ЯЗЫКОВОЙ ДНЕВНИК

1989

Важное:

Артур Шопенгауэр

Ю. М. Лотман ​​ написал Л. М. Лотман

Даубен о Канторе

Никола́й Калли́никович Гудзи́й

Джойс пишет Харриет Уивер

«Соль» Бабеля

Лессинг

Цветаева пишет Пастернаку

Цветаева пишет Рильке

Тынянов Ю.Н.  ​​​​ Блок

Johann Wolfgang von Goethe. Die Leiden des jungen Werther

Эдгар По

Валери

Январь

1 ​​ Артур Шопенгауэр:

Благородные, хорошие люди скоро усваивают воспитательные уроки судьбы и послушно, с благодарностью следуют им, понимая, что в этом мире можно найти опыт, но не счастье, привыкают охотно менять надежды на знания…

2  ​​ ​​ ​​​​ COMTE DE LAUTREAMONT (1846~1870)

Les Chants de Maldoror, 1869

J’ai vu, pendant toute ma vie, sans en excepter un seul, les hommes, aux épaules étroites, faire des actes stupides et nombreux, abrutir leurs semblables, et pervertir les âmes par tous les moyens. Ils appellent les motifs de leurs actions : la gloire. En voyant ces spectacles, j’ai voulu rire comme les autres ; mais, cela, étrange imitation, était impossible. J’ai pris un canif dont la lame avait un tranchant acéré, et me suis fendu les chairs aux endroits où se réunissent les lèvres. Un instant je crus mon but atteint. Je regardai dans un miroir cette bouche meurtrie par ma propre volonté ! C’était une erreur ! Le sang qui coulait avec abondance des deux blessures empêchait d’ailleurs de distinguer si c’était là vraiment le rire des autres. Mais, après quelques instants de comparaison, je vis bien que mon rire ne ressemblait pas à celui des humains, c’est-à-dire que je ne riais pas. J’ai vu les hommes, à la tête laide et aux yeux terribles enfoncés dans l’orbite obscur, surpasser la dureté du roc, la rigidité de l’acier fondu, la cruauté du requin, l’insolence de la jeunesse, la fureur insensée des criminels, les trahisons de l’hypocrite, les comédiens les plus extraordinaires, la puissance de caractère des prêtres, et les êtres les plus cachés au dehors, les plus froids des mondes et du ciel ; lasser les moralistes à découvrir leur cœur, et faire retomber sur eux la colère implacable d’en haut. Je les ai vus tous à la fois, tantôt, le poing le plus robuste dirigé vers le ciel, comme celui d’un enfant déjà pervers contre sa mère, probablement excités par quelque esprit de l’enfer, les yeux chargés d’un remords cuisant en même temps que haineux, dans un silence glacial, n’oser émettre les méditations vastes et ingrates que recélait leur sein, tant elles étaient pleines d’injustice et d’horreur, et attrister de compassion le Dieu de miséricorde ; tantôt, à chaque moment du jour, depuis le commencement de l’enfance jusqu’à la fin de la vieillesse, en répandant des anathèmes incroyables, qui n’avaient pas le sens commun, contre tout ce qui respire, contre eux-mêmes et contre la Providence, prostituer les femmes et les enfants, et déshonorer ainsi les parties du corps consacrées à la pudeur. Alors, les mers soulèvent leurs eaux, engloutissent dans leurs abîmes les planches ; les ouragans, les tremblements de terre renversent les maisons ; la peste, les maladies diverses déciment les familles priantes. Mais, les hommes ne s’en aperçoivent pas. Je les ai vus aussi rougissant, pâlissant de honte pour leur conduite sur cette terre ; rarement. Tempêtes, sœurs des ouragans ; firmament bleuâtre, dont je n’admets pas la beauté ; mer hypocrite, image de mon cœur ; terre, au sein mystérieux ; habitants des sphères ; univers entier ; Dieu, qui l’as créé avec magnificence, c’est toi que j’invoque : montre-moi un homme qui soit bon !... Mais, que ta grâce décuple mes forces naturelles ; car, au spectacle de ce monstre, je puis mourir d’étonnement : on meurt à moins.

3 ​​ ДР Рубцова

Никола́й Миха́йлович Рубцо́в.

3 января 1936, село Емецк, Северный край - 19 января 1971, Вологда.

Русский лирический поэт.

Глебу Горбовскому

 ​​​​ 

Трущобный двор. Фигура на углу.

Мерещится, что это Достоевский.

И жёлтый свет в окне без занавески

Горит, но не рассеивает мглу.

 ​​​​ 

Гранитным громом грянуло с небес!

В трущобный двор ворвался ветер резкий,

И видел я, как вздрогнул Достоевский,

Как тяжело ссутулился, исчез...

 ​​​​ 

Не может быть, чтоб это был не он!

Как без него представить эти тени,

И жёлтый свет, и грязные ступени,

И гром, и стены с четырёх сторон!

 ​​​​ 

Я продолжаю верить в этот бред,

Когда в своё притонное жилище

По коридору в страшной темнотище,

Отдав поклон, ведёт меня поэт...

 ​​​​ 

Куда меня, беднягу, занесло!

Таких картин вы сроду не видали,

Такие сны над вами не витали,

И да минует вас такое зло!

 ​​​​ 

...Поэт, как волк, напьётся натощак.

И неподвижно, словно на портрете.

Всё тяжелей сидит на табурете,

И всё молчит, не двигаясь никак.

 ​​​​ 

А перед ним, кому-то подражая

И суетясь, как все, по городам,

Сидит и курит женщина чужая...

– Ах, почему вы курите, мадам!-

Он говорит, что всё уходит прочь,

И всякий путь оплакивает ветер,

Что странный бред, похожий на медведя,

Его опять преследовал всю ночь,

Он говорит, что мы одних кровей,

И на меня указывает пальцем,

А мне неловко выглядеть страдальцем,

И я смеюсь, чтоб выглядеть живей.

 ​​​​ 

И думал я: «Какой же ты поэт,

Когда среди бессмысленного пира

Слышна всё реже гаснущая лира,

И странный шум ей слышится в ответ?..»

Но все они опутаны всерьёз

Какой-то общей нервною системой:

Случайный крик, раздавшись над богемой,

Доводит всех до крика и до слёз!

И всё торчит:

В дверях торчит сосед,

Торчат за ним разбуженные тетки.

Торчат слова,

Торчит бутылка водки,

Торчит в окне бессмысленный рассвет!

Опять стекло оконное в дожде.

Опять туманом тянет и ознобом...

Когда толпа потянется за гробом,

Ведь кто-то скажет: «Он сгорел... в

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ труде».

4  ​​ ​​​​ БЛОК

Не надо

Не надо кораблей из дали,

Над мысом почивает мрак.

На снежносинем покрывале

Читаю твой условный знак.

Твой голос слышен сквозь метели,

И звезды сыплют снежный прах.

Ладьи ночные пролетели,

Ныряя в ледяных струях.

И нет моей завидней доли -

В снегах забвенья догореть,

И на прибрежном снежном поле

Под звонкой вьюгой умереть.

Не разгадать живого мрака,

Которым стан твой окружен.

И не понять земного знака,

Чтоб не нарушить снежный сон.

4 января 1907

16  ​​​​ ДР Мандельштама

К НЕМЕЦКОЙ РЕЧИ

Б.С.Кузину

Freund! Versäume nicht zu leben:

Denn die Jahre fliehn,

Und es wird der Saft der Reben

Uns nicht lange glühn!

Ewald Christian Kleist

Друг! Не упусти (в суете) самое жизнь. // Ибо годы летят // И сок винограда // Недолго еще будет нас горячить! Эвальд Хpистиан Клейст (нем.).

Себя губя, себе противореча,

Как моль летит на огонек полночный,

Мне хочется уйти из нашей речи

За все, чем я обязан ей бессрочно.

Есть между нами похвала без лести

И дружба есть в упор, без фарисейства -

Поучимся ж серьезности и чести

На западе у чуждого семейства.

Поэзия, тебе полезны грозы!

Я вспоминаю немца-офицера,

И за эфес его цеплялись розы,

И на губах его была Церера...

Еще во Франкфурте отцы зевали,

Еще о Гете не было известий,

Слагались гимны, кони гарцевали

И, словно буквы, прыгали на месте.

Скажите мне, друзья, в какой Валгалле

Мы вместе с вами щелкали орехи,

Какой свободой вы располагали,

Какие вы поставили мне вехи.

И прямо со страницы альманаха,

От новизны его первостатейной,

Сбегали в гроб ступеньками, без страха,

Как в погребок за кружкой мозельвейна.

Чужая речь мне будет оболочкой,

И много прежде, чем я смел родиться,

Я буквой был, был виноградной строчкой,

Я книгой был, которая вам снится.

Когда я спал без облика и склада,

Я дружбой был, как выстрелом, разбужен.

Бог Нахтигаль, дай мне судьбу Пилада

Иль вырви мне язык - он мне не нужен.

Бог Нахтигаль, меня еще вербуют

Для новых чум, для семилетних боен.

Звук сузился, слова шипят, бунтуют,

Но ты живешь, и я с тобой спокоен.

8-12 августа 1932

17  ​​ ​​​​ ДР ​​ Терентьева

Игорь  ​​​​ Терентьев

ПОЭМА 1919 ГОД

1 ОСИРОТЕЛ

курю махорку

беден как церковная лектриса

По крохам зябну ЕДУЧИ

ЭКСПЕДИТОРОМ

на популярный полюс

ДА Красиворту старику

остался должен я

За новогодний пиджакет

ПЕРЕДАЙТЕ

мой мятый Выступ во время избрания Позы

ЛОПНУЛ от радиопения

2 в депозите гусинского банка

лежат мною выдуманные схемы

КРЕДИТОРЫ

подождите

ИЗОКНА ВСЕМ ВЫБРОШУ

малиновые Шпоры

3 вособенности Вам

Вы ваС мы же

для кого гнутся

стальнопудовые Маховики

ПРОВАНСКОЙ ДАМЕ

улыбнусь

в экивоке

Батюшки

4 А пока как САНТИМЕТР

Складываю спину в четверо

и черствею Запорог

На дне парализованной ККретЫ

ВИЖУ УНИСОН

носильщиков

поздравления

Вокзальный Бал

и КЛОПА на Шинели

ТАК

Зайцы связанные долгосрочным конрактом

плодятся ежеминутно выжимая

ПУХ

5 ТоропитесЬ

ГЛОтаю ПЯтый заЕЗД

видишЬ

Нет ПЕРЕБЕСТ

это финиш

<1919>

И́горь Гера́симович Тере́нтьев.

17 января 1892, Павлоград - 17 июня 1937, Бутырская тюрьма, Москва.

Русский поэт, художник, театральный режиссёр, представитель русского авангарда.

29 ​​ ДР Чехова

Игорь Северянин

Не знаю, как для англичан и чехов,

Но он отнюдь для русских не смешон,

Сверкающий, как искристый крюшон,

Печальным юмором серьезный Чехов.

Провинциалки, к цели не доехав,

Прощались с грезой. Смех их притушен.

И сквозь улыбку мукою прожжен

Удел людей разнообразных цехов.

Как и тогда, как много лет назад,

Благоухает нам вишневый сад,

Где чувства стали жертвой жалких чувствец…

Как подтвержденье жизненности тем -

Тем пошлости - доставлен был меж тем

Прах Чехова в вагоне из-под устриц…

1925 г.

Февраль

3  ​​ ​​​​ JULES LAFORGUE (1860 - 1887)

L'Imitation de N.D. la Lune

Au large

Comme la nuit est lointainement pleine

De silencieuse infinité claire!

Pas le moindre écho des gens de la terre,

Sous la Lune méditerranéenne!

Voilà le Néant dans sa pâle gangue,

Voilà notre Hostie et sa Sainte-Table,

Le seul bras d'ami par l'Inconnaissable,

Le seul mot solvable en nos folles langues!

Au-delà des cris choisis des époques,

Au-delà des sens, des larmes, des vierges,

Voilà quel astre indiscutable émerge,

Voilà l'immortel et seul soliloque!

Et toi, là-bas, pot-au-feu, pauvre Terre!

Avec tes essais de mettre en rubriques

Tes reflets perdus du Grand Dynamique,

Tu fais un métier ah! bien sédentaire!

4 ​​ ДР Превера

Jacques Prévert

Des milliers et des milliers d'années

Ne sauraient suffire

Pour dire

La petite seconde d'éternité

Où tu m'as embrassé

Où je t'ai embrassèe

Un matin dans la lumière de l'hiver

Au parc Montsouris à Paris

A Paris

Sur la terre

La terre qui est un astre.

12  ​​​​ ДР Шестова

Лев Шестов:

Из всех наших романтиков Достоевский был самым мечтательным, самым надзвездным, самым искренним. Теперь, когда наступил страшный суд и когда он увидел, что порядок на этом суде иной, чем обещали Сократ и Платон, и что, несмотря на его добродетели, его с толпой ему подобных загнали ошую, он хочет хоть немного оправдаться. Может быть, он вспомнил – в таких случаях, как известно, память всегда бывает назойливо услужливой – может, он вспомнил, что ведь его и предупреждали. Ему говорили, что целой сотне праведников так не обрадуются на суде, как одному раскаявшемуся грешнику. Он должен был бы понять, что праведники, все эти «надзвездные романтики», считаются дюжинами и на последнем суде, в качестве дюжинных людей, не могут рассчитывать на прощение. Но прежде он не слышал или не понимал предостерегающего голоса, а теперь – теперь почти уже поздно, теперь раскаяние, самобичевание – уже ни к чему. Он осужден и, конечно, навеки. На страшном суде нет иных приговоров. Это не то, что у гр. Толстого в его делах с совестью, налагающей приговоры условные, человеческие, в которых есть и правда, и милость и – главное – обещание прощения. Тут прощения нет.

В литературе еще можно воспевать отчаяние, безнадежность, неизлечимые раны – все, что угодно; ибо это все-таки литература, т. е. условность. Но обнаружить в жизни свою безысходную тоску, признаться в неизлечимой болезни и тому подобных вещах – значит добить себя, а не облегчить.

21  ​​​​ Артур Шопенгауэр

Природа установила громадное различие между людьми в смысле ума и нравственных качеств; общество же, не считаясь с этими различиями, уравнивает всех, вернее, заменяет эти естественные различия искусственною лестницей чинов и сословий, часто диаметрально противоположной порядку природы. Такое мерило очень выгодно для тех, что обижен природой; те же немногие, кто ею щедро наделены, оказываются в невыгодном положении, а потому удаляются от общества, в котором, таким образом, остается одна мелкота. Общество отталкивает умных людей своим принципом равноправия, т. е. равенством притязаний при неравенстве способностей, а, следовательно, и заслуг. Так называемое хорошее общество готово признать любые достоинства, кроме умственных; эти последние – контрабанда.

Согласно истинной сущности вещей, каждый должен считать все страдания мира своими, и даже только возможные страдания он должен считать для себя действительными, пока он представляет твердую волю к жизни, т.е. пока он всеми силами утверждает жизнь.

Благородные, хорошие люди скоро усваивают воспитательные уроки судьбы и послушно, с благодарностью следуют им, понимая, что в этом мире можно найти опыт, но не счастье, привыкают охотно менять надежды на знания… Можно сказать, что в этом смысле с нами случается то же, что с алхимиками, искавшими только золото и открывшими вместо него порох, фарфор, целебные средства и ряд законов природы.

Как известно, счастливые браки редки: такова уже самая сущность брака, что главною целью его служит не настоящее, а грядущее поколение. Но в утешение нежных и любящих душ прибавлю, что иногда к страстной половой любви присоединяется чувство совершенно другого происхождения - именно настоящая дружба, основанная на солидарности взглядов и мыслей; впрочем, она большей частью является лишь тогда, когда собственно половая любовь, удовлетворенная, погасает. Такая дружба в большинстве случаев возникает оттого, что те физические, моральные и интеллектуальные свойства обоих индивидуумов, которые дополняют одни другие и между собою гармонируют и из которых в интересах будущего дитяти зародилась половая любовь, эти самые свойства, как противоположные черты темперамента и особенности интеллекта, и по отношению к самим индивидуумам восполняют одни другие и этим создают гармонию душ.

28 ​​ Цветаева:

Умирая, не скажу: была.

И не жаль, и не ищу виновных.

Есть на свете поважней дела

Страстных бурь и подвигов любовных.

Ты - крылом стучавший в эту грудь,

Молодой виновник вдохновенья -

Я тебе повелеваю: - будь!

Я - не выйду из повиновенья.

Мой ДР.  ​​​​ Почему этот стих? Может, мои мечты о какой-то необычайной любви?

Март  ​​​​ 

1  ​​ ​​ ​​​​ Вяземский

На память

В края далекие, под небеса чужие

Хотите вы с собой на память перенесть

О ближних, о стране родной живую весть,

Чтоб стих мой сердцу мог, в минуты неземные,

Как верный часовой, откликнуться: Россия!

Когда беда придет, иль просто как-нибудь

Тоской по родине заноет ваша грудь,

Не ждите от меня вы радостного слова;

Под свежим трауром печального покрова,

Сложив с главы своей венок блестящих роз,

От речи радостной, от песни вдохновенной

Отвыкла муза: ей над урной драгоценной

Отныне суждено быть музой вечных слез.

Одною думою, одним событьем полный,

Когда на чуждый брег вас переносят волны

И звуки родины должны в последний раз

Печально врезаться и отозваться в вас,

На память и в завет о прошлом в мире новом

Я вас напутствую единым скорбным словом,

Затем, что скорбь моя превыше сил моих;

И, верный памятник сердечных слез и стона,

Вам затвердит одно рыдающий мой стих:

Что яркая звезда с родного небосклона

Внезапно сорвана средь бури роковой,

Что песни лучшие поэзии родной

Внезапно замерли на лире онемелой,

Что пал во всей поре красы и славы зрелой

Наш лавр, наш вещий лавр, услада наших дней,

Который трепетом и сладкозвучным шумом

От сна воспрянувших пророческих ветвей

Вещал глагол богов на севере угрюмом,

Что навсегда умолк любимый наш поэт,

Что скорбь постигла нас, что Пушкина уж нет.

1837

5  ​​ ​​​​ Олег ​​ на улице: «Всё  ​​​​ з а к а к и н о».  ​​​​ 

К.к: ка-ка: кака.

Покака, покаканцы.

1906 год. Дело о кошкодавах.

7  ​​ ​​​​ Какой-то мальчик написал на заборе: «Верблюд + медведь = Михаил Горбачёв».

Он на самом деле вызывает противоположные чувства, но я - я в восхищении.

9  ​​​​ ФЁДОР СОЛОГУБ

9 МАРТА 1913 ГОДА

Как ни грозит нам рок суровый,

Но снова вспаханы поля,

И всходы вновь даёт земля.

Как ни грозит нам рок суровый,

Но всюду знаки жизни новой

И взлёт свободный, без руля.

Как ни грозит нам рок суровый,

Но снова вспаханы поля.

76 лет назад.

Что еще 9 марта?

Кафка пишет в дневнике 9 марта 1922 года:

То была лишь усталость, но сегодня новый приступ, вызвавший испарину на лбу. Что, если сам собой задохнешься? Если из-за настойчивого самонаблюдения отверстие, через которое ты впадаешь в мир, станет слишком маленьким или совсем закроется? Временами я совсем недалек от этого. Текущая вспять река. В основном это происходит уже давно.

Отнять коня у атакующего и самому на нем поскакать. Единственная возможность. Но сколько сил и ловкости это требует! И как уже поздно!

Жизнь кустарника. Завидую счастливой, неистощимой и все же явно по необходимости (совсем как я) работающей, но всегда выполняющей все требования противника природе. И так легко, так музыкально.

Раньше, если у меня что-то болело и боль проходила, я был счастлив, теперь я испытываю лишь облегчение и горькое чувство: «Опять всего лишь здоров, не более того».

Где-то ждет помощь, и погонщики направляют меня туда.

10  ​​​​ В этот день 10 марта 1832 года Гоголь пишет ​​ А. С. Данилевскому:

Мне бы следовало просто на тебя рассердиться и начхать, как говаривал Ландражен, за твои эдакие пакости. Вот уже скоро три месяца, как от тебя ни двоеточия, ни точки. Даже не известил меня, получил ли в исправности посланные мною альманахи. Видно тебе теперь ничего не нужно из Петербурга, потому что ты тогда только писал ко мне, когда имел во мне надобность. Эй, не плюй в колодез, увидишь, если не доведется из него же после напиться! Может быть ты находишься уже в седьмом небе и оттого не пишешь. Чорт меня возьми, если я сам теперь не близко седьмого неба и с таким же сарказмом, как ты гляжу на славу и на всё, хотя моя владычица куды суровее твоей. Если б я был, как ты, военный человек, я бы с оружием в руках доказал бы тебе, что северная повелительница моего южного сердца ((Петербург)) ​​ томительнее и блистательнее твоей кавказской. Ни в небе, ни в земле, нигде ты не встретишь, хотя порознь, тех неуловимо божественных черт и роскошных вдохновений, которые ensemble дышут и уместились в ее, боже, как гармоническом лице. Но довольно. Посылаю тебе вторую книжку Вечеров и наудачу Онегина. Может быть, у вас в глуши его еще не читали. В таком случае, ты обомлеешь от радости и верно не найдешь слов, чем выразить мне свою благодарность.

Прощай, если тебе что нужно прислать, то пиши смело, хотя и не случится у тебя денег. Всё тебе будет выслано. Мы люди свои, после сочтемся.

Твой Гоголь.

Александр Семёнович Данилевский (1809-1888) - директор училищ Полтавской губернии, близкий друг, однокашник и корреспондент Николая Васильевича Гоголя.

13  ​​​​ В этот день из Мюнхена Ю. М. Лотман ​​ написал Л. М. Лотман

Дорогая Лидуша!

Мы уже в Мюнхене немного обжились. Фонд, премию кот<орого> (им. Гумбольдта) я получил, снял нам отдельную квартиру - правда, за наш счет и дорогую (квартиры очень дороги), но удобную, из 2-х комнат. Мюнхен город скучноватый (перестроен в нач<але> XIX в. королем Людовиком в скучном псевдо-класс<ическом> стиле, разрушен американскими самолетами в 1943-1945 гг. и вновь отстроен). Старины почти нет. Это хорошо для занятий. В Италии заниматься невозможно - ходишь по улицам, пока ноги не отвалятся - и все мало, а здесь сиди себе спокойно в библиотеке и работай. Правда, книги не все имеются из тех, что нужны. Я довольно бойко, хотя и, вероятно, весьма неправильно, болтаю по-немецки. Главное же дело - Зарина операция, кот<орую> постепенно (с большими трудностями - финансового порядка) все же организуем[1]. Рентген показал, что операция абсолютно необходима. Ее здесь не считают тяжелой, даже учитывая Зарин диабет, но все же страшновато.

У студентов здесь каникулы длиннее, чем занятия. Поэтому, еще не начинал лекций. Завтра мы с Зарой едем на 8 дней на лингвистич<ескую> конферен<цию> в Париж. Оформляя во франц<узском> консульстве визу, я убедился, что наши бюрократы - просто дети по сравнению с французами.

Я часто думаю о тебе и о всех наших. С болью отзывается наш последний телефонный разговор. Друг мой, одиночество - неизбежная судьба всякого мыслящего существа - fastidium est quies[2], как говорил пушкинский Мефистофель [3]. Я по своей философии - стоик (или стараюсь им быть), стараюсь принимать жизнь как она есть, тем более, что ее осталось не так уж много. Мой стоицизм не распространяется лишь на жизнь и здоровье детей. Здесь я втайне трепещу, но стараюсь скрывать это и себя самого не распускать. Здесь сказывается военный опыт - не позволять себе думать о том, о чем думать бесполезно, и не давать ходу воображению:

...счастлив, кто словом правит

И держит мысль на привязи свою[4].

Что же до меня лично, то я уже давно понял, что ничего страшного нет, кроме утраты близких людей.

Прости за печальную философию. Вообще же мы не грустим, хотя и не особо радуемся.

В Мюнхене прекрасный музей (Пинакотека). Замечательный Рембрандт, интересный и неожиданный Рубенс (прекрасный «страшный суд» - вихрь тел, закрученных в космическую спираль), очень интересные средневековые (XIV-XV вв.) немцы.

Не грусти, перечти письмо Пушкина Плетневу по поводу смерти Дельвига.[5]

Целую тебя и всех твоих. Зара шлет приветы из соседней комнаты.

Твой Ю.

13.III.89.

[1] Операция не состоялась.

[2] пресыщение есть покой (лат.).

[3] Из отрывка «Сцена из Фауста» (1825).

[4] Неточная цитата из поэмы А. С. Пушкина «Домик в Коломне» (1830). В подлиннике: «Тогда блажен, кто крепко словом правит // И держит мысль на привязи свою» (строфа XII).

[5] Имеется в виду письмо Пушкина к П. А. Плетневу от 21 января 1831 г. После описания потрясения, грусти по получении известия о смерти ближайшего друга Пушкин заканчивает: «Баратынский болен с огорчения. Меня не так-то легко с ног свалить. Будь здоров - и постараемся быть живы».

14  ​​ ​​ ​​​​ ДР Эйнштейна

Альберт Эйнштейн

Жизнь - как вождение велосипеда. Чтобы сохранить равновесие, ты должен двигаться.

Я ничему не учу своих учеников, я лишь создаю условия, в которых они сами научатся.

15  ​​ ​​​​ ЮРИЙ ОЛЕША

Счастье

Из цикла «Несерьезные стихи»

От моря пахнет гвоздикой,

А от трамвая как будто кожей.

Сегодня, ей-Богу, не дико

Ходить с улыбкой на роже.

Пусть скажет, что я бездельник,

Вот тот симпатичный дворник,

А мне все равно: понедельник

Сегодня там или вторник…

Во рту потухший окурок,

А в сердце радость навеки.

С табачной вывески турок

Прищурил толстые веки.

Смеяться? Сказать? – кому бы,

Кому в глухое оконце? –

Солдаты прошли, и на трубах

Кричало о счастье солнце…

А сверху, чтоб было жарче,

С балкона, где мопс на цепочке,

Осколком зеркала мальчик

Солнце разорвал на кусочки.

Одесса, 1918

26  ​​ ​​​​ ДР Фроста

Роберт Ли Фрост англ. Robert Lee Frost.

26 марта 1874, Сан-Франциско - 29 января 1963, Бостон.

Один из крупнейших поэтов в истории США, четырежды лауреат Пулитцеровской премии (1924, 1931, 1937, 1943).

A Winter Eden

Poem by Robert Frost

A winter garden in an alder swamp,

Where conies now come out to sun and romp,

As near a paradise as it can be

And not melt snow or start a dormant tree.

It lifts existence on a plane of snow

One level higher than the earth below,

One level nearer heaven overhead,

And last year's berries shining scarlet red.

It lifts a gaunt luxuriating beast

Where he can stretch and hold his highest feat

On some wild apple tree's young tender bark,

What well may prove the year's high girdle mark.

So near to paradise all pairing ends:

Here loveless birds now flock as winter friends,

Content with bud-inspecting. They presume

To say which buds are leaf and which are bloom.

A feather-hammer gives a double knock.

This Eden day is done at two o'clock.

An hour of winter day might seem too short

To make it worth life's while to wake and sport.

28  ​​ ​​​​ ДР Горького

Горький незадолго до возвращения писал Р. Роллану:

Дело в том, что жена Ленина, человек по природе неумный, страдающий базедовой болезнью…

Но уже где-то было в моих дневниках.

30 ​​ В ​​ этот день 30 марта 1916 года Ходасевич написал Георгию Чулкову:

Дорогой Георгий Иванович,

только сегодня я пришел в себя после хлопот и волнений, связанных с призывом. Нюра уже сообщила Вам, чем это кончилось: меня оставили ратником, так что я должен буду являться каждый раз, когда будут призываться ратники уже призванных годов. Это неприятно, но терпимо. Освободили меня по глазам и зубам. Если эти пункты потерпят изменение (циркуляры), то у меня все же останется резерв в виде более серьезных моих дефектов, на которые в этот раз не обратили внимания, стараясь, видимо, отделаться более «очевидными» данными. Процедура призыва довольно тяжела, но не так, как я думал. Впрочем, дня два после нее я был болен...

Комиссия невнимательна и тороплива, но весьма снисходительна, что избавляет ее от ошибок. Я - пример. Меня освободили вовсе не по тем причинам, по которым должны были освободить, - но освободили. Неверна мотивировка - верен вывод.

Проведя у воинского начальника свои пять часов, я имел достаточно времени присмотреться и прислушаться. Очень памятуя о Вас, пришел к неколебимому и безошибочному выводу: сидите спокойно в Царском; таких, как Вы (простите!), решительно не берут; они (еще раз простите!) действительно не нужны. То же думаю и о себе и потому надеюсь остаться непризванным до конца. У «вербовщиков» наших нюх совсем не плохой. Они очень видят, что для командования мы жидки, а для строя - просто смешны. Армия, самая плохая, - беспредельно лучше нас.

Большое спасибо Вам за тревоги о моей участи. Повторяю - я почти бессилен ответить Вам тем же: уж очень нельзя за Вас беспокоиться. Не ездите никуда, сидите в Царском.

Куда рвется Блок? Там поэты не нужны, неуместны, едва ли не смешны. Пушкин был другого склада человек, - война была не такая, - а я убежден, что под Эрзерумом он гарцевал прекурьезно. Поезжайте, если хотите, смотреть: но воевать Вас не позовут, как и Блока.

Привет Надежде Григорьевне и моему полутезке. Жму Вашу руку.

Ваш Владислав Ходасевич.

В отличие от Ходасевича Чулков в войне с Германией видел нравственный поединок России с европейской цивилизацией, рационализмом и забвением христианских идей. См.: Чулков Г. И. Судьба России: Беседа о современных событиях. Пг.: Корабль, 1916. Книга была посвящена сыну Владимиру (его и называет Ходасевич «полутезкой»).

В необходимости продолжать войну до победного конца Чулков был убежден и в 1917 г. - см. его цикл «Вчера и сегодня» в журн. «Народоправство». Непременным для себя он считал личное участие в войне; хлопотал о том, чтобы нести службу вместе с Блоком.

Апрель ​​ 

5  ​​ ​​​​ «История безумия» Фуко (увы, на русском: на французском не достать). ​​ 

6  ​​​​ Периодика в местной газете. ​​ Там же – г-венные стишата.

10  ​​​​ Всего года четыре назад, в ​​ 1985 году, космонавты Джанибеков и Савиных реанимировали обесточенную орбитальную станцию «Салют-7».

Этот ​​ полёт - один из самых сложных в истории космонавтики. Было нарушено энергоснабжение станции, она не выходила на связь. Для ремонта были посланы Джанибеков и Савиных на корабле «Союз Т-13». Пристыковались, взялись за ремонт. Ремонт происходил примерно так: вынимался какой-то блок, проверялся тестером, нормальные возвращались на место, неисправные - заменялись.

И вот, после замены очередного блока, Джанибеков отчетливо услышал за спиной спокойный голос: «Здорово, отцы!»

Первая мысль у него была: «Всё, капец, прощай, космонавтика - у меня поехала крыша.»

Потом заметил, что и у Савиных побелел нос. Это несколько успокоило - сразу у двоих крыши поехать не могли. Медленно обернулись ​​ и - ​​ начали истерично ржать: предыдущий экипаж оставил в видеомагнитофоне кассету с «Белым солнцем пустыни». Пока станция была обесточена, видик “спал”, а как запитался - так и “проснулся”. Как раз на том самом месте, когда красноармеец Сухов подходит к аксакалам.

Тем временем в ЦУПе ((центр управления полетом)) началась тихая паника, когда там заслышали истеричный хохот космонавтов, а те ещё долго не могли внятно доложить обстановку.

15  ​​ ​​​​ Scientific American · Издание на русском языке

№ 8 · АВГУСТ 1983 · С. 76–86.  ​​​​ Георг Кантор и рождение теории трансфинитных множеств

ДЖОЗЕФ У. ДАУБЕН

Joseph Warren Dauben

Природа бесконечности всегда была предметом спора. О том, что она интересовала ещё древних мыслителей, свидетельствуют знаменитые парадоксы Зенона Элейского, который доказывал, что движение мыслить невозможно, поскольку движущийся объект проходит бесконечное число точек в конечное время. Разработанное Ньютоном в XVII в. исчисление бесконечно малых позволило по-новому подойти к описанию движения, однако математически строгая формулировка инфинитезимальных идей была предложена лишь спустя два с лишним столетия. Впоследствии проблемы, связанные с бесконечностью, стали рассматриваться в теории множеств, ставшей по существу фундаментом современной математики. Следует отметить, что в ходе своего развития идея бесконечности имела теологический оттенок, порой игравший определённую роль в решении вопроса о приемлемости математических и философских теорий, связанных с понятием бесконечности. Всё сказанное имеет отношение к жизни и деятельности немецкого математика Георга Кантора.

Сущность трудов Кантора хорошо известна: разработав то, что он назвал арифметикой трансфинитных чисел, он придал математическое содержание идее актуальной бесконечности. При этом он заложил основы теории абстрактных множеств и внёс существенный вклад в основание анализа и в изучение континуума вещественных чисел. Самое замечательное достижение Кантора состояло в доказательстве того, что не все бесконечные множества количественно эквивалентны, т.е. имеют одинаковую мощность, а потому их можно сравнивать друг с другом. Например, множество точек прямой и множество всех рациональных чисел являются бесконечными. Кантор сумел доказать, что мощность первого множества превосходит мощность второго. Идеи Кантора оказались столь неожиданными и противоречащими интуиции, что знаменитый французский математик Анри Пуанкаре назвал теорию трансфинитных чисел «болезнью», от которой математика должна когда-нибудь излечиться. Леопольд Кронекер - учитель Кантора и один из самых авторитетных математиков Германии - даже нападал на Кантора лично, называя его «шарлатаном», «ренегатом» и «растлителем молодежи».

Известно также, что Кантор был подвержен «нервным заболеваниям», участившимся с возрастом и всё более ослаблявшим его. Эти расстройства были, по-видимому, симптомами болезни мозга. Недавнее исследование английского историка математики Айвора Граттана-Гинеса, опиравшегося на анализ истории болезни Кантора, хранящейся в психиатрической лечебнице в Галле (ГДР), говорит о том, что Кантор страдал маниакально-депрессивным психозом. Тем не менее для ранних биографов Кантора характерно стремление представить учёного, пытавшегося защитить свою сложную теорию, но всё более подверженного длительным нервным расстройствам, несчастной жертвой гонений со стороны современников.

Такие представления искажают истину, сводя к тривиальности действительные интеллектуальные устремления непредвзято мыслящих противников канторовской теории. Они также умаляют силу и широту защиты Кантором своих идей. Сначала он воздерживался от введения трансфинитных чисел, считая, что идею актуальной бесконечности нельзя сформулировать непротиворечиво, а потому ей не место в строгой математике. Однако, по его собственному свидетельству, он вскоре преодолел своё «предубеждение» в отношении трансфинитных чисел, ибо понял, что без них нельзя построить теорию бесконечных множеств. Собственные первоначальные сомнения позволили Кантору предвосхитить оппозицию с разных сторон и вооружиться как философскими и теологическими, так и математическими аргументами. Более того, отстаивая свою теорию, он сумел придать идеям, лежащим в её основе, значительную силу.

Георг Фердинанд Людвиг Филипп Кантор родился 3 марта 1845 г. в России, в Санкт-Петербурге. Его мать, Мария Анна Бём, происходила из семьи талантливых музыкантов; наиболее известным был её дядя Жозеф Бём, директор консерватории в Вене и основатель школы скрипачей, откуда вышли многие виртуозы того времени. Его отец Георг Вольдемар Кантор был удачливым коммерсантом и благочестивым лютеранином, передавшим сыну глубокие религиозные убеждения. В своей популярной книге «Люди математики», впервые опубликованной в 1937 г., Э. Белл отмечает, что причиной психических расстройств, которым был подвержен Кантор, является Эдипов комплекс. Однако сохранившиеся письма и другие свидетельства об отношениях Георга с отцом указывают на совершенно противоположное. Отец был чутким человеком, внимательным к своим детям и проявлял особый, но ненавязчивый интерес к воспитанию старшего сына.

Когда Кантор был ещё ребёнком, семья переехала из России в Германию, и именно там началось его обучение математике. Защитив в 1868 г. диссертацию по теории чисел, он получил степень доктора в Берлинском университете. Два года спустя он занял должность приват-доцента в Университете в Галле - респектабельном учреждении, но не столь престижном для математиков, как университеты в Гёттингене или Берлине. Один из его коллег в Галле, Генрих Эдуард Гейне, работал в то время над теорией тригонометрических рядов - и он побудил Кантора заняться сложной проблемой единственности таких рядов. В 1872 г. в возрасте 27 лет Кантор опубликовал статью, содержавшую весьма общее решение этой проблемы, в которой он использовал идеи, выросшие впоследствии в теорию бесконечных множеств.

Фотография Кантора и его жены (примерно 1880 г.). К этому времени его работы уже получили известность. В одной из них он доказал, что бесконечное множество действительных чисел, представленное континуумом точек на прямой, больше бесконечного множества всех рациональных чисел. Он показал также, что можно определить бесконечные величины, названные трансфинитными числами, которые описывают такое различие. Через несколько лет после того, как был сделан этот снимок, Кантор испытал сильный приступ маниакально-депрессивного психоза, который в конце концов положил конец его творческому пути в математике. Оригинал этой фотографии находится в частной коллекции Эгберта Шнайдера.

Проблема, подсказанная Гейне, проистекает из трудов французского математика Жана Батиста Жозефа Фурье. В 1822 г. Фурье показал, что график любой «достаточно гладкой» кривой (т.е. кривой, имеющей максимум конечное число точек разрыва) может быть представлен всюду на интервале в виде суммы некоторого бесконечного тригонометрического ряда. Другими словами, накладывая друг на друга бесконечное число синусоидальных и косинусоидальных колебаний, каждую точку на этой «достаточно гладкой» кривой, за исключением точек разрыва, можно аппроксимировать с любой требуемой степенью точности. Говорят, что такой ряд сходится к кривой или функции, за исключением конечного числа точек, или же сходится «почти всюду». Результат Фурье имел большое значение, поскольку он указывал, что некоторые сложные функции могут быть представлены в виде суммы синусов или косинусов, с которыми легче оперировать математически. Однако, чтобы оправдать такую замену, требовалось доказать, что к функции сходится только один такой тригонометрический ряд. Условия, при которых сходящийся к функции тригонометрический ряд является единственным, и начал исследовать Кантор.

В 1870 г. Кантор доказал, что если функция непрерывна всюду на интервале, то её представление тригонометрическим рядом единственно1. Его следующий шаг состоял в ослаблении требования непрерывности функции всюду на интервале2. Предположим, например, что график аппроксимируемой функции представляет собой прямую, параллельную оси x, за исключением точки x = ½, в которой функция принимает значение 0 вместо 1. Кантор показал, что если условие сходимости в точке x = ½ и нарушается, то всё равно существует единственный тригонометрический ряд, который сходится к этой функции в остальных точках. То есть другого тригонометрического ряда, который мог бы аппроксимировать эту функцию, не существует. Далее Кантор легко распространил свой результат на функции, имеющие любое конечное число точек разрыва, которые он назвал исключительными точками3.

Гладкий непрерывный график, ординаты точек которого зависят от значений соответствующих точек на оси x, можно с любой требуемой точностью аппроксимировать тригонометрическим рядом, т.е. суммой синусов и косинусов. Например, прямая горизонтальная линия, отстоящая на единицу длины вверх от оси x (цветная), может быть аппроксимирована наложением синусоидальных колебаний (серые кривые); изображены две первые стадии аппроксимации (чёрные кривые наверху и в середине). Тригонометрический, аппроксимирующий график является единственным. Однако, даже если график не непрерывен, его часто можно аппроксимировать единственным тригонометрическим рядом. Например, если ординаты точек графика равны всюду единице, за исключением точки x = ½, то тригонометрический ряд, сходящийся к непрерывной линии, сходится и к ломаной линии, за исключением точки x = ½, (внизу). Кантор показал, что график можно аппроксимировать единственным тригонометрическим рядом, даже если число точек, в которых график не непрерывен, бесконечно, при условии, что точки разрыва распределены на оси x некоторым специальным образом.

В 1872 г. Кантор публикует работу, представляющую собой важнейшее открытие. Стремясь к более общей формулировке теоремы единственности, он доказал, что если исключительные точки распределены на оси x некоторым специальным образом, то их может быть и бесконечно много. Установить это можно было только на основе точного описания бесконечного множества исключительных точек. Однако для этого, как понимал Кантор, необходим более глубокий анализ континуума точек на оси x. Так, исследуя сходимость тригонометрических рядов, Кантор постепенно начинает сосредоточивать своё внимание на соотношении точек в континууме.

Кантор принял за аксиому, что всякой точке непрерывной линии соответствует некоторое число, которое он назвал действительным числом, чтобы отличить его от «мнимых» чисел, кратных √–1. Обратно, каждому действительному числу соответствует только одна точка прямой. Следовательно, проблема описания континуума точек прямой эквивалентна проблеме определения действительных чисел и исследованию их свойств. Статья Кантора, опубликованная в 1872 г., имела большое значение ещё и потому, что в ней было дано изложение этих свойств.

Основную трудность в теории действительных чисел представляют такие числа, как π и √2, не являющиеся рациональными. (Рациональное число - это такое число, которое можно выразить в виде частного двух целых чисел. Ещё в античности было известно, что √2, √3, √5 и многие другие корни являются иррациональными.) Так как правомерность рациональных чисел не вызывала сомнений, Кантор пошёл по пути, указанному Карлом Вейерштрассом, одним из его бывших учителей в Берлинском университете. Кантор предположил, что всякое иррациональное число может быть представлено бесконечной последовательностью рациональных чисел. Например, число √2 можно представить бесконечной последовательностью рациональных чисел 1; 1,4; 1,41; ... . В соответствии с этим все иррациональные числа можно понимать, как геометрические точки числовой прямой, т.е. так же как и рациональные числа.

Несмотря на преимущества канторовского подхода, некоторые математики приняли его как вызов, поскольку он предполагал существование множеств или последовательностей чисел, имеющих бесконечно много элементов. Философы и математики отвергали концепцию завершённых бесконечностей со времён Аристотеля главным образом вследствие тех логических парадоксов, к которым, как казалось, они приводят. Например, Галилей указывал, что если в математике принять бесконечные завершённые множества, то чётных чисел должно быть столько же, сколько чётных и нечётных вместе. Всякому чётному числу можно сопоставить целое число, равное половине его величины, таким образом налицо взаимно однозначное соответствие между элементами того и другого множества. Некоторые теологи, например, Фома Аквинский, также были против идеи завершённой бесконечности, считая её прямым вызовом единой и абсолютно бесконечной природе бога.

Чтобы избежать подобные возражения, математики стремились проводить чёткое различие между бесконечностью, рассматриваемой как завершённая величина, и бесконечностью, рассматриваемой как потенциальная, т.е. представляемой неопределённой суммой или рядом членов, стремящихся к некоторому пределу. Правомерной они считали лишь потенциальную бесконечность. В 1831 г. своё отношение к завершённым бесконечностям Карл Фридрих Гаусс выразил словами, которые Кантор однажды назвал слишком категорическими. В письме Генриху Шумахеру Гаусс писал: «Что касается Вашего доказательства, я прежде всего протестую против применения бесконечной величины как завершённой, в математике это никак не допустимо. Понятие бесконечности есть лишь способ выражения понятия предела».

Говоря о пределах, можно было избежать парадоксов, связанных с актуальными бесконечностями. Например, прибавляя дополнительные цифры к десятичному разложению числа π, можно аппроксимировать истинное значение π с возрастающей точностью. Однако Гаусс утверждал, что все члены десятичного разложения числа π не могут быть даны. Действительно, для точного определения π требовалось бы взять бесконечное число членов как что-то целое, другими словами, взять актуально бесконечное множество чисел - операция, которую Гаусс отказывался допускать.

Кантор не был одинок в изучении свойств континуума. В 1872 г., когда появилась его вышеуказанная статья, немецкий математик Рихард Дедекинд тоже опубликовал анализ континуума, основанный на бесконечных множествах. В своей работе Дедекинд явно высказал идею, позднее уточнённую Кантором: «Прямая бесконечно более богата индивидуумами-точками, чем область... рациональных чисел индивидуумами-числами». Сказанное можно представить следующим образом. Если на отрезке прямой рассмотреть распределение точек, соответствующих рациональным числам, то сколь бы малым ни был этот отрезок, на нём имеется бесконечно много рациональных точек. Суть идеи Дедекинда состояла в том, что, несмотря на плотность рациональных точек на отрезке прямой, на нём всё же найдётся место, чтобы вставить бесконечное число иррациональных точек. Такая иррациональная точка, как √2, попадает между рациональными точками, и таким образом множество рациональных чисел, хотя оно и всюду плотно, всё же разрежено, имеет «щели» и не является непрерывным.

Утверждение Дедекинда верно отражало суть понятия континуума, за исключением одного важного аспекта. Взяв идеи Дедекинда за основу, нельзя установить, насколько бесконечное множество точек континуума превышает бесконечное множество рациональных точек. Великий вклад в решение этого вопроса был сделан Кантором, когда он в 1874 г. опубликовал свою статью «Об одном свойстве совокупности всех действительных алгебраических чисел» в «Журнале чистой и прикладной математики» Августа Леопольда Крелле, называемом также журналом Крелле, - наиболее авторитетном среди математиков периодическом издании того времени.

Фактически Кантор воспользовался указанным Галилеем парадоксом и превратил его в средство количественного сравнения бесконечных множеств. Он назвал два множества эквивалентными, если между элементами этих множеств можно установить взаимно однозначное соответствие. Предположим, у нас имеется ведёрко, заполненное чёрными и цветными шариками. Каким образом можно сравнить количество чёрных и цветных шариков? Простейший способ состоит в извлечении шариков из ведёрка парами, состоящими из чёрного и цветного шариков. Если каждый шарик может быть объединён в пару с шариком другого цвета, то два множества эквивалентны. Если нет, то оставшиеся в ведёрке шарики показывают, каких шариков было больше.

Два множества можно сравнивать по величине, сопоставляя элементы одного множества с элементами другого. Например, чтобы определить, каких шариков в ведёрке больше: цветных или чёрных, можно брать их из ведёрка парами, состоящими из цветного и чёрного шариков, до тех пор, пока там не останутся шарики одного цвета. Именно этот остаток и указывает, каких шариков было больше. Такой же принцип Кантор применил для количественного сравнения бесконечных множеств.

Используя принцип взаимно однозначного соответствия, Кантор показал, что свойство, которое Галилей рассматривал как парадоксальное, фактически является естественным свойством бесконечных множеств. Множество чётных чисел эквивалентно множеству всех целых положительных чисел, чётных и нечётных, вместе взятых, поскольку объединение в пары элементов каждого из этих множеств может быть осуществлено без опущения каких-либо элементов рассматриваемых множеств.

Целые числа можно одно за другим объединить в пары с чётными числами, не исчерпав какого-либо из множеств этих чисел. То есть эти два множества имеют одинаковое число элементов. Многие другие бесконечные множества тоже можно одно за другим сопоставить с целыми числами, т.е. фактически пересчитать. Такие множества называются счётными.

Кантор также предложил оригинальный способ объединения элементов множества всех рациональных чисел в пары с целыми числами [см. нижний рисунок].

Бесконечное множество рациональных чисел (т.е. чисел, которые можно представить, как частное двух целых чисел) могло бы показаться значительно бóльшим, чем множество целых чисел. Например, между двумя любыми соседними целыми числами, допустим 0 и 1, имеется бесконечно много рациональных чисел. Тем не менее в 1874 г. Кантор показал, что рациональные числа можно одно за другим объединить в пары с целыми числами. Всякое рациональное число можно разместить в квадратной таблице, как показано на рисунке. Тогда каждое из них может быть связано с целым числом путём проведения цветной линии. Таким образом, множество рациональных чисел является счётным.

Всякое множество чисел, элементы которого можно расположить один за другим или фактически сосчитать, используя множество целых положительных чисел, Кантор назвал счётным множеством.

При данной плотности рациональных чисел на прямой и относительной «разреженности» целых чисел, может показаться крайне противоречащим интуиции то, что эти два множества оказываются количественно эквивалентными. Однако Кантор пошёл ещё дальше. Он доказал, что взаимно однозначного соответствия между множеством целых чисел и множеством всех точек на прямой, т.е. множеством действительных чисел, быть не может; одним словом, действительные числа образуют несчётное множество. Кантор дал довольно сложное доказательство этого утверждения в своей статье, опубликованной в 1874 г. Я не буду останавливаться на нём, а изложу основную идею гораздо более простого, но более мощного способа доказательства, предложенного им в 1891 г.

Кантор начал своё доказательство с предположения, что существует взаимно однозначное соответствие между множеством действительных чисел и множеством целых чисел. Последующим рассуждением показывается, что это предположение приводит к противоречию, отсюда следует, что первоначальное предположение неверно и такое взаимно однозначное соответствие невозможно. Рассуждение можно упростить, рассматривая только множество действительных чисел, заключённых между 0 и 1. Если это множество больше множества целых чисел, то множество всех действительных чисел и подавно больше него.

Итак, предположим, что действительные числа, заключенные между 0 и 1, могут быть одно за другим объединены в пары с целыми числами. Установление такого соответствия эквивалентно составлению некоторого перечня действительных чисел, каждое из которых представляется как бесконечная десятичная дробь. Тогда можно определить новое действительное число,не включённое в этот перечень. Берём первую цифру первого десятичного разложения в указанном перечне действительных чисел. Если эта цифра равна 1, то пишем 9 на первом месте после запятой. Если первая цифра в этом перечне не равна 1, то на первом месте определяемого числа пишем 1. Построение нашего нового числа продолжается путём изменения второй цифры второго десятичного разложения в перечне, третьей цифры в третьем десятичном разложении и так далее. Вновь построенное число должно отличаться по крайней мере одним десятичным знаком от каждого действительного числа, содержащегося в перечне, однако оно тем не менее представляет собой некоторое действительное число, расположенное между 0 и 1. Поэтому можно построить некоторое число, не содержащееся в перечне действительных чисел, и таким образом предположение, что все действительные числа можно пересчитать, приводит к противоречию.

Множество действительных чисел, представленное континуумом точек на прямой, не является счётным. Если бы оно было счётным, то действительные числа, скажем между 0 и 1, можно было бы одно за другим объединить в пары с целыми числами. Всякое действительное число в перечне можно представить бесконечным десятичным разложением (такие бесконечные десятичные дроби, как 0,5000..., представим в виде эквивалентной бесконечной дроби 0,4999...). Каков бы ни был перечень таких десятичных дробей, можно построить новую десятичную дробь, которая определяет некоторое действительное число и не содержится в этом перечне. Для этого на первом месте после запятой пишем 9, если первая цифра десятичного разложения первого действительного числа в перечне равна 1; в противном случае пишем 1. Аналогично изменяем вторую десятичную цифру во втором действительном числе, третью десятичную цифру в третьем и т.д. Построенное десятичное разложение представляет некоторое действительное число, расположенное между 0 и 1, но оно должно отличаться по крайней мере одним десятичным знаком от каждого действительного числа, входящего в перечень. Следовательно, предположение, что действительные числа можно объединить в пары с целыми числами, приводит к противоречию, а потому должно быть отброшено. Это доказательство основано на методе, называемом диагональным.

Вероятность случайного выбора точки, представляющей рациональное число, из континуума действительных чисел показывает, как множество рациональных чисел сравнивается по величине с множеством действительных чисел. Вероятность есть отношение числа рациональных точек к общему числу точек на некотором интервале. Здесь интервал между 0 и 1 представлен окружностью свободно вращающегося колеса (на этом колесе 0 и 1 отождествляются). Предполагается, что вероятность остановки колеса в любой точке одинакова. Точки, представляющие рациональные числа, бесконечно плотны в том смысле, что вдоль любой сколь угодно короткой дуги между двумя рациональными точками на окружности должно находиться бесконечное число рациональных точек. Несколько таких точек помечено. Тем не менее множество всех точек на окружности бесконечно больше множества рациональных точек: вероятность, что колесо остановится в рациональной точке, равна нулю. Точнее эта вероятность меньше любой сколь угодно малой величины.

В августе 1874 г. Кантор женился на Валли Гутман. Супруги провели конец лета в горах Гарца, где они встретились с Дедекиндом. Этот период оказался чрезвычайно плодотворным для Кантора. Несколько раньше в одном из своих писем Дедекинду Кантор писал: «Можно ли сопоставить поверхность (например, квадратную площадку, включая её границы) с отрезком прямой (включающим свои концы) таким образом, чтобы каждой точке поверхности соответствовала одна точка на этом отрезке, и наоборот?». Кантор полагал, что ответ должен быть отрицательным, но это требовало доказательства.

Однако в 1877 г. Кантор сообщает Дедекинду о своём поразительном результате: вопреки мнению, распространённому среди математиков, ему удалось доказать, что взаимно однозначное соответствие между точками прямой и точками плоскости возможно. Доказательство состояло в представлении каждой точки квадрата парой десятичных дробей. Эти десятичные представления «перемешиваются» строго определенным образом, чтобы получить одно десятичное разложение, и эта десятичная дробь сопоставляется с точкой на отрезке прямой. Весь этот процесс обратим. Слова Кантора: «Я вижу это, но никак не могу этому поверить!» - говорят о том, насколько этот результат оказался неожиданным для него самого.

Кантор сразу же подготовил рукопись с описанием своего нового открытия, и послал её в журнал Крелле. Работа эта послужила первым поводом для открытых столкновений между её автором и Кронекером. Будучи редактором журнала, Кронекер имел право отказать в публикации любой статьи, работа же Кантора настолько шокировала его, что он не преминул этим правом воспользоваться. Несмотря на то что Кантор представил свою рукопись 12 июля, для подготовки её к публикации ничего не делалось, и она не появилась в журнале в 1877 г. Подозревая вмешательство Кронекера, Кантор пишет Дедекинду письмо, сетуя на неблагоприятное отношение к его рукописи. В письме он говорит также о своём желании забрать её из редакции. Однако Дедекинд, рассказав Кантору о собственном опыте в подобных делах, убедил его подождать, и оказался прав - статья наконец появилась в томе за 1878 г. Однако Кантор был настолько огорчён этим инцидентом, что отказался впредь публиковаться в журнале Крелле.

Между точками плоскости и точками прямой можно установить взаимно однозначное соответствие. Каждая точка плоскости представляется парой бесконечных десятичных дробей и эти бесконечные дроби разбиваются на группы. Каждая цифра десятичного разложения, кроме нуля, начинает новую группу. Затем эти группы комбинируются и превращаются в одну бесконечную десятичную дробь, представляющую точку на плоскости. Вся процедура обратима. Аналогичное рассуждение показывает, что число точек любого конечномерного пространства эквивалентно числу точек на линии.

Полемика между Кантором и Кронекером усугублялась личной враждебностью, однако её причиной было различие во взглядах на обоснование математики. Подобные различия во взглядах и сейчас находят отражение в споре между сторонниками конструктивистской и формальной математики. Кронекер, сторонник конструктивизма, хорошо известен своим высказыванием, резюмирующим сущность его позиции: «Бог создал целые числа; всё остальное - дело рук человеческих». В этом духе он защищал построение всей математики из целых чисел и их конечных арифметических комбинаций. В начале 1870-х годов он стал отвергать любые предельные построения в традиционном анализе и сопротивлялся всем попыткам определять математические объекты через понятие предела. Так, даже иррациональные числа, которые принимались математиками в течение столетий, должны быть, по его мнению, «изгнаны» из математики, если нельзя найти какого-либо способа их построения, подобного тому, каким из целых чисел строились рациональные числа.

Кантор, написавший две большие статьи под руководством Кронекера в свои студенческие годы в Берлинском университете, хорошо знал эту крайнюю позицию Кронекера и в какой-то мере считал её оправданной. Она гарантировала максимальную достоверность и корректность математического доказательства и сдерживала распространение слишком вольных подходов в математике. Тем не менее Кантор считал, что принятие позиции Кронекера означало бы изгнание из математики многих значительных результатов; более того, она обременила бы новаторские исследования в математике стесняющими и в конечном счёте бесплодными методологическими предосторожностями.

Определение иррациональных чисел, данное Кантором в статье, опубликованной в 1874 г., было равносильно принятию существования завершённых бесконечных множеств. Кантор занял позицию формальной математики в вопросе существования иррациональностей и утверждал, что единственным основанием их законности в математике является их формальная и внутренняя непротиворечивость. «При введении новых чисел, - писал он однажды, - от математика требуется только дать им определения, которые позволят... отличать их друг от друга. Как только число удовлетворяет этим условиям, оно может и должно рассматриваться как существующее и реальное в математике».

Эта точка зрения на иррациональные числа оказалась решающей для оправдания Кантором введения трансфинитных чисел. В статье, опубликованной в 1872 г., он определил множества исключительных точек, введя понятие предельной точки. Например, иррациональное число √2 представляет собой предельную точку последовательности 1; 1,4; 1,41; ... . В более общем случае некоторая точка является предельной, если в множестве имеется бесконечно много элементов, которые расположены в произвольно малой окрестности этой точки.

Для данного бесконечного множества P Кантор определил производное множество P1 как множество всех предельных точек P. Аналогично, если P1 также является бесконечным множеством, то его производное множество P2 можно определить как множество всех предельных точек множества P1. Кантор показал, что отношение включения определяет естественное упорядочение для множеств: оказывается, что всякий элемент множества P2 является и элементом множества P1, и, таким образом, P2 является подмножеством P1; аналогично P3 является подмножеством P2 и так далее.

Может оказаться, что для некоторого конечного целого числа n производное множество Pn представляет собой конечное множество. Если это условие выполняется, то бесконечное множество P, порождающее Pn, есть в точности множество исключительных точек, которое позволяет доказать достаточно общий вариант канторовской теоремы о единственности представления функций тригонометрическими рядами. С другой стороны, может также оказаться, что никакое множество в последовательности P1, P2, P3, ... не будет конечным. Кантор считал, что в этом случае имеет смысл рассматривать множество точек, которые являются общими для всех производных множеств P1, P2, P3, ..., Pn, ... . Множество точек, общих всем этим производным множествам, он обозначил через P∞; в 1880 г. он начал называть знак ∞ трансфинитным символом. Более того, если бы P∞ оказалось бесконечным множеством точек, то тогда можно было бы образовать его производное множество P∞+1, которое могло бы в свою очередь привести к целой последовательности производных множеств P∞+2, ... .

Кантор мог бы добавить, что индексы ∞, ∞+1, ∞+2, ... фактически образуют новый вид чисел, но сначала он не сделал этого. В 1872 г. он говорил об иррациональных числах только языком последовательностей рациональных чисел. Аналогичным образом он первоначально называл символы ∞, ∞+1, ∞+2, ... только средством для обозначения множеств. Но в 1883 г. он объявил их трансфинитными числами, самостоятельным и систематическим обобщением натуральных чисел.

Как указывал Кантор, непосредственным поводом для введения этих чисел было то, что они оказались необходимыми для дальнейшего развития теории множеств и изучения действительных чисел. Тем не менее, чтобы ответить критикам вроде Кронекера, Кантор отстаивал правомерность этих чисел в математике и со своей философской позиции: как только непротиворечивость трансфинитных чисел признана, их уже нельзя отвергать, как и другие принятые, но сразу же поставленные под сомнение числа вроде иррациональных. Формулируя теорию бесконечности, дающую возможность избежать известные математические парадоксы, Кантор верил, что он устранит единственно обоснованное возражение, которое могли выдвинуть математики против узаконивания понятия завершённой бесконечности.

Трансфинитные числа, введённые в конце концов Кантором, широко известны в обозначении, которое он принял для них позже: в виде буквы א (алеф) - первой буквы еврейского алфавита. Этой буквой обозначается мощность, или число элементов бесконечного множества, так что отношения эквивалентности между бесконечными множествами, которые Кантор доказал в 70-х годах, часто выражают через трансфинитные кардинальные числа, алефы. Поэтому значительный исторический интерес представляет то, что первыми трансфинитными числами были не кардинальные числа, а ординальные.

Ординальное число определяется его порядком или положением в некотором перечне. Ординальное число, ассоциируемое с конечным множеством, соответствует кардинальному числу этого множества. Например, всякое множество, состоящее из пяти элементов (т.е. всякое множество, кардинальное число которого равно пяти), можно в некотором роде мыслить, как непосредственно следующее за любым множеством из четырёх элементов. Другими словами, ординальное число этого множества тоже равно пяти; оно является пятым множеством в перечне множеств. Однако ординальное число бесконечного множества следует отличать от его кардинального числа. Кантор показал, что можно построить бесконечное число бесконечных множеств, имеющих различные ординальные числа, но одно и то же кардинальное число. Фактически Кантор позднее сумел превратить это свойство бесконечных множеств в критерий отличия их от конечных множеств: множество конечно, если его кардинальное и ординальное числа совпадают.

Кантор показал, что ординальное число последовательности конечных множеств возрастающей величины 1, 2, 3, ... получается путём повторного прибавления единицы. Не существует наибольшего ординального числа, ассоциированного с последовательностью конечных множеств, но, так же как возможно определить иррациональное число π в виде предела последовательности рациональных чисел, можно, как считал Кантор, определить новое, трансфинитное ординальное число ω как первое число, следующее за всей последовательностью чисел 1, 2, 3, ... . Как только ω определено, становится возможным путём последовательного прибавления единицы порождать другие трансфинитные ординальные числа: ω+1, ω+2, ω+3, ... . Поскольку у этой последовательности не существует наибольшего элемента, то можно представить следующее ординальное число ω+ω или 2ω в виде первого ординального числа, следующего за последовательностью ω+1, ω+2, ω+3, ... . Повторяя поперемено эти два принципа порождения, Кантор определил некую иерархию трансфинитных ординальных чисел.

Трансфинитные ординальные числа определяются их порядком или положением в некотором перечне. Этот перечень порождается в соответствии с двумя принципами. Во-первых, каждое новое ординальное число получается из непосредственно предшествующего ординального числа добавлением одной единицы, в точности так же, как если бы мы «считали» за пределами трансфинитного ординального числа ω, т.е. числа, связанного с множеством целых чисел, расположенных в их естественном порядке. Во-вторых, если существует последовательность трансфинитных ординальных чисел, у которой нет наибольшего числа, то новое ординальное число определяется как следующее число, большее всех остальных чисел последовательности. Такие числа помещаются в перечне непосредственно после отметки пропуска. Например, 2ω представляет собой следующее трансфинитное ординальное число, большее всех чисел ω, ω+1, ω+2, ... На рисунке представлены два примера множеств, соответствующих ординальным числам ω, ω+1, ω+2, и 2ω. Однако всякое бесконечное множество, представляемое ординальным числом этого перечня, имеет одно и то же кардинальное число, а именно 0א, другими словами, каждое множество содержит одно и то же число элементов.

Каким образом можно провести различие, скажем, между ординальными числами ω и ω+1. Различие определяется порядком элементов в множествах, которым соответствуют ω и ω+1. Например, множество натуральных чисел в их известной последовательности (1, 2, 3, ...) имеет ординальное число ω, представляющее всю последовательность натуральных чисел в её обычном порядке. Однако множество всех натуральных чисел в перестроенной последовательности (2, 3, 4, ..., 1) или же множество всех натуральных чисел в последовательности (10, 30, 40, ..., 20) имеет ординальное число ω+1. Другими словами, это различие зависит от порядка следования элементов в последовательности и от размещения бесконечно длинных пробелов, помеченных многоточием. Если в конце последовательности находится одно число, то ординальным числом новой последовательности будет ω+1. Последовательность (2, 4, 6, ..., 1, 3, 5, ...) имеет два бесконечных пробела, и её ординальное число равно ω+ω или 2ω. Отметим, что все эти множества имеют одно и то же число элементов, т.е. между самими этими множествами, а также между каждым из этих множеств и множеством целых положительных чисел можно установить взаимно однозначное соответствие. Поэтому их кардинальные числа одинаковы, хотя их ординальные числа различны.

Определив трансфинитные ординальные числа, Кантор приступил к описанию их арифметических свойств. Между трансфинитными и обычными числами следует провести важное различие в отношении свойства коммутативности для сложения и умножения. Для двух обычных чисел A и B свойство коммутативности выражает тот факт, что A+B равно B+A и A×B равно B×A. Однако, что касается трансфинитных чисел, свойство коммутативности уже не может быть гарантировано. Например, ω+2, представляющее последовательность (1, 2, 3, ..., 1, 2), не равно 2+ω, представляющему последовательность (1, 2, 1, 2, 3, ...).

Хотя различие между ординальным и кардинальным числом для конечных множеств не является характерным, оно помогает объяснить, как применение понятия числа к бесконечным множествам может привести к путанице и парадоксам. Поскольку понятия ординального и кардинального числа для бесконечных множеств существенно различны, то при рассмотрении числа, ассоциированного с бесконечным множеством, всякое рассуждение, не учитывающее это различие, может привести к неясности. Таким образом, на бесконечные множества нельзя распространять кажущиеся очевидными свойства конечных множеств, как это делали Галилей и другие.

Несмотря на значительные результаты, полученные Кантором в 1880-х годах, в теории множеств имелся серьёзный пробел. Вопрос о кардинальном числе (или мощности в первоначальной терминологии Кантора) континуума действительных чисел оставался нерешённым. Напомним, что в статье, опубликованной в 1883 г., Кантор определил последовательность трансфинитных ординальных чисел в соответствии с двумя принципами порождения. Чтобы ввести естественные подразделения в эту последовательность, он добавил третий принцип. Рассмотрим множество всех конечных целых чисел, которое Кантор назвал первым числовым классом. Его мощность или кардинальное число больше, чем мощность, соответствующая любому подмножеству этого множества. Аналогично, можно рассмотреть и множество всех трансфинитных ординальных чисел, соответствующих счётным бесконечным множествам или, другими словами, множествам, мощность которых равна мощности множества всех целых чисел. Кантор назвал это множество трансфинитных ординальных чисел вторым числовым классом. Оказывается, мощность второго числового класса больше мощности, соответствующей любому из трансфинитных чисел, входящих в это множество. Короче, второй числовой класс представляет собой несчётное множество. Кантор был убеждён, что мощность второго числового класса эквивалентна мощности континуума действительных чисел, хотя он так и не сумел доказать это.

Эта догадка известна как гипотеза континуума Кантора и никогда не была доказана. В 1963 г. П. Дж. Коэн из Станфордского университета, опираясь на работу Курта Гёделя и математиков из Института высших исследований, показал, что, хотя эта гипотеза не противоречит аксиомам общепринятой теории множеств, она вместе с тем и не зависит от них. Фактически роль гипотезы континуума в теории множеств такая же, как роль евклидовского постулата параллельности в геометрии. При допущении истинности или ложности гипотезы континуума можно построить различные версии теории множеств точно так же, как при допущении истинности или ложности аксиомы параллельности можно строить евклидову или неевклидовы геометрии (см. П. Дж. Коэн, Р. Херш «Неканторовская теория множеств», Scientific American, декабрь, 1967 г.4).

Кантору тяжело было сознавать безуспешность своих усилий доказать континуум-гипотезу, что явилось, по-видимому, одной из причин стресса. В начале 1884 г. он вроде бы нашёл доказательство, но несколько дней спустя убедился в его ошибочности. В течение всего этого периода он испытывал возрастающую оппозицию и нападки со стороны Кронекера, готовившего, по его утверждению, статью, в которой будет показано, что «результаты современной теории функций и теории множеств не имеют реального значения».

Вскоре после этого, в мае 1884 г., Кантор испытал серьёзное нервное расстройство. Осознание неудачи в решении проблемы континуума и нападки Кронекера могли способствовать этому срыву. Однако эти отрицательные факторы, конечно, не были причиной его болезни, которая прогрессировала очень быстро. В конце июня 1884 г. после «выздоровления» и наступления фазы депрессии Кантор жаловался на упадок сил и потерю интереса к занятию математикой. Он довольствовался лишь выполнением незначительных административных обязанностей в университете и не чувствовал себя способным на большее.

Хотя Кантор порой возвращается к математике, его всё более увлекают другие интересы. Начав изучать английскую историю и литературу, он становится участником спора, который вели в то время многие учёные, - спора относительно предположения, что автором шекспировских пьес был Френсис Бэкон. Кантор пытался, но безуспешно преподавать философию вместо математики и начал переписываться с некоторыми теологами, проявившими интерес к философским выводам из его теории бесконечности. Эта переписка имела особое значение для Кантора, так как он был убеждён, что идея трансфинитных чисел была ниспослана ему богом. Он очень хотел, чтобы его идеи были изучены теологами с целью согласования его концепции бесконечного с церковным учением.

Важно отметить, что Кантор способствовал созданию профессионального объединения - Немецкого математического общества, назначение которого состояло в содействии развитию математики в Германии. Он считал, что его научная карьера пострадала от предубеждённого отношения к его трудам, и надеялся, что независимая организация позволит молодым математикам самостоятельно судить о новых, возможно, радикальных идеях и побудит их заняться этими идеями.

Последним элементом теории бесконечных множеств, который оставался ещё «не доработанным», был вопрос о природе и статусе трансфинитных кардинальных чисел. Эволюция мыслей Кантора относительно этого предмета любопытна, поскольку трансфинитные кардинальные числа были той завершающей частью его теории, которой нужно было дать строгое определение и присвоить специальный символ. Сейчас трудно с полной ясностью представить ту неизвестность, в которой продвигался вперёд Кантор. До сих пор я описывал его работы, как если бы он уже пришёл к выводу, что мощность бесконечного множества можно определять, как кардинальное число. Фактически, хотя Кантор понимал, что именно мощность множества указывает на его эквивалентность (или неэквивалентность) любому другому множеству, он первоначально избегал предположения, что мощность бесконечного множества можно интерпретировать как некоторое число.

Эти два понятия Кантор начал отождествлять в сентябре 1883 г.; однако всё ещё не было символа, позволяющего отличать одно трансфинитное число от другого. Так как он уже принял символ ω для обозначения наименьшего трансфинитного ординального числа, то ясно, что ординальные числа были значительно более важными, чем кардинальные, для раннего концептуального развития канторовской теории множеств. Решив ввести символ для обозначения первого трансфинитного кардинального числа, Кантор заимствовал его из символов, уже использовавшихся для обозначения трансфинитных чисел: первое трансфинитное кардинальное число было записано в виде ω*.

Кантор не пользовался алефами в качестве символов до 1893 г. Примерно в это время итальянский математик Джулио Виванти готовил общее изложение теории множеств, и Кантор понимал, что необходимо принять стандартные обозначения. Для обозначения трансфинитных кардинальных чисел он выбрал алефы, считая, что известные греческие и римские алфавиты слишком широко использовались в математике. Выбранная буква א была доступна для набора в немецких типографиях. Этот выбор Кантор обосновывал ещё и тем, что еврейский алеф был одновременно символом числа 1. Поскольку сами трансфинитные кардинальные числа были бесконечными единицами, алеф можно было взять для обозначения нового понятия в математике. Кардинальное число первого числового класса, которое раньше Кантор обозначал через ω*, он теперь обозначил через 0א (алеф-нуль); кардинальное число второго числового класса стало обозначаться символом 1א (алеф-один).

Последние значительные работы Кантора по теории множеств опубликованы в 1895 и 1897 гг. В докладе, прочтённом на первом заседании Немецкого математического общества в 1891 г., он доказал, что кардинальное число любого множества меньше кардинального числа множества всех его подмножеств. (Один из способов доказательства представлен на следующем рисунке.)

Бесконечная последовательность множеств, каждое из которых больше предшествующего ему в этой последовательности, может быть построена при рассмотрении всех подмножеств любого заданного множества. Канторовский диагональный метод показывает, что, допустив взаимно однозначное соответствие f между множеством M и множеством N всех его подмножеств, мы можем построить подмножество S, не включённое в это однозначное соответствие, каковым бы ни было f. Чтобы понять это построение, рассмотрим конечное множество M, состоящее из красного, голубого и зелёного кружков. Это множество имеет восемь подмножеств (включая пустое множество Ø). Пусть S будет определено как множество всех элементов m из M, не являющихся членами подмножества f(m), которым соответствует m. Например, S содержит только голубой кружок. Ввиду того что S является подмножеством множества М, и так как по предположению f определяет взаимно однозначное соответствие, должен существовать некоторый элемент a из M, которому соответствует S, или, другими словами, для которого f(a) совпадает с S. Элемент a либо является элементом из S, либо нет. Если a - элемент S, то он должен быть и элементом множества f(a), так как f(a) равно S; с другой стороны, если a является элементом из S, то он не может быть элементом множества f(a) по определению S. Значит, a не может быть элементом из S. Однако, опять-таки по определению S, если a не является элементом из S, то a должен быть элементом из f(a), а так как f(a) равно S, то a должен быть и элементом из S. Поэтому, каково бы ни было a, предположение, что множество M можно поставить во взаимно однозначное соответствие с множеством всех его подмножеств, приводит к противоречию, а потому это предположение следует отбросить. Также доказывается, что, даже если множество бесконечно, множество его подмножеств больше первоначального множества. Бесконечная последовательность всё больших бесконечных множеств может быть построена путём образования множества N всех подмножеств какого-либо бесконечного множества М, затем образования множества P всех подмножеств множества N и так далее. В этой последовательности нет наибольшего множества.

Несколько лет спустя он получил такое следствие из этого результата: кардинальное число континуума равно кардинальному числу 20א. Он надеялся, что это следствие вскоре приведёт к решению проблемы континуума, поскольку её теперь можно было сформулировать в алгебраической форме: 21א = 0א.

Однако аргументы, использованные Кантором при доказательстве утверждения о кардинальном числе множества подмножеств, привели к существенно иным заключениям. Наиболее важное из них сделал Бертран Рассел в 1903 г.: он показал, что рассмотрение всех множеств, не включающих себя в качестве элементов, может привести к парадоксу в теории множеств. Этот вывод Рассела указывал на то, что канторовское определение множества нельзя считать удовлетворительным. Эта проблема стала одной из важнейших в математической логике XX столетия. Тем не менее ни один из канторовских результатов ещё не был опровергнут в трансфинитной арифметике.

Ещё до 1903 г. Кантор всё чаще испытывает приступы маниакальной депрессии, и нам неизвестно, познакомился он с указанной работой Рассела или нет. Болезнь вынудила Кантора просить в Университете в Галле разрешения на отпуск в течение осеннего семестра 1899 г. Его просьба была удовлетворена. В ноябре того же года он направил письмо министру культуры Германии о своём намерении полностью отказаться от профессуры. Поскольку его зарплата оставалась прежней, он готов был согласиться на скромную должность в библиотеке. Письмо заканчивалось требованием, чтобы министр сообщил свой ответ в ближайшие два дня. Если ему не предложат другую работу вместо преподавания, то, писал он, как человек, родившийся в России, он будет пытаться поступить на службу в русский дипломатический корпус.

По-видимому, ответ на просьбу Кантора не последовал, а на службу к императору Николаю II он не поступил. Тем не менее этот случай является характерным в поведении Кантора. Так, например, ещё в 1884 г., после первого серьёзного приступа болезни он всерьёз рассматривал вопрос об отказе от математики ради философии. В конце 1899 г. он был госпитализирован из-за маниакальной депрессии, затем - в зимние семестры 1902 и 1903 гг. и позднее на всё более частые и длительные периоды. Умер Кантор от сердечной недостаточности 6 января 1918 г. в психиатрической лечебнице в Галле.

Имеется в то же время определённая связь между болезнью Кантора и его научным творчеством. Некоторые документы говорят о том, что болезнь давала ему передышку от повседневных дел, которую он использовал для развития своих математических идей в уединении госпиталя или в спокойной обстановке дома. Возможно, болезнь также усиливала его веру, что идея трансфинитных чисел была внушена ему богом. После длительной госпитализации в 1908 г. он послал письмо одному из друзей в Гёттингене - математику Грейс Чисхольм Юнг, англичанке по происхождению. Как он писал, его маниакальная депрессия была побуждающим фактором: «Благодаря обстоятельствам судьбы, не только не сломившим меня, но фактически придавшим мне внутренней силы и сделавшим меня более счастливым и восприимчивым к радостям жизни, чем я был в последние годы, я оказался далеко от дома, можно сказать, далеко от мира... В этой длительной изоляции интерес к математике, в частности к теории трансфинитных чисел, не угасал во мне».

В другом письме Кантор выражает убеждённость в истинности своей теории в квазирелигиозных терминах: «Моя теория как скала; всякая стрела, направленная в эту скалу, тотчас же отскакивает от неё и устремляется к выпустившему её. Уверен я в этом потому, что изучил её со всех сторон за многие годы и рассмотрел все возражения, которые когда-либо делались против трансфинитных чисел, а также потому, что я исследовал её корни, так сказать, до первой подлинной причины всего сотворённого».

Последующие поколения могли бы отмести эту философию, взять под подозрение его многочисленные ссылки на Фому Аквинского и на отцов церкви, пересмотреть метафизические заявления и полностью упустить из вида глубоко религиозные корни веры Кантора в абсолютную истинность его теории. Однако указанные обстоятельства сыграли свою роль в его решении не отбрасывать трансфинитные числа. Сопротивление, кажется, даже утвердило его решимость. Стойкость и убеждённость Кантора позволили теории трансфинитных множеств пережить годы сомнений и нападок и в конце концов вырасти в грандиозную революционизирующую силу в математике XX столетия5.

Joseph Warren Dauben (born 29 December 1944, Santa Monica) is a Herbert H. Lehman Distinguished Professor of History at the Graduate Center of the City University of New York. ​​ He obtained his Ph.D. from Harvard University.  ​​​​ His fields of expertise are history of science, history of mathematics, the scientific revolution, sociology of science, intellectual history, 17-18th centuries, history of Chinese science, and the history of botany. His book Abraham Robinson was reviewed positively by Moshé Machover, but he, Machover, noted that it avoids discussing any of Robinson's negative aspects, and «in this respect [the book] borders on the hagiographic, painting a portrait without warts.». ​​ Dauben is a 1980 Guggenheim Fellow. He is a Fellow of the American Association for the Advancement of Science, and a Fellow of the New York Academy of Sciences (since 1982).

Примечания переводчика

1. 

Формулировка этого результата Кантора не вполне корректна. Его правильнее описать так: если функция действительного переменного задана сходящимся к ней тригонометрическим рядом в каждой точке, то такое её представление единственно. Здесь нет речи об условии непрерывности, поскольку произвольная непрерывная функция может привести к расходящемуся тригонометрическому ряду в одной или даже бесконечном множестве точек. назад к тексту

2. 

Кантор ослаблял требование сходимости ряда к значению функции в каждой точке. назад к тексту

3. 

На самом деле у Кантора речь шла не о точках разрыва, а о точках, в которых ряд расходится или не представляет значение функции, и именно такие точки он называл исключительными. назад к тексту

4. 

Имеется перевод: Природа, 1969, № 4, с. 43–55. назад к тексту

5. 

Следует отметить преувеличение автором роли теологических мотивов при создании и защите Кантором теории множеств. Теория множеств создавалась им на математической основе, причём более широкой, чем это раскрыто в публикуемой статье. Теологические мотивы стали появляться у Кантора в основном после того, как на построенную им теорию стали нападать философы и теологи; эти мотивы усиливались с развитием его болезни и отпадали в периоды относительного выздоровления.

16

Май

1 ​​ М. Цветаева

Сердце, пламени капризней,

В этих диких лепестках,

Я найду в своих стихах

Все, чего не будет в жизни.

Жизнь подобна кораблю:

Чуть испанский замок - мимо!

Все, что неосуществимо,

Я сама осуществлю.

Всем случайностям навстречу!

Путь - не все ли мне равно?

Пусть ответа не дано, -

Я сама себе отвечу!

С детской песней на устах

Я иду - к какой отчизне?

- Все, чего не будет в жизни,

Я найду в своих стихах!

(1913)

2  ​​​​ Олег полюбил суффикс «шка»: мамашка, папашка, какашка.

3  ​​​​ ДР Гудзия

Никола́й Калли́никович Гудзи́й

Укр. Мико́ла Кале́никович Гудзі́й.

21 апреля (3 мая) 1887, Могилёв-Подольский - 29 октября 1965, Москва.

Российский и советский литературовед, историк литературы и педагог, известный прежде всего своими исследованиями древнерусской литературы, составил первые советские учебник и хрестоматию по этим предметам, первый декан филологического факультета МГУ (1941-1945), Академик АН УССР (1945).

Научную работу начал в 1908 году в семинарии В. Н. Перетца в Киевском университете, который окончил в 1911 году. Первая статья Гудзия напечатана в 1910 году.

С 1922 года стал профессором кафедры истории русской литературы Московского государственного университета. Впоследствии первый декан филологического факультета МГУ, заведующий кафедрой русского устного народного творчества (1941-1946).

Работал в высших учебных заведениях Киева, Симферополя, Москвы. Руководил отделом древнерусской литературы в Институте мировой литературы им. А. М. Горького АН СССР (1938-1947), отделом русской литературы (1945-1952) и отделом украинской древней литературы (1952-1961) в Институте литературы им. Т. Г. Шевченко АН УССР.

Похоронен на Новодевичьем кладбище (памятник на могиле работы А. Е. Елецкого).

Основной сферой научной и научно-педагогической деятельности Гудзия была история древнерусской литературы. Гудзий - автор первого учебника по истории древнерусской литературы (М., 1938) и составитель хрестоматии по литературе XI-XVII вв. (М., 1935; дополнялась и переиздавалась неоднократно, используется в преподавании и сейчас).

Ему принадлежат работы, посвященные отдельным авторам и памятникам древнерусской литературы: Максим Грек, Серапион Владимирский, митрополит Даниил, Аввакум, легенда о папе Григории, легенды об Иуде предателе и Андрее Критском, «История Иудейской войны» Иосифа Флавия в древнерусском переводе, «Александрия», «Моление Даниила Заточника», «Слово о полку Игореве», «Слово о погибели Русской земли», «Прение Живота и Смерти», «Беседа Валаамских чудотворцев» и другие.

Гудзий - автор статей и книг о творчестве писателей XVIII-XIX вв: Феофана Прокоповича, Ломоносова, Пушкина, Гоголя, Льва Николаевича Толстого, Тютчева, Брюсова, о творчестве украинских писателей Шевченко и Франко, а также статей по поэтике литературы нового времени. Гудзий подготовил и прокомментировал ряд текстов для юбилейного издания полного собрания сочинений Толстого. Несколько работ Гудзия посвящены истории русской филологической науки, в том числе трудам Ф. И. Буслаева, Н. С. Тихонравова, А. Н. Веселовского.

Личная библиотека

В 1967 году по завещанию Н. К. Гудзия его личная библиотека поступила в Московский государственный университет, всего около 15450 томов книг по литературоведению, языкознанию, истории искусств, издания русской и зарубежной литературы XIX-XX веков, а также рукописи XVII-XIX веков. В настоящий момент книжное собрание Н. К. Гудзия хранится в Отделе редких книг и рукописей Научной библиотеки МГУ имени М. В. Ломоносова.

Публикации

«Анна Каренина». Неизданные тексты / публ. и вступ. ст.: Н. К. Гудзий // Л. Н. Толстой. I / АН СССР. Ин-т лит. (Пушкинский Дом). - М. : Изд-во АН СССР, 1939. - Т. 35/36. - С. 381-486. - 567 с. - (Литературное наследство / отв. ред. П. И. Лебедев-Полянский; зам. отв. ред. М. Б. Храпченко; зав. ред. И. С. Зильберштейн ; т. 35/36). - 5000 экз.

Гудзий Н. К. ​​ История древней русской литературы: Учебник для высших учебных заведений. - Изд. 3-е, перераб. - М.: Учпедгиз Наркомпроса РСФСР, 1945. - 512 с. - 50 000 экз. (в пер.)

Гудзий Н. К. Л. Н. Толстой - великий писатель русского народа. - М.: Знание, 1953. Серия 1, № 42-43, лекция 1-я и 2-я.

4  ​​ ​​​​ Тоска по латыни. Еще бы: занимался у Александра Александровича ​​ Гаврилова.

5  ​​​​ ДР Фрейда

Фрейд:

Признание проблемы – половина успеха в ее разрешении

Мы никогда не бываем столь беззащитны, как тогда, когда любим и никогда так безнадежно несчастны, как тогда, когда теряем объект любви или его любовь

В средние века сожгли бы меня, теперь жгут всего лишь мои книги

Депрессия - это замороженный страх

Большинство людей в действительности не хотят свободы, потому что она предполагает ответственность, а ответственность страшит большинство людей

Мы живем в очень странное время и с удивлением отмечаем, что прогресс идет в ногу с варварством

В ряде случаев влюбленность есть не что иное, как психическая захваченность объектом, диктуемая сексуальными первичными позывами в целях прямого сексуального удовлетворения и с достижением этой цели угасающая

Муж - почти всегда лишь заменитель любимого мужчины, а не сам этот мужчина

6  ​​ ​​​​ Когда-то в детстве я хотел жить по «Евгению Онегину»:

X

Как рано мог он лицемерить,

Таить надежду, ревновать,

Разуверять, заставить верить,

Казаться мрачным, изнывать,

Являться гордым иль послушным,

Внимательным иль равнодушным!

Как томно был он молчалив,

Как пламенно красноречив,

В сердечных письмах как небрежен!

Одним дыша, одно любя,

Как он умел забыть себя!

Как взор его был быстр и нежен,

Стыдлив и дерзок, а порой

Блистал послушною слезой!

XI

Как он умел казаться новым,

Шутя, невинность изумлять,

Пугать отчаяньем готовым,

Приятной лестью забавлять,

Ловить минуту умиленья,

Невинных лет предубежденья

Умом и страстью побеждать,

Невольной ласки ожидать,

Молить и требовать признанья,

Подслушать сердца первый стук,

Преследовать любовь, и вдруг

Добиться тайного свиданья...

И после ей наедине

Давать уроки в тишине!

XII

Как рано мог уж он тревожить

Сердца кокеток записных!

Когда ж хотелось уничтожить

Ему соперников своих,

Как он язвительно злословил,

Какие сети им готовил!

Вот так! Не больше и не меньше.

То-то читал Пушкина с таким воодушевлением!

И что? Ничего не вышло в реальной жизни: я сделан из другого материала, во мне нет этой мощи снисходительно переживать все эти ужасы брака и перепады личных отношений.

Но и то, что пишет Стриндберг в своей «Речь в защиту безумного», мне тоже чужое: не хочу наводнять брак проблемами, жить из бури в бурю.

Чего уж там скрывать: я б хотел тихой заводи.

И пущай бури лютуют далеко в море, а я тут, в затоне, дремлю себе тихохонько. (Словеса филистера).

24 ​​ ДР Поплавского

Мальчик смотрит, белый пароходик

Уплывает вдоль по горизонту,

Несмотря на ясную погоду,

Раскрывая дыма чёрный зонтик.

Мальчик думает: а я остался,

Снова не увижу дальних стран,

Почему меня не догадался

Взять с собою в море капитан?

Мальчик плачет. Солнце смотрит с высей

И прекрасно видимо ему:

На корабль голубые крысы

Принесли из Африки чуму.

Умерли матросы в белом морге,

Пар уснул в коробочке стальной,

И столкнулся пароходик в море

С ледяною синею стеной.

А на башне размышляет ангел,

Неподвижно бел в плетёном кресле.

Знает он, что капитан из Англии

Не вернётся никогда к невесте.

Что, навек покинув наше лето,

Корабли ушли в миры заката,

Где грустят о севере атлеты,

Моряки в фуфайках полосатых.

Юнга тянет, улыбаясь, жребий,

Тот же самый, что и твой, мой друг.

Капитан, где Геспериды? - В небе.

Снова север, далее на юг.

Музыка поёт в курзале белом.

Со звездой на шляпке в ресторан

Ты вошла, мой друг, грустить без дела

О последней из далёких стран,

Где уснул последний пароходик

И куда цветы несёт река.

И моя душа, смеясь, уходит

По песку в костюме моряка.

1929

Борис Поплавский (1903 - 1935) - поэт русского зарубежья, «мастер хореической смерти». Его называют первым русским сюрреалистом, однако в творчестве Поплавского ощутимо и влияние позднего символизма. В Париже он входил в левые авангардистские кружки, испытывал себя как футурист под впечатлением от поэзии Зданевича, много печатался в литературных журналах русской эмиграции.

Июнь ​​ 

1  ​​ ​​ ​​​​ Готхольд Эфраим Лессинг

Натан мудрый.

Перевод В.С. Лихачева. Фрагмент

Натан мудрый

Нижеследующий фрагмент представляет собой один из самых значительных текстов на тему «Какая религия истинна?»:

Саладин

Совсем другого я, совсем другого

Жду от тебя. И раз уж так ты мудр,

Ты вот что мне скажи: какую веру,

Какой закон считаешь ты всех лучше?

Натан

Султан, ведь я - еврей.

Саладин

Я мусульманин;

А христианин - третий между нами.

Но лишь одна из этих трех религий

Быть истинною может. Человек

Такой, как ты, не будет оставаться

При том, к чему случайностью рожденья

Он приведен был; если же и будет,

То, значит, он продумал все основы

И лучшее себе избрал. Так вот

Скажи и мне: какие основанья

Для выбора? Мне как-то недосуг

Над этим поразмыслить. Дай же мне

Узнать твой выбор и его основу, -

Конечно, это будет между нами, -

Чтоб мне свой выбор также сделать. Ну?

Ты поражен? Ты смотришь удивленно?

Что ж, может быть, и первый я султан

С такой причудой; но она, пожалуй,

Достоинство султана не роняет.

Не правда ли? Ну, что же? Говори!

Явление седьмое

Саладин и Натан.

Саладин

(Там поле чисто!) Что ж? Не слишком скоро

Вернулся я? Обдумал ли ты все?

Ну, говори! Здесь ни одна душа

Нас не услышит.

Натан

Пусть хоть целый мир

Нас слушает.

Саладин

Вот как! В свою ты правду

Так сильно веришь? Да, вот это - мудрость!

От правды никогда не уклоняться

И ей одной все в жертву приносить!

И кровь, и плоть! И жизнь, и достоянье!

Натан

Да, если нужно, если польза в том.

Саладин

Отныне, значит, я могу носить

По праву титул этот: «благодетель

Вселенной и закона»?

Натан

Славный титул!

Но от меня, султан, ты ждешь ответа.

Начать его мне было бы удобней

Со сказочки. Позволишь?

Саладин

Отчего же!

До сказок я охотник, если их

Рассказывают складно.

Натан

Ну, уж этим

Я вряд ли угожу тебе.

Саладин

Опять

Ты со своим смиреньем горделивым!

Рассказывай! Рассказывай-ка лучше!

Натан

В глубокой тьме времен в стране восточной

Жил человек; был перстень у него -

Руки любимой дар - с бесценным камнем.

То был опал с игрою многоцветной,

И обладал тот камень тайной силой:

Кто с верою носил его, всегда

Приятен был и господу, и людям.

Так мудрено ль, что этот человек

Не только день и ночь не расставался

С сокровищем своим, но и навеки

Решил его в потомстве сохранить?

Решил и сделал так: оставил перстень

Из сыновей любимому, чтоб тот

Сам завещал его любимцу сыну

И чтоб такой избранник, невзирая

На возраст свой, одной лишь силой перстня

Главенствовал и властвовал над родом.

Внимай, султан.

Саладин

Я весь вниманье. Дальше.

Натан

От сына к сыну так переходя,

Достался, наконец, заветный перстень

Отцу трех сыновей; и как все трое

Равно ему во всем покорны были,

Так всех троих равно и он любил.

И лишь по временам отцу казалось,

Что перстня наиболее достоин

То старший сын, то средний, то меньшой,

Тот, словом, сын, который с ним глаз на глаз,

Без братьев, оставался и невольно

Один овладевал его любовью.

Не выдержало любящее сердце -

И перстень чудодейственный был порознь

Обещан всем троим. Так время шло.

Не за горами смерть. Отец, чем дальше,

Тем больше все смущается, скорбит:

Двух сыновей приходится обидеть.

Обманщиком явиться перед ними!

Как быть ему теперь? - И вот тайком

Он к мастеру шлет перстень с порученьем.

Какого бы труда, каких бы денег

Ни стоило, согласно образцу

Такие же еще два перстня сделать.

Работа удалась. Три перстня мастер

Заказчику принес - и сам заказчик

Свой перстень отличить не мог от новых.

Обрадованный старец призывает

К себе поочередно сыновей,

Благословляет их поочередно,

По перстню им дает - и умирает.

Ты слушаешь, султан?

Саладин (отворачивается

от него в смущении)

Да, да! Но только

Кончай скорее сказку.

Натан

Я пришел

Уже к концу. Что было дальше - ясно

Само собой. Едва лишь закрывает

Отец глаза, приходит каждый с перстнем

И каждый хочет быть владыкой рода.

Ни розыски, ни жалобы, ни тяжбы -

Ничто не помогает: доказать,

Где перстень настоящий, - невозможно.

(Молчит, выжидая ответа султана.)

Почти настолько же, как нам узнать,

Где вера настоящая.

Саладин

И все?

И это мне должно служить ответом?

Натан

Должно служить мне извиненьем только,

Что не берусь я различать те перстни,

Которые отец и заказал,

Чтоб различить нельзя их было вовсе.

Саладин

Что перстни мне! Оставь свою игру!

В религиях, которые тебе

Я перечислил, думаю, найдется

Различие; найти его нетрудно

В одежде даже, в пище и питье!

Натан

Но только не в основах. Ведь основа

У всех одна: история, не так ли?

Где - летопись, где - устное преданье!..

И на слово истории должны

Мы верить?.. Нет? Кому ж мы верим больше?

Родным конечно? Кровным? Чьей любовью

Мы живы с детских лет? Кем никогда

Мы не были обмануты, иначе

Как из любви, для нашего же блага?

Где верою все держится, возможно ль,

Чтоб праотцам твоим перед своими

Я отдал предпочтенье? И напротив:

Как требовать могу я от тебя,

Чтоб уличал во лжи своих ты предков,

Моих признавши? Это будет верно

И в отношеньи христиан, не так ли?

Саладин

(Клянусь, он прав! И я умолкнуть должен.)

Натан

Теперь к перстням позволь мне возвратиться.

Как сказано, пошли у братьев тяжбы;

И каждый присягал перед судьей,

Что перстень им из рук отца получен

И был ему давным-давно обещан:

И было верно это утвержденье!

При этом каждый всем на свете клялся,

Что обмануть его отец не мог,

Что доброго отца и заподозрить

Не смеет он в обмане, что скорее

Он братьев обвинил бы в плутовстве,

Хоть до сих пор способными на это

Их не считал; но не уйдет виновный:

Разыщет он его и отомстит!

Саладин

А что ж судья? Услышать любопытно,

Как ты судью заставишь говорить?

Натан

Судья сказал: «Иль вашего отца

Доставьте мне сейчас, иль прочь идите.

Не думаете ль вы, что я обязан

Загадки вам разгадывать? Иль ждете,

Чтоб сам заговорил желанный перстень? -

Постойте-ка! Я слышал, он имеет

Таинственную силу - привлекать

Особую любовь людей и бога

К владельцу своему. Вот где разгадка!

Ведь силы этой нет в перстнях поддельных!

Который же из вас двумя другими

Всех более любим? Ну, говорите!

Молчите вы? Так, значит, ваши перстни

На вас одних и действуют? Других же

Их сила не касается? И каждый

Себя же самого всех больше любит?

О, если так, то явно: все вы трое -

Обманщики, введенные в обман!

И перстни ваши все поддельны, явно.

Должно быть, настоящий был потерян;

Чтоб скрыть и заменить потерю эту,

Отец и приказал уж заодно

Для каждого из вас по перстню сделать.

Саладин

Прекрасно! Восхитительно!

Натан

«Итак, -

Судья все продолжает, - если нужен

Вам не совет, а приговор, - ступайте!

Совет же мой таков: что вам дано,

С тем вы и примиритесь. Перстень есть

У каждого: пусть каждый и считает,

Что перстнем он владеет настоящим.

Быть может, ваш отец не захотел,

Чтоб воцарилась в роде тирания

От перстня одного. Он вас любил,

Как видно, равно всех; не потому ли

Он не решился двух из вас обидеть

На пользу одному? Так подражайте ж

Отцу в любви и строго неподкупной

И чуждой предрассудков! Силу перстня.

Какой кому вручен, друг перед другом

Наперерыв старайтесь обнаружить!

Чтоб сила эта крепла, будьте сами

Скромны, миролюбивы, милосердны

И преданы чистосердечно богу!

И если та же сила неизменно

Проявится и на потомках ваших, -

Зову их через тысячи веков

Предстать пред этим местом. Здесь тогда

Другой судья - меня мудрее - будет.

Он скажет приговор. Ступайте!» - Так

Закончил речь судья благоразумный.

Gotthold Ephraim Lessing.

22 января 1729, Каменц, Саксония, - 15 февраля 1781, Брауншвейг.

Немецкий поэт, драматург, теоретик искусства и литературный критик-просветитель. Основоположник немецкой классической литературы.

5 ​​ ДР Лорки.

Federico García Lorca

Poesía es la unión de dos palabras que uno nunca supuso que pudieran juntarse, y que forman algo así como un misterio.

7  ​​ ​​​​ Газетный бум. Все проснулись-встрепенулись, бросились читать.

8  ​​​​ Как назвать цикл стилизаций: «Встречи»? Бисмарк, Чихольд, Барро.

Хорошо б сделать стилизацию и по «Пиру» Петрония.

20 ​​ ДР  ​​​​ Роберта Рождественского

Письмо в тридцатый век

Ну как живется вам в тридцатом веке?

Кто из людей планеты мир потряс?

Какие Сириусы какие Веги в орбитах ваших беспокойных трасс?

А как Земля? А что ей старой помнится? Все счастливы. Все сыты. Всем тепло...

Материки от полюса до полюса цветущими садами замело.

Невиданных хлебов великолепье.

Колышущийся бронзовый прибой...

Да что я все о хлебе да о хлебе.

Я с детства уважаю хлеб любой.

Спасибо говорю ему заранее...

Но после стольких тягот и утрат...

Неужто Коммунизм - Большая жральня?

Сплошной желудочно-кишечный тракт.

Неужто Вы едою одержимы?

Добавочными ужинами бредите.

Работают серьёзные машины...

А вы тупеете, а вы жиреете?

Не верю! Невозможно так... Не верю!

Придуманная злая ерунда...

Ведь если допустить хоть на мгновение

что вы такие!!! Всё смешно тогда...

Смешно, что мы болеем общей болью.

Что нам пути иного не дано...

Смешно, что ради вас готовы к бою.

И даже то, что победим - Смешно...

​​ 

Поэту – 57 лет

24  ​​ ​​ ​​ ​​​​ В этот день месяца ​​ 24 июня ​​ 1921 года Джойс пишет Харриет Уивер:

Париж, Франция

Дорогая мисс Уивер, <...> из легенд, ходящих обо мне, получилась бы неплохая коллекция. Вот некоторые из них. Моя родня в Дублине считает, что я нажился в Швейцарии во время войны, так как шпионил в пользу одной или даже обеих воюющих сторон. Жители Триеста, видя, как я каждый день выхожу на двадцать минут из дома родственников <...> и иду в одном и том же направлении, после чего возвращаюсь обратно (в это время я как раз работал над эпизодом «Навсикая»), распространили прочно укоренившийся теперь слух о том, что я наркоман. В Дублине (пока не появился проспект «Улисса») ходили упорные слухи о том, что я не в состоянии больше писать, что я сломлен и умираю в Нью-Йорке. Один ливерпулец рассказывал мне, что слышал, будто я стал владельцем нескольких кинотеатров в Швейцарии. В Америке бытуют две версии; в соответствии с одной из них я представляю собой нечто среднее между Далай-ламой и сэром Рабиндранатом Тагором.

Говорят также, будто мистер Йейтс в разговоре с мистером Паундом сравнил меня с Диком Свивеллером. Что думают обо «мне многочисленные - и бессмысленные - новые знакомые, которых я завел здесь, сказать трудно. Своей привычке обращаться к новым знакомым «Monsieur» я обязан репутацией tous petit bourgeois1, тогда как другие склонны воспринимать мою обходительность как оскорбление.

Одна женщина распустила слух о том, что я крайне ленив и не способен закончить начатое. (Я же подсчитал, что потратил на «Улисса» чуть ли не двадцать тысяч часов.) Мои знакомые в Цюрихе, будучи совершенно убеждены в том, что я постепенно схожу с ума, попытались уговорить меня лечь в клинику, в которой некий врач по имени Юнг (швейцарский Шалтай; не путать с венским Балтаем, доктором Фрейдом) забавляется за счет (в самом прямом смысле слова) своих пациентов, помешавшихся на своем здоровье.

Привожу все эти легенды не для того, чтобы говорить о себе, но чтобы продемонстрировать Вам, сколь они абсурдны и противоречивы. Суть, видимо, состоит в том, что я самый обычный человек, который незаслуженно попал в сферу прямо-таки художественного вымысла. Существует такое мнение, будто я строю из себя этакого Улисса, являясь на самом деле себялюбивым и циничным юным иезуитом. В этом есть доля правды, хотя себялюбие и цинизм не являются определяющими свойствами моего характера (как, впрочем, и характера Улисса); просто я уже довольно давно старательно прикидываюсь эгоистом и циником, чтобы оградить от посторонних взглядов свое хрупкое литературное создание.

Я уже несколько лет ничего не читаю. Голова забита всякой требухой, галькой, сломанными спичками и невесть откуда взявшимися осколками стекла. Задача, которую я поставил себе: написать книгу, представляющую собой восемнадцать различных ракурсов изображения и столько же разнородных стилевых манер, до которых, очевидно, не удалось докопаться моим собратьям по перу, - а также сама по себе легенда, ​​ положенная в основу книги, могут свести с ума кого угодно. Сейчас хочу только одного - закончить книгу и заняться наконец своими запутанными материальными делами. (Здесь кто-то сказал про меня: «Его называют поэтом, а он только и интересуется, что матрасами».) Так оно, собственно, и есть. Когда развяжусь с делами, хочу как следует отдохнуть, чтобы окончательно забыть про «Улисса».

Примечания

1. мелкого буржуа (фр.).

Комментарии

Харриет Уивер - дублинская меценатка, принимавшая в Джойсе большое участие.

...во время войны... шпионил... - Английский цензор считал, что «Улисс» Джойса - военная шифровка: слова-лейтмотивы были подчеркнуты в тексте разными карандашами.

...в разговоре с мистером Паундом... - Эзра Паунд (1885-1972) - американский поэт и критик.

Дик Свивеллер - персонаж романа Диккенса «Лавка древностей».

Шалтай, Балтай - персонажи книги Льюиса Кэрролла (1832-1898) «Алиса в стране чудес»; в других переводах они также фигурируют как Твиддлдом и Твиддлди.

...восемнадцать... стилевых манер... - Имеются в виду восемнадцать эпизодов «Улисса».

«...интересуется... матрасами». - Намек на то, что Джойс часто переезжал.

27  ​​​​ ДР Даммита

Сэр Майкл Даммит (27 июня 1925 - 27 декабря 2011) - британский философ, автор влиятельных трудов по философии языка, метафизике, философии математики и истории аналитической философии.

29 ​​ Виктор Шкловский

Ты дала мне два дела:

1) не звонить тебе, 2) не видеть тебя.

И теперь я занятой человек.

Есть еще третье дело: не думать о тебе. Но его ты мне не поручала.

Я не верю, что эти слова – его, но именно ему они приписываются.

А Брюсова считают автором таких грубоватых строк:

Взгляд обольстительной кретинки

Светился, как ацетилен.

Июль ​​ 

1  ​​​​ «Джин» Роба Грийе. Немного холодит. Код получается грубоватым.

Гете: «Я чувствовал себя немного богом, когда спускался к дочерям людей».

Такие чувства испытывать рядом с женщиной! ​​ 

Мысль Альфреда де Виньи: «Социальное устройство всегда плохо. По временам оно выносимо; не более того».

10 ​​ ДР Пруста

Marcel Proust

Le temps efface tout comme effacent les vagues

Les travaux des enfants sur le sable aplani

Nous oublierons ces mots si précis et si vagues

Derrière qui chacun nous sentions l’infini.

12  ​​ ​​​​ ДР Бабеля

 ​​​​ Из книги ​​ «КОНАРМИЯ».

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Соль.

«Дорогой товарищ редактор. Хочу описать вам за несознательных женщин, которые нам вредные. Надеюся на вас, что вы, объезжая гражданские фронты, которые брали под заметку, не миновали закоренелую станцию Фастов, находящуюся за тридевять земель, в некотором государстве, на неведомом пространстве, я там, конечно, был, самогон-пиво пил, усы обмочило, в рот не заскочило. Про эту вышеизложенную станцию есть много кой чего писать, но как говорится в нашем простом быту - господнего дерьма не перетаскать. Поэтому опишу вам только за то, что мои глаза собственноручно видели.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ Была тихая славная ночка семь ден тому назад, когда наш заслуженный поезд Конармии остановился там груженый бойцами. Все мы горели способствовать общему делу и имели направление на Бердичев. Но только замечаем, что поезд наш никак не отваливает, Гаврилка наш не крутит и бойцы стали сомневаться, переговариваясь между собой - в чем тут остановка? И действительно, остановка для общего дела вышла громадная по случаю того, что мешечники, эти злые враги, среди которых находилась также несметная сила женского полу, нахальным образом поступали с железнодорожной властью. Безбоязненно ухватились они за поручни, эти злые враги, на рысях пробегали по железных крышах, коловоротили, мутили и в каждых руках фигурировала небезызвестная соль, доходя до пяти пудов в мешке. Но недолго длилось торжество капитала мешечников. Инициатива бойцов, повылазивших из вагона, дала возможность поруганной власти железнодорожников вздохнуть грудью. Один только женский пол со своими торбами остался в окрестностях. Имея сожаление, бойцы которых женщин посадили по теплушкам, а которых не посадили. Также и в нашем вагоне второго взвода оказались налицо две девицы, а пробивши первый звонок, подходит к нам представительная женщина с дитем, говоря:

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ - Пустите меня, любезные казачки, всю войну я страдаю по вокзалам с грудным дитем на руках и теперь хочу иметь свидание с мужем, но по причине железной дороги ехать никак невозможно, неужели я у вас, казачки, не заслужила?

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ - Между прочим, женщина, говорю я ей, какое будет согласие у взвода, такая получится ваша судьба. И обратившись к взводу я им доказываю, что представительная женщина просится ехать к мужу на место назначения и дите, действительно, при ней находится и какое будет ваше согласие - пускать ее или нет?

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ - Пускай ее, - кричат ребята - опосля нас она и мужа не захочет.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ - Нет - говорю я ребятам довольно вежливо, - кланяюсь вам взвод, но только удивляет меня слышать от вас такую жеребятину, вспомните, взвод, вашу жизнь и как вы сами были дитями при ваших матерях и получается вроде того, что не годится так говорить.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И казаки, проговоривши между собой, какой он, стало-быть, Балмашев, убедительный, начали пускать женщину в вагон и она с благодарностью лезет. И каждый раскипятившись моей правдой, подсаживает ее, говоря наперебой:

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ - Садитесь, женщина, в куток, ласкайте ваше дитя, как водится с матерями, никто вас в кутке не тронет и приедете вы, нетронутая, к вашему мужу, как это вам желательно и надеемся на вашу совесть, что вы выростите нам смену, потому что старое старится, а молодняка видать мало. Горя мы видели, женщина, и на действительной, и на сверхсрочной, голодом нас давнуло, холодом обожгло. А вы сидите здесь, женщина, без сомнения...

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И пробивши третий звонок поезд двинулся. И славная ночка раскинулась шатром. И в том шатре были звезды - каганцы. И бойцы вспомнили кубанскую ночь и зеленую кубанскую звезду. И думка полетела, как птица. А колеса тарахтят, тарахтят...

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ По прошествии времен, когда ночь сменилась с своего поста, и красные барабанщики заиграли зорю на своих красных барабанах, тогда подступилися ко мне казаки, видя, что я сижу без сна и скучаю до последнего.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ - Балмашев, - говорят мне казаки - отчего ты ужасно скучный и сидишь без сна?

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ - Низко кланяюсь вам бойцы и прошу маленького прощения, но только дозвольте мне переговорить с этой гражданкой пару слов...

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И задрожав всем корпусом я поднимаюсь со своей лежанки, от которой сон бежал, как волк от своры злодейских псов и подхожу до нее и беру у ней с рук дите и рву с него пеленки и тряпье и вижу по за пеленками добрый пудовик соли.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ - Вот антиресное дите, товарищи, которое титек не просит, на подол не мочится и людей со сна не беспокоит...

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ - Простите, любезные казачки - встревает женщина в наш разговор очень хладнокровно, - не я обманула, лихо мое обмануло...

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ - Балмашев простит твоему лиху - отвечаю я женщине, - Балмашеву оно немногого стоит, Балмашев за что купил, за то и продает. Но оборотись к казакам, женщина, которые тебя возвысили, как трудящуюся мать в Республике. Оборотись на этих двух девиц, которые плачут в настоящее

время, как пострадавшие от нас этой ночью. Оборотись на жен наших на пшеничной Кубани, которые исходят женской силой без мужей, и те, тоже самое одинокие, по злой неволе, насильничают проходящих в их жизни девушек... А тебя не трогали, хотя тебя, неподобную только и трогать. Оборотись на Рассею, задавленную болью...

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ А она мне:

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ - Я соли своей решилась, я правды не боюсь. Вы за Рассею не думаете, вы жидов Ленина и Троцкого спасаете.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ - За жидов сейчас разговора нет, вредная гражданка. Жиды сюда не касаются. Между прочим за Ленина не скажу, но Троцкий есть отчаянный сын тамбовского губернатора и вступился, хотя другого звания, за трудящийся класс. Как присужденные каторжане вытягают они нас - Ленин и Троцкий - на вольную дорогу жизни, а вы, гнусная гражданка, есть более контр-революционерка, чем тот белый генерал, который с вострой шашкой грозится нам на своем тысячном коне... Его видать, того генерала, со всех дорог и трудящийся имеет свою думку-мечту его порезать, а вас несчетная гражданка, с вашими антиресными детками, которые хлеба не просют, и до ветра не бегают - вас не видать, как блоху и вы точите, точите, точите...

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И я, действительно, признаю, что выбросил эту гражданку на ходу под откос, но она как очень грубая - посидела, махнула юбками и пошла своей подлой дорожкой. И увидев эту невредимую женщину и, несказанную Рассею вокруг нее, и крестьянские поля без колоса и поруганных девиц и товарищей, которые много ездют на фронт, но мало возвращаются, я захотел спрыгнуть с вагона и себе кончить или ее кончить. Но казаки имели ко мне сожаление и сказали:

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ - Ударь ее из винта.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И сняв со стенки верного винта, я смыл этот позор с лица трудовой земли и Республики.

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ И мы, бойцы второго взвода, клянемся перед вами, дорогой товарищ редактор, и пред вами, дорогие товарищи из редакции, безпощадно поступать со всеми изменниками, которые тащут нас в яму и хотят повернуть речку обратно и выстелить Рассею трупами и мертвою травой».

 ​​ ​​ ​​ ​​​​ За всех бойцов второго взвода - Никита Балмашев, солдат революции.

14  ​​ ​​​​ В этот день месяца 14 июля 1925 года Цветаева пишет Пастернаку:

Вшеноры, близ Праги

Борис,

первое человеческое письмо от тебя (остальные Geistbriefe)* и я польщена, одарена, возвеличена. Ты просто удостоил меня своего черновика.

А вот мой черновик - вкратце: 8 лет (1917 - 1925 гг.) киплю в быту, я тот козел, которого беспрестанно заре- и недорезывают, я сама то варево, которое непрестанно (8 л<ет>) кипит у меня на примусе. Моя жизнь - черновик, перед которым - посмотрел бы! - мои черновики - белейшая скатерть. Презираю себя за то, что по первому зову (1001 в день!) быта (NB! быт - твоя задолженность другим) - срываюсь с тетрадки, и НИКОГДА обратно.

Во мне - протестантский долг, перед которым моя католическая - нет! - моя хлыстовская любовь (к тебе) - пустяк.

Ты не думай, что я живу «заграницей», я живу в деревне, с гусями, с водокачками. И не думай: деревня: идиллия: свои две руки и ни одного своего жеста. Деревьев не вижу, дерево ждет любви (внимания), а дождь мне важен, поскольку просохло или не просохло белье. День: готовлю, стираю, таскаю воду, нянчу Георгия (5 ½ мес<яцев>, чудесен), занимаюсь с Алей по-франц<узски>, перечти Катерину Ивановну из «Преступления и наказания», это я. Я неистово озлоблена. Целый день киплю в котле. Поэма «Крысолов» пишется уже четвертый месяц, не имею времени подумать, думает перо. Утром 5 мин<ут> (время присесть), среди дня - 10 мин<ут>, ночь моя, но ночью не могу, не умею, другое внимание, жизнь не в себя, а из себя, а слушать некого, даже шумов ночи, ибо хозяева запирают выходную дверь (ах, все мои двери входные, тоска по выходной - понимаешь!?) с 8 ч. вечера, а у меня нет ключа. Борис, я вот уже год живу фактически взаперти. У тебя хоть между домом и редакцией, редакцией и редакцией отрывки тротуара, я живу в котловине, задушенная холмами, крыша, холм, на холме - туча: туша.

Друзей у меня нет, - здесь не любят стихов, а вне - не стихов, а того, из чего они - что я? Негостеприимная хозяйка, молодая женщина в старых платьях.

Вот я тебя не понимаю: бросить стихи. А потом что? С моста в Москву-реку? Да со стихами, милый друг, как с любовью: пока; она тебя не бросит... Ты же у Лиры крепостной.

Сопоставление с Есениным, - смеюсь. Не верю в него, не болею им, всегда чувствую: как легко быть Есениным! Я тебя ни с кем не сопоставляю. Ты никогда не будешь Первым, только первый - великая тайна и великий шантаж, Борис! - только какая-то степень последнего, тот же «последний», только принаряженный, приукрашенный, обезвреженный. У первого есть второй.. Единственный не бывает первым (Анненский, Брюсов) 1

И прозу, и поэму получила2. Название «Проза» настолько органично, а «Рассказы» настолько нарочито, что я ни разу, с тех . пор, как взяла книгу в руки, Не говорила о ней иначе, как «Проза» Пастернака. Никогда - «Рассказы». Разве ты можешь писать рассказы? Смеюсь. Рассказы, это Зайцев пишет. Проза, это страна, в ней живут, или море - черпают ладонью, это цельное. А рассказы - унизительная дребедень. Дурак издатель. Ах, Борис, сколько дураков и наглецов. <...>3.

* Духовные письма (нем.).

1 Цветаева отвечает Пастернаку на его реплику: «Первым был Брюсов, Анненский не был первый» (см. очерк «Герой труда» и комментарии к нему, т. 4).

2 Цветаева получила от Пастернака книгу «Рассказы» (М.; Л.: Круг, 1925) в июле 1925 г. с дарственной надписью: «Марине, удивительному, чудесному. Богом одаренному другу. Б. П.» (см. также ответ на анкету газеты «Возрождение» от 1 января 1926 г., т. 4). Под «поэмой», по-видимому, имеется в виду «Высокая болезнь» (1923, 1928).

3 Письмо, по-видимому, имело продолжение.

Конец письма

18 ​​ В этот день ​​ 18 июля 1922 года родился Томас Кун, американский историк и философ науки.

Его книга «Структура научных революций» является одной из самых цитируемых научных книг за всю историю науки.

Согласно Куну, научное знание развивается скачкообразно, посредством научных революций. Научная революция - это смена научным сообществом объясняющих парадигм (исторически сложившейся системы воззрений).

20 ​​ День рождения Леонида Губанова

Живём в печали и веселье,

Живём у Бога на виду:

В петле качается Есенин,

И Мандельштам лежит на льду.

А мы рассказываем сказки,

И, замаскировав слезу,

Опять сосновые салазки

Куда- то Пушкина везут.

Не пахнет мясом ли палёным

От наших ветреных романов?

И я за кровью Гумилёва

Иду с потресканым стаканом.

В моём лице записки пленника

И старый яд слепой тоски.

В гробу рифмуют кости Хлебникова

Лукавых строчек колоски.

Но от Москвы и до Аляски,

Когда поэты погибают,

Ещё слышнее ваши пляски,

Ещё сытнее стол с грибами.

Поэт жил ​​ 1946 -1983. ​​ Умер шесть лет назад 8 сентября

Август  ​​​​ 

1  ​​​​ Любимое выражение:

- Подождите, не спешите! Я вас мигом проглочу.

Или такое:

- Олег, у тебя есть деньги?

- Есть.

- А где?

- Не помню.

2 ​​ В этот день месяца 2 августа 1926 года Цветаева пишет Рильке:

«...где начинается душа, кончается плоть».

Сен Жиль-сюр-Ви

Райнер, твое письмо я получила в день своих именин - 17/30 июля, у меня ведь тоже есть святая, хотя я ощущаю себя первенцем своего имени, как тебя - первенцем твоего. Святой, которого звали Райнер, звался, верно, иначе. Ты - Райнер.

Итак, в день моих именин я получила лучший подарок - твое письмо. Как всегда, совсем неожиданно. Я никогда к тебе не привыкну (как к себе самой!), и к этому изумлению тоже, и к собственным мыслям о тебе. Ты - то, что приснится мне этой ночью, чему я этой ночью буду сниться. (Видеть сон или во сне быть увиденной?) Незнакомкою в чужом сне. Я никогда не жду, я всегда узнаю тебя.

Если мы кому-нибудь приснимся вместе - значит, мы встретимся.

Райнер, я хочу к тебе, ради себя, той новой, которая может возникнуть лишь с тобой, в тебе. И еще, Райнер, («Райнер» - лейтмотив письма) - не сердись, это ж я, я хочу спать с тобою - засыпать и спать. Чудное народное слово, как глубоко, как верно, как недвусмысленно, как точно то, что оно говорит. Просто - спать. И ничего больше. Нет, еще: зарыться головой в твое левое плечо, а руку - на твое правое - и ничего больше. Нет еще: даже в глубочайшем сне знать, что это ты. И еще: слушать, как звучит твое сердце. И - его целовать.

Иногда я думаю: я должна воспользоваться той случайностью,

Ибо лучшее и худшее во мне -

Места, что всего пустынней ​​ ((на фр.)).

что я пока еще (все же!) живое тело. Скоро у меня не будет рук. И еще - это звучит как исповедь (что такое исповедь? хвалиться своими пороками! Кто мог бы говорить о своих муках без упоения, то есть счастья?!) - итак, пусть это не звучит как исповедь: телам со мной скучно. Они что-то подозревают и мне (моему) не доверяют, хотя я делаю всё, как все. Слишком, пожалуй... незаинтересованно, слишком... благосклонно. И - слишком доверчиво! Доверчивы - чужие (дикари), не ведающие никаких законов и обычаев. Но местные доверять не могут. К любви все это не относится, любовь слышит и чувствует только себя, она привязана к месту и часу, этого я подделать не могу. И - великое сострадание, неведомо откуда, безмерная доброта и - ложь.

Я чувствую себя все старше. Слишком серьезна - детская игра, я - недостаточно серьезна.

Рот я всегда ощущала как мир: небесный свод, пещера, ущелье, бездна. Я всегда переводила тело в душу (развоплощала его!), а «физическую» любовь - чтоб ее полюбить - возвеличила так, что вдруг от нее ничего не осталось. Погружаясь в нее, ее опустошила. Проникая в нее, ее вытеснила. Ничего от нее не осталось, кроме меня самой: души (так я зовусь, оттого - изумление: именины!).

Любовь ненавидит поэта. Она не желает, чтоб ее возвеличивали (дескать, сама величава!), она считает себя абсолютом, единственным абсолютом. Нам она не доверяет. В глубине своей она знает, что не величава (потому-то так властна!) ((По-немецки: herrlich-herrisch)), она знает, что величие - это душа, а где начинается душа, кончается плоть. Чистейшая ревность, Райнер. Та же, что у души к плоти. И я всегда ревновала к плоти: как воспета! История Паоло и Франчески - маленький эпизод. Бедный Данте! - Кто еще помнит о Данте и Беатриче? Я ревную к человеческой комедии 6. Душу никогда не будут любить так, как плоть, в лучшем случае - будут восхвалять. Тысячами душ всегда любима плоть. Кто хоть раз обрек себя на вечную муку во имя одной души? Да если б кто и захотел - невозможно: идти на вечную муку из любви к душе - уже значит быть ангелом. Нас обманно лишили целого ада! (...trop pure - provoque un vent de dedain) ((Чрезмерная чистота вызывает ветер презрения (фр.))).

Почему я говорю тебе все это? Наверное, из страха, что ты увидишь во мне обыкновенную чувственную страсть (страсть - рабство плоти) ((Leidenschaft - Leibeigenschaft)). «Я люблю тебя и хочу спать с тобою» - так кратко дружбе говорить не дано. Но я говорю это иным голосом, почти во сне, глубоко во сне ((fast im Schlaf - fest im Schlaf)). Я звук иной, чем страсть. Если бы ты взял меня к себе, ты взял бы les plus deserts lieux ((Места, что всего пустынней (фр.))). Всё то, что никогда не спит, желало б выспаться в твоих объятьях. До самой души (глубины) ((bis in die Seele (Kehle) hinein )) был бы тот поцелуй. (Не пожар: бездна.)

Je ne plaide pas ma cause, je plaide la cause du plus absolu des baisers ((Я защищаю не себя, а самый совершенный из поцелуев )).

Ты все время в разъездах, ты не живешь нигде и встречаешься с русскими, которые - не я. Слушай и запомни: в твоей стране, Райнер, я одна представляю Россию.

Кто ж ты все-таки, Райнер? Не немец, хотя - целая Германия! Не чех, хотя родился в Чехии (NB! в стране, которой еще не было, - это подходит! 8), не австриец, потому что Австрия была, а ты - будешь! Ну не чудесно ли? У тебя - нет родины! Le grand poete tschecoslovaque ((Великий чехословацкий поэт )) - так писали парижские журналы ((о Рильке)). Значит, Райнер, в конце концов, ты - словак? Смеюсь!

Райнер, вечереет, я люблю тебя. Воет поезд. Поезда это волки, а волки - Россия. Не поезд - вся Россия воет по тебе, Райнер. Райнер, не сердись на меня или сердись сколько хочешь - этой ночью я буду спать с тобой. В темноте - разрыв; оттого что звезды, я убеждаюсь: окно. (Об окне я думаю, когда думаю о тебе и себе, - не о постели). Глаза мои широко раскрыты, ибо снаружи еще черней, чем внутри. Постель - корабль, мы отправляемся в путешествие.

...mais un jour on ne le vit plus.

Le petit navire sans voiles,

Lasse des oceans maudits,

Voguant au pays des etoiles -

Avait gagne le paradis

И вот он исчез вдали.

Кораблик без парусов,

В просторах, где звездный край,

Устав от морских штормов.

Однажды приплыл он в рай

(детская песенка из Лозанны).

(Отвечать (продолжать поцелуй) ты не обязан.)

Можешь не отвечать мне - целуй еще.

М.

О праве и правоте. «Природа тоже неестественна» (Гете), видимо, это ты и имел в виду! (Природа: право).

Les deserts lieux ((Пустынные места)) ​​ я получила в подарок от Бориса и дарю их тебе.

3  ​​ ​​ ​​​​ Николай Чернецкий

То ли это судьба, то ли что-то другое...

Может, марево августа. Лето в излёте.

А в автобусе давка. И рядом с тобою

Столько разных чужих и далёких...

Здесь поля в горизонт. Обрывается город.

И дорога вдоль поля, в туманы и росы.

То ли это судьба, то ли что-то другое.

Может, ранняя, ранняя осень.

Столько разных чужих... Мы с тобой среди многих:

Ты в начале своём, я итоги листаю…

И, дрожа, догорает костёр у дороги.

Тополя облетают.

1985

4  ​​​​ Олег о соловьях:

- Папа поет лучше.

5  ​​ ​​​​ Литературная история Франции. Париж, ​​ 1982.

Влияние коммунистических идей огромно - и вот расплата: светоч идей уже не лидирует. ​​ 

Да, Америка богаче, но разве только в этом дело?!

Прямо сказано о понижении интеллектуальной активности после 1968 года.

Во Франции туча литературных премий, и статус профессионалов имеют только несколько сотен (а не 10 000, как в СССР).

7 ​​ День смерти Блока

Тынянов Ю.Н.

Блок

«Литературные» выступления Блока в подлинном смысле слова никем не засчитываются в облик Блока. Едва ли кто-нибудь, думая о нем сейчас, вспомнит его статьи.

Здесь органическая черта. Тогда как у Андрея Белого проза близка к стиху и даже крики его «Дневника» литературны и певучи, у Блока резко раздельны стихи и проза: есть Блок-поэт и Блок - прозаик, публицист, даже историк, филолог.

Итак, печалятся о поэте. Но печаль слишком простодушна, настоящая личная, она затронула даже людей мало причастных к литературе. Правдивее другой ответ, в глубине души решенный для всех: о человеке печалятся.

И однако же, кто знал этого человека? В Петрограде, где жил поэт, тотчас после его смерти появились статьи-воспоминания, в газете, посвященной вопросам искусства.

Характерно, что не некрологи, а воспоминания, настолько Блок - явление сомкнутое и готовое войти в ряд истории русской поэзии. Но характерны и самые воспоминания: петроградские литераторы и художники вспоминают о случайных, мимолетных встречах, о скудных словах, оброненных поэтом, о разговорах по поводу каких-то яблок, каких-то иллюстраций; так вспоминают о деятелях давно прошедших эпох, о Достоевском или Некрасове.

Блока мало кто знал. Как человек он остался загадкой для широкого литературного Петрограда, не говоря уже о всей России.

Но во всей России знают Блока как человека, твердо верят определенности его образа, и если случится кому увидеть хоть раз его портрет, то уже чувствуют, что знают его досконально.

Откуда это знание?

Здесь, может быть, ключ к поэзии Блока; и если сейчас нельзя ответить на этот вопрос, то можно, по крайней мере, поставить его с достаточной полнотой.

Блок - самая большая лирическая тема Блока. Это тема притягивает как тема романа еще новой, нерожденной (или неосознанной) формации. Об этом лирическом герое и говорят сейчас.

Он был необходим, его уже окружает легенда, и не только теперь - она окружала его с самого начала, казалось даже, что она предшествовала самой поэзии Блока, что его поэзия только развила и дополнила постулированный образ.

В образ этот персонифицируют все искусство Блока; когда говорят о его поэзии, почти всегда за поэзией невольно подставляют человеческое лицо - и все полюбили лицо, а не искусство.

Этому лирическому образу было тесно в пределах символического канона. Символ, развоплощая слово Блока, гнал его к сложным словесно-музыкальным построениям «Снежной маски», с другой стороны, слово его не выдержало эмоциональной тяжести и предалось на волю песенного начала (причем мелодическим материалом послужил ему и старинный романс - «О доблестях, о подвигах, о славе...», и цыганский романс, и фабричная - «Гармоника, гармоника!..»), а этот лирический образ стремился втесниться в замкнутый предел стихотворных новелл. Новеллы эти в ряду других стихотворных новелл Блока выделились в особый ряд; они то собраны в циклы, то рассыпаны: Офелия и Гамлет, Царевна и Рыцарь, Рыцарь и Дама, Кармен, Князь и Девушка, Мать и Сын.

Здесь и возник любимый всеми образ Блока, даже внешний:

Розовая девушка встала на пороге

И сказала мне, что я красив и высок.

Влюбленность расцвела в кудрях

И в ранней грусти глаз.

На этом образе лежит колеблющийся свет. Блок усложнил его темой второго, двойника. Сначала этот второй является отдельно, самостоятельно (Паяц), только контрастируя с первым, но затем в ряде стихотворений появляется двойником:

И жалкие крылья мои,

Крылья вороньего пугала...

В «Ночной фиалке» тема двойника сведена к любимому романтиками смутному воспоминанию о предсуществовании:

Был я нищий бродяга.

Посетитель ночных ресторанов,

А в избе собрались короли;

Но запомнилось ясно,

Что когда-то я был в их кругу

И устами касался их чаши

Где-то в скалах, на фьордах,

Где уж нет ни морей, ни земли,

Только в сумерках снежных

Чуть блестят золотые венцы

Скандинавских владык.

И, оживляя мотив Мюссе и Полонского, Блок еще раз провел его перед нами в «Седом утре» - «стареющий юноша», который «улыбнулся нахально»

Эмоциональная сила образа именно в этом колеблющемся двойном свете: и рыцарь, несущий на острие копья весну, и одновременно нечистый и продажный, с кругами синими у глаз - всё сливается в предметно-неуловимый и вместе эмоционально законченный образ (сумрак улиц городских).

Еще несколько лирических образов того же порядка создал Блок («Незнакомка»), но от них отвлекли этот двойной, в него оличили поэзию Блока.

А между тем есть (или кажется, что есть) еще один образ.

Как тяжело ходить среди людей

И притворяться непогибшим,

И об игре трагической страстей

Повествовать еще нежившим.

Забавно жить! забавно знать,

Что все пройдет, что все не ново!

Что мертвому дано рождать

Бушующее жизнью слово.

Об этом холодном образе не думают, он скрыт за рыцарем, матросом, бродягой. Может быть, его увидел Блок в Гоголе: «Едва ли встреча с Гоголем могла быть милой, приятельской встречей: в нем можно было легко почувствовать старого врага; душа его гляделась в другую душу мутными очами старого мира; отшатнуться от него было легко».

Может быть, не случайно стихотворение, строфу из которого я привел, - напечатано рядом с другим:

Ведь я - сочинитель,

Человек, называющий все по имени,

Отнимающий аромат у живого цветка.

В чем заключается, на чем основан этот закон персонифицирования, оличения искусства Блока?

Уже беглый взгляд на перечисленные лирические сюжеты Блока нас убеждает: перед нами давно знакомые, традиционные образы; некоторые же из них (Гамлет, Кармен) - стерты до степени штампов. Такие же штампы и Арлекин, и Коломбина, и Пьеро, и Командор - любимые персонажи лирических новелл Блока. Иногда кажется, что Блок нарочно выбирает такие эпиграфы, как «из «Кина», или: «Молчите, проклятые струны!»

Образы его России столь же традиционны; то пушкинские:

Когда звенит тоской острожной

Глухая песня ямщика!..

то некрасовские:

Ты стоишь под метелицей дикой,

Роковая, родная страна.

Он иногда заимствует лирический сюжет у Толстого («Уж вечер светлый полосою...»). Он не избегает и цитат:

В час равнодушного свиданья

Мы вспомним грустное прости...

(К. М. С. «Луна проснулась. Город шумный...». Цитата из Полонского).

И молча жду, - тоскуя и любя.

(«Предчувствую Тебя. Года проходят мимо - ...». Слова Вл. Соловьева).

Затем, что Солнцу нет возврата.

(«Сны безотчетны, ярки краски...». Слова Купавы в «Снегурочке» Островского).

И, вспоминая, сохранили

Те баснословные года...

(«Прошли года, но ты - все та же...». Слова Тютчева).

Теперь проходит предо мною

Твоя развенчанная тень...

(«Своими горькими слезами...». Слова Пушкина).

И, словно облаком суровым,

Грядущий день заволокла.

(«Опять над полем Куликовым...». Цитата из Вл. Соловьева).

И здесь характерен не только самый факт, а и то, что Блок графически выделяет цитаты, ссылается на авторов.

Тема и образ важны для Блока не сами по себе, они важны только с точки зрения их эмоциональности, как в ремесле актера:

Тащитесь, траурные клячи!

Актеры, правьте ремесло,

Чтобы от истины ходячей

Всем стало больно и светло!

Он предпочитает традиционные, даже стертые образы («ходячие истины»), так как в них хранится старая эмоциональность; слегка подновленная, она сильнее и глубже, чем эмоциональность нового образа, ибо новизна обычно отвлекает внимание от эмоциональности в сторону предметности.

Поэтому в ряду символов Блок не избегает чисто аллегорических образов, символов давно застывших, метафор уже языковых:

Прохладной влагой синей ночи

Костер волненья залила...

-------

<...> по бледным заревам искусства

Узнали жизни гибельной пожар!

-------

Мой сирый дух - твой верный пес

У ног твоих грохочет цепью...

-------

Над кадилом мечтаний...

Блок не избегает давно стертой аллегорической оды («Ночь»):

В длинном черном одеяньи,

В сонме черных колесниц,

В бледно-фосфорном сияньи -

Ночь плывет путем цариц.

Он не боится такого общего, банального места в образе, как:

Тень Данта с профилем орлиным

О Новой Жизни мне поет.

Потому что в общем строе его искусства эти образы призваны играть известную роль в эмоциональной композиции, не выдвигаясь сами по себе.

Поэтому новые образы (которых тоже много у Блока) - новые также по эмоциональному признаку:

И вздохнули духи, задремали ресницы,

Зашуршали тревожно шелка.

-------

Подурнела, пошла, обернулась,

Воротилась, что-то ждала,

Проклинала, спиной повернулась

И, должно быть, навеки ушла...

Здесь перед нами совершенно новые слитные образы, с точки зрения предметной не существующие (ибо рядом, единовременно названы действия разновременных планов, глаголы разных видов: подурнела, пошла, проклинала; вздохнули духи, задремали ресницы).

Поэтому музыкальная форма, которая является первообразом лирики Блока, - романс, самая примитивная и эмоциональная. Блок подчеркивает эпиграфами родство с цыганским романсом («Не уходи, побудь со мною»; «Утро туманное, утро седое...»), - но эти эпиграфы являются вместе с тем заданным мелодическим строем; «Дым от костра струею сизой...» невозможно читать, не подчиняясь этому мелодическому заданию; так же исключительно романсно, мелодически должны мы читать стилизацию Апухтина «Была ты всех ярче, верней и прелестней...».

Не случайно стихи Блока полны обращений - «ты», от которых тянутся прямые нити к читателю и слушателю, - прием, канонический для романса.

Но не только в этих крайних разновидностях эмоционального искусства встречаются у Блока черты эмоциональной интонации и мелодики. Так, он охотно вводит эмфатическую интонацию практической речи в высокую лирическую тему:

Я, наконец, смертельно болен,

Дышу иным, иным томлюсь,

Закатом солнечным доволен

И вечной ночи не боюсь...

Здесь вводное «наконец», привнесенное из строя обыденной речи, влияет на всю интонационную окраску строфы, уподобляет ее отрывку взволнованного разговора.

И подобно тому как в наиболее эмоциональном из родов театрального искусства - мелодраме получает совершенно особое значение конец пьесы, ее разрешение, так и у Блока совершенно особую роль играет конец стихотворения.

В ранних его вещах конец повторяет начало, смыкается с ним - эмоция колеблется: дан эмоциональный ключ, эмоция нарастает - и на высшей точке напряжения вновь падает к началу; таким образом целое замыкается началом и как бы продолжается после конца вдаль.

Но для позднейшего Блока характерно завершение на самой высокой точке, к которой как бы стремилось все стихотворение. Так, стихотворение «Уже померкла ясность взора...» кончается:

Когда в гаданьи, еле зримый,

Встал предо мной, как редкий дым,

Тот призрак, тот непобедимый...

И арфы спели: улетим.

Здесь высшее напряжение не только в последней строфе, но и высшая его степень - в последней строке, даже в последнем слове.

Еще виднее это на крупных произведениях. В «Незнакомке» («По вечерам над ресторанами...») тема ресторана, проведенная в синкопических пэонах:

Заламывая котелки

-------

Испытанные остряки,

сменяется стремительно ямбической темой

Незнакомки:

И каждый вечер, в час назначенный

(Иль это только снится мне?),

все возрастающей к концу вследствие монотонности сочетания предложений.

Так же и в «Двенадцати» последняя строфа высоким лирическим строем замыкает частушечные, намеренно площадные формы. В ней не только высший пункт стихотворения - в ней весь эмоциональный план его, и, таким образом, самое произведение является как бы вариациями, колебаниями, уклонениями от темы конца.

Эмоциональные нити, которые идут непосредственно от поэзии Блока, стремятся сосредоточиться, воплотиться и приводят к человеческому лицу за нею.

10  ​​ ​​​​ Мой стих 1972 года:

Тогда с тобою мы простились

Для новых встреч, любви тревог,

Сердцами молча обручились

Для неизведанных дорог.

Выпекал такие вот штучки! ​​ Стыдно. ​​ 

12  ​​​​ В Москве открываются первые пять гимназий. ​​ 

15  ​​​​ Мой брат Рильке.

19  ​​​​ В этот день 19 июля 1933 года Цветаева пишет Ходасевичу:

Clamart (Seine)

10, Rue Lazare Carnot

Милый Владислав Фелицианович,

Помириться со мной еще легче, чем поссориться. Нашей ссоры совершенно не помню, да, по-моему, нашей и не было, ссорился кто-то – и даже что-то – возле нас, а оказались поссорившимися – и даже поссоренными – мы.

Вообще – вздор. Я за одного настоящего поэта, даже за половинку (или как <в> Чехии говорили: осьминку) его, если бы это целое делилось! – отдам сотню настоящих не-поэтов.

Итак –

Осенью будем соседями, потому что из-за гимназии сына переезжаем в Булонь.

Как давно я не училась в гимназии! Прыжки с кровати, зевки, звонки – даже жуть берет! И главное – на сколько лет! (Он поступает в первый приготовительный.) У меня было два неотъемлемых счастья: что я больше не в гимназии и что я больше не у большевиков – и вот, одно отнимается…

Итак – до октября! Тогда окликну.

Паппер (Марию) перечла с величайшей, вернее – мельчайшей тщательностью и ничего не обнаружила, кроме изумительности Вашего терпения: невытравимости Вашей воспитанности.

Спасибо!

МЦ.

20  ​​ ​​​​ Бютор «Амплуа времени».  ​​​​ Как перевести? Судя по словарю «Использование времен в грамматике».

Emploi = употребление, применение; использование

+ mode d'emploi ​​ способ употребления, инструкция (по использованию)

​​ + emploi des temps грам. употребление времён

+ emploi du temps распределение рабочего времени; расписание уроков, занятий

+ ​​ faire un bon emploi de qch ​​ найти хорошее применение чему-либо

+ должность, место; занятие

+ emploi lucratif тёпленькое местечко

+ chercher de l'emploi искать работу

+ ​​ demandeur d'emploi безработный

+ demande d'emploi поиски работы

+ offre d'emploi ​​ объявление о найме на работу; «требуются»

+ ​​ эк. занятость

+ la politique d'emploi ​​ политика занятости plein emploi см. plein-emploi

+ ​​ бухг. сумма, внесённая в счёт

+ faux emploi ​​ неправильная запись расхода; внесение в счёт расхода, не имевшего места

+ double emploi ​​ сумма, внесённая в счёт дважды, ​​ перен. бесполезное повторение + faire double emploi ​​ делать то же самое, дублировать

+ ​​ театр амплуа, роль

+ avoir le physique de l'emploi ​​ подходить к своей роли, к своей должности».

Целая поэма!

Вернее, «Расписание уроков». Нарочно столь многозначное название.

25  ​​ ​​ ​​​​ Пруст о соборе. «Книга, которую надо понять».

28  ​​​​ ДР Гете

Johann Wolfgang von Goethe

Die Leiden des jungen Werther

Kapitel 1

Erstes Buch

Was ich von der Geschichte des armen Werther nur habe auffinden können, habe ich mit Fleiß gesammelt und lege es euch hier vor, und weiß, daß ihr mir's danken werdet. Ihr könnt seinem Geist und seinem Charakter eure Bewunderung und Liebe, seinem Schicksale eure Tränen nicht versagen.

Und du gute Seele, die du eben den Drang fühlst wie er, schöpfe Trost aus seinem Leiden, und laß das Büchlein deinen Freund sein, wenn du aus Geschick oder eigener Schuld keinen näheren finden kannst.

Am 4. Mai 1771

Wie froh bin ich, daß ich weg bin! Bester Freund, was ist das Herz des Menschen! Dich zu verlassen, den ich so liebe, von dem ich unzertrennlich war, und froh zu sein! Ich weiß, du verzeihst mir's. Waren nicht meine übrigen Verbindungen recht ausgesucht vom Schicksal, um ein Herz wie das meine zu ängstigen? Die arme Leonore! Und doch war ich unschuldig. Konnt' ich dafür, daß, während die eigensinnigen Reize ihrer Schwester mir eine angenehme Unterhaltung verschafften, daß eine Leidenschaft in dem armen Herzen sich bildete? Und doch – bin ich ganz unschuldig? Hab' ich nicht ihre Empfindungen genährt? Hab' ich mich nicht an den ganz wahren Ausdrücken der Natur, die uns so oft zu lachen machten, so wenig lächerlich sie waren, selbst ergetzt? Hab' ich nicht – o was ist der Mensch, daß er über sich klagen darf! Ich will, lieber Freund, ich verspreche dir's, ich will mich bessern, will nicht mehr ein bißchen Übel, das uns das Schicksal vorlegt, wiederkäuen, wie ich's immer getan habe; ich will das Gegenwärtige genießen, und das Vergangene soll mir vergangen sein. Gewiß, du hast recht, Bester, der Schmerzen wären minder unter den Menschen, wenn sie nicht – Gott weiß, warum sie so gemacht sind! – mit so viel Emsigkeit der Einbildungskraft sich beschäftigten, die Erinnerungen des vergangenen Übels zurückzurufen, eher als eine gleichgültige Gegenwart zu ertragen.

Du bist so gut, meiner Mutter zu sagen, daß ich ihr Geschäft bestens betreiben und ihr ehstens Nachricht davon geben werde. Ich habe meine Tante gesprochen und bei weitem das böse Weib nicht gefunden, das man bei uns aus ihr macht. Sie ist eine muntere, heftige Frau von dem besten Herzen. Ich erklärte ihr meiner Mutter Beschwerden über den zurückgehaltenen Erbschaftsanteil; sie sagte mir ihre Gründe, Ursachen und die Bedingungen, unter welchen sie bereit wäre, alles herauszugeben, und mehr als wir verlangten – kurz, ich mag jetzt nichts davon schreiben, sage meiner Mutter, es werde alles gut gehen. Und ich habe, mein Lieber, wieder bei diesem kleinen Geschäft gefunden, daß Mißverständnisse und Trägheit vielleicht mehr Irrungen in der Welt machen als List und Bosheit. Wenigstens sind die beiden letzteren gewiß seltener.

Übrigens befinde ich mich hier gar wohl. Die Einsamkeit ist meinem Herzen köstlicher Balsam in dieser paradiesischen Gegend, und diese Jahreszeit der Jugend wärmt mit aller Fülle mein oft schauderndes Herz. Jeder Baum, jede Hecke ist ein Strauß von Blüten, und man möchte zum Maienkäfer werden, um in dem Meer von Wohlgerüchen herumschweben und alle seine Nahrung darin finden zu können.

Die Stadt selbst ist unangenehm, dagegen rings umher eine unaussprechliche Schönheit der Natur. Das bewog den verstorbenen Grafen von M., einen Garten auf einem der Hügel anzulegen, die mit der schönsten Mannigfaltigkeit sich kreuzen und die lieblichsten Täler bilden. Der Garten ist einfach, und man fühlt gleich bei dem Eintritte, daß nicht ein wissenschaftlicher Gärtner, sondern ein fühlendes Herz den Plan gezeichnet, das seiner selbst hier genießen wollte. Schon manche Träne hab' ich dem Abgeschiedenen in dem verfallenen Kabinettchen geweint, das sein Lieblingsplätzchen war und auch meines ist. Bald werde ich Herr vom Garten sein; der Gärtner ist mir zugetan, nur seit den paar Tagen, und er wird sich nicht übel dabei befinden.

Am 10. Mai

Eine wunderbare Heiterkeit hat meine ganze Seele eingenommen, gleich den süßen Frühlingsmorgen, die ich mit ganzem Herzen genieße. Ich bin allein und freue mich meines Lebens in dieser Gegend, die für solche Seelen geschaffen ist wie die meine. Ich bin so glücklich, mein Bester, so ganz in dem Gefühle von ruhigem Dasein versunken, daß meine Kunst darunter leidet. Ich könnte jetzt nicht zeichnen, nicht einen Strich, und bin nie ein größerer Maler gewesen als in diesen Augenblicken. Wenn das liebe Tal um mich dampft, und die hohe Sonne an der Oberfläche der undurchdringlichen Finsternis meines Waldes ruht, und nur einzelne Strahlen sich in das innere Heiligtum stehlen, ich dann im hohen Grase am fallenden Bache liege, und näher an der Erde tausend mannigfaltige Gräschen mir merkwürdig werden; wenn ich das Wimmeln der kleinen Welt zwischen Halmen, die unzähligen, unergründlichen Gestalten der Würmchen, der Mückchen näher an meinem Herzen fühle, und fühle die Gegenwart des Allmächtigen, der uns nach seinem Bilde schuf, das Wehen des Alliebenden, der uns in ewiger Wonne schwebend trägt und erhält; mein Freund! Wenn's dann um meine Augen dämmert, und die Welt um mich her und der Himmel ganz in meiner Seele ruhn wie die Gestalt einer Geliebten – dann sehne ich mich oft und denke : ach könntest du das wieder ausdrücken, könntest du dem Papiere das einhauchen, was so voll, so warm in dir lebt, daß es würde der Spiegel deiner Seele, wie deine Seele ist der Spiegel des unendlichen Gottes! – mein Freund – aber ich gehe darüber zugrunde, ich erliege unter der Gewalt der Herrlichkeit dieser Erscheinungen.

Ich weiß nicht, ob täuschende Geister um diese Gegend schweben, oder ob die warme, himmlische Phantasie in meinem Herzen ist, die mir alles rings umher so paradisisch macht. Das ist gleich vor dem Orte ein Brunnen, ein Brunnen, an den ich gebannt bin wie Melusine mit ihren Schwestern. – Du gehst einen kleinen Hügel hinunter und findest dich vor einem Gewölbe, da wohl zwanzig Stufen hinabgehen, wo unten das klarste Wasser aus Marmorfelsen quillt. Die kleine Mauer, die oben umher die Einfassung macht, die hohen Bäume, die den Platz rings umher bedecken, die Kühle des Orts; das hat alles so was Anzügliches, was Schauerliches. Es vergeht kein Tag, daß ich nicht eine Stunde da sitze. Da kommen die Mädchen aus der Stadt und holen Wasser, das harmloseste Geschäft und das nötigste, das ehemals die Töchter der Könige selbst verrichteten. Wenn ich da sitze, so lebt die patriarchalische Idee so lebhaft um mich, wie sie, alle die Altväter, am Brunnen Bekanntschaft machen und freien, und wie um die Brunnen und Quellen wohltätige Geister schweben. O der muß nie nach einer schweren Sommertagswanderung sich an des Brunnens Kühle gelabt haben, der das nicht mitempfinden kann.

Am 13. Mai

Du fragst, ob du mir meine Bücher schicken sollst? – lieber, ich bitte dich um Gottes willen, laß mir sie vom Halse! Ich will nicht mehr geleitet, ermuntert, angefeuert sein, braust dieses Herz doch genug aus sich selbst; ich brauche Wiegengesang, und den habe ich in seiner Fülle gefunden in meinem Homer. Wie oft lull' ich mein empörtes Blut zur Ruhe, denn so ungleich, so unstet hast du nichts gesehn als dieses Herz. Lieber! Brauch' ich dir das zu sagen, der du so oft die Last getragen hast, mich vom Kummer zur Ausschweifung und von süßer Melancholie zur verderblichen Leidenschaft übergehen zu sehn? Auch halte ich mein Herzchen wie ein krankes Kind; jeder Wille wird ihm gestattet. Sage das nicht weiter; es gibt Leute, die mir es verübeln würden.

Am 15. Mai

Die geringen Leute des Ortes kennen mich schon und lieben mich, besonders die Kinder. Eine traurige Bemerkung hab' ich gemacht. Wie ich im Anfange mich zu ihnen gesellte, sie freundschaftlich fragte über dies und das, glaubten einige, ich wollte ihrer spotten, und fertigten mich wohl gar grob ab. Ich ließ mich das nicht verdrießen; nur fühlte ich, was ich schon oft bemerkt habe, auf das lebhafteste : Leute von einigem Stande werden sich immer in kalter Entfernung vom gemeinen Volke halten, als glaubten sie durch Annäherung zu verlieren; und dann gibt's Flüchtlinge und üble Spaßvögel, die sich herabzulassen scheinen, um ihren Übermut dem armen Volke desto empfindlicher zu machen.

Ich weiß wohl, daß wir nicht gleich sind, noch sein können; aber ich halte dafür, daß der, der nötig zu haben glaubt, vom so genannten Pöbel sich zu entfernen, um den Respekt zu erhalten, ebenso tadelhaft ist als ein Feiger, der sich vor seinem Feinde verbirgt, weil er zu unterliegen fürchtet.

Letzthin kam ich zum Brunnen und fand ein junges Dienstmädchen, das ihr Gefäß auf die unterste Treppe gesetzt hatte und sich umsah, ob keine Kamerädin kommen wollte, ihr es auf den Kopf zu helfen. Ich stieg hinunter und sah sie an. – »Soll ich Ihr helfen, Jungfer?« sagte ich. – sie ward rot über und über. – »O nein, Herr!« sagte sie. – »Ohne Umstände«. – sie legte ihren Kringen zurecht, und ich half ihr. Sie dankte und stieg hinauf.

Den 17. Mai

Ich habe allerlei Bekanntschaft gemacht, Gesellschaft habe ich noch keine gefunden. Ich weiß nicht, was ich Anzügliches für die Menschen haben muß; es mögen mich ihrer so viele und hängen sich an mich, und da tut mir's weh, wenn unser Weg nur eine kleine Strecke miteinander geht. Wenn du fragst, wie die Leute hier sind, muß ich dir sagen: wie überall! Es ist ein einförmiges Ding um das Menschengeschlecht. Die meisten verarbeiten den größten Teil der Zeit, um zu leben, und das bißchen, das ihnen von Freiheit übrig bleibt, ängstigt sie so, daß sie alle Mittel aufsuchen, um es los zu werden. O Bestimmung des Menschen!

Aber eine recht gute Art Volks! Wenn ich mich manchmal vergesse, manchmal mit ihnen die Freuden genieße, die den Menschen noch gewährt sind, an einem artig besetzten Tisch mit aller Offen- und Treuherzigkeit sich herumzuspaßen, eine Spazierfahrt, einen Tanz zur rechten Zeit anzuordnen, und dergleichen, das tut eine ganz gute Wirkung auf mich; nur muß mir nicht einfallen, daß noch so viele andere Kräfte in mir ruhen, die alle ungenutzt vermodern und die ich sorgfältig verbergen muß. Ach das engt das ganze Herz so ein. – Und doch! Mißverstanden zu werden, ist das Schicksal von unsereinem.

Ach, daß die Freundin meiner Jugend dahin ist, ach, daß ich sie je gekannt habe! – ich würde sagen: du bist ein Tor! Du suchst, was hienieden nicht zu finden ist! Aber ich habe sie gehabt, ich habe das Herz gefühlt, die große Seele, in deren Gegenwart ich mir schien mehr zu sein, als ich war, weil ich alles war, was ich sein konnte. Guter Gott! Blieb da eine einzige Kraft meiner Seele ungenutzt? Konnt' ich nicht vor ihr das ganze wunderbare Gefühl entwickeln, mit dem mein Herz die Natur umfaßt? War unser Umgang nicht ein ewiges Weben von der feinsten Empfindung, dem schärfsten Witze, dessen Modifikationen, bis zur Unart, alle mit dem Stempel des Genies bezeichnet waren? Und nun! – ach ihre Jahre, die sie voraus hatte, führten sie früher ans Grab als mich. Nie werde ich sie vergessen, nie ihren festen Sinn und ihre göttliche Duldung.

Vor wenig Tagen traf ich einen jungen V. an, einen offnen Jungen, mit einer gar glücklichen Gesichtsbildung. Er kommt erst von Akademien dünkt sich eben nicht weise, aber glaubt doch, er wisse mehr als andere. Auch war er fleißig, wie ich an allerlei spüre, kurz, er hat hübsche Kenntnisse. Da er hörte, daß ich viel zeichnete und Griechisch könnte (zwei Meteore hierzulande), wandte er sich an mich und kramte viel Wissens aus, von Batteux bis zu Wood, von de Piles zu Winckelmann, und versicherte mich, er habe Sulzers Theorie, den ersten Teil, ganz durchgelesen und besitze ein Manuskript von Heynen über das Studium der Antike. Ich ließ das gut sein.

Noch gar einen braven Mann habe ich kennen lernen, den fürstlichen Amtmann, einen offenen, treuherzigen Menschen. Man sagt, es soll eine Seelenfreude sein, ihn unter seinen Kindern zu sehen, deren er neun hat; besonders macht man viel Wesens von seiner ältesten Tochter. Er hat mich zu sich gebeten, und ich will ihn ehster Tage besuchen. Er wohnt auf einem fürstlichen Jagdhofe, anderthalb Stunden von hier, wohin er nach dem Tode seiner Frau zu ziehen die Erlaubnis erhielt, da ihm der Aufenthalt hier in der Stadt und im Amthause zu weh tat.

Sonst sind mir einige verzerrte Originale in den Weg gelaufen, an denen alles unausstehlich ist, am unerträglichsten Freundschaftsbezeigungen.

Leb' wohl! Der Brief wird dir recht sein, er ist ganz historisch.

На госэкзамене по немецкому языку в ЛГУ меня гоняли по всему тексту «Вертера»! Поставили «пять».

31 ​​ В этот день 31 августа Марина повесилась.

Мурлыга! Прости меня. Но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але, - если увидишь - что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик.

Из письма Асееву:

Дорогой Николай Николаевич! Умоляю вас взять Мура к себе в Чистополь - просто взять его в сыновья - и чтобы он учился. Я для него больше ничего не могу и только его гублю… В сундучке несколько рукописных книжек стихов и пачка с оттисками прозы. Поручаю их Вам. Берегите моего дорогого Мура, он очень хрупкого здоровья. Любите как сына - заслуживает. А меня - простите. Не вынесла. МЦ.

Не оставляйте его никогда. Была бы безумно счастлива, если бы жил у вас. Уедете - увезите с собой. Не бросайте!

Из письма эвакуированным:

Дорогие товарищи! Не оставьте Мура. Умоляю того из вас, кто сможет, отвезти его в Чистополь к Н. Н. Асееву. Пароходы - страшные, умоляю не отправлять его одного. Помогите ему с багажом - сложить и довезти. В Чистополе надеюсь на распродажу моих вещей. Я хочу, чтобы Мур жил и учился. Со мной он пропадет. Адр.Асеева на конверте…

Сентябрь ​​ 

1 ​​ День рождения писателя Платонова.

Андрей Платонов:

​​ – Дешевле жены ничего нету, – ответила женщина. – При нашей бедности, кроме моего тела, какое у тебя добро? – Добра не хватает, – согласился муж, – спасибо хоть жена рожается и вырастает сама, нарочно ее не сделаешь: у тебя есть груди, живот, губы, глаза твои глядят, много всего, я думаю о тебе, а ты обо мне, и время идет… Они замолчали. Чагатаев почистил уши от скопившейся серы и стал слушать далее – не будет ли еще оттуда слов, где лежат муж и жена. – Мы с тобой плохое добро, – проговорила женщина, – ты худой, слабосильный, а у меня груди засыхают, кости внутри болят… – Я буду любить твои остатки, – сказал муж. И они умолкли вовсе, – наверно, обнялись, чтобы держать руками свое единственное счастье.

В старости душа не заживает, она долго мучается памятью.

Пашку отдали бабе в мужья, и он из страха перед ней стал жить сознательным тружеником, благодаря свою судьбу и советскую власть, в руках которой эта судьба находится. Начиная с того светлого судебного момента и доныне Пашка все время лез в гору и дошёл до поста председателя колхоза - настолько в нём увеличилось количество ума благодаря воздействию сознательной супруги.

- Тебе, Егор, влюбиться надо! - говорили ему друзья. - Эх, напустить бы на тебя хорошую русскую девушку, у которой коса травою пахнет!.. - Оставьте, - отвечал Егор. - Я сам себя не знаю куда деть! Знаете, я никак не могу устать, - работаю до утра, а слышу, что мозг скрежещет и спать не хочет! - А ты женись! - советовали все-таки ему. - Нет, когда полюблю прочно, в первый раз и на всю жизнь, тогда... - Что тогда? - Тогда... уйду странствовать, и думать о любимой.

Мы ведь не животные, мы можем жить ради энтузиазма ((о маме))

2  ​​​​ Мой ​​ журналистский репортаж «Быть ли старой Елабуге?» поместил отдельно от рассказов. Статью ​​ написал на одном дыхании.

9 ДР Павезе

Cesare Pavese　

Verrà la morte e avrà i tuoi occhi

questa morte che ci accompagna

dal mattino alla sera, insonne,

sorda, come un vecchio rimorso

o un vizio assurdo. I tuoi occhi

saranno una vana parola,

un grido taciuto, un silenzio.

Così li vedi ogni mattina

quando su te sola ti pieghi

nello specchio. O cara speranza,

quel giorno sapremo anche noi

che sei la vita e sei il nulla.

Per tutti la morte ha uno sguardo.

Verrà la morte e avrà i tuoi occhi.

Sarà come smettere un vizio,

come vedere nello specchio

riemergere un viso morto,

come ascoltare un labbro chiuso.

Scenderemo nel gorgo muti.

16  ​​​​ ДР Карен Хорни

Во все отношения невротика всегда вмешивается одно нарушение: глубоко укоренившееся чувство, что его полюбить невозможно. Я говорю здесь не о том, что он считает, что его не любит тот или другой человек, а о его убеждении, которое может доходить до бессознательной веры, что его не любит и не мог бы полюбить никто и никогда. Однако если наша способность к любви хорошо развита, нас не беспокоит вопрос, можно нас любить или нет. Не является тогда и вопросом решающей важности, на самом ли деле нас любят другие.

Мужчина боится не удовлетворить женщину. Его страшат ее требования вообще, и сексуальные в частности. Этот страх коренится до некоторой степени в биологии пола, поскольку мужчина вынужден каждый раз доказывать перед женщиной свою потенцию, в то время как женщина может участвовать в половом акте, зачать и родить, даже если она фригидна.

Ка́рен Хо́рни (англ. Karen Horney; урождённая Даниельсен) (16 сентября 1885, Гамбург - 4 декабря 1952, Нью-Йорк) - американский психоаналитик и психолог, одна из ключевых фигур неофрейдизма. Акцентировала значение воздействия окружающей социальной среды на формирование личности. Основу мотивации человека она усматривала в чувстве тревоги, которое заставляет человека стремиться к безопасности, и в котором заключена потребность в самореализации.

18  ​​​​ Знакомый Люды из «Современника», некий поэт и рабочий сцены Коля ​​ Суда-ков, подарил Олегу куклу. Тот ее зовет «таной».

- Где гувазик? (=грузовик), - спрашивает он - и разочарованно:

- Пописаю с таной.

Купить грузовичок или что? Не понимаем.

19  ​​​​ В этот день месяца 19 сентября Елизавета Дмитриева ((Черубина де Габриак)) пишет Максу Волошину:

Петербург

Я недавно была у Каменской (1) - Вы ее знаете; какое у нее странное лицо и странный взгляд - помните их? Я была у нее и думала тоже об Иуде - я много о нем думаю; все, что Вы узнаете о нем - Вы напишите мне - хорошо? Ту легенду, связанную с Notre-Dame, кот<орую> Вы говорили мне весной, я нашла недавно в «<Le> Jardin d'Epicure» - France'a (2) - Вы ее прочли там? Рассказывали мне Вы ее несколько иначе - лучше, ближе. Но Вы не сказали, что аббат Oegger пошел потом проповедовать религию любви во имя отверженного Иуды! Передо мной лежат мемуары Казановы (3) - я теперь буду их читать. Последнее время читала так мало, все время не смотрела в будущее, а опускала глаза в настоящее; от этого у меня сильно все время болела голова. И все-таки настоящее не устраивается. Теперь я буду много читать, особенно стихи, без них грустно; недавно прочла «Oeuvres posthumes» Baudelaire'a (4), читали ли Вы это; так хорошо, много неизданных до сих пор стихотворений и потом его дневник - я больше всего люблю читать записки и дневники - это так сближает. Этот цветок нехороший на вид, желтый, но он принесен из церкви, был в венке около Креста, который выносят 14 Сент<ября>. «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко, и святое воскресение Твое славим».

Оттого и посылаю. Вы теперь сами видите Марго, и знаете какая она.

Если можно, напишите мне поскорее; все время так грустно и пусто на душе, хочется, чтобы Вы говорили. У Вас тихий и ласковый голос. Вам хорошо? Иногда думаю, что в январе Вы приедете - и я Вас увижу, но до этого еще много месяцев, и я не знаю, что они мне скажут. На столе у меня белые астры, точно звезды.

Комментарии

1Визит Дмитриевой к Каменской был связан с готовящейся в журнале публикацией ее перевода стихотворения «Октава» Св. Терезы, помещенного в № 3 за 1909 год.

2. ​​ «Le Jardin d'Epicure» («Сад Эпикура», 1894) - книга эссе и афоризмов Анатоля Франса. В ней изложена легенда о викарии собора Нотр-Дам де Пари Эжже, последователе шведского мистика Сведенборга. В своей книге «Подлинный мессия» (1829) Эжже предпринял попытку реабилитировать Иуду Искариота - идея, проповедовавшаяся древней сектой манихеев и заключавшаяся в том, что предательство Иуды было необходимо для совершения Христом подвига самопожертвования, и потому его «безымянная жертва» тоже является подвигом; ее разделяли также А. М. Ремизов и Волошин. Об отношении последнего к Иуде см.: Купченко В. Подвиг высшего смирения//Наука и религия. 1992. №2. С. 16-19.

3. ​​ Видимо, Казанову рекомендовал прочесть Дмитриевой Волошин: это же он позднее, в 1910 году, предложил Цветаевой.

4.Имеется в виду издание «Oeuvres posthumes Посмертное» Шарля Бодлера, вышедшее в 1887 году. В 1907 году в Москве был издан дневник Бодлера «Мое обнаженное сердце» (пер. Эллиса).

20  ​​​​ Рильке и Кафка - и старая Прага.

«Антология французской поэзии 17 века». Обилие поэтесс.

Это просто клад - библиотека Иды Лифшиц.

 ​​​​ 

Наконец-то Елабугу объявили заповедником!

Конечно, я б хотел поговорить об этом с Фархадом, но он утвердился в презрении. Муж подруги моей жены! ​​ 

«Записки революционера» Кропоткина. «Тургенев больше восхищался Базаровым, чем любил его».

22  ​​​​ Моя рецензия на книгу:

Штрнад. Никколо Макиавелли. Политика как страсть. Гёттиген - Цюрих. 1984

Strnad. Niccolo Machiavelli. Politik als Leidenschaft. Götinnen - Zürich. 1984

В своём исследовании известный австрийский учёный Альфред Штрнад воссоздаёт подлинные черты личности Макиавелли, итальянского политика конца пятнадцатого - первой четверти шестнадцатого века. По мнению учёного, сложился штамп «макиавеллизма», мешающий адекватному пониманию идей выдающегося политика.

Ложный образ «монстра», настаивавшего на необходимости аморальных действий в политике, рассказывает Штрнад, сложился сразу после смерти Макиавелли и поддерживается средствами массовой пропаганды.

25  ​​ ​​​​ ДР ЛЯПУНОВА

Алексе́й Андре́евич Ляпуно́в.

25 сентября [8 октября] 1911, Москва - 23 июня 1973, Москва.

Советский математик, один из основоположников кибернетики, член-корреспондент АН СССР. Специалист в области теории функций вещественного переменного и математических вопросов кибернетики. Основные труды относятся к теории множеств, теоретическим вопросам программирования, математической лингвистике, математической биологии.

Отдельные ответвления от «анализа бесконечно малых», такие как теория обыкновенных дифференциальных уравнений (Эйлер, Иоганн Бернулли, Д’Аламбер), вариационное исчисление (Эйлер, Лагранж), теория аналитических функций (Лагранж, Коши, впоследствии - Риман), начали обособляться ещё в XVIII - первой половине XIX века. Однако началом формирования анализа как самостоятельного современного раздела считаются труды середины XIX века по формализации ключевых понятий классического анализа - вещественного числа, функции, предела, интеграла, прежде всего, в трудах Коши и Больцано, и приобретшие законченную форму к 1870-м - 1880-м годам в работах Вейерштрасса, Дедекинда и Кантора. В этой связи сформировались теория функций вещественной переменной и, в развитии методов работы с аналитическими функциями, - теория функций комплексной переменной. Созданная Кантором в конце XIX века наивная теория множеств дала толчок к появлению понятий метрического и топологического пространств, что в значительной мере изменило весь инструментарий анализа, повысив уровень абстракции изучаемых объектов и переместив фокус с вещественных чисел к нечисловым понятиям.

В начале XX века в основном силами французской математической школы (Жордан, Борель, Лебег, Бэр) была создана теория меры, благодаря которой обобщено понятие интеграла, а также построена теория функций действительной переменной. Также в начале XX века начал формироваться функциональный анализ как самостоятельный подраздел современного анализа, изучающий топологические векторные пространства и их отображения. Термин «функциональный анализ» ввёл Адамар, обозначая ветвь вариационного исчисления, разрабатываемую на рубеже XIX и XX веков группой итальянских и французских математиков (в их числе - Вольтерра, Арцела). В 1900 году Фредгольм публикует статью об интегральных уравнения, как давшую толчок для развития теории интегральных уравнений, развития общей теории интегрирования (Лебег), так и формирования функционального анализа. В 1906 году в работе Гильберта очерчена спектральная теория, в том же году опубликована работа Фреше, в которой впервые в анализ введены абстрактные метрические пространства. В 1910-е - 1920-е годы уточнены понятия отделимости и впервые применены общетопологические методы к анализу (Хаусдорф), освоены функциональные пространства и начато формирование общей теории нормированных пространств (Гильберт, Рис, Банах, Хан). В период 1929-1932 годов сформирована аксиоматическая теория гильбертовых пространств (Джон фон Нейман, Маршалл Стоун, Рис). В 1936 году Соболевым сформулировано понятие обобщённой функции (позднее в 1940-х годах независимо от него к подобному понятию пришёл Лоран Шварц), получившее широкое распространение во многих разделах анализа и нашедшее широкое применение в приложениях (например, обобщённой является функция Дирака). В 1930-е - 1950-е годы в функциональном анализе получены значительные результаты за счёт применения общеалгебраических инструментов (векторные решётки, операторные алгебры, банаховы алгебры). К середине XX века получили самостоятельное развитие такие направления как теория динамических систем и эргодическая теория (Джордж Биркгоф, Колмогоров, фон Нейман), существенно обобщены результаты гармонического анализа за счёт применения общеалгебраических средств - топологических групп и представлений (Вейль, Петер, Понтрягин). Начиная с 1940-х - 1950-х годов методы функционального анализа нашли применение в прикладных сферах, в частности, в работах Канторовича 1930-х - 1940-х годов инструменты функционального анализа использованы в вычислительной математике и экономике (линейное программирование). В 1950-е годы в трудах Понтрягина и учеников в развитие методов вариационного исчисления создана теория оптимального управления. Начиная со второй половины XX века с развитием дифференциальной топологии к анализу примкнуло новое направление - анализ на многообразиях, получившее название «глобальный анализ», фактически начавшее формироваться ранее, в 1920-е годы в рамках теории Морса как обобщение вариационного исчисления (называемое Морсом «вариационное исчисление в целом», англ. variation calculus in large). К этому направлению относят созданные в развитие теории бифуркаций динамических систем (Андронов) такие направления, как теорию особенностей (Уитни, 1955) и теорию катастроф (Том, 1959 и Мазер, 1965), получившие в 1970-е годы развитие в работах Зимана (англ. Christopher Zeeman) и Арнольда. В начале 1960-х годов Робинсоном создан нестандартный анализ - альтернативная формализация как классических, так и смежных областей анализа с использованием инструментария теории моделей. Если вначале нестандартный анализ рассматривался лишь как логическая техника обоснования плохо формализованных в классических разделах понятий (прежде всего, бесконечно больших и бесконечно малых величин), то с разработкой в конце 1970-х годов Нельсоном (англ. Edward Nelson) теории внутренних множеств и последовавших обобщений, обнаружилось, что конструкции нестандартного анализа применимы практически во всех отраслях математики, как естественно присущие любым математическим объектам. Кроме того, благодаря выразительности языка нестандартного анализа его средствами выявлены результаты, которые не были обнаружены в классическом анализе, но при этом принципиально могли бы быть получены и стандартными, классическими средствами. Также в 1970-е - 1980-е годы в развитие метода форсинга (созданного Коэном для доказательства неразрешимости в ZFC континуум-гипотезы) в работах Соловея, Скотта и Вопенки (чеш. Petr Vopěnka) разработана теория булевозначных моделей, на основе которой оформилась самостоятельная ветвь нестандартного анализа - булевозначный анализ.

Октябрь  ​​ ​​​​ 

7 ​​ Сто пятьдесят лет со дня смерти моего литературного кумира!

Э́дгар А́ллан По Edgar Allan Poe.

19 января 1809 года - 7 октября 1849 года.

Американский ​​ писатель, поэт, литературный критик и редактор, является представителем американского романтизма. Наибольшую известность получил за свои «мрачные» рассказы. По был одним из первых американских писателей, кто создавал свои произведения в виде коротких рассказов, и считается создателем детективно-фантастического жанра в литературе. Его творчество способствовало появлению жанра научной фантастики.

Писатель, поэт, редактор и литературным критиком.

Автор ​​ детективных романов.

Первый описал ужас.

Изобретатель ​​ фантастического детективного жанра.

Родился ​​ в Бостоне, США. Его родители, актёры бродячей труппы, умерли, когда Эдгару было всего два года. Мать Эдгара, Элизабет Арнольд По, была англичанкой, отец Эдгара, Дэвид По (1784-1811),- американцем ирландского происхождения. Мальчика принял и усыновил зажиточный купец из Виргинии Джон Аллан.

((вот все, что я читаю, - но я сам не могу проверить истинность этой информации: она только приблизительно соответствует истине))

Детство Эдгара прошло в обстановке достаточно богатой. Алланы не жалели средств на его воспитание, и хотя порой дела их шли неудачно (порой им даже грозило банкротство), мальчик этого не чувствовал: его одевали «как принца», у него была своя лошадь, свои собаки. Когда Эдгару было шесть лет, Алланы поехали в Англию и отдали мальчика в дорогой пансион в Лондоне, где он проучился пять лет. По возвращении Алланов в 1820 году в США Эдгар поступил в колледж в Ричмонде, который окончил в 1826 году. Затем - ​​ университет Ричмонда.

Эдгар развился рано: в пять лет он читал, рисовал, писал, декламировал, ездил верхом. В школе он хорошо учился, приобрёл большой запас знаний по литературе, особенно английской и латинской, по всеобщей истории, по математике, по некоторым отраслям естествознания, таким как астрономия, физика. Физически Эдгар был силён, участвовал во всех шалостях товарищей, а в университете - во всех их кутежах. Характер будущего поэта с детства был неровный, страстный, порывистый.

В его поведении отмечали много странного. С ранних лет Эдгар писал стихи, увлекался фантастическими планами, любил производить психологические опыты над собой и другими. Сознавая своё превосходство, он давал другим это чувствовать.

Жизнь в богатстве кончилась для Эдгара, когда ему не было и полных 17 лет. В университете он пробыл всего год. Осенью 1826 года произошел разрыв между Джоном Алланом и его приёмным сыном. Кто был «виноват», теперь выяснить трудно. Есть свидетельства, неблагоприятные для Эдгара. Например, подтверждено, что он подделал векселя с подписью Джона Аллана, что однажды, пьяный, наговорил ему грубостей, замахнулся на него палкой и т. п. С другой стороны, неизвестно, что терпел гениальный юноша от разбогатевшего покровителя (Джон Аллан получил неожиданное наследство, превратившее его уже в миллионера), чуждого вопросам искусства и поэзии. По-видимому, искренне любила Эдгара только госпожа Аллан, а её муж давно уже был недоволен эксцентричным приёмышем. Поводом к ссоре послужило то, что Аллан отказался заплатить карточные долги Эдгара. Юноша считал их «долгами чести» и не видел иного исхода для спасения этой «чести», как покинуть богатый дом, где воспитывался.

Место службы По - бостонский Форт НезависимостиДля Эдгара По началась скитальческая жизнь. Покинув дом Алланов, он поехал в родной Бостон, где под псевдонимом «Бостонец» напечатал сборник стихов «Тамерлан и другие стихотворения», так и не вышедший в свет. Это издание, вероятно, поглотило все сбережения юноши. Не имея приюта, он решился на крутой шаг - и поступил солдатом в армию под вымышленным именем. Службу он нёс около года, был у начальства на хорошем счету и даже получил чин сержант-майора. В начале 1828 года поэт, однако, не выдержал своего положения и обратился к приёмному отцу, прося помощи, и, вероятно, выражал раскаяние. Джон Аллан, может быть по ходатайству жены, пожалел юношу, оплатил наём заместителя и выхлопотал Эдгару освобождение. Но, приехав в Ричмонд, Эдгар уже не застал своей покровительницы: госпожа Аллан умерла за несколько дней до того (28 февраля 1829 года).

Получив свободу, Эдгар По вновь обратился к поэзии. Он вновь побывал в Балтиморе и познакомился там со своими родственниками по отцу - с сестрой, бабушкой, дядей Георгом По и его сыном Нельсоном По. Последний мог познакомить Эдгара с редактором местной газеты, Уильямом Гвином. Через Гвина Эдгар получил возможность обратиться к видному тогда нью-йоркскому писателю Джону Нилу. И Гвину, и Нилу начинающий поэт представил на суд свои стихи. Отзыв, при всех оговорках, был самый благоприятный. Результатом было то, что в конце 1829 года в Балтиморе был вторично издан сборник стихов По под его именем, озаглавленный «Аль-Аарааф, Тамерлан и малые стихотворения». На этот раз книжка поступила в магазины и в редакции, но прошла незамеченной.

Между тем Джон Аллан настаивал, чтобы Эдгар закончил своё образование. Решено было, что он поступит в Военную академию в Вест-Пойнте. В марте 1830 года, по ходатайству Аллана, Эдгар всё же был принят в число студентов, хотя по возрасту не подходил. Его приёмный отец подписал за него обязательство отслужить в армии пять лет. Эдгар неохотно шёл в академию. Нормальным порядком покинуть её стены он не мог. С обычной горячностью он взялся за дело и сумел добиться, что в марте 1831 года его исключили. Этим юный поэт вновь вернул себе свободу, но, конечно, вновь рассорился с Джоном Алланом.

Из Вест-Пойнта Эдгар По уехал в Нью-Йорк, где поспешил издать третий сборник стихов, названный, однако, «вторым изданием»: «Поэмы Эдгара А. По. Второе издание». Средства на издание собраны подпиской; подписались многие товарищи из академии, ожидающие, что найдут в книге те стихотворные памфлеты и эпиграммы на профессоров, которыми студент Аллан-По стал известен в школе. Но им пришлось разочароваться. Покупателей у книги, оценённой в два с половиной доллара, не нашлось.

В 1831 году ему пришлось обращаться к приёмному отцу, чтобы тот выдавал денежные пособия. Но они были крайне незначительны.

С осени 1831 по осень 1833 года - самый тяжёлый период для Эдгара По. Летом 1831 года Эдгар жил в Балтиморе у своей тётки г-жи Клемм - матери той Виргинии, которая позже стала женой поэта. С осени 1831 года его следы теряются. К концу этого периода Эдгар По дошёл до крайней нищеты.

По женился в 1836 году на Виргинии Клемм. Ему было 27, ей 13. ​​ Её ранняя смерть оказала влияние на некоторые произведения поэта.

Несомненно, что в эти годы молодой поэт много работал. Им был написан ряд новелл - лучших в раннем периоде его творчества. Осенью 1833 года балтиморский еженедельник объявил конкурс на лучший рассказ и лучшее стихотворение. Эдгар По послал шесть рассказов и отрывок в стихах «Колизей». Члены жюри единогласно признали лучшими и рассказ, и стихи Эдгара По. Однако, не считая возможным выдать две премии одному и тому же лицу, премировали только рассказ «Рукопись, найденная в бутылке», за который автору выдали сто долларов. Деньги подоспели вовремя. Автор буквально голодал.

В период с 1833 по 1840 годы автор выпускает много поэм и рассказов, работает в журналах «Southern Literary Messenger» в Ричмонде. В 1841-1843 годах жил с семьёй в предместье в Филадельфии и работал в журналах «Burton’s Gentleman’s Magazine» и «Graham’s Magazine». В Филадельфии Эдгар По также намеревался издавать собственный журнал «The Stylus» (или «The Penn»), но эта затея не удалась.

К тому же в 1846 года нью-йоркский журнал «Broadway Journal», с которым он сотрудничал, закрылся, и По утратил средства к существованию. Возобновилась бедственная жизнь.

Последние годы жизни Эдгара По, 1847-1849, были годами метаний, полубезумия, успехов, падений и постоянной клеветы. Виргиния, умирая, взяла клятву с г-жи Шью, подруги Эдгара, никогда не покидать его. Эдгар По пленялся женщинами, воображал, что влюблён, шла речь даже о женитьбе. В жизни он держал себя странно, однако успел издать ещё несколько гениальных произведений.

Но припадки алкоголизма Эдгара По становились всё мучительнее, нервозность возрастала почти до психического расстройства. Госпожа Шью сочла нужным устраниться из его жизни. Осенью 1849 года наступил конец. Полный химерических проектов, считая себя вновь женихом, Эдгар По в сентябре этого года с большим успехом читал в Ричмонде лекцию о «Поэтическом принципе». Из Ричмонда Эдгар По выехал, имея 1500 долларов в кармане. Что затем произошло, осталось тайной. Может быть, поэт попал под влияние своей болезни; может быть, грабители усыпили его наркотиком. Эдгара По нашли в бессознательном состоянии, ограбленным. Его привезли в Балтимор, где Эдгар По и умер в больнице 7 октября 1849 года.

По начал свою литературную деятельность с поэзии, опубликовав ещё в 1827 году в Бостоне томик стихов «Al-Aaraaf, Tamerlane and other poems. Аль-Аарааф, Тамерлан и другие стихотворения».

Как прозаик, По выступил в 1833 году, написав «Рукопись, найденную в бутылке. ​​ A manuscript found in a bottle».

Творчество По находилось под влиянием романтизма, уже завершавшего свой путь на Западе. «Мрачная фантастика, постепенно исчезавшая из европейской литературы, вспыхнула ещё раз оригинально и ярко в «страшных рассказах» По - то был эпилог романтизма» (Фриче). На творчество По оказали сильное влияние английские и немецкие романтики, особенно Гофман (недаром По увлекался немецкой литературой и идеалистической философией); ему родственен зловеще-мрачный оттенок гофмановских фантазий.

По:

- Ужас моих рассказов не от Германии, а от души.

Слова Гофмана: «Жизнь - безумный кошмар, который преследует нас до тех пор, пока не бросит наконец в объятия смерти» выражают собой основную идею «страшных рассказов» По - идею, которая вместе со своеобразным стилем её выражения родилась уже в первых рассказах По и только углублялась, обрабатывалась с большим мастерством в его дальнейшем художественном творчестве.

Сочетание ​​ упорной и вполне осознанной работы с изображением ​​ тонких переживаний.

Говорят и о «точном расчете», о «вдохновенной математике» По.

Безысходный ужас жизни, безраздельно господствующий над человеком мир как царство безумия, гибель и распад как предопределённый жестокой верховной силой удел человека - таково содержание «страшных рассказов» По. Смерть как проявление сверхъестественного (смерть прекрасной женщины в таинственной обстановке) - вот тема рассказа «Ligeia» (Лигейя, 1838), одного из лучших рассказов По.

В нём поставлена проблема преодоления смерти, чудесного, загадочного воскресения Лигейи. В рассказе «Berenice» (Береника) отшельник-созерцатель Эгей проникся маниакальной идеей, что он должен обладать прекрасными зубами своей умирающей невесты Береники, и выламывает их, совершая это кощунство над мертвым телом. В других рассказах дана тема утраты возлюбленной («Eleonora», «Morella» и др.), возникшая задолго до смерти любимой жены По - Виргинии.

По пытается преодолеть безволие своих героев: наделяя их силой мысли, он прославляет волю. Слова Джозефа Гленвилля: «Человек не уступил бы ангелам, ни самой смерти, если бы не слабость его воли», он поставил эпиграфом к «Лигейе».

Научно-фантастические рассказы По.

«Приключение некоего Ганса Пфалля», «Небывалый аэростат», «Низвержение в Мальстрем», как и единственный его роман «The narrative of Arthur Gordon Pym of Nantucket. ​​ Повесть о приключениях Артура Гордона Пима», 1838.

Наука для По - лишь средство проявления непостижимого, помогающее придать этому непостижимому (корабль, стареющий, как и его бессмертная команда, пучина, поглощающая корабли на Южном полюсе в «Манускрипте, найденном в бутылке», и пр.) большую долю вероятности благодаря использованию точных географических данных, химических рецептов, сведений о морском деле и т. д.

По, будучи в «страшных рассказах» и поэзии завершителем романтизма, оказал в области фантастики влияние на ряд западноевропейских писателей. От «Золотого жука» с поисками клада и криптограммами литература приходит к «Острову сокровищ» Стивенсона, от «Ганса Пфалля» - к «Путешествию на луну» Ж. Верна, к географической декоративности ряда романов и пр.

Склонность По к умозрительному анализу, к последовательно-логическому развёртыванию событий, даже невероятных, ярко проявилась в его детективных рассказах - «Убийство на улице Морг» (The Murders in the Rue Morgue, 1841), «Тайна Мари Роже» (The Mystery of Marie Roget, 1842) и «Похищенное письмо» (The Purloined Letter, 1845).

Как и в научной фантастике, По старается придать своим детективным рассказам характер фактов, имевших место в действительности, вводя в повествование полицейские протоколы, точные даты, ссылки на периодическую прессу и т. д. Клубок противоречий, противоположных друг другу, запутанных фактов постепенно развязывается благодаря стройной системе логического анализа, перед которой бессильны любые загадки. Характерно, что мотив частной собственности, безраздельно доминирующий в буржуазном детективном жанре, не находит себе места в рассказах По.

Особняком в творчестве По стоит его «Eureka» (Эврика, 1848), в которой он дал мистико-пантеистическую систему, изложив основы своей философии. При этом интересно отметить, что в этой поэме была изложена гипотеза Большого Взрыва, ставшая общепринятой теорией только в XX веке.

Оригинальность стиля По не нашла себе последователей в Америке.

Зато нашла – во Франции!

Бодлера  ​​​​ переводит По, знакомит с ним Европу - ​​ и отсюда начинается влияние По на литературу декаданса и символизма - на Вилье де Лиль-Адама, Малларме, Метерлинка, Уайльда, Говарда Филлипса Лавкрафта, Эверса и т. п., вплоть до русских символистов.

Шарль Бодлер:

Соединённые Штаты были для По лишь громадной тюрьмой, по которой он лихорадочно метался как существо, рождённое дышать в мире с более чистым воздухом, - громадным варварским загоном, освещаемым газом.

​​ 

Дж. Б. Шоу выразился так:

По не жил в Америке, он там умер.

Особенно много внимания По уделяли русские декаденты.

Даже когда я не читаю По, он бесконечно на меня влияет.

Бесконечно.

8  ​​​​ ДР Цветаевой:

Ночи без любимого - и ночи

С нелюбимым, и большие звезды

Над горячей головой, и руки,

Простирающиеся к Тому -

Кто от века не был - и не будет,

Кто не может быть - и должен быть.

И слеза ребенка по герою,

И слеза героя по ребенку,

И большие каменные горы

На груди того, кто должен - вниз…

Знаю все, что было, все, что будет,

Знаю всю глухонемую тайну,

Что на темном, на косноязычном

Языке людском зовется - Жизнь.

10  ​​​​ «Роза Мира» Андреева.

Что эта «Роза мира», что «Игра в бисер» - все это разгул рацио, те утопии, что нам услужливо предлагает ум.

Разве эта ложь претендует на истину?

Еще как!

Но и Кафка - утопия, хоть и ​​ со знаком «анти».

Неужели вокруг меня одни утопии?

Вот «Сон смешного человека» Достоевского.

Тоже утопия!

Мой, много читаемый в оригинале, много любимый Кафка наконец-то переведен на русский - и его можно озвучить.

Все, что люблю в литературе, должно пройти крещение русским языком, иначе его подлинность сомнительна.

Он сразу приблизился ко мне, стал более доступным, более понятным.

Этот переведенный немецкий язык - совсем ручной, совсем мой. Мое восприятие иностранных языков остается слишком эмоциональным.

Сколько ошибок делаю в произношении немецких слов: путаю долгие и краткие, просто забываю о них, а уж выговорить «ое» совсем тяжело.

15 ​​ ДР Ницше

Веселая наука:

До сих пор все, что придавало красочность бытию, не имеет еще истории: разве существует история любви, алчности, совести, благочестия, жестокости?

Ницше превозносит сомнения! Да, эту историю создает литература. А я – в моих дневниках.

Хорххаймер и Адорно:

Диалектика Просвещения:

Под известной историей Европы течет история подспудная: это судьба вытесненных и обезображенных цивилизацией человеческих инстинктов и страстей.

21  ​​ ​​ ​​​​ Алексей Константинович Толстой ​​ 21 октября 1851 года пишет стих:

Слушая повесть твою, полюбил я тебя, моя радость!

Жизнью твоею я жил и слезами твоими я плакал;

Мысленно вместе с тобой прострадал я минувшие годы,

Все перечувствовал вместе с тобой, и печаль и надежды,

Многое больно мне было, во многом тебя упрекнул я;

Но позабыть не хочу ни ошибок твоих, ни страданий;

Дороги мне твои слезы и дорого каждое слово!

Бедное вижу в тебе я дитя, без отца, без опоры;

Рано познала ты горе, обман и людское злословье,

Рано под тяжестью бед твои преломилися силы!

Бедное ты деревцо, поникшее долу головкой!

Ты прислонися ко мне, деревцо, к зеленому вязу:

Ты прислонися ко мне, я стою надежно и прочно!

30 ​​ ДР Валери

Хорхе Луис Борхес :

Умирая, Валери завещает нам образ человека, бесконечно восприимчивого ко всякому факту - человека, для которого всякий факт является потенциальным стимулятором бесконечной череды мыслей. Человека, который выходит за рамки отличительных черт некоего «Я» и о котором можно сказать словами Уильяма Хэзлита о Шекспире: «Не is nothing in himself». Человека, чьи прекрасные тексты не исчерпывают и даже не определяют заключенных в нем возможностей целостной натуры. Человека, который в век поклонения идолам крови, земли и страсти всегда предпочитал светлые радости мысли и тайные стези порядка.

Поль Валери. Мои театры

​​ 

Я мечтаю о каком-то подобии литургии. Я не могу изложить здесь свои давнишние мысли, которые прояснили бы эту идею.

Много лет назад я беседовал о ней с Дебюсси и представил ему общий замысел произведения, которое исходило бы из моих взглядов. Тогда ничего из этого не вышло, но впоследствии, когда в сотрудничестве с Онеггером я писал мелодраму об Амфионе, мне представился случай составить либретто, отвечающее, насколько это возможно, моим, так сказать, литургическим помыслам.

К несчастью, условия исполнения этой вещи оказались таковы, что эксперимент лишился всякого смысла. Единственное, что от него осталось, - это великолепное решение в высшей степени чёткой и сложной музыкальной проблемы.

Поль Валери. Из письма

По существу, это воскрешение литургической условности. Опера умирает; театр как таковой находится в состоянии, которое накладывает запрет на всякую поэзию. И кино приучает людей довольствоваться глубиной экрана. Конечно же, можно утратить интерес к любому массовому спектаклю.

Но я рассмотрел однажды в качестве чистой проблемы то, чем с легкостью пренебрегал. Я полагаю, что именно размышление о поэзии, ограниченной четкими формами, побудило меня вообразить спектакль, обусловленный внутренними канонами и границами. В частности, действие может быть размеренным, полностью замкнутым и ритмичным, - одним словом, удерживаться на достаточном расстоянии от имитации жизни. Оно происходит в обособленном мире, где слово с необходимостью становится мелодией.

Ошибочность оперы в том, что она сочетает мелодию с реализмом действия

Наконец, мне казалось, что стоит попытаться выявить различие или противоположность своего рода «жизни» и беспорядка, в которых заложена сила экрана, и сугубо условного зрелища, призванного рождать переживание, так сказать, религиозное. Что я под этим понимаю? Спектакль, который приводит к глубокому соучастию зрителя, - вместо того чтобы заставлять его забываться и терять над собою власть

Поль Валери из «Речи о Бергсоне»:

Бергсон, без сомнения, полагал, что судьба разума неотделима от чувства собственного присутствия и понимания своей собственной универсальной значимости, и именно в этом месте, как, впрочем, в других, присоединился он к наиболее радикальным формам религиозной мысли. Смысл жизни, даже в своих наиболее скромных и наиболее простых проявлениях, казался ему, главным образом - духовным. Все это позволяет нам хотя бы отчасти вообразить, каковым могло быть состояние этого, не знающего границ и глубокого ума посреди бесчинства событий, которые до основания разрушили все его лучшие упования, и так быстро и так неистово изменили лицо вещей.

Отчаялся ли он?

Смог ли он сохранить свою веру в человека и в его движение ко все более высоким рубежам?

Я ничего не знаю об этом… Но я нисколько не сомневаюсь, что и его настигла и потрясла – безжалостно, до самого основания его существа - та тотальная катастрофа, которую все мы переживаем ныне.

Этот высокий и чистый облик мыслящего человека - возможно одного из последних людей, изначально, глубоко, и в высшей степени мыслящего – мыслящего во времена, когда для мысли остается все меньше и меньше места, когда цивилизация, похоже, с каждым днем все больше сводится лишь к воспоминаниям и следам, которые мы храним от прежнего богатства многообразной, свободной и изобильной интеллектуальной жизни.

Посреди царящих ныне нищеты, тревог и повсеместного насилия, которые заранее девальвируют и обескураживают всякое предприятие разума, Бергсон, кажется, принадлежит уже другой, закончившейся эпохе, и его имя – быть может, последнее большое имя в истории европейского разума.

​​ 

Эти слова Поля Валери о Бергсоне во многом можно отнести и к нему самому.

Поль Валери в последнем письме Жанне Вуалье от июля 1945 года:

Никто не будет любить тебя такой любовью – такой глубины и такого качества. Звук моей любви - я тебя уверяю - ты не услышишь такого ни от кого больше, никогда, никогда.

Валери:

В любой области меня интересует прежде всего трансформация, благодаря которой хаос подчиняется человеку

В литературе всегда есть нечто сомнительное: оглядка на публику. Отсюда - постоянная опаска мысли, какая-то задняя мысль, питающая всевозможное шарлатанство. Всякий литературный продукт есть, следственно, нечистый продукт.

Тревога - истинное мое ремесло.

То, что разрозненные результаты не приводят ни к чему ощутимому, цельному, рождает чувство напрасной жертвы и даже краха. Порою, теперь меня пронизывает глубокий неодолимый холод, и мне хочется, даже средь бела дня, укрыться с головой и спать, спать, спать. (1915)

работать над поэмой - значит работать над собой (1915)

Вот в чем я не литератор. Я всегда сожалею о времени, которое уходит у меня на писание, когда я мыслю лишь об эффекте и демонстрации. Я болезненно чувствую, что это время украдено у какого-то прямого поиска.

«Юная Парка» - ее темнота вывела меня на свет: ни того, ни другого я не добивался» (1917)

Поль Валери. Из «Тетрадей»:

London-Bridge. Не так давно, проходя по Лондонскому мосту, я остановился, чтобы взглянуть на любимое зрелище: великолепную, мощную, изобильную гладь, расцвеченную перламутровыми пеленами, возмущаемую клубящимся илом, смутно усеянную роем судов, чьи белые пары, подвижные лапы, странные жесты, раскачивающие в пустом пространстве ящики и тюки, приводят в движение формы и оживляют взгляд. Я замер на месте, не в силах оторваться; я облокотился о парапет, словно влекомый каким-то пороком. Упоительность взгляда держала меня, всей силой жажды, прикованным к великолепию световой гаммы, богатства которой я не мог исчерпать. Но я чувствовал, как за спиной у меня семенят, несутся безостановочно сонмы слепцов, неизменно ведомых к своей насущной жизненной цели. Мне казалось, что эта толпа состояла отнюдь не из отдельных личностей, имеющих каждая свою историю, своего особого бога, свои сокровища и изъяны, свои раздумья и свою судьбу; я воображал ее - безотчетно, в сумраке моего тела, незримо для моих глаз - какой-то лавиной частиц, совершенно тождественных и тождественно поглощаемых некой бездной, и я слышал, как они монотонно проносятся по мосту глухим торопливым потоком. Я никогда не испытывал такого одиночества, смешанного с гордостью и тревогой; то было странное, смутное ощущение опасности, кроющейся в этих грезах, которым я предавался, стоя между толпой и водой. Я сознавал себя виновным в грехе поэзии, который совершал на Лондонском мосту. Это косвенное чувство беспокойства нелегко было сформулировать. Я угадывал в нем горький привкус неясной вины, как если бы я грубо нарушил некий тайный закон, хотя совершенно не помнил ни своего прегрешения, ни даже этого правила. Не был ли я внезапно исторгнут из лона живущих, - в то время как сам лишал их всякого бытия?

В каждом, кто обособляется в себе, есть что-то от преступника. Грезящий человек грезит всегда вопреки царству смертных. Он отказывает ему в его доле; он отдаляет ближнего в бесконечность.

Каким это образом прохожий вдруг исполняется такой отрешенности и в нем происходит такое глубокое превращение, что из мира, состоящего почти всецело из знаков, он мгновенно переносится в мир, построенный почти всецело из значимостей? Все сущее внезапно утрачивает по отношению к нему свои обычные эффекты; и механизм, понуждающий нас узнавать себя в этом сущем, теряет всякую силу. Предметы лишаются обозначений и даже имен; тогда как в самом обычном своем состоянии окружающий нас мир может быть с пользою заменен миром символов. Вы видите этот мир стрелок и надписей?.. In eo vivimus et movemur ((В нем мы живем и движемся)). Но подчас наши чувства, рождая какой-то необъяснимый восторг, своим могуществом помрачают все наши познания. Наше знание испаряется, как сон, и мы вдруг переносимся в какую-то совершенно неведомую страну, в самое лоно чистой реальности. Как если бы в совершенно неведомой стране мы внимали незнакомой речи, находя в ней лишь поражающие слух созвучия, ритмы, тембры и интонации, - то же самое мы испытываем, когда предметы теряют внезапно всякий общеполезный человеческий смысл и наша душа поглощается миром зрения. Тогда, на какое-то время, имеющее пределы, но лишенное измерений (ибо бывшее, будущее и должное быть суть лишь пустые символы), я есть то, что я есть, я есть то, что я вижу, одновременно присутствуя и отсутствуя на Лондонском мосту.

Валери. Запись в последней тетради от 31 мая 1945 года, перед тем, как он окончательно слег в постель:

В чем подвожу я себе итог. Я чувствую, что моя жизнь завершена, то есть не вижу в настоящем ничего, что нуждалось бы в завтра. Оставшаяся жизнь может быть только пустой тратой времени. В конце концов я сделал все, что мог. Я знал свой разум достаточно. Знал я и свое сердце. ​​ Оно торжествует. Сильнее всего - разума, организма. Это - факт. Самый темный из фактов. Значит, сильней воли к жизни и способности понимания - это неисправимое С ((сердце))...

Ноябрь

4  ​​​​ Издание

ГАЗЕТНЫЕ СТАРОСТИ

4 НОЯБРЯ 1913 ГОДА

ПУШКИН В ОПИСАНИЯХ СВОЕЙ ЖЕНЫ.

По слухам, найдены дневники Наталии Николаевны Пушкиной.

(БЕСЕДА С СЫНОМ ПОЭТА А.А.ПУШКИНЫМ).

На днях в одной из московских литературных организаций передавали интересную весть, будто у одной из знакомых семьи Гончаровых найдены дневники Наталии Николаевны Пушкиной, урожденной Гончаровой.

В дневниках имеются будто бы страницы, касающиеся Александра Сергеевича Пушкина.

Указывали даже и количество дневников - две тетрадки обычного формата, исписанные мелким женским почерком.

Одному из литераторов обещано через несколько дней прислать эти дневники, нигде еще не опубликованные.

Заинтересовавшись сообщением о дневниках Наталии Николаевны Пушкиной, мы решили обратиться к престарелому сыну великого поэта, почетному опекуну генералу А. А. Пушкину.

А. А. Пушкин по-прежнему живет в маленьком угловом особнячке, в Б. Никольском переулке.

Хотя и барская, но простая по внешнему виду квартира А. А. Пушкина сплошь увешана семейными и, вместе с тем, литературными реликвиями.

Когда вы входите в гостиную, сразу бросается в глаза хорошо знакомый оригинал портрета А. С. Пушкина, с которого воспроизводятся портреты во всех изданиях сочинений поэта.

Рядом портреты жены поэта, Наталии Николаевны, матери А. А. Пушкина.

Престарелый сын великого поэта сейчас болен и не выходит из дома. Все же он изъявил любезное согласие поговорить о своей матери.

- Вы спрашиваете, верно ли сообщение о дневниках? Я сомневаюсь, чтобы слух о дневниках моей матери был верен. Когда мать умирала, я был уже в чине полковника; несомненно, если бы после нее остались какие-нибудь дневники, я бы знал о них, а, может быть, и сам бы их имел среди груды всяких других наших семейных реликвий. То, что я ничего об этом никогда не слыхал и не знал, заставляет меня думать, что вряд ли действительно есть дневники моей матери.

Это, так сказать, сторона фактическая, но есть и другая-чисто «психологическая». У матери моей был не такой характер, чтобы она просиживала над дневниками и сообщала им свои сокровенные думы. Все, что она переживала, а пережила она, как вам известно, много, она скрывала в глубине своей души. Может быть, я ошибаюсь или не совсем точно знаю все пережитое матерью, так как с 15 лет был уже взят из дома и отдан в военное учебное заведение; но почему никогда мне ничего не приходилось слышать о дневниках от старшей сестры, Марии Александровны? Ведь сестра долго прожила вместе с матерью и, несомненно, о дневниках знала бы.

Мы заинтересовались, может быть, А. А. Пушкину случайно не приходилось слышать о дневниках от сестры.

- Нет, - возразил А. А. Пушкин, - ведь сестра моя, несмотря на то, что она значительно старше меня, - a мне 80 лет, - почти ежедневно у меня бывает (дочь поэта Мария Александровна проживает в Москве). Неужели вы думаете, что хоть когда-нибудь случайно не зашла бы речь на такую интересную для нас тему?

Мы спросили А. А. Пушкина:

- A верно ли, что со смертью Наталии Николаевны Пушкиной над семьей ее родных – Гончаровых - тяготеет какой-то злой рок, - что она переживает неприятности?

- Нет, не верно. Оставшиеся сейчас в живых Гончаровы все живут очень дружно между собой. Да и мы - я и сестра - с ними очень хорошо живем, часто видимся. По наследству к ним перешли два имения - одно в Рязанской губ., а другое недалеко от Москвы. Там они и живут.

В заключение А. А. Пушкин заинтересовался, откуда исходит слух о дневниках его матери.

- Это меня очень интересует, - волнуясь заметил сын великого поэта. - Я почти уверен, что не ошибаюсь, но все-таки, все-таки...

А.АРД.

Алекса́ндр Алекса́ндрович Пу́шкин.

6 [18] июля 1833, Санкт-Петербург - 19 июля [1 августа] 1914, Малое Останкино, Московская губерния.

Русский генерал из рода Пушкиных, старший сын поэта А. С. Пушкина. Владелец имения Львовка (ныне музей в составе Болдинского музея-заповедника).

Генерал от кавалерии, в форме 13-го гусарского Нарвского полка.

7 ​​ ДР Камю

Осознание того, что мы умрем, превращает нашу жизнь в шутку

Самой холодной зимой я узнал, что внутри меня - непобедимое лето

Ничем не заполнить рва между достоверностью моего существования и содержанием, которое я пытаюсь ей придать

Никто не знает, что есть люди, прикладывающие колоссальные усилия, чтобы быть нормальными

Ницше, внешняя сторона жизни которого была более чем однообразна, доказывает, что мысль, работающая в одиночестве, сама по себе страшное приключение

Между справедливостью и матерью я выбираю мать

Если любовь лишена творческой силы, то она навсегда отнимает у человека возможность творить по-настоящему. Она - тиран, причем тиран посредственный

Мы созданы, чтобы жить бок о бок с другими. Но умираем мы по-настоящему только для себя

Человека делает человеком в большей степени то, о чем он умалчивает, нежели то, что говорит

Чего стоит человек? Что такое человек? После того, что я видел, у меня до конца жизни не исчезнет по отношению к нему недоверие и всеобъемлющая тревога

Всегда наступает минута, когда люди перестают сражаться и разрывать друг друга на части и в конце концов соглашаются любить друг друга такими, каковы они есть. Это Царство Небесное

Первой должна прийти любовь, а за ней мораль. Обратное мучительно

Без отчаяния в жизни нет и любви к жизни

Школа готовит нас к жизни в мире, которого не существует

Время идёт медленно, когда за ним следишь. Оно чувствует слежку. Но оно пользуется нашей рассеянностью. Возможно даже, что существует два времени: то, за которым мы следим, и то, которое нас преобразует

Дочь горшечника Дибутада увидела на стене тень своего возлюбленного и обвела его профиль кинжалом. Благодаря этому рисунку ее отец изобрел стиль росписи, украшающей греческие вазы. В основе всех вещей лежит любовь

10  ​​​​ ДР Иванова

Гео́ргий Влади́мирович Ива́нов.

29 октября (10 ноября) 1894, имение Пуки́ Сядской волости Тельшевского уезда Ковенской губернии, ныне Мажейкяйский район, Литва - 26 августа 1958, Йер-ле-Пальмье, департамент Вар, Франция.

Русский поэт, прозаик, публицист, переводчик; один из крупнейших поэтов русской эмиграции.

Январский день. На берегу Невы

Несется ветер, разрушеньем вея.

Где Олечка Судейкина, увы!

Ахматова, Паллада, Саломея?

Все, кто блистал в тринадцатом году -

Лишь призраки на петербургском льду.

Вновь соловьи засвищут в тополях,

И на закате, в Павловске иль Царском,

Пройдет другая дама в соболях,

Другой влюбленный в ментике гусарском...

Но Всеволода Князева они

Не вспомнят в дорогой ему тени.

26  ​​​​ В этот день месяца 26 ноября 1917 года Эренбург пишет Волошину:

Дорогой Максимилиан Александрович, пишу это письмо во время «дежурства», т.е. с револьвером околачиваюсь ночью в парадном. Писать очень трудно, вот разве что я жив и невредим. В вечер, когда я приехал, шел уже бой. Квартиру, где был, обстреливали усиленно, но никого не убили. Самое ужасное началось после их победы. Безысходно как-то. Москва покалеченная, замученная, пустая. Большевики неистовствуют. Я усиленно помышляю о загранице, как только будет возможность, уеду. Делаю это, чтобы спасти для себя Россию, возможность внутреннюю в ней жить. Гнусность и мерзость воистину «икра рачья». Очень хочется работать - здесь это никак нельзя. Вчера стоял в хвосте, выборы в Учредительное собрание. Рядом агитировали: «Кто против жидов за №5 (большевики)?», «Кто за мировую революцию за №5?». Проехал патриарх, кропил святой водой. Все сняли шапки. Навстречу ему шла рота солдат и орали «Интернационал». Где это? Или, действительно, в аду?

30  ​​​​ В этот ​​ день в 1909-ом, 80 лет назад, на улице умирает Иннокентий Анненский.

Часто вижу эту смерть в своей душе. Что-то магнетическое в его стихах, они меня заколдовывают, они вытеснили стихи Блока и других поэтов. Странно, что приближение круглой даты: моих сорока лет - так тревожит меня. Это может стать кошмаром, но может - и радостью! Только б хватило сил на радость. Как ​​ отметить юбилей?

Декабрь ​​ 

1  ​​​​ Лессинг.

Натан Мудрый.

Краткое содержание

Во время крестовых походов в конце XII в. крестоносцы терпят поражение в своем третьем походе и вынуждены заключить перемирие с арабским султаном Саладином, правящим Иерусалимом. В город доставили двадцать пленных рыцарей, и все, за исключением одного, казнены по приказу Саладина. Оставшийся в живых молодой рыцарь-храмовник свободно гуляет по городу в белом плаще. Во время пожара, случившегося в доме богатого еврея Натана, юноша с риском для собственной жизни спасает его дочь Рэху.

Натан возвращается из делового путешествия и привозит из Вавилона на двадцати верблюдах богатый груз. Единоверцы чтят его, «словно князя», и прозвали «Натаном-мудрецом», не «Натаном-богачом», как замечают многие. Натана встречает подруга его дочери, христианка Дайя, которая давно живет в доме. Она рассказывает хозяину о случившемся, и он сразу же хочет видеть благородного юношу-спасителя, чтобы щедро вознаградить его. Дайя объясняет, что храмовник не желает общаться с ним и на сделанное ею приглашение посетить их дом отвечает горькими насмешками.

Скромная Рэха считает, что бог «сотворил чудо» и послал ей во спасение «настоящего ангела» с белыми крыльями. Натан поучает дочь, что набожно мечтать гораздо легче, нежели поступать по совести и долгу, преданность богу следует выражать делами. Их общая задача - найти храмовника и помочь христианину, одинокому, без друзей и денег в чужом городе. Натан считает чудом, что дочь осталась жива благодаря человеку, который сам спасся «немалым чудом». Никогда прежде Саладин не проявлял пощады к пленным рыцарям. Ходят слухи, что в этом храмовнике султан находит большое сходство с любимым братом, умершим двадцать лет тому назад. За время отсутствия Натана его друг и партнер по шахматам дервиш Аль-Гафи становится казначеем султана. Это очень удивляет Натана, знающего своего друга как «дервиша сердцем». Аль-Гафи сообщает Натану, что казна Саладина оскудела, перемирие из-за крестоносцев подходит к концу, и султану нужно много денег для войны. Если Натан «откроет свой сундук» для Саладина, то этим он поможет выполнить служебный долг Аль-Гафи. Натан готов дать деньги Аль-Гафи как своему другу, но отнюдь не как казначею султана. Аль-Гафи признает, что Натан добр так же, как и умен, он хочет уступить Натану свою должность казначея, чтобы снова стать свободным дервишем.

К гуляющему вблизи султанского дворца храмовнику подходит послушник из монастыря, посланный патриархом, который хочет выведать причину милости Саладина. Храмовник не знает ничего, кроме слухов, и послушник передает ему мнение патриарха: всевышний, должно быть, сохранил храмовника для «великих дел». Храмовник с иронией замечает, что спасение из огня еврейки, безусловно, одно из таких дел. Однако у патриарха имеется важное поручение для него - передать в лагерь противника султана - крестоносцам военные расчеты Саладина. Юноша отказывается, ведь он обязан жизнью Саладину, а его долг храмовника ордена - сражаться, а не служить «в лазутчиках». Послушник одобряет решение храмовника не становиться «неблагодарным негодяем».

Саладин играет в шахматы с сестрой Зиттой. Оба понимают, что война, которой они не хотят, неизбежна. Зитта возмущается христианами, которые превозносят свою христианскую гордость вместо того, чтобы почитать и следовать общим человеческим добродетелям. Саладин защищает христиан, он полагает, что все зло - в ордене храмовников, то есть в организации, а не в вере. В интересах рыцарства они превратили себя в «тупых монахов» и в слепом расчете на удачу срывают перемирие.

Приходит Аль-Гафи, и Саладин напоминает ему о деньгах. Он предлагает казначею обратиться к другу Натану, о котором слышал, что тот мудр и богат. Но Аль-Гафи лукавит и уверяет, что Натан никого и ни разу деньгами не ссудил, а подает, как и сам Саладин, только нищим, будь то еврей, христианин или мусульманин. В денежных делах Натан ведет себя как «обыкновенный жид». Позже Аль-Гафи объясняет Натану свою ложь сочувствием другу, нежеланием видеть его казначеем у султана, который «снимет с него последнюю рубашку».

Даия уговаривает Натана самому обратиться к храмовнику, который первым «не пойдет к еврею». Натан так и поступает - и наталкивается на презрительное нежелание говорить «с жидом», даже с богатым. Но настойчивость и искреннее желание Натана выразить благодарность за дочь действуют на храмовника, и он вступает в разговор. Слова Натана о том, что еврей и христианин должны прежде всего проявить себя как люди и только потом - как представители своей веры, находят отклик в его сердце. Храмовник хочет стать другом Натана и познакомиться с Рэхой. Натан приглашает его в свой дом и узнает имя юноши - оно немецкого происхождения. Натан вспоминает, что в здешних краях побывали многие представители этого рода и кости многих из них гниют здесь в земле. Храмовник подтверждает это, и они расстаются. Натан думает о необыкновенном сходстве юноши с его давним умершим другом, это наводит его на некоторые подозрения.

Натана вызывают к Саладину, а храмовник, не зная об этом, приходит в дом к нему. Рэха хочет броситься к ногам своего спасителя, но храмовник удерживает ее и любуется прекрасной девушкой. Почти сразу же он, в смущении, убегает за Натаном. Рэха признается Дайе, что по неизвестной ей причине «находит свое спокойствие» в «беспокойстве» рыцаря, которое бросилось ей в глаза. Сердце девушки «стало биться ровно».

К удивлению Натана, ожидавшего от султана вопроса о деньгах, тот нетерпеливо требует от мудрого еврея прямого и откровенного ответа на совсем иной вопрос - какая вера лучше. Один из них - еврей, другой - мусульманин, храмовник - христианин. Саладин утверждает, что лишь одна вера может быть истинной. В ответ Натан рассказывает сказку о трех кольцах. Один отец, у которого по наследству было кольцо, обладавшее чудесной силой, имел трех сыновей, которых одинаково любил. Он заказал еще два кольца, совершенно подобных первому, и перед смертью подарил каждому сыну по кольцу. Потом никто из них не смог доказать, что именно его кольцо - чудесное и делает обладателя им главой рода. Так же кaк невозможно было узнать, у кого настоящее кольцо, так же нельзя отдавать предпочтение одной вере перед другой.

Саладин признает правоту Натана, восхищается его мудростью и просит стать другом. Он не говорит о своих денежных затруднениях. Натан сам предлагает ему свою помощь.

Храмовник подстерегает Натана, возвращающегося от Саладина в хорошем настроении, и просит у него руки Рэхи. Во время пожара он не рассмотрел девушку, а теперь влюбился с первого взгляда. Юноша не сомневается в согласии отца Рэхи. Но Натану нужно разобраться в родословной храмовника, он не дает ему ответа, чем, сам того не желая, обижает юношу. От Дайи храмовник узнает, что Рэха - приемная дочь Натана, она христианка. Храмовник разыскивает патриарха и, не называя имен, спрашивает, имеет ли право еврей воспитывать христианку в еврейской вере. Патриарх сурово осуждает «жида» - он должен быть сожжен. Патриарх не верит, что вопрос храмовника носит отвлеченный характер, и велит послушнику найти реального «преступника».

Храмовник доверчиво приходит к Саладину и рассказывает обо всем. Он уже сожалеет о своем поступке и боится за Натана. Саладин успокаивает горячего характером юношу и приглашает жить у него во дворце - как христианин или кaк мусульманин, все равно. Храмовник с радостью принимает приглашение.

Натан узнает от послушника, что именно тот восемнадцать лет назад передал ему девочку-младенца, оставшуюся без родителей. Ее отец был другом Натана, не раз спасал его от меча. Незадолго до этого в тех местах, где жил Натан, христиане перебили всех евреев, при этом Натан лишился жены и сыновей. Послушник дает Натану молитвенник, в котором рукой владельца - отца девочки записана родословная ребенка и всех родных.

Теперь Натану известно и происхождение храмовника, который раскаивается перед ним в своем невольном доносе патриарху. Натан, под покровительством Саладина, не боится патриарха. Храмовник снова просит у Натана руки Рэхи, но никак не может получить ответ.

Во дворце султана Рэха, узнав, что она приемная дочь Натана, на коленях умоляет Саладина не разлучать ее с отцом. У Саладина нет этого и в мыслях, он шутливо предлагает ей себя как «третьего отца». В это время приходят Натан и храмовник.

Натан объявляет, что храмовник - брат Рэхи; их отец, друг Натана, не был немцем, но был женат на немке и некоторое время жил в Германии. Отец Рэхи и храмовника не был европейцем и всем языкам предпочитал персидский. Тут Саладин догадывается, что речь идет о его любимом брате. Это подтверждает запись на молитвеннике, сделанная его рукой. Саладин и Зитта с восторгом принимают в объятия своих племянников, а растроганный Натан надеется, что храмовник, как брат его приемной дочери, не откажется стать его сыном.

3  ​​ ​​​​ Олег о разложенных в ряд цветных карандашах:

- Это кошки побежали.

О каке:

- Дядя.

4  ​​​​ ДР Рильке

Soll ich die Städte rühmen

Soll ich die Städte rühmen, die überlebenden

(die ich anstaunte) großen Sternbilder der Erde.

Denn nur zum Rühmen noch steht mir das Herz, so gewaltig

weiß die Welt. Und selbst meine Klage

wird mir zur Preisung dicht vor dem stöhnenden Herzen.

Sage mir keiner, dass ich die Gegenwart nicht

liebe; ich schwinge in ihr; sie trägt mich, sie giebt mir

diesen geräumigen Tag, den uralten Werktag

dass ich ihn brauche, und wirft in gewährender Großmut

über mein Dasein niegewesene Nächte.

Ihre Hand ist stark über mir und wenn sie im Schicksal

unten mich hielte, vertaucht, ich müsste versuchen

unten zu atmen. Auch bei dem leisesten Auftrag

säng ich sie gerne. Doch vermut ich, sie will nur,

dass ich vibriere wie sie. Einst tönte der Dichter

über die Feldschlacht hinaus; was will eine Stimme

neben dem neuen Gedröhn der metallenen Handlung

drin diese Zeit sich verringt mit anstürmender Zukunft.

Auch bedarf sie des Anrufes kaum, ihr eigener Schlachtlärm

übertönt sich zum Lied. So lasst mich solange

vor Vergehendem stehn; anklagend nicht, aber

noch einmal bewundernd. Und wo mich eines

das mir vor Augen versinkt, etwas zur Klage bewegt

sei es ein Vorwurf für euch. Was sollen jüngere Völker

nicht fortstürmen von dem was der morschen oft

ruhmloser Abbruch begrub. Sehet, es wäre

arg um das Große bestellt, wenn es irgend der Schonung

bedürfte. Wem die Paläste oder der Gärten

Kühnheit nicht mehr, wem das Verhaltene

in den Bildern oder der Statuen ewiges Dastehn

nicht mehr die Seele erschreckt und verwandelt, der gehe

diesem hinaus und tue sein Tagwerk; wo anders

lauert das Große auf ihn und wird ihn wo anders

anfalln, dass er sich wehrt.

Rainer Maria Rilke, Ende Januar 1912, Duino

4  ​​ ​​​​ Дневник Ивана Бунина

4 декабря 1917

Сижу один, слегка пьян. Вино возвращает мне смелость, муть сладкую сна жизни, чувственность - ощущение запахов и пр. - это не так просто, в этом какая-то суть земного существования. Передо мной бутылка №24 удельного. Печать, государственный герб. Была Россия! Где она теперь. О Боже, Боже. Нынче ужас. Убит Духонин, взята ставка и т.д. Возведен патриарх «всея Руси» на престол нынче - кому это нужно?!

А я? Всяк раз, выходя на кухню к жене, говорю что-нибудь приятное.

5  ​​ ​​​​ Хожу к Иде - и что?! Клер так и сказала:

- Вы мне изменили.

Вот уж «друзья»! ​​ Ида - ее коллега: проработали сорок лет вместе, - но, как выясняется, и соперница.

От одной езжу к другой. Это равновесие.

Клер очень больна, и чудесен ее стоицизм, ее воспитание, ее умение терпеть боль в ногах. После родов ее ноги разнесло (врач объяснил, что больше рожать нельзя: это может стоить жизни), но она несет задор, знания, умение жить savoir vivre.

С Идой могу обсуждать лесбиянство Юрсенар и гомосечество Ив Сен-Лорана. Оба неотразимы в их искусстве, но оба - вне нормы.

8  ​​​​ А Нуриев?!

Неверов для меня навсегда скомпроментировал идею однополой любви.

Странно, что он показался необычайно грубым, как и все это племя.

И женщины грубы! Это верно. Ты выбираешь не из хорошего, а из плохого - и поэтому выбор столь ужасен.

10  ​​ ​​​​ «Повелитель колец» Толкина. Вот это стилизация! Но более детская, чем у Эко. ​​ 

«Обсидиановая голова» Мальро.

11 ​​ Кафка

Дневник

11 декабря 1919

Четверг. Холод. Молча бродил с Ю. по Ригерпарку. Соблазн на Грабене. Все это слишком тяжко. Я недостаточно подготовлен. В духовном смысле это похоже на то, что двадцать шесть лет тому назад говорил учитель Бек, не замечая, конечно, пророческой шутки: «Пусть он еще посидит в пятом классе, он слишком слаб, такая чрезмерная спешка потом отомстит за себя». Действительно, я рос, как слишком быстро вытянувшиеся и забытые саженцы, с известным артистическим изяществом уклоняясь от сквозняков; если угодно, есть даже что-то трогательное в этих движениях, но не более того. Как у Элезеуса с его весенними деловыми поездками в города. При этом его совсем не надо недооценивать: Элезеус мог бы стать героем книги, наверное, даже стал бы им во времена молодости Гамсуна.

Комментарии

Ю. - Юлия Вохрыцек, вторая невеста Кафки; знакомство, обручение, расторжение помолвки - все это произошло в течение полугода и послужило толчком к написанию «Письма к отцу».

Элезеус (Елисей) - герой романа Кнута Гамсуна (1859-1952) «Соки земли» (1917).

12  ​​ ​​​​ МАНИФЕСТЫ РУССКИХ ФУТУРИСТОВ

Пощечина общественному вкусу (1912)

Пощечина общественному вкусу [Листовка] (1913)

Первый всероссийский съезд баячей будущего (1913)

Театр, кинематограф, футуризм. В. Маяковский (1913)

Лучисты и будущники (1913)

Мы раскрашиваемся (1913)

Идите к черту! (1914)

Капля дегтя. В. Маяковский (1915)

Труба Марсиан (1916)

Манифест летучей федерации футуристов (1918)

15  ​​​​ Дневник Георгия Иванова

15 декабря 1917

Холодно. Полутемно. С улицы слышны выстрелы… Вдруг топот ног за стеной, стук прикладов в ворота. Десяток красноармейцев под командой безобразной, увешанной оружием женщины вваливается в «Венецианскую залу».

- Граждане, ваши документы!

Их смиряют какой-то бумажкой, подписанной Луначарским. Уходят, ворча: погодите, доберемся до вас… И снова - оплывающие свечи, стихи Ахматовой или Бодлера; музыка Дебюсси или Артура Лурье…

…«Привал» не был закрыт, - он именно погиб, развалился, превратился в прах. Сырость, не сдерживаемая жаром каминов, вступила в свои права. Позолота обсыпалась, ковры начали гнить, мебель расклеилась. Большие голодные крысы стали бегать, не боясь людей, рояль отсырел, занавес оборвался…

Однажды, в оттепель, лопнули какие-то трубы, и вода из Мойки, старый враг этих разоренных стен, их затопила.

…И все стоит в «Привале»

Невыкачанной вода.

Вы знаете? Вы бывали?

Неужели никогда?

В ЭТОТ ЖЕ ДЕНЬ

Осип Брик записал в дневнике:

Маяковский понимал любовь так: если ты меня любишь, значит, ты мой, со мной, за меня, всегда-всегда, везде и при всяких обстоятельствах. Не может быть такого положения, что ты был бы против меня, как бы я ни был не прав, или несправедлив, и жесток. Ты всегда голосуешь за меня. Малейшее отклонение, малейшее колебание - уже измена. Любовь должна быть неизменна, как закон природы, не знающий исключений. Не может быть, чтобы я ждал Солнца, а оно не взойдет. Не может быть, чтобы я обнял березу, а она скажет «не надо».

В ЭТОТ ЖЕ ДЕНЬ

Матильда Кшесинская ​​ записала в дневнике:

Когда до нас дошли известия о большевистском перевороте и в связи с этим о первых мерах, принятых ими, - конфискация банков, сейфов и всего имущества «буржуев», отобранного правительством, - мы поняли, что в один день мы все стали нищими. Погибла моя надежда получить обратно свой дом, и я увидела, что, не имея больше возможности вернуться в Петербург, я не смогу получить обратно самое дорогое для меня - письма Ники и его последнюю карточку, оставленную мною на квартире у Юрьева. Письма Ники я уложила в шкатулку и отдала на хранение моему большому и преданному другу, вдове артиллериста Инкиной, дочь которой, Зоя, была другом детства моего сына и часто у нас бывала. Передавая ей эту шкатулку, я была уверена в ее сохранности, считая, что Инкиной не грозят обыски и преследования. Я надеялась также, что фотография у Юрьева сохранится до лучших дней. Но и теперь, после всего случившегося, я все же питаю еще надежду, что когда-нибудь я снова получу обратно эти самые дорогие для меня воспоминания.

В ЭТОТ ЖЕ ДЕНЬ

Евгений Замятин ​​ записал в дневнике:

По вечерам и по ночам - домов в Петербурге больше нет: есть шестиэтажные каменные корабли. Одиноким шестиэтажным миром несется корабль по каменным вол­нам среди других одиноких шестиэтажных миров; огнями бесчисленных кают сверкает корабль в разбунтовавшийся каменный океан улиц. И конечно, в каютах не жильцы: там - пассажиры. По-корабельному просто все незнакомо знакомы друг с другом, все - граждане осажденной ночным океаном шестиэтажной республики.

17  ​​​​ Константин Яковлевич Ванше́нкин.

Родился 17 декабря 1925.

Русский поэт, фронтовик, автор слов знаменитых песен «Я люблю тебя, жизнь», «Алёша» и других.

НЕИЗВЕСТНЫЙ ХУДОЖНИК

Неизвестный художник давнишнего века -

Может, был он известен, но в узком кругу -

Написал на холстине портрет человека

Так, что глаз от него оторвать не могу.

Краска лупится, трещинки, как паутина.

Реставратор, волнуясь, трясёт головой.

Но живёт и поёт о бессмертье картина,

Потому что написана кистью живой…

Я стою, поражённый искусством чудесным,

Чей в веках сохранился отчётливый след.

Я бы только мечтал стать таким Неизвестным

Где-нибудь через триста-четыреста лет.

Вижу это лицо - губы, сжатые плотно,

Утомлённый и всё понимающий взгляд...

Пусть живут мастеров Неизвестных полотна,

Как светильники в честь Неизвестных солдат.

20  ​​​​ Marcel Marceau:

Аvant de dire quelque chose, il faut s'assurer que le silence ne soit pas plus important.

25 ​​ Ezra Pound:

Poetry is a sort of inspired mathematics, which gives us equations, not for abstract figures, triangles, squares, and the like, but for the human emotions. If one has a mind which inclines to magic rather than science, one will prefer to speak of these equations as spells or incantations; it sounds more arcane, mysterious, recondite.

27 ​​ Дневник Кафки

27 декабря 1910

У меня нет больше сил написать хоть одну фразу. Да если бы речь шла о словах, если б можно было, прибавив одно слово, отвернуться в спокойном сознании, что это слово целиком наполнено тобою.

30  ​​ ​​ ​​​​ Полицейская дубинка - демократизатор.

31  ​​​​ Jean Cocteau:

Les rêves sont la littérature du sommeil