Первая глава
Я еду в Москву утром на 8.12. Почему? Да очень просто: в это время с Нахабино электричка так живописно набивается, что контролерам проверить ее невозможно, - но до этой узловой станции еще доехать надо.
Еду в Москву на работу. Вернее, работы нет, но в Москве я надеюсь ее найти.
Пока дохожу до станции и забираюсь на платформу с неконтролируемого конца, я в ужасном состоянии. И где я усвоил эти приемы бомжа? Нет, я никогда, никогда, никогда не призна'ю такую жизнь моей. Никогда.
Это мне, именно мне седьмой десяток, это я с нищенской пенсией, это я мечтал о Франции, о какой-то необычайной жизни, - а теперь, чтобы выжить, мне приходится обманывать государство.
Дайте мне денег – и я буду идеальным человеком. Ей-богу, идеальным. Что вы выталкиваете меня на обочину! Разве я не достоин лучшего?
Я еду с английской книжкой, ведь если я найду клиента, говорить с ним буду по-английски. Мужик напротив рассказывает по телефону своей жене историю болезни тещи, а мне надо в оба смотреть, не идут ли контролеры. Вот запели певцы, вот ринулись нищие, вот побежали зайцы – и я вместе с ними.
Не жизнь, а сон. Ужасный сон.
Конечно, я не сразу заметил, как я стал ненужным. Какие-то незаметные штрихи, едва уловимые повороты в моей жизни – и вот моя деловая жена рада, что я не прихожу домой, - а живу в съемной, убогой и шумной квартирке с обшарпанными стенами. Да, с уходом на пенсию жизнь стала такой неромантичной. Нет, не странно, - обидно.
Почему я такой бедный? Что я сделал не так? Я всегда знал, что пенсия будет маленькой. Я много читал про яростных, стойких героев. Чудесные книги! В них описывается, как герой выживает в самых невероятных обстоятельствах. И вот я сам – такой герой.
Но здесь мы прервем ход мыслей нашего героя.
Осточертели его причитания. Как там у Пушкина?
Но наш герой, кто б ни был он,
Уж верно был не Грандисон.
Да, наш герой не был чем-то особенным, но когда он начинал думать о себе, получалось нечто, совсем уж грустное! Так что постараемся не часто возвращаться к его мыслям о себе самом.
Вот он счастливо спасается от контролеров в пригородной электричке, вот едет в метро, моложавый и даже симпатичный, - а при этом думает о себе черт знает, что! Разве это не обидно? Зачем думать о себе плохо? Двадцать первый век сделал невинной шалостью бесплатный проезд.
Вот он вышел из метро – и его губы строго сжаты. Да, скоро работа. Красный кирпич Музея 1812 года веет коммунистической эпохой, когда он работал в Интуристе и процветал. Боже мой! Куда всё это ушло?
Мне трудно скрывать мою бомжеватость. Что подумает обо мне клиент? Трудно хорошо пахнуть, трудно изображать респектабельного и самоуверенного, - а без этого не найдешь клиента.
Мой страх, мой ужас стоят рядом со мной под колючим холодным ветром. Мне больно, но именно поэтому я улыбаюсь.
- Почему не спалось? – подумал он. – Почему, почему, почему? Мне все не привыкнуть к мысли, что я живу.
В конце концов, его нытье так надоело ему самому, что он себе приказал:
- Хватит пищать, скотина! Иди работай.
Да, наш герой бывал суров с самим собой, но ненадолго.
- Вы говорите по-французски? – спросил он на английском первого подвернувшегося иностранца.
Тот остановился, изобразил испуг и строго спросил по-английски:
- Что вам надо?
- Я – гид. Предлагаю часовую экскурсию по центру.
- Не нужно, - так же строго ответил он и недовольно ушел.
Александр (так зовут нашего героя) взглянул на часы: уже одиннадцатый! Вроде, тепло, близко к нулю, но всё дело портит холодный ветер.
Но Москва, какой вызывающе красивой была предновогодняя Москва! Наш гид не замечал, как огромные яркие шары взывали радоваться, зеленела огромная елка, тысячи людей с необычайным воодушевлением сновали во все стороны, а Александру не приходило в голову радоваться вместе со всеми.
- Да, ветер, - подумал он. – Если бы не он, ещё ничего.
Снующая толпа и ветер заставляют меня почувствовать эфемерность моего существования! Что-то такое со мной происходит, что’ я не могу назвать моим при всем желании. Вроде, и этот иностранец. Француз?
- Вы спешите? – спросил он прохожего по-французски.
- Да, очень, - по-французски буркнул проходящий и опять уткнулся носом в свое легкое пальтишко, столь неподходящее для декабря.
- Черт с тобой! – буркнул себе под нос наш герой и опять вернулся на свое прежнее место.
Он беспомощно кинулся к первому встречному, но это оказался русский. Александр прошел мимо.
И опять он вернулся к красному кирпичу музея – и громада здания, ему казалось, была готова раздавить его нескладную, маленькую фигурку.
Когда наш герой подошел к очередному прохожему, тот остановился и строго спросил по-английски:
- Что вам нужно?
Александр изобразил смущение и осторожно показал аккредитацию:
- Вам не нужна экскурсия? По центру Москвы.
- Нет, - строго ответил прохожий и выразительно сверкнул глазами. - Я спешу.
Пройдя метров десять вперед, он вернулся к нашему гиду и уже попросил:
- Что, парень? Пошли.
- Меня зовут Александр. Вам нужна экскурсия?
- Да пошли! Чего ты?
- Черт бы его взял, - подумал Александр, но пошел.
- Вы откуда? – спросил он.
- Сейчас живу в Гвинее. А вообще из Южной Африки. Зовут Джон.
- А я – Александр.
Какое-то время они молчали, но вот наш экскурсовод начал было рассказывать о кремлевской стене – и тут Джон показал на ГУМ:
- Там есть кафе?
- Конечно.
- Пошли.
- Вот и согрелись, - сказал весело клиент, когда вошли в ГУМ. – Кофе вы пьете?
- Конечно.
- Вот что он меня лимонит? – с грустью думал Александр. – Мне нужна экскурсия, а не болтовня. А ну, как ничего не даст? Мол, вам и кофейку хватит.
- Нет, - решил он, посмотрев на Джона. – Даст двадцарик. Даст.
Они тепло, задушевно разговорились, наш герой съел и булочку, и винегретик – и тут он взглянул на часы: уже полдень!
У него моментально испортилось настроение:
- Джон, прости! Мне надо идти.
- Ты торопишься, Саша?
- Да!
Александр стал медленно одевать пальто. Да, он ждал, что ему заплатят! Спасибо за кофеёк и винегретик, но еще бы копеечку.
Еще утром, в метро, он мрачно вопрошал самого себя, зашибет он копеечку или нет. Его ужасала мысль, что в съемную квартиру он может вернуться, не заколотив ни копейки.
Джон, видимо, в чем-то угадал мысли нашего героя: он с кряхтеньем, столь неожиданным для его крепкой фигуры, вытащил из какого-то внутреннего, глубоко сокрытого кармана пятерку. Посмотрел на нее, потом на Александра – и откопал еще бумажку.
Протянул обе гиду:
- Спасибо, Саша.
Наш герой вежливо кивнул и ушел.
О, он проклинал все на свете! Ухлопал два с половиной часа, а получил всего десятку! На российские рубли всего этак пятьсот пятьдесят, - а электричка стоит туда и обратно двести сорок!
Александр уже забыл, что ездит зайцем; мысленно он заплатил эти 240 рублей.
В ужасном настроении он встал на то же место. Мысль зашибить деньгу овладела им всецело.
Он стоял мрачнее тучи, как услышал приятный женский голос:
- Вроде, мой знакомый.
- Вроде, да, - насилу улыбнулся Александр. - Я помню вас смутно.
Он даже не смотрел на женщину.
- А я – Ира. Из университета.
- Ира? – оживился он и поднял глаза. - Не Хмельницкая?
- Да, я. А ты что тут делаешь, Сашка? Стоишь – и всё?
- Нет, не всё: ищу работу.
- По такому холоду?
- Да. Я – гид-переводчик. Летом у нас работы хватает, а вот зимой – зубы на полку.
- И ты уверен, что кого-то найдешь?
- Да, Ирочка! Представь себе. Сегодня 28 декабря – и иностранцы должны бы быть. Французы любят встречать Новый год не дома.
- Серьезно? – она опять улыбнулась. – Я не знала. Мне надо идти. По делу.
- Пока, Ирочка, - он шутливо улыбнулся.
- Пока, Сашка.
Вообще-то, она выглядела неплохо для седьмого десятка! Зубы, брови, макияж – все было на уровне. Наш герой не мог не заметить этого.
- Вот даже не спросил Ирку, что с ней, - думал он. – Это я всегда барахтался где-то посерединке, а вот пошел ко дну, - а она-то – москвичка. Сколько ж у нее пенсия? Тысяч двадцать. Собственно, моя пенсия в восемь тысяч рублей не позволяет мне не то что жить очень скромно, но просто выжить! Надо рассчитывать каждую копейку.
Его поразило, что за какую-то минуту разговора она умудрилась раза три поменять выражение лица. После безучастных лиц клиентов это бросалось в глаза.
Еще издалека он увидел человека, в чем-то отличавшимся от прочей толпы. За сотню метров жирно красовался огромный красный шарф, живописно обматывающий не только его голову, но необычное и, видимо, дорогое пальто.
- Наверно, пальто лёгкое - и потому нужен этот громадный шарф, - решил наш герой и осторожно сбоку подошел к красноте шарфа.
Он как бы случайно спросил:
- Вам не нужна экскурсия?
Тот охотно остановился и удивленно посмотрел на Александра:
- Экскурсия? Но у меня какой-то час, не больше.
По английскому языку прохожего было ясно, что он из Америки.
Незнакомец подумал и торжественно изрек:
- Можно!
Александр старательно улыбнулся:
- Двадцать долларов.
Американец удивленно на него воззрел, словно б, не веря своим ушам, и ответил:
- Десять.
- Какая жадная сволочь! - подумал наш герой, но человек в шарфе чуть ли не приказал:
- Начинайте! Кто это?
И он показал на конную статую Жукова.
- Жуков. А меня зовут Александр.
- А я – Стив.
- Это что за махина huge house? - спросил Стив.
- Это ГУМ.
И Александр пустился в свой обычный сказ про советскую эпоху, когда дефицитных товаров было много и их продавали только в ГУМе.
- Представляете, сотни женщин стоят с раннего утра за итальянскими сапогами! Видите то желтое здание вдалеке? В советское время там был КГБ.
Минут через пятнадцать, когда дошли до мавзолея, Александр спросил:
- А внутрь вы не хотите?
- Для чего? - шарф округлил глаза.
- Увидеть Ленина. Вот-вот закроют, но, если вы хотите, мы еще успеем.
- Не хочу, - отрезал американец. - Я - не коммунист.
Они дошли до Василия Блаженного - и про татар незнакомец слушать не захотел.
- Тут есть кафе? – прямо спросил он.
При этом он даже строго посмотрел на Александра с таким видом, мол, надоел ты мне, парень, со своей болтовней.
Нашему гиду очень не нравилось, что Стив постоянно улыбается и диктует, как поступать. В ответ и он тоже старательно улыбался, но в душе необычайно злился. «Сволочь! Гоняет за десятку». Такие ситуации на работе возникали довольно часто, так что, злясь, он понимал, что привычно злится, что такие унижения обыденны, они - часть его работы - и тут уж ничего не поделаешь.
Своей интонацией он невольно дал понять, что рассказы про историю России ему порядком надоели.
- Мы не зайдем в Василия Блаженного? Вы, кажется, этого хотели.
- А, да! Веселая игрушка.
И он тяжко вздохнул:
- Знаете, нет сил. Что-то не хочется.
- Да, в ГУМе есть кафе.
- Пошли, - приказал американец.
Впрочем, он тут же поправился, как бы смилостивившись:
- Я прошу вас. Угощаю.
Они пили кофе, когда клиент кивнул Александру:
- Какая-то женщина на вас смотрит.
Наш герой был рассержен: он вместе с этим клиентом уже полтора часа - и за какую-то десятку.
- Хоть бы дал двадцарик, гад, - мрачно думал он. - Что меня манежить? У меня уже нет времени на вторую экскурсию.
- Посмотрите! - опять посоветовал американец.
- Или вы равнодушны к женщинам? - он весело улыбнулся. – Говорят, для России это нехарактерно.
Обернувшись, Александр увидел Иру. Она сидела одна в трех столиках от них и вежливо улыбалась.
- Вы, очевидно, знакомы! - изрек клиент и стал одеваться.
Сейчас экскурсовод разглядел, каким дорогим было его пальто.
Американец уже заворачивался в шарф, когда Александр вежливо спросил:
- А вы мне не дадите мою десятку?
- Конечно! - улыбнулся клиент. - Возьмите.
И он протянул скомканную зелёную бумажку. Александр быстро и бережно ее развернул: двадцарик! У него отлегло от сердца: не зря скатался в Москву!
- Вы спешите, Стив?
- Да, очень. Спасибо за компанию, Александр! Я как раз был не в духе.
Вторая глава
Ира сама подошла к столику Александра:
- Что-то все же удалось?
Тут, наконец, наш герой обратил внимание на ее веселые кудряшки.
- Да, - почему-то весело ответил он. - А ты что здесь делаешь?
Конечно, для обоих это было огромным событием: встретить друга из юности!
- Зашла кое-что приобрести для корпоратива. Что за мужик с тобой сидел? Такой странный: шарф не по размерам.
- Это клиент. Уже второй за сегодня. Тоже американец. Этот Стив очень приятный, а вот первый Джон меня немного напугал. С чего-то взял - и мне доверился! Я его об этом не просил! Представь, сбежал в Россию... Скрывается! Я так и не понял, от кого, от чего. И взгляд у него - такой тихий-тихий, уставший...
- Устал бегать! – заметила дама и беспечно засмеялась.
Да, они оба спешили радоваться встрече. Он, наконец-то оторвавший взор от пола, вырвавшийся из презрения к осточертевшему миру и надоевшей жизни, - и она, вызывающе заблестевшая макияжем, озорничающая блеском глаз.
- Думаю, да. Немножко заплатил, а я уже было решил, что не даст ни копья. Второй - понятнее!
И Александр кивнул на когда-то шикарную, но уже потрепанную сумку:
- Что ты всё за сумочку держишься? Большие деньги?
- Не очень большие.
И она засмеялась:
- Работаю в конторе, где деньги считают.
- А где?
- Даже не хочу называть! Мне все равно, где, лишь бы платили. Ты-то как, Саша? Мне сказали, ты процветаешь. Правда, сказали лет двадцать назад! С тех пор о тебе ни слуху, ни духу.
- Мне в Союзе было хорошо, а сейчас – не очень.
- Это и мой случай, - усмехнулась Ирина. – Я вот тоже внешне, вроде, ничего, а на самом деле, надо начинать всё сначала, а мне уже шестьдесят пять!
- Но ты же – москвичка!
- Да, я – москвичка. Даже со своей квартирой! Долг по ипотеке не выплачен.
- Почему «по ипотеке»? У тебя же прекрасная квартира. Помнишь, я как-то к тебе приехал?
- Помню. Конечно!
- Ты мне нравилась. Это-то помнишь?
- Конечно. Что-то у нас не получилось тогда, а потом, Сашечка, ты исчез с горизонта.
- Ну да! Я поступил в Интурист – и меня увлекла работа. Заработал на квартиру и женился.
- А куда делась квартира родителей?
- Отошла брату. По завещанию.
- А что же тебе?
- А мне ничего, Ира. Просто ничего. Мама так решила. Я же – успешный сын.
- Ты где сейчас живешь? Ты ведь откуда-то из пригорода. Так там и живешь?
- Да. Всю жизнь так и прожил на станции «Чеховская».
Заметив ее удивленный взгляд, он уточнил:
- Отсюда ехать пару часов.
- Но почему же ты не перебрался в Москву?
- Не нашел москвичку. Ты же меня отринула!... Ира, если кроме шуток, там квартира была куда дешевле. И кто бы мне дал купить квартиру в Москве с областной пропиской? Это и сейчас невозможно.
- Что же ты на мне не женился? Ты же мне нравился.
- В ИНЯЗе я вообще об этом не думал. Женитьба! Мне хотелось интересных отношений, а не такой прозы. Я женился уже в тридцать пять лет! Тебя уже и след простыл.
Наверно, читателю стоит напомнить, что в Москве долго существовало знаменитое учебное заведение Московский государственный педагогический институт иностранных языков имени Мори́са Торе́за. В разговоре ИнЯ́з.
- Наши тридцать пять лет! - вздохнула Ирина. - Это же перестройка. Мои родители умерли, а я вышла замуж.
- Как дети?
- Детей не было, а брак распался. Бывший муж женился во второй раз – и он живет в моей квартире со второй женой.
- И ты так просто отдала квартиру?
- Если б не отдала, уже не жила бы. Лихие девяностые! Столько людей просто исчезло без следа. Мне муж такое бы и устроил, да я вовремя сбежала.
- Ну, да! Ты – не Екатерина Вторая. Такой лихой попался?
- Да, Сашенька, да. Вы, мужчины, - обманщики.
- И далеко твоя новая квартира?
- Полтора часа отсюда. Новостройки. Еще платить пару лет. Скажи, почему ты не снимешь комнату в Москве?
- Нет денег, Ирочка! Тут однокомнатная квартира - не меньше тридцати тыщ, а у нас и за пятнадцать найдешь неплохую. А у меня пенсия – восемь тысяч!
И потом, живя в Москве, я перестану навещать семью! А я не хочу разрыва.
Дама от удивления обомлела. Она как-то сразу погрустнела:
- Бывают такие маленькие пенсии? – спросила она.
- Я прописан в области! У нас часто такие пенсии. В девяностые Интурист распался – и уже каждый выплывал, как мог. Как видишь, я выкарабкался на берег без особого успеха.
- Так ты снимаешь жилплощадь! Бедный Сашка! А куда делась твоя квартира? Ты же купил квартиру!
- Ира, там живет моя жена и сын Ваня. Ему тридцать лет, он – инвалид.
- А кто у тебя жена?
- Жена Лариса - ИП: индивидуальный предприниматель. Тоже где-то когда-то училась, а теперь торгует на рынке.
- У тебя жена – продавщица?!
Дама с ужасом смотрела на друга по университету.
- Да, Ирочка. У нее пельменная.
Какое-то время они молчали и смотрели друг на друга.
Ира онемела от удивления. Саша это понял – и говорил осторожно, тщательно выбирая слова:
- Трудная ее жизнь, трудная.
- Зачем он для меня оправдывает жену? – подумала Ира. – Поглупел, что ли?
- Трудная жизнь, трудная работа, - продолжал Александр. - Ей не вписаться в мою жизнь, а мне - в ее. Как бы я стал делить двушку? Жена тащит сына, а я не очень нужен. Я сам догадался, что не нужен. Не было ни суда, ни ругани: мне пришлось уйти – вот и всё.
- Саша, почему ты такой беззащитный? И эти идиотские клиенты, и без квартиры… Тебе никто не говорил уходить из собственной квартиры!
- Не хватало, чтоб дело дошло до ругани! Сыну нужна моя комната, а я с женой жить не могу – разве этого мало?
Они опять молчали.
- Мы научились жить бок о бок без любви, - рассказал наш герой, - просто по привычке. Я, знаешь, давно не мечтаю с кем-то спать, мне нравится стареть, - но мог я подумать, что стареть придется таким бедным? Это меня унижает. Нет, я мог бы вернуться: у нас нет неприязни друг к другу, - но и любви давно нет.
Александр ужаснулся самому себе: так откровенно говорить с незнакомым человеком! Но именно этот ужас его и воодушевлял.
- Понятно! Тебе просто не заработать на жилье в Москве…
- Вот так-то, Сашенька, - сказала она, подумав, - оба мы с тобой – лузеры, неудачники: оба остались одни, оба не очень устроены. Я вовремя перебралась в технический перевод, так что не очень бедствую, но все равно быть одной – тяжело.
- И много работы?
- Не очень, Саша! С японского было бы много, а с французского – так себе…
Теперь читателю понятно, что оба моих персонажа – с французского отделения ИнЯ́за.
- Давай, немножко походим по ГУМу, - сказала Ира, - а то вокруг нас нервно делает круги официантка: мы должны или что-то заказать, или уйти.
С третьего этажа они с восхищением смотрели на чудесное пространство магазина. Хоть оба бывали здесь если не часто, то регулярно, но сам вид этой волшебной шкатулки их завораживал. К Новому году появились так много украшений, что часто архитектурный облик магазина едва угадывался.
Их слишком многое связывало с этим местом.
- Помню, я тут купила итальянские сапожки! – призналась Ира. – Пришла, а тут такая очередь! К счастью, я была с мамой: переплатили в два раза. – зато купили сразу.
- Да, так мы живем, Ирочка. А все равно, как нас учили в университете: мир - божественный! Я стою в этой столице огромной страны - и Москва невообразимо прекрасна в новогодние праздники.
Наш герой на самом деле так думал! Да, встреча очень изменила его.
- Ты сейчас улыбаешься, а вид у тебя был несчастный, когда ты стоял под ветром и вылавливал клиентов.
- Да, Ира! Вылавливать иностранцев трудно, но все же тут у меня нет конкуренции. Кто тут, кроме меня, выстоит на таком собачьем холоде!
- Ты мало получаешь в сезон?
- Не мало, Ирка, но недостаточно! На целый год явно не хватает. Я работаю, но я не зарабатываю. В Союзе я зарабатывал, а сейчас – нет.
- Да, такое бывает часто, - согласилась однокурсница.
- Эта работа гида создала мой социальный статус, но она же и раздавила меня.
- Это в чем?
- Я больше ничего не умею! Фирма наймет молодого человека – и он будет работать почти бесплатно! Я-то уже не могу весь день работать за пятьдесят баксов!
Но для меня это еще не самое неприятное!
Александр внимательно посмотрел на собеседницу, оценивая, можно ли ей до конца открыться.
- Для меня куда хуже, что я не могу победить в себе это ощущение бомжа. Словно б я отлучён от эпохи! Была какая-то жизнь, были друзья, интересная работа, были и счастье, и любовь, - но всё именно было.
Помнишь, как у Блока?
Всё это было, было, было,
Свершился дней круговорот.
Какая ложь, какая сила
Тебя, прошедшее, вернет?
В час утра, чистый и хрустальный,
У стен Московского Кремля,
Восторг души первоначальный
Вернет ли мне моя земля?
Всё ушло бесследно - и мне больно. Мне словно б нет места в этой новой жизни!
- Это страшно, Сашка! Неужели ты не понимаешь, что это только твои глюки? Не радоваться из-за каких-то денег! Нет, ты не прав.
- Я живу, Ира, я живу, - но жизнь-то - не моя. А где она, моя жизнь? Где?
Александра самого очень удивила его откровенность, но не менее она удивила и Ирину. Она поняла: он доверил ей свою тайну, которую не решался высказать никому.
- Саша, это история всего нашего поколения. Да, мы оказались на чужой территории. Очень многие, не только мы с тобой… часто ты видишь своих?
- Пару дней в неделю. В эти дни от обеда и ужина не отлучён.
- Ну, что с тобой? Чего ты замолчал? - она постаралась улыбнуться.
- Прости! Я такого наговорил... С три короба.
- Спасибо, Сашенька.
- За что?
- Ты всё тот же. Это ценно. Вот встретились – и не скучно. А я из наших давно никого не видела.
- Да, Ирка! Такой курс попался: в начальство никто не вышел. Все пишут о революции в этом юбилейном году: круглая дата, что ни говори, - а вот кто заметил революции в наших жизнях? Кто заметил наши разрушенные души?
- Слушай, - Александр оборвал себя, - да что я всё ною? Будем романтичны! Дай мне руку.
- Зачем тебе? - она, смущённо улыбаясь, протянула.
- Странный жест, да? – сказал он. – А мне чудится, я ждал его всю жизнь.
- Спасибо, Сашка.
Она, наконец, заметила его слезы:
- Чего ты, Сашка?
- Да так! – ответил он. - Мне надо ехать.
- Ну, я тебе позвоню, - сказал Александр – и они обменялись телефонами.
- А я тебя помню, Ира. Гораздо больше, чем думал.
- Знаешь, что изменилось за все эти годы, что мы не виделись? – сказал он. - Я не знал, что жить будет так больно. Я не знал, что буду жить без любви. Я вовремя тебя встретил: мне не хватает дружеских отношений. Я один, как никогда. Бывает же такое! Мне никак не привыкнуть к этому.
- И мне, Саша, не хватает дружбы. Наверно, ее всем не хватает. Я тоже в какой-то бездне и не могу из нее выбраться. И дело не только в деньгах. Ты куда едешь?
- На Ленинградскую.
Третья глава
Он забрался на платформу Ленинградская с удивительной легкостью. Пришла электричка. Александр вычислил контролеров: они сидели в третьем вагоне. Как обычно, он побежал в третий вагон, но уже с конца электрички: так, по его опыту, было всего удобнее убегать от контролёров.
Странно, что на душе его было необычайно светло. Обычно он возносил к небу проклятья и контролёрам, и всей жизни, а сейчас он только счастливо улыбался.
- Может, всё не так уж и плохо? - думал наш герой.
Вот он сидит и радуется своим мыслям.
Сегодня заработал аж тридцать баксов, так что завтра полежу. Мне радостно, что нас, зайцев, много. Мы сидим и не смотрим друг на друга, как испытанные заговорщики. Конечно, это так! Мы все вот так годами бегаем от контроля. Ой, как хорошо!
И тут Александр счастливо засмеялся.
Я с утра был совсем сонный, совсем не понимал, что’ со мной, а вот Ира напомнила, что и прежде я жил. Любил ли я ее? Но я и не думал об этом! Интересная учеба, интересная жизнь, - чего еще желать? А женился из чувства долга, «по залету». Но почему было не жениться? Мама этого хотела. Она меня и подтолкнула к «решительным шагам».
И вдруг в начале девяностых, через пару лет после женитьбы, моя ситуация резко ухудшилась! Интуриста не стало!
Я стал для себя призраком! Если б только для себя! И для мамы, и для брата, и для жены. Я сразу стал бедным и несчастным! И разве я мог думать, что с концом Советского Союза моя жизнь так круто повернется, так резко ухудшится?
И вот сегодня, только сегодня я вырвался из ощущения собственной призрачности. Но почему? Или я в юности любил Иру – и эта любовь догнала меня?
Да! Тогда ты не знал, что любишь, - сказал Александр себе, - ты был бесчувственной скотиной! Ты искал в себя искусстве, в работе, но не в любви.
Боже, какие открытия на старости лет!
Спину прихватило; завтра не поеду.
Мне чудится, Ира и сейчас сидит рядом и смеется мне в лицо – и мне это ужасно нравится.
Контролеры! Тут наш герой отбросил романтичные мысли – и в ручейке зайцев поплелся в хвост поезда.
И ему повезло! Контролеры не дошли до них какой-то десяток метров – и в Нахабино вся разношерстная компания благополучно перебралась поближе к первым вагонам электрички.
И тут совесть, остатки которой не погибли с советской эпохи, грозно зашевелилась в нем – и вдруг зарычала, как вагнеровский дракон Фафнер:
- Да ты что же, гад, - говорил он себе, – что же тебе жаль каких-то двести рублей, когда заработал за полторы тысячи? Ты человек или кто? Зачем ты так рискуешь? Ехать зайцем в такое позднее время!
И так далее.
Наконец, муки совести улеглись – и наш герой вернулся к более интересным мыслям.
Почему вчера не спалось? Мне все не привыкнуть к мысли, что я живу. Люди вокруг меня заставляют почувствовать эфемерность моего существования - и вдруг я вырываюсь из ощущения собственной призрачности и - живу. И тут уж я не могу уснуть от простого открытия моей жизни. Но куда же она постоянно уходит, моя жизнь?
Как обычно, клиенты никакие, а какая была встреча! Кто бы мог подумать, что такое возможно! Я все равно поеду и буду работать, чтоб не опуститься до жизни на одну пенсию.
Каким я ей показался? Высоким и стройным или потертым бомжиком? Это ж подумать, я ее любил.
Да, да, я ее любил, а только сейчас догадался.
Эти мысли необычайно навились нашему герою.
Когда он вошел в съемную квартиру, то застал обычный шум соседей.
- Чинят, строгают, рубят, гудит отбойник, жужжит дрель! – Александр привычно стервенел. - А то не знают, гады, что после одиннадцати вечера это запрещено. Ужо вам! Хозяйка меня предупреждала, что в доме и бомжатник, и дом свиданий...
- Прекратите! – грозно крикнул он стенам. - Прекратите! Я вам говорю.
В ответ раздался все тот же стук, но у Александра не было сил сердиться: он хохотал, как сумасшедший.
- Боже мой, какая интересная жизнь! – думал он и заходился от хохота.
В иные дни в ответ на шум соседей он дико орал, уподобляясь зверю: он действительно верил, что, только услышав его дикий рев, соседи поверят в реальность его существования. Так он даже приучил себя кричать от ужаса: этот выход для ужаса, царящего в моей душе, - казался ему самым подходящим.
Но не сегодня: он всё, всё вспомнил!
- Ирочка! – затрепетал он. - Ничего не осталось от твоей цветущей красоты, ничего… И от меня ничего не осталось. Мы - руины, - и мы встретились на обломках нашей юности. Казалось бы, нам ничего не остаётся, как умереть: тебе в своей убогой квартирке на выселках, - и мне, откровенному бомжу… и вдруг я понимаю, что мы живем, что ничего еще не кончено! Да! Мы найдем силы в нас самих, нам только кажется, что наши души выжжены жизнью.
- Эй вы, гады! – радостно запел он. – Хватит стучать!
2018