый вид животных. В человеке действуют те же самые элементы, силы и законы, что и во всех других живых существах - только вызывая более сложные следствия. Это относится к физической, психической и soi-disant ​​ «ноэтической» сфере. Все душевное и духовное здесь понимается исходя из влечений, ощущений органов чувств и их генетических дериватов. Так называемый мыслящий «дух», мнимо отличающаяся от инстинктов способность к сосредоточению воли и к целеполаганию, понимание ценностей и ценностная оценка, духовная любовь - а следовательно, и произведения этих начал (культура) - это всего лишь дополнительные эпифеномены и бездеятельные отражения в сознании тех начал, которые действуют также и в стоящем ниже человека животном мире. Итак, человек, в первую очередь - не разумное существо, не «homo sapiens», а «существо, определяемое влечениями». То, что он зовет своими мыслями, своими желаниями, своими высшими эмоциональными актами (любовь в смысле чистого блага) здесь лишь своего рода «знаковый язык импульсов его влечений» (Ницше, Гоббс) - символика лежащих в основе констелляций влечений и их перцептивных коррелятов. То, что называется духом, разумом, не имеет самостоятельного, обособленного метафизического происхождения, и не обладает элементарной автономной закономерностью, сообразной самим законам бытия: оно - лишь дальнейшее развитие высших психических способностей, которые мы находим уже у человекообразных обезьян. Это дальнейшее развитие всей чисто ассоциативной закономерности и технического интеллекта, уже превосходящего застывший наследственный инстинкт, что мы наблюдаем например, уже у шимпанзе - т. е. развитие способности деятельно приспосабливаться к новым нетипичным ситуациям посредством антиципации предметных структур окружающего мира, не делая проб - чтобы на этом все более и более .опосредованном пути удовлетворять те же самые основные видовые и интеллектуальные влечения, которые свойственны и животным.

Этому «техническому интеллекту» приписываются совершенно однозначные корреляты в функциях нервной системы, так же, как и любому другому психическому процессу и другим психическим взаимосвязям. Ибо «дух» здесь лишь часть «псюхе» - внутренней стороны жизненного процесса. То, что мы называем познанием - это только образный ряд, все глубже внедряющийся между раздражением и реакцией организма; соответственно, это произвольные знаки вещей и конвенциональные соединения этих знаков. Образы, знаковые ряды и формы их связей, ведущие к успешным, жизненно-стимулирующим реакциям на окружающий мир, когда в результате наших движений достигается то, что изначально было целью влечения, закрепляются во все возрастающей мере в индивиде и роде (благодаря наследственности). Мы называем эти знаки и их соединения «истинными» тогда, когда они вызывают успешные жизненно-стимулирующие реакции, а «ложными», когда они их не вызывают; аналогичным образом - мы квалифицируем действия как «хорошие» и, соответственно, как «плохие». Единство Логоса, который сам формирует мир и который в то же время проявляется в нас как ratio, здесь не требуется - если, конечно, человеческое познание понимать правильно, не метафизически, т. е. не считать его постижением и отражением самого сущего.

Чем же здесь является человек в первую очередь? Он есть, 1. животное, использующее знаки (язык), 2. животное, использующее орудия, 3. существо, наделенное мозгом, т. е. существо, у которого мозг, в особенности, кора головного мозга, потребляет значительно больше энергии, чем у животного. Знаки, слова, так называемые понятия здесь также всего лишь орудия, а именно, лишь утонченные психические орудия. У человека нет ничего, чего не было бы в зачаточной форме у некоторых высших позвоночных, причем это относится не только к органологической, морфологической и физиологической сфере, но также и к психической и поэтической. Поэтому применительно к человеку учение о происхождении видов следует принять в любом случае, каким бы острым ни был научный спор о переходных Формах человека - от человека Дюбуа и до дилувиального человека, чье существование было доказано.

Образ человека, понимаемого как homo faber, постепенно выстраивали, начиная с греческого сенсуализма Демокрита и Эпикура, влиятельные идейные направления позитивизма, такие философы, как Бэкон, Юм, Милль, Конт, Спенсер, позднее - эволюционистское учение, связанное с именами Дарвина и Ламарка, еще позднее - прагматистско-конвенционалистские (а также фикционалистские) философские доктрины - причем в рамках этого направления «существовали самые разнообразные частные течения, которые нас здесь не интересуют. Значительную поддержку эта идея нашла у великих психологов влечений: их отцами или по крайней мере чем-то подобным следует считать Гоббса и Макиавелли; среди них я назову Л. Фейербаха, Шопенгауэра, Ницше, а среди исследователей новейшего времени ​​ Фрейда и А. Адлера. Поистине углубленное учение о влечениях, в том виде, в каком его разрабатывают в настоящее время Пауль Шильдер, Мак Дугал, а также Франц Оппенгеймер (хотя последний и не столь оригинален) и автор этих строк, - как общий философский фундамент одновременно антропологии и витальной психологии, но не в меньшей мере и как фундамент для социологии и психотерапии - окончательно преодолеет тот в корне неверный так называемый дуализм тела и (витальной) души, который со времен Декарта вводил науку в заблуждение. Ибо влечениями обусловлены как всякое ощущение и восприятие, так и каждый процесс физиологического функционирования. Влечения - это именно то, что образует единство психофизического организма.

Углубленное учение о влечениях и их развитии вводит, наряду с прочими классификациями изначальных влечений, которые, например, можно разрабатывать, исходя из их цели (влечения Я, направленные на обслуживание самого себя, альтруистические влечения, служащие другим, влечения самосохранения и саморазвития, сохранения вида и укрепления рода, далее, влечения отдельных существ и коллективные влечения, племенные влечения, массовые влечения и т. д.), это учение вводит одно очень важное подразделение изначальных влечений. Все те широко разветвленные направления и импульсы влечений, которые возникают отчасти только благодаря психоэнергетическому процессу между самими влечениями, находящимися в постоянном антагонизме, отчасти (имеется в виду только человек) благодаря духовной переработке импульсов влечений - все они могут быть сведены к трем изначальным силам влечений. Это, 1. влечения продолжения рода и все их дериваты (половое влечение, влечение заботы о потомстве, libido); 2. влечения роста и влечения власти; 3. влечения, служащие питанию в самом широком смысле слова. Здесь невозможно показать, каким образом эти три системы влечений теснейшим образом связаны уже с тремя листками зародыша организма позвоночного животного; тем более - как может быть выведена из них богато разветвленная система влечений высших животных и примитивного человека (так называемые «потребности», далее «страсти» и «интересы»).

Как генетический приоритет, так и вес каждой из этих трех систем первовлечений весьма различно оценивались великими учениями о влечениях. Так как всякий рост (а он есть нечто большее, чем рост величины - известный терапевт Фр. Краус называет его в своей «Патологии личности» волей к власти покоится на интраиндивидуальном размножении (делении клеток), и так как, с другой стороны, питание клетки невозможно без фундирующей его тенденции роста; так как, далее, растения обладают и системой размножения, и системой питания, но, в отличие от животных, не имеют все более явно формирующейся системы властвования по отношению к внешнему миру - то, по убеждению автора этих строк, среди трех систем первовлечений животного и человека первичную роль играет система размножения, вторичную - система властвования, третичную - система питания. Возрастная психология влечений подтверждает это предположение.

Здесь следует обратить внимание на то, что из трех односторонних учений о влечениях - которые автор этих строк отвергает как «натуралистические», но их основателей чтит как оригинальных исследователей - вытекают также три самобытные натуралистические теории истории; они вытекают отчасти исторически, отчасти же находятся с ними в смысловой идейной близости. Если понимать человека исключительно как существо, определенное влечениями, выводя его так называемый дух генетически из влечения и перцепции, например, из «вытеснения» и «сублимации», то можно предположить три основных формы натуралистического понимания истории, в зависимости от того, какой из этих трех систем инстинктов отдается преимущество.

1. Так называемое экономическое (марксистское) понимание истории, для которого история есть прежде всего борьба классов и «борьба за кормовые места», усматривает в системе влечений питания самую могущественную, решающую движущую силу всех событий, имеющих коллективный характер, а в любого рода содержательном элементе духовной культуры видит лишь эпифеномен, лишь сложный обходной путь для удовлетворения этого влечения в условиях меняющихся ситуаций исторического общества.

2. Другое натуралистическое понимание истории усматривает в процессах смешения и разделения кровей, в смене систем продолжения рода и размножения независимую переменную всего происходящего: Гобино, Ратценхофер, в особенности Гумплович ​​ и др. Этот вид натуралистического понимания истории соответствует тому учению о влечениях, которое в изначальном влечении продолжения рода и в его количественных и качественных следствиях видит primum movens ​​ истории (Шопенгауэр, Фрейд).

3. В качестве последней разновидности натуралистического понимания истории следует назвать властно-политическое. Опираясь на Т. Гоббса и Макиавелли, оно видит в результатах политической (но не фундированной экономически) борьбы за власть, т. е. борьбы за господство между государствами и борьбы внутригосударственных сословий и групп, момент, устанавливающий основные линии также и для возможного экономического и духовно-культурного бытия и развития - т. е. основополагающий момент истории. Это понимание истории соответствует учению о человеке, которое вместе с Ницше и А, Адлером считает первомотором жизни влечений «волю к власти» и «престиж», т. е. одухотворенное стремление к власти. Здесь не место показывать, как это специфически политическое учение об истории переплеталось то с религиозными историческими концепциями, как в консервативном Лютеранстве, то с чистым натурализмом (Т. Гоббс, Макиавелли, Оttokap Лоренц), то с идеологическими учениями об истории, как у Л. Фон Ранке, который соединяет его со своим учением об идеях, то почти вырождается в политическую публицистику, как у Г. Ф. Трейчке ​​ и мелких немецких историков послебисмарковского периода.

Если в этих целиком или полуосознанно натуралистических исторических учениях и рисуются столь в корне различные образы истории, как, например, образ О. Конта, еще стоящего на исходе эпохи Просвещения, который в своем «законе трех стадий» впервые делит и оценивает историю в соответствии со стадиями человеческого знания и человеческо-технической цивилизации, с неслыханной наивностью в качестве мерки используя современную позитивно-индуктивную науку и западно-европейский индустриализм и его ценностные масштабы, столь ограниченные в пространственном и временном отношениях, заклеймив при этом религию и метафизику как отжившие фазы человеческого духа , - или образ истории аналогично настроенного Г. Спенсера, или, с другой стороны, К. Маркса, расовых историков и политических историков власти и государства - то все же есть нечто общее, что определенно объединяет все эти типы натуралистических антропологии и исторических концепций, причем объединяет не только между собой, но и с прочими совершенно иного рода идеологическими пониманиями истории: более или менее сильная вера в единство человеческой истории и более или менее сильная вера в осмысленную эволюцию, согласие в том, что история движется к одной великой возвышенной цели. Кант, Гегель, Ранке (который, например, в своих выступлениях перед королем Баварии Максом делает уже существенные отступления, но в конце концов остается все же в рамках европейской и либеральной ориентации), Конт, Спенсер, Дарвин, Геккель, Маркс и Гумплович и чисто политические историки немецкой школы послебисмарковского периода (только с Гобино дело обстоит иначе) - всех их объединяет могучая вера в некий ценностный рост человеческого мира, да и самого человека, хотя и связываемая ими с различными центрами и благами, вера часто против воли и - что еще чаще - против лучшего знания. Это как раз то, что странным, мистическим образом роднит их также и с историческими учениями христианской и рационально-гуманитарной антропологии. Только Шопенгауэр (Шеллинг частично предвосхитил его в этом) честно не разделяет этой веры. Он первый законченный, односторонний deserteur de l'Europe ​​ ((дезертир Европы)) и европейской веры в историю: «Semper idem, sed aliter» ​​ - вот его знаменитый девиз, и требование чисто статической «морфологии культур» выдвинул уже он.

 

IV

 

В этот удивительный унисон западноевропейской антропологии и учения об истории впервые вносит резкий диссонанс четвертая из пяти господствующих идей о человеке. Я хотел бы сразу сказать: эта четвертая идея до сих пор еще не понята и не признана образованным миром ни как нечто единое, ни как нечто значительное, ни как нечто, обладающее своей относительной правотой. Эта идея противоестественная, странная, но все-таки подготовленная длинным историческим развитием и - если хотите - ужасная для всего существующего до сих пор на Западе способа чувствовать и мыслить. Но ведь эта ужасная идея может тем не менее быть истинной! Поэтому возьмем ее на заметку, как подобает философам.

Радикальность этих новых антропологии и исторического учения заключается в том, что они - находясь как бы в крайней оппозиции к той общей вере всей предшествующей антропологии и учения об истории в прогрессирующего «homo sapiens», или в «homo faber», или в падшего, но вновь поднимающегося и спасаемого «Адама» христиан, или в существо, определенное влечениями (три вида основных влечений), но различными способами облагораживающееся до «духовного существа» - противопоставляют этой вере тезис о неизбежном декадансе человека в ходе его так называемой 10.000-летней истории и причину этого декаданса видят в самой сущности и происхождении человека. На простой вопрос: «Что такое человек?» эта антропология отвечает: человек - это способный по-настоящему лишь к развитию пустых суррогатов (язык, орудия и т. д.), прожигающий в болезненном повышении порога собственной чувствительности свои жизненные свойства и жизнедеятельные проявления дезертир жизни - жизни вообще, ее основных ценностей, ее законов, ее священного космического смысла. Главный тезис нового учения сделали расхожей формулой для тех, кто туг на ухо, конечно, не его духовные отцы - люди во всяком случае глубокомысленные - это сделал искушенный публицист, Теодор Лессинг: «Человек - это вид хищных обезьян, постепенно заработавший на своем так называемом «духе» манию величия». Немного предметнее сформулировал результаты своих исследований голландский анатом Л. Больк, заслуживший известность изучением проблем эволюционного развития органов тела человека из органов его животных предков: «Человек - это инфантильная обезьяна с нарушенной функцией внутренней секреции». Берлинский врач Пауль Альсберг также полагает, что нашел некий независимый от сравнительно-морфологических моментов «принцип человечности» в «принципе отключения органов». Идея, инспирированная большей частью Шопенгауэром, такова: именно потому, что человек столь беззащитен перед противостоящим ему окружающим миром и в целом приспособлен к нему как вид много хуже его ближайших животных родственников, так как он не мог развиваться дальше в органологическом отношении, именно поэтому у него сформировалась тенденция в борьбе за существование отключать свои органы в пользу орудий (причем, язык и понятия также расцениваются как «нематериальные орудия»), которые делают ненужным функциональное образование и дальнейшее усовершенствование органов чувств. Поэтому разум не есть изначально существующая духовная сила, которая делает возможным и необходимым такое отключение, - он есть лишь результат этого фундаментального отрицающего акта «отключения», своего рода шопенгауэровского «Отрицания воли к жизни».

Итак, человек, согласно этому учению, во-первых, - это не тупик развития, подобно некоторым видам растений и животных, в который зашла жизнь в определенном эволюционном развитии и из которого она не может выйти, из-за чего наступает видовая смерть - он есть тупик жизни вообще! Человек, во-вторых, in genere вовсе не душевнобольной (таковыми являются лишь немногие). Напротив, сам его так называемый дух, его так называемое ratio - как раз то, что, согласно Аристотелю, Декарту, Гегелю, делает человека «homo sapiens» и существом, причастным Богу, как раз то, что составляет его основное свойство «церебрализации», когда столь значительная сумма ассимилированной энергии потребляется не всем организмом в целом, а односторонне направляется в головной мозг на обеспечение его деятельности («раб коры головного мозга») - это и есть болезнь, болезнетворное направление самой универсальной жизни! Отдельный человек не болен, он может быть и здоров внутри своей видовой организации, - но человек как таковой есть болезнь. Даже если в этом огромном универсуме, который даже возможность жизни обнаруживает лишь в немногих точках и лишь на одном крошечном участке истории земной жизни так называемого человека, этот червяк, называющий себя человеком, и мнит о себе так высоко, а в своей истории все более осознает свою важность, создавая государства, произведения искусства, науку, орудия, язык, поэзию и т. д., сознавая самого себя и уже не отдаваясь окружающему миру экстатически, как животное - то тем не менее он все-таки остается тупиком, болезнью жизни! Почему, для чего делает он все эти экстравагантные скачки, идет обходными путями? «Cogito ergo sum» говорит Декарт гордо и суверенно. Но, Декарт, - почему ты мыслишь; почему ты желаешь? Ты мыслишь, потому что тебе ни инстинкт, ни определяемый влечением технический интеллект, остающийся в рамках твоих естественных инстинктивных задач, непосредственным образом не подсказывают, что ты должен делать или допускать! А что ты называешь «свободным выбором»? Ты называешь этим тот факт, что ты часто колеблешься, т. е. не знаешь, куда и зачем - а животное знает это всегда непосредственно и однозначно, знает лучше! А что такое наука, Ratio, искусство, что представляет собой созданная ради твоей плодовитости, столь желанная более высокая стадия развития твоей так называемой цивилизации (машины), которая позволяет жить все большему числу людей на одном и том же клочке земли? Что это такое, если рассматривать все это как целое? Ах, это всего лишь очень запутанный обходной путь к столь трудному сохранению твоего вида, которое, несмотря на твои старания продолжить род, становится все более трудным, причем тем больше, чем больше ты мыслишь и чем больше в тебе мозгов! Почему же у тебя есть язык, человечек? Почему есть понятия? Почему ты идентифицируешь множество разнообразных чувственных образов, получая идентичные фиктивные предметы? Почему ты изобрел «орудия» стабильной формы, используемые для определенной цели? Почему в твоей истории ты создал государство, т. е. организацию господства, вместо чисто биологической вождистской организации старейших, отцов, характерной для догосударственной истории родоплеменных союзов? Сознательно полагаемое «право» вместо привычки и «традиции» бессознательного народного целого? А почему в крупном монархическом государстве ты одновременно изобрел идею монотеизма и миф о грехопадении (ведь обе идеи взаимосвязаны)? Я скажу тебе - без всякого уважения к твоему надменному самолюбию! Человечек, все это, и еще многое другое, ты создал только из-за своей биологической слабости и бессилия, из-за фатальной невозможности развиваться биологически! Все это - пустые суррогаты жизни, которую ты не смог развить дальше, изжив самого себя! Все эти «Нет» по отношению к жизни, влечению, чувственному созерцанию, инстинкту - отрицания, в котором ты, собственно, весь и заключаешься как так называемый homo sapiens, наделенный волей, - все эти «Нет» происходят из твоего бессилия, неспособности, изжив себя, создать привычными средствами жизни и на основе ее эволюционных законов живое существо, которое было бы чем-то большим-чем-человек - сверх человеком! Вот закон твоего бытия как бытия человека!

Эта странная теория, приведенная здесь вкратце, в форме лозунгов, оказывается, впрочем, логически строго последовательной, если - в этом пункте в полном согласии с учением о «homo sapiens» - разделять дух (соответственно, разум) и жизнь как два последних метафизических начала, но при этом идентифицировать жизнь с душой, а дух - с техническим интеллектом, и в то же время - и это все решает - делать ценности жизни высшими ценностями. Дух, как и сознание, предстает тогда вполне последовательно как принцип, который попросту разрушает, уничтожает жизнь, т. е. самую высшую из ценностей. Дух тогда - это демон, сам черт, сила, разрушающая жизнь и душу. Дух жизнь здесь - не два последних взаимодополняющих принципа бытия, как казалось бы, если бы жизнь в человеке и его влечения являлись бы факторами, реализующими духовные идеи и ценности, а человеческий дух - идеационным фактором, полагающим для жизни направление и цель; здесь они оказываются двумя прямо-таки антагонистическими, враждебными силами. Дух являет себя здесь как некий метафизический паразит, который внедряется в жизнь и душу, чтобы подорвать их.

И этот прогрессирующий разрушительный процесс, согласно чудовищному панромантизму, этой грубо виталистической аксиологии, продолжается 10.000 лет нашей так называемой «мировой истории»! Человеческая история есть, в соответствии с этим, лишь необходимый процесс вымирания заведомо обреченного на смерть вида, уже рожденного обреченным; вида, который уже в самом начале - по крайней мере в западноевропейской форме homo sapiens - был faux pas ((ложный шаг)) жизни. То, что этот патогенный («дух рожден для боли и страданий») процесс, ведущий к верной смерти, продолжается уже 10.000 лет, еще ничего не говорит против этой теории! 10.000 лет для истории одного вида означает существенно меньше, чем если бы для индивида констатировали, что он как пациент несколько изменился после восьми дней болезни. Фазы процесса отмирания этой ветви жизни, этого тупика, этой болезни жизни, которая называется «человеком», в структурном отношении в точности те же самые, какие проходят все стареющие и умирающие живые существа: прогрессирующее преодоление жизненной силы посредством автономизации механизмов, которые сам организм высвобождает из себя по мере старения. Механизм же этот, в котором человечество все больше, так сказать, запутывается и который его во все возрастающей мере душит - это его собственный цивилизованный космос, который постепенно вырастает и выходит за пределы сил его воли и духа, который становится все более неуправляемым, все более автономным. Шаг от самовыражения души к цели, от влечения к сознательному волеизъявлению, от жизненного сообщества к обществу (теннис), от связанного с этим «органического» мировоззрения к «механическому», от символа к понятию, от родоплеменного порядка сообщества к воинственному государству и делению на классы, от материнских хтонических религий к духовным религиям, от метафизики символов к позитивной науке - вот какова, согласно этому учению, строгая последовательность фаз на пути к верной смерти, прийти к которой различные культуры могут в разное время, но которая и человечеству в целом предстоит в не столь отдаленном будущем.

Однако не только в своем бытии и существовании человек больше потерял, чем приобрел в своей истории, если верить этому учению, но также и в отношении своих метафизических познавательных сил. Именно «дионисический» человек влечений, который появляется здесь - в прямой противоположности греческому изобретению «homo sapiens», «аполлоническому» человеку - как контридеал, т. е. как человек, который с помощью особых технических средств отключает дух, великого демона, узурпатора и деспота жизни, чтобы в единочувствии слиться с жизненным порывом, несущим в себе «образы» мира, и возвратить утраченное единство с ним - именно он ближе всех к метафизической реальности.

Не будем более подробно вдаваться в изложение этой теории, хотя и ложной, но подкрепленной хорошо взвешенными доводами и уж во всяком случае не хуже обоснованной, чем, со своей стороны, позитивистская и идеологическая теории. Следует сказать кое-что лишь о духовно-историческом происхождении этой теории. Ее старшие крестные отцы - Савиньи ​​ и поздний (гейдельбергский) романтизм, в настоящее время выраженный куда более резко Бахофеном, снова оказывающим довольно сильное влияние. Крестными отцами, далее, являются Шопенгауэр с его интуитивистской метафизикой воли, и конечно, с антидионисической индийской и христианско-пессимистической оценкой волевого порыва; Ницше, который в своем «дионисическом пессимизме» («ipsissimum»), особенно в своем третьем периоде, совершил переоценку жизненного порыва в позитивную сторону; в некоторых отношениях также А. Бергсон и современное направление психоанализа.

Но этот старый романтизм и идеи «крестных отцов» никогда не были бы выстроены в законченную антропологию и историческое учение принципиально нового типа, если бы люди, живущие в нашу современную эпоху, не переработали бы творчески и не выразили бы в новой форме эти идеи, исходя из собственного жизненного опыта и самостоятельной исследовательской работы. Какой же детской игрой является еще старый романтизм с его благоговением перед средневековьем по сравнению с этим виталистическим некромантизмом, для которого в конечном счете лучше было бы вернуться к временам до homo sapiens дилувиальной эпохи! И тут бросается в глаза один весьма примечательный факт: исследователи совершенно различного происхождения и представители разных наук абсолютно независимо друг от друга приходят к одинаковым результатам. Из таких исследователей я назову Людвига Клагеса, настоящего философа и психолога этого антропологического направления; Эдгара Даке как палеогеографа и геолога; Лео Фробениуса как этнолога; Освальда Шпенглера как историка и Теодора Лессинга. Наконец, сюда же относится и так называемая фикционалистская теория познания Ганса Файхингера, которая дала некоторый фундамент новой панромантической антропологии. Ведь, по Файхингеру, человек, с его духовной стороны, есть в первую очередь «животное, создающее жизненно полезные фикции». Теории предмета Людвига Клагеса и Файхингера идентичны по своему логическому содержанию, хотя и не по его оценке.

Если сравнить эту новую теорию человека, значение и распространение которой до сих пор существенно ограничивалось рубежами Германии, с христианско-теологической, рационально-гуманистической («homo sapiens») и позитивистской теориями, имея в виду также и односторонние натуралистические учения о влечениях, то здесь обнаруживаются небезынтересные сходства и различия.

Несмотря на то, что дионисизм должен с порога отвергать все духовные, спиритуалистические религии, т. е. в том числе иудаистскую и христианскую - отвергать, например, духовного Бога-творца, так как для него как раз дух есть демон, губящий жизнь и душу, - все-таки благодаря идее о грехопадении он снова сближается с христианской антропологией, особенно в той ее форме, в какой она представлена Августином. Только для него пал, «совершил» грехопадение, собственно, не имеющийся уже в наличии «homo»; нет, homo «sapiens» сам есть падение, вина и грех. (Аналогичным образом, у позднего Шеллинга, у Шопенгауэра и Э. Ф. Гартмана уже само чистое наличие бытия мира в отличие от реализованных в нем идей покоится на отпадении природы Бога от божественного Духа, соответственно, на изначальной вине слепой страсти, жаждущей бытия). С другой стороны, как и для рациональной антропологии, для этой новой антропологии характерно резкое, предполагаемое как онтологическое, разделение жизни и духа. Для Клагеса, как и для Аристотеля, Канта или Гегеля, «единый» дух, деятельно проявляющий себя во всех людях, невозможно понять, исходя из естественного психологического поэтапного развития. Дух имеет метафизическое происхождение, а не эмпирическое, как у позитивистов и натуралистов. Он, таким образом, не просто «сублимированная надстройка к инстинктивной жизни». Но - ив этом заключается главное заблуждение этого учения - понятие духа мыслится уже таким образом, что оно не включает, собственно, ничего, кроме опосредованного мышления технического интеллекта - точно так же, как у позитивистов и прагматистов. Этот дух не может постичь царство идей и ценностей. Его предметы - всего лишь «ficta», дурачащие человека; и в бессмысленной погоне за ними он все больше и больше теряет душу, темное материнское лоно своего бытия. Здесь, таким образом, теория целиком зависит как раз от своего противника, позитивистско-прагматической антропологии. Преследуя, она тайком следует. Этот дух не может открыть человеку ни новое царство бытия (выступая как Логос), ни царство ценностей (выступая как чистая любовь); он создает лишь все более сложные средства и механизмы для удовлетворения влечений, тем самым губя их, поскольку он выводит их из состояния естественной гармонии. И вот тут-то вступает в силу виталистически-романтическая переоценка духа - из божественно формирующего, созидающего принципа он становится демонически-метафизической силой, враждебной жизни и бытию. Здесь, собственно, самый опасный противник - позитивизм Конта и Спенсера, так как именно животное, пользующееся знаками и орудиями, «homo faber», и есть то чудовище, которое опустошило мир так, как это рисуют нам Клагес и Лессинг, не скупясь на самые сильные выражения. Наконец, вместе с психологами влечений и тремя типами исторических концепций, соответствующих различным учениям о влечениях, эта новая антропология придает эмоционально-автоматической жизни влечений и ее непроизвольным выражениям чрезвычайно большое значение. Но в противоположность им она приписывает эмоциональной жизни влечений метафизически-когнитивную функцию , правда, единственно возможную, поскольку разум создает только «ficta» и пустые «суррогаты» жизни и созерцания.

 

V

 

Ну а теперь о последней, пятой из существующих ныне идей о человеке! Ей опять-таки соответствует своеобразная историческая доктрина. Эта идея еще мало известна, еще меньше, чем только что изложенная.

Если предыдущая идея о человеке в некоторой мере унижает его, по крайней мере- как «homo sapiens», которого почти вся западноевропейская история духа идентифицировала с человеком, ​​ унижает так, как этого не делала до сих пор еще ни одна система исторических идей (ведь здесь он, как ни как, - «заболевшее своим духом животное»), то эта пятая идея, наоборот, позволяет .самосознанию человека подняться на такую ступень, взлететь на такую головокружительную, гордую высоту, какой не сулило ему ни одно другое из известных учений. «Омерзение и болезненный стыд», как Ницше охарактеризовал человека в «Заратустре», - таким он становится, однако, только когда его меряют по блестящему образу сверхчеловека, единственно ответственного и всегда готового взять на себя ответственность, господина, творца. смысла существования Земли и единственного оправдания того, что называется человечеством и народом, историей и мировым процессом, и даже самой ценностной вершины бытия - вот что является исходным эмоциональным пунктом этого учения. Этот новый тип антропологии воспринял идею сверхчеловека Ницше и подвел под нее новый рациональный фундамент. В строго философской форме это имеет место прежде всего у двух философов, которые заслуживают того, чтобы их хорошо знали: у Дитриха Генриха Керлера и у Николая Гартмана, грандиозная, глубоко фундированная «Этика» которого является философски строжайшим и чистейшим проведением вышеуказанной идеи.

Как у Д. Г. Керлера, так и у Н. Гартмана мы находим атеизм нового типа, несравнимый со всем западноевропейским атеизмом доницшеанского периода и образующий фундамент новой идеи человека. Я называю его обычно «постулаторным атеизмом серьезности и ответственности». Что это означает? Во всем предшествующем атеизме (в самом широком смысле) - в атеизме материалистов, позитивистов и т.д. - бытие Бога считалось само по себе желанным, но либо недоказуемым, непостижимым ни прямо, ни косвенно, либо тем, что можно опровергнуть, исходя из мирового процесса. Кант, полагавший, что он опроверг доказательства бытия Бога, сделал все же бытие предмета, соответствующего идее разума «Бог», «общезначимым постулатом практического разума». Здесь же, в этом новом учении, напротив, говорится: возможно, что в теоретическом смысле существует нечто -подобное мировой основе. ​​ Является ли оно, это нечто, ​​ теистическим или пантеистическим, рациональным или иррациональным - во всяком случае, нам об этом ничего не известно. Но совершенно независимо от нашего знания и незнания решающим является следующее: Богу нельзя существовать и Бог не должен существовать во имя ответственности, свободы, предназначения, во имя смысла бытия человека. Ницше принадлежит одна фраза, которую редко до конца понимают: «Если бы Боги существовали, как бы я вынес, что я - не Бог? Итак, никаких Богов нет». Здесь впервые со всей определенностью выражен постулаторный атеизм - прямая противоположность постулаторному теизму Канта. В 21-й главе «Этики» Н. Гартмана «Теология ценностей и метафизика человека» мы находим попытку довести этот «постулятивный атеизм ответственности» до его предельной высоты и дать ему строго научное обоснование: свободное нравственное существо, («личность», может существовать только в механически или, но Крайней мере, в нетелеологически построенном мире. В мире, который Божество сотворило по своему плану или в котором оно располагает в каком-либо смысле будущим, - в этом мире человек как нравственное существо, как личность уничтожен. «Надо выбирать: либо телеология природы и сущего вообще, либо телеология человека» (с. 185). Или: если бы мир был каким-то образом сущностно идентичен человеку (а с этим, полагает Гартман, согласны все предшествующие учения о Боге), то своеобразие человека, с точки зрения его положения в космосе, теряется, человек тогда лишается своих особых прав. Бесправным делает его не каузальная детерминация, не механизм; последний, наоборот, дает ему средства воплотить в действительность то, что он узрел в строго объективном идейном и целостном порядке идеального бытия. Механизм является как раз инструментом его свободы и его суверенных, принятых под личную ответственность решений. Но всякая предопределенность будущего, полагающая некую сущность помимо него, уничтожает человека как такового. Генрих Керлер выразил однажды эту мысль (в письме к автору этих строк) с еще большей смелостью:

«Что для меня мировая основа, если я как нравственное существо ясно и четко знаю, что есть добро и что я должен делать? Если мировая основа существует и она согласна с тем, что я считаю добром, тогда я уважаю ее как уважают друга; но если она не согласна - плевал я на нее, хотя бы она и стерла меня в порошок вместе со всеми моими целями».

Следует иметь в виду: в этой форме «постулаторного атеизма» отрицание Бога означает не снятие ответственности и уменьшение самостоятельности и свободы человека, а как раз предельно допустимое повышение ответственности и суверенитета. Ницше первым продумал следствия, причем не на половину, а до самого конца - и не только продумал, но и прочувствовал в глубине своего сердца - следствия тезиса «Бог умер».

Бог может быть только мертвым, если жив сверхчеловек - он, нечто сверхбожественное, он, единственное оправдание мертвого Бога.

Так, и Гартман говорит: «Предикаты Бога (предопределение и провидение) следует перенести обратно на человека».

Но заметим: не на humanite, не на «большое существо», как у Конта, а на личность - а именно, на ту личность, у которой Максимум ответственной воли, цельности, чистоты, ума и могущества.

Человечество, народы, история, большие коллективы - все это лишь обходные пути к покоящейся в самой себе самоценности и к самобытному великолепию такого рода личности.

Ту полноту благочестия, любви, поклонения, какую люди посвящали Богам, достойны снискать личности такого рода.

В холодном как лед одиночестве, абcoлютнo самостоятельная, не производная ни от чего, у обоих философов, у Гартмана и у Керлера, личность стоит между двух порядков - с одной стороны, реального механизма, с другой - свободно парящего в себе царства объективных ценностей и идей, которое не полагается каким-либо жизненно-духовным Логосом.

Чтобы внести в мировой процесс направленность, смысл, ценность, человек может опереться в своем мышлении, в своей воле только на ничто. На ничто - не на Божество, которое сообщает ему, что он должен, а что нет, - не на те жалкие идейные лохмотья старых метафизик Бога, какими являются «развитие», «тенденция к прогрессу» мира или истории, ни на коллективную волю какого бы то ни было типа.

Что же представляет собой для новой антропологии история? На этот вопрос попытался дать ответ Курт Брейзиг в своей новой работе об истории. Даже если не считать его правильным (как думает автор этих строк) - во всяком случае следует признать, что здесь существенно углублен бытийный и ценностный персонализм в его строго историческом аспекте. Ведь здесь коллективные силы истории не просто отвергаются, как, например, у Трейчке, Карлейля ​​ - «Мужи делают историю» - но признаются. Однако, они все же всегда сводятся к личной каузальности. Фактическое воздействие новой антропологии на историографию наиболее отчетливо просматривается у тех членов кружка Стефана Георге, которые занимаются историческими предметами, прежде всего - в работах Фридриха Гундольфа о Шекспире, Гете, Цезаре, Георге, Гельдерлине, Клейсте.

История на почве этой антропологии сама собой становится монументальным изваянием «духовного образа» героев и гениев, или, выражаясь языком Ницше, «высших экземпляров» человеческого рода.

 

Конец статьи Шелера «Человек и история»

 

23 Повел в НИМе экскурсию, но сполз в личные отношения с немецким депутатом Алоисом, так что меня заменили официальной переводчицей.

25 ​​ Третьяковская галерея.

Иконы, Сомов, Мусатов. Вся моя жизнь, все мои мысли встают передо мной. Я воспитан этими образами, я сам вложил их в свою душу, - но не уверен, что способен их понимать.

 

По МОКМу (НИМу) ходят толпы. Небывалый интерес ко всему русскому. Все же это другая, несоветская толпа. Эти люди - из другого мира.

29  ​​​​ Ирина Щукина обратилась в суд - ​​ и картины, представленные на русской выставке во Франции, арестованы.

 

Жизнь МОКМа. Год после смерти Димы, сына Н-ьи. Поминки. Рис с изюмом.

 

50 лет бикини. Все же они старше, чем я.

Бикини = женский купальный костюм, состоящий из узкого бюстгальтера и маленьких трусиков, максимально обнажающих тело. + Максимально обнажающий тело (о женском купальном костюме, состоящем из узкого бюстгальтера и маленьких трусиков).

30 ​​ Кажется, художники, чьи картины МОКМ закупал, перестали посещать ​​ музей.

Общее мнение выразил Слепышев:

- Да вас выгонят.

Да, похоже, что музей все более становится монастырем.

 

Сентябрь  ​​ ​​ ​​​​ 

 

1  ​​​​ Памяти ​​ Иннокентия Анненского

 

Иннокентий Анненский. Что такое поэзия?

 

Этого я не знаю. Но если бы я и знал, что такое поэзия (ты простишь мне, неясная тень, этот плагиат!), то не сумел бы выразить своего знания или, наконец, даже подобрав и сложив подходящие слова, все равно никем бы не был понят. Вообще есть реальности, которые, по-видимому, лучше вовсе не определять. Разве есть покрой одежды, достойный Милосской богини?

Из бесчисленных определений поэзии, которые я когда-то находил в книгах и придумывал сам (ничего не может быть проще и бесполезней этого занятия), в настоящую минуту мне вспоминаются два.

Кажется, в «Солнце мертвых» {1} я читал чьи-то прекрасные слова, что последним из поэтов был Орфей, а один очень ученый гибрид сказал, что «поэзия есть пережиток мифологии» {2}. Этот несчастный уже умер... Да и разве можно было жить с таким сознанием? Два уцелевших в моей памяти определения, несмотря на их разноречивость, построены, в сущности, на одном и том же постулате «золотого века в прошлом». Эстетик считал, что этот век отмечен творчеством богов, а для мифолога в золотой век люди сами творили богов. Я бы не назвал этого различия особенно интересным, но эстетически перед нами: с одной стороны - сумеречная красота Данте, с другой - высокие фабричные трубы и туман, насыщенный копотью.

Кажется, нет предмета в мире, о котором бы сказано было с такой претенциозностью и столько банальных гипербол, как о поэзии.

Один перечень метафор, которыми люди думали подойти к этому явлению, столь для них близкому и столь загадочному, можно бы было принять за документ человеческого безумия.

Идеальный поэт поочередно, если не одновременно, являлся и пророком (я уже не говорю о богах), и кузнецом, и гладиатором, и Буддой, и пахарем, и демоном, и еще кем-то, помимо множества стихийных и вещественных уподоблений. Целые века поэт только и делал, что пировал и непременно в розовом венке, зато иногда его ставили и на поклоны, притом чуть ли не в веригах.

По капризу своих собратьев, он то бессменно бренчал на лире, то непрестанно истекал кровью, вынося при этом такие пытки, которые не снились, может быть, даже директору музея восковых фигур.

Этот пасынок человечества вместе с Жераром де Нерваль отрастил себе было волосы Меровинга и, закинув за левое плечо синий бархатный плащ, находил о чем по целым часам беседовать с луною, немного позже его видели в фойе Французской комедии, и на нем был красный жилет, потом он образумился, говорят, даже остригся, надел гуттаперчевую куртку (бедный, как он страдал от ее запаха!) и стал тачать сапоги в общественной мастерской, в промежутках позируя для Курбе и штудируя книгу Прудона об искусстве. Но из этого ничего не вышло, и беднягу заперли-таки в сумасшедший дом {3}. Кто-кто не указывал поэту целей и не рядил его в собственные обноски? Коллекция идеальных поэтов все растет, и я нисколько не удивлюсь, если представители различных видов спорта, демонизма, и даже профессий (не исключая и воровской) обогатят ее когда-нибудь в свою очередь.

Хотя я и написал в заголовке: Что такое поэзия? - но вовсе не намерен ни множить, ни разбирать определений этого искусства. К тому же мне. решительно нечему учить, так как в сфере поэтики у меня есть только наблюдения, желания или сомнения. Конечно, мысль, этот прилежный чертежник, вечно строит какие-нибудь схемы, но, к счастью, она тут же и стирает их без особого сожаления.

Прежде всего - о метафоре «поэтический образ».

Если не говорить о чисто психических актах, то эту метафору надо прилагать к поэтическим явлениям с большими оговорками.

Хотя Гораций и сказал Ut pictura poesis {Поэзия как живопись {5} (лат.).}, но образ есть неотъемлемая и неизбежная (кажется) принадлежность живописи; он предполагает нечто конкретное и ограниченное, обрезанное. В известной мере всякий образ безусловен, самостоятелен и имеет самостоятельную ценность.

Откроем наудачу Пушкина:

 

Вокруг лилейного чела,

Как туча, локоны чернеют,

Звездой горят ее глаза,

Ее уста, как роза, рдеют {4}.

 

Здесь целый букет, целый мелодический дождь символов, но причем же тут живопись?

Вообще поэзии приходится говорить словами, т. е. символами психических актов, а между теми и другими может быть установлено лишь весьма приблизительное и притом чисто условное отношение. Откуда же возьмется в поэзии, как языке по преимуществу, живописная определенность? Сами по себе создания поэзии не только не соизмеримы с так называемым реальным миром, но даже с логическими, моральными и эстетическими отношениями в мире идеальном. По-моему, вся их сила, ценность и красота лежит вне их, она заключается в поэтическом гипнозе. Причем гипноз этот, в отличие от медицинского, оставляет свободной мысль человека и даже усиливает в ней ее творческий момент. Поэзия приятна нам тем, что заставляет нас тоже быть немножко поэтами и тем разнообразить наше существование.

Музыка стиха, или прозы, или той новой формы творчества, которая в наши дни (Метерлинк {6}, Клодель {7}) рождается от таинственного союза стиха с прозой, не идет далее аккомпанемента к полету тех мистически окрашенных и тающих облаков, которые проносятся в нашей душе под наплывом поэтических звукосочетаний. В этих облаках есть, пожалуй, и слезы наших воспоминаний, и лучи наших грез, иногда в них мелькают даже силуэты милых нам лиц, но было бы непростительной грубостью принимать эти мистические испарения за сознательные или даже ясные отображения тех явлений, которые носят с ними одинаковые имена.

Открываю наудачу книгу поэта, стоящего на грани двух миров, - романтики и символизма, - Бодлера.

Вот 77-й цветок из его «мучительного букета»:

 

Pluviose, irrite centre la vie entiere

De son urne a grands flots verse un froid tenebreux

Aux pales habitants du voisin cimetiere

Et la mortalite sur faubourgs brumeux.

 

Mon chat sur le carreau cherchant une litiere

Agile sans repos son corps maigre et galeux.

L'ame d'un vieux poete erre dans la gouttiere

Avec la triste voix d'un fantome frileux.

 

Le bourdon se lamente et la buche enfumee

Accompagne en fausset la pendule enrhumee,

Cependant qu'en un jeu plein de sales parfums,

Heritage fatal d'une vieille hydropique,

 

Le beau valet de coeur et la dame de pique

Causent sinistrement de leurs amours defunts {8}.

 

Если вы захотите видеть в этом сонете галерею «образов», то из поэтического перла он обратится в какую-то лавку au bric-a-brac {Старьевщика (фр.).}.

Месяц дождей, злой на все живое, бросает с неба воду целыми шайками: до бледных обитателей кладбища достигает только черный холод, но в тумане предместья уже гнездятся эпидемии. На моем окне кошка ищет улечься поудобнее и без отдыха движет своим худым и паршивым телом.

Душа старого поэта блуждает в водосточной трубе, и у нее грустный голос зябкого привидения. Жалобно стонет колокол, а в камине головешка подпевает фальцетом стенным часам, у которых насморк. Между тем в колоде карт, среди ароматов грязи - покойница страдала водянкой - красавец валет червей и дама пик зловещим шепотом перебирают эпизоды из своего погребенного романа.

Я не знаю, о чем думаете вы, читатель, перечитывая этот сонет. Для меня он подслушан поэтом в осенней капели. Достоевский тоже слушал эту капель и не раз: «Целые часы, - говорит он, - проходили таким образом, дремотные, ленивые, сонливые, скучные, словно вода, стекавшая звучно и мерно в кухне с залавка в лохань» («Господин Прохарчин». Соч. Дост. 1, 174, изд. 1886 г.).

Сонет Бодлера есть отзвук души поэта на ту печаль бытия, которая открывает в капели другую, созвучную себе мистическую печаль. Символы четырнадцати строк Бодлера - это как бы маски или наскоро наброшенные одежды, под которыми мелькает тоскующая душа поэта, и желая, и боясь быть разгаданной, ища единения со всем миром и вместе с тем невольно тоскуя о своем потревоженном одиночестве. Но, может быть, вы найдете мой пример мало характерным. Хотите, возьмем кого-нибудь постарше... Может быть, Гомера. Один старый немецкий ученый просил, чтобы его последние минуты были скрашены чтением «Илиады», хотя бы каталога кораблей {9}. Этот свод легенд о дружинниках Агамемнона, иногда просто их перечень, кажется нам теперь довольно скучным; я не знаю, что любил в нем почтенный гелертер ((ученый)) - свои мысли и труды или, может быть, романтизм своей строгой молодости, первую любовь, геттингенскую луну и каштановые деревья? Но я вполне понимаю, что и каталог кораблей был настоящей поэзией, пока он внушал. Имена навархов, плывших под Илион {10}, теперь уже ничего не говорящие, самые звуки этих имен, навсегда умолкшие и погибшие, в торжественном кадансе строк, тоже более для нас не понятном, влекли за собою в воспоминаниях древнего Эллина живые цепи цветущих легенд, которые в наши дни стали поблекшим достоянием синих словарей, напечатанных в Лейпциге {11}. Что же мудреного, если некогда даже символы имен под музыку стиха вызывали у слушателей целый мир ощущений и воспоминаний, где клики битвы мешались со звоном славы, а блеск золотых доспехов и пурпуровых парусов с шумом темных эгейских волн?

Удивление перед героическими силуэтами Одиссеев и Ахиллов еще связывает нас кое-как с древними почитателями Гомера, но было бы просто смешно сводить живую поэзию с ее блеском и ароматом на академические линии во вкусе Корнелиуса {12} и Овербека {13}.

Итак, значит, символы, т. е. истинная поэзия Гомера, погибли? О нет, это значит только, что мы читаем в старых строчках нового Гомера, и «нового», может быть, в смысле разновидности «вечного».

Когда люди перестали различать за невнятным шорохом гекзаметра плеск воды об ахейские весла, дыхание гребцов, злобу настигающего и трепет настигаемого, они стали искать у Гомера новых символов, вкладывать в его произведения новое психическое содержание. «Одиссея» в переводе Фосса {14} тоже прекрасна, только античность точно преломилась у немецкого переводчика в призме немецкой пасторали. Среди гекзаметров, говорящих о семье Алкиноя, нет-нет да и послышатся гулкие звонки темно-красных коров с черными глазами, пахнет парным молоком, мелькнут зеленые шнуровки, большие красные руки, честный Ганс на его деревянных подошвах; вот медленно раскуривается чья-то трубка, а вот и пастор в черной шляпе и с палкой, сгорбившись, проходит около церковной ограды.

Но тревожной душе человека XX столетия добродетель пасторали едва ли ближе бранной славы эпоса, и символы Гомера возбуждают в нас уже совсем другие эстетические эмоции. Ахилл дразнит нашу фантазию своей таинственной и трагической красотой. Волшебница Кирка рисуется нам с кошачьей спиной, как у Берн-Джонса {15}, а на Елену мы уже не можем смотреть иначе, как сквозь призму Гете или Леконта де Лиля {16}.

Ни одно великое произведение поэзии не остается досказанным при жизни поэта, но зато в его символах надолго остаются как бы вопросы, влекущие к себе человеческую мысль. Не только поэт, критик или артист, но даже зритель и читатель вечно творят Гамлета.

Поэт не создает образов, но он бросает веками проблемы. Между дантовской Беатриче и «Мадонной звезды» Фра Беато {17}, несмотря на родственность концепций, лежит целая пропасть. Задумывались ли вы когда-нибудь над безнадежностью иллюстраций поэзии? Конечно, карандашные рисунки Боттичелли {18} безмерно интереснее банальной роскоши Доре {19} и его вечного грозового фона. Но даже в усиленно строгих штрихах нежного кватрочентиста мы видим не столько Данте, сколько любовь Боттичелли к Данте. И если бы даже сам Данте Габриэль Россетти {20} попробовал кистью передать нам Офелию, то неужто, бессильно подпадая ее очарованию, вы бы ни на минуту не оскорбились за ту вечную Офелию, которая может существовать только символически, в бессмертной иллюзии слов?

Создания поэзии проектируются в бесконечном. Души проникают в них отовсюду, причудливо пролагая по этим облачным дворцам вечно новые галереи, и они могут блуждать там веками, встречаясь только случайно.

Но вернемся к первому из определений поэзии, о которых я говорил выше. Последним из поэтов был Орфей. Отчего же был? Разве черное весло Орфея красивее в золотистом тумане утра, чем в алых сумерках? Золотой век поэзии в прошлом - это постулат, но даже не Евклидов. Я вовсе не думаю вас уверять, что Ренье {21} более поэт, чем Гюго, но зачем же закрывать глаза на эволюцию, которая и в поэзии совершается столь же неизменным образом, как во всех других областях человеческого духа?

Наследие поэтического стиля кажется нам все более и более громоздким. Хочется уйти куда-нибудь от этих банальных метафор, наивных гипербол и отделаться, наконец, от этих метких общих мест.

Грубый факт, все, что не успело стать свободной мыслью, частью моего я, мало-помалу теряет власть над поэзией. Факт диккенсовского героя напрасно надевал маски то археологии, то медицины, то этнографии, то психологии, то истории - в нем не становилось от этого больше силы внушения. Куда, в самом деле, девалась пресловутая фотография действительности и где все эти протоколы, собственные имена, подобранные из газетных хроник и т. д.? Красота свободной человеческой мысли в ее торжестве над словом, чуткая боязнь грубого плана банальности, бесстрашие анализа, мистическая музыка недосказанного и фиксирование мимолетного - вот арсенал новой поэзии.

С каждым днем в искусстве слова все тоньше и все беспощадно-правдивее раскрывается индивидуальность с ее капризными контурами, болезненными возвратами, с ее тайной и трагическим сознанием нашего безнадежного одиночества и эфемерности. Но целая бездна отделяет индивидуализм новой поэзии от лиризма Байрона и романтизм от эготизма {22}.

С одной стороны - я, как герой на скале, как Манфред, демон; я политического борца; а другой я, т. е. каждый, «я» ученого, «я», как луч в макрокосме; «я» Гюи де Мопассана и человеческое «я», которое не ищет одиночества, а напротив, боится его; я, вечно ткущее свою паутину, чтобы эта паутина коснулась хоть краем своей радужной сети другой, столь же безнадежно одинокой и дрожащей в пустоте паутины; не то я, которое противопоставляло себя целому миру, будто бы его не понявшему, а то я, которое жадно ищет впитать в себя этот мир и стать им, делая его собою.

Вместо скучных гипербол, которыми в старой поэзии условно пере-давались сложные и нередко выдуманные чувства, новая поэзия ищет точных символов для ощущений, т. е. реального субстрата жизни и для настроений, т. е. той формы душевной жизни, которая более всего роднит людей между собой, входя в психологию толпы с таким же правом, как в индивидуальную психологию.

Стихи и проза вступают в таинственный союз.

Символика звуков и музыка фразы занимают не одних техников поэзии. Синкретизм ощущений, проектируясь в поэзии затейливыми арабесками, создает для нее проблему не менее заманчивую, чем для науки, и, может быть, более назревшую. Не думаю, чтобы кого-нибудь еще дурачили «фолады» Макса Нордау {23} или обижал его жирный смех.

Растет словарь. Слова получают новые оттенки, и в этом отношения погоня за новым и необычным часто приносит добрые плоды. Создаются новые слова и уже не сложением, а взаимопроникновением старых.

Вспомните хотя бы слово Лафорга {24} violupte (из violer {Нарушать, преступать, осквернять (фр.).} и volupte {Сладострастие, наслаждение, нега (фр.).} - нечто вроде «карамазовщины»).

Поэт вслед за живописцем входит в новое, чисто эстетическое общение с природой (за Тернером {25}, Берн-Джонсом, Рескиным {26}) - Леконт де Лиль, Лоти {27}, Поль Клодель - уже не дети счастливых Афин и не обитатели «индийской хижины» {28}, и они идут не по стопам божественного Гете.

Наконец, строгая богиня красоты уже не боится наклонять свой розовый факел над уродством и разложением.

Мир, освещаемый правдивым и тонким самоанализом поэта, не может не быть страшен, но он не будет мне отвратителен, потому что он - я.

Я не пишу панегирика поэзии, которая делается в наши дни, и знаю, что ей недостает многого . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Она - дитя смерти и отчаяния, потому что хотя Полифем уже давно слеп, но его вкусы не изменились, а у его эфемерных гостей болят зубы от одной мысли о том камне, которым он задвигается на ночь . . . . . .

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

Впервые - «Аполлон», 1911, э 6, с. 51-57, с подзаголовком «Посмертная статья Иннокентия Анненского» и с редакционным примечанием: «Написана в 1903 г. - набросок вступления к первой книге стихов». Это примечание является основанием для датировки данной статьи, предназначавшейся для сборника стихов «Тихие песни» (1904).

Автограф: ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, ед. хр. 169, 170. Печатается по тексту первой публикации.

В этой статье нашла выражение одна из самых характерных особенностей творческого метода Анненского, который был определен Вяч. Ивановым как «ассоциативный» символизм (Вяч. Иванов. Борозды и межи. М., 1916, с. 291). Вяч. Иванов указал на это как на главный признак, отличающий метод Анненского от метода символистской школы: «Как различен от этого символизма по методу и по духу, тот другой, который пишет на своем знамени a realibus ad realiora и <...> сразу называет предмет, прямо определяя и изображая его ему присущими, а не ассоциативными признаками <...>« (там же, с. 294).

 

1 «Солнце мертвых» - роман французского писателя-символиста Камиля Моклера (1872-1945). См.; С. Mauclair. Le soleil des morts, roman contemporain. Paris, Paul Ollendorff, 1898.

 

2 ...а один очень ученый гибрид сказал, что «поэзия есть пережиток мифологии». - Такая точка зрения была весьма распространенной, а потому не представляется возможным указать, кого именно из ученых имел в виду Анненский.

 

3 Этот пасынок человечества... и беднягу заперли-таки в сумасшедший дом. - Здесь дан собирательный образ поэта вообще, в котором угадываются черты нескольких реальных поэтов; Теофиля Готье (1811-1872) - «немного позже его видели в фойе Французской комедии, и на нем был красный жилет»; Шарля Бодлера (18211867) - «в промежутках позируя для Курбе» - известен портрет Бодлера работы Г. Курбе (1848); в лечебнице для душевнобольных умер Жерар де Нерваль (1808-1855), как и Ш. Бодлер. Меровинги - династия франкских королей (конец V-середина VIII в.). Вероятно, имеется в виду Карл Великий.

Прудон Пьер Жозеф (1809-1865) - французский публицист, экономист. Речь идет о трактате Прудона «Искусство, его основания и общественное назначение» (1865).

 

4 Вокруг лилейного чела... - Неточная цитата из «Полтавы» Пушкина; первая строка соединена с близкой из «Бахчисарайского фонтана» - ср.: «Вокруг высокого чела, / Как тучи, локоны чернеют. / Звездой блестят ее глаза, / Ее уста, как роза, рдеют» («Полтава») и: «Вокруг лилейного чела / Ты косу дважды обвила...» («Бахчисарайский фонтан»).

 

5 Поэзия как живопись - См. «Искусство поэзии», 361.

6 Метерлинк Морис - См. прим. 8, с. 587.

 

7 Клодель Поль Луи Шарль (1868-1955) - французский писатель-символист. В статье «Античный миф в современной французской поэзии» Анненский писал о нем: «Клодель это сноб и вместе с тем экзотист - это оптик самого страстного воображения» («Гермес», 1908, э 8, с. 210).

 

8 Бодлер Шарль (1821-1867) - французский поэт-символист. «Вот 77-ой цветок из его «мучительного букета»: «Pluviose, irrite centre, la vie entiere...» - Анненский приводит здесь сонет «Сплин», который входит в сборник «Цветы зла». См.: Charles Baudelaire. Les fleurs du mal. Precedees d'une notice par Theophile Gautier. Paris, Calmann Levy, editeur, 1901, p. 198. В современных изданиях эта пьеса печатается под э CXXV. Подстрочный прозаический перевод сонета «Сплин», который следует далее, принадлежит Анненскому.

 

9 Один старый немецкий ученый просил, чтобы его последние минуты были скрашены чтением «Илиады», хотя бы каталога кораблей. - О ком здесь идет речь, не установлено.

 

10 Навархи, плывшие под Илион... - наварх - предводитель флота и главнокомандующий боевых сил у спартанцев (с 480 г. до н. э.). Применение этого понятия к «Илиаде» - анахронизм.

 

11 ...синих словарей, напечатанных в Лейпциге. - Имеются в виду скорее всего следующие известные издания немецких словарей: Brockhaus Konversations-Lexikon. Bd 1-16. Leipzig, L. A. Brockhaus, 1882-1887; Meyers Konversations-Lexikon. Bd 1-21. Leipzig und Wien, 1896-1901.

 

12 Корнелиус Петер (1783-1865) - немецкий художник. Им была выполнена серия рисунков к «Фаусту» Гете.

 

13 Овербек Иоганн Фридрих (1789-1869) - немецкий живописец романтического направления, был дружен с Корнелиусом.

 

14 Фосс Иоганн-Фридрих (1751-1826) - немецкий поэт и переводчик. Его переводы Гомера - «Одиссея» (1781) и «Илиада» (1793) были широко известны в Германии.

 

15 Берн-Джонс Эдуард Коли (1833-1898) - английский художник, принадлежал к младшему поколению прерафаэлитов. Картины Берн-Джонса на лирические и легендарные темы носят символический характер. Испытал влияние Россетти. См. прим. 20.

 

16 ...а на Елену мы уже не можем смотреть иначе, как сквозь призму Гете или Леконта де Лиля. - Речь идет о воплощениях образа Елены в «Фаусте» Гете и поэме Леконта де Лиля «Елена» («Helene»), которая вошла в его сборник «Античные стихотворения» («Poemes antiques»), Леконт де Лиль Шарль (1818-1894) - французский поэт, глава парнасской школы. Анненский переводил Л. де Лиля и неоднократно писал о нем в своих статьях. См. о нем также прим. 6, с. 665 и статью «Леконт де Лиль и его «Эриннии»«.

 

17 Фра Беато

 

18 Боттичелли Сандро (1445-1510) - итальянский живописец флорентийской школы. Им были выполнены рисунки к «Божественной комедии» Данте (1492-1497).

 

19 Доре Гюстав (1832-1883) - французский график, прославившийся иллюстрациями произведений мировой классики и Библии. Здесь речь идет об иллюстрациях Доре к «Божественной комедии» Данте.

 

20 Россетти Данте Габриэль (1828-1882) - английский художник и поэт, один из основателей «братства» прерафаэлитов; один из основопо-ложников символизма и декадентства в английском искусстве.

 

21 Ренье Анри Франсуа Жозеф де (1864-1936) - французский писатель и поэт; символист.

 

22 Эготизм - термин М. Нордау, который он применяет для определения творчества современных писателей, упрекая их в чрезмерном индивидуализме и эстетизме, в непонимании интересов среднего нормального человека, в эгоистической удаленности от толпы.

 

23 Нордау (Зидфельд) Макс (1849-1923) - немецкий писатель. Известен своими книгами «Условная ложь», «Парадоксы» (1885), а также сб. «Вырождение» (1892-1893), где он критикует современную европейскую литературу с точки зрения медицины. В этой книге он развенчивает символистов, прерафаэлитов, весь европейский декаданс, рассматривая всех выдающихся его представителей как пациентов психиатрической клиники.

 

24 Лафорг Жюль (1860-1887) - французский поэт-символист. В каком именно произведении Ж. Лафорга встречается этот неологизм, не установлено.

 

25 Тернер Джозеф Мэллорд Уильям (1775-1851) - английский живописец. В своих пейзажах, а также в произведениях на библейские и мифологические сюжеты обнаруживал склонность к романтической фантастике, к передаче редких световых эффектов.

 

26 Рескин Джон (1819-1900) - английский теоретик искусства, художественный критик, историк, публицист.

​​ 

27 Лоти Пьер (1850-1923) - французский писатель.

 

28 ...обитатели «индийской хижины»... - Имеется в виду роман Ж. А. Бернардена де Сен-Пьера (1737-1814) «Индийская хижина» (1791), в котором религиозная нетерпимость и схоластика противопоставлены простоте и мудрости человека природы.

 

2  ​​ ​​​​ ТВ: ​​ передача о Ленине.

Именно ​​ музейный дневник, ведь речь идет о Красной площади. Ленин больной, нервный, измученный умственными перегрузками.

А я подумал:

- Вот образ вождя, который нам дозволено иметь в душе. Вот новое о том кошмаре, что так мучает нас.

Вот момент, когда воспоминания о матери, так любившей Ленина, начинают меня унижать.

4 ​​ Что же будет с МОКМом? Выселят?

 

Общеобразовательный канал ТВ: сериал о Кремле. ​​ Очень подробно. Первый раз в жизни. ​​ Говорят, понадобилась подпись коменданта Кремля.

 

Статья о Френсисе Бэконе из Ларусса.

6 Сколько альбомов по русскому искусству издано в издательстве «Аврора»!

Вот и альбoм по Лукасу Кранаху.

 

«Tournament ​​ with Tapestry. Турнир с ковром». Резьба по дереву. Эрмитаж.

Tournament = турнир, соревнование, ​​ средневековый рыцарский турнир. Прекрасный театр.

8 ​​ Святой Дени - первый évêque епископ Парижа. Третий век! По этой улице я ходил.

13 ГМИИ: Балла. ​​ 

Платьица. В его творчестве побеждает утилитарность. Отдельные линии прекрасны, но целого не получается.

14 Сборник статей «Сатурн и меланхолия» о различных формах безумия. Среди них - Эрвин Пановский.

Как могу не заинтересоваться, если все вокруг меня и я сам - чокнутые?

20 В это время в фондах ​​ Люды очень холодно, и сидеть в них целый день - сущее мученье.

 

Вроде, в Министерстве Культуры зреют настроения уволить в музеях ненужных сотрудников. Кто же поверит! ​​ Те же фантазии, что и с переездом светской коллекции МОКМа.

Обсуждения слухов - естественная жизнь музея.

 

Вспомнил музей Топ Капи. Зал обрезания: декорации из фаянса Изника. 15-16 век.

Фаянс = ​​ мелкопористая - обычно белая - масса из особых сортов глины с примесью гипса и некоторых других веществ, идущая на изготовление керамических изделий.

 

Комиксы. К примеру, «Смертельная битва» 1993. Для тренировки выписываю рекламу на разных языках.

А по сути, это и есть поп-арт: предельно упрощенная «культура».

21 Мой шеф - хозяйственник музея Ким. Он отвечает и за состояние картин. И что? Мороз им ​​ повредит.

 

Сей мраз картинам угрожает.

 

Рождение Девы Марии.

28 Гомбрих. Искусство и критика. 1993.

 

Я брожу по огромной библиотеке Гете-института и понимаю, что на пятом десятке мне многое уже недоступно: просто не по силам.

30 Культурный десант в Париже. Лучшие мастера.

Моя ли культура - русская?

Думаю, что да.

 

Октябрь  ​​ ​​​​ 

 

1 Самые известные люди Петербурга заявляют, что лучшие музеи города на грани закрытия.

3 Первенство мира по бальным танцам.

4 Искусствовед Василий Зубов (умер 1963).

5  ​​​​ У музеев нет средств на оплату электричества. Пиотровский признался, что  ​​​​ Эрмитаж может быть открыт только утром, при дневном свете, потому что вынужден экономить.

 

Особенно тяжелое время для Люды. Отношения в музее трудны, а работать за копейки приходится много.

Раньше все были бедными, но теперь стало обидно много работать без денег, без других стимулов.

 

По логике вещей я должен пройти насквозь все редакции, умолять где угодно, но только напечататься.

Но я на это не способен.

10 Неужели с выставкой Люда собирается в Венгрию? ​​ Неужто новая директриса так разом все изменила? Сложные маневры.

12 Туле - 850 лет.

17 ​​ Четырехтомник Гегеля «Эстетика». Москва, 1968.

Вкус Гегеля именно к греческому классическому искусству. Его уровень информативности восхищает.

А все же Гегель - не искусствовед: его анализ - именно философа.

При долгом, пристальном чтении его академизм утомляет.

 

Гегель: «Хороший вкус страшится более глубоких воздействий».

 

Очень важное слово: intellegibilis, e (intellego)

1) чувственно воспринимаемый, доступный восприятию (corpus Macr)

2) доступный пониманию, понятный, познаваемый, мыслимый (bonum Sen)

3) умопостигаемый, умозрительный (deus Aug).

Есть и на русском «интеллигибельный».

18 ​​ Чехия. Гуситское революционное движение: 1419-1437.

20 Малая энциклопедия мировой истории. Лейпциг, 1964. «Хрущев - крупный теоретик марксизма-ленинизма». Спасибо большое.

21 МОКМ: контракт с милицией об установке сигнализации.

21 «Мировая история в датах», Берлин, 1966.

22 Теперь выставки не оплачиваются, сотрудники создают их из чистого энтузиазма.

25 ​​ Первая выставка Слепышева после его возвращения из Парижа. Приглашено много людей, продано много картин.

26 Именно немецкая культура позволяет над ней работать. Ориентиры дает DW.

Она берет верх над французской.

 

Первый музей кукол в Москве. 2.500 экспонатов.

27 ​​ Цикл «Забытые lost цивилизации».

29 ​​ Гегель: «Форма искусства перестала быть высшей потребностью духа». ​​ 

Конечно! Искусство стало продажным.

Теперь уже и знание, и сознание скомпрометировали себя.

 

Ноябрь  ​​ ​​​​ 

 

3 Чудовищное распространение граффити.

 

Выставка Мондриана в ГМИИ. ​​ Мондриан – человек пути.  ​​​​ Максимальное самовыражение в искусстве.  ​​​​ Смущает, как человек сумел добиться такой цельности.

4 Сборник «Теории искусства».

5 Фрэнсис Бэкон: мой диалог с его красками.  ​​​​ Это продолжение моего диалога с красками Ван Гога.

11 ​​ Хоть Бердяев и пишет экзистенциальные вещи, несу их сюда в музейный дневник: в Искусство.

 

Мучит чуждость материального мира... Я ​​ боялся отдаться потоку материальной жизни.

 

Человек выброшен в объективный мир.

 

Все это слишком близко. Но эти мысли не помешали социализации Бердяева. ​​ Он много лет представлял русскую мысль на Западе.

12 Распалась моя книга о Валерии Волкове. Сначала он мне понравился, но за восемь лет материал так и не «набряк». Странно, что его образы, образы его живописи стали дружно покидать мою душу.

 

Директриса хочет переделать музей из художественного в краеведческий. Это понижение статуса коллекций, а по сути и прямое унижение моей жены.

 

13 ​​ Неужели Нуреев как-то связан с Зоей Федоровой и Басмаджаном? Его коллекция совершенно неизвестна в России. ​​ 

Почему ​​ Зою и Федорову ​​ и Басмаджана убили? Так ее избивали в тюрьме в 1982-ом?

Получается, что все «эстетические открытия» - в криминале: только он несет потрясающую правду.

14 Венцеслав и Болеслав, Чехия.

 

Венцеслав или Венцель, 1361-1419, немецкий император, старший сын Карла IV, 1364 был избран чешским королем, ​​ 

 

1376 коронован римским императором. Тщетно старался прекратить распри между князьями, рыцарями и городами,

 

1389 созвал сейм в Эгере, чтобы установить земский мир. В это самое время В. затеял спор с архиепископом пражским и велел в 1393 бросить священника Иоанна Непомука в реку, а дворян, не отдававших дворцовых земель, казнить. Жестокое правление В. побудило его брата Сигизмунда Венгерского составить против него заговор; В. захватили и держали в заключении до 1318.

 

В 1400 архиепископы майнцский, кельнский и трирский объявили В. низложенным и выбрали Рупрехта Пфальцского;

 

В 1410 по смерти Рупрехта избран Сигизмунд, которому В. уступил свои права.

Болеслав, (герцоги чешские) герцоги чешские, 1) Болеслав I Грозный, царств. 935-67, убил своего брата св. Вячеслава, первого чешского короля, действовал заодно с дворянством против распространения христианства и против империи, но должен был 950 покориться имп. Оттону I, сделался защитником церкви, присоединил Моравию, часть Силезии и Галиции.

2) Болеслав II, правил 967-99, сын Первого), Набожный, ревнитель христианства, сломил власть дворянства; расширил владения на восток.

3) Болеслав III Рыжий, правил 999-1003, неудачно воевал с поляками, ослеплен по приказанию Болеслава Храброго и умер в 1037 в плену.

Наверно, эти данные мне стоило найти еще в Чехии, а не сейчас. ​​ Без этих двух личностей не понять историю этого края. Много слышал о них в Праге.

 

15 ​​ Расширили фонды Люды.

 

Тодд: «Католицизм, умерший в районе Парижа еще в 18 веке, в 19-ом веке выжил и даже усилился в Бретани, Альзасе, Фландрии и в Баварии».

Где найти столь ценную информацию? На нее натыкаешься только случайно.

17 ​​ Энди Уорхолл. Это прощание с эстетикой, но еще не ее отсутствие.  ​​​​ Еще не просто валенок, но художественно раскрашенный. ​​ Остатки эстетики: захочешь, так уловишь.

 

Двойники и отражения. ​​ Зыбкие зеркала, в которых мы колеблемся друг для друга.

 

Ранний Кандинский: фигуры и деревья еще говорят о своем существовании, еще важно, чтоб их узнали зрители.

Но тут – и прощание с пониманием зрителя: желание оставить ему только музыку образов, - но не сами образы.

18 Транссексуалы и их проблемы стали большой темой наших СМИ.

 

Женские образы Дега прочно сидят в памяти, словно художник усвоил именно наше представление ​​ о них.

 

19  ​​​​ Тодд: «Разрушение протестантской метафизики ​​ между 1870 и 1930 годами способствовало росту национальной идеологии».

Темная цитата, зря списал.

 

A еще: «С 1880 года социализм и национализм прогрессируют на пару». De conserve = сообща, вместе.

23 Прах Мальро перенесен в Пантеон.

25 Мейерхольд и художники. Москва, 1995.

 

Салон Клер. Она рассказывает страшные вещи о своей больной тете. Видно, с желанием смягчить меня, простить Иде издержки ее болезни.

26 ​​ Институт Открытого Общества ИОО Сороса.

27 Стеллаж в фондах Люды. Его надо разобрать, ​​ а собрать уже в другой комнате. Кстати, это бывшие кельи монастыря. Пришлось раздеться до трусов.

Директриса обещала заплатить.

Эти ситуации происходят потому, что рабочих при МОКМе нет: сотрудникам и мужскую работу приходится делать самим.

Если искать официально человека на эту работу, то уйдут месяцы.

29  ​​​​ Юм, Диссертация о страстях, 1757.

Довольно примитивно говорит о чувствах. Еще чуть-чуть - ​​ и они предстанут чем-то вроде математических констант.

 

Дега

Может, самый тонкий наблюдатель.

Он сумел увидеть самое высокое в самом низком.

Вспоминаешь не живых женщин, а его танцовщиц.

Разве они занимаются чем-то таким, что смогло бы удовлетворить мое любопытство?!

Да совсем нет. Они просто живут – и это загадочно.

Тайна в том, что ничего не происходит, нет «событий», но лишь кусочек «живой» жизни.

 

Делакруа

Едва нашел его дом в Париже, а тут налетел на его запись:

«Этот новый квартал так устроен, чтоб удушить молодого человека, душа которого пылает, как моя! ​​ Эх, сюда бы прекрасную Лоретту!

Ce nouveau quartier est fait pour étouffer un jeune homme aussi ardant que moi!… une magnifique Lorette!».

 

Всегда чувствуешь, что его горячие краски подсмотрены у его любовниц.

Да ему вся природа – любовница!

Он любит старые вещи, потому они переполнены прошлым и красками.

Он отрицает все правила, признает только порыв.

Я не могу о таком и мечтать.

 

«Счастье не в обладании, а в игре»!

Важно не пренебрегать и самим обладанием.

Его в жизни художника было предостаточно; потому он и рекомендует воздержание в потреблении.

 

«Для художника все может быть материалом».

Разве это не так?

Но с какого-то момента своей жизни ты сознательно отбираешь материал, формирующий тебя.

 

«Более достойны памяти таланты, которые формировались медленно».

 

Джакометти

Музей Цюриха!

Прежде всего, эта скульптура - ​​ ясное выражение своего собственного пути.

Так ясно выразить тайну!

Разве это не чудо?

Видения, огромные, судьбоносные, выражены лаконично и строго.

Желание врасти в искусство всей своей судьбой, всем своим существом.

В репродукциях художник загадочней, а вживе обыденней и мощнее.

В этом музее он попросту заткнут!

Среди всех художников этого музея Джакометти оказался самым мощным.

 

Клее

За месяц до смерти он рисовал ангелов и демонов.

Его проникновение во все течения искусства до конца органично.

 

«Kunst macht sichtbar. Главная задача искусства – все делать видимым».

Тут очевидно обаяние.

Декабрь  ​​ ​​​​ 

 

1  ​​ ​​ ​​ ​​ ​​​​ Юм, Принципы морали. Жалкий обзор чувств. Подумать только, что скоро Дидро напишет своего «Племянника Рамо»!

Уж не абстрактность ли чувств по Юму готовит революции?

 

Юм, Естественная история религии.

 

Спартиан: «Moverunt et ea tempestate - genetalia». Война из-за обрезания.

2 ​​ Эссе Юма.

5  ​​ ​​ ​​​​ День рождения Клер. По секрету рассказала, что Алена Д-ва теперь посещает психолога (там, в Париже), а потому и пить стала меньше.

 

Люда вернулась с выставки того самого ​​ Кирилла Соколова, что эмигрировал еще в 1974 году. Его жена - блоковедица Ди'ки.

Его выставка – ЦДХ. ​​ Я тоже ее посетил, но не вдохновился.  ​​​​ Это мастер материала, но не идей. ​​ Да и мастер не самого высокого класса.

 

9  ​​ ​​ ​​ ​​​​ Десять лет ​​ со дня смерти ​​ Анатолия Тимофеевича Зверева.

 

Русский ​​ художник родился 3 ноября 1931 года в Москве в семье инвалида гражданской войны, мать - рабочая.

В 1954 поступил в Московское областное художественное училище «Памяти 1905 года», откуда вскоре был исключен за богемно-анархическое поведение.

Творческий путь Анатолия Зверева во многом был вызовом обывательскому «здравому смыслу», ​​ противопоставлением себя ​​ мертвящей казёнщине советского искусства.

Его влияние ​​ на ​​ современную живопись огромно.

 

Кульминация, максимальный личный взлет его творчества состоялся на рубеже 50 - 60-х гг. и был своего рода живым воплощением духа тогдашних свободных «независимо-подпольных» тенденций в искусстве. Он был несомненным лидером в контексте нонконформизма 60-х.

Но он был слишком самим собой, чтобы пленяться любым доктринёрством или групповой ангажированностью, хотя для тогдашнего «андеграунда» путь художника-одиночки был вообще очень характерен.

 

Если сказать, что Зверев в своей технике объединил все существовавшие до его времени школы живописи, это не будет преувеличением.

Георгий Костаки, знаменитый собиратель икон и русского авангарда, считал Зверева первым русским экспрессионистом.

Творческое наследие Анатолия Зверева включает в себя более 30 тысяч работ. Разнообразие обстоятельств создания работ художника, материалов, при этом использованных, и смешение школ делает крайне затруднительным достоверную искусствоведческую экспертизу для отделения настоящих работ от подделок, присутствующих на рынке.

 

Четыре дня в Москве! И все они переполнены посещениями музеев, ГИ и ФКЦ.

10 Волковы освоили именно французский ​​ образ жизни. В нем большую роль играет вино. Клер не очень этому причастна.

12  ​​​​ Пожелание Павлова сделать выставку ​​ Серафимы Ефимовны Пестель, его учителя, в МОКМе. Люде придется делать ее в одиночку.  ​​​​ Скорее всего, ей просто не потянуть это физически.

14 ​​ Судьба моей знакомой!

 

Елена Селина

 

1959 родилась в Москве

1988 окончила МГУ, исторический факультет (отделение истории и теории искусства)

 

ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

 

1986-90 искусствовед отдела передвижных выставок ВНПО СХ СССР

1991-94 куратор L Галереи

с 1993 директор и куратор XL Галереи

с 1995 член АИС

 

КУРАТОРСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

 

1986-90

передвижные выставки «Грани фотометода», «Мир и человек», «Акварель из фондов СХ СССР», «Город и человек». Таллин, Рига, Каунас, Саратов, Киев, Минск

 

1991

«Новеченто», (совместно с Е. Романовой). L Галерея, ЦДХ, Москва

 

1992

​​ «Топография», (совместно с Е. Романовой). L Галерея, Москва

 

«Вопросы искусства», (совместно с Е. Романовой). L Галерея, Москва

 

«Акварели Александра Мареева», (совместно с Е. Романовой). L Галерея, Москва

 

«Книгоиздатель Александр Пушкин». В. Захаров, (совместно с Е. Романовой). L Галерея, Москва

 

«В пределах прекрасного». И. Макаревич - Е. Елагина, (совместно с Е. Романовой). L Галерея, Москва

 

«Крестообразные песни». Н. Алексеев, (совместно с Е. Романовой). L Галерея, Москва

 

«Судьба текста». Д. Пригов, Л. Рубинштейн, В. Сорокин, (совместно с Е. Романовой). L Галерея, Москва

 

«Дхармендра». К. Звездочетов, при участии Д. Филиппова и И. Бурого. L Галерея, Москва

 

«Фрагменты». И. Чуйков, (совместно с Е. Романовой). L Галерея, Москва

 

«Irrelevant». В. Скерсис. L Галерея, Москва

 

1993

«Метемпсихоз». В. Пивоваров. L Галерея, Москва

 

«Пустые иконы». Инспекция «Медгерменевтика». L Галерея, Москва

 

Марина Черникова. XL Галерея, Москва

«Talifa Kumi». Виктор Скерсис. L Галерея, Москва

 

1994

​​ «Две луны». Н. Алексеев. XL Галерея, Москва

 

«Вызывает дух». А. Беляев. XL Галерея, Москва

 

«Скамейки: трансформация для будущего». И. Мухин. XL Галерея, Москва

 

«Любит - не любит». А. Бренер. XL Галерея, Москва

 

«Жвачка с волосами». А. Осмоловский. XL Галерея, Москва

 

«Орбита С». В. Фишкин. XL Галерея, Москва

 

«Пыльные модели». С. Волков. XL Галерея, Москва

 

«Twin Peeks или Кто есть кто-94». Д. Ньюмайер. XL Галерея, Москва

 

«Сиськи Metroplitan». Д. Ньюмайер. XL Галерея, Москва

 

«Счастливое детство». Л. Горлова. XL Галерея, Москва

 

«Projection». Т. Либерман. XL Галерея, Москва

 

«Выбравшим Пепси». К. Звездочетов, при участии А. Петрелли, Д.Филиппова, Б. Матросова. XL Галерея, Москва

«Xmas Sale». М. Романова. XL Галерея, Москва

 

1995

​​ «Esotericum». Н. Алексеев, Е. Елагина, К. Звездочетов, М. Константинова, И. Макаревич. XL Галерея, Москва

 

«Семейный портрет в интерьере». Група АЕС. XL Галерея, Москва

 

«Мой журнал для немногих». Г. Устиян. XL Галерея, Москва

 

«Те же и Скотинин». О. Кулик. XL Галерея, Москва

 

«Май кэмп». Л. Горлова. XL Галерея, Москва

 

«Базак». Группа ФЕНСО. XL Галерея, Москва

 

«Челюсти-3». А. Беляев. XL Галерея, Москва

 

Kyiv Art Meeting, русский раздел. Группа АЕС, А. Беляев, Л. Горлова, О. Кулик, Т. Либерман, А. Осмоловский, Г. Устиян, группа ФЕНСО, В. Фридкес. XL Галерея, «Украiнський Дiм», Киев

«Конец истории». О. Кулик. XL Галерея, Москва

 

«Neumestnost». Г. Литичевский. XL Галерея, Москва

 

«Пища богов». И. Нахова. XL Галерея, Москва

 

ИЗБРАННЫЕ ПУБЛИКАЦИИ

 

-Без названия. /Каталог «Акварель из фондов СХ СССР». Москва, 1987

 

-Без названия. /Каталог «10 молодых московских художников». Москва, 1988

 

-Без названия. /Каталог «Мир и человек». Москва, 1989

 

-Без названия. /Каталог «Топография» (совместно с Е.Романовой). Москва, 1992

 

-Никита Алексеев - Алексей Никитин: Все одно и то же. Подписи под необьяснимым. /Каталог. L галерея, Москва, 1993

 

-Между Дхармой и Драхмой. /Каталог. L галерея, Москва, 1993

 

-Текст на фоне текста. /Каталог «Судьба текста». Москва, 1993

 

-Мягкое скольжение. /Каталог «Метемпсихоз». Москва, 1993

 

-Без названия. /Каталог М. Черниковой. XL Галерея, Москва, 1993

 

-Линия понижения. /Каталог «У земли». XL Галерея, Москва, 1994

 

-Мир полон звуками.... /Каталог «Две луны». XL Галерея, Москва, 1994

 

-Воспоминание о будущем. /Каталог «Вызывает дух». XL Галерея, Москва, 1994

 

-Similia similibus. /Каталог «Скамейки: трансформация для будущего». XL Галерея, Москва, 1994

 

-Крик бастарда. /Каталог «Nezesudik». XL Галерея, Москва, 1994

-Здесь и теперь. /Каталог «Пыльные модели». XL Галерея, Москва, 1994

-Записки путешественника. /Каталог «Twin Peeks или Кто есть кто-94». XL Галерея, Москва, 1994

 

-Ложка феминизма в русский чай. /Каталог «Сиськи Metropolitan». XL Галерея, Москва, 1994

 

-Бейте, дети, пап и мам, как артист Жан-Клод Ван Дамм /Каталог «Счастливое детство». XL Галерея, Москва, 1994

 

-Елена Селина. Сергей Хрипун: на идеальном рынке мы не торговали бы ничем /Газета «Сегодня», 22.07.1994

 

-Без названия. /Каталог «Projection». XL Галерея, Москва, 1994

 

-Бесы. /Каталог «Выбравшим Pepsi». XL Галерея, Москва, 1995

 

-Телесное рядом. /Каталог «Xmas Sale». XL Галерея, Москва, 1994

 

-To Be or Not To Be. /Каталог «Esotericum». XL Галерея, Москва, 1995 ​​ 

-Антифранкенштейн. /Каталог «Семейный портрет в интерьере». XL Галерея, Москва, 1995

 

-Интервью с А. Ковалевым. / «Художественный журнал», №6, 1995

 

-Mukhin Igor. /Encyclopedia of Photography, London, 1995

 

-Московский гендер. /Каталог «Мой журнал для немногих». XL Галерея, Москва, 1995

 

-Стратегические игры на свежем воздухе. /Каталог «Те же и Скотинин». XL Галерея, Москва, 1995

 

-Май кэмп - майн кампф. /Каталог «Май кэмп». XL Галерея, Москва, 1995

 

-Без названия. /Каталог «Базак». XL Галерея, Москва, 1995

 

-Продолжение следует... /Каталог Kyiv Art Meeting. Киев, 1995

 

-Гость «Птюча», интервью / Журнал «Птюч», №5, 1995

 

-Русский... Бессмысленный и беспощадный. /Каталог «Конец истории». XL Галерея, Москва, 1995

 

-XL Галерея представляет. /Журнал «Эстет», №1, 1995

 

Ну, надо же!  ​​​​ А я ничего не могу узнать об этой стороне жизни.

15  ​​​​ Как контролировать внебюджетные фонды? Не на них ли появляются повсюду аляповатые памятники?

17  ​​ ​​​​ Каким бурным было начало века!

1905: японско-русская война.

Но это и все, что я знал! А ведь было еще много чего:

1905: Танжер.

1908: Босния-Герцеговина.

1911: Марокко.

1912-13: Балканы.

Разве ​​ сейчас в Европе не столь же бурные события? Что же мешает тут в России трезво смотреть на Европу?

Мне важно знать этот контекст взрыва в искусстве.

Первая мировая война: 35 стран, сотни млн человек.

18 Директриса очень поразила Люду желанием «навести порядок». Даже грозно упомянула «лентяев». Конечно, это К-ва, что не всегда приходит на работу.

 

19  ​​​​ Письмо от Шарлетты. Портрет Сергея Волконского, губернатора Реймса в 1814.

20 Сиятельный архимандрит Никита с громом изгоняет Г-ну З-скую из МОКМа. Так решил и он, и Трутнева. Пришли к выводу, что она не нужна.

 

Елена Ханга в передаче «Про это».

«Проект» Парфенова.

Культура секса?

Скучно.

23 ​​ «Формула весны» Филонова и «Баржа» Древина.

 

ГМИИ: ​​ выставка, посвященная Шостаковичу.

 

Зал Штеренберга в Музее ​​ Личных Коллекций.

 

Левина-Розенгольц в Новой ​​ Третьяковке. ​​ 

Сломлена судьба человека, но не судьба художника. Об этом говорит выставка.

Это ужас существования, переданный со всей силой.

Процарапанный ужас.

24 Вот уж как месяц живет ​​ таинственный закон Ельцина о туризме.

Долг МОКМа за электричество столь велик, что работникам не выплачивают зарплаты. Долг музея за электричество и отопление - 80 млн рб.

25 Сто лет Галерее Ла Фонтен.

 

Вот книга отца Клер:

1995:  ​​ ​​​​ Абу Рейхан Бируни. Индия. Под ред. А.Б. Халидова, Ю.Н. Завадовского, В.Г. Эрмана. Репринтное воспроизведение текста издания 1963 г.- М.,1995.

28  ​​​​ Каково же подлинное название музея? Историко-архитектурный художественный музей «Новый Иерусалим».

С чего ж я писал МОКМ краеведческий? Теперь только так писать: ​​ музей «Новый Иерусалим» - и никак иначе.

Закончу год заметками о художниках.

 

Мане

Сколько тонкости в его образах!

«Обнаженная Олимпия».

Эта женщина вызывает ужас: настолько все в ней антиприродно и антиестественно.

 

Матисс

Тугенхольд: ​​ «В композиции Матисса ​​ нет достаточной органичной замкнутости».

 

Миро

Очевидна в его картинах соотнесенность с классикой.

Он играет с традицией, привлекает именно тонкость его игры.

В этой живописи легко почувствовать движение руки художника.

Такое движение совершенно неощутимо в русских иконах.

Миро создает зримо.

Не так ли и наскальная живопись?

Это ощущение праживописи, ее первых шагов ценно.

Это живопись фраз; они читаются «буква» за «буквой».

 

Гюстав ​​ Моро

Эти пышные видения кажутся слишком аляповатыми, перегруженными, чтоб принадлежать искусству.

Жалкий лубок!

Но как много этого кошмара, этой перегруженности, неверно понятой барочности вокруг нас!

Со временем мир все более приближается к живописи Моро, все более имитирует ее повадки - и тут уже не можешь не оценить французского гения.

 

Мунх

Его символизм интернационален.

Кажется, прошел целый век с его живописи, но не тут-то было: ​​ его герои часто снятся и страстно смотрят в меня.

 

Рембрандт

Повсюду его картины.

Кажется, они вышли из рамок и живут среди нас.

Так библейский сюжет оживает в каждой конкретной житейской ситуации.

Его картины будничны и серы, но в этом и есть их сила.

 

Сезан

Он сказал: «Гоген прокатил мою манеру во всем пароходам. ​​ Его работы – плоские китайские картинки».

«Мы – хаос с переливами» (irisierende Chaos)

«Не рисуют душ; рисуют только тела».

«Ландшафт думает во мне, я – его сознание»

 

Эрнст

Очарование этого ужаса слишком очевидно.

Это древний, прекрасно сделанный, прекрасно представленный ужас.

Ужас столь хорош, ​​ что отпугивает ясностью концепции.

Его искусство переполнено литературой.

А каково умение ясно показать тайну!

Желание придать ужасу торжественность и концептуальность.

Концепция слишком важна.

Сверхестественное чувство материала.

Очевидно, может работать в любом.

Выбирал тот, что способствовал выражению концепции.